Наутро Томас ждал на ступеньках лестницы, ведущей в кухню. Он слышал разговор матери с отцом, тот, как всегда, куда-то спешил — Томас видел в прихожей его портфель с накинутым поверх плащом. Чисто инстинктивно, сам не понимая, почему, он старался избегать общения с отцом. И в то же время ему хотелось слышать, о чем говорят родители. Вскоре выяснилось, что о нем, слишком уж часто повторялось в разговоре его имя.

— Тебе нужно проводить больше времени с мальчиком. В противном случае понадобится помощь извне. — В голосе матери отчетливо улавливалась тревога.

— Непременно. Обещаю. — А вот в голосе Питера звучало с трудом сдерживаемое раздражение. — Ведь именно я вывожу его сегодня в город, разве нет? И потом, это целиком твоя вина, что все это время он почти безвылазно торчал во Флайте. Его нужно отправить в хорошую школу. Там он сразу повзрослеет, вот увидишь.

— Но он уже посещает хорошую школу, Питер. Мы ведь обсуждали это. И я не согласна с твоим мнением об английских школах-пансионатах. Никогда не соглашусь! Там лишь превращают детей в эмоциональных калек со склонностью к садомазохизму.

— Ага! Но все время держать его возле своей юбки тоже не слишком полезно для мальчика, или ты не согласна? И вообще, у нас бы не было этого разговора, если б Томас был человеком устойчивым в эмоциональном плане.

— Нет, не было бы. И да, очевидно, что он немного помешан на всем, что связано со смертью. Не нужно быть психиатром, чтоб заметить это. А после смерти собаки все это только усугубилось.

— Но собаки умирают и будут умирать, — отрезал Питер. — Такова жизнь. Это неизбежно. Это тоже часть взросления.

— Для тебя, быть может. Но видел бы ты его вчера! У него слишком бурное воображение. И еще он возомнил себя экспертом мирового уровня по казням. Мог бы сам водить туристов по Тауэру, рассказывать, сколько ударов топора потребовалось для того, чтоб отсечь голову Анне Болейн, и что именно потом сделали с этой ее головой. А вечером еще и «Макбет», он прямо чуть из кресла не выпрыгнул!..

— И снова твоя вина. Не следовало водить его на этот кровавый спектакль, раз у парня такие проблемы.

— Да, согласна, не следовало. Но он таков вовсе не потому, что ходит по театрам и смотрит там страшные пьесы. Надеюсь, ты понимаешь это, Питер.

— Понимаю. Но чего именно ты от меня хочешь?

— Хочу, чтоб ты проводил с ним больше времени. Показал бы ему мир, поездил бы с ним, вывел в свет…

— Интересно, как это ты себе мыслишь? Ведь оба вы все время торчите в Суффолке, а я страшно занят на службе.

— Ну, наверное, нам обоим надо постараться. Приложить больше усилий, ведь мы его родители. Я буду почаще вывозить его в Лондон, ты займешься его досугом здесь.

— Хорошо, договорились. Начнем прямо с сегодняшнего дня. После переговоров с арабами. Хотят закупить целую флотилию воздушных истребителей, наверное, с целью перебить друг друга. Передай ему, мы можем встретиться в двенадцать. К этому времени я освобожусь.

Родители вышли в холл, и Томас отпрянул и спрятался за перилами. На прощание они расцеловались и пожелали друг другу удачного дня. И выглядели в этот момент нормальной супружеской парой средних лет, а не мужем и женой, которые видятся лишь два раза в месяц по уик-эндам.

За отцом захлопнулась входная дверь. Томас выждал еще минуту или две, а затем спустился к матери на кухню.

— А сегодня ты выглядишь лучше, Том, — весело заметила она. — Вот что значит для усталого мальчика выспаться хорошенько.

— Да, спал я хорошо. Но только зачем все время подчеркивать, что со мной не все в порядке? — раздраженно заметил Томас.

— Ничего я не подчеркиваю. С чего это ты взял?

Томас промолчал. Его так и подмывало спросить маму, что имелось в виду под помощью «извне», но он не стал. Этого только не хватало, чтоб его обвинили в подслушивании.

— Где папа? — спросил он.

— Ему пришлось уйти пораньше. У него какие-то важные переговоры, но он обещал отвести тебя пообедать, а потом показать парламент.

— О господи! Так уж обязательно видеть этот парламент, мам?

— Конечно, почему бы нет. И вообще, хватит капризничать, Томас. Ты должен годиться отцом, всеми его достижениями.

— Он-то мной не больно гордится. Никогда не пропустит случая заметить, как я безнадежен. Не играю в крикет. Не играю в регби. Да как я могу научиться играть, если в моей школе и понятия не имеют об этом регби?

— Я все понимаю. Ему нужно время, чтобы узнать тебя получше. А для этого надо почаще бывать вместе. И я очень рада, что сегодня вы этим и займетесь. Короче, ты должен быть в вестибюле его офиса ровно в полдень.

— Где? В Уайтхолле? Разве там не нужен пропуск?

— Конечно, нет. Дальше приемной ты все равно не пройдешь. Хотя позже, наверное, пропуск все же понадобится, когда он поведет тебя в здание парламента. Но папа все организует, не волнуйся.

— Как думаешь, там можно увидеть премьер-министра? — спросил Томас. Вялость и недовольство как рукой сняло, перед ним открывались новые занимательные перспективы.

— Не знаю. Но на всякий случай советую одеться поприличнее, вдруг действительно встретишь премьер-министра. Можешь надеть блейзер и брюки, которые мы купили в «Харродз». И еще не забудь захватить плащ на случай дождя.

Леди Энн собралась к парикмахеру, а затем — к своему портному, вышла по пути и оставила Томаса в такси одного. Машина проезжала мимо Биг-Бена и здания парламента. Томаса вновь переполняли самые противоречивые чувства. Он с обидой вспоминал слова отца, подслушанные утром, и одновременно его одолевало любопытство и предвкушение того, что сегодня ему предстоит увидеть. Далеко не у каждого мальчика отец — член кабинета министров. Особенно занервничал Томас, оказавшись перед высоким серым зданием в викторианском стиле с позолоченной табличной на дверях и легендарным названием «МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ». Он даже стал заикаться от волнения, объясняя строгому портье у входа цель своего визита. Тот выслушал мальчика с самым подозрительным и надменным выражением, впрочем, подобным образом он, очевидно, обращался со всеми гражданскими, вне зависимости от пола и возраста.

Томас прождал минут пять под неусыпным наблюдением строгого портье, и вот наконец на верхней площадке лестницы, устланной красной ковровой дорожкой, появилась Грета. Сегодня она выглядела иначе. Во Флайте и вчера вечером одета она была просто, по-домашнему, но сейчас на ней красовался строгий деловой темно-серый костюм поверх белой блузки. Костюм был изумительно скроен и пошит из какой-то дорогой ткани и самым выгодным образом подчеркивал ее фигуру. Юбка была выше колен и открывала длинные и стройные загорелые ноги. У Томаса даже закружилась голова — с такой живостью он вдруг представил себе сцену из недавнего сна.

Она сбежала вниз по лестнице, слегка покачивая корзиной для пикника. Поставила ее на пол, чмокнула Томаса в щеку, при этом обняла за плечи, в точности как вчера вечером, и он на секунду ощутил прикосновение ее грудей.

— Приглядываешь за нашим юным гостем, да, Майлз? — с напускной серьезностью спросила она портье. Тот буркнул в ответ что-то невнятное, продолжая сидеть за столом. Похоже, даже появление Греты в мини-юбке не смогло изменить его настроя и кисло-подозрительного выражения лица.

— Майлз Тридцать Три Несчастья. Так мы его называем, — шепнула Грета Томасу.

— Вполне оправданное прозвище, — ответил тот тоже шепотом, но вышло громче, чем он рассчитывал. И Томас был уверен: Майлз Тридцать Три Несчастья прекрасно его слышал. Потому как вдруг принял самый воинственный вид и так и вцепился пальцами в лежавший на столе степлер.

— У меня, увы, плохие новости, — сказала Грета, полностью проигнорировав этот угрожающий выпад со стороны портье. — Отец не может сейчас освободиться. С самого утра возникли проблемы. Арабы из Саудовской Аравии грозятся аннулировать большой контракт по закупке оружия.

— Почему?

— Обычная история. Кто-то осмелился нелестно выразиться в адрес их законодательной системы. Лично мне кажется, довольно сложно удержаться от подобных ремарок, зная, что там насмерть забивают женщин камнями за неверность мужьям, отрубают людям головы прямо у всех на глазах в центре города. Как бы там ни было, но сэр Питер не виноват, что не может спуститься к тебе. И просил передать, что искренне сожалеет. Надеюсь, ты не откажешься от моей компании? Взамен?

Говоря все это, Грета вывела Томаса из здания, и едва успели они подойти к краю тротуара, она взмахнула рукой, и перед ними тут же притормозило такси.

— Это недалеко. Просто не хочется таскаться по городу с корзиной для пикника. Думаю, мы очень славно проведем время где-нибудь у реки, после того как покончим с парламентом.

Томас был тронут. Он испытывал к Грете самые противоречивые чувства. Очевидная антипатия, возникшая между матерью и Гретой, предполагала, что первая, узнав, что он провел день с секретаршей, будет далеко не в восторге, даже сочтет это своего рода предательством. Но разве был у него выбор? Отец подвел, мама целый день занята своими делами. И это очень мило со стороны Греты, что она выкроила время, чтобы как-то развлечь его, да еще прихватила еду для пикника. Последнее было совсем необязательно. И вот Томас уселся в такси рядом с ней и почувствовал, как по коже даже мурашки пробежали от предвкушения того, как проведут они день.

Во время пасхальных каникул заседания парламента не проводились. Длинные, обитые зеленой кожей скамьи в палате общин не слишком заинтересовали Томаса, даже когда Грета указала на переднюю, где обычно заседало правительство, и микрофон, которым пользовался отец при выступлениях. Да, он подвел его, но, с другой стороны, Томас испытывал явное облегчение при мысли о том, что весь день сможет провести без него. Можно представить, какую скуку развел бы отец. Зато Грета знала массу забавных историй из жизни политиков, которые с удовольствием рассказывала, предваряя каждую предупреждением: «Чтоб никому ни слова, иначе мне страшно попадет от твоего отца».

Солнце сияло на безоблачном небе, когда наконец около часа дня они вышли из здания парламента. И направились в парк, неся корзинку вместе. Поверх корзины был накинут плед, и Грета расстелила его на газоне у берега реки.

— А мы вчера катались на катере, — сказал Томас. Просто для поддержания беседы, пока Грета раскладывала приготовленные для пикника продукты. — Мы с мамой проплыли примерно вон оттуда до Тауэра. Мимо «Ворот изменников».

— Жутковатое местечко, — заметила Грета. — Давненько там не была, наверное, со дня своего первого приезда в Лондон.

— Чем же жутковатое? — спросил Томас.

— Ну, как же, достаточно вспомнить имена. Эти несчастные принцессы в башне. Анна Болейн. Потом Кэтрин Ховард.

— Да, нам показывали место, где их казнили.

— Потом еще этот негодяй Генрих Восьмой. Уж так отличился, такой след оставил в истории, что никому не снилось. Женился на хорошеньких девушках втрое моложе себя, а потом безжалостно убивал, стоило заподозрить их в измене. Естественно, что они изменяли этому жирному борову, чего еще было от них ожидать?

— Да ничего они не изменяли, — вступился за несчастных Томас. — Уж во всяком случае, Анна Болейн. Это Томас Кромвель говорил королю, что она изменница, а на самом деле ничего подобного. — Король Генрих Восьмой и шесть его жен были, пожалуй, самыми популярными персонажами в истории.

— Что ж, печально слышать. Уж я бы точно наставила рога этому злобному старому козлу. Мало не показалось бы.

Томас промолчал. И сердце его забилось при мысли о том, что вытворяла бы Грета, наставляя рога нелюбимому мужу. Он даже покраснел и отвернулся.

— Ладно. Давай не будем говорить о казнях и прочих ужасах. День выдался такой чудесный, к чему его портить? Не хочу, чтоб меня потом обвинили в том, что у тебя выдалась еще одна бессонная ночь.

— О чем это вы? Спал я прекрасно.

— Просто твоя мама сказала вчера, Томас, о том, что у тебя с утра были черные круги под глазами и оттого ей показалось, что ты вовсе не спал.

— Так то было накануне ночью.

— Да, именно.

И Грета окинула Томаса выжидательным взглядом. Вопросов не задавала, но словно ждала каких-то объяснений. Но, поскольку он снова промолчал, решила зайти с другого конца.

— Должно быть, после тихой жизни во Флайте здесь все кажется таким непривычным. И нужно время, чтоб приспособиться, верно?

— Наверное.

— И этот ужасный уличный шум. Даже после полуночи нет покоя. Я сама часто просыпаюсь от этого шума.

— Ну, с этим у меня проблем не возникло. Ни прошлой ночью, ни накануне. И я не знаю, с чего это мама вдруг встревожилась.

Грета улыбнулась. И вся как-то заметно расслабилась. Томас понял, что не ошибся с ответом. Именно этого она и ждала от него — подтверждения, что он ничего не видел и не слышал. Он и сам был доволен, не хватало только, чтоб Грета узнала, что он шпионил за ней и ее таинственным знакомцем. И одновременно он ощутил все нарастающее возмущение и тревогу. Во-первых, Грета настроена против мамы, во-вторых, беспокоили и еще кое-какие вещи. К примеру, мужчина со шрамом и еще тот факт, что Грета солгала, сказала родителям, что провела ночь в Манчестере с больной матерью.

Томас понимал: с этой женщиной следует держать ухо востро, ни в коем случае не доверять ей. Но как же это было трудно, учитывая привлекательность Греты и отчаянные ее старания ему угодить.

— А я захватила бутылочку белого вина, — сказала она. — Глоток-другой тебе не повредит, только родителям ни слова. Договорились?

Томас не ответил, но принял из рук Греты пластиковый стаканчик, и этот жест мог расцениваться как молчаливое согласие. Выпил, от вина немного закружилась голова, и окружающий мир стал казаться еще ярче и солнечней.

— Черт, жаль, что оделась не слишком удобно для пикника, — проворчала Грета. Сняла жакет, расстегнула две верхние пуговки на блузке. И скинула туфли на высоких каблуках перед тем, как усесться на плед.

— Жаль, что в корзине не было места для подушек, — заметила она. — И этот жакет положить нельзя, изомнется. А мне потом еще на работу. Не возражаешь, если я облокочусь о твои ноги, Томас? Вместо подушки, а?..

Томас молча кивнул. И уже окончательно утратил дар речи, когда Грета, вытянув длинные стройные ноги, опустила голову ему на бедро. Закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

Томас лежал на боку, прижавшись щекой к согнутой в локте руке, и скоро рука затекла, но он боялся пошевелиться. И вот, затаив дыхание, он потихоньку начал пододвигать другую руку, пока она не оказалась у ноги в светлых хлопковых брюках, что два дня тому назад купила ему мама, совсем рядом с гривой черных, как вороново крыло, волос Греты, разметавшихся по его бедру.

Какое-то время он колебался, секунды показались вечностью, и вот наконец рука нерешительно зависла над головой Греты, а затем он начал нежно поглаживать ее волосы. Еще через какое-то время она слегка изменила позу и теперь, глядя вниз, Томас видел округлые холмики ее грудей. И тут же ощутил сильнейшее возбуждение, но ничего не мог с этим поделать. Он был уверен, Грета тоже заметила. Но и не думала отодвигаться. Вместо этого вдруг открыла глаза и заговорила чувственным полусонным голосом, отчего он завелся еще больше.

— Знаешь, ты мне нравишься, Томас. Всегда нравился, с самого начала. Ты совсем не похож на отца и в то же время постоянно напоминаешь мне его.

— Ты мне тоже нравишься, — еле слышно прошептал Томас.

— Твоего отца и еще одного мальчика, с которым я училась в школе, — мурлыкала Грета. — Ты и на него тоже очень похож. Пьер, так его звали. Вечно декламировал стихи, рассказывал всякие невероятные истории. Отец его был родом откуда-то из Франции и просто ненавидел Манчестер. Возможно, Пьер унаследовал это от него. Я хочу сказать, романтическую натуру.

— И что с ним было потом?

— С Пьером? Он бросил школу. Подался на юг и затерялся где-то в Лондоне. Какое-то время мы даже перезванивались, но было это сто лет тому назад. Последний раз он говорил, что работает где-то во Франции. Не знаю, там ли он теперь. Возможно, женился. И у него куча ребятишек, мал мала меньше.

В голосе ее звучало легкое раздражение, на широком гладком лбу над черными бровями залегла морщинка. Томас безуспешно пытался стереть ее ладонью.

— Так я на него похож? — спросил он, желая вернуть беседу в интимное русло.

— Нет, ни чуточки, — раздраженно бросила Грета, а затем добавила, уже мягче: — Извини, Томас. Все это в прошлом. Просто не хочу больше об этом говорить. Ты здесь ни при чем.

И она улыбнулась ему, но колдовское очарование летнего дня было уже безнадежно испорчено. Часы на Биг-Бене пробили три, Грета резко села.

— Идем, — сказала она. — Время возвращаться. Через двадцать минут мы должны быть дома.

— Но почему? — спросил Томас, потряхивая затекшей рукой, чтоб избавиться от неприятного ощущения. Впечатление было такое, словно под кожу ему загнали сотни булавок и иголок.

— Мне надо встретиться с твоим отцом. Обсудить детали следующего этапа переговоров. Остается надеяться, что ему удалось разобраться с этими саудовскими типами.

— С кем?

— С арабами из Саудовской Аравии. Истинными приверженцами традиций ислама. Ну, я же тебе говорила. Ты что, ничего не помнишь?

Томас не ответил. Он смутно помнил причину, по которой отец не смог увидеться с ним сегодня, но теперь это казалось неважным. Важно было другое: день, проведенный с Гретой; солнце и белое вино, ее голова, лежащая у него на коленях, его рука, гладившая ее черные волосы. И вот теперь всему этому настал конец. Почему?.. Все из-за отца и этой его работы. Томас не хотел и словом упоминать об отце при Грете. Но сама она только что говорила, что они похожи и это ей нравится. Он понимал: спорить с ней бесполезно.

Меньше чем через минуту подкатило такси. Похоже, Грета притягивает эти машины словно магнитом, с горечью думал Томас, пока они мчались по набережной вдоль реки по направлению к Челси. Час пик еще не настал, машин было мало, и едва успевали они приблизиться к перекрестку, как там загорался зеленый.

Расположившись рядом с Томасом на заднем сиденье, Грета проверила послания на мобильном телефоне. И мальчику показалось, что она уже перенеслась в какую-то другую часть дня, оставив позади его, пикник и все, что там было. Возможно, подумал Томас, пройдут долгие недели, прежде чем он снова увидит Грету. За последний месяц они с отцом ни разу не побывали во Флайте, и вряд ли этот визит состоится раньше чем через месяц. К тому же всегда существовала возможность, что Грета не приедет вовсе, учитывая, какие натянутые отношения сложились у нее с мамой.

Томас был еще слишком молод и неопытен, чтоб справиться с обуревавшими его чувствами. Сейчас он напоминал сам себе лодку, сорвавшуюся в шторм с якоря, ее безжалостно швыряли в разные стороны неукротимые волны. Он забыл о преданности матери, обо всех своих подозрениях в адрес Греты. Ему страстно хотелось высказать Грете свои чувства прежде, чем будет уже поздно. Прежде, чем такси привезет их к дому.

И тут вдруг на перекрестке зажегся красный свет. Они находились у Челси-Бридж, и Томас понял: теперь или никогда.

— Грета, — начал он и тут же осекся. Голос получился какой-то слабенький, даже жалкий в отличие от обуревавших его чувств.

Однако Грета его расслышала. Убрала мобильник в сумочку и, полуобернувшись к Томасу, вопросительно уставилась на него.

— Да, Томас? Что такое? — И снова в голосе ее прозвучали чувственные и сладостные нотки, что придало Томасу храбрости продолжить.

— Ты знаешь, что я к тебе испытываю.

— А что ты ко мне испытываешь, а, Томас?

— Ну, думаю, что ты очень красивая…

Грета уловила страстное томление в его голосе и немного растерялась, не зная, что ответить.

— Ты очень славный, — пробормотала она.

— Нет, ничего подобного, — сказал он, и тут его словно прорвало, куда только делся робкий шепот: — Ты настоящая красавица. Никогда не встречал человека, красивее тебя.

— Но еще встретишь, Томас. Обещаю, непременно встретишь.

— Не надо так говорить! — пылко перебил ее он. — Я люблю тебя, Грета. Неужели не видишь, не замечаешь, что я тебя люблю? Никого больше. Только тебя!

— Ты не должен так говорить, Томас. Это… это нехорошо.

— Так ты ко мне ничего такого не испытываешь?

— Ты мне нравишься, Томас. Нет, даже больше. Я страшно к тебе привязана и прочее. Но и все. Я слишком стара для тебя, Томас. Слишком.

На глаза Томаса навернулись слезы, медленно поползли по щекам. Грета взяла его за подбородок, развернула лицом к себе. А потом нагнулась и нежно поцеловала в лоб.

— Не плачь Томас, — прошептала она. — Не стоит портить такой замечательный день.

Томас не ответил. Просто времени не было. Машина остановилась перед домом, и он увидел на ступеньках перед входом отца. Тот нетерпеливо поджидал, когда его секретарша выйдет из машины. Томас помедлил немного, затем шагнул вслед за Гретой на тротуар. На секунду показалось: он уже не понимает, любит или ненавидит эту загадочную зеленоглазую женщину.

Выйдя из такси и подняв глаза, Томас увидел маму. Она стояла у высокого окна в гостиной. Никогда уже не забудет он этого выражения у нее на лице. Она смотрела на них с нескрываемой печалью. Словно знала, что ей осталось жить всего два месяца.