Одним из признаков надвигавшейся войны был промышленный подъем. Промышленность, особенно военная, развивалась бурными темпами. В Петербурге еще недавно Я.М. Айваз владел небольшим заводишком, изготовлявшим машины для табачных фабрик, а в 1913 году акционерному обществу «Айваз» принадлежали, кроме этого, тоже разросшегося завода, еще завод с поэтическим названием «Светлана», изготовлявший электролампочки, и «Новый Айваз», вновь построенный завод для выполнения военных заказов.

На этот завод в феврале 1913 года и поступил Михаил Иванович Калинин.

Порядки в России были поистине удивительными. Жить в Петербурге Калинину запретили, а работать — пожалуйста. Черта запрета для проживания проходила в нескольких километрах от границы Петербургского уезда. Михаил Иванович поселился «за чертой» — в Озерках, а работать ходил «в черту», на «Новый Айваз», преодолевая каждый день около четырех километров в один конец.

Конечно, не один Калинин был таким хитрым. В Озерках существовала целая большевистская колония, члены которой работали на «Айвазе», на Орудийном, на Путиловском.

Жил здесь и Иван Дмитриевич Иванов с женой Марией Тимофеевной.

Несколько месяцев, пока преследования полиции не загнали его вновь в Верхнюю Троицу, Калинин посвятил организации работы с «Правдой». За короткий срок «Айваз» установил своего рода рекорд среди других заводов Питера: каждый четвертый рабочий «Айваза» подписался на большевистскую газету.

Калинин хорошо понимал, что «Правда» дает партийным организациям огромные возможности для усиления борьбы против царизма. Проведение подписки на газету, сбор средств на ее издание, доставка газеты на завод и раздача ее подписчикам — все это вовлекало значительное количество рабочих в революционную борьбу. Своим друзьям Михаил Иванович любил напоминать слова Ленина, что газета не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но и коллективный организатор.

Работа с газетой была делом не столь легким, как это может показаться на первый взгляд. Взять, например, доставку газеты.

«Это очень трудная работа, — писал позднее Калинин. — Как правило, с часу ночи надо было быть в типографии и прямо с машины нести газету на завод. Цензура часто конфисковала номера газеты, и наши товарищи, должны были захватывать первые оттиски. Это делалось так: первый отпечатанный лист шел в цензуру, машина же продолжала печатать, не дожидаясь разрешения, а пришедшие за газетой люди забирали и уносили ее к себе. Когда приходил приказ о конфискации номера, часть тиража газеты уже была на квартирах у разносчиков. Утром, бывало, читаешь сообщение о конфискации номера и одновременно видишь его в руках рабочих. И для наших товарищей было делом чести доставить на завод именно конфискованный номер.

Распределение газеты среди подписчиков завода производилось другой группой членов партии. Принесенные кипы газет распределялись по цехам, а там, в свою очередь, уже среди подписчиков. Разумеется, все это делалось полулегально и для постороннего человека незаметно. В каждом цехе был уполномоченный по подписке на газету. Его задача заключалась в том, чтобы как можно больше рабочих охватить подпиской, собирать подписные деньги и все это сдавать особому уполномоченному, который от имени всей партийной организации завода имел дело с редакцией газеты.

Сейчас на память трудно воспроизвести полную картину организации доставки и распространения «Правды» на заводе. Одно можно сказать: она потребовала от заводской партийной ячейки значительных усилий и втянула в работу много не только партийных, но и беспартийных рабочих, особенно молодежь».

Молодежь охотно бралась выполнять поручения Калинина и особенно связанные с распространением «Правды». Молодых рабочих привлекало дело, требовавшее риска. Они горячо тянулись к Калинину, считали честью для себя получить от него задание.

Калинин их называл «генерального штаба полковниками», а те его в шутку — «ваше превосходительство». «Полковники» были незаменимым народом. Распространить ли газету, организовать ли сбор денег, поднять людей на демонстрацию — за все они брались с жаром.

Меньшевики презрительно щурились на подростков, а их действия именовали «вспышкопускательством». Михаил Иванович только посмеивался.

Привлекал Калинин не только молодежь, но и пожилых рабочих. Эти были осторожнее. Постоянных поручений избегали.

В обеденный перерыв рабочие постоянно собирались возле станка Калинина. Читали статьи из «Правды», обсуждали их. Обсуждение нередко переходило в горячую острую полемику с меньшевиками, эсерами, троцкистами. Перерыва не хватало, приходилось прихватывать рабочее время. Мастера все видели, ворчали:

— Все митингуешь, Калинин? Когда работать будешь?

Но решительных мер не принимали. Знали: иностранец Айваз ценит квалифицированных рабочих. Для него главное — прибыли, а политические убеждения — чепуха! Какое ему дело, большевик ли Калинин, за войну ли он или против? Лишь бы работал хорошо.

В эти дни на Михаила Ивановича нежданно-негаданно свалилась тяжелая болезнь. Сначала он крепился, потом пришлось обратиться к врачу. Болезнь оказалась заразной — рожистое воспаление лица. Калинина уложили в постель.

Друзья навещали его, и особенно часто бывали Иван Дмитриевич и Мария Тимофеевна.

Калинин лежал в постели с красным, распухшим лицом — глаз не видно, сильно страдал от боли. Иногда, обращаясь к Ивановой, он вдруг спрашивал:

— Ну, какое там у тебя дело?

— Да нет, что ты, Миша, лежи, никаких дел нет. — Врешь, вижу, посоветоваться пришла. Приходилось соглашаться: Калинина все равно не обманешь.

Мария Тимофеевна выкладывала свои горести. Намечаются перевыборы правления Сампсониевского общества (было такое легальное культурно-просветительное общество в Питере). Так вот, как быть с меньшевиками? Допускать ли их туда — тоже ведь социал-демократы?

Калинин сердился:

— «Социал-демократы»!.. Ликвидаторы они, а не социал-демократы! Бейте их, никого не пускайте. Так и скажи: Калинин «против». Ни одного ликвидатора в правление…

— Как бить-то, Миша? Чем?

— Ха! — кривая гримаса искажала лицо. — Ха! Фактами бейте, фактами! У нас же факты — факты их прямой измены рабочему классу. А у них что? Демагогия!

Калинин волновался. Лицо краснело еще больше. Иван Дмитриевич дергал жену за рукав, начинал спешно прощаться.

Через день-другой все повторялось сначала.

Доверие, которое Калинину оказывала партия, обязывало его утроить энергию, успевать на всех участках партийной работы. И все-таки он ни за что не справился бы с такой огромной нагрузкой, если бы не умел привлекать массы.

Уходя на заседание ПК, он знал, что на «Айвазе» дела без него идут нормально: «Правда» будет доставлена в срок, правление больничной кассы вопросы решит правильно, очередная прокламация будет отпечатана.

Всю работу приходилось вести в обстановке неусыпной жандармской слежки. Аресты, провалы, репрессии следовали беспрерывно один за другим.

Осенью 1912 года после разнузданного набега полиции был закрыт Союз металлистов — любимое детище Калинина. Не успел Яков Михайлович Свердлов вернуться из ссылки и возглавить «Правду», как его вновь арестовали.

Конфискации, штрафы, запреты обрушивались на «Правду». Дело усугублялась тем, что и в партии и в «Правде» работали подосланные охранкой провокаторы. Маскировались они тонко, и разоблачить их, а порой даже заподозрить было трудно.

В «Правде» работал ночным выпускающим некий Черномазов. Он сознательно вел газету так, чтобы вызывать репрессии правительства. Помещал статьи, которые не могли не вызвать конфискации номера. Его «старания» привели к тому, что «Правда» оказалась на грани финансового краха. Калинин не доверял Черномазову. Наблюдая за его работой, он заметил как-то Конкордии Николаевне Самойловой, работавшей ответственным секретарем газеты:

— Этому верить нельзя.

«Правда» держалась благодаря пожертвованиям рабочих. Ежедневно в редакцию поступало от двухсот до трехсот рублей от рабочих Питера и других городов. В это дело большие усилия вкладывал Калинин,

Особенно много внимания он вынужден был уделять газете после ареста Свердлова. Вместе с Бадаевым, которому большевистская фракция Думы поручила издание газеты, Михаил Иванович старался не допустить ее провала, придумывал множество приемов и уловок, чтобы очередной номер дошел до рабочих.

Однажды вечером, направляясь в типографию «Правды», располагавшуюся на Ивановской улице, Калинин с удивлением обнаружил и на углах улицы и возле ворот фигуры людей, чью профессию он давно уже научился отгадывать. Шпики! Еще больше заволновался он, увидев во дворе дома, где помешалась типография, наряд конной полиции.

Выяснилось, что полиция раскусила хитрость рабочих, умудрявшихся выносить конфискованные номера, и решила больше не допускать этого. Возле печатных машин стояли чиновники из комитета печати, положившие тут же на месте арест на газету.

Пока Бадаев, как член Думы, вел «дипломатические переговоры» с чиновниками, Калинин собрал типографских рабочих.

— Чего смотрите, ребята! Тащите пачки, прячьте куда попало, там разберемся.

Рабочие не заставили себя долго упрашивать…

Когда чиновники увезли «весь», как они думали, тираж, рабочие со смехом стали вытаскивать пачки отпечатанных газет с чердака, из-под лестницы, даже из пустой бочки, что стояла возле пожарного стенда.

Большинство подписчиков и на сей раз получило свою газету.

В июле 1913 года «Правда» была закрыта, но через несколько дней вышла снова под названием «Рабочая правда».

В эти дни Калинин заметил вдруг, что за ним следят. От проходной «Айваза» до дому, от дома до «Правды» следят. Несколько дней, до самого воскресенья, Михаил Иванович никуда не ходил, кроме как на завод. А в воскресенье весь день просидел дома. Утром в понедельник, выйдя на улицу, снова заметил шпика, нарочито равнодушно покуривавшего возле рекламной тумбы. Стало ясно? Милиция ищет предлога для ареста.

И Калинин исчез. Исчез, конечно, для полиции, которая, поискав его неделю-другую, успокоилась. Калинин же в это время был в своей спасительной Верхней Троице.

Вернулся он обратно только в ноябре.

Несколько раньше большевики — депутаты IV Думы уехали в Польшу, в Поронино, куда Ленин пригласил их на совещание Центрального Комитета совместно с партийными работниками. От Петербурга на совещание поехал также и Шотман.

Участники совещания докладывали Центральному Комитету о положении на местах. Шотман и Бадаев рассказали о том, как обстоит дело в Питере. В заключение выступил Владимир Ильич. Он отметил, что партийная работа приобрела огромный размах: в России находилось одиннадцать доверенных лиц Центрального Комитета, из которых шестеро депутатов Думы пользовались правом неприкосновенности. Несмотря на неоднократные провалы, непрерывно работало Русское бюро ЦК.

Ленин говорил о том, что, если рабочие хотят создать организацию, пусть знают, что, кроме них, никто ее «е создаст. Пусть рабочие выдвинут из своей среды доверенных лиц, которые вели бы городскую и областную работу. Из них должны вербоваться делегаты на центральные партийные должности.

Вернувшись из Поронина, Шотман сразу же отправился к Калинину.

— Поздравляю тебя, Михаил! Ты — член Центрального Комитета партии.

Калинин забросал Шотмана вопросами. Когда Александр Васильевич пояснил, что его кандидатуру в ЦК предложил Ленин, Михаил Иванович не на шутку разволновался, но виду не показал. Спросил только:

— Ну, а литературу привез?

Они долго еще разговаривали в этот день. Шотман рассказал, что на совещании особенно много говорилось о сочетании нелегальной и легальной работы, о необходимости шире развивать революционную активность масс. Особо Ленин подчеркнул значение массовых стачек и демонстраций. Шотман показал принятое на совещании обращение ЦК к партийным организациям. Калинин прочитал вслух простой и ясный призыв:

— «Самое трудное время позади, товарищи! Наступают новые времена. Надвигаются величайшей важности события, которые решают судьбу нашей родины.

За работу же!»

…Все важные партийные дела обсуждались обычно в узком кругу: Шотман, Петровский, Правдин, Малиновский… Никто, кроме них, не знал, что Калинин и Правдин кооптированы в Центральный Комитет.

Как снег на голову обрушился арест Правдина. В тревожном волнении потекли дни, недели. «За что, чем он разоблачил себя?..»

Правдина скоро освободили, и он рассказал друзьям, что полиции известна его принадлежность к ЦК, хотя доказательств у нее никаких нет. Только благодаря этому удалось выкрутиться. Но откуда у полиции такие точные сведения? Уж не появился ли среди них провокатор?

Атмосферу разрядил Петровский.

— Провокатор либо я, либо Малиновский — больше некому.

И такой абсурдной показалась эта мысль, что все рассмеялись и разошлись с легким сердцем.

Григорий Иванович и не подозревал, насколько его шутка была близка к истине. Трудно было представить, что Роман Малиновский — старый агент охранки, опытный и коварный провокатор.

В августе 1914 года Россия вступила в войну — эту первую огромную мировую мясорубку, войну бессмысленную, не нужную никому, кроме кучки империалистов.

Война началась для России слезами и воплями женщин, посуровевшими лицами мужчин, истерическими застольными тостами либералов, лицемерными словами царского манифеста: «В грозный час испытания да будут забыты все внутренние распри… и да отразит Россия дерзкий натиск врага».

Газеты пестрели ура-патриотическими лозунгами, призывавшими к защите отечества. В угаре «патриотизма» вожди II Интернационала забыли о своих интернационалистских клятвах и подвывали буржуазным подголоскам, требовавшим войны до победного конца во что бы то ни стало.

В день объявления мобилизации айвазовцы стихийно собрались на митинг. Над гудящей толпой вскинулась худощавая фигура Калинина:

— Товарищи!

…Каждое его слово западало в душу. Каждый думал о том же, что говорил оратор, только не мог все это так складно выразить.

Действительно, кому нужна эта бойня? Народу? Нет! Значит, правительствам? Конечно! Тогда долой эти правительства, несущие народам смерть и страдания! Трудящимся, где бы они ни жили — в Германии, Австрии, Франции или России, — нечего делить. Они хотят хлеба и свободы. Они хотят мира. Не лучше ли поэтому повернуть штыки в сторону своих правительств и самим начать строить дружную семью пролетариев всех стран? Конечно, лучше! Тогда — долой войну!

Сотни мускулистых рук вскинулись кверху,

— Долой войну!

— Долой!..

Кто-то дребезжащим голосом запел!

Никто не подавал команды строиться. Просто вышел вперед Калинин и направился к воротам. За ним потянулась колонна айвазовцев. Откуда-то появился фанерный плакат с лозунгом: «Долой войну!»

По Сампсониевокому проспекту айвазовцы двинулись к центру города. Навстречу вышли рабочие брезентовой фабрики. Обе колонны соединились. Могучая двухтысячная лавина! А с соседних улиц уже вливались новые потоки демонстрантов! с заводов «Новый Лесснер», Нобеля, фабрики Эриксона…

Выборгская сторона вышла на улицы, чтобы показать самодержцу и его прихвостням, что она остается верной своим классовым интересам, что ее не обмануть пышными фразами царского манифеста.

Калинин еще издали увидел возле «Нового Лесснера» наряд полиции. Но не отступать же! В громких возгласах негодования потонула команда жандармского офицера. Раздался нестройный залп…

Гневом взорвались тысячи глоток. Пушечными ядрами полетели в полицию булыжники, вывороченные тут же из мостовой.

Залп… Еще залп! Подхватив раненых, расходились в разные стороны рабочие. Расходились, чтобы собраться снова. И вот уже весь Сампсониевский проспект запружен народом. Почти пятнадцать тысяч человек!

Отряды конной полиции с шашками наголо безнадежно вязли в этом людском море.

…До позднего вечера бурлил и волновался рабочий Питер. Несколько десятков убитых и не одна сотня раненых — таков был итог этого кровавого дня.

На следующее утро, как обычно, Калинин явился на завод. Вечером собрал кружковцев — рабочих-большевиков, с которыми каждую неделю проводил занятия. Пришел кое-кто из меньшевиков.

И сразу начались споры. «Вот ваше большевистское вспышкопускательство до чего доводит! Вместо того чтоб забыть о распрях и встать на защиту родины, вы все демонстрируете!»

Калинин отвечал:

— Что вам на это сказать? У вас осталась только способность носить шлейф буржуазии. Посмотрите на германскую социал-демократию, во что она превратилась! Вы в ней увидите себя…

Чем больше горячились меньшевики, тем спокойнее становился Калинин. Он не знал еще решения ЦК по поводу войны, не слышал о решениях, принятых под руководством Ленина в далеком швейцарском Циммервальде, но революционным инстинктом чувствовал: именно так надо поступать.

На тему войны Калинин толковал и в другом своем кружке. Пятнадцать боевых, энергичных девчат — активных деятельниц профсоюза металлистов входили в этот кружок.

Вообще женщин на «Айвазе» было немало, и Михаил Иванович понимал, что от их активности во многом зависит судьба революционного дела. По его заданиям девчата занимались обследованием условий жизни рабочих, с тем чтобы наиболее нуждающимся оказать материальную помощь, помогали организовать систему страхования, провести выборы правления больничных касс. Женщины проводили сборы денег в фонд «Правды», возлекали все новых и новых подруг в профсоюз.

Авторитет Союза металлистов в глазах женщин значительно вырос после такого случая. Одна работница долгое время болела, а когда снова пришла на завод, мастер отказался ее принять. Женщины пришли к Михаилу Ивановичу посоветоваться, что делать. Калинин сказал:

— Передайте мастеру, что, если эта женщина не будет оставлена на работе, весь завод остановим.

Работницу, разумеется, оставили на работе. Мастер знал, что угроза Калинина не пустой звук…

Многие женщины в то время хотели вступить в профсоюз, но некоторых удерживала необходимость платить взносы. Зарплата женщин тогда была значительно меньше, чем зарплата мужчин, а взносы взимались одинаковые. Михаил Иванович поставил этот вопрос на заседании правления Союза металлистов и добился того, что для женщин членский взнос уменьшили наполовину.

В связи с войной в стране вновь усилились репрессии. Приходилось глубже забираться в подполье. О том, насколько это удалось, можно судить хотя бы по тому, что оба политических кружка «продержались» до середины 1916 года, не замеченные полицией.

Между тем аресты и разгромы большевистских организаций следовали беспрерывно. За время войны в здание Петербургского комитета свыше тридцати раз врывались жандармы. И каждый раз Калинину удавалось уходить из-под носа у стражников.

Четвертого ноября полиция вломилась в квартиру Гавриловой, жившей в небольшом домишке по Выборгскому шоссе. Как удалось этим ищейкам узнать, что здесь уже третий день заседает конференция РСДРП вместе с членами большевистской фракции Государственной думы? Жандармы ворвались в тот момент, когда шло обсуждение тезисов В.И. Ленина о войне.

Обыскали всех, в том числе и депутатов-большевиков. Арестовать их на этот раз пока не решились. Арест последовал на другой день.

Через несколько дней Петербургский комитет с участием М.И. Калинина разработал и выпустил листовку, призывающую рабочих к однодневной забастовке и митингам протеста против беззаконных действий властей. 11 ноября на всех заводах Питера рабочие повторяли лозунги, которыми заканчивалась листовка: «Долой царское правительство! Да здравствует демократическая рабочая партия! Да здравствует социализм!»

Двенадцатого ноября забастовали «Айваз», «Новый Лесснер» и другие заводы Выборгской стороны. Вслед за ними остановились все заводы Питера. По городу прокатилась волна студенческих митингов, высказавших свою солидарность с рабочими.

Несмотря на протесты, царские власти предали суду депутатов-большевиков. Руководить революционной работой легально стало трудно. Напуганные взрывами народного негодования, власти закрыли даже такую легальную организацию, как «Общество самообразования».

В марте 1915 года на довыборах уполномоченных в больничную кассу на «Айвазе» разгорелась ожесточенная борьба с меньшевиками. Исход борьбы решало голосование, За чей список проголосуют рабочие, за кем пойдут? Голосование открытое, без шаров и бюллетеней. Просто, кто за большевиков, отходи вправо, за меньшевиков — влево. За большевистский описок, где среди тридцати кандидатов был и Калинин (или по партийной кличке «Никанор Петров»), проголосовало подавляющее большинство.

Условия нелегальности осложнили работу. Порой казалось, нет ни часа, чтоб сесть и подумать над уставом больничной кассы или над версткой журнала «Вопросы страхования».

И все-таки дышать теперь было легче, чем в то время, когда Калинин начинал революционную работу на Путиловском. Тогда многое приходилось брать на себя, не было еще этого великолепного чувства единения с партией. Теперь же он знал, что дело в надежных руках, что движение прочно стало на ноги и не заглохнет, не остановится с его арестом.

В эти годы не нужно было изощряться, как прежде, чтобы проникнуть на то или иное предприятие. На каждом заводе имелись друзья, которых всегда можно было собрать, договориться с ними о совместном выступлении, о единых требованиях. Молодые, неопытные в недалеком прошлом революционеры ныне стали умелыми организаторами.

Михаил Иванович знал: Выборгская сторона — железный бастион грядущей революции. В других районах Питера в это время работали Валериан Владимирович Куйбышев, Андрей Андреевич Андреев, сестры Ленина Анна Ильинична и Мария Ильинична — все опытные, закаленные революционеры ленинской школы.

1 Мая 1915 года айвазовские большевики решили отпраздновать в Лееашавском лесу. Ни один человек в этот день не стал к станку. Мастера и администрация бесновались, но ничего поделать не могли. Калинина можно было видеть во всех цехах.

Полиция пыталась схватить рабочих вожаков. Когда айвазовцы стали уходить с завода, чтобы вновь собраться в лесу, обнаружилось, что ворота заперты, а выпускают всех через проходную. В проходной можно было арестовать поодиночке всех вожаков, а в воротах поди разгляди, кого хватать! Могучей лавиной рабочие накатились на ворота. Охранники еле успели посторониться…

На маевке в Левашовском лесу выступил Калинин. Он говорил о войне, о свободе, о грядущей революции.

Михаил Иванович понимал, что его открытые выступления против идей классового мира с буржуазией, против «рабочих групп» в создаваемых буржуазией для «подтверждения» верности этих идей Военно-промышленных комитетах не останутся незамеченными. Но молчать было бы неверно, недостойно большевика.

Маевка сошла благополучно. Правда, в охранке появился такой документ:

«Калинин, Михаил Иванов, по агентурным сведениям, — социал-демократ (большевик), ленинец. Видный и деятельный партийный работник, член Выборгского районного комитета… В прежние годы состоял членом Петроградского комитета, был на съездах социал-демократов, имеет большой опыт организационной работы, ведет широкое знакомство с интеллигенцией, пользуется большой популярностью среди рабочих, много раз выступал на митингах, призывал к забастовке, хороший оратор и пропагандист. В 1915 году имел партийный псевдоним «Никанор Петров». Вел агитацию за забастовку 1 мая среди рабочих завода «Айваз»…»

Вот какие точные сведения поступили в охранку! Не обошлось, разумеется, и тут без провокатора.

В начале января 1916 года Калинин выступил на митинге с речью, посвященной годовщине «Кровавого воскресенья».

И тогда полиция, наконец, решила, что настала пора покончить с беспокойным агитатором. 8 января в последний раз в своей жизни Михаил Иванович услышал фразу: «Вы арестованы!»

Ухмыльнулся: «Не надо было сегодня ночевать дома… Сам виноват». А вслух сказал:

— Ну вот, теперь и отдохну и почитаю… Вечером этого же дня его вызвали на допрос. Жандарм, просматривавший «дело», удивленно вскинул брови:

— Неужели четырнадцатый раз привлекаетесь? Калинин неопределенно повел плечами. Подумал:

«Кто его знает, — может, и четырнадцатый». Перебрал в памяти тюрьмы и ссылки. «Да… похоже, что четырнадцать».

В тюрьме потом долго вспоминал удивленное лицо жандармского офицера. Если бы он знал, сколько, помимо того, было арестов, допросов, обысков!.. И вот теперь, когда страна бурлит и, как локомотив, на всех парах несется к революции, изволь сидеть под следствием!

Недели и месяцы тянулись медленно. Утомительные, однообразные допросы, надоевшие лица тюремщиков… Калинин все ждал, когда же будет суд. Суда не было. Долгий год мучительного ожидания, двенадцать месяцев! От нечего делать занимался подсчетами, считал не только дни, но и часы и минуты.

Догадывался, в чем дело: улик не хватает для суда, вот и держат — авось что-нибудь удастся раскопать. На одном заявлении провокатора ведь далеко не уедешь.

Каждую неделю он получал передачи — от Кати и от товарищей по заводу. Катя писала, что первое время трудновато было, да товарищи помогли — организовали сбор средств на заводе. Сейчас хорошо — поступила на «Айваз». Михаил Иванович недовольно морщился. Не любил принимать помощь. Но радостно было, что друзья не забывают.

Утешение он, как всегда, находил в книгах, Читал, читал все, что удавалось достать, что разрешало тюремное начальство.

В начале 1917 года, убедившись, что улик против Калинина все равно не добыть, власти решили в административном порядке выслать его в Восточную Сибирь.

Через несколько дней после приговора Калинин появился в Петербургском комитете, рассказал о приговоре, о том, что добился разрешения выехать за свой счет. Комитет единодушно постановил: в ссылку не ехать, перейти на нелегальное положение.

…Неподалеку от Финляндского вокзала стояла небольшая кооперативная мастерская, именовавшаяся инструментальной. В эту мастерскую и поступил Калинин, взявший себе девичью фамилию Кати — Лорберг. Вечерами его часто можно было видеть в небольшом ресторанчике «Пальмира». Внимательный наблюдатель мог заметить, что за столиком этого странного посетителя, сидевшего за неизменной бутылкой пива, за вечер менялось множество соседей. И со всеми из них он о чем-то беседовал, будто со знакомыми.

Сюда, в «Пальмиру», сходились ниточки с заводов Выборгской стороны. Отсюда уходили агитаторы на фабрики и заводы, в Волынский полк и другие армейские части. Здесь, за столиком с сероватой скатертью, решались важнейшие вопросы революции.