В условиях перехода на путь индустриализации страны надо было пересмотреть работу Советов, оживить ее, повернуть, так сказать, лицом к производству.
«Лицом к производству!» Именно такой лозунг выдвинула партия.
«Наша главная и постоянная задача при выборах в Советы — это организация рабоче-крестьянских масс, — писал Калинин в «Известиях» в связи с предстоящими выборами делегатов на IV Всесоюзный съезд Советов и выборами всех руководящих советских органов от сельсовета до ЦИК СССР, — превращение Советов во все более и более действующий орган масс, внедрение в сознание рабочих и крестьян, что именно Советы — орган приложения их энергии и самодеятельности…»
«Важнейшим лозунгом кампании, — продолжал он далее, — я считаю следующий: мы строим социализм в нашей стране. Пролетариат, организуя вокруг себя все трудовое население страны, должен указать, разъяснить и цель своих стремлений, и способы, меры, предпринимаемые им для достижения этой цели. Население советских республик несет основательные Жертвы в деле строительства социализма — оно Должно знать и результаты этих жертв. Наши результаты не плохи, достаточно напомнить: окончили Волховстрой, начинаем Днепрострой, ставим вопрос о Свирьстрое и т. д. Неуклонно идущая индустриализация страны будет неумолимо толкать вперед к интенсификации сельского хозяйства, а все это вместе создает базу для действительного обеспечения населения, изживания безработицы и нищеты».
В то же время Калинин написал «Письмо крестьянам о перевыборах Советов», вышедшее в начале 1927 года отдельной брошюрой. В письме он разъяснял, чего хочет партия коммунистов. Она хочет убогие, темные, бедные деревни сравнять по грамотности, по культуре, по производительности труда с городами. Речь тут не идет о том, чтобы уравнять миллионы крестьянских хозяйств, сохранив существующие социальные отношения в деревне. Кулацкая верхушка имущественно и политически закабаляет бедняка, и до тех пор пока не изменится весь уклад крестьянского хозяйства, пока не вырастет производительность сельского труда, до тех пор нечего ожидать серьезных сдвигов в повышении материального благосостояния и культуры деревни. Путь же к изменению уклада — в кооперации. Ее надо всячески развивать и поощрять.
Огромную роль на селе призваны играть Советы. «Советы — это те органы, куда собирается мысль массы, где воля многих людей становится общей.
Отдельный крестьянин, предоставленный самому себе, не имеет никакой силы. Лишь собираясь в Советах, он уже является не отдельным человеком, а представителем масс. Его голос в Совете уже не есть голос Ивана и Петра, а голос пославших его в Совет крестьян».
Вот почему крестьяне должны принять живое участие в выборах, показать всем — и друзьям и врагам — рост своей сознательности, мощи Советского Союза, твердую волю народа окончательно построить в стране социализм.
Перевыборы в Советы прошли успешно, хотя обстановка была сложной. Классовая борьба в деревне приобрела острые формы. Выстрелы из-за угла, бандитские налеты, поджоги — кулаки ничем не брезговали. И все же неизмеримо выросло партийное влияние среди трудящихся масс города и деревни.
И доклад Калинина на IV съезде Советов СССР об основных задачах сельского хозяйства и индустриализации страны был полон оптимизма, уверенности в торжестве социалистических отношений в деревне. Он подчеркивал, что основной рычаг, который даст возможность развить сельское хозяйство и значительно поднять благосостояние огромного большинства крестьянства, — индустриализация страны.
Применение техники наиболее эффективно в крупном, коллективном хозяйстве. Отсюда задача органов советской власти на местах — развернуть с помощью общественности колхозное строительство. Но, само собой разумеется, подчеркивал Михаил Иванович, что никакого принуждения со стороны органов власти в этом не должно быть. Лишь добровольное объединение крестьян дает положительные результаты в деле коллективного строительства.
…Решения партии претворялись в жизнь. 1926/27 хозяйственный год показал рекордный темп роста крупной промышленности. Прирост продукции по сравнению с предыдущим годом составил восемнадцать процентов! Если учесть, что в США с 1901 года он не превысил и четырех процентов, станет ясно, какое изумление вызвало это во всем мире!
Промышленность Советской страны становилась все более крупной и централизованной. А сельское хозяйство еще оставалось мелким и раздробленным.
Новые задачи, новые трудности вставали перед страной. Эти трудности усугублялись тем, что на арену выступила еще одна оппозиция — троцкистско-зиновьевская. Неверие оппозиции в возможность построения социализма в одной стране привело ее к меньшевистским взглядам. Оппозиция стремилась дезорганизовать ряды партии, подорвать ее мощь и единство, ревизовать основы ленинской теории и практики.
В ноябре Михаил Иванович по заданию Центрального Комитета партии выехал в Ростов-на-Дону для участия в работе IV Северокавказской краевой партийной конференции. Свой доклад он посвятил полемике с троцкистско-зиновьевской оппозицией по основным вопросам социалистического строительства.
На XV съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, доклад об оппозиции сделал Серго Орджоникидзе, с разоблачением оппозиции и Троцкого выступил и Калинин.
Съезд решил исключить из партии активных троцкистов и зиновьевцев.
XV съезд партии показал, что страна твердо и уверенно ступила на путь социализма. Съезд принял директивы по составлению первого пятилетнего плана, наметил курс на коллективизацию сельского хозяйства.
В это время пятую часть товарного хлеба производили кулаки, от них зависело в немалой степени благосостояние трудящихся. Но кулаки отказывались продавать хлеб Советскому государству. В 1928 году таким образом они нанесли чувствительный удар по нашей экономике.
Кулака следовало сломить. На партию и Советы ложились большие и важные задачи. Калинин много внимания уделяет этой проблеме. Он обращается к деревенским коммунистам, к бедноте, разъясняет, как практически бороться с кулаком.
«В каждой деревне должны быть найдены те мероприятия, которые вызывает сама жизнь. Найти эти мероприятия, проявить в этом свое творчество — такова задача коммунистов… Нужно в первую очередь захватить ту область, в которой кулак действует. Это не значит захватить его маслобойку, но это значит кооперативным путем вытеснить кулака.
Когда мы говорим: убить кулака, это значит убить не Сидора кулака, а кулака как такового, это значит создать почву для его уничтожения. И вот что нужно помнить: что без помощи основных масс крестьянства, без практических указаний со стороны крестьянства здесь коммунист ничего не сделает».
Ликвидация кулачества и проведение коллективизации сельского хозяйства — эти две задачи слились воедино. Там, где создавался колхоз, кулаку нечего было делать. Кулаки, понимая это, отчаянно сопротивлялись. К таким людям советская власть применяла полную экспроприацию — раскулачивание вплоть до выселения.
Успехи коллективизации привели к переоценке некоторыми товарищами их значения. Отдельные коммунисты начали утверждать, будто бы в районах сплошной коллективизации органы советской власти не нужны. Их функции выполнят колхозы. Против этих утверждений выступил Михаил Иванович.
Двадцатого января 1929 года, открывая Всесоюзное совещание по вопросам советского строительства, он заявил, что товарищи, уверяющие, будто колхоз в состоянии заменить сельсовет, допускают ошибку. Эта ошибка заключается в непонимании того, что диктатура пролетариата осуществляется у нас в форме Советов, что сельсовет не есть только административный орган, а он есть низовой фундамент, база, организация, через которую и посредством которой охвачена вся многомиллионная масса беднейшего и среднего крестьянства. Сельсовет представляет собой неотъемлемую и очень важную частицу всей системы диктатуры пролетариата, роль местных Советов будет все более возрастать. Именно они сейчас должны заняться практическим осуществлением лозунга раскулачивания. Именно им предстоит в дальнейшем сыграть большую роль в укреплении государства.
Месяц спустя после этого выступления Михаил Иванович приехал в Верхнюю Троицу на открытие Народного дома, построенного по его инициативе.
Народный дом — тогда еще диковинка — сиял свежеоструганными стенами. Вокруг него толпился народ. Вся Верхняя Троица оказалась запруженной подводами — с самого утра начали съезжаться гости из окрестных деревень.
Открывая Народный дом, Калинин поздравил односельчан и с созданием колхоза. Со свойственной ему прямотой он предупредил, что не все хорошо будет поначалу, придется повоевать с трудностями.
Сам Калинин первым записался в артель и до самой смерти числился первым в списке ее членов. Ему даже трудодни начисляли, когда, приезжая в отпуск, он выходил на полевые работы.
На следующий день после открытия Народного дома состоялось заседание правления. Шесть часов, не вставая, Михаил Иванович толковал с колхозниками. Обсоветовали и обсудили каждый вопрос. Калинин подчеркивал, что вступление в артель дело добровольное, предостерегал от возможных ошибок.
Михаил Иванович не напрасно предупреждал земляков об ошибках. Из материалов приемной, из жизненных наблюдений он знал, что в таком большом и сложном деле ошибки могут быть. В Троице сначала намечали обобществить весь мелкий скот и даже кур! А в некоторых районах страны партийные и советские органы в погоне за сокращением сроков коллективизации допускали еще большие перегибы: принудительно привлекали крестьян в колхозы, а тех, кто отказывался, «раскулачивали» и лишали избирательных прав. Руководители Московской области стали требовать от коммунистов села закончить коллективизацию к весне 1930 года, хотя области для этой работы предоставлялось по крайней мере три года.
Перегибами воспользовались кулаки. По их наущению крестьяне резали коров, свиней и других домашних животных, чтобы не отдать их в колхозы. Перегибщики, таким образом, добились того, что поголовье скота в стране за один год катастрофически сократилось.
Эти ошибки были исправлены партией.
И уже XVI съезд партии отметил, что в районах сплошной коллективизации все колхозное крестьянство стало прочной опорой советской власти.
До 1930 года, пока жива была мать — Мария Васильевна, Калинин ежегодно проводил свой отпуск в Верхней Троице. Приезжал он обычно к покосу и сразу же выходил на работу. В простых сапогах и белой косоворотке он ничем не отличался от других колхозников, когда ранним утром шагал в ряду со всеми, широко взмахивая косой. Вечерами с непревзойденным мастерством — старики завидовали! — он отбивал косы.
Любил Михаил Иванович ходить по грибы, ловить рыбу. Отдых он признавал только активный, в работе, отличной от той, умственной, что ему приходилось вести в городе.
Не обходилось, разумеется, и без приемов. Прослышав о приезде Калинина, приходили крестьяне из соседних деревень, приезжали горожане из Твери, из Кашина.
Однажды летом (это было еще до создания колхоза) навестили Калинина весьма интересные гости.
Еще перед отпуском Михаил Иванович прислал матери новенькую, отечественного производства веялку, но она быстро сломалась. И вот, приехав отдыхать, он стал чинить ее, время от времени пуская в ход. Шум машины собрал довольно большую группу односельчан. В это время возле ворот звонкий мальчишеский голос восхищенно воскликнул:
— Тро-ойка!
Позванивая бубенчиками, к воротам лихо подкатил запряженный тройкой лошадей великолепный экипаж.
В деревне еще не видывали таких картинных сказочных троек, и все бросились к воротам взглянуть на нее. Поднялся с земли и Калинин. А навстречу уже шли двое. Первый, повыше ростом, улыбаясь протянул руку. И Калинин узнал Альберта Риса Вильямса, американского писателя, друга Джона Рида.
Второй — помоложе, с пышной белокурой шевелюрой и простым красивым лицом — тоже показался ему знакомым. Этот второй протянул руку и сказал:
— Сергей Есенин.
Калинин поздоровался, попросив гостей подождать, пока он закончит починку.
Гости внимательно наблюдали за его работой. Вильяме был несколько смущен. И зачем Есенину потребовалась эта тройка? Очень неудобно приехать к такому простому человеку в роскошном экипаже. Есенин же, который, по свидетельству Вильямса, приехал для того, чтобы попросить у Калинина квартиру в Москве, чувствовал себя уверенно.
Веялка, наконец, затрещала, отборное зерно потекло по широкому желобу.
Мария Васильевна пригласила гостей к обеду. Ели сначала картошку с мясом, а потом стали пить чай из того исторического самовара, который в 1906 году чуть было не отобрали стражники.
— По крайней мере эта русская машина работает всегда безотказно, — пошутил Калинин.
Есенин же принял это всерьез и сказал:
— Я надеюсь и уповаю на то, чтобы мы не изобрели ничего большего и лучшего.
Калинин подумал: «Неужели этот симпатичный парень и в самом деле так считает?» Вслух сказал:
— Какая чепуха!
И, развивая свою мысль, рассказал о преимуществах, которые дает применение машин.
После обеда Есенин прямо на улице читал свои стихи крестьянам. Слушал его и Калинин. Есенин читал с чувством. Михаил Иванович сдержанно похвалил:
— Хорошо!
Однако последовавший затем вопрос поэта не понравился ему.
— Разве вы не согласны с тем, — спросил Есенин, — что стихи мои будут жить вечно?
— Вечно — это слишком большой срок, — сухо ответил Калинин.
— Ну, допустим, тысячу лет!
— Это тоже очень большой срок.
— Но ведь в России Сергея Есенина знают все!
— Все — это очень много народу. Ну, положим, многие действительно знают Есенина. Точно так же многие люди знают Калинина, — тут уж ничего не поделаешь: в газетах печатают наши портреты и имена. Но не надо преувеличивать. Для того чтобы о нас долго помнили, нужно быть действительно великим, как Маркс и Ленин. Вот они оказывают большое влияние на историю.
Настроение Есенина от слов Калинина явно портилось. Михаил Иванович же продолжал свою мысль, задумчиво улыбаясь:
— Конечно, если кто-нибудь жаждет долгой славы, то поэт на нее имеет больше шансов, чем комиссар. Не обязательно быть Пушкиным или Шекспиром. Необходимо только, чтобы в песнях отражались глубокие чувства народа, его самые сильные горести и радости — такое, о чем люди не могут не петь. Таким поэтом был Некрасов…
Вскоре разговор перешел на другую тему. Есенин не принимал в нем участия — он обиженно молчал, утвердившись в мысли, что Председатель ЦИК просто не знает его стихов.
Однако за вечерним чаем Сергей Есенин понял, что ошибался: Калинин в разговоре с ним наизусть цитировал большие куски из его стихотворений. Есенин расчувствовался и начал читать:
Есенину казалось, что его стихотворения выражают сокровенные чувства крестьянина, и он опять попросил Калинина подтвердить это.
— Может быть, и выражают, — сказал Михаил Иванович, — но мне кажется, что это скорее наивные ощущения поэта, чем чувства настоящего крестьянина.
— Но разве я сам не крестьянин по плоти и крови? Я-то знаю, что чувствует крестьянин. Я родился в деревне и вырос в ней.
— Я тоже, — ответил Калинин. — И многие наши комиссары и писатели родом из деревни. Но старые интересы вытесняются новыми. В городе мы скоро отвыкаем от деревни.
— Кто угодно, но только не я, — возразил Есенин и снова заговорил стихами:
— Очень хорошо, — снова похвалил поэта Калинин. — Но жить в этих деревянных лачугах не так уж хорошо. Тараканы, пьянство и суеверия — в этом нет никакой романтики. Мы стараемся избавиться от этого. Мы хотим создать новую деревню, новую жизнь. Сделать это, сидя в кафе, идеализируя нашу отсталость, нельзя. Послушай, Сергей, — Калинин оживился, — у тебя есть талант и вдохновение. Почему бы тебе не вернуться в деревню, не принять участие в ее борьбе, не выразить ее надежды, не стать певцом новой жизни? Вот это принесло бы пользу и тебе, и твоей поэзии, и России!
И такой неожиданной и правильной показалась эта мысль Есенину, что он и не заикнулся тогда о квартире. Он уехал, решив принять совет «всесоюзного старосты».
В декабре 1930 года умерла Мария Васильевна. Однажды в студеный вечер легла спать — и не проснулась.
— Она не умела ни читать, ни писать, — сказал о ней как-то Михаил Иванович писателю М. Пришвину, — знавала и горе и голод. И она часто говорила: «Жизнь пройти — не поле перейти». Но она любила жизнь и до последнего дня не переставала работать.
Больше в своем домике в Троице Калинин не жил. Видно, не хотелось идти туда, где все напоминало о матери. Но отпуск по-прежнему он проводил на родине. До 1935 года Михаил Иванович ежегодно приезжал в Тетьково, где на месте прежней усадьбы Мордухай-Болтовских был выстроен дом отдыха.