Трагедия 1 марта 1881 г. на многие годы предопределила внутриполитическое развитие великой страны.
Глава седьмая ПЕРВЫЕ ШАГИ МОЛОДОГО ЦАРЯ
1. ВОЦАРЕНИЕ АЛЕКСАНДРА III
Со смертью царя-освободителя 1 марта 1881 г., власть по закону о престолонаследии сразу же перешла к его наследнику — цесаревичу Александру Александровичу. В первые же дни правления на нового императора обрушился огромный вал неотложных текущих дел. Ему пришлось пережить нелёгкий ритуал похорон отца, многосложную процедуру вступления на престол, стабилизировать деятельность государственного организма огромной Российской империи, локализовать террористическую вакханалию революционного экстремизма. Прежде всего Александр III, глубоко расстроенный смертью отца, отдал ряд приказаний собравшимся около него министрам.
Повсеместно были разосланы телеграммы о постигшем Россию несчастье. Председателю Комитета министров П. А. Валуеву было поручено написать манифест о восшествии на престол нового императора. Проект манифеста был подготовлен им при соучастии министра юстиции Д. Н. Набокова, председателя Департамента законов князя С. Н. Урусова, государственного контролёра Д. М. Сольского и подписан поздно ночью в Аничковом дворце.
2 марта в полдень состоялось чрезвычайное заседание Государственного совета, на котором государственный секретарь Е. А. Перетц зачитал этот манифест, явившийся первым документом вступившего на престол императора. Он извещал Россию о смерти царя-освободителя и о воцарении Александра III, который брал на себя обет посвятить всю свою жизнь «попечениям о благоденствии, могуществе и славе России». Одновременно с этим манифестом, одним из первых актов царской воли молодого государя стал обнародованный указ Сенату от 1 марта о приведении крестьян к присяге. Многие не без удивления узнали из этого указа, что русский крестьянин впервые призывался принести верноподданническую присягу своему царю. Первое царствование крестьянин встречал как гражданин земли Русской, а не бесправный раб, не крепостной или холоп, знающий только одну власть — своего барина, только ему обязанный верностью и повиновением.
Ровно в час дня в Зимнем дворце прошёл так называемый выход воцарения: государь и императрица вышли не только заплаканные, но, можно сказать распухшие от слёз. Александр III был в общегенеральском мундире, императрица Мария Фёдоровна в белом платье с бриллиантовой диадемой на голове. Наследник престола Николай Александрович в мундире Преображенского полка следовал непосредственно за августейшими родителями. Далее в шествии участвовали остальные члены царской семьи.
Несмотря на явное волнение, императорская чета весьма милостиво раскланивалась на обе стороны. Проходя мимо караулов, Александр III останавливался и приветствовал войска краткими речами.
В большой дворцовой церкви, куда проследовали кроме царской семьи члены Государственного совета, сенаторы, статс-секретари, высшие придворные и военные чины, министр юстиции прочитал манифест, после чего духовник императорской четы Бажанов во всеуслышание произнёс присягу на верность подданства, которая повторялась вполголоса всеми присутствующими. По возвращении из церкви во внутренние покои Александр III выходил к представлявшимся ему отдельно Государственному совету (в Малахитовом зале), Сенату (в Концертном зале) и свите. Каждый раз император обращался с краткой речью, в которой благодарил за верную службу покойному государю, выражал надежду, что заслужит такое же доверие и расположение, какими пользовался почивший родитель.
Вот как описывает Перетц приём Александром III членов Государственного совета: «Государь вышел в 2 часа. Прежде всего он подошёл к стоявшему во главе совета великому князю Константину Николаевичу и подал ему руку. Великий князь обнял государя, который в свою очередь обнял его. Затем Его Величество произнёс с некоторою расстановкою и чрезвычайно взволнованным голосом приблизительно следующее: «Господа! Душевно сожалею, что я лишён возможности передать вам по поручению самого покойного государя его благодарность. Смерть постигла его так внезапно, что он не мог ничего сообщить мне перед кончиной. Но, зная его чувства к вам, я смело могу взять на себя выражение вам от его имени благодарности за честную и усердную службу, которую вы в продолжение стольких лет оправдали доверие незабвенного императора. Я до сих пор не имел ещё возможности заслужить любовь и доверие ваши; но надеюсь, что вы перенесёте на меня те чувства, которые питали к моему родителю, что буду достоин их и, трудясь вместе с вами, принесу пользу России! Да поможет мне Бог! Ещё раз благодарю вас всех от имени моего батюшки».
По произнесении этих слов государь подошёл к великому князю Михаилу Николаевичу, горячо обнял его, пожал руку принцу Ольденбургскому и некоторым другим старейшим членам Государственного совета, поклонился всем и ушёл» (208, с. 25). Через два дня после покушения Воронцов-Дашков посылает взволнованное письмо Александру III, в котором умоляет его не рисковать и переехать в Зимний дворец, чтобы не подвергать себя опасности во время ежедневных передвижений из Аничкова дворца. «Преступники идут напролом, — уверяет он, — но именно эти последние судороги страшны» (22, оп. 1, д. 741, л. 96—96 об.). 6 марта Валуев отмечает в своём дневнике: «Третьего дня открыта под Садовой улицей мина, которая не только могла иметь то же смертельное действие, как и снаряды 1-го числа, но, вероятно, не оставила бы и останков покойного венценосца… Государь и императрица переехали на время в Зимний дворец» (78, с. 150).
Последний путь Александра II
7 марта в одиннадцать с половиной часов утра состоялось перенесение тела Александра II из Большого придворного собора Зимнего дворца в Петропавловский собор. Почти всё население Петербурга, множество народа из окрестностей, а также прибывшие с дальних концов России провожали гроб усопшего монарха. С рассветом началось оживлённое движение на улицах. Народ валил со всех сторон сплошными массами и занял громадное пространство на всём длинном семивёрстном пути печального шествия. Дома города облеклись в глубокий траур; особенно выделялось траурное убранство здания Думы, гостиного двора и помещений иностранных посольств, выкинувших траурные флаги. Ровно в половине десятого утра, тремя пушечными выстрелами с Петропавловской крепости дан был первый сигнал для лиц, участвующих в печальной церемонии. Войска гвардии и Петербургского военного округа расположились шпалерами от Зимнего дворца до Петропавловской крепости на пути всего следования печального кортежа, кроме тех частей войск, которые участвовали в процессии. Всеми войсками командовал генерал-адъютант А. Костанда. Войска были одеты в парадную форму, в мундиры, при караульной амуниции, в глубоком трауре. В начале одиннадцатого вдоль пути шествия между Зимним дворцом и Николаевским мостом началось интенсивное движение. Лица, участвующие в процессии, спешили занять свои места. Окна и балконы домов по пути были заняты множеством людей. Начавшееся суетливое движение было как бы предвестником скорого установления порядка всего церемониала. Действительно, когда в одиннадцать часов утра раздался второй сигнал, все были на своих местах.
В это время в Большом соборе Зимнего дворца вокруг гроба императора собралась вся царская семья. По отслужении краткой литии митрополитом Исидором, в сослужении митрополитов Московского Макария, Киевского Филофея и четырёх епископов сперва вынесены из церкви ордена и регалии, затем в предшествии певчих и духовенства гроб понесли члены царской семьи.
Изголовье гроба нёс Александр III. Гроб был вынесен на Иорданский подъезд и поставлен на траурную колесницу, запряжённую восемью лошадьми в траурных попонах с императорскими гербами. Колесница имела вид балдахина из золотой парчи. Вокруг карниза балдахина был ряд букетов из страусовых перьев, а на его вершине помещалась императорская корона.
Раздался третий сигнал: удар большого колокола в Исаакиевском соборе, затем во всех церквах погребальный перезвон. Это было в половине двенадцатого.
Чтобы судить о протяжении печального кортежа, достаточно сказать, что, когда траурная колесница двинулась от Иорданского подъезда дворца, голова процессии — собственный Его Величества конвой — находилась уже в первой линии Васильевского острова. В процессии приняли участие представители учреждений, созданных только что минувшим царствованием: представители городских общественных управлений, земских учреждений, судебных установлений и крестьянского самоуправления. Из иногородних прибывших выделялись представители Первопрестольной: московский губернский предводитель дворянства граф А. Бобринский и московский городской голова С. Третьяков. Тут были студенты Петербургского университета, Медико-хирургической академии, Института инженеров путей сообщения, гимназий, реальных училищ и других учебных заведений.
57 иностранных орденов и 15 русских знаков отличия и орденов несли особы первых трёх классов. Императорское знамя нёс генерал-адъютант Грейг, щит — генерал-адъютант князь Меншиков, императорский меч на трёх подушках — граф Шувалов (бывший посол) при двух ассистентах. Короны несли: грузинскую — генерал-адъютант Семека, таврическую — генерал-адъютант Бистром, сибирскую — генерал-адъютант Глинка-Маврин, польскую — генерал-адъютант Непокойчицкий, астраханскую — граф Валуев, казанскую — действительный тайный советник Титов; государственную державу — генерал-адъютант Новосильский; государственный скипетр — граф Гейден; корону императорскую — князь Суворов. За регалиями шествовало после певчих духовенство в траурных ризах. Во время шествия войска, стоявшие шпалерами, отдавали честь, музыка играла на молитву и «Коль славен». Непосредственно за гробом шёл Александр III без пальто, в одном мундире, в общей генеральской форме с Андреевской лентой через плечо. За государем следовали, также пешком и без шинелей, члены императорской семьи, несколько правее — министр двора и свита государя. Императрица с наследником цесаревичем следовали в траурной карете. В следующих каретах ехали герцогиня Эдинбургская и великие княгини.
В целом, как отмечали очевидцы, процессия перенесения останков императора. в крепость была проведена крайне небрежно. Согласованность и стройность шествия не выдерживались, Многие чиновники разговаривали и шли не попарно, как было предписано, а кучками и даже курили. Нёсшие ордена порой обращались с ними бесцеремонно, держа, например, подушку под мышкой. До прибытия процессии к Петропавловскому собору, в нём собрались чины дипломатического корпуса, придворные дамы, генералы, не участвовавшие в кортеже, высшие гражданские чины, дворянство и купечество.
Собор преобразился. Среди храма между четырьмя колоннами был сооружён балдахин и катафалк.
Только в 2 часа 20 минут дня гроб прибыл к собору, был внесён вовнутрь членами царской семьи и поставлен на катафалк. Александр III и вся царская фамилия стояли на возвышении подле гроба. Во время внесения гроба в храм все присутствовавшие преклонили колена. То же самое было повторено при совершении панихиды, когда пелось «Со святыми упокой» и «Вечная память». По окончании панихиды, новый император и августейшие родственники благоговейно преклонились пред гробом и затем покинули собор.
Могила Александра II, согласно его желанию, выраженному задолго до катастрофы, находится рядом с гробницей недавно почившей императрицы Марии Александровны и цесаревича Николая. О том, что останки Александра II внесены под сень Петропавловского собора, столица узнала в 2 часа 20 минут по раздававшимся с крепости пушечным выстрелам.
15 марта в Петропавловском соборе прошла последняя торжественная печальная церемония погребения тела почившего императора Александра II.
Отклики на смерть Александра II
Следует отметить, что гибель царя-освободителя мощным резонансом прокатилась по всей стране и нашла широкое отражение в отечественной прессе. И монархические и либеральные органы печати подробно комментировали происходящие события и не скупились на различные советы, рекомендации и пожелания.
Выразительница охранительных взглядов газета Каткова «Московские ведомости» настойчиво требовала усиления государственного начала: «По мере того как ослабляется действие законной власти, нарождаются дикие власти… вместо явного правительства появляются тайные». Ответственность за убийство императора 1 марта газета возложила не столько на «ничтожную кучку ошалелых мальчишек», сколько на общество в целом, которое, «Гоняясь за разными видами либерализма, не понимая сущности свободы, попало в… духовное рабство».
На события 1 марта повсеместно откликнулись земские и городские учреждения, многочисленные профессиональные объединения, высшие и средние учебные заведения.
Многие земства представили новому монарху верноподданнические адреса с изъявлением глубокого сочувствия и заявлением о полной поддержке царя и правительства и готовности «пойти на борьбу с крамолой». По данным историка Б. Б. Веселовского, с адресами к Александру III обратились 31 уездное и 7 губернских земств. В ряде этих адресов содержались призывы к непосредственному единению царя и народа, т. е. созыву «представителей земли» (Рязанское, Тверское и др.). Экстренное московское губернское земское собрание, состоявшееся 7 марта, обратилось к молодому императору с ходатайством о сооружении в Московском кремле на средства всей земли русской памятника Александру II за его достойные дела: освобождение миллионов крестьян, создание земского и городского самоуправления, введение правого и скорого суда.
На многих собраниях принимались решения о выделении средств на сооружение храма в Петербурге на месте смертельного ранения Александра II, а также об увековечении его памяти в пределах своего края. В Финляндии, например, во многих городах была открыта подписка на памятник почившему государю, который со временем был установлен в Гельсингфорсе (Хельсинки) и сохранился до наших дней. Во всех храмах Российской империи состоялись панихиды по усопшему царю-освободителю.
Тяжёлая, мученическая кончина монарха, царствование которого было так обильно благими делами, произвела, конечно, глубокое впечатление не только на русский народ, но и за границей. Кроме немногих радикальных органов революционных партий, вся зарубежная пресса выразила громкое негодование против фанатиков-террористов и скорбь о царственном мученике. До сих пор, при подобных случаях, только главы царствующих династий выражали свои чувства: это было их исключительное право.
Относительно же постигшего несчастья 1 марта к чувствам царствующих династий присоединились чувства и народных представителей для выражения соболезнования Александру III и народу России.
Сенат и парламент Франции чествовали в погибшем царе одного из величайших реформаторов XIX столетия, даровавшего свободу миллионам рабов, и видели в нём истинного благодетеля и друга Франции.
Аналогично с Францией прислал России германский народ свои соболезнования «о лучшем друге Германии». Такие же чувства выразили итальянский парламент, греческая, голландская, английская, американская палаты, из Испании и из далёкой Бразилии. Лишь в австрийском рейхстаге не признали уместным какое-либо заявление в связи с происшедшей трагедией.
2. ПРОЕКТЫ СПАСЕНИЯ РОССИИ
Гибель царя-освободителя и вступление на престол Александра III вызвали появление ряда записок — проектов «спасения России» и совершенствования государственного управления.
Обстоятельную и в то же время противоречивую по своему содержанию записку «Задачи нового царствования» в начале марта через Победоносцева передал Александру III видный общественный деятель Б. Н. Чичерин. «Теперь, — убеждает он, — всякое ограничение власти было бы гибелью» (215, т. 1, с. 113). В то же время он предлагает привлекать «здоровые элементы», до сотни выборных от дворянства и земств в высший законосовещательный орган — Государственный совет. Главным мотивом в записке Чичерина является призыв всеми средствами, без оглядки, решительно бороться с революционным движением.
«Задача верховной власти, — рассуждает Чичерин, — состоит в настоящее время в образовании однородного, вполне согласного между собою правительства… От министров следует потребовать общей программы действий и, следовательно, совокупного обсуждения важнейших вопросов и принятия совокупных мер (162а, с. 37).
6 марта к царю с докладной запиской обратился маркиз Велепольский. Стараясь воспользоваться обстоятельствами, он предлагал расширить местную автономию и обеспечить своим польским соотечественникам признание их национальных особенностей и полную веротерпимость. Для москалей же он требовал только одного — поражающих воображение репрессий (162а, с. 41—42).
В записке Лорис-Меликову изложил свои мысли один из основоположников российского либерализма, сотрудник газеты «Голос», профессор государственного права А. Д. Градовский. Не выдвигая в ней никакой конкретной программы, он доказывал необходимость создания какой-то следственной комиссии для изучения причин возникновения нигилистического движения (162а, с. 42).
Бывший петербургский губернский предводитель дворянства А. А. Бобринский в записке, датированной 10 марта, подчёркивал: «По нашему убеждению то время, когда Россия должна быть призвана к совету, настало. Исторический вопрос необходимости того или другого представительства страны созрел» (381, 1928, т. 6(31), с. 142).
Профессор политической экономии и статистики киевского университета Д. И. Пихно в письме от 18 марта писал: «Многие у нас, как и у вас, ищут спасения в конституции. Другие, в том числе и я, утверждают, что, не создавая никаких ограничений для власти, не связывая её, нужно прежде спросить страну, призвать её только для совета, а затем уже решать, что нужно делать» (162а, с. 47).
В записке, посланной в мае, граф П. П. Шувалов считал, что одних репрессивных мер для борьбы с нигилизмом недостаточно. Необходимо привлекать выборных от земства.
Поступали различные советы царю также и из-за рубежа. Прислал письмо император Вильгельм I, внучатый дядюшка Александра III. Не отрицая пользы созыва народных представителей, престарелый император предостерегал своего внука от «подводных камней, которых необходимо избегать при даровании конституции». Он рекомендовал не вводить всеобщего избирательного права и не допускать парламент к реальному управлению государством. Практиковать трёхгодичный бюджет. Разрешить равноправность вероисповеданий. «Не допускать неограниченной свободы преподавания и печати» (162а, с. 47—48).
Не имея никакого представления об условиях российской жизни, прислал свои рекомендации префект парижской полиции Андрие. Он предложил молодому царю издать манифест, в котором объявить, что он желает дать народу гарантии благосостояния и спокойствия не только строгим сохранением существующих законов, но также реформами и постепенно расширяемой свободой, подобно тому, как это делал его усопший родитель. Никакое правительство не должно уступать перед насилием нигилистов. Есть раны, которые требуют раскалённого железа, и нигилизм из числа таких ран. «Для страшных болезней нужны страшные лекарства… Террористов следует укротить, как укрощают диких зверей… Следует купить кого-либо из нигилистов: купленный продаст и сообщников» (162а, с. 49—51). Наиболее радикальные предложения исходили всё же от «излюбленного интимного советника», как его позже окрестили, К. П. Победоносцева. Своими письмами, записками и советами изо дня в день он побуждал Александра III к более решительной и жёсткой политике. Известно, что уже 1 марта он писал новому монарху: «Вам достаётся Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы её повели твёрдою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твёрдо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак». «Не упускайте случая заявлять свою решительную волю, прямо от Вас исходящую», — напоминает он вновь уже 3 марта.
6 марта Победоносцев обстоятельно рекомендует Александру III направить правительственную машину по более правому политическому курсу. «Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, — настаивает этот «русский папа», — надобно уступить так называемому общественному мнению, о, ради бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день… Не оставляйте графа Лорис-Меликова, — вновь настаивает обер-прокурор Синода. — Я не верю ему. Он фокусник и может ещё играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведёт Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вёл игру внутренней интриги» (211, т. 1, с. 315—316).
3. КОЛЕБАНИЯ НОВОЙ ВЛАСТИ
Потревоженные внезапной кончиной Александра II, все органы великой страны постепенно входили в свою колею, и государственная жизнь, казалось, потекла обычным путём. Первые шаги молодого императора были весьма осторожны и предусмотрительны. Около двух месяцев Александр III словно выжидал, оценивал расстановку сил в правящих сферах и колебался в выборе курса своего правления.
В циркулярной депеше 4 марта русским дипломатическим представителям за границей говорилось, что «государь император посвятит себя прежде всего делу внутреннего государственного развития, тесно связанному с успехами гражданственности и вопросами экономическими и социальными, составляющими ныне предмет особых забот всех правительств» (22, оп. 1, д. 530, к. 12).
Первый дипломатический акт нового царствования был встречен образованным обществом России с признательностью за те слова, которые касались собственных внутренних дел страны. Новый монарх как бы обещал в этом заявлении проводить взвешенную прогрессивную политику.
Александр III помнил, что его покойный отец планировал 4 марта провести особое совещание, на котором следовало решить вопрос, публиковать ли правительственное сообщение о создании редакционных комиссий, предложенных Лорис-Меликовым, или же не публиковать. Это значило — продолжать ли реформы, начатые родителем, или проводить другой курс? 7 марта молодой император решил обсудить проект министра внутренних дел на Совете министров, назначив его на следующий день.
8 марта, в воскресенье, ровно неделю спустя после катастрофы 1 марта состоялось заседание Совета министров под личным руководством нового царя. Кроме обычных членов Совета министров, собравшихся в Малахитовом зале Зимнего дворца: председателя комитета министров Валуева, министров Лорис-Меликова, Милютина, Сабурова, Адлерберга, Посьета, Ливена, Абазы, Набокова, Макова, главноуправляющего вторым отделением С. Е. И. В. канцелярии Урусова, государственного контролёра Сольского, управляющего Морским министерством Пещурова, товарища министра иностранных дел Гирса, управляющего делами Совета министров Мансурова, главноуправляющего Четвёртым отделением С. Е. И. В. принца Ольденбургского, Государственного секретаря Перетца, по особому приказанию монарха были приглашены престарелый граф Строганов, Победоносцев и член Государственного совета генерал-адъютант граф Баранов. В числе собравшихся были также трое великих князей: Константин, Михаил Николаевичи и Владимир Александрович.
Большинство прибывших на совещание только перед самым началом его узнали, что обсуждаться будет предложение графа Лорис-Меликова об учреждении редакционных комиссий с участием представителей от земств и городов для разработки обширной программы новых законодательных вопросов.
В настоящее время мы имеем возможность восстановить доподлинно многие детали проведённого совещания, ибо оно нашло отражение в дневниках Валуева, Милютина и Перетца, а также в дневнике историка В. А. Бильбасова, который утверждал, что рассказ об этом заседании записан им со слов Лорис-Меликова. Впечатления об этом совещании изложены также в письме Победоносцева к Е. Ф. Тютчевой от 11 марта 1881 г.
Ровно в 2 часа дня Александр III уточнил, все ли налицо, и когда ему было доложено, что не явился только великий князь Николай Николаевич в связи с болезнью, царь вышел в Малахитовый зал и, остановясь у дверей, пригласил всех перейти в назначенный зал, через комнату от Малахитового. С каждым из проходивших император приветливо здоровался, с чувством пожимая его руку. В зале заседания стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном, вокруг которого было расставлено 25 кресел. Перед каждым креслом на столе лежали бумага и карандаш. В центре стола, спиною к окнам, обращённым на Неву, было место монарха. Напротив государя, рядом с заведующим делами совета, расположился Лорис-Меликов, который должен был докладывать свои предложения. Все остальные заняли места, как случилось. Когда все уселись за длинный стол, Александр III не без некоторого смущения сказал: «Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения одного вопроса, в высшей степени важного. Граф Лорис-Меликов, озабочиваясь возможно всесторонним рассмотрением предположений, которые будут выработаны после окончания сенаторских ревизий, а также для удовлетворения общественного мнения, докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земства и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом, который приказал обсудить её подробно в особом совещании под председательством графа Валуева, при участии моём, великого князя Константина Николаевича и некоторых других лиц. Журнал совещания, которое в сущности согласилось с проектом, был представлен Его Величеству и одобрен им. Покойный государь сделал, однако, некоторые заметки относительно частностей. Нам предстоит теперь обсудить эти заметки. Но прошу вас быть вполне откровенными и говорить мне ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь. Предваряю вас, что вопрос не следует считать предрешённым, так как и покойный батюшка хотел прежде окончательного утверждения проекта созвать для рассмотрения его Совет министров» (298, с. 32).
Далее, обратясь к министру внутренних дел, Александр III, поручил ему прочесть записку о предложениях и проект публикации в «Правительственном вестнике». Материал, зачитанный Лорис-Меликовым, был подготовлен ещё до страшного события 1 марта, поэтому первые страницы, где говорилось об успехах, достигнутых примирительной политикой последнего времени, звучали малоубедительно во время «между панихидного заседания». В этом месте Александр III, прерывая чтение, справедливо заметил: «Кажется, мы заблуждались». Затем Лорис-Меликов изложил недостатки в местном управлении и высказал необходимость разработки важных законодательных проектов. Для того чтобы проекты эти были реальными и эффективными, он предлагал учредить особую редакционную комиссию, в которой кроме должностных лиц правительственных ведомств участвовали бы представители земства (по два от каждой губернии) и городов (по одному от каждого губернского города и два от столиц). Комиссия должна подразделяться на отделы для первоначального обсуждения отдельных проектов, а затем соединиться в общее собрание под председательством лица, назначенного императором. Выработанные таким образом проекты должны быть внесены на рассмотрение Государственного совета, права которого остаются без всякого изменения. В проекте публикации выражена была сущность изложенного в записке, причём сказано было, что предложенные меры одобрены покойным государем и утверждены царствующим императором. Чтение Лорис-Меликовым предлагаемых для обсуждения документов продолжалось более часа.
Как явствует Д. А. Милютин, ему сначала казалось, что проходившее заседание будет «одною формальностью», поскольку дело получило уже высочайшее одобрение покойного императора и ныне царствующего государя, председательствовавшего в секретной комиссии и подписавшего её заключение. Однако же произошло другое. В ходе обсуждения чётко определились две различные тенденции, два подхода к решению насущных вопросов государства: либеральный, реформаторский и консервативный, реакционный. Первому высказать своё мнение Александр III предложил сидевшему рядом с ним графу Строганову. «Ваше Величество, — заявил этот старый аристократ, обращаясь к Александру III, — предполагаемая вами мера, по моему мнению, не только несвоевременная при нынешних обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредная. Мера эта вредна потому, — уверял он, — что с принятием её власть перейдёт из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде. В последнее время и без предполагаемой новой меры власть значительно ослабла, в журналах пишут бог знает что и проповедуют невозможные доктрины». Речь графа прерывалась репликами Лорис-Меликова. В заключение Строганов сказал: «Путь этот ведёт прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России…»
На это император сочувственно признался: «Я тоже опасаюсь, что это — первый шаг к конституции» (там же, с. 33). Затем Александр III предложил выступить Валуеву.
«… Я, с моей стороны, — заметил председатель Комитета министров, — не могу разделить тех опасений, которые только что были высказаны глубокоуважаемым мною графом Сергеем Григорьевичем. Предполагаемая мера очень далека от конституции. Она имеет целью справляться с мнением и взглядами людей, знающих более, чем мы, живущие в Петербурге, истинные потребности страны и её населения, до крайности разнообразного… Вам, государь, небезызвестно, что я — давнишний автор, могу сказать, ветеран рассматриваемого предположения. Оно было сделано мною в несколько иной только форме в 1863 году во время польского восстания и имело, между прочим, привлечь на сторону правительства всех благомыслящих людей…» В целом Валуев «произнёс красноречивую речь» в пользу предложений Лорис-Меликова. Затем аналогично выступил военный министр граф Милютин. «Предлагаемая Вашему Величеству мера, — сказал он, — по моему мнению, совершенно необходима, и необходима именно теперь. В начале каждого царствования новый монарх, для пользы дела, должен заявить народу свои намерения и виды относительно будущего» (там же, с. 33—34). Милютин высказал твёрдое убеждение «в необходимости новых законодательных мер для довершения оставшихся недоконченными великих реформ почившего императора». Он напомнил также, что почти все прежние реформы разрабатывались также с участием представителей местных интересов и никаких неудобств от того не замечалось» (187, т. 4, с. 33). Министр почт и телеграфов Маков, выступивший после Милютина, пел ту же песнь, что и Строганов. Начав свою речь, он признался, что предложения графа Лорис-Меликова ему не были вовсе известны, в силу чего он не мог их продумать как следовало. «Но сколько я мог понять из записки, прочитанной министром внутренних дел, — уверял он, — основная его мысль — ограничение самодержавия. Доложу откровенно, что я, с моей стороны, всеми силами моей души и моего разумения, решительно отвергаю эту мысль. Осуществление её привело бы Россию к погибели» (298, с. 36). Вслед за Маковым взял слово министр финансов Абаза. Как отмечает в своём дневнике Милютин, он «произнёс прекрасную речь, в которой, опровергнув намёки Макова на покушение ограничить самодержавную власть, объяснил, что, напротив того, призыв к деятельности представителей от земства укрепит и поддержит авторитет правительства. Абаза привёл в пример предстоящую и совершенно необходимую податную реформу, которую решительно невозможно совершить без содействия представителей от всех классов общества» (187, т. 4, с. 34).
Вынужденный выступить в прениях, Лорис-Меликов подчеркнул важность того, «чтобы на стороне правительства были все благомыслящие люди». «Предлагаемая теперь мера, — убеждал он, — может много этому способствовать. В настоящую минуту она вполне удовлетворит и успокоит общество; но если мы будем медлить, то упустим время, — через три месяца нынешние, в сущности, весьма скромные, предположения наши окажутся, по всей вероятности, уже запоздалыми» (298, с. 38).
С обширной шокирующей речью выступил обер-прокурор Св. синода Победоносцев, по словам Перетца, «бледный, как полотно, и, очевидно, взволнованный. «Ваше Величество, по долгу присяги и совести, — начал он патетически, — я обязан высказать вам всё, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как в прежние времена перед гибелью Польши говорили: «Finis Poloniae», так теперь едва ли не приходится сказать и нам: «Finis Russiae». При соображении проекта, предлагаемого на утверждение ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь, скажу более: он дышит фальшью…» Глубоко преданный принципам самодержавия, отстаивая его незыблемость, Победоносцев с порога отбрасывал всё, в чём чувствовал хотя бы малейшее веяние демократии. Сейчас, подобно Строганову и Макову, он увещевал, что предложения Лорис-Меликова прямо ведут к конституции по примеру Западной Европы. «Конституции, там существующие, — утверждал Константин Петрович, — суть орудие всякой неправды, орудие всяких интриг. Примеров этому множество… Нам говорят, что нужно справляться с мнением страны через посредство её представителей. Но разве те люди, которые явятся сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверяю, что нет. Они будут выражать только личное своё мнение и взгляды…» «Я думаю то же, — поддержал его молодой государь. — В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями действительных народных потребностей».
Далее, заявив, что «Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царём», Победоносцев обрушился с резкой критикой на всю систему реформ 60-х гг. Уничтожающему порицанию подверг он разного рода «говорильни» — земские, городские, судебные учреждения и печать. «И когда, государь, предлагают нам учредить по иноземному образцу новую верховную говорильню? — задал оратор риторический вопрос. — Теперь, когда прошло лишь несколько дней после совершения самого ужасающего злодеяния, никогда не бывавшего на Руси, — когда по ту сторону Невы, рукой подать отсюда, лежит в Петропавловском соборе непогребённый ещё прах благодушного русского царя, который среди белого дня растерзан русскими же людьми… В такое ужасное время, государь, — подчеркнул обер-прокурор Синода в заключение, — надобно думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносились бы новые растлевающие речи, а о деле. Нужно действовать!» (там же, с. 40). Речь Победоносцева произвела ошеломляющее впечатление на всех присутствующих и особенно на Александра III. Валуев записал в своём дневнике: «Обер-прокурор Синода сказал невозможную речь, в которой назвал всё предложенное и всё европейское (sic) величайшей фальшью» (78, с. 152). Милютин с возмущением отметил: «… Всё сказанное Строгановым, Маковым и Посьетом было бледно и ничтожно сравнительно с длинною иезуитскою речью, произнесённою Победоносцевым: это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое, огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой! Речь Победоносцева, произнесённая с риторическим пафосом, казалась отголоском туманных теорий славянофильских; это было отрицание всего, что составляет основу европейской цивилизации. Многие из нас не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз фанатика-реакционера» (187, с. 35).
Министр финансов Абаза, «как ножом в сердце поражённый» речью Победоносцева, первый пытался нейтрализовать его пылкие инсинуации. «Ваше Величество, — обратился он к императору, — речь обер-прокурора Св. синода есть, в сущности, обвинительный акт против царствования того самого государя, которого безвременную кончину мы все оплакиваем. Если Константин Петрович прав, если взгляды его правильны, то вы должны, государь, уволить от министерских должностей всех нас, принимавших участие в преобразованиях прошлого, скажу смело — великого царствования» (298, с. 40).
Выступивший с большой речью государственный контролёр Сольский, аргументировано защищал предложения Лорис-Меликова. В заключение он проницательно заметил, что Победоносцев «представил в самых мрачных красках весь ужас нынешнего положения. Но дальше этого он не пошёл. Он раскритиковал всё, но сам не предложил ничего…. Константин Петрович справедливо сказал, что во времена, подобные настоящим, нужно действовать. Нам предложен план действий. Если он не хорош, то нужно заменить его другим; но ограничиваться одною критикою и оставаться неподвижным — невозможно» (там же, с. 42—43). Выступивший затем министр путей сообщения Посьет «довольно нескладно и темно» выразил своё мнение против предложения министра внутренних дел.
Принявшие участие далее в обсуждении Сабуров, Набоков, великие князья Константин Николаевич и Владимир Александрович однозначно высказались за обсуждаемое предложение. Князь Урусов, принц Ольденбургский и князь Ливен довольно неопределённо обозначили свои взгляды, предложив ещё раз обсудить рассматриваемый проект Лорис-Меликова в Комитете министров. Граф Строганов незадолго до закрытия совещания заявил, что также не возражал бы против пересмотра в Комитете министров. Председатель же департамента законов князь Урусов, уточняя своё предложение, посоветовал обсудить проект Лорис-Меликова сначала не в Комитете министров, а в небольшой комиссии из лиц, назначенных государем. Александр III тут же на это дал согласие, предложив председательство в комиссии графу Строганову. Однако последний отказался от этой роли, сославшись на свои 86 лет, и согласился принять участие только в числе членов. Итак, молодой император, не осмелясь прямо отвергнуть проект, одобренный отцом, решил снова обсудить его «как можно основательнее и всесторонне» в особой немногочисленной комиссии, а потом и в Комитете министров. Хотя большинство выступивших на совещании (9 человек) высказались в поддержку проекта и только четверо против, тем не менее, как отмечает Милютин, «мы вышли из зала совещания в угнетённом настроении духа и нервном раздражении» (187, с. 37). Все понимали, что новый император вне всякого сомнения был целиком и полностью на стороне Победоносцева и Строганова, но не высказал своего мнения, а занял выжидательную позицию. В результате проведённого совещания на высшем бюрократическом Олимпе империи определились две противоположные, антагонистические силы: партия либеральной бюрократии — Лорис-Меликов, Абаза, Милютин и партия консерваторов во главе с Победоносцевым. Неустойчивое противостояние между двумя этими группировками, казалось, на какое-то время качнулось в пользу сторонников «новых веяний». Александр III колебался. Связываемый на первых порах ещё доверием к Лорис-Меликову, он выражает ему готовность идти по пути покойного. В это же время среди высшего чиновного люда распространяются слухи о выходе Лориса в отставку. «Победоносцев, — как отмечает Милютин 16 марта 1881 г., — злоупотребляя авторитетом старого учителя, подносит молодому царю одну записку за другою со своими фарисейскими поучениями и иезуитскими советами… Ни я, ни Лорис-Меликов, конечно, не останемся на своих местах, если возьмёт верх партия Победоносцева и комп. Также и многие другие из лучших наших товарищей должны будут сойти со сцены. Какие же люди займут их места? Какая будет их программа? Реакция под маской народности и православия!» (Там же, с. 40.)
4. ПЕРЕЕЗД В ГАТЧИНУ
27 марта Александр III из Петербурга переезжает с семьёй в Гатчину, расположенную в 46 км к юго-западу от С. — Петербурга. В свою памятную книжку царь в тот день занёс краткую запись: «Переехали с Минни и детьми на жительство в Гатчину» (22, оп. 1, д. 270, л. 31). Переезд этот был не случаен. Петербургские сановники, напуганные убийством народовольцами Александра II, высказывали опасения относительно жизни его преемника. Об этом пишут в своих мемуарах Милютин, Валуев, Богданович и др. Вспоминая этот период, С. Ю. Витте говорит, что тогда «чувство преобладало над разумом» (84, т. 1, с. 132). Чтобы представить обстановку, в которой находился молодой император в первые дни царствования, достаточно привести одно из посланий Победоносцева, искренне тревожившегося за царя. «Ради бога, примите во внимание нижеследующее. 1) Когда собираетесь ко сну, — напоминает он Александру III в письме от 11 марта, — извольте запирать за собою дверь не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной. Доверенный человек должен внимательно смотреть за замками и наблюдать, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты. 2) Непременно наблюдать каждый вечер перед сном, целы ли проводники звонков. Их легко можно подрезать. 3) Наблюдать каждый вечер, осматривая под мебелью, всё ли в порядке. 4) Один из ваших адъютантов должен бы был ночевать вблизи от вас, в этих же комнатах. 5) Все ли надёжны люди, состоящие при Вашем Величестве? Если кто-нибудь был хоть немного сомнителен, можно найти предлог удалить его…» (301, т. 1, с. 318—319).
Состояние глубокого волнения и страха императорской семьи мотивировалось также незнанием реальных сил революционеров-экстремистов. «Тревожное впечатление не укладывается, — записывает 5 марта в своём дневнике А. В. Богданович, — напротив, живёт и растёт с каждым днём. Трудно прийти в себя, опять начать прежнюю жизнь, отдаться прежним настроениям. Говорят, найдено много новых людей» (75, с. 47). Усилению тревоги и смятения в придворной среде способствовали и некоторые приближённые, намеренно преувеличивавшие опасность. Назначенный петербургским губернатором Баранов, например, распространял вокруг неправдоподобные слухи о раскрытых им новых заговорах и арестах. 15 марта Победоносцев пишет Тютчевой: «Баранов явился, едва держась на ногах. Со времени назначения он ещё не отдыхал ни днём, ни ночью. Ночью у него происходит главная работа. «Ну, завтра, — сказал он, — будет страшный день… Готовится покушение на государя и на принца прусского в четырёх местах по дороге; в одном месте, на Невском, соберутся люди, переодетые извозчиками, с тем чтобы открыть перекрёстные выстрелы». У него в руках был уже план всех предположенных действий. «… Теперь из 48 человек, которые должны действовать, 19 у меня в руках. Сейчас еду делать аресты. В эту ночь, — заключил он свой рассказ, — что ещё открою — неизвестно…» Представьте положение бедного государя, — замечает в этом письме Победоносцев, — который непременно должен был ехать сегодня в крепость, зная, что на каждом шагу его может ждать смерть».
Затем Победоносцев поведал Тютчевой о том, что перед Зимним дворцом, против Салтыкова подъезда роют по распоряжению Баранова канаву «при этом успели перерезать 17 проволок от мины» (416, 1907, кн. 2, с. 96). Таким образом, Баранов, разоблачённый вскоре из-за своего вранья, пытался доказать свою кипучую энергию в борьбе против страшного демона террора. Занимаясь розыском революционеров, Баранов ввёл досмотр пассажиров на железных дорогах, организовал заставы вокруг Петербурга и пикетирование казачьих разъездов. По его инициативе от каждого из 228 околотков столицы был избран при петербургском градоначальстве своеобразный «совет общественного спасения» в составе 25 человек. Практических результатов совет не дал. Вскоре о нём появился анекдот. Рассказывали: подписывают сначала «Совет 25-ти», и Баранов после них подписывает свою фамилию, выходит — «Совет 25 баранов». Деятельность «бараньего парламента», как его окрестили шутники, завершилась в начале лета. Некоторые исследователи считают, что совет при градоначальнике явился предшественником «Священной дружины», особенно его подкомиссия, занимавшаяся охраной царя и руководимая Воронцовым-Дашковым (см. 128, с. 311). В августе 1881 г., после упразднения С. — Петербургского градоначальства, Н. М. Баранов был назначен архангельским губернатором.
В Гатчине в загородном дворце Павла I царь провёл большую часть времени 1881-1894 гг., за что получил шутливое прозвище «гатчинский узник». Сам Александр хорошо знал и любил это место и провёл здесь в юношеские годы немало времени. Ещё в 1857 г. отец его перевёл сюда императорскую охоту и нередко брал сыновей с собой в заповедник. «Не раз задолго до 1 марта, — отмечает С. Д. Шереметев, — слышал я от него, что, если бы зависело от него, он тотчас бы переехал в Гатчину и что жизнь в Петербурге для него тягостна» (354, с. 479).
Объясняя причину переезда Александра III, его зять и двоюродный брат великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях писал: «Сформировав Совет министров и выработав новую политическую программу, Александр III обратился к важному вопросу обеспечения безопасности царской семьи. Он разрешил его единственным логическим способом — именно переехав на постоянное жительство в Гатчинский дворец… Что же касается его государственной работы, то она только выиграла от расстояния, отделявшего Гатчину от С. — Петербурга. Это расстояние дало Александру III предлог для того, чтобы сократить, елико возможно, обязанности по представительству, а также уменьшить количество визитов родственников.
Император томился на семейных собраниях. Он находил бесцельной тратой времени бесконечные разговоры со своими братьями, дядями и двоюродными братьями (50, с. 64—65). Значительно уменьшилось число различных пышных приёмов, раутов, совещаний и балов.
Всегда лёгкая на подъём Мария Фёдоровна, понимая, что переезд на новое место есть необходимое условие их жизни, сначала без особого энтузиазма отнеслась к Гатчине. В письме к матери она сообщала: «На следующий день после их отъезда (сестры и брата. — Е. Т.) мы поехали сюда (в Гатчину), что поначалу было для меня ужасно. Но сейчас, когда мы устроились довольно красиво и уютно в маленькой скромной entre sol (антресоли) в большом дворце, я начинаю находить это лучше, чем я могла ожидать, потому что здесь спокойно, и я не должна принимать так много людей…» (10, оп. 1, д. 646). Как обычно всякая перемена прокладывает путь другим переменам, и через полгода хозяйка дворца императрица Мария Фёдоровна пишет матери уже в другом стиле: «Сейчас мы снова устроились в красивой Гатчине в наших маленьких, но очень удобных комнатах, которые стали даже более красивыми, потому что я взяла только старую красивую мебель, находящуюся здесь, всю в стиле jakob, которая смотрится так красиво» (10, оп. 1, д. 647, л. 182 об.). Переезд императора в загородную резиденцию произвёл гнетущее впечатление на петербургское общество. А. А. Половцов в тот же день 27 марта записал в своём дневнике: «В городе… сожалеют, что вместо Гатчины не избрана Троицкая лавра, куда можно ехать говеть для всенародного сведения. В Гатчине будут они жить ещё уединённее, чем в Петербурге, т. е. будут слушаться одних Победоносцева и Баранова, последний своими шарлатанскими выходками восстановляет против себя всех» (583, д. 18, с. 218). Посетивший Гатчину 31 марта с докладом императору Милютин оставил нам свои впечатления об этом визите. «В Гатчине, — пишет военный министр, — поражает приезжего вид дворца и парка, оцепленных несколькими рядами часовых с добавлением привезённых из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч., и проч. Дворец представляет вид тюрьмы; никого не пропускают без билета с фотографическим на обороте изображением предъявителя. Гатчина и без того носит мрачный, подавляющий отпечаток; теперь же она производит удручающее впечатление. Их Величества живут в совершенном уединении. Объявлено, что государь будет принимать представляющихся лиц только по средам и пятницам» (187, т. 4, с. 51).
Известно, что самого Александра III усиленная охрана ставила в неудобное положение, обременяла и тяготила. И нередко охранники вынуждены были скрываться от него. «Я не боялся турецких пуль, — признавался с досадой царь, — и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране» (50, с. 65).
В то же время молодой император понимал, что спокойствие в стране — это немалое благо и во многом зависит от безопасности царской власти, уверенно исполняющей свой долг. Потеряв одного властелина России, нельзя рисковать потерять следующего. Как отмечает в своих воспоминаниях генерал Н. А. Епанчин, меры для обеспечения безопасности главы государства безусловно были необходимы, поскольку Гатчина, так сказать, поросла «травой забвения». Например, будочники, охранявшие дворцовый комплекс, стояли у своих будок с алебардами. Епанчин пишет, что ближайший к их даче будочник, добродушный чухонец, в то же время был у них дворником. Оставив алебарду в будке, он приходил на их дачу и работал как дворник, а затем вновь возвращался в свою будку. Бесспорно, такая средневековая стража не могла быть надёжной.
По указанию Воронцова-Дашкова охрана Гатчинского дворца была возложена на лейб-гвардии Кирасирский полк, занявший 11 внутренних и 19 наружных постов. Кроме того, специально выделенный полуэскадрон кавалерии выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера с 70 конными рядовыми. В первые полтора месяца пребывания монарха в Гатчине ежедневно в дворцовом карауле находилось до 170 человек. Для поддержки кирасиров в Гатчину был переброшен Терский эскадрон Собственного Его Величества конвоя, а из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти подразделения сменяли кирасиров через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего наряда. Помимо этого была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков — Сводногвардейская рота. В дополнение ко всему во время ежегодного пребывания царской семьи в Гатчине из столицы переводилась специальная дворцовая полицейская команда и отряды полиции (51, с. 5).
Случались и «перехлёсты». Так, ещё до переезда монарха были перекрыты все дачные калитки, через которые местные жители раньше ходили во дворцовый парк. Александр III, узнав об этом от Воронцова-Дашкова, сказал, что он не желает стеснять жителей и дачников Гатчины и, шутя, добавил: «Неужели же им удобнее будет лазить через забор». «В этом, — отмечает Епанчин, хотя и мелком, случае сказался и здравый смысл, и чисто русский юмор царя» (122, с. 176).
Осмотр комнат Арсенального каре дворца (комплекс залов XIX в., где жил император) без высочайшего согласия не разрешался. В порядке исключения желающим позволялось обозреть Главный корпус, представлявший залы XVIII в. Во дворце также размещалась и секретная часть, и морские минёры под руководством лейтенанта А. Смирнова для обеспечения безопасности на водах. Наряду с охраной императорскую семью в Гатчине в течение 13 лет окружал довольно широкий штат придворных служителей и свитских чинов. Эти люди выполняли специальные поручения императора, сопровождали прибывающих в Россию иностранных высочайших особ, находились «на всех выходах, парадах, смотрах… где Его Величество изволит присутствовать», несли дежурство при императоре во дворце или церемониях вне дворца. Кроме того, они принимали участие в проведении праздников, богослужений, театральных представлениях, приёмах, охотах и прогулках. «Положение о выходах при высочайшем дворе, о входе за кавалергардов, о предоставлении Их Императорским Величествам, о приглашениях на балы и другие при дворе собрания и о старшинстве придворных чинов и званий», утверждённое ещё в предыдущее царствование 13 апреля 1858 г., при Александре III было значительно упрощено. Как подметил Н. А. Вельяминов, из числа придворных и свиты помимо фрейлин графинь А. В. и М. В. Кутузовых и Е. С. Озеровой в Гатчине постоянно жили генерал-адъютант П. А. Черевин (дежурный генерал и по этой должности начальник охраны), его помощник генерал П. П. Гессе, командир сводного гвардейского полка флигель-адъютант С. С. Озеров, другие члены охраны, лейб-хирург Г. И. Гирш и воспитатели августейших детей. «Даже гофмаршал, — пишет Вельяминов, — бывал наездами. Кроме того, в Егерской слободе зимой жил начальник Императорской охоты генерал-адъютант Д. Б. Голицын с семьёй и ловчий государя Диц. Фрейлины помещались в нижнем этаже «арсенального каре», все остальные, как живущие, так и часто приезжавшие, имели свои квартиры в так называемом кухонном каре; там же было и помещение дежурного флигель-адъютанта и столовая для приезжавших. П. А. Черевин занимал 3-4 комнаты рядом со своей канцелярией, ведавшей охраной, и пользовался особыми правами: ему полагался в его квартире стол от двора на то число персон, которые он указывал» (394, т. 5, 1994, с. 279—280).
В определённой мере лицам высочайшего двора было вверено спокойствие империи. Молодой император, или гатчинский «военнопленный революции», как называли его классики марксизма, спутал на время все революционные карты. Мучимые страстями души были нейтрализованы, и «Гатчинский дворец стал наконец тем, чем он должен был быть, — местом трудов самого занятого человека России» (50, с. 65). Для нас небезынтересен и сам облик молодого императора в этот период. Хорошо нам известная А. Ф. Тютчева, бывшая многие годы фрейлиной императрицы Марии Александровны, встретившись в конце марта 1881 г. с Александром III, оставила нам о нём своё довольно любопытное впечатление. «Я знала государя с детства… — характеризует Александра А. Ф. Тютчева, — с этого раннего возраста отличительными чертами его характера всегда были большая честность и прямота, привлекающие к нему общие симпатии. Но в то же время он был крайне застенчив, и эта застенчивость, вероятно, вызывала в нём некоторую резкость и угловатость… В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределённое, неуверенное… Теперь… у него появился этот спокойный и величественный вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твёрдость и ясность в словах, кратких и отчётливых, — одним словом, это свободное и естественное величие, соединённое с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его… не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере, отчасти, в отношении огромной тяжести, падающей на его богатырские плечи; в нём видны такая сила и такая мощь, которые дают надежду, что бремя, как бы тяжело оно ни было, будет принято и поднято с простотой чистого сердца и с честным сознанием обязанностей и прав, возлагаемых высокой миссией, к которой он призван Богом. Видя его, понимаешь, что он сознаёт себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти» (322а, с. 226—227).
Конечно, молодой государь не испытывал надежд, что террористы обойдут его своим «вниманием», и продолжал появляться на людях, сознавая, что самые строгие полицейские меры не смогут полностью гарантировать его безопасность. Напомню, что Александру III очень часто приходилось покидать Гатчину. Ежегодно в летнее время, как правило, на полтора месяца он переезжал с семьёй в Александрию, часть Петергофа, где продолжал трудиться, затем на три недели они отправлялись в Данию к родственникам императрицы.
По возвращении в Россию государь на некоторое время отправлялся в Крым, в обожаемую всеми членами его семьи Ливадию. Здесь, кстати, со временем была отмечена серебряная свадьба царской четы.
Когда императорская семья приезжала в Петербург, то резиденцией её был не Зимний, а Аничков дворец.
Императору кроме вышеназванных поездок приходилось нередко выезжать в различные места России, а также за границу, присутствовать практически на всех крупных учениях и смотрах войск, посещать многочисленные учреждения. В июле 1881 г. он побывал в Нижнем Новгороде, Костроме, Ярославле, Рыбинске, в августе — в Данциге для свидания с германским императором. В сентябре 1882 г. царь провёл смотр войскам Московского военного округа, тогда же в Первопрестольной посетил Всероссийскую художественно-промышленную выставку. В 1883 г. после возвращения с коронования в Москве присутствовал на открытии Свирского и Сяського каналов. В июне 1884 г. Александр III побывал в Финляндских шхерах, в июле — на закладке броненосного крейсера «Адмирал Нахимов», происходившей на Балтийском механическом заводе в Чекушах. В августе — сентябре того же года с семьёй совершил поездку в Вильно, Варшаву, крепость Новогеоргиевск и затем в Скерневицы, где встречался с императорами Германии и Австрии. В июле 1885 г. монарх побывал в Финляндии, в августе в Австрии, в Кремзире на встрече с императором австрийским. В марте — мае 1886 г. посетил юг России, в Николаеве присутствовал при спуске второго нового броненосного стального двухвинтового корабля «Екатерина II», в Москве провёл смотр войск. В августе — сентябре того же года император находился в Брест-Литовске на манёврах войск Виленского и Варшавского округов. В апреле 1887 г. посетил столицу Войска Донского — Новочеркасск, а в ноябре — Берлин. В августе — октябре 1888 г. правитель государства присутствовал на манёврах войск Харьковского и Одесского военных округов под Елисаветградом близ посада Новая Прага, а затем побывал в Спале, на Кавказе и Севастополе. Как видим, Александр III не был «гатчинским затворником», как его изображали раньше, а вёл довольно активный образ жизни.
5. ГАТЧИНСКИЙ ДВОРЕЦ
Гатчинский дворец, ставший резиденцией Александра III, при первом знакомстве с ним, действительно, оставляет впечатление романтической таинственности и суровости. Своим внешним обликом и расположением он напоминает крепость, подготовленную к обороне в условиях длительной осады. По мере более близкого знакомства с дворцом и прилегающим к нему прекрасным водным парком, это впечатление постепенно улетучивается.
Известно, что Гатчина в 1765 г. была подарена Екатериной II своему фавориту графу Г. Г. Орлову. Дворцово-парковый ансамбль формировался в живописной холмистой местности вокруг цепочки озёр — Белого, Чёрного, Серебряного и других. В 1766-1781 гг. архитектор Антонио Ринальди построил к западу от Серебряного озёра и Карпина пруда главное сооружение ансамбля — 3-этажный прямоугольный в плане дворец в стиле раннего классицизма. На углах паркового фасада размещались две пятигранные башни и два боковых корпуса, соединённые с дворцом полуциркульными галереями. На южной правой — Часовой башне — были установлены часы-куранты, на левой — Сигнальной — поместили громоотвод, который позже перенесли на городскую каланчу. Передний фасад дворца чрезвычайно прост и скромен. Уроженец Италии Ринальди по традиции своих земляков-зодчих не стал штукатурить стены дворца, как это было принято в Петербурге, а сохранил открытой красивую фактуру известняка серовато-жёлтого оттенка, добывавшегося неподалёку, в деревнях Пудость, Парица и Черница. Характерной особенностью этого камня является способность изменять цвет в зависимости от погоды или от времени года. В яркий солнечный день стены дворца кажутся золотистыми, а в пасмурную погоду они приобретают холодный стальной оттенок. Строгому внешнему облику дворца Ринальди намеренно противопоставил изысканную и утончённую внутреннюю отделку. Екатерина II, проявлявшая живой интерес к ходу строительства и к своему фавориту, многократно посещала Гатчину.
После смерти графа Орлова в апреле 1783 г. Екатерина II выкупила Гатчину назад и в августе того же года подарила своему сыну Павлу Петровичу. В этом сказалась злая ирония судьбы. Павел, испытывавший ненависть к братьям Орловым и считавший их главными виновниками гибели своего отца, получает в дар именно орловскую усадьбу, которая становится его любимым местопребыванием. Наступила новая пора в истории этого удивительного пригорода Северной столицы. Павел превратил бывшую орловскую мызу в своё маленькое государство. В течение 13 лет, ожидая своего звёздного, коронного часа, «гатчинский затворник» отрабатывал здесь модель будущей империи с чёткой регламентацией и беспрекословным повиновением. Художественный образ дворцово-паркового ансамбля Гатчины претерпел существенные изменения после поездки цесаревича Павла Петровича с супругой Марией Фёдоровной в Европу. Особо благоприятное влияние оказало посещение Франции. Под руководством архитектора Викентия (Винченцо) Бренна перестраивается дворец и возводятся новые парковые сооружения. По наблюдению проницательного знатока Гатчины архитектора Н. Е. Лансере дворец в облике своём запечатлел противоречивость и двойственность характера его нового хозяина — «русского Гамлета», умевшего быть обворожительным, надменным, суровым до жестокости и сентиментальным до умилённости. Так и в городе, его строениях можно увидеть суровую строгость и очаровательное изящество, угрюмость и сухое однообразие, великолепие и изысканность. На шестой день после восшествия на престол Павел издал указ, где провозглашалось: «Собственную нашу мызу, переименовав городом, повелеваем управление его с уездом…» (314, с. 179). Таким образом, Гатчина 11 ноября 1796 г. стала 320-м городом великой империи.
Бывшая усадьба превращается в одну из главных резиденций Павла, куда он переводит купцов и мещан из упразднённого города Рождественска. Гатчина трансформируется в образцовый город-крепость, где создаются условия для определённого рода занятий. Возводятся стекольный, фаянсовый, полотняный заводы и различные мастерские. Открыты были также госпиталь, аптеки, гимназия, военно-сиротский дом для солдатских детей. Павел отличался и веротерпимостью, при нём в Гатчине помимо православных храмов были созданы лютеранская кирха и католический костёл.
Продолжались работы по благоустройству дворца. По замыслу В. Бренна произвели надстройку боковых корпусов, устроили сквозные галереи первого этажа, застеклили аркады и др. Дворец приобрёл более строгий, внушительный, близкий к крепости облик. Внутри он превратился в подлинную сокровищницу произведений искусства. Из Эрмитажа сюда было переправлено 168 картин, старинное оружие, античные статуи, французские гобелены. Зелёный луг перед дворцом был превращён в плац — парадную площадь с каменными бастионами и подъёмным мостом. В это же время воплощаются оригинальные «затеи» Николая Львова. Венцом деятельности его стал Приоратский дворец у Чёрного озёра (1797-1797) — изящный, западноевропейского типа «замковый ансамбль из умятой земли» с высокой каменной башней. Как отмечают знатоки, он стал единственным в мире образцом применения в строительстве землебитной техники. Это «земляное игуменство», или католический монастырь предназначался для учреждённого в России в 1797 г. великого приорства Мальтийского ордена. Возглавлял его приор (игумен) француз Конде, которого Павел I пригласил в Гатчину. Сам же правитель России принял титул великого магистра Мальтийского ордена. Павел I считал, что Мальтийский орден поможет ему преодолеть растущее влияние идей французской буржуазной революции. Однако выдворенные с Мальты иоанниты — члены духовно-рыцарского ордена, в холодную Россию не приехали. И Приоратский дворец так и не использовался по своему прямому назначению.
К началу XIX столетия дворцово-парковый ансамбль Гатчины становится подлинным шедевром ландшафтного искусства. Он состоит из четырёх крупных массивов общей площадью более 700 га, зелёным кольцом опоясывающих Гатчину: Дворцовый, Приоратский парки, Зверинец и Сильвия: На территории парков находится система прекрасных озёр со множеством островов и протоков. Соединённые руслами рек Гатчинки и Колпанки, озёра придают удивительную, поэтическую гармонию всему дворцовопарковому ансамблю, его павильонам, мостам, воротам, террасам и видовым площадкам. Подмечено, что озёра нередко излучают особый свет, мистическое сияние, как правило, в туманную или дождливую погоду. В создание парков Гатчины свой вклад внесли мастера Д. Шпарро, Д. Хекет, Ф. Гельмгольц.
Парк украшается мифологическими и жанровыми статуями русских и итальянских мастеров. Возникают новые мосты, паромы, водоёмы. Появляются инженерные сооружения, подпорные стены, насыпные террасы, облагораживающие рельеф. По озёрам курсировала флотилия из двух яхт и многих малых судов.
После гибели Павла I до 1828 г. Гатчина принадлежала вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, затем Николаю I. В 1845-1857 гг. здание Гатчинского дворца подверглось частичной перестройке. По проекту архитектора Р. Кузьмина была увеличена высота флигелей, надстроены Часовая и Сигнальная башни, заново отделан ряд помещений.
1 августа 1851 г. перед фасадом главного дворца на place d’Honner по повелению Николая I был установлен бронзовый памятник Павлу I по модели скульптора Ивана Витали. По свидетельству современников, «при открытии этого памятника Александр III, тогда ещё маленький мальчик, стоял в форме павловского солдата почётным часовым. Думал ли он в то время, что ему придётся впоследствии царствовать и резиденцией своей избрать именно этот заброшенный многие годы дворец» (51, с. 11). Через 30 лет это стало реальностью.
Александр III с семьёй, как говорилось выше, разместился в Арсенальном каре дворца. К удивлению всех, для личных апартаментов из 528 помещений дворца было выбрано несколько маленьких и невысоких комнат в так называемых антресолях, между нижним этажом и бельэтажем, где в Павловы годы, по всей видимости, размещалась лишь придворная челядь. Обыкновенный человек среднего роста легко доставал там рукою до потолка, а император был высок, тучен и любил воздух. Одни окна комнат выходили в Собственный сад, другие — в Голландский. По указанию царя эти апартаменты были украшены картинами его любимых художников — Боголюбова, Поленова, Зичи. Из всех комнат наибольшее впечатление оставляла гостиная императрицы, которая всегда была заполнена цветами, и её дети называли «комнатой ароматов». Мария Фёдоровна в письмах не раз отмечала уют комнат, напоминающих каюты, «отсутствие туалетов и стеснения». В письме к матери от 8 октября 1886 г. она сообщает: «… Живём мы здесь как кроты — вполне для себя и только по воскресеньям даём большие обеды, а обычно обедаем здесь с двумя, самое большее, с тремя лицами из живущей здесь свиты» (там же).
Царские апартаменты, по мнению телохранителей, имели бесценное достоинство: все они выходили в круговой коридор, что облегчало охрану. Срочно был заложен подземный ход из здания и установлена сложная секретная сигнализация.
Чтобы попасть в апартаменты царя надо было пройти по двум ничем не примечательным винтовым лестницам, либо по коридору от роскошной мраморной лестницы, открывающей парадные покои. Посетив дворец, приятель и в какой-то степени ментор царя В. П. Мещерский, был поражён скромной обстановкой царских апартаментов. «Я пришёл в изумление, — признавался он, — когда пройдя все залы, все гостиные и спустившись вниз по лестнице в какой-то коридор, остановлен был скороходом у одной двери и услышал от него, что это дверь в кабинет императрицы. Я вошёл в маленькую комнату, где застал императрицу в обстановке, где не было заметно малейшего признака роскоши и где никак нельзя было себе представить жилище русской царицы. После аудиенции у императрицы тем же коридором я был проведён скороходом до комнат государя. По приёмной, в которую меня ввели, я увидел те же маленькие комнаты и ту же полнейшую простоту, а когда вышедший камердинер мне сказал: «Государь Вас просит» — и я вошёл в кабинет русского государя, мне показалось, что я в комнате скромного по положению и по средствам жильца в хорошо содержимом доме» (51, с. 14). У Александра III было четыре приёмных зала и кабинет в бельэтаже Арсенального каре. Мария Фёдоровна приём своих посетителей проводила в бывших залах императрицы Александры Фёдоровны — жены Николая I. В случае особо значимых приёмов гости собирались в залах XVIII в. — Белом, Тронных, Мраморной столовой. В дни праздников или памятных дат для трапез нижних чинов и прислуги использовались третий этаж центрального корпуса и помещения Кухонного каре. По распоряжению царя в Гатчинский дворец закупались и привозились из других дворцов живопись, иконы, фарфор. Из Таврического дворца и дворцовых складов здесь разместили мебель XVIII в., в том числе и вышедшую из мастерской Давида Рентгена, бронзу лучших французских мастеров — часы, канделябры, вазы. Обстановку приёмных залов и кабинета монарх подбирал сам, о чём отмечал в памятных книжках: «Устраивал картины Зичи в Арсенале и вазы в галерее», «в 3 1/4 был в залах, устраивал старинную мебель», «устраивал образа в церкви».
Александр III ревностно относился к своим функциям правителя огромной империи. Как отмечали современники, фигура это была цельная, натура незаурядная, характер крупный. И достоинства, и недостатки имел далеко не мелкие. При росте 193 см молодой император был наделён огромной работоспособностью и физической силой Геркулеса. Он, шутя, сгибал подковы и серебряные тарелки. Однажды у себя в кабинете он согнул, а затем разогнул железную кочергу. Он никогда не показывал свою силу в присутствии чужих людей. По свидетельству Н. А. Вельяминова, Александр III «с удивительной, редкой добросовестностью и честностью исполнял свои обязанности царя-самодержца. Обязанности эти требовали громадной, почти сверхчеловеческой работы, которой не соответствовали ни его способности, ни его познания, ни его здоровье, но он работал, не покладая рук, до самой своей смерти, работал так, как редко кто другой. Эта неустанная, непосильная работа его очень утомляла…» Вставал император в семь утра, умывался холодной водой, облачался в крестьянское платье, после краткой прогулки по парку сам варил кофе в стеклянном кофейнике и, наполнив тарелку сушками, грыз их.
Мария Фёдоровна поднималась позже, заходила к нему в кабинет, два лакея вносили небольшой столик. Муж и жена завтракали вместе, обычно они ели крутые яйца и ржаной хлеб с маслом.
Затем царь принимал представлявшихся и доклады министров. Приезжавшие в Гатчину в назначенные дни с докладами и делами, как правило собирались в приёмном зале. Императрица в определённые дни принимала доклады своего секретаря, главноуправляющего Ведомством учреждений императрицы Марии, председателя Главного правления Красного Креста, начальниц институтов, представляющихся и немногих городских дам. Около часу дня царская семья собиралась ко второму завтраку в маленькой столовой в антресоле, к которому по очереди приглашались немногие из министров, имевших доклад в этот день и некоторые из придворных. Еды, конечно, там всегда было вдоволь, но, поскольку детям разрешалось садиться за стол последними после всех приглашённых, а вставать приходилось сразу же после того, как отец поднимался со своего места, они часто оставались голодными.
После завтрака державный отец «закуривал большую сигару и пил кофе в гостиной императрицы». Затем монарх занимался У себя в кабинете до 3-4-х дня или проводил время на воздухе, обычно в парке. После обеда (в 8 часов вечера), он вновь работал до 2-3 часов ночи, знакомясь с текущими документами, и приходил в спальню, когда супруга давно спала. Близким он говорил, что «его дело за него никто не сделает». Ведь каждый день на стол перед ним ложились кипы указов, приказов, докладов, которые ему следовало прочитать и подписать. Сколько раз, вспоминала младшая дочь Ольга, папа возмущённо писал на полях документов: «Болваны! Дураки! Ну что за скотина!» (112а, с. 189.) Даже находясь на отдыхе, он через день принимал фельдъегеря с бумагами, и все они на следующий день возвращались с резолюциями. Нередко посещали Гатчинский дворец-замок братья императора великие князья Алексей Александрович, Владимир Александрович с женой Марией Павловной и детьми, Сергей Александрович с Елизаветой Фёдоровной, Павел Александрович с Александрой Георгиевной, «жившей здесь вплоть до своих вторых родов, которые привели к безвременной кончине» (51, с. 7). Часто наезжала в Гатчину жена великого князя Константина Николаевича Александра Иосифовна с детьми и внуками. Все они имели свои апартаменты в Арсенальном каре дворца. Свои комнаты во дворце были также у семей герцогов Лейхтенбергских, Мекленбург-Стрелецких и принцев Ольденбургских (там же).
По свидетельству Вельяминова, по воскресным и праздничным дням все жившие в Гатчине и некоторые лица царского двора, приезжавшие из столицы, присутствовали в дворцовой церкви на обедне, а потом приглашались к завтраку, проходившему в Арсенальной зале. В эти дни на завтраке бывали все офицеры сводного полка и конвоя, представители гатчинского гарнизона, управления городом, дворцом и охотой. Обыкновенно за завтраком играл придворный оркестр по программе, составленной самой императрицей.
6. ЦАРСКАЯ ОХОТА И РЫБНАЯ ЛОВЛЯ
Известно, что охота была одним из самых любимых, захватывающих и торжественных развлечений российских самодержцев. Как и многие другие события при дворе, охота всегда сопровождалась торжественным церемониалом, подчёркивая значимость этого события в жизни царя. Поскольку главным действующим лицом царских охот был государь, то именно он являлся законодателем охотничьей моды, которой следовал весь двор.
В отличие от своего отца, Александр III не был завзятым охотником, но почитал её «за красоту действа, нежели за добычу». Как у всех охотников, у Александра III были свои любимые виды забавы. По его признанию, он предпочитал охоту на оленя, особенно при восходе солнца, когда можно любоваться картинами природы, а также животными на фоне прекрасных пейзажей.
При императорском дворе существовала с давних пор специальная егермейстерская служба, в состав которой входили егеря, псари, лесничие, ловчие, зарядчики и т. д. При Александре II в 1857 г. Гатчина стала главной охотничьей резиденцией русских царей, что оказало сильное влияние на жизнь дворца и города. Место для егерской службы было выбрано в Мариенбургской части города, на окраине дворцового парка. До наших дней сохранилась череда одинаковых домиков, специально построенных для размещения егерей с семьями. Одновременно были сооружены бесчисленные вольеры для собак, конюшни для лошадей, каретник, кухни и мастерские. Несколько позже на краю слободы возникли зверинцы для хищных зверей. Егерская слобода, замечает знаток Гатчины И. Э. Рыженко, славилась своими мастерами, которые делали чучела разных зверей, начиная от полевой мышки, повисшей в зубах лисицы, заканчивая оленем и лосем. Подобные изделия украшали Арсенальный зал дворца, в котором выставлялись также охотничьи трофеи царской семьи.
Время от времени в Гатчине проводились ружейные охоты, на которые приезжали дяди императора, Николай Николаевич и Михаил Николаевич.
Как в Гатчине, так и в её окрестностях охотились на самых разных зверей: медведей, волков, оленей, ланей, лисиц, зайцев. Из птицы чаще всего били тетеревов, фазанов, глухарей, реже — уток. Азартная Мария Фёдоровна не упускала случая побывать вместе с супругом на номерах, ожидая когда загонщики выгонят на охотников оленей или волков.
Охоты бывали довольно обильными дичью, но убитая дичь, на иностранный манер, охотникам не выдавалась.
Порой государь ездил на охоту один, в сопровождении Голицына и Дица.
Особенно красочный ритуал, прозванный дворами Европы за поэтический и красивый, совершался в Беловеже, на территории Польши, где у императора был охотничий дворец. Беловежская пуща была единственным местом в Европе, кроме Кавказа, где обитали зубры. «Обычно каждый выезд здесь, — отмечает П. В. Романов в своей занимательной книге, — превращался в торжественную акцию, со звуками фанфар и фейерверками». После завершения охоты перед дворцом во время обеда императора с гостями там раскладывали рядами доставшиеся трофеи. В первом ряду помещали дичь, убитую самим монархом (сначала зубры, затем лоси, олени, козлы, кабаны, лисицы, зайцы). Далее в таком же порядке укладывали добычу гостей. Сразу же за дичью в красных рубахах с факелами собиралась дворцовая прислуга, вокруг стояли егеря в полном охотничьем облачении, а рядом выстраивался оркестр. Державный отец с супругой и детьми в сопровождении свиты выходил из дворца после обеда под звуки рогов и оркестра, исполняющих марш, гремело «Ура!». Главный егерь подносил императору охотничью ведомость. Начинался обход добычи. Всякий раз, когда главный егерь обнажённым ножом указывал на зубров, оркестр исполнял «фанфару зубру». Аналогично исполнялась «фанфара оленю» и другому зверью. Самые мелодичные фанфары посвящались лисице и зайцу. По завершении церемонии препараторы отсекали головы крупной дичи и делали из них чучела, украшавшие затем залы дворца. Туши убитых животных раздавались крестьянам. На царскую кухню отправлялось только мясо молодых коз.
Начальник императорской охоты князь В. А. Барятинский скрупулёзно записывал результаты охот, а в конце года подводил итог. Александр III также всякий раз упоминал тех, кто был с ним на охоте, и фиксировал свои результаты в записных книжках.
Наряду с охотой император увлекался и рыбной ловлей. В связи с этим в анналах истории сохранился рассказ о визите в Россию одного из европейских послов, который был обеспокоен обострившимся франко-германским конфликтом. Министр императорского двора решился потревожить покой государя. «Ваше Величество, — обратился он, — в Европе может разразиться война». И что же он услышал в ответ? «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать». Вряд ли в этих словах можно видеть какое-либо высокомерие.
Рыбачил царь с детьми и супругой и неводом и удочкой. Но любимой забавой его была ночная рыбалка. Как вспоминал А. А. Волков, царь «выезжал на рыбную ловлю на Гатчинское озеро обыкновенно после полуночи. В лодке кроме императора находились матросы-гребцы и егерь». Позади шла ещё лодка, в которой были только одни матросы. «Егерь светил факелом, а вооружённый острогой император Александр III бил острогой по привлечённой ярким светом всплывавшей рыбе». На такую рыбную ловлю Гессе наряжал особую охрану, обычно в составе 20 человек. «Команда эта, пишет Волков, — всегда доверялась мне, причём я один имел право идти за лодкой по берегу, солдаты же, входившие в состав моей команды, обязаны были, не выпуская меня из виду, следовать за мною, скрываясь в кустах. С рыбной ловли император возвращался очень поздно, иногда даже на рассвете» (85а, с. 23). Вельяминов добавляет, что «государь любил колоть ночью рыбу в прорубях на Гатчинских прудах, очень рыбных». В среднем он ловил до двух сотен рыб. И неудивительно, что по его личным подсчётам только в 1881 г. он поймал 2974 щуки, 1599 окуней, 2417 плотвичек, 205 язей, 98 налимов и 51 карася.
7. СУД НАД ЦАРЕУБИЙЦАМИ И ИХ КАЗНЬ
26—29 марта 1881 г. состоялся суд над народовольцами — организаторами и исполнителями убийства Александра II:
А. Желябовым, С. Перовской, Т. Михайловым, Н. Кибальчичем, Г. Гельфман и Н. Рысаковым. Он стал последним крупным политическим процессом в России XIX в., на котором присутствовали корреспонденты отечественных и зарубежных газет. В зале судебного заседания находились и художники, в частности, К. Е. Маковский и А. А. Несветевич, которые оставили зарисовки участников процесса.
По оценке присутствовавших, производство суда было весьма торжественно. В определённой мере этому «способствовал висевший в зале суда портрет во весь рост покойного императора, покрытый чёрным крепом.
Председательствующим суда Особого присутствия правительствующего Сената был назначен сенатор Э. Я. Фукс, прокурорские обязанности исполнял Н. В. Муравьёв. Все подсудимые, кроме Желябова имели адвокатов.
В ходе судебного разбирательства цареубийцы не отрицали своей принадлежности к «Народной воле», были убеждены, что боролись за освобождение своего народа, пытались доказать нравственную силу своей борьбы.
В своей программной речи на суде Желябов особо отметил, что «русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами», а только после того, как было подавлено их «движение с целью мирной пропаганды социалистических идей… совершенно бескровное, отвергающее насилие».
«Весьма занимательно было выслушать этих несчастных фанатиков, — записал в дневнике Д. А. Милютин, — спокойно и почти с хвастовством рассказывавших о своих злодейских проделках, как будто о каких-нибудь подвигах и заслугах. Более всех рисовался Желябов; эта личность выдающаяся. Он прочёл нам целую лекцию об организации социалистических кружков и развил бы всю теорию социалистов, если б председатель (сенатор Фукс) дал ему волю говорить. Желябов не отпирался в своём руководящем участии в покушениях на цареубийство: и в 1879 году под Александровом, и в подкопе в Малой Садовой, и, наконец, 1 марта на Екатерининском канале. Перовская также выставляла себя с цинизмом деятельною участницей в целом ряде преступных действий; настойчивость и жестокосердие, с которыми она действовала, поражали противоположностью с её тщедушным и почти скромным видом. Хотя ей 26 лет, но она имеет вид неразвившейся ещё девочки. Затем Кибальчич говорил складно, с энергией и обрисовал свою роль в организации заговора — специалиста-техника. Он прямо объявил, что по своему характеру не считает себя способным к активной роли, ни к убийству, но, сочувствуя цели социалистов-революционеров, принял на себя изготовление составов и снарядов, нужных для приведения в исполнение их замыслов. Михайлов имел вид простого мастерового и выставлял себя борцом за освобождение рабочего люда от тяжкого гнёта капиталистов, покровительствуемых правительством. Еврейка Гельфман говорила бесцветно; она не принимала непосредственного участия в преступлении 1 марта. Наконец, Рысаков, на вид мальчишка, говорил, как школьник на экзамене. Очевидно было, что он поддался соблазну по легкомыслию и был послушным исполнителем распоряжений Желябова и Перовской. Замечательно, что все подсудимые говорили прилично и очень складно; особенно же речист и самоуверен Желябов» (187, т. 4, с. 48).
Очень близка к этой оценке запись в дневнике государственного секретаря Е. А. Перетца: «Три дня я провёл в суде над злоумышленниками первого марта, — пишет он. — Рысаков — слепое орудие. Это несчастный юноша, имевший прекрасные задатки, сбитый совершенно с толку и с прямого пути социалистами. Михайлов — дурак. Кибальчич — очень умный и талантливый, но озлобленный человек… Душа дела — Желябов и Перовская. Первый из них похож на ловкого приказчика со Щукина двора, произносящий громкие фразы и рисующийся; Перовская — блондинка небольшого роста, прилично одетая и причёсанная, должна владеть замечательною силой воли и влиянием на других. Преступление 1 марта, подготовлявшееся Желябовым, было после его арестования приведено в исполнение по её плану и благодаря замечательной её энергии» (208, с. 54).
Страстная обвинительная речь Н. В. Муравьёва, длившаяся почти пять часов, обратила на себя всеобщее внимание. Милютин назвал её «превосходной». «Муравьёв, — заметил военный министр, — весьма талантливый молодой человек, в полном смысле слова оратор» (там же, с. 49). Также высоко оценил эту речь и Перетц: «Речь прокурора Муравьёва была очень хороша, даже блестяща» (208, с. 55).
По оценке демократических изданий, его речь была «напыщенной» и «вычурной», наполненной «небылицами». Следует признать, что иным тогда не могло быть выступление прокурора по делу об убийстве признанного всеми царя-реформатора. В то же время и обвинитель, и председатель суда находились под неусыпным оком властей. «Господа сенаторы, господа сословные представители! — начал свою речь прокурор, — призванный быть на суде обвинителем величайшего из злодеяний когда-либо совершившихся на русской земле, я чувствую себя совершенно подавленным скорбным величием лежащей на мне задачи. Перед свежею, едва закрывшеюся могилою нашего возлюбленного монарха, среди всеобщего плача Отечества, потерявшего так неожиданно и так ужасно своего незабвенного Отца и Преобразователя, я боюсь не найти в своих слабых силах достаточно яркого и могучего слова, достойного того великого горя, во имя которого я являюсь теперь перед вами требовать правосудия, виновным требовать возмездия, а поруганной ими, проклинающей их России — удовлетворения!» (107а, с. 78). В своей речи Муравьёв предельно жёстко и сурово отнёсся к подсудимым: «… Отрицатели веры, бойцы всемирного разрушения и всеобщего дикого безначалия, противники нравственности, беспощадные развратители молодости, всюду несут они свою страшную проповедь бунта и крови, отмечая убийствами свой отвратительный след» (там же, с 102).
Приговор был одинаков для всех — смертная казнь через повешение. Только Рысаков и Михайлов подали прошения о помиловании, которые были отклонены.
В день окончания судебного процесса профессор философии В. С. Соловьёв выступил в зале Кредитного общества с лекцией «Критика современного просвещения и кризис мирового процесса». Свою речь Соловьёв закончил призывом к царю помиловать участников убийства Александра II (см. 367, 1906, № 3). У большей части аудитории эта выходка вызвала взрыв оваций. Зато другая часть аудитории чуть было не избила философа.
Известно также, что ещё до суда, в марте, Л. Н. Толстой написал Александру III письмо, в котором, основываясь на Евангелии, просил о помиловании убийц и убеждал молодого венценосца не начинать своего царствования с дурного дела, а стараться душить зло добром и только добром. Александр III велел передать графу Льву Николаевичу Толстому, что, если б покушение было совершено на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не имеет права простить. Все злоумышленники были казнены 3 апреля 1881 г. в пятницу, в холодное, серое, сумрачное утро на Семёновском плацу Петербурга (ныне район, где расположен Театр юного зрителя и улица Брянцева). Только для Геси Гельфман, которая ждала ребёнка, казнь была отсрочена. Она умерла несколько месяцев спустя при родах в тюремной больнице.
Перед казнью цареубийцы содержались в доме предварительного заключения. Подполковник Дубисса-Крачак принял преступников из дома предварительного заключения и сопровождал их под конвоем до места казни по Литейному проспекту, улицам Шпалерной (ныне ул. Воинова), Кирочной (ныне ул. Салтыкова-Щедрина), Надеждинской (ныне ул. Маяковского) и Николаевской (ныне ул. Марата) до Семёновского плаца. В распоряжении его находились одиннадцать полицейских чиновников, несколько околоточных надзирателей, городовых и, сверх того, местная полиция 1, 2, 3 и 4-го участков Литейной части и 1 и 2-го участков Московской части. Конвой, сопровождавший преступников, состоял из двух эскадронов кавалерии и двух рот пехоты.
Поддержание порядка на Семёновском плацу, на месте казни с прилегающими к нему улицами, было поручено полковнику Есипову, в распоряжении которого находились шесть полицейских чиновников, много других лиц, а также местная полиция 3 и 4-го участков Московской части и 3-го участка Александро-Невской части. У дома предварительного заключения, по пути следования и на Семёновском плацу были, сверх того, усиленные наряды конных жандармов.
Для оказания помощи полиции по пути следования от войск было выделено более 15 подразделений: рота на Шпалерной улице, у дома предварительного заключения, рота на Литейном проспекте, со стороны арсенала, рота на углу Невского проспекта и Николаевской улицы, рота по Николаевской улице, у мясного рынка. В распоряжении полицмейстера полковника Есипова находились четыре роты и две сотни казаков на Семёновском плацу; две роты у входа с Николаевской улицы на плац; две роты у входа с Гороховой улицы (ныне ул. Дзержинского) на плац; одна рота у Царскосельской железной дороги и одна рота по Обводному каналу.
Войсками, собранными на Семёновском плацу, командовал начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-адъютант барон Дризен.
В 7 часов 50 минут ворота, выходящие из дома предварительного заключения на Шпалерную улицу, отворились, и спустя несколько минут из них выехала первая позорная колесница, запряжённая парой лошадей. На ней с привязанными к сиденью руками помещались два преступника: Желябов и Рысаков. Они были в чёрных, солдатского сукна арестантских шинелях и таких же шапках без козырьков. На груди у каждого висела чёрная доска с белой надписью: «Цареубийца». Юный Рысаков, ученик Желябова, казался очень взволнованным и чрезвычайно бледным. Очутившись на Шпалерной улице, он окинул взором части сосредоточенных войск и массу народа и поник головою. Не бодрее казался и учитель его Желябов. Кто был на суде и видел его там бравирующим, тот, конечно, с трудом узнал бы этого вожака цареубийц — так он изменился. Впрочем, этому отчасти способствовали перемена костюма, но только отчасти. Желябов, как тут, так и во всю дорогу, не смотрел на своего соседа Рысакова, и, видимо, избегал его взглядов.
Вскоре вслед за первой выехала из ворот вторая позорная колесница с тремя преступниками: Кибальчичем, Перовской и Михайловым. Они также были одеты в чёрные арестантские одеяния. Софья Перовская помещалась в середине, между Кибальчичем и Михайловым. Все они были бледны, но особенно Михайлов. Кибальчич и Перовская казались бодрее других. На лице Перовской можно было заметить лёгкий румянец, вспыхнувший мгновенно при выезде на Шпалерную улицу. Перовская имела на голове чёрную повязку вроде капора. На груди у всех также висели доски с надписями: «Цареубийца». Как ни был бледен Михайлов, как ни казался он потерявшим присутствие духа, но при выезде на улицу он несколько раз что-то крикнул. Что именно — разобрать было довольно трудно, так как в это самое время забили барабаны. Михайлов делал подобные возгласы и по пути следования, зачастую кланяясь на ту и другую сторону собравшейся по всему пути сплошной массе народа. Следом за преступниками ехали три кареты с пятью православными священниками, облачёнными в траурные ризы, с крестами в руках. На козлах этих карет помещались церковнослужители. Эти пять православных священников для напутствования осуждённых прибыли в дом предварительного заключения ещё накануне вечером в начале восьмого часа.
Рысаков охотно принял священника, долго беседовал с ним, исповедался и приобщился св. тайн. 2 апреля Рысакова видели плачущим; прежде, он зачастую в заключении читал св. Евангелие. Михайлов также принял священника, довольно продолжительно говорил с ним, исповедался, но не причащался св. тайн. Кибальчич два раза дискутировал со священником, от исповеди и причастия отказался; в конце концов он попросил священника оставить его. Желябов и Софья Перовская категорически отказались принять духовника.
Последнюю для них ночь со 2 на 3 апреля, преступники провели врозь. Перовская легла в постель на исходе одиннадцатого часа вечера; Кибальчич несколько позже — он был занят письмом к своему брату, который в настоящее время, говорят, находится в Петербурге. Михайлов также написал письмо к своим родителям в Смоленскую губернию. Письмо это написано совершенно безграмотно и ничем не отличалось от писем русских простолюдинов к своим родным. Перовская ещё несколько дней назад отправила письмо к своей матери. Желябов написал письмо к своим родным, потом разделся и лёг спать на исходе одиннадцатого часа ночи. По некоторым признакам, Рысаков провёл ночь тревожно. Спокойнее всех казались Перовская и Кибальчич…
В 6 часов утра всех преступников, за исключением Геси Гельфман, разбудили. Им предложили чай. После чая их поодиночке приводили в управление дома предварительного заключения, где в особой комнате переодевали в казённую одежду: бельё, серые штаны, полушубки, поверх которых арестантский чёрный армяк, сапоги и фуражку с наушниками. На Перовскую надели тиковое платье с мелкими полосками, полушубок и также чёрную арестантскую шинель.
По окончании переодевания их вывели на двор, где стояли уже две позорные колесницы. Палач Фролов со своим помощником из тюремного замка усаживал их на колесницу. Руки, ноги и туловище преступника прикреплялись ремнями к сиденью. Палач Фролов ещё накануне вечером, около 10 часов, прибыл в дом предварительного заключения, где и провёл ночь. Закончив операцию усаживания преступников на колесницы, Фролов со своим помощником отправился в карете в сопровождении полицейских к месту казни, а вслед за ним две позорные колесницы выехали за ворота дома предварительного заключения на Шпалерную улицу.
Мрачный позорный кортеж следовал по вышеназванным улицам. Тяжело громыхая по мостовым, высокие колесницы своим видом производили тяжёлое впечатление. Преступники сидели саженях в двух над мостовою, тяжело покачиваясь на каждом ухабе. Позорные колесницы были окружены войсками. Улицы, по которым их везли были заполнены народом.
Отчасти этому способствовали как поздний час казни, так и тёплая весенняя погода. Уже с восьми часов утра солнце осветило своими лучами громадный Семёновский плац, ещё покрытый снегом с большими тающими местами и лужами. Несметное число зрителей обоего пола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпясь тесною непроницаемою стеною за шпалерами войска. На месте казни господствовала зловещая тишина. Плац был местами окружён цепью казаков и кавалерии. Ближе к эшафоту были расположены в квадрате сперва конные жандармы и казаки, а рядом на расстоянии двух-трёх сажень от виселицы, пехота лейб-гвардии Измайловского полка.
В начале девятого часа приехал на плац градоначальник, генерал-майор Баранов, а вскоре после него судебные власти и лица прокуратуры: прокурор судебной палаты Плеве, исполняющей должность прокурора окружного суда Плющик-Плющевский и товарищи прокурора Постовский и Мясоедов, обер-секретарь Семякин.
Эшафот представлял собой чёрный, почти квадратный, помост двух аршин вышины, обнесённый небольшими выкрашенными чёрной краской перилами. На этот помост вели шесть ступеней. Против единственного входа, в углублении возвышались три позорных столба, с цепями на них и наручниками.
По бокам платформы возвышались два высоких столба, на которых положена была перекладина с шестью на ней железными кольцами для верёвок. На боковых столбах также были ввинчены по три железных кольца. Два боковых столба и перекладина на них изображали букву П. Это и была общая виселица для пяти цареубийц. Позади эшафота находились пять чёрных деревянных гробов, со стружками в них и парусинными саванами для приговорённых к смерти. У эшафота, ещё задолго до прибытия палача, находились четыре арестанта в нагольных тулупах — помощники Фролова.
За эшафотом стояли два арестантских фургона, в которых были привезены из тюремного замка палач и его помощники, а также две ломовые телеги для гробов.
По прибытии на плац градоначальника палач Фролов, стоя на новой деревянной некрашеной лестнице, стал прикреплять к пяти крюкам верёвки с петлями. Палач был одет в синюю поддёвку, как и два его помощника. Казнь над преступниками была совершена Фроловым с помощью четырёх солдат арестантских рот, одетых в серые арестантские фуражки и нагольные тулупы.
Небольшая платформа для лиц судебного и полицейского ведомств была расположена невдалеке от эшафота. На этой платформе находились во время совершения казни, представители высшего военного и судебного мира, а также корреспонденты Русских и иностранных газет, военный агент итальянского посольства и некоторые младшие члены посольских миссий. За платформой по левую сторону эшафота расположился кружок военных разных оружий.
Начиная с того места, где заканчивается Николаевская улица, на плацу, вплоть до самого эшафота, были расположены в две шпалеры казаки, между которыми следовали через плац к эшафоту позорные колесницы на место казни.
При появлении в 8 часов 50 минут на плаце преступников под сильным конвоем казаков и жандармов, густая толпа народу заметно заколыхалась. Послышался глухой и продолжительный гул, который прекратился лишь тогда, когда две позорные колесницы подъехали к самому эшафоту и остановились одна за другой между подмостками, где была сооружена виселица и платформа, на которой находились власти. Несколько ранее прибытия преступников, подъехали к эшафоту кареты с пятью священниками.
С прибытием колесниц власти и члены прокуратуры заняли свои места на платформе. Когда колесницы остановились, палач Фролов влез на первую колесницу, где сидели рядом связанные Желябов и Рысаков. Отвязав сперва Желябова, потом Рысакова, помощники палача ввели их под руки по ступенькам на эшафот, где поставили рядом. Тем же порядком были сняты со второй колесницы Кибальчич, Перовская и Михайлов и введены на эшафот. К трём позорным столбам были поставлены: Желябов, Перовская и Михайлов. Рысаков и Кибальчич остались стоять крайними близ перил эшафота рядом с другими цареубийцами. Осуждённые казались довольно спокойными, особенно Перовская, Кибальчич и Желябов, менее Рысаков и Михайлов, которые были смертельно бледны. Из них выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая физиономия Михайлова. Невозмутимое спокойствие и душевная покорность отражалась на лице Кибальчича. Желябов казался нервным, шевелил руками и часто поворачивал голову в сторону Перовской, стоя рядом с нею, и раза два к Рысакову, находясь между первой и вторым. На спокойном, желтовато-бледном лице Перовской блуждал лёгкий румянец, когда она подъехала к эшафоту; глаза её блуждали, лихорадочно скользили по толпе и тогда, когда она, не шевеля ни одним мускулом лица, пристально глядела на платформу, стоя у позорного столба. Когда Рысакова подвели ближе к эшафоту, он обернулся лицом к виселице и сделал неприятную гримасу, которая искривила на мгновение его широкий рот. Светло-рыжие, длинные волосы парня развивались по его широкому полному лицу, выбиваясь из-под плоской чёрной арестантской шапки. Все преступники были одеты в длинные чёрные халаты. Во время восхождения на эшафот террористов, толпа безмолвствовала, ожидая с напряжением совершения казни.
Как только преступники были привязаны к позорным столбам, раздалась военная команда «На караул!», после чего градоначальник известил прокурора судебной палаты г. Плеве, что всё готово к совершению последнего акта земного правосудия.
Палач и его два помощника остались на эшафоте, стоя у перил, пока обер-секретарь Попов читал приговор. Чтение краткого приговора продолжалось несколько минут. Все присутствующие обнажили головы. По прочтении приговора забили мелкою дробью барабаны; барабанщики разместились в две линии перед эшафотом лицом к осуждённым, образовав живую стену между эшафотом и платформою, на которой стоял прокурор, градоначальник и другие должностные лица. Во время чтения приговора, взоры всех преступников были обращены на г. Попова, ясно прочитавшего приговор. Лёгкая улыбка отразилась на лице Желябова, когда по окончании чтения приговора палач подошёл к Кибальчичу, давая дорогу священникам, которые в полном облачении, с крестами в руках, взошли на эшафот. Осуждённые почти одновременно подошли к священникам и поцеловали крест, после чего они были отведены палачами каждый к своей верёвке. Священники, осенив осуждённых крёстным знамением, сошли с эшафота. Когда один из священников дал Желябову поцеловать крест и осенил его крестным знамением, тот что-то шепнул священнику, поцеловал горячо крест, тряхнул головой и улыбнулся.
Наигранная бодрость не покидала Желябова, Перовскую, а особенно Кибальчича до минуты надевания белого савана с башлыком. До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею. Рысаков стоял неподвижно и смотрел на Желябова всё время, пока палач надевал на сотоварищей ужасного преступления роковой длинный саван висельников.
Палач Фролов, сняв поддёвку и оставшись в красной рубашке, начал с Кибальчича. Надев на него саван и наложив вокруг шеи петлю, он притянул её крепко верёвкою, завязав конец её на правом столбе виселицы. Потом он приступил к Михайлову, Перовской и Желябову. Желябов и Перовская, стоя в саване, потряхивали неоднократно головами. Последний по очереди был Рысаков, который, увидав других облачёнными в саваны и готовыми к казни, заметно пошатнулся; у него подкосились колени, когда палач быстрым движением накинул на него саван и башлык. Во время этой процедуры барабаны, не переставая, били мелкую, но громкую дробь. В 9 часов 20 минут палач Фролов, окончив все приготовления к казни, подошёл к Кибальчичу и подвёл его на высокую чёрную скамью, помогая войти на две ступеньки. Палач отдёрнул скамейку и преступник повис в воздухе. Смерть постигла Кибальчича мгновенно; по крайней мере, его тело, сделав несколько слабых кружков в воздухе, вскоре повисло без всяких движений и конвульсий.
Осуждённые, стоя в один ряд в белых саванах производили тяжёлое впечатление. Выше всех ростом оказался Михайлов.
После казни Кибальчича, вторым был казнён Михайлов. С ним дело обстояло сложнее. Он был повешен как бы четыре раза. Первый раз верёвка его оборвалась и он упал на ноги. Второй раз верёвка отвязалась и он упал плашмя. В третий раз верёвка растянулась. В четвёртый раз его пришлось приподнять, чтобы скорее наступила смерть, так как слабо была завязана верёвка.
За ним следовала Перовская, которая, сильно упав на воздухе со скамьи, вскоре повисла без движения, как и трупы Михайлова и Кибальчича.
Четвёртым был казнён Желябов, последним Рысаков. Этим двум пришлось промучиться больше. Фролов обоим надел петли слишком высоко, близко к подбородку, что и задержало наступление агонии. Пришлось их вторично спустить, повернуть узлы прямо к спинной кости и завязать их крепче. Причём Рысаков, будучи сталкиваем палачом со скамьи, несколько минут старался ногами придержаться к скамье. Помощники палача, видя отчаянные движения Рысакова, быстро стали отдёргивать из-под его ног скамью, а палач Фролов дал телу преступника сильный толчок вперёд. Тело Рысакова, сделав несколько медленных оборотов, повисло также спокойно рядом с трупом Желябова и другими казнёнными.
Казнь окончилась в 9 часов 30 минут. Фролов и его помощники сошли с эшафота и стали налево, у лестницы. Барабаны перестали бить. Начался шумный говор толпы. К эшафоту подъехали сзади две ломовые телеги, покрытые брезентами. Трупы казнённых висели не более 20 минут. Затем на эшафот были внесены пять чёрных гробов, которые помощники палача подставили под каждый труп. Гробы были в изголовьях наполнены стружками. На эшафот вошёл потом военный врач, который в присутствии двух членов прокуратуры освидетельствовал снятые и положенные в гроб трупы казнённых. Первым был снят с виселицы и положен в гроб Кибальчич, а затем другие казнённые. По освидетельствовании трупов, гробы немедленно накрыли крышками и заколотили. Затем они были помещены на ломовые телеги с ящиками и отвезены под сильным конвоем на станцию железной дороги для предания тел казнённых земле на Преображенском кладбище.
Вся процедура окончилась в 9 часов 58 минут. В 10 часов градоначальник дал приказ к разбору эшафота, что в было немедленно исполнено тут же находившимися плотниками, после того как палач Фролов, или, как он себя сам называет, «заплечных дел мастер», так и его помощники были отвезены в арестантских «хозяйственных фургонах тюремного ведомства» в литовский замок.
В начале одиннадцатого часа войска отправились в казармы; толпа начала расходиться. Конные жандармы и казаки, образовав летучую цепь, окружили местность, где стоял эшафот, не допуская к нему подходить черни и безбилетной публики. Более привилегированные зрители этой казни толпились около эшафота, желая удовлетворить своему суеверию — добыть кусок верёвки, на которой были повешены преступники.
Александра Викторовна Богданович отметила в своём дневнике в день казни: «У нас было много народу, каждый приходил с разными подробностями. Только один человек сказал, что видел людей, им (террористам. — Е. Т.) выражавших сочувствие, — все в один голос говорят, что толпа жаждала их казни» (73, с. 55).
8. ПРОТИВОБОРСТВО В ОКРУЖЕНИИ АЛЕКСАНДРА III
Период с 8 марта (после заседания Совета министров) до 29 апреля 1881 г. характеризуется существованием двух противостоящих сил в высших правительственных сферах. С одной стороны сложилась группа либеральной бюрократии в составе Лорис-Меликова, Абазы и Милютина, с другой — противоборствующая им во главе с Победоносцевым (на стороне которого были Посьет, Маков, Строганов) при несомненной поддержке молодого монарха. Довольно сильные ранее сторонники умеренно-либерального курса председатель Государственного совета вел. кн. Константин Николаевич и председатель Комитета министров Валуев фактически потеряли влияние. Половцов в середине марта со слов Абазы записывает в своём дневнике весть о предполагаемом увольнении вел. кн. Константина Николаевича со всех его должностей (6, л. 18, с. 208—209). Валуев сам помечает, что «с того дня (8 марта. — Е. Т.) моя роль председателя Комитета министров сохранилась по форме, но прекратилась по существу вне стен Комитета» (78, с. 154). Постепенно влияние Победоносцева и его группы возрастает. Обер-прокурор Синода становится ближайшим политическим советником и наставником Александра III. Он упорно добивается увольнения Лорис-Меликова и рекомендует вместо него на пост министра внутренних дел графа Н. П. Игнатьева.
По совету Победоносцева петербургским градоначальником вместо генерал-майора А. В. Фёдорова 9 марта назначается 44-летний ковенский губернатор генерал-майор Н. М. Баранов, бывший моряк, исключённый по суду из морской службы. Личность нового градоначальника была довольно противоречивой. С одной стороны, это был человек решительный, на редкость энергичный и инициативный, заботящийся о своих подопечных, с другой — горяч, не допускал возражений, принимал необдуманные решения. Некоторые считали, что его выдвигали исключительные обстоятельства: война, смутное время, холерная эпидемия.
С каждым днём преобладающее влияние на государственные дела начинает оказывать брат царя великий князь Владимир Александрович, «который притом выказывает чрезмерную самоуверенность». 15 марта вышел манифест о назначении регентства в случае кончины царствующего ныне монарха ранее совершеннолетия наследника престола. Во главе регенства в таком случае станет вел. кн. Владимир Александрович.
В этот период на политической сцене появляются новые лица, влияние которых быстро растёт. По рекомендации Победоносцева 24 марта на место князя А. А. Ливена министром государственных имуществ становится граф Н. П. Игнатьев, вместо А. А. Сабурова министром народного просвещения назначается барон А. П. Николаи. Перемены произошли и в персонале, окружающем императора. На место генерал-адъютанта А. М. Рылеева комендантом императорской главной квартиры назначен генерал-майор свиты Н. П. Литвинов. «Удаление Рылеева, — пишет Милютин, — надобно было ожидать: он был при покойном государе самым доверенным домашним человеком в негласной его семье; преемник его Литвинов — человек бесцветный, привыкший к роли дядьки при юных великих князьях» (187, т. 4, с. 47).
7 апреля государь объявил о назначении на должность начальника дворцовой охраны командира 2-й гвардейской пехотной дивизии графа И. И. Воронцова-Дашкова, близкого ему в прошлом человека.
Преобладающее влияние Победоносцева, Баранова и Воронцова-Дашкова, считал Милютин, угрожало самыми плачевными результатами.
В начале апреля на пост директора Департамента государственной полиции вместо барона И. О. Велио по представлению Лорис-Меликова назначен прокурор Петербургской судебной палаты В. К. Плеве. В то же время увольняется креатура Лорис-Меликова: начальник Главного управления по делам печати Н. С. Абаза, на место которого назначается князь П. П. Вяземский.
Таковы главные перестановки лиц высшей администрации, последовавшие в первые недели царствования Александра III.
Сохранение Лорис-Меликовым и его сторонниками определённого влияния и власти объяснялось отнюдь не симпатиями Александра III, а той политикой выжидания, которую он вынужден был проводить, находясь в смятении и тревоге.
Период противоборства правительственных группировок, по мнению историка П. А. Зайончковского, можно разделить на два этапа: первый — с начала марта до начала апреля и второй — с начала апреля до конца месяца. Особенностью первого этапа является полный разрыв отношений представителей одной группировки с другой после заседания 8 марта; второй этап проходит под знаком кажущегося примирения, что нашло своё наиболее полное выражение в гатчинском совещании 21 апреля.
Как отмечает Милютин, в связи с назначенным в Гатчине совещанием 21 апреля, все приглашённые министры, отправились вместе 9-часовым поездом. Кроме Милютина были гр. Лорис-Меликов, Абаза, гр. Игнатьев, бар. Николаи, Набоков и Победоносцев.
В совещании участвовал и вел. князь Владимир Александрович.
Царь открыл совещание заявлением своего желания выслушать мнения министров о том, какие следует принять меры и программу для дальнейших действий. Прежде всего он обратился к гр. Лорис-Меликову, который весьма толково изложил своё мнение о необходимости дальнейшего развития и довершения начатых в прошлое царствование реформ. После него выступил Милютин, который подтвердил соображения гр. Лорис-Меликова и развил их, указав притом, что в последние 14 лет застоя и реакции все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но, напротив того, создали массу недовольных, среди которых злонамеренные люди набирают своих новобранцев.
После Милютина государь обратился к гр. Игнатьеву, который говорил почти в том же смысле, подтвердив общую мысль частными примерами. Затем Ал. Аг. Абаза мастерски доказывал весьма смело и категорично, что действительная сила правительства выражается не «в кулаках», не в полицейском произволе, а в единстве и сплочённости министерства, в твёрдости плана его действий, в доверии государя к своим ближайшим советникам и органам. При этом Абаза прямо задел Победоносцева и его вредное закулисное влияние. Затем бар. Николаи довольно долго и скучно развивал тему о необходимости действий систематических, без увлечений и без произвола. Министр юстиции Набоков также говорил о предстоящих по судебной части улучшениях и необходимости продолжения реформ. Таким образом, все говорившие (6 министров) высказались почти в одинаковом смысле. Оставалось последнее слово за Победоносцевым, и министры, конечно, с любопытством ждали, что же на сей раз будет прорицать этот авгур. К удивлению всех, он заговорил совсем иным языком, чем в достопамятном совещании 8 марта.
Он даже начал было с того, что разделяет высказанные всеми прочими мнения о необходимости дальнейших улучшений в государственном строе, но вслед за тем сбился на свои нравоучения и прочёл проповедь о правде, честности ответственности и т. д. Эти теоретические пустозвонные фразы вызвали снова возражения и со стороны гр. Лорис-Меликова, и со стороны Милютина, а главное — от Ал. Аг. Абазы, который очень резко и категорично поставил снова вопрос о солидарности министерства, о бесполезности отвлечённых теоретических афоризмов и необходимости соглашения на практической почве. Тут было несколько раз упомянуто о пользе совещаний, подобных настоящему в присутствии самого государя, о предварительных совещаниях между министрами, независимо от Комитета министров и проч. Александр III только изредка прерывал речи отрывочными фразами; пробовал свести суждения к поставленному первоначально вопросу о том, какие следует принять сейчас неотложные меры. Но высказавшееся совершенно неожиданно единодушие в речах всех приглашённых министров отклонило совещание от предполагавшейся задачи. В конце вел. князь Владимир Александрович выступил с подготовленным письменным предложением об учреждении центральной следственной комиссии по всем делам о государственных преступлениях. Записка эта, неизвестно кем сочинённая, была тут же прочитана вслух графом Лорис-Меликовым, который возражал против заявленной мысли, доложив, что у него уже приготовлен доклад относительно дальнейшего ведения следственных дел, а потому вопрос отложен до другого раза. В заключение царь выразил своё желание, чтобы министры собирались по мере надобности для предварительных между собою совещаний по вопросам общего государственного интереса, дабы тем достигнуть желаемого единства в действиях. На первый же раз монарх предложил министрам совместно обсудить те меры, которые признаются наиболее неотложными при настоящих обстоятельствах и для окончательного обсуждения которых будет назначено вторичное совещание в его присутствии.
Таким образом, как представлялось либеральным министрам, проведённое совещание оказалось успешнее, чем они ожидали. В нём проявилось совершенно непривычное для них единство в общем взгляде министров. Даже Победоносцев, и тот приложил все старания, чтобы сгладить резкий диссонанс, отделивший его от всех прочих коллег. Во всяком случае, Милютин надеялся, что это совещание повлияет благотворно на направление мыслей молодого императора.
Абаза расценивал прошедшее ещё более радужно. Так, по словам Перетца, «Абаза считает, что наступило полное торжество Лориса и его». По мнению Абазы, Победоносцев был уничтожен, «истёрт в порошок» (298, с. 65). На обратном пути обер-прокурор, по словам Абазы, подошёл к нему и Лорис-Меликову, выразив сожаление по поводу недоразумений с заседанием 8 марта.
Победоносцев также не отрицал улучшения отношений между министрами, но изобразил это несколько иначе: «Как только ми вышли из комнаты, — пишет он Тютчевой 27 апреля, — точно очарование спало. Между министрами показалась внезапная оттепель. Абаза едва не бросился на шею ко мне: как рад, что недоразумение кончилось. Точно именинный праздник. Пошли завтракать, стали рассказывать анекдоты» (417, 1907, кн. 2, с. 99).
Исход совещания представляется обер-прокурору Синода несколько иным, нежели Абазе. «Они ехали туда в страхе, не прогонят ли их, — пишет он в этом же письме, — вернулись в торжестве невообразимом и стали говорить, что одержали блестящую победу. Над кем это? Надо мною или над государем? Пароль дан такой, что я посрамлён, и победа одержана надо мною» (там же).
Как видим, Победоносцев отнюдь не признавал своего поражения. К тому же он прекрасно был осведомлён о настроениях своих оппонентов. В этом же письме Е. Ф. Тютчевой он рассказывает о настроениях в великосветских гостиных и истолковании министром внутренних дел результатов прошедшего совещания. «Едва приехал домой Лорис, — пишет он, — как дамы (о, эти дамы!) с волнением сидевшие в гостиных, посылают спрашивать его: что? Елис [авета] Павл [овна], бывшая Эйлер, пишет ему: «Знаем, что Вам некогда, но скажите два слова: победили Вы?» Он пишет: «Да» — и отсылает записку» (там же). Таким образом, Лорис-Меликов и его сторонники торжествовали победу.
Но не все видели результаты совещания в таком радужном свете. Не бывший на совещании граф Валуев, например, узнавший подробности о нём от Абазы, приходит к другим выводам. «Из всего этого оказывается, по моему мнению, — заключает председатель Комитета министров, — что мы только вступили в новый круг недоразумений… Государь не имеет ясного понятия о том, что желалось и что решено» (78, с. 162). Валуев здесь явно заблуждался. Александр III к этому времени имел уже достаточно чёткое представление о своём внутриполитическом курсе.
Тогда же 21 апреля царь писал Победоносцеву: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма». В конце письма молодой император подчёркивает, что его брат Владимир, так же, как и он, «не допускает выборного начала» (305, т. 1, п/т 1, с. 49).
Со временем, анализируя это письмо, известный историк Ю. В. Готье, справедливо писал, что в нём «можно видеть первую фазу зарождения манифеста 29 апреля» (404, т. 2, с. 287). Несомненно, письмо державного правителя государства вселило уверенность в Победоносцева и простимулировало его к решительным действиям. По соглашению с Игнатьевым и Островским, при непосредственной помощи выписанного из Москвы Каткова, им был подготовлен и к 26 апреля отправлен Александру III проект манифеста о незыблемости самодержавия (см. 298, с. 69).
Александр III, получив этот проект, направляет его на следующий день своему брату — великому князю Владимиру Александровичу. «Посылаю тебе, любезный Владимир, — пишет монарх, — мною одобренный проект манифеста, который я желаю, чтобы вышел 29. IV, день приезда моего в столицу. Я долго об этом думал и министры все обещают мне своими действиями заменить манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а между тем шатание умов продолжается всё более и более и многие ждут чего-то необыкновенного, то я решился обратиться к Конст (антину) Пётр (овичу) Победоносцеву составить мне проект манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать и что никогда не допущу ограничения самодержавной власти, которую нахожу нужною и полезною России. Кажется, манифест составлен очень хорошо, он был вполне одобрен гр (афом) С. Г. Строгановым, который также нашёл своевременность подобного акта. Сегодня я лично прочёл манифест А. В. Адлербергу, который также вполне одобрил его. Итак дай Бог, в добрый час. Сегодня я имел объяснение с гр (афом) Адлербергом, результатом которого было, что он просится сам оставить место министра. Не смотря на то, что он очень грустен, но все объяснение и весь разговор был самый дружественный и расстались друзьями. Решили так, что останется до выбора нового министра и до окончания им всех дел по завещанию Папа. При личном свидании с тобою передам все подробности и мои намерения. До свиданья. Пришли мне обратно проект. А (лександр)» (380, 1992, №2, с. 43).
Глава восьмая ВЫБОР ПУТИ
1. МАНИФЕСТ 29 АПРЕЛЯ 1881 Г.
Окончательно все акценты были расставлены в царском манифесте 29 апреля 1881 г., в котором чётко заявлялось о незыблемости самодержавия и твёрдом правительственном курсе. Либеральные министры узнали об этом «громовом ударе» только накануне поздно вечером на совещании у графа Лориса-Меликова, куда министр юстиции Набоков привёз корректуру манифеста. «Такая неожиданная новость, — писал Милютин, — поразила нас как громом: какой манифест? Кем он изготовлен? С кем советовался государь? Сконфуженный Победоносцев объявил, что это произведение его пера: что вчера государь призвал его в Гатчину и приказал сочинить манифест с тем, чтобы сегодня он был напечатан, а завтра по прибытии государя в Петербург, обнародован… Гр. Лорис-Меликов и А. А. Абаза в сильных выражениях высказали своё негодование и прямо заявили, что не могут оставаться министрами. Я присоединился к их мнению. Набоков, Игнатьев и бар. Николаи, хотя сдержаннее, также высказали своё удивление. Победоносцев, бледный, смущённый, молчал, стоя, как подсудимый пред судьями. Расстались мы в сильном волнении» (187, т. 4, с. 63).
29 апреля царская чета приехала из Гатчины в столицу, использовав кружной путь через Тосну по Николаевской железной дороге. Намеченный парад на Марсовом поле прошёл вполне успешно. Императрица с великой княгиней Марией Павловной, как отметил военный министр, «в коляске а la Domon объезжала линии войск за государем». После завтрака у принца Ольденбургского царь с супругой, несмотря на плывущие льдины, переехал на катере через Неву, чтобы поклониться могиле покойного Александра II. Затем они побывали во временной часовне, построенной на месте его смертельного ранения, и в 3 часа отправились в Гатчину тем же кружным путём.
Внимание всех мыслящих людей в этот день приковал обнародованный манифест. Как отмечали современники, манифест «под оболочкой тяжёлой риторической фразеологии» отчасти дышал вызовом, угрозою, и в то же время не содержал в себе ничего утешительного ни для образованных классов, ни для простого народа. В начале манифеста говорилось об условиях вступления на престол и характеризовалась политика Александра III. В главной части его твёрдо определялся внутриполитический курс: «Но посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает нам стоять бодро на деле правления в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на неё поползновений. Да ободрятся же поражённые смущением и ужасом сердца верных наших подданных, всех любящих отечество и преданных из рода в род наследственной царской власти» (ПСЗ, 3 собр., т. 1, № 18). Завершался манифест призывом «всех верных подданных служить нам и государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю русскую, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения и водворению порядка и правды в действия учреждений, дарованных России благодетелем её, возлюбленным нашим родителем» (там же). Итак, торжественно провозглашался несокрушимый, прочный курс самодержавия, который не оставлял никаких надежд на дальнейшие преобразования и демократизацию жизни государства.
На просвещённые, гуманные элементы общества манифест произвёл тяжёлое, удручающее впечатление. В то же время сторонники консервативной линии, охранительных начал восторженно приветствовали опубликование манифеста. «Теперь мы можем вздохнуть свободно, — писали «Московские ведомости» Каткова. — Конец малодушию, конец всякой смуте мнений. Пред этим непререкаемым, пред этим столь твёрдым, столь решительным словом монарха должна, наконец, поникнуть многоглавая гидра обмана. Как манны небесной народное чувство ждало этого царственного слова. В нём наше спасение: оно возвращает русскому народу русского царя самодержавного» (410, 30 апреля 1881 г.). Либеральная пресса в лице «Голоса», «Страны», «Порядка» и других газет откликнулась на манифест статьями, в которых сделала вид, что не понимает действительную сущность обращения верховной власти, и выражала свои надежды на реформаторскую деятельность молодого императора. «Итак, — заключала 30 апреля «Страна», — дело преобразований, предпринятое покойным государем, освящённое его памятью, должно продолжаться».
Манифест послужил как бы сигналом к смене правительства и перегруппировке сил в верхах. 29 апреля подал прошение об отставке М. Т. Лорис-Меликов, за ним 30-го министр финансов А. А. Абаза и 12 мая — военный министр Д. А. Милютин.
Однако правительство не сразу перешло прямо к проведению открыто консервативного курса. Это сказалось в выборе либерально окрашенных преемников ушедших министров: министром внутренних дел был назначен отличившийся в звании посла в Пекине и Константинополе граф Н. П. Игнатьев, министром финансов — бывший преподаватель Александра, киевский профессор Н. X. Бунге, военным министром — бесцветный генерал П. С. Ванновский, начальник штаба Рущукского отряда, которым Александр, будучи цесаревичем, командовал в войне 1877-1878 гг.
2. «СВЯЩЕННАЯ ДРУЖИНА»
Вскоре после смерти Александра II привилегированными сторонниками самодержавия 12 марта 1881 г. была создана «Священная дружина» — конспиративная организация для охраны особы царя и противодействия революционному террору. Создание этой организации С. Ю. Витте описывает в своих воспоминаниях. Узнав о покушении на Александра II, он пишет в северную столицу Р. А. Фадееву и подаёт идею о создании сообщества порядочных людей для охраны императора и борьбы с анархистами их же методами. Фадеев подхватил эту идею в Петербурге и через графа И. И. Воронцова-Дашкова передал письмо своего племянника царю. Непосредственными руководителями конспиративной организации придворной аристократии под названием «Святая дружина» в середине марта 1881 г. стали граф П. П. Шувалов, граф И. И. Воронцов-Дашков, московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков, начальник гвардейского штаба А. А. Бобринский, князь А. П. Щербатов, П. П. Демидов, известный более под именем князя Сан-Донато. В неё вошли и другие высокопоставленные лица, близкие ко двору, даже некоторые из великих князей. Тогда же в столице, на Фонтанке в доме графа П. П. Шувалова, Витте принёс присягу в верности этому сообществу. Он был назначен главным правителем «Дружины» в Киевском районе. Витте прилежно выполнял обязанности, возложенные на него дружиной. Она имела русскую и зарубежную агентуру, применяла провокации, стремясь сбить с толку революционеров и посеять недоверие их друг к другу. По её распоряжению Витте, например, ездил в Париж для организации покушения на известного революционного народника Л. Н. Гартмана, а также принимал участие в составлении некоторых изданий охранительного порядка. «Священная дружина» насчитывала 729 человек. Общество имело ряд отделений в провинциях: в Харькове, Киеве, Нижнем Новгороде и других городах.
В Женеве якобы от имени народовольцев «Священной дружиной» издавались газеты «Правда» и «Вольное слово», которые с целью дискредитации народовольческой программы договаривались до нелепостей и призывали к революционному террору не только в России, но и во всём мире. Среди русских либералов «Священная дружина» действовала от имени фиктивных организаций «Земский союз» и «Земская лига». Остроумный М. Е. Салтыков-Щедрин осмеял это чудовищное явление в своём «Письме к тётеньке» в «Отечественных записках» в № 8 за 1881 г. Д. А. Милютин, узнав о тайных путях общества, возмутился: «Вот до чего дошло извращение нравов и понятий о чести в высших слоях петербургского общества» (187, т. 4, с. 113). Народовольцы быстро разгадали мистификации дружины и поведали об этом в своей прессе. В 1883 г. Александр III распорядился прекратить деятельность «Священной дружины», методы которой получили скандальную огласку. Кроме того, соперничая с государственной полицией, она стала ей помехой в борьбе с революционерами (см. 371а, 1916, кн. 1-6).
3. МИНИСТЕРСТВО Н. П. ИГНАТЬЕВА
Итак, 3 мая 1881 г. граф Н. П. Игнатьев по указу императора занял важнейший в империи пост министра внутренних дел, а на его место министром государственных имуществ был назначен статс-секретарь М. Н. Островский (см. 187, т. 4, с. 67). Назначение Игнатьева состоялось не без помощи Победоносцева, который, рекомендуя его на высшие посты, писал Александру III, что Николай Павлович обладает «здоровыми инстинктами и русской душой». Да и сам властитель империи отзывался о нём как о «настоящем коренном русском» (78, с. 161). Жизнь Игнатьева, насыщенная событиями, отличалась стремительным взлётом и не менее быстрым падением. Сын крупного петербургского сановника, Николай Павлович, наделённый блестящими способностями и завидной энергией, окончил Пажеский корпус первым по выпуску 1849 г. и начал службу корнетом лейб-гв. Гусарского полка.
В 1851 г. закончил Академию Генерального штаба с большой серебряной медалью. С ноября 1852 г. состоял при главнокомандующем гвардейским и гренадерским корпусами. С июня 1856 г. — военный агент в Лондоне. Тогда же у него складывается убеждение, что главным внешнеполитическим противником России является Англия. Вскоре он был командирован в Париж к послу П. Д. Киселёву и участвовал в работе Парижской мирной конференции.
В сентябре 1857 г. в результате скандала, связанного с тем, что Игнатьев во время осмотра военного музея «нечаянно» положил в карман унитарный патрон (английскую военную новинку), был вынужден покинуть Лондон. В этом же году он совершил большое путешествие по Европе и странам Ближнего Востока, посетив Вену, Белград, Афины, Константинополь, Сирию и Палестину. В 1858 г. полковник Игнатьев возглавил семимесячную миссию в Хиву и Бухару. Переговоры с хивинским ханом не дали никаких результатов. С бухарским эмиром был заключён «дружественный трактат». Русские суда получили свободу плавания по Амударье, вдвое были снижены таможенные пошлины для русских купцов, учреждено торговое агентство в Бухаре, освобождены русские пленные и высланы британские агенты. В 1859-1861 гг. генерал-майор Игнатьев находился в Китае в качестве уполномоченного с Особым поручением, вёл переговоры об утверждении китайским правительством Айгуньского договора 1858 г. После начала англофранцузской интервенции в Китае выступил посредником между воюющими сторонами и подписал Пекинский договор 1860 г., определивший восточную и наметивший западную русско-китайскую границу, а также урегулировавший русско-китайские торговые отношения. Александр II пожаловал молодому генералу звание генерал-адъютанта и Владимирскую звезду II степени. С августа 1861-го по июнь 1864 г. Игнатьев являлся директором Азиатского департамента МИД России. Вместе с Д. А. Милютиным был сторонником активных действий России в Средней Азии. С 1864 г. он посланник, а с 1867 по 1877 г. — посол в Константинополе. Активно участвовал в решении балканских проблем, неизменно поддерживал освободительное движение славянских народов. В феврале — марте 1877 г. был направлен в Берлин, Вену, Париж и Лондон с целью обеспечить нейтралитет европейских держав во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Состоял в свите Александра II во время его пребывания в действующей армии в мае — ноябре 1877 г. В 1877 г. возведён в графское достоинство, со 2 декабря — член Государственного совета.
Разработал условия и заключил Сан-Стефанский договор 1878 г. 16 февраля того же года произведён в генералы от инфантерии. Дипломатическая карьера Игнатьева закончилась после Берлинского конгресса 1878 г., где были пересмотрены условия Сан-Стефано. В 1879-1880 гг. назначался генерал-губернатором Нижнего Новгорода (на время проведения ярмарки). При молодом императоре с 25 марта 1881 г. стал министром государственных имуществ, а с 4 мая того же года — министром внутренних дел. Принято считать, что с его деятельностью на последнем посту связан постепенный переход правительства к консервативному курсу. Новый министр внутренних дел, к сожалению, получил сомнительную известность ещё в качестве русского дипломата. Как посол России в Турции он приобрёл славу «ментир-паши» (т. е. «лжеца-паши»), «отца лжи», «чёрной лисы». По словам одного тогдашнего немецкого дипломата, Игнатьеву здесь не верили «ни христиане, ни мусульмане». Желчный Е. М. Феоктистов в своих мемуарах писал: «Кому в России неизвестна была печальная черта его характера, а именно: необузданная, какая-то ненасытная наклонность ко лжи? Он лгал, вследствие потребности своей природы, лгал как птица поёт, собака лает, лгал на каждом шагу, без малейшей нужды и расчёта, даже во вред самому себе… Я ни на минуту не сомневаюсь, что у Николая Павловича была натура совершенно родственная Ноздрёву, что он вполне олицетворял собою этот тип гоголевского героя» (327, с. 199—200). «Нет сомнения, что Игнатьев — человек очень способный, — отзывался о нём Е. А. Перетц, — беда только в том, что, смекая быстро, он недостаточно обдумывает предметы» (298, с. 750). «… Когда граф Н. П. Игнатьев очутился на трудном посту преемника графа Лорис-Меликова, — вспоминал В. П. Мещерский, — он при всех своих дарованиях, при несомненном уме и при умении нравиться имел ахиллесову пяту: малое знакомство с внутренней государственной жизнью, вследствие чего он невольно, подобно графу Лорис-Меликову, легче воспринимал влияние окружавших его людей, чем отдалённые отзвуки нужд государственной жизни» (186, с. 487).
Подобно Лорис-Меликову, начало своей министерской деятельности Игнатьев ознаменовал аналогичным обращением к «общественному» мнению. 6 мая во всех газетах был напечатан его циркуляр губернаторам, в котором излагались основные цели правительства. Отметив в нём причины убийства Александра II, первой задачей правительственной политики Игнатьев поставил «искоренение крамолы». Предписывая, подобно Макову, крестьянам «не внимать вредным слухам», Игнатьев, демагогически обещал облегчение положения этого сословия. Немало обещаний было дано «обществу». Министр заверял о «дружных усилиях правительства и общества» в обеспечении «наибольшего успеха живому участию местных деятелей в деле исполнения высочайших предначертаний», о «полной неприкосновенности» прав дворян, городского сословия и «русского земства». Оценивая этот циркуляр, Д. А. Милютин подметил: «Простодушные люди говорили мне об этом документе с похвалой; я же нашёл в нём одну риторику, только фразы, уместные более в проповеди, чем в министерском формуляре» (187, т. 4, с. 68).
Борясь против крамолы, Игнатьев развернул активную деятельность департамента полиции. Особое развитие получила система провокации, когда одним из руководителей политического сыска стал подполковник Г. П. Судейкин. Со временем последний завербовал народовольца С. П. Дегаева, с помощью которого разгромил остатки исполнительного комитета «Народной воли». К лету 1882 г. на свободе, помимо скрывшихся за границу, оставался лишь один член комитета, Вера Фигнер (она была арестована в начале 1883 г.). В тесном взаимодействии с органами розыска работало судебное ведомство. Прокурор киевского военно-окружного суда генерал Ф. Е. Стрельников стал особенно известен изощрёнными приёмами для получения нужных ему показаний, за что был убит вольнослушателем Петербургского университета Н. Желваковым по поручению исполнительного комитета «Народной воли» (197, с. 170, 245).
Усиление правительственных репрессий нашло своё официальное выражение в издании «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», проведённое Игнатьевым в качестве закона 14 августа 1881 г. В соответствии с данным положением та или иная местность империи могла быть объявлена на «исключительном положении», которое позволяло административно-полицейским органам издавать особые постановления. Нарушение таких постановлений каралось административным путём: арестом до трёх месяцев или штрафом до 500 руб. при усиленной охране и до 3 тыс. руб. при охране чрезвычайной. Местным властям предоставлялось право высылать из подведомственных им районов нежелательных лиц, закрывать торгово-промышленные предприятия, учебные заведения и органы печати, приостанавливать деятельность земских собраний и городских дум, передавать судебные дела на рассмотрение военного суда.
При чрезвычайной охране они получали также право секвестра недвижимостей и наложения ареста на движимое имущество. При Министерстве внутренних дел было образовано Особое совещание, которое могло без всякого суда ссылать любое лицо сроком до пяти лет в самые отдалённые места империи. Пожалуй, французский историк А. Леруа-Болье не особенно преувеличивал, когда писал, что «Положение» предоставляет администрации права, которые «принадлежат главнокомандующему во вражеской стране».
Закон 14 августа 1881 г., введённый как временная мера, периодически продлевался и просуществовал до февраля 1917 г.
В. И. Ленин неслучайно назвал это «Положение» «фактической российской конституцией» (176, т. 21, с. 114).
Считается, что «Священная дружина», созданная весной 1881 г. при участии высокопоставленных и близких ко двору лиц, пользовалась покровительством Игнатьева. По его инициативе проводилось укрепление административно-полицейского аппарата. Была восстановлена независимость жандармерии от губернских властей. 4 сентября 1881 г. Игнатьев представил Александру III доклад о необходимости разработать проект реформы местных учреждений. Созданную для решения этого вопроса комиссию возглавил М. С. Каханов, бывший товарищем министра внутренних дел при Лорис-Меликове (см. § 4 этой главы). В 1882 г. образована межведомственная комиссия под председательством И. Д. Делянова для выработки мер по усилению надзора за молодёжью.
Игнатьев продолжал реализацию начинаний Лорис-Меликова в социально-экономической области, направленных на укрепление крестьянского хозяйства и упорядочение деятельности местного управления и самоуправления.
9 мая Александр III, рассмотрев журнал Общего собрания Государственного совета от 27 апреля, утвердил решение о переводе временнообязанных крестьян на выкуп. Им также была утверждена общая сумма ежегодного понижения выкупных платежей в 9 млн рублей и сложения недоимок в сумме 14 млн рублей (см. 147, с. 360—361). Вместе с тем государь предложил ещё раз обсудить вопрос о выкупных платежах, на совещании министров внутренних дел, финансов и государственных имуществ с участием «экспертов», приглашённых по их выбору. Состав 13 «сведущих лиц» (несколько предводителей дворянства и несколько председателей земских управ: князь Васильчиков, Галаган, Горчаков, Дмитриев, Калачов, Колюпанов, Наумов, Самарин, князь Щербатов и др.) был искусно подобран Игнатьевым. Как он писал впоследствии в докладе Александру III, работа их оказалась «настолько успешной, что их решено было пригласить в большем числе для обсуждения питейного и переселенческого дела». Второй созыв уже в составе 32 «сведущих лиц» для обсуждения этих вопросов сопровождался большой газетной шумихой. Игнатьев в своей вступительной речи заявлял, что «земские сведущие лица» призваны, дабы «самые жизненные вопросы не были решаемы без выслушивания местных деятелей». Однако ожидаемого реального значения этот сбор «сведущих людей», не принёс (см. 147, с. 361).
Наиболее трудными оказались для Игнатьева вопросы правительственной политики по отношению к крестьянству. В первые же недели после цареубийства среди крестьянства силён был слух, будто царь убит помещиками и что теперь опять закрепостят крестьян. О беспокойстве, которое эти настроения внушали правительству, можно судить по циркуляру Лорис-Меликова от 27 марта. В нём губернаторам рекомендовалось «крайне осторожно» разъяснять крестьянам, что «одно из коренных сословий русского государства», т. е. дворянство, не причастно к делу 1 марта. Манифест 29 апреля кое-где был воспринят крестьянами как манифест о переделе земель, в ожидании которого они прекращали полевые работы. Два циркуляра (23 мая и 6 июня) предписывали губернаторам «немедленный объезд тех мест, где по тем или иным обстоятельствам возможно предполагать возбуждённое настроение умов» (381, 1931, т. 45, с. 153, 160-161).
Одним из первых наскоро составленных актов в крестьянском вопросе были временные правила 10 июля 1881 г., которые имели задачей внести некоторый порядок в поток крестьянских переселений главным образом в Сибирь и на Дальний Восток. Эти правила даже не были опубликованы и по существу нисколько не облегчили условия крестьянского переселения (см. 147, с. 362).
Стремясь успокоить крестьянское движение, правящая элита в 1881-1882 гг. провела ряд финансовых мероприятий, касающихся положения крестьянства, изнемогавшего под гнётом старых и новых платежей.
28 декабря 1881 г. одновременно последовали указы об обязательном выкупе и понижении выкупных платежей. На обязательный выкуп 1 января 1883 г. должно было перейти около 1,5 млн крестьян, т. е. 15% всего количества бывших помещичьих крестьян. Выкупные платежи были понижены на 1 рубль с душевого надела, а на Украине в размере 16% с существовавшего оклада выкупных платежей. Общая сумма понижения платежей составила 12 млн руб., а за 1862-1880 гг. государство получило с крестьян по выкупной операции почти 84 млн руб. К сожалению, новые размеры выкупных платежей лишь незначительно уменьшили несоразмерность платежей с доходностью земли.
18 мая 1882 г. был утверждён закон о Крестьянском поземельном банке. Банку было предоставлено право давать специальные ссуды крестьянам на покупку земли. Этим преследовалась и политическая цель — показать крестьянам, что они могут увеличить свою земельную площадь только покупкой и должны оставить надежды на даровую прирезку земли.
Радикальное «Дело» в 1883 г. писало, что «Крестьянский банк никого уже не пугает и даже не мешает уверенности, что скоро наступит дворянская эра». Покорное правительственным веяниям «Новое время» убеждало читателей, что Крестьянский банк «есть настолько же банк помещичий», так как ту часть своей земли, которую помещики не в силах обработать, они продадут при посредстве Крестьянского банка. Вскоре и крестьяне поняли, как это было, например, в Екатеринославской губернии, что Крестьянский банк основан «для панов, чтобы сбыть крестьянам бездоходные панские земли… а затем прогнать крестьян с земли и обратно передать их господам» (79, с. 50).
Следует подчеркнуть, что задача удержать в своих руках покупаемую через Крестьянский банк землю была почти непосильной для малосостоятельного крестьянина. Цена такой земли была выше рыночной (в 1888-1892 гг. в среднем 42,6 руб. против 31,9 руб.), а платежи в банк были во многих местах выше арендной платы. При таких условиях число малоземельных покупщиков всё уменьшалось: 42% в 1884 г. и 24,7% в 1891 г. (147, с. 362).
Очевидно, к этой же категории мероприятий должен быть причислен закон 18 мая 1882 г., которым было положено запоздалое начало полной отмене подушной подати, установленной ещё при Петре I. Даже крепостники понимали, что подушная подать находилась «в противоречии» с положением 19 февраля 1861 г.
28 мая 1885 г. был издан закон о полной отмене подушной подати. В итоге этих мер казна лишилась около 52 млн рублей ежегодного дохода (около 40 млн от подушной подати и около 12 млн от понижения выкупных платежей). Существенную сумму потеряла казна также благодаря ещё ранее принятой отмене налога на соль (23 ноября 1880 г.), особенно тягостного для бедных. Для покрытия этого недобора и общего повышения доходов казны министр финансов Бунге увеличил обложение имуществ и доходов. В 1882 г. был введён налог на наследства и дарения стоимостью свыше 1 тыс. руб. Забегая вперёд, скажем, что с 1884 г. повышен в 1,5 раза государственный земельный налог и увеличен сбор с городских недвижимых имуществ; в 1885 г. установлен дополнительный сбор с доходов от торговли и промыслов и впервые введено обложение дохода с денежных капиталов. Тем не менее, когда при окончательной отмене подушной подати оказался дефицит в 15 млн руб., решено было его покрыть за счёт бывших государственных крестьян. По закону 24 ноября 1866 г. они платили оброчную подать, бывшую значительно ниже выкупных платежей. Закон 12 июня 1886 г. перевёл бывших государственных крестьян на выкуп, повысив под этим предлогом их платежи. Общая сумма новых платежей превысила прежнюю оброчную подать на 45%.
В национальной политике Игнатьев проявил себя во «Временных правилах» 3 мая 1882 г., поводом к изданию которых послужили еврейские погромы, охватившие с апреля 1881 г. Украину, Белоруссию и Польшу. Эти правила запрещали евреям селиться вне городов и местечек, а также торговать в праздничные дни.
Крупным шагом в политическом преобразовании России Игнатьев полагал созыв Земского собора, который рассматривал как исторически присущую нашей стране форму взаимодействия монарха с народом. Считается, что идею Игнатьева о созыве Земского собора навеяли видные славянофилы И. С. Аксаков и П. Д. Голохвастов. Собор должен был открыться 6 мая 1883 г. в Москве в дни коронации Александра III, Состав собора предлагалось сформировать на основе прямых выборов от крестьянства, землевладельцев и купцов. Число участников намечалось 3—3,5 тыс. человек, в том числе 2 тыс. крестьян. К маю 1882 г. Игнатьев подготовил манифест о созыве Земского собора, который первоначально был одобрен царём. Однако против проекта выступил Победоносцев, который в своём письме Александру III 4 мая 1882 г. писал, что осуществление игнатьевского проекта будет «революцией, гибелью правительства и гибелью России». В свою очередь, 11 мая в «Московских ведомостях» разразился Катков передовой, в которой то, что «эвфемистически» называют «Земским собором», провозгласил «торжеством крамолы», требованием «Нечаевых и Желябовых». Игнатьевский проект был единодушно отвергнут в созванном царём 6 мая совещании. Перетц отметил, что в совещании «участвовали кроме Игнатьева Победоносцев, Островский, Рейтерн и Делянов. Возражения были единогласные, причём не обошлось и без неприятных сцен между Победоносцевым и Островским с одной стороны и Игнатьевым — с другой. Первые два упрекали бывшего своего союзника в том, что он пошёл в разрез с теми началами, которых при низвержении Лорис-Меликова он сам признавал нужным держаться. Игнатьев защищался плохо и лгал без зазрения совести. Государь, видимо, был им недоволен» (208, с. 137).
Этим была решена судьба пятидесятилетнего Игнатьева: 30 мая 1882 г. он получил отставку.
Важно отметить, что за год игнатьевского правления в стране произошли значительные сдвиги. В борьбе с революционным движением правительство одержало заметные успехи. Крестьянское волнение не утихало, но при всей многочисленности отдельных выступлений не выходило за обычные рамки. В земстве, которое раньше служило одним из оплотов деятельности либералов, всё большую силу приобретало реакционное дворянство. Характеризуя сессии земских собраний, прошедшие в 1881-1882 гг., А. И. Кошелев писал в августе 1882 г., что на них «проявились опять казавшиеся схороненными разные крепостнические понятия и стремления» (164б, с. 271).
Уход Игнатьева дал возможность правительственному кораблю всё далее и далее разворачиваться вправо от маячившего ещё либерального курса.
Н. П. Игнатьев после отставки с поста министра более четверти века являлся членом Государственного совета и генерал-адъютантом. Сначала имел содержание в 12’000 руб. в год. Всё это время практически он был отстранён от политической деятельности и принимал участие в основном в работе общественных организаций. С 1883 г. избран председателем Общества для содействия развития русской промышленности и торговли, с 1888 г. — председателем Славянского благотворительного общества. Состоял почётным членом Русского географического общества (с 1882 г.), Вольного экономического общества (с 1894 г.), Императорского православного палестинского общества (с 1889 г.), Николаевской академии Генерального штаба (с 1897 г.). Был удостоен всех высших русских орденов, до ордена Св. Апостола Андрея Первозванного включительно. Как вспоминал его племянник А. А. Игнатьев, «закончил он жизнь полунищим, разорившись на своих фантастических финансовых авантюрах. Владея сорока имениями, разбросанными по всему лицу земли русской, заложенными и перезаложенными, он в то же время, как рассказывал мне отец, был единственным членом Государственного совета, на жалованье которого наложили арест» (136а, с. 11). Скончался Николай Павлович на 77 году жизни 20 июня 1908 г. в своей усадьбе Круподёрницы Бердичевского уезда Киевской губернии, где и был похоронен. От брака (с 1862 г.) с княжной Екатериной Леонидовной Голициной (1842-1917), дочерью камергера кн. Л. М. Голицина (правнучкой генерал-фельдмаршала светл. кн. М. И. Голенищева-Кутузова-Смоленского), кавалерственной дамой ордена Св. Екатерины, имел восемь детей.
4. КАХАНОВСКАЯ КОМИССИЯ
Важным шагом, имевшим либеральную направленность, было создание Особой комиссии для составления проектов (реформы) местного управления. Напомним, что при Министерстве внутренних дел с 1859 г. существовала Комиссия о губернских и уездных учреждениях. 4 сентября 1881 г. Н. П. Игнатьев представил Александру III доклад о назревшей необходимости коренной реорганизации всей системы уездных и губернских учреждений. Председателем комиссии для подготовки этой реформы он предложил поставить одного из ближайших сотрудников Лорис-Меликова — М. С. Каханова, которого незадолго до этого он заменил на посту товарища министра. Доклад был одобрен императором. Назначенный Александром III председателем комиссии Каханов, по свидетельству государственного секретаря Е. А. Перетца был человеком «умным, знающим и полезным» (298, с. 58). Однако император считал Каханова сторонником Лорис-Меликова и отказался в 1881 г. назначить его министром государственных имуществ. В дальнейшем предубеждение монарха определило в какой-то мере все результаты деятельности кахановской комиссии. В состав Комиссии, образованной 20 октября 1881 г., помимо Каханова вначале вошли: сенаторы Д. В. Готовцев, М. Е. Ковалевский, Ф. М. Маркус, С. А. Мордвинов, А. А. Половцов, И. И. Шамшин; товарищи министров юстиции (Э. В. Фриш), путей сообщения (А. Я. Гюббенет), государственных имуществ (А. Н. Куломзин), народного просвещения (П. А. Марков), государственного контролёра (Т. И. Филиппов), управляющего Государственным банком (П. Н. Николаев); тайные советники Н. А. Ваганов и Н. А. Деревицкий; приглашённый к участию в заседаниях проф. И. Е. Андреевский.
Кахановской комиссии, опираясь на материалы, собранные министерством и особыми сенаторскими ревизиями (проведёнными в 1880-х гг. по указанию М. Т. Лорис-Меликова в 8 европейских губерниях России), предстояло разработать проект нового устройства местных административных учреждений, а также учреждений земского, городского и крестьянского управления. При этом предусматривалось сократить число местных учреждений, а в оставшихся расширить их полномочия. Цели комиссии и способы их реализации подробно были рассмотрены во втором докладе Игнатьева императору 19 октября 1881 г. Реальная работа комиссии началась со второй половины ноября 1881 г. На заседаниях 20 ноября 1881 г., 22 и 26 января 1882 г. ею был выработан подробный план работы, утверждённый в апреле 1882 г. Комитетом министров и Александром III. Тогда же в апреле для составления первоначального проекта реформы местного управления из числа членов комиссии создали Совещание под председательством Каханова в составе Ковалевского, Мордвинова, Половцова (в январе 1883 г. его сменил Г. П. Галаган), Шамшина, Готовцева, Ваганова, Андреевского и сенатора Барыкова. В отдельных заседаниях Совещания участвовали сенаторы и члены Государственного совета Е. П. Старицкий, М. Н. Любощинский, Э. В. Фриш, сенаторы А. Д. Шумахер и П. П. Семёнов, товарищ министра внутренних дел И. Н. Дурново, директора департаментов Министерства внутренних дел — общих дел (В. Д. Заика), хозяйства (А. Г. Вишняков), полиции (В. К. Плеве). Состоялось 60 заседаний Совещания.
Сменивший Игнатьева Толстой не только не содействовал кахановской комиссии, но с самого начала относился к ней с величайшим презрением, говорил, что «она не способна произвести ничего путного» (373, с. 240).
В то же время комиссия продолжала свою деятельность при нём. «Если бы, — оправдывался он, — я испросил высочайшее повеление закрыть комиссию, то мои противники стали бы утверждать, что не по своей вине она была лишена возможности облагодетельствовать Россию, — напротив мне хочется, чтобы она договорилась до чёртиков и сама обнаружила свою несостоятельность» (там же). По всей видимости, в то время Толстой не знал, кем можно было заменить Каханова.
Между тем вышеозначенное Совещание к ноябрю 1883 г. подготовило проект реформы, который включал в себя 7 разделов: 1) сельское общество (24 ст.), 2) волостное управление (26 ст.), 3) городское управление (76 ст.), 4) полиция (62 ст.), 5) уездное управление (136 ст.), 6) губернское управление (101 ст.), 7) порядок надзора и рассмотрения пререканий (71 ст.). В первом разделе проекта предусматривалось создание всесословного сельского общества, в состав которого входили представители всех сословий, проживавших в нём. Наряду с сельским обществом сохранялась крестьянская поземельная община как юридический орган. Во втором разделе проекта волость как административная единица крестьянского управления упразднялась. Вместо неё создавалась всесословная волость в виде административно-территориальной единицы, включавшей не только сельские общества, но и посады, местечки и заштатные города. Управлять волостью должен был волостель, избираемый уездным земским собранием на шесть лет.
В третьем разделе проекта говорилось, что органы городского общественного управления и их функции остались прежними, согласно Городовому положению 1870 г. В четвёртом разделе проекта реорганизация полиции предполагала деление уездов на станы (во главе со становым приставом), станов — на сотни (во главе с сотским), сельских обществ — на десятки. Институт уездных урядников и уездные полицейские управления с сословными заседателями упразднялись. Главным начальником полиции должен был быть признан губернатор.
По пятому разделу проекта, в уезде упразднялись Общее присутствие полицейского управления, Присутствия по крестьянским и воинским делам, Распорядительный комитет и др. Создавалось Финансовое управление. Высшая власть в уезде должна была принадлежать не исправнику, как прежде, а Присутствию уездного управления в составе председателя, исправника и председателя земской управы. По шестому разделу проекта, губернское правление ликвидировалось, создавалось присутствие губернского управления, подчинённое Сенату. В его состав входили предводитель дворянства, вице-губернатор, прокурор окружного суда, председатель и один из членов губернской земской управы. Главным начальником губернии и председателем присутствия должен был быть губернатор.
Земство включалось в общую систему местных уездных и губернских учреждений, при этом функции его несколько расширялись, а система выборов существенно улучшалась. В целом организация органов уездного и губернского управлений приобретала большую стройность. Изменялся несколько общий характер местных учреждений, имевших ярко выраженную полицейскую направленность (129, с. 226).
Осенью 1884 г. проект, выработанный Совещанием, был передан на рассмотрение кахановской комиссии, состав которой был сильно изменён и увеличен до 34 членов. Из них 19 вошло по особому назначению и соглашению с надлежащими ведомствами, а 15 — по приглашению из числа местных деятелей. В состав комиссии были включены члены Государственного совета П. А. Шувалов, К. И. Пален, сенаторы Н. Г. Принтц и П. В. Оржевский, товарищи министров народного просвещения М. С. Волконский и государственных имуществ В. И. Вешняков, чиновники Министерства финансов (В. А. Ольхин) и Министерства внутренних дел (П. А. Анин), а также представители с мест — губернаторы: воронежский (А. В. Богданович), подольский (С. Н. Гудим-Левкович), пермский (А. К. Анастасьев); губернские предводители дворянства: тамбовский (Г. В. Кондоиди), псковский (А. Е. Зарин), пензенский (А. Д. Оболенский); уездные предводители дворянства: С. С. Бехтеев, Л. Н. Гагарин, И. А. Горчаков, Е. Н. Дубенский, П. А. Карпов, М. А. Константинович, Д. Л. Наумов, А. Д. Пазухин, Н. А. Чаплин.
В результате в кахановской комиссии сложились две группы. Одна либеральной бюрократии, представлявшей центральные учреждения и в основном поддерживавшей курс реформ. И вторая — местной администрации и дворянства, выступавших за восстановление сословного дворянского самоуправления (лидером последних считался Пазухин). Кахановская комиссия рассматривала проект реформы в ходе 41 заседания, вплоть до 11 апреля 1885 г. В процессе этой работы проект претерпел серьёзные изменения. В частности, были исключены положения о всесословной волости и всесословном сельском обществе, о расширении прав земств, усилена роль поместного дворянства в местном самоуправлении. Но система уездных и губернских учреждений в целом была сохранена. 22 февраля 1885 г. граф Толстой представил Александру III доклад о работе кахановской комиссии, уделив особое внимание её либеральной направленности. Последовала следующая резолюция императора: «Мне всё кажется, что кахановская комиссия работает безрезультатно. Все эти вопросы должны исходить от Мин (истерства) внутренних дел и слишком важны, чтобы предоставлять рассуждать об них такой громадной комиссии. Не пора ли подумать, каким образом прекратить её деятельность» (37, оп. 1, д. 65, л. 198). Кахановской комиссии был предоставлен двухмесячный срок для завершения работы. 11 апреля 1885 г. она была закрыта, просуществовав немногим более трёх лет. Конец её работы знаменовал собой полный возврат на старый путь безграничного господства бюрократии. Практического значения деятельность Комиссии не имела, однако в ходе её работы появились первые проекты пересмотра реформ предыдущего царствования.
Забегая вперёд скажем, что подготовка реформ была поручена Хозяйственному департаменту Министерства внутренних дел. Отказавшись от идеи общего преобразования всего местного управления, новая группа законодателей выработала локальные законопроекты, послужившие основой для Положения о земских начальниках (1889), Земского (1890) и Городового (1892) положений.
Глава девятая ПРОБЛЕМЫ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ
Вступив на престол в 36-летнем возрасте, Александр III имел чёткое представление о своих многочисленных родственниках, великих князьях. С некоторыми из них он готов был сотрудничать, другие его раздражали. Честный по своей натуре монарх не скрывал своих симпатий и антипатий.
У молодого императора было трое дядей, братьев его отца Александра II, — великие князья Константин Николаевич, Николай Николаевич и Михаил Николаевич. Наиболее одиозными оказались проблемы в семьях первых двух.
1. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ (1827-1892)
Константин Николаевич был вторым сыном Николая I, получил блестящее образование. По воле отца с детства предназначался к военно-морской службе. С 1851 г. — генерал-адмирал. Первое морское плавание совершил в 1835 г. на военном судне «Геркулес». В 1847-1848 гг. командовал фрегатом «Паллада». В 1849 г. участник Венгерского похода. С 1853 г. управлял флотом и Морским министерством.
Руководил возрождением флота после Крымской войны, провёл крупные морские реформы. При нём прежний парусный флот был заменён паровым. Большое внимание уделял развитию морской науки и образования. С 1860 г. одновременно был председателем Главного комитета по крестьянскому делу, с 1861 г. — председателем Главного комитета об устройстве сельского состояния, одним из руководителей подготовки и проведения эмансипации крестьян, решительным сторонником буржуазных преобразований. Не случайно в обществе прославили Константина красным революционером. В 1862-1863 гг. он был наместником и главнокомандующим войсками в Царстве Польском. С 1865 по 1881 г. являлся председателем Государственного совета.
В августе 1848 г. состоялось бракосочетание Константина Николаевича и Александры-Фредерики-Генриэтты-Паулины-Марианны-Елизаветы, принцессы Саксен-Альтенбургской, герцогини Саксонской, в православии принявшей имя и титул великой княгини Александры Иосифовны (1830-1911), которую в императорском доме ласково звали Санни. Местом пребывания двора Константина Николаевича стал Большой дворец в Стрельне — имение на южном берегу Финского залива, которое подарил ему Николай I ещё 25 сентября 1831 г. (дворец получил название Константиновский). Став полноправным хозяином Стрельны, великий князь утвердил её официальный герб и сам определил для него девиз: «Прямо и верно». Наряду со Стрельной Константин Николаевич получил Мраморный дворец в Петербурге, Павловск, а также Ореанду в Крыму.
Великий князь был одним из образованнейших людей своего времени, владел европейскими языками, много читал, играл на нескольких музыкальных инструментах (часами музицировал на виолончели, фортепиано или на органе), имел свои убеждения и взгляды. В Стрельнинском дворце устраивались спектакли и концерты, в которых деятельно участвовала вся великокняжеская семья. Нередко на вечера приглашались известные композиторы. Например, на одном из представлений, костюмированном бале-концерте, присутствовали А. Г. Рубинштейн, М. А. Балакирев и Н. А. Римский-Корсаков. Иногда подобные частные театральные постановки носили благотворительный характер. В Стрельне также побывал знаменитый австрийский композитор, король вальса Иоганн Штраус. Красота усадьбы так поразила его, что он написал кадриль «Терраса Стрельны», а Александре Иосифовне посвятил вальс «Александра». Но больше всего он бывал в Павловске, где в продолжение пятнадцати сезонов (1859-1874) выступал со своим и военным оркестрами.
Великий князь Константин Николаевич с декабря 1844 г. был почётным членом Петербургской АН. Председатель Адмиралтейств-совета (с 27.1.1860 г.), Александровского комитета о раненых (с 18.8.1864 г.), Императорского русского географического (с 6.8.1845 г.), Императорского русского археологического (с 27.11.1852 г.), Императорского русского музыкального (с 26.1.1873 г.) обществ. Состоял почётным членом Императорской медико-хирургической и Михайловской артиллерийской академий, а также Петербургского, Казанского, Дерптского, Киевского Св. Владимира университетов, Императорского московского общества сельского хозяйства, Императорского русского исторического общества, Православного палестинского общества, других отечественных и иностранных обществ и шефом нескольких частей и подразделений.
От брака с Александрой Иосифовной имел 6 детей: вел. кн. Николая Константиновича (1850-1918); вел. княжну Ольгу Константиновну (1851-1923), замужем (с 1867 г.) за королём Греции Георгом I; вел. княжну Веру Константиновну (1854-1913), замужем (с 1874 г.) за принцем Вильгельмом-Евгением Вюртембергским; вел. кн. Константина Константиновича (1858-1915); вел. кн. Дмитрия Константиновича (1860-1919); вел. кн. Вячеслава Константиновича (1862-1879).
Известно немало лестных отзывов о личности вел. кн. Константина Николаевича. С годами эти отзывы приобретают всё более критический характер, даже близкие ему люди отмечали его резкость. Государственный секретарь А. А. Половцов писал: «Он отличается несомненным умом, но его грубое с людьми обращение, постоянная желчность, неровность характера, а за последние годы открыто распутная жизнь отталкивали от него порядочных людей и лишали его деятельность тех плодов, кои она принесла бы несомненно, если бы в этом человеке было более доброго, простого, человеческого чувства» (221, т. II, с. 408).
В жизни встречается немного обеспеченных семей, где бы всё было ладно и гармонично. Обычно, как трактует русская пословица, в каждом дому по кому, а то и два. Секретом Полишинеля было то, что вел. кн. Константин Николаевич длительное время, примерно с 1871 г., состоял во внебрачной связи с Анной Васильевной Кузнецовой (1844-1922), бывшей в 1862-1876 гг. артисткой петербургского балета, дочерью актёра и танцовщицы. Гр. С. Ю. Витте писал, что вёл кн. «ездил со своей танцовщицей Кузнецовой и по России, и за границей совершенно открыто, к чему, конечно, император Александр III относился вполне отрицательно, достаточно хоть немного знать императора Александра III чтобы понять, что он этого терпеть не мог» (84, т. 1, с. 414). По признанию А. А. Половцова, Константин Николаевич «гулял в Крыму и, встречая знакомых, старался знакомить их со своей танцовщицей Кузнецовой и при встрече говаривал: «В Петербурге у меня казённая жена, а здесь собственная» (221, т. II, с. 223). Для Кузнецовой великий князь приобрёл на Английском проспекте особняк, дом № 18, и стал его завсегдатаем. Как ни странно, именно этот дом в 1891 г. выкупил цесаревич Николай Александрович и подарил своей возлюбленной, балерине М. Ф. Кшесинской. От Константина Николаевича А. Кузнецова родила пятерых детей, получивших фамилию Князевых: Сергея (? — ок. 1873), Марину (1875-1941), Исмаила (1876-1883), Анну (1878-1920), Льва (1883-1885). Марина Константиновна в 1894 г. вышла замуж за военного инженера генерал-майора Ершова Александра Павловича (1861-1922) и явилась основательницей большого рода. Некоторые из его членов остались жить в России после революции. Анна Константиновна вышла замуж в 1898 г. за полковника лейб-гвардии сапёрного батальона Лямина Николая Николаевича (357, с. 346). Два их сына эмигрировали во время революции в Бельгию.
Трения между наследником престола Александром Александровичем, будущим Александром III, и вел. князем Константином Николаевичем назревали постепенно. Помимо того что они были антиподами во взглядах на гражданское обновление России, между ними существовали разногласия в области управления Морским министерством и создания Добровольного флота. Цесаревич не раз критически высказывался о деятельности великого князя как генерал-адмирала. В свою очередь Константин Николаевич допускал язвительные колкости по поводу некомпетентности наследника.
По мнению цесаревича, именно Константин был главным приверженцем либеральных реформ, приведших страну к террористической вакханалии. Это подтверждает в своём дневнике и государственный секретарь А. А. Половцев: «Говоря о смерти отца, великий князь Владимир рассказывает, что одним из первых явился к смертному одру и был здесь свидетелем жестокой сцены: стоявший на коленях Константин громко рыдал, а нынешний государь в припадке нервного раздражения кричал: «Выгоните отсюда этого человека (указывая на Константина), он сделал несчастие моего отца, омрачил его царствование и т. д. Владимир схватил за руки своего старшего брата и тщетно старался его успокоить» (221, т. 2, с. 148).
Александр III, примерный семьянин и любящий муж, искренне считал, что многочисленная императорская семья, состоящая из высокопоставленных людей, должна служить примером для миллионов подданных. Он, нежно любивший свою мать, императрицу Марию Александровну, тяжело переживал связь отца с княжной Е. М. Долгорукой. Но терпимость в отношении отца вовсе не означала, что и другим родственникам позволено нарушать нравственные устои, афишировать свои альковные связи и, более того, обзаводиться побочными семьями.
Чувствуя негативное отношение молодого императора к себе, Константин Николаевич уже через три дня после гибели Александра II признался близкому к нему, государственному секретарю Е. А. Перетцу: «Что будет теперь, не знаю. Буду ждать. Кажется, мои акции плохи» (208, с. 28). Однако Александр III не скрывал своего неприятия к Константину Николаевичу. Спустя две недели, Перетц записывает в дневник: «… государь отозвался о великом князе Константине Николаевиче чрезвычайно неблагосклонно: «Я не могу его видеть; пусть уедет он куда хочет…» (там же, с. 51). 12 мая 1881 г. великий князь уехал из Петербурга в Ореанду с балериной А. В. Кузнецовой и детьми, рождёнными от этой связи. После долгих колебаний, Константин Николаевич прислал царю так называемое добровольное прошение об увольнении.
13 июля Александр III подписал высочайший указ Государственному совету: «Снисходя к просьбе Его Императорского Высочества государя великого князя Константина Николаевича всемилостивейше увольняем Его Высочество от должностей Председателя Государственного совета, Председательствующего в Главном комитете об устройстве сельского состояния и Председателя Особого присутствия о воинской повинности с оставлением в званиях генерал-адмирала, а также в прочих должностях и званиях» (28, оп. 1, д. 10, л. 9).
Как всегда, беда одна не приходит. В ночь с 7 на 8 августа из-за нелепой случайности сгорел любимый дворец великого князя в Ореанде — пожар начался на чердаке, а затем, несмотря на отчаянные усилия брандмейстеров, охватил всё здание. Константин Николаевич поселился в маленьком домике, получившем название Адмиральский, известного ранее как Императорский домик, поскольку здесь император Александр I в 1825 г. почувствовал первые приступы болезни, которая вскоре свела его в могилу.
22 августа 1881 г. в 50-летний юбилей великого князя Константина Николаевича в звании генерал-адмирала Александр III пожаловал ему двойной портрет императоров Николая I и Александра II «при очень милостивом рескрипте», на котором собственноручно сделал приписку: «Искренне вас любящий». Портрет и рескрипт были доставлены в Ореанду довольно многочисленной депутацией от флота, Морского министерства и Гвардейского экипажа, в числе которых были адмиралы П. В. Козакевич, Д. 3. Головачев и тайный советник М. А. Пещуров. В день юбилея великий князь получил около 200 телеграмм, в числе их была одна за подписью «Саша и Маня» (государь и императрица). Осенью того же года Константин Николаевич с Кузнецовой и детьми уехал во Францию — Ниццу и Париж, а в Ореанду вернулся весной 1882 г. 1 октября 1884 г. он заложил там первый камень в основание церкви Покрова Пресвятой Богородицы, которая была готова и освящена ровно через год. Впоследствии церковь в Ореанде была упомянута А. П. Чеховым в его рассказе «Дама с собачкой». Размеренно шли годы. Великий князь надеялся на своё возвращение в Петербург на другое поприще — учёное, на должность президента Академии наук и главного начальника разных обсерваторий и тому подобных учреждений, тем более что большая часть учёных уважала его и имела к нему доверие (208, с. 92). В 1889 г. Константин Николаевич тяжело заболел. Вследствие паралича отнялась левая сторона, пропала речь. Последние три года он жил в Павловске.
«Только когда перед своей смертью, — свидетельствовал Витте, — великий князь приехал в Петербург и поселился в Павловске в настоящей своей семье, император Александр III приехал к великому князю, отнёсся к нему чрезвычайно благосклонно и почтительно, как к своему дяде. Тогда только, за несколько дней до смерти, великий князь понял всю доброту и честность государя и, мне известно, когда к нему подошёл император, Константин Николаевич, уже не будучи в состоянии говорить, взял его руку и поцеловал в знак своего преклонения перед главой царской семьи» (84, т. I, с. 414). Сын Константина Николаевича Константин Константинович (известный поэт К. Р.) даёт более точное описание поведения своего отца во время этой встречи в своём дневнике 10 октября 1889 г. Он пишет: «Папа плакал, закрывал лицо рукою, притягивал к себе государя и целовал его. Потом он захотел встать, Полиголик (прозвище П. Е. Кеппена) и я помогли ему и он проводил государя до дверей». Умер великий князь 13 января 1892 г. в Павловске. Александра Иосифовна обижалась, что Александр III посетил только одну панихиду. Погребён великий князь был 15 января в Петропавловском соборе. Перезахоронен в усыпальницу 23—26 сентября 1911 г.
Драма старшего сына
Великий князь Константин Николаевич, судя по воспоминаниям современников, без ума любил своего старшего сына Николая и не щадил ни средств, ни времени на его воспитание. Писатель Д. В. Григорович, состоявший некоторое время воспитателем Николы (как его звали в семье), вспоминал его с симпатией. Следуя традициям императорской династии, Николай Константинович стал военным. Близкая ко двору великой княгини Александры Иосифовны графиня К. Клейнмихель замечает в своих записках, что «он хорошо и старательно учился в Академии Генштаба, был очень красивым юношей с прекрасными манерами, хорошим музыкантом и обладал прекрасным голосом» (371, 2002, № 10, с. 131). Первым из великих князей Николай окончил Николаевскую академию Генштаба, получил серебряную медаль и был зачислен в Конногвардейский полк. Его брат Константин Константинович в 1871 г. в дневнике отметил, что вся семья любуется Николаем и гордится тем, что он — командир эскадрона. Почувствовав самостоятельность Николай Константинович стал вести фривольную жизнь, имел беспорядочные половые связи, к двадцати годам «заработал сифилис». Вскоре он увлёкся симпатичной и обольстительной кокоткой — американкой Генриеттой Блекфорд (будущей писательницей Фанни Лир), намного старше его. Летом 1872 г. влюблённые побывали в Вене, Мюнхене, Риме, Неаполе и Турине. Николай всюду одаривал её по-царски дорогими подарками. Стремясь разорвать связь с безродной американкой, великий князь Константин Николаевич добился того, что в феврале 1873 г. уже в звании полковника его сын был направлен в далёкий Туркестан и принял участие в Хивинском походе. Однако разлука ещё более сблизила возлюбленных. Николай переводит на счёт своей подруги огромные суммы… Беда разразилась в апреле 1874 г. Чтобы сократить изложение, сошлёмся на дневниковую запись военного министра Д. А. Милютина. «Сегодня утром (18 апреля 1874 г. — Е. Т.), — помечает он, — государь растрогал меня своим глубоким огорчением; он не мог говорить без слёз о позоре, брошенном на всю семью гнусным поведением Николая Константиновича. Государь рассказал мне всё, как было; подробности эти возмутительны. Оказывается, что Николай Константинович после разных грязных проделок, продолжавшихся уже несколько лет, дошёл наконец до того, что ободрал золотой оклад с образа у постели своей матери и похищал несколько раз мелкие вещи со стола императрицы. Всё краденое шло на содержание какой-то американки, которая обирала юношу немилосердно. Всего хуже то, что он не только упорно отпирался от всех обвинений, но даже свалил вину на других (капитана Е. П. Варпаховского, бывшего при нём за адъютанта. — Е. Т.), на состоящих при нём лиц. Государь довольно долго говорил об этом тяжёлом для него семейном горе, несколько раз возвращался к нему в продолжение моего доклада, высказывал своё намерение исключить Николая Константиновича из службы, посадить в крепость, даже спрашивал мнения моего — не следует ли предать его суду. Я советовал не торопиться с решением и преждевременно не оглашать дела. Была речь о том, чтоб освидетельствовать умственные способности преступника: поступки его так чрезвычайны, так чудовищны, что почти невероятны при нормальном состоянии рассудка. Может быть, единственным средством к ограждению чести целой семьи царской было бы признание преступника помешанным (клептомания)» (187, т. I, с. 152-153).
Врачи, освидетельствовавшие Николая, доложили Александру II, что странности проявляются уже в том, что «он не только не опечален всем случившимся, но шутит и кажется совершенно равнодушным». Ему объявили, что он лишён чинов и орденов и будет в заточении без срока, что также было принято равнодушно. Государь на семейном совете принял решение признать Николая Константиновича психически больным. Г. Блекфорд была арестована, но вскоре освобождена с условием безвозвратного выезда из России. Ей были запрещены любые контакты с Николаем. После переговоров у неё выкупили финансовые обязательства юноши на 100 тыс. рублей и его духовную, хранившуюся в американском посольстве, за половину стоимости.
11 декабря 1874 г. царь подписал указ, извещающий о болезни Николая Константиновича, и назначил над ним опеку «в лице его августейших родителей». Для вел. кн. Николая Константиновича началась новая жизнь в условиях постоянного контроля со стороны явных и тайных надзирателей. Как показало время, контроль этот был не столь строгим, поскольку уже в Ореанде, куда первоначально перевели Николая, он вскоре сошёлся с новой женщиной — Александрой Александровной Демидовой (урождённой Абаза), бывшей женой камер-юнкера, имевшей от первого брака пятерых детей. Стремясь избавить великого князя от новой навязчивой любви, в 1875-1877 гг. его переводят с одного места на другое (село Смоленское Владимирской губернии, Умань Киевской губернии, вновь в Ореанду, Тавров Подольской губернии и Оренбург). После Таврова, он наконец расстался с Демидовой, которая прижила от него ещё двоих детей и получила по указанию Александра II около 5 тыс. рублей в год из капиталов своего возлюбленного. Спустя два года Демидова вышла замуж за графа П. Ф. Сумарокова — Эльстена. Прибыв в Оренбург 26 мая 1877 г., Николай Константинович продолжил свои научные исследования Средней Азии. В том же году в Оренбурге он опубликовал работу «Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим», написанную в основном ещё в Таврове. Им овладевает идея постройки железной дороги в Туркестан. В течение 1877 г. великий князь дважды побывал в экспедициях в песках Каракумов (с 19 июня по 29 июля и с 14 сентября по 11 октября). Свои наблюдения он обобщил в двух книгах — «О выборе кратчайшего направления среднеазиатской железной дороги» и «Пески Кара-Кум по отношению к среднеазиатской железной дороге», получившие лестную оценку Русского географического общества. Однако высший свет вскоре был снова шокирован известием о том, что Константин Николаевич 15 февраля 1878 г. тайно обвенчался с дочерью оренбургского полицмейстера Надеждой Александровной Дрейер (1861-1929). В результате вскоре последовал специальный указ Священного синода о расторжении брака. Великого князя переводят на жительство в Самару, а оттуда в конце ноября 1880 г. — под Петербург в имение Пустынька, в часе езды от Николаевского вокзала. После 1 марта 1881 г. положение опального князя резко ухудшилось. Николай Константинович обратился к Александру III с просьбой разрешить ему приехать в Петербург и «помолиться праху обожаемого монарха». На что молодой император, испытывая неприязнь к своему кузену, резко ответил: «Сколько живу, ты не увидишь Петербурга». После того как ему было запрещено приезжать в столицу на погребение Александра II, Николай Константинович заявил, что если его считают сумасшедшим, то он не будет присягать Александру III, так как «сумасшедших к присяге не приводят» (371, 2002, № 10, с. 135).
Вскоре местом пребывания князю был определён Ташкент. Инструкция туркестанскому генерал-губернатору, составленная П. А. Черевиным и утверждённая Александром III, предписывала «обращение с Его Высочеством… как с частным лицом, а не членом императорского дома». Инструкция в то же время разрешала Н. А. Дрейер жить с великим князем, вследствие чего их брак был восстановлен.
Переехав в Ташкент летом 1881 г., Николай Константинович прожил там более 35 лет, до своей смерти в 1918 г. По императорскому указу наследственные права от старшего сына (Николая Константиновича) перешли к Константину Константиновичу. Канцелярия уделов вместо ежегодно положенных 200 тыс. посылала Николаю 12 тыс. рублей. Тем не менее великий князь пускал эти деньги в прибыльный оборот и к началу XX в. стал миллионером (после смерти Александра III положение его улучшилось, он получил право распоряжаться своим имуществом).
Князь много занимался ирригационными работами, вкладывая в них значительные средства. Для орошения Голодной степи в первой половине 1890-х гг. на свои суммы Николай Константинович соорудил канал из Амударьи к Узбою. До 1900 г. им построены два рабочих посёлка — Старый и Новый Искандеры, прорыты каналы «Искандер» и «Ханым», а также магистральный канал имени императора Николая I в 60 вёрст длиной, орошавший около 8 тыс. хлопковых делянок. Из 40 млн рублей, затраченных на строительство, великий князь вложил 2 млн личных денег. Кроме выше названных, Николай Константинович построил в Голодной степи ещё 7 посёлков — Николаевский, Конногвардейский, Романовский, Надеждинский, Верхне-Волынский, Нижне-Волынский и Обетованный. В них он поселил стекавшихся к нему туркестанских отставных солдат, оренбургских казаков, хлыстов и беглых сибирских каторжников. В Ташкенте он построил хлебопекарню, Щёлкоразмоточную и ткацкую фабрики, которые оснастил современными заграничными машинами и электричеством. С благотворительными целями строил дешёвые квартиры для отслуживших свой срок солдат, дом инвалидов для воинов-туркестанцев, Дом офицеров-туркестанцев, а также коммерческие гостиничные номера «Старая Франция», ставшие пристанищем для женщин лёгкого поведения.
Соорудил мост через Сырдарью, создал также первые кинотеатры «Зимняя Хива» и «Летняя Хива», открыл зоопарк, бильярдный зал. Князь подарил Туркестанской публичной библиотеке в 1896 г. 5 тыс. собранных им книг, а по духовному завещанию городу была передана его ценная коллекция картин.
Как будто жизнь складывалась для князя неплохо. Он пользовался большим уважением у горожан. «В крае, — писал С. Ю. Витте, — его принимали человеком умным, толковым и сравнительно простым». От Надежды Александровны он имел двух сыновей — Артемия (1878-1919) и Александра (1887-1957). Император Николай II в 1899 г. дал им потомственное дворянство, присвоив фамилию Искандер. Тем не менее великий князь продолжал чудачества. У семиреченского казака Елисея Часовитина в 1895 г. он «купил за сто рублей» его шестнадцатилетнюю дочь Дарью и сделал её неофициальной женой, называя её супругой, царицей Голодной степи. Князь построил для неё дом в пригороде Ташкента и почти каждый вечер уезжал туда. Часовитина подарила ему троих детей: дочь Дарью и двоих сыновей — Святослава и Николая.
В 1900 г. Константин Николаевич вновь обратил на себя внимание царствующего дома, когда туда дошли слухи о том, что опальный князь пытался тайно обвенчаться с 15-летней гимназисткой Валерией Хмельницкой. Расследование показало, что 28 февраля 1900 г., несмотря на надзор, обряд венчания всё же состоялся. В августе того же года его очередная жена была отправлена в Тифлис. Святейший синод весной 1901 г. не признал совершённого венчания. За князем был установлен строгий контроль в соответствии с требованиями инструкции 1881 г., его пытались переселить в Прибалтику. Какое-то время он живёт в Крыму, затем в Ставрополе и добивается возвращения в Ташкент в 1906 г. Он радостно встретил Февральскую революцию, послав восторженную телеграмму на имя А. Ф. Керенского. Его телеграмма была «воспроизведена во всех газетах» (157а, с. 36). Осенью 1917 г. в журнале «Аргус» был напечатан портрет забытого князя и опубликованы мемуары Фанни Лир.
Скончался Николай Константинович от воспаления лёгких на руках внебрачной дочери Дарьи Часовитиной 14 января 1918 г., в то время, когда власть в Ташкенте перешла к большевикам. Похоронен опальный князь был в сквере возле военного Георгиевского собора в специальном склепе при огромном стечении народа. Как пишет Михаил Греческий (автор книги «В семье не без урода»), старый священник Феофил, который причащал князя, сказал, что умер он вовремя.
— Откуда вы знаете, батюшка? — удивилась Даша.
— Внучка сестры моей служит у их начальника, Бравина. Она всё слышала. Они собирались его расстрелять.
— За что, батюшка?
— За то, что он был нам всем благодетелем.
2. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ (СТАРШИЙ) (1831-1891)
Николай Николаевич был третьим сыном Николая I. Родился в Царском Селе. Получил неплохое образование. Вместе со своим братом-погодком Михаилом готовился к военному поприщу. Военную службу начал с 1851 г. в Конногвардейском полку. С 1852 г. командовал бригадой. «Боевое крещение» прошёл в Крымской войне, участвовал в Инкерманском сражении, за что был отмечен орденом. Много трудился по реорганизации вооружённых сил России, особенно в области инженерного дела и кавалерийской службы. Генерал-инспектор по инженерной части (назначен в 1852 г.) фактически с 1856 по 1891 г. В марте 1855 г. после воцарения на престоле его старшего брата Александра II назначен членом Государственного совета. С 1856 г. командир дивизии гвардейской кавалерии, с 1859 г. командовал отдельным гвардейским корпусом. С августа 1864 г. командующий (с августа 1867 по 1880 г. — главнокомандующий) войсками гвардии и Петербургского военного округа. С 1864 по 1891 г. одновременно — инспектор кавалерии. Был настойчив, доброжелателен, пользовался в войсках уважением. Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. — главнокомандующий Дунайской армией. До настоящего времени действия его в период этого военного столкновения оцениваются историками противоречиво. По окончании войны, несмотря на целый ряд просчётов и неудач, произведён в фельдмаршалы 16 апреля 1878 г. также, как и его брат великий князь Михаил Николаевич. 2 мая того же года по предложению этих братьев звания генерал-фельдмаршала был удостоен и Александр II. Таким образом, произошло уникальное событие в истории, когда на протяжении трёх недель фельдмаршалами стали три родных брата.
В связи с болезнью Николай Николаевич 17 апреля 1880 г. был уволен от должности главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа. Со вступлением на престол Александра III великий князь Николай Николаевич участвовал в работе различных комиссий (в 1881 г. член Особой комиссии для обсуждения вопросов об улучшении устройства военного управления; в 1888 г. — председатель Особой комиссии по составлению проекта положения о полевом управлении войск; руководил также работой комиссии по переустройству кавалерии и преобразованию сапёрных войск). Кроме того, Николай Николаевич инспектировал войска, неоднократно назначался главным посредником на крупных учениях (1886, 1888, 1890). Регулярно посещал Офицерскую кавалерийскую школу, которую называл «дорогим своим детищем».
Великий князь был почётным президентом Николаевской инженерной академии (с 30.8.1860), почётным членом Императорской академии наук, Николаевской академии Генерального штаба, Императорского русского географического общества, Михайловской артиллерийской академии, Медико-хирургической академии, Петербургског университета, Пармской академии наук, почётным попечителем Московского зоологического сада, шефом ряда частей и подразделений.
Заключил брак в январе 1856 г. с принцессой Ольденбургской Александрой-Фредерикой-Вильгельминой, получившей имя великой княгини Александры Петровны (1838-1900). Супруга его была «не лишена ума», «очень некрасива, не представительна», «имела некоторые странности, страдала тяжёлой формой истерии и была, как все Ольденбургские, очень энергична» (390, вып. 5, М., 1994, с. 289).
От этого брака Николай Николаевич имел двух сыновей: великого князя Николая Николаевича (младшего) (1856-1929), женатого на Анастасии Николаевне, княжне Черногорской (1867-1935), вдове герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, и великого князя Петра Николаевича (1864-1931), женатого на Милице Николаевне, княжне Черногорской (1866-1951).
Двор великого князя размещался в царственной усадьбе Знаменка на южном берегу Финского залива рядом с Петергофом, и в Николаевском дворце, сооружённом в Петербурге по проекту А. И. Штакеншнейдера с 1853 по 1861 г.
Всё бы хорошо, но, как говорят, «под каждой крышей свои мыши». Николай Николаевич быстро охладел к своей супруге и с 1865 г. состоял в многолетней связи с артисткой балета Екатериной Гавриловной Числовой (1845-1889). Брак с первой супругой Александрой Петровной распался. Со временем Николай Николаевич открыто обвинил её в сожительстве со священником Николаевского дворца протоиереем В. И. Лебедевым, который исповедуясь у конногвардейского священника, покаялся в том; что состоял в связи с вел. княгиней. Сам Победоносцев называл Лебедева великим негодяем (221, т. 1, с. 220). Николай Николаевич выгнал жену из Николаевского дворца, отобрав у неё все драгоценности и личные туалеты. Александра Петровна уехала к своим родственникам за границу, затем уже после смерти Александра II обратилась к новому императору с письмом, в котором вымалила помощь и разрешение поселиться в Киеве. Великая княгиня Александра Петровна основала в Киеве в районе бывшего Дионисьевского (ныне Бехтеревского) переулка Свято-Покровский (женский) монастырь и стала его первой игуменьей. 11 января 1889 г. совершилось освящение места будущего монастыря. Были заложены домовая церковь и покои княгини. Здесь по молитве перед образом — списком с Почаевской иконы Божией Матери Александра Петровна получила исцеление и приняла тайный постриг с именем Анастасии. В монастыре была создана целая система благотворительных учреждений. Медицинские заведения обители отвечали последнему слову тогдашней науки и техники. В обители работали лучшие киевские врачи. В 1892 г., как отмечает Н. А. Вельяминов, Александра Петровна, «ради здоровья, путешествовала в сопровождении своего врача и каких-то монахинь или послушниц за границей, по берегам Средиземного моря, заезжала и в окрестности Ниццы и своим костюмом и оригинальностями обращала там на себя всеобщее внимание. Всё это дошло до государя. Он остался очень недоволен поведением великой княгини за границей и по её возвращении запретил ей выезжать из Киева. После доклада Вельяминова в августе 1894 г. Александр III разрешил ей снова выезжать за границу, но уже в обычной, не монашеской одежде» (390, вып. 5, с. 290).
В 1923 г. обитель была упразднена, а осенью 1941 г. возродилась. На территории монастыря — несколько архитектурных сооружений: главные ворота, собор Св. Николая Мирликийского (1896-1906), архитектор В. Н. Николаев, кельи, корпус монастырской больницы. Престольный храм, сооружённый великой княгиней, имеет приделы св. арх. Михаила и прп. Агапита Печерского. В саду, восточнее храма, находится могила самой инокини.
Новая неофициальная супруга Николая Николаевича — Числова — по отзывам современников, была довольно крупной блондинкой с чёрными глазами, великолепной фигурой и с несносным характером. Со временем она приобрела над великим князем огромную власть, заставляя его выполнять свои прихоти, причём устраивала громкие скандалы, о которых говорил весь Петербург. «Этой осенью, — записала в свой дневник 31 октября 1888 г. генеральша А. В. Богданович, фиксирующая основные события, — он (Николай Николаевич. — Е. Т.) уже тогда выехал из Знаменки, распростился со всеми и переехал на ночь в Петербург — вдруг, в ту же ночь прислугу Знаменки будят и говорят, что вел. князь вновь приехал с Числовой. Она направилась в его комнаты и в присутствии его камердинера Зернушкина стала кричать, что она найдёт всё, что ей нужно, что она должна удостовериться, есть ли у него любовные интриги. Зернушкин потом говорил… что жаль было смотреть на вел. князя, — он был сильно расстроен, всё просил его собирать вещи, чтобы другие не видели этого беспорядка. Теперь он запретил себе подавать письма, всю его корреспонденцию несут к ней, она за ним устроила целый строгий надзор. Вел. князь встаёт рано, Числова — в 3 часа, и она не позволяет идти спать ранее двух часов и долее, а если он уснёт в кресле, она так сердится, что заставляет его ложиться ещё часом позже. Вот деспот! Как он всё это терпит!» (73, с. 84.) От такой «пламенной любви» вел. князь избавился лишь в конце 1889 г., когда 3 декабря Числова скончалась в тяжелейших муках от рака пищевода. Князь тяжело переживал её смерть.
Числова и её четверо детей от князя — Ольга, Владимир, Екатерина и Николай Николаевичи — ещё в 1883 г. получили дворянское достоинство и фамилию Николаевых.
Однако этим проблемы в семье Николая Николаевича (старшего) не кончились. В один из дней 1887 г. к нему обратился сын Николай Николаевич (младший) просить разрешение на его брак с женщиной, с которой живёт уже десять лет и стремится иметь свой домашний очаг. Отец, зная воззрения царя, сказал ему обратиться к нему. Николай Николаевич поехал к вел. кн. Владимиру Александровичу и передал ему слова отца. Узрев из них согласие отца, Владимир Александрович сказал царю, который в первую минуту изъявил будто бы согласие. Николай Николаевич (младший), счастливый, поспешил известить отца, который громовым голосом крикнул, что этому не бывать, но Николай Николаевич убежал от него, уехал в Царское Село, сделал обед, пригласил всех знакомых своих к С. И. Бурениной, и во время обеда они обменялись кольцами. В это же время отец поспешил к царю, который, узнав истину, ужасно возмутился, что его ввели в обман, и отменил согласие, им данное. Женщина эта, достигшая сорокалетнего возраста, была дочерью какого-то гостинодворского лавочника. Она состояла до сих пор замужем за каким-то царскосельским купцом, от которого имела двух взрослых дочерей.
Говорят, в связи с этим Александр III лаконично заметил: «Я в родстве со всеми дворами Европы, однако с Гостиным двором в родстве быть ещё не приходилось…» В 1889 г. великий князь Николай Николаевич (старший) занемог. У него обнаружилась злокачественная опухоль десны (костоед), болезнь прогрессировала, перекинулась на мозг. Безнадёжного Николая Николаевича в 1890 г. Александр III отправил в Крым. Больной вскоре перестал узнавать кого-либо, имел припадки бешенства, отказывался от приёма пищи. Князь кончил жизнь 13 апреля 1891 г. в Алупке и был погребён в Петропавловском соборе 26 апреля того же года.
По словам Половцова, Николай Николаевич «был человек не злого нрава, но весьма ограниченного ума и вульгарных вкусов, включая сюда и вкус к не имевшим ничего возвышенного людям обоего пола. Благодаря связи с танцовщицею Числовою он погрузился в среду, можно сказать, простолюдинов, что отозвалось и на его обращении со всеми и на выборе лиц, его окружающих» (221, т. 2, с. 366).
В то же время, по характеристике генерала от инфантерии Н. А. Епанчина, «это был выдающийся военный начальник, серьёзно относившийся к своим обязанностям, служивший добрым примером войскам; он умел, как редко кто, обращаться с людьми от старшего генерала до младшего. Можно двумя словами очертить его отношение к войскам: серьёзная, деловая требовательность и отеческая ласка. Это было понятное всем точное исполнение одного из главных начал и, без сомнения, важнейшего: «сохранять во вверенной команде порядок и отечески пещись о подчинённых…». Величественная осанка, чисто уставная, большой рост, звонкий голос, воинственный вид… но, главное, — умение привлечь сердца, умение кстати сказать нужное слово, ласково пошутить, подбодрить — всё это производило чарующее впечатление… добрый, благожелательный, сердечный, в высшей степени обходительный, за всю жизнь никого не обидел, никому не сделал зла, это был джентльмен, рыцарь, по-русски «витязь» (122, с. 144). 12 июня 1914 г. в Петербурге на Манежной площади в торжественной обстановке в присутствии императора Николая II, делегации из Балканских стран и ветеранов минувшей войны состоялось открытие памятника великому князю Николаю Николаевичу-старшему, сооружённому по проекту итальянского скульптора Пьетро Канонико. Современники высоко отзывались о художественных достоинствах памятника, считая его одним из лучших в столице. Однако в 1918 г. согласно ленинскому плану монументальной пропаганды он был отнесён к «наиболее уродливым истуканам» и снесён почти одновременно с памятником М. Д. Скобелеву в Москве.
3. ЗАКОНОПОЛОЖЕНИЕ ОБ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ
В череде державных мер, предпринятых Александром III в первые годы его правления, довольно существенными стали законоположения об императорской фамилии. Первомартовская трагедия и арест террористов в последующие дни вызвали тревогу молодого царя о сохранении порядка в империи в случае его внезапной смерти. Учитывая несовершеннолетие наследника престола, 14 марта 1881 г. был обнародован манифест, которым Александр III назначил своего брата великого князя Владимира Александровича регентом при цесаревиче до его совершеннолетия с присвоением ему титула «правителя государства Российского и нераздельных с оным Царства Польского и Великого княжества Финляндского» (22, оп. 1, д. 52, л. 1).
Будучи ещё наследником престола, Александр Александрович в 1878 г. обратил внимание на всё возрастающее число членов императорского дома, которые от самого рождения пользовались колоссальными преимуществами перед простыми смертными. К началу 80-х гг. императорская фамилия насчитывала 39 особ. Кроме членов царской семьи сюда входили многочисленные родственники — великие князья, их жёны, дети и внуки. В составе императорского дома появились носители иностранных титулов, легализованные в России: герцоги Мекленбург-Стрелицкие, принцы Ольденбургские, герцоги Лейхтенбергские. Брачные матримониальные союзы связывали императорскую семью со многими европейскими династиями: Гогенцоллернов, Вюртембергской, Баденской, Мекленбург-Шверинской и др.
Александр III предвидел, что состав фамилии будет постоянно расширяться.
У него самого было пятеро детей, у брата Владимира — четверо, у дяди Константина — шестеро, у дяди Николая — двое, у дяди Михаила — семеро.
В 1883 г. царь впервые публично высказался за пересмотр законов об императорской фамилии, с тем чтобы сократить число великих князей и княгинь и уменьшить удельные расходы. Для осуществления этих пожеланий государь поручил А. В. Адлербергу, более 10 лет возглавлявшему Министерство императорского двора, подготовить новый закон. Однако опытный царедворец, боясь вызвать недовольство и вражду могущественного фамильного клана, всячески затягивал решение вопроса. 27 октября 1884 г. в Гатчине государственный секретарь А. А. Половцов ещё раз напомнил императору о необходимости пересмотра закона об императорской фамилии и сказал, что Адлерберг не хочет ничего сделать, опасаясь семейной вражды. «Оставить всё так, — заявил царь, — значит пустить по миру своё собственное семейство. Я знаю, что всё это поведёт к неприятностям, но у меня их столько, что одною больше нечего считать, и я намерен всё неприятное не оставлять своему сыну» (221, т. 1, с. 253). После этого разговора государь передал решение вопроса в Департамент законов Государственного совета.
22 января 1885 г. в Аничковом дворце в кабинете государя прошло обсуждение новой редакции учреждения об императорской фамилии, в котором помимо царя приняли участие вел. кн. Владимир Александрович, Адлерберг, министр двора Воронцов-Дашков и Половцов. После более чем часового обсуждения все пришли к выводу: не ограничиваться дополнением отдельных статей «Учреждения», а обновить весь кодекс, издав первоначально лишь закон о преимуществах степеней родства.
24 января 1885 г. последовал указ об изменении учреждения об императорской фамилии от 5 апреля 1797 г., опубликованный в «Правительственном вестнике» 27 января 1885 г. По этому указу великими князьями и княжнами, носящими титул императорских величеств, считались потомки императора по прямой линии, включая внуков. Правнуки же считались князьями императорской крови и получали титул величеств. Таким образом, из среды царствующего дома впервые выделена государева семья. Вместе с тем для пересмотра действующего учреждения об императорской фамилии была назначена особая комиссия под председательством великого князя Владимира Александровича.
Известие о новом учреждении императорской фамилии вызвало бурную реакцию в семьях великих князей, которые посчитали, что «их хотят унизить». В Мраморном дворце Константин Николаевич и Александра Иосифовна пришли в бешенство. Мария Павловна (старшая), супруга Владимира Александровича, «метала молнии», заявила: «Если императрица попросит меня дать бал, то я отвечу, что у меня нет средств для этого, так как я должна делать сбережения для своих внуков…» Михаил Николаевич признался, что с Ольгой Фёдоровной сожалеют только о том, «что наши внуки, которых нам, вероятно, ещё удастся видеть, не будут носить одного с нами титула». Тем не менее государь был непреклонен.
2 июля 1886 г. было высочайше утверждено выработанное комиссией учреждение об императорской фамилии (ПСЗ, 3 собр., т. VI, № 3851), в котором чётко проведены два положения: выделение государевой семьи и чрезвычайная бережливость в расходах из государственной казны значительным сокращением содержания членов императорского дома. По новому закону великими князьями считались «только внуки императора, от которого они происходят». Правнуки же именовались «князьями или княжнами крови императорской» и получали титул не императорского высочества, а просто высочества, правнуки же — титул светлости. Все великие князья награждались при рождении (точнее, при крещении) орденами Андрея Первозванного, Александра Невского, Белого Орла и первыми степенями орденов Анны и Станислава. Князья крови императорской получали эти ордена только при совершеннолетии.
«Учреждением» были определены также гражданские права лиц императорской фамилии, касающиеся брака, малолетства и совершеннолетия, приобретения и передачи имуществ, наследства и обязанностей членов императорского дома к императору. В частности, на содержание великих князей — сыновей царствующего императора до их совершеннолетия определялось для каждого в год по 33 тыс. руб., которые отпускаются из сумм государственного казначейства. Во всех остальных случаях суммы, предназначенные на содержание великих князей, отпускаются из удельного ведомства, а именно: каждому сыну царствующего императора (кроме наследника), по достижении совершеннолетия, назначается на содержание по 150 тыс. руб. в год и сверх того, единовременно на устройство помещения один миллион руб.; по вступлении же в брак, императором дозволенный, определяется по 200 тыс. руб. и на содержание двора по 35 тыс. руб. ежегодно. Великим князьям — внукам императора — до совершеннолетия или до брака, императором дозволенного, отпускается по 15 тыс. руб. в год; по достижении же совершеннолетия, если они до того не вступят в брак, они получают по 150 тыс. руб. в год и, кроме того, единовременно 600 тыс. руб. на устройство помещения.
О рождении, вступлении в брак и кончине великих князей возвещается во всенародное известие манифестами.
Глава десятая ПОБОРОТ ВПРАВО
1. НОВЫЙ КУРС Д. А. ТОЛСТОГО
После отставки Н. П. Игнатьева Министерство внутренних дел с 31 мая 1882 г. возглавил Д. А. Толстой, получивший прозвание «министра борьбы». Одновременно он занял пост шефа жандармов. «Назначение министром, — явствует Мещерский, — свалилось на него как снег на голову; он считал себя уже сданным в архив человеком. Государь так любезно и так настойчиво его просил, что он не считал себя вправе в такое время и думать уклоняться от предложенной ему обузы» (186, с. 514). «Имя гр. Толстого само по себе уже есть манифест, программа» — так приветствовал это назначение Катков, зная его ещё на посту министра народного просвещения. «Имя его, — вторил ему Победоносцев, — служит знаменем известного направления».
Совсем иначе отреагировал Милютин. «Назначение это, — записал он, — не только странно, оно чудовищно… Гр. Дм. Толстой сделался ненавистным для всей России, притом он — олицетворённая неспособность; справиться с таким обширным министерством, каково Министерство внутренних дел, и при настоящих обстоятельствах он, конечно, не в силах, даже и под руководством Каткова» (187, т. 4, с. 139).
Личность нового министра была довольно сложной. В 1842 г. он окончил с золотой медалью курс Александровского лицея. До 1847 г. служил чиновником в канцелярии императрицы по управлению учебными и благотворительными учреждениями, затем до 1853 г. — в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий. Свободное от службы время граф посвящал научным занятиям и в 1848 г. издал «Историю финансовых учреждений в России со времени основания государства до кончины императрицы Екатерины II». В 1853-1860 гг. директор канцелярии Морского министерства. Примыкал к группе либеральных бюрократов, возглавляемой великим князем Константином Николаевичем. С сентября 1860 г. начал службу в Министерстве народного просвещения, в ноябре — декабре 1861 г. управлял департаментом народного просвещения, затем назначен сенатором. В 1864 г. опубликовал книгу Le catholicisme romain en Russie, за которую был удостоен Лейпцигским университетом степени доктора философии (на русском языке это сочинение было издано в 1877 г.). Как свидетельствовал сенатор Е. М. Феоктистов, «Дмитрий Андреевич обладал непреодолимой страстью к научным занятиям; это был большой любитель книг, и библиотека его, для которой он построил особое здание в своей деревне Маково, может быть поставлена наряду с лучшими и обширнейшими библиотеками частных лиц; нельзя было доставить ему большего удовольствия, как указать на какое-либо редкое сочинение, — он тотчас же спешил его приобрести. Даже в последние годы своей жизни он пользовался редкими досугами от службы для исследований, относившихся исключительно к царствованию Екатерины II, работал всегда по источникам и очень добросовестно» (327, с. 279). В 1865 г. Толстой занял пост обер-прокурора Синода, совмещая его с 1866 г. с должностью министра народного просвещения (до апреля 1880 г.), где проявил себя как ортодоксальный консерватор и закостенелый обскурант. «Личность эта, стоявшая в продолжении пятнадцати лет во главе одного из важнейших отраслей государственного управления, — характеризовал его М. Т. Лорис-Меликов, — сотворила больше зла России, чем все остальные деятели, даже вместе взятые».
Став фактически первым министром при Александре III, Толстой с особой настойчивостью начал проводить провозглашённую Победоносцевым и Катковым политику по пересмотру и «улучшению» законов и учреждений, созданных в эпоху великих реформ Александра II. «Он был создан для того, чтобы служить орудием реакции, — отзывался о Толстом Б. Н. Чичерин, — человек неглупый, с твёрдым характером, но бюрократ до мозга костей, узкий и упорный, не видавший ничего, кроме петербургских сфер, ненавидящий всякое независимое движение, всякое явление свободы, при этом лишённый всех нравственных побуждений, лживый, алчный, злой, мстительный, коварный, готовый на всё для достижения личных целей, а вместе доводящий раболепство и угодничество до тех крайних пределов, которые обыкновенно нравятся царям, но во всех порядочных людях возбуждают омерзение» (345, т. 1, с. 192-193). «Толстой был таким человеком, — писал о нём Государственный секретарь А. А. Половцов, — что никогда, даже в лета молодости, не возбуждал ни в ком сочувствия, симпатии, человеческого чувства. Это был человек жестокий, самолюбивый, холодный, весьма дюжинного ума и чрезвычайного упрямства, которое вследствие ничтожества современников Толстого с успехом заменяло в нём твёрдость характера. Это был типичный петербургский чиновник с некоторым лоском исторического образования. Своих собственных взглядов он не выработал; он заимствовал их от того или другого человека вследствие такого или иного стечения обстоятельств, но, раз усвоив их, никогда от них не отступал, хотя бы и чувствовал их ложность. Впрочем, чтобы сознать неправду, надо углубиться мыслью в ту или другую сферу мышления, а он этого никогда не делал просто потому, что ему было некогда это делать, он слишком был занят личными своими интересами карьеры, самолюбия, тщеславия. К тому же так поступать было проще. Усвоенное убеждение он оставлял без изменения, точно так же, как однажды подписанную бумагу, хотя бы в ней и оказались неправильности. Первоначальной своей карьерой Толстой обязан был своему дяде гр. Дмитрию Николаевичу Толстому, которого я близко знал. Он был большой чудак, но весьма прямой, умный и честный человек. На старости он глупо женился и тем лишил племянника родового своего имения с. Толстые. Этого Дмитрий Андреевич никогда не простил дяде, заступавшему в детстве место отца, и на другой день после смерти гр. Дмитрия Николаевича гр. Дмитрий Андреевич давал в своём министерском отеле праздник в присутствии императорского семейства. Такой чёрствый характер и посредственный ум отразились на всей его деятельности и сделали для России весьма горестные плоды этой деятельности» (221, т. 2, с. 189, 190). Первыми жертвами наступающего охранительного режима стали печать и школа.
Ранее, в 1866-1880 гг., совмещая посты обер-прокурора Синода и министра народного просвещения, он проявил себя в качестве ортодоксального консерватора и закоснелого обскуранта.
С особой настойчивостью Д. А. Толстой начал проводить в жизнь реакционную программу, определённую и провозглашённую Победоносцевым и Катковым.
2. КАРАТЕЛЬНАЯ ЦЕНЗУРА
Давно известная всем дура — Неугомонная цензура кой-как питает нашу плоть — Благослови её Господь!
Ф. И. Тютчев
Не секрет, что цензура и свобода печати при Александре III вошли в острое противоборство. Молодой император, находясь под влиянием К. П. Победоносцева, полностью разделял его взгляды на то, что Россия не готова к демократии, конституции, свободе слова и печати. Полновластный правитель государства, так же, как и его предшественники, не желал, чтобы «неуместная гласность шла наперекор» и мешала его планам и делам, и, конечно, стремился к безукоризненному послушанию печати.
Как мы знаем, уже 8 марта 1881 г. на заседании Совета министров С. Г. Строганов, П. А. Валуев и К. П. Победоносцев призвали к ограничению свободы журналистики. «Злоупотребления печатным словом, — говорил Валуев, — могут иметь гибельные последствия для государства». Обер-прокурор Синода назвал журналистику «самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли разносит хулу и порицание на власть… разжигает страсти, побуждает к самым вопиющим беззакониям» (381, 1925, т. 1 (8), с. 141-142). Подобное мнение о журналистике было широко распространено не только в консервативных кругах. Даже любимый ученик Т. Н. Грановского, известный профессор Московского университета Б. Н. Чичерин в записке «Задачи нового царствования» трактовал свободу печати как предрассудок: «Свобода печати, главным образом, периодической, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь: без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество… В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму» (217, с. 56—57). Неслучайно Александр III видел в оппозиционной журналистике источник неких зловредных сил. 21 апреля 1881 г., в день правительственного совещания в Гатчине, Александр III писал Победоносцеву: «Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма» (217, с. 80). Полностью разделяя взгляды царя, Победоносцев через два дня в той же тональности отвечал ему: «Главная причина, — я убеждён в том, — газеты и журналы наши, и не могу надивиться слепоте и равнодушию тех государственных людей, которые не хотят признать этого и не решаются на меры к ограничению печати. Я был всегда того мнения, что с этого следует начать, но никто не хочет согласиться со мной» (211, т. 1, с. 324).
Протащив на пост министра внутренних дел Н. П. Игнатьева, Победоносцев непрестанно воздействует на него. «… Невозможно ничему положить доброго начала, — пишет «русский папа» ему 21 мая, — покуда не будут обузданы газеты (367, 1924, кн. 27—28, с. 54). Перед отъездом Игнатьева в июне 1881 г. вместе с императором в Москву, Победоносцев настойчиво рекомендует ему не допускать к Александру III представителей прессы. «Сделайте милость, — наставляет он, — не пускайте к нему там журналистов, кроме Каткова. Он один достойный уважения и преданный разумный человек. Все остальные — сволочи или полоумные» (там же, с. 57). Узнав о запрещении на полгода либеральной газеты «Голос», Константин Петрович 26 июля радостно пишет Игнатьеву: «… Наконец я вижу, что остановили «Голос». Обнимаю Вас сердечно, гр. Николай Павлович, только ради бога не спускайте…» (там же). «Тайного властителя России» до глубины души возмущало открытие новых газет. Например, по поводу предполагаемого издания А. С. Сувориным «Русского дела» он раздражённо вопрошает 14 февраля 1882 г. у Игнатьева: «Или мало ещё лжи и разврата распространяется у нас существующими журналами и газетами? К чему, как не к усилению этого зла, может послужить открытие новых?.. Между тем беспрестанно читаем о разрешении новых газет» (там же, с. 71).
Под влиянием этих мнений о прессе Н. П. Игнатьев весной 1882 г. разработал проект нового закона о печати. Проект стал основой «Временных правил о печати», представленных в августе 1882 г. в Комитет министров уже новым министром внутренних дел Д. А. Толстым. 27 августа того же года Александр III утвердил этот документ (220, т. II. 1072). «Временные правила», действовавшие, однако, четверть века, внесли существенные изменения в цензурный режим страны. По ним было образовано Совещание четырёх министров: внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода, а также руководителя ведомства, возбудившего рассматриваемый вопрос. Совещанию были переданы дела, изъятые из компетенции Сената об окончательном запрещении периодических изданий или их приостановке.
Газеты и журналы, выходившие без предварительной цензуры, обязывались сообщать по требованию Министерства внутренних дел фамилии авторов публикаций, помещённых под псевдонимами. Приостановление того или иного издания осуществлялось административным путём, без всякого вмешательства судебных инстанций. В связи с этим публицист и юрист К. К. Арсеньев писал в «Вестнике Европы», что «Временные правила» «останавливают мысль в самом её зародыше, искажают, обрезывают или совершенно подавляют её выражение, понижают общий уровень печати… усиливают влияние мнений, процветающих во мраке, опирающихся на молчание» (368, 1882, кн. 10, с. 792). На первых порах, как справедливо замечает исследователь В. Л. Степанов, Толстой был настроен применять «Временные правила» очень осторожно, опасаясь излишнего возбуждения общества, которому, как он считал, нужно дать время успокоиться после разгула террора и «конституционных» инициатив Лорис-Меликова и Игнатьева. В письме к Победоносцеву граф пишет: «Затруднение состоит в том, что почти вся наша пресса отвратительна, многие газеты желательно было бы прекратить, но не благоразумнее ли действовать потише, постепенно» (215, т. 1; полутом 1, с. 265). О Дмитрии Андреевиче стали распространяться невероятные слухи, что подобным поведением он хочет загладить своё «реакционное» прошлое. «Толстой облёкся в овечью шкурку и припрятал свой лисий хвост и волчий зуб, — язвил внимательный наблюдатель, критик и историк литературы П. В. Анненков в письме редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу, — посмотрим долго ли он будет разгуливать в этом наряде (292, т. 4, СПб, с. 234). Линия поведения министра навлекла на него «критические стрелы» со стороны его приверженцев. Адъютант великого князя Константина Николаевича генерал А. А. Киреев отметил в своём дневнике: «Феоктистов говорит, что Толстой очень мягок…, но ведь взяли-то его именно за то, что он зол и резок, за его дурные стороны, а не за хорошие, которые он вдруг выказывает» (46а, карт. 10, л. 152). Из Москвы за пассивность на Толстого начал роптать его адепт Катков. Толстой быстро «пробудился» и вскоре последовали ограничительные указания и циркуляры. С 1 января 1883 г. с подачи Победоносцева на должность начальника Главного управления по делам печати вместо «благодушного и достаточно либерального для такого поста» князя Вяземского назначается 54-летний Е. М. Феоктистов. Последний был известен как одарённый профессиональный журналист, человек тонкого ума, имеющий трезвые суждения о правительственном режиме и его носителях. Окончив в 1851 г. юридический факультет Московского университета, Феоктистов сотрудничал в «Современнике» и «Московских ведомостях». В 1871-1882 гг. редактировал «Журнал Министерства народного просвещения». Небезынтересно знать, что в начале 1860-х гг., состоя членом комиссии по выработке законов о печати, Феоктистов решительно высказывался против предоставления администрации прав налагать взыскания на печать. Но по мере продвижения по служебной лестнице он помаленьку, потихоньку меняет свою окраску. И к тому времени, когда он стал во главе цензуры, в нём произошла удивительная метаморфоза, от увлечений молодости не осталось и следа. Неслучайно время его управления цензурной политикой с 1883 по 1896 г. относится к числу довольно тяжёлых периодов в истории русского слова. Являясь правой рукой министра внутренних дел Д. А. Толстого по надзору за печатью, Евгений Михайлович вёл своё дело под неослабевающим идейным руководством К. П. Победоносцева и под ощутимым влиянием М. Н. Каткова. «Печать, — отмечает Феоктистов, — великое благо, но оно может служить и источником великого зла, особенно у нас» (327, с. 239). Видимо, исходя из этого и понимая положение Победоносцева в государстве, Феоктистов поддерживает самые тесные отношения с ним, просит указаний, сообщает о своих решениях по «обузданию» печати и нередко предоставляет проекты постановлений по тому или иному изданию с обещанием, что «всякое указание будет принято с величайшей благодарностью». В свою очередь, как заметил историк А. Е. Пресняков, «Победоносцев и не скупился на «указания», директивы и упрёки за послабления и недосмотры в деле цензурного наблюдения за печатью» (там же, с. XIII). «Этот бледный, физически истощённый, крайне болезненный фанатик, враг всякого движения вперёд, — помечает в своих записках о Победоносцеве журналист и историк М. И. Семевский, — начинает каждый свой день чтением массы ныне крайне бледных русских газет. Ему мерещатся разные призраки в статьях этих газет, и он шлёт свои вопли, отмечая многие из статей, министру внутренних дел» (129, с. 266). Сам Феоктистов пишет, что он всегда изумлялся, как у Победоносцева «хватало времени читать не только распространённые, но и самые ничтожные газеты, следить в них не только за передовыми статьями или корреспонденциями, но даже (говорю без преувеличения) за объявлениями, подмечать такие мелочи, которые не заслуживали бы ни малейшего внимания. Беспрерывно я получал от него указания на распущенность нашей прессы, жалобы, что не принимается против неё достаточно энергичных мер» (327, с. 221—222). Помимо Победоносцева на Феоктистова серьёзное влияние оказывал и Катков, с которым его связывали многолетние личные отношения. По выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина Феотистов был «холопом Каткова». Он регулярно информировал Михаила Никифоровича о правительственных делах и проектах постановлений, был исправным посредником между ним и бюрократическим олимпом. В то же время нельзя приуменьшать роль и самого Феоктистова, который являлся последовательным и инициативным защитником интересов правящих кругов российского самодержавия и ощущал постоянную поддержку со стороны своего шефа. «Лично я, — признавался энергичный руководитель цензуры, — не могу жаловаться на графа Толстого. Он предоставлял мне полную свободу, одобряя все меры, которые я считал необходимыми, во всём соглашался со мною; он был, видимо, доволен, что нашёлся человек, который поставил себе задачей действовать твёрдо и последовательно» (327, с. 241).
Первой крутой и свирепой мерой Феоктистова явилось прекращение в 1883 г. издания трёх наиболее влиятельных либеральных газет: «Московского телеграфа», «Голоса» и «Страны», придерживавшихся «вредного направления» и изображавших «в самом ненавистном свете теперешнее положение дел». По этому поводу тогда же М. И. Семевский писал в своих записках: «И вот в короткое время, шесть недель, запрещены газеты «Страна», «Голос», «Московский телеграф». Объявлены угрозы литературным журналам, каковы: «Отечественные записки», «Наблюдатель». Косвенно послана угроза «Вестнику Европы», короче сказать, над литературою русскою нависла мрачная туча, напоминающая время 1848 и 1849 гг.» (129, с. 287). В 1884 г. были закрыты либеральная газета «Русский курьер» и популярный журнал «Отечественные записки». Журналу инкриминировалось то, что вокруг него «группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией» (имелись в виду Н. К. Михайловский и С. Е. Кривенко). Ответственный редактор журнала М. Е. Салтыков-Щедрин обвинялся в том, что его статьи, не пропущенные цензурой, «появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих эмиграции» (202б, т. 2, с. 250). «Это был, — характеризовал «Отечественные записки» Михайловский, — почти единственный орган русской печати, в котором сквозь дым и копоть цензуры светилась искра понимания задач русской жизни во всём объёме. За то он и должен был погибнуть — и погиб» (190б, т. 10, с. 46).
Всего при Александре III по цензурным соображениям было закрыто 15 газет и журналов (239а, с. 193—226). Под гонения подпали даже невинные в социально-политическом отношении органы сатиры и юмора — «Будильник», «Осколки» и «Стрекоза».
Император, как правило, не вмешивался в дела аппарата цензуры, выражая своё мнение по тому или иному изданию короткими ремарками на полях документов. «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета» (по поводу «Московского телеграфа» в 1882 г.). В 1883 г. — «И поделом этому скоту», — узнав о третьем предупреждении «Голосу». О «Русском курьере» в 1889 г. пометил: «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». В том же году о «Русском деле» он написал: «Действительно, дрянная газета» и т. д. и т. п. (129, с. 284—286, 296—297).
Надо отметить также, что цензурный надзор осуществлялся и за изданиями книг. Всего за время с 1881 по 1894 г. было запрещено 72 книги. За предшествующие 14 лет, с 1867 по 1880 г. запрещению подверглись 86 книг (см. 115а). В числе запрещённых изданий при Александре III оказались произведения В. А. Бильбасова, С. А. Венгерова, В. А. Гиляровского, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, сочинения зарубежных авторов — В. Гюго, Э. Ренана, Г. Ибсена. На особый учёт из старых именитых писателей были взяты Лев Толстой и М. Е. Салтыков-Щедрин, из начинающих — А. П. Чехов, В. М. Гаршин и В. Г. Короленко. Больше всего вызывали раздражение у цензуры произведения Л. Толстого. По словам Феоктистова, «громадным своим талантом приобрёл он высокое положение в литературе, а между тем никто не производил столь растлевающего влияния на молодые умы проповедью, направленной против церкви и государства, против всех основ общественного устройства» (327, с. 242). В 1886 г. министр внутренних дел Д. А. Толстой обратился к Александру III с просьбой заточить своего великого однофамильца в Суздальский монастырь. Император отклонил это предложение после заступничества тётки писателя фрейлины А. А. Толстой. В 1890 г. Александр III сначала запретил издание «Крейцеровой сонаты», но затем после обращения к нему графини Софьи Андреевны Толстой, он разрешил включить повесть в собрание сочинений, заявив при этом, «что он сам будет просматривать сочинения её мужа» (129, с. 300).
Активно действовала и театральная цензура, внимательно отслеживая содержание спектаклей. За время с 1882 по 1891 г. было запрещено к представлению 33% русских пьес, 4,5% немецких и около 0,5% французских (129, с. 302). Цензурное ведомство, как никогда ранее, повысило наблюдение за библиотеками, усматривая в них рассадники крамольных идей. По высочайшему повелению 5 января 1884 г. Главное управление по делам печати, заботясь о нравственном воспитании читающего общества, составило алфавитный указатель произведений, запрещённых к обращению в публичных и общественных читальнях. Как здесь не вспомнить пророческие слова Жан-Жака Руссо: «Цензура может быть полезна для сохранения нравов, но никогда — для их восстановления».
3. ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
В правление Александра III правительство стремилось усилить официозную направленность обучения, подчинить школу и высшие учебные заведения интересам упрочения самодержавной власти. На первых порах учебная система Министерства народного просвещения продолжала опираться на основные законоположения предшествующего царствования.
* * *
Первомартовская катастрофа, как отмечалось выше, повлекла за собой смену в «персонале, окружающем императора». 24 марта 1881 г. был смещён с поста министра просвещения А. А. Сабуров. Это смещение предвидел Д. А. Милютин, который ещё в апреле 1880 г. в связи с назначением Сабурова, записал в дневнике: «О нём слышны хорошие отзывы, но говорят, что он человек слабого характера» (187, т. 3, с. 243), который не в силах долго удержаться на своём посту. Преемник графа Толстого, статс-секретарь Его Императорского Величества, тайный советник Андрей Александрович Сабуров родился в 1837 г., воспитывался в Александровском лицее и в конце 1857 г. начал службу в Канцелярии Комитета министров. Перейдя в 1859 г. в Министерство юстиции, А. А. Сабуров в течение 16 лет последовательно занимал должности: столоначальника, исправляющего должность обер-секретаря 2-го отделения 5-го Департамента правительствующего Сената, обер-секретаря Уголовного кассационного департамента, товарища председателя С. — Петербургского окружного суда, товарища обер-прокурора Уголовного кассационного департамента, члена консультации, учреждённой при Министерстве юстиции, с возложением обязанностей вице-директора Департамента министерства. В эти же годы он исполнил ряд чрезвычайных поручений по разным вопросам, возникавшим в судебном ведомстве: состоял директором комитета попечительного о тюрьмах общества, членом комиссии о преобразовании суда в духовном ведомстве, о пересмотре 2-й главы Уложения о наказаниях, о преобразовании тюрем, председательствовал в комиссии об отмене телесных наказаний для ссыльных женщин, сопровождал в 1873 г. министра юстиции при ревизии судебных установлений Саратовской и Харьковской губерний. 31 мая 1875 г. А. А. Сабуров занял пост попечителя Дерптского учебного округа и 24 апреля 1880 г. был пожалован в статс-секретари Его Императорского Величества с назначением управляющим Министерством народного просвещения. Пытаясь погасить студенческие волнения, Сабуров начал готовить проекты некоторого смягчения правительственной политики по отношению к студентам. Предусматривалось разрешить устраивать в университетах кассы взаимопомощи, столовые, научные кружки и т. д., а также созывать сходки для обсуждения вопросов студенческой жизни. Он стремился также к созданию тесной взаимосвязи между земством и Министерством народного просвещения, с одной стороны, и между семьёй и школой — с другой. Как было сказано выше, А. А. Сабуров был уволен 24 марта 1881 г. по прошению с оставлением в звании статс-секретаря и назначен сенатором. По словам Е. А. Перетца, увольнение Сабурова давно предусматривалось, по слухам, «было решено в принципе ещё покойным государем… Сабуров много пообещал и ничего не сделал, только путал» (208, с. 54). П. А. Валуев же считал, что министр поплатился за то, «что при недальнем уме думал выехать на новых веяниях» (78, с. 158). С 1899 г. Сабуров состоял членом Государственного совета. Умер он 10 марта 1916 г. в Петрограде. На посту министра народного просвещения А. А. Сабурова сменил его старший сверстник по Александровскому лицею, барон Александр Павлович Николаи, происходивший из шведского дворянского рода. Родился он в 1821 г., начал службу в 1840 г. в Канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора и в 1845 г. назначен был младшим чиновником особых поручений при наместнике кавказском, с которым совершил несколько экспедиций против горцев. На Кавказе протекла большая часть службы барона Николаи. С 1848 по 1861 г. он занимал должности директора походной канцелярии наместника кавказского и главнокомандующего отдельным кавказским корпусом, с 1852 г. — члена Совета Главного управления Закавказского края и попечителя Кавказского учебного округа, с 1860 г. сверх того — начальник Управления сельского хозяйства и промышленности на Кавказе и за Кавказом. 18 марта 1861 г. барон Николаи назначен был попечителем киевского учебного округа и 28 декабря того же года — товарищем министра народного просвещения и членом Главного управления цензуры. Через два года, получив звания статс-секретаря Его Величества и сенатора, он вернулся на Кавказ на пост начальника Главного управления наместника кавказского, и занимал его в течение двенадцати лет, до 30 августа 1875 г., когда был назначен членом Государственного совета. Как деятель, близко знакомый по предшествующей службе с вопросами учебного ведомства, барон Николаи участвовал в нескольких комиссиях, рассматривавших ежегодные всеподданнейшие отчёты по Министерству народного просвещения, состоял с 1878 г. почётным опекуном по учреждениям императрицы Марии и, наконец, 24 марта 1881 г. был призван на пост министра народного просвещения, который занимал, подобно своему предшественнику, менее года. О новом министре народного просвещения Милютин пишет, что о назначении его «говорили и прежде; он считался кандидатом, потому что некогда был попечителем Кавказского, а потом Киевского учебных округов… Это человек неглупый, образованный, но тяжёлый педант (?), доктринёр, более консерватор и притом истый (остзейский) барон. Ожидать от него нельзя ни деятельной инициативы, ни тёплого сочувствия к делу русского народного образования» (187, т. 4, с. 46—47). 25 марта 1881 г. Перетц записал в дневнике: «Виделся с бароном Николаи. Назначением своим он доволен. Предложение сделано было ему через посредство Победоносцева. По изъявлении им согласия на принятие министерства государь пригласил его к себе и, между прочим, выразил, что не охотник до новомодного и крутых переворотов. Его Величество признаёт нужным постепенное развитие и усовершенствование существующего» (208, с. 54). Проявить себя в предоставленной должности в течение года А. П. Николаи особенно не успел. В его бытность задачи, стоящие перед правительством в отношении образования довольно чётко были определены в манифесте 29 апреля 1881 г., составленном Победоносцевым, и фактически сводились к реализации уваровской триединой формулы «самодержавия, православия и народности». По всей видимости, бар. Николаи «не мог обеспечить в полной мере осуществление этих задач». При нём официально были разрешены школы грамоты. 16 марта 1882 г. барон Николаи был уволен по прошению от должности министра высочайшим рескриптом. Умер 3 июля 1899 г. в своём имении Лачино около Тифлиса.
16 марта 1882 г. пост министра народного просвещения перешёл к стороннику консервативной линии И. Д. Делянову, креатуре Победоносцева и Каткова. Характерно, что большинство знавших Делянова сановников отзывалось о нём без малейшего уважения. «К ужасу своему, узнаю, — признаётся Милютин, — что бар. Николаи уже уволен от должности министра и что на место его назначен — Делянов!!! Это почти то же, что если б назначен был Катков; это восстановление ненавистного для всей России министерства гр. Толстого. Между прежним режимом и будущим будет различие только в подкладке: у Толстого подкладка была желчь; у Делянова будет идиотизм. Бедная Россия!» (187, т. 4, с. 130). Даже Толстой, по словам Феоктистова, говоря о своём бывшем помощнике, выражался порой «далеко не цензурными словами». Феоктистов писал, что «Делянов представлял собой пример того, как можно у нас достигнуть очень высокого положения без сколько-нибудь выдающихся заслуг; никогда не был он не только тружеником — смешно и говорить об этом, — но даже дельцом в самом ординарном значении этого слова; никому не случалось, конечно, слышать, чтобы он высказал какую-либо мысль, которая была бы плодом зрелого и самостоятельного размышления; глупым человеком назвать его было нельзя, но не был он, конечно, и человеком умным; подобно всем своим соотечественникам-армянам, обладал он в значительной степени хитростью, знал Петербург как свои пять пальцев, со всеми находился в хороших отношениях, не имел врагов, потому что и враждовать с ним было как-то странно: он способен был всякого обезоружить своим невозмутимым добродушием. В обществе любили Ивана Давыдовича за его доброту, хотя и самая доброта эта была какая-то дряблая, пассивная; он готов был хлопотать без разбора за кого угодно: и за порядочных людей, и за людей вовсе не порядочных, так что на его рекомендации привыкли не обращать внимания, и он нисколько этим не обижался. Человек несомненно честный, отличавшийся чрезвычайной простотою своего образа жизни, никогда не кичившийся своим положением, всегда доступный всякому, кто хотел его видеть, так что двери его кабинета были постоянно открыты для просителей…» (327, с. 171-172). В то же время Феоктистов называл его «шутом гороховым».
Б. Н. Чичерин именовал Делянова «раболепным и ничтожным», «отребьем человеческого рода» (344, с. 106, 261). А. Ф. Кони считал позором иметь такого министра (см. 161, т. 8, с. 100), писал о нём без малейшего уважения, как о человеке с «певучим бабьим голосом». Познакомимся коротко с биографией нового министра. Родился Иван Давыдович Делянов в Москве 30 ноября 1818 г. Был он сыном генерал-майора армянского происхождения Давыда Артемьевича Делянова от брака с Марией Екимовной Лазаревой. Православный. Окончил Московскую гимназию и юридический факультет (1838) со степенью кандидата права.
Продолжительная, почти 60-летняя государственная служба нового министра, была посвящена преимущественно двум ведомствам: Собственной Его Величества Канцелярии и Министерству народного просвещения, во главе которого Делянов оставался в течение 15 лет до самой смерти. В ноябре 1838 г. Делянов определился на службу во II Отделение Собственной Его Величества Канцелярии и по должности сначала младшего, потом старшего чиновника принимал участие в разработке различных законодательных вопросов. В 1857 г. он управлял делами секретного комитета о раскольниках. В следующем году 18 июня был назначен попечителем С. — Петербургского учебного округа, а в 1860 г. членом Главного управления цензуры. В эти же годы он заменял А. С. Норова в управлении учебною частью в институтах Воспитательного общества, Александровском и Екатерининском. 4 августа 1861 г. И. Д. Делянов назначается директором Департамента народного просвещения, но через три месяца 17 ноября он по прошению увольняется вовсе от службы, а 6 декабря становится директором Императорской публичной библиотеки. При новом министре А. В. Головнине в феврале 1862 г. И. Д. Делянов возвращается на пост попечителя С. — Петербургского округа, сохранив за собою и управление публичной библиотекой. За упразднением должности товарища министра он фактически являлся ближайшим помощником А. В. Головнина по управлению министерством: исполнял обязанности министра на время его отсутствия и, назначенный 1 декабря 1865 г. сенатором по высочайшему повелению 19 января 1866 г., присутствовал на правах товарища министра в Общем собрании и департаментах Сената. В мае того же года при графе Толстом, Иван Давыдович занял восстановленную должность товарища министра и 16 апреля 1867 г. удостоился звания статс-секретаря Его Величества. Кроме исполнения обязанностей по должности товарища министра, он состоял ещё членом Совета Павловского института по учебной части, членом Главного совета женских учебных заведений и с 1874 г. — почётным опекуном.
1 января 1874 г. Делянов назначен членом Государственного совета с увольнением от должности товарища министра. По высочайшему повелению 1877 г. он исполнял по IV Отделению Собственной Его Величества Канцелярии обязанности, возложенные на него особым распоряжением государя, и заменял главноуправляющего ведомством императрицы Марии на время его отсутствия.
Оставив пост товарища министра, Делянов участвовал в решении некоторых особенно важных вопросов по Министерству народного просвещения. На него возложено было председательство в комиссии по составлению нового университетского устава. При его деятельном участии происходило обсуждение сложного вопроса об изыскании мер против студенческих беспорядков. «Иван Давыдович был удивительное явление в русской чиновной летописи, — свидетельствовал князь С. М. Волконский. — Чем он взял? За что выдвинулся, дослужился до Андрея Первозванного, до графского титула? Он рос, как растёт дерево, — не в силу каких-либо заслуг, а в силу растительной инерции. Его мягкость, слабость и безволие — уж не знаю, как назвать, — нельзя даже описать. Мой отец говорил, что если бы компромисс не существовал, то Иван Давыдович его бы выдумал… ни одного вопроса он не умел отстоять, в заседаниях дремал, а на приёмах у себя щипал себя за бровь, чтобы не заснуть… Когда ему что-нибудь рассказывали, докладывали, он, пощипывая бровь, только повторял гнусавым голосом: «Да, да, да, да». Маленький, низенький, с крючковатым носом, лысый совершенно и только с несколькими волосами, которые он зачёсывал из-под воротничка, он двигал челюстями, жевал губами, но почти не говорил… однажды он был болен. Справляются у одного чиновника: «Как Иван Давыдович?» — «Ничего, Слава Богу. Значительно поправился; ещё не все бумаги читает, но уже всё подписывает» (326, т. 1, с. 376). «Делянов, — по словам С. Ю. Витте, — был очень милый, добрый человек, и вопросы Министерства народного просвещения вообще ему были не чужды. Он был человек культурный, образованный… Он никогда никаких резких вещей не делал, всегда лавировал, держась того направления, которое в то время было преобладающим, а именно направления графа Дмитрия Толстого. Вообще он лавировал на все стороны» (84, т. 1, с. 306). На посту министра народного просвещения, Делянов оставался до самой смерти, последовавшей 29 декабря 1897 г. Кроме обычных знаков монаршего благоволения за ревностную службу, 23 ноября 1888 г., в день полувекового юбилея своей службы, он был возведён в графское Российской империи достоинство.
Следует подчеркнуть, что программа действий Ивана Давыдовича на поприще народного просвещения всецело соответствовала взглядам Д. А. Толстого.
Высшее образование
Одним из первых и важных шагов, предпринятых Деляновым, стала реформа в области высшего образования как реакция на неутихающее революционное брожение в среде студентов. Известно, что ещё в апреле 1875 г. под председательством Ивана Давыдовича была создана Комиссия для переработки университетского устава с целью его ужесточения. Намерения императорского правительства тогда стали достоянием широкой общественности и предметом острой дискуссии в прессе. Подготовленный проект нового устава в феврале 1880 г. был внесён в Государственный совет, но в связи с изменившейся в стране обстановкой и последовавшей вскоре отставкой Толстого был возвращён обратно.
По докладу Н. П. Игнатьева 25 мая 1881 г. Александр III вновь создаёт Комиссию для пересмотра университетского устава 1863 г. Снова во главе её назначается Делянов с целью выработать меры для надзора за студенческой молодёжью. «Тот факт, — справедливо отмечает П. Зайончковский, — что комиссия была образована без согласия министра народного просвещения, а к тому же и без его участия, говорит, несомненно, о непрочности положения Николаи» (127, с. 441).
Хотя проект нового устава был вновь внесён в Государственный совет на исходе 1882 г., рассмотрение его началось лишь в конце 1883 г. Задержка произошла из-за коронации Александра III. Так же, как и раньше, проект нового устава вызвал лавину различных мнений и в Государственном совете, и в мыслящих слоях общества. В числе противников нового проекта оказались обер-прокурор Св. синода К. П. Победоносцев, государственный секретарь А. А. Половцов, министр финансов Н. X. Бунге, бывшие министры народного просвещения А. В. Головнин и А. П. Николаи. Несмотря на то, что сторонники проекта Делянова, Толстого и Каткова в Государственном совете оказались в меньшинстве, тем не менее император поддержал их и после некоторых колебаний 15 августа 1884 г. утвердил проект устава о введении его в 1884/85 учебном году в 6 университетах. Что же нового внёс принятый устав? Прежде всего, он полностью уничтожил университетскую автономию устава 1863 г., отдав университеты под контроль Министерства народного просвещения. Во всех 6 разделах устава главная мысль заключалась в том, чтобы университетам придать атрибуты государственных учреждений, а всех членов университетской корпорации приравнять к категориям государственных чиновников. Должности ректора, декана и профессора, которые по уставу 1863 г. были выборными, теперь снова замещались по назначению сверху. Ректор назначался министром народного просвещения сроком на четыре года, декан — попечителем учебного округа на тот же срок. Замещение профессорских вакансий производилось с ведома министра, который мог не утверждать предложенную университетом кандидатуру. При этом особое внимание обращалось не только на учёные качества и заслуги, но и на «религиозно-нравственное и патриотическое направление» преподавателей. Ряд «неблагонадёжных» профессоров был уволен из университетов, в числе которых оказались крупные учёные — социолог и этнограф М. М. Ковалевский, историк В. И. Семевский, физиолог Ф. Г. Мищенко, правовед С. А. Муромцев. Другие, например Д. И. Менделеев и И. И. Мечников, ушли сами. В то же время следует отметить положительное нововведение устава — расширение института приват-доцентуры. Приват-доцентам разрешалось читать параллельные с профессорами курсы. С одной стороны, это способствовало подготовке профессорских кадров, а с другой побуждало к улучшению читаемых профессорами курсов. В итоге в университетах заметно изменилось соотношение штатных и нештатных преподавателей. Если в 1881 г. в 8 университетах преподавало 635 человек, в том числе 104 нештатных, то в 1895 г. в 9 университетах состояло 1035 преподавателей, почти половина которых (491) являлись нештатными (360, с. 114, 158-162, 169). Устав разрешал работу по совместительству, чем воспользовалось большинство преподавателей.
В то же время существенно ограничивалась компетенция университетского Совета и факультетских собраний. Суд университетский был ликвидирован. Намного увеличивалась власть инспектора, которому были даны и административные, и судебные функции. Инспектор непосредственно подчинялся попечителю. Возросли требования к студентам. По «Правилам о приёме в студенты университета» абитуриенты должны были представить свидетельства о политической благонадёжности, которые выдавались местной полицией. В целях «улучшения» социального состава студентов, в 5 раз повысилась плата за обучение, а для получения стипендии необходимо было иметь отзыв инспектора о поведении студента. По «Правилам о плате за слушание лекций» вводилась плата, равная 5 руб. за полугодие. За специальные курсы студент платил непосредственно читающим их преподавателям. За недельный час эта сумма составляла 1 руб. на всех факультетах (на медицинском — 75 коп.). «Правила для студентов во время прохождения курса» ставили их в полную зависимость от инспекции, контролировавшей посещение лекций, распределение стипендий и пособий. Положение студента зависело от степени его благонадёжности. Студенты должны были ежегодно возобновлять вид на жительство. Участие в беспорядках надолго лишало студента возможности научной деятельности в будущем. Запрещалось выражение одобрения или неодобрения преподавателей в любой форме. За нарушения студент мог получить различные наказания: выговор, исключение, арест, карцер. Для поездки по делам или на каникулы, студент должен был иметь отпускное свидетельство от инспектора (проректора) университета.
Устав 1884 г. вводил факультетские и университетские (государственные) экзамены. Существовавшие ранее семестровые экзамены были заменены зачётами. Срок обучения на всех факультетах университета составлял 4 года, кроме медицинского, программа которого была рассчитана на 5 лет. Выдержавшие выпускные экзамены получали в соответствии с качеством показанных знаний дипломы I и II степени и звание действительного студента. Представившие и защитившие диссертации — звание кандидата (прав, филологии и т. д.). Вскоре после принятия устава 1884 г. Государственный совет подтвердил права и преимущества лиц, получивших высшее образование. В частности, подтвердилось право доктора на 7-й, а магистра соответственно на 9-й класс гражданского чинопроизводства. И хотя устав 1884 г. был введён вопреки протестам большинства профессоров и студентов, сторонники консервативной линии рассматривали его как крупную победу, как важный шаг на пути укрепления принципов самодержавия. Через год после принятия устава в мае 1885 г. по всеподданнейшему докладу Делянова вновь была введена отменённая в 1861 г. форма для студентов с целью облегчить надзор за ними во внеучебное время. В 1887 г. новые правила запретили приём студентов, если школа, которую они окончили, не даст положительной характеристики их «образа мыслей и направления». В конце XIX в. устав Дерптского университета (в 1893 г. переименован в Юрьевский) был фактически приравнен к общему уставу 1884 г. В 80-х гг. этим уставом начал реально руководствоваться и Варшавский университет.
1 июля 1887 г. с разрешения Комитета министров был опубликован циркуляр Министерства народного просвещения, установивший процентные нормы приёма евреев в высшие учебные заведения. Несмотря на все принимаемые меры, внедрить новый устав на практике целиком не удалось (см. 186а, т. 2, ч. 2, с. 317).
Довольно важным событием в жизни отечественного просвещения было открытие Сибирского университета в Томске. Учреждение этого храма науки было намечено ещё в начале XIX столетия, в царствование Александра I. Тогда же, в 1805 г. известный ревнитель просвещения П. Г. Демидов внёс капитал, возросший до 200 тыс. руб., который послужил основанием для учреждения означенного университета. Закладка его произошла 26 августа 1880 г., а торжественное открытие последовало 22 июля 1888 г., сначала в составе одного медицинского факультета. 6 июля 1891 г., возвращаясь из своего дальнего путешествия, прибыл в Томск и посетил университет наследник престола цесаревич Николай Александрович. Высокий гость с интересом осмотрел все отделения библиотеки, кабинеты, лаборатории и музеи и обратил внимание на редкие издания главного книгохранилища. Принимая поднесённый ему диплом на звание почётного члена Томского университета, цесаревич сказал, что с удовольствием принимает это звание и что посещение университета останется для него одним из отрадных воспоминаний из всего путешествия по дорогой ему Сибири.
Киевский университет св. Владимира в 1884 г. торжественно отметил свой 50-летний юбилей. В связи с этим Александр III удостоил его своим рескриптом, в котором указал на великое значение этого учебного заведения для русской науки и особенно для русской нации. Вместе с тем император отпустил на устройство новых клиник при университете 265’550 руб. (164а, с. 115).
Следует отметить, что количество высших учебных заведений при Александре III увеличилось открытием технологического института в Харькове (1885), Екатеринославского горного института (1889), преобразованием Варшавского ветеринарного училища в ветеринарный институт (1889) и др.
Всего к 1894 г. в России насчитывалось 52 полноправных высших учебных заведения, из них 9 университетов, 3 высшие школы гуманитарного профиля, 8 высших технических учебных заведений, 3 сельскохозяйственных и 6 медицинских и ветеринарных высших школ, 5 военных и 7 духовных академий, 2 высших женских курса и др. Общее число студентов всех 52 вузов составляло 25’166 человек, из них 983 женщины, т. е. 3,9%. Наибольшее число учащихся было в университетах — 13’944 человека, за ними следовали студенты технической и сельскохозяйственной высшей школы — 5497 человек. О многом говорит распределение студентов по специальностям, отражающее, с одной стороны, потребность государства в кадрах, а с другой, взгляды правительства на задачи подготовки этих кадров. Преобладающее число студентов мужских вузов специализировалось в области естественных и технических наук — 30,1%, за ними шли медики и ветеринары — 28,2%, далее юристы — 23,8%, затем учащиеся духовных академий 6,4%, студенты историко-филологических отделений — 4%, сельскохозяйственных учебных заведений — 3,3%, слушатели военных академий — 2,5% и художественных школ — 1,6% (229, с. 13, 14, 85). Как видим, существенное место в системе высшей школы было отведено правоведению, что соответствовало традиционным взглядам правящей элиты на значение юридического образования для пополнения государственного аппарата. Обращают на себя внимание крайне ограниченные размеры подготовки специалистов для сельского хозяйства, ни в какой мере не удовлетворявшие потребность в них. Мизерные цифры подготовки аграрных кадров соответственно отражали (а в какой-то мере и усугубляли) общий низкий уровень сельского хозяйства страны, его экстенсивный характер и консервативные формы.
Высшее женское образование
С особым ожесточением консерваторы обрушились на высшее женское образование, видя в нём, как выражался Д. А. Толстой, «так называемую эмансипацию женщины». В 1882 г. только после ухода с поста военного министра Д. А. Милютина, были закрыты женские врачебные курсы при Николаевском военном госпитале в Петербурге. Этим актом было уничтожено женское медицинское образование. В 1886 г. под председательством Делянова собралось Особое совещание, которое пришло к заключению, «что пока не будет выработан устав, программы и правила, необходимо пресечь дальнейшее скопление в больших городах девиц, ищущих не столько знаний, сколько превратно понимаемой ими свободы» (238, с. 627-628). Представленные об этом предложения были утверждены Александром III 12 мая 1886 г. Таким образом, было издано распоряжение о прекращении приёма на Высшие женские курсы, существовавшие в Петербурге, Москве, Киеве и Казани, которые князь В. П. Мещерский называл «настоящей клоакой анархической заразы». Три года работала комиссия князя М. С. Волконского. Министерских чиновников волновали состав слушательниц, кто из них находился под надзором полиции, были ли они замечены в университетских волнениях и демонстрациях. Комиссия выясняла политические настроения курсисток. Только Петербургским курсам (так называемым Бестужевским) удалось добиться возобновления приёма в 1889 г. Напомню, что к 1 января 1889 г. у бестужевок оставался только 4-й (выпускной) курс, насчитывавший всего 140 человек. Курсы испытывали финансовый кризис, поскольку их средства зависели от числа слушательниц и платы за обучение. Члены Общества для доставления средств С. — Петербургским высшим женским курсам во главе с комитетом из 12 человек (Н. С. Стасова, А. П. Философова, С. В. Ковалевская и др.) пытались спасти заведение, обращались в правительство, писали докладные записки в Министерство народного просвещения. Но всё это не было принято даже к сведению. 3 июня 1889 г. было опубликовано «Временное положение о С. — Петербургских высших женских курсах» (просуществовавшее до 1918 г.). Курсы получили назначаемого директора и Совет профессоров, запрещались собрания курсисток вне курсов, вводилась должность инспектрис для наблюдения за поведением курсисток во внеучебное время. По-прежнему сохранялись два отделения — историко-филологическое и физико-математическое. Запрещалось преподавание физиологии человека и животных, естественной истории и гистологии. Контингент слушательниц был ограничен в 400 человек. При этом курсы были лишены автономии, повышена плата за обучение и введены другие ограничения. Следует отметить, что ещё до повышения платы за обучение положение неимущих девушек было довольно сложным. В исторической записке «Общества для доставления средств высшим женским курсам» отмечалось: «Число совершенно неимущих девушек очень велико… Нередко приезжие из провинции, уплатив 50 руб. за полугодие, остаются с несколькими рублями в кармане. У многих слушательниц нет ни тёплого платья, ни крепкой обуви, о том, чтобы покупать себе необходимые книги, нечего и думать, и вот начинаются лихорадочные поиски заработка. В газетах появляются объявления о слушательницах, дающих уроки, о переводчицах, корректоршах, счётчицах… Чуть открывается какая-нибудь возможность заработать хоть несколько рублей, не бросая курсов, слушательницы спешат ею воспользоваться. Многие слушательницы, работая по 12-14 часов в сутки (утром на курсах, вечером — на каких-либо заработках), устраивают себе более сносное существование, но есть и такие, которые несмотря на все старания, не могут получить никакой работы» (263, с. 230—231).
В 1895 г. на курсах было возобновлено чтение курса ботаники, а в 1902 г. и физиологии. С 1906 г. вводилось юридическое отделение. В 1901 г. окончившие Бестужевские курсы получили право преподавания в старших классах женских гимназий, а позднее, в 1906 г., и в некоторых классах мужских гимназий. Под веянием времени изменился политический настрой курсисток; если до 1886 г. ни одна слушательница Бестужевских курсов не привлекалась к политическим процессам, то в конце 1880-х гг. это стало нормой.
В других городах приём на Высшие женские курсы был возобновлён только в 1890 г. Наряду с Бестужевскими курсами существовали Владимирские, дававшие серьёзное медицинское образование. Причём директор и инспектриса на них назначались министром народного просвещения. Анализ специализации женских высших учебных заведений показывает, что 57,5% слушательниц высших женских курсов обучалось на историко-филологических отделениях, 13,5% — на естественнонаучных и 29% изучали педагогические науки (229, с. 14). По официальным данным, к 15 мая 1893 г. в России числилось 546 женщин-врачей, из которых большинство окончило обучение на высших женских курсах. Почти половина этих лиц состояла земскими врачами (164а, с. 122). Многолетняя серьёзная практическая деятельность женщин-врачей привлекла к ним всеобщую любовь и доверие. Уравнение женщин-врачей с мужчинами в их правах совершилось уже в царствование Николая II. Бывшие выпускницы Высших женских курсов стали первооткрывателями во многих областях знаний. Е. И. Лихачёва издала «Материалы по истории женского образования в России». Е. В. Балабанова написала первый в России учебник библиотечного дела. Е. И. Тиме и О. Г. Клементьева, актрисы, преподавали в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. Писательница А. А. Караваева дважды награждалась Государственной премией. О. А. Добиаш-Рождественская стала первой женщиной в дореволюционной России, получившей докторскую степень по истории. С. В. Романская — первая русская женщина-астроном.
Как видим, высшее женское образование преодолело немалые трудности. Женщины завоевали равенство и признание мужчин и ныне трудятся наравне с мужчинами в самых различных областях науки и производства.
Средняя школа
В области среднего образования перед Министерством народного просвещения стояли задачи дальнейшего развития классических и реальных гимназий, освобождения от многопредметности и перегруженности учебных планов и программ. Затраты правительства на содержание учреждений среднего образования в 1887 г. составили около 10 млн руб., на одного гимназиста государство расходовало в среднем 166 руб. Уровень успеваемости в гимназиях, прогимназиях и реальных училищах был невысок. По данным всеподданнейшего отчёта Делянова за 1884 г., он составлял в гимназиях в 1883 г. — 68,2%, в 1884 г. — 68,9%, в прогимназиях — соответственно 65,3 и 65,5%, в реальных училищах — 66,9 и 69,1% (129, с. 344). Кардинальное средство повышения качества учёбы Делянов видел в «наведении порядка» в средней школе, «подорванного» его предшественниками Сабуровым и Николаи. По его мнению, необходимо было затруднить «доступ в мужские и женские гимназии детям лиц низших сословий». «Наведение порядка» было начато уже циркуляром от 20 ноября 1882 г., где фактически была провозглашена программа возврата к правилам 4 мая 1874 г., разработанным в период министерства Д. А. Толстого и отвергнутых в начале 80-х гг. Очередной шаг был сделан 26 июня 1884 г., когда вышел циркуляр, посвящённый усилению роли классных наставников. В этом документе особо подчёркивалось, «что классные наставники наравне с директорами и инспекторами будут подлежать ответственности, если во вверенном им классе обнаружится на учениках пагубное влияние превратных идей, внушённых злонамеренными людьми, или даже сами молодые люди примут участие в каких-либо преступных деяниях, и таковые поступки их не будут своевременно обнаружены заведением (38а, оп. 194, д. 521, л. 168-169). Апогеем цинизма Делянова явился циркуляр, изданный 18 июня 1887 г., ставший попыткой изменить социальный состав гимназий и трансформировать их в полупривилегированные учебные заведения. Этот позорный документ, широко известный под названием циркуляра «о кухаркиных детях», предписывал не принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т. п.». Для реализации этого указания почти повсеместно были закрыты приготовительные классы, дававшие возможность детям малообеспеченных родителей поступать в школу. Как следовало ожидать, циркуляр вызвал бурное возмущение во всех слоях просвещённого общества. Представитель охранительного крыла в позднем славянофильстве, аристократ, адъютант вел. князя Константина Николаевича генерал А. А. Киреев в своём дневнике осудил принятый документ: «Циркуляр Делянова возбуждает негодование и смех, он пишет, чтобы дирек (тора) не допускали в гимна (зии) детей швейцаров, кухарок, извозчик (ов) e.t.c. Не нелепо ли это? Во-первых, между ними могут быть Ломоносовы, во-вторых, можно бы достигнуть желаемого результата без всякой публикации. Напр (имер), просто требуя более серьёзного экзамена при вступлении, напр (имер) из француз (ского) и немец (кого) языков, или указав на хорошее воспитание или на бедность дворян, которых желательно поддержать, а главное, самый циркуляр незаконен, закон не делает никаких ограничений» (39а, к. 11, л. 15). Раздосадован оказался и старый приятель царя, «ультрадворянин и охранитель — крепостник» В. П. Мещерский. 4 сентября 1887 г. он отправил письмо Александру III, в котором писал: «Не скрою от Вас, что ежедневно приезжают ко мне из провинции люди, которые с прискорбием говорят о сильно дурном впечатлении, произведённом на всех знаменитым деляновским циркуляром о кухарках. Досада и злость берёт потому, что знаешь, что не Делянова бранят, а на Вас падают эти толки. Я умолял Делянова написать разъяснительный циркуляр, чтобы смягчить и изгладить впечатление, но что голос мой?..» (677, д. 95, л. 345). Резко отреагировала на циркуляр либеральная печать, в особенности газета «Русские ведомости» и журнал «Вестник Европы». В 1890 г. после продолжительной борьбы большинства и меньшинства в Общем собрании Государственного совета, Делянову удалось за счёт незначительного сокращения преподавания «мёртвых языков» (латыни и древнегреческого) исключить из гимназического курса русскую литературу и естественную историю.
Реальные училища с 6—7-летним сроком обучения, созданные ещё в 1872 г. вместо реальных гимназий, до 1888 г. давали право поступать только в технические, промышленные и торговые высшие учебные заведения. В 1888 г. реальные училища были преобразованы в общеобразовательные учебные заведения, которые давали право поступать также в университет на физико-математический и медицинский факультеты.
В связи с бурным развитием отечественной промышленности и строительством железных дорог выросла потребность в расширении сети технических, ремесленных и промышленных училищ. Последовал ряд узаконений: о промышленных училищах (1888), об устройстве ремесленных училищ (1891), об учебных планах и программе ремесленных училищ (1890), о планах химикотехнических училищ (1891), о школах ремесленных училищ со столярными и слесарными отделениями (1891) и др.
В числе средних женских учебных заведений к началу 1882 г. насчитывалось 97 гимназий, 179 прогимназий и 3 высших училища с правами гимназий, в которых обучалось 51’367 учащихся. К 1 января 1895 г. количество учениц выросло до 71’781. В период Царствования Александра III Министерство народного просвещения издало несколько распоряжений о женском образовании: о введении преподавания Закона Божия в 8 классе гимназий, о служебных правах лиц, служащих в женских гимназиях и прогимназиях, о назначении председателей педагогических советов и др. Расход на содержание женских гимназий и прогимназий постоянно увеличивался. В 1881 г. он составлял около 3 млн руб., из которых 34% приходилось на сбор за право учения, около 24% на пожертвования и др. источники, до 16% на средства государственного казначейства и около 15% на земства. В течение 13 лет расход повысился до 5 млн руб., в числе которого 41% составлял сбор на право учения (164а, с. 123).
Ведомство учреждений императрицы Марии
Большую роль в жизни женских учебных заведений играло ведомство учреждений императрицы Марии (ВУиМ). Это был высший государственный орган управления благотворительными, женскими и некоторыми специальными учебными заведениями, находившимися под покровительством императрицы и других представительниц императорской фамилии. Образовано оно было ещё 26 октября 1828 г. как 4-е отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Историю свою оно вело от Канцелярии императрицы Марии Фёдоровны, которая 12 ноября 1796 г. была поставлена её супругом Павлом I «начальствовать над воспитательным обществом благородных девиц».
29 мая 1880 г. рескриптом Александра II воспитательные и благотворительные заведения ВУиМ были вверены августейшему покровительству цесаревны Марии Фёдоровны. При Александре III под сенью императрицы Марии Фёдоровны ведомство продолжало неуклонно следовать заветам своей основательницы. Молодая царица обратила своё внимание на необходимость создания особых средних женских учебных заведений, в которых общее образование совмещалось бы с профессиональным. Это особенно важно было для обеспечения участи девушек из малообеспеченных семей. Уже в 1882 г. по воле императрицы были открыты училища, где девушки получали начальное образование и определённые профессиональные навыки. В честь августейшей основательницы таким училищам присваивалось наименование Мариинских.
В Мариинских училищах преподавались: Закон Божий, русский язык, арифметика, отечественная история и география, начальные сведения из естествознания, чистописание, рисование, пение и рукоделие. Курс обучения продолжался 4 года. Особое внимание в Мариинских училищах обращалось на рукоделие. Каждая ученица при выпуске из заведения должна была уметь скроить и сшить для себя всё необходимое. Крупной вехой в жизни учреждений императрицы стало создание Ксенинского института в С. — Петербурге. Памятный для августейшей семьи день бракосочетания старшей царской дочери великой княжны Ксении Александровны с великим князем Александром Михайловичем 25 июля 1894 г., Александр III ознаменовал изданием повеления об устройстве в Николаевском дворце женского института благородных девиц. Предусматривалось с 1895 г. принимать в него 350 полусирот из дворянских семей, с тем, чтобы 175 вакансий были бесплатными, а на остальные принимать воспитанниц с платою по 250 руб. в год. «Следя за развивающимися потребностями народного просвещения в нашем отечестве, — говорилось в указе об учреждении Ксенинского института, — и озабочиваясь всемерным содействием недостаточным родителям к воспитанию детей их в правилах долга и чести, мы признали за благо, дабы ознаменовать полезным делом день бракосочетания любезнейшей дочери нашей великой княжны Ксении Александровны, учредить ныне новое женское учебно-воспитательное заведение, в коем дочери наших верноподданных, приобретших службою или по рождению права дворянства, но не имеющих средств, необходимых для воспитания своих детей, могли бы получать законченное общее образование и приобретать под руководством опытных наставников те практические сведения, которые, делая женщину полезной в собственной семье, дают при современном спросе на женский труд не осчастливленным семейной жизнью честный заработок» (164а, с. 120).
На обустройство дворца для учебных целей было ассигновано единовременно из государственного казначейства 400’000 руб., для обеспечения будущего персонала института пенсиями — 500’000 руб. и, кроме того, ежегодно по 152’000 руб. на содержание института. В Ксенинском институте был предусмотрен 10-летний курс, который включал 7 общих и 3 профессиональных (бухгалтерских и рукодельных) класса. Большее внимание в преподавании уделялось предметам, имеющим отношение к жизни и семейному обиходу, домашнему хозяйству и гигиене.
Число женских учебных заведений ВУиМ при Александре III увеличилось открытием двух женских Мариинских гимназий в Маргинале и Самарканде.
В 1894 г. после кончины великой княгини Екатерины Михайловны по высочайшему повелению в ВУиМ были переданы некоторые из заведений, находившихся в непосредственном её управлении, — Мариинский институт и училище св. Елены. Всего в ВУиМ к 1894 г. ежегодно обучалось более 26 тыс. девиц. В том числе в институте и других закрытых заведениях ведомства, а также специальных курсах при них воспитывалось и получало законченное образование свыше 10 тыс. девиц разных сословий и вероисповеданий; в 3 Мариинских училищах и в 70 других женских школах, учреждённых разными обществами воспитывалось более 6 тыс. девиц; в 31 гимназии, в прогимназиях и на педагогических курсах ведомства получало образование до 10 тыс. девиц (там же, с. 122).
Начальная школа
Первой ступенью общего образования являлась начальная школа. К 80-м гг. XIX в. в России функционировали следующие типы начальных учебных заведений: 94% всех школ этого уровня представляли одноклассные училища с курсом обучения в 1—3 года (приходские училища Министерства народного просвещения, земств и Св. синода); 4% — 2-классные с курсом 4—5 лет (уездные, министерские образцовые училища, церковноприходские школы); 2% — многоклассные с курсом в 6 лет (городские) (238, с. 655).
После 1 марта 1881 г. усиливается религиозная направленность преподавания в общеобразовательных школах. Процесс этот сопровождался горячими спорами. Ревнители церковных школ считали, что лишь религиозное просвещение близко народу и способно дать настоящее нравственное воспитание. Видную роль в распространении церковно-школьного обучения сыграл педагог-просветитель С. А. Рачинский, получивший высокую оценку со стороны К. П. Победоносцева, Л. Н. Толстого, И. С. Аксакова. В то же время многие общественные деятели либеральной ориентации выступали против церковных школ, ссылаясь на кастовую замкнутость духовенства, занятость священников, отсутствие у них специальных педагогических знаний.
13 июня 1884 г. Александр III утвердил «Правила о церковноприходских школах». Утверждая эти правила, на докладе о них он написал: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном деле». Для заведования школами при Синоде учреждался Училищный совет.
Церковно-приходские школы стали создаваться во многих местах России, часто в самых глухих и отдалённых селениях. Здесь они являлись единственным и незаменимым источником просвещения для народа.
Духовному ведомству были также подчинены общинные элементарные школы грамоты, а также воскресные школы для взрослых.
Предусматривалось создание одноклассных и двухклассных училищ со сроком обучения 2 и 4 года (в начале XX в. курс был увеличен до 3 и 6 лет). Обучение вели священники, дьяконы и дьячки, учителя и учительницы, окончившие главным образом церковно-учительские школы и епархиальные училища. В программу церковноприходских школ, как правило, входили закон Божий, церковное пение, церковно-славянское чтение, русский язык, арифметика, чистописание. В двуклассных школах преподавались кроме того начала русской и церковной истории. К. П. Победоносцев добивался того, чтобы церковные школы просвещали народ «в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность».
При восшествии на престол Александра III в России было свыше 4 тыс. церковноприходских школ (106 тыс. учащихся), а в год его кончины уже более 31 тыс., в которых обучалось около миллиона мальчиков и девочек. Бурный рост таких школ был связан в значительной степени с одновременным усилением финансирования из казны. Расходы её по данной статье выросли с 55’500 руб. в 1884 г. до 3,08 млн руб. в 1893 г. и поднялись до 6,8 млн руб. в 1900 г. (141, с. 5-15). При всём при этом Делянову не удалось ликвидировать начальную светскую школу. Ведущую роль в развитии народного образования продолжали играть земские школы, количество которых неуклонно возрастало. Как показывают данные 1896 г., в министерских училищах и земских школах обучалось 4 млн детей, а в школах духовного ведомства — 1 млн (292, с. 250).
В 80—90-е гг. продолжалась просветительская деятельность общественности за всеобщее повышение грамотности населения страны. В числе выдающихся педагогов, теоретиков и практиков народного образования и просвещения следует назвать Л. Н. Толстого, И. Я. Яковлева, Н. Ф. Бунакова, П. Ф. Каптёрева, Д. Д. Семёнова, Н. Н. Блинова, В. Я. Абрамова. Весьма положительный опыт соединения традиционного воспитания с педагогической теорией проявили Яснополянская школа Л. Н. Толстого и Симбирская учительская школа И. Я. Яковлева. Л. Толстой был не только талантливым автором детских книг, но вместе с тем и замечательным методистом. Для распространения своих взглядов он создал «Азбуку» — серию учебных книг для начальной школы с методическими указаниями для учителей. В организованном им издательстве «Посредник» напечатал ряд рассказов для детей, опубликовал пособия «Круг чтения», «Мысли мудрых людей на каждый день», начал работать над книгой для родителей и воспитателей «Детский круг чтения». И. Я. Яковлев более 50 лет преподавал в Симбирске, организовал школу для чувашей, которая стала центром национальной чувашской культуры. Лабораторией педагогических поисков Н. Ф. Бунакова стали содержащиеся на его средства начальная школа в Воронеже в 1867-1884 гг., а затем начальное народное училище в с. Петино (ныне Хохольского района Воронежской обл.), которое он возглавлял в 1884-1902 гг. При училище Бунаков создал школу для взрослых и открыл в 1888 г. первый в России крестьянский самодеятельный театр. П. Ф. Каптёрев разрабатывал широкий комплекс проблем дошкольной педагогики и семейного воспитания, дидактики, истории, русской педагогики и педагогической психологии. Д. Д. Семёнов являлся автором трудов по истории просвещения и педагогики в России и Европе. Несколько изданий выдержал его 6-томный труд «Отечествоведение». Активно сотрудничал во многих педагогических журналах, редактировал в 1888-1891 гг. журнал «Детское чтение». Н. Н. Блинов многие годы работал в Вятском земстве как неутомимый деятель народного образования, писатель для народа, исследователь быта нерусских народностей северо-востока России. Наиболее известные его книги: «Народное образование в Вятской губернии за 10 лет» (1876), «Жизнь Робинзона» (1879), «Рассказы о сельской общественной службе» (1881). В. Я. Абрамов был учителем народной школы в деревне Волково вблизи Петербурга.
Одним из результатов деятельности Абрамова было то, что всё население Волкова, как коренное, так и пришлое, стало грамотным. В 1896 г. педагогическая общественность отметила 25-летний юбилей работы Абрамова, чествуя в его лице плодотворную общественную деятельность многих сотен безвестных тружеников в начальной сельской школе. В целом надо признать, что 80—90-е гг. в сравнении с предшествующим временем отличаются прежде всего заметным ростом педагогической литературы, которая, не всегда достигала той педагогической высоты, на которой стоят книги, появившиеся до них (161а, с. 190-191). Наряду с этим следует признать, что начальная школа из-за своей малочисленности, а также недоступности для беднейших слоёв населения, не могла удовлетворить запросов народа на образование. Число детей, которые имели возможность учиться, продолжало оставаться крайне низким. Так, в 50 губерниях европейской части России в 1880 г. училось всего 8,7% детей в возрасте 8-14 лет, а в 1894 г. — 15,6% (202б, с. 522—523).
* * *
Объективные условия развития России в 80—90-е гг., потребности народного хозяйства предъявляли повышенный спрос на грамотных людей. Промышленности и транспорту требовались инженеры, сельскому хозяйству, хотя и обременённому пережитками крепостничества, нужны были агрономы, геодезисты, ветеринары. Функционирование государственной системы нуждалось в образованных чиновниках, юристах, просвещённых священнослужителях. Консерваторам и рутинёрам не удалось остановить поступательного движения русской школы. Перемены, которые произошли в жизни школы, в её просветительном значении и социальной роли были разительны. На смену узкой сословной феодальной школе приходит школа буржуазная, классовая, сравнительно более доступная для широких слоёв населения. Всеобщая перепись, проведённая 28 января 1897 г., даёт возможность установить некоторые данные об уровне грамотности и образования в стране. При общей численности населения 125’640 тыс. человек, грамотных людей насчитывалось всего 21,1%, в том числе из 62’477, 3 тыс. мужчин — 29,3%, среди 63’162, 7 тыс. женщин — 13,1%. В целом показатели грамотности городского населения были почти в 3 раза выше, чем сельского.
Число молодёжи, окончившей начальную школу среди призывников возросло в 10 раз (с 2471 человека в 1876 г. до 25’752 в 1896 г.). В то же время свыше половины новобранцев были неграмотны (376, т. 37, 1951, с. 37, 39, 49). Из общих «просветительных» сумм Министерство народного просвещения в 1897 г. расходовало на начальное образование только 14,1%. По отношению к государственному бюджету казённые расходы на начальную школу (министерства и Синода) в том же году составляли лишь 0,7%. Казённые ассигнования на начальное образование в 1880 г. были в 7 раз, а в 1894 г. в 5 раз меньше общественных (324, с. 33, 34, 137, 193). Это значит, что народная школа в 80—90-е гг. своим подъёмом обязана прежде всего общественным затратам на неё, не говоря уже об общественном участии в её строительстве.
Расходы на содержание средних учебных заведений были несколько иными. Из общей суммы этих расходов вложения казны составляли: на мужскую среднюю школу ведомства просвещения — 50,5%, на женскую — 15,5%; общественные пособия — соответственно 19,5% и 17,3% и плата за обучение — 22,7 и 52% (там же). Легко видеть, что материальным «вспомоществованием» средним женским школам правительство себя не обременяло. В отличие от начальных и средних высшие учебные заведения содержались в основном за казённый счёт. 77,1% общего их бюджета составляли казённые средства (229, с. 19), за исключением женских, которые субсидировались всецело за счёт частных и общественных поступлений.
4. КОРОНАЦИЯ АЛЕКСАНДРА III
Венчание на царство Александра III и его супруги состоялось 15 мая 1883 г. За неделю до этого события императорская чета выехала в 2 часа ночи из Гатчины и прибыла в Первопрестольную 8 мая около шести часов вечера, остановившись в небольшом по размерам Петровском дворце, выстроенном ещё Екатериной II под Москвой. Несмотря на то, что с перво-мартовского покушения прошло более двух лет и правительство довольно крепко уселось в седло, тем не менее в верхах побаивались как бы на коронации чего-нибудь не произошло. Принимались беспрецедентные меры безопасности. Вдоль всего маршрута следования царской семьи из Гатчины в Москву были расставлены вооружённые часовые. Только узкий круг лиц знал день и час выезда монарха.
Министр внутренних дел Д. А. Толстой лично осмотрел подвалы всех церквей и принял необходимые средства предосторожности. От Петровского дворца до Кремля предполагалось кроме войска и наёмных агентов разместить 23 тыс. добровольно принявших на себя охрану крестьян. Организация этой стражи возлагалась на графа Бобринского. Каждый домовладелец составлял список лиц, допущенных им в дом для того, чтобы смотреть на въезд императора. На крышах запрещалось собираться, а на чердаках повсеместно размещались солдаты. Несмотря на все эти предосторожности, никто не мог гарантировать уберечь людей от единичной динамитной бомбы, хотя полиция была уверена в отсутствии заговора среди нигилистов. Находясь в Петровском дворце, император в течение трёх дней принимал высоких гостей и чрезвычайных послов, прибывших из зарубежных стран. 10 мая во второй половине дня последовал торжественный въезд августейшей семьи в Москву.
К этому дню златоглавая столица основательно преобразилась, похорошела. Все улицы города украсились флагами, транспарантами, вензелями, грандиозными декоративными сооружениями из зелени и цветов. В пробивающихся из-за облаков лучах солнца приятное впечатление производил Кремль, стены которого расцветили гербами всех губерний России. Обновлёнными выглядели реставрированные соборы Кремля и расписанная Грановитая палата. Обширное пространство между Петровским дворцом и Кремлём заполнилось несметными тысячами верноподданных российского царя, желавшими увидеть его вместе с августейшей семьёй. В 3-м часу дня торжественная процессия под восторженные крики народа тронулась в путь. У Триумфальных ворот императорская семья была встречена генерал-губернатором князем В. А. Долгоруким с адъютантами. У Старых Триумфальных ворот при вступлении в Земляной город, Александра III встретили городской голова Б. Н. Чичерин с гласными Думы и с членами управ — городской, мещанской и ремесленной. На площади Страстного монастыря, при въезде в Белый город царя встретили председатель и члены московской губернской управы. Московское дворянство во главе с губернским предводителем графом A. В. Бобринским встретило августейшего вождя против генерал-губернаторского дома; московский губернатор В. С. Перфильев с представителями административных и судебных учреждений — у Воскресенских ворот. Здесь императорская чета вошла в самую известную и почитаемую московскую часовню Иверской иконы Богоматери, где встречена была епископом Дмитровским Алексием с крестом и святою водой. Царь и царица коленопреклонённо молились перед образом Пречистой Владычицы и приложились к нему. В Спасских воротах Кремля прибытие державной семьи ожидал московский комендант со своей свитой. Въезд прошёл весьма благополучно, в высшей степени организованно, с блеском. Императорская семья посетила Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы. Звон колоколов заглушался непрерывными и потрясающими криками «Ура!». Как только царская чета направилась к Красному крыльцу Большого Кремлёвского дворца, где её встретил хлебом-солью обер-церемониймейстер, т. н. верховный маршал князь В. А. Долгоруков, был произведён 101 выстрел, а во всех церквах начался колокольный звон, который продолжался в течение всего дня. Вечером Белокаменная столица была изящно иллюминирована. На следующий день в Оружейной палате прошла торжественная церемония освящения нового государственного знамени. Освящение совершал протопресвитер B. Б. Бажанов в присутствии Александра III. Следует напомнить, что государственное знамя применялось практически в двух случаях: при короновании и погребении императоров. До середины XIX в. не существовало утверждённого государственного знамени. Параллельно с бело-сине-красным знаменем, узаконенным Петром I, существовало и чёрно-жёлто-белое, цвета которого геральдически объяснялись так: чёрный соответствовал цвету Государственного герба, чёрному орлу, жёлтый — полю Государственного герба, белый — всаднику св. Георгию. В 1858 г. Александр II лично нарисовал Государственное знамя и указал цвета: чёрный, жёлтый и белый. Однако в 1883 г. Александр III вновь вернул петровские цвета знамени: белый, синий и красный. Забегая вперёд, скажем, что в 1886 г. монарх утвердил эти цвета и для флага «коммерческих судов». Позже Николай II, в год 300-летия династии Романовых, вновь подтвердил указ Александра II о государственных цветах России. Государственное знамя при Александре III изготовили из прекрасной золотой ткани тёмного оттенка, на которой с обеих сторон был изображён императорский орёл с титульными гербами на персях, на крыльях и по его окружности. Внешние гербы соединялись пальмами и дубовыми ветвями. Древко, кайма и бахрома соответствовали государственным цветам. Древко увенчивалось золотым яблоком (державой) с государственным орлом. На андреевских лентах знамени были указаны года: 862 (основание государства), 988 (Крещение Руси), 1497 (принятие царского титула), 1721 (принятие императорского титула). Итак, сразу же по освящении знамени, царская семья переехала в Александрийский дворец, в Нескучном саду, где провела три дня перед коронованием. 13 мая прошла репетиция коронационного шествия в Кремле. На следующий день в 3 часа дня состоялось торжественное перенесение императорских регалий из Оружейной палаты (доставленных сюда из Петербурга в конце апреля) в Андреевский Троицкий зал Кремлёвского дворца. Регалии (большая и малая императорские короны, скипетр, держава, порфиры, коронные знаки ордена Св. Андрея Первозванного, государственная печать, меч, знамя) были внесены высшими государственными сановниками при ассистентах. Важно подчеркнуть, что названные регалии являлись символами монархической власти и имели не только огромную историческую, но и художественную и материальную ценность. Большая императорская корона, несмотря на большой вес (около 2 кг), производила впечатление лёгкого и изящного изделия. Любопытна история изготовления этой короны. Екатерина II при вступлении на престол заказала для своей коронации (22 сентября 1762 г.) придворному ювелиру Иеремию Позье из Женевы новую корону, передав ему все свои бриллианты, оправа которых вышла из моды. Новая корона по красоте и богатству материалов должна была превосходить все существовавшие европейские регалии и вместе с тем должна была весить не более пяти фунтов. Когда через несколько недель Позье примерил корону, императрица сказала ему, что «очень ею довольна и в течение четырёх или пяти часов, во время которых продолжится церемония, как-нибудь выдержит эту тяжесть». Впоследствии корона несколько раз переделывалась перед коронацией всех последующих императоров. Стоимость короны в 80-х гг. XIX в. составляла сумму свыше 1 миллиона рублей. Малая императорская корона для императриц была изготовлена по образцу большой короны ювелирами Я. Дюваль и Ж. Дюваль в 1801 г. Императорский скипетр изготовили к коронации Павла I (5 апреля 1797 г.) в виде изящного золотого жезла 81 см длиной, осыпанного алмазами и драгоценными камнями. Венчал скипетр знаменитый алмаз «Орлов», к оправе которого прикреплён российский герб, покрытый чёрной эмалью. Алмаз «Орлов» был подарен Екатерине II графом Орловым в 1773 г. и оценивался в конце XIX в. в 2,5 млн руб. Держава в виде шара, увенчанного бриллиантовым крестом, представляла собой символ владычества над землёй. Изготовлена она была к коронации Павла I. Порфиры, или императорские мантии, имели вид длинных плащей без рукавов, изготовленных из золотого глазета. Коронные знаки ордена Св. Андрея Первозванного были составлены из крупных и мелких бриллиантов. Государственная церемониальная печать представляла собой подобие большой монеты. Выработана она была из серебра ещё в царствование Алексея Михайловича. На ней вырезан государственный орёл, но без титульных гербов. Государственный меч представлял собой холодное оружие в виде обоюдоострого длинного прямоугольного стального ножа с рукоятью, верх которой заканчивался орлиными головами под короной. Длина клинка с золотой чеканкой составляла 97,82 см. Государственный меч упоминается в числе регалий впервые при Петре I. При коронации русские государи не опоясывались мечом, как это делалось, например, при коронациях римско-немецких императоров. Символами верховной власти являлись также троны, которые представляли собой богато украшенные кресла на специальном возвышении. При коронации Александра III троном служило престольное место первого царя из династии Романовых Михаила Фёдоровича. Трон этот известен под названием персидского. Яркое и своеобразное цветовое впечатление ему придавало великолепное сочетание золота, яхонтов, гиацинтов, бирюзы, а также щедро рассыпанных крупных жемчужин и жемчужных раковин, сапфиров, аметистов и хризолита. Для Марии Фёдоровны предназначался роскошный, так называемый алмазный трон царя Алексея Михайловича, выполненный придворными ювелирами персидского шаха в Исфагане в 1659 г. Для украшения трона пошли сотни прекрасных алмазов и яхонтов. По сторонам трона размещались диковинные персидские миниатюры с изображением птиц, животных, растений и сцен охоты. Вечером 14 мая царственные особы переехали в Николаевский дворец Кремля. На следующий день свершилось торжество коронования. Как отмечали очевидцы, оно прошло с полным великолепием, согласно установленному церемониалу.
В 7 часов утра по сигналу 21-м пушечным выстрелом начался от Успенского собора благовест. На указанных местах собрались участники предстоящего шествия, а войска выстроились шпалерами по всему их пути. Двор собрался в Екатерининском зале Большого Кремлёвского дворца, в других залах — гражданские и военные чины, дамы, сенаторы, представители земств, председатели городских управ, министры, придворные сановники. К 9 часам закончился заздравный молебен в Успенском соборе и три митрополита, Новгородский, Киевский и Московский, в сопровождении духовенства вышли из собора навстречу первому кортежу во главе с цесаревичем. Наследник престола Николай Александрович шествовал под руку с королевой Греции Ольгой Константиновной. За ним следовал его брат великий князь Георгий со своей прелестной восьмилетней сестрой Ксенией. Далее шли особы императорской фамилии, иностранные принцы и принцессы, их свиты и большая часть двора. Духовенство встретило этот кортеж с крестом и святою водой. Появление наследника сопровождалось восторженными, громовыми криками «Ура!», то затухающими, то вновь нарастающими с новой силой. Шествие основного кортежа началось четверть часа спустя по звуковому сигналу, исполненному трубами и литаврами. Открывали процессию кавалергарды, пажи и церемониймейстеры. За ними следовали представители волостей великой страны, городские головы, председатели земских управ, лица различных сословий, начальники присутственных мест и др. Царские регалии доставлялись аналогично перенесению их из Оружейной палаты в Тронный зал. Императорской чете предшествовал верховный маршал с жезлом. Александр III показался под руку с супругой. Выражение лица монарха серьёзное и слегка взволнованное. «Государыня, — отмечала баронесса Эдита Раден, — выглядела молодо и прекрасно, как двадцатилетняя девушка. Её чудные волосы падают локонами на плечи. На ней нет никаких украшений. Она в платье из серебряной парчи. Вокруг шеи обвиваются нити чудного жемчуга». Когда венценосная пара выходит на Красное крыльцо, раздаются пушечные выстрелы, все колокола начинают звонить и лучи солнца прорываются сквозь весенние тучи. Десятки тысяч голосов верноподданных, собравшихся на Соборной площади, приветствуют императора, который со своей супругой становится под царский балдахин. Этот нарядный навес на столбах, изготовленный из золотой парчовой ткани, несли 16 генералов, а 16 генерал-адъютантов держали шнуры от него. Блестящая свита чинно сопровождала императорскую чету. У дверей Успенского собора Московский митрополит Ионникий во главе своего духовенства, с крестом в руке встретил первое лицо империи с краткой приветственной речью. В соборе императорская чета заняла места на тронах царей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. У подножия первого трона ассистентами императора стали великие князья Владимир и Алексей Александровичи, а у подножия трона государыни — великий князь Сергей Александрович и принц Датский Вальдемар. Между тронами — командир Кавалергардского полка генерал Н. Н. Шипов с обнажённым палашом и каской. Рядом расположились высшие лица империи, державшие регалии, а также придворные, почти исключительно из древних русских дворянских фамилий — Голицын, Гагарин, Апраксин, Мещерский, Всеволожский, Балашов, Уваров, Ушаков. Как остатки прошлого царствования видны немцы — Нессельроде, Грот, Пален, Сивере. Слева от государя стояли министр двора граф И. И. Воронцов-Дашков, военный министр П. С. Ванновский, командующий главной императорской квартирой А. Б. Рихтер, посол в Париже граф Н. А. Орлов, посол в Берлине П. А. Сабуров, фельдмаршалы великие князья Михаил Николаевич и Николай Николаевич. На коронации присутствовали также правители европейских государств, члены правительств, многочисленные иностранные гости. Слышится торжественное пение певчих, служится молебен. Первенствующий Новгородский митрополит Исидор вступил на верхнюю площадку трона и предложил монарху прочитать символ православной веры. Взволнованный государь прочитал уставную молитву с чувством, ровным голосом, внятно и чётко. После благословения императорской мантии, ассистенты укрепляют её на плечах Александра III. По возложении порфиры (мантии) Александр III склонил голову, а первенствующий митрополит осенил его крестным знамением и; возложив на голову царя крестообразно руки, прочитал положенные молитвы. Принесли корону, престарелый архипастырь благословил её и подал правителю государства на подушке из золотой парчи. Царь собственноручно возложил корону на голову, взял в правую руку скипетр, а в левую державу, воссел на престол, а затем, положив обе регалии на подушки, поданные нёсшими их особами, обратился к императрице. Государыня подойдя к августейшему супругу, преклонила пред ним колена. Александр III, сняв с себя корону, прикоснулся краем её ко лбу Марии Фёдоровны, потом снова возложил её на свою голову. Взяв малую императорскую корону, монарх возложил её на голову государыни. Царь и царица сильно растроганы. По лицу государя текут слёзы. Между тем на Марию Фёдоровну, всё ещё коленопреклонённую, надели мантию, и тогда наконец она встаёт уже коронованной императрицей, умеющей с достоинством носить свою порфиру. Протодиакон провозгласил полный императорский титул, певчие запели «Многая лета», а снаружи донеслись звуки 101 выстрела, возвещавшего народу, что святое коронование свершилось. Все присутствующие в соборе, не оставляя своих мест, троекратным поклоном принесли поздравления Александру III. Императрица и лица царской фамилии поздравляли монарха, подымаясь по ступеням к самому престолу.
С окончанием звона и пальбы из пушек, Александр III, стоя на коленях, прочитал по книге молитву: «Господи Боже отцев и царю царствующих». Вслед за этим митрополит Новгородский также коленопреклонённо прочитал положенную молитву и обратился к царю с приветственной речью. Чин священного коронования окончился пением певчих «Тебе Бога хвалим». В 11 часов началась Божественная литургия. Передав скипетр и державу лицам свиты, государь вошёл через царские врата в алтарь, где по миропомазании причастился святых тайн. Марию Фёдоровну приобщил митрополит. После причащения августейшая чета воссела на тронах. По окончании литургии нововенчанным был поднесён крест для целования и все присутствовавшие вновь поздравили их троекратным поклоном. Следует отметить, что вышеописанная церемония на царство довольно выразительно изображена на картине Жоржа Беккера «Коронация императора Александра III и императрицы Марии Фёдоровны», законченной художником в 1888 г. Из Успенского собора царь и царица в порфирах и коронах под балдахином проследовали в Архангельский и в Благовещенский соборы. Взойдя на Красное крыльцо, венценосная пара троекратно поклонилась народу. Вступив во дворец, коронованные особы отдали регалии и в коронах удалились во внутренние покои. По традиции в этот же день в Грановитой палате состоялся парадный обед. Из числа высшей российской элиты на него было приглашено 159 человек. Обеденный стол для императорской четы был устроен на троне под балдахином. Для особ императорской фамилии стол приготовили в тайнике. Рассказывая о торжественном обеде в Грановитой палате, баронесса Раден с умилением сообщает: «В ту минуту, когда государь входил в палату, в раскрытое окно влетел белый голубь, попорхал над императорским местом и затем улетел… То же самое, — добавляет баронесса Раден, случилось, как известно, и в Иверской часовне: в то время, когда приближалось торжественное шествие, белая голубка влетела в часовню и оставалась там всё время, пока царь и царица творили свою молитву. Все приветствуют с радостью это счастливое предзнаменование». Во время обеда присутствовавшим роздали медали, отчеканенные в память этого знаменательного события. Блюда для Их Величеств вносили штаб-офицеры в предшествии верховного маршала; ставили на стол обер-гофмаршал и гофмаршал. При трубных звуках, канонаде орудий были провозглашены четыре тоста: за здравие императора при восторженных криках приглашённых, обер-шенком за столом при 61 выстреле; государыни-императрицы — при 51 выстреле; наследника цесаревича Николая Александровича и всего императорского дома — при 31 выстреле, за духовных особ и всех верноподданных — при 21 выстреле. В промежутках между блюдами императорскими артистами и хором исполнялась кантата, написанная к коронации П. И. Чайковским на стихи А. Н. Майкова. По окончании обеда, который продолжался около часа, Александр III, сойдя с трона, возложив на голову корону и, взяв в руки скипетр и державу, направился с императрицей, при пении хором «Слава», в Андреевский зал. Оставив там все регалии, императорская чета удалилась во внутренние покои. По принятому обычаю в день коронации были объявлены немалые милости бедствующим и страждущим. Прощены все недоимки, снижены штрафы по ссудам, начётам по ущербам. Облегчена участь осуждённых и лиц, совершивших государственные преступления при условии проявления ими искреннего раскаяния. Известно, что в 1883 г. Н. Г. Чернышевский был переведён из Вилюйского острога на поселение в Саратов. Весьма щедро были одарены ведущие государственные деятели империи, получившие чины и титулы, награды и ценные подарки. Только бриллиантов было роздано на 120 тыс. рублей. Как всегда в этих случаях выражались и радости, и обиды. Свою признательность выразили в связи с этим Адлерберг, Толстой, Делянов, Баранов, Сольский, Старицкий… Критически мыслящий Валуев в своём дневнике отметил: «Почему добрейшему гр. Баранову пожалован двойной портрет? Почему ген. Веригину портрет? Почему так мало правды в некоторых рескриптах и грамотах, наприм., Рейтерну и Абазе?» Валуев также обратил внимание на то, что так называемые массы народа в Кремле были большей частью набраны охраной и полицией. В вечернее время с 15 по 17 мая Первопрестольная и в особенности Кремль были великолепно иллюминированы с невиданной до того пышностью. Тверская утопала в огнях. Особенно богато был освещён генерал-губернаторский дом. Могущественная и изящная колокольня Ивана Великого в сумерки озарялась внезапным электрическим светом и представляла поразительное зрелище. Иван Великий, или, как его ещё называют, «Годунов столп», казался отлитым из огненной сверкающей массы. Эта громада подавляла своим величием остальные здания Кремля. 16 мая императорская чета принимала поздравления от земств и городов, дипломатического корпуса и духовенства. Государь каждому жал руку, а императрица давала целовать свою. По словам баронессы Раден, особенно трогательно было видеть, как поздравляли царя волостные старшины. Граф Толстой представлял их по губерниям группами от 3 до 10 человек. Некоторые из них подносили хлеб-соль на серебряных блюдах. Государь принимал их и передавал министру двора. Для каждой группы он находил несколько ласковых слов. Некоторые крестьяне подносили иконы… Государь всякий раз совершал крестное знамение, прикладывался к иконе и собственноручно передавал её министру. 17 мая поздравления приносились военными, лицами придворного круга и чинами первых четырёх классов. На следующий день нововенчанная чета принимала поздравления от дам первых 6 классов, супруг и дочерей потомственных дворян. Вечером в Большом театре состоялся парадный спектакль, давали первый акт оперы «Жизнь за царя» и балет «День и ночь». Сильное впечатление произвело на баронессу Эдиту Раден и зрелище народного гуляния на Ходынке. Она так описывает главный момент — прибытие государя: «Наконец от Петровского дворца показался экипаж государя. Его Величество с государыней показался на галерее (царского павильона), и вмиг полмиллиона человек обнажили свои головы и воздух задрожал от такого ура, какого не услышишь дважды в жизни! Оркестры музыки перед самым павильоном исполняют гимн, но его почти не слышно». Во время обеда для волостных старшин, представлявших крестьянство России, в палатках около Петровского дворца Александр III обратился к ним со следующими словами: «Я очень рад ещё видеть вас. Душевно благодарю за ваше сердечное участие в торжествах наших, к которым так горячо отнеслась вся Россия. Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем моё сердечное спасибо. Следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобному. Слухи эти распускаются нашими врагами. Всякая собственность, точно так же, как и ваша, должна быть неприкосновенна. Дай бог вам счастья и здоровья». «Мы довольны, довольны, много довольны!» — единодушно отозвались старшины на слова императора. После обеда каждому из присутствовавших 630 старшин были вручены кабинетные поясные портреты Александра III. Гуляния на Ходынском поле, где собралось до 300 тысяч человек, прошли без каких-либо происшествий. Естественно, такого количества людей нельзя было собрать с помощью полиции. В день смерти своей матери императрицы Марии Александровны 22 мая властелин России с августейшими детьми и особами царской фамилии ездил в Троице-Сергиеву лавру. На следующий день император присутствовал в Сокольниках на праздновании 200-летнего юбилея первых регулярных российских полков — Преображенского и Семёновского. За обеденным столом разместилось 12 тысяч солдат. На огромной эстраде — 600 военных музыкантов. Были исполнены марш П. И. Чайковского и российский гимн. Государь выпил чарку водки за здоровье русской армии и вместе с императрицей обошёл столы.
26 мая в присутствии императорской семьи состоялось освящение самого грандиозного из русских храмов — храма Христа Спасителя, история создания которого связана с Отечественной войной 1812 г. Победу России в той войне над огромным всеевропейским войском Наполеона многие современники и сам император Александр I рассматривали как некое чудо, ниспосланное свыше. Поэтому не случайно в царском манифесте, подписанном в день Рождества 1812 г., говорилось: «В ознаменование благодарности нашей к промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились мы в первопрестольном граде нашем создать церковь во имя Спасителя Христа». Был объявлен конкурс на проект храма, в результате которого в 1817 г. был утверждён проект А. Л. Витберга, предложившего возвести его на Воробьёвых горах. Церемония закладки храма Христа Спасителя прошла 12 октября 1817 г., в пятую годовщину ухода наполеоновской армии из Москвы. Однако через десять лет Николай I, убедившись в разорительности строительных работ, ненадёжности грунтов, выбрал новое место — у Пречистенских ворот на месте древнего Алексеевского монастыря. 10 сентября 1839 г. произошла закладка храма Христа Спасителя, но уже по проекту архитектора К. А. Тона, выполненного в т. н. русско-византийском стиле. Основные сюжеты для наружных горельефов и внутренней отделки наметил митрополит Филарет. Строительство величественного пятиглавого храма (высота его составляла 103,3 м) с большой центральной и четырьмя угловыми башенками-колокольнями с четырнадцатью колоколами велось до 1883 г. Сооружение отличалось роскошью внешнего и внутреннего убранства. В возведении и художественном оформлении храма приняли участие известные скульпторы Н. С. Пименов, П. К. Клодт, Н. А. Рамазанов, Ф. П. Толстой и др. Над росписями трудились мастера-живописцы А. Т. Марков, Г. И. Семирадский, В. В. Верещагин, К. Е. Маковский, В. И. Суриков, А. И. Корзухин, Е. С. Сорокин и др. Отличительной особенностью храма Христа Спасителя было то, что он являлся не только церковью, но и мемориальным музеем воинам-победителям в Отечественной войне 1812 г. Освещение величественного храма происходило при огромном стечении народа. Заглядывая в будущее, скажем, что через 29 лет в такой же солнечный день 30 мая 1912 г. у храма Христа Спасителя был открыт памятник Александру III, сооружённый на средства, собранные от пожертвований. Авторами монумента стали гранды своего дела — скульптор А. М. Опекушин и архитектор А. Н. Померанцев. Памятник представлял собой могучую статую императора Александра III на высоком гранитном пьедестале лицом к Москве-реке. Царь-миротворец запечатлён был сидящим на троне в мантии с императорской короной на голове, держа в руках скипетр и державу. По мнению многих современников, 15-метровый памятник удивительно гармонично вписывался в общий архитектурный ансамбль храма. Собравшаяся публика на площади у храма в день его освящения не подозревала, какая трагическая судьба ожидала уникальное творение архитектуры. Вскоре после переезда советского правительства в Москву из Петрограда летом 1918 г. был разрушен памятник Александру III. В декабре 1931 г. кремлёвские власти разрушили храм Христа Спасителя в связи с проектом строительства на его месте огромного и нелепого Дворца Советов. Создание новой «вавилонской башни» было прервано Великой Отечественной войной, после окончания которой фундамент недостроенного дворца использовали для устройства открытого плавательного бассейна «Москва». Великолепный храм Христа Спасителя, хранитель русской славы вновь был восстановлен в 90-е гг. XX в. при поддержке российского правительства, московской мэрии и на пожертвования россиян. Но возвратимся к майским дням 1883 г. На следующий день после освящения храма-памятника Александр III присутствовал на торжественном открытии для обозрения первых одиннадцати залов Исторического музея на Красной площади. Примечательно, что царская семья наряду с пожертвованиями населения во многом способствовала созданию музея. С 1873 г. он именовался Русским национальным музеем Его Императорского Величества государя наследника цесаревича, а с 1881 г. — Императорским Российским исторически музеем. Коронационные торжества закончились 28 мая высочайшим смотром войск. В тот же день императорская семья отбыла в Петербург.
5. НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА
При Александре III Российская империя представляла собой 120-миллионное многонациональное государство, в составе которого насчитывалось более 200 наций, народностей и разноплемённых этнических групп. Огромная разница в уровнях развития проживающих в стране народов существенно осложняла проведение национальной политики. Приписываемый в ряде публикаций Александру III лозунг «Россия для русских», не соответствует действительности. В документах рассматриваемой эпохи такая фраза отсутствует. Несмотря на то, что Александр III имел всего 1/64 русской крови, по своему характеру и по душевному складу он был русским человеком. Как отмечал А. А. Мосолов, император «стремился быть русским и проводить это во всём, что касалось его личной жизни… Во всём, что он делал, ясно виделась мысль: чтобы быть русским, не надо быть чересчур лощёным». Никаких иностранных языков в своём обиходе не допускал и говорил по-французски только с императрицей, «но надо признаться, говорил он по-французски плохо, как часто говорят именно русские» (326, т.1, с. 25).
Как отмечалось выше, Александр III хорошо знал и любил русскую историю, высоко чтил и сохранял русские традиции и обычаи. При нём в Министерстве иностранных дел все делопроизводство и переписка стали вестись на русском языке. Он уничтожил странную привилегию дипломатов (со времён Александра I) не знать русского языка, сделав русскую речь обязательною для них, чем раз и навсегда уничтожил монополию иноземцев на право занимать русские дипломатические посты за границей. Интересам всего государства неизменно отводилось первенствующее место в отношениях с окраинами и инородцами. И всё, что носило на себе печать сепаратизма, хотя и оставалось до времени терпимым, не могло рассчитывать на содействие правительства.
Термин «русские» тогда нередко употреблялся как синоним «подданные царя». Был усилен акцент на русскую «национальную самобытность». Главной целью национальной политики самодержавия было не создание режима исключительного благоприятствования для этнических русских, а обеспечение единства и неделимости Российской империи.
До вступления на престол Александра III Балтийский край жил совершенно обособленной от внутренней России жизнью. Основываясь на некоторых привилегиях, дворянские и городские сословия этого края старались ограждать свою жизнь от всякого вмешательства правительственной власти и нередко находили поддержку в генерал-губернаторах. Являясь наследником престола, Александр Александрович несколько раз посещал Гапсаль (ныне г. Хаапсалу) и имел возможность близко познакомиться с положением края. Его поражало и угнетённое состояние православной церкви, и насильственное онемечивание населения, и полное устранение русской государственной власти в законодательных и судебных делах. Со вступлением на престол Александр III решил выяснить положение дел в крае, чтобы определить, какие следует ввести изменения. С января 1882 г. по октябрь 1883 г. была проведена сенаторская ревизия двух губерний — Лифляндской и Курляндской, во главе которой был поставлен сенатор Н. А. Манасеин, впоследствии министр юстиции. Ревизия обнаружила такие ненормальные порядки, что дальнейшее откладывание реформ сделалось невозможным. Главным принципом, положенным в основу реформ, было сближение края с внутренними губерниями и полное восстановление авторитета государственной власти. Исполнительная власть была изъята из рук местного дворянства, а это повело за собою реформу полицейских учреждений. Вслед за этим последовало назначение в край русских людей. Губернатор, попечитель округа, начальники отдельных ведомств стали назначаться из русских и сокрытие от правительственной власти злоупотреблений сделалось невозможным. В 1885 г. последовал высочайший указ о введении во всех правительственных и общественных учреждениях переписки на русском языке. Никакие препятствия не задержали этого преобразования, и ко второй половине царствования русский язык, как язык государственный, занял подобающее место во всех учреждениях и школах края, как правительственных, так и частных. Не меньшую заботу для Александра III составляла и Финляндия. Стремления финнов к обособленности начались со времени присоединения этого края к России в 1809 г. Они особенно усилились в царствование Александра II. Манифестом 1860 г. финляндцам было дано право чеканить свою монету, в 1878 г. — разрешено держать свою армию и т. д. Такие привилегии привели к тому, что финляндцы открыто заявляли о своей независимости от России, не допускали употребления русского языка в присутственных и общественных местах, особенно угнетали православную веру, не допуская лиц, исповедующих оную, к некоторым государственным должностям. С наступлением царствования Александра III положение дел изменилось. В 1883 г. был возбуждён вопрос о неправомерном существовании Финляндской таможенной границы, отделявшей русские области одну от другой. Вопрос этот в связи с другими был разрешён только через семь лет. В январе 1890 г. состоялось высочайшее повеление о приведении таможенной и монетной системы Финляндии в соответствие с системами империи. По манифесту 31 мая 1890 г., почтовые учреждения Финляндии поступили в ведение Министерства внутренних дел, причём для служащих в них было введено обязательное знание русского языка. В том же году вышло распоряжение, запрещающее ставить публичные памятники без специального высочайшего разрешения и об обязательном принятии в государственных и общественных учреждениях края платежа русской монетой. Последняя мера была первым шагом к объединению монетной системы Финляндии с такою же в остальной России. В манифесте, изданном 28 февраля 1891 г., император решительно заявил, что Финляндский край состоит «в собственности и державном обладании Империи Российской, и что намеченные в крае мероприятия имеют своей целью достижения более тесного единения Великого княжества с прочими частями Российской державы». Последние годы царствования Александра III были особенно плодотворны в деле разрушения преград к объединению Финляндии с остальной Россией. Помимо многих распоряжений по учебной части, в 1891-1894 гг. в Петербурге был упразднён Комитет по финляндским делам, преобразован финляндский сенат, учреждено особое совещание высших русских государственных сановников для рассмотрения вопроса о финляндской конституции, а для разработки этого вопроса — особая комиссия. Кроме того создана комиссия для выработки проекта преобразования финской армии и объединения её с общеимперской русской армией и др.
Принимались меры по «инкорпорации» Польши в составе России. Польша с 1867 г. стала называться Привисленским краем, на который распространилось общеимперское административное устройство. Все важные посты в учреждениях занимали русские чиновники. В 1885 г. был упразднён Польский банк, превращённый в Варшавскую контору Петербургского банка, прекратилось обращение польской монеты.
В национальных регионах — в Польше, Прибалтике и на Украине активно вводился русский язык в делопроизводство в государственных учреждениях, на железнодорожном транспорте, афишах, вывесках, этикетках и т. д., а также в преподавании в высших учебных заведениях и в школах. Важно отметить, что в Прибалтике русский язык вытеснял не местные латышский и эстонский языки, а немецкий. Следовательно, здесь речь шла не о борьбе против местной национальной культуры, а за утверждение русского влияния взамен существовавшего немецкого. В 1888 и 1889 гг. в прибалтийских губерниях были проведены судебная и административно-полицейская реформы. До этого времени как суд, так и полиция находились целиком в руках местного дворянства и были почти независимы от коронных властей. Введение, хотя и с небольшими ограничениями, общеимперских судебных и административно-полицейских законов имело, вне всякого сомнения, положительное значение, ослабляя политическую зависимость местного латышского и эстонского населения от немецкого дворянства.
В царствование Александра III произошёл решительный переворот в понятиях о русских интересах. 17 марта 1887 г. последовал высочайший указ об установлении особых правил относительно приобретения иностранцами в собственность или в срочное владение и пользование недвижимых имуществ в 10 губерниях Царства Польского и в губерниях: Бессарабской, Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Киевской, Ковенской, Курляндской, Лифляндской, Минской и Подольской. В указе говорилось, что иностранные подданные не могут впредь приобретать (в указанных губерниях), какими бы то ни было способами и на каком бы то ни было из допускаемых общими и местными законами основании, права собственности на недвижимые имущества, а равно права владения и пользования недвижимыми имуществами. Этим же узаконением установлен порядок наследования имуществ в России иностранными подданными.
12 марта 1892 г. последовало высочайшее повеление о прекращении иностранной колонизации в Волынской губернии, где иностранцам, даже принявшим русское подданство, было воспрещено селиться вне городов. Этот закон имел большое значение и для других губерний. После издания его иностранцы-колонисты поняли неправильность своей обособленной жизни, и с этого времени начался усиленный переход немцев в русское подданство, в школах стал входить в употребление русский язык, немецкие названия сёл стали переименовываться в русские и т. п. Ходатайство екатеринославского дворянства и земства дало серьёзный повод к общему пересмотру устройства немецких колоний. Проект устройства их на юге России был составлен Министерством внутренних дел. В него вошли различные ограничения по приобретению немцами земель, отменены некоторые льготы, усилен контроль за колонистами и т. д. При утверждении уставов торгово-промышленных предприятий право вступления в них в качестве пайщиков предоставлено только русским подданным.
Большие усилия для укрепления единства империи прилагал К. П. Победоносцев. Серьёзную опасность для России он видел в «тихом наступлении» российского еврейства, постепенно устанавливавшего контроль над всё большим числом сфер общественной жизни. Известно, что для еврейского населения ещё с XVIII в. была установлена «черта оседлости», в пределах которой им разрешено было проживание; она включала Бессарабскую, Виленскую, Волынскую, Гродненскую, Екатеринославскую, Ковенскую, Минскую, Могилёвскую, Подольскую, Полтавскую, Таврическую, Херсонскую, Черниговскую и Киевскую губернии. Однако это ограничение не распространялось на евреев определённых социальных категорий: купцов 1-й гильдии, лиц с высшим образованием, ремесленников и солдат.
В 1881-1882 гг. на юге, юго-западе России и в Варшаве прошёл ряд погромов еврейского населения, в результате чего правительство 3 мая 1882 г. издало «Временные правила о евреях». С одной стороны, эти правила ставили своей целью не допустить антиеврейских беспорядков, с другой, вводили ряд стеснительных по отношению к евреям мер (см. 129, с. 131). Евреи лишены были права в пределах черты оседлости селиться вне городов и местечек, за исключением существующих земледельческих колоний. Там же им запрещались приобретение и аренда недвижимого имущества. В апреле 1883 г. создаётся комиссия под председательством графа К. И. Палена для подготовки фундаментального законодательного акта о евреях, который должен был заменить Временные правила 1882 г. Большинство членов комиссии высказалось за постепенное снятие всех ограничений и уравнение евреев в правах с остальным населением. Однако на это не пошло Министерство внутренних дел. В 1888 г. во главе комиссии был поставлен В. К. Плеве, разработавший к 1890 г. проект закона, состоявший из 40 пунктов. Но и этот проект Министерство внутренних дел не решилось представить на обсуждение Государственного совета.
10 июля 1887 г. министр народного просвещения И. Д. Делянов с одобрения Д. А. Толстого издал циркуляр, устанавливавший процентную норму приёма еврейской молодёжи в средние и высшие учебные заведения (не более 10% в черте оседлости, 5% вне её, 3% в столицах). Ограничивались права евреев заниматься адвокатурой (впрочем, частично эти меры объяснялись непомерным наплывом евреев в университеты, где их доля достигала 70% студентов, и в юриспруденцию). С 1889 г. фактически приостановлен приём евреев в состав присяжных поверенных. Ещё сильнее законодательных ограничений ударяли по их интересам меры административного характера. Самой крупной из них было выселение около 17 тысяч евреев-ремесленников из Москвы, живших там на основании закона 1865 г., отменённого в 1891 г.
Глава одиннадцатая «РЕКОНСТРУКЦИЯ» РЕФОРМ
… Самодержец может по своему произволу изменять законы, но до изменения или отмены их должен им сам повиноваться.
Д. Н. Блудов
В середине 1880-х гг. в правительственных кругах возник вопрос об общем пересмотре российского законодательства, введённого после отмены крепостного права. Одним из инициаторов новых веяний стал предводитель Алатырского уезда Симбирской губернии А. Д. Пазухин. «Это был человек крупного ума, — как отзывается о нём К. Головин, — только ума чересчур прямолинейного и потому склонного к иллюзиям. Он был искренно убеждён, что порядок управления Россией был почти что идеальный при царе Алексее Михайловиче, что к тогдашним нравам, к тогдашним понятиям нам следовало бы вернуться». Свою программу, поддержанную консервативным дворянством, Пазухин выдвинул в статье «Современное состояние России и сословный вопрос» (395, 1885, кн. I, с. 5—58), а также в ряде выступлений в Кахановской комиссии при обсуждении проблем местного самоуправления. «Великое зло реформ» прошлого царствования, утверждал Пазухин, выразилось в том, что они урезали сословные привилегии дворянства. Отсюда — «задача настоящего должна состоять в восстановлении разрушенного»: надо переформировать земские и городские учреждения и от бессословного начала вернуться к сословному; тогда Россия выйдет «на ту историческую дорогу, с которой она в половине 60-х гг. сбилась в сторону» к «дезорганизации».
Несмотря на отрицательное мнение большинства членов комиссии, программа Пазухина понравилась графу Д. А. Толстому, а её автор вскоре занял место правителя канцелярии Министерства внутренних дел. С помощью этого рафинированного ретрограда Толстой продолжал исправление «роковых ошибок» предшествующего царствования, завершившееся серией законодательных актов 1889-1892 гг. Новые законы должны были вернуть дворянству его роль «первенствующего» сословия в ведущих сферах государства.
По поручению Толстого с конца 1885 г. Пазухин приступил к разработке проекта «модернизации» реформ местного управления. В марте 1886 г. проект был готов. Он предусматривал создание института земских начальников и реформу земства. Назначаемый верховной властью земский начальник в уезде должен был соединить в своём лице и судебную, и административную власть. Предлагалась новая система выборов в земские учреждения, вместо управы — исполнительный орган, присутствие по земским делам, составленное из местной администрации с участием двух членов от земства. Проект Пазухина был одобрен Толстым, но потерпел фиаско на совещании 2 апреля 1886 г., куда были приглашены Победоносцев, Островский и новый министр юстиции Н. А. Манасеин. Работа над проектом была продолжена. При Министерстве внутренних дел для рассмотрения положений проекта создали Особое совещание из 10 человек под руководством товарища министра князя К. Д. Гагарина, хотя основную роль в нём играл А. Д. Пазухин. В состав совещания вошли губернаторы: владимирский — И. М. Судиенко, вятский — А. Ф. Анисьин, костромской — В. В. Калачев, симбирский — Н. П. Долгово-Сабуров, а также губернские предводители дворянства: псковский — А. Е. Зарин, саратовский — П. А. Кривский, тамбовский — Г. В. Кондоиди и харьковский — А. Р. Шидловский.
Обсудив проект Пазухина на 17 своих заседаниях в сентябре — ноябре 1886 г., совещание внесло в этот документ лишь незначительные изменения.
18 декабря Толстой представил Александру III всеподданнейший доклад, в котором изложил программу пересмотра реформ, принятых в царствование Александра II. Программа включала 6 пунктов: 1) предусматривалось создание административных органов управления крестьянскими делами; 2) сводилась к минимуму роль общественного самоуправления в земских и городских учреждениях; 3) усиливалась власть министра внутренних дел «по надзору за земскими, городскими и крестьянскими учреждениями»; 4) ограничивалось выборное начало «при замещении должностей по местному управлению» и заменялось «системою правительственного назначения»; 5) дворянству предоставлялось большее участие в делах местного управления; 6) дела по маловажным поступкам передавались «от судебных установлений» в ведение учреждений, «находящихся в непосредственной связи с административной властью» (129, с. 369—370).
Ознакомившись с проектом реформ, Александр III одобрил его, после чего документ в начале февраля 1887 г. поступил в Государственный совет. Кроме того, проект был разослан для заключения в ряд министерств и ведомств. Наиболее серьёзные возражения в отзывах изложили Манасеин и Каханов.
Поскольку проект реформы вызвал неприятие со стороны некоторых влиятельных трезвомыслящих лиц, необходимо было достигнуть предварительного соглашения хотя бы между наиболее заинтересованными ведомствами. Для этого в течение 1888 г. состоялось несколько так называемых «согласительных» совещаний. Однако и они не привели к желаемому результату. В то же время в Государственный совет продолжали поступать отзывы с довольно резкой критикой предполагаемых реформ. Председатель Департамента законов барон А. П. Николаи, говоря о судебнополицейских функциях земских начальников, отмечал: «Весьма нетрудно будет внушить крестьянину, что новое учреждение есть не что иное, как косвенное восстановление вотчинной полиции, что крестьянское население вновь отдаётся в полную власть помещиков, которые стремятся к восстановлению крепостного права» (129, с. 387).
Член Государственного совета, статс-секретарь Б. П. Мансуров считал, что реформа местного управления должна быть направлена на усиление как полицейских, так и судебных органов, а не на создание какого-то промежуточного института, объединявшего и те и другие функции.
Министр императорского двора граф И. И. Воронцов-Дашков писал, что при осуществлении «представленного проекта ещё более увеличится многоначалие учреждением в уезде взамен одного коллегиального крестьянского присутствия нескольких самостоятельных, обладающих обширной властью и никому не подчиняющихся, кроме губернатора, земских начальников» (там же, с. 389).
В целом следует отметить, осенью 1888 г. накануне обсуждения в Государственном совете, большинство его членов было настроено отрицательно к проекту Толстого. На заседаниях 3, 10 и 17 декабря в Соединённых департаментах (законов, государственной экономии, духовных и гражданских дел) на первый план вышел вопрос, связанный с введением института земских начальников.
16 января 1889 г. состоялось обсуждение этого вопроса в Общем собрании Государственного совета. За предложение Толстого проголосовало 13 членов совета, против — 39. На выписку, представленную на утверждение, Александр III наложил следующую резолюцию: «Соглашаясь с мнением 13 членов, желаю, чтобы мировые судьи в уездах были упразднены для того, чтобы обеспечить нужное количество надёжных земских начальников в уезде и облегчить уезду тяжесть платежей. Часть дел мировых судей может перейти к земским начальникам и в волостные суды, а меньшая часть, более важные дела, могли бы отойти к окружным судам. Во всяком случае непременно желаю, чтобы эти изменения не помешали окончательному рассмотрению проекта до летних вакаций» (там же, с. 395).
Передача земским начальникам судебных функций означала игнорирование принципа отделения судебной власти от административной, провозглашённого Судебными уставами 1864 г.
1. ЗАКОН О ЗЕМСКИХ НАЧАЛЬНИКАХ 12 ИЮЛЯ 1889 г.
12 июля 1889 г. Александр III утвердил проект закона, в соответствии с которым было введено «Положение о земских участковых начальниках».
Оно не распространялось на Королевство Польское, Правобережную Украину, Белоруссию, Литву, Прибалтику, Кавказ, Сибирь, т. е. на те районы, где либо вовсе отсутствовало помещичье землевладение, либо представителем его являлось дворянство нерусской национальности (см. ПСЗ, 3 собр., т. IX, № 6196).
В 40 губерниях, в которых действовало это «Положение», создавались 2200 земских участков (примерно по 4—5 на уезд) во главе с земскими начальниками. Эти лица, наделённые особыми полномочиями, должны были заменить мировых посредников, уездные по крестьянским делам присутствия и мировой суд. Мировой суд сохранялся только в Петербурге, Москве и Одессе.
Земский начальник назначался из местных потомственных дворян в возрасте не менее 25 лет министром внутренних дел по представлению губернатора и губернского предводителя дворянства.
Он должен был обладать определённым имущественным цензом (свыше 200 десятин земли или другим недвижимым имуществом на 7500 руб.), иметь высшее образование, трёхлетний стаж службы в должности мирового посредника, мирового судьи, или члена губернского по крестьянским делам присутствия.
В случае недостатка лиц с указанными данными земскими начальниками могли назначаться личные дворяне со средним и даже начальным образованием, состоявшие в военных или гражданских чинах, независимо от стажа службы. При этом имущественный ценз для них повышался вдвое. В особых случаях, в обход указанных условий, министр внутренних дел мог назначить земским начальником любого из местных дворян.
Для деревни земский начальник был полновластным распорядителем: и администратором, и судьёй. От него зависела вся деятельность крестьянского самоуправления. Он мог внести на рассмотрение схода любой вопрос и приостановить любое решение схода. Волостной мировой суд, ранее не зависимый от администрации упразднялся. Его права перешли к земскому начальнику. Судьи, как и другие должностные лица волости, назначались земским начальником из предложенных обществом кандидатов. Приговоры судей могли быть им приостановлены, а сами судьи отстранены. Самым тягостным экономически, юридически и морально было для крестьянства право земского начальника налагать штрафы до 6 рублей и подвергать аресту до 3 дней (должностных лиц крестьянского самоуправления — до 5 рублей и 7 дней). Пользуясь этим правом, земские начальники под угрозой штрафов злоупотребляли своей властью. «Для них власть, — как писал А. Ф. Кони, — обращается в сладкий напиток, который быстро причиняет вредное для службы опьянение» (160, т. 3, с. 378). Они подвергали порке крестьян без различия должности, возраста и пола. Заставляли эту «подлую чернь» работать на себя, арестовывали участников схода, голосовавших в неугодном для них направлении, бранью и угрозами унижали человеческое достоинство крестьян, глумились над ними. Фактически существовала полная бесконтрольность действий земских начальников. Среди их «методов управления» деревней процветали взяточничество, воровство вымогательство, кулачные расправы. Вначале 1890-х гг. в России широкую известность приобрело дело земского начальника Протопопова. Преступления совершались им в сентябре 1890 г. в Харьковском уезде. Протопопову вменялись в вину угроза «бить морды городовым, если они не будут отдавать ему честь», угроза сельскому сходу «перебить половину собравшихся», заявление, что «жалобы будут на морде, а прошение на задней части тела», а также нанесение побоев трём крестьянам и производство незаконных арестов (там же, с. 377—393, 507). Всё это Протопопов успел натворить за 19 дней пребывания в своей должности. Можно представить, сколько бы злодеяний принесло это должное лицо, если бы оно не было вовремя отстранено от службы! В романе «Жизнь Клима Самгина» М. Горький упоминает о земском начальнике Бронском, который «штрафует мужиков на полтинник, если они не снимают шапок перед его лошадью, когда конюх ведёт её купать». Как это не странно, но аналогичных помпадуров было немало в реальной жизни.
Решение земского начальника считалось окончательным и не подлежавшим обжалованию. Надзор и руководство деятельностью земских начальников осуществляли их уездные съезды, губернское присутствие и лично губернатор. Последнему предоставлялось право ревизии делопроизводства земских начальников. Усмотрев какие-либо нарушения, губернатор мог вынести дело на обсуждение губернского присутствия. Ежегодно все земские начальники уезда представляли уездным съездам отчёты о своей деятельности.
С принятием Положения 1899 г. и без того слабое влияние земских учреждений на волость и дела крестьянского населения практически сводилось на нет.
Особый статус земских начальников означал произвольное усиление власти дворянского государства над крестьянством и другими непривилегированными сословиями.
Сами крестьяне закон 1899 г. восприняли как возвращение крепостного права. Должность земского начальника была упразднена по указу Временного правительства с 1(14) октября 1917 г.
2. ЗЕМСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ 12 ИЮНЯ 1890 г.
Введение института земских начальников облегчило крепостнической реакции её дальнейшие шаги. Следующей попыткой «толкнуть локомотив истории» назад оказалась земская контрреформа. «Сокрушить земство» как «последнюю станцию до конституции» призывал «Гражданин» Мещерского. В статье «Наши реформы» сенатор Н. П. Семёнов писал: «Самое главное — устроить на твёрдых началах и поставить правильное отношение к высшему центральному правительству земство и местное управление, ибо через их посредство верховная власть может войти в более тесную связь с народом» (419, 1884, № 1, 290). Представители консервативных кругов К. Ф. Головин и Н. А. Новосельский в своих статьях доказывали вред выборности и бессословности земства.
«Излюбленный интимный советник» К. П. Победоносцев, опираясь на консервативную публицистику, в 1886 г. писал Александру III как бы от лица общественного мнения: «Необходимо изменить нынешний характер земских учреждений, безответственных, отрешённых от центральной администрации и предоставленных всем случайностям выбора» (102, с. 324). Проект земской контрреформы, как мы отмечали выше, был разработан А. Д. Пазухиным осенью 1886 г. и представлен на обсуждение членов Особого совещания.
Проект вводил вместо бессословного принципа избирательной системы Земского положения 1864 г. сословный принцип. Уездное земское собрание должно было состоять из гласных трёх сословий: дворян, лиц городских состояний и крестьян. Соответственно выбор гласных должен был производиться на избирательных съездах этих сословий. В крестьянских избирательных съездах могли участвовать крестьяне — собственники недвижимости, оценённой не ниже 15 тыс. руб., а также выборщики, избранные на волостных съездах (33, оп. 2, д. 1833, л. 3). Духовенство и арендаторы земель не получали права участия в выборах. Так обеспечивалась преобладающая роль дворянства. Важным дополнением было то, что в состав уездного земского собрания помимо избираемых съездами гласных, должны были назначаться крупные земельные собственники, представители ведомства государственных имуществ и уделов, лица духовного ведомства по назначению местного епархиального начальства и по одному депутату от городов, находящихся на территории уезда. Председателем земского собрания должен был по-прежнему быть предводитель дворянства (там же, л. 16). Вместо уездных земских управ, избираемых земским собранием, предлагалось учреждение исполнительного органа — земского присутствия, возглавляемого тем же предводителем дворянства.
Помимо председателя присутствие должно было состоять из трёх членов, назначаемых губернатором из числа гласных (по одному от каждой сословной группы). Губернское земское собрание по проекту складывалось из уездных предводителей дворянства, губернских гласных, избранных уездными собраниями, а также крупных земельных собственников, участвовавших в уездных собраниях без выборов. Кроме того, на правах членов в него вводились управляющие палатой государственных имуществ и удельной конторой, представитель духовного ведомства и два члена городской думы губернского города. Таким образом, состав губернского земского собрания в основном состоял из лиц не избираемых, а назначаемых (см. 129, с. 402, 403). Губернское земское присутствие складывалось из четырёх лиц: председателя, назначаемого императором по представлению министра внутренних дел и трёх гласных земского собрания, назначаемых губернатором и утверждаемых тем же министром. Как видим, назначение являлось одной из важных особенностей подготовленной контрреформы.
Существенно расширялось влияние губернатора на земство. Он получил право вмешиваться в повседневную работу земских учреждений, производить ревизию дел, объявлять взыскания членам уездных и губернских присутствий. В целом земские учреждения теряли свою самостоятельность и ставились под жёсткий контроль губернатора и министра внутренних дал.
Особое совещание, которое проходило с 29 октября 1886 г. по январь 1887 г., одобрило проект Пазухина, внеся в него незначитальные поправки. В январе 1888 г проект земской реформы был внесён Толстым в Государственный совет и разослан для обсуждения министрам, вызвав с их стороны ряд замечаний. Даже такие ретрограды, как Победоносцев и Островский подвергли отдельные стороны проекта серьёзной критике. Согласно замечаниям Победоносцева был исключён пункт о введении в состав земских собраний крупных земельных собственников без выборов. Вместо него министру внутренних дел было дано право «в некоторых исключительных случаях» включать в состав земских собраний гласными лиц, «пользующихся особым доверием в своей местности и имеющих право участия в избирательных собраниях». Исправленный проект был вторично представлен в Государственные совет 4 февраля 1890 г. уже новым министром внутренних дел И. Н. Дурново. «Большинство членов, — отметил в своём дневнике Половцов, — говорят против господствующей в проекте мысли уничтожить теперешнее значение земских учреждений, их самостоятельность, выборное в них начало… Дурново чувствует себя сбитым с позиции, которую вследствие высочайшего покровительства почитал неприступною» (311, т. 2, 263). Наконец 28 мая Государственный совет одобрил последнюю редакцию проекта, а 12 июня законопроект был утверждён Александром III.
* * *
Положение о губернских и уездных земских учреждениях от 12 июня 1890 г. значительно отличалось от проекта Пазухина — Толстого. В основном оно сохраняло принципы бессословности и выборности земств, однако, эти принципы были сильно урезаны, в чём и заключался смысл земской контрреформы.
Система земских выборов была изменена.
Землевладельческую курию из всесословной преобразовали в курию дворян-землевладельцев, при этом число гласных её возросло за счёт других курий. Значительно понижался имущественный ценз для дворян. В то же время существенно повышался ценз дня городской курии, более половины её избирателей лишились права участвовать в выборах.
Крестьяне фактически лишались выборного представительства. Они могли выбирать только кандидатов в земские гласные, список которых рассматривал уездный съезд земских начальников, и по представлению этого съезда губернатор утверждал гласных.
Духовенство лишалось избирательных прав. Депутат от духовенства в состав земских собраний назначался епархиальным архиереем. Решением Государственного совета от 12 июня 1890 г. к участию в избирательных собраниях и съездах временно не допускались лица иудейского вероисповедания.
Положение 1890 г. распространялось только на земские губернии. В целом по 34 губерниям число дворян в уездных собраниях выросло с 42,4% (1883-1886) до 55,2% (1890), в губернских собраниях — с 81,6% до 89,5% (1897).
В уездных земских управах удельный вес дворян по сравнению с 60-ми гг. повысился с 55% до 72%, а в губернских — с 90% до 94%.
Гласные от крестьян теперь составляли: в уездных земских собраниях — 31% (вместо прежних 37%), в губернских собраниях — 2% (вместо прежних 7%).
Число гласных от буржуазии сократилось с 17% до 14% в уездных земских собраниях и с 11% до 8% — в губернских.
Содержание деятельности земских управ не изменилось. Однако все мероприятия земств, касающиеся сельского населения, должны были согласовываться с земскими начальниками.
Земские управы, ранее подчинявшиеся только собраниям, теперь были подчинены и губернатору. Кроме надзора за законностью земских постановлений, губернатору предоставлялось право контролировать и целесообразность этих постановлений. То, что земское собрание считало нужным, полезным и разумным, губернатор при желании мог признать вредным, ненужным и неразумным. Тем более, что никаких объяснений или доказательств закон от него не требовал.
Важным нововведением Положения 1890 г. было учреждение специального органа административного надзора за земскими учреждениями — губернского по земским делам присутствия. Оно состояло под председательством губернатора из губернского предводителя дворянства, вице-губернатора, управляющего Казённой палатой, прокурора окружного суда, председателя губернской земской управы и одного члена от губернского земского собрания. Закон вменял в обязанность присутствия «в подлежащих случаях» обсуждать правильность и законность постановлений и распоряжений земских управ, а также решать другие дела, связанные с земством (прежде всего об ответственности земских должностных лиц и служащих). Решение присутствия выносилось большинством голосов, причём голос губернатора оставался решающим. Последний мог приостановить исполнение принятого большинством голосов определения.
Над деятельностью присутствия был, в свою очередь, установлен жёсткий административный контроль. Оно подчинялось специальному Совету Министерства внутренних дел. Признание за земскими учреждениями характера государственных повлекло за собой изменения в статусе выборных земских должностных лиц. Члены и председатели земских управ считались теперь государственными служащими. Им присваивались классные чины, а должность председателя управы занимали лишь лица, имеющие право на вступление в государственную должность.
Компетенция земства по-прежнему ограничивалась управлением местными хозяйственными делами. Однако новое положение предоставило земствам право издавать обязательные для местного населения постановления по более широкому кругу вопросов. Сюда вошли меры предосторожности от пожаров, санитарные условия жизни населения, устройство и содержание пристаней, переправ, перевозов, некоторые вопросы продовольствия и др.
Положение 1890 г. с незначительными изменениями действовало до февраля 1917 г.
3. ГОРОДОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ИЮНЯ 1892 г.
Нелепость городского самоуправления российских городов давно сознана правительством.
Александр III. 1887 г.
Через два года после обнародования Земского положения 1890 г. было высочайше утверждено и новое Городовое положение.
Известно, что после окончания обсуждения в Государственном совете земской реформы министр внутренних дел И. Н. Дурново 2 июля 1890 г. направил губернаторам очередной циркуляр о подготовке к новой городской реформе. В нём он писал: «По установившемуся плану работ в устройстве местного управления за состоявшеюся ныне земской реформой должна следовать городская, к которой и предстоит приступить неотлагательно» (32, оп. 38, д. 2496, л. 357). Обратив внимание на согласование будущей реформы с принятым «Земским положением» 1890 г., министр подробно перечислил недостатки существующего Городового положения 1870 г. Прежде всего он отметил верховенство в избирательных собраниях представителей торгово-промышленного класса. Далее он констатировал численное преобладание евреев в избирательных собраниях черты оседлости, что даёт им возможность «избирать в гласные… таких лиц христианского исповедания, которые или являются солидарными с ними по разным экономическим отношениям, или же прямо находятся от них в материальной зависимости».
К числу пороков он отнёс также многочисленность состава дум; недостаточность правительственных полномочий в деле утверждения в должности городских голов и их товарищей и др. В связи с этим Дурново предлагал оперативно подготовить свои соображения в новое Городовое положение к октябрю 1890 г., при этом по усмотрению губернатора привлечь к этой работе лиц, «которые могли бы принести наибольшую пользу делу по своей опытности и познаниям» (там же, л. 80, 81).
Все поступившие с мест предложения были направлены на укрепление административной власти над органами городского общественного управления, а также на значительное сокращение числа избирателей за счёт лишения прав мелких торговцев, ремесленников и приказчиков. Большинство губернаторов предлагали предоставить избирательные права квартиронанимателям в лице чиновников, учителей, врачей, земских служащих и т. д. (см. 129, с. 413—415).
Подготовленный к весне 1891 г. проект Городового положения базировался на принципиальных установках нового правительственного курса: ослабить выборное начало в организации общественных учреждений, ограничить их самостоятельность и независимость от администрации, укрепить положение дворянского сословия в органах местного управления. Кардинальным изменениям подверглась существующая избирательная система. Если по Положению 1870 г. избирательным правом пользовались все владельцы недвижимого имущества, то по новому закону это право предоставлялось владельцам недвижимой собственности довольно значительной стоимости. Так в столицах — не менее 3 тыс. рублей, в губернских и равных им с населением свыше 100 тыс. человек — не менее 1500 руб., в прочих губернских и крупных уездных городах — не менее 1 тыс. руб., а в остальных городах — не менее 300 руб. Избирательное же право на основе торговых сборов сохранялось только за лицами или обществами, имеющими купеческие свидетельства 1-й гильдии (31, 1892 г., д. 38, л. 26). Вся мелкая и часть средней буржуазии оказывалась лишённой избирательных прав. Помимо этого, для всех избирателей устанавливался двухлетний ценз оседлости.
Количество гласных нехристиан по проекту не должно было превышать 1/5 общего числа гласных. Права участия в выборах городских органов лишались евреи, за исключением 9 западных губерний, где губернаторы могли включать в состав дум «достойнейших из евреев». По новому проекту серьёзно урезалась самостоятельность городских дум. Если раньше губернатору принадлежало право надзора только за «законностью» действий городских дум, то по проекту — и за их «правильностью», что по существу не ограничивало вмешательство в дела городского управления.
1 марта 1891 г. проект нового Городового положения был внесён в Государственный совет. В сопроводительном письме министр внутренних дел И. Н. Дурново подчёркивал, что «государь император озабочен тем, чтобы означенный проект был рассмотрен Государственным советом до закрытия текущей сессии» (32, оп. 38, д. 2499, л. 4). Почти сразу же выяснилась невозможность провести проект через Государственный совет до его роспуска на летние каникулы. После первого заседания, состоявшегося 25 мая 1891 г., Государственный совет отложил рассмотрение проекта до конца января 1892 г. А. А. Половцов объясняет это тем, что в представлении Дурново полностью отсутствовали необходимые статистические данные, сбор которых и потребовал определённого времени (221, т. П, с. 375). Далее обсуждение проекта нового Городового положения проходило в Соединённых департаментах с 25 января по 25 апреля 1892 г. В проект были внесены значительные поправки, которые, однако, не изменили существа его. Большинство поправок затрагивало отношения административных властей с органами городского управления. 18 мая проект был одобрен Общим собранием Государственного совета без каких-либо серьёзных изменений.
11 июня 1892 г. Александр III утвердил законопроект.
* * *
Городовое положение 1892 г. (см. ПСЗ, 3 собр., т. XII, № 8708) по сравнению с 1870 г. существенно ограничило самостоятельность органов городского общественного управления, усилило права администрации и превратило членов городских управ в лиц, состоящих на государственной службе. Избирательная система претерпела изменения в пользу наиболее состоятельной части населения. Замена налогового ценза имущественным резко сократила число лиц, допущенных к выборам (в Петербурге с 21’170 до 6’048, в Москвес 23’671 до 7’221, в Одессе с 14’118 до 3’660, в Риге с 7’177 до 2’896, в Харькове с 6’890 до 2’291 и т. д.). Мелкие и средние налогоплательщики были лишены избирательных прав. Трёхразрядная система отменялась. Предпочтение отдавалось дворянам-домовладельцам и крупной торговой, промышленной и финансовой буржуазии. В столичных городах правом участия в выборах могло пользоваться не более 0,7% населения. В других городах число избирателей сократилось в 5-10 раз. Из 336 городских поселений в 154 количество избирателей не достигало 100 человек. Нередко число гласных было равнозначно участвовавшим в выборах. Важно подчеркнуть также, что более половины городов империи вообще не имели выборного городского самоуправления.
Городовое положение 1892 г. предоставляло губернаторам право контролировать и направлять всю деятельность городских дум и городских управ. Губернатор мог приостанавливать выполнение думских решений не только тогда, когда они не согласовывались с законами, но и тогда, когда, по его мнению, они «не соответствовали общим государственным пользам и нуждам, либо явно нарушали интересы местного населения» (389, с. 196). Широкое толкование губернаторских прав создавало большие возможности для произвола. Тем более что весь руководящий состав — городской голова, его товарищ, городской секретарь, члены управ — утверждался администрацией, а кандидатуры на посты городских голов Москвы и Петербурга утверждались императором. Городовое положение разрешало так называемое «упрощённое управление» для мелких городов России. На сходе домохозяев избиралось собрание уполномоченных (12-16 чел.), которое выбирало городского старосту и одного-двух его помощников.
Действие Положения не распространялось на города Царства Польского, Туркестана и Финляндии. С незначительными поправками оно просуществовало до принятия Временным правительством 9 июня 1917 г. постановления «Об изменениях действующих положений об общественном управлении городов». Исключение составило Петербургское городское управление, которое с 1903 г. перешло на нормы специального Положения об общественном управлении С. — Петербурга. Как показала практика городская реформа 1892 г., также как и земская реформа 1890 г., не была полностью реализована, поскольку объективные социально-экономические процессы в пореформенной России оказались сильнее стремления самодержавия усилить сословно-дворянский элемент в местном управлении.
4. ПОПЫТКА «МОДЕРНИЗИРОВАТЬ» СУДЕБНУЮ РЕФОРМУ 1864 г.
Новый гласный суд, суд равный, правый и милостивый, очутился в 80-х годах… в положении травимого красного зверя.
Г. Джаншиев
Сторонники нового курса, провозглашённого Александром III, в 1880-е гг. развернули безудержную кампанию травли Судебных уставов 1864 г. Наибольшим нападкам подверглись иммунитет судей, принцип их независимости и несменяемости, гласность судопроизводства и суд присяжных. Ярыми противниками Судебных уставов были такие крупные сановники, как обер-прокурор Священного синода К. П. Победоносцев (принимавший в 60-е гг. активное участие в их разработке), министр внутренних дел Д. А. Толстой, министр юстиции Н. В. Муравьёв и многие другие.
«Люди, создавшие у нас новые судебные учреждения, — писал Победоносцев Александру III в 1881 г., — сами не знали, что делали, но они успели раздуть и прославить своё создание и в мнении нашего невежественного общества, и в мнении ближайших советников покойного государя… и с тех пор наши государственные люди не смеют до сих пор поднять голос против какой бы то ни было части этого учреждения… Бесконтрольная, обособленная юстиция не только не совместима с самодержавием, она не совместима ни с каким иным правительством, при всяком образе правления. Нигде в мире суд не обособлен так, как у нас в России» (305, т. 1, с. 68—69). Как свидетельствует Феоктистов, Толстой «относился с негодованием к недостаткам нашего судебного устройства, порицал самоуправление во всех видах» (373, с. 249).
Особенно ожесточённым атакам были подвергнуты Судебные уставы со стороны редактора «Московских ведомостей» М. Н. Каткова и ближайшего советника царя, издателя «Гражданина» князя В. П. Мещерского. По иронии судьбы Катков, бывший самым горячим поборником Судебных уставов до начала 70-х гг., в последующем стал их страстным обличителем. Как писал биограф С. Неведенскищ «После дела В. Засулич прежнее сочувствие Каткова к Судебным уставам превратилось в негодование и злобу» (194, с. 481). Именно Каткову принадлежат выражения «судебная республика», «суд улицы», «антиправительственный Сенат», которыми он пытался заклеймить суд присяжных заседателей и уголовный кассационный департамент правительствующего сената. Мещерский в своём дневнике, который читал Александру III, писал: «Вся Россия горьким 20-летним опытом дознала, что суд присяжных — это безобразие и мерзость, что гласность суда есть яд, что несменяемость судей есть абсурд и т. д. А между тем, какое отсутствие смелости в деле переделки уставов, какая будто бы премудрая осторожность, а на самом деле какой страх сделать твёрдо и просто то, что нужно для исполнения желания всей России и для укрепления самодержавия в глазах судебного ведомства» (23, д. 114, л. 61).
26 мая 1882 г. по указанию царя министр юстиции Д. Н. Набоков назначается председателем Особого комитета для составления проекта Гражданского уложения. Министр старается противостоять натиску со стороны консерваторов, наивно считая, что Александр III являлся сторонником существующего судебного устройства. По словам сенатора А. Ф. Кони, «всегда приветливый и откровенный, Набоков вызывал во всех судебных деятелях, имевших непосредственные с ним сношения, отрадное сознание их взаимной с ним служебной солидарности». В конце 1883 г. Набоков вносит в Государственный совет представление «О порядке издания общего наказа и об изменениях некоторых статей учреждения судебного устройства, касающихся надзора и дисциплинарной ответственности чинов судебного ведомства» (31, 1885 г., д. 26). Увольнение или перемещение этих чинов предлагалось производить не административным порядком, как настаивали ретрограды, а в специально учреждённом Высшем дисциплинарном суде, который являлся Высшей судебной коллегией, состоящей из 13 сенаторов.
Противостоять давлению рутинёров становится всё труднее и труднее. Как никогда ранее, разноголосый, разномастный и разнопёрый хор нападок консерваторов достиг своего оглушающего «форте фортиссимо» в юбилейный для Судебных уставов 1884 г. Резкий запев был сделан Мещерским в новогоднем номере «Гражданина». Изложенная в нём лаконичная и кардинальная программа этого «ультрадворянина» включала четыре пункта: «1)… немедленно прекратить на время суд присяжных, поручив обязанность суда исключительно коронным судьям; 2)… отменить статью судебных уставов о несменяемости членов судебного ведомства; 3)… на время отменить вовсе гласность судопроизводства по уголовным делам; 4)… приступить одновременно к пересмотру Судебных уставов» (см. 401, 1884, № 1).
Фактически здесь ставился вопрос об искоренении всех принципиальных основ судебной реформы 1864 г. Аналогичные взгляды, но ещё более напористые и агрессивные, занимали и «Московские ведомости». Объявив существующую судебную систему «самой чудовищной из аномалий», Катков требовал незамедлительно приступить к её пересмотру (см. 410, 1884, № 12). В 1884 г. реальные и мнимые изъяны Судебных уставов непрестанно муссируются в публикациях «Московских ведомостей». Тогда же в «Русском вестнике» в унисон с Катковым регулярно появляются статьи ортодоксального консерватора В. Я. Фукса. В них автор был крайне недоволен независимостью судей, гласностью и состязательностью судебного производства, свободой внутреннего убеждения присяжных и т. д. и т. п. Только отдельные голоса, при двусмысленном молчании Министерства юстиции, раздавались в защиту принципов судебной реформы 1864 г. В числе их весомо, уверенно и авторитетно прозвучал голос И; С. Аксакова. «С лёгкой или, вернее, тяжёлой руки «Московских ведомостей», — писал он в 1884 г., — прочие газеты и газетки с публикой вкупе хором ревут на новый суд: «Ату его! Ату!», глумятся, ругаются, мечут грязь со свистом и хохотом во весь судебный персонал, во весь судебный институт с его прошедшим и настоящим, как будто кто-то им задал задачу не только поколебать его авторитет, но омерзить его, сделать ненавистным в народных понятиях… Кричат и голосят о некоторых исключительных случаях и молчат о десятках тысяч решений правых, молчат о той обильной деятельности правосудия, которая водворилась теперь на нашей так ещё недавно неправосудной земле! Забывают и о множестве честных, скромных, истинно доблестных тружениках… Будьте благонадёжны, станете, как теперь, травить суд, пошатнёте его прочность, его независимость — всё вернётся: и взятки, и мошенничество, и кривосудье!!!» (48а, т. VI, с. 664).
Заслугой Д. Н. Набокова считается закон, принятый 12 июня 1884 г., благодаря которому на время закончился поход против суда присяжных. Противники этого суда настаивали, если не на уничтожении его, то радикальных в нём изменений. А в результате изменился лишь порядок составления списков присяжных заседателей и ограничен отвод присяжных сторонами. Если ранее администрация не принимала участия в составлении списков присяжных, то теперь она получила доступ в комиссии по составлению списков очередных заседателей. Членами комиссий стали уездные исправники и полицмейстеры, а также товарищи прокурора окружного суда. Закон 20 мая 1885 г. поколебал принцип несменяемости судей, но в меньшей степени, чем можно было ожидать по условиям времени. Закон значительно расширил полномочия министра юстиции, предоставив ему право надзора за организацией рассмотрения дел в судах и контроля за приговорами и решениями. Министр мог потребовать от председателя суда объяснений о причинах недостатков в ходе разбирательства, и решать вопрос о дисциплинарной ответственности судей всех степеней и рангов. В этих целях при Министерстве юстиции была создана специальная коллегия с неограниченным правом перевода судей из одного округа в другой, а также освобождения от занимаемой должности. Закон усилил также прокурорский надзор за судебной деятельностью. По выражению «Вестника Европы», Набоков «действовал как капитан корабля во время сильной бури — выбросил за борт часть груза, чтобы спасти остальное» (397, 1885, № 12). Критика судебной реформы 1864 г., развёрнутая в прессе, наибольшее размах получила 30 октября 1885 г. в записке-докладе К. П. Победоносцева. По сути, она представляла постепенную программу судебных преобразований, направленную к восстановлению основных принципов дореформенного судопроизводства. Концепция Победоносцева всецело разделялась Александром III. «Благодарю очень за присланную записку о реформе судебного строя», — ответил он своему учителю 3 ноября. И всё-таки Судебные уставы 1864 г. не были коренным образом реформированы. П. А. Зайончковский справедливо считает, что этому способствовала позиция широких слоёв общества, главным образом буржуазных кругов, имеющих своих сторонников в правительстве. Их поддерживала «обширная плеяда чиновников судебного ведомства во главе с министром юстиции Д. Н. Набоковым» (129, с. 239—240). Верно также и то, что программа Победоносцева увязла в разного рода комиссиях (85, с. 392).
6 ноября 1885 г. Набоков всё же был уволен в отставку. «Любезный Дмитрий Николаевич, — писал Набокову Александр III. — Вы знаете моё давнишнее желание изменить к лучшему нынешние порядки судопроизводства, желание это, к сожалению, доселе не исполняется, и поэтому я поставлен в необходимость назначить другого министра юстиции. Это для меня тем тяжелее, что Вы назначены были дорогим моим отцом. Надеюсь, что это не изменит наших личных отношений. Искренно Вам благодарный Александр» (311, т. 1, с. 347—348).
Новым министром юстиции 1 января 1887 г. был назначен сенатор Николай Авксентьевич Манасеин. По свидетельству А. Ф. Кони, «это был человек несомненной доброты и благородства, чуждый интриги и лукавства, прямодушный в выражениях своих симпатий и антипатий, способный сознавать и даже оплакивать свои ошибки, далёкий от суетного честолюбия и смотрящий на своё звание не как на ступеньку к материальному или властному возвышению, а как на тяжёлое служение, которое, в конце концов, ускорило его преждевременную кончину». Несколько спорную характеристику ему дал граф С. Ю. Витте. В своих воспоминаниях он пишет, что Манасеин «был человек умный, знающий, но не представляющий собой ничего выдающегося. Составил он себе карьеру потому, что делал ревизию судебных учреждений прибалтийских губерний. Сделав ревизию, он потом ввёл там преобразования, причём в значительной степени проводил так называемые националистические взгляды, которые заключались не в том, чтобы защищать достоинство, интересы и самобытность русских, а в том, чтобы несправедливо давить и не считаться с интересами инородцев. Эта нота понравилась в Петербурге как графу Толстому, так и императору Александру III, характеру которого она в известной степени была не чужда. Поэтому Манасеин и сделался министром юстиции… Как министр юстиции был довольно зауряден и ничем себя не проявил, вскоре он заболел раком и должен был уйти; при этом он не был особенно ценим императором Александром III» (84, т. 1, с. 301—302).
Став министром, Манасеин не посягал на судебную реформу 1864 г. в целом, а ограничился рядом представлений в Государственный совет об изменении тех или иных её сторон. Работал он с присущей ему манерой: страстно, энергично, кропотливо, въедливо и дотошно. Под влиянием Победоносцева 3 мая 1886 г. Манасеин внёс представление об ограничении гласности судебных заседаний. После бурных обсуждений в Общем собрании Государственного совета Александр III 12 февраля 1887 г. подписал указ, в котором поддержал «мнение меньшинства».
Министру юстиции предоставлялось право ограничить публичность судебных заседаний. Он мог закрывать двери суда из-за опасения оскорбить религиозные чувства, из соображений нравственности, ограждения достоинства государственной власти и другим подобным неопределённым соображениям. Следующие шаги министра были направлены против суда присяжных. Указ 28 апреля 1887 г. ввёл для присяжных образовательный ценз. Из состава присяжных в связи с этим были исключены все неграмотные, которые ранее в основном избирались из крестьянской среды. Этим же законом вводился более высокий имущественный ценз для присяжных, Указом 7 июля 1889 г., значительная часть преступлений была изъята из юрисдикции суда присяжных. Важно заметить, что эти изменения фактически были закреплены в судопроизводстве по воле Александра III. Большая часть членов Государственного совета их не поддержала. Император встал на сторону меньшинства, представленного, прежде всего близкими ему лицами — великим князем Владимиром Александровичем, К. П. Победоносцевым, М. Н. Островским, И. Н. Дурново, И. А. Вышнеградским. При Манасеине, вопреки его воли, 12 июля 1889 г. был принят закон о земских начальниках, подготовленный Министерством внутренних дел (рассмотрен нами выше в § 1 этой главы. — Е. Т.).
Важной заслугой Манасеина является разработка программы судебной реформы в прибалтийских губерниях, которая была утверждена Александром III 9 июля 1889 г. Эта программа, сохранявшая положения Судебных уставов 1864 г., вводилась без суда присяжных и выборного мирового суда. При Манасеине частичные судебные преобразования проводились также в Туркестане, степных областях России и в Архангельской губернии. Однако разработанные под руководством Николая Авксентьевича проекты реформы адвокатуры и порядка кассационного обжалования законодательного воплощения не получили. Последней лебединой песней Н. А. Манасеина явилась реорганизация аппарата Министерства юстиции в начале 1890-х гг., которая за небольшими изменениями сохранилась до Октябрьской революции. Чувствуя, что силы покидают его, он заговорил об отставке, которую получил 1 января 1894 г.
17 апреля 1894 г. новым министром юстиции стал Николай Валерьянович Муравьёв, креатура великого князя Сергея Александровича. По словам графа С. Ю. Витте, «Муравьёв человек с большим талантом речи, образованный, умный, но что касается нравственности — слаб. Как министр юстиции Муравьёв был выдающимся министром, но он несколько спустил флаг независимости юстиции, и в этом смысле в его министерстве были некоторые прегрешения».
Незадолго до назначения Муравьёва А. Ф. Кони писал Председателю Комитета министров Н. X. Бунге: «Я вполне разделяю Ваш взгляд на Муравьёва. Это вполне достойный представитель и птенец судебного сословия. Голова его устроена превосходно, и её продовольственные запасы наполнены доверху, а язык гибок, силён и умеет влиять. Это вполне удачный выбор. Некоторые сомневаются относительно его сердца, но мне думается, что они ошибаются, принимая сдержанную форму за существо. Во всяком случае, это человек выдающийся» (135, с. 246). Вскоре после вступления в должность Муравьёв развернул энергичную работу по пересмотру Судебных уставов 1864 г. За 30 лет со времени их утверждения было принято около 700 различных законов, дополняющих или ограничивающих уставы. В своём докладе Александру III Муравьёв отмечал: «Русский народ судится ныне самыми многоразличными способами и на самых разнородных основаниях, причём, не говоря уже о простом обывателе, даже сведущему юристу-технику трудно разобраться в запутанной системе существующих у нас теперь судебных инстанций, с их разнообразною подсудностью и разнообразием процессуальных приёмов и правил. Подобный порядок вещей, конечно, нельзя признать нормальным и отвечающим интересам страны» (30, оп. 3, д. 15, л. 1). Отдельные изменения законодательства, по его мнению, ничего не дадут, необходимо подвести под существующее судебное здание «фундамент и перестроить (его), воспользовавшись всеми годными материалами». Он предлагает провести реформу Судебных уставов путём «полного, цельного, одновременного (пересмотра) по общему плану и одним руководящим началом».
Главными вопросами, на его взгляд, в ходе намечающегося преобразования должны стать: «1) несменяемость, 2) суд присяжных, 3) судебно-административные учреждения, 4) Сенат и кассация, 5) следственная часть, 6) прокурорский надзор, 7) адвокатура, 8) гражданский суд и формализм (совестный суд), 9) материальное положение лиц судебного ведомства, 10) поднятие нравственного и умственного уровня судебных деятелей, 11) упрощение, ускорение, удешевление суда» (там же). Как видим, программа преобразований намечалась довольно обширной, поэтому Муравьёв предлагал для её осуществления создать специальную комиссию под председательством министра юстиции.
7 апреля 1894 г. Александр III одобрил доклад, и вслед за тем 30 апреля Муравьёв возглавил Комиссию для пересмотра законов по судебной части, в состав которой вошли 23 человека. В числе членов были Государственный секретарь В. К. Плеве, товарищи министра: П. М. Бутовский, внутренних дел — И. Л. Горемыкин, сенаторы С. И. Лукьянов, Н. С. Таганцев, Н. Н. Шрейбер, A. Ф. Кони, управляющий земским отделом Министерства внутренних дел А. С. Стишинский, директор Департамента общих дел Министерства внутренних дел Н. П. Долгово-Сабуров и др. Во главе четырёх отделов комиссии: 1) местных судебных установлений, 2) судоустройства, 3) уголовного судопроизводства, 4) гражданского судопроизводства, стали соответственно Горемыкин, Шрейбер, Таганцев, Лукьянов, а руководителем пятого отдела общих вопросов — сам Муравьёв. К работе Комиссии было привлечено около 50 чинов судебного ведомства и присяжных поверенных, среди которых прокурор С. — Петербургского окружного суда И. Г. Щегловитов, присяжные поверенные В. Д. Спасович, Ф. Н. Плевако и др. В мае 1894 г. Муравьёв добился возобновления издания журнала Министерства юстиции, прекратившего своё существование в 1870 г. Редактором он поставил профессора B. Ф. Дерюжинского, горячо взявшегося за дело.
7 февраля 1895 г. А. Ф. Кони сообщал П. Н. Обнинскому о том, что Муравьёв ведёт дело пересмотра Судебных уставов «с большим тактом, беспристрастием и любовью к нашему общему прошлому. Созванный им съезд старших председателей и прокуроров палат был им практически руководим и по некоторым частям дал очень удовлетворительные результаты, не чуждые нравственного подъёма» (135, с. 272). Однако вскоре после этого Кони резко меняет свою оценку деятельности Муравьёва и возглавляемой им комиссии: «Вместо необходимого ремонта драгоценного здания, воздвигнутого в лучшие годы и лучшими людьми царствования Александра II, началось его беспощадное разрушение и коверканье при помощи всевозможных ренегатов… Из каких-то своих личных целей Муравьёв стал подкапываться под главные устои нового суда, под суд присяжных, несменяемость судей, единство кассации, предварительное следствие и ряд постановлений, обеспечивающих судье независимое и достойное положение судебного деятеля, а не судейского чиновника. Горько сознаться, что, несмотря на упорную борьбу, которую я должен был вести с ним, большинство этих попыток увенчалось успехом и лишь так называемое освободительное движение помешало им осуществиться на практике» (161, т. 2, с. 321). За пять лет работы комиссия Муравьёва провела 503 заседания. 19 мая 1899 г. она была официально закрыта. Проект Муравьёва не получил одобрения Государственного совета.
Глава двенадцатая ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
В период царствования Александра III были предприняты существенные шаги и достигнуты весомые результаты в области финансовой и экономической политики, руководителями которой были министры финансов Н. X. Бунге в 1881-1886 гг., И. А. Вышнеградский в 1887-1892 гг. и С. Ю. Витте в 1892-1903 гг.
1. МИНИСТР-ЛИБЕРАЛ Н. X. БУНГЕ
Николай Христианович Бунге возглавил Министерство финансов после ухода в отставку А. А. Абазы 6 мая 1881 г. (официально назначен министром финансов 1 января 1882 г.). Перед этим с 1 июля 1880 г. занимал пост товарища министра финансов. В просвещённых кругах выдвижение Бунге было встречено с сочувствием и большими надеждами. Он проявил себя как активный участник великих реформ Александра II, работая в комиссиях по подготовке отмены крепостного права, преобразованию банковской системы, принятию либерального университетского устава. Вне всякого сомнения, реформаторская практика оказала огромное влияние на взгляды профессора Киевского университета и имела определяющее значение для формирования его как государственного деятеля. Хорошо была известна его разносторонняя деятельность в должности ректора Университета Святого Владимира, управляющего Киевской конторой Государственного банка, основателя местных частных кредитных учреждений, энергичного члена органов городского самоуправления. Наделённый светлым и обширным умом, он не мог не отозваться на общественные вопросы, которые жизнь ставила на очередь дня. Многочисленные публикации с 1852 г. по различным проблемам экономики создали ему высокий авторитет в научном мире.
В 1859 г. он был избран членом-корреспондентом, а позже в 1890 г. действительным членом Петербургской академии наук. Важной вехой в его жизни стало приглашение в качестве преподавателя к цесаревичу Николаю Александровичу, безвременно скончавшемуся в 1865 г. Со 2 октября 1863 г. по 11 июня 1864 г. Бунге прочёл ему полный курс теории финансов. Его слушателем был и второй сын государя, великий князь Александр Александрович, будущий император Александр III. Скромный, эрудированный учёный из Киева импонировал царской семье. Доброе отношение со стороны Александра II и его близких сыграло впоследствии немаловажную роль в карьере Бунге.
Следует заметить, что министерская деятельность бывшего киевского профессора развернулась в пору тяжёлого финансового расстройства страны после Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., кризиса в промышленности и сельском хозяйстве. Сумма государственного долга на 1 января 1881 г. составляла свыше 6 млрд руб. Первый бюджет 1881 г. Бунге пришлось свести с дефицитом на сумму более 50 млн руб. Состояние курса кредитного рубля выглядело весьма неудовлетворительно. В 1881 г. средняя цена рубля составляла 65,8 коп. золотом. Платёжный баланс был довольно неблагополучен, и на заграничных биржах, особенно берлинской, производилась спекуляция с русскими фондами и кредитными рублями. Кроме того, два года сряду — 1884-й и особенно 1885-й — ознаменовались почти повсеместным неурожаем, что вызвало неблагоприятные последствия для промышленности и торговли. Деятельность министра осложнялась и политическими обстоятельствами. Бунге возглавил финансовое ведомство в то время, когда противники либеральных преобразований одержали победу. Один из вождей консервативного курса, редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков отстаивал свою программу, проповедовал создание национальной экономики, независимой от передовых стран Европы и действующей в общенародных интересах, требовал немедленного установления высоких таможенных барьеров, протестовал против социальных мероприятий и денежной реформы. Его взгляды, конечно, разделяли и близкий к Александру III редактор «Гражданина» В. П. Мещерский, и апостол самодержавия К. П. Победоносцев, а после смены Н. П. Игнатьева и министр внутренних дел Д. А. Толстой. Новый министр финансов представлял собой личность, совершенно не типичную для высших сфер власти. По отзывам современников, невысокого роста, сутуловатый, очень похожий в профиль на Вольтера, с тихим голосом, Бунге ничем не напоминал министра. Е. А. Перетц отмечал: «Бунге — на мои глаза — умный, вообще — просвещённый и хороший человек. Только не был бы он скорее профессором, чем министром» (298, с. 73).
«Маленький на тонких ножках, — характеризовал его писатель П. М. Ковалевский, — худой немчик, которому вы, наверно, открыли бы ваш рояль для настройки, если б не знали, что он министр финансов, а не настройщик». Как явствует сенатор М. Б. Веселовский, своей мизерной наружностью Бунге напоминал немца-ремесленника. Сам Бунге с юмором рассказывал знакомым, как однажды на станции в Гатчине кондуктор не пустил его в вагон, предназначенный для министров (363, т. 1, с. 171). Окружавших поражали в нём глубокая интеллигентность, скромность, полное отсутствие бюрократических амбиций и склонности к саморекламе. Стремительное возвышение никак не отразилось на характере и поведении Бунге. Он был по-прежнему прост, доступен и вежлив с любым человеком независимо от его положения, будь то мелкий чиновник или член Государственного совета. Сенатор А. Ф. Кони видел в Бунге воплощение «идеального душевного равновесия». Академик И. И. Янжул писал «о чарующем впечатлении», которое на него производили беседы с «этим маленьким старичком с вдумчивым и ласковым взглядом». Член Государственного совета Н. И. Стояновский рассказывал, как Бунге прехал в Эмс (Германия) для лечения без своего камердинера, не желая его «беспокоить» (там же).
Оказавшись в среде петербургской бюрократической элиты, — справедливо отмечает современный историк В. Л. Степанов, — Бунге не хотел выполнять «правила игры» — никогда не реагировал на нападки и не наносил ответных ударов, не был способен к интригам и закулисной борьбе. Как государственному деятелю ему часто не хватало напористости и настойчивости в достижении цели. В своей политике он всегда действовал осторожно, с обдуманностью учёного, тщательно взвешивал последствия каждого шага (405, 1991,№ 1, с. 127). В своих потребностях он был предельно скромен. Отправляясь в Гатчину для доклада Александру III, Бунге обычно ехал на вокзал на простом извозчике. Он тратил на свои нужды только часть доходов, составлявших 20 тыс. руб. в год. Прочие суммы поступали в кассы благотворительных учреждений для бедняков и учащейся молодёжи.
В определённой мере на первых порах ряд инициатив нового министра финансов поддержали сторонники либерального курса, осевшие в Государственном совете после увольнения с высших постов — А. А. Абаза, М. Т. Лорис-Меликов, Д. А. Милютин, М. С. Каханов, Е. А. Перетц и др. Существенную помощь Бунге оказывали Абаза, вновь занявший должность председателя Департамента государственной экономии, и председатель Комитета министров М. X. Рейтерн. Стремясь иметь твёрдую опору в своём ведомстве, Бунге постарался привлечь в него способных, энергичных и близких себе по взглядам людей. Пост первого управляющего Крестьянским и Дворянским банками занял его бывший ученик Е. Э. Картавцев. Место члена Совета по железнодорожным делам было отдано также своему киевскому ученику Д. И. Пихно. Директором Департамента окладных сборов был назначен человек большого ума А. А. Рихтер, а вице-директором В. И. Ковалевский, которому дал очень высокую оценку в своих воспоминаниях С. Ю. Витте. В одном из первых своих всеподданнейших докладов (1883) Бунге так определил свою финансовую программу: «Внимательное изучение слабых сторон нашего государственного строя указывает на необходимость обеспечить правильный рост промышленности достаточным для неё покровительством: укрепить кредитные учреждения на началах, проверенных опытом, способствуя притом удешевлению кредита; усилить в интересах народа и государства доходность железнодорожных предприятий, установив над ними надлежащий контроль; упрочить кредитное денежное обращение совокупностью направленных к достижению этой цели постепенно проводимых мер, ввести преобразования в систему налогов, сообразные со строгой справедливостью и обещающие приращение доходов без обременения плательщиков податей; наконец, восстановить превышение доходов над расходами (без чего улучшение финансов немыслимо) ограничением сверхсметных кредитов и соблюдением разумной бережливости во всех отраслях управления». Из этой программы министру, безусловно, не удалось выполнить превышения доходов над расходами из-за значительных выплат на срочное погашение государственных займов. Во всём же остальном время правления Н. X. Бунге явилось, поистине, выдающейся эпохой в истории русских финансов. Принято считать, что главное внимание в его политике было направлено на решение крестьянского вопроса и податного дела. Одним из первых мероприятий главы финансового ведомства явилось понижение выкупных платежей, которое он считал необходимым для улучшения благосостояния сельского населения. Понижение было произведено в размере 1 руб. с каждого обложенного выкупными платежами душевого надела в великорусских местностях и на 16 коп. с рубля в малороссийских местностях. Общая сумма понижения составила до 12 млн рублей в год.
Бунге стремился исполнить свою заветную мечту о развитии в России частного крестьянского землевладения. Переводом 28 декабря 1881 г. бывших помещичьих, а 12 июня 1886 г. государственных крестьян на обязательный выкуп достигалась цель либерального большинства Редакционных комиссий — приобретение крестьянами земли в собственность (там же). (Напомню, что Редакционные комиссии 1859-1860 гг. были учреждены при Александре II для подготовки законопроекта об отмене крепостного права.) В период 1882-1886 гг. была отменена подушная подать, составлявшая со времён Петра I краеугольный камень всей отечественной финансовой системы. Пойти на уничтожение подушной подати и понижение выкупных платежей, т. е. отказаться от доходов до 70 млн руб. в то время, когда бюджет давал дефицит, мог только такой прекрасный знаток русской экономической жизни, каким был Н. X. Бунге. Безусловно, недобор в бюджет заставил министра обратиться к другим источникам и — прежде всего — к увеличению налогов с других доходов. При нём возросли косвенные налоги, акциз на спирт, табак, сахар. На спирт были увеличены налоги (сперва до 8 копеек по закону 19 мая 1881 г., затем до 9 коп. за градус по закону 18 мая 1885 г.), на сахар (12 мая 1881 г.), на табак (18 мая 1882 г.). В целом с 1881 по 1886 г. питейный сбор возрос с 225’365 тыс. до 236’977 тыс. руб., т. е. на 5%, сборы с акциза на сахар, табак и нефть увеличились с 16’465 тыс. до 35’262 тыс. руб. (189, с. 640—642), т. е. более чем на 100%. 19 января 1882 г. был повышен гербовый сбор.
К сожалению, тяжесть косвенных налогов почти целиком легла на плечи крестьянства, что свело на нет всё социальное значение податных реформ.
В 1882, 1884 и 1885 гг. значительно повышались таможенные пошлины на многие импортные товары. В результате этого доход от этих мер возрос с 1881 по 1886 г. с 85’764 тыс. до 112’447 тыс. руб., т. е. более чем на 30% (там же). Следует заметить, что повышение таможенных пошлин также имело большое значение и для развития отечественной промышленности. Для увеличения доходов правительство предпринимало и другие шаги. Был закрыт транзит через Закавказье, введён налог на золотопромышленность, установлены дополнительные и раскладочные сборы с торгово-промышленных предприятий (законы 5 июля 1884 г. и 5 января 1885 г.), повышен налог с недвижимых имуществ в городах (13 мая 1883 г.), увеличен государственный поземельный налог, введён сбор с доходов от денежных капиталов и налог на дарения и наследства, повышены налоги на заграничные паспорта и регулировалась продажа напитков. С целью улучшения порядка взимания налогов в 1885 г. по проекту А. А. Рихтера был учреждён институт податных инспекторов. Большое значение для дальнейшего экономического развития страны имели учреждённые при Бунге новые государственные кредитные учреждения. Для помощи крестьянам в приобретении частновладельческих земель 18 мая 1882 г. Александр III утвердил Крестьянский банк, который начал свои действия с 10 апреля 1883 г. и просуществовал до 25 ноября (10 декабря) 1917 г. Бунге провёл закон о возобновлении повсеместного создания акционерных частных банков. В 1885 г. был утверждён Дворянский банк. Министр финансов стал инициатором первых в нашей стране актов фабрично-заводского законодательства. В 1882, 1885 и 1886 гг. были приняты законы, определявшие условия труда детей, подростков и женщин, регламентировавшие порядок найма и увольнения рабочих, выдачи заработной платы, наложения штрафов и т. д. Для контроля за выполнением этих законов создавалась фабричная инспекция. При Бунге принимались серьёзные меры для сооружения казённых железных дорог. На эти цели израсходовано до 133,6 млн руб., построено дорог протяжённостью 3461 верста, выкуплено в казну несколько частных линий.
Под влиянием консервативных кругов и самого Александра III Бунге проводил политику протекционизма, правительственного финансирования промышленности. Предпринял попытку введения подоходного налога, который считал наиболее целесообразным и справедливым способом обложения. Многое было сделано при нём по подготовке денежной реформы: изъята из обращения часть кредитных билетов, накапливался золотой запас в Государственном банке, в 1885 г. принят новый монетный устав, который установил пробу для серебра и золота по образцу большинства европейских государств. Против либерального курса финансового ведомства, как отмечалось выше, резко выступала «правая» печать. Известный историк А. А. Кизеветтер в своих мемуарах писал, что каждая реформа Бунге «вызывала в реакционной прессе новый взрыв возмущения против либерально-демократического министра, который своей фигурой положительно портил общую картину контрреформационного правительства» (153, с. 127-128). Полемика по финансово-экономическим вопросам достигла небывалой остроты. Всё общество разделилось на два лагеря — «лагерь благоговейных поклонников Н. X. Бунге» и «противоположный — озлобленных его врагов» (158, с. 1). Среди своих почитателей Катков объявил, что «свергнет Бунге…» (311, т. 1, с. 460). Министра финансов обвиняли в незнании российской действительности и нужд народного хозяйства, в слепом следовании западноевропейским доктринам. В конце 1886 г. Бунге был вынужден подать в отставку. Однако Александр III не лишил его высочайшего покровительства. 1 января 1887 г. Н. X. Бунге был уволен от должности министра, назначен председателем Комитета министров и членом Государственного совета. В 1887-1889 гг. он читал, кроме того, лекции по политической экономии и финансам цесаревичу великому князю Николаю Александровичу.
В 1891-1892 гг. Бунге подготовил Александру III «Загробные записки», нечто вроде своего предсмертного напутствия, в котором изложил взгляды на задачи внутренней политики правительства и финансовую деятельность. Он предлагал применять более гибкие, либеральные методы в области национальной политики, рациональной организации государственного аппарата, предоставления широких полномочий органам местного управления, переходу к новой системе народного образования. Обширный раздел записки посвящён «социализму и борьбе с ним». Бунге усиленно рекомендует в целях этой борьбы всемерно развивать частную собственность крестьян на землю. В отношении рабочих он рекомендует развивать охрану труда, вести строительство рабочих жилищ и пытаться как можно шире внедрять участие рабочих в прибылях предприятий. Однако записка не дошла до Александра III, а попала со временем в руки Николая II.
Весь свой досуг Бунге посвящал чтению, которое было его всепоглощающей страстью. В Петербурге его прозвали «министром-книжником», «книголюбом» и «книгоедом». Его огромная библиотека включала сотни трудов по политэкономии, статистике, правоведению, педагогике, истории, философии, географии, естествознанию и другим наукам. Он был блестящим знатоком не только русской, но и европейской литературы. Имея от природы слабое здоровье, он придерживался строгого режима, что позволяло ему сохранять высокую трудоспособность. Бунге вставал в 5 утра и для разминки шёл в дворницкую колоть дрова. Его рабочий день продолжался 11 часов. По словам современника, он был строг в вопросах морали и не имел никаких «романтических приключений», хотя отнюдь не избегал женского общества (326, с. 171).
2. УЧЕНЫЙ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ И. А. ВЫШНЕГРАДСКИЙ
1 января 1887 г. место Бунге занял Иван Алексеевич Вышнеградский. Сначала он был утверждён управляющим Министерством финансов, а ровно через год — министром финансов. Выходец из семьи провинциального священника, Вышнеградский, благодаря своим разносторонним дарованиям, неукротимой энергии и колоссальной работоспособности сумел достичь высочайших высот на научном и общественно-государственном поприще. После окончания Тверской духовной семинарии и физико-математического факультета Главного педагогического института в Петербурге преподавал математику во 2-м кадетском корпусе. С 1862 г. профессор механики Петербургского технологического института, а с 1865 г. профессор практической механики Михайловской артиллерийской академии. Принимал активное участие в перевооружении армии: с 1859 г. в качестве члена Временного артиллерийского комитета, а в период 1867-1878 гг. будучи инженером-механиком Главного артиллерийского управления. По его проектам переоборудовались и создавались патронные, пороховые и орудийные заводы.
В 1875-1878 гг. Вышнеградский директор Петербургского технологического института. Ему принадлежит большая заслуга в создании сильной отечественной школы инженеров-машиностроителей. Вышнеградский является одним из основоположников теории автоматического регулирования и теоретических основ конструирования машин. Разработал проект преобразования технических учебных заведений, участвовал в организации ряда выставок (в том числе русского машинного отдела на Всемирной выставке в Вене в 1873 г., Лондонской выставке научных предметов 1876 г., Парижской всемирной выставке 1878 г., Всероссийской выставке промышленности и художеств 1880 г. в Москве и др.). С ноября 1872 г. член Совета торговли и мануфактур. С 1870-х гг. занимался частным предпринимательством: член правления Петербургского общества водопроводов, общества Юго-Западных железных дорог, Рыбинско-Бологовской и Киево-Брестской железных дорог. В 1882-1887 гг. нажил миллионное состояние (удвоил его на посту министра; по другим данным, довёл его до 25 млн руб.). Известный журналист и издатель А. С. Суворин утверждал, что одной только биржевой игрой министр приобрёл 10 млн руб., так как ему было известно заранее, «какая бумага повышается, какая понижается» (405а, 1997, № 6, с. 28). Близкий к редакции газеты «Московские ведомости», по ходатайству Каткова и кн. Мещерского в 1884 г. Вышнеградский назначен членом Совета министров народного просвещения; участвовал в комиссии по разработке нового университетского устава, выезжал в Австрию для ознакомления с промышленными школами (388, с. 151). По протекции Каткова и Мещерского в апреле 1886 г. назначен членом Государственного совета по Департаменту государственной экономии, а в ноябре того же года становится членом Комитета финансов. Спустя месяц Вышнеградский был вызван в Гатчину к Александру III.
Как явствует А. А. Половцов: «Государь спросил его мнение о положении наших финансов. Вышнеградский, указывая на их тяжёлое состояние, сказал, что не думает, чтобы возможно было выйти из трудностей умножением мелких налогов, а почитает необходимым изменение коренных оснований финансовой политики» (221, т. 1, с. 473). Монарх поручил Вышнеградскому составить программную записку с конкретными предложениями. Она была подготовлена за несколько дней и 21 декабря передана императору. В этом небольшом документе, написанном на скорую руку, Вышнеградский отмечал: «Деятельность нашей финансовой администрации в ближайшем будущем должна быть направлена главнейшим образом к устранению из нашего бюджета тяготеющего над нами дефицита» (22, д. 572, л. 1). Добиться этого, по его мнению, можно введением питейной и табачной монополии и правильной организацией тарифов на железных дорогах. Он полагал, что с помощью трёх вышеизложенных мер можно было бы увеличить доходы государства на сумму до 120 млн руб., а также приращение доходов не только бы восстановило равновесие в бюджете, но и доставило некоторый избыток доходов над расходами. Далее Вышнеградский излагает идеи «о необходимости решительным образом вступить на путь покровительственной политики отечественной промышленности» (там же, л. 5).
Из записки видно, что все рекомендуемые меры, за исключением введения монополий, фактически являются продолжением политики Бунге. По свидетельству сенатора В. П. Безобразова, «у государя была большая борьба в эти дни». Наконец назначение состоялось. Вышнеградский возглавил ведомство финансов. Очередной «взлёт» Ивана Алексеевича вызвал у высшей аристократии бурную реакцию. «Нет человека, который бы не был возмущён назначением Вышнеградского», — уверял Безобразов» (393, 1912, № 11, с. 296, 297). Намекая на «тёмное» прошлое нового руководителя финансов страны, злоязычники называли его «лисой», «Ванькой Каином», «председателем всероссийского конкурсного управления» и распустили слух, что перед вступлением в должность он был вынужден принести присягу на честность. Потешаясь над далеко идущими замыслами Вышнеградского, петербургские остроумцы придумали ему шутовской дворянский герб (386, 1993, № 4, с. 106).
На гербе был изображён орёл с подрезанными крыльями с девизом: Il ne volera plus (что можно перевести двояко: «Он больше не взлетит» или «Он больше не украдёт»). Недоверие выражали и либеральные органы прессы. Зато с удовлетворением потирали руки Катков и Мещерский. Для присмотра за новым министром «лидер консерватизма» приставил к нему публициста «Московских ведомостей» И. Ф. Циона. Иван Алексеевич принялся за работу с «юношеским жаром», установил в министерстве жёсткую дисциплину. По свидетельству В. И. Ковалевского, «у него можно было научиться многому — и по предмету, и по методу работы». Доклады сотрудников «он выслушивал чрезвычайно внимательно, вникая во все подробности, в необходимых случаях тут же делал вычисления и подсчёты. Поэтому доклады тянулись очень долго и докладчики чувствовали себя на экзамене, словно перед профессором» (там же, с. 107). Трудился он как одержимый не щадя сил и здоровья. Был наделён способностью обходиться несколькими часами сна. Если ночью его осеняла новая мысль, он немедленно созывал общий сбор. Курьеры мчались по улицам, вытаскивали из постели сонных чиновников и доставляли их к неутомимому начальнику, чтобы обсудить детали очередного проекта (402а, 1915, 7 марта). К сожалению, как руководитель экономической политики Иван Алексеевич не обладал перспективным видением Бунге и широтой его подхода к оценке народнохозяйственных проблем. На первом месте для него всегда стояли интересы казны. Половцов назвал Вышнеградского «приходо-расходчиком, а не министром финансов» (221, т. И, с. 293). В отличие от Бунге он равнодушно относился к вопросам социальной политики. Управление Вышнеградским важным министерством совпало с экономическим ростом страны, и это определило всю его финансовую политику. Первые шаги Ивана Алексеевича направились по пути, проложенному его предшественником в сторону повышения таможенного дохода. В течение всей второй половины 80-х и начала 90-х гг. происходит непрерывное повышение таможенных тарифов. Уже в 1887 г. были введены покровительственные пошлины на чугун, железо, сталь, металлические изделия, машины, паровозы, суда и руды, каменный уголь. Обложены пошлиной сельскохозяйственные орудия, пряности, лекарства, столярные и токарные изделия, швейные и вязальные нитки и многое другое.
Принятые меры, с одной стороны, способствовали развитию отечественной промышленности, а с другой, увеличивали сумму таможенных сборов. Если в 1881-1894 гг. пошлины составляли 19% по отношению к стоимости ввезённых в страну товаров, то в 1885-1890 гг. — уже 28%, а после введения в 1891 г. общего таможенного тарифа — 35%. По официальным данным, несмотря на некоторое сокращение импорта, доходность от него увеличилась с 1887 по 1892 г. со 107’427 тыс. до 130’552 тыс. руб. (189, с. 640). Сокращение ввоза из-за границы различных товаров привело к значительному увеличению импорта иностранных капиталов, что, безусловно, стимулировало развитие отечественной промышленности. За 12 лет, с 1881 по 1892 г., сумма иностранных капиталов в акционерных обществах увеличилась на 138 млн, тогда как за предыдущие 20 лет рост их составил 88 млн (96, с. 65).
Параллельно с этим Вышнеградский увеличил налоги — прямые (государственный поземельный, с городских недвижимых имуществ, обложение торговли и промыслов), косвенные (питейный, табачный, сахарный, нефтяной). За время с 1887 по 1892 г. доходы с питейного налога увеличились на 11 млн руб. — с 257’624 тыс. до 269 млн руб. Поступления же с табачного, сахарного, нефтяного налогов возросли на 80% — с 47’255 тыс. до 75’274 тыс. руб. (189, с. 640). Также был введён акциз на спички и осветительные масла, учреждён гербовый сбор. Намерение ввести винную и табачную монополии Вышнеградскому осуществить не удалось. Надо заметить, что идея введения табачной монополии в России ни Вышнеградским, ни его преемниками не была реализована.
Но ему, так же, как и Бунге, приходилось идти на серьёзные уступки продворянской политике правительства. В 1889 г. Комитет финансов признал «помощь дворянству необходимой» и установил льготный земельный кредит помещикам в Дворянском банке, снизив процент, платимый по ссудам до 4 1/2, а также предоставил им ряд дополнительных льгот. Решение это было утверждено императором. Министр настаивал на необходимости мирной внешней политики, уменьшении расходов на вооружение, предлагал начать переговоры с другими странами о разоружении или ограничении новых вооружений. Был противником рабочего законодательства.
В марте 1889 г. Иван Алексеевич образовал Департамент железнодорожных дел, во главе которого был поставлен С. Ю. Витте. В этом же году министр провёл тарифную, а в 1889-1890 гг. контрольно-финансовую реформы на железной дороге. Вышнеградский проводил политику выкупа малодоходных железных дорог в казну. Всего было выкуплено 7 тыс. вёрст дорог, принадлежавших частным обществам. Он поддерживал монополии как органы борьбы с перепроизводством и выступал против них, когда те резко повышали цены.
С помощью иностранного капитала Иван Алексеевич стремился ускорить развитие отраслей крупной капиталистической промышленности, которые были необходимы для железнодорожного строительства. В основу своей деятельности министр положил нормализацию денежного обращения. При этом он исходил из плана реформы, ранее подготовленного в министерстве, который предусматривал девальвацию рубля и переход к золотому монометаллизму.
Иван Алексеевич добивался расширения российского эксперта и преодоление хронического дефицита государственного бюджета.
Пытаясь обеспечить положительное сальдо торгового баланса, Вышнеградский форсировал вывоз зерна и хлебных продуктов, которые составляли более 50% ценности всего экспорта России. Как отмечает В. Л. Степанов, для подхлёстывания экспорта министерство широко использовало также налоговый «прессинг», назначая сроки уплаты податей к моменту сбора урожая. Крестьяне вынуждены были вывозить на рынок не только излишки, но и часть необходимого продукта, обрекая себя на систематическое недоедание (386, 1993, №4, с. 110). Внешнеторговая политика министра, проводившаяся под лозунгом «Недоедим, но вывезем», получила название «голодного экспорта».
В ходе операций по конверсии 5-процентных займов в 4-процентные, проведённых в 1888-1890-х гг., были конвертированы государственные долги на сумму 1,7 млрд руб. Хотя задолженность страны в результате этих операций увеличилась на 277 млн руб., более длительная рассрочка займов (на 81 год) уже в первые годы дала экономию по ежегодным платежам в размере 21,5 млн руб., что имело значение для сбалансирования бюджета (377, 1959. № 3, с. 99-102). При Вышнеградском было заключено пять металлических займов на общую сумму 425,1 млн руб., что позволило увеличить доходы от них со 131’793 тыс. руб. в 1887 г. до 165’777 тыс. руб. в 1892 г. (189, с. 640). Ограничение ввоза, поощрение экспорта и внешние займы с 1889 г. изменили платёжный баланс в пользу России. Это, в свою очередь, дало возможность министру значительно ускорить накопление золотого запаса за счёт платежей по внешней торговле и займов: с 273,7 млн руб. (на 1 января 1888 г.) до 581,5 млн руб. на 1 января 1893 г. (183, с. 28). Казалось, настойчивая, напряжённая работа Вышнеградского и его сотрудников наконец к 1891 г. принесла долгожданный успех. Прежние хулители вдруг стали говорить о министре как о финансовом гении. Искусство Вышнеградского в организации финансовых сделок и операций международного масштаба завоевали ему громадный авторитет в Европе. По словам язвительной Александры Викторовны Богданович, «в Германии питают большое уважение к Вышнеградскому, говорят даже, что есть только один политик на свете — Бисмарк и один министр финансов — Вышнеградский. Сумел человек заставить о себе думать! А что про него говорили, когда только его назначили?» (73, с. 91—92). Вот уж, действительно, как говорил Наполеон, лучший оратор в мире — успех! Как казалось Ивану Алексеевичу, ничто не предвещало беды. Не обращая внимания на тревожные симптомы весной 1891 г., он заявил: «Сами не будем есть, но будем вывозить!» Экспорт хлеба составил в том году 391,2 млн пудов. Однако осень 1891 г. принесла несчастье. Центральные губернии России постиг катастрофический неурожай. Вышнеградский принимал экстренные меры, чтобы спасти положение. Министерство с разрешения царя выделило голодающим свыше 160 млн руб. Иван Алексеевич ввёл запрет на вывоз из страны сельскохозяйственной продукции, что несколько снизило цены на хлеб и облегчило участь населения. В 1892 г. экспорт зерна был сокращён до 196,4 млн пудов на сумму 164,1 млн руб. Разность между суммой экспорта и импорта составила лишь 76,1 млн руб. Платёжный баланс в 1893 г. стал пассивным. Внешний 3-процентный золотой заем, совершённый Вышнеградским в 1891 г., потерпел фиаско. Пытаясь найти новые финансовые ресурсы, министр хотел использовать идею Бунге. Он выдвинул проект о государственном подоходно-прогрессивном налоге, которым предполагалось обложить лиц, располагающих «сравнительно большим достатком». Но это предложение не было принято правительством. В обществе вызревало недовольство. Печать обвинила Вышнеградского в «высасывании» денег из населения. Газеты трубили о развале финансов, фиктивности государственных бюджетов, колебаниях вексельного курса, убыточности конверсий и других прегрешениях (251, с. 109).
Только «Московские ведомости» и «Гражданин» пробовали защитить своего сторонника. В Швейцарии с поношениями и клеветой на Ивана Алексеевича выпустил брошюру Цион, изгнанный ранее из Министерства финансов. Надо отдать должное Александру III. Ознакомившись с этим опусом, он не придал ему особого значения (84, с. 273—275). Тем не менее Вышнеградский серьёзно занемог. 30 августа 1892 г. он был уволен от должности министра финансов с оставлением Государственного совета (357, с. 151).
3. ВЕЛИКИЙ РЕФОРМАТОР С. Ю. ВИТТЕ
Граф Витте не был ни царедворцем, льстящим трону, ни демагогом, льстящим толпе.
Графиня М. И. Витте
30 августа 1892 г. министром финансов был назначен Сергей Юльевич Витте. Современники называли его «великим реформатором», «русским Бисмарком», «министром-клоуном», «графом Полусахалинским». М. Н. Покровский полагал, что, «не будучи морально выше своих современников-бюрократов, Витте несколькими головами превышал их по своему уму и организаторским способностям». А. Ф. Кони называл Витте «настоящим государственным человеком с широкими горизонтами и смелыми задачами, умевшим, по французскому выражению, «кроить из целого куска» (т. е. поступать самостоятельно и решительно)».
Звезда Витте выделялась яркостью не только на русском, но и на международном политическом небосклоне. Е. В. Тарле характеризовал его как министра, превосходящего «разнообразием своих дарований, громадностью кругозора, умением справляться с любыми задачами, блеском и силой своего ума современных ему людей власти, кроме Бисмарка и Гладстона…».
Посол Франции в России Морис Палеолог характеризует этого крупного государственного деятеля как человека «загадочного, решительного, умного, деспотичного, презрительного, самоуверенного, честолюбивого, завистливого и гордого».
Американский историк Робер Мэсси называет Витте «самым талантливым административным мозгом России» и самым влиятельным министром при двух последних российских императорах.
«Если бы у меня был хотя один такой министр, — сказал как-то про него Вильгельм II, — я бы сделал в Германии чудеса (403, 2000, апрель—май). Свои выдающиеся способности Витте проявил в качестве министра путей сообщения в феврале — августе 1892 г., финансов в 1892-1903 гг., председателя Комитета министров в 1903-1905 гг., реформированного Совета министров в 1905-1906 гг. и на дипломатическом поприще. Он заявил о себе и как яркий публицист, автор уникальных по достоверности и остроте мемуаров, охватывающих широкий диапазон государственно-политической жизни России и сановного бюрократического Олимпа.
Получив прекрасное домашнее образование, Витте поступил в 1866 г. на физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе. Этот солнечный город у моря стал колыбелью карьеры будущего графа. Под влиянием своего дяди военного историка и публициста, генерала Р. А. Фадеева в студенческие годы он увлекался славянофильскими идеями, зачитывался Аксаковым, Хомяковым и Тютчевым. Учился Сергей с завидной прилежностью, намереваясь в будущем связать свою судьбу с научно-преподавательской деятельностью. Однако, успешно окончив университет в 1870 г., он вынужден был под влиянием родственников отказаться от профессорского будущего. После недолгой службы в канцелярии одесского генерал-губернатора Витте поступил в управление Одесской железной дороги. Здесь он был конторщиком при весах, контролёром, изучал железнодорожное дело в мастерских, часто ездил на паровозе, а в 1877 г. возглавил отдел эксплуатации. В период Русско-турецкой войны молодой специалист выдвинулся, достиг «степеней известных», зарекомендовал себя волевым, распорядительным и умелым администратором, за что был удостоен высочайшей благодарности. Вскоре по окончании войны в 1878 г. Одесская дорога была объединена с Киево-Брестской и Брестско-Граевской в акционерное общество Юго-Западных железных дорог, председателем правления которого являлся крупный финансовый магнат и писатель И. С. Блиох. Витте получил при этом место начальника эксплуатационного отдела общества при правлении в Петербурге.
В Северной Пальмире Витте, кроме правления Юго-Западных железных дорог, работал и в комиссии графа Э. Т. Баранова по исследованию железнодорожного дела. Им был подготовлен проект «Общего устава российских железных дорог», ставшего со временем одним из кардинальных законов. В 1880 г. Витте становится начальником эксплуатации Юго-Западных железных дорог и переезжает в Киев.
Находясь в Киеве, Витте энергично занимается организацией железнодорожных перевозок, вводит в практику выдачу ссуд под хлебные грузы, выступает инициатором комиссионно-ссудных операций на железнодорожном транспорте. Его тарифная политика была основана на принципах конкуренции. Для каждого груза устанавливался максимальный тариф, который резко снижался в случае отправления груза по Юго-Западным железным дорогам. В 1883 г. Витте опубликовал книгу «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов», которая принесла автору широкую известность и авторитет среди специалистов. В 1886 г. его утверждают управляющим Юго-Западными дорогами. На этом посту он умело подбирает целую плеяду талантливых сотрудников, большое внимание уделяет службе ремонта путей и зданий, особенно развитию и техническому оснащению одесского порта, внедряет инженерные новшества. В результате заметно возрос чистый доход дороги. С середины 80-х гг. Витте активно выступает в печати по проблемам экономики, его статьи появляются в газетах «Русь», «Киевское слово», «Заря», «Московские ведомости» и др.
Здравомыслие и авторитет Витте привлекли к себе внимание министра финансов И. А. Вышнеградского, который обратился к нему с просьбой представить свои соображения об увеличении доходности железных дорог и ликвидации их дефицитности. Витте знал, что камнем преткновения валовых доходов железных дорог являются произвольно устанавливаемые тарифы. В короткие сроки он разработал тарифный закон, поставивший тарифное дело под контроль правительства и предложил в Министерстве финансов образовать новый департамент для заведования тарифной частью железных дорог. Кроме того, при департаменте предполагалось учредить тарифный комитет для рассмотрения новых тарифов. Законопроект и предложения были одобрены. Их автора пригласили возглавить новое министерское подразделение. Однако Витте отказался и написал Вышнеградскому, что не намерен переменить свою независимую частную службу на службу директора департамента. К тому же, он как управляющий частной дорогой получал более 50 тыс. руб. в год, что было намного выше даже министерского оклада. Решение было найдено благодаря вмешательству императора, лично знавшего Витте. Последнему не раз приходилось сопровождать господина страны во время его поездок на юг. Незадолго до катастрофы царского поезда в Борках 17 октября 1888 г. он предупреждал о возможности крушения из-за перегрузки состава и превышения скорости.
10 марта 1889 г. Витте был назначен директором департамента и председателем тарифного комитета с производством сразу в чин действительного статского советника и жалованьем в 16 тыс., из которых половину Александр III согласился «платить из своего кошелька». С первых шагов в Петербурге на государственном поприще «юго-западный железнодорожник» развивает бурную деятельность. Он активно участвует в разработке покровительственного тарифа 1891 г., который сыграл исключительную роль во внешнеторговой политике России и стал защитительным барьером для развивающейся отечественной промышленности. Витте входит в различные комиссии: по проблемам торгового мореплавания и судоходства, по мелиоративному и мелкому кредиту, представляет Министерство финансов в Совете ведомства путей сообщений, активно содействует организации постройки Великой Сибирской магистрали. Осенью 1890 г. он сопровождает Вышнеградского в его поездке по Средней Азии, а возвратившись, выступает с предложениями о расширении там производства хлопчатника и создании сырьевой базы для текстильной промышленности. В это же время его постигло тяжёлое горе. Неожиданно вскоре после отдыха в Кисловодске у него от инфаркта скончалась жена. Сорокалетний вдовец пытается найти забвение в работе. В назревшем конфликте между финансовым и транспортным ведомствами Витте и Вышнеградский одерживают верх над малокомпетентным в железнодорожном деле министром путей сообщения А. Я. Гюббенетом. 15 февраля 1892 г. Витте назначается управляющим Министерства путей сообщения (157, с. 122). В период пребывания на этом посту он женится вторым браком (через год после смерти первой жены) на Матильде Ивановне Лисаневич (в девичестве Нурок). Поскольку эта дама была разведённой, то бракосочетание с ней по нравам верхов тогдашнего петербургского общества считалось чем-то исключительным. Витте ради этого брака готов был даже оставить свою министерскую должность, однако Александр III, узнав подробности дела, удержал его, сказав, что этот брак только увеличивает его уважение к Витте. Матильда Ивановна стала ему верной подругой до конца жизни. Новый брак принёс ему семейное счастье, одновременно поставив в щекотливое положение в высшем обществе. Новая жена Витте была принята при дворе только в 1905 г.
На посту министра путей сообщения Витте сумел временно ликвидировать на железнодорожном транспорте ставшие обычным явлением крупные скопления неперевезённых грузов. Он настойчиво продолжал политику Вышнеградского по концентрированию железных дорог в руках государства путём выкупа частных железных дорог и наращиванию казённого строительства.
Как отмечалось выше, в августе 1892 г. в связи с болезнью Вышнеградского Витте становится министром финансов и производится в тайные советники. Сфера влияния его значительно расширяется. Ему подчиняется промышленность, торговля, торговое мореплавание, отчасти народное образование, коммерческий и аграрный кредит, вследствие чего он оказывает серьёзное влияние на решение политических проблем Российской империи. На этом важном посту Витте пробыл целых 11 лет, из которых только первые полтора года приходятся на царствование Александра III.
Головокружительный взлёт Витте на самый верх имперской администрации произвёл сильное, но далеко не однозначное впечатление на образованные круги петербургского общества. Вокруг его личности стали создаваться различные домыслы, легенды, измышления, с его именем связывали анекдоты, небылицы и досужие выдумки, и разные «вицмундирные люди» не переставали изощрять своё остроумие над поведением, жизнью и манерами нового гранда российской бюрократии. Но в одном мнении, как отмечали современники Витте, все хулители и остряки сходились единодушно: в бюрократическую среду влита новая струя, которой, несомненно, суждено в будущем внести нечто новое, дотоле неведомое в русской государственной жизни. Сама фигура Витте, манера говорить резко и категорически, его угловатые жесты производили разнообразное впечатление на официальные круги и вылощенную публику столицы. Одним это нравилось, как антитеза бюрократической шаблонности и трафарета… Другие сразу стали к нему во враждебные отношения и, что называется, авансом выпустили когти. Но уже вскоре он победил умом, логикой, аргументацией и непреклонностью в работе. Один из талантливых сподвижников нового министра В. И. Ковалевский с достаточным основанием писал о нём: «Человек сильного ума, твёрдой воли, бьющей оригинальности во внешности, образе мыслей и действий. В нём всё дышало страстностью, порывом, непосредственностью, нечеловеческой энергией. По натуре борец сильный, даже дерзкий, он как бы искал поприще для состязания и, когда встречал противника, вступал с ним в решительный бой… На глазах у всех со сказочной быстротой проявилась могучая натура, которая постепенно всем овладевала и всех вольно или невольно подчиняла себе… В работе его интересовала основная мысль и общее направление. К мелочам он никогда не придирался и не требовал условного канцелярского языка. Работать с ним было и приятно, и легко. Усваивал он новый предмет, что называется, на лету». Витте оказывал всяческое содействие и покровительство своим бывшим знакомым, начальникам, сослуживцам и школьным товарищам. Князь В. П. Мещерский, так вспоминал свою первую встречу с новой звездой, внезапно вспыхнувшей на столичном бюрократическом небосклоне: «Я увидел перед собой высокого роста, хорошо сложённого, с умным, живым и приветливым лицом человека, который сильнее всего впечатлил меня полным отсутствием всякого чиновничьего типа… Витте мне сразу стал симпатичен своей естественностью, безыскусностью в проявлении им своей личности. В чёрном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своём действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека». Из последующих бесед Мещерский вынес мнение, что в гуманитарной сфере у Витте была масса серьёзнейших пробелов: «Он очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме научной по его специальности, литература всего образованного мира и русская, мир искусств, знание истории — всё это было для него чужое и очень мало известное; и если, не взирая на это, люди образованные и умные испытывали удовольствие от беседы с ним, то это доказывает, как даровит был природный ум Витте». Граф В. Н. Коковцов, много лет близко знавший этого исполина государственной мысли, откровенно написал, что «самовозвеличивание, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле, не раз замечались людьми, приходившими с ним в близкое соприкосновение». Александру III импонировали в Витте ясность ума, твёрдость воли, умение излагать мысли убедительно и просто. Император не только питал симпатию, но и поддерживал все начинания нового руководителя Министерства финансов. Важно подчеркнуть, что период руководства Витте названным министерством с 1892 по 1903 г. ознаменован огромным увеличением бюджета страны, широким развитием государственного хозяйства и крупными реформами в области финансового законодательства.
Продолжая дело своих предшественников Н. X. Бунге и И. А. Вышнеградского, новый министр на первых порах в основу своей политики положил идеи немецкого экономиста первой четверти XIX в. Ф. Листа, исследованию взглядов которого посвятил отдельную брошюру «Национальная экономия и Фридрих Лист», вышедшую в Киеве в 1889 г. С присущей ему энергией Витте стремится реализовать свою программу модернизации империи, превратить страну в течение двух пятилетий в мощную индустриальную державу, защищённую от иностранной конкуренции таможенными барьерами, с сильной регулирующей ролью государства.
Поставив задачу упорядочить структуру бюджета, его доходные и расходные статьи, Витте добился более чёткого разграничения чрезвычайного и обыкновенного бюджетов. Чрезвычайный бюджет, обычно державшийся в секрете, практически являлся бесконтрольным. В своей доходной части процентов на 90 он состоял из внешних и внутренних займов. Расходные же его статьи предназначались на военные нужды, железнодорожное строительство и на ликвидацию последствий стихийных бедствий (неурожаи, голод, эпидемии, пожары и т. д.). По закону 1894 г. бюджет стал более «прозрачным». В нём с большей определённостью и чёткостью выделялись чрезвычайные и обыкновенные части (386, 1993, № 3, с. 44).
Подобно Вышнеградскому, Витте использовал косвенное обложение в качестве одного из существенных источников пополнения бюджета. Только с 1892 по 1901 г. доходы от косвенного обложения возросли на 50%. В числе первых серьёзных мероприятий, проведённых Витте в начале своей деятельности, стало заключение таможенного договора с Германией. В ответ на высокие таможенные пошлины, которые взимались с русского хлебного экспорта, Витте провёл через Государственный совет новый закон, по которому существовавшие тарифы были объявлены минимальными для стран, придерживавшихся режима благоприятствования по отношению к России. Поскольку Германия не придерживалась этого режима, то ставки на германский экспорт в Россию были повышены. В то время это казалось чем-то необычным. Но Александр III поддержал Витте. Столкнувшись с твёрдой позицией, Германия вынуждена была пойти на уступки. Состоялся новый торговый договор 1894 г., по которому обе державы пошли навстречу друг другу (вторично договор был подписан в 1904 г.).
Высокие таможенные пошлины, способствовали росту прямых иностранных инвестиций в российскую экономику, что в определённой мере компенсировало нехватку капиталов и облегчало использование технического и организационного опыта передовых капиталистических держав.
При Витте, помимо таможенно-тарифной деятельности в области внешней торговли и юридического обеспечения предпринимательской деятельности, государство поддерживало отдельные группировки предпринимателей (прежде всего связанные с высшими государственными кругами), смягчало конфликты между ними; стимулировало некоторые области промышленности (горнодобывающую и металлургическую), а также активно развивало казённое хозяйство. Особое внимание Витте уделял кадровой политике: издал циркуляр о привлечении на службу лиц с высшим образованием, подбирал себе помощников, отдавая предпочтение не происхождению, чинам и выслуге, а прежде всего степени подготовленности, знаниям и деловитости. Ведение делами Промышленности и торговли было поручено В. И. Ковалевскому. Значительную роль в увеличении доходов сыграло введение с 6 июня 1894 г. винной монополии государства, давшей до четверти всех поступлений в казну. Винная монополия вводилась сначала в Пермской, Уфимской, Оренбургской и Самарской губерниях, затем и в других регионах. По инициативе Витте была проведена серия конверсионных займов за границей, что позволило стабилизировать курс рубля, а с 1897 г. перейти на золотое обращение. Переход к золотой валюте, совершившийся в России вопреки мнению и желанию весьма влиятельных сфер, потребовал, конечно, огромного напряжения сил со стороны его инициатора. При Витте велось активное железнодорожное строительство, сооружена Великая Сибирская магистраль (в 1890-е гг. протяжённость вновь построенных железных дорог составила свыше 23 тыс. км). В 1896 г. Витте добился заключения оборонительного союза с Китаем против Японии и концессионного русско-китайского договора о строительстве и эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги на территории Маньчжурии. Через два года он провёл реформу торгово-промышленного налогообложения (Промысловый налог), которая, не изменив его щадящий характер, несколько увеличила оклады обложения. Витте предпринял попытку реформы торгово-промышленного законодательства. Закон 7 июня 1899 г. (учреждавший Главное присутствие по фабричным и горнозаводским делам) и общая тактика Министерства финансов соответствовали интересам промышленного развития, но входили в противоречие с политикой Министерства внутренних дел, настаивавшего на прерогативе своего ведомства в решении рабочего вопроса. В 1899 г. Витте вёл полемику с министром внутренних дел И. Л. Горемыкиным, представившим проект реформы земского самоуправления. Подготовил по этому вопросу две записки; возражения Витте сводились к тому, что принцип самоуправления не соответствует самодержавному строю; предлагал заменить земскую систему хорошо организованным бюрократическим аппаратом, пытаясь распространить общие принципы своей экономической политики на управление местным хозяйством. Витте не удалось осуществить свой проект из-за противодействия В. К. Плеве, в то время товарища министра внутренних дел.
По ходатайству Витте заведование коммерческими учебными заведениями в 1893 г. было возложено на Министерство финансов. В 1896-1902 гг. учреждены и оснащены оборудованием 147 новых учебных заведений: 3 политехнических института, 73 коммерческих училища, 35 училищ торгового мореплавания, несколько промышленно-художественных заведений, в том числе знаменитое Строгановское училище технического рисования. Большое влияние имел Витте в качестве председателя Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, созданного 22 января 1902 г. Как известно, это совещание, вместе с образованными на местах сельскохозяйственными комитетами (82 губернских и областных и 536 уездных и окружных), поставили на очередь важнейшие вопросы русского народного хозяйства и пробудили общественное настроение даже в самых глухих уголках страны. В представленной записке Витте выступил сторонником ликвидации крестьянской сословной обособленности в области права, управления и землепользования. Он высказывался за добровольный переход крестьян от общинного владения землёй к подворному. Однако Николай II не решился на проведение реформ, и Особое совещание было закрыто 30 марта 1905 г. Положения программы Витте были впоследствии использованы П. А. Столыпиным. В начале XX в. Витте отстаивал широкое привлечение земств к практической деятельности. Однако из-за противодействия руководства Министерства внутренних дел в лице Плеве, А. С. Стишинского, князя А. Г. Щербатова и др. (поддержанных Николаем II) добился лишь отмены круговой поруки в общине в 1903 г. и облегчения паспортного режима крестьян. В решении внешнеполитических проблем Витте придерживался осторожной тактики, выступая против активной политики на Дальнем Востоке, поддержал министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа в борьбе против «безобразовской клики», но потерпел неудачу, завершившуюся его отставкой в августе 1903 г. Тогда же Витте назначен председателем Комитета министров. Осенью 1904 г. он демонстративно поддержал действия нового министра внутренних дел П. Д. Святополк-Мирского, выступившего с проектом реформ. При обсуждении в феврале 1905 г. проектов введения народного представительства первоначально выступал его решительным противником, затем предлагал назначение представителей вместо их избрания. В пору грозных испытаний — Русско-японской войны и первой русской революции Витте вновь оказался в числе ключевых фигур нашей истории. Как мы знаем, это был его звёздный час. В непростой международной обстановке он добился 23 августа 1905 г. заключения выгодного Портсмутского мирного договора с Японией, за что был награждён графским титулом. В правой же печати за уступку Японии южной части о. Сахалин получил прозвище графа Полусахалинского. Во время революции 1905-1907 гг. в начале октября 1905 г. Витте выступил за создание сильного правительства. Под его руководством был составлен Манифест 17 октября 1905 г. Одновременно с изданием манифеста новоявленный граф добился публикации своего всеподданнейшего доклада с программой реформ. С 19 октября 1905 г. по 22 апреля 1906 г. Витте являлся председателем реформированного Совета министров. На этом посту он санкционировал отправку карательных экспедиций в Прибалтику, Польшу, на Кавказ и в Москву для подавления революционных выступлений и одновременно вёл переговоры о сотрудничестве с либералами Д. Н. Шиповым, А. И. Гучковым и др. Витте добился в 1906 г. получения во Франции займа в 2,25 млрд франков (8,4 млрд рублей), часть которого пошла на финансовое обеспечение подавления революции.
При обсуждении Основных законов в 1906 г. Витте настаивал на ограничении прав Государственной думы и Государственного совета. С середины февраля 1906 г. он выступал сторонником неограниченного самодержавия. Тем не менее Витте, как он сам об этом писал позже, оказался слишком левым для правых и слишком правым для левых. 14 апреля глава правительства подал прошение об отставке, которая была принята Николаем II с облегчением. 22 апреля последовал высочайший рескрипт на имя Витте. В нём отмечались заслуги бывшего председателя Совета министров в борьбе с «крамольниками», подготовке к открытию законодательных учреждений и заключении внешнего займа. Царь объявлял также о награждении сановника орденом Св. Александра Невского с бриллиантами и надписью «За труды и Отечество».
Последние годы жизни граф провёл в Петербурге и за границей. Оставаясь членом Государственного совета, Витте принимал участие в работе Комитета финансов, председателем которого был до самой смерти. После 1906 г. он перешёл к публицистической деятельности. В течение зимы 1906-1907 гг. под руководством Витте была подготовлена рукопись «Возникновение русско-японской войны», которая опубликована в «Историческом вестнике» в 1914 г. за подписью Б. Б. Глинского. Считая необходимым введение в правительство общественных деятелей, критиковал действия Столыпина. В период 1907-1912 гг. Витте написал «Воспоминания», представляющие величайшую ценность для исторической науки. Характерной особенностью их является обнажающая откровенность и смелость суждений. К большинству своих сослуживцев по правительству и носителей верховной власти Витте относился без особого почтения. Им довольно остро очерчены портреты И. А. Вышнеградского, П. Н. Дурново, В. Н. Коковцова, А. И. Куропаткина, В. К. Плеве, К. П. Победоносцева, Ф. Д. Самарина, П. А. Столыпина, Д. В. Трепова и многих других. Большое место в мемуарах отводится взаимоотношениям Витте с августейшими особами. Для того чтобы свести счёты с Николаем II он избирает метод противопоставления отца сыну. Александр III, по мнению Витте, был идеалом государя «имел стальную волю и характер. Он был человеком своего слова, царски благородный и с царскими возвышенными помыслами… Если бы его сын (Николай II) обладал хотя частью его качеств самодержца, то, конечно, ничего подобного тому, что произошло, произойти не могло бы». Немало строк посвящено автором воспоминаний членам царской фамилии: императрицам Марии Фёдоровне и Александре Фёдоровне, великим князьям Михаилу и Николаю Николаевичам, Александру Михайловичу, Михаилу Александровичу и другим.
В последние предвоенные годы «творец 17 октября» вновь и вновь всеми средствами и путями пытается напомнить о себе. Он переиздаёт свои основные ранние работы, в печати появляются инспирированные им статьи. В конце 1913 г. он принял участие в организованной правящими кругами критике В. Н. Коковцова, бывшего в то время председателем Совета министров и министром финансов. Последние два года жизни были особенно тяжелы для Витте. А. Ф. Кони, наблюдавший отставного сановника тогда в Государственном совете, отметил: «Видно было, что в этой кипучей натуре, лишённой возможности проявлять себя не в слове, а в деле, жило «роптание вечное души». В особенности в последнее время, когда началась «чехарда» министров… было больно видеть могучего обладателя и знания, и умения, лишённого творческой деятельности… Со стороны казалось, что это своего рода Гулливер, связанный по рукам и ногам в царстве лилипутов» (161, т. 5, с. 262). Незадолго до трагических событий лета 1914 г. экс-премьер уехал в Германию, но в июле поспешно вернулся. В дальнейшем Витте не ждал от развернувшейся «великой бойни культурных народов», никаких положительных последствий для России и пребывал в подавленном состоянии духа. За несколько дней до кончины Сергей Юльевич жаловался близким ему людям на систематическую травлю, которой он подвергается. «Я чувствую себя, — говорил он, — как травленый волк, хотя я совершенно устранился от всякой внутренней политики…» До настоящего времени ведутся споры о том, какова была роль Витте в экономическом и промышленном развитии России. Председатель Государственного совета Д. М. Сольский, поздравляя Витте с 60-летием в 1909 г., отмечал, что ему и никому другому Россия обязана достигнутыми успехами. «Делами своими, — писал он, — Вы соорудили себе прочный памятник. Вам дано было сделать столько, что, оглядываясь на прошлое, едва верится, что в столь относительно недолгое время могло быть сделано так много» (387, 1999, № 6, с. 4). Знаменитый художник И. Е. Репин и легальный марксист экономист П. Б. Струве называли Витте «гениальным государственным деятелем», способным «понимать самые трудные государственные вопросы». М. И. Туган-Барановский в статье, посвящённой памяти Витте писал, что его имя «знаменует целую эпоху» и что он сделал «огромное историческое дело, которое останется в памяти веков». Более приземлённо, без патетики писал о Витте Т. Ардов, один из ведущих авторов «Утра России» — органа известных предпринимателей Рябушинских. По его словам Витте, мыслил «по-бухгалтерски и притом по-американски», отмечая впрочем, что он был «большим, ярко выделяющимся государственным деятелем» (там же).
В феврале 1915 г. С. Ю. Витте простудился и заболел инфлуэнцией (гриппом). Начавшееся воспаление уха, перешло на мозг. Он проболел всего пять дней. Накануне своей кончины он ещё обедал с семьёй. В десятом часу вечера ему стало плохо, пригласили докторов, которые нашли положение критическим. Его успели приобщить святых тайн. В три часа ночи на 28 февраля он скончался, немного не дожив до 66 лет. Отпевали и хоронили бывшего премьер-министра 2 марта в Александро-Невской лавре.
Глава тринадцатая РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В РОССИИ ПРИ АЛЕКСАНДРЕ III
При Александре III народное хозяйство Российской империи сделало дальнейший значительный шаг вперёд. Страна представляла огромную территорию, на которой сочетались в «комбинацях разной степени крепостническое и капиталистическое сельское хозяйство». Мировой аграрный кризис конца XIX в., возникший вследствие заокеанской конкуренции больше всего США, а также Аргентины, Австралии и Южной Африки, привёл к снижению цен на хлеб, что сильно ударило по сельскому хозяйству страны.
Тем не менее на многоземельных окраинах России осваивались под земледелие новые территории. Шаг за шагом улучшалась сельскохозяйственная техника.
Постепенно увеличивалось производство продуктов сельского хозяйства. Аграрное производство всё более приобретало торговый, предпринимательский характер. Заметно выросла крупная индустрия, и прежде всего тяжёлая. Существенное значение для утверждения крупной индустрии имело становление новой топливно-металлургической базы в Донецко-Криворожском районе на Украине и нефтяной промышленности на Кавказе. Резко возрос приток иностранных капиталов. В 80-х гг. появились первые монополистические объединения. Гигантская концентрация производства сопровождалась усилением господства крупного капитала. Шёл дальнейший рост мелкого промышленного производства и выраставшей из него капиталистической мануфактуры. Нарастало непосредственное государственное вмешательство в экономическую жизнь страны. Усилилось рабочее движение.
1. СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО В 80—90-Х ГОДАХ XIX В.
Аграрно-крестьянский вопрос
Одним из самых сложных и грозных вопросов, с которым столкнулся Александр III уже в первые месяцы своего правления был аграрный. Российская общественность, и особенно пресса, искали ответы на многочисленные проблемы, связанные с «устройством крестьян». В изданиях мелькали признания, что в ряде губерний крестьяне получили меньший, чем при крепостном праве, надел. Отмечалось, что выкупные платежи, как правило, значительно превосходят рыночную стоимость земли. Говорили о разорении деревни, пролетаризации крестьянской массы, перед которой бессильна община (102, с. 341).
При поддержке царя министр финансов Н. X. Бунге, в союзе с министром внутренних дел Н. П. Игнатьевым и министром государственных имуществ М. Н. Островским предпринял целый ряд подготовленных ещё при М. Т. Лорис-Меликове мер к «поднятию пошатнувшегося благосостояния крестьян».
В числе них надо прежде всего назвать два указа, принятых 28 декабря 1881 г.: 1) «О выкупе наделов остающимися ещё в обязательных отношениях к помещикам крестьянами в губерниях, состоящих на великороссийском и на малороссийском местных положениях 19 февраля 1861 года» (220, т. 1, № 577) и 2) «О понижении выкупных платежей…» (220, т. 1, № 576).
Чтобы уяснить смысл первого закона, следует напомнить, что к 1880 г. в 29 губерниях великороссийских и 3 малороссийских, на которые распространялись указанные местные положения о поземельном устройстве бывших помещичьих крестьян, переведено на выкуп было уже более 85% крестьян, однако остальные 15% находились ещё во временнообязанном положении и платили своим помещикам оброк. Согласно Положениям 19 февраля 1861 г., по истечении 20 лет, т. е. сфевраля 1881 г., предстояла переоброчка — изменение размеров платимого крестьянами оброка. Но в условиях революционной ситуации на рубеже 70—80-х гг. XIX в. правительство пошло на некоторые уступки крестьянам. Было принято решение перевести всех временнообязанных крестьян на обязательный выкуп (при этом были задействованы те условия выкупа, которые применялись при проведении выкупа по одностороннему требованию помещика согласно закону, т. е. правительство выплачивало помещикам только 4/5 выкупной суммы, которую взыскивало затем в течение 49 последующих лет с крестьян. Другой уступкой явилось сложение накопившихся по выкупным платежам 20 млн руб. недоимок и понижение размеров самих выкупных платежей (см. следующий документ).
По второму указу в 29 великорусских губерниях снижение устанавливалось исходя из размеров годовой выкупной суммы с надела, т. е. если за средний по этим губерниям душевой надел в размере 3,3 дес. крестьянин платил в год 8 руб., то с 1881 г. с него требовалось уже 7 руб. В трёх малороссийских губерниях, где надел предоставлялся в расчёте не на мужскую душу, а на крестьянский двор, годовой размер выкупных платежей понижался на 16%. Если в 1880 г. общая сумма выкупных платежей за год составляла 44 млн руб., то по закону 28 декабря 1882 г. она должна была составить уже 32 млн руб., т. е. на 27,2% меньше.
Кроме указанных двух законов к мерам по поднятию благосостояния относятся также выработанные, хотя и не опубликованные во всеобщее сведение, правила о переселении крестьян на пустопорожние земли 10 июля 1881 г., оказавшиеся впрочем довольно непрактичными, «вследствие установленного ими порядка разрешения переселений».
Однако с начала 80-х гг. усилилось стихийное переселенческое движение из густозаселённых малоземельных губерний Европейской России в Сибирь, Дальний Восток, Среднюю Азию, на Северный Кавказ. В переселенческой политике царское правительство руководствовалось интересами помещиков и буржуазии. Занимающийся проблемами деревни чиновник Министерства государственных имуществ К. Ф. Головин, «разбитый параличом и ослепший, несомый на руках, как куль», не придавал значения крестьянским переселениям, а публицист из крупных помещиков П. А. Дементьев (Тверской), «отнёсся к ним вообще негативно». Только после голода 1891—92 гг. эта мера, «предложенная в либеральной и народнической печати, стала серьёзно обсуждаться и в консервативной» (102, с. 347).
По инициативе Александра III 18 мая 1882 г. был учреждён Крестьянский поземельный банк (начал функционировать с 1883 г.). Банк выдавал ссуды на покупку земельных участков как отдельным домохозяевам, так и сельским обществам и товариществам. Через его посредство в 1883-1900 гг. крестьянам было продано 5 млн десятин земли в 45 губерниях Европейской России. С самого начала к идее создания Крестьянского банка как к сомнительному мероприятию отнеслись К. П. Победоносцев, граф П. А. Шувалов, К. Ф. Головин и др. Неудивительно, что в год десятилетия Крестьянского банка «Русское обозрение» назвало его вредным учреждением, порождённым «антиземлевладельческим течением в обществе» (102, с. 346).
Важно подчеркнуть, что при вступлении Александра III на престол у крестьян вновь возродились надежды на скорый передел земли, сложение податей и недоимок. 27 марта 1881 г. министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов разослал губернаторам секретный циркуляр, предписывая действовать крайне осторожно «в принятии мер к успокоению умов», доносить «о каждом отдельном случае» крестьянских слухов. Сменивший вскоре его на этом посту граф Н. П. Игнатьев 3 июня 1881 г. разослал новый секретный циркуляр, рекомендуя «уничтожить несбыточные надежды и ожидания крестьян». Но слухи продолжали распространяться. Александр III во время своей коронации 21 мая 1883 г. выступил с речью перед собранными на коронацию 630 волостными старшинами с опровержением крестьянских надежд на передел земли. «Следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства, — сказал венценосец, — и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобном. Эти слухи распускаются вашими врагами. Всякая собственность, точно так же, как и ваша, должна быть неприкосновенна». Речь Александра III была опубликована в «Правительственном вестнике» 24 мая 1883 г.
В 1883 г. Н. X. Бунге внёс в Государственный совет представление о постепенной отмене подушной подати, начиная с 1884 г. Недобор в бюджете в связи с отменой подушной подати министр финансов предусматривал компенсировать за счёт введения других налогов, взимаемых с различных доходов. Окончательно подушная подать с податных сословий, введённая ещё Петром I, была отменена законом 18 мая 1886 г. с 1 января 1887 г. (в Сибири с 1899 г.). Одновременно её отмена сопровождалась повышением на 45% податей с государственных крестьян путём перевода их с 1886 г. на выкуп, а также увеличением со всего населения прямых налогов на 1/3 и косвенных налогов в два раза.
В 80-х — начале 90-х гг. внимание правительства было обращено на всё возрастающий рост числа крестьянских семейных разделов. По сводкам Министерства внутренних дел, в первые два пореформенных десятилетия происходило ежегодно в среднем 116 тыс. семейных разделов, а в начале 80-х гг. их среднегодовая численность возросла до 150 тыс. В результате крестьянские наделы постепенно мельчали. Проницательный Д. А. Толстой видел в этих разделах «великое зло, ведущее к обеднению населения».
Принятый 18 марта 1886 г. закон должен был стать серьёзным барьером семейным разделам и порождаемому ими, по официальной терминологии, «духу своеволия и распущенности». Укрепляя старые начала «патриархальности», закон видел в крестьянской семье рабочую ячейку, «союз родственников, подчиняющихся главенству старшего члена и трудящихся в общую пользу». Если раньше для раздела достаточно было согласия большинства сельского схода, то теперь большинство было увеличено до 2/3 и основным становилось согласие на раздел родителя или старшего в семье (большака).
Жизнь показала, что этот закон не смог ни приостановить, ни ограничить семейные разделы, которые продолжали возрастать, причём более 9/10 разделов происходило самовольно, без санкции общины и местных властей.
Одной из важных проблем в аграрно-крестьянской политике правящей России оставалась крестьянская поземельная община. В среде правительственных чиновников и в прессе не было единодушия во взглядах на общину. Некоторые из них объясняли косность и низкий уровень агрокультуры общинными пережитками — круговой порукой, земельными переделами, излишней регламентацией, сковывающей инициативу земледельцев. Многие понимали, что общинные порядки являются серьёзным препятствием росту производительности сельского труда. Другие же рассматривали общину как важный фискально-полицейский инструмент в деревне, разрушение которого ослабило бы аппарат государственной власти. Уже в 1883 г. Д. А. Толстой поставил вопрос о воспрепятствовании переделам земли в крестьянских общинах. Однако этот, как и ряд других возбуждённых им вопросов, пришлось доводить до конца его преемнику И. Н. Дурново. Новый министр внутренних дел был сторонником консервации общинного землепользования. Дурново предпринял ряд мер направленных на укрепление крестьянской общины, как оплота против «язвы пролетариатства». Закон 8 июня 1893 г. ограничил право крестьян на земельные переделы, которые отныне дозволялось проводить не чаще, чем через 12 лет, причём с согласия не менее 2/3 домохозяев, земского начальника и уездного съезда. Частные земельные переделы запрещались. Земельные переделы были поставлены под контроль земских начальников. Закон 14 декабря 1893 г. «О некоторых мерах к предупреждению отчуждаемости крестьянских надельных земель» запрещал закладывать крестьянские надельные земли, ограничивал сдачу надела в аренду и продажу его только пределами своей общины. Этим же законом отменялась 165 статья «Положения о выкупе», по которой крестьянин мог досрочно выкупить свой надел и выделиться из общины. Досрочный же выкуп надела разрешался лишь при условии согласия 2/3 схода. Жизнь показала, что сходы обычно такого разрешения не давали.
Все вышеприведённые юридические акты являлись лишь отдельными, разрозненными звеньями консервативной политики в области законодательства о крестьянах. В конце правления Александра III крепостники готовы были поставить вопрос об общем пересмотре всего крестьянского законодательства.
Определённый вклад в аграрно-крестьянскую политику внесли министр государственных имуществ (май 1881 г. — январь 1893 г.) М. Н. Островский и министр земледелия и государственных имуществ (январь 1894 г. — май 1905 г.) А. С. Ермолов. Островский старался упорядочить оброчные статьи, установить выгодный для казны и народного хозяйства порядок отдачи их в аренду. При нём в 1888 г. принят закон об охране лесов, заметны были и его заботы о сельскохозяйственном образовании. По наблюдению С. Ю. Витте, Островский «… был человек умный, образованный, человек культурный в русском смысле, но не в смысле иностранном, не в смысле заграничном. О земледелии он не имел никакого понятия (прежде чем получить это место, он был товарищем государственного контролёра, государственный контроль он знал очень хорошо). М. Н. Островский имел некоторое влияние на императора Александра III благодаря своему уму или, вернее говоря, благодаря здравому рассудку, определённости и политической твёрдости характера. Направления он был весьма консервативного» (84, т. 1, с. 307). Островский выступал сторонником консервативной линии К. П. Победоносцева и графа Д. А. Толстого, принимал активное участие в разработке и проведении политики правительства 1880—90 гг.
А. С. Ермолов проявлял заботу о развитии сельскохозяйственного образования, о поддержании кустарной промышленности, об улучшении казённых минеральных вод, о культивировании казённых участков на черноморском побережье Крыма. Содействовал учреждению опытных станций, многочисленных выставок. Добивался уменьшения железнодорожных тарифов на провоз сельскохозяйственной продукции, развития системы сельскохозяйственного кредита, предоставления ссуд на мелиорацию и ирригацию.
По оценке Витте, «Ал. Серг. Ермолов — прекрасный человек, очень образованный, умный, но человек без характера; у него гораздо более способностей писать, нежели делать. Потому Ермолов как министр земледелия был очень слаб… Он никак не мог развернуть широко программу помощи всем русским землевладельцам и преимущественно крестьянам… Это милейший… человек, но человек, который собственно ничего сотворить не может, так что я прозвал его «божьей коровкой», а лица, относящиеся к А. С. Ермолову неблагожелательно, называют его «навозным жуком»… Ермолов — честнейший и благороднейший человек, но тип образованного, либерального и маловольного чиновника, из каждой ноты коего течёт либеральный мёд, так хорошо приготовлявшийся в последние десятилетия в Царскосельском лицее» (там же, с. 342—343).
Поддержка помещичьего хозяйства
Позволю себе напомнить, что после отмены крепостного права 19 февраля 1861 г. площадь принадлежавшей дворянам земли уменьшалась в среднем примерно на 0,68 млн десятин в год. Если в 1861 г. дворяне в Европейской России имели 79 млн десятин, то уже в 1877 г. — 73,1 млн десятин (202, т. 1, с. 685).
Положение дворянства резко ухудшилось в связи с аграрным кризисом конца XIX в. Царское правительство, стремясь поддержать первенствующую роль дворянства, как опоры самодержавия, приняло ряд мер для поддержания его землевладения и помещичьего хозяйства. По личному указанию Александра III 21 апреля 1885 г. по случаю 100-летия Жалованной грамоты дворянству, был учреждён Дворянский банк (ПСЗ-З, № 3016). Резолюция монарха на ходатайстве орловского дворянства о льготном государственном долгосрочном кредите гласила: «Пора наконец сделать что-нибудь, чтобы помочь дворянству» (96, с. 105). Дворянский банк выдавал долгосрочные кредиты потомственным дворянам-землевладельцам под залог земельной собственности. Проект банка был разработан министром финансов Н. К. Бунге.
Дворянский банк предоставлял ссуду на 4,5% годовых, в то время как Крестьянский банк — на 6,5%. Уже в 1886-м, первом году своей деятельности, Дворянский банк выдал ссуд почти на 69 млн руб., в то время как Крестьянский банк — на 11 млн руб. с небольшим. До конца 90-х гг. выданные ссуды Дворянским банком в 5—6 раз превышали ссуды из Крестьянского банка. Действие банка на первых порах распространялось на всю Европейскую Россию, за исключением Финляндии, губерний Царства Польского и Остзейского края, с 1891 г. — на Закавказский край, с 1894 г. — на Западные края (в 1887 г. — на 36 губерний, в 1910 г. — на 38 губерний и 3 области). В 1885 г. банк имел 13 отделений, в 1891 г. — 23.
Важной мерой по поддержанию дворянского землевладения явился закон о найме сельскохозяйственных рабочих, принятый 12 июня 1886 г. Вопрос об условиях найма рассматривался в правительственных инстанциях на протяжении 70-х гг. Однако он вызывал серьёзные разногласия и возвращался для доработки. В конце января 1885 г. в Государственный совет был представлен проект «Положения о найме на сельские работы и в служительские по сельскому хозяйству должности», подготовленный двумя министрами: внутренних дел Д. А. Толстым и государственных имуществ М. Н. Островским. Проект, который обсуждался с начала февраля до начала мая, подвергся серьёзной критике со стороны членов Государственного совета Б. П. Мансурова и К. П. Победоносцева (221, т. 1, с. 416). После внесения в него ряда изменений, он был утверждён Александром III. Закон укрепил «властное положение» дворянина-помещика над наёмным рабочим, утерянное в результате крестьянской реформы. По закону 1886 г. при найме сельскохозяйственного рабочего обязательно составлялся «договорный лист» — своего рода крепостной акт. Если рабочий уходил раньше срока, предъявление листа в суде делало иск помещика «бесспорным», несмотря на различные поводы и причины, заставившие рабочего уйти. Суд обязан был рассматривать дело о найме в кратчайшие сроки. Причём наказанием по этим делам служил не штраф, как в обычных гражданских делах, а арест, как в уголовном порядке. Безусловно, это лишало сельскохозяйственного рабочего элементарных гражданских прав и возвращало помещику средства внеэкономического принуждения над ним.
Для обеспечения помещиков рабочей силой верховная власть принимает необходимые меры к организации регулируемого переселенчества сельского населения, о чём уже говорилось ранее. Разработанный комиссией товарища министра внутренних дел В. К. Плеве законопроект по этому вопросу был внесён в Государственный совет весной 1889 г. Согласно проекту, разрешение на переселение должно было оформляться по «Временным правилам» 1881 г. Для этого нужно было иметь заключение двух министров — внутренних дел и государственных имуществ. При этом отвод земель в Европейской России должен был даваться только во временное пользование, а в Сибири и степных районах — в постоянное. В проекте предусматривалась система различных льгот для переселенцев, а также предоставление им ссуд на первоначальное обзаведение. Стремясь ограничить переселенческое движение, Государственный совет 8 июня 1889 г. одобрил решение Соединённых департаментов, где были уменьшены льготы для переселенцев. В частности, исключён пункт о льготном железнодорожном тарифе, значительно сокращена смета по организации переселений и т. д. 13 июля 1889 г. закон о переселенчестве был утверждён Александром III. Тем не менее темпы переселения вопреки этому суровому закону за десять лет после его издания увеличились в несколько раз, причём 85% из них составляли самовольные переселенцы. Если в 1893 г. в Сибирь прибыло 56 тыс. переселенцев, то в 1895 г. уже 107 тыс. В 1906-1914 гг. численность переселенцев в районы Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии ещё более увеличивается и достигает (без обратных переселенцев) 3 млн 312 тыс. человек. Переселенцы шли преимущественно из густозаселённых Полтавской, Черниговской и Могилёвской малоземельных губерний Европейской России со слабым развитием промышленности (286, т. 11, с. 30).
Новые тенденции в развитии сельского хозяйства
Отмена крепостного права знаменовала явный поворот России в сторону буржуазного хозяйства. Произошли фундаментальные перемены «во всех сферах и направлениях» российской жизни. Россия вступила в новую эпоху, характерная черта которой — ускоренное развитие всех отраслей народного хозяйства и культуры. Изменилось правовое положение крестьянства, его отношение к своим наделам. Заметно ускорился рост сельского населения в стране. Его среднегодовой естественный прирост в 1860-1910 гг. составил 139%. Улучшение условий жизни привело к снижению смертности. В 1858 г. в России насчитывалось 63,3 млн сельских жителей, а в 1897 г. — 101,6 млн (без Польши и Финляндии).
Развитие капитализма в сельском хозяйстве страны выражалось прежде всего в постоянном увеличении товарного производства. Эпоха великих реформ, разрушая вековую сословность землевладения, широко открыла ворота для купли-продажи земли, превратила землю в товар, а земледелие в обычное торгово-промышленное занятие.
В аграрном секторе экономики совершались невиданные ранее по масштабам изменения: изживалась трёхпольная система земледелия, развивалось травосеяние, увеличивались площади под технические культуры, развивалась сельская кооперация и др. За два пореформенных десятилетия количество сельхозмашин в помещичьих и кулацких хозяйствах (паровые и конные молотилки, жатвенные машины, сноповязалки, веялки, железные плуги и др.) увеличилось в 3 раза. Носителями нового экономически более выгодного производства выступали перестроившиеся на новый лад помещичьи и крестьянские хозяйства.
В пореформенной России преобладали три формы землевладения: надельная, казённая и частновладельческая. Земельная перепись 1877 г. установила, что из 391 млн десятин, учтённых в 49 губерниях Европейской России, на крестьянские наделы приходилось лишь 1/3 земли. Остальные земли принадлежали государству (казённым землям) — 150 млн десятин, а также частным владельцам (93,4 млн десятин, из них 73 млн были собственностью дворян). Важно подчеркнуть, что 15 тыс. крупных помещиков располагали 75% всех владельческих земель, а 900 «тузов» из них имели почти по 30 тыс. десятин на каждого. В то же время надо сказать, что большая часть казённых земель была на севере занята лесом (около 70%), болотами и тундрой. 2,5% сдавалась в аренду (в основном в Поволжье и на юге). И только 26% казённых земель можно было со временем освоить, расчистив предварительно из-под леса. Из сказанного следует, что для развития сельского хозяйства определяющую роль играли частные и надельные земли.
Как отмечалось выше, эмансипация крестьян усилила переселенческое движение, переход селян в города, заселение южных губерний — Херсонской, Таврической, Екатеринославской, составлявших в прошлом вместе с Бессарабией так называемую Новороссию, степных районов Заволжья и Приуралья (Самарская, Саратовская, Оренбургская губернии), а также степного Предкавказья, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока.
В конце XIX в. в России насчитывалось около 525 тыс. сёл и деревень (в 1914 г. — около 548,5 тыс.), в том числе в Европейской России 511,6 тыс. (93%), в Сибири 14,6 тыс. (3%), в Средней Азии и Казахстане 9,5 тыс. (1,7%), на Кавказе 12,6 тыс. (2,3%) (см. 2016, т. 3, с. 141).
Возросшие масштабы крестьянской колонизации, благоприятные природные условия, близость черноморских и азовских портов, возникновение новых промышленных очагов и установление железнодорожного сообщения с центром империи — всё это способствовало распашке целинных степей Причерноморья, Заволжья, Подонья и развитию торгового земледелия. Расширялось производство льна, сахарной свёклы и других культур, служивших сырьём для промышленности.
Однако обеспеченность основной массы крестьян землёй явно отставала от роста сельского населения. За 40 пореформенных лет население увеличилось на 40 млн человек, а величина среднего фактического надела на мужскую душу сократилась вдвое: с 4,8 десятин в 1861 г. до 2,6 десятин в 1900 г. Крестьянские наделы были настолько мизерны, что не обеспечивали даже скудный прожиточный минимум. Стремясь облегчить положение крестьянства, правительство Александра III, как это отмечено выше, принимало ряд мер к улучшению его благосостояния. Так, введение Крестьянского поземельного банка в 1882 г., позволило крестьянам на приемлемых условиях приобрести у помещиков с 1883 по 1902 г. около 5 млн десятин земли. Для улучшения податной системы с 1882 г. были понижены выкупные платежи на 12 млн руб. и постепенно отменена, по указу 14 мая 1883 г., подушная подать. Благодаря этим мерам, с крестьян было снято налогов на 53 млн руб. И хотя некоторая часть этой суммы опять пала на крестьян же, вследствие повышения питейного налога и превращения оброчного сбора с бывших государственных крестьян в выкупные платежи в увеличенном размере, но это не могло уменьшить значения отмены подушного налога как меры, уничтожившей последний след рабства и открывшей путь к изменению паспортной системы, круговой поруки и иных неблагоприятных условий крестьянской жизни. Понижение налогов с крестьян сопровождалось всё большим привлечением к обложению других, более имущих классов населения, до тех пор изъятых от прямого обложения или недостаточно обложенных (см. 250, т. 18, с. 364).
Как отмечалось выше, на развитие сельского хозяйства России в 80—90-е гг. XIX в. серьёзное влияние оказал мировой аграрный кризис, самым важным проявлением которого было падение хлебных цен. За два десятилетия цены на хлеб упали примерно вдвое. Основной причиной снижения цен на рынках Европы был ввоз дешёвого заокеанского хлеба, преимущественно из Соединённых Штатов Америки. Естественно, кризис тяжело отразился и на помещичьем, и на крестьянском хозяйстве. Возросла задолженность дворянства земельным банкам, многие помещики стали продавать землю, значительная часть которой переходила в руки сельской буржуазии. Кризис больно ударил и по крестьянству, вынужденному для того, чтобы расплатиться с помещиком и казной, продавать хлеб на рынке по заведомо убыточным ценам. Покупательная способность крестьянства на промышленные товары падала. Одновременно увеличились размеры отработок, ухудшились условия аренды. Тем не менее ни кризис, ни тяжёлые остатки крепостничества, не могли задержать проникновения капитализма в сельское хозяйство. Даже в латифундиях (крупных земельных владениях) кабальная аренда и отработки на большей части земли нередко сочетались с устройством на остальной земле «рационального» предпринимательского хозяйства. Наиболее предприимчивые помещики пытались найти выход из кризиса, развивая производство таких сельскохозяйственных продуктов, цены на которые снизились меньше, чем на зерно. В числе таких продуктов были, например, сахарная свёкла, молоко, масло, сыр. Эти же представители «первого сословия» создавали также предприятия по переработке сельскохозяйственных продуктов — сахарные и винокуренные заводы и другие аналогичные заведения. В то же время усиливалась хозяйственная деятельность крестьянства. Если в 1860 гг. крестьянские хозяйства производили 78% хлебов в России, то в 1890-х гг. — 85%. По сведениям Всероссийской переписи населения 1897 г., на доходы от земледелия жили 88,3 млн человек, или 70% населения, на доходы от животноводства — 4,5 млн человек, или 3,6%. Отсюда следует, что 92,8 млн человек, или 91% сельского, т. е. 74% населения страны, занимались сельским хозяйством (201б, т. 3, с. 142).
Несмотря на все трудности, в 80—90-х гг. сельскохозяйственный экспорт продолжал увеличиваться, но медленнее, чем в 60-70-х гг. Значительно возрос экспорт яиц, коровьего масла и жмыхов, ранее вывозившихся в весьма небольших количествах. Но всё же главным предметом сельскохозяйственного вывоза оставался хлеб. За 20 лет экспорт хлеба возрос примерно в полтора раза — с 287 млн пудов в среднем в год в 1876-1880 гг. до 444 млн пудов в 1896-1900 гг. Причём почти всё увеличение вывоза приходится на 80-е годы, в 90-х годах рост экспорта хлеба приостановился. Причиной тому был голод в 1891-1892 гг., разразившийся в 21 губернии. Вывоз льна, наоборот, был стабильным в 80-х гг. и вырос на 30% в 90-х гг. Доля экспорта по отношению к чистому сбору хлебов в Европейской России составляла в 80—90-х гг. около 1/5. Пшеницы вывозилось в 90-х гг. около 2/5 её чистого сбора, ячменя — около трети (147, с. 298).
Следует заметить, что внутренний рынок рос быстрее, чем внешний, и в 90-е гг. уже превышал его. Увеличение посевных площадей и специализация торгового земледелия продолжались в том же направлении, что и в 60-70-е гг., но темпы их снизились. Хотя возросшее использование сельскохозяйственных орудий позволило поднять урожайность за 20 лет на 1/4, в целом она оставалась ещё низкой (39 пудов с десятины на крестьянских землях и 47 пудов — на помещичьих).
В период правления Александра III продолжался процесс дифференциации крестьянства. Процесс этот был неодинаков в разных районах. Там, где пережитков крепостничества было меньше, дифференциация проявлялась более интенсивно и наоборот. Сельская буржуазия в это время в ряде районов составляла пятую часть всех крестьянских дворов, но экономически она верховодила в деревне. Ей принадлежало от 34 до 50% крестьянских земель, в том числе большая часть купчей и половина или более арендованной. Кроме того, в её достояние перешло от 38 до 62% рабочего скота и от 70 до 80% улучшенных орудий труда. Сельская беднота, составлявшая половину крестьянских дворов, имела от 18 до 32% земли, от 10 до 30% скота и от 1 до 3,6% улучшенных орудий. Среднее крестьянство, насчитывавшее до 30% дворов, испытывало неустойчивое положение, шёл процесс его разложения.
Но этот мучительный процесс социальной дифференциации деревни, получивший в народе меткое название «раскрестьянивание», составлял наиболее глубокую основу роста капитализма не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности. Расслоение крестьянства способствовало расширению внутреннего рынка. Зажиточные крестьяне реализовывали на рынке товарную часть продукции, приобретая не только предметы личного пользования, но и средства производства (улучшенные орудия, машины и прочее). Бедняки, которых не могло прокормить их маломощное хозяйство, тоже обращались к рынку, покрывая растущие расходы продажей своей рабочей силы.
Крестьяне, как правило, находились в экономической зависимости от помещиков. В качестве платы за арендуемый у помещика клочок земли, за полученные в ссуду хлеб или деньги крестьянин обрабатывал господскую пашню с помощью своего примитивного инвентаря и истощённого рабочего скота. Эта система, известная под названием «отработок», являлась по существу открытой барщиной.
Помещики, лишившись по реформе 1861 г. дарового труда крестьян, вынуждены были перестраивать своё хозяйство применительно к капиталистическим условиям. В конце XIX в. капиталистическая система ведения сельского хозяйства преобладала в 19 губерниях Европейской России.
Экономика этих губерний была теснее связана с внутренним и внешним рынком и отличалась более развитыми капиталистическими отношениями (Прибалтика, Западная и Центральная Белоруссия, Правобережная и Степная Украина, Бессарабия, Дон и Нижнее Поволжье). В 17 губерниях Центрально-Чернозёмного района, Нечернозёмной полосы и Среднего Поволжья, где сохранились огромные помещичьи латифундии и которые были удалены от рынков сбыта, преобладала отработочная система. В 7 губерниях Левобережной Украины, Восточной Белоруссии и соседних русских областей была распространена смешанная система ведения помещичьего хозяйства.
Возникшая ещё в 60-70-х гг. районная специализация сельского хозяйства продолжала углубляться. Зерновое производство в основном было сосредоточено в чернозёмной полосе с постепенным перемещением его центра в юго-восточные губернии. К концу XIX в. Бессарабская, Херсонская, Таврическая, Екатеринославская, Саратовская, Самарская, Оренбургская губернии и область Войска Донского давали свыше 25% сбора зерновых. На севере и северо-западе выделялись районы льноводства (особенно в Смоленской, Тверской, Вятской, Псковской и Лифляндской губерниях). В Курской губернии, Украинском регионе и Предкавказье развивалось производство сахарной свёклы. Прибалтийские, западные и северные губернии производили большую часть молочных продуктов. Из Сибири в основном экспортировалось сливочное масло. На Северном Кавказе 75% площадей занимали посевы пшеницы и ячменя. Здесь же выращивалось 90% семян подсолнечника и 15% табака. Дон и Северный Кавказ обеспечивали 40% экспорта хлеба. Выделились районы коноплеводства, луководства, табаководства, садоводства, огородничества, картофелеводства, крахмального промысла и др. Закавказье поставляло на рынок виноград и фрукты. В Средней Азии с помощью правительства расширено в крупных объёмах хлопководство, в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа — виноделие (см. 2016, т. 3, с. 145).
В конце XIX в. около 9/10 всей посевной площади Европейской России была занята зерновыми. Урожайность оставалась очень низкой — около 6 ц с гектара на крестьянских землях и около 7 ц на помещичьих. Более высокий урожай в помещичьих хозяйствах был следствием лучшего качества земель, а отчасти и лучшей их обработки.
В целом сельское хозяйство России всё более приобретало торговый, предпринимательский характер. Рост промышленности и городов повышал спрос на сельскохозяйственные продукты. Углублявшаяся в связи с железнодорожным строительством специализация экономических районов в свою очередь содействовала повышению товарности земледелия и скотоводства. В Европейской России посевы зерновых хлебов и картофеля за сорок пореформенных лет увеличились почти в полтора раза, а чистый сбор — в два с половиной раза. Быстро росло производство льна, сахарной свёклы и других культур, служивших сырьём для промышленности.
В 80-е гг. XIX в. доля России составляла 20% мирового производства пшеницы, 60% ржи, 30% ячменя.
Среди наиболее важных мероприятий по развитию отечественного сельского хозяйства следует выделить учреждение Министерства земледелия и государственных имуществ. Создано оно было 21 марта 1894 г. в результате преобразования Министерства государственных имуществ, унаследовав его функции. Новое министерство ведало вопросами сельского хозяйства, распространением агрономических знаний, развитием кустарных промыслов и др., организовывало всероссийские и местные сельскохозяйственные выставки, оказывало помощь сельскохозяйственным обществам, кооперации, проводило сельскохозяйственные съезды и др. В конце 80-х гг. в ежегодно открывалось до 25 местных сельскохозяйственных выставок, в начале XX в. от 40 до 50. Наиболее крупными общими сельскохозяйственными выставками этого периода были Всероссийские (в Москве, 1895; Харькове, 1887; Киеве, 1913), Прибалтийские (в Риге, 1880, 1889).
2. РОСТ КРУПНОЙ МАШИННОЙ ИНДУСТРИИ
Царствование Александра III является важным этапом капиталистической индустриализации России. В 1880—90 гг. в основном завершается промышленная революция, начавшаяся в нашей стране, по мнению ряда историков, в 50-х гг. XIX в. Крупная машинная индустрия одерживает решающую победу над мелким производством и мануфактурой. В 1881 г. фабрик насчитывалось 31’173, с 770’842 рабочими и общей производительностью в 997’933 тыс. руб. В 1896 г. число фабрик выросло до 38’401, численность рабочих возросла до 1’742’181 и производительность составила 2’745’345 тыс. руб. (248, с. 280).
Быстрыми шагами совершенствуется техника производства в ведущих отраслях промышленности. Надо заметить, что Российская держава, вступив позднее ряда других европейских стран на путь капитализма, могла использовать уже имевшиеся технический опыт и организационные формы промышленно-капиталистического развития. Основными центрами развивавшейся капиталистической промышленности были Петербург и Москва. Причём северная столица являлась средоточием машиностроения. Здесь производилось свыше 70% всех машин и механизмов.
В городе и его окрестностях насчитывалось 19 гигантских по тем временам заводов, на каждом из которых работало более 1’000 человек. Здесь выросли такие промышленные гиганты, как Путиловские заводы, насчитывавшие более 12 тыс. рабочих, металлургические и химические предприятия. Уже в 1879 г. на фабриках и заводах, где работало не менее 100 человек, было занято свыше 79 тыс. рабочих, т. е. 88,8% всех петербургских пролетариев. В среднем на одно предприятие приходилось 450 человек (221 в, с. 9). К концу XIX в. металлообрабатывающие заводы Петербурга выпускали 94% продукции отрасли.
Белокаменная столица и окружающий её промышленный район оставались главным очагом лёгкой, преимущественно текстильной промышленности.
В Прибалтике, наряду с Ригой и Нарвой начали создаваться новые промышленные центры — Либава (Лиепая) и Ревель (Таллин). Специфика Прибалтийского промышленного района проявлялась в сосредоточении промышленности в немногих больших городах и почти полном отсутствии кустарных сёл, столь характерных для центральной России.
На Урале горнометаллургическая индустрия, основанная в прошлом на принудительном труде подневольных рабочих, в первые годы после реформы 1861 г. пережила серьёзные затруднения. Тысячи рабочих, освобождённых от крепостной зависимости, покинули заводы. Только спустя 10 лет уральская металлургия достигла уровня 1860 г. Но и в дальнейшем она развивалась весьма медленно из-за слабого железнодорожного сообщения.
На юге страны с 70-х гг. постепенно стал формироваться новый район горной и металлургической промышленности.
Постройка двух железнодорожных магистралей, связавших Москву с Ростовом-на-Дону, дала выход донецкому углю и значительно повысила спрос на него. В районе Донецкого кряжа, как грибы после дождя, один за другим стали возникать новые рудники. Надшахтные постройки и конусообразные терриконы существенно изменили пустынный прежде ландшафт донецкой степи.
После того как в 1885 г. угольный Донбасс был соединён Екатерининской линией с районом Кривого Рога, где находились большие запасы богатой железом руды, начался быстрый подъём южной металлургии. На полпути между Донбассом и Криворожьем возник Приднепровский металлургический район с центром в Екатеринославе. Молодая южная металлургия, не знавшая феодальных традиций и отличавшаяся более высоким техническим уровнем, стала быстро обгонять седой Урал.
Крупным центром машиностроения сделался Харьков. Район сахарной промышленности охватывал почти всю лесостепную полосу Украины и часть Центрально-Чернозёмного района. Удельный вес Украины в крупной промышленности империи заметно возрос.
Основными топливными базами являлись Донецкий, Домбровский (Польский) каменноугольные районы и Бакинский нефтяной район. Значительно меньшую роль играли Подмосковный и Уральский районы и совсем ничтожную роль только начинавшие разработку районы Сибири, Средней Азии, юго-восточный (Грозный) и др. Только в Донбассе добыча угля с 1880-го по 1892 г. увеличилась в два с половиной раза (с 1,4 млн т до 3,6 млн т).
Характерной особенностью развития каменноугольной промышленности России, как и большинства капиталистических стран, была довольно слабая механизация угледобычи. Жестоко эксплуатировался труд шахтёров, добыча на шахтах велась вручную. Паровые двигатели обслуживали лишь подъём угля, вентиляцию и водоотливы.
Быстро развивалась новая отрасль экономики России — нефтяная индустрия.
В дореформенный период спрос на нефть был невелик. Развитию нефтяной промышленности в районе Баку мешало существование откупной системы — отдача нефтяных колодцев на откуп на определённый срок. С отменой в 1872 г. этой системы и с переходом к сдаче нефтеносных участков с торгов в долгосрочную аренду, вокруг Баку стали расти леса вышек и вблизи от старого города возник новый, окутанный пеленой дыма и копоти «чёрный город» с десятками нефтеперегонных заводов. За 12 лет добыча нефти выросла в 14 раз, (с 344 тыс. т в 1880 г. до 4853 млн т в 1892 г.).
В 80—90-е гг. XIX в. произошли существенные изменения как в добыче, так и в переработке нефти. Значительно увеличены мощности паровых котлов и насосов, усовершенствованы способы транспортировки и хранения нефтепродуктов. На промыслах и в заводских районах прокладывались трубопроводы. Для перевозки появились нефтеналивные суда и вагоны-цистерны. С 1882 г. в производство нефтеперегонного дела внедрены непрерывно действующие аппараты-кубы.
Так, нефтедобыча товарищества «Бр. Нобель» за 1879-1883 гг. возросла на 4820%, её удельный вес в общероссийской добыче к концу этого периода достиг почти 26%, а в общероссийском производстве керосина — 49% (121, с. 62—64).
Выдающиеся открытия и изобретения русских учёных и инженеров расширили возможность применения нефтепродуктов — в качестве топлива, смазочных масел и др. — и обеспечили бакинской нефти выход на мировые рынки. В конце XIX в. Россия выдвинулась на первое место в мире по добыче нефти, оттеснив на время Соединённые Штаты.
3. ТРАНСПОРТ
Развитие промышленности м укрепление оборонной мощи государства требовало дальнейшего развития транспорта и, прежде всего, железнодорожного строительства. Время показало явные преимущества железных дорог в сравнении с другими видами транспорта. Стоимость перевозок грузов уже по первым железным дорогам была в 4—7 раз ниже, чем гужевым транспортом, и даже ниже стоимости перевозок по мелководным рекам и каналам.
К 1880 г. в стране была создана железнодорожная сеть протяжённостью 23 тыс. км, охватывавшая 45% территории Европейской России. Она состояла из четырёх основных железнодорожных узлов: Московского (включал 18 железных дорог), Прибалтийского (8 железных дорог), Южного, или Азовско-Черноморского (6 железных дорог), и Западного (8 железных дорог). На Востоке функционировали Оренбургская железная дорога, Уральская горнозаводская железная дорога, Пермская железная дорога, Сызрано-Вяземская железная дорога и др., не связанные с общероссийской сетью железных дорог.
Вопрос о новом государственном железнодорожном строительстве был принципиально решён на заседаниях Комитета министров в сентябре 1880-го — январе 1881 г. В ходе обсуждения выяснилось, что ещё не приступили к строительству важных первоочередных линий, утверждённых правительством к постройке ещё в середине 70-х гг. В это число входили Баскунчакская, Восточнно-Донецкая, Западно-Донецкая, Петровская, Тифлисская, Ивангород-Домбровская, Вятско-Двинская и Сибирская линии. Одновременно встал вопрос о строительстве военно-стратегических линий на западных границах России и в Туркестане, где развёртывались военные действия. Министр финансов А. А. Абаза в январе 1881 г. подчеркнул необходимость сосредоточения нового железнодорожного строительства в руках казны, а также выкупа ряда частных дорог. Правительство Александра III, не ограничиваясь предоставлением концессий на постройку железных дорог частному капиталу, как это было в 60-70-е гг., решило строить дороги также и средствами государства.
В начале 80-х гг. государству принадлежало всего лишь 4% всех железных дорог, а в начале 90-х больше трети. Железные дороги связывали земледельческие районы с промышленными, окраины с центром, ускоряя процесс общественного разделения труда и рост всероссийского рынка. Правительством принимались меры по государственному регулированию путей сообщения. В 1885 г. был введён Общий устав российских железных дорог, в 1889 г. — единые железнодорожные тарифы. В 1892 г. Россия имела уже 31,2 тыс. км железных дорог.
К концу XIX столетия железные дороги пролегали во всех губерниях Европейской России и семи областях азиатской части страны. Они соединили 44% всех российских городов (288, с. 274—275). Кроме того, железные дороги, являясь крупными потребителями угля и металла, машин и механизмов, содействовали подъёму тяжёлой промышленности.
В 1892 г. начато производство паровозов на Брянском железоделательном заводе возле ст. Бежица (ныне Брянский машиностроительный завод), в 1894 г. — на Путиловском заводе в Петербурге. В 1897 г. выпущены первые два паровоза на Харьковском паровозостроительном заводе. С 1869-го по 1900 г. в стране было построено 7678 паровозов, из них 2582 Коломенским заводом. В эти годы расширялось и вагоностроение. Первые пассажирские вагоны были созданы на основе экипажей, в которых люди ездили по безрельсовым сухопутным дорогам. В составе первых поездов вагоны для пассажиров ещё долго именовались каретами.
В зависимости от совершенства устройства и удобства езды они носили и другие названия: шарабаны (простые открытые повозки), дилижансы, берлины, линейки с мягкими сиденьями. Собственно вагонами называли открытые грузовые вагоны бункерного типа или платформы для так называемых неответственных товаров.
Вобрав в себя многие достижения науки и техники, железные дороги из простого рельсового пути превратились в сложное многоотраслевое хозяйство. Яркой страницей отечественного железнодорожного дела стало мосто- и тоннелестроение. Впоследствии были спроектированы и возведены многочисленные искусственные сооружения на всех строившихся железных дорогах. Среди них были выдающиеся мосты, отмеченные призами международных выставок. Например, в начале 80-х гг. XIX в. были построены через реки Днепр и Ингулец два моста новейшей конструкции для прохождения тяжелогружёных составов по проекту профессора Н. А. Белелюбского. Выдающимся инженерным сооружением тех лет стал мост через Днепр у Екатеринослава. Он удовлетворял техническим и эстетическим требованиям: двухъярусный, со сквозным туннелем, верхняя часть которого предназначалась для безрельсового транспорта, а нижняя — для поездов.
В 80—90-х гг. сложилась довольно прочная устойчивость в распределении грузооборота между водными и железными путями: около 70% всех перевозок шло по железным дорогам и около 30% по рекам.
Неуклонно развивалось речное и морское пароходство. К 1895 г. насчитывалось 2539 речных пароходов, что превосходило их число в дореформенном 1860 г. более чем в 6 раз. По переписям речного флота, с 1884 по 1900 г. число пароходов и их мощность возросли в два с половиной раза. Большая часть их была сосредоточена в Волжском бассейне. В 90-х гг. была произведена капитальная реконструкция Мариинской системы, в том числе шлюзование реки Шексны.
Доля отечественного флота в морском транспорте по-прежнему оставалась весьма скромной. Каботажных перевозок было мало, экспортно-импортные перевозки осуществлялись главным образом на иностранных судах. Перегрузочные работы в портах производились большей частью ручным способом.
В рассматриваемый период произошли важные сдвиги в развитии речного и морского пароходства. Прежде всего это было связано с внедрением нефтяного топлива, которое давало не только 60% экономии, но и открывало большие перспективы в создании более экономичных и быстроходных судов. На волжском флоте мазут впервые был применён как топливо в 1884 г. на пароходах общества «Кавказ и Меркурий», а к началу 90-х гг. принял массовое распространение. В 1900 г. на мазуте работало 50% речных пароходов, на каменном угле — 32%, на дровяном топливе — 18% от всех судов.
Переворот в топливном балансе речного судоходства вызвал, в свою очередь, массовое строительство новых железных и стальных пароходов взамен деревянных, а также нефтеналивных барж. В 80-х гг. темпы постройки новых пароходов по сравнению с предшествующим десятилетием возросли в 4 раза, достигнув 93 судов в год, а в 90-е гг. — соответственно до 147 пароходов (289, с. 239).
Продукция всей крупной промышленности за десятилетие 1880-1890 гг. выросла на 36%. В то же время тяжёлая промышленность росла значительно быстрее. Выплавка чугуна увеличилась в два с половиной раза (с 0,4 млн т в 1880 г. до 1 млн т в 1892 г.). Наиболее сильно чёрная металлургия развивалась на юге России. Потребление хлопчатобумажных тканей на душу населения выросло с 10 2/3 м во второй половине 70-х гг. до 12 м в 1890 г.
4. ПРОМЫШЛЕННЫЙ ПОДЪЁМ 90-Х ГОДОВ
С 1892-1893 гг. развернулся новый промышленный подъём — самый значительный за весь капиталистический период. Подъём охватил все отрасли промышленности, но больше всего тяжёлую индустрию. Продолжительности и мощности подъёма способствовали огромные государственные вложения в строительство железных дорог и весьма значительный приток иностранного капитала. С. Ю. Витте вспоминал: «Когда я сделался министром путей сообщения в феврале 1892 г., то во время одного из моих первых докладов император Александр III высказал мне своё желание, свою мечту, чтобы была выстроена железная дорога из Европейской России до Владивостока. Мысль эта глубоко засела у императора Александра III, и ещё до моего назначения министром он постоянно толковал о сооружении этой дороги. Как известно, когда цесаревич Николай… совершил путешествие на Дальний Восток, то он заложил 19 мая 1891 г. там начало Уссурийской железной дороги, идущей из Владивостока в Хабаровск, так как в те времена не предполагали, чтобы Великий Сибирский путь прошёл через китайскую территорию, т. е. прошёл бы прямым путём из Иркутска во Владивосток» (84, с. 422). Поэтому, признаётся Витте, и будучи министром путей сообщения, и далее возглавляя финансовое ведомство, он «усердно проводил эту мысль о сооружении Великого Сибирского пути» и «старался, как можно быстрее, осуществить этот путь». Витте говорит также о том, что «эта идея не встречала особенного сочувствия в высших государственных сферах». Именно Витте добился того, что для руководства строительством 21 ноября 1892 г. был создан Комитет Сибирской железной дороги, председателем которого был назначен цесаревич Николай Александрович (будущий император Николай II). «Я должен сказать, — пишет Витте, — что когда наследник стал председателем комитета, то уже через несколько заседаний было заметно, что он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как император Николай II — человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще всё быстро схватывает и всё быстро понимает» (там же, с. 425). В 90-е гг. в среднем в год сдавалось более 2,5 тыс. км пути. К концу XIX в. длина сети составила 53,2 тыс. км.
Строительство железных дорог, рост судостроения, более широкое использование машин и сельскохозяйственных орудий, собственные потребности промышленности вызвали усиленный спрос на металл, уголь, нефть, паровозы, вагоны.
Серьёзный сдвиг произошёл в российской металлургии в начале 90-х гг. Настоящий переворот в технике передела чугуна в сталь или железо внесли изобретения Г. Бессемера и П. Мартена, внедрение которых в производство обеспечило гигантский прогресс в чёрной металлургии. Особое значение в массовом производстве стали имел мартеновский способ, позволивший включать в передел не только чугун (как в бессемеровании), но и большие запасы старого железа (лом, рельсы, сортовое железо и пр.), что позволило резко удешевить производство стали по сравнению с пудлинговым железом (289, с. 226).
Рост производства, особенно в отраслях тяжёлой индустрии, происходил не столько путём расширения старых предприятий, сколько за счёт строительства новых, главным образом в недавно освоенных районах.
В 1891 г. на французские средства было основано Донецкое общество железоделательного и сталелитейного производства. Основной капитал первоначально составлял 1,5 млн руб., который к 1895 г. возрос вдвое. В 1894 г. этим обществом был выстроен Дружковский металлургический завод близ ст. Дружковка Курско-Харьково-Севастопольской железной дороги, который имел две доменные печи, бессемеровское отделение, рельсопрокатный цех и коксовальные печи. В 1897 г. производительность завода достигла 3,7 млн пуд. чугуна, 4,2 млн пуд. рельсов (77а, ч. 2, с. 56).
За 15 лет с 1885 по 1900 г. число мартеновских печей на сталелитейных заводах России возросло с 70 до 215, или более чем на 207%, при этом выплавка стали увеличилась с 5 млн пуд. до 93 млн пуд., или в 18,6 раза. Внедрение бессемеровских конверторов шло менее интенсивно, чем мартенов. За 1885-1900 гг. их число возросло с 17 до 36, или на 112%, выплавка бессемеровской стали возросла с 6,3 млн до 41,2 млн пуд., или на 55,4% (265).
Характерно, что к концу XIX в. южная металлургия давала более половины всей выплавки чугуна, а Донбасс — свыше двух третей общероссийской добычи угля. Практически вся добыча нефти в стране была сосредоточена в Баку. Продолжался быстрый рост городов: городское население с начала 60-х гг. до конца 90-х увеличилось вдвое. В крупных городах наблюдалась наибольшая концентрация предприятий и рабочих. Жителей северной столицы к 1897 г. насчитывалось 1,2 млн человек (свыше 40% которых составляли рабочие и их семьи). Население Первопрестольной превысило один миллион. Заметно возросло население Одессы, Киева, Риги, Варшавы, Лодзи, Баку и др. Целый ряд промышленных посёлков фактически превращался в новые индустриальные центры — Орехово-Борисово под Москвой, Юзовка в Донбассе, Нижний Тагил на Урале.
За последнюю треть XIX в. практически удвоилось русское население Сибири. С возведением Транссибирской магистрали, проложенной к 1897 г. до Иркутска, приток переселенцев в Сибирь увеличился. Из Сибири стали поставлять в Европейскую Россию хлеб, мясо, шерсть, масло, удовлетворяя растущий спрос на промышленные изделия. Быстро росли новые города — Новониколаевск, Омск, Томск, возрастала добыча золота, угля и руд.
По имеющимся данным, продукция всей крупной промышленности за время подъёма 90-х гг. почти удвоилась. Индустрия России в эти годы росла быстрее, чем в Германии и Соединённых Штатах Америки, отличавшихся тогда бурными темпами промышленного развития.
Бурный рост крупной промышленности стимулировал развитие банковского капитала. Акционерные и коммерческие банки начали производить операции по кредитованию расширенного воспроизводства, впервые стали в значительных размерах заниматься учредительством промышленных предприятий. На рубеже 1890-1900 гг. более 70% основного капитала и производственных фондов российской промышленности принадлежало акционерным обществам. В 90-х гг. заметно увеличились иностранные капиталовложения в промышленность России. В 1890 г. иностранный капитал составлял примерно одну четверть, а к 1900 г. — свыше 40% всех акционерных капиталов. Наибольшее распространение получили французские и бельгийские капиталы. Германские капиталы были оттеснены с первого места, которое они занимали в 80-х гг., на третье. Зарубежные капиталисты не только приобретали акции русских предприятий, но и сами основывали в России заводы и фабрики. Британские, французские и бельгийские капиталисты захватили ключевые позиции в горнометаллургической индустрии Донбасса, Криворожья и Приднепровья. Ещё в 1869 г. англичанин Джон Юз заключил с русским правительством договор о постройке на месте добычи криворожской руды и донбасского угля крупного завода по производству рельсов, вложив в дело 3 млн рублей. Синтез иностранного капитала и обильных железнодорожных заказов дал огромный производственный и технический результат. С помощью зарубежных фирм в Донбассе и Криворожье действовало 17 металлургических заводов. Уже к 1890 г. на Донбасс приходилось около половины выплавки чугуна и стали всей России. Россия по выплавке чугуна вышла на четвёртое место в мире, оставив позади Австро-Венгрию, Францию и Бельгию. Французское генеральное общество «Сосьетэ женераль» авансировало Общество Кременчуг-Харьковской железной дороги, финансировало пароходное сообщество Петербург — Кронштадт и по реке Москве, а также каменноугольные копи Донбасса. Парижский банкирский дом Ротшильдов приобрёл в 1886 г. контрольный пакет акций российского Каспийско-Черноморского общества. В 1891 г. Парижский Международный банк и Национальная учётная контора скупили контрольный пакет акций Общества Южно-Русской каменно-угольной промышленности.
Британский капитал обосновался и в нефтяном Баку. Безусловно, приток иностранных капиталов ускорял темпы индустриализации. Однако уже тогда сказывались отрицательные последствия иностранного хозяйничания. В погоне за большими дивидентами иностранцы хищнически разрабатывали богатейшие недра России, к тому же значительная часть прибылей вывозилась за границу.
В тоже время следует заметить, что иностранный капитал не был определяющим для индустриализации России. Например, в 1893 г. отечественные капиталовложения в промышленность почти в два раза превосходили зарубежные инвестиции.
Возникшие новые отрасли капиталистической промышленности, отличавшиеся высокой концентрацией производства и капиталов, явились средоточием и первых монополий в России. В первое монополистическое объединение в России — «Союз рельсовых фабрикантов», созданное в 1882 г., — вошли 5 крупнейших металлургических заводов, которые давали до 75% всего производства рельсов в стране. В 1884 г. возникли «Союз фабрикантов рельсовых скреплений» и картельное соглашение моторостроительных заводов. В середине 80-х гг. был создан синдикат «Брянск — Варшава» — объединение Брянского железоделательного и Варшавского сталелитейного заводов (345а, с. 106). В 1887 г. был создан синдикат сахарозаводчиков, охвативший к началу 90-х гг. девять десятых всех предприятий этой отрасли. Такой высокой степени объединения в масштабе одной отрасли не было в то время больше нигде в мире. В 1890 г. образуется соглашение владельцев рельсопрокатных заводов. Синдикат керосинозаводчиков, сложившийся в 1893-1894 гг., контролировал фактически всю нефтедобычу Бакинского района.
Ещё в начале 80-х гг. появились картельные соглашения между владельцами крупных рельсопрокатных и мостостроительных заводов. В 1887 г. возник синдикат сахарозаводчиков, охвативший к началу 90-х гг. почти девять десятых всех предприятий этой отрасли. Синдикат керосинозаводчиков, организовавшийся в 1893-1894 гг., контролировал фактически всю нефтедобычу Бакинского района. Однако эти ранние монополии были неустойчивы и быстро распались.
Наряду с крупной машинной индустрией сохраняло своё значение, а местами значительно выросло мелкое товарное производство, кустарная промышленность. Ассортимент изделий кустарной промышленности был чрезвычайно широк и формировался под влиянием рыночного спроса. В качестве сырья здесь служили в основном дерево, прутья, растительные волокна, кожа, шерсть и щетина, минералы и металлы. Широко использовался личный труд кустаря и членов его семьи. Женщины трудились в кружевном, стеклярусном, полотняно-ткацком промыслах. Дети участвовали в ложкарном промысле, били баклуши — заготовки для ложек, в гончарном — были горновщиками, на подсобных работах использовался труд стариков. В сбыте изделий кустарей особую роль играли скупщики. Эффективную помощь оказывали земские учреждения, устраивавшие кустарные выставки, склады, музеи. Популярностью пользовались Московский кустарный музей, Рязанский, Вятский, Рузский в Московской губернии и Лохвицкий в Полтавской губернии.
В кустарной промышленности заметно прогрессировала тенденция к кооперированию. На многих промыслах всё шире использовался коллективный артельный труд, совместное пользование дорогостоящими орудиями производства, а также добыча сырья.
Среди охваченных кооперацией кустарей выделялись столярный, мебельный сапожный, чугунолитейный, железоделательный и портняжный промыслы (258).
Огромные пространства России и неравномерность экономического развития способствовали кустарному производству. Для содействия развитию промыслов среди сельского населения в составе Министерства земледелия и государственных имуществ при отделе сельской экономии и сельскохозяйственной статистики в 1894 г. был образован Кустарный комитет Главного управления землеустройства и земледелия, просуществовавший до 1917 г.
Если в одних районах крупная промышленность вытесняла и поглощала мелкую, то в других районах, особенно в отсталых отраслях промышленности, развитие капитализма проявлялось лишь в его начальных формах.
Несмотря на сравнительно высокие темпы индустриального развития, пореформенная Россия, отягощённая крепостническими пережитками, продолжала отставать от главных капиталистических стран и по абсолютному объёму производства, и ещё более — по размерам производства на душу населения. Нигде в Европе не проявлялись столь ярко, как в России, социальные контрасты: города с огромными фабриками, электростанциями, большими зданиями существовали рядом с маленькими глухими деревушками, где жители ходили в лаптях и домотканой одежде, пахали прадедовской сохой и убирали урожай серпами.
Величайшие естественные ресурсы страны, особенно в Сибири, оставались в значительной мере неиспользованными. Даже в наиболее развитых отраслях промышленности крупные размеры производства, передовая для того времени техника сочетались с самым широким использованием дешёвого ручного труда. Выдающиеся достижения русской научно-технической мысли, получившие мировое признание, во многих случаях оставались без применения в самой России. Аграрный характер экономики определял и место России в мировом хозяйстве. В страну импортировались машины, готовые изделия и металлы. Вывозила же Россия прежде всего хлеб. К концу XIX в. она была крупнейшей житницей Европы, являясь также крупным поставщиком леса, льна, пеньки и других видов сырья. В рассматриваемый период ускорился процесс формирования рабочего класса. Его численность увеличилась в годы промышленного подъёма. В конце XIX в. в стране насчитывалось около 10 млн рабочих, в том числе около 3,5 млн сельскохозяйственных рабочих. Вместе с семьями численность рабочих составляла не менее 22 млн человек, т. е. 18% всего населения страны.
В то же время шёл процесс дальнейшего развития общественного класса собственников капитала — буржуазии. Следует подчеркнуть, что наиболее характерной особенностью истории капитала в период царствования Александра III было противоречие между ставшими господствующими буржуазными производственными отношениями, которые двигали вперёд производительные силы, и остатками крепостничества в виде дворянского землевладения, тормозившими это движение. В стране сочетался самый передовой промышленный и финансовый капитал с самым отсталым сельским хозяйством. Второй характерной, чертой было развитие капитализма не только вглубь (т. е. дальнейший рост капиталистического земледелия и капиталистической промышленности на определённой территории), но и вширь (т. е. распространение капиталистических отношений на новые территории и районы — Кавказ, Среднюю Азию, Сибирь и др.). В целом развитие капитализма было неравномерным: капиталистическая промышленность была сосредоточена главным образом в центре Европейской России, на Юге и в Прибалтике. Третьей важной особенностью русского капитализма была чрезвычайно высокая степень концентрации производства в главных отраслях промышленности, что предопределило его быстрое развитие и перерастание в монополистический капитализм.
Как показала история, развитие капитализма в России в 80—90-х гг. XIX в. имело объективный характер. Динамика индустриального бума в нашем Отечестве во многом была связана с деятельностью промышленников, которые выдвинулись благодаря своим деловым качествам, личной предприимчивости и трезвому расчёту. Среди крупнейших предпринимателей были выходцы из самых разных классов и сословий. Из крестьян, например, вышли П. И. Губонин, Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Гучковы, Коноваловы. Из купеческого сословия выросли А. И. Мамонтов, А. И. Абрикосов, Бахрушины, Солдатенковы, Алексеевы. Из дворянства «переквалифицировались» в предпринимателей Бобринские, Браницкие, Потоцкие, Шиповы, фон Мекк.
Известно также, что в период железнодорожной горячки 1860-1870 гг. «третье сословие» стало интенсивно пополняться за счёт чиновничества. «Виртуозные» чиновники, входя в правления акционерных обществ и частных банков, налаживали связи между государственным аппаратом и частнокапиталистическими предприятиями, помогали промышленникам получать выгодные заказы, подряды и концессии. Коррупция и злоупотребления в министерских кабинетах приняли такой размах, что правительство в 1884 г. вынуждено было запретить высшим чиновникам (пяти первых классов в Табели о рангах) заниматься предпринимательской деятельностью.
Среди видных отечественных предпринимателей, кроме русских, были представители и других народов России — украинцы (Терещенко, И. Г. Харитоненко), армяне (С. Г. Лианозов, А. И. Манташев, Гукасовы), азербайджанцы (М. Нагиев, Т. Тагиев), евреи (Бродские, Гинцбурги, Поляковы, Б. А. Каменка). Немалую роль в развитии экономики страны сыграли представители иностранного капитала (Дж. Юз, Нобели, Г. А. Брокар, Л. Кноп).
Многие отечественные предприниматели занимались социальным обеспечением, вкладывали средства в создание больниц, приютов, детских садов, учебных заведений, библиотек, поддерживали своими капиталами учёных, представителей творческой интеллигенции, создавали картинные галереи, выставки. Видную роль в организации благотворительности и меценатства сыграли Юдины, Третьяковы, Губонины, Морозовы, Прохоровы, Второвы, Боткины.
5. РАБОЧЕЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
При Александре III в связи с развитием капиталистических отношений и бурным ростом пролетарского движения правительство было вынуждено обратить серьёзное внимание на «рабочий вопрос». Жизнь заставляла власть имущих разрабатывать определённые правовые нормы, которые бы регулировали положение работающих по найму и принимать специальные меры оказания помощи лицам, не имеющих средств к существованию. Не секрет, что работа на фабриках и заводах изменила жизнь миллионов людей. Рабочий день тянулся по 12 и более часов. Среди работников было много женщин и детей, труд которых оплачивался весьма дёшево. Непосильный труд приводил к физической и моральной деградации детей и подростков, к высокой их смертности.
Ещё в предыдущее царствование в 60-70-е гг. проявлялся необычайно высокий общественный интерес к рабочему вопросу. В либеральной прессе правительство призывалось следовать европейскому опыту, пропагандировались популярные на Западе идеи «кооперативного социализма» и «производственных ассоциаций», поощрялось устройство товариществ взаимопомощи и ссудных касс для рабочих (392, 1880, № 6. Отд. 2, с. 3—4). Правительство вынуждено было создать специальные комиссии для выработки проектов сводного законодательства о наёмном труде под руководством члена Совета министра внутренних дел А. Ф. Штакельберга (1859-1862 гг.), члена Государственного совета П. Н. Игнатьева (1870-1872 гг.) и министра государственных имуществ П. А. Валуева (1874-1875).
Однако, тщательно изучив зарубежный опыт законоположений об отношениях между хозяевами, работниками и прислугой, комиссии не смогли предложить всеобъемлющую систему фабричного законодательства по западному образцу.
В феврале 1880 г. Государственный совет, рассматривая рабочий вопрос, обратил внимание на то, что «злоумышленники», т. е. революционеры, «постоянно возбуждают рабочих против нанимателей». Как говорится, лёд тронулся при Александре III. По воле монарха к участию в обсуждении проектов законодательной регламентации по вопросам наёмного труда были приглашены владельцы крупнейших фабрично-заводских предприятий. Наиболее откровенным и решительным противником какого бы то ни было рабочего законодательства выступил московский фабрикант Т. С. Морозов. Он безапелляционно утверждал, что «основанием найма рабочих служит на практике добровольное с ними соглашение фабриканта в отношении всех условий найма» (300, с. 118).
Тем не менее благодаря усилиям министра финансов Н. X. Бунге, 1 июня 1882 г. был принят закон «О малолетних, работающих на заводах, фабриках и мануфактурах», по которому запрещался труд детей до 12 лет и ограничивалась дневная работа подростков (12-15 лет) 8 часами при 4-часовой непрерывной работе, запрещалась ночная работа и работа в воскресные и высокоторжественные дни.
Предусматривалось составление списков особо вредных и изнурительных работ, на которых запрещалось применять труд малолетних. Работодателям, фабрикантам вменялось в обязанность предоставлять не имеющим одноклассного образования возможность отводить не менее трёх часов для посещения школы.
1 июня 1882 г. для надзора за исполнением фабричного законодательства при Департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов учреждалась фабричная инспекция (в 1905 г. передана Министерству торговли и промышленности). Вначале она состояла из главного инспектора (в 1882-1883 гг. — Е. Н. Андреев, в 1883-1884 гг. — Я. Т. Михайловский) и двух окружных инспекторов (профессора Московского университета И. И. Янжула и врача П. А. Пескова). Постепенно штат фабричной инспекции увеличивался. Надзор фабричной инспекции распространялся сначала на 3 губернии — Петербургскую, Московскую и Владимирскую, затем он охватил всю Европейскую Россию, которая с 1884 г. была разделена на 9 фабричных округов во главе с окружными инспекторами, у которых имелись помощники. В 80-е гг. были опубликованы «Отчёты фабричных инспекторов по отдельным губерниям, содержащие яркий обличающий материал о тяжёлом положении рабочих России».
12 июня 1884 г. последовал закон о школьном обучении малолетних, работающих на фабриках. К сожалению, за несколько лет с 1884 по 1885 г. существенных перемен в деле образования малолетних рабочих не произошло. Закон не обязывал предпринимателей устраивать школы для малолетних рабочих и «понуждать» их посещать школу. По сведениям попечителей округов, существовало всего 97 школ для обучения малолетних, из них 37 специально устроенных, 60 — приспособленных. Обучалось в них 5 тыс. детей (300, с. 253). Среди предпринимателей замечалось стремление вербовать грамотных детей, чтобы не тратиться на обучение. Только весьма небольшое число фабрикантов либо сами строили школы или заботились посылкой малолетних в соседние народные училища.
Временным законом 3 июня 1885 г. была воспрещена ночная работа подростков (15-17 лет) и женщин в хлопчатобумажном, полотняном и шерстяном производствах. Затем он был распространён на некоторые работы в фарфоровом и спичечном производствах, в 1897 г. — на все предприятия по обработке волокнистых веществ. Закон 3 июня 1885 г. возник при следующих обстоятельствах. В связи с обострением промышленного кризиса усилилась конкуренция между петербургскими и московскими фабрикантами. Петербургские прибегали к ночной работе гораздо меньше, чем московские фабриканты. Желая подорвать конкурентов и ослабить кризис, они стремились заставить московских фабрикантов также отказаться от ночных работ. Под давлением петербургских фабрикантов правительство издало означенный закон в виде опыта на трёхлетний срок. Серьёзное влияние на разработку рабочего законодательства оказала Морозовская стачка 1885 г. Под её воздействием 3 июня 1886 г. были изданы «Правила о найме рабочих на фабрики, заводы и мануфактуры» и «Особенные правила о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих». Ими предусматривались: заключение договора о найме с записью его условий в расчётной книжке; ограничение размеров штрафов и поступление их в особый штрафной капитал для выдачи пособий рабочим; вычеты из заработной платы по таксе, утверждённой фабричной инспекцией, которая получала право утверждения правил внутреннего распорядка на предприятиях, подлежащих контролю. Закон воспрещал расплату товарами, взимание с рабочих платы за врачебную помощь, за пользование орудиями производства, освещение и т. п. Закон 3 июня 1886 г. резко увеличивал уголовные репрессии за стачки. Подстрекатели к стачке приговаривались к тюремному заключению от 4 до 8 месяцев, а рядовые её участники — к заключению от 2 до 4 месяцев. Были усилены и карательные меры за самовольный уход рабочих до истечения срока найма. По этому закону вводились губернские по фабричным делам присутствия и устанавливался ряд штрафов: за неисправную работу (производство по небрежности недоброкачественной продукции, порча машин и др.), за прогул (неявка свыше 0,5 рабочего дня без уважительной причины), за нарушения порядка (опоздание или самовольный уход, нарушение правил, порядка, приход на работу пьяным, устройство азартных игр — за каждое нарушение штраф не превышал 1 руб. В целом штрафы не должны были превышать 1/3 заработка; распоряжения о штрафах не подлежали обжалованию, но правильность их назначения контролировалась в ходе проверок фабричной инспекцией. Новые фабричные законы, несмотря на свою умеренность, вызвали целую бурю возмущения и негодования со стороны фабрикантов и заводчиков. Министр финансов Н. X. Бунге был обвинён в непонимании условий российской действительности и в увлечении тлетворными западноевропейскими теориями. В одной частной беседе М. Н. Катков пренебрежительно заметил, что вся мудрость Бунге взята «из немецких книжек» (177, с. 310). Под нажимом консерваторов Бунге в начале января 1887 г. был заменён И. А. Вышнеградским, который действовал по правилу «фабрикантам нужно помогать, а не мешать». Работодатели в отношениях с наёмными рабочими широко использовали различные способы обхода законов.
Опираясь на закон 3 июня 1886 г., Министерство внутренних дел циркуляром от 12 августа 1887 г. предписало всех лиц, прекращавших работу с соблюдением законных сроков, отправлять на родину, а забастовщиков — по этапу. Введение закона в действие растянулось. С 1 октября 1886 г. он распространялся лишь на Петербургскую, Московскую и Владимирскую губернии, в 1891-1894 гг. — ещё на 15 губерний и лишь в 1899 г. — на районы горной промышленности. В конце 80-х гг. в период корректировки реформ рабочее законодательство было урезано. Закон 24 апреля 1890 г. расширил сферу применения труда малолетних, разрешив работу детей (до 12 лет) до 6 часов и ночную работу детей (12-15 лет) до 9 часов в тех случаях, когда по роду производства это оказывалось необходимым.
В конце XIX в. остро встал вопрос о страховании рабочих на случай увечья, болезни, по старости и т. д. По закону от 9 марта 1892 г. на частных горнозаводских предприятиях могли учреждаться горнозаводские товарищества (существовавшие на аналогичных казённых предприятиях согласно закону от 8 марта 1861 г.). Однако их возникновение зависело от обоюдного согласия владельцев и рабочих. В целом, надо признать, что с дальнейшим развитием капитализма в России рабочее законодательство всё в большей мере учитывало интересы буржуазии и сохраняло во многом попечительно-охранительные черты. К сожалению, оно было более отсталым в сравнении со многими странами Европы.
6. ТОРГОВЛЯ
Перестройка хозяйства Великого Русского дома на капиталистический лад вызвало резкое возрастание объёмов внутренней и внешней торговли.
Внутренняя торговля
С 1873 по 1890 г. сумма внутренних торговых оборотов (без мелкой торговли) выросла более, чем в 3 раза: с 2400 млн до 7755 млн рублей. В 1885 г. она составляла около 5 млрд, а в 1900 г. — уже 11-12 млрд рублей (345а, с. 99).
В 80—90-е гг. XIX в. торговые отношения регулировались Положением 1863 г. о праве торговли и промыслов и 1898 г. о государственном промысловом налоге. Обсуждение вопросов о нуждах российской промышленности и торговли происходило через Совет торговли и мануфактур, утверждённый высочайшим повелением 7 июня 1872 г. Совет этот был образован при Департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов, в 1905 г. он был передан Министерству торговли и промышленности, образованному 27 октября 1905 г. (100б, с. 149). Недостаточность совершенных путей сообщения и слабость кредита определяли живучесть ярмарочной торговли. В системе торговли существовали патриархальные (непериодические), традиционные (периодические, смешанные — ярмарки, базары) и современные (стационарные, специализированные, биржи, пассажи, магазины) институты.
В 1894 г. по переписи в России насчитывалось 16’604 ярмарки в 6830 пунктах с общим оборотом около 1 млрд рублей. При этом в Европейской России было 14’048 ярмарок, в Привислинском крае — 1877, на Кавказе — 143, Сибири — 447, в Среднеазиатских владениях — 89. Продолжительность ярмарок различалась от 1 дня до нескольких месяцев. Главными предметами торговли являлись сельскохозяйственные продукты, скот, лошади, кустарные и промышленные изделия, пушнина, кожи и т. д. Большинство ярмарок (около 87%) были мелкими однодневными, которые устраивались в сёлах в день престольных праздников. На них крестьяне продавали продукты сельского труда и покупали промышленные изделия. 12% приходилось на ярмарки среднего размера с оборотом от 10 до 100 тыс. рублей. 1% составляли крупные оптовые ярмарки, оборот которых колебался от 100 тыс. до 100 и более млн рублей. Таких ярмарок было 23. Первое место занимала Нижегородская ярмарка. Она была крупнейшей в России по размерам торговых оборотов (в 1899 г. они составили 172 млн руб. по привозу товаров и 161,9 млн руб. по продаже). Ярмарка получила выдающееся значение благодаря своему географическому положению в узле водных путей, соединяя Нижний Новгород с Москвой и Петербургом, а через них с Европой, с одной стороны, а с другой — со всей восточной Россией, Уралом, Сибирью и Азией. Со всех концов России приезжали на ярмарку оптовые и розничные торговцы. Тон задавали московские купцы и «городовые» — провинциальные торговцы-оптовики. Розничную торговлю вели ходебщики, или офени. Торговля производилась отечественными, азиатскими и западноевропейскими товарами. Главными предметами торговли были: хлопчатобумажные изделия, шерсть, кожи, железо, медь и др. металлы, чай, галантерейный, москательный, бакалейный товар, табак, парфюмерия, готовое платье, изделия из сала.
Второй по величине оборота была Ирбитская ярмарка в Пермской губернии. Основными товарами были хлопчатобумажные, шерстяные, кожевенные изделия, пушнина, чай. Ирбитская ярмарка служила посредником в товарообороте Европы и Азии. К Ирбиту тяготели Туркестан, Сибирь, Монголия, Маньчжурия. Здесь Сибирь запасалась товарами на год. В Ирбит поступали товары китайские, среднеазиатские, с Нижегородской ярмарки и наоборот. Ярмарка достигла наивысшего расцвета в 1880-1885 гг., когда её торговые обороты составляли 65—70 млн руб. в год.
После открытия движения по Екатеринбург-Тюменскому участку Уральской железной дороги ярмарка оказалась в стороне от рельсовых путей, и в 1885-1894 гг. её обороты снижаются. 90-е гг. стали критическим периодом в жизни ярмарки. Строительство Сибирской железнодорожной магистрали создало для сибирских торговцев возможность прямой торговли с торгово-промышленными центрами Европейской России. Многие московские фирмы, преимущественно мануфактурные, прекратили подвоз товаров на Ирбитскую ярмарку.
Третьей была Меновническая ярмарка около Оренбурга. На ней торговали преимущественно крупным рогатым скотом, лошадьми, верблюдами, хлопком, азиатскими товарами. Обороты по данным 1911 г. — 8 млн руб. В этой же губернии происходили ещё две подобные ярмарки — в Орске и Троицке. На севере значительной ярмаркой была Маргаритинская в Архангельске. Торговали здесь рыбой, мануфактурой, предметами промысла и хозяйственного обихода. Большое значение, особенно в XIX в., имели украинские ярмарки. Среди них наиболее крупные харьковские: Крещенская, Троицкая, Успенская и Покровская, продолжавшиеся 3—4 недели. Предметами торговли были мануфактурные товары, металлические и скобяные изделия, бакалейные, колониальные товары, кожи, овчина, шерсть. Крупной была Ильинская ярмарка в Полтаве. Предметы торговли: лошади, скот, овчины и мануфактурные товары (286, т. 16, с. 981).
Помимо ярмарок, на которых производилась торговля различными товарами функционировали специальные конные ярмарки. Таких ярмарок в конце XIX в. было около 5 тыс. Наиболее крупной из них была Мензелинская в Уфимской губернии. Существовали скотские ярмарки в Харьковской, Воронежской губерниях и Донской области. Действовали и лесные ярмарки. Наиболее крупными из них были Козьмодемьянская в Казанской губернии и Гомельская в Могилёвской губернии. Особый характер имела в Киеве Контрактовая ярмарка, где товары не продавались в розницу, а заключались сделки (контракты) на оптовую куплю-продажу (сахар, хлеб, металлы, уголь и др.). Важно отметить, что ярмарки в период их действия становились не только торговыми, но и своеобразными культурно-просветительными и общественными центрами того или иного города или села. На территории ярмарок проводились народные гуляния. Существовало специальное ярмарочное законодательство, а также традиции и ритуал открытия и закрытия. Для руководства торговлей, установления правил и порядка на крупных ярмарках создавались ярмарочные комитеты. Для поддержания общественного порядка на ярмарки отправлялись большие наряды полиции и подразделения казачьих войск.
С началом широкого железнодорожного строительства во второй половине XIX в. значение ярмарок во внутренней торговле России начинает падать, хотя число продолжало расти.
Появляются новые формы торговли: кооперативная, по образцам, оптовая биржевая торговля, монополистические конторы по продаже, торговые музеи, народно-хозяйственные выставки, фабричные склады (или отделения), институт коммивояжёрства. Возникают акционерные торговые общества.
Товарищество московской ситценабивной мануфактуры А. Гюбнера с 1891 г. формирует сеть оптовых магазинов и складов, представительств и магазинов в Петербурге, Харькове, Варшаве, Коканде, Одессе, Риге, Самарканде, Ташкенте, Париже и китайских городах Тяньцзине и Харбине. Сложившаяся форма участия российских промышленников в торговой деятельности была вынужденной и в других странах не наблюдалась. Фирма Гюбнера, как и другие отечественные текстильные фирмы, в такой форме боролась с оптовиками, захватившими текстильный рынок. Фабрика, организуя массовый сбыт, ориентировалась в первую очередь на крестьян. Урожай анализировался директорами как основной фактор роста покупательной способности населения.
Ежегодные сезонные коллекции фабричных тканей для деревни насчитывали более 600 образцов. В зависимости от моды и местных традиций формировались национальные и региональные коллекции; тщательно анализировались по данным, сообщавшимся торговыми агентами с мест, резервы будущего рынка.
В создании стационарных форм торговли, строительстве пассажей (крупных универмагов) лидировала Москва — крупнейший центр оптовой и розничной торговли России. В 70—80-е гг. были построены пассажи на Тверской, Лубянке и Петровке, на Кузнецком Мосту. В 1886-1893 гг. на Красной площади были перестроены торговые ряды по проекту А. Н. Померанцева. Здание принадлежало акционерному обществу «Верхние торговые ряды» (ныне ГУМ).
И в провинции в 90-е гг. на смену лавкам (основному типу торговых заведений в 60—80-х гг.) приходят каменные магазины. А в начале XX в. начинают возводиться крупные универмаги, занимающие целые кварталы. Крупнейшие провинциальные торговые фирмы («А. Ф. Второв и сыновья») приобретают всероссийское значение и переносят своё правление в Москву.
Модернизацию торговли тормозили серьёзные организационно-технические причины. К ним следует отнести: слабость транспортной сети России (недостаточная пропускная способность железных дорог и почти полное отсутствие хороших шоссейных дорог), высокие тарифы, резкие колебания покупательного спроса на товары. Последние зависели от изменений урожайности главных зерновых культур. Отсутствие мощного потока частных сбережений являлось следствием общего низкого уровня благосостояния населения и недостаточно развитой кредитной системы. Всё это определяло малую ёмкость внутреннего рынка. В России, чтобы запустить в обращение определённую товарную массу, требовался гораздо больший капитал, чем в Западной Европе. Только в крупнооптовой торговле медленное обращение товаров компенсировалось ускоренным оборотом капитала.
В 1885 г. в стране насчитывалось более 700 тыс. торговых заведений, а в 1900 г. — около 1,5 млн. По переписи 1897 г. торговлей занимались 1,6 млн человек (75, т. 26, с. 97).
Внешняя торговля
Оборот внешней торговли России с 60-х до начала 90-х гг. XIX в. увеличился почти в 4 раза. В структуре русского экспорта преобладали сельскохозяйственные продукты (75—80% всей стоимости вывоза), из них более половины составляло зерно. Если за 25 лет (с 1861-1865 по 1886-1890 гг.) весь экспорт вырос в 2,8 раза, то экспорт зерновых — более чем в 5 раз (345а, с. 100). В 80—90-е гг. XIX в. около 90% товарооборота составляла торговля со странами Западной и Центральной Европы. Важно, что торговый баланс нашего государства был постоянно активным, т. е. вывоз товаров преобладал над их ввозом и в значительной мере стимулировался протекционистской политикой государства. Россия считалась крупнейшим в мире экспортёром зерновых культур, её доля в мировом экспорте 1884-1888 гг. составляла по вывозу пшеницы 25,3% (13% от внутреннего потребления), ржи — 68,7%, ячменя — 43,6%, овса — 66%, кукурузы — 15%.
Наиболее ценную часть отечественного экспорта представляло собой зерно твёрдых пшениц юга и юго-востока России: «гарновка», «кубанка», «белотурка», «арнаутка» и др. Неоднократные попытки выращивать в Западной Европе сорта русской пшеницы приводили к перерождению семян через 2—3 года. Русская пшеница прижилась в США и Канаде. Впервые её семена были завезёны на американский континент в 80-х гг. и уже в начале XX в. получили там широкое распространение.
Более 350 млн пудов пшеницы ежегодно вывозилось на европейские и восточные рынки. В то время как США вывозили 76% пшеницы в муке, Германия — 58%, пшеничная и ржаная мука составляли лишь мизерную часть российского хлебного экспорта, чуть больше 2%, тем самым лишаясь реальных прибылей и самой возможности оставить в стране отруби на корм скоту.
В конце XIX в. возраставшую конкуренцию России на европейских рынках стали составлять США, Аргентина, Австралия, Индия и Канада.
Быстрыми темпами возрастал экспорт яиц, который в начале XX в. составил 64% мирового экспорта. Аналогично возрастал экспорт спирта, регулярно поставляемого с 1866 г. В 1887 г. он составил 630 млн градусов, или 15,28 млн вёдер.
В конце XIX в. Россия ежегодно вывозила в европейские и восточные страны в среднем 10-11 млн пудов сахара. Если в России сахар стоил дорого, то в Англии он был дешевле индийского и поэтому пользовался спросом. 2-е место среди вывозимых товаров занимали сырьё и полуфабрикаты. Особенно много вывозилось леса. Среди лесоэкспортирующих стран Россия занимала первое место — 32% на мировом лесном рынке. Также на лидирующее место в мире наша страна вышла по продаже льна.
В большом количестве лён шёл во Францию и Германию. Большая часть пеньки (72%) и щетины (69%) направлялась в Германию. Табак вывозился в Финляндию (65%), Францию (15%) и Австрию (14%). Кроме того, Россия была основным поставщиком платины на мировом рынке.
В рассматриваемые годы в структуре российского экспорта промышленные товары составляли около 5%. С 90-х гг. наметился рост вывоза из России хлопчатобумажных изделий: 182,2 тыс. пудов (1894), 272 тыс. пудов (1899).
Главными потребителями российских хлопчатобумажных тканей стали азиатские страны: Персия, Афганистан, Китай, Монголия. На восточные рынки вывозились стеклянные и фарфоровофаянсовые изделия. В небольшом количестве вывозилось мыло в Западную Европу и Америку, в также Китай, Персию, Турцию, Японию, Афганистан.
С конца 60-х гг. начался вывоз отечественных резиновых изделий. Галоши шли в Европу и Америку, Персию, Турцию, Афганистан и Китай.
В 80—90-е гг. наряду с Соединёнными Штатами Америки Россия становится главным экспортёром нефти и нефтепродуктов. Россия вывозила нефть в Персию, Бельгию, Великобританию, Германию, Голландию, Египет, Италию, Турцию, Францию, Швецию, Японию. В числе экспортируемых продуктов добывающей промышленности находились также драгоценные и полудрагоценные камни.
Во второй половине XIX в. произошли серьёзные структурные изменения в импорте товаров. Если в первые пореформенные десятилетия импорт обеспечивал в основном развитие лёгкой промышленности, то в 90-е гг. — уже тяжёлой. В 1861 г. первое место среди импортных товаров занимал хлопок-сырец (12,8%), а в конце XIX в. — машины и аппараты (12,2%), затем хлопок (10,9%) и металлы (5,9%).
В пореформенные годы менялось соотношение грузопотоков между морской и сухопутной внешней торговлей. По мере строительства железных дорог постепенно возрастало значение сухого пути. За 70-е, 80-е и первую половину 90-х гг. грузооборот железных дорог возрос в 14 раз.
В середине XIX в. по сухому пути было отправлено 17%, а в 1898 г. — 27% грузов. В конце XIX в. по стоимости привоза балтийские порты (Петербург, Рига, Либава) сохранили своё значение, но по ценности уступили южным портам (Евпатории, Таганрогу, Одессе, Севастополю, Николаеву, Батуму, Новороссийску). Обороты внешней торговли по Каспийскому морю увеличились с 3 до 5%.
В районах, примыкающих к железным путям, создавались новые производства, ориентированные на экспорт, в частности районы промыслового птицеводства. При железных дорогах строились холодильные установки.
В организации внешней торговли большая роль принадлежала посредникам-иностранцам, как правило, немецким коммерсантам. Значение отечественных предпринимателей и банков возрастает уже в конце XIX — начале XX в. Тогда же на внешнем рынке начали самостоятельно действовать отечественные текстильные, табачные, хлеботорговые фирмы через сбытовую систему отделений за границей, а также банки. Так, Русско-Азиатский, Русский для внешней торговли, Петербургский международный банки сконцентрировали в своих руках 12,5% вывоза хлеба. Московский банк Рябушинских взял в свои руки экспорт леса и льна.
Для содействия торговле устраивались выставки, экспортные склады, торговые музеи. Создавались торговые палаты (торгово-промышленные палаты) — негосударственные некоммерческие организации, объединяющие российские предприятия и российских предпринимателей. 29 декабря 1910 г. высочайше было утверждено положение о Российской экспортной палате, которая состояла в ведении Министерства торговли и промышленности. Она являлась центральным органом для разработки научных вопросов и руководства экспортной деятельностью.
Значительную роль на внешнем рынке приобрела отечественная кооперация. Активно функционировал Московский союз потребительских обществ, ввозил в Россию какао, кофе, рис (из Германии и Нидерландов), сыр, шоколад, сгущённое молоко (из Швейцарии), пряности, сардины, прованское масло (из Франции). Ввозил также оборудование для кооперативных предприятий по переработке колониальных товаров (кофеобжигалки, машины для кондитерских фабрик). В 1912 г. «Союз» открыл свою контору в Одессе, наладил внешнюю торговлю со странами Ближнего Востока.
Многое сделал для экспорта сливочного масла Союз сибирских маслодельческих артелей. Во внешней торговле принимал участие и Московский народный банк, товарный отдел которого экспортировал яйца и лён (201б, т. 1, с. 415).
Участие России во всемирных выставках.
Популяризации отечественных товаров и повышению престижа государства в определённой мере способствовало участие нашей страны на всемирных выставках. Напомню, что Россия получила приглашение уже на первую Всемирную выставку в августе 1851 г. в Лондоне, которая проводилась Королевским обществом искусств, мануфактур и торговли под девизом «Пусть все народы работают совместно над великим делом — совершенствованием человека». Первоначально организация русских отделов на всемирных выставках финансировалась правительством, с 1889 г. — и российскими предпринимателями. Главное содействие в организации участия России во всемирных выставках оказывали Министерство иностранных дел, Министерство финансов и Министерство государственных имуществ (позднее Министерство земледелия и государственных имуществ). В выставке 1851 г. участвовали 363 российских экспонента.
В 1867 г. из России в Париж приехали 1414 участников (общее число экспонатов достигло 52 тыс.). Особым успехом пользовались изделия текстильных предприятий (товарищества «Циндель Эмиль», Гюбнера, товарищества Альберта, братьев Хлудовых, товарищества Прохоровской Трёхгорной мануфактуры, товарищества Коншина Н. Н., братьев Третьяковых и др.), парфюмерных и кондитерских фабрик, сахарных заводов, а также хрусталь Ю. С. Нечаева-Мальцева, фарфор и фаянс М. С. Кузнецова, ювелирные поделки И. П. Сазикова, П. С. Овчинникова.
На этой всемирной выставке российские экспонаты получили 443 награды, или 36% всех наград, в том числе 128 золотых, 184 серебряных, 201 бронзовую медаль.
Международное признание фирм, полученное в Париже, было закреплено на Венской выставке 1873 г. Российская промышленность была представлена казёнными горными заводами (Боткинским, Камским, Пермским, Нижнетуринским). Блистало сооружённое Н. И. Путиловым «рельсовое сияние».
Обуховский сталелитейный завод представил пушку — соперницу Круппа. Честь отечественной химической промышленности защищала продукция П. К. Ушкова. Признание сопутствовало этой фирме на выставке 1876 г. в Филадельфии, 1878 г. в Париже и др. Отечественные экспозиции на всемирных выставках демонстрировали рост российской промышленности. Постепенно Всемирные выставки стали утрачивать узковыставочный характер, всё больше приобретая черты громадной ярмарки.
Выставка в 1889 г. в Париже была приурочена к 100-летию Великой французской революции. Её посетили 25 млн человек. Русская частная промышленность демонстрировала свои достижения за собственный счёт. Русские экспонаты получили 662 награды.
Известные российские промышленники и торговцы удостоились высших государственных наград Франции. Орден офицера Почётного легиона был вручён А. Сапожникову (шёлк), А. Крестовникову (текстиль), А. Баранову (текстиль), А. Г. Елисееву (торговля), И. Г. Харитоненко (сахар). Международное признание получили ювелирные изделия товарищества «Хлебников И. П., сыновья и К°», печатная продукция И. Д. Сытина и А. С. Суворина, И. Н. Кушнерева, Р. Р. Голике, художественные и учебные пособия X. Д. Алчевской, достижения А. Н. Лодыгина в развитии электричества, гальванопластические снимки Б. С. Якоби, материалы по разделу «Гигиена и общественное призрение», подготовленные К. А. Лешевичем и В. В. Смирновым.
На Всемирной выставке 1893 г. в Чикаго в честь 400-летия открытия Америки среди представителей 50 государств и 37 колоний особым успехом пользовались хрусталь Ю. С. Нечаева-Мальцева, фарфор и фаянс М. С. Кузнецова. Спектр участия России был чрезвычайно широк: от отдела женского труда до машинного.
Во время выставки прошло 210 конгрессов по разным областям народного хозяйства, наук и искусств, и почти во всех из них приняли участие русские представители.
Итоги развития человечества в XIX в. подвела парижская выставка в апреле 1900 г. В составе её международного жюри были Д. И. Менделеев, П. П. Семёнов-Тян-Шанский, В. И. Ковалевский, В. М. Верховский, Л. Ф. Рагозин и др. Русские экспоненты участвовали в 15 отделах выставки. Россия продемонстрировала не только своё умение производить всё ей необходимое, но и заинтересовала зарубежных потребителей своей продукцией. Достойно были представлены ткани, кожи, резиновые изделия, химические товары. Эксперты отметили водолазные аппараты и телефоны для работы под водой Морского министерства, выставку по устройству российских тюрем Тюремного управления. Были отмечены также материалы по железнодорожному строительству в Сибири, Средней Азии и на Севере, паровозы Путиловского завода, удобства спальных вагонов русских вагоностроительных заводов, модели мостов инженера Н. А. Белелюбского. Особым вниманием пользовались образцы хлебных товаров, причём эксперты отметили преимущества русского зерна.
На всемирных выставках практиковался показ произведений искусства. Свои творения демонстрировали художники, скульпторы, архитекторы, мастера прикладного искусства. В числе российских участников были И. К. Айвазовский, Н. Л. Бенуа, Ф. А. Васильев, В. В. и В. П. Верещагины, И. И. Левитан, К. Е. и В. Е. Маковские, М. О. Микешин, В. Г. Перов, И. Е. Репин, А. К. Саврасов, И. И. Шишкин.
Участие России во всемирных выставках явилось убедительной демонстрацией её достижений в области материальной и духовной деятельности человека.
Глава четырнадцатая АРМИЯ И ФЛОТ ПРИ АЛЕКСАНДРЕ III
У России есть лишь два верных союзника — её армия и её флот.
Александр III
1. ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В АРМИИ Управление войсками
Новому властелину России нужны были и новые, как бы мы сказали сейчас, «силовые министры». 21 мая 1881 г. вместо просвещённого и либерально настроенного военного министра графа Д. А. Милютина был назначен генерал-адъютант Пётр Семёнович Ванновский (294, т. 1, с. 573) который стал бессменным сотрудником нового монарха во всё время царствования и пользовавшегося, по признанию самого Александра III, его «исключительным доверием и уважением». Ванновский происходил из дворян Минской губернии. Родился он в Киеве 24 ноября 1822 г. Был сыном преподавателя французского языка в 1-й Киевской гимназии. Образование получил в 1-м Московском кадетском корпусе, по окончании которого в 1840 г. произведён в прапорщики л.-гв. Финляндского полка. Участвовал в Венгерском походе 1849 г. и Крымской войне 1853-1856 гг. В марте 1855 г. произведён в полковники и назначен командиром 3-го, а затем 1-го батальонов л.-гв. Финляндского полка. С 1857 по 1861 г. начальник Стрелковой офицерской школы в Царском Селе. В 1861 г. произведён в генерал-майоры. В 1861-1863 гг. директор Павловского кадетского корпуса (с переименованием в 1863 г. — начальник Павловского военного училища до 1868 г.); одновременно с 1862 г. член Особого комитета по устройству военно-учебных заведений. В 1868 г. назначен для особых поручений в Главное управление военно-учебных заведений, произведён в генерал-лейтенанты. В 1868-1870 гг. начальник 12-й, а в 1870-1875 гг. — 33-й пехотной дивизии. С 1876 г. командир 12-го армейского корпуса. Участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Состоял начальником штаба Рущукского отряда (которым командовал цесаревич, будущий император Александр III), затем командовал Рущукским отрядом. За боевые отличия награждён орденом Св. Георгия 3 степени (декабрь 1877 г.), золотым оружием с надписью «За храбрость», в феврале 1878 г. — командующий войсками Восточного отряда, пожалован в генерал-адъютанты. В мае 1878 г. назначен с переименованием Восточного отряда в Северный, командующим войсками этого отряда. По возвращении из Болгарии в августе 1879 — мае 1881 г. командир 12-го армейского корпуса. Неоднократно заменял командующего войсками Киевского округа. 22 мая 1881 г., как указано выше, после вступления на престол Александра III, назначен управляющим Военным министерством, а с января 1882 по январь 1898 г. военный министр и член Государственного совета по должности. 15 мая 1883 г. произведён в генералы от инфантерии. Являясь министром, входил в состав комитетов и особых совещаний в области обороны (Временный комитет по оборонительным сооружениям (1882); Особый комитет для пересмотра положения о полевом управлении войск (1888); Главный распорядительный комитет по перевооружению (1890); Комитет Сибирской железной дороги (1893) и др.). Неоднократно сопровождал Александра III в поездках по стране, осмотре оборонительных сооружений и крепостей и участии в манёврах.
По оценке современников, весьма единодушной, Ванновский был человеком ограниченного ума и небольшого образования (окончил лишь дореформенный кадетский корпус), однако натурой достаточно сложной. Генерал А. А. Киреев писал: «Военный министр Ванновский не мудрствует лукаво, да и вообще не мудрствует. Он немного солдафон» (326, т. 1, с. 185). Те же черты отмечал в нём и гр. С. Ю. Витте: «Ванновский представлял собою личность. Он был человеком небольшого образования, небольшой культуры, но он был человек определительный, твёрдо преданный государю, человек порядка, несколько желчный» (84, т. 1, с. 300). Человек в высшей степени грубый и придирчивый, он деспотически обращался с подчинёнными. Служить с ним было очень тяжело, и редко кто выносил это сколько-нибудь продолжительное время.
«Ведь я — собака, — любил говорить он своим подчинённым, — я всех кусаю, никому дремать не даю, а потому и порядок такой, какого, может быть, ни у кого нет; когда вы будете начальниками, советую вам тоже быть собаками». Как писал генерал-адъютант В. А. Сухомлинов, «Ванновский был тип так называемого тяжёлого начальника… Начав свою службу в армейских частях, он старался пополнить пробелы своего образования чрезвычайной педантичностью и добросовестностью. Насколько в нём преобладала эта последняя черта характера, показывает его отношение к своему назначению: из-за границы он выписал себе гору учебников, дабы пополнить свой познания» (326, т. 1, с. 185). Профессор военной администрации А. Ф. Редигер, бывший в конце 90-х гг. начальником Канцелярии Военного министерства, а впоследствии военным министром, характеризуя положение в военном ведомстве, отмечал в своих воспоминаниях: «Во всё царствование императора Александра III военным министром был Ванновский, и во всё это время в военном ведомстве царил страшный застой. Что это была вина самого государя или Ванновского, я не знаю, но последствия этого застоя были ужасны. Людей неспособных и дряхлых не увольняли, назначения шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а двигаясь по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей. Этой нелепой системой объясняется и ужасный состав начальстующих лиц, как к концу царствования Александра III, так и впоследствии, во время Японской войны» (235, т. 1, с. 157-158).
Непременным условием своего вступления на ответственный министерский пост Ванновский поставил самостоятельный выбор своих ближайших сотрудников и не без борьбы с самим государем добился согласия на это. Таковыми явились: на посту начальника Главного штаба и председателя Военно-учёного комитета — генерал Н. Н. Обручев, а на посту начальника Канцелярии Военного министерства — генерал П. Л. Лобко, которые и оставались ближайшими сотрудниками в течение всех 17 лет управления Ванновским Военным министерством. По признанию Витте, «ум военного министерства, конечно, составлял Обручев, и Ванновский представлял собою собственно характер Военного министерства, они, так сказать, друг друга восполняли… конечно, никто не мог ожидать, что по вступлении на престол императора Александра III Обручев будет назначен начальником Главного штаба, но тем не менее он получил это место, потому что Ванновский откровенно сказал государю, что он либеральных воззрений Обручева не боится, что с этой точки зрения Обручев его не проведёт, что он сам, будучи всю жизнь в строю, хорошо знает строевую часть, и в этом смысле ему не нужно никакой помощи со стороны его сотрудников. Но с точки зрения теоретических военных соображений и с точки зрения собственно военной науки он считает, что единственный человек, на которого он мог бы опереться и который мог восполнить его недостатки, — это Обручев… как Ванновский, так и Обручев в течение всего царствования Александра III, т. е. в течение 13 лет, пользовались доверием государя…» (84, т. 1, с. 300—301).
В 1898 г., после отставки с поста министра, Ванновский был назначен членом Государственного совета. С 1898 г. шеф 131 Тираспольского пехотного полка. Состоял почётным президентом Военно-медицинской академии (с 1890 г.), почётным членом Петербургской АН (с 1888 г.), Императорского Русского географического общества (с 1891 г.) и академий: Николаевской Генерального штаба, Михайловской артиллерийской и Николаевской инженерной. За государственную деятельность удостоен всех высших российских орденов, до ордена Св. апостола Андрея Первозванного включительно (1896). В феврале 1899 г., по распоряжению императора Николая II возглавил комиссию, расследовавшую причины студенческих беспорядков в Петербургском университете и выявившую роль полиции, спровоцировавшей волнения среди молодёжи. После убийства Н. П. Боголепова с 24 марта 1901 г. Ванновский почти в 80-летнем возрасте назначен министром народного просвещения. Подготовка реформы системы среднего образования в духе реформ 1860-х гг. и попытка осуществить изменения в порядках высших учебных заведений вызвала резкое неприятие Николая II. С 11 апреля 1902 г. Пётр Семёнович был уволен со всех должностей. Скончался в С. — Петербурге внезапно, в ночь на 17 февраля 1904 г. на 82-м году жизни, до последнего дня страстно волнуясь текущими событиями и неутешительными известиями с театра Русско-японской войны. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Ненамного пережил его и Н. Н. Обручев. Также под влиянием несчастных для России событий он скончался 25 июня 1904 г. на 74 году жизни во Франции, в замке Жор, имении своей жены-француженки. Следует добавить к вышесказанному, что в годы правления Александра III Обручев, занимая высокий пост, показал себя неутомимым тружеником, работая по 10-12 часов ежедневно, как говорится, в поте лица. Он принимал самое непосредственное участие в разработке всех вопросов первостепенной важности по совершенствованию отечественных вооружённых сил. Осуществлял руководство работой различных комиссий военного ведомства: по созданию нового положения о полевом управлении войск в военное время, по переустройству кавалерии и сапёрных войск, по вопросам минной и береговой обороны, по отработке планов войны с Германией и Австро-Венгрией. По инициативе Обручева или при его участии в России были сформированы 3 армейских корпуса, сведены в корпуса Кавказские и Туркестанские войска, введена систем резервных войск; в полевой артиллерии развёрнуты стрелковые артиллерийские дивизионы и мортирные полки; в инженерных войсках введён железнодорожный телеграф, образованы воздухоплавательные батальоны и роты и созданы крепостные инженерные части. По предложению Обручева учреждены были казарменные комиссии, соорудившие казармы с офицерскими флигелями для 170 войсковых частей, проложены стратегические шоссе на 1650 вёрст, усилены укрепления и вооружения Кронштадта, Киева, Варшавы, Новогеоргиевска, Бреста, Зегрежа, Осовца и Владивостока (86а, т. 17, с. 82). По словам генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина (военного министра в 1898-1904 гг.), «талантливым и энергичным руководством генерала Обручева наша боевая готовность была очень приподнята сравнительно с ещё недавним временем» (326, т. 2, с. 152). В 1887 г. Обручев был произведён в генералы от инфантерии, 30 августа 1893 г. назначен членом Государственного совета, с оставлением в занимаемых должностях и званиях. Был автором ряда военно-теоретических и литературных работ.
Во внимание к его заслугам 13 июня 1898 г. последовал приказ о переименовании форта «В» Кронштадтской крепости в форт Генерал-адъютант Обручев. Кроме того, его имя было присвоено одной из станций Закавказской железной дороги.
Есть основание полагать, что в правление Александра III не было недостатка в крупных военных деятелях. Кроме вышеназванных лиц влиятельными соратниками царя в военном управлении являлись генералы М. И. Драгомиров, «суровый победитель Балкан» И. В. Гурко, прославившийся в Севастополе Э. И. Тотлебен, «белый генерал» М. Д. Скобелев, главный военный прокурор св. князь А. К. Имеретинский, главный начальник военно-учебных заведений Н. А. Махотин. Каждый из них внёс свой весомый вклад в развитие вооружённых сил России.
Слава Драгомирова как учёного, писателя, педагога и начальника достигла высшего предела во время его командования Киевским военным округом в период 1889-1903 гг. (см. о нём § 3, гл. 2). С 1897 г. Драгомиров занимал пост киевского, подольского и волынского генерал-губернатора. За 2 года до смерти в 1903 г. он был введён в состав Государственного совета. Образ Драгомирова запечатлён И. Е. Репиным в картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» (1878-1891, Русский музей). Он изображён в правой части полотна над писарем. В зубах его трубка, а на лице застыла ироническая усмешка.
О многих трудах Драгомирова, переведённых на иностранные языки, лестно отзывалась западно-европейская печать. Практически разные вопросы жизни, службы, быта, обучения и подготовки армии решались при его участии. Издававшиеся уставы и наставления для войск, также несли на себе признаки его причастности. Система обучения и воспитания войск Драгомирова, его взгляды на военное дело имели как горячих поклонников, так и ярых противников. Михаил Иванович придавал большое значение нравственно-психологическому фактору, т. е. человеку, верил в «чудо-богатырей», воскресить которых он хотел осуществлением поучений А. В. Суворова. «Человек больших достоинств, — справедливо писал Керсновский, — он имел и большие недостатки, сделавшие его влияние на армию в конечном счёте отрицательным. Взяв в основание вечную и непреложную истину о первенстве морального, духовного элемента, он свёл её к отрицанию военной науки вообще, и стратегии в частности, своего рода военному нигилизму. Всё военное дело низводилось им к тактике, а тактика — к тому, чтобы «брать нутром». Драгомиров противопоставлял дух технике, не сознавая, что техника отнюдь не враг духа, а его ценный союзник и помощник, позволяющий сберечь силы и кровь бойца. Все свои тактические расчёты драгомировская школа строила на грудах человеческого мяса, потоках человеческой крови — и эти взгляды, преподанные с кафедры заслуженным профессором, а затем и начальником академии, имели самое пагубное влияние на формацию целого поколения офицеров Генерального штаба — будущих «минотавров» Мировой войны. Считая, что всякого рода техника ведёт непременно к угашению духа, Драгомиров всей силой своего авторитета противился введению магазинного ружья и скорострельной пушки, которыми уже были перевооружены армии наших вероятных противников. Когда же, несмотря на всё его противодействие, скорострельные орудия были введены, Драгомиров всё-таки добился, чтобы они были без щитов, «способствующих робости». Результат — растерзанные трупы тюренченских и ляоянских артиллеристов, зря пролитая драгоценная русская кровь» (152а, с. 23).
Драгомиров ошибочно принимал чувство самосохранения вредным для военного человека, выступал решительным противником приспособления к местности и самоокапыванию. Неслучайно он был противником залегания цепи во время наступления.
«Принятую Драгомировым систему воспитания войск, — подчёркивает Керсновский, — нельзя считать удачной. В бытность его начальником дивизии он развил инициативу частных начальников — батальонных и ротных командиров — до высокой степени совершенства. Став же командующим войсками, всячески подавлял инициативу подчинённых ему корпусных командиров и начальников дивизий. Обратив всё своё внимание на индивидуальное воспитание солдата («святой серой скотинки»), Драгомиров совершенно проглядел офицера, более того, сознательно игнорировал офицера (его всегдашнее иронически-презрительное «Гас-па-дин офицер!»). Нарочитым умалением, унижением офицерского авторитета Драгомиров думал создать себе популярность как в солдатской среде, так и в обществе. Памятным остался его пресловутый приказ: «В войсках дерутся!» — незаслуженное оскорбление строевого офицерства… Впоследствии, болезненно переживая первую русскую смуту, он рекомендовал офицерам «корректность, выдержку и остро отточенную шашку». Заботься Драгомиров в своё время о поднятии офицерского авторитета, ему, пожалуй, не пришлось бы на склоне своих лет давать подобные советы…
Служба в штабе Киевского округа послужила трамплином для карьеры многих деятелей, из коих далеко не всё принесли счастье русской армии. Отсюда вышли Сухомлинов, Рузский, Юрий Данилов, Бонч-Бруевич» (там же, с. 23—24).
Другим представителем суворовской школы был командующий войсками Одесского (1882-1883) и Варшавского (1883-1894) военных округов И. В. Гурко. В отличие от Драгомирова Гурко не был теоретиком, не имел даже высшего образования. Слава его как боевого генерала была неразрывно связана с Русско-турецкой войной 1877-1878 гг. Человек сильного характера и большой воли, Гурко подчинил всю свою деятельность командующего войсками округа делу обучения войск тому, что необходимо на войне. Проявлял большую заботу о солдатах, был инициатором проведения зимних манёвров, наряду с которыми в Варшавском военном округе практиковал и ночные манёвры, чего не наблюдалось в других округах (за исключением Киевского). Сочетал высокую требовательность и сухость в обращении с вниманием, участием и привязанностью к своим сослуживцам. Решения его отличались всегда здравым смыслом, прямотой и справедливостью. В Варшавском округе Гурко многое сделал по созданию укреплённых пунктов и сети стратегических дорог.
С мая 1880 г. войсками Виленского военного округа командовал инженер-генерал Э. И. Тотлебен. По свидетельству современников, подчинённые его скорее боялись, чем любили. Сказывалось его резкое обращение с окружающими, безграничная самоуверенность, убеждённость в своём превосходстве. В то же время они «ценили его неподкупную честность и постоянную заботливость о солдате». Вокруг имени Тотлебена был ореол, «которого не могут затмить никакие ошибки: этот ореол — Севастополь» (249, т. 27, с. 192). Эдуард Иванович известен и как военный историк. Он был почётным членом ряда академий и Петербургского университета. Под его руководством издано «Описание обороны г. Севастополя» (т. 1—2, 1863-1872), написан ряд специальных записок и инструкций. Скончался Тотлебен 19 июня 1884 г. во время лечения в Зодене, близ Франкфурта-на-Майне. Прах его был доставлен в Севастополь и опущен в могилу 5 октября 1884 г. на Братском кладбище, о котором он так заботился при жизни. В 1909 г. в этом городе русской славы поставлен памятник работы А. А. Бильдерлинга (восстановлен после Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. по проекту Л. М. Писаревского).
Яркий след в военной истории отечества оставил М. Д. Скобелев, который показал свои блестящие дарования полководца в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. и в завершении присоединения Средней Азии к России (см. о нём в 5 и 15 главах). Прожив всего 38 лет, он участвовал в 70 сражениях, не проиграв ни одного из них. Яков Полонский писал о нём:
Казалось, русская природа
Его из меди отлила
И в руки меч ему дала
Во славу русского народа.
Скобелев отличался редкостной храбростью. За приверженность в бою к белому мундиру и белой лошади его называли «белым генералом». Он поистине стал любимым героем России и Национальным героем Болгарии. Историограф его В. И. Немирович-Данченко писал: «Меня лично Скобелев поражал изумительным избытком жизненности… Скобелев был инициатор по преимуществу. С быстротой и силой паровика он создавал идеи и проекты в то время, когда не дрался. Собственно говоря, я решительно не могу понять, когда он отдыхал. Отмахав вёрст полтораста в седле карьером, сменив и загнав при этом несколько лошадей, он тотчас же принимал донесения, делал массу распоряжений, требовавших не утомлённого ума, а быстроты и свежести соображений, уходил в лагеря узнать, что варится в котлах у солдат, мимоходом проверял аванпосты и наконец закончив всё это, садился за книги, которые он ухитрялся добывать при самых невозможных условиях, и всегда серьёзные, требовавшие напряжения мысли…» (190б, с. 262).
В мирное время, командуя 4-м армейским корпусом с 1878 г. в Виленском военном округе (штаб его размещался в Минске), был награждён орденом Св. Анны I степени. Это был единственный орден среди его многочисленных наград, полученный им не за боевые заслуги. В череде поручений, выполненных Скобелевым в качестве корпусного командира, заслуживают интерес его зарубежные командировки на манёвры, о которых он представлял весьма содержательные отчёты. Наиболее сильным и опасным противником России он считал Германию, которая не сегодня, так завтра объявит нам войну. Глубоко изучив славянский вопрос, он пришёл к убеждению о солидарности агрессивного Берлина с Веной, стремящейся нейтрализовать влияние Российской империи на балканских славян. Неслучайно Скобелев усиленно настаивал на сближении с Францией. 12 января 1882 г. в Петербурге в годовщину празднования падения Геок-Тепе Скобелев произнёс на банкете перед офицерами речь об угнетении славян в Австро-Венгрии, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы в немецкой прессе. Вскоре 5 февраля, когда группа студентов Балканских стран в Париже поднесла ему приветственный адрес, Скобелев высказал им свои идеи, указав на враждебное отношение немцев к славянам. Речь, эта, гипертрофированная германской прессой, приобрела тревожный смысл и вызвала дипломатическую переписку. По высочайшему повелению Скобелев экстренно был вызван в Петербург. Известно, что приём боевого генерала у императора 7 марта прошёл весьма благополучно. В ночь на 26 июня 1882 г. Михаил Дмитриевич Скобелев скоропостижно скончался в Москве от паралича сердца и лёгких. Смерть легендарного героя и талантливого полководца потрясла Россию, в Болгарии был объявлен национальный траур. Александр III направил сестре Скобелева Надежде Дмитриевне письмо: «Страшно поражён и огорчён внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей» (249, т. 24, с. 583).
Вся Москва провожала тело боевого генерала. Похоронен Михаил Дмитриевич в своём родовом имении, с. Спасском-Заборовском Раненбургского уезда Рязанской губернии в левом приделе местной церкви Св. Михаила рядом с родителями.
Память народного героя была увековечена в многочисленных произведениях искусства как в России, так и в Болгарии. О подвигах, заветах и деятельности Скобелева написаны сотни книг и статей. Образ полководца отражён в галерее картин известных художников Верещагина, Рубо, Дмитриева-Оренбургского, Сверчкова, Кившенко, Лагорио, Брауна и др. В Москве на пожертвования граждан 24 июня 1912 г. был сооружён грандиозный памятник-ансамбль Скобелеву и русским солдатам-освободителям. Автором его стал никому не известный скульптор подполковник А. П. Самонов, выигравший конкурс. Прилегающую площадь назвали Скобелевской. Однако в соответствии с декретом от 12 апреля 1918 г. «О снятии памятников царей и их слуг и выработке проектов памятников Российской социалистической революции» вышеназванный памятник 1 мая того же года был снесён, переименовывались улицы, парки, библиотеки и другие объекты, названные в честь Скобелева. Несомненно, возвращение народу памяти о М. Д. Скобелеве должно стать неотложной задачей каждого из нас, любящего свою Родину.
Император Александр III, желая, чтобы военные доблести связывали армию и флот общими традициями, повелел крепость Витязь впредь именовать Скобелев.
Некоторые современники считали, что Александр III отошёл от армии. Его родитель часто бывал на разводах, смотрах, полковых праздниках, в лагерях и собраниях, беседовал с офицерами, интересовался всеми их новостями, близко принимал к сердцу события в полковой семье. Александр III на первых порах несколько ограничил своё общение с армией строго необходимым и, казалось, замкнулся в тесном семейном кругу в своём уютном Гатчинском дворце. Главной причиной, конечно, была перегруженность его работой, оставлявшая мало свободного времени. Известную роль играла здесь и природная застенчивость царя, не любившего многочисленное общество, и, наконец, тот горький осадок, что оставило на его душе 1 марта 1881 г. «Образ покойного государя, склонившегося над телом раненого казака и не думавшего о возможности вторичного покушения, не покидал нас, — вспоминает о тех днях великий князь Александр Михайлович. — Мы понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем наш любимый дядя и мужественный монарх, ушло вместе с ним невозвратно в прошлое. Идиллическая Россия с царём-батюшкой и его верным народом перестала существовать 1 марта 1881 года. Мы понимали, что никогда более русский царь не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием» (50, с. 62—63). Царские смотры стали устраиваться реже, разводы были вовсе отменены, флигель-адъютантские и свитские вензеля, щедро раздававшиеся Александром II в армейские полки, стали теперь редкими и в гвардии, сделавшись привилегией очень небольшого круга лиц.
Хотя молодой государь не питал страсти к военному делу, как его отец, но он прекрасно понимал, что судьбы вверенного ему отечества во многом зависят от состояния его вооружённых сил, и, сознавая это, настойчиво добивался развития русской военной мощи. В то же время Александр III указывал на безотлагательную необходимость уменьшения военных расходов, чтобы беречь государственные средства и податные силы народа. Не случайно, принимая управление Военным министерством, Ванновский поставил задачу перед руководством армии принять меры к неуклонному сокращению военных расходов. Чтобы понять озабоченность императора в 1881 г., восстановим в памяти некоторые факты прошлого. 20 лет назад Россия содержала в мирное время армию, имевшую свыше миллиона солдат и с военным бюджетом, составлявшим в 1858 г. 89’154’000 руб., в 1859 г. — 96’655’000 руб., в 1860 г. 106’653’000 руб. Двадцать лет спустя страна содержала армию намного меньшую, с военным бюджетом, фактически доходящим до 200’000’000 руб., не считая, конечно, расходов экстраординарных, которые накапливались ещё до 50 млн.
Из «Обзора деятельности Военного министерства в царствование императора Александра III. 1881-1894» видны ассигнования и расходы по годам (см. табл. 1).
Таблица 1
Ассигнования и расходы Военного министерства в 1881-1894 гг.
Годы | Ассигновано, млн руб. | Фактически израсходовано, млн руб. | по росписи | сверх росписи | всего |
1881 | 210,0 | 46,4 | 256,4 | 253,6 | |
1882 | 186,9 | 22,3 | 209,4 | 204,9 | |
1883 | 196,1 | 11,2 | 207,3 | 201,8 | |
1884 | 199,4 | 4,6 | 204,0 | 200,1 | |
1885 | 204,3 | 17,8 | 221,1 | 216,3 | |
1886 | 211,4 | 12,8 | 224,2 | 221,1 | |
1887 | 214,2 | 1,1 | 215,3 | 214,6 | |
1888 | 211,6 | 2,0 | 213,6 | 213,4 | |
1889 | 219,7 | 10,2 | 229,9 | 227,7 | |
1890 | 241,2 | 3,5 | 244,7 | 243,0 | |
1891 | 253,5 | 1,4 | 254,9 | 254,7 | |
1892 | 261,0 | 1,9 | 262,9 | 262,7 | |
1893 | 270,5 | 5,0 | 275,5 | 275,1 | |
1894 | 280,3 | 4,4 | 284,7 | 284,4 |
Как видно из таблицы, первые три года, с 1882 по 1884-й, наблюдается непрерывное уменьшение военных расходов примерно на 25%. С 1885 г. начинается некоторый рост военного бюджета, причём только в 1891 г. сумма расходов достигает уровня 1881 г. (197а, с. 321). В течение всего изучаемого периода Военное министерство испытывало серьёзные финансовые затруднения, не случайно в это время обороноспособность страны отнюдь не находилась на том уровне, который соответствовал бы необходимым требованиям времени.
Общее направление деятельности Военного министерства в первые же месяцы руководства Ванновского претерпевает серьёзные изменения. Начинают проводиться меры, «противоположные тем, которые осуществлялись ранее. Так, обучение солдат грамоте прекращается, и этот вид деятельности объявляется необязательным и даже вредным».
В октябре 1881 г. под председательством генерала П. Е. Коцебу была сформирована Особая комиссия в составе 31 человека для пересмотра системы военного управления, введённого Д. А. Милютиным. Причём программа работы этой комиссии была составлена по личному указанию Александра III, она предусматривала изменение системы центрального, местного и полевого управления (197а, с. 60—61). При этом особое внимание обращалось на выделение из состава Военного министерства Генерального штаба и на повышение главенствующей роли министерства. Однако подготовленная комиссией контрреформа не была доведена до конца из-за последовавших частичных преобразований, изменения мобилизационного плана, а также вследствие жизнеспособности и правильности, оправдавшей себя милютинской системы военного управления. Военно-окружная система сохранялась с некоторыми изменениями. В 1881 г. упразднили Оренбургский военный округ, присоединив его к Казанскому. В 1882 г. из Западно-Сибирского округа и Семиреченской области был образован Омский военный округ, чем было достигнуто объединение командования по всей границе с Западным Китаем. В 1884 г. обширный Восточно-Сибирский военный округ разделили на два — Иркутский и Приамурский, что поднимало значение Приамурья как возможного театра военных действий.
Затем было образовано особое управление Закаспийской областью, которая до 1890 г. находилась в подчинении Кавказского окружного начальства. В 1889 г. Харьковский военный округ был упразднён, часть его присоединили к Киевскому, часть — к Московскому. В самой организации военно-окружных управлений были сделаны некоторые изменения, приблизившие их к той форме, которая должна была обеспечить быструю и удобную мобилизацию: в Виленском, Киевском и Приамурском округах были учреждены должности помощников командующих войсками, предназначаемых при мобилизации занять места командующих войсками; в Варшавском округе назначены были два помощника для заведования крепостями плацдарма и кавалерией округа. Три западных пограничных округа — Виленский, Варшавский и Киевский — получили в 1886 г. систему управления, аналогичную с таковой же армией военного времени. Войска этих округов на случай войны должны были составить главные силы трёх армий. В 1890 г. утверждено выработанное комиссией генерала Лобко Положение о полевом управлении войск. В сравнении с предыдущим оно значительно увеличивало права главнокомандующего и освобождало его от опеки Военного министерства. Положение это в первый раз определяло правила формирования при мобилизации армейских управлений из военно-окружных.
Ряд нововведений последовал в центральном аппарате Военного министерства. В связи с быстрым развитием железнодорожного дела в России, строительством стратегических дорог, имевших большое значение для мобилизации войск, в Главном штабе в 1885 г. был создан отдел для заведования перевозкой войск и военных грузов. Из-за частичного изменения дислокации войск, вызванного расширением наших границ в Средней Азии, также в Главном штабе образовали новый азиатский отдел вместо бывшей азиатской части.
В 1891 г. были упразднены должности генерального инспектора кавалерии и по инженерной части с передачей соответствующих делопроизводств в Главный штаб и в главное инженерное управление. В 1890 г. сформировали исполнительную комиссию по перевооружению войск и временную распорядительную по оборонительным сооружениям. В 1894 г. Обручев подготовил проект преобразования Главного штаба в орган, способный «выполнять работу и высшего стратегического порядка, относительно распределения войск по театрам войны, образования армий, составления планов их сосредоточения и первоначальных действий, подготовки полевого управления в пограничных округах, организации сбора сведений о неприятеле и проч.» (38в, ф. 831, оп. 1, д. 896, л. 481—482). К сожалению, этот проект был рассмотрен только в 1900 г. при новом военном министре А. Н. Куропаткине. 24 февраля того же года проект был принят, а в марте утверждено «Положение о Главном штабе», введённое в жизнь в 1903 г.
Состав и комплектование войск
Комплектование армии производилось на основании положений устава о воинской повинности 1874 г. По окончании Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. к началу царствования Александра III армия была доведена до состава мирного времени и до 1891 г. штат её мало изменился. По всеподданнейшим отчётам Военного министерства в 1881 г. армия насчитывала 845’534 человека, в 1891 г. — 886’393 человека. Небольшое увеличение численности войск до 871’764 чел. произошло в 1886 г. в связи с англо-русским конфликтом, вызванным афганским кризисом 1885 г. Конфликт был разрешён дипломатическим путём и закреплён Лондонским протоколом 29 августа (10 сентября) 1885 г. Некоторое ухудшение отношений с Германией из-за её стремления вновь развязать войну против Франции, вынудило Петербург увеличить численность армии в 1885-1887 гг. и держать её на этом уровне до конца 1891 г. Стремление России установить дружественные отношения с Германией не нашли должного отклика. «Договор перестраховки», заключённый с ней в 1887 г., сумел продержаться всего лишь три года. Тройственный союз Германии, Австрии и Италии, подписанный в Берлине в 1891 г., создал угрозу нападения на наше государство. В ответ на это Россия заключила секретное соглашение с Францией 15 (27) августа 1891 г., затем 5 (17) августа 1892 г. военную конвенцию, которая была ратифицирована в декабре 1893 г. Русско-французский союз потребовал дальнейшего увеличения численности армии, возросшей в 1894 г. до 975’913 человек, из которых 35’500 были генералами и офицерами. Была проведена работа по увеличению боевой части наших вооружённых сил за счёт сокращения небоевых элементов и без увеличения общей численности армии. Особое внимание обращалось на увеличение числа офицеров. Усилена была регулярная кавалерия переформированием полков из 4-эскадронного состава в 6-эскадронный. Увеличено число действующих казачьих полков. Усилена и частью преобразована полевая и крепостная артиллерия. Усилены инженерные войска образованием 5-й сапёрной бригады, железнодорожной бригады, учебного воздухоплавательного парка, крепостных воздухоплавательных отделений и военно-голубиных почтовых станций.
Одной из важных забот военного ведомства в царствование Александра III стало увеличение обученного запаса армии путём пропуска большого количества людей через её ряды. Ежегодный контингент новобранцев составлял при Александре II 150’000 человек, в 1881 же году было уже призвано 235’000 человек.
Срок службы сперва оставлен тот же: 6 лет в строю, 9 — в запасе. Одним из последних распоряжений Милютина весною 1881 г. было сокращение срока службы до 4 лет в пехоте и пешей артиллерии и 5 лет в прочих родах войск.
Ванновский немедленно отменил это распоряжение, опасаясь за качество и прочность обучения. Действительно, во всей миллионной армии имелось всего 5500 сверхсрочнослужащих унтер-офицеров из намеченного в 1874 г. при введении всеобщей воинской повинности числа 32’000 (то есть 17%). В 1886 г. срок службы вольноопределяющихся по I разряду увеличен до одного года — шестимесячные вольноопределяющиеся давали слишком несведущих офицеров запаса. В 1888 г. количество сверхсрочных удвоилось (всё ещё составляя около трети намеченного числа), и в этом году было произведено сокращение сроков службы до 4 в пеших и до 5 лет в конных и инженерных войсках. Одновременно была удвоена продолжительность пребывания в запасе — с 9 лет до 18, и запасные стали считаться военнообязанными до 43-летнего возраста включительно. Были учреждены ежегодные учебные сборы запасных и ополченцев. Напомню, что в государственное ополчение входили все военнообязанные в возрасте 21—43 лет, которые в мирное время были освобождены от призыва на военную службу, но являлись годными к ней в военное время, а также лица, ранее состоявшие на действительной военной службе и числившиеся в запасе (от 36 до 40 лет, с 1891 г. — с 39 до 43 лет). Государственное ополчение делилось на ратников двух разрядов. К первому разряду относились ратники младших четырёх возрастов, годные к строевой службе и предназначавшиеся для пополнения действующей армии. Ко второму — годные к нестроевой (тыловой) службе.
В 1891 г. контингент обученного запаса нижних чинов был определён следующим образом: в запасе считалось 2,5 млн обученных людей и в мобилизованной армии (с казачьими войсками) должно было считаться до 4 млн бойцов. К отбыванию воинской повинности привлекалось всё население империи, за исключением населения Закавказского и Туркестанского краёв, Приморской и Амурской областей и других отдалённых частей Сибири, Астраханской и Архангельской губерний, Тургайской и Уральской областей. Население казачьих войск и Финляндии отбывало повинность на основании особых положений (179а, с. 1). В 1887 г. всеобщая воинская повинность была распространена и на туземное население Кавказа (за исключением горцев) и Семиреченскую область. Как во время очередных призывов, так и при мобилизации комплектование проводилось таким образом, чтобы в каждой отдельной войсковой части 75% солдат были русскими (в дореволюционном понимании этого слова, включая украинцев и белорусов), а остальные 25% комплектовались из представителей национальных меньшинств (130, с. 119). В конце царствования ежегодно призывалось по 270’000 человек — примерно вдвое больше, чем при Александре II. Ежегодно записывалось 6’000-7’000 вольноопределяющихся.
В 1883 г. был упразднён чин майора (окончательно) и прапорщика (оставленный лишь в военное время для офицеров запаса из вольноопределяющихся). Преимущество старой гвардии над армейцами стало лишь одним чином, а не двумя, как прежде. Молодая гвардия была упразднена, её полки (Кирасирский Её Величества, стрелковые 3-й Финский и 4-й Императорской фамилии) были переведены в старую. Фактически же армейские полки стали с этого времени пользоваться преимуществами молодой гвардии.
Генерал Ванновский стремился к повышению строевого состава войск, и за период 1881-1894 гг. количество строевых было доведено по его докладам с 84 до 95%. Увеличено содержание младших строевых офицеров, особенно ротных командиров. Для пополнения состава офицеров в военное время изданы положения об офицерах и прапорщиках запаса и установлены их учебные сборы. Одно из первых нововведений было связано с изменением внешнего вида войск. В 1881-1882 гг. была введена новая форма. Она значительно упростилась и потеряла в красоте. Канули в Лету гвардейские каски с плюмажем, кепи и шако с султанами, эффектные мундиры с цветными лацканами, уланки и ментики, сабли и палаши. Для всей армии были введены тёмно-зелёные, почти чёрные мундиры в виде куртки с запашным бортом на 5 крючков (вместо пуговиц) без цветных лацканов, такого же цвета шаровары (в кавалерии серо-синие) с красной выпушкой, заправленные в высокие сапоги, а в качестве головного убора — круглая чёрная мерлушковая шапка с плоским суконным верхом (высотой 10 см). На воротнике и обшлагах у офицеров имелись шитые золотые (серебряные) петлицы. Кроме мундиров офицерам был оставлен и сюртук, покрой которого с 1809 г. почти не изменился. «Офицеры, — как писал Керсновский, — стали походить на обер-кондукторов, гвардейские стрелки — на околоточных надзирателей, фельдфебели — на сельских старост в кафтанах с бляхой. Солдаты в своём сермяжном обличии стали похожи на паломников, особенно в армейской пехоте, где были упразднены ранцы и вместо них введены «вещевые мешки» — точная копия нищенской котомки — носившиеся через плечо. Кавалерия уныло донашивала уланки, кивера и ментики со снятыми шнурами и с поротым шитьём, раньше чем по примеру пехоты облачиться в зипуны. Офицеры стремились смягчить уродство новой формы, каждый на свой вкус. Одни укорачивали мундир на прежний образец, другие, наоборот, удлиняли, приближая его к сюртуку, третьи по примеру стрелков утрировали напуск шаровар, доводя их до носков сапог» (152а, с. 12). С этого времени существовало три вида формы: парадная, обыкновенная и сюртук. Парадная включала мерлушковую шапку (в южных округах — Одесском, Кавказском и Туркестанском — фуражку), мундир с орденами и эполетами, шарф и шаровары, заправленные в сапоги. Обыкновенная представляла собой тот же самый мундир, но с погонами или эполетами и фуражкой, в городском расположении — всегда с холодным оружием; вне строя и службы при сюртуке разрешалось надевать серые перчатки, шаровары носить поверх сапог. Аксельбанты (кому они положены) с сюртуком можно было не надевать. В парадной форме следовало быть в дни восшествия на престол, коронования, рождения и тезоименитства Их Величеств и наследника, в Новый год, первый день Св. Пасхи и первый день Рождества Христова. Она также надевалась на высочайших выходах во дворце, смотрах и парадах в городах в присутствии высшего начальства, при представлении членам императорской фамилии и своему начальству по важнейшим поводам (в связи с производством в следующий чин, наградой, новым назначением, командировкой и отпуском), при церковных парадах в дни полковых праздников, при освящении знамён, присяге, на приёмах в иностранном посольстве и при присутствии на брачной церемонии в роли жениха или шафера. Обыкновенная форма носилась на учениях и разводах в присутствии высшего начальства, на публичных торжественных собраниях, балах и обедах, при представлениях начальству по другим поводам, на официальных молебствиях при освящении церквей и т. п., при вызове в суд, в дни полковых праздников и при посещении театров и концертов в дни основных государственных праздников (дней восшествия на престол и коронации Их Величеств). В карауле и на дежурстве по полку, смотрах и парадах, лагерных сборах и представлениях начальству обыкновенная форма надевалась с шарфом. Сюртук разрешалось носить при посещении театров в обычные дни, на концертах, гуляньях и т. п., в учреждениях, управлениях, на полковых занятиях, а также вне службы в любых случаях. Сюртук с эполетами и брюками навыпуск обычно служил визитной формой. На погребении воинских чинов (даже солдат) была обязательна парадная форма, гражданских лиц и женщин — обыкновенная.
В целом при данном упрощении формы одежды была допущена серьёзная психологическая ошибка. Ведь форма одежды является не только выражением определённого внутреннего содержания человека, подтягивает и дисциплинирует, но и способствует выполнению им своего служебного долга. Отличный внешний вид поддерживает и высокий воинский дух. Проведённое преобразование формы себя не оправдало: тёмные мундиры демаскировали воинов на поле боя, а отмена традиционной парадной формы вызвала недовольство среди офицеров.
Изменения в боевой выучке
Для повышения уровня боевой подготовки армии в период 1881-1894 гг., регулярно проводились манёвры и учения в местностях, предполагаемых театров военных действий, как правило в присутствии Александра III, что придавало им характер выдающихся политических событий. Начиная с 1886 г., проводились крупные манёвры между войсками двух смежных военных округов. В 1886 г. большой 12-дневный манёвр проведён в Гродненской губернии между войсками Виленского и Варшавского округов, с участием 118 батальонов, 85 эскадронов и сотен и 210 орудий. В 1888 г. в течение 6 дней шли учения под Елисаветградом между войсками бывшего Харьковского и Одесского округов, в составе 78,5 батальона, 79 эскадронов и сотен и 170 орудий.
В 1890 г. в Волынской губернии манёвры продолжались 9 дней между войсками Варшавского и Киевского округов. Причём по числу войск (191 батальон, 143 эскадрона и 468 орудий) учения эти заняли выдающееся и исключительное положение в ряду подобных мероприятий, до тех пор где-либо проводившихся. В 1892 г. около крепости Ивангорода состоялись 6-дневные манёвры (при участии 71,75 батальона, 67 эскадронов и сотен и 216 орудий) из состава войск Варшавского военного округа. В 1894 г. планировалось провести большие манёвры под Смоленском между войсками Виленского и Московского округов. Однако манёвры не состоялись из-за болезни Александра III (197а, с. 84—85). Кроме того, проводилось обучение войск производству морских десантных экспедиций в Одесском округе, где подобного рода упражнения могли иметь действительно военное значение. Занятия такого рода, начатые в 1884 г., прошли весьма медленно, отчасти по новизне и трудности дела, отчасти по неопределённости отношений между морскими и сухопутными начальствующими лицами. Отряды сухопутного десанта назначались обычно в составе 3—4,5 батальонов, 0,5 эскадрона и 4—5 орудий. В 1885, 1891 и 1893 гг. подобные манёвры были проведены близ Одессы, в 1886 г. — в юго-западной части Крыма у с. Байдары, в 1887 и 1892 гг. близ Севастополя, в 1888 г. около Керчи, в 1889 г. у Очакова и в 1890 г. близ Судака (197а, с. 85). До 1891 г. были пересмотрены все действующие уставы и наставления и после проверки введены в войсках. Так были изданы: «Инструкция для маневрирования войск с боевой стрельбой из трёх родов оружия» (1886); «Особые указания производства движения и боя ночью» (1886); «Наставление для обучения стрельбе» (1889); «Устав о строевой пехотной службе с инструкцией для действий роты и батальона в бою» (1889); «Положение о сапёрных командах в пехоте» (1890). Для улучшения тактической подготовки командных кадров издали новую «Инструкцию для занятий с офицерами».
Перевооружение армии магазинной винтовкой образца 1891 г. и введение бездымного пороха потребовали нового пересмотра уставов.
С приведением в 1879 г. пехотных полков в 4-батальонный состав — 16 однородных рот, где все люди были вооружены малокалиберными скорострельными винтовками, организация русской пехоты в главных своих чертах оставалась неизменной до Мировой войны. Строевая часть была значительно упрощена. Плевна имела последствием снабжение лёгким шанцевым инструментом всех строевых чинов, Шейново ввело перебежки. С целью достижения лучших результатов в подготовке войск действиям в поле, признано было необходимым упражнения периода общих сборов производить не только в постоянных лагерях, но и вне их, в так называемых подвижных сборах. Впервые такие сборы в качестве опыта были проведены в 1885 г. в некоторых войсках Московского округа, а затем с 1889 г. они были применены и в остальных военных округах. В последующие годы подвижные сборы получили такое значительное развитие, что в 1894 г. в них уже участвовало более 2/3 армии (68% пехоты, 65% конницы и 66% артиллерии). Начиная с 1886 г., в программу занятий общих сборов включается также и маневрирование с боевой стрельбой всех родов оружия. Первоначально в виде опыта такое маневрирование было произведено в 1885 г. на полигоне при с. Клементьеве (197а, с. 82—83).
В 1886 г. во всех пехотных и кавалерийских полках были заведёны охотничьи команды из людей, особенно способных к разведывательной службе и выполнению ответственных поручений (по 4 человека на роту и эскадрон). В 1891 г. преобразованы резервные войска. Номерные резервные батальоны получили наименования, а часть их — в пограничных округах была развёрнута в 2-батальонные резервные полки, сведённые по 4 в резервные пехотные бригады и разворачивавшиеся при мобилизации в пехотные дивизии нормального состава.
Стремление ускорить передачу приказаний и донесений в пехотных частях привело к применению для этой цели самокатов. В 1891 г. введено было снабжение ими полевых пехотных войск Европейской России, с расчётом 4-х самокатов на полк и отдельный батальон. Машины были заготовлены на отечественных арсеналах и оказались первоначально настолько несовершенными, что в первое время далеко не оправдали возлагавшихся на них надежд. Поэтому в 1894 г. вопрос о пользовании самокатами в войсках остался ещё мало выясненным.
Серьёзное внимание было обращено на кавалерию. Перед Русско-турецкой войной 1877-1878 гг. насчитывалось 19 кавалерийских дивизий (3 гвардейские, 14 армейских, 1 казачья и 1 Кавказская), состав которых был различен. 1-я гвардейская дивизия имела 4 кирасирских полка, а 2-я гвардейская — конногвардейский, уланский, гусарский и лейб-казачий полки. Все армейские кавалерийские дивизии включали: конногренадерский, драгунский, уланский, гусарский и казачий полки. Независимо от количества полков каждая кавалерийская дивизия состояла из 2 бригад. Регулярные кавалерийские полки имели по 4 эскадрона, казачья — по 6 сотен. Эскадроны и сотни состояли из взводов. 1882 г. ознаменовался «разгромом» русской кавалерии так называемой драгунской реформой. 18 августа 1882 г. 14 уланских и 14 гусарских полков были переименованы в драгунские. Считается, что идея проведения этой реформы принадлежала генералу С. М. Сухотину — фактическому генерал-инспектору конницы (номинально генерал-инспектором числился великий князь Николай Николаевич старший, по смерти которого в 1891 г. должность эта вообще была упразднена). «Исследуя кавалерийские рейды Северо-Американской войны, — писал Керсновский, — Сухотин пришёл к заключению о необходимости преобразовать всю русскую регулярную конницу на драгунский лад. Против этой, в сущности, здравой мысли ничего нельзя было возразить — драгунская выучка ещё Потемкиным признавалась «самонужнейшею и полезнейшей». Однако Сухотин, человек примитивного мышления, материалист и плохой психолог, начал с того, что исковеркал славные наименования полков русской кавалерии, отобрал у них мундиры, которыми они так гордились (в глазах канцелярских утилитаристов эти «побрякушки» ничего не значили), посягнул на самую душу конницы — её традиции. Увлекаясь американской ездящей пехотой, он прошёл мимо всех сокровищ богатого и славного опыта русской кавалерии. Станция Бренди заслонила и Шенграбен, и Фер Шампенуаз, и даже знаменитый налёт Струкова — налёт, перед которым бледнеют все операции Стюарта и Шеридана. Этот психоз «рейдов» на американский образец, пересаженных на русскую почву, печально сказался затем при Инкоу. Мода на американских ковбоев привела к упразднению пики, оставленной лишь в казачьих частях» (152а, с. 18—20). Сухотин считал неуместным пользоваться этим «тяжёлым и неудобным» оружием — пережитком старины в «век прогресса техники». Предписано было усиленно заниматься пешим строем и стрельбой, что выполнялось формально, но «заметно снижало кавалерийский дух». На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения. Отсутствие истинно кавалерийского руководства привело к рутине, отлично ужившейся с «поверхностным новаторством на американский образец». Условия службы в кавалерии стали непривлекательными. Новые дикие названия — «бугские драгуны», «павлоградские драгуны», «ахтырские драгуны» — резали ухо кавалеристам и щемили их сердце. Многие офицеры покинули ряды конницы, особенно когда «подрагуненные» полки были одеты в кафтаны и армяки нового псевдорусского покроя и направлены в захолустные стоянки на западную границу, откуда стала чувствоваться угроза. В Киевском гусарском полку, например, все офицеры подали в отставку, когда их полк, существовавший двести с лишним лет, был переименован в драгунский 27-й. Только что назначенный тогда командиром Павлоградского полка — «шенграбенских гусар» — Сухомлинов с горечью вспоминает об этом вандализме: «Рационализм у нас в течение долгих лет только разрушал и, не пользуясь содействием современной техники, не давал взамен ничего нового, лучшего. Так вверенная мне часть из блестящего гусарского полка стала армейским драгунским номера 6-го полком, с традициями которого можно было познакомиться только в архивах, а не по форме одежды и гордому виду людей, её носящих» (152а, с. 20).
Состав регулярной кавалерии был заметно увеличен. Она возросла более чем в полтора раза. В 1883 г. все драгунские полки из 4-эскадронного состава были приведены в 6-эскадронный, а из новоформированных полков в Варшавском округе образовали 15-ю кавалерийскую дивизию. В то же время казачья конница несколько сократилась, упразднили 3-ю Кавказскую казачью дивизию, но сформировали новую — 2-ю сводно-казачью — в Киевском округе. Местное управление объединили в одно учреждение, подчинённое военному начальству. Приняты также меры к упорядочению станичного самоуправления. В 1889 г. было образовано Уссурийское казачье войско. В том же году 14 мая из уроженцев Финляндии был сформирован Финский драгунский полк. Затем 16 июля 1891 г. были образованы 47-й Татарский и 48-й Украинский драгунский полки. С присоединением Уральского казачьего полка, они составили 15-ю кавалерийскую дивизию.
На Кавказе в 1883 г. все драгунские полки были сведены в одну Кавказскую кавалерийскую дивизию, а из казачьих полков образованы 1-я и 2-я Кавказские казачьи дивизии. «В общем, — считает Керсновский, — качество русской конницы в 80-х и 90-х годах заметно снизилось, и она приблизилась скорее к типу ездящей пехоты. Реформа генерала Сухотина останется в её истории печальным памятником бездушного материализма и рационализма, владевших умами руководящих русских военных кругов» (там же, с. 21). Крен в кавалерии был сделан на тактическую подготовку. Определённую роль сыграли новые инструкции и наставления, в частности «Инструкция для действия в бою отрядов из всех родов оружия» (1882); «Воинский устав пешего строя кавалерии» (1884); новая редакция «Строевого кавалерийского устава» (1884), «Инструкция для маневрирования с боевой стрельбой отрядов из трёх родов оружия» (1889); «Устав внутренней службы в кавалерии» (1889).
Утешительнее обстояли дела в артиллерии, стараниями своего генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича остававшейся на своей всегдашней высоте. Она была вся перевооружена клиновыми орудиями образца 1877 г. хорошего баллистического качества, бившими на 4,5 версты. В целом резко повысилась дальность стрельбы и эффективность действия огня. Стало возможным вести навесную стрельбу. В период 1889-1894 гг. сформировано 5 мортирных полков по 4—5 батарей в шесть 6-дюймовых мортир. В рассматриваемый нами период военное ведомство направило в войска ряд новых инструкций и наставлений, которые разрабатывали основы тактики артиллерии и способы её использования со всеми родами. В частности, были изданы: в 1882 г. «Инструкция для действия в бою артиллерии в связи с другими родами войск»; в 1884 г. «Устав орудийного и батарейного учения пешей артиллерии»; в 1886 г. «Наставление для обучения полевой артиллерии стрельбе», «Правила стрельбы полевой батареи»; в 1889 г. «Правила для совокупного действия группы батарей полевой артиллерии» и др.
В 1891 г. сформирован горноартиллерийский полк, в котором испытывались горные орудия различных образцов. Как это ни кажется странным, горная артиллерия никогда не находилась в центре внимания руководящих кругов, несмотря на то, что русская армия почти всегда воевала в горах и войска очень ценили эти маленькие, подвижные, тактически неприхотливые пушки с их моментальной готовностью к стрельбе с любой позиции.
Серьёзные усилия были предприняты для укрепления обороны государства. Сооружены новые крепости, преимущественно на наиболее угрожаемом Западном фронте. Развёрнуты работы по приведению старых укреплений в соответствие современным требованиям инженерного искусства, сооружены линии железных дорог, имеющие большое стратегическое значение (Закаспийская и др.). В 1887 г. принято новое положение об управлении крепостями, объединившее деятельность крепостного управления в руках коменданта.
В связи с усиленным строительством крепостей на западной границе значительно увеличен состав инженерных войск. В конце царствования Александра III их насчитывалось 26 батальонов (21 сапёрный, 5 железнодорожных).
Совершенствовалась их подготовка. Вслед за сапёрными и крепостными частями появились специальные войска связи (части телеграфные, самокатчиков, воздухоплавательные и железнодорожные). Для их обучения также были изданы соответствующие инструкции и наставления. Железнодорожные войска принимали, в частности, деятельное участие в строительстве железных дорог в Средней Азии и Сибири. Главное внимание в их подготовке обращалось на отработку скоростных способов постройки полевых дорог. Неплохой опыт этого, например, был получен на манёврах 1890 г. под Луцком (386, ф. 802, оп. 3, д. 2168).
В местных войсках была введена новая организация, значительно сократившая их личный состав. В целях поддержания соответствия сил с предполагаемым противником сформировали 4-х новых корпуса (XVI—XIX).
Перемена внешнеполитической обстановки сказалось и на дислокации войск. В 1882-1884 гг. вся кавалерия (за исключением 1-й и 10-й дивизий) сосредоточилась в Западных пограничных округах. Туда же двинута треть Кавказских войск. В 1883 г. простилась с Кавказом 41-я пехотная дивизия, в 1888 г. за ней последовала на запад 19-я и ряд конных полков. Тогда был расформирован II Кавказский корпус и образованы управления новых корпусов — XVI в Виленском и XVII в Московском округах. Из Казанского округа двинуты в пограничные все полевые войска (40-я, а затем и 2-я пехотные дивизии) и там оставлены только резервные бригады. В Московском округе резервные войска составляли треть общего числа пехотных батальонов. В 1894 г. в Санкт-Петербургском округе образован XVIII армейский корпус.
Подготовка офицерских кадров
Офицеры как военные профессионалы всегда составляли стержень и костяк армии и являлись надёжной опорой государства. Они определяли лицо и качество армии. Каков был офицер, такова была и армия. К периоду царствования Александра III офицерский корпус России делился на три категории: обер-офицеров (младший офицерский состав), штаб-офицеров (старший офицерский состав) и генералов. В состав обер-офицеров в пехоте, артиллерии и инженерных войсках входили прапорщики, подпоручики, поручики, штабс-капитаны и капитаны; в кавалерии — корнеты, подпоручики, поручики, штаб-ротмистры; в казачьих войсках — хорунжий, сотники, подъесаулы и есаулы.
К штаб-офицерским чинам относились майоры (за исключением гвардии), артиллерии и инженерных войск, где этот чин отсутствовал), подполковники (за исключением гвардии) и полковники.
Генеральских чинов было четыре: генерал-майоры, генерал-лейтенанты, генералы и генерал-фельдмаршалы. При этом генералы именовались по роду войск: от инфантерии, от артиллерии, от кавалерии и инженер-генерал.
При переходе из гвардии в армию офицер обычно повышался на один чин. При переходе же из армии в гвардию, наоборот, соответственно понижался.
Система офицерских чинов была серьёзно изменена приказом Ванновского № 244 от 30 августа 1884 г. Чин майора в армии был упразднён, и тем самым устранено преимущество в один чин над офицерами армейской пехоты и кавалерии офицеров специальных войск и ведомств, а у гвардии осталось преимущество только в один чин. В казачьих войсках чин подполковника был заменён чином войскового старшины, который раньше соответствовал майору, и введён чин подъесаула, равный штабс-капитану. В июле того же года во всех родах войск в мирное время упразднён чин прапорщика, а чин корнета в кавалерии приравнен к чину подпоручика. Чин прапорщика с тех пор существовал только для офицеров запаса (в том числе и кавалерии). Таким образом, были устранены неудобства и несообразности, проистекавшие из несоответствия классов одних и тех же чинов в разных родах войск и установлена единая стройная система (см. табл. 2).
Таблица 2
Система офицерских чинов армии при Александре III
Класс | Армия | Кавалерия | Казачьи | Гвардия |
(кроме кавалерии) | войска | |||
VI | полковник | полковник | полковник | полковник |
VII | подполковник | подполковник | Войсковой старшина | капитан |
(ротмистр) | ||||
VIII | капитан | ротмистр | есаул | штабс-капитан |
(штаб-ротмистр) | ||||
IX | штабс-капитан | штаб-ротмистр | подъесаул | поручик |
X | поручик | поручик | сотник | подпоручик |
(корнет) | ||||
XI | подпоручик | корнет | хорунжий | — |
Как видно из таблицы 2 (см. 856, с. 45), классы всех обер-офицерских чинов по общегосударственной Табели о рангах были подняты (капитана — с IX до VIII, штабс-капитана — с X до IX, поручика — с XII до X, подпоручика — с XIII до XII). Чин прапорщика, существовавший только в военное время, считался теперь в XIII классе вместо XIV. Такой вид система сухопутных чинов имела до самого конца существования русской армии.
Напомню, что с ноября 1855 г. на виц-мундирах было введено ношение погон вместо эполет. Позднее эполеты заменяются офицерскими погонами на походной форме. С 1882 г. на всех видах офицерской формы, кроме парадной носились только погоны.
Некоторые изменения были введены в постановке военноучебного дела. Упор был сделан на милитаризацию образования и воспитания. В 1882 г. военные гимназии были вновь преобразованы в кадетские корпуса, обучение в которых продолжалось 6—7 лет. В 1883 г. учреждён новый Донской кадетский корпус на 420 воспитанников, в 1887 г. — 2-й Оренбургский (на 300). Принимались меры, чтобы превратить эти корпуса в чисто дворянские учебные заведения. Были сокращены курсы общеобразовательных наук. Вместо гражданских воспитателей были назначены офицеры, введены строевые занятия и учреждены летние лагеря для кадетов. Усилена военно-физическая подготовка. В военных и юнкерских училищах, где обучались 2—3 года, усилили специальное образование. С 1885 г. некоторые училища принимали только окончивших кадетские корпуса. Обучение в юнкерских училищах включало в основном предметы военного дела в объёме знаний, необходимых командиру взвода (роты). Выпускникам этих училищ присваивался чин подпрапорщика (подхорунжего). Первый обер-офицерский чин прапорщика (с 1884 г. — подпоручика), хорунжего они получали лишь после определённого срока службы в войсках. В 1886 г. Военное министерство открыло при Московском, Киевском, Елизаветградском юнкерских училищах отделения с военно-училишным курсом для подготовки обер-офицеров, предназначавшихся для занятия более высоких должностей. Вскоре из юнкерских училищ (с годичным курсом) стали выпускать подпрапорщиков на правах младших офицеров. Подпрапорщики эти через год-другой производились непосредственно в подпоручики. К началу царствования Александра III функционировали Павловское, Константиновское, Александровское пехотные училища и Николаевское кавалерийское. В 1894 г. Константиновское военное училище было преобразовано в артиллерийское. Постепенно все общевойсковые училища увеличивали свою ёмкость. В 1881 г. произведено 1750 офицеров, в 1895 г. — 2370. Помимо общевойсковых учебных заведений существовали и специальные военные училища, готовившие офицеров артиллерии, инженерных войск и специальных родов службы (топографической, юридической). В 1882 г. открыты офицерские школы — стрелковая, артиллерийская (для практического совершенствования кандидатов в ротные и батарейные командиры) и электротехническая, в офицерских школах усовершенствования командного и инженерно-технического состава, появившихся в 90-е гг. обучались один год, в академиях учились от 3 до 5 лет. Николаевская академия Генерального штаба являлась главным центром подготовки общевойсковых командиров и специалистов штабной службы. Для 80-х гг. в ней заметен подъём военно-научной работы, чему в немалой степени способствовали профессора Г. А. Леер, П. К. Гудим-Левкович, Н. Н. Сухотин, П. Л. Лобко, М. А. Газенкампф, А. К. Пузырёвский, А. Н. Куропаткин, А. Ф. Редигер и др. Наплыв кандидатов в Генеральный штаб побудил с 1885 г. принимать в академию по конкурсу (трёхлетний строевой ценз для кандидатов был установлен ещё в 1878 г.). Соответствующих специалистов готовили Михайловская артиллерийская, Николаевская инженерная и Военно-юридическая академии. В 1883 г. был открыт Курс восточных языков при школе МИД. На этом Курсе в течение трёх лет преподавались арабский, персидский, турецкий и татарский языки, международное и мусульманское право. Ежегодно принимались 5 офицеров, которые по окончании курса обязаны были прослужить в Азии не менее 4,5 года. Первый выпуск состоялся в 1886 г., всего же в 1886-1894 гг. окончили курс 45 офицеров. Затем для подготовки офицеров знающих китайский язык, в конце 1890 г. высочайше было разрешено иметь двух стипендиатов в школе, образованной Министерством внутренних дел в г. Урге и через год командировать из Омского округа одного казачьего офицера, на 2 года в Кульджу (197а, с. 233).
Таким образом, число военно-учебных заведений, состоявших к 1 января 1881 и 1895 гг., видно из следующих данных (таблица 3).
Таблица 3
Число военно-учебных заведений в 1881-1895 гг.
Военно-учебное заведение | 1881 г. | 1895 г. |
военная академия | 4 | 4 |
курс восточных языков | — | 1 |
Пажеский Е. И. В. корпус (с общими и специальными классами) | 1 | 1 |
военное училище | 6 | 6 |
Финляндский кадетский корпус (с общими и специальными классами) | 1 | 1 |
приготовительные классы Пажеского корпуса | 1 | — |
приготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища | 1 | — |
военная гимназия | 18 | — |
кадетский корпус | — | 20 |
приготовительная школа кадетского корпуса | — | 2 |
военная прогимназия | 8 | — |
военная школа | — | 2 |
Военно-топографическое училище | 1 | 1 |
юнкерское училище | 16 | 12 |
юнкерское училище с военно-училищным курсом | — | 2 |
Училищная семинария военного ведомства | 1 | — |
педагогии, курсы при 2-й петерб. военной гимназии | 1 | — |
К концу 90-х гг. в кадетских корпусах обучалось около 12 тыс. человек, в военных училищах — 5,5 тыс. человек, юнкерских училищах — 2,8 тыс. человек, в академиях около 850 человек. Среднегодовой выпуск офицеров достигал 2 тыс. человек, что позволяло обеспечить до 80% вакансий в армии и на флоте.
Перевооружение армии
План перевооружения русской армии был утверждён 18 июля 1888 г. Он предусматривал переоснащение войск малокалиберными винтовками, перевооружение полевой артиллерии дальнобойными орудиями и замену крепостной артиллерии орудиями крупных калибров (40, ф. 169, карт. 34, д. 1). После испытания многих систем, как русских, так и зарубежных, в апреле 1891 г. Военное министерство представило Александру III доклад «Об утверждении образца пачечного трёхлинейного ружья, предложенного капитаном Мосиным».
Император утвердил решение военного ведомства, и новая конструкция получила название «трёхлинейная винтовка образца 1891 г.». С. М. Мосину было присвоено звание полковника и выдано вознаграждение 30 тыс. руб. Кроме того, в 1891 г. Мосину была присуждена Михайловская премия (бельгийскому фабриканту Леону Нагану выдана премия в 200 тыс. руб., хотя его система и не была принята). Перевооружение войск винтовками Мосина осуществлено в 1893-1895 гг. сперва в пехоте, начиная с пограничных округов, затем и в коннице (получившей облегчённую и укороченную винтовку драгунского образца). Трёхлинейная винтовка Мосина зарекомендовала себя блестяще. Имея прицел на 3200 шагов, она значительно превосходила простотой конструкции и баллистическими качествами ружья всех остальных европейских армий.
Несмотря на то, что в ряде стран сумели создать конструкции с большей дальностью действительного выстрела, русская трёхлинейка оказалась более совершенной и более надёжной. Неслучайно она свыше 30 лет находилась на вооружении русской армии и затем ещё многие годы служила Красной Армии.
В 1881 г. были приняты новые образцы холодного оружия: шашки драгунские и казачьи, а в 1886 г. — артиллерийские. При этом в устройство клинков и эфесов внесены существенные улучшения, а ножны к ним приняты деревянные, обтянутые кожей. До 1883 г. всё холодное оружие положено было в мирное время содержать в затупленном виде, оттачивая его лишь при мобилизации. В 1883 г. было положено содержать его в отточенном виде (кроме пик), производя при мобилизации лишь отточку. В 1881 г. тесаки как оружие, не имеющее боевого значения, были изъяты из вооружения строевых нижних чинов пехоты и оставлены лишь музыкантам, барабанщикам и горнистам. Кроме того, они на мирное время были оставлены в гвардейских частях, для носки вне строя. Перевооружение войск шашками нового образца было начато в 1883 г. и закончено в 1886 г. (197а, с. 150-151).
В 1882 г. Ванновскому удалось завершить в полевых войсках замену стальными орудиями все устаревшие системы, которые были переданы на вооружение крепостей (197а, с. 155-156). С 1881 по 1891 г. проводилось укомплектование резервной и запасной артиллерии. В 1887 г. на вооружение была принята 6-дюймовая мортира — гаубица, созданная двумя годами ранее А. П. Энгельгардтом. Следует подчеркнуть, что европейские армии не имели тогда ещё гаубичной артиллерии, получившей со временем широкое применение. Вес орудия составлял 1800 кг (1300 кг в походных условиях), вес снаряда — 25,4 кг, дальность стрельбы — 3200 М., скорость стрельбы — 4 выстрела в минуту, начальная скорость — 231,8 м в секунду при крутой траектории. Гаубичная артиллерия обеспечивала разрушение всех типов полевых инженерных сооружений. С 1887 по 1895 г. было изготовлено 72 орудия, что позволило создать 3 мортирных полка в составе 4 шестиорудийных батарей каждый (202, с. 154). Принимались также меры по совершенствованию крепостной, осадной и береговой артиллерии, что требовало значительных средств. Хотя число орудий новейших образцов значительно увеличилось (на 2987 орудий), но общее количество орудий, положенных на вооружение крепостей, возросло всего на 521 орудие, что объясняется, главным образом, сокращением некоторых укреплённых пунктов, потерявших значение, в особенности упразднением крепостей Двинска, Киева и Бендер, а также заменою орудий устаревших типов новыми, современных образцов (197а, с. 169). Укомплектование осадной артиллерии шло медленно из-за недостаточного ассигнования потребных денежных средств. Кроме того, ретрограды военного дела во главе с Драгомировым яростно восставали против технических новшеств, усматривая в технике «гибель духа».
Переход к производству казнозарядных ружей и стальной артиллерии требовал особых марок железа и стали и, конечно, новых взрывчатых веществ. В 1894 г. после серии испытаний в артиллерии был принят бездымный порох.
Как справедливо отметил в своей обстоятельной книге о вооружённых силах России XIX в. историк Л. Г. Бескровный, руководители Военного министерства в конце означенного столетия продолжали мыслить устаревшими понятиями при определении текущей потребности и мобилизационных запасов оружия. И когда в начале XX в. возникла потребность увеличения армии в несколько раз, русская военная промышленность оказалась не готовой к обеспечению своих войск дальнобойным казнозарядным стрелковым и артиллерийским вооружением. Военная промышленность оказалась неподготовленной к решению новых задач (68, с. 397).
2. МЕРЫ ПО УСИЛЕНИЮ ФЛОТА
Управление флотом
Стремясь укрепить военно-морское дело в России, Александр III в мае 1881 г. вместо великого князя Константина Николаевича управляющим флота и морским ведомством, а с июля — главным начальником флота и морского ведомства с правами, предоставленными генерал-адмиралу, назначает своего брата великого князя Алексея Александровича. Как отмечает академик А. Н. Крылов: «… на вопрос «что такое Алексей?» острослов Михаил Ильич Казн (долгое время бывший начальником Балтийского завода) ответил: «Семь пудов августейшего мяса» (166а, с. 134). Родился Алексей 2 января 1850 г. в С. — Петербурге и был четвёртым сыном Александра II и императрицы Марии Александровны. Уже в день рождения он был зачислен его дедом Николаем I в Гвардейский экипаж, то есть со дня рождения предназначался к морской службе. Получил домашнее образование. В 1858-1874 гг. воспитывался под руководством известного учёного-мореплавателя капитана 1-го ранга, а затем контр-адмирала К. Н. Посьета (впоследствии министра путей сообщения). В январе 1857 г. получил чин мичмана. С 10-летнего возраста начал плавать во внутренних и заграничных морях, на разных судах, под руководством своего воспитателя проходя теоретический курс обучения морским наукам. 13 сентября 1868 г. фрегат «Александр Невский», на котором Алексей служил в чине лейтенанта потерпел крушение в проливе Скагеррак у берегов Ютландии. В 1870 г. он совершил путешествие по внутренним водным системам из С. — Петербурга в Архангельск, после чего в должности вахтенного начальника на корвете «Варяг» вернулся морем в Кронштадт. В 1871-1873 гг. на винтовом фрегате «Светлана» плавал в Северную Америку, Японию и Китай, а затем возвратился в С. — Петербург сухопутным путём через всю страну с востока на запад. В июле 1873 г. получил звание капитана 1-го ранга. В 1873-1881 гг. командовал Гвардейским экипажем. С февраля 1874 г. одновременно командовал фрегатом «Светлана». С декабря 1874 г. член кораблестроительного и артиллерийского отделений Морского технического комитета, участвовал в подготовке реформ морского ведомства и создании парового броненосного флота. С января 1875 г. почётный член Общества для содействия русскому торговому мореходству. С января 1877 г. почётный член Николаевской морской академии. В июне 1877 г. произведён в контр-адмиралы с зачислением в свиту Его Императорского Величества. Участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг.: состоял начальником всех морских команд на Дунае. За успешную проводку понтонов из Никополя в Систово мимо неприятельских позиций и охрану переправы русских войск награждён золотой саблей с надписью «За храбрость» и орденом Св. Георгия 4 степени. В феврале 1880 г. назначен генерал-адъютантом, в январе 1881 г. — членом Государственного совета.
В мае 1881 г., как указано выше, Алексей Александрович возглавил морское ведомство. Одновременно возглавил Особое совещание по усилению русского военного флота. Участвовал в разработке 20-летней судостроительной программы (1881), последующих планов военно-морского строительства. С февраля 1882 г. вице-адмирал, а в мае 1883 г. возведён в звание генерал-адмирала. В январе 1888 г. получил чин адмирала. В январе 1892 г. назначен членом Комитета министров и шефом Морского кадетского корпуса. Состоял покровителем Общества для содействия русской промышленности и торговле. В 1886 г. за службу пожалован орденом Св. Владимира I степени.
Большинство современников сходились в оценке Алексея Александровича. Гр. С. Ю. Витте писал: «Это был прекраснейший человек, весьма добрый, никому не делавший зла, очень приятный в своих сношениях, имеющий то качество, которым должен обладать великий князь, а именно благородство…»
Великий князь
Алексей Александрович был любимым братом Александра III, поэтому он имел большое влияние. Человек он был во всех отношениях достойный и прекрасный, но человек, который своих собственных государственных идей и вообще серьёзных идей не имел. Он был скорее склонен к личной удобной, приятной жизни, нежели к жизни государственной. Он имел тот недостаток, что не был женат, а потому всегда находился под влиянием той дамы, с которой он в данное время жил».
По словам князя Гавриила Константиновича, «он был очень похож на своего брата, Александра III, но красивее его». «Это был один из самых красивых по внешности членов императорской фамилии, — вспоминал генерал-лейтенант А. А. Мосолов. — Я убедился в Париже, насколько он поражал своей наружностью. Как-то, гуляя на бульварах, я заметил впереди себя высокого мужчину. Прохожие, видя его, останавливались, а некоторые даже восклицали: «Какой красавец!» Подойдя ближе, я узнал великого князя в штатском платье, с покупками в руках…» Алексей Александрович был человеком атлетической силы, обладал большой жизненной энергией и любил военно-морскую среду, в которой провёл большую часть своей жизни. Он жил в прекрасном дворце на Мойке, где, правда, весьма редко, но всё же иногда устраивал балы, но зато весьма блестящие и роскошно обставленные.
Давались они главным образом в царствование брата великого князя, императора Александра III, который временами их посещал. По свидетельству вел. князя Александра Михайловича, А. А. пользовался репутацией самого красивого члена императорской семьи, хотя его колоссальный вес послужил бы значительным препятствием к успеху у современных женщин. Светский человек с головы до ног, которого баловали женщины, Алексей Александрович много путешествовал. Одна мысль о возможности провести год вдали от Парижа заставила бы его подать в отставку… Трудно себе представить более скромные познания, которые были по морским делам у этого адмирала могущественной державы. Одно только упоминание о современных преобразованиях в военном флоте вызывало болезненную гримасу на его красивом лице. Не интересуясь решительно ничем, что бы не относилось к женщинам, еде или же напиткам, он изобрёл чрезвычайно удобный способ для устройства заседаний Адмиралтейств-совета. Он приглашал его членов к себе во дворец на обед. И после того как наполеоновский коньяк попадал в желудок его гостей, радушный хозяин открывал заседание Адмиралтейств-совета традиционным рассказом о случае из истории русского парусного военного флота» (50, с. 133-134).
В то же время современники единодушно считали, что Алексей Александрович в отличие от своего дяди вел. князя Константина Николаевича, флотскими делами занимался мало и слабо в них разбирался. А. Н. Крылов, критически оценивая деятельность Алексея Александровича, писал: «За 23 года его управления флотом бюджет возрос в среднем чуть ли не в пять раз; было построено множество броненосцев и броненосных крейсеров, но это «множество» являлось только собранием отдельных судов, а не флотом» (166а, с. 134). Всё это привело к негативным последствиям (развитию казнокрадства в морском ведомстве, замедлению темпов технического перевооружения флота, снижению его боеспособности) и в конечном счёте разгрому русского флота при Цусиме. Хотя в этом был виноват не только он. 2 июня 1905 г. в ходе Русско-японской войны 1904-1905 гг. Алексей Александрович освобождён от должности главного начальника флота и морского ведомства с оставлением в звании генерал-адмирала.
Последние годы большей частью провёл во Франции. Скончался в Париже 1 ноября 1908 г. от воспаления лёгких на 59-м году жизни. Похоронен в великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора С. — Петербурга.
Женат не был. В конце 1860 — начале 1870-х гг. состоял в связи с фрейлиной императрицы, дочерью известного поэта В. А. Жуковского Александрой Васильевной Жуковской (1842-1899), ставшей впоследствии женой барона фон Вормана. В 1871 г. они просили императрицу Марию Александровну разрешить им повенчаться, но получили категорический отказ. Тайно обвенчались в Италии, но брак был аннулирован Александром II. В конце 1871 г. А. В. Жуковская родила в Зальцбурге сына Алексея, получившего титул барона Седжиано. Указом Александра III от 21 марта 1884 г. барон Алексей Седжиано возведён с нисходящим потомством в графское Российской империи достоинство с присвоением ему отчества Алексеевич и фамилии Белевской. Он был женат на княжне Марии Петровне Трубецкой (род. 1870 г.), младшей дочери действительного статского советника С. — Петербургского уездного предводителя дворянства князя П. Н. Трубецкого. Накануне Первой мировой войны гр. А. А. Белевской-Жуковский состоял шталмейстером высочайшего двора. После октябрьского переворота 1917 г. остался в России. В 1932 г. был расстрелян в Тбилиси. Он имел сына Сергея Алексеевича (ум. 1953) и двух дочерей. Одна из них, гр. Мария Алексеевна (1901-1996), в первом браке была за В. В. Свербеевым, во втором — за В. А. Янушевским. Скончалась она в Париже.
После романа с А. В. Жуковской Алексей Александрович не на шутку увлёкся младшей сестрой знаменитого генерала М. Д. Скобелева, красавицей Зиной (называемой Зинок), которая с 1878 г. состояла в морганатическом браке с герцогом Евгением Максимилиановичем Лейхтенбергским. В 1889 г. получила титул графини Богарнэ. «С наружностью и приёмами французской горизонталки, — писал о ней С. Д. Шереметев, — она соединяла чары своего прекрасного и обработанного голоса» (411, с. 103). Не случайно вел. князь Александр Михайлович свидетельствовал: «Когда я упоминаю её имя, я отдаю себе отчёт в полной невозможности описать физические качества этой женщины. Я никогда не видел подобной ей во время моих путешествий по Европе, Азии, Америке и Австралии, что является большим счастьем, так как такие женщины не должны попадаться часто на глаза. Когда она входила, я не мог оставаться с ней в одной комнате. Я знал её манеру подходить в разговоре очень близко к людям, и я сознавал, что в её обществе я становлюсь безответственным за свои поступки. Все молодые великие князья мне сочувствовали, так как каждый страдал при виде её так же, как и я. Находясь в обществе очаровательной Зины, единственно, что оставалось сделать, это её обнять…» Алексей Александрович становится неизменным спутником четы Лейхтенбергских. Герцог, «услужливый муж, почти постоянно пьяный», смотрел на этот роман сквозь пальцы, поэтому во время совместного путешествия по Европе неразлучную троицу нарекли, как manage royal â trois — «августейшая любовь втроём». Герцог, замечает Половцов, «лишённый всякого нравственного чувства негодяй, промышляющий тем, что вел. князь Алексей Александрович без памяти влюблён в жену герцогиню Богарнэ, которая вместе с мужем вытягивают из Алексея Александровича как можно больше денег» (296, т. 2, с. 396). Зинаида Дмитриевна с мужем часто посещала дворец великого князя, где чувствовала себя хозяйкой. Она открыто хвастала большим бриллиантом, полученным в подарок от Алексея по случаю своего дня рождения. Бомонд не упускал ни одного случая, чтобы позлословить о названной выше троице. «Одновременно со мной, — фиксирует Половцов, — находится в Париже вел. кн. Алексей Александрович, проживающий в отеле Continental с Зиной Богарнэ и её пьяным мужем» (296, т. 1, с. 341). Несколько позже Половцов отмечает в своём дневнике: «Алексей… просит позволения поехать в Париж навестить Зину Богарнэ, о чём последняя прислала телеграмму через своего мужа… Государь очень смущён этим ходатайством, говорит, что разрешил бы эту поездку, если бы была хоть какая-нибудь возможность устроить её под предлогом посещения строящихся за границей судов». На одном из приёмов, наблюдая за князем, Половцов, пишет, что он «думает лишь о том, как бы без нарушения приличий улизнуть поскорее и вернуться к кровати Зины. Скука крупными чертами изображается на его лице» (296, т. 2, с. 307). Роман великого князя с герцогиней продолжался до самой кончины прелестницы в 1899 г.
Ближайшими сотрудниками Алексея Александровича по морскому делу были управляющие Морским министерством адмиралы И. А. Шестаков (с 1882 по 1888 г.) и Н. М. Чихачёв (с 1888 по 1896 г.), сыгравшие выдающуюся роль в развитии отечественного флота.
Совершенствование системы руководства флотом при Александре III нашло своё выражение в «Положении об управлении морским ведомством» 1885 г. и «Наказе по управлению морским ведомством» 1888 г., разработанных комиссией члена совета государственного контроля вице-адмирала Жандра. Эта система учитывала замечания адмирала Шестакова и обеспечивала централизованное руководство флотом как боевой единицей. Она устанавливала управление технической частью в соответствии со значением различных специальных отраслей морского дела и строго отделяла функции управления личным составом флота от управления хозяйственной его частью.
Период управления морским ведомством и флотом Алексея Александровича при Александре III характеризуется созданием мореходного броненосного флота, сравнительно быстрым развитием артиллерийского и минно-торпедного оружия, появлением минно-тральных сил и средств и изменением тактики военно-морского флота.
Строительство броненосного флота
Осложнение международной обстановки в связи со складыванием Тройственного союза поставило перед морским ведомством новые задачи.
Первый шаг к созданию нового броненосного флота был сделан в 1881 г., когда при Морском министерстве под председательством великого князя Алексея Александровича состоялось специальное совещание с участием военного министра и министра иностранных дел по вопросу дальнейшего развития военно-морских сил. На этом совещании были определены стратегические задачи по наращиванию морской мощи на Черноморском, Балтийском и Тихоокеанском театрах военных действий. В частности, совещание признало необходимым в случае возникновения войны на Дальнем Востоке войны с Японией или Китаем «откомандирование в воды Тихого океана эскадры из состава Балтийского и Черноморского флотов» (38 г., оп. 1, д. 35382, л. 9-11). Морское министерство тревожилось о скорейшем оборудовании Владивостока, ибо он являлся единственным военным портом открытого моря, способным стать базой крейсерских сил русского флота, и планировался использоваться для дислокации крупных эскадр, перебрасываемых сюда при необходимости с запада. Пока же корабли эскадры Тихого океана, состав которой менялся от условий военно-политической обстановки, вынуждены были проводить большую часть года в зарубежных портах, даже стран — потенциальных наших противников. В 1888 г. на тихоокеанской эскадре компетентная комиссия, председателем которой являлся капитан 1-го ранга С. О. Макаров, а в числе членов были капитаны 1-го ранга Н. И. Скрыдлов и Ф. К. Авелан, выработала план действий на случай войны. В то же время комиссия пришла к выводу, что порт Владивосток из-за своей неподготовленности не в состоянии снабдить целиком ни один корабль. К сожалению, своевременных мер по укреплению флота в этом регионе принято не было (см. 369, 2002 г., № 9, с. 48—49).
В отличие от 60-70-х гг., когда в России создавался оборонительный флот, в начале 80-х гг. было решено строить мощный мореходный флот, способный вести активные наступательные действия. При этом броненосный флот по своей силе должен был превосходить на Балтике германский, а на Чёрном море турецкий флот. В соответствии с поставленными задачами Морским министерством была разработана обширная кораблестроительная программа, рассчитанная на 20 лет (1881-1900 гг.), утверждённая 20 мая 1882 г. Она предусматривала создание 217 боевых кораблей, в том числе 26 броненосцев, 32 крейсеров 1 и 2 рангов, 28 канонерских лодок и 131 миноносца (38 г., оп. 1, д. 14788, л. 38—40). Реализация этой программы началась в 1883 г., когда на верфях С. — Петербурга были заложены для Балтийского флота броненосец и два крейсера, а на верфях Николаева и Севастополя — три броненосца и четыре миноносца для Черноморского флота.
Казалось, дело воссоздания Черноморского флота шло быстро. Неслучайно в 1888 г. при посещении Александром III Кавказа на новороссийском рейде уже находились 2 новопостроенных броненосца, 5 броненосных канонерских лодок, 1 крейсер и 2 парохода — целый строй первенцев возрождающегося флота. Александра III не мог не порадовать этот успех, что было вскоре отмечено в высочайшем приказе № 233 от 15 октября 1888 г. на имя генерал-адмирала. «… В настоящее пребывание моё на юге, — говорилось в этом документе, — я убедился, что воля моя иметь там флот приводится в исполнение под руководством Вашим с настойчивостью и успехом. Я не мог без истинной радости смотреть на целую эскадру боевых судов, готовую стоять за права наши на Чёрном море. Труды по сооружению флота признательно оценят вместе со мной все, кому дороги честь, значение и спокойствие Отечества» (198а, с. 219).
В связи с тем, что Германия опережала Россию по наращиванию морской мощи, намеченная программа по строительству флота несколько раз корректировалась. Наиболее существенные поправки были внесены в 1885 и 1895 гг. Так в 1885 г. по предложению начальника Главного морского штаба адмирала Чихачёва было решено ускорить строительство минного флота (миноносцев, эскадренных миноносцев и минных крейсеров) за счёт некоторого сокращения численности запланированных к постройке броненосцев. Важным этапом в развитии русского судостроения стал спуск на воду в 1891 г. броненосного корабля «Наварин». В его создании участвовали крупные судостроители того времени корабельные инженеры В. В. Максимов, Г. А. Тучков, В. К. Берг и П. А. Титов. В последующем «Наварин» стал своего рода эталоном при создании броненосного флота России. Удачное расположение артиллерии главного калибра в носовой и кормовой башнях, прикрытие всех главных механизмов и артиллерийских погребов броневой цитаделью, установка броневых казематов для артиллерии среднего калибра — всё это стало классической схемой при строительстве броненосцев. К 1894 г. по судостроительной программе 1881 г. было построено 114 боевых кораблей, из них 17 броненосцев, 10 броненосных и неброненосных мореходных канонерских лодок, 8 минных крейсеров, 3 императорские яхты, 7 транспортов (за исключением транспорта «Якут», купленного в Англии), 3 учебных судна, 3 ледокола и 49 миноносцев (198, с. 89—90).
В то же время продолжались работы по созданию подводного корабля, способного вести боевые действия на море. Следует напомнить, что наиболее совершенная для того времени лодка была построена ещё в 1866 г. по проекту И. А. Александровского. Она имела следующие размеры: длина — около 33 М., наибольшая ширина — 4 М., высота — 3,6 М., водоизмещение 335 т. В качестве двигателя использовалась машина, работавшая на сжатом воздухе, хранившемся в баллонах. Хотя проведённые испытания в Финском заливе прошли успешно, однако Морское министерство, скептически относившееся к идее создания подводного флота, не выделило изобретателю средств для продолжения работ над её усовершенствованием. Значительный вклад в создание подводных лодок внёс С. К. Джевецкий, по проекту которого в 1879 г. были построены и испытаны две подводные лодки (одноместная и четырёхместная), вооружённые минными аппаратами и приводимые в движение мускульной силой человека через ножной привод. На второй ПЛ был впервые применён перископ. После одобрения Александра III, было построено 50 ПЛ конструкции этого инженера. В 1884 г. Джевецкий создал первую в мире ПЛ с электрическим двигателем, работающим от аккумуляторов.
В обозреваемый период коренным изменениям подверглась морская артиллерия. Особенность вновь созданных орудий, в сравнении с прежними того же калибра, заключалась, главным образом, в большей длине их при меньшем весе, в большей начальной скорости, сообщаемой снарядам без увеличения вредных давлений в канале орудия, в улучшении конструкции затворов, в скорострельности орудий не только мелких, но и средних калибров. В это же время были достигнуты довольно утешительные результаты также и в деле изготовления предметов боевого «снаряжения», как-то: пороха, снарядов, патронов и разных огнестрельных припасов. Из устройств, выполненных для удобства действия судовой артиллерии, нельзя не обратить внимания на электрические приборы для ночной стрельбы и приборы для управления артиллерийским огнём. В течение всего 14-летнего периода, так же, как артиллерийское, непрерывно развивалось минное дело. Особую отрасль морского дела составило электрическое освещение. Все боевые суда были снабжены этим освещением.
Следует сказать, что судостроительная деятельность не была бы возможна без активно развивающихся судостроительных заводов и фабрик. При Александре III к построенным ранее заводам (Балтийскому, Ижорскому, Обуховскому, Севастопольскому, Николаевскому и др.) было привлечено до 15 частных вспомогательных заводов, из которых одни с успехом строили миноносцы и судовые механизмы, другие выделывали стенки, третьи производили разные поковки и отливки из стали, котельные работы, дымогарные и паровые трубы, работы по устройству водоотливной системы и т. п.
Забегая вперёд, отметим, что к началу 1898 г. Россия занимала в Европе третье место по числу боевых судов. Великобритания имела 355 кораблей, Франция — 204, Россия — 107, Германия — 77 судов (106, с. 106). Наиболее слабым оказалось обеспечение Тихоокеанского флота. На этом театре Россия вдвое уступала возможным противникам — Японии и Англии. Россия имела 75, Япония — 108, Англия — 45 судов.
В связи со строительством броненосных кораблей и дальнейшим совершенствованием артиллерийского и минно-торпедного оружия менялась и морская тактика, основополагающий вклад в разработку которой внёс выдающийся деятель русского флота, флотоводец и учёный С. О. Макаров.
При Александре III были также преобразованы корпуса инженеров-механиков и корабельных инженеров, увеличено число флотских экипажей, устроены порты Севастопольский, Порт-Артур, увеличено число эллингов, расширены доки в Кронштадте, Севастополе и Владивостоке. Был сооружён новый порт в г. Либаве, названный по высочайшему повелению Николая II 5 декабря 1894 г. именем его основателя — Портом императора Александра III (198, с. 113).
Серьёзное внимание уделялось поддержанию и усилению Добровольного флота, созданного, как показано в § 6 пятой главы, при участии Александра III в бытность его цесаревичем.
Лучшей школой для повышения морской выучки офицеров и команд всегда признавались плавания, которые в то же время служили отличным средством и для проверки самого качества судов. Плавания придавали жизнь отечественному флоту, способствовали приобретению офицерами и командами истинно морского духа, в котором их мощь и главная сила. Понимая это, Морское министерство принимало меры к возможно большему развитию как внутреннего, так и заграничного плаваний, не останавливаясь перед значительностью на них денежных затрат. При Александре III эти затраты составили огромную цифру — более 75 млн руб. В период с 1881 по 1895 г. в заграничном плавании, ближнем и дальнем, находилось 308 судов, на которых перебывало 4972 офицера, или 22,08% к числу всех, находившихся в плаваниях, и 61’679 матросов (соответственно 22,8%).
Главной и суровой проверкой морской подготовки продолжали считаться плавания в водах Тихого океана. За обозреваемый период такие плавания совершили 3284 офицера и 42’097 матросов. В Средиземном море за это же время побывало 1362 офицера и 15’036 матросов, а непосредственно в Атлантическом океане — 327 офицеров и 4516 матросов (там же, с. 123-124).
Плавания в Атлантическом океане начались в 1889 г. Тогда были посланы в 3-месячное крейсерство фрегат «Генерал-адмирал», на котором в чине мичмана плавал вел. князь Георгий Александрович, и в годовое плавание — фрегат «Минин» с новобранцами последнего призыва. В 1890 г. с целью ознакомления с отдалёнными краями отечества было совершено плавание наследника цесаревича Николая Александровича (см. § 2, гл. 16).
Начиная с 1883 г. Морское министерство, помимо обычных рейдовых учений со стрельбой из орудий и минами на якоре и на ходу, начало проводить специальные манёвры. С каждым годом программа их совершенствовалась. Манёвры 1884-1886 и 1889 гг. проходили в присутствии Александра III. Чтобы манёвры происходили в условиях, приближённых к боевым, в состав практической эскадры назначались суда всех типов. Программы манёвров предусматривали нападение, самооборону, разведку и испытания целесообразности размещения береговых укреплений и крепостных орудий. По просьбе военного ведомства таким образом были проверены укрепления Динамюнде и Кронштадта.
Смотры флота в присутствии императора обычно проводились на кронштадтском рейде и только дважды в других местах:
19 августа 1892 г. — в Бьорк-э-Зунде и 12 августа 1893 г. — в Либаве. Вместе с действующей эскадрой в Балтийском море плавали особые практические отряды: учебно-артиллерийский, учебно-минный и др. В 1893 г. гардемарины были расписаны на суда практической эскадры Балтийского и Чёрного морей на три месяца, а четвёртый плавали на учебном судне «Скобелев» (198, 134-135).
Почти с самого начала царствования Александра III перед Тихоокеанской эскадрой была поставлена новая задача: оберегать отечественные морские промыслы от иностранных хищнических судов в наших водах Тихого океана, у побережья Сахалина, Камчатки и Командорских островов, для чего ежегодно назначалось по одному клиперу. Эти плавания на Крайнем Севере, на судах мало приспособленных к этому, всегда были исключительно трудны. И только экстренные меры, принимавшиеся Морским министерством к снабжению команд тёплыми полушубками, к приспособлению жилых палуб для возможной защиты судового экипажа от холодных и сырых погод, предохраняли команды от общих простудных заболеваний. Несмотря на суровость климата и вообще на тяжёлую обстановку плаваний под северными широтами, здоровье команд, в общем, за весь рассматриваемый период оставалось удовлетворительным. В результате неусыпной деятельности клиперов было конфисковано 12 хищнических английских и американских шхун с большим количеством дорогих котиковых шкур. Всё менее стали повторяться случаи несанкционированного посещения наших морских просторов иностранными судами (198, с. 126-127).
Учитывая мирный период царствования Александра III, нельзя не упомянуть о неоднократных посещениях Кронштадта военными судами различных наций, свидетельствующих о взаимных дружественных к России отношениях соседних морских держав. Так, в 1881 г. Кронштадт посетила английская резервная эскадра под флагом Его Королевского Высочества принца Альфреда, состоявшая из 9 судов, и в то же лето — датские королевская яхта и паровой крейсер. В 1882 г. побывал бразильский учебный корвет, в 1883 г. по случаю торжества коронования Их Императорских Величеств — американский корвет под флагом контр-адмирала Больдвича; в 1886 г. — австро-венгерский учебный фрегат и датский учебный корвет. В 1887 г. состоялось посещение Кронштадта германским императором Вильгельмом II на яхте «Гогенцоллерн» и германской эскадрой из 10 судов; в 1890 г. на той же яхте германский император вторично посетил наши воды, тогда же прибыли датский учебный корвет и нидерландский фрегат; в 1891 г. — французская эскадра из 8 судов под флагом контр-адмирала Жерве.
Выдающимся событием 1893 г. явилась та роль, которая по воле Александра III, выпала на долю русского флота в деле тесного политического сближения с Францией. Наша средиземная эскадра, состоявшая из пяти боевых судов под флагом контр-адмирала Ф. К. Авелана сделала ответный визит на посещение французской эскадрой Кронштадта в 1891 г. и посетила Тулон, вызвав ряд небывалых торжеств в честь России и её флота. Не меньшей торжественностью отличалось также посещение нашими военными судами Северо-Американских Соединённых Штатов в том же 1893 г. для участия в международном морском торжестве в Нью-Йорке по случаю открытия в г. Чикаго Всемирной выставки в память 400-летия со времени открытия Америки Христофором Колумбом. Эскадра наша состояла из пяти броненосных судов, со 182 офицерами и 2472 матросами, где и пробыла до конца июля под флагом вице-адмирала Н. И. Казнакова. Надо отметить, что на американцев произвели благоприятное впечатление молодецкая выправка наших матросов и их бравый вид.
К сожалению, не всё гладко проходило на флотах. За рассматриваемый период Морское ведомство имело несчастье потерять в водах Тихого океана крейсер 1-го ранга «Витязь» (командир капитан 1-го ранга Зарин), получивший значительные повреждения в подводной своей части вследствие удара о гряду камней у входа в порт Лазарев, не показанных на карте. Несмотря на энергичные работы для съёмки крейсера с гряды, в которых принимали участие все суда тихоокеанской эскадры и владивостокского порта, разразившийся 4 июля 1893 г. шторм разбил крейсер волнами. Из команды его никто не погиб, к тому же с судна заблаговременно были свезены орудия и прочие принадлежности его вооружения.
Были и людские потери. В октябре 1889 г. в Тихом океане погибла на пути с Тюленьего острова шхуна «Крейсерок», на которой возвращались во Владивосток офицер и 19 матросов Сибирского экипажа, по окончании в том году срока караульной службы на означенном острове. Шхуну «Крейсерок», вместе с арестованной ею американской хищнической шхуной «Роза», на которую перед возвращением во Владивосток была переведена часть команды, захватил в пути сильный ветер с туманом, из-за чего оба судна потеряли друг друга из виду и разбились: «Роза» — у мыса Терпения, а «Крейсерок» — в Японском море. Последнюю шхуну, уже разбитую, выбросило на берег острова Маумая, в 15 милях к югу от мыса Соя. Из команд спасся один только квартирмейстер со шхуны «Роза». Произошло это во второй половине октября — месяце вообще для плавания в водах Тихого океана неблагоприятном (198, с. 128).
На Балтийском море 7 сентября 1893 г. произошло крушение броненосца береговой охраны «Русалка», идущего из Ревеля в Гельсингфорс. Потеря судна как боевой единицы для нашего флота не могло иметь особо важного значения, поскольку броненосец принадлежал к числу старых судов. Чувствительная сторона этого происшествия заключалась в потере людей — 12 офицеров и 165 матросов (там же, с. 135-136). Отрадно только то, что русское общество близко приняло к сердцу постигшую беду и щедрым пожертвованием, в котором приняли участие все сословия, не замедлило обеспечить семьи безвременно погибших моряков. Поиски броненосца, к сожалению, не имели успеха, и он был исключён из списка судов. Крушение это по справедливости можно отнести к тем печальным случайностям в море, от которых не гарантированы в плавании ни одна жизнь, ни одно судно.
3. КРАТКИЕ ВЫВОДЫ ПО АРМИИ И ФЛОТУ
В рассматриваемый период развитие вооружённых сил страны происходило под неусыпным вниманием Александра III, который искренне стремился к укреплению русской военной мощи, отслеживал подбор высшего командного состава, регулярно принимал доклады Ванновского и великого князя Алексея Александровича о состоянии армии и флота, присутствовал на крупнейших манёврах и смотрах. Были осуществлены серьёзные меры в области комплектования, организации и развёртывании войск, введены специальные войска связи. Значительно возросло число обученного запаса, созданы кадры ополченческих частей, увеличена сеть стратегических железных дорог. Большой вклад в дело организации производства вооружения и судостроения внесли отечественные учёные, конструкторы и металлурги, что дало возможность создать первоклассные образцы казнозарядного стрелкового оружия, развить сталепушечное производство, провести перевооружение армии и построить крупный броненосный флот.
В то же время ограниченность финансовых средств препятствовала нормальному развитию вооружённых сил. Одним из важных недостатков являлась недооценка грамотности личного состава армии и флота. В рассматриваемый период, вплоть до 1902 г., обучение грамоте солдат и матросов фактически было запрещено, чему в милютинский период придавалось большое значение. Естественно, обучение войск в большей степени походило на дрессировку, нежели на подготовку разумного, инициативного солдата, способного к активным самостоятельным действиям.
4. ИТОГИ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ САМОДЕРЖАВИЯ
Внутренняя политика во время царствования Александра III носит отпечаток самобытности и оригинальности характера его личности. Новый император с первого дня своего правления был настроен возвратить стране внутреннее спокойствие, поднять духовно-нравственное развитие народа и улучшить его благосостояние. На выполнение этих задач были нацелены все усилия правительства, которые выражались в дальнейшем возвышении самодержавной власти и её органов, укреплении дворянского сословия, повышении эффективности экономики России, усилении роли православия и обрусении страны. Ревизии были подвергнуты практически все реформы предыдущего царствования. Отход от курса на модернизацию политической системы был закреплён манифестом 29 апреля 1881 г. «О незыблемости самодержавия» и принятии 14 августа того же года «Положения о мерах к сохранению государственной безопасности и общественного спокойствия».
Первыми жертвами нового курса стали печать и школа.
27 августа 1882 г. вступили в силу новые «временные правила» о печати, устанавливающие строгий административный надзор за газетами и журналами. В 1883-1884 гг. прекратили своё существование все радикальные и многие либеральные периодические издания, в том числе органы демократической печати. 20 ноября 1882 г. был принят циркуляр о средней школе, усиливавший дисциплинарные взыскания, а 5 июня 1887 г. введён позорный циркуляр о «кухаркиных детях», который запрещал принимать в гимназию «детей кучеров, лакеев, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей».
Новый университетский устав, утверждённый 23 августа 1884 г. ликвидировал автономию университетов. Должности ректора, деканов и профессоров, которые по уставу 1863 г. были выборными, теперь подлежали назначению, при этом учитывалась благонадёжность кандидатов. С 1886 по 1889 г. практически было ликвидировано высшее женское образование. В то же время при Александре III увеличилось количество высших учебных заведений.
В национальном вопросе политика самодержавия была направлена на обеспечение единства и неделимости Российской империи. В национальных регионах предпринимались шаги по введению русского языка в делопроизводство, в преподавание в высших учебных заведениях и школах.
По настоянию Победоносцева в 80-х — начале 90-х гг. осуществлена серия религиозно-церковных мероприятий, направленных на повышение авторитета церкви. В несколько раз возросла сеть церковно-приходских школ. Улучшено материальное положение духовенства.
Особым вниманием правительства пользовалось крестьянство. Значительно были понижены выкупные платежи, проведена отмена подушной подати, приняты меры по организации переселений, учреждён Крестьянский банк, упорядочены переделы общинной крестьянской семьи.
Серьёзные меры были приняты для усиления позиций дворянства, значительно ослабленных общим ходом исторического развития страны. Принятый 12 июля 1889 г. закон о земских начальниках усилил роль поместного дворянства в деревне, подорванную отменой крепостного права. Другим крупным нововведением стало «Положение о губернских и уездных учреждениях» 12 июня 1890 г., согласно которому было увеличено сословное дворянское представительство. Пересмотрена и городская реформа. Новое «Городовое положение» 11 июня 1892 г. существенно урезало избирательные права городского населения. Из ведения суда присяжных изъяли ряд дел, в том числе о сопротивлении властям. В 1887 г. был изменён ценз присяжных заседателей с целью усиления землевладельческого сословия.
Таким образом, корректировка реформ, проведённая правительством Александра III укрепляла позиции дворянства во всех сферах общественной жизни, утверждала патриархальные начала в обществе, усиливала административную власть. Одновременно правительство придерживалось ориентации на ускорение экономического развития. Законами 80-х гг. о штрафах, о фабричной инспекции, о запрещении ночной работы для женщин и подростков было положено начало правительственной регламентации взаимоотношений между предпринимателями и рабочими. При активном участии министров финансов Бунге, Вышнеградского и Витте многое было сделано для развития отечественной промышленности. Свою роль сыграли развитие акционерных компаний, капиталистического кредита, усиленное железнодорожное строительство, привлечение иностранных капиталов, форсирование экспорта, покровительственный таможенный тариф 1891 г., льготы и пособия отечественным предпринимателям, упорядочение денежного обращения и достижение бюджетного равновесия.
Значительно возросли объёмы внутренней и внешней торговли.
Целый ряд преобразований произведён в вооружённых силах империи. Началось постепенное перевооружение армии, введена мортирная полевая артиллерия. Вся регулярная конница превращена в драгун, которые в случае войны, могут спешиваться и сражаться в рядах. Нововведения коснулись также интендантской службы, военно-врачебной, военно-судной и др. Серьёзные перемены произошли в военно-морских силах. Построен крупный броненосный флот.
В целом в 80-е — начале 90-х гг. XIX в. была укреплена государственность и достигнута социальная стабильность в России. Вместе с тем в обществе нарастали симптомы противостояния консервативным тенденциям, характерным для правительственной политики.