1933 год — год начала длительного экономического упадка, застоя во всем капиталистическом мире, год безработицы и нищеты миллионов людей, год прихода Гитлера к власти.

Перед угрозой германской и японской агрессии американские правящие круги вынуждены были признать несостоятельность нелепой и неумной политики «непризнания» Страны Советов. Осенью 1933 года президент США Франклин Рузвельт предложил Советскому правительству начать переговоры об установлении дипломатических отношений. Это предложение свидетельствовало одновременно и о росте влияния СССР на мировую политику.

В ответном послании президенту США Калинин писал:

«Я всегда считал крайне ненормальным и достойным сожаления существующее в течение шестнадцати лет положение, при котором две великие республики — Союз ССР и Соединенные Штаты Америки — не имеют обычных методов сношений и лишаются тех выгод, которые эти сношения могли бы им Давать. Я рад отметить, что и Вы пришли к такому заключению… Я охотно принимаю Ваше предложение о посылке в Соединенные Штаты Америки представителя Советского правительства для обсуждения с Вами вопросов, интересующих наши страны».

Двадцатого ноября Михаил Иванович Калинин обратился по радио к американскому народу.

Получасовую речь он произнес в микрофон прямо из кабинета наркома связи.

Американские журналисты, окружавшие его, поражались простоте обстановки, демократичности советского президента. Кончив говорить, Калинин подошел к ним.

Кто-то из корреспондентов предложил Калинину папиросу. Он взял ее, помял пальцами и закурил. И каждый корреспондент тут же записал, что это. именно он дал Калинину папиросу. Позднее Михаил Иванович весело смеялся, узнав, что он, оказывается выкурил одновременно штук двадцать папирос.

Просто и осторожно отвечал он на вопросы журналистов. Если чувствовал, что вопрос задается с задними мыслями, говорил улыбаясь:

— Не хочу, чтобы меня обвиняли в пропаганде.

Ни у одного из присутствующих не поднялась рука написать хотя бы одно недоброе слово о Калинине. Такова была сила его большого человеческого обаяния.

В этот год страна начинала свою вторую пятилетку.

Уже была создана крепкая индустрия, и теперь предстояло завершить социалистическую реконструкцию всего хозяйства.

XVII съезд партии, открывшийся 26 января 1934 года, принял план второй пятилетки. Калинин выступал на съезде дважды; оба раза он настойчиво подчеркивал огромную важность организационной работы для выполнения больших хозяйственных планов.

В заключительной речи Калинин отметил, что съезд прошел в обстановке полной консолидации сил партии, дружной работы ее руководства и сплоченности большевистских рядов.

В феврале — марте 1934 года- Калинин посетил Днепропетровск, Запорожье и Симферополь, а затем, вернувшись на несколько дней в Москву, выехал в Новосибирск, на краевой слет колхозников-ударников. В августе 1934 года он уже был в городе Орджоникидзе — там отмечалось десятилетие Северо-Осетинской автономной области.

В это время он мог сказать народу много радостного. Колхозы давали больше зерна и технических культур. Появилась возможность отменить карточную систему. Велики были успехи в развитии культуры. Молодая страна, едва окрепнув, удивляла мир успехами в области науки и техники, замечательными подвигами советских людей. Именно в это время прогремела на весь мир великая челюскинская эпопея; потряс воображение людей полет стратостата «Осоавиахим-1», достигшего высоты двадцати двух километров; совершил свое беспримерное плавание ледокол «Литке».

Бурный подъем переживала промышленность. Борьба за высшую производительность труда выдвинула миллионы ударников — подлинных героев труда, новаторов промышленности. Росло и благосостояние народа.

Изменения, происшедшие в стране, должны были найти отражение в основном законе страны — Конституции. VII съезд Советов, открывшийся 28 января 1935 года, принял решение об изменении Конституции СССР. На съезде Михаил Иванович говорил с гордостью:

— Сегодня слепой видит, самый злейший враг не может скрыть, надо прямо сказать, невиданного в истории роста народного хозяйства и исключительного по темпу развития национальных культур. Крестьянские спины выпрямились, люди выросли, в каждой национальности появились руководители, вышедшие из недр своего народа, — бойцы за социализм.

О собственном вкладе во все эти достижения он не сказал. И если бы кто-либо напомнил ему об этом, он бы не на шутку рассердился. Свою задачу он видел в том, чтобы честно выполнять порученную партией работу. Между тем выдающуюся роль в сплочении советских национальностей сыграл именно он. Не было республики, где бы он не побывал, где бы не показал прямо того, как нужно решать деловые вопросы, где бы не оставил яркий след своего большого человеческого обаяния.

Вот почему, когда в 1935 году отмечалось пятнадцатилетие со дня образования ряда национальных республик, партия и правительство именно его направляют на торжества.

В июне Калинин едет в Минск на юбилейную сессию, посвященную пятнадцатилетию освобождения Белоруссии от белополяков. В октябре его горячо приветствуют жители Казахстана.

В ноябре 1935 года Михаилу Ивановичу исполнилось шестьдесят лет. ЦИК СССР принял постановление наградить его в связи с этим орденом Ленина. «Ваша деятельность революционера, рабочего-большевика, — говорилось в приветствии ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР. — Ваша преданность партии… Ваша простота, сердечность, доступность, постоянная живая связь с широкими массами рабочих и крестьян, Ваш практический ум и огромный жизненный опыт, Ваша работа на посту Председателя ЦИК СССР — завоевали Вам любовь и уважение широчайших народных масс всех национальностей Советского Союза».

Человек исключительной скромности, он сомневался, не слишком ли высоко партия и правительство оценили его, наградив орденом Ленина.

— У нас орденами награждают тех людей, — говорил он, — которые выделяются исключительными делами. Мои дела не являются исключительными, они являются рядовой работой, работой рядового коммуниста.

…Через десять дней Михаил Иванович был уже в Ереване, а новый, 1936 год встречал в Баку.

1936 — 1937 годы — годы весьма и весьма напряженного труда в жизни Калинина. А здоровье продолжало сдавать. Начал слепнуть и левый глаз.

Но пока еще очки выручали, и никто не замечал, как трудно ему читать, особенно мелкий шрифт. Нелегко было и писать. Но он никогда не доверял сочинение даже черновых набросков речей, статей и докладов секретарям и помощникам. Сам, своей рукой писал все от первой до последней строчки крупным, разборчивым почерком. Разборчивый почерк выработался у него лишь в последнее время, когда глаза стали плохо видеть.

В приемной и кабинете Калинина все время ключом бьет жизнь, все время его окружают интересные, хорошие люди. В те дни, когда он не выезжает на места, он принимает ходоков, вручает ордена или беседует с делегациями трудящихся. В 1935 году он принял делегации колхозников Якутии, представителей женщин — председателей сельских Советов и районных исполкомов Западной области, делегацию трудящихся Дагестана, в составе которой был народный поэт Сулейман Стальский, трудящихся Карелии, Днепропетровской области, Саратовского края. В этом же году он приветствует колхозников, конников Туркменской ССР, совершивших конный пробег Ашхабад — Москва, участвует в приеме колхозниц — ударниц свекловичных полей, беседует с иностранными рабочими, присутствовавшими на праздновании восемнадцатилетия Октября.

Все это встречи официально зарегистрированные. А сколько было встреч, приемов, бесед помимо того!..

Калинин не мог жить взаперти, вдали от людей; ему претила такая жизнь. Он, привыкший быть всегда с людьми, не мог ограничиться тишиной кремлевских площадей и созерцанием древних соборов. Нередко, придя домой после работы, он говорил детям:

— Давайте погуляем.

И они — Михаил Иванович, Валерьян, Лида, Юля, Шура (приемный сын Калининых) — шли гулять по улице Горького. Шли, смешиваясь с толпой, огорчаясь, когда их узнавали.

Одна из дочерей, Юлия Михайловна, рассказывала потом, что Калинину очень хотелось и жить в обычном доме, среди обычных, простых людей.

В отличие от Сталина Калинин не мог долго сидеть на одном месте. Его тянуло к народу. Без него он чувствовал себя просто плохо. Поговорить с людьми, посоветоваться, подслушать пульс живой жизни — все это было для него так же необходимо, как сон и еда. И он продолжал свои поездки по стране, встречи с рабочими и колхозниками. И трудно сказать, кто испытывал от этого больше удовлетворения — люди или он, поговоривший с хорошими людьми.

Михаил Иванович часто беседовал с писателями. Ф. Гладков вспоминает, как он и другие члены редколлегии журнала «Новый мир» посетили Калинина. Михаил Иванович горячо и взволнованно говорил о журнале, критиковал неудачные вещи, давал советы, «Ярко запомнилась моя первая личная встреча с ним в начале тридцатых годов, — пишет Ф. Гладков. — Стоял морозный зимний день. В небольшом кабинете на Моховой было уютно, тепло и по-домашнему просто. В камине буйно горели дрова. Иногда Михаил Иванович ворошил кочережкой догорающие головни и подкладывал новые поленья. Очевидно, ему очень нравилось здесь чувствовать себя как дома — в раздумье похаживать по кабинету и подкладывать в. — камин дрова. Думаю, что всякий, кто посещал его в этой комнате, чувствовал себя хорошо, непринужденно, как у гостеприимного друга. В сером пиджаке, в теплом вязаном жилете, он говорил словоохотливо, с умненькой улыбочкой, с лукавинкой в молодых глазах и посматривал на собеседника из-под бровей, поверх очков. Казалось, он проверяет того, с кем говорит, и уже заранее знает, что тот думает и что скажет. Чувствовалось, что человек силен житейской мудростью и большим опытом революционной борьбы, когда человек уже ничему не удивляется, когда он обладает богатым даром прозрения и знания человеческой души. Эта домашняя простота, непринужденность, искренность и постоянная сутулость — не стариковская, а такая, какая бывает у думающих и озабоченных людей, — сразу же успокаивали и располагали к откровенности.

Не помню всего, о чем шла беседа в тот день, — вероятно, больше о редакционных делах. Но в памяти остались те моменты, когда Михаил Иванович оживленно, с молодым увлечением говорил об огромном воспитательном значении художественной литературы.

— Ведь в былые годы, когда мы росли духовно и набирались сил, в художественной литературе мы искали ответов на все волнующие вопросы. У нас были любимые герои, любимые писатели, на которых мы смотрели, как на учителей жизни. Это были властители дум. Взять хотя бы таких людей, как Чернышевский, Салтыков-Щедрин, а потом наши современники — Короленко, Горький… Конечно, наша литература молодая, новая, у нее — и новые пути, и новые задачи, и новое содержание… Но и средства должны быть новые. Ведь и Пушкин начинал собою новую эпоху в литературе! Нельзя забывать этого и делать какие-то скидки. Да и наследство у нас огромное. Учиться надо, искать, бороться, а не идти по проторенным дорожкам. У нас есть даровитые и оригинальные художники. И вооружены они самым передовым мировоззрением. Надо быть в искусстве революционером, искателем, борцом во имя большого, всеобъемлющего идеала. А главное — не забывать Ленина, по нему равняться, у него учиться».

Литературу он любил очень, аккуратно следил за всеми ее новинками. В его личной библиотеке наряду с произведениями классиков всегда можно было найти последние книги Шолохова и Леонова, Федина и Ставского.

В эти годы, да и раньше он часто встречался с журналистами и рабселькорами. Простые дружеские советы, которые он высказывал, были понятны, будоражили мысли. Надо, говорил он, чтобы каждый номер газеты своим выпуском действовал, как звонок будильника утром, чтобы газета сразу снимала с людей сонное состояние. Для этого редактор должен ясно видеть те цели и задачи, которые ставит себе газета, и для достижения этих целей каждый день придумывать новые формы освещения событий.

Сразу же после VII съезда Советов Михаил Иванович был утвержден членом комиссии по выработке текста новой Конституции СССР. Несколько позже, 27 июля 1936 года, Президиум ВЦИК утвердил М.И. Калинина Председателем комиссии по выработке проекта Конституции РСФСР.

Новая Конституция СССР была принята Чрезвычайным VIII Всесоюзным съездом Советов в ноябре 1936 года. По традиции съезд вступительной речью открыл Калинин.

Конституция СССР ликвидировала всякие ограничения при выборах в Советы (после Октября в стране продолжалась ожесточенная классовая борьба, этим и были вызваны ограничения в избирательной системе), заменила многостепенные выборы прямыми. Устанавливались всеобщие, прямые, равные и тайные выборы во все Советы депутатов трудящихся.

Эти же принципы легли и в основу разработанной под руководством М.И. Калинина Конституции РСФСР, принятой по его докладу XVII Всероссийским съездом Советов в январе 1937 года.

Выборы в Верховный Совет СССР были назначены на 12 декабря 1937 года. В ноябре Михаил Иванович приехал в Ленинград. Здесь, на собрании избирателей Кировского и Ленинского районов, он сказал задушевную, полную теплых воспоминаний речь;

— За что меня выдвинули кандидатом в депутаты Совета Национальностей, чему я обязан этой честью? Я считаю, в главном и основном, — тому, что я сохраняю в себе революционные черты ленинградского пролетариата. Ленинград мне близкий, родной. Помню, как я прежде появлялся нелегально в бывшем Петербурге: какая бы ни была неприятная обстановка, когда приедешь в Петербург, все кажется хорошим. Так вот: если Ленинград мне близкий, родной, дорогой, то с тем большим основанием я могу сказать!это о Кировском районе.

Выждав, когда затихнут аплодисменты, Михаил Иванович продолжал:

— Ведь в Кировском районе началась моя сознательная жизнь. Среди рабочих Кировского района во мне начало создаваться, крепнуть, выковываться большевистское революционное мировоззрение. Среди рабочих Кировского завода во мне родились, росли и крепли способности к организации, пропаганде и агитации. В Кировском районе, среди рабочих Кировского района впервые у меня зарождается гордая мысль, что пролетариат должен не только бороться, но и обязательно победить.

Закончил Калинин такими словами: — Товарищи, коммунизм обогатил, наполнил глубоким содержанием жизнь и борьбу рабочего класса. Вот когда про меня говорят; человек прошел тяжелый жизненный путь, — не нравится это мне, по совести скажу. Если человек усвоил коммунистическое мировоззрение, то оно наполняет его жизнь таким богатым содержанием, что эта жизнь не кажется тяжелой, а кажется богатой, и, главное, — сам чувствуешь, что она бесконечно хороша даже в самые трудные моменты.

В это время Калинину шел шестьдесят третий год. Выборы прошли с огромным подъемом. Больше девяноста восьми процентов избирателей проголосовали за политику партии. Выборы показали, что в советском обществе сложилось подлинное единство людей, строящих новое общество.

Однако именно в 1937 году начали проявляться ограничения партийной и советской демократии. Именно в это время Сталин заявил, что по мере дальнейшего продвижения Советского государства вперед классовая борьба в стране должна обостряться. Это было ошибочное положение. К тому времени выросло и окрепло морально-политическое единство народа. В стране победил социализм. Этап наибольшей остроты классовой борьбы был пройден уже тогда, когда страна, решая вопросы коллективизации, беспощадно боролась с кулаком.

Ошибочный тезис Сталина дал повод к массовым репрессиям. В число репрессированных попали и многие ни в чем не повинные люди, честные коммунисты.

В 1937 году жертвами произвола пали ближайшие друзья и верные соратники Калинина — Енукидзе, Правдин, Шотман, Акулов, погибли такие выдающиеся военачальники, как Уборевич, Якир, Тухачевский.

Родные и близкие арестованных писали в НКВД, добивались приема, а когда это не удавалось, шли к Калинину, просили устроить прием у Сталина.

29 июня 1937 года жена арестованного А.В. Шотмана пишет Калинину: «Единственно, что у меня осталось, это поговорить с ним (со Сталиным. — А.Т.)… Я уверена, что Сталин меня примет, так как он, вероятно, меня еще помнит по Финляндии, где я принимала участие в переправе его за границу в 1912 году…»

Напрасная уверенность! Сталин не захотел разговаривать с революционеркой и женой революционера.

Летом 1937 года был арестован секретарь ЦИК Иван Акулов.

Калинин знал его еще по революционному Питеру. В период подготовки к выборам в IV Думу Акулов был членом исполнительной комиссии Петербургского комитета большевиков, а в 1917 году создавал военную организацию в Выборгском районе, поднимал войска на помощь революции. С 1935 года Акулов — один из ближайших коллег Калинина — секретарь ЦИК.

И вдруг арест!..

Один из друзей Михаила Ивановича, В. Трофимов, писал ему: «Сегодня (23 августа 1937 года. — А.Т.) при посещении семьи Акуловых я узнал, что Иван арестован. Я не могу отделаться от этого кошмарного удара. Но вместе с тем не могу допустить мысли, что Иван — предатель партии и Родины. Вот уже тридцать лет я его знаю, но всегда я знал его как убежденного ленинца… и как честного человека. Что же случилось? Может быть, он стал жертвой клеветы? Эта мысль не дает мне покоя…»

Не давала покоя эта мысль и Калинину. И, по свидетельству близко знавших его людей, он пытался — и не раз — говорить со Сталиным, Сталин отмахивался:

— Ты, Михаил Иванович, всегда был либералом…

Так называл Сталин чудесное свойство Калинина быть всегда чутким и человечным, строго следовать голосу законности и велению сердца, если решается человеческая судьба.

После санкционирования Сталиным предложений НКВД о приговорах тем или иным партийным работникам или военным деятелям было уже невозможно сделать что-либо. К тому же решение суда Военной коллегии не подлежало обжалованию даже в Президиуме Верховного Совета СССР.

Там, где это было возможно, Калинин вмешивался и добивался отмены несправедливо суровых наказаний.

В мае 1937 года к нему обратилась колхозница М.И. Семенова с просьбой освободить ее от уплаты трех тысяч рублей за проданную перед вступлением в колхоз корову. Внимательно разобравшись в деле, Михаил Иванович направил председателю колхоза «Революция» Ивановской области, где работала Семенова, письмо. В нем, в частности, говорилось:

«С точки зрения закона и Устава колхоза это решение является правильным, однако, несмотря на это, мне кажется, что ее просьбу следовало бы удовлетворить. Она одинокий и преклонных лет человек и, судя по всему, не в состоянии уплатить три тысячи рублей даже и при шестилетней рассрочке. Применение принудительного взыскания, как это предполагает сделать судоисполнитель, к престарелой колхознице политически будет неправильно.

Таким образом, на деле, кроме судебной волокиты, ничего не получится.

Поэтому прошу Вас обсудить на собрании колхозников этот вопрос и сообщить им, что я лично считал бы возможным, в виде исключения, освободить ее от уплаты денег за корову. О решении прошу меня уведомить.

М. Калинин».

В начале 1938 года Калинин разбирается с делом А.Г. Икрина и затем пишет в Свердловский обком партии:

«Ко мне обратился с жалобой на неправильное исключение из партии и снятие с работы зав. Еланским райзо гр. Икрин А. Г.

При личных с ним переговорах у меня создалось впечатление, что он честный человек. Поэтому прошу Вас в насколько возможно ускоренном порядке разобраться с его делом исключения из партии. При разборе его надо принять во внимание как его неопытность, так и всю сложность той обстановки, в которой он очутился при выдвижении его на работу зав. райзо. При этом необходимо строго отделить вопрос о том, есть ли в его бывшей работе элементы преступности или просто неумение разобраться в том или ином вопросе.

Очень прошу Вас сообщить о том, как будет у Вас решено его дело.

С коммунистическим приветом.

М. Калинин».

В 1939 году один из родственников Мордухай-Болтовских попытался устроиться в Управление строительства Соликамского гидроузла. Стройка находилась в ведении НКВД, и его на работу не брали. Тогда внук Мордухай-Болтовского решил написать письмо Калинину.

Ответ пришел почти немедленно: «Ходатайство о приеме на работу поддерживаю». Помог ему Михаил Иванович и прописаться в Ленинграде. Но тут из управления НКВД Ленинградской области к Калинину поступает письмо, извещающее «всесоюзного старосту», что гражданин Александр Иванович Мордухай-Болтовский скрыл от него, Калинина, что был в свое время осужден и что, следовательно, правом проживания в Ленинграде он не пользуется. Под сообщением — подпись заместителя начальника управления Гоглидзе — цепного пса Берия и такого же, как он, негодяя. Калинин ответил:

«Получил Ваше письмо по поводу гражданина Мордухая-Болтовского А.И. При рассмотрении его ходатайства о прописке мне было известно, что он был в 1935 году осужден особым совещанием на 3 года.

Я лично хорошо знаю не только А.И. Мордухая-Болтовского, но и всю их семью больше 50 лет.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин».

Позже, уже во время Великой Отечественной войны, в беседе с писателем Пришвиным, когда речь зашла о Мордухаях, Калинин сказал, что, к чести всех членов семьи генерала Мордухай-Болтовского, никто из них не присоединился к контрреволюции.

На всю жизнь сохранил Калинин теплое чувство к этой семье.

И уж совсем неверным считал Калинин, когда за грехи мужа подвергают наказаниям жену. Характерно в этом отношении письмо Калинина коменданту 2-го отряда стрелковой охраны г. Смоленска.

«У Вас в детском приемнике в течение двух лет работала воспитательницей беспризорных гр. Прудникова Ф.А.

В январе месяце она Вами была уволена с работы в связи с тем, что ее муж был исключен из партии и выслан.

Считаю увольнение гр. Прудниковой только по этой причине необоснованным. Считаю возможным оставление ее на работе, если за ней лично нет порочащих фактов».

1938 год не принес облегчения. С поста наркома внутренних дел был снят Ежов, вместо него пробрался Берия, пользовавшийся почти неограниченным доверием Сталина. Последовала новая серия провокационных арестов: Блюхер, Крыленко, Рудзутак, Уншлихт…

В это время болезнь глаз у Калинина сильно обострилась. Врачи предупредили, что если он не согласится на операцию, то ослепнет.

После операции Михаил Иванович отправился лечиться в Сочи. Туда же приехала и Екатерина Ивановна:

Калинин писал в это время Лиде: «Сегодня приехала мать. Её приезд внес динамичность в нашу стоячую жизнь. Она утром приехала и сходила на море, ездила на Ахун, поднялась на башню, была у зубного… Сегодня — я письмо продолжаю писать на второй день — купалась в море, сейчас с Грушей ушли гулять, ночевать будут в Гаграх, чтобы завтра быть на озере Рида.

Я же, наоборот, веду жизнь сидя. Через день принимаю ванны, в свободные дни — массаж. 30-го окончил работу и послал ее в редакцию «Молодой гвардии». Свое обещание перед комсомолом я выполнил; не могу сказать, каково оно вышло, но труда в работу вложено немало…

Здоровье, самочувствие хорошее, врачи говорят, что здесь еще улучшилось. Я думаю, в этом случае они не врут. Я сам нахожу, что нервы и все прочее стало лучше. А с окончанием работы будем больше уделять основному отдыху. Как раз сейчас и погода идет к улучшению».

Казалось, ничто не предвещало грозы. Не взволновала никого и телеграмма, полученная Екатериной Ивановной из Москвы. Вызывали на работу. Что же делать, вызов есть вызов: работа прежде всего. Трудно было представить себе, что произойдет потом.

А случилось вот что. Приехав в Москву, Екатерина Ивановна отправилась на службу. Время было позднее. Она там никого не встретила и так и не смогла понять, зачем ее вызывали. А вечером, когда она уже собиралась ложиться спать, раздался звонок в дверь. Вошли двое в штатских костюмах, вежливо поздоровались. Потом один из них сказал, что они из НКВД и что Берия просит ее приехать. Он желает посоветоваться с ней по некоторым вопросам. Екатерина Ивановна оделась, позвонила по телефону Лиде, попросила ее приехать завтра и закрыла за собой дверь…

Открыть вновь эту дверь ей удалось лишь спустя семь лет, уже после окончания Отечественной войны.

Как и многие другие, она стала жертвой гнусной и нелепой клеветы

Арест жены явился страшным ударом для Калинина. Здоровье, с таким трудом хоть немного приведенное в норму, стало ухудшаться снова.

Но когда он приходил домой, в семью, никто не мог прочитать на его лице каких-либо переживаний. Он не заводил никаких разговоров на эту тему, а домашние ни о чем не спрашивали. Знали: если можно было бы что-то сделать, отец сделал бы.