Интуиция Эриха подсказывала, что скоро его страдания кончатся. Это предчувствие имело под собой вполне реальные основания, хотя Эрих о них не знал. В Германии делалось все возможное для его освобождения. Письма его матери Молотову и Сталину остались без ответа и без последствий. Это погасило все надежды на освобождение с этой стороны, однако в 1954 произошло радикальное улучшение положения Германии. Это позволило Элизабет Хартманн обратиться к другому человеку. И на сей раз ответ последовал.
Через 9 лет после окончания войны Германия уже почти оправилась от ее последствий. Люди усердно работали, чтобы восстановить разрушенные города и возвести новые заводы. Германская промышленность развивалась быстрыми темпами и завоевывала новые рынки. Страна совершила экономическое чудо и снова заняло достойное место в мировом сообществе. Восстановление повлекло за собой и увеличение политического веса Германии. Эти процессы привели к появлению наиболее значительной фигуры в послевоенной истории страны — канцлера Конрада Аденауэра.
Фрау Элизабет Хартманн написала канцлеру письмо с просьбой оказать помощь в освобождении ее сына. Канцлер Аденауэр лично ответил ей. Он сообщил, что существует надежда добиться освобождения Эриха в ближайшие месяцы, и подчеркнул, что германское правительство серьезно обеспокоено судьбой пленных. Такое письмо в значительной мере облегчило страдания матери, которые были усугублены смертью мужа. В конце концов Аденауэр стал в ее глазах настоящим героем.
«Старик» был так же надежен, как его слово. Когда он отправился в Москву, чтобы подписать всеобъемлющий договор и торговое соглашение с Россией, вопрос о судьбе пленных, удерживаемых там, стоял на первом плане. Он знал, что по крайней мере 16000 пленных все еще удерживаются русскими. Это только по официальным данным Бонна. По неофициальным сведениям русские тайно держали в лагерях до 100000 человек. Аденауэр был консервативным и порядочным человеком. Он считал, что возвращение удерживаемых более 10 лет пленных является обязанностью России. Русские желали сближения с восстановленной Германией, но в то же время стремились использовать пленных, как разменную монету в торге. Одним из пунктов общего соглашения предусматривалось освобождение пленных, удерживаемых с 1945.
Германское правительство настаивало и на освобождении конкретных людей. Имя Эриха Хартманна было в этом списке. Охрана Новочеркасской тюрьмы сообщила пленнику о визите Аденауэра. Обрывки новостей относительно переговоров о судьбе пленных носились среди заключенных. Русская бюрократия начала шевелиться после того, как в Москве было подписано соглашение. Требование канцлера Аденауэра в конечном итоге превратилось в приказ об освобождении Эриха.
«Следовать в пятый корпус для переодевания».
Он получил новую одежду, грубо пошитую и очень неудобную, но все-таки определенно превосходящую старую тюремную робу. Годы сломанных надежд и развеянной мечты не позволяли Эриху слишком сильно надеяться на освобождение. Однако происходило что-то необычное. Новой одеждой в тюрьме не пользовались. Когда комендант лагеря пригласил Эриха и других заключенных пользоваться лагерным кинотеатром, это показалось им слишком хорошо, чтобы быть правдой. Пленные отклонились это приглашение. Несмотря на все подозрения, Эрих позволил себе роскошь предположить, что освобождение близко. А в Германии Уш думала точно так же.
Ее надежды на быстрое возвращение Эриха подкреплялись письмом Аденауэра матери Эриха и визитом германского лидера в Москву. Газеты ФРГ расписывали достижения Аденауэра в Москве, и Германия была уверена, что ее потерянные сыновья все-таки вернутся домой. Специальный выпуск «Правды», изданный в Германии, сообщил, что всем пленными дарована амнистия. Затем пришло официальное извещение от Боннского правительства, что Эрих будет освобожден.
Дни летели, и надежды Уш начали перемежаться периодами сомнений. Вернувшийся пленный, который некоторое время сидел вместе с Эрихом, сказал Уш, что Эриха не освободят, так как он считается военным преступником. Этот человек расстроил Уш и отбыл. А она ждала, с трудом перенося растущее напряжение.
Через 2 дня после получения новой одежды Эриху приказали собрать свои вещи и подготовиться к отправке из лагеря. Пленники были построены на плацу, комендант всем им пожал руки, пожелал счастья и выразил надежду, что войн больше не будет. Разболтанный автобус доставил Эриха в Ростов, где его посадили на поезд, который должен был доставить заключенного домой.
Садясь в вагон, он старался подавить безумное напряжение, поднимающее внутри. Дом… Уш… семья… в это просто невозможно было поверить. В горле у него стоял комок, однако внешне Эрих оставался невозмутим. Он даже не слишком радовался. Вместе с 50 другими пленными их усадили на деревянные скамейки, и поезд покинул Ростов. И тут мысли Эриха вернулись на 10 лет назад, когда другой поезд уносил его из Германии. Он все еще не верил, что его странствия, начавшиеся с поездки в переполненном вагоне для скота, подошли к завершению.
Поезд прошел через Воронеж, Сталиногорск, Москву и Брянск. Пока вагоны ползли на запад, надежды потихоньку становились реальностью. Всю неделю, пока за окном мелькали русские пейзажи, сердце Эриха просто пело. А потом они проехали Брест-Литовск и оказались в Польше. Вскоре после этого поезд прибыл в Восточную Германию, и теперь стук колес казался пленникам сладчайшей музыкой. Наконец поезд пересек границу ФРГ. Эрих увидел станционную вывеску:
ГЕРЛЕСГАУЗЕН
Он был свободен!
Быстро завершив таможенные формальности, Эрих спрыгнул с поезда и протолкался сквозь толпу на платформе к специально созданной конторе Германского Красного Креста. Он продиктовал улыбающейся немецкой девушке, сидевшей за конторкой, свою первую телеграмму за 11 лет.
«Дорогая Уш — Сегодня я пересек границу Германии ожидай дома пока я не приеду любимая. Твой Эрих»
Через 2 часа Уш прочитала эту телеграмму, и ее глаза наполнились слезами. Обычный желтый телеграфный бланк содержал самую чудесную новость, какую она когда-либо получала. Он был свободен, и он возвращался домой. Мать Уш тоже заплакала от радости. Он позвонили матери Эриха в Вейль, и последовал новый поток счастливых слез. Известие об освобождении Эриха и скором прибытии домой разлетелось по Вейлю и Штуттгарту.
Комитет встречи военнопленных на вокзале Герлесгаузена нашел теплые слова для каждого. Бургомистр города произнес короткую речь. Газетчики сновали взад-вперед, вспоминая полузабытые имена вроде «Эрих Хартманн». Вместе с ним были репатриированы и другие прославленные воины. Но трагической нотой на этом празднике радости оказались попытки разыскать пропавших без вести. Печальные женщины размахивали фотографии и спрашивали бывших пленных, не знают ли они хоть что-то об их мужьях и отцах, сожранных советской тюремной системой.
Организация военнопленных запланировала большой прием по случаю возвращения Эриха Хартманна в Штуттгарт. Ожидалось присутствие почти тысячи человек, включая многие важные персоны. Специально выбранные представили лихорадочно готовили празднество. Эрих поднял руку, чтобы остановить этот поток слов.
«Пожалуйста, не надо торжеств, — сказал он. — Я не хочу никаких праздников».
Газетчики столпились вокруг Белокурого Рыцаря, почуяв сенсацию. Они все хотели узнать, почему Эрих отклоняет торжественный прием в его честь после 11 лет отсутствия.
«Потому что русские совсем иначе смотрят на жизнь. Услышав или прочитав о подобном празднике в честь освобождения пленных, они вполне способны больше не отпустить ни одного немца. Я хорошо знаю русскую секретную полицию и всерьез опасаюсь, что она задержит моих соотечественников в Советском Союзе. Когда ВСЕ они окажутся дома, тогда и следует праздновать. А пока хоть один германский солдат остается в России, мы не должны успокаиваться».
Он поблагодарил бургомистра и комитет военнопленных за их доброту и сел в автобус, чтобы проделать последний отрезок путешествия, которое завершится в центре военнопленных в Фридланде. Когда за окнами автобуса замелькала сельская местность, он отметил необычное волнение, сопровождавшее его возвращение на родину. Это была ГЕРМАНИЯ. Эрих старался уверить себя, что все происходящее не сон, и не мечта о рае.
Его страна выглядела зеленой и цветущей. Люди резко отличались от тех, которых он помнил. Совершенно изменилась одежда. На дорогах он видел сотни сверкающих автомобилей, которые казались пришельцами с другой планеты. Времена изменились. Германия стала совсем другой страной. Он почувствовал себя живой иллюстрацией к легенде о Рипе ван Винкле. Разве что, его не погружали в волшебный сон. Он прожил это время в кошмаре.
Во Фридланде он сразу заметил в толпе знакомое смеющееся лицо. Асси Ган, товарищ по заключению в Грязовце. Асси приветствовал Эриха. Он стал толстым и процветающим. Асси долго тряс руку Эриха и потребовал, чтобы тот посетил его дом, находящийся неподалеку. Оттуда он сможет позвонить по телефону Уш, а потом Асси лично отвезет его на автомобиле в Штуттгарт.
Эта импровизация шла вразрез с семейными планами доставить Эриха домой к Уш как можно быстрее. Уже когда Асси Ган похитил его в Штуттгарте, брат Эриха Альфред и товарищ детства Гельмут Вёрнер мчались на север, чтобы на автомобиле доставить Белокурого Рыцаря домой. Его телефонный звонок Уш из дома Гана был настоящей катастрофой. Узнав, где он находится, Уш, которая ожидала его 11 лет, слегка рассердилась.
«Дома у Асси Гана? И что же ты делаешь ТАМ, в то время, когда я ЗДЕСЬ?»
Через несколько часов Эрих уже мчался в Штуттгарт вместе с Альфредом и Гельмутом Вёрнером. Они вырвали его из начавшегося в доме Гана праздника. Все, что видел Эрих, было для него диковинкой. Германия была какой-то новой цивилизацией. Серость военных времен пропала. Яркие краски домов и одежды казались ему после 10 лет тюрьмы вспышками цветного пламени. Они ехали всю ночь, и даже обычный свет неоновых ламп словно переносил Эриха в волшебную страну.
В субботу Уш легла спать, твердо зная, что завтра Эрих будет дома, хотя точное время его прибытия оставалось неясным и зависело от состояния дорог. Она уже простила ему поездку к Асси Гану. Она нетерпеливо ждала. Короткие периоды сна перемежались с лихорадочными взглядами на циферблат часов. Около 4 часов она задремала, но телефонный звонок расколол тишину. Уш слетела с кровати и схватила трубку.
«Уш?»
«Эрих! Где ты?»
«Мы во Франкфурте. Мы остановились выпить кофе. Дома мы будем через пару часов».
Эти часы показались Уш просто бесконечными. Она вставала и ложилась бесчисленное число раз. Стрелки часов двигались возмутительно медленно. Наконец она задремала и тут же услышала тихий стук. Когда она села, стук прекратился. На мгновение она решила, что ей померещилось. Затем стук раздался снова.
Уш подбежала к окну, распахнула его и высунулась наружу, пытаясь разглядеть, что происходит перед дверью, находящейся внизу. Там кто-то стоял, но кто именно увидеть было трудно.
«Эрих?» — спросила она мягко.
Человек сделал пару шагов, и она увидела его лучше. Волосы Эриха остались такими же светлыми, а глаза стали еще голубее. Лицо было изможденным, а жилистое тело стало невероятно худым. Он улыбнулся, и ее сердце подпрыгнуло. Ее Эрих вернулся домой.
С невыразимой нежностью они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Потом Уш нарушила молчание.
«Эрих, наша любовь осталась такой же, словно ты и не пропадал».
Голос Эриха прозвучал мгновением позже.
«Ты выглядишь хорошо», — сказал он. Он просто не находил слов.
Уш бросилась ко входной двери, и через мгновение они обнялись. Вера, надежда и любовь победили. Они прошли через самое тяжелое испытание. Для них обоих это был незабываемый миг. Радость переполняла их, лишив слов.
Ненадолго появились родители Уш. Они были потрясены тем, что ожидание их дочери оказалось ненапрасно. Со счастливыми слезами они увидели, что Эрих вернулся, чтобы возродиться к новой жизни. Эрих позвонил своей матери, а потом воспользовался неслыханной роскошью горячей ванны. После этого влюбленные остались одни. Волна невыразимой сладости физической любви, которой они были лишены на 10 лет, унесла их с собой, смыв все горькие воспоминания и разочарования. Если и был на Земле рай в то утро, несомненно он находился в доме Эриха и Уш.
Их счастье длилось чуть больше двух часов. Потом к дому Петчей началось настоящее паломничество. Доброжелатели, друзья, официальные лица… Счастливые люди трясли руку Эриху, а их жены обнимали его. Детям друзей, которые стали уже почти взрослыми, представляли легендарного героя. Цветы, подарки, знаки уважения грудами лежали во всех комнатах. В тот день дом посетило 300 или даже 400 человек. Поэтому даже самым близким людям пришлось ограничиться пока парой слов. Эрих и Уш смогли остаться наедине только в 10 часов вечера.
В следующие несколько дней Эрих начал оправляться от усталости, вызванной долгим путешествием из России и эмоциональным возбуждением от воссоединения с любящими его людьми. После того, как он поговорил с Альфредом, своей матерью, Уш, ее родителями, многими друзьями, которые приходили поздравить его в возвращением, он неожиданно ощутил, что последние 10 лет словно испарились. Сердечное тепло и домашний уют исцеляющим бальзамом пролились на истерзанную душу. Кошмарное десятилетие пропало.
«Теперь, когда я вернулся домой, — сказал он Уш, — мне кажется невероятным, что я отсутствовал целых 10 лет. Что случилось с этими годами?»
«Я чувствую то же самое, Эрих. Словно ты отсутствовал всего пару недель».
Ужасное десятилетие кануло в ад, пропало в лабиринтах времени, однако оно оставило Эриху свои памятки. Пока Эрих находился в тюрьме, его брат Альфред стал дипломированным врачом. Он теперь работал в том же доме и в той же клинике на Бисмаркштрассе в Вейле, которые построил их отец после возвращения из Китая. Когда Альфред впервые увидел физическое состояние Эриха, он ужаснулся.
Крепкое мускулистое тело атлета, которое помнил Альфред, теперь весило не более сотни фунтов. Осунувшееся лицо Эриха было ярким свидетельством испытанных им мучений. Однако из разговора Альфред сразу понял, что разум и психика брата не пострадали. Рассказывает доктор Альфред Хартманн:
«Его физическое состояние сначала меня просто потрясло. То, что я увидел в Эрихе после его возвращения, как брат и как врач, много добавило к тому, что я знал о нем с детства. Главным было то, что его разум не пострадал. Я хорошо знал его крепкую конституцию и его превосходную способность восстанавливаться. Я понял, что он оправится быстро».
Самой главной задачей, для Эриха и Уш на первых порах их совместной жизни стало восстановление физического здоровья Эриха. Он был просто не в состоянии заниматься какой-либо коммерческой деятельностью, поэтому они на время решили поменять обязанности мужа и жены. Уш продолжала работать на почте в Штуттгарте, а Эрих взял на себя заботу о доме. Это решение помогло ему вернуться к нормальной жизни после 10 лет полной изоляции от нормального человеческого бытия.
Лучший в мире пилот-истребитель так описывает свое возвращение к нормальной жизни:
«Каждое утро я должен был встать и приготовить завтрак. После того, как Уш отправлялась к 8.00 на работу, я мыл посуду, мыл пол, застилал кровати, стирал белье и прибирался по дому. Я все делал, как горничная! Потом я выходил на улицу и приводил в порядок сад, полол цветы, подстригал траву, подкрашивал и ремонтировал дом.
Я впервые узнал, сколько самых разных дел приходится делать нашим женам, когда мужчины отправляются на работу. Я должен был ходить по магазинам и готовить ужин. А вечером я сидел под дверью и дожидался возвращения Уш. Этот период подтвердил мне то, в чем я и без этого был твердо уверен — без Уш я просто ничто».
Эти самые обыденные домашние дела были наполнены для Эриха магической притягательностью. Как ребенок перед Рождеством он заглядывал в витрины магазинов. Непривычная новизна витрин несколько недель восхищала его. Блестящие цветастые упаковки новых товаров восхищали его. Вкус домашней еды казался ему лучше самых изысканных деликатесов. Он был лучше самых буйных фантазий в годы заключения.
Он много читал, пытаясь наверстать упущенное. Для Эриха даже старые журналы были полны ценной информации. Он спал и дремал, когда не занимался домашней работой, и прежняя сила постепенно возвращалась в его иссохшие мускулы. Новая кожа постепенно скрывала тюремные язвы. Возвращение к нормальным семейным отношениям после 10 лет в эмоциональной пустыне приносило ему неописуемое внутренне блаженство. Психические раны были более глубоки и болезненны, чем телесные язвы. Однако вскоре и они начали затягиваться под влиянием нормальной жизни, которая основывалась на взаимной любви.
Тюремная психология и модель поведения, вколоченная в него за 10 лет заключения, создали для него немало сложных моментов в первые недели пребывания дома. Он боялся разговаривать с людьми, когда шел в деревню за покупками, или при любой случайной встрече. Люди в Германии мирного времени думали совсем иначе, чем в войну. А по сравнению с военнопленными они были более живыми и раскованными. И теперь немцы занимались совсем иными делами, чем 10 лет назад. Все это иногда заставляло Эриха думать, что он попал на другую планету.
Ощущение, будто за ним следят, сохранялось несколько недель. Более 10 лет он все делал под присмотром или русских охранников, или своих товарищей по заключению. Сохранился прочный психологический барьер, когда он пытался заниматься обычными, повседневными делами, так как оставалось ощущение чужого присутствия и запрета на любой нормальный поступок.
Однажды вечером он отправился вместе с Уш на прогулку в Штуттгарт. Они проходили мимо танцевального зала. Музыка плыла в вечернем полумраке, улыбающиеся парочки спешили на танцы. Танцы были именно тем, что Эрих и Уш полюбили еще во время своих свиданий в танцклассе до войны. Уш сразу все вспомнила.
«Пойдем, потанцуем, Эрих».
Он очень хотел этого, но что-то остановило его. Какое-то физическое препятствие. Эрих почувствовал какие-то невидимые путы, мешающие ему двигаться. Словно он стал неуклюжим и глупым. Он не мог заставить себя войти в зал, несмотря на колоссальное желание доставить радость Уш. Мужчины, которые попали в плен в сегодняшних войнах, могут вернуться домой с таким же грузом. Опыт Эриха Хартманна, вынесенный им из советских лагерей, заслуживает внимания. Его слова также подсказывают путь лечения тех, кому нужно помочь забыть тюремное заключение.
«Остается ощущение, словно кто-то стоит у тебя за спиной и следит, что тебе запрещено все нормальное и человеческое. С этим повторяющимся кошмаром может справиться на каждый бывший пленник. У меня это продолжалось 2 месяца. Я полагаю, что мне просто посчастливилось отбросить это прочь, так как это становится образом мыслей, который годы тюрьмы буквально вколачивают в твой мозг.
Другим пленным, которые были со мной в России, повезло меньше. Я знаю это, так как встречался с ними и разговаривал. Они и сегодня остались в когтях тюремной психологии, и как следствие, не сумели начать новую жизнь. Это конченные люди. Я хочу, чтобы общество обратило внимание на ужасные страдания этих психически сломленных личностей.
По ночам начинается настоящий ужас. Они мысленно уносятся обратно в страшный лагерь. Они никогда не станут свободными».
Эрих поправлялся стремительно. Семейное тепло, доброта и любовь творили чудеса. В ноябре 1955 они вместе с Уш занялись организацией столь запоздавшего венчания. Им хотелось церковным обрядом закрепить гражданскую процедуру, состоявшуюся в сентябре 1944 в Бад Висзее. Дядя Эриха, протестантский пастор в Бопфингене, совершил церемонию. Венчание стало трогательным зрелищем, которому придавала особое значение сила любви, выдержавшей 10 лет разлуки.
Эрих оттаивал душой и телом в атмосфере тепла и доброты в Вейле. Но его мысли постоянно возвращались к вопросу о будущем. В 34 года он задавал себе вопросы, которые обычный человек задает в 20. Он должен зарабатывать на жизнь себе и Уш, а это было серьезной проблемой. Он должен обеспечить семью, если они решат снова завести детей.
Если бы не вмешалась война, Эрих, скорее всего, стал бы доктором, как и его отец. Он особенно остро пожалел о смерти отца, когда размышлял над будущим. Ему очень требовался сейчас добрый совет. Эрих все еще хотел бы стать врачом, однако он был реалистом. В 33 года начинать занятия медициной с нуля будет исключительно сложно, даже при самых благоприятных обстоятельствах. А в его конкретном случае это становилось почти невозможно. Он был на 10 лет отрезан от человеческой цивилизации. Даже его устарелые школьные познания в химии и физике почти улетучились из памяти. Мечтать стать доктором было несерьезно.
Точно та же пропасть 10 тюремных лет раскрывалась перед ним, если он начинал размышлять о других профессиях. 33 года — слишком много для старта в любой работе. Почти треть жизни Эрих провел в тюрьме. Его нехватка делового опыта не только помешает ему работать с другими, но и ставит крест на любом собственном предприятии. Ему нужно время, чтобы освоиться с образом мышления коммерсанта, вникнуть в суть дела, освоить методы. А тем временем нужда сделает жизнь достаточно неприятной.
Этот критический для Эриха период совпал с началом возрождения германских ВВС. Основы его заложило несколько лет назад правительство Аденауэра. Бывшие асы JG-52, Макки Штайнхоф и Дитер Храбак, составили надлежащие планы. Новые ВВС предполагалось создавать вокруг лучших германских пилотов и командиров периода Второй Мировой войны. Уже через 3 недели после возвращения Эрих ощутил, что надвигаются новые события. Зазвонил телефон. Уш сняла трубку, выслушала и протянула ее Эриху.
«Вальтер Крупински», — сказала она.
«Привет, Буби, — загрохотал несокрушимый Граф Пунски. — Герд Бакгорн и я отправляемся в Англию переучиваться летать на реактивных истребителях. Может, ты отправишься с нами? Черт побери, Буби, как ТЫ?»
Эрих прикрыл ладонью микрофон и посмотрел на Уш с выражением неверия на лице.
«Великий Боже, Уш. Он хочет, чтобы я вместе с ним отправился на курсы переподготовки летчиков в Англию. Он должно быть спятил».
Крупински продолжал кричать в телефон:
«Буби, какого дьявола ты пропал?!»
«Круппи, черт тебя побери, я провел в тюрьме почти 11 лет, и дома я нахожусь меньше 3 недель. Я не могу ехать в Англию или еще куда, пока не поправлюсь».
«Все это чепуха, Буби. Только поднимись в воздух. Ты сразу почувствуешь себя лучше, когда снова начнешь летать. Как в старые времена».
Крупински продолжал пылать энтузиазмом, однако он не смог зажечь Эриха.
«Круппи, позвони мне, когда вернешься. Расскажешь мне о полетах и современных реактивных, ладно?»
Крупински позвонил. Он схватился за телефон, как только вернулся из Англии. Это же делали и остальные пилоты, которые поступали в новые ВВС. Предложение Крупински, сначала показавшееся странным, снова вспомнилось Эриху через несколько недель. Он тоже думал о старых товарищах, которые сейчас снова летали.
Никто из пилотов — Круппи, Герд Бакгорн, Гюнтер Ралль — не летал, пока он сидел в тюрьме. Они не находились на военной службе, так как страна просто не имела армии. Они были вынуждены заниматься другими вещами. Новые ВВС давали им шанс снова показать свое мастерство, технические знания и опыт, которые они приобрели в молодости. Они находились в той же исходной точке, что и Эрих. Единственное различие заключалось в том, что они стали профессиональными офицерами до войны и были старше Эриха. Однажды Эрих обнаружил, что разговаривает сам с собой, как делал в трудном бою или во мраке тюремной одиночки.
«Эрих, пилотирование истребителя — это единственное, что ты знаешь. Зато знаешь хорошо. Может, тебе стоит забыть, что сейчас тебе не нравится военная жизнь, как ты это забыл в 1940, когда выпал шанс стать пилотом?»
Эти мысли в последующие месяцы получили мощную поддержку.
Серьезные люди, которым Эрих доверял, убеждали его вернуться в военную авиацию. Бывший командир 52 истребительной эскадры Дитер Храбак сам приехал к нему домой, чтобы убедить его вернуться на службу в ВВС. Храбак вместе со Штайнхофом над воссозданием ВВС и отправлялся в США, чтобы пройти переподготовку на новейших реактивных истребителях. Он обрисовал будущее ВВС в ярких красках, но достаточно реалистично. В них было место для Эриха.
Сразу вслед за Храбаком явился министр культуры в правительстве Аденауэра, бывший школьный учитель Эриха герр Симпфендорфер. Вместе с ним приехал высокопоставленный чиновник министерства обороны герр Бёнш. На сей раз давление было более мощным.
«Ты должен вернуться, Эрих. Ты нужен нашим ВВС».
Герр Бёнш был печальным и серьезным.
«Ты лучший в мире истребитель, ты имеешь Бриллианты, и ты являешься важной персоной в глазах молодых пилотов, которых мы собираемся учить. Ты просто обязан вернуться на военную службу».
Крупински, Герд Бакгорн и Гюнтер Ралль периодически звонили или приезжали. Макки Штайнхоф встретил Эриха в аэропорту Эхтердинген и использовал всю свою силу убеждения. Ему не обещали рая, однако хорошую карьеру и безопасность предлагали твердо. И как резкий контраст по-сравнению с этими словами выглядела полная неопределенность в мире бизнеса. Через несколько месяцев Эрих понял, что он должен что-то предпринять. ВВС предлагали ему знакомое занятие, в котором он когда-то преуспевал. Жизнь продолжалась.
Уш ничего не говорила в эти критические месяцы, никак не пыталась подтолкнуть его к какому-то решению. Он знал, что решать должен сам, и Уш примет любое решение. В конце 1956 Эрих решил снова поступить на службу в ВВС, и она с этим согласилась. Тем не менее, ее беспокоило, что Адольф Галланд и остальные истребители, награжденные Бриллиантами, остались вне новых ВВС. Тоже самое сделал Ханс-Ульрих Рудель, знаменитый пилот-пикировщик, тоже имевший Бриллианты. Когда Эрих вернулся в авиацию, он оказался единственным офицером новых ВВС, заслужившим Бриллианты в годы Второй Мировой войны. И Уш была не единственной, кого беспокоило решение Эриха.
Его брат Альфред открыто выражал сожаление. Сегодня он говорит об этом периоде:
«Мне было жаль, что он решил продолжать военную службу, так как я знал, что это противно его натуре. Однако годы тюрьмы сделали страшное дело. Он просто не мог начать новую жизнь, оставалась лишь армия».
В авиации произошло второе рождение Эриха Хартманна, там, где в годы юности он заслужил бессмертную славу. И вы этот новый период своей жизни Белокурому Рыцарю снова требовалось сердце бойца, ведь впереди его ждали новые сражения.