Гриффин вошел в «Гриль» в начале второго. Он опоздал. Юристы и агенты, постоянные посетители, приветственно кивнули. Среди них был Витковер, который накричал на него две недели назад. Витковер помахал рукой. Зал был полон счастливых людей, миллионеров и тех, кто помог им стать миллионерами. Зал с деревянными панелями, уютными кабинками и маленькими столиками должен был напоминать о старом Голливуде, о «Муссо», или «Френксе», или о другом ресторане-гриль начала двадцатых годов с их высокими жестяными потолками. Гриффин знал, что Автор сказал бы: все это искусственное, как Диснейленд, вся страна заражена декорированием, скоро вовсе не останется естественного стиля, ностальгия душит настоящее. Кино превращает Америку в кино, вот что сказал бы Автор. Гриффин уже не раз слышал этот аргумент и не принимал его. Ему нравились кафе, похожие на комедии, где официантки играли роли официанток, а меню было в стиле пятидесятых. Ему нравился «Гриль», который выглядел как ресторан, специализирующийся на мясных блюдах в старом Голливуде, и это было смешно, поскольку никто в новом Голливуде не ел на обед мяса. Обычно ели салат или отварную рыбу. Никто больше не пил мартини. Бутылки в баре тоже были для декорации. Чем плох обед на съемочной площадке? Автор, полагал Гриффин, возненавидел бы здесь всех. Неудивительно: он просто завидовал.

Дэнни Росс уже сидел за обычным столиком Гриффина, у стены в передней части зала. Гриффин обрадовался. Выдался шанс загладить вину перед Дэвидом Кахане. Росс встал, когда Гриффин представился, пустив в ход все свое очарование. Они обменялись рукопожатием. Высокий и нервный, Росс чересчур быстро отдернул руку, и Гриффин едва успел ее коснуться. Он был немного старше Гриффина, лет тридцати шести. Не староват ли он для дебюта? У Росса не было репутации. Почему он не нашел другого занятия в жизни?

– Давайте заказывать, – сказал Гриффин, кивнув официанту. – Вы уже выбрали?

Росс заказал салат «кобб» – листья латука с индейкой и беконом. Гриффин заказал то же самое. Росс стал намазывать булочку маслом, и крошки от корочки упали на скатерть.

– Итак, – сказал Гриффин, – что нового?

– В жизни? – спросил Росс.

– Нет, в кино. Есть идеи?

– Есть несколько.

– Какая ваша любимая?

Росс опустил глаза, подобрал пальцем рассыпавшиеся по скатерти крошки и поднес их ко рту. Он сделал это машинально. В отталкивающем жесте было что-то трогательное.

Росс начал рассказывать, когда принесли салаты.

– Вас зовут Энди, – сказал он. Было видно, что он рассказывает свою историю не в первый раз. – Вам одиннадцать лет, и вы последний ковбой в Америке. Всех других интересует будущее, астронавты, космические корабли и транзисторные приемники. От ночных кошмаров вас уберегают красавец конь-качалка, простыня в кактусах и коровах и старый черно-белый телесериал «Ковбой», ну, типа Хопалонга Кэссиди. Вы знаете, что с пятидесятого по пятьдесят пятый Хоппи продал игрушек на триста миллионов долларов? Это больше, чем «Звездные войны».

Гриффину история уже не нравилась. А Росс рассказывал медленно.

– Хорошо, что было дальше?

– Так вот, – сказал Росс. – Когда сериал закрывают, потому что все говорят: «Ковбои больше не рулят», для вас это конец света. Вы смотрите последнюю серию, Ковбой сажает за решетку всю банду злодея Клэнтона, и на этом конец. Если вам плохо, каково Ковбою? Сериал закрыт, в кино его давно не приглашают. Деньги закончились, он начинает пить. Ему остается надеть свой ковбойский наряд в последний раз и, распевая «Домой на ранчо», спрыгнуть с восьмого этажа дешевого отеля. И вместо того, чтобы обрести забвение, о котором мечтал, он оказывается у изгороди, отделяющей пустыню от самого зеленого пастбища во вселенной. Это врата ковбойского рая, где Король и Королева Родео дарят все это ему за его заслуги. Когда он пытается им объяснить, что Запада больше нет, они ему говорят вот что: «Запад жив до тех пор, пока кто-то в него верит». Он говорит: «Никто больше в него не верит», а они рассказывают ему об Энди. Тем временем вы ходите в шестой класс, но учеба идет неважно. Вы пытаетесь рассказать о Ковбое и о его самоубийстве, но все лишь смеются. Только одна девочка Сандра жалеет вас, но вы так поглощены своим горем, что не замечаете этого. Ваши кошмары становятся еще ужаснее. Волки, которые прячутся за радиатором, залезают к вам на кровать. Что-то страшное, живущее под кроватью, пробирается через матрац. Оно закрывает вам рот, и вы даже не можете закричать (а если бы и могли, все равно Родители не пришли бы). Но вот слышен знакомый звук: это галопом мчится чудо-конь. Вот Ковбой уже в комнате на своем замечательном скакуне Шедоу, и они побеждают монстров и убивают волков (неужели ваши родители этого не слышат?). Страшное чудовище растворилось, и вы в комнате один с Ковбоем и Шедоу. Тот тычется носом вам в щеку. «Похоже, Шедоу нашел друга», – говорит Ковбой. Вот герой, чья смерть оскорбительна для вас. Вы начинаете его бить. Он не сопротивляется, он это заслужил. Он велит вам сесть на пони. Вы говорите, что у вас есть только конь-качалка. Тогда он говорит: «Садись, Энди, на него». Итак, он садится на Шедоу, а вы на игрушечную лошадку. Вы начинаете раскачиваться и, как это ни невероятно, попадаете в голубое облако. Комната исчезает. Раскачивание игрушечной лошадки сменяется резвыми прыжками, вы мчитесь прочь из комнаты, летите через голубое облако. Ваш конь-качалка превратился в самого настоящего пони, и вы на Западе, в ковбойском раю. Но не успели вы всем насладиться, надышаться сосновым воздухом, полюбоваться рекой и горами, как старый морщинистый старатель сообщает ужасную новость. Банда Клэнтона сбежала из тюрьмы и нападает на дилижанс. Ковбой осознает свою миссию: помочь Энди вырасти и освободить землю от зла, которое вырвалось после его смерти. Вы помогаете Ковбою остановить дилижанс и поймать одного бандита. Потом он сажает вас на пони и отсылает обратно в спальню. Пони становится игрушечной лошадкой, а утром вы не понимаете, приснилось вам все это или было на самом деле.

Рассказ затягивался. Гриффин медленно ел свой салат, а Росс все говорил и говорил. Отдавая долг Автору и Кахане, Гриффин слушал его внимательно. Все же какая-то свежесть подхода чувствовалась. Если фильма из этой идеи так и не выйдет, почему бы не поручить Россу что-нибудь другое?

– И, естественно, вы не уверены, что это вам не приснилось. По крайней мере, до тех пор, пока вдруг не попадаете туда снова, без Ковбоя, а Клэнтоны, переодетые индейцами, угоняют скот. Ваш пони от испуга спотыкается, и вы падаете. Пони убегает обратно в голубое облако, потом в спальню и снова превращается в коня-качалку, а вы остаетесь один и не можете вернуться назад. Все по-настоящему. Теперь вам надо пересечь пустыню. Найти Ковбоя. Спасти индейцев от разгневанных горожан, которые винят их в угоне скота. Спасти Ковбоя, когда его ранят. И вам предстоит стать кровным братом Джеронимо. Рыбачить и играть с индейцами. Их шаманы помогают вам вернуть пони, и вы наконец можете отправиться домой. Вы обещаете Ковбою, что не скажете, где были.

Кто, по мнению Росса, должен играть Ковбоя? Если не Клинт Иствуд, то кто еще?

– Вас не было месяц. Вы не говорите, где были, пока в школе какие-то дети не начинают смеяться над индейцами. Тогда вы всем рассказываете, какие индейцы на самом деле и что вы кровный брат Джеронимо. Вы бежите домой и пытаетесь отправиться в ковбойский рай, но вас останавливает Ковбой. Вы нарушили главное правило: вы рассказали. Потом ваш отец сжигает коня-качалку, которого всегда терпеть не мог. Потом он отводит вас к психиатру, который прописывает транквилизаторы, и вы становитесь вялым и безучастным. А потом Сандра, девочка, которой вы всегда нравились, говорит: «Кровному брату Джеронимо не нужны транквилизаторы». Она рассказывает вам, что по ночам становится медсестрой времен Гражданской войны и работает с Флоренс Найтингейл. Вы собираетесь с духом. Учите отца ловить рыбу. Он знает, что вы изменились, знает, что, пока вы отсутствовали, что-то произошло. Но он также знает, что не стоит на вас давить. Он вас уважает. Потом в школе какой-то мальчик поднимает тревогу по гражданской обороне, и все думают, что тревога не учебная, а настоящая, что вот-вот полетят бомбы, учительница падает в обморок, и тут вы берете руководство на себя, вы лидер, вы герой. А вечером дома вы чувствуете себя довольным, счастливым и умиротворенным. У родителей гости, а вы сидите в отцовском кабинете, где стоит старый черно-белый телевизор. Вы переключаете каналы и натыкаетесь на серию «Ковбоя», в цвете, которую раньше не видели. Но это не фильм, а послание: Клэнтоны захватили Ковбоя. Они собираются взорвать поезд. Как помочь? Шедоу заперт в загоне для скота. Вы его зовете, и он слышит. Прыжок через ограждение – и он выскакивает из телевизора. Вы запрыгиваете на него, и конь уносит вас в голубое облако.

«Это красиво», – подумал Гриффин.

– Вы собираете ополчение, а сами ведете вперед кавалерию, и поскольку скачете на Шедоу, то успеваете спасти Ковбоя в самую последнюю минуту перед взрывом. Вместе вы спасаете мост и поезд и ловите Клэнтонов. Вы даже получаете награду. А потом приходит время прощаться. Ковбой отводит вас к изгороди в ковбойском раю. Вы знакомитесь со всеми великими героями Запада. Король Родео возвращает вашего пони. Ковбой отдает вам деньги, полученные в награду. Вы прощаетесь с ним. Звонит колокол на ужин. Вы смотрите, как Ковбой перепрыгивает через изгородь, а потом уезжаете. Когда вы возвращаетесь к себе в спальню, пони не превращается в коня-качалку. В комнате родители, но они потеряли дар речи. Вы небрежно отдаете золото отцу. Верхом спускаетесь по лестнице и едете на автобусную остановку. Вы даете отпор хулигану, который вас мучил. Спрашиваете Сандру, не хочет ли она прокатиться до школы. Она садится на пони. Пони увозит вас обоих, а за кадром звучат «Счастливые тропы» в исполнении Роя Роджерса и Дейл Эванс.

Росс отправил в рот еще немного салата, дожидаясь реакции Гриффина.

– Это лучшая идея, которую я услышал за полтора года, – сказал Гриффин. – Мы должны рассказать ее Спилбергу. – Он решительно хотел осчастливить этого Автора и пробить его идею. Он решительно хотел снять «Ковбойский рай» и сделать так, чтобы открыток больше не было. – Но у меня есть один вопрос, – сказал он, наблюдая, как Росс едва сдерживает ликование. – Это обязательно должны быть пятидесятые годы?

– Я планировал, что действие будет происходить в наши дни. Энди записывает старые вестерны в три ночи.

– Хорошо, – сказал Гриффин, – это на тот случай, если скажут, что пятидесятые уже до смерти надоели.

– Зрителям они всегда нравятся, – сказал Росс.

– Я возьмусь за это предложение, – сказал Гриффин.

В зал вошел Сильвестр Сталлоне со своим агентом. Агент остановился у столика Гриффина. Гриффин был знаком со Сталлоне. Он представил Дэнни Росса: «Слай, это Дэнни Росс, Автор». Агент Сталлоне осмотрел Росса с головы до ног: очевидно, это был кто-то важный, но почему он о нем никогда не слышал? Хорошо, что он назвал его Автором. Росс потерял дар речи: наверное, остолбенел от счастья.

Когда они выходили из ресторана, Гриффин спросил Росса, кто его агент. Гриффин ее знал, ее звали Марла Холловей. Он попросил Росса, чтобы она ему позвонила. Они попрощались. Гриффин протянул талончик служащему парковки, а Росс пошел пешком в сторону Беверли-Хиллз. Естественно, он оставил машину на городской стоянке. Конечно, он мог позволить себе потратить три доллара на парковку, но не хотел, чтобы все увидели, на какой ужасной машине он ездит. А какую машину хотел бы Дэнни Росс? «Хонду»? Многие авторы ездят на «хондах», подумал Гриффин. Странный народ. Подали «мерседес» Гриффина, и он поехал на студию.

Когда Гриффин только попал на студию, когда в его обязанности входило читать сценарии и писать на них отзывы, Левисон был героем для сотни честолюбивых сотрудников. На студии было заведено приглашать на работу кинозвезд и режиссеров, которые получили Оскара или номинировались на него. Левисон же был темной лошадкой. Говорили, что на студии его не понимают, но боятся отпускать. Начинающие режиссеры обращались к нему со своими комедиями и фильмами ужасов, он отстаивал их идеи перед руководством, и эти фильмы снимались. После того как тогдашний директор по производству истратил тридцать пять миллионов на посредственный мюзикл, директор студии его уволил, и через три дня его место занял Левисон. Уходя, предшественник взял с собой двух вице-президентов, с которыми никогда не расставался, и Левисон мог заполнить вакансии по своему усмотрению. Гриффину казалось, что он хорошо понимает манеру Левисона, который производил впечатление раскованности, едва ли не беспечности. Левисон всегда был слегка неряшлив. Ему пора было к парикмахеру, или галстук был повязан криво, или в машине было полно мусора вроде старых сценариев, газет и парковочных квитанций. Какой в этом был расчет? Никому другому неряшливость не позволялась.

Можно было подражать другим начальникам, но Гриффин заметил, что тот, кто придерживался более яркого стиля, выглядел слишком банально. Гриффин терпеть не мог бриться, но знал, что никогда не станет носить бороду. Некоторые богатые люди Голливуда были бородатыми, но большая часть заместителей и вице-президентов, которые, подражая богатым продюсерам, носили бороды, выглядели так же глупо, как люди, заказывающие номерные знаки с надписями типа «Миллионер-стажер» или «Моя другая машина – „порше"». Бородатые режиссеры лишь копировали бородатых режиссеров. Все бородатые режиссеры копировали Френсиса Форда Копполу. А Копполе, как считал Гриффин, было некогда бриться, или ему не нравился его бритый подбородок. Левисон поощрял на студии неформальный стиль, что оценили сотрудники: это давало им чувство принадлежности к команде. Гриффин наблюдал за Левисоном и восхищался им. Левисон и прежде не скрывал, что ему нравятся отзывы Гриффина на сценарии, и несколько раз приглашал его к себе в кабинет, чтобы поговорить о фильмах, об актерах, о режиссерах. Гриффин понимал, что его изучают, прежде чем предложить должность, и вскоре, после того как Левисон стал директором, он был приглашен на встречу, где режиссер с гонораром в три миллиона долларов представлял свою новую идею. Выслушав его, Левисон обратился к Гриффину и спросил, что он об этом думает. «Это незаконченная вещь», – сказал Гриффин. Левисон промолчал, встреча закончилась, и, когда режиссер ушел, Левисон сказал Гриффину, что он стал вице-президентом. В этот момент Гриффин влюбился в Левисона; его переполняло чувство облегчения и гордости.

Затем он понял, что изысканная эксцентричность Левисона была небезобидной. Он использовал некоторые черты своего характера в качестве оружия. После своего назначения Гриффин всегда избегал людей, которые подражали Левисону: задирали голову, морщили лоб, прежде чем задать трудный вопрос, повторяли его коронную фразу: «Я подчиняюсь…», словно хотели сказать: «Но я подчиняюсь, зная, что эти три сцены можно снять на одной площадке, и, если это так, зачем вам тогда вторая и третья?» Гриффин надеялся, что его тоже пародируют, но сомневался. Будь это так, он имел бы больше шансов стать директором по производству. Он знал, что уже поздно развивать какую-нибудь комичную черту даже ради популярности и влиятельности. Было бы неплохо, имей он какую-нибудь особую примету или шрам на лице. Возможно, он не совсем прав. Конечно же, у Гриффина Милла было знаменитое выражение, а именно: «Дайте мне подумать над этим несколько дней. Я с вами свяжусь». У Гриффина было совещание с Аароном Джонасом, агентом, который хотел бы попробовать себя в кинопроизводстве, когда Джан сообщила ему по внутренней связи, что звонит Энди Сивелла. Гриффин извинился и снял трубку.

– Итак, вы готовы представить идею? – сказал он, пытаясь с помощью юмора убавить самоуверенность Сивеллы.

– Я уже представил идею. Я жду ответной реакции. – Но это был не Сивелла.

– Энди? – спросил Гриффин, но это был не Сивелла. Кто знал, что он встречался с Сивеллой? Разве что Автор.

– Пожалуй, я просто буду вам докучать. Я хочу, чтобы вы испытывали дискомфорт. Хочу, чтобы вы были настолько выбиты из колеи, что не могли бы работать. – И он повесил трубку. Когда Автор был в «Поло-Лаунж», он видел его с Сивеллой, узнал Сивеллу. Что в этом удивительного? Сивелла – человек известный.

– Я тебе перезвоню, – сказал Гриффин. – У меня совещание с Аароном Джонасом. – Он закрыл рукой трубку. – Аарон, вы знакомы с Энди Сивеллой? – Аарон мотнул головой, но он знал, о ком идет речь. Гриффин делал вид, что продолжает разговаривать с Сивеллой, хотя на другом конце линии никого не было. – Аарон – отличный парень. Надо мне вас познакомить. – После этой бесполезной фразы Гриффин повесил трубку.

Аарон объяснял, какой работой хотел бы заниматься на студии: творческой работой, которая привела бы его к самостоятельному продюсированию. Он не хотел работать в организации, поэтому он и уходит из агентства. Гриффин слушал его голос. Он пытался отделить голос от слов, которые произносил Аарон, пытался сравнить его голос с голосом Автора. Это был голос победителя, не столько богатый, сколько твердый; каждое слово произносилось быстро, но отчетливо, без запинок или задержек, которые свидетельствовали бы о внутреннем конфликте, подавленности или страхе. Такие голоса Гриффин слышал каждый день, разговаривая с юристами, агентами, режиссерами. Это были энергичные голоса, иногда слишком самоуверенные, но скорее это был тактический прием ведения переговоров. Такие голоса принадлежали Игрокам в Игре. Автор таким голосом, – голосом, который свидетельствовал об успехе, – не обладал. Автор не принадлежал к числу Игроков. Как он сказал? «Не могли бы работать»? Он произнес это театрально, с нажимом. Явно репетировал. И еще угадывалась усмешка и самолюбование, что было неуместно, так как он полагал, что имеет власть. У него не было власти… разве что власть убить Гриффина или, по крайней мере, привести его в замешательство.

Знал ли Автор, что люди типа Аарона, которых он, естественно, презирал за самодовольство – Аарон и вправду был немного самодоволен, – иногда не были удовлетворены своими успехами? Гриффин, защищая Аарона от презрения Автора, невольно желал ему самого лучшего, хотя до этого никогда не был высокого мнения о нем. Гриффин сказал Аарону, что будет держать ухо востро, и, когда они пожали друг другу руки, Гриффин был рад, что лицо его друга выражало уверенность и радость. Аарон был всегда доволен собой. Чувствовать свое превосходство, не унижая при этом других! Сегодня вечером за ужином Аарон обязательно скажет, что Гриффин Милл у него в кармане.

Через какое-то время Джан сказала, что ему звонит Энди Сивелла. Он хотел схватить трубку и накричать на Автора, но чем он его напугает? Звонил настоящий Энди Сивелла.

– Мы готовы, – сказал продюсер. – Когда можно прийти?

Гриффин заглянул в ежедневник.

– Насколько вы готовы? – спросил он.

– Брось, Гриффин. Мы с Томом Оукли готовы настолько, что если ты не назначишь нам встречу на этой неделе, мы уходим на другую студию. И тебе прекрасно известно, что мне этого не хочется. Потому что, потому что… я тебя обожаю, Гриффин. – Сивелла рассмеялся.

Гриффин подумал, что юмор Сивеллы неоригинален: иногда это был Эдди Мерфи, иногда кто-то еще; подобные шутки популярны среди комиков, которые работают в клубах.

Гриффин изучал свое расписание на ближайшие два дня.

– Как насчет завтра после обеда?

Он услышал, как изменилось дыхание Сивеллы. – это означало поражение; ему придется согласиться, но его ожидает неприятный телефонный разговор и отмена какого-то важного мероприятия.

– В пять часов, – сказал Сивелла с обычной живостью, словно вторя Гриффину.

– До встречи в четыре, – сказал Гриффин. – И не опаздывайте, ждать не буду. – Ему было безразлично, поверил в это Сивелла или нет. Он не был уверен, и это не имело никакого значения.

Он смотрел на лампочки на своем телефоне. В его распоряжении было пять линий. Человек, который ему звонил, никогда не слышал гудок «занято». Интересно, как это работает? Как звонок, поступивший на один номер, перебрасывается на другой, если первый номер занят? Как работает кнопка задержки? И что такое – задержка? Если звонят по первой линии, звонок принимается на вторую линию. Вы нажимаете на кнопку задержки, чтобы извиниться перед человеком на первой линии, и кнопка мигает, пока вы говорите с человеком на второй линии. По лампочкам на аппарате можно сказать, какие линии удерживаются, а какая линия занята. Но это было еще не все. Гриффин сосчитал количество телефонов на своей линии. Один телефон стоял на столе, один у дивана, и еще один – на столе у Джан. Итого четыре телефона и пять линий, и у всех один номер. Плюс у каждого добавочный, чтобы можно было пользоваться каждым из телефонов независимо. То есть четыре человека могли звонить одновременно, и при этом в офис можно было дозвониться. И все четверо могли прервать на время свои разговоры и поговорить с другим позвонившим в офис человеком. Как? Были люди, которые могли это объяснить. Где-то были умные люди: инженеры-электрики, компьютерные гении, математики и, возможно, физики, которые в течение столетия накапливали знания, занимались исследованиями и, добавив немного везения и интуиции, создали такую потрясающую сеть. Гриффин подумал, что неплохо бы поделиться этой мыслью с Левисоном – просто упомянуть невзначай, насколько потрясающе сложна телефонная система, а мы воспринимаем ее как должное. Может быть, они смогут найти более широкое применение этому небольшому и совершенно очевидному открытию. А что плохого в очевидном? Сколько вещей, которые мы называем очевидными, совершенно нами не замечаются? Может, когда-то оно и было очевидным, но не теперь. Что на это скажет Левисон? Что Гриффин, похоже, призывает помедлить, чтобы насладиться запахом розы? Гриффин был бы готов согласиться с этим, не оправдываясь. Люди любят шаблоны, цветы, телефонные сети, знакомые сюжеты. Гриффин знал, что он ничего этого не будет говорить, даже думать не будет о телефонах во время следующей встречи с Левисоном, иначе вся эта выстраданная элегия сведется к фразе: «Телефоны – интересная вещь».

Ему хотелось позвонить Джун Меркатор. Ему хотелось увидеться с ней, произвести на нее впечатление. Это желание было непреодолимым, и он решил, что из-за звонка Автора ему нужна женщина, которую он сделал вдовой. Ему нужна Джун Меркатор.

Он сказал Джан, что должен поговорить с Левисоном. Она соединила его с Силией, а та – с Левисоном.

– Мне только что рассказали сюжет, – сказал Гриффин, – и я думаю, что если мы за него не возьмемся, это сделает кто-то другой.

– Сначала надо его послушать.

– Живет маленький мальчик, тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год, ему десять лет, и он увлечен героем Хопалонга Кэссиди, чей сериал закрывается. Герой кончает жизнь самоубийством, но вместо того, чтобы отправиться в ад, попадает в Ковбойский рай.

– Я правильно понял? – перебил его Левисон. – Сорокалетний мужчина и десятилетний мальчик?

– Это не все.

– И они отправляются на Запад, так?

– Так.

– Забудьте об этом. У меня аллергия на лошадей. Что-нибудь еще?

– Нет, – сказал Гриффин.

– Ну, тогда ладно.

Джан просигналила, что на линии Марла Холловей.

– Привет, Марла.

– Гриффин, я так рада. Правда Дэнни просто потрясающий? Разве «Ковбойский рай» не самая блестящая идея, какую вы слышали? Великолепно, что вы собираетесь предложить ее Спилбергу.

– Марла, Левисону идея не понравилась. Мне жаль. Я вынужден дать обратный ход.

– Пусть Дэнни с ним встретится.

– Марла, нет. Ничего не выйдет. Скажите Дэнни, мне жаль.

– У него есть другие идеи, – сказала Марла. – Послушайте их.

– Я сейчас занят, Марла. Я дам вам знать, когда у меня будет время.

Он сделал все, что мог. Левисон завернул идею. Что ж, это его право. Он потратил время на обед, он отменил встречу с действительно важными людьми. Он убил человека, а Автор по-прежнему отравляет ему жизнь. Тогда следует о нем забыть. Пусть он звонит или не звонит, пишет или не пишет, стреляет или не стреляет в него, но Гриффин не будет искать с ним встречи, не будет помещать для него таинственных объявлений в «Верайети», не будет пытаться установить с ним мысленный контакт, не будет думать о нем или даже не думать, как в детской игре, когда говорят: «Не думай о слоне». Он всегда побеждал в этой игре, он знал, как не думать о слоне. Это было просто. Просто нужно было сосредоточиться на том, что вокруг.

Он позвонил Джун Меркатор и услышал автоответчик. У него было десять секунд, чтобы решить, оставить сообщение или повесить трубку.

– Это Гриффин Милл, – сказал он. Он не знал, что еще сказать, но отступать было поздно. Если аппарат реагировал на голос и если Гриффин не скажет что-нибудь прямо сейчас, тот решит, что повесили трубку, и его сообщение будет оборвано, что произведет плохое впечатление. С Джун Меркатор он должен быть уверенным в себе. Никаких колебаний или неловкостей. – Позвоните мне в офис, если можете. Если не сможете, вот мой домашний номер.

Повесив трубку, он стал думать, обрадуется ли она, что он оставил номер домашнего телефона. Это было так интимно. Нет, скорее всего, она решит, что у него есть новости о Дэвиде Кахане. Она подумает, что он говорил с полицейскими. Он совершил ошибку. Когда она будет ему звонить, она будет думать о человеке, которого он убил. Он надеялся, что она позвонит попозже. Чем позднее, тем лучше. Он будет говорить усталым голосом, немного сонным. Ему будет слишком уютно в постели, чтобы говорить бодрым деловым голосом. Он будет говорить тихо, с небольшой хрипотцой, давая ей понять, что он приносит удачу всем, кто его окружает. Он начнет ее соблазнять.

Позвонил Левисон, чтобы позвать на экстренное совещание. Режиссер сломал ногу, и требовалась срочная замена. Гриффин стал обзванивать крупные агентства из кабинета Левисона. Он должен был узнать, кто на хорошем счету, кто свободен, кто может приступить к работе через три дня, кто согласится на приемлемое вознаграждение и кто подпишет контракт, не привлекая, как это обычно бывает, кучу консультантов. Гриффин знал, что, будь Ларри Леви на месте, Левисон, наверное, позвал бы его. Выпал шанс покрасоваться. Под пристальным взглядом Левисона Гриффин договорился о режиссерском гонораре за десять минут.