Часть I

— Мама! Ну, мам! Слышишь?

Алена стояла возле дивана и нетерпеливо постукивала носком босоножки о его металлическую ножку. Ирина открыла глаза, спросила сонным голосом:

— Что случилось, Аленка? Я так сладко задремала. Уж могла бы и пожалеть маму, не стучать так громко, будто по мозгам колотушкой.

— Мама, я больше так не могу! — сокрушенно произнесла девочка и села рядом с матерью, уронив руки на колени.

— В чем дело, доча?

Ирина положила на недочитанную страницу закладку и захлопнула книжку.

— Юлька меня всю обсмеяла за мой прикид. Говорит, что я сбежала из прошлого века.

— Аленушка, но ведь мы много раз говорили на эту тему…

— Ага! Опять ты начнешь про внутренний мир! Мне на улицу не в чем выйти, а ты со своим миром достаешь!

— Алена! — как можно строже произнесла Ирина. — Мы же договорились, что словечки типа «прикид» и «достаешь» ты постараешься не употреблять.

— А тебе, значит, можно?

— Что «можно»?

— Всякие там «клеиться», «базарить».

— Ой, а когда я такое говорила, что-то не помню?

— Вчера по телефону.

— А-а, так это я со своей однокурсницей. Мы просто молодость вспоминали, вот и…

— Понятно. Значит, эти слова из твоей молодости, хотя и сегодня так тоже говорят.

— Ну ладно, сейчас не об этом. Ты, кажется, про Юлю что-то говорила?

— Ей из Англии привезли такое клевое платье. В стиле беби-долл.

— А что это такое?

— Вот тут вырез, — Алена стала показывать на себе, — вот здесь такие воланчики, а внизу пышный подол. А там еще оборки или кружева видны.

— Где?

— Из-под юбки.

— В виде чехла?

— Какого еще «чехла»? Ну совсем не рубишь! Как будто нижнее белье видно, поняла?

— Ну-у, это, по-моему, не совсем прилично.

— Ой, мама, это полный отстой так рассуждать.

— Погоди, но беби-долл, это ведь что-то вроде детской куклы?

— Ну!

— Да вы еще сами дети, зачем вам имитировать детство?

— Я так и знала, что с тобой бесполезно разговаривать! — надулась Алена. — Ну и читай свои книжки, а я к бабушке в этих отстойных шортах не поеду! Вот!

— Ну, Аленушка, — как можно ласковее заговорила Ирина, — зачем столько переживаний из-за каких-то тряпок? Поедем завтра в Порошино, на свежий воздух, на природу. Там замечательное озеро, песчаный пляж. У бабушки уже поспели ягоды…

— Не надо мне никаких ягод! — выкрикнула Алена и со слезами убежала в свою комнату.

Ирина вздохнула и пошла к дочери. Но ее остановил телефонный звонок. Звонил муж Анатолий:

— Ира! Быстро решай, куда едем в отпуск: в Турцию или Болгарию. Предлагают горящие путевки.

— А тебе дают отпуск? Летом?

— Да, Челпанов идет в сентябре, вот и фартонуло где не ждали. Ладно, некогда разговаривать. Ты давай решай быстрее и перезвонишь мне. В течение часа, поняла?

— Погоди, а Аленка?

— А что Аленка? С твоими родителями перекантуется. Не с собой же ее брать!

— А почему бы и нет?

— С ребенком разве отдохнешь нормально? В кои-то веки вырвемся на свободу…

— Да какой она ребенок? Девочке скоро четырнадцать!

— Вот именно! Четырнадцать лет — в Турции уже невеста. Глаз да глаз нужен. Не расслабишься. Сиди и смотри, как бы чего не вышло. Нет уж! Меня такой отдых не устраивает!

— Ну, хорошо. Поедем вдвоем. Вообще-то, мы с тобой давно нигде не были. Можно и побаловать себя…

— А я о чем толкую? Хватит уж в Порошино да Порошино! Один огород да рыбалка — вот и все развлечения. Короче, я беру в Турцию. Мне тут мужики посоветовали уже. Едем на Средиземное море, и точка!

Он отключился, а Ирина еще долго не могла сообразить, что в ее руке зуммерит короткими гудками трубка. Это известие не просто взбудоражило ее, а почти привело в шоковое состояние. Она была из тех людей, кто с трудом переносит перемены. Известие пришло внезапно, как гром среди ясного неба. Что теперь делать? Ведь надо в первую очередь сообщить матери, которая ждала их с Аленкой со дня на день. Ирина уже второй день была в отпуске, который неизменно брала в конце июня. Каждый год в это время они с дочкой уезжали к родителям Ирины, в Порошино, и жили там весь месяц. А Анатолий наезжал к ним по выходным. Дорога занимала всего два часа на машине, поэтому уже вечером в пятницу он был с ними, а рано утром в понедельник отправлялся обратно в город.

Ирина отключила все же трубку и пошла к дочери.

Алена лежала на кровати и слушала в наушниках плеер.

— Аленушка! — позвала Ирина, усаживаясь напротив нее в кресло.

Дочь сделала вид, что ничего не слышит и не видит.

— Алена! — рассердилась Ирина и сняла с дочери наушники. — Давай поговорим. Мы с папой уезжаем в Турцию…

— А я? — быстро спросила девочка, вскочив с кровати.

— А тебя отвезем к бабушке.

— Я так и знала! — крикнула Алена и зарыдала.

Ирина обняла дочь, а та поначалу пыталась оттолкнуть ее, но потом уткнулась в материнское плечо и заплакала так горько, что Ирина испугалась.

— Доченька, перестань. Ну что ты как маленькая? Мы ведь не насовсем уезжаем. Скоро вернемся и опять будем вместе.

— Я тоже хочу в Турцию-у, — рыдала Алена не переставая.

— Папа говорит, что путевка только на двоих, — придумывала на ходу Ирина, — на детей не рассчитана.

— Ага! А почему Юльку в прошлом году в Анталию брали, а меня вечно в это Порошино возите? Никуда я больше не поеду! Сами езжайте в свое Порошино!

— А мы тебе что-нибудь привезем оттуда. Хочешь? — решила использовать новый аргумент Ирина.

— Ничего я не хочу! — сопротивлялась Алена, но плакать перестала.

— А вдруг я увижу там беби-долл?

— Платье?

— Ага. Или юбку. Покупать?

— Мой размер?

— Ну да.

— Мне еще топик надо к новым джинсам…

— И топик куплю. Даже два: розовый и бирюзовый. А?

— И еще лимонный, с черным рисунком.

— Хорошо.

— И тогда еще шлепки под цвет топиков.

— Ладно. А знаешь что? Мы с тобой по мобильному будем обговаривать покупки. Я тебе буду отправлять снимки этих вещей, прямо из магазина, а ты мне будешь отвечать, подходят они тебе или нет. Хорошо?

— Угу. Только…

— Ну что?

— Тогда будет неинтересно.

— Ты имеешь в виду, что не получится сюрприза?

— Да.

— А для сюрприза я тебе куплю такое, о чем ты и не мечтаешь.

— А что?

— Ну вот! Что это будет за сюрприз, если я заранее тебе скажу. Нет уж! Сюрприз он и есть сюрприз. Увидишь, когда мы с чемоданами войдем в квартиру. Поняла?

— Угу.

Алена обняла мать, чмокнула ее в щеку и побежала на улицу. Очевидно, делиться новостью с Юлькой.

Ирина набрала номер своей подруги Эльвиры. Они дружили со студенческих лет и, как правило, секретов друг от друга не хранили.

— Эля? Привет! Не оторвала? Что звоню? Хочу посоветоваться. На днях летим в Турцию… Ну! С Толей, конечно. С кем же еще? Нет, Аленку не берем. Он говорит, что с ребенком мы не отдохнем. Мол, для Турции она уже невеста, а значит, надо приглядывать. Поняла? Я что хотела? Ты не забежишь на часок? Может, подскажешь, как одеться и вообще. Хорошо. Жду.

Ирина положила трубку и побежала на кухню готовить любимые Эльвирины оладушки. Она их замешивала на кефире и гашеной соде.

Эльвира любила попить чаю с блинами, оладьями или чебуреками. У Ирины такая стряпня получалась как на заказ — румяная, ароматная, вкусная!

Вскоре примчалась сама любительница мучного, дебелая шатенка в ярко-зеленом брючном костюме, и с порога затараторила:

— Ты меня так заинтриговала, что я с работы удрала. Сказала Петровичу, что иду в налоговую, и гуд-бай!

— Мой руки, оладьи на столе.

— Да уж поняла. Как же! Я еще в подъезде учуяла родные ароматы. М-м! Ах, как забирает!

Они сели на кухне за стол, Ирина налила чаю, поставила варенье. Эльвира, несмотря на зверский аппетит, никогда не поглощала еду с жадной быстротой. Поесть она любила и превращала этот процесс в священный ритуал. Она ела, смакуя каждый кусочек.

— Главное, не переусердствуй в нарядах, — учила она Ирину, накладывая в хрустальную розетку земляничное варенье. — Причем я имею в виду не просто тряпки, а «наряды», коими ты, моя лапа, грешишь то и дело.

— И какими же «нарядами» я грешу? — спросила Ирина, слегка задетая такой нелестной характеристикой.

— К примеру, взять твой новогодний костюм. Наверное, бегала по магазинам, высунув язык, чтобы подобрать в тон к сиреневому шелку эти чернильно-лиловые кружева, а когда наконец подобрала, то была на седьмом небе от счастья. Так ведь?

— Ну и что?

— А то, что получилась полная ерунда.

— Но ты сама же в комплиментах рассыпалась.

— Это я расстраивать тебя не хотела. А сейчас дело прошлое, можно и правду сказать. Короче, не надо тебе шить такие старушечьи вещи. Еще успеешь, наносишься в свое время. А сейчас надо одеваться легко, воздушно, ярко, не отставая от моды.

— Например, в такой ядовито-зеленый костюм, — поддела ее Ирина.

— Глупая! Я природная шатенка. Мне сам бог велел в зелень рядиться. А ты со своими светло-русыми косами да фиалковыми глазами… Черт! Дал же бог красоту ни за что. За будь здоров такую фигуру отвалил, а мне какие-то жалкие поскребыши…

— Ничего себе «жалкие»! Пятьдесят второй размер. Ха-ха-ха!

— Тебе смешно, а мне хоть волком вой. На пляже стараюсь частями загорать, не показывать все тело оптом.

— Да ладно, Элька, чего ты? — пожалела Ирина подругу. — Ты другими достоинствами берешь. Я всегда завидовала твоему белому лицу. Прям, как в сказке: «Черноброва, белолица по горенке идет, словно лебедица по озеру плывет».

— Хм, и на том спасибо.

— Нет, я серьезно. Мне пудриться надо, а у тебя от природы чистая, матовая кожа. Даже нос не блестит!

— Ну хоть в чем-то должно повезти. Ладно, что мы обо мне? Когда хоть уезжаете-то?

— Еще не знаю. Скоро Анатолий придет, скажет.

— Как это его сподобило на такой шаг? Я думала, что дальше Порошина он никогда не выедет.

— Ну ты скажешь. Да он давно рвется сменить обстановку. Просто отпуск летом не дают.

— При чем тут лето? На отдых можно в любое время поехать. Осенью, в бархатный сезон, еще даже лучше. Не так жарко.

— И в самом деле, не знаю, о чем мы думали все эти годы? Помню, как сразу после свадьбы съездили в Ялту, а потом еще в Геленджик, и все. Как отрезало. То декретный, то Аленка маленькая — на маму боялась оставить. В общем, все какие-то причины.

— Зато мы поездили с Невревым, дальше некуда!

— Да уж.

— А ты знаешь, везде одно и то же. Пляж, жара, кругом люди, как тюлени, бока свои на солнце греют, шум, суетня. Надоело.

— Это пресыщение, Элька. Тебя бы в Порошино на месяц, да картошки десять соток заставить окучить, посмотрела бы я на твое тюленье тело.

— А что? Я не против. Но нет у нас с Невревым домика в деревне. Нету! А как бы хорошо на зорьке встать, спуститься по огороду к реке с удочками, посидеть на бережку, пофилософствовать. Благодать!

— Ты так поэтично все представила, что хоть бросай эту Турцию к аллаху и беги в Порошино. Но в жизни все не так, дорогуша.

— А как?

— Во-первых, муж не признает женщин на рыбалке. Это сугубо мужское занятие, как он считает.

— А во-вторых?

— Во-вторых…

Ирина задумалась, не зная, как объяснить Эльвире то, что ей самой не до конца понятно. Одно она знала твердо — не было в ее жизни никакой поэзии. В книгах об этом пишут, а в жизни все не так.

— Узурпатор он, твой Анатолий, — по-своему истолковала Эльвира молчание подруги. — По какому праву он лишает тебя таких тихих радостей, как рыбалка и уха, сваренная на костре?

— Да не лишает он. Просто я его тоже понимаю. Должны ведь у мужика быть свои радости, чисто мужские? Ну, неинтересно ему со мной, что тут сделаешь? У него своя компания: тесть да мамин родственник дядя Гриша. Им втроем и без женщин хорошо.

— Ну, разумеется. На троих ведь большое счастье.

— Да они не пьют. Разве по сто граммов под уху, но это, как говорится, сам бог велел.

— Ох и защитница ты своего муженька! Все бабы только и пилят своих благоверных и неверных, а эта знай нахваливает да выгораживает.

— А за что мне его пилить? Он хозяйственный, домовитый, хорошо зарабатывает, не пьет, налево не ходит.

— Ой ли?

— Что значит это твое «ой ли»? Думаешь, я бы стала терпеть измены?

— Жена, как правило, узнает об изменах мужа в последнюю очередь, и то не обо всех.

— Ты эту теорию для себя прибереги, — обиделась Ирина. — Видела я твоего Неврева на новогоднем вечере. Ни одной юбки не пропустил.

— О боже, какая ты наивная, Ирка! Значит, по-твоему, рыбалка для мужика это святое, а смотреть на круглые коленки и упругий зад строго воспрещается. Да нормальный мужик десять твоих рыбалок променяет на свидание с любовницей. На твоем месте я бы давно мужа на вшивость проверила. Куда это он с утра пораньше лыжи навостряет, по каким огородам шастает? А может, по чужим?

— Ну хватит! Не нужны мне твои советы. Ешь лучше оладьи.

— Спасибо, наелась. А раз мои советы тебе до фени, то я пошла. Счастливо отдохнуть!

— Пока!

Эльвира ушла, даже не оглянулась на подругу. Видимо, всерьез обиделась. Но ведь и Ирине не по себе стало от ее слов. Тоже мне, подруга называется!

Они ехали на своей праворульной «японке» в Порошино. Алена сидела на заднем сиденье и всю дорогу тараторила о том, как она появится во дворе в новом прикиде.

— Представляю фейсы Скориковой и Фишиной! Особенно Фишиной. Позеленеет от зависти, но обязательно чего-нибудь пропищит типа: «Тебе идет. Вот только юбку покороче надо. И цвет такой сейчас не в моде».

— Ох, и тряпишница ты у нас, Аленка! — весело произнес Анатолий, весь в предчувствии скорого отдыха.

— А пусть не кидают понты на каждом шагу! — защищалась Алена. — Тоже мне супер-пупер-модели! Скорикова все уши прожужжала, как она будет в конкурсе на мисс города участвовать.

— А ты чем хуже? Давай тоже попробуй свои силы. Уверен, что победишь. Если не мисс, то уж вице-мисс точно станешь.

— А не рановато о конкурсах рассуждать? — строго спросила Ирина, оторвавшись от журнала, который пыталась читать на ходу.

— Ха! Да она почти с тебя ростом! «Рановато»! — также весело возразил Анатолий, покосившись на жену. — Год-два и готово! Что думаешь, в этих конкурсах перестарки какие-нибудь участвуют? Пятнадцать лет — самое время!

— Перестань, Анатолий, — поморщилась Ирина. — Ей прежде всего школу надо окончить с хорошим аттестатом, а потом уж…

— Ага. Будут на этом конкурсе ждать, пока она школу да институт окончит, — не сдавался Анатолий. — Смелее надо по жизни-то идти. Пусть сама пробивает путь к успеху. Вот мое мнение.

— Успех успеху рознь, — возразила Ирина. — Университетский диплом, интересная работа, достойный заработок — разве это не успех?

— А кто возражает? — хохотнул Анатолий. — Пусть учится. Все можно успеть, если мозги на месте: и учиться, и в конкурсах участвовать, и с парнем встречаться. На то и молодость.

— И все же не по душе мне такое. Неокрепшая психика может и не выдержать.

— Это у нашей Аленки-то неокрепшая психика? Ха-ха-ха! Скорей у тебя самой она неокрепшая. Кто у кого на поводу идет, а? Да она не мытьем, так катаньем своего добьется. Вспомни, в прошлом году, когда ей приспичило в детский лагерь вместе с Юлькой поехать, как она из тебя веревки вила. Ха-ха-ха! Голодовку устроила! Ты и сломалась. Видела бы ты эту голодающую ночью на кухне. Ха-ха-ха! Я в туалет пошел, смотрю, на кухне…

— Ну, папа! — крикнула Алена, вся зардевшись, но не от смущения, а скорее от нежелания оказаться разоблаченной.

— Да ладно, ладно. Дело прошлое. С кем не бывает, — снисходительно произнес Анатолий и вдруг озабоченно наморщил лоб: — Послезавтра вылетаем. Успеем хоть собраться-то? Как думаешь?

— Вообще-то, я уже основное все приготовила, — ответила Ирина, которой моментально передалось мужнино беспокойство. — Тогда не будем в Порошино задерживаться. Аленку оставим и обратно.

— Я тоже так думаю, а то знаю тебя — в последний момент то этого нет, то другого… Терпеть не могу, когда начинаешь суетиться с перекошенным лицом.

— Ой! — Ирина схватилась за голову. — Вспомнила!

— Что опять? — сердито покосился на нее Анатолий.

— Я же брюки твои из химчистки не забрала!

— Ну вот, начинается. Это какие? Светлые?

— Ага.

— Ну завтра заберешь. Хорошо хоть не в самолете об этом вспомнила.

— Завтра же воскресенье.

— Да работают они. До двух. Ты никак не запомнишь. Сколько говорю: запиши в книжку все эти прачечные-химчистки и прочие ремонты обуви. Кстати. Что там с моими мокасинами?

— По-моему, все в порядке. Поедешь в светло-коричневых, а с собой можно взять кремовые, да еще босоножки.

— А не слишком? Это ведь мне всю эту хрень тащить придется. Представляю, как по такой жаре с чемоданами…

— Но Эльвира сказала, что нас прямо до отеля довезут. Там сейчас сервис на высшем уровне…

— Уж больно много твоя Эльвира знает. Ладно, будем надеяться, что таскаться с багажом не придется.

— А я так совсем ничего с собой не возьму.

— То есть?

— Ну, возьму, конечно, пару сарафанов, халат, шорты и две маечки. Вот и все.

— Ну ты даешь, мать! «Маечки»! Ты смотри, там ведь и рестораны есть, и прочая развлекаловка. Я что с тобой, позориться еду, что ли? Нет уж! Бери какое-нибудь вечернее платье. Поняла?

— Поняла. Вот только какое? Сиреневое, которое на Новый год шила, Элька раскритиковала…

— Слушай ее больше, Эльку свою! Она небось завидует тебе. На ее тушу хоть из золота платье напяль, все равно как на свинье будет.

— Толя, ну зачем ты? При ребенке… — обиделась за подругу Ирина. — Никакая она не туша. Просто у нее большой размер. Такая конституция.

— А, плевать! Что нам, больше говорить не о чем, кроме как о твоей Эльвире? Ты лучше еще подумай, может, еще чего забыла.

Родители Ирины жили на краю села в добротном каменном доме. Отец, Дмитрий Ильич, крепкий пятидесятишестилетний мужчина, работал водителем в агропромышленном комплексе, а мать, Полина Юрьевна, двумя годами младше мужа, всю жизнь учительствовала. Теперь она получала пенсию по выслуге лет, но продолжала учить сельских ребят. От родителей Ирине достались и красота, и характер. Высокая и длинноногая в отца, она взяла у матери редкий цвет глаз, фиалковый, как его определила Эльвира, а также льняные волосы и миловидность лица. Правда, не умела она как следует «подать» свою красоту, о чем не раз ей выговаривала все та же Эльвира. «Ну что тебе стоит подкрасить глаза и губы? — искренне возмущалась она. — Нос кое-как напудрит, вот и весь макияж! Эх, мне бы твои данные, уж я бы развернулась!» Что она имела в виду, Ирина лишь догадывалась.

В Ирининой фирме, где она работала бухгалтером, многие молодые и средних лет женщины имели любовников. Это считалось и нормой, и шиком одновременно. Среди них были как замужние, так и одинокие, но любовниками, как правило, являлись женатые и состоятельные мужчины. Рекордсменкой по этому делу слыла сорокалетняя Роза Платоновна, менеджер из отдела маркетинга. Ее муж, маленький лысый пузан, владелец какого-то небольшого «свечного» заводика, и не подозревал о наличии трех «заместителей». «Один для души, другой для тела, а третий для престижа», — раскладывала по ранжиру своих любовников, как королей в пасьянсе, Роза Платоновна.

Ирина слушала все эти бабьи разговоры и сплетни, но сама не высказывалась. Зачем? Если говорить искренне, как думаешь, то можно обидеть или напороться на грубость и насмешки. Люди не любят, когда их осуждают. Да и слыть «белой вороной» тоже не лучший вариант. Так и помалкивала, но в душе считала все эти адюльтеры грязью, оскорбительной для замужней женщины. К тому же на свою судьбу она не жаловалась. Ведь у нее все прекрасно. Муж хороший семьянин, не пьет, разве что пиво, но это пустяк, на который не стоит обращать внимания. У них подрастает красавица дочь. Правда, в последнее время участились конфликты, но это издержки переходного возраста, это пройдет, не они первые. На работе ее ценят, каждый год надбавка к окладу, премии. Были, конечно, небольшие трения с директором, но и то не служебного, а личного характера. Три года назад на одной из корпоративных вечеринок он вдруг приударил за ней. С ума сойти! На глазах всего коллектива директор, прижимая Ирину под музыку танго, начал целовать ей руки и шептать всякие скабрезности. Она покраснела до свекольного цвета, но вырваться из его объятий не могла. Так и промаялась весь танец. А потом выслушала от Анатолия такое… Он тоже хорош! Весь вечер протанцевал с Розой Платоновной, а когда заметил, что жену сейчас уведут прямо на глазах, побежал на разборки. Но, слава богу, все утряслось. А директор на следующий день вызвал к себе, извинился и даже предложил рюмку коньяку, чтобы устаканить дружеские отношения:

«Извините, Ирина Дмитриевна, не понял, кто передо мной. Думал, что просто симпатичная дурочка, простите за откровенность, а оказалось — пушкинская Татьяна. Это я о вашем внутреннем содержании». Нельзя сказать, что директор был единственным мужчиной, кто заметил ее красоту и высказался по этому поводу. Несколько раз ей приходилось выслушивать комплименты во время домашних вечеринок, когда муж приглашал своих сотрудников на дни рождения или Новый год. Особенно надоедал своими ухаживаниями прораб Митрофанов. Этот обожженный всеми ветрами и служебными бурями сухощавый мужчина, с седыми волосами «ежиком» и плутоватыми серыми глазками, придерживая ногой кухонную дверь, подолгу рассуждал о своем житье-бытье, «унылом и беспросветном», так как не встретилась ему на пути такая вот Иринушка. «Полстраны объездил со стройки на стройку, с сотнями людей знаком, а вот такой, как вы, не видал ни разу», — в который раз вздыхал Митрофанов. А Ирина мыла посуду и вежливо улыбалась. Ей не хотелось причинять боль и без того обиженному судьбой человеку.

А ведь директор попал прямо в точку, сравнив ее с Татьяной. Много общего у Ирины с любимицей русского гения. Даже отчество совпадает. Или, например, страсть к чтению. Чтение книг для Ирины было не просто страстью, а ежедневной естественной потребностью. Без книжки она не ложилась в постель. Так порой и засыпала с книгой в руке. Правда, Анатолий в последнее время не позволял долго читать. Выпив за ужином бутылку пива, с кряхтением плюхался в кровать и сразу выключал свет: «Спи! Завтра рано вставать. Мне с утра надо Шестакова поймать, а то свалит, мать его, куда-нибудь, потом ищи ветра в поле». Это происходило именно в тот момент, когда она была на самом интересном месте. Со вздохом она клала книгу на тумбочку и пыталась уснуть. Воображение рисовало литературных героев, с которыми поневоле пришлось расстаться, и даже мужнин храп не выводил из себя, не мешал домысливать, предугадывать дальнейшие события в книге.

Свой возраст она не ощущала. Да и какой это возраст — тридцать четыре года? Но тем не менее девчоночьих поступков себе не позволяла. Она всегда помнила о своем статусе жены и матери, не дающем ей права на всякие вольности и глупости.

— Ирка, ты мне Катерину из «Грозы» напоминаешь, честное слово! — смеялась Эльвира. — Рано или поздно ты очнешься от своего патриархального сна и вспомнишь, что ты живая и красивая женщина.

— Не вижу ничего общего, — скептически пожимала плечами «подкованная» в литературе Ирина. — Катерина страдала от домостроя. А ее связь с Борисом — это вызов окружающим.

— А я думаю, что это никакой не вызов, а настоящая, первая ее любовь к мужчине. Мужа-то она не любила, а жалела. Вот и ты будто во сне живешь. Нет в тебе настоящей жизни, одна книжная. Я же помню тебя восемнадцатилетней. Как весело мы жили, мечтали, строили грандиозные планы, говорили о будущей любви. А потом нате вам! Появился на горизонте твой Шамарин и опутал тебя паутиной.

— Элька! Ты выбирай выражения. Я, значит, муха, а мой муж паук. Так, по-твоему?

— Ну, прости. Это случайно вырвалось. Ты придираешься к словам, а сути никак не уловишь. Или хитришь, делая вид, что не понимаешь.

— Ты меня в чем-то хочешь обвинить?

— Да нет. Просто мне тебя жалко. Ты достойна большего, чем этот твой мирок, дальше которого ты носа не кажешь.

— А ты, выходит, живешь достойно. У тебя огромный мир, галактика, космос, а у меня мирок мещанский.

— Ну почему ты так прямолинейна? Зачем привязывать свою жизнь к моей? Ведь я тебя выделяю среди прочих как личность яркую, редкую. Куда мне до тебя? Вот ты обижаешься на мои слова, считая их незаслуженными, но придет день, когда с твоих фиалковых глаз — черт бы их побрал! — спадет завеса, и ты увидишь небо в алмазах.

— Небо в алмазах? Господи, Элька, а я не знала, что ты в душе поэт.

— Тебе еще многое неведомо, — загадочно улыбнулась Эльвира.

Родители встретили их со сдержанной радостью. Эта фамильная черта — слегка приглушать эмоции — частенько выводила из себя импульсивного Анатолия. «В нашем роду не принято коней придерживать. Уж коли веселье, так через край, с шутками, смехом, застольем. Горе тоже встречают, как принято у людей, со слезами и причитаниями. А у твоих — ни два ни полтора. Не поймешь — рады нашему приезду или лучше нам было дома остаться», — выговаривал он Ирине в первые их приезды в Порошино. Потом привык и к тихому голосу тещи, и к молчаливому, добродушному нраву тестя, и к их размеренному, неспешному ритму жизни. До этого равнодушный к рыбалке, Анатолий постепенно приобрел вкус к долгому сидению с удочкой на берегу или в лодке тестя в ожидании клева. Он даже сменил дорогой немецкий спиннинг, купленный случайно и необдуманно, на дешевую, но более практичную удочку из числа тех, что лежали в сарае Дмитрия Ильича на специальных перекладинах. Тесть немногословно, без назиданий объяснял зятю все тонкости ловли на различные крючки и приманки. Ирина в душе радовалась, замечая, как увлекся муж этим на первый взгляд нехитрым занятием, но на деле имеющим большое значение для душевного комфорта. Анатолий уже и не вспоминал свою родню с их шумными застольями как образец «настоящего отдыха». Вдоволь накричавшись на работе, он с удовольствием бежал от городского шума в спокойную тишину сельских просторов, чтобы встретить утреннюю зорьку на заросшем камышами берегу, под неумолкающее теньканье ранней птахи.

— Бабуль! Смотри, что мы тебе привезли! — предвкушая радостное удивление Полины Юрьевны, крикнула Алена, вынимая из сумки полиэтиленовый пакет.

— Ой, опять вы с подарками! И зачем на нас деньги-то расходовать? Лучше бы с собой за границу взяли. Там они нужнее.

— Ну, мама! Тебе внучка сама выбирала подарок, волновалась, понравится ли, а ты… — упрекнула Ирина мать.

— Ладно, ладно. Спасибо, родная. Это я так, не подумав, ляпнула.

Полина Юрьевна взяла пакет, поцеловала внучку и попыталась непослушными от тяжелой работы пальцами распечатать пакет.

— Дай, я сама! — выхватила Алена из ее рук пакет. — Вот, смотри, какой клевый!

Полина Юрьевна всплеснула руками и покачала головой при виде ярко-синего халата в белых и розовых цветах.

— А теперь деду покажи, что мы ему купили, — подсказал довольный произведенным эффектом Анатолий.

— Неужто и мне перепадет какой-нибудь гостинец? Вот уж не ожидал! — усмехнулся Дмитрий Ильич, с любовью глядя на подросшую за год внучку.

— А ты как думал? Что мы про тебя забудем? — с детской бесшабашностью спросила Алена и вытащила из сумки пластмассовую коробку с бумажной наклейкой «Рыболовные снасти». — Вот! Получай!

— О-о! Да тут полное снаряжение! — воскликнул Дмитрий Ильич, раскрыв коробку. — И крючки, и леса, и поплавки… Ну, спасибо. В самый раз гостинец. У нас тут таких крючков не продают. Надо же. И блесны разные. Я, правда, не пользуюсь блесной…

— Так попробуй, может, понравится, — улыбался Анатолий, который был с тестем на «ты» и даже называл его «батей».

Пока мужчины возились на крыльце, разбирая рыболовную оснастку и обсуждая каждую штуковину, женщины накрывали стол прямо во дворе. День был в самом разгаре, жаркий, безветренный, а потому окрошка на домашнем холодном квасе была как нельзя кстати. Ирина разливала по тарелкам окрошку, а Алена добавляла в каждую тарелку по ложке сметаны.

— Бабуля, а Настя никуда не уехала? — спросила Алена о своей деревенской подружке, с которой была знакома с пятилетнего возраста.

— Нет вроде. Недавно ее с матерью видела. Из магазина шли. А ты проведай ее. Сейчас пообедаем и сходишь.

— Аленушка, — мягко сказала Ирина, — ты уж пока с нами побудь, ладно? Мы ведь скоро обратно поедем.

— Вот те раз! — всплеснула руками Полина Юрьевна. — Не успели приехать, и сразу обратно! Да как же так, Ира? Я не нагляделась на тебя, не поговорила. Мне посоветоваться надо с тобой…

— Ну, мам! Мы еще толком не собрались. Толины брюки из химчистки надо забрать и вообще…

— У нас горящие путевки, Полина Юрьевна! — встрял в их разговор Анатолий. — А это значит, что времени на сборы почти нет. Потом, перед самолетом, окажется, что забыли самое необходимое. Нет уж! Я не люблю впопыхах собираться. Так что через два часа отчалим.

— Ох, дети, дети! — вздохнула Полина Юрьевна и, поджав губы, пошла в дом.

— Так вы же говорили, что послезавтра улетаете, зачем же сегодня-то спешить? — спросил Дмитрий Ильич, тоже расстроенный неожиданным решением зятя с дочкой.

— Зато я остаюсь, — вдруг напомнила о себе Алена и подошла к деду, детским чутьем поняв его настроение.

Тот обнял правой рукой внучку за плечи, усадил рядом с собой.

— Мать-то ждала тебя, Иринка. Каждое утро в календарь смотрела, дни считала до вашего приезда.

Ирина закусила губу и побежала в дом. Полина Юрьевна хлопотала на кухне, заваривала чай, ставила на поднос чашки. Ирина подошла к матери, погладила ее по плечу:

— Мам, не обижайся, ладно? Через три недели я приеду к вам, поживу неделю, наварю малинового варенья. За черникой с тобой сходим, за грибами. А, мам?

— Ладно уж, не подлизывайся. Подожду еще три недели. Вот вырастет Аленка, сама узнаешь, каково ждать взрослую дочь.

— А я думала, что ты Аленку больше ждешь, чем меня.

— Эх ты, вроде большая вымахала, а ума-то не нажила еще. Ничего, мудрость к женщине не сразу приходит. Бери поднос, пойдем мужиков кормить.

Она смотрела в окно на мелькающий пейзаж, а в душе занозой сидели материнские слова: «Сама узнаешь, каково ждать взрослую дочь». Ирина только сейчас вдруг осознала, что в последнее время все реже стала вспоминать родителей. Почему-то не хватало ни времени, ни сил, чтобы лишний раз позвонить, написать, приехать. «А если и с нами так поступит дочь?» — подумала Ирина и обхватила себя за плечи.

— Ты чего, замерзла, что ли? — взглянул на нее Анатолий. — Может, прикрыть окно с твоей стороны?

— Нет, не надо. Маму жалко. Все-таки целый год меня ждала…

— Да брось ты! Какие-то три недели, и мы тут как тут! Они со своим хозяйством и не заметят, как время пролетит. Конечно, насчет картошки-то я не подумал. Весь огород им самим придется окучить.

— Надо Аленке позвонить, чтобы помогла деду с бабушкой.

— Позвони. Толку от нее маловато будет, но хоть пять рядков пройдет, и то польза.

— «Маленькая польза», — грустно усмехнулась Ирина.

— Что?

— Антон Чехов так звал своего брата, который во всем искал хоть какую-то пользу.

— Ишь, начитанная! И куда нам, безграмотным, податься?

В этой шутке сквозило уже знакомое Ирине пренебрежение. Частенько ей приходилось выслушивать мужнины сентенции о бесполезности и даже вреде книжного чтения.

— Это тот же наркотик, — уверял ее Анатолий. — Ты подсела на него давно и надолго. Опасность его в том же, что и от героина. Из настоящей жизни ты уплываешь в глюки, то есть фантазии всех этих писателей, которые уже сами не знают, чем еще мозги запудрить вашему брату. Нос иглы не соскочишь. А от книжек можно отвыкнуть, если захотеть. Займись лучше рукоделием каким-нибудь или на фитнес начни ходить. А то давай со мной на стадион пошли. Там баб не меньше, чем мужиков. Знаешь, как они фанатеют за свои команды?

Но все эти предложения Ирина отклоняла, не принимая всерьез. Побывав однажды на стадионе, она вернулась домой с головной болью от дикого шума, мата и свиста, лавиной обрушившихся на ее неподготовленную нервную систему. Фитнес-клуб посещала одна из ее сотрудниц, и Ирина, сходив с ней за компанию один раз, также вынесла оттуда не совсем приятные впечатления. Лязг железа, надсадное дыхание и запах пота желающих изменить свои фигуры в лучшую сторону привели ее в уныние. Нет, ни на что не променяет она дорогие сердцу книги! А чтобы лишний раз не раздражать мужа, она старалась читать в его отсутствие или глубокой ночью, когда он уже давно спал. Эти маленькие тайны бередили ее душу, не давали покоя, как будто она была виновата перед мужем. Одновременно где-то глубоко засела на него досада.

Она никогда не задумывалась о том, счастлива ли она? А если бы и задумалась, то, наверное, отнесла бы себя к разряду счастливиц. Разве не так? Анатолий ухаживал за ней, студенткой четвертого курса, как сейчас говорят, красиво, с цветами и подарками. Он уже окончил строительный техникум, отслужил срочную и работал в строительной фирме мастером.

Познакомились они в небольшом кафе с романтическим названием «Зодиак», куда их с Эльвирой занесло в ненастный осенний день «погреться». Подруги кое-как наскребли на две чашки кофе и пирожные, уселись возле окна, и Элька по обыкновению начала смешить Иру своей очередной любовной историей. Они то и дело прыскали, зажимая рты и низко склоняясь над столом, пока Эльвира не заметила внимательный взгляд высокого парня, сидевшего возле барной стойки и потягивающего пиво из кружки.

— Ирка! Только не поворачивай башку. Слышишь? На тебя беззастенчиво пялится один субъект. Кстати, весьма и весьма… По крайней мере, фактура классная, — протараторила Эльвира, кося глазами в сторону бара.

— Ну и что? — фыркнула Ирина. — Мало ли кто на меня пялится? Что мне теперь, сидеть, будто кол проглотила?

Ирина демонстративно повернула голову вправо и натолкнулась на внимательный взгляд парня. Странно, но они оба смутились, покраснели, отвели глаза.

— Все! Искра есть, как говорит мой брат, заводя свой драндулет с коляской, — посмеивалась Эльвира.

— Отстань! — неуверенно прошептала Ирина, опуская глаза.

— Я-то отстану, а вот он, похоже, уже нет.

— Пошли в общагу. Завтра семинар, если ты помнишь. Надо подготовиться. А то Стукалкина загоняет потом с перезачетами.

— Пошли, — нехотя встала Эльвира и метнула взгляд в сторону барной стойки. — О! А высокого блондина в черных ботинках уже корова языком слизала.

— Ну и слава богу!

Подруги вышли в промозглую темень октябрьского вечера и направились к станции метро.

— Девушки, вас проводить? — услышали они мужской голос и разом оглянулись.

Высокий незнакомец из кафе, широко расставив ноги и засунув руки в карманы куртки, стоял в метре от них и улыбался.

— А почему бы и нет? — не растерялась Эльвира.

— Анатолий, — первым подал он руку Эльвире.

— Эля, — насмешливо отозвалась она, пожав его руку.

Парень перевел взгляд на Ирину и снова смутился.

— А это Ирина, — подсказала Эля. — Моя подруга и однокурсница.

— Да? А где вы учитесь, если не секрет?

— В финансово-экономическом, на бухгалтеров, — ответила Эльвира, толкнув локтем набравшую в рот воды подругу.

— О-о! Перспективная профессия.

— А вы где работаете? — изо всех сил поддерживала разговор Эльвира.

— В строительной фирме. Строим многоквартирные дома.

— Вы каменщик? — спросила Эльвира.

— Зачем? У меня инженерная должность. Я мастер на монтаже.

— А-а.

Разговор все же иссяк. Ирина так и не проронила ни слова. Они подошли к станции метро.

— Ну теперь мы почти дома, — сказала Эльвира. — Три остановки и сразу наше общежитие. Так что можете дальше не провожать.

— А нам по пути, — не отставал парень.

— А вам в какую сторону? — вдруг спросила Ирина.

— В вашу, — не растерялся Анатолий.

— А-а, ну тогда поехали, — пригласила Эльвира.

В вагоне девушки сели, а Анатолий встал рядом, держась за поручень. Всю дорогу они молчали, и Ирина ловила на себе все тот же внимательный взгляд парня.

С этого вечера начался новый этап в ее жизни. Что бы она ни делала, куда бы ни шла, о чем бы ни думала — все было так или иначе связано с Анатолием.

— Твой внизу сидит, с вахтершей разговаривает, — сообщали Ирине соседки по общежитию.

— Твоему-то хоть известно, где собираемся? — спрашивала ее Эльвира перед новогодним балом.

— А я твоего видел на стадионе, — говорил ей Неврев, встречая Эльвиру у крыльца института.

Так и повелось: твой, твоему, твоего… Ирина уже настолько привыкла к этому, что считала Анатолия своей собственностью, впрочем, как и себя, полностью принадлежащей ему. Их отношения плавно и естественно подошли к свадьбе, которую сыграли в студенческом кафе их института. К тому времени они уже снимали однокомнатную квартиру на окраине города. А через год родилась Аленка. Анатолий подменялся с напарником, чтобы утром помочь Ирине вытащить на прогулку коляску, сбегать в молочную кухню, постирать пеленки и ползунки. Жили скромно. Его зарплаты едва хватало, чтобы платить за квартиру, покупать подрастающей дочке одежду и игрушки, соки и фрукты. Родители, конечно, помогали. Но какую помощь можно было ждать от простых работяг, которым постоянно задерживали зарплату? Через семь лет такой маеты ситуация резко изменилась. Теперь Анатолий работал в фирме, возводящей коттеджи и особняки для новых русских, и заработки у него возросли в разы. Они заплатили первый взнос за двухкомнатную квартиру, а вскоре переехали в нее, не веря до конца в такое везение. Комнаты были огромные, и Анатолий сделал перепланировку, выкроив что-то в виде алькова. Это помещение стало их спальней.

В отличие от многих друзей и знакомых, разведенных, да не по разу, их семейный корабль всегда был на плаву. Без крена и течи, он уверенно шел по житейскому морю, а волнения если и были, то несерьезные какие-то, во всяком случае, штормом их не назовешь.

И зачем Эльвира посеяла в ее душе нехорошее чувство, обронив: «Жена узнает об изменах мужа в последнюю очередь»? Какая же она злая! За что она мстит ей, своей близкой, закадычной подруге? За ее внешность? За благополучие? Или это не месть и не зависть, а обычная Элькина хохма?

Ирина безотчетно начала анализировать все сколько-нибудь «сомнительные» ситуации, когда мужа можно было заподозрить в возможной измене. Например, на новогодней вечеринке, где она была в обсмеянном Эльвирой наряде, Анатолий был в ударе. Он неутомимо приглашал танцевать одну за другой, пока не перебрал всех «обаяшек» от двадцати до сорока лет, сидящих за столиками ресторана. Ну и что? Ее Неврев тоже без дела не скучал. Да и они сами отплясывали с чужими мужьями так, что пыль столбом стояла. Нет, не там она ищет. А может… У нее перехватило дыхание. Какая же она дура! На месяц оставляет мужа одного, уезжая с дочерью в Порошино! Он, конечно, навещает их по выходным, но остальное-то время гуляй — не хочу!

Ирина покосилась на Анатолия, уверенно управляющего автомобилем и не подозревающего о крамольных мыслях жены. Нет, он на такую подлость неспособен. Одно дело на вечеринке кого-то прижать, в щечку чмокнуть, комплимент отвесить…

Ирина посмеялась про себя. И в самом деле «отвесить». Она-то знала, какие тяжеловесные комплименты делает ее муж. Например, той же Розе Платоновне сказал, когда она прихорашивалась возле зеркала:

— Вот с такой женщиной не стыдно и на пляж пойти.

На что острая на язык дама парировала:

— Зачем на пляж? Если не стыдно, можно сразу в баню.

Ирина снова взглянула на Анатолия и прыснула.

— Ты чего? — удивился муж.

— Да так. Вспомнила.

— Интересно, что?

— Как ты сделал комплимент нашей Розе Платоновне.

— Это когда?

— В ресторане, на вечере.

— А-а. Той, с тонкой талией?

— Надо же, запомнил, — ревниво подколола его Ирина.

— Ну, такую фигуру нетрудно запомнить. Жаль, не первой свежести осетринка-то.

— Фу, какой ты похабник! А я не знала.

— Ха-ха-ха! Сама напросилась.

— Знаешь, что я сейчас подумала?

— Что?

— Что больше не оставлю тебя одного. Вместе будем в Порошино ездить.

— И с каких это вы лесов упали, мадам? Что-то новенькое.

— Да-да! И не надейся, что я еще раз предоставлю тебе такую свободу.

— По-моему, у тебя температура, — посмеивался Анатолий, довольный тем, что его ревнуют.

— Смейся, смейся! А свободы не видать.

— Век?

— Вечность!

— Ну, мать, ты не на шутку разошлась. К чему бы это? — игриво поглядывал он на жену.

— В таких делах не шутят, — серьезно отвечала Ирина.

На следующий день Ирина совсем сбилась с ног, собирая чемоданы.

Надо было срочно привести в порядок шорты и джинсы Анатолия, на которые он умудрился этим летом насажать пятен, постирать и погладить пару новых рубашек. Кроме того, своей очереди дожидались купальник с оторвавшейся застежкой, несобранные косметичка, аптечка и туалетные принадлежности.

Вечером, вымотанная сборами, Ирина поплелась в ванную, чтобы сделать педикюр, эпиляцию и принять душ. Когда шла из ванной в спальню, Анатолий, смотревший по телевизору футбольный матч, спросил:

— А мои плавки положила?

— Плавки? Кажется, положила.

— Так «кажется» или положила? — донимал он ее своими вопросами, не отвлекаясь от игры.

— Посмотри сам.

— Как я посмотрю, если не знаю, в каком чемодане что лежит?

— Посмотри в большом. В синем пакете.

— В большом синем пакете?

— Чемодан большой, а пакет синий, — раздраженно пояснила Ирина.

— Бей! А-а, черт! Кто так бьет, салага?! Какой чемодан? Синий?

— Боже мой! Нет у нас синих чемоданов! Отстань от меня! Я устала, а ты уже два часа у телевизора сидишь.

— А кто целый день по магазинам и химчисткам мотался? Еще не хватало, чтобы я при живой жене сам чемоданы паковал!

— Если ты не отстанешь от меня, я буду не живой, а мертвой! Понял? Все! Я пошла спать!

— Значит, я на море без плавок еду?

— Там этого добра на каждом шагу.

— Бесплатно?

— Это дерьмо стоит копейки.

— Значит, в дерьмо меня решила одеть? Спасибо!

— На здоровье!

Ирина все же пошла в прихожую, где стоял закрытый на все замки большой кожаный чемодан, с трудом открыла его и начала выкладывать на пол один пакет за другим. Плавки оказались на самом дне. Она чуть не плакала, когда укладывала все эти вещи обратно. До самолета оставалось чуть больше шести часов, а на сон не более четырех.

Самолет летел в солнечную Турцию. Пассажиры в предвкушении отдыха потягивали пиво, читали, слушали музыку или попросту спали. Ирина с завистью покосилась на Анатолия, который сладко посапывал после принятых в начале полета ста граммов коньяка. Ей бы такую расслабуху! Она в очередной раз глубоко вздохнула, но это не помогло. Нервы были напряжены до предела. Виной тому вся эта информация о террористах, водопадом обрушившаяся на бедных обывателей. Опасность вдруг стала вполне реальной, даже осязаемой, как только лайнер оказался в воздухе. В каждом пассажире Ирине чудился притаившийся бандит, а воздушные ямы, в которые иногда попадал самолет, заставляли ее нутро сжиматься в комок. Она задыхалась, находясь в полуобморочном состоянии. Откуда-то издалека пришла мысль, что небольшая прогулка по салону избавит ее от дурацких страхов. Она поднялась с кресла и на ватных ногах направилась в сторону туалета. Ее мутило и покачивало, а перед глазами стояла пелена. В конце салона ее бросило в сторону, на чье-то кресло, в глазах совсем потемнело, и она потеряла сознание. Чьи-то руки подхватили ее и усадили. Прибежала стюардесса со стаканом минеральной воды. Ирина сделала несколько глотков и без сил откинулась на спинку сиденья.

— Может, примете таблетку от тошноты? — спросила стюардесса.

— Нет, спасибо. Мне уже лучше.

— Тогда посидите, отдохните, а я скоро еще подойду. Вы, молодой человек, не стойте в проходе, идите на место этой пассажирки. Вон туда. Место 45. Потом поменяетесь, если что…

Ирина подняла глаза и посмотрела на темноволосого парня в белой тенниске, уходящего по проходу. «Даже не поблагодарила, — вяло подумала она. — Ладно. Он же видел, что мне сейчас не до вежливости».

Стюардесса привела врача, пожилого седовласого мужчину.

— Добрый день! Меня зовут Михаил Борисович. Я врач. Как вы себя чувствуете?

Его вкрадчивый, чуть глуховатый голос, легкое грассирование и длинные гласные действовали успокаивающе. Он обхватил ее левое запястье двумя пальцами, нащупал пульс, затем мягко приподнял подбородок и оттянул нижние веки.

— По-моему, ничего страшного. Это нервы. Но на месте надо будет проконсультироваться с терапевтом.

Он ободряюще похлопал Ирину по руке, улыбнулся и ушел.

В аэропорту их группу встретила маленькая девушка с копной русых волос и золотым загаром.

— Меня зовут Лина. Я ваш менеджер. По всем вопросам обращайтесь ко мне. После получения багажа собираемся здесь же, а потом идем к автобусу.

Стоя на твердой земле, Ирина почувствовала, как к ней возвращаются силы и вместе с ними хорошее настроение. Она со смехом начала рассказывать мужу о пережитом в полете, но он сосредоточенно смотрел на вращающийся барабан с багажом и не слушал ее. Ей и самой вся эта история уже казалась не достойной внимания. От нечего делать она начала разглядывать людей. Это занятие всегда доставляло ей особое удовольствие. Например, в их группе были такие колоритные типы, что смотреть на них можно сколько угодно — не надоест. Взять вон ту красивую пару. Ирина сразу же окрестила их «молодоженами» и оказалась права. Юная жена — тоненькая былинка на балетных ножках, с ленивой грацией, слегка высокомерно посматривает на толпу, но взгляд, обращенный на своего спутника, тут же меняется, становится нежно-лукавым или томно-призывным. Ее молодой муж старается выглядеть солиднее, старше, для чего поджимает по-детски пухлые губы и хмурит брови. Но, ловя на себе любовные взгляды подруги, не сдерживается и отвечает белозубой улыбкой, открытой и счастливой. А вот другая пара. Им лет по сорок. Он — массивный, с большим животом, с оценивающим взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз. Оценивает в основном юных дев и молодых женщин. Она — еще не старая, но уже и не молодая, чтобы носить такие короткие шорты. Ирина с легким осуждением отметила жировые отложения на бедрах этой мадам, но тут же пожалела ее, увидев, как та страдает из-за своего мужа. Он в этот момент оценивал хорошенькую стюардессу, идущую по залу походкой манекенщицы. «Да-а, мужики все на одну колодку», — вздохнула про себя Ирина, впрочем, без особой горечи. Несмотря на недавние уколы ревности, в своем Толе она была уверена на сто процентов. Пиво и футбол — вот две самые большие страсти в его жизни. Женщинам в ней отводилось место не многим больше, чем утренней зарядке, которую он делал наспех, кое-как и не каждый день.

«Ира! — услышала она раздраженный голос мужа. Их чемоданы и сумка после долгого ожидания наконец-то пришли. — Хватит мечтать! Бери сумку и пошли к месту сбора!» Они подошли к своей группе последними. Лина дала отмашку в сторону больших самооткрывающихся дверей и все, подхватив багаж, направились к выходу.

На площади, залитой полуденным солнцем, их ждал огромный автобус. Войдя в прохладный салон и усевшись в комфортабельное кресло, Ирина радостно огляделась. Рядом с ними, через проход, сидели два парня лет двадцати шести. Одного из них, в белой тенниске, она узнала. Он повернулся к ней, и она с улыбкой кивнула ему, как старому знакомому. В этот момент его закрыл шедший по проходу Михаил Борисович, поэтому ответной реакции молодого человека Ирина не увидела. В следующую секунду она уже была под впечатлением видов, мелькавших за окном. Автобус, обогнув площадь, выехал на шоссе, вдоль которого росли фруктовые деревья, и помчался к горизонту, где небо сливалось с морем в одну сплошную синеву.

Их поселили в белоснежных одноэтажных гостиницах под красными черепичными крышами, стоящих компактно невдалеке друг от друга. Объединяющим центром комплекса под названием «Зеленый мыс», расположенного чуть выше уровня моря, были уютный ресторан и большой бассейн, манящий к себе голубоватой прозрачной водой. Соседями Анатолия и Ирины оказались те самые молодожены Бережковы, Катя и Петя, а также вышеупомянутые сорокалетние супруги: Николай Андреевич Осокин, чиновник департамента, и Августа Оттовна, домохозяйка, «мадам», как мысленно называла ее Ирина. Остальные разместились в других пяти зданиях.

Ирина приняла душ и теперь нежилась в кресле-качалке на небольшой террасе. Все здания вокруг имели такие же открытые террасы, очень удобные для вечернего или послеобеденного отдыха. Она любовалась живописной панорамой, представшей перед глазами. Сначала шли клумбы с розами, за ними мандариновая роща, а дальше полоска пляжа и бесконечная морская гладь.

Резкий голос Анатолия прервал ее безмятежное созерцание:

— Ты где? Думаешь, нас будут ждать? Слышала, что говорила эта Лина? Сразу после обеда — морская прогулка.

— А может, сегодня не поедем? Хватит с меня и воздушной прогулки…

— Начинается! Мы для чего сюда перлись за тыщи километров? Чтобы в гостинице валяться?

— Ну ладно, ладно. Я сейчас. Только переоденусь.

В ресторане им пришлось сидеть за одним столом с теми же семейными парами. Николай Андреевич, как оказалось, обладал неуемным аппетитом, он жадно поглощал одно блюдо за другим. Августа, наоборот, была весьма сдержанной в еде. «Наверное, боится растолстеть», — подумала Ирина и тоже решила ограничивать свой рацион. Но эта предосторожность была абсолютно излишней. Она была в той поре женского расцвета, когда девичье несовершенство было уже позади, а признаков увядания пока не наблюдалось. На лице ни морщинки, скулы и шея безупречны, волос еще не коснулась седина, а фигура имела ту счастливую конституцию, когда пирожные и сладкий чай не сказывались на весе ее обладательницы.

Небольшой катер на воздушной подушке вез их вдоль берега. Изящная Лина в солнечных очках, закрывавших пол-лица, и синей кокетливой косынке без запинки рассказывала о местных достопримечательностях, о древней истории и культуре этого края. Ее золотой загар, небольшая, но крепкая грудь под тесным голубым топиком и чувственный, в блестящей помаде рот притягивали взор не меньше, чем великолепные отели и сады на горных террасах, о которых она заученно тараторила.

— Вопросы будут? — спросила Лина, закончив рассказ.

Никто не отозвался. Неожиданно для Ирины муж зашевелился, засопел, крякнул, прочищая горло, и задал вопрос:

— Скажите, а в той пещере, про которую вы говорили, мы побываем?

— Если группа пожелает, то я организую поход в пещеру. А вообще, это не мое дело. Просто я сейчас в небольшом отпуске, поэтому решила совместить отдых с работой. Буду сопровождать вас во время коллективных вылазок. Но их будет не больше трех. Остальное время каждый развлекается на свой вкус. Ну а в пещеру мы поедем, естественно, за дополнительную плату. Но это недорого.

— Как, граждане? — обратился Анатолий к пассажирам катера. — Согласны на такой экстрим?

Все разом заговорили.

— Мы согласны, — ответил Петя Бережков, обнимая за плечи свою Катю.

— А это не страшно? — спросила Катя.

— Ну-у, вообще-то, определенный драйв в этом есть, но если соблюдать инструкцию, то ничего страшного, — с улыбкой сказала Лина.

— Тогда, как говорится, вперед и с песней! — бодро воскликнул Михаил Борисович.

Ирина слегка толкнула мужа локтем и прошептала: «Спроси, как одеваться в эту пещеру?»

— Линочка, вот тут жена спрашивает, что ей надеть в эту пещеру: кроссовки или туфли на шпильках? — неестественно веселым тоном спросил Анатолий и, довольный раздавшимся общим смехом, добавил: — Шучу. Нас интересует, холодно там или в футболках не замерзнем?

— Я думаю, лучше пойти в джинсах или спортивных брюках и захватить с собой джемпера, — с тонкой улыбкой, предназначенной исключительно Анатолию, ответила Лина.

После прогулки на катере купались в море. Ирина наслаждалась морской водой, прозрачной вблизи и темно-бирюзовой, если смотреть вдаль. Она лежала на спине и не делала почти никаких усилий, чтобы держаться на поверхности воды. Легкие волны покачивали ее, словно качели, унося в бархатное светло-ультрамариновое небо. Для полного, как говорят подростки, «улета» ей не хватало дочери. Дома она согласилась с доводами мужа насчет лишних забот, которые не дадут им сполна насладиться отдыхом. Но сейчас, глядя на резвящихся в море детей, Ирина ругала себя за извечную уступчивость.

После ужина Лина собрала группу на площадке возле бассейна, где стояли столики под тентами и плетеные кресла летнего кафе.

— Наверняка вы еще не успели познакомиться друг с другом, — улыбнулась Лина. — Поэтому я предлагаю сделать это сейчас, а теннисный мяч поможет нам в этом нехитром, но очень важном деле.

— Интересно, и как же он нас перезнакомит? — живо отозвался Анатолий, опершись руками о широко расставленные ноги и весело, в упор глядя на Лину.

— А вот так! Ловите?

Анатолий неуклюже поймал мяч.

— Ну и что дальше?

— Назовите свое имя! — лукаво улыбнулась Лина.

— Ну, Анатолий.

— Прекрасно! А теперь кидайте мяч дальше.

— Кому? Жене? — тупо спросил Анатолий.

Все рассмеялись.

— Можете, конечно, жене, но вы, надеюсь, знаете ее имя?

— А-а, понял.

Анатолий кинул мяч Августе. Та цепко схватила его и жеманно представилась:

— Августа Оттовна.

— Минутку! — вмешалась Лина. — Необязательно называть отчество. Почему нам хотя бы в отпуске не окунуться в дружескую атмосферу, не вернуться в молодость, когда все были Сашами, Толями, Светами? Предлагаю демократичный способ знакомства. Согласны?

Все дружно согласились.

— Тогда я просто Августа! — задиристо выкрикнула Августа Оттовна.

— Тоже мне, «просто Мария» нашлась, — проворчал ее муж. — А я Николай. Не просто Николай, а Николай.

— Но тебе же еще не бросили мяч! — возмутилась Августа.

— Обойдусь без этих психологических трюков.

Августа кинула мяч молодому человеку в белой тенниске.

— Сергей, — без улыбки представился он и вручил мяч сидящему рядом коренастому крепышу, очевидно, своему другу.

— Алексей, но лучше зовите Лешей. Меня и на работе так зовут, — широко улыбнулся крепыш, отчего на его щеках обозначились симпатичные ямочки.

— Очень приятно, — кокетливо сказала Августа.

Далее все познакомились с Соней, молодой женщиной лет тридцати, на худом лице которой читался врожденный скепсис. За ней представился Михаил Борисович, бывший главврач роддома, а ныне пенсионер. Неожиданно их увлекательную игру прервал появившийся, как черт из табакерки, высокий турок. Его красоту отметили все женщины, и только Лина взглянула слегка отчужденно, но за профессиональной улыбкой тут же скрыла свою неприязнь.

— Попрошу внимания, господа! — сказала Лина. — Я хочу представить работника отеля, аниматора, который будет сопровождать вас в увеселительных поездках и других общих мероприятиях. Прошу любить и жаловать.

В этот момент кто-то бросил мяч прямо в турка. Он ловко поймал его, ослепительно улыбнулся и представился:

— Хафиз.

— Очень приятно! — ответила за всех Августа.

Хафиз скользнул взглядом по сидящим женщинам и бросил мяч Ирине. Она смутилась и тихо сказала:

— Ирина.

Хафиз еще раз улыбнулся, но теперь только Ирине, и ушел.

После ужина все отправились в соседний зал на дискотеку. Работал бар, и Анатолий, взгромоздившись на высоком стуле, первым делом заказал большую кружку пива. Ирина, растерянно оглянувшись в полумраке зала, нерешительно пошла к диванам, стоящим по всему периметру помещения. Не успела она присесть на диван, как к ней подошел Михаил Борисович и пригласил на танго. Он умело вел ее в медленном танце, расспрашивал о семье и работе, а она удивлялась неожиданной силе его ладони, обхватившей ее талию. Ай да пенсионер! После танго началась быстрая ритмичная музыка, и теперь уже никто никого не приглашал. Все встали в один общий круг и двигались кто как умел. Ирина видела, как в зал вошла Лина. Девушка сначала эффектно остановилась в дверях, а затем направилась в круг. Анатолий отставил недопитое пиво и тоже присоединился к танцующим. Как-то так вышло, что он очутился рядом с Линой. Ирина украдкой посматривала на мужа и не могла понять, что ее поражало в нем. Что-то необычное. Ах, да! Улыбка! Она давно не замечала на его лице такой улыбки. Вот что значит отпуск, море и южное солнце! Человека и не узнать. А еще она подумала, что приедет домой и купит себе такое же платье, как у Лины — короткое, на бретельках, с большим вырезом на спине. «И почему мне раньше не приходило в голову купить такое, в облипочку, по фигуре? И вообще. Надо заняться гардеробом. Не зря Элька смеется, мол, у тебя интересы из эпохи застоя, а тряпки — из отстоя. Интересы — это она про чтение книг. И что им всем дались мои книги? Кстати, здесь есть библиотека или книжный магазин? Надо бы спросить у Лины».

Само собой получилось, что после дискотеки все пошли гулять. Для променада существовал специальный бульвар, выложенный фигурной плиткой и тянущийся вдоль побережья несколько километров. Тут было все для удобства отдыхающих: электрическое освещение, скамейки, урны для мусора, киоски со всевозможными товарами. Сначала они шли беспорядочной толпой, но постепенно разбились на небольшие группки по четверо, трое и парами. К Ирине присоединились Михаил Борисович и Соня. Так и шли втроем. Анатолий отстал. Ирина несколько раз оглядывалась, звала его, но он как будто не слышал ее.

— Дайте мужу глоток свободы, Ирочка! — смеялся Михаил Борисович. — Пусть он на время скинет семейные оковы. Зато потом, вернувшись в родное гнездо, будет безмерно вам благодарен.

— Да я не возражаю, — растерянно улыбалась Ирина. — Ради бога! По-моему, я никогда не ущемляла его прав и свободы.

— Это вам кажется, — не без скепсиса сказала Соня. — На самом деле все женатые мужчины страдают от этих самых оков. У нас в банке я наслушалась от семейных мужиков такого…

— Бросьте, Сонечка! Не стоит преувеличивать. С одной стороны, да, все мы стонем под тяжестью семейного гнета, но с другой — не представляем себе иного. Ибо жизнь холостяка еще невыносимее, нежели семьянина. Это я вам как врач-гинеколог говорю.

Ирина еще раз оглянулась и увидела Анатолия в компании Лины и супругов Осокиных. И вновь ее удивило необычное поведение мужа. Всегда малоподвижный, меланхолично-вальяжный, Анатолий сегодня вошел в раж. Он азартно жестикулировал, рассказывая, очевидно, что-то смешное, потому что в тишине ночного бульвара то и дело слышался дружный хохот. Ирина им даже позавидовала, в ее компании беседа текла скучно и вяло, пока наконец не иссякла совсем.

— О чем это ты рассказывал? — спросила она мужа, укладываясь в постель после прогулки. — Вы ржали как целый табун жеребцов.

— А! — отмахнулся Анатолий. — Анекдоты травили.

Ирина хотела еще спросить, но Анатолий ее перебил:

— А ты, мать, оказывается, пользуешься успехом среди аборигенов. Имей в виду! Я не посмотрю, что заграница, рога ему враз обломаю.

— Ты о чем это? — опешила Ирина.

— Ой-ой-ой! Не строй из себя наивную школьницу. Все уже заметили, кроме тебя. Я этому альфонсу гребаному мошонку на нос натяну, так и знай!

— Нет, ты рехнулся, честное слово! О ком ты говоришь, я не пойму?

Ирина возмущенно села в кровати и уставилась на мужа, который как ни в чем не бывало растянулся под простыней и блаженно закрыл глаза.

— О нашем аниматоре. Хафиз, что ли, его зовут. Вьется возле тебя, глаз масленых не спускает, не знает, как угодить.

— Да он со всеми такой обходительный! Их тут вышколили, чтобы держали марку. Это же бизнес, который приносит большую прибыль!

— Ага. Ты эти сказки дочери втирай, она, может, и поверит. Мне мужики на работе порассказали про здешние особенности национального секса. Своих жен они в строгости держат, а с русскими бабами отрываются по полной. А ты как раз в их вкусе — беленькая, при фигуре.

— Толя, прекрати! — Ирину даже передернуло. — Ты как будто торгуешь мной. «Беленькая, при фигуре»… Тьфу! Такого нагородил, что хочется в душ пойти, помыться. Да я ни сном ни духом! А ты про такое…

Ее голос задрожал. Она легла и отвернулась от мужа.

— Ну ладно тебе. Шуток совсем не понимаешь, дуреха ты моя.

Он положил руку ей на бедро и слегка похлопал по нему, но и только. Дальнейших поползновений не последовало. Ирина замерла в ожидании, даже всхлипнула для пущей убедительности, но в ответ услышала знакомый до боли храп.

Утром Лина собрала со всех деньги на три больших мероприятия: посещение аквапарка, поход в пещеру и главную фишку тура — праздник на «Острове Робинзона Крузо». Аквапарк ждал их завтра, а сегодня решили вдоволь накупаться в море.

Ирина с Анатолием расположились под большим зонтом, чтобы не сгореть на солнце в первый же день. В пляжной сумке лежал виноград для Ирины и дразнили запотевшими боками (только что из холодильника) бутылки с пивом для Анатолия. Под соседним зонтом справа углубился в изучение «Плейбоя» Михаил Борисович, слева устроилась чета Осокиных. Молодожены «не щадя живота своего» загорали под палящим солнцем: Ирина, проходя мимо них к морю и обратно, дважды предупредила о тяжелых последствиях такого легкомыслия. Но молодежь советам не вняла.

— Простите, что вы читаете с таким упоением? — услышала она голос Михаила Борисовича. Муж в этот момент плавал, и она лежала под зонтом одна.

— «Сто лет одиночества», — рассеянно ответила Ирина.

— Позвольте присесть под сенью вашего зонта, а то печет немилосердно.

— Пожалуйста.

— Итак, «Сто лет одиночества». Ничего, что я отвлек вас?

— Нет, ничего.

— Одиночество — разрушительная вещь. Но об этом в молодости не задумываешься. Лишь перешагнув определенный рубикон, понимаешь весь трагизм этого явления.

— Но вы говорили, что у вас дочь, внуки…

— О-о, Иринушка! Вы позволите небольшую фамильярность старику? Дети и внуки порой еще сильней подчеркивают вашу одинокость и заброшенность.

— Глядя на вас, не скажешь, что…

— Милая Ирина, вы поймете меня, лишь когда сами сделаетесь бабушкой, а может, и гораздо раньше.

— Что-то не пойму. Вы мне пророчите скорое одиночество?

— Не в прямом смысле. Судя по тому, что ваш муж сейчас в море, а вы здесь, под этим зонтом…

— Ха-ха-ха! — Ирина рассмеялась, но не очень весело. — По-вашему, мы, простите, и в туалет должны под ручку ходить?

— Ваш смех — самый женственный из всех, что я слышал в последнее время. Одни гогочут точно гусыни, другие ржут…

— Как кобылы, да? Ха-ха-ха!

— Третьи хрюкают как хавроньи.

Они все еще смеялись, когда подошел Анатолий.

— Тебя и на минуту нельзя оставить — мужчины слетаются как пчелы на мед, — добродушно пошутил он, доставая из сумки очередную бутылку пива.

— Ну что вы, Анатолий! — поморщился Михаил Борисович. — Такой грубый пассаж в адрес прелестнейшей женщины. Не цените вы свое сокровище.

— Берите лучше пиво, пока оно не взорвалось на этой жаре.

Мужчины занялись пивом, а Ирина оторвалась от книги и увидела, что невдалеке от них расположились два турка из обслуги отеля, один из них был Хафиз — высокий, стройный «мачо». Вдруг она поймала на себе насмешливый взгляд Анатолия. Он двусмысленно крякнул, криво улыбнулся, но ничего не сказал. Ирина сердито уткнулась в книгу. К ним подошли Сергей с Лешей, у которого в руках был мяч, и предложили сыграть в волейбол. Михаил Борисович поднялся и молодцевато расправил плечи:

— А что, я когда-то неплохие подачи делал. Можно и тряхнуть стариной.

— Тряхнуть-то тряхнем, — встал на ноги Анатолий и постучал себя по круглому животу, — не вытряхнуть бы содержимое…

— Содержимое чего? — со смехом спросил Леша.

— Желудка, Алексей. Я пиво только что выпил. А ты что подумал?

Желание играть изъявили Осокины, Бережковы, Соня и оба турка.

Хафиз пасовал в основном Ирине. Она смущалась, но мячи брала даже самые безнадежные — сказалась студенческая закалка. Пару раз Ирина замечала на себе все те же сардонические взгляды Анатолия, но поделать ничего не могла. Вскоре на пляже появилась Лина, включилась в игру, и Анатолий буквально преобразился. Он втягивал живот, пружинисто подпрыгивал, сильно бил по мячу, пожалуй, чересчур сильно, так что мяч часто оказывался за пределами площадки. На Ирину он больше не смотрел, и она вздохнула с облегчением.

А потом разгоряченные игрой все кинулись в море. Анатолий вдруг решил показать мастер-класс в заплыве брассом. За ним, явно соревнуясь, поплыли Сергей, Леша и Хафиз. Ирина напряженно следила за состязанием, моля бога об одном, чтобы у мужа хватило сил на обратный путь. Хафиз обошел соперников на три или четыре корпуса, с берега трудно было определить точно. Вторым шел Сергей, за ним Леша, а Анатолий быстро выдохся и обратно плыл с трудом, часто отдыхая на спине.

— Здесь он явно потерял очки. Женщины не прощают таких фиаско, — с сарказмом произнес Михаил Борисович, наблюдая за пловцами из-под козырька бейсболки.

— Это вы о чем? — неприязненно покосилась на него Ирина.

— Так. Ни о чем. Философия старого донжуана.

— Вы так часто жалуетесь на старость, что я подумала — не кокетство ли это?

— Правильно подумали. Я кокетничаю, чтобы обратить на себя ваше внимание.

Михаил Борисович в упор, пристально смотрел на Ирину. Она опустила глаза.

— Послушайте, Ира! Ведь вы одиноки, как и я. Ваш муж отдает предпочтение пиву и… Впрочем, я не об этом.

— А о чем?

— Я предлагаю вам стать моей любовницей.

— Что?!

— Потише, пожалуйста! Не привлекайте постороннего внимания. Ваш праведный гнев меня еще больше возбуждает. Я готов прямо здесь броситься к вашим прелестным ногам и лобызать их как какой-нибудь сопливый мальчишка. Но эти условности…

— Я не хочу слушать ваш бред! Вы выжили из ума, старый ловелас!

Ирина резко развернулась и поспешила к зонту.

Под зонтом Осокиных шла азартная карточная игра. С супругами играли крикливая, бескомпромиссная Соня и сексапильно-загадочная Лина. Осокин огрызался и спорил с Августой, побаивался Соню, уступая ее напористости, и заигрывал с Линой.

— Думал, кого Лина напоминает своим необыкновенным загаром, — говорил Николай Андреевич, изучая свои карты, — а потом вспомнил — леопарда.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Лина. — Ничего себе сравненьице! Это где же на моей шкуре такие черные пятна?

— А веснушки? — не преминула подколоть Августа.

— Нет, на леопарда вы мало подходите, — улыбаясь одними губами, заявила Соня, — скорей на лису. И по цвету подходите, и по остальным параметрам.

— Хм, какие странные ассоциации я вызываю, — пожала плечами слегка задетая Лина. — А впрочем, каждый из нас, если присмотреться, какой-нибудь зверь. Взять, к примеру, Соню…

— И какой же я зверь, по-вашему? — с вызовом спросила Соня.

— Не знаю. Сразу не определишь. А вы как считаете, Николай Андреич? — соблазнительно улыбнулась Осокину Лина.

— Соня? Ну-у… Дайте подумать. Мне кажется, что…

— Вот уж в чем не нуждаюсь, так это в ваших ассоциациях! — не дала ему договорить Соня.

— Это вас обижает? — спросила Августа.

— Это не в моем стиле. Для большинства женщин всякие там «котики, зайки и рыбки» — непременный атрибут в отношениях с мужчинами. Для меня все это противно и нелепо, как будто взрослые дяди и тети в песочнице играют и издают детский лепет.

— Ох, и суровая вы женщина, Соня! — не без досады произнес Осокин.

— Уж какая есть, — парировала Соня, покрыв короля тузом.

Вскоре к игрокам присоединились Михаил Борисович и Анатолий, который успел обсохнуть после заплыва и выпить последнее пиво.

Ирина скучала в одиночестве. Наконец не выдержав, она стала собираться. Одевшись, позвала Анатолия, но тот лишь отмахнулся, мол, иди, я еще поиграю.

Ирина медленно возвращалась в отель. Сердце обжигала обида. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Ее обогнали турки. Хафиз оглянулся и, сверкнув ровным рядом белых зубов, произнес на ломаном русском:

— Дэвушка один? Нэ хорошо! Ай-яй-яй! Скучать нэльзя. Пайдем в бар! Я угощаю.

— Отстаньте от меня! Слышите? — в сердцах крикнула Ирина.

Хафиз поднял руки, как бы сдаваясь, и снова улыбка, но теперь похожая на волчий оскал. Он что-то сказал по-турецки своему низкорослому приятелю, и они рассмеялись. Их смех подействовал на нее словно пощечина. Ирина наклонилась, схватила полную пригоршню песка и швырнула Хафизу в голову. Ошеломленный, он остановился, быстро повернулся и, сузив зеленые глаза, со змеиной улыбочкой двинулся на Ирину. Она побледнела, со страхом глядя на приближающегося к ней мужчину, на голову выше ее, с коричневым, мускулистым телом, широкой грудью, заросшей густыми черными волосами.

— У вас какие-то проблемы? — раздался сзади спокойный, но с ледяными нотками голос Сергея.

— Похоже, наши турецкие друзья перегрелись на солнце, — задиристо добавил голос Леши.

Оба парня оттеснили Ирину и встали напротив Хафиза и его приятеля. Сергей почти не уступал в росте Хафизу. Они стояли друг против друга как два бойца, готовых вот-вот броситься в схватку. Это продолжалось не больше пяти секунд. Первым не выдержал турок. Он делано рассмеялся, потрепал Сергея по плечу и, бросив на гортанном языке своему приятелю какую-то фразу, заспешил в сторону отеля.

— Спасибо, ребята, — тусклым голосом произнесла Ирина и поплелась в гостиницу. Силы оставили ее. Настроение было испорчено окончательно.

Когда она шла мимо бассейна, то заметила Сергея, сидящего на плетеном стуле у самой бровки и неподвижно глядящего в прозрачный хрусталь воды. Вдруг он поднял глаза и улыбнулся ей.

Ирина ответила грустной улыбкой. Сергей поднялся и подошел к ней.

— Смотрите, что я нашел сегодня утром! Мы с Лехой после завтрака с аквалангами немного поплавали. И вот… — он протянул ладонь, на которой лежала большая перламутровая раковина, переливающаяся на солнце всеми цветами радуги.

— Ой, неужели здесь водятся такие? — с детским восторгом спросила Ирина.

— Говорят, что встречаются в два раза больше. Возьмите, пусть будет сувенир.

— Спасибо, но вам, наверное, самому нужен такой сувенир? Подарите кому-нибудь…

— Да я еще наловлю, не переживайте. А знаете что? Если я найду более крупный экземпляр, то мы поменяемся. Идет?

— Идет, — засмеялась Ирина. Кажется, ее настроение заметно улучшилось.

Весь оставшийся день она была очень сдержанной с мужем, избегала его взглядов, отвечала односложно и невыразительно, а вечером после ужина отказалась пойти на дискотеку, сославшись на головную боль. Ей показалось, что Анатолий обрадовался, когда она предложила ему пойти развлечься одному. Она устроилась с книгой на террасе, но впервые чтение не радовало ее. Она то и дело отрывалась от книги и задумчиво смотрела вдаль, на блестящее в лунном свете море. До нее доносились звуки музыки, смех и голоса отдыхающей публики и это ранило, делало ее одиночество невыносимым. Она решила пойти к людям. Быстро переодевшись, вышла на террасу, чтобы выключить светильник, и едва сделала шаг обратно в номер, как услышала сдавленный женский смех и чье-то мужское бормотание. Ирина застыла на месте, невольно прислушиваясь. Голоса удалялись, очевидно, парочка шла в сторону моря. Ирина вглядывалась в темноту ночи, но видела лишь смутные очертания кустов и деревьев. Но вот на дорожке между клумбами мелькнуло что-то белое и скрылось за кустами. Ирину словно током ударило. Она задохнулась от догадки: на муже сегодня вечером светлая рубашка! Неужели? Нет, он на такое не способен! Не может быть! Не вполне осознавая свои действия, Ирина перелезла через перила террасы на бетонный выступ и, присев на него, спрыгнула на землю. Она пошла по дорожке туда, где пять минут назад скрылись таинственные любовники. Возле кустов жасмина она остановилась, прислушалась, но шум близкого прибоя заглушал все звуки. Внезапно совсем близко раздался прерывистый голос Михаила Борисовича:

— Сонечка, вы обворожительны! Ваша кожа, словно бархат созревшего персика…

— Ха-ха-ха! Михаил, не смешите меня! Хотя бы не сказали «перезрелой дыни» и на том спасибо. Ради бога, обойдемся без пошлых комплиментов! Вас устраивает такой секс? Вот и славненько. Я тоже неплохо разрядилась. Сейчас бы сигарету да рюмашку коньяка. Как вам такая перспектива? Пошли в бар?

Ирина на цыпочках отошла от кустов, а потом припустила бегом обратно к гостинице.

Аквапарк оглушил детским визгом, смехом, криками и шумом воды. Вначале все наперебой катались с горок, скользили по зигзагам огромной трубы, ныряли с трамплинов, а потом Лина пригласила их в специальный бассейн на «морской бой». Разбились на две команды, а затем тянули жребий: кто с кем будет в паре. Ирине достался Николай Андреевич, а Анатолию — Лина. Хрупкой Кате пару составил Михаил Борисович, а Пете — невыспавшаяся после вчерашнего Соня. Леша с сомнением посматривал на свою «половину», Августу. Ростом она не уступала ему, но весом обладала явно в избытке. Лешу можно было понять — женщины должны были садиться мужчинам на плечи и дубасить друг дружку пластиковыми надувными «бананами», как мечами. Если женщина оказывалась без «меча» или падала в воду, пара выбывала из игры. Побеждала команда, у которой к концу тайма насчитывалось большее количество игроков. Судить бой вызвались Хафиз и Сергей.

По свистку началась битва. Вокруг бассейна собрались любопытные зрители и с громкими криками «болели» за «свои» пары. Ирине пришлось драться с Катей. С одной стороны — зрелость и сила, с другой — молодость и ловкость. Катя, более гибкая и легкая, уворачивалась от ударов, но ее собственные удары против Ирининых были «что слону дробина». Не выдержав натиска Ирины, Катя потеряла равновесие и упала. Раздался свисток — судья объявил перестановку оставшихся пар. Выбывшие вылезли из воды, остальные продолжили бой. Теперь противницей Ирины стала Августа. Ее тяжелую руку Ирина почувствовала сразу же, после первого удара.

— Ира! — кричал изнемогающий под Августой Леша. — Уходи от ударов! Береги силы! Все равно мы скоро свалим! Боливар не вынесет двоих!

— Ничего, Алексей! — отвечала Августа. — Держись! Мы должны их одолеть!

— Августа, ты совсем озверела! — хрипел под Ириной Николай Андреевич. — Откуда в тебе эта кровожадность? Пожалей собственного мужа!

— Здесь нет никаких жен и мужей! — яростно размахивала «бананом» Августа. — Я доблестный корсар, а ты всего лишь утлый ялик, и я отправлю тебя на дно вместе с трюмными крысами!

— На яликах нет трюма, — хохотала Ирина, отбиваясь от ударов противницы. — А у корсара нет доблести, одна лишь подлость!

— Ирина! Да она не знает значения половины слов, которые произносит каждый день! — снова прохрипел Николай Андреевич. — Наверняка корсара она перепутала с кирасиром!

— А трюмных крыс с тюремными! — добавил совсем выдохшийся Леша.

Они очутились возле металлической лестницы, прикрепленной к стене бассейна. Ирина вдруг почувствовала сильную боль в пятке и поняла, что ударилась о ребро ступеньки. Она сморщилась, посмотрела на пятку и тут же получила по голове «бананом». Раздался свисток. Сергей остановил бой и объявил перерыв. Все вылезли из воды и расселись в пластмассовые кресла. Ирина, сморщившись от боли, посмотрела на пятку и увидела большую кровоточащую ссадину, идущую от пятки к щиколотке. Она показала ногу мужу, но тот, тяжело дыша после «боя», пожал плечами и проворчал:

— Вечно ты вляпаешься. Погоди, сейчас малость отдышусь и что-нибудь придумаю.

К Ирине подошел Сергей:

— Надо обработать рану и заклеить пластырем. Пойдемте, здесь есть медпункт.

Ирина поднялась с кресла и заковыляла за Сергеем. Она ставила раненую ногу лишь на носок, инстинктивно боясь вставать на всю ступню. Сергей оглянулся на отставшую Ирину, а затем вернулся, решительно поднял ее на руки и понес к дверям с красным крестиком на табличке. Им навстречу попался Хафиз. От его плотоядного взгляда и двусмысленной ухмылки Ирине стало не по себе. Она попросила Сергея отпустить ее, но тот возразил, мол, они уже пришли. Медсестра обработала и заклеила ссадину, а Сергей тем временем принес ей шлепанцы. Пока они ходили, игра возобновилась. Анатолий как будто и не задыхался десять минут назад. Удерживая Лину за ноги, он метался в воде, как молодой тигр в клетке. Ирина, теперь уже в качестве зрителя, болела за мужа и Лину. Именно их команда и стала победителем. На прощание все сфотографировались на память. Мужчины разместились на полу, в ногах у сидящих в креслах женщин. Анатолий почему-то присел на корточки возле ног Лины, но рукой облокотился о колено жены. Всю обратную дорогу в автобусе он дремал, откинувшись на спинку сиденья, а у Ирины противно саднила… нет, не щиколотка, душа.

Через три дня Лина повезла группу в пещеру. В автобусе народ шутил на тему спелеологии. Леша травил анекдоты:

— Один спелеолог провалился в пещеру, летит. А другой кричит ему:

— Вася, ты живой?

— Живой.

— Голова цела?

— Ага.

— А ноги?

— Тоже.

— Тогда вылезай!

— Погоди, я еще не упал!

Августа хохотала громче всех. После аквапарка она была на дружеской ноге с Лешей и Сергеем. Николая Андреевича это задевало. Он дулся и демонстративно отворачивался к окну.

Анатолий рассказывал свой армейский случай Михаилу Борисовичу:

— Я на Кавказе служил.

— В горячей точке?

— Нет, что вы! В те годы там тихо было. Мы по вечерам даже в море купались.

— Повезло.

— Не говорите. Конечно, служба она везде служба. Я в саперной роте от звонка до звонка. Взрывчатку научился закладывать с закрытыми глазами. Пришлось и на строительстве туннеля поработать. Однажды завалило нас с Саней Тишковым. Он земляк мой, тоже с Тамбовщины. Главное, взрывали не мы, а в километре от нас дорогу тянули. Видно, сдетонировало, и скала над нами возьми и обвались. Полностью вход завалило. Очухались — темень непроглядная, пылища! Хорошо хоть фонарик с собой был и фляжка с водой. Сидим, значит, ждем, когда нас откопают. Пацаны ведь совсем, по девятнадцать обоим. Смотрю, Саня приуныл, зубами клацает, дрожит. Мы же тогда ни о какой клаустрофобии и не слыхали. Это потом, когда на волю вышли, он признался, что боится замкнутых пространств. Вот, значит, сидим. Вдруг у меня интуиция сработала. Думаю, надо его тормошить, отвлекать как-то. Начал я рассказывать про свою первую школьную любовь — Светку Гончарову. Не знаю, как она, а я любил ее по-настоящему: по ночам возле ее окон дежурил, на уроках не на доску с Марь Петровной смотрел, а на Светку, на ее синие бантики. У нее ушки такие маленькие были, на солнце розовым просвечивали. Один раз на новогоднем вечере я набрался нахальства и чмокнул ее в щеку во время танца. Думал, щас как врежет! Нет, обошлось. Видимо, нравился я ей, иначе бы точно врезала. Гордая была. Короче, Саня отвлекся, повеселел, а к ночи в скале дыру просверлили, и голос сержанта Хуженету послышался, такой до боли родной, аж слезы навернулись.

— Хуже нету?!

— Это в просторечии, а по паспорту он Хужаяхметов Рифат. Ох, и гонял он нас, первогодков! Ну а так ничего, нормальный мужик был. Он и старше-то нас всего на два года. А Санька поседел после этого случая. На дембель пошел совсем белый.

Возле пещеры их ждал молодой турок-экскурсовод по имени Саид.

На сносном русском он сделал небольшой инструктаж, а затем повел их в пещеру. Вначале было совсем неинтересно. Саид что-то говорил о настенных надписях и рисунках, объясняя их значение и называя примерные даты их появления. Все слушали вполуха и явно скучали. Внезапно группа вошла в большой подземный зал, из которого было несколько выходов в туннели, лучами расходящиеся в разные стороны.

— А теперь вас ждет увлекательное путешествие по «лабиринтам Исмаила», — объявил Саид и в наступившей тишине продолжил: — Легенда гласит: очень давно жил пастух Исмаил. Пришла пора выдавать дочь замуж. Трое мужчин просили руки прекрасной Айгюль. Тогда Исмаил поставил условие — кто первый вернется из лабиринта, тот будет мужем его дочери. Первым пришел купец из Измира. Но Айгюль любила другого, молодого пастуха Искендера. Отец же не отступил от своего слова и объявил купца женихом дочери. Накануне свадьбы Айгюль сбежала с возлюбленным из отчего дома. Они спрятались в этой пещере. Трое суток искали беглецов, но так и не нашли. Говорят, есть из этой пещеры другой выход. По нему и убежали влюбленные.

— Неужели до сих пор не нашли? — спросила Августа.

— Кого, Айгюль с Искендером? — рассмеялся Леша.

— Да нет, конечно! Другой выход.

— Не будем вас разочаровывать. Пусть это останется загадкой пещеры. А сейчас устроим состязание, — предложил Саид.

— Опять состязание! — проворчал Николай Андреевич. — Тоже мне, нашли спортсменов!

— Да вы не переживайте! — успокоила его Лина. — Никакое это не состязание, а небольшое развлечение. Потом будет что рассказать сотрудникам, когда вернемся домой. Продолжай, Саид!

— Сначала разделитесь на три команды.

— Давайте я помогу вам, — предложила Лина.

Недолго думая, она отделила от общей толпы небольшую группу, а затем разделила примерно поровну оставшихся.

— Каждая команда пойдет по своему туннелю, а в конце вас ждет сюрприз, — произнес Саид и таинственно сверкнул черными глазами.

— А мы не заблудимся? — спросила Катя.

— Это исключено, — заверила ее Лина. — Итак, полный вперед! Смелее!

Ирина с Анатолием оказались в разных командах. Ее спутниками были молодожены Бережковы, Соня и Михаил Борисович, а также несколько малознакомых отдыхающих из других гостиниц. Она ревниво отметила, что Лина пошла с командой Анатолия. Августа Оттовна была в третьей команде вместе с Лешей и Сергеем. Николай Андреевич, которого Лина поначалу оттеснила в свою команду, заартачился и самовольно перешел в команду супруги. Та победно улыбнулась, очевидно, ее хитроумная тактика приносила свои плоды.

В лабиринте Ирина сразу забыла не только о ревности, но и обо всем на свете. Это был настоящий аттракцион со световыми эффектами, льющейся непонятно откуда восточной музыкой, водопадами и озерами, специально продуманной системой зеркал. Она вместе со своими спутниками ахала, ойкала, восхищалась, пугалась, в общем, выражала самые разнообразные эмоции. И уж совсем непредсказуемым был финал этого зрелища — за последним поворотом их ожидал выход из пещеры в то самое место, откуда началась их экскурсия.

— Ништяк! — прокомментировал путешествие Петя. — Нет, вы поняли, как мы здесь оказались, а, граждане? Я, например, ни фига не понял.

— Улетное местечко! — согласилась Катя. — Но, я думаю, во времена Искендера и Айгюль ничего подобного тут не было.

— Еще бы! Искусственное освещение, стереомузыка и прочие достижения НТР, — как всегда, скептически хмыкнула Соня.

— А ведь мы первые вышли из лабиринта! — радостно сообщил Михаил Борисович.

В этот момент из полумрака пещеры на божий свет вышли Августа и Леша. Они также восторженно делились впечатлениями.

— А где же остальные? — спросила Ирина.

— Сейчас подтянутся. Куда им деться? — успокоил ее Михаил Борисович.

И правда, вскоре вышли все остальные. Не было лишь Анатолия и Лины. К группе подошел Саид и подарил команде-первопроходцу небольшие сувениры на память о посещении удивительной пещеры.

Но Ирине было не до сувениров. Она напряженно всматривалась в проем пещеры, чувствуя, как сердце сбивается с обычного ритма, а под ложечкой тягуче ноет и жжет.

— Сергей! Может, поищем их? А вдруг они заблудились? — обратилась она к молодому человеку, едва сдерживая себя, чтобы не побежать и не закричать на всю пещеру: «То-о-оля-а!»

— Пошли, — коротко ответил Сергей и пошел первым.

Они молча двигались по туннелю, где только что прошла команда Лины. Он не сильно отличался от двух других, по которым проходили команды Ирины и Сергея. Здесь тоже были всевозможные технические приспособления, но внезапно возникшая водная преграда поразила их. Это было озеро, пересечь которое можно было только на лодке, держась руками за натянутый вдоль стены трос. Сергей перебирал руками трос, и лодка плавно скользила по воде, отражающей тусклое свечение мигающих ламп, будто звезд в ночном небе. Ирина сидела напротив него, испытывая ощущение нереальности, фантастичности происходящего. Сойдя на берег, если так можно выразиться, они продолжили путь. Вдруг лабиринт разделился на два рукава. Они встали на распутье. Сергей предложил Ирине подождать его несколько секунд, пока он «произведет рекогносцировку местности». Еще не пришедшая в себя от местных спецэффектов, Ирина молча кивнула. Сергей побежал в левый рукав лабиринта. Вскоре она поняла, что совершила ошибку, согласившись с планом Сергея. Ее охватил страх. Она боялась пошевелиться и старалась не смотреть по сторонам. Глухая тишина обволакивала и душила. Фонари, спрятанные в нишах, давали больше тени, чем света. Ей чудились змеи в темных углах и пауки на шероховатых стенах. Первобытный ужас погнал ее следом за Сергеем.

Они столкнулись за одним из поворотов. Ирина попала в объятия Сергея и тут же зарыдала — нервы не выдержали сильного напряжения. Он прижал ее голову к своей груди и гладил ее, шепча какие-то ласковые слова, пока она не успокоилась.

— Их там нет? — всхлипывая, спросила она.

— Нет, — отведя глаза и кашлянув, ответил Сергей и увлек ее за собой обратно.

Они пошли теперь по правому рукаву и вскоре вышли наружу. Там стояла группа в полном составе, в том числе Анатолий и Лина.

— Вас за смертью посылать, — не нашел ничего лучшего сказать Николай Андреевич, вытирая со лба пот.

— Толя, мы вас искали. Куда же вы подевались? — спросила Ирина мужа, когда они уже ехали обратно.

— Да мы это… решили проверить, куда ведет левый рукав лабиринта, вот и все, — не глядя на жену, ответил Анатолий.

— Левый? Но… — осеклась Ирина.

Всю дорогу ее терзали нехорошие мысли. Поглядывая искоса на мужа, она с удивлением подмечала что-то незнакомое, чужое в его профиле. Или это ей казалось?

На дискотеку Ирина пошла без желания, только чтобы не оставаться в тягостном одиночестве. Но танцевать и веселиться было выше ее сил. Она села в самый темный угол и, чтобы ее никто не донимал с приглашениями, держала в руках бокал с коктейлем. С горькой усмешкой она наблюдала характерную сценку. Диджей объявил «Танго любви», и мужчины сразу активизировались, орлиным оком окидывая женщин, выбирая на этот «особенный» танец самых достойных. К Лине направились сразу трое: Анатолий, Николай Андреевич и… Петя. Он, кажется, немного «перебрал» сегодня, отчего слегка пошатывался и глупо улыбался. Именно он, находясь ближе всех к Лине, опередил своих соперников. Ирине было больно видеть расстроенную Катю, которая танцевала с Лешей. Она бросала на мужа короткие, но выразительные взгляды, кусала губы и едва не плакала от обиды.

А утром Ирина стала невольным свидетелем ссоры молодоженов. Проходя мимо номера Бережковых, она услышала крики. С Катей была истерика. Ирина задержалась возле их двери, с замиранием сердца вслушиваясь в обвинительную Катину речь:

— Как ты смел? Променял меня на какую-то шлюху! Что вы все в ней нашли? Мало этого Анатолия, старого идиота, еще и ты! Разве ты не видел, какие они вышли из пещеры?

— Какие? — послышался виноватый голос Пети.

— А никакие! Он еле ноги волочил. И дышал как загнанный конь. Ясно, чем они там занимались.

— Ну, ты скажешь…

— Да это все поняли, кроме тебя! Дурак! За первой попавшейся юбкой помчался, только пятки засверкали! Вот такие лохи, как ты, потом от сифилиса лечатся или еще похуже…

— Чего ты несешь? Совсем крыша съехала от ревности?

— Ревности? Да нужен ты мне! Больше я с тобой никуда не поеду!

Ирина пошла на завтрак, оставив супругов дальше разбираться в своих, давших первую трещину, отношениях. Ее уже не трогали чужие проблемы, ей сполна хватало своих. За столом она пыталась улыбаться, но внутри у нее все помертвело.

После завтрака многие пошли на пляж. Анатолий, вдоволь наплававшись, играл в карты с Осокиными, а Ирина делала вид, что читает. Вдруг она почувствовала, что не выдержит и разрыдается прямо сейчас, у всех на виду. Она встала и пошла к воде.

Ирина шла по мокрому песку вдоль берега, а легкие волны ласково накатывали на ее ступни. Она не разбирала дороги, шла бесцельно, баюкая и боясь расплескать свою печаль.

Она не заметила, как оказалась в безлюдном месте, в дюнах, закрывающих обзор со всех сторон. Оглядевшись, она обрадовалась тому, что никого нет. Здесь можно вдоволь поплакать. Ирина легла на песок, уронила голову на согнутые руки и в который раз принялась жалеть себя. Вдруг рядом с ней возникла чья-то тень. Ирина подняла голову и увидела Хафиза. Как он тут оказался? Неужели следил за ней? Она вскочила на ноги.

— Здравствуй, Ирина! — сказал Хафиз, щуря свои зеленые глаза.

— Здравствуйте. Что вы тут делаете?

— Я? Тут? Развэ эта нэ мой зэмля? Я здэс живу, — с улыбкой, но жестко ответил Хафиз.

— Я не то имела в виду…

— Ничего. Всо харашо. Нормално. Ты мнэ нравится, Ирина. Очен. Я хотэл тэбя любит.

Он подошел к ней вплотную и протянул руку к ее лицу. Она в страхе попятилась, но потеряла равновесие и упала навзничь.

Хафиз бросился на нее, придавил своим тяжелым телом и начал исступленно целовать. Она закричала, тогда он закрыл ее рот ладонью, а второй рукой пытался снять купальник. Ирина отчаянно боролась, но силы были неравными. Она расцарапала ему спину и шею. От этого Хафиз совсем озверел. Он ударил ее по щеке. Ошеломленная, она на какое-то время перестала сопротивляться. А он, воспользовавшись моментом, наполовину сорвал с нее купальник и буквально распял ее на песке, прижав ладонями раскинутые руки.

— Помогите! — закричала Ирина.

И помощь пришла. Сначала Ирина почувствовала, как ослабла хватка Хафиза, а потом увидела Сергея. Он сгреб в кулак шевелюру турка и загнул назад его голову. Тот взвыл и попытался встать, но Сергей позволил ему лишь поднять вертикально туловище и остаться на коленях. Ирина вскочила и отбежала в сторону. На секунду Сергей отвлекся, чтобы крикнуть ей: «Уходи!» Этого Хафизу вполне хватило для маневра. Он молниеносно обхватил под коленями ноги Сергея и повалил его на песок. Они покатились по пляжу. Оказавшись сверху, Хафиз сумел высвободить правую руку и ударить Сергея кулаком в лицо. Ирина, напряженно наблюдавшая драку, крикнула:

— Сережа, миленький! Оставь его! Он изувечит тебя!

Ее крик придал Сергею новый импульс. Левой ладонью он с силой уперся турку в подбородок и, почувствовав свое преимущество, сбросил с себя противника. И тут Сергей применил болевой прием — правая рука Хафиза заломлена за спину, а сам он, скрючившись в три погибели, уткнулся лбом в песок.

— Всо! Нэ надо! Хватит! Болно!

— Тебе больно, сука? — с тихой ненавистью спросил Сергей. — А ну, извинись перед женщиной!

— А-а! Хватит! Болно! — хрипел турок.

— Извинись, падла, тогда отпущу!

— Извэны! А-а!

Сергей оставил Хафиза корчиться на песке, а сам подошел к Ирине.

— Почему ты не убежала? — тяжело дыша, спросил он.

— Куда я в таком виде?

— Сволочь! Порвал купальник. У меня с собой полотенце, вон оно, возьми, прикроешься им.

Ирина сходила за полотенцем, накинула его на себя.

— Ты иди прямо в гостиницу, а я вернусь на пляж за своими вещами. Если муж тебя потеряет и будет искать, я скажу ему, что видел тебя возле бассейна. Никому не рассказывай об этом инциденте. Хорошо? Я думаю, так будет лучше для всех.

Ирина молча кивнула, а потом, не отдавая отчета в своем поступке, повинуясь чувству, прижалась к Сергею и нежно поцеловала ссадину на его груди. Не дав ему опомниться, она побежала в сторону отеля.

Анатолий даже не спросил, почему она ушла с пляжа, оставив шорты и сумку с книгой под зонтом. За обедом он с аппетитом уплетал креветочный салат и спорил с Николаем Андреевичем о недостатках нашей сборной по футболу:

— И тактика, и стратегия — все на совести тренера. Нет у нас достойного тренера.

— А Семин? А Ярцев? — возмущался Осокин.

— Не спорю, они асы, но клубного масштаба. А нам нужен тренер сборной. Понимаете разницу? Сборной! Здесь другие подходы, другая политика!

Августа задумчиво посматривала на притихшую Ирину, с отсутствующим видом тыкающую вилкой мимо салата.

— Ирочка, извините, я хотела попросить вас о небольшой консультации. Купила вчера платье, а теперь не знаю, что с ним делать. Вы не заглянете к нам после обеда?

— После обеда? — эхом отозвалась Ирина и машинально кивнула.

Катя переглянулась с Августой и сочувственно покачала головой.

Вскоре женщины оставили своих мужчин и закрылись в номере Осокиных. Августа достала из шкафа бутылку вина, фрукты и пригласила Ирину с Катей к столу. После первой рюмки Августа решительно заговорила:

— Ира! Мы с Катюшей переживаем за вас. Извините, но свою боль вы не умеете скрывать. Она вся на виду. Вот что я хочу вам посоветовать: заведите любовника! Лучшего лекарства от этой болезни нет.

— Но любовники на дороге не валяются, — меланхолично возразила Ирина.

— А Хафиз? — заговорила Катя. — Мы видели, как он смотрит на вас. Прямо глаз не спускает. И потом он такой сексапил, настоящий мачо.

— Настоящий козел, вот он кто! — брезгливо поморщилась Ирина. — Не хочу о нем слышать!

— А что? Он уже к вам приставал? — оживилась Катя.

— Катюша, плюнь ты на этого Хафиза! — попросила Августа. — Ирина, думаешь, я не пережила подобные моменты в своей жизни? О-о! Сколько угодно! Мой Николай хоть и не мачо, но бабник еще тот. Пробы ставить негде. Однажды, представляете, приезжаю из санатория раньше, чем он ожидал, а по квартире в моем халате юная шлюшка дефилирует. Оказалось, его новая секретарша. Ситуация, конечно же, стандартная. Но это на посторонний взгляд. А каково мне? Каждая женщина, столкнувшись с изменой и предательством мужа, считает себя самой несчастной на свете, а свою жизнь конченой. Но это не так! Жизнь не закончилась с его изменой, она лишь сделала вираж, поворот в новое русло. Теперь вы, умудренная опытом, начинаете мыслить, чувствовать и видеть мир по-другому. Вот и все! А жизнь продолжается. И потом, поговорку «Долг платежом красен» еще никто не отменял. Так ведь, Катюша?

— Стопудово, Августа Оттовна, — поддакнула захмелевшая Катя. — Вот, например, я начала сегодня новую жизнь. Буду клеить Лешу. Прямо на дискотеке. Надену самый отвязный прикид, накрашусь по-боевому, и прощай, невинность! Пусть мой Петечка поджаривается на медленном огне ревности. Пусть он побывает в моей шкуре! А мне по кайфу, то есть по бараба… Ой, что-то меня в сон клонит. Августа Октябревна… ой, что это я… можно, я тут… у вас на коврике… прикурну… прикирну… тьфу…

Августа со смехом уложила на ходу засыпающую Катю на кровать.

— Ирочка, примерь-ка мое новое платье! — шепотом предложила Августа. — Оно тебе больше пойдет. У тебя фигура и все такое… Давай-давай, не капризничай!

Она помогла Ирине переодеться и подвела ее к зеркальному шкафу.

— Полный отпад, как сказала бы Катя! Вот оно, твое оружие, дорогая! Бей же им по цели, не щади мужских сердец! Наше бабье время, сама понимаешь, не резиновое. Так живи на всю катушку, пока оно на тебя работает, поняла?

Ирина не узнавала себя в зеркале. Откуда у нее такая талия? А грудь! А плечи! Тонкий шелк цвета морской волны подчеркивал все достоинства ее фигуры, а фиалковые глаза делал еще более глубокими.

Вечером она отправила мужа на дискотеку одного, сказав, что немного задержится, сделает маникюр. Это не было какой-то специальной хитростью. Просто ей не хотелось при нем надевать чужое платье. Она без спешки, спокойно сделала макияж, красивую прическу, нарядилась и настоящей королевой отправилась в ресторан. На улице, возле бассейна за столиком, сидели трое турок. Среди них был Хафиз. Ирина гордо, с достоинством прошла мимо. Мужчины, раскрыв рты, проводили ее взглядом. Она решила использовать подсмотренный у Лины трюк с эффектным появлением в дверях. Войдя в зал, она приостановилась на пороге, как бы в нерешительности, и тут же к ней подлетел Михаил Борисович.

— Ирочка, вы божественны! Разрешите вас пригласить на медленный танец?

— Разрешаю, — улыбнулась Ирина, окидывая взглядом многолюдный зал.

От нее не ускользнули восхищенный возглас Леши, самодовольная улыбка — знай наших! — Августы, оценка «отлично!» на физиономии Николая Андреевича, изумленное лицо мужа, завистливо-враждебный взгляд Сони. И лишь Сергей, быстро взглянув на нее, отвернулся.

Она танцевала с Михаилом Борисовичем и пыталась поймать взгляд Сергея. Но он как будто избегал ее. Не понимая причины такого поведения, она расстроилась, но старалась этого не показывать. Ей припомнились слова Августы: «У вас все чувства на виду». Диджей объявил вальс. К Ирине подошли сразу двое: Леша и Николай Андреевич.

— Алексей, надеюсь, вы уважите мои седины?

— Только не на дискотеке. Здесь все равны, Николай Андреич, — не уступал Леша.

— Тогда предоставим выбор даме, — сделал галантный поклон Осокин.

— Но мне очень трудно его сделать, — улыбалась Ирина. — Вы оба достойные партнеры.

— Тянем жребий? — предложил Леша. — Угадайте, в каком кармане у меня зажигалка?

— В эти игры вы потом как-нибудь сыграете, — оттеснил Николая Андреевича незаметно подошедший Анатолий. — Могу я с собственной женой без всякой лотереи потанцевать?

Он по-хозяйски взял Ирину под руку и повел на середину зала. Ирина оглянулась на двух своих поклонников, оставшихся «с носом», и улыбнулась. Улыбка получилась жалкой.

Анатолий кружил Ирину умело и уверенно. Со стороны они смотрелись прекрасно. Вскоре вся публика с удовольствием смотрела на эту пару, предоставив в их распоряжение танцевальную площадку. Музыка закончилась, и раздались бурные аплодисменты. В отличие от смущенной Ирины Анатолий принимал всеобщее признание как должное. Он даже неуклюже раскланялся, от чего Ирина еще больше смутилась.

— Ну что я говорила? — возбужденно шептала ей на ухо Августа, когда они возвращались к себе в номер. — Новый взгляд на жизнь — и сразу весь мир у твоих ног, в том числе и собственный муж.

— По-моему, причина всего лишь в новом платье, — устало возражала Ирина.

— Платье — это только малое тактическое звено в нашей стратегии. Я тут кое-что придумала. Но об этом потом.

На следующий день женщины оставили мужчин в отеле и отправились в город на шопинг. Ирину поразило беспорядочное нагромождение современных бутиков, недорогих лавочек, палаток и просто базарных развалов прямо на мостовой. Все это сосредоточилось в центре города на мощенной камнем улице. В такой пестроте она могла бы легко растеряться и, поддавшись на уговоры назойливых продавцов, накупить вещей, половине из которых не нашлось бы потом применения. Но опытные в этом деле Августа и Катя уверенно повели Ирину по торговым рядам. Они подобрали для Алены красивый трикотаж, пару юбок и джинсовый костюм. А в качестве сюрприза — несколько украшений из серебра и камней. Для себя Ирина выбрала кремовый костюм из хлопка, топик под цвет глаз, а к нему желтые бриджи. Сама она, конечно же, не решилась бы на такое контрастное сочетание цветов, но Катя с Августой в один голос заверили, что оно вполне естественно.

— Вспомни лесную поляну. Там медуница и купавка рядышком растут: сиренево-лиловое и желтое вместе, — говорила Августа.

— Или взять анютины глазки! — вторила ей Катя. — Один лепесток фиолетовый, а второй лимонный.

— Но куда я в этом пойду? — слабо сопротивлялась Ирина.

— Сегодня же на дискотеку. Все мужики выпадут в осадок! — без тени сомнения изрекла Августа.

— Ой, девочки! — взвизгнула Катя. — Посмотрите, какие бусики! Класс! Я сейчас куплю. Хоть они мне никуда не идут, и Петя меня отругает, я все же не удержусь.

Она начала торговаться с продавцом, тощим турком в черной футболке.

— Ира, а ведь это твоя вещь! Взгляни! Бусы-то под аметисты сделаны. В тон к твоей новой маечке, а главное, твоим чудным глазкам. Катюша! Ты обойдешься без этих бусиков, тем более что они тебе никуда не идут. Дай-ка сюда!

Августа надела на Ирину нитку искусственных аметистов, крупных, неправильной формы, напоминающих леденцы.

— Как сексуально они смотрятся! — вздохнула Катя.

— Не они, а она в них! — поправила ее Августа.

— Тогда и вы должны купить себе что-нибудь из бижутерии. Одна я в этих бусах не пойду, — твердо заявила Ирина.

— Не проблема. Сейчас мы Катюхе чего-нибудь отхватим, сексуальное.

— Смотрите! — воскликнула Ирина. — Не туда. Вон туда, наверх! Видите ожерелье из розовых камушков? Давайте Кате примерим?

— А что? По-моему, неплохо будет с твоим красным платьем, а? Катерина! — поддержала ее Августа.

— Ну, не знаю. По-моему, не фонтан.

— А вон те, белые? — не унималась Ирина.

— Белые? — нерешительно переспросила Катя. — Мурня, мне кажется.

— А с белыми босоножками? — вошла в азарт Августа. — У тебя к ним как раз ничего нет.

— Вы думаете? — все еще сомневалась Катя, не отрывая глаз от длинной нити бус из дымчатого с перламутровым блеском стекла.

Августа трижды обмотала бусы вокруг Катиной шеи и попросила турка подать им зеркало. Тот держал перед Катей большое зеркало и цокал языком, выражая свое восхищение. Они и в самом деле были хороши, даже на фоне блеклого, размытого рисунка Катиного сарафана.

— А представь их на красном платье, — радовалась за Катю Ирина.

— Беру! — выдохнула Катя, махнув рукой, будто решалась по меньшей мере на прыжок с парашютом.

Августе приглянулось черное в коричневых разводах ожерелье, сделанное из какого-то отшлифованного до зеркального блеска камня.

— Мои черные итальянские лодочки на шпильках будут в самый раз к этой цацке, — небрежно бросила Августа, вертя головой перед зеркалом, которое услужливо держал улыбающийся турок.

— О-о! Клево смотритесь, Августа Оттовна! — раздался веселый голос Леши. — Андреич будет в восторге!

Женщины оглянулись и увидели Лешу с Сергеем.

— Спасибо за комплимент, — Августа распустилась в улыбке, словно бутон розы в пышный цветок. — Вы тоже шопингуете?

— А как же! Наберем сейчас дешевых лифчиков и толкнем дома по двойной цене. Так, Серега?

Сергей не ответил. Он смотрел на Ирину сквозь темно-коричневое стекло солнцезащитных очков, и она, чувствуя его взгляд, напряглась, не зная, как вести себя в такой ситуации.

— Ох, и устали мы от этих магазинов! — пожаловалась Августа. — Хоть на тротуар садись — так ноги гудят.

— Зачем же на тротуар? Предлагаю зайти вон в ту кофейню, — быстро произнес Леша, показывая рукой на открытую дверь маленького кафе.

Все дружно отправились по указанному адресу. Ирина, первой войдя в прохладное полутемное помещение, тоже ощутила сильную усталость. Она с явным облегчением села на плетеный стул возле столика в углу, куда их проводил хозяин заведения. Сергей сел рядом с ней. Напротив расположились Августа с Лешей. Кате досталось боковое место. Ароматом свежеприготовленного кофе пропитались, казалось, даже салфетки на столе. Он будоражил, манил, опьянял. Компания заказала по чашке кофе и какие-то восточные сласти, напоминающие маленькие песочные пирожные с ореховой начинкой. Хозяин лично обслуживал их столик, бросая пламенные взгляды на Ирину. А она, охваченная непонятным волнением, ничего не замечала, сидела неподвижно, опустив глаза и рассеянно слушая болтовню Августы с Лешей. Когда они допивали свой кофе, к их столику подлетел юноша-официант с бутылкой красного вина.

— Хазаин угощать! — коротко сказал он, ставя бутылку на стол.

— Спасибо, — кокетливо улыбнулась Августа.

Леша переглянулся с Сергеем, кашлянул, пожал плечами. Сергей достал из кармана двадцать долларов, подал юноше:

— Нам подарков не надо. Так и скажи своему хозяину.

— Ребята, вы чего? — не поняла Августа. — Он же, наверное, от чистого сердца…

Официант растерянно топтался возле них.

— Нам еще кофе, пожалуйста! — улыбнулась ему Катя, решив таким образом выйти из неловкого положения.

Турок поклонился и побежал выполнять заказ.

— Леша, я ничего не понимаю, — повернулась к парню Августа. — Вам это показалось неприличным?

— Не берите в голову, — отмахнулся Леша. — За вино заплачено, так, может, по рюмашке?

— Не откажемся, — живо отозвалась Августа.

Леша разлил вино по бокалам, произнес тост:

— За наших очаровательных дам!

Сергей поднял свой бокал, чокнулся сначала с Ириной, а потом уже с остальными и выпил почти залпом.

— Ой, я совсем пьяная, — хихикнула Ирина и, споткнувшись, чуть не упала.

Сергей вовремя подхватил ее за локоть. Они немного отстали от идущих впереди Леши, Августы и Кати. Леша, как всегда, смешил женщин анекдотами, и те, разгоряченные вином, хохотали на всю улицу.

— Сережа, так нечестно. Вы несете мои капе… ой! пакеты, а я иду с пустыми руками, как барыня. Дайте мне хоть вот этот зелененький.

— Неужели вам не хочется побыть барыней? Хотя бы сейчас?

Они вновь были на «вы», несмотря на то что совсем недавно, после драки в дюнах, говорили друг другу «ты».

— Барыней? — переспросила Ирина и хмыкнула, но возражать не стала.

Набережная, по которой они шли, была многолюдной и по-южному праздной. Туристов и отдыхающих здесь, по обыкновению, было в десятки раз больше, чем местных жителей. Многие стояли, опершись о парапет, и любовались морским пейзажем. Но в основном вся эта шумная, разноцветная толпа двигалась неторопливо, бесцельно, в каком-то благостном единодушии отдаваясь солнцу, соленому морскому воздуху, легкомысленным, ни к чему не обязывающим разговорам.

— Ирина, посмотрите туда! — кивнул Сергей в сторону моря. — Видите остров?

— Нет, — щурясь из-под козырька ладони, ответила Ирина.

Они подошли к парапету, Сергей поставил на тротуар Иринины пакеты и вытянутой рукой показал направление, куда надо смотреть. Ирина пристально вглядывалась в горизонт, но по-прежнему ничего не видела. Сергей снял с себя очки и подал Ирине.

— Вам, наверное, солнце мешает. Вот, наденьте.

И в самом деле в очках Ирина сразу заметила небольшой остров, слегка затушеванный дымкой, не столь уж и далекий от берега.

— Вот он! А я смотрела дальше, у самого горизонта, — по-девичьи непринужденно говорила Ирина. — Надо же! В первый раз вижу островок в море. Вот бы сплавать туда, посмотреть, что там?

— А мы и так скоро туда поплывем. Это «Остров Робинзона Крузо».

— А-а! Вот, значит, какой он!

Они стояли близко друг от друга, даже касались локтями, положив руки на перила, но это нисколько не смущало Ирину. Может, она не придавала этому никакого особого значения? То ли под воздействием вина, то ли от этой свободной, легкой, праздничной обстановки, или от всего сразу она внутренне раскрепостилась. И потом, здесь не было Анатолия с его сарказмом и непременными замечаниями, от которых ей делалось не по себе и она становилась неловкой, закомплексованной, одним словом, полной дурой. Ирина и не помышляла сейчас анализировать, делать какие-то выводы. Ей было просто очень хорошо, как в детстве.

— Вот они где! — крикнула Августа, вынырнув из толпы и подходя к ним с возмущенным видом. — Мы с ног сбились в поисках, а они преспокойненько на морские виды любуются!

— Августа! — не реагируя на ее отповедь, воскликнула Ирина. — Смотри, вон на тот остров мы скоро поплывем. Правда, здорово?

— Остров? — переспросила Августа, все еще не остыв от праведного гнева.

— Ну да! Представь, как мы плывем на лодках среди морской пучины. Ты грести умеешь?

— Я? — тупо спросила Августа, очевидно, утратившая быстроту реакции из-за выпитого вина.

— Я думаю, грести все же нам придется, — улыбнулся Сергей.

— Сережа, ты, как всегда, в хорошей форме, — похвалила Августа. — А мы совсем окосели, правда, Ирка?

— Ага. Я все еще пьяная. Не дойти мне до до-о-ома, — нараспев закончила она фразу.

— Сережа! Бери ее под праву ручку, а я слева подопру, — скомандовала Августа, не утратившая, к счастью, юмора и деловой энергии.

Так и пошли дружной тройкой. На остановке их ждали разомлевшие на жаре Леша с Катей.

— Эй вы, черти полосатые! Где вас носит? — неласково встретил их Леша. — Мы уже два автобуса пропустили по вашей милости.

— Так ехали бы себе! Чего на солнце-то жариться? — легкомысленно ответила Августа. — Можно подумать, мы на самолет опоздали.

— Вот она, черная неблагодарность, Леша! — воскликнула Катя. — Мы ее шмотки охраняем, а она…

— Ладно, ребята, чего вы? — миролюбиво остановил назревающую ссору Сергей. — Так хорошо посидели в кафе и вдруг из-за какой-то ерунды поругаемся.

— Ерунды? — не успокаивался Леша. — Да у меня тепловой удар намечается.

— Погоди! — быстро сказала Августа и полезла в один из своих пакетов. — Я сейчас.

Она вытащила бутылку минеральной воды, открутила крышку и, недолго думая, стала поливать шипучей жидкостью голову Леши. Тот ошарашенно открыл рот, выпучил глаза и издавал какие-то булькающие звуки. Катя расхохоталась так звонко и заразительно, что к ней присоединились Ирина с Сергеем. Они еще долго смеялись над бедолагой Лешей, за которым бегала Августа и пыталась на ходу вылить на него остатки минералки.

За ужином Августа делилась с мужчинами впечатлениями от поездки в город. Умудренная опытом, она ловко обходила острые углы, то бишь выпитое в кафе вино, веселую прогулку по набережной и прочие крамольные, с точки зрения мужей, отпустивших на волю своих жен, детали. Ее рассказ касался в основном покупок, архитектурных особенностей городских построек и прочих скучных, но вполне благопристойных пустяков.

Ирина слушала Августу и внутренне удивлялась только что сделанному открытию. Оказывается, как легко можно ввести в заблуждение близких людей! Нет, не обманывая, нагло и жестоко, а всего-навсего умалчивая, превращая таким невинным образом в тайну то, что может обидеть, оскорбить, унизить жену или мужа. Она вдруг вспомнила поход в пещеру и профиль мужа в автобусе, показавшийся ей незнакомым. Как все это невыносимо! Она жила и не ведала, что в жизни бывают вещи, которые ранят, нет, убивают наповал, выжигают душу, словно лесной пожар все живое на своем пути. Разумеется, об изменах она много читала, слышала и видела на примерах своих сотрудниц и знакомых. Но все это не касалось ее лично. Как будто за стеклянной ширмой жила. Видеть видела, но не понимала страшной глубины этого житейского катаклизма.

Ирина впервые сделала попытку оглянуться на прошлое, посмотреть на свою жизнь как бы со стороны, объективно, без сантиментов. Так ли уж безоблачно и прекрасно все было, как она хочет сейчас представить, обвиняя мужа в предательстве этого прекрасного? Что она подразумевает под «прекрасным»? То, что они до сих пор не развелись, как это сделали многие их знакомые? То, что у них не было крупных скандалов, сцен ревности с битьем посуды и пощечинами? Или прекрасным можно назвать безликие, похожие один на другой как две капли воды вечера после работы? Он у телевизора с бутылкой пива, она в спальне с книжкой. Боже мой! Неужели это ее прежняя жизнь? Но почему «прежняя»? Это настоящая ее жизнь! Так было, есть и будет до скончания дней. Когда он говорил с ней о любви? Да-да! О любви! А почему бы и нет? Разве она старая для этого? Да и при чем тут старость? Ведь отец до сих пор называет мать «солнышком», а когда он это говорит и смотрит на нее, то она, будто семнадцатилетняя, краснеет, опускает ресницы и счастливо улыбается.

Но она ревнует Анатолия. Значит, любит? Тогда почему ни разу не произнесла этих трех слов? Неужели так трудно сказать: «Я тебя люблю»? Совсем нетрудного…

Ирина представила, как признается в любви собственному мужу, и почувствовала фальшь. Ей стало неловко, как будто она сказала неправду ребенку. Что происходит? Она лжет сама себе? Обходит «острые углы», как только что это делала Августа? В чем же заключается ее обман? Неужели…

Ирина непонимающе смотрела на Анатолия, который во второй раз задал вопрос: «Ты идешь на дискотеку?» Неопределенно помотав головой, не до конца поняв смысл его вопроса, она машинально взяла ключ от номера и пошла к себе. Ее догнала Августа:

— Ира! Как же так? Для чего мы с Катей уговаривали тебя купить эти желтые бриджи, которые так смачно обтягивают твои прелести?

— Что-то не хочется. Голова болит. Мне нельзя пить красное вино.

— Ну и квашня же ты! Прости, конечно… Ладно, пойду переоденусь. Надо опробовать новое ожерелье. Ох, и развернусь я сейчас! Кстати, ты обратила внимание? На остановке Хафиз промелькнул. И чего он там околачивался? Явно, не просто так. Ну, пока!

Ирина осталась одна. До сих пор уединение было для нее той благодатной почвой, на которой буйно цвели розы и лилии ее грез. Она жила ими, даже искусственно вызывала их в своем воображении. На мир она смотрела глазами души. Оттого, наверное, ее настоящие, живые глаза «фиалкового цвета» были слегка затуманенными, с оттенком грусти и легкой рассеянности. Эльвира частенько посмеивалась, мол, «наша мечтательница никогда не выйдет из мглы воздушных замков и песчаных дворцов».

Ей не на бухгалтера надо было учиться, а на психолога. Все-то она видит насквозь, эта Эльвира. Позвонить, что ли, ей? А то расстались как-то нехорошо.

Ирина набрала на мобильнике номер Эльвиры.

— Алло! Неужели в далекой Турции еще помнят обо мне? — раздался невозмутимый голос Эльвиры.

— Эля! Ты на меня сердишься?

— Еще как! Не сплю ночами, реву потихоньку в подушку.

— Ты, как всегда, в своем репертуаре.

— Ладно, Ируха, не горюй. Все забыто, быльем поросло. Как хоть ты отдыхаешь, расскажи!

— Плохо.

— Опсики! Дожди, что ли, у вас там?

— Нет, солнце в зените. Жара. Я о другом.

— Что случилось? — уже другим тоном спросила верная подруга.

— Анатолий, кажется, влюбился.

— В кого?

— В молодого менеджера.

— Ни хрена себе! Он что, поголубел у тебя от Избытка ультрафиолета?

— Нет, ты не поняла. Менеджер — молодая девушка с золотым загаром и точеной фигурой.

— Это кто ж ее так обточил? Такие вот Анатолии? В сезон-то у нее их несколько получается.

— Кончай трепаться, Элька. Мне не до того.

— Да я так, к слову. Слушай, а как у вас там с мужиками-то? Напряженка?

— Нет, почему же? Полно.

— Ну так давай, действуй!

— Как легко ты это говоришь. Будто не знаешь меня.

— Ира, тебе просто надо влюбиться. Пусть без взаимности. Поняла? Ходи себе и люби потихоньку. Можешь даже в любви признаться. Разрешаю. Это тебе сейчас на пользу. Как сильнодействующее лекарство. Лекарство от любви. Хотя, что я несу? Наоборот. Любовь — лекарство от ревности, от всех твоих несчастий. Плати ему той же монетой. Любовью за любовь. О как! Слыхала, какую формулу я вывела?

— Эту формулу давно вывела Вероника Тушнова. В стихах.

— Ну-ка, ну-ка?

Ирина приглушила голос:

— Н-у, это немного не то, что я имела в виду. Вернее, совсем не то. Тушнова о любви с большой буквы «Л» говорит, о той, что на всю жизнь. Не каждого она посещает, вот в чем штука. Ладно, Ирунь, где наша не пропадала? Может, именно тебе суждено такую любовь испытать? Ну, пока! Звони, если что.

На нее оглядывались. Мужчины с одобрением и восхищением, женщины удивленно, а кое-кто с ехидной ухмылкой.

Ирина шла в новых желтых брючках, соблазнительно обтягивающих бедра и открывающих ее красивые, успевшие загореть икры. Ярко-лиловый топик подчеркивал цвет глаз, а нитка искусственных аметистов завершала все это великолепие. Ирина чувствовала себя как на эшафоте, но шла с поднятой головой и даже улыбалась.

— Ирочка, вас не узнать, — поспешил с первым комплиментом Николай Андреевич.

— Видели бы вы, каких трудов нам стоило с Катериной заставить эту мадам влезть в эти брюки, — проворчала Августа, ковыряя вилкой творожную запеканку.

— По-моему, чересчур вызывающе, — проворчал, в свою очередь, Анатолий. — Я имею в виду эти расцветки: канареечный и синий.

— Фу, Анатолий! Что за домострой? По-вашему, жена во все черное должна рядиться? — возмутилась Августа.

— А кто сказал про черное? Мало, что ли, других цветов? Белый, например.

— Белый? — загадочно улыбнулась Августа. — Что ж. Можно и белый.

Дальше завтрак продолжался в полной тишине. Катя с Петей не проронили ни слова. Видно, юная жена закаляла свой характер.

Августа с Ириной встали из-за стола первыми и, даже не поинтересовавшись у остальных об их планах после завтрака, пошли прогуляться по бульвару.

— Ты знаешь, Ира, я ведь не такая, какой кажусь, — вдруг сказала Августа, когда они прошли довольно большое расстояние от «Зеленого мыса». — Давай присядем на эту скамейку?

Они сели на небольшую, рассчитанную на двоих скамью, уютно расположенную в тени раскидистого граба.

— Я это почувствовала, — просто сказала Ирина.

— Да? — живо отозвалась Августа. — Интересно. А я полагала, что хорошо маскируюсь. Эдакая отчаянная сорвиголова, которая на старости лет заигрывает с мальчишками и ведет себя нелепо. Неплохая роль для женщины моего возраста и положения. Уж пусть лучше надо мной посмеиваются, чем презрительно жалеют.

— Ты о своем муже?

— О ком же еще! — вздохнула Августа. — Эту тактику я выбрала не сразу. Поначалу я так же страдала, как и ты. А потом подумала: за что я должна страдать? Его не переделать. Остается лишь развод, чтобы покончить со всем этим недоразумением, название которому — наш брак. Но мне уже сорок. Куда я пойду? И потом, я привыкла к определенному комфорту, который сама себе вряд ли обеспечу.

— А ты любила его?

— Мужа? Естественно. Когда он ухаживал за мной, у меня были еще претенденты в женихи. Но в тот пубертатный период надо мной довлела физиология. В мужчинах я ценила стать. А Николай был этаким Бандерасом с плечами, мощной шеей и властными руками. Этим и взял. А потом поняла, что жестоко ошиблась. И не только из-за его кобелиной сущности. Это еще можно понять и даже простить…

— Да? Ты так считаешь?

— Тебе это кажется невозможным? — грустно улыбнулась Августа.

— Не знаю…

— Это оттого, что ты впервые столкнулась с такой ситуацией.

— Тогда что невозможно простить?

— Собственную глупость. Ведь я вскоре после нашего знакомства поняла шестым чувством, что он недалек, что мне будет с ним неинтересно, скучно, омерзительно. Но меня как будто вели на заклание. Я принесла в жертву свою молодость, ум, неординарные способности, жизнь в конце концов. Вдвое умнее его, я смотрела на мир его глазами. Он подавлял меня своей силой, энергией, безапелляционностью суждений. С моими мозгами и развитием я была вынуждена поддакивать его банальным и просто идиотским высказываниям.

— Во имя чего? — перебила ее Ирина.

— Во имя чего? — переспросила Августа и задумалась. — Наверное, во имя сохранения брака, а также видимости семейного благополучия. Я до смерти боялась злорадных насмешек и фальшивого сочувствия со стороны подруг и родни.

— Скажи… А вот то, что ты называешь физиологией, прошло? В этом смысле ты его больше не любишь?

— Вопрос, по-моему, риторический. Ты взгляни на него. Это же Гаргантюа какой-то, а не мужик. Бездонная бочка, не способная переварить все то, что проглатывает. От прежнего «Бандераса» остался лишь плотоядный взгляд.

Они помолчали, глядя на искрящуюся, ослепительную гладь моря.

— Выходит, что ты по глупости сгубила свою жизнь? — спросила Ирина, думая о чем-то своем.

— Как-то литературно звучит — «сгубила», — усмехнулась Августа. — Если присмотреться к окружающим нас семейным парам, я не беру в расчет молодоженов, то и пятой части не наберется по-настоящему счастливых. Уверена, что большинство женщин не устраивает их судьба. Причем не по мелочам, а принципиально. Но попробуй назвать их жизнь загубленной. Тут же найдут сотню аргументов в пользу своего брака. Так уж мы устроены. Любим жаловаться, но до определенного предела. Кстати, ты сама разобралась со своими чувствами? Ты прости меня за откровенность, но первое впечатление о тебе было не очень лестным. Нет, как женщина ты супер! Внешние данные превосходные. Но полностью отсутствует кокетство. Помню, как в первый день пришли на пляж. Другая бы обязательно продемонстрировала фигуру, а ты? Бухнулась на песок, стащила с себя шорты, как детсадовский карапуз, скомкав, неуклюже, и сразу носом в книгу, как будто только за этим и летела за тридевять земель. Я бы на месте твоего Анатолия тут же убежала под чужой зонт. А он еще столько терпел. Ладно, не обижайся. Но иногда нам надо со стороны на себя посмотреть. Очень полезное занятие.

— Ничего не поделаешь — не умею я кокетничать. Ведь это природой дается. А мне не дано. Представь, как я начну искусственно жеманничать. Курам на смех!

— О! Женское кокетство это и наука, и искусство, и Божий дар одновременно. Кому, спрашивается, нужно пустое, вульгарное кривляние? Порой оно просто нестерпимо в некоторых дамочках. Но если женщина умная, она не позволит себе ничего подобного. Впрочем, это и есть высший пилотаж, когда женщина бравирует отсутствием кокетства. Так что здесь ты права.

— Твоя проницательность не знает границ, — рассмеялась Ирина.

— Смейся, смейся! Он именно это и распознал в тебе — естественную грацию и безыскусность. Плюс твое роскошное тело и глаза цвета моря в погожий день.

— С ума сойти, как поэтично! Но о ком идет речь, об Анатолии?

— Дурак он, твой Анатолий! Он еще будет кусать локти, ну и поделом! Я о Сергее говорю. Неужели тебе еще неясно, что он влюблен в тебя по самое не могу?

Ирина вдруг покраснела, прикусила губу, отвернулась. Августа молча потрепала ее по руке, затем встала и кивком головы позвала за собой, в обратный путь.

На пляже, куда пришли Августа с Ириной, играли в жмурки. Анатолий с синей косынкой на глазах, растопырив руки, топтался как медведь, пытаясь найти Лину. Она стояла в общем кругу и вместе со всеми двигалась по часовой стрелке. Остальные кричали Анатолию: «холодно», «теплее» или «горячо», и он шарахался из стороны в сторону, хватаясь за головы, руки и плечи играющих, но Лину поймать никак не мог. Игроки хохотали, визжали, кричали — шум стоял на весь пляж. Ирина с Августой переглянулись, а потом отошли от толпы подальше, разделись и направились к воде.

Морская вода обладает многими чудесными свойствами. На Ирину она действовала успокаивающе. Качаясь на медленных волнах, она уносилась в мир своих грез. Кто она в этой огромной стихии, малая песчинка, капля в море?

Слушая то нарастающий, то затихающий звук прибоя, она думала о смысле своей жизни и жизни вообще. Неужели мы рождаемся на этот свет лишь для того, чтобы страдать, тосковать, сожалеть? Мы тратим время на обиды, ссоры, сплетни, пустой вздор, месть, амбиции, а на любовь почти ничего не оставляем.

— Ирина-а-а! — надрываясь, кричала Августа.

«Это меня?» — встрепенулась Ирина и перевернулась со спины на живот. Она посмотрела в ту сторону, откуда доносились крики, но ничего не увидела. Она вертела головой во все стороны, но кругом была одна вода. Волны, еще недавно такие тихие и ласковые, стали беспокойными, даже грозными. Они захлестывали ее и закрывали обзор. Оставалось лишь плыть туда, откуда слышались уже неясные крики. Ирина испугалась, но в панику не ударилась. Она понимала, что паника сделает ее слабой и тогда…

И все же страх победил. Он сжимал горло, мешал дышать. Ирина барахталась на месте, беспорядочно перебирая ногами и делая круговые движения руками. Она жмурилась от соленой воды, заливающей лицо, открывала рот, чтобы сделать вдох, но и рот заливала вода. Она начала задыхаться, кашель душил и отнимал последние силы. Вдруг почти рядом раздался крик: «Ирина!»

Она отозвалась, но вместо слов у нее получился птичий клекот. Она снова сделала попытку крикнуть и закашлялась. Неожиданно ее подхватили чьи-то руки.

— Ира, ты только отталкивайся ногами и все. Я помогу тебе, — раздался голос Сергея. — Толкайся ногами! Только ногами. Сильнее. Вот так!

Она изо всех сил забарабанила ногами и — о чудо! — поплыла! Сергей правой рукой греб, а левой поддерживал Ирину за талию, подталкивая ее вперед.

— Ты не стучи, а отталкивайся, слышишь? — крикнул Сергей.

— Угу.

— Вот так. Молодец! Еще!

К ним уже плыли Леша, Анатолий, Петя и даже Августа. Сергея сменил Леша. Вскоре подплыл запыхавшийся Анатолий и подхватил Ирину с другой стороны. У нее иссякли последние силы. Анатолий вынес ее, обмякшую, тяжелую, бледную, на берег и, пройдя десять шагов, рухнул вместе с ней на песок.

Весь следующий день она пролежала в постели. Катя с Августой ухаживали за ней по очереди, а к вечеру она встала, но в ресторан не пошла. Анатолий принес на подносе салат, жареную рыбу и булочку с чаем и не отставал от нее, то уговаривая, то заставляя съесть еще кусочек, пока она все не съела.

— Ну что ты сидишь? — пожалела она его. — Иди, отдыхай. Августа сказала, что сегодня какие-то артисты приехали. Будет весело.

— Может, вместе пойдем? — неуверенно спросил он.

— Нет, у меня голова еще кружится. Я лучше почитаю. А ты иди. Только рубашку переодень.

Она смотрела, как он переодевался, торопливо, не попадая в рукава, в глубине души еще на что-то надеясь. Но он ушел, даже не оглянулся.

Оставшись одна, она вышла на террасу, села в кресло и набрала номер Алениного мобильника.

— Доча! Здравствуй, моя хорошая!

— Мама? Ты откуда?

— Из Турции.

— Правда? А слышно очень хорошо, как будто ты рядом говоришь.

— Ну и прекрасно. Как ты живешь, доченька?

— Нормально. Сегодня мы с бабушкой окучивали картошку.

— Какая ты у меня молодец!

— Я целых пять рядков прошла. А знаешь, какие они длиннющие? От павленковского забора до крыжовника целый километр!

— А где бабушка?

— Она печет мне оладушки. А я навожу порядок в ее шкатулке. Тут всякой муры полно, половину сейчас выброшу.

— Аленушка, только сначала с бабушкой посоветуйся, ладно? Вдруг какая-нибудь вещь ей дорога, как память. Поняла?

— Угу. Мама, ты это…

— Что, доченька?

— Ты там сильно не бегай по магазинам, ладно? Не надо мне никакого беби-долла.

— Это почему?

— Бабушка говорит, что тебе надо отдыхать, а заботы старят. Я не хочу, чтобы ты рано состарилась.

— Солнышко мое родное, — голос Ирины дрогнул. — Я уже купила тебе кое-что…

— А что? — звонко выкрикнула Алена. — Платье?

— И платье, и юбочку очень симпатичную, и еще… Но это сюрприз.

— Классно! Ура! Что? — спросила она кого-то. — Это мама. Сейчас… Мам, с тобой бабушка хочет поговорить.

— Ира? Это ты? — раздался немного встревоженный голос Полины Юрьевны.

— Я, мама. Как у вас дела? Не болеете?

— Да что нам сделается? Как у вас там? Мне какой-то сон приснился…

— Какой?

— Не буду говорить. Да ну его! Ерунда на старости лет стала сниться. Ты там далеко не заплывай. Поняла? Это тебе не наше озеро, чтобы всякие заплывы делать. С Толей вместе купайся, одна в море не заходи.

— Ладно, мамуль. Не зайду. У папы рука зажила?

— Я облепиховым маслом его вылечила. Мазала, мазала, рана и затянулась.

— Ну ладно, передавай ему привет. Аленку далеко не отпускай. Я потом еще позвоню. Не скучайте. Пока!

Ирина откинулась в кресле, прикрыла глаза, задумалась. Как жить дальше? Августа говорит, что Сергей влюблен в нее. Но он еще мальчик. Зачем она ему? Что у них общего? Кроме секса, ей нечего дать ему. Разве что разбитое сердце и страх остаться одной? А еще неясные, тягучие, как резина, и древние, как египетские сфинксы, мысли? Нет в ней резвости Лины, юной бесшабашности Кати, кокетства и энергии Августы. Какое-то аморфное, с кучей комплексов, неуклюжее существо. Именно от таких сбегают мужья.

Ирина почувствовала, что расплачется, горько, навзрыд. Она встала и пошла в комнату, к тумбочке Анатолия, в которой хранилась бутылка коньяка. «Для поднятия тонуса», — объяснял Анатолий, выпивая по пятьдесят граммов перед дискотекой. Может, и ей поднять тонус? А то он зашкаливает ниже нулевой отметки. Ирина налила в стакан коньяку, морщась от отвращения, выпила. Затем схватила лежащее на столе яблоко, откусила большой кусок, пожевала, перевела дыхание. Надо куда-нибудь идти. Все равно куда, только не сидеть в этой комнате.

Она переоделась, расчесала волосы, капнула на запястья духами и вышла на свежий воздух. За столиками у бассейна сидело несколько человек. Но основная масса была на концерте, поэтому стояла необычная для этого времени тишина. Ирина нерешительно направилась по дорожке, ведущей к соседнему зданию.

Поколебавшись самую малость, она вошла в холл гостиницы. Портье за стойкой, молодой турок с серьгой в ухе, с улыбкой спросил, что желает дама?

— Позовите, пожалуйста, Сергея…

Она замялась, так как не знала фамилии парня.

— Сиргей? — снова улыбнулся турок.

— Да. Он вчера спас меня. Я тонула в море, а он спас.

— А-а. Панимай, панимай. Вы можно прахадит. Туда. Номер четыре. Он в номер. Прахадит, пожалиста!

Ирина поблагодарила и пошла в небольшой коридорчик, куда показал портье. Она остановилась перед дверью с цифрой четыре и, глубоко вздохнув, постучала.

— Входите! — раздался голос Сергея.

Ирина робко вошла в номер, закрыла за собой дверь, хрипло произнесла:

— Здравствуйте.

Сергей вышел к ней в одних шортах, без майки и босиком.

— Ирина?

Оба стояли смущенные, не зная, как вести себя в этой ситуации.

— Сережа, я пришла, чтобы поблагодарить, — первой произнесла Ирина. — Если бы не ты…

— Пустяки! — неловко отмахнулся он.

— Какие же это пустяки? Ведь ты спас мне жизнь, — теперь уже уверенно заговорила Ирина. — Я только что говорила с дочкой и мамой. Представь, что было бы с ними, если бы…

— Да. Я понимаю. Что же мы стоим здесь, у дверей? Проходи в комнату. Садись. Вот сюда. Я сейчас.

Он умчался в ванную и вскоре вышел оттуда в джинсах и белой рубашке. От него шел аромат какого-то парфюма, свежего, как морской бриз.

— Может, пойдем к морю, прогуляемся? — предложил он.

— Пойдем, — легко ответила Ирина и встала.

Они молча шли по пляжу, увязая в песке, пока не догадались снять обувь. Ирина шла чуть впереди, держа босоножки в обеих руках, а Сергей шагал следом, неотрывно глядя на ее серебристые в свете луны волосы. «Пусть это будет, — думала Ирина. — Пусть. Только не по моей инициативе. Он мужчина, ему и карты в руки». А вслух попросила:

— Расскажи о себе, Сережа!

— Надеюсь, это не для статьи в газете под заголовком «Так поступают герои»? — усмехнулся Сергей.

— Нет, это для меня.

Он кашлянул, видимо, от неожиданно прямого и откровенного ее ответа, а потом, волнуясь, как на экзамене, начал говорить:

— Рассказывать особенно нечего. Мне двадцать семь. Окончил технический вуз. Работаю старшим менеджером в компании, торгующей металлопрокатом. Занимаюсь клиентами. Ну вот, собственно, и все. Да! Холост. Детей не имею…

— А связей, порочащих твою репутацию?

— Связей? — переспросил он и вновь кашлянул.

Ее необычные поведение и слова совершенно выбили его из колеи.

Ирина мысленно посмеивалась над собой: «Иду, великовозрастная мадам, и дурю бедному парню голову. И зачем я это делаю? Не надо мне ничего. Не надо».

— Сережа, пойдем в гостиницу, а то стало прохладно, — сказала она, остановившись.

Он, продолжая по инерции двигаться, слегка толкнул ее, извинился, но остался стоять совсем рядом, почти вплотную. Ее голова кружилась от запаха его одеколона, а может, от выпитого коньяка, и, чтобы не упасть от этого кружения, она бросила на песок босоножки и взялась за его руку повыше локтя, а потом обняла за шею и нежно поцеловала в губы. Не дожидаясь больше ничего, бросилась бежать прочь. Он догнал ее лишь возле бассейна. Но там сидели люди, и он не стал ни о чем говорить. Так и разошлись по своим гостиницам в полном молчании. Ирина вошла в свой номер и только здесь заметила, что она босиком.

Как быть? Не идти же обратно! Скоро, наверное, вернется с концерта Анатолий, а ее не окажется на месте. Что она скажет ему, придя в гостиницу посреди ночи? Ирина прошла на террасу, встала, опершись на перила, залюбовалась лунной дорожкой на море.

Сергей. Что он подумал, когда она поцеловала его? Ее вдруг охватил стыд. Она соблазняет его! Да-да! Самым нахальным, пошлым образом соблазняет. Ведь это уже второй поцелуй с ее стороны. Первый раз она поддалась внезапному порыву, пусть из чувства благодарности, но тем не менее она сделала первый шаг. И сейчас инициатива была именно с ее стороны. И вновь из благодарности? За то, что он спас ее? Нет, она же знает, что это не так. Ей с самого начала, как только она вошла в его номер, хотелось прикоснуться к нему. Она украдкой смотрела на его обнаженное до пояса тело — стройное, мускулистое, загорелое. Чуть ниже правой ключицы — наполовину зажившая ссадина, которую она поцеловала там, в дюнах, ощутив солоноватый вкус крови. Августа все выдумала. Нет у него никакой влюбленности! А если есть, то почему он такой несмелый? Ведь она сама пришла к нему. Чего он еще ждет? Господи, она сошла с ума! Вернее, выжила из ума! Стоять посреди ночи на террасе и сгорать от желания к мальчишке — это ли не бред бабы, пустившейся в зрелом возрасте во все тяжкие? Нет, нет, нет, стучало ее непокорное сердце, неправда, никакой это не бред! Ты уже любишь его! Себе-то ты можешь в этом признаться?

Вдруг где-то совсем рядом раздался вкрадчивый голос Михаила Борисовича:

— Это какое-то жесткое порно, Сонечка. Нам не подходит. Я предпочитаю классику, с хорошим разогревом и всякими нежностями.

— Ах, как не по мне это ваше мурлыканье, Михаил! Ну да ладно, выбирать не приходится.

Ирина стояла, прислонившись к стене, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Она видела, как удалялись в сторону зарослей жасмина Михаил Борисович и Соня, и мысленно комментировала услышанное: «Значит, концерт закончился. И этим бедолагам кроме как в кустах негде утолить желание плоти. А ведь я тем же мучаюсь. Неутоленностью желаний. Чем я лучше этих двоих? Разница лишь в том, что я прикрываю свои грешные мысли романтическим флером, а они называют вещи своими именами».

Она села в кресло и стала ждать Анатолия. Но прошло полчаса, а его все не было. К ее ногам упал небольшой камушек, затем еще. Ирина встала, выглянула с террасы наружу и увидела стоящего внизу Сергея.

— Это ты? — спросила она, чувствуя, как быстро забилось сердце.

— Я, — без улыбки ответил он тихим голосом. — Вот твои босоножки.

Он поднял руку, в которой держал ее светлые босоножки.

— Ты одна?

— Да. Но скоро должен прийти муж. Концерт закончился.

Сергей, недолго думая, взобрался на выступ террасы и, держась одной рукой за перила, подал Ирине босоножки, а затем крепко обнял ее и поцеловал. Она задохнулась от поцелуя, от близости его горячего тела, чудесного аромата одеколона, напоминающего морской бриз…

Стукнула входная дверь. Ирина отстранилась, шепнула «Уходи!» и быстро пошла в комнату.

— Ты чего не спишь? — спросил Анатолий, не зажигая свет.

— Не спится. Тебя ждала.

— А мы еще прогулялись после концерта. Погодка-то шепчет. Ну, я в душ. А ты ложись. Поздно уже.

Ирина не стала зажигать свет, разделась и легла.

Хм, «прогулялись». И с кем же? С ней? Интересно, о чем они говорят? Хотелось бы надеяться, о более возвышенном, чем Соня с Михаилом Борисовичем. В том, что Сергей никогда не заговорит с ней на подобном языке, она была уверена.

Когда Анатолий вышел из ванной, Ирина сделала вид, что уснула.

Лина улетела на родину по служебным делам, и Анатолия как будто подменили. Он даже перестал бриться. Два дня подряд он сидел с Осокиными на пляже и играл в карты, то и дело прикладываясь к бутылке пива. Дискотека перестала быть для него центром притяжения. По вечерам на террасе они с Николаем Андреевичем играли в нарды и пили все то же пиво. Ирина проводила время в компании Августы.

— Ну, как успехи на любовном фронте? — спросила Августа, когда они после ужина решили пройтись по бульвару.

— Ты это о чем? — сделала непонимающее лицо Ирина.

— Можешь не стараться. У меня на такие дела особый нюх. За версту чую влюбленную парочку. Заметь: по-настоящему влюбленную, а не так, как у нашего гинеколога с Софочкой. Сплошной кобелизм. Мой Андреич слюнями изошел. Ему тоже так хочется. Чтобы без всяких там муси-пуси, сразу в дамки. Но мое присутствие отдаляет столь вожделенные занятия. Думаю, по приезде домой он оторвется по полной.

— Твой цинизм иногда просто убивает. Августа, ведь ты не такая. Сама же в этом призналась.

— Да, в душе я другая. Но иначе нельзя. Если жить только истинными чувствами, в том числе ревностью, страдать, переживать, плакать, то не хватит сердца. Вот я и выбрала этот махровый цинизм. У нас с мужем уже давно сложились определенные отношения, основанные на взаимной неприкосновенности чужой территории. Хотя я замечаю в последнее время, что он начал меня ревновать. Но это не от большой любви, мне кажется, а из собственнических инстинктов. Ладно, бог с ним, с Андреичем! Я вот о чем. Ира, дело принимает серьезный оборот. И потому я завела этот разговор. Ведь я в какой-то степени ответственна за разрушение твоей семьи…

— Но…

— Да-да! Не перебивай. Я сейчас все объясню. Наплюй на все мои слова по поводу «долг платежом красен» и прочую фигню. Подумай о вашей дочери, о твоих родителях, о себе в конце концов. Эта Лина, чтоб ей никогда не выйти замуж, вертихвостке, вцепилась в Анатолия мертвой хваткой. Я таких баб знаю. Она не отступит. Ей надоели перманентные интрижки, в которых дальше секса не шло, и она решила свить себе гнездышко на обломках твоего дома. Поняла?

— Не может быть, — прошептала Ирина, уставясь в одну точку.

— А ты заметила, что происходит в эти дни с твоим мужем?

— Да, заметила, — упавшим голосом произнесла Ирина.

— Что и требовалось доказать. Он болен, понимаешь? Болен ею. Эта детская ветрянка пройдет сама по себе, но лучше принять меры. Вы должны поменять билеты на завтра. Послезавтра она уже снова будет здесь.

— Ты что? Да разве он согласится? Как я объясню ему свою прихоть?

— Поговоришь напрямик, вот и все. Другого выхода нет. Спасай свою семью, Ира. Это я тебе говорю.

— Ой, не знаю, как и начать такой разговор. Да он и слушать не станет. Скажет, что я несу бред сивой кобылы, хлопнет дверью и был таков!

— А ты ночью поговори, в интимной обстановке. Куда он ночью-то побежит?

— Не знаю…

— Погоди, а ты сама-то случайно не втюрилась в этого Сережу?

— Августа! — взмолилась Ирина.

— Та-а-ак, понятно. Ну вы, блин, даете! Оба, значит, в разнос пошли. А дочка побоку? Что ты ей скажешь потом? Что ее мама влюбилась до полусмерти? И папа тоже? И теперь вы начинаете новую жизнь, вытканную розами и соловьями?

— Августа, я прошу тебя, перестань травить душу! Мне и так нелегко.

— Нелегко? А остальным, выходит, легко! Да оглянись вокруг, дурешка! Где ты видишь легкую жизнь? Это на курорте мы расслабляемся, но в остальные-то дни по-воловьи тянем лямку, кому какую господь выдал. Конечно, я понимаю тебя. Хочется жить любя. И чтобы со взаимностью. Но представь, что вы поженитесь с Сергеем. Где будет Алена? С тобой? А если она выберет отца? Ты об этом подумала? Кстати, сколько твоей Аленке, тринадцать? Через три года невеста? Тебе будет тридцать семь. А Сергею? Что смотришь? Да, да! Это я и имею в виду. Тебе привести примеры, когда молодые мужья соблазняли юных дочерей? У моей подруги подобная ситуация. Слава богу, она вовремя его выгнала. Они гражданским браком жили. Иначе все было бы намного сложнее. Если хочешь знать, то мне давно пора памятник поставить…

— А не рановато? — улыбнулась Ирина.

— При жизни. За то, что я своего сына — он у нас на третьем курсе университета — от всей этой грязи уберегла, не сломала психику скандалами, сценами ревности и прочей пакостью, не очернила в его глазах имя отца. Это ведь своего рода женский подвиг. Хорошо. Больше не буду лезть с советами. У тебя своя голова. Она ведь не только для того, чтобы прическу носить…

— И для шляпы может пригодиться.

— Смейся-смейся, да про советы старших подруг не забывай.

Ирина ждала мужа, который сидел за нардами у Осокиных уже два часа. Ее возмущение росло с каждой минутой. Ну что он прилип к ним? У людей своя жизнь, хочется отдохнуть, полежать, а этот осел ничего не понимает. В очередной раз мысленно обругав мужа, она возвращалась к подготовке «речи». Но ничего не получалось. Выходила какая-то тягомотина с «семейным долгом» и «давай все начнем сначала». Это же смешно! Разве можно стать прежними?

Ирина еще находилась в глубоких раздумьях, когда вошел Анатолий. Не взглянув на жену, он скрылся в ванной, а она вздохнула. Помимо ее воли воображение нарисовало картину, где Анатолий идет за руку с Линой. Они идут, смеются, переглядываются, любовно, нежно.

Она вскочила с кровати, как будто ее кто-то подбросил. Пульс бьющегося сердца отдавался даже в кончиках пальцев. Ее мучила жажда. На столе стояла бутылка минеральной воды. Ирина отвинтила пробку и начала пить прямо из горлышка. Из ванной вышел Анатолий.

— Чего тебе не спится? — раздраженным тоном спросил он, не нуждаясь в ее ответе, просто проворчал.

— Душно. И вообще, мне здесь надоело. Поехали завтра домой?

— Ты спятила? А билеты?

— Поменяем.

— Думаешь, это так просто?

— Не знаю. Попробуем.

— И опять в Порошино, в огород? Нам уже Средиземное море лужей кажется? Скорей бы в порошинское озеро окунуться…

— Я по Аленке скучаю. Надо было взять ее с собой. Больше я не поеду без нее.

— Через четыре дня будем дома. Чего стонать, не понимаю. Давай спи!

Ирина легла в постель и горько усмехнулась, вспомнив совет Августы поговорить с Анатолием «ночью, в интимной обстановке». Вот и поговорили, интимней некуда!

После завтрака их повезли на экскурсию в старый город. Разомлевшие от палящего солнца, все разбрелись по развалинам древней крепости кто куда. За экскурсоводом упорно шли Ирина, Августа и помирившиеся молодожены. Их догнал Леша.

— Вы Сергея не видели? — спросил он, запыхавшись от быстрой ходьбы.

— Нет, а что? — встревожилась Ирина.

— Ни хрена не пойму. Только что мы с ним поднимались вон на ту башню, обозревали через бойницу ландшафт, потом его кто-то позвал. Он первый спустился, а я подотстал малость, на каких-то пять минут. Я думал, он экскурсию пошел догонять. Ничего не понимаю!

Ирина с Августой переглянулись. Августе передалась тревога, написанная на лице Ирины.

— Надо вернуться к стоянке автобуса, — решительно сказала Августа. — Может, он там.

К ним подошли Катя с Петей, добросовестно прослушавшие лекцию экскурсовода до конца.

— Что-нибудь случилось? — спросила Катя.

— Похоже на то, — ответила Августа. — Вот что. Леша и Петя, вы вернитесь снова к башне, покричите там, позовите его, может, он просто заплутал, а мы пойдем к стоянке. Встречаемся у автобуса через пять минут. Бегом, ребята!

Когда три женщины вышли на стоянку, группа почти вся собралась возле автобуса. На площади кипела жизнь. Одни автобусы отъезжали, увозя туристов, из других только еще высаживались новые партии экскурсантов. Августа подошла к мужу и спросила о Сергее. Тот пожал плечами. Подбежали изнемогающие от жары Леша с Петей.

— Нет его там! — с ходу выпалил Петя.

Вскоре уже все были в курсе исчезновения Сергея. Из автобуса вышел водитель и, с трудом подбирая русские слова, спросил:

— Он в красний шапка… э-э… бийсболк?

— Да! — хором ответили Петя и Леша.

— Он ехать туда! — показал водитель в сторону города.

— Как уехал? На чем? — допытывался Леша.

— Зилений «Тойота». Старый. Очин старый. Задэний бампэр нэт.

Леша подбежал к стоящему неподалеку такси и, договорившись с его шофером, крикнул:

— Петр! Давай сюда! А вы езжайте без нас, мы сами потом доберемся!

Но за Петей побежала Катя, за ней с места сорвались Ирина и Августа.

— Ирина! Ты куда? — крикнул Анатолий, высунувшись из двери автобуса.

— Я с ними! Не беспокойся! Поезжай! — оглянувшись на ходу, кричала Ирина.

Петя попытался вернуть Катю в автобус, но она заупрямилась.

— Ладно, садись ко мне на колени, — вздохнул он, видя, что спорить с ней бесполезно.

— Трогай, шеф! — приказал Леша. — Поедем вон туда, в сторону города. Только быстро, понял?

— Вас много. Бистро нилза, — спокойно ответил молодой таксист.

— Тебя как звать, парень? — спросил Леша.

— Мустафа, — улыбнулся водитель.

— Вот что, Мустафа, будешь меня слушать, понял? Я хорошо заплачу. Согласен?

Мустафа кивнул и нажал на газ. Дорога, ведущая в небольшой город, не представлявший для туризма интереса, сильно отличалась от гладких автострад, по которым обычно возили иностранцев, и напоминала разбитые шоссе в российской глубинке. Пару раз пассажиров такси тряхнуло так, что женщины громко ойкали, а мужчины сквозь зубы матерились. Автомобиль въехал в город, и таксист поинтересовался, куда их везти дальше.

— Слушай, Мустафа, тебе знакома зеленая «Тойота» без заднего бампера? — спросил Леша.

— Зилений? Нэт, — пожал плечами Мустафа.

— Ладно, езжай прямо.

Они подъехали к рынку, расположенному в самом центре.

— Всо. Дальши дароги нэт, — выключил зажигание водитель.

— Мустафа, дорогой! Помоги нам! — ласково и заискивающе заговорила Августа. — Мы видим, что ты хороший человек, настоящий мужчина. У нас случилась беда. Понимаешь?

— Бида? Что случились? — повернулся к ней Мустафа.

— У нас пропал друг. Кто-то на зеленой «Тойоте» увез его в сторону этого городка. А мы хотим его найти. Помоги нам, пожалуйста!

— Он имет враг? Нэт? Дэнги? Дэвушк? Нэт?

— Он подрался с Хафизом, аниматором из отеля «Зеленый мыс», — сказала Ирина.

Все удивленно уставились на нее.

— Хафиз? Знаю, — сказал Мустафа. — Апасный чиловек. Очен. Змия.

— У него в этом городе есть друзья? — спросил Леша.

— Нэ знаю. Я гаварит мой брат. Я сийчас.

Мустафа нажал кнопки на своем мобильнике, а затем быстро заговорил на родном языке. Вот он обрадованно закивал, посмотрел на Лешу, который замер в напряженном ожидании, и, поблагодарив своего абонента, отключил телефон.

— Ну что? — нетерпеливо воскликнул Леша.

— Поехали! — вместо ответа крикнул Мустафа и завел машину.

Минут через десять они въезжали на территорию заброшенной промзоны. Вокруг стояли пустующие полуразрушенные здания.

— Вон они! — закричал Петя. — Смотрите! «Тойота»!

Все посмотрели вправо. Там, метрах в шестидесяти от них, возле здания какого-то цеха, стоял темно-зеленый автомобиль.

— Так. Слушайте меня! — приказал Леша. — Мы с Петром идем на разведку, остальные сидят в машине и не высовываются. Мустафа, тебе лучше отъехать за тот сарай, чтобы не маячить тут на виду. Понял? Если нас не будет в течение двадцати минут, уезжайте. Мустафа, я доверяю тебе наших женщин. Не подведешь?

Мустафа молча кивнул. Петя с Лешей, держась стены одноэтажного здания, пошли к цеху.

Леша стоял возле глухой стены цеха и, задрав голову кверху, смотрел на пожарную лестницу, по которой вверх поднимался Петя.

— Ну, далеко еще? — громким шепотом спросил Леша.

— Еще один метр, — тоже шепотом ответил Петя.

Петя поднялся еще на три ступеньки, на третьей остановился, приблизился к самому ее краю и, держась одной рукой за поручень и опираясь только на одну ногу, заглянул в небольшое окно, стекло на котором отсутствовало. Вдруг он начал быстро спускаться вниз. Оказавшись на самой нижней ступеньке, он возбужденно заговорил:

— Суки! Они бьют его!

— Сколько их?

— Трое.

— Он связан?

— Только руки.

— Прыгай сюда!

Петя спрыгнул на землю.

— Беги за Мустафой, позови его на помощь, — давал четкие команды Леша. — Возьмите нож, монтировку, веревку, если она у него есть, и быстро сюда! А я проверю их машину. Давай!

Петя убежал, а Леша прокрался к «Тойоте», открыл багажник, нашел там большой гаечный ключ. Едва он захлопнул багажник, как заскрежетала на ржавых петлях калитка в огромных воротах цеха. Леша быстро присел возле правого заднего колеса автомобиля. Он слышал, как кто-то подошел к левой передней двери «Тойоты», открыл ее и, тихо ругаясь, начал рыться в бардачке. Леша почти по-пластунски обогнул автомобиль сзади и увидел торчащие из передней двери чей-то зад и ноги в кроссовках. Леша взглянул на гаечный ключ в правой руке, затем положил его на землю и в два прыжка оказался возле передней двери, за спиной мужчины в кроссовках. Тот услышал шум, но повернуться не успел. Леша мощным ударом ноги толкнул его в выставленный из машины зад, затем бросился на него и придавил к сиденью. Обеими руками он что есть силы прижимал плечи мужчины к сиденью, а тот хрипел и отчаянно сопротивлялся. Неизвестно, сколько бы продержался Леша, если бы не подоспели Петя с Мустафой. Вместо веревки они принесли широкий скотч. Им-то и обмотали руки и ноги бандита, да еще и рот залепили, чтобы не поднял тревогу. Пока Петя с Мустафой оттаскивали пленника за угол здания, Леша заглянул в приоткрытую калитку, но ничего не увидел. После яркого солнца к сумраку внутри цеха надо было еще привыкнуть. Леша застыл на месте и прислушался. Откуда-то издалека раздавались гулкие голоса. Он оглянулся и дал знак подошедшим товарищам следовать за ним. Стараясь не шуметь, они крались между полусгнившими стеллажами и верстаками, прятались за остовами фундаментов, на которых когда-то стояло оборудование. Но вот Леша поднял руку. Все трое замерли на месте. Леша осторожно выглянул из-за большого ящика, за которым прятался, и увидел сидящего к нему лицом Сергея. Оба его мучителя стояли спиной к Леше. Один из них говорил на ломаном русском:

— Паслэдний раз гаварю! Будет выкуп — останишься живой. Понял? Звани на мабылу! Ну!

Несмотря на подбитый глаз и запекшиеся струйки крови из носа и рта, Сергей держался бодро. Он со злостью смотрел на бандитов и даже огрызался:

— Хрен вам, суки, а не выкуп! Мелкие сявки, а туда же, крутизну изображать. Сколько по вашим законам за киднеппинг полагается? А? Что? Мозгов нету даже на то, чтобы с законами познакомиться? Ничего, скоро вам представится эта возможность. Паскуды!

Бандит, тот, что справа, подскочил к Сергею и ударил его по лицу. Сергей сморщился от боли и сплюнул кровь.

У Леши закончилось терпение смотреть, как издеваются над его другом. Он бросился с монтировкой на бандита, который стоял ближе к нему, но тот успел оглянуться и отступить в сторону. Удар монтировкой пришелся вскользь. Леша снова замахнулся, но бандит перехватил монтировку рукой. Не раздумывая, Леша пнул врага в пах. Тот взвыл, согнувшись пополам. Леша схватил его за волосы и ударил снизу коленом по лицу, а затем, не дав ему опомниться, заломил руки за спину и сел на него верхом. Скотч завершил дело. Тем временем Мустафа и Петя, который держал в руке нож, гнались за вторым бандитом, в страхе убегающим от них в сторону ворот. Леша подошел к Сергею, улыбнулся, слегка потрепал его по плечу:

— Сейчас, Серега, потерпи еще минутку, — он попытался развязать узел веревки на руках друга. — Тоже мне, Ротшильда нашли, мать их! С каких шишей выкуп-то платить? На путевку все отпускные ушли. Кому они звонить-то требовали, а?

— Родителям, — с трудом ответил Сергей разбитыми губами. — Слушай, Леха! Это Хафиз им заплатил, чтобы разделались со мной. Из-за Ирины. Понял?

— Ирины? Какой… Этой, из группы? Ни хрена не понял. А выкуп?

— Этих козлов жаба задавила. Банк решили сорвать… Киднеппингом. Ты только нашим про Ирину ни слова. Понял?

— Да понял я! А, черт! Морским узлом, что ли, завязали? Ножом надо. Он у Петра. Потерпи еще, я сейчас.

Вскоре вернулись Мустафа и Петя.

— Удрал, падла, — тяжело дыша, сказал Петя.

— Ничего, далеко не убежит, — сдержанно пообещал Леша, разрезая веревку на руках Сергея.

Ирина заплакала, увидев Сергея, которого под руки вели Леша и Петя. А он пытался улыбнуться ей, но улыбка не получилась.

— Петечка, я как увидела тебя с ножом, чуть в обморок не упала. А тебя не били? Ой, как я боялась за вас! — тараторила Катя, прижимаясь к мужу, с тревогой и одновременно с любовью заглядывая ему в глаза.

— Тут не то что в обморок, тут родишь или еще чего похуже, — дрожащим от волнения голосом говорила Августа, осторожно промокая платком кровь на лице Сергея. — Это в кино на драку можно смотреть, прихлебывая пиво и заедая попкорном, а в жизни…

Ее передернуло.

Мустафа на своей машине повез женщин и Сергея. Леша сел за руль «Тойоты», Петя рядом с ним, а на заднем сиденье лежал связанный, а точнее заклеенный бандит в кроссовках. Второго оставили пока в цехе.

— За ним приедет полиция, — решил Леша.

Вечером в ресторане их компания была в центре всеобщего внимания. Все поднимали за героев тосты, поздравляли, расспрашивали о подробностях случившегося, удивлялись, восхищались.

А перед сном, в постели, Анатолий устроил допрос с пристрастием:

— И какая нелегкая тебя погнала за ними? Ты хоть представляешь, что могло с тобой произойти? А если бы бандитов оказалось в два раза больше?

— Но ведь было как было. Все позади. Так что успокойся! — отвернулась от него Ирина.

— Не-е-ет, это дурдом какой-то! Моя жена участвует в бандитских разборках! Сказать кому-нибудь — не поверят! Ты мне можешь членораздельно ответить — кой черт тебя дернул ввязаться в эту авантюру?

— Могу! — внезапно взвилась Ирина и подскочила на кровати, гневно уставясь на мужа. — Отвечаю некоторым, особо тупым раздельно: нельзя бросать людей в беде, тем более соотечественников, тем более за пределами родной земли! Все понял или повторить?

Она вдруг вскочила, достала из тумбочки мужа початую бутылку коньяка, щедрой рукой налила полстакана и выпила залпом.

Задохнулась, помахала перед открытым ртом ладонью, со стуком поставила стакан на стол и бухнулась в кровать, укрывшись при этом простыней по самую макушку. Анатолий, ошарашенно наблюдавший за этой сценой, взял бутылку, зачем-то понюхал ее содержимое, пожал плечами, осторожно поставил бутылку в тумбочку и лег в постель.

Группа готовилась к главному мероприятию тура — карнавалу «На острове Робинзона Крузо». Сидя на скамейках в тени магнолий, с жаром спорили, кому роль Робинзона подходит больше всего.

— Я считаю, что Леша — самая подходящая кандидатура, — горячилась Августа. — У него мужественное лицо и сильный торс!

— Торс-то здесь при чем? — морщился Михаил Борисович.

— У нее одни мужские торсы на уме, — ворчал Николай Андреевич.

— Можно подумать, у вас на уме одни библиотеки, — парировала Августа.

— А я все же предлагаю Петю. Он и внешне похож на Робинзона, — в который раз предложила кандидатуру мужа взволнованная Катя.

— А ты что, Катюша, была с ним знакома? — ехидно спросил Михаил Борисович.

— С кем?

— С Робинзоном. Откуда ты знаешь, что Петя на него похож?

— Ну-у… Я кино смотрела. Там…

— Да этих Робинзонов в кино как собак нерезаных! Слишком молод Петя для этой роли, вот что!

— Друзья, не ссорьтесь! Не хватало нам еще под занавес всем переругаться! — урезонивала собравшихся Лина. — Лично мне кажется, что на эту роль очень подходит Анатолий. А Пятницей я предлагаю как раз Петю.

— Правильно! — подхватил Николай Андреевич, которому надоел этот спор, да и хотелось «вставить шпильку» непокорной жене.

— Я тоже «за», — согласился Михаил Борисович.

— Анатолий — в самый раз, — подытожила Соня.

— Итак, голосуем! Прошу поднять руки! Кто за Анатолия? — скомандовала Лина.

Руки подняли почти все, кроме трех человек: двух малознакомых мужчин из других гостиниц и Ирины.

— Ирина, вы против? — спросила Лина.

— Да.

— Если не секрет, почему?

— Я другим представляла этого литературного героя.

— И каким же? — прищурилась Лина.

— Более воздержанным.

— К пиву? — хохотнул Николай Андреевич.

— Ко всему, — коротко ответила Ирина.

— В конце концов это неважно, кто и как представлял героя, — отвернулась от нее Лина. — Давайте перейдем ко второму вопросу: выберем племя людоедов.

— Предлагаю вождем племени Лешу! — не унималась Августа.

— И опять из-за торса? — подколол ее муж. — Леша, да скажи ты ей, что не торгуешь телом!

— А вот и не из-за торса! — нисколько не смутилась Августа. — У него чувственный кровожадный рот!

— Спасибо за комплимент! — не выдержал Леша.

Все дружно рассмеялись.

В предпоследний день отдыха после завтрака их отвезли на автобусе к небольшой бухточке. Там все погрузились на четыре большие лодки, вмещающие по восемь человек. Мужчины сели на весла, и лодки поплыли на небольшой остров, расположенный в полукилометре от бухты.

Ирина сидела на корме, задумчиво глядя на прозрачную зеленоватую воду за бортом. Стоял полный штиль, и море расстилалось вокруг неподвижным сверкающим зеркалом. Лишь вблизи ощущалось вечное движение огромной водной толщи, колыхание которой отдавалось громкими шлепками по бортам лодки.

На острове их встретили устроители праздника, а также высадившийся на полчаса раньше десант из другого отеля, такие же отдыхающие, как и они, человек тридцать. Вначале им предстояло строительство хижин, затем разведение костров. В программу входило также приготовление обеда на кострах, ритуальные песни и танцы, поиск хижины Робинзона, война племен, поединок Робинзона с вождем племени людоедов, конкурс на самую сексапильную «аборигенку». В конце должен был состояться парад костюмов под тамтамы и фейерверк.

Ирина участвовала в строительстве хижины из заранее приготовленных зеленых веток, затем вместе с Августой, Катей и Соней готовила баранью похлебку и шашлыки. Мужчины занимались своим делом. Они соревновались в поиске Робинзона, готовились к войне племен. Вскоре женщины пошли болеть за своих мужчин, которые стреляли по мишеням из лука, перетягивали канат, вели «морской бой» на лодках. Ирина поймала себя на том, что болеет только за Сергея.

На обед собрались все вместе. Августа большим черпаком разливала в миски похлебку, а Катя с Ириной накрывали стол в тени раскидистых деревьев.

Ирина уже привыкла к тому, что судьба разъединяет ее с мужем. Он вновь оказался в другой команде, причем вместе с Линой. Но странно, сейчас ее сердце не ныло, как в прошлый раз, в пещере. Наоборот, его присутствие тяготило бы ее, сковывало, делало неестественной. Она даже ни разу не взглянула в сторону их хижины. И лишь когда до нее долетал его веселый смех, в душе слегка покалывало, но не более. А последующие события и вовсе заставили позабыть обо всем на свете. Причиной тому оказалось местное вино, которым угощали за обедом. Вина был целый бочонок и его пили как виноградный сок, много и жадно. Ирина не предполагала, что сильно опьянеет от этого «сока». Когда пошли в общий круг на «ритуальные» пляски, ей уже, что называется, море было по колено. Да и не только ей. На острове стоял такой пьяный гвалт, что птицы и звери, наверное, в ужасе попрятались в свои гнезда и норы. Она не помнила, как рядом оказался Сергей. Он поддерживал ее во время «танца живота» и это не было заигрыванием. Сергей почувствовал, что без его поддержки она упадет — до такой степени на нее подействовало вино.

— Ирина, больше не пей! — прошептал он ей на ухо.

— Почму? — сокращала она слова, казавшиеся ей слишком длинными.

— Впереди еще много интересного, а ты уже и так хороша.

— Хоррша? Шо эт ззначт? Шо я ннальзалсь? — произнесла Ирина и захихикала, всей тяжестью навалившись на него.

— Сережа, отведи-ка эту пьяницу в хижину! Не то на солнце ее еще больше развезет, — посоветовала Августа. — Да помаши там каким-нибудь опахалом, что ли. Нет, лучше окатить холодной водой.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — пообещал Сергей и повел Ирину в хижину.

Их хижина, слава богу, стояла на отшибе, довольно далеко от веселящейся толпы. Сергей усадил Ирину в тени огромного дерева, напоил прохладной водой из термоса и этой же водой умыл. Сначала лицо, затем шею, поколебавшись, провел холодной мокрой ладонью по груди и спине. Ирина засыпала. Она клевала носом и глупо улыбалась.

— А сейчас спать, — как ребенку ласково говорил Сергей, пытаясь поднять ее за согнутые локти.

Но локти разъезжались в стороны, и ему пришлось поднять ее на руки. Он внес ее в хижину и осторожно уложил на одеяло, расстеленное поверх мягких веток. Ирина уснула моментально, как только почувствовала под головой «подушку» из сухой травы. Сергей вышел из хижины и устроился под тем же огромным деревом. К нему подошел Леша.

— Ты чего тут? — спросил он друга. — Все уже давно на пляже. Пошли, окунемся разок?

— Нет, я посижу, отдохну. А ты иди.

Возле хижины появилась раскрасневшаяся от жары и вина Августа.

— Ну что, уложил? — спросила она Сергея, черпая из ведра абрикосовый компот.

— Ага. Спит без задних ног.

— Вы о ком? — удивился Леша и заглянул в хижину. — А-а! Понятно.

— Чего тебе понятно? — спросил Сергей.

— Да так, ничего. Августа, вы идите на пляж, мы скоро тоже подвалим. Перекурить надо.

— Ладно. Вы тут не очень-то. Поняли? Не шумите. Ей поспать надо. Может, и оклемается к вечеру.

Она ушла. Леша закурил, затем покосился на Сергея, задумчиво покусывающего травинку, и жестко заговорил:

— Только потому, что ты мой друг вот уже пятнадцать лет, я имею право голоса…

— Не имеешь, — прервал его Сергей.

— Вот те на! — опешил Леша. — Да я еще ничего не сказал, а ты…

— Я уже все знаю, что ты скажешь. Поэтому заткнись.

— Серега! Опомнись! Она замужняя баба…

— Еще раз назовешь ее бабой, — Сергей схватил Лешу за запястье и больно сжал, — набью морду. Ты меня знаешь.

— А-а! Отпусти! Ладно, извини, не буду! — он поглаживал запястье и морщился.

— Слушай, Леха, — так же задумчиво глядя вдаль, сказал Сергей, — а ты мог бы из-за женщины броситься в море и плыть, плыть… пока не иссякнут силы. А?

— А на хрена? Нет, я, конечно, мог бы, но должен же быть какой-то смысл, я не знаю, тонула бы она, что ли… Фу ты, черт! Серый, что за детский сад, я не пойму?! У тебя что, крыша… Пардон, мозги набекрень после этого вина? Я смотрю, не ты один сегодня ластами хлопаешь. Публика прям изошла в пьяном экстазе. Мужики в море так и прыгают на баб! Ха-ха-ха!

— Идиот! Ты так ничего и не понял. Жаль мне этих пятнадцати лет, ясно тебе?

Сергей вскочил на ноги и быстро пошел к морю. А Леша в сердцах раздавил сигарету и направился в противоположную сторону.

Ирина проснулась оттого, что во рту все пересохло. Ее мучила жажда, но в остальном был полный порядок — ни тошноты, ни головной боли. Она поднялась и вышла из хижины.

День клонился к вечеру. Песок, на котором лежали длинные тени от деревьев, уже не обжигал, как это было в полдень. Ирина подошла к ведру с абрикосовым компотом и с жадностью выпила полную кружку. Прибежала Катя:

— Ира! Хватит спать в конце концов! Ты же все пропустишь!

— А что сейчас будет?

— Конкурс на самую сексапильную людоедку.

— Эллочку?

— Да очнись ты, господи! Ты-то будешь участвовать?

— В чем?

— Гос-споди! Да в конкурсе!

— Нет. Что там, помоложе не найдется? Ты, например.

— Да куда мне с моим первым номером? То ли дело у тебя! Третий?

— Второй.

— А смотрится как третий.

К ним подошла Августа и командирским тоном всех «построила»:

— Ира! Какого лешего ты еще спишь? Катюха, давай сюда твою косметику! А я сейчас свое сексапильное бикини достану. Будем снаряжать Ирку на людоедский конкурс!

К ним нечаянно занесло Михаила Борисовича, но женщины так замахали на него руками и так заверещали, что он испуганно ретировался обратно. Августа помогла Ирине умыться, затем нанесла на ее лицо макияж, подобный боевому раскрасу члена индейского племени. Ее заставили надеть молочно-белое в желтых разводах бикини, незагорелый живот намазали коричневым гримом, а льняные волосы распустили по плечам. На голову надели венок из листьев и цветов, а к трусикам сзади, в виде конского хвоста, приделали несколько длинных и узких стеблей какой-то травы. Получилось так замечательно, что сами «визажистки» захлопали от восторга в ладоши.

— Помнишь, твой Анатолий о белом цвете говорил, мол, уж лучше белый, чем канареечный и синий? — спросила торжествующим тоном Августа. — Вот! Пусть полюбуется на жену. Любой цвет тебе к лицу. Ничего-о. Он у нас еще попляшет страусиные танцы, придет пора.

Чтобы никто не сглазил, Ирину проводили до места проведения конкурса, прикрывая с двух сторон широкими полотенцами.

Объявили начало. Женщины-участницы, разряженные и накрашенные на все вкусы, когда изобретательность не знает предела и не признает никаких условностей, одна за другой выходили на «подиум» — несколько столов, сдвинутых вагончиками. Августа специально держала Ирину за руку, чтобы выпустить ее последней, для пущего эффекта. И это произошло! Мужчины, разогретые вином, экзотикой и фривольной обстановкой, словно с цепи сорвались. От их восторженного рева сыпалась с деревьев листва. Ирина, похожая на Венеру кисти Боттичелли, яркая, манящая и недоступная, медленно шла по «подиуму». И не было в этом ни пошлости, ни рисовки, ни кокетства. Она, собственно, и не пришла в себя до конца после сна, поэтому выражение лица было слегка удивленным и невинным как у ребенка. Простодушной и ясной улыбкой дарила она окружающих, и людям, даже ревнивым женщинам, хотелось улыбаться в ответ.

Ирину — королеву красоты — усадили на «трон», и «воины племени» приняли присягу на верность, вставая перед ней на одно колено и целуя край ее «шлейфа». Михаил Борисович, очевидно, от избытка чувств, единственный из всех нарушил протокол ритуала, поцеловав не шлейф, а колено победительницы. Эта деталь была воспринята благодарными зрителями как удачная находка и послужила новым стимулом для необузданного веселья.

Был ли среди них Сергей? Она не видела. Но Анатолия не было точно. Впрочем, отсутствовала и Лина. Эта деталь немного омрачила ее успех, но не настолько, чтобы не кинуться с детской непосредственностью в море после долгого пребывания на жаре. Ирина, Августа и Катя, как девчонки, резвились в чистой воде, плескались, подныривали, хватали друг дружку за ноги, визжали и хохотали. К ним присоединились Леша, Петя и Михаил Борисович. Мужчины, сплетя руки «мостиком», поднимали на него женщин и те, словно с трамплина, летели в воду.

Усталые, вернулись к своей хижине. Там уже спала уморившаяся за день Соня. Августа и Катя совершенно без сил упали на одеяло рядом с ней. А Ирина переоделась в свой купальник, накинула халатик и побрела куда глаза глядят.

Многие улеглись спать, чтобы подкопить сил для последнего мероприятия — карнавального шествия. Остров будто опустел. Наступила такая тишина, что был слышен прибой и пересвист птиц в пышных кронах. Ирина шла по тропке, вьющейся между высокой травы. Вечернее солнце розовато-оранжевыми пятнами легло на стволы деревьев, позолотило листву, высветлило на открытых местах траву.

Змею Ирина увидела в последний момент, едва не наступив на нее. Она лежала, свернувшись клубком, на солнечном участке тропинки — грелась на солнышке. В ужасе Ирина отпрянула назад, а змея подняла голову и уставилась глазками-бусинками на человека.

Ирина застыла на месте, прижав руки к груди и затаив дыхание. Она почувствовала: еще немного и она завизжит — не выдержат нервы. Вдруг змея повернула голову в противоположную сторону. Ирина подняла глаза и увидела идущего навстречу Сергея.

— Сережа! Тут змея! — загробным голосом предупредила Ирина.

Сергей побледнел, приостановился.

— Она далеко от тебя? — спросил он тихо.

— В метре.

— Только спокойно. Не шевелись. Я попробую ее отвлечь.

— Я боюсь.

— Ничего. Я сейчас.

Он протянул руку и сломал ветку, висевшую над головой. Змея продолжала смотреть в его сторону. Сергей громко зашипел и начал шебуршить веткой в траве. Ирина потеряла счет времени. Ее охватила паника. Вот-вот она заорет благим матом на весь остров. Вдруг змея зашевелилась и бесшумно уползла в траву, подальше от окруживших ее с двух сторон непонятных существ. Сергей подошел к Ирине. Она подняла ставшие тяжелыми руки и положила их ему на плечи. Он обнял ее.

— А сердце-то сейчас выпрыгнет, — тихо сказала она.

— Еще бы. Я змей с детства боюсь, — не помнящий себя от волнения, прошептал он.

— И я. Бр-р-р! Еще немного, и от моего визга оглохло бы все живое на острове. А откуда ты идешь? — спросила она.

— Так. Прогулялся. У меня это в крови — обследовать неизвестные пространства.

— А на конкурсе ты не был?

— Был. И видел твой триумф.

— Но почему-то не разделил его со мной. И не поздравил.

— Я это сделал мысленно. А вообще-то, я не любитель подобных зрелищ.

— Теперь я понимаю, почему ты не смотрел на меня на дискотеке, когда я заявилась в шикарном платье.

— Не поэтому.

— А почему?

— Все-то тебе надо знать.

— Но ведь я женщина, поэтому любопытна, как все.

— Ты не как все.

— Ты не ответил на вопрос.

— Я понял, что с этого момента твоя красота стала видна всем, не только мне.

— Но ведь Хафиз тоже что-то во мне разглядел.

— Он видел только красивые черты. Не больше.

— А ты видишь больше?

— Да. Я это увидел еще в самолете.

— Когда я шлепнулась на тебя?

— Нет, раньше. Когда ты шла по проходу. Твое бледное лицо было прекрасно.

— Но мне было дурно. Я ничего не видела.

— Не имеет значения. Прости, но я, может, скажу слишком откровенно…

— Говори!

— Мужчина всегда представляет женщину, которая задела его душу, в постели. Ну, ты меня понимаешь?

— Да.

— А твои затуманенные глаза и приоткрытые губы, тени под глазами, дрожащие ресницы… Ты как будто…

— Не продолжай. Я поняла.

— Я обнаружил на другом конце острова дикий пляж. Там прозрачная вода и много ракушек. Пойдешь туда со мной?

— Пойду, — легко согласилась Ирина.

— В десять часов я буду ждать тебя возле того дерева. Видишь, со сломанной веткой?

— Вижу.

Они расстались, унося с собой вкус поцелуя, трепет прикосновения горячих тел и обещание встретиться вновь под покровом ночи, в романтической обстановке дикого пляжа.

 

Часть II

Снег шел крупными, мохнатыми хлопьями. Окно, возле которого в задумчивости стояла Ирина, закрылось такой плотной белой завесой, что жизнь улицы едва просматривалась. Но она продолжалась, шла по давно очерченному кругу — независимая, равнодушная, чужая. Люди спешили по своим делам, транспорт, создавая пробки, характерные для такой погоды, медленно двигался, магазины то и дело открывали свои двери для суетливых в канун праздника покупателей. Знакомая мелодия вывела Ирину из оцепенения. Звонила Алена:

— Мам, ну ты когда приедешь?

Уже все давно нарядили елки, а у нас не чувствуется никакого праздника.

— Через час, максимум полтора, я буду дома. Потерпи, доча! А папа звонил?

— Да. Он предлагает пойти в кафе или в ночной клуб. Первого или второго января.

— Вдвоем?

— Н-нет…

— С Линой?

— Угу.

— Ты пойдешь?

— Не знаю. Наверное. Все равно нечего делать.

— Мы с тобой на дискотеку собирались в «Родео». Забыла?

— И туда можно. Каникулы-то длинные.

— Давай еще на концерт сходим. На какую-нибудь рок-группу.

— Ага. И ты будешь всю дорогу уши зажимать, как в прошлый раз?

— Ну почему? Я постараюсь адаптироваться. Сидят же остальные, слушают…

— Ой, ладно, мамуля, не нужны мне такие жертвы. Я лучше с Юлькой и ее папиком пойду. Он такой прикольный. Знает всех крутых рокеров, не хуже наших парней. С ним кайфово оторвемся.

— Ты опять злоупотребляешь сленгом? Мы, кажется, договаривались…

— Начинается! Да ничем я не злоупотребляю! Ой, кажется, Юлька пришла. Пойду открывать. Пока!

Ирина тяжело вздохнула и села за компьютер, на дисплее которого висела одна из отчетных форм бухгалтерской программы. Она привычно отстукивала на клавиатуре цифру за цифрой и одновременно думала, как было хорошо в прошлом году. Они втроем наряжали елку, накрывали стол, за пять минут до боя курантов разливали по бокалам шампанское для себя и пепси для Алены, слушали речь президента… Но тогда она не понимала важности тех минут. Потерявши — плачешь? Выходит, что так. Но в чем ее вина? Как надо было беречь то, что имела? Дрожать, как скупой рыцарь, над каждым словом и поступком? Правильно ли поступила, верно ли сказала? Так и свихнуться недолго. Это уже не жизнь получается, а сплошной учет и контроль. Нет, хватит с нее бухгалтерского учета на работе! Она привыкла идти по жизни, подчиняясь внутренним мотивам, в которых больше от чувства и инстинкта, чем от рассудка. И потом, как ни крути, от нее мало что зависело. С Анатолием произошло самое банальное, что может произойти с мужчиной, — курортный роман. Хотя и в присутствии жены. Но эта деталь лишь доказывает, насколько сильно он увлекся, в какой серьезный переплет попал.

От невеселых дум ее вновь оторвала мелодия мобильника. На этот раз звонила Эльвира:

— Ира, с наступающим тебя! Где думаете встречать праздник?

— Вестимо где. Дома, на диване, в обнимку с телевизором.

— Предлагаю вариант получше. Мы с Невревым едем на корпоративную вечеринку в Аксеновский пансионат. Там можно заказать дополнительные места. Имеется в виду и за столом, и койко-место. Это для тех, кто берет детей. Вот мы и возьмем двух «дочек» — тебя и Аленку. Будет весело, не пожалеешь. Короче, на раздумья — полчаса. Сейчас как раз утрясается список на дополнительные места, так что звони.

«Икарус» плавно повернул с автострады на узкое шоссе, петляющее в заснеженном еловом лесу, среди тишины зимнего царства. Сгущались сумерки, и это еще больше усиливало впечатление первозданности, нехоженности здешних мест. Алена, сидя у окна, во все глаза смотрела на огромные еловые лапы, низко прогнувшиеся под тяжестью снега. Ей еще совсем недавно читали сказки о Морозко и о двенадцати месяцах, поэтому ее воображение легко рисовало сказочных героев. Они чудились ей то вон под той пушистой елью, то за теми сугробами и даже среди ветвей старой сучковатой березы, будто страж охраняющей владения Снежной королевы.

— Мам, — повернула она возбужденное личико к Ирине, — а ты бы смогла остаться одна в лесу?

— Зачем? — невпопад спросила Ирина, поглощенная собственными мыслями.

— Ну просто так. Как будто ты уснула и вдруг просыпаешься посреди зимнего леса. Страшно, правда?

— Да, жутковато. Особенно вечером. А для чего все эти страшилки придумывать? Ты, наоборот, представь, как мы с тобой завтра утром выйдем на прогулку. Солнышко будет сверкать, снежок под ногами поскрипывать. Благодать!

— Фи! Так неинтересно. Какая ты, мама… Короче, без фантазии.

— Ну, почему? Если хочешь, давай пофантазируем.

Но фантазировать им не дали. Автобус въехал на территорию пансионата и остановился возле двухэтажного здания. Народ с шумом высыпал на площадь и многоголосой толпой повалил к крыльцу.

Ирине с Аленой досталась небольшая комнатка по соседству с Невревыми. До начала праздничного ужина оставалось два часа, и Ирина легла отдохнуть с дороги, а Алена пошла на экскурсию по пансионату. К ним заглянула Эльвира.

— Валяешься? А кто мне прическу сделает?

— Ты голову помыла?

— Еще нет.

— Ну так иди мой.

— Это я мигом. А ты что же, так и будешь с этим хвостом?

— Да кому я тут нужна?

— Ну просто нет слов! Может, ты еще в этом спортивном костюме в зал заявишься?

— А что? Карнавальный костюм лыжницы. Еще и приз дадут.

— Ага. Догонят и еще дадут. Ну вот что, кончай тут свой пессимизм разводить, а то всех нас им заразишь. Иди в душ, а потом я тебя на крупные бигуди накручу. Я взяла на всякий случай — как в воду глядела. Давай бегом, а то не успеем.

Они все же опоздали на пять минут. Профессиональный тамада произносил поздравительную речь, когда они вдвоем — Неврев с Аленой уже сидели за столом — прошествовали через весь зал к своим местам. Ирина чувствовала себя неловко в чужом коллективе и старалась не смотреть по сторонам. Так и шла с опущенными вниз глазами, пунцовая от смущения, ругая себя, что согласилась на эту Элькину «авантюру».

Но после бокала шампанского настроение изменилось. Они сидели за отдельным столиком, своей старинной компанией — для полного комплекта не хватало лишь Анатолия, — и от души веселились. Неврев смешил дам старыми анекдотами, подержанными шутками и «солдафонским» юмором, но необычная обстановка, новогоднее настроение и вино компенсировали все эти издержки. Алена смеялась громче всех. А когда объявили хоровод вокруг елки, она в числе первых ринулась в центр зала. Ирина осталась сидеть за столом, с удовольствием наблюдая за своей грациозной и на материнский взгляд самой красивой среди подростков дочерью. В час ночи из Алениной сумочки раздалась мелодия ее любимой рок-группы. Звонил отец. Он поздравил дочь с наступившим Новым годом, передал привет Ирине, а потом поинтересовался, откуда такой шум в трубке. Алена объяснила, мол, это не в трубке, а в зале — они с мамой и Невревыми отмечают праздник в загородном пансионате. Ирина краем уха ловила Аленины реплики и испытывала сладкое чувство удовлетворенной мести. Пусть позавидует им. Пусть этот укол ревности, который наверняка испытал ее бывший муж, будет ей наградой за вчерашнюю тоску возле окна.

Тамада крикнул: «Танцуют все!», и они вчетвером пошли к елке. Танцевали и в самом деле почти все присутствующие в зале. На пятачке возле елки было так тесно, что приходилось следить за тем, как бы не наступить на ноги или не толкнуть локтем соседей.

После танца Ирина пошла в фойе — немного остыть от слишком жаркой атмосферы праздника. Она села на диван, машинально взяла журнал, лежащий на низком столике, а затем огляделась. Охранник, развалившийся на стуле возле входной двери, дремал, сцепив на животе руки и вытянув длинные ноги в армейских ботинках. Ирине пришла мысль о том, что многим сейчас, так же как этому охраннику, не до праздника — одни на посту, другие в рейсе, третьи больны или слишком стары и немощны. А она еще жалеет себя, мол, встречает Новый год одна, покинутая, несчастная. Это она покинутая? С ней ее дочь, друзья. Нарядная, расфранченная, сидит в уютном зале за столом, уставленным деликатесами, пьет хорошее вино, веселится. Чего еще желать в новогоднюю ночь? От этих «железных» аргументов ей стало так тошно, что она еле-еле удержалась от протяжного безысходного стона.

Стеклянная входная дверь открылась, и в фойе вошел двухметровый здоровяк в темной куртке нараспашку и без головного убора. Он обвел глазами помещение и обратился к вскочившему охраннику:

— Посторонних нет?

— Н-нет… — растерялся тот.

— Все чисто, — произнес здоровяк, очевидно, в микрофон рации, тоненькие наушники которой Ирина не сразу заметила.

Прошло с полминуты, когда дверь снова распахнулась, и на пороге показался солидный коренастый мужчина в светло-коричневой дубленке и спортивной шапочке. Он оглянулся на кого-то и грубо процедил:

— Ну чего ты телишься? Народ давно празднует, а мы только приперлись.

Ирина из-под журнала, которым для приличия прикрылась, наблюдала за вновь прибывшими. Гигант в темной куртке направился к коридору первого этажа, за ним слегка вразвалку шагал солидный обладатель дубленки. В трех шагах от него семенила невысокая, очень полная женщина в норковой шубе, сильно накрашенная, с претенциозной прической. Она задыхалась от быстрой ходьбы, а красное от напряжения лицо было расстроенным и сердитым одновременно. Завершал процессию второй охранник, как две капли воды похожий на первого здоровяка. Вскоре все четверо скрылись в коридоре первого этажа.

— Ира! Вот ты где! — крикнула Эльвира, спускаясь с небольшой лестницы в фойе. — А мы тебя потеряли. Пошли в зал, сейчас начнется игра в почту. Вот тебе номерок, прикрепи его к платью. Да не так. Надо, чтобы цифры было видно издалека.

— Что за детский сад? — усмехнулась Ирина.

— Боже мой, какие мы серьезные! Неужели хотя бы раз в году мы не можем вернуться в детство? Мне, например, все это очень нравится. Даже мандражирую слегка, как будто сейчас получу любовную записку.

— От мужа?

— Ха! Дождешься от него! Есть тут один… Ладно, потом расскажу. Побежали, а то не успеем!

Они сели за свой столик, где Алена с Невревым, закрывшись ладонями, уже что-то строчили на канцелярской бумаге «для заметок». Эльвира, схватив ручку, начала впопыхах, не раздумывая, сочинять послание. Ирина, взглянув на номера Алены и Эльвиры, решила написать им. Аленке она придумала поздравление на молодежном сленге. Получилось очень забавно. Над последней строчкой она про себя посмеялась: «Желаю прикольно поколбаситься на сейшн у Юльки. Улетного и кайфового праздника!» А Эльвире черкнула четверостишие из Тушновой:

Тамада оглушил всех громким призывом, усиленным динамиками: «Прошу опустить письма в почтовый ящик! Повторяю, что адресата, получившего наибольшее количество писем, ждет приз!» Его помощница, миловидная толстушка, пошла между столами с картонной коробкой, в которую многие бросали свою корреспонденцию. Вдруг Неврев презрительно изогнул губы и тихо пробурчал:

— Их величество задержались. И здесь без понтов не обошлось.

— Что положено Юпитеру… — ядовито добавила Эльвира.

Ирина проследила за их взглядами и увидела входящую в зал уже знакомую четверку: пожилую семейную пару и их охранников.

— А кто это? — спросила Ирина.

— Наш директор с сиятельной супругой пожаловали, — ответил Неврев. — Еще ни разу вовремя не пришел. Сегодня даже в Новый год опоздал, в старом, видно, грехи не отпускали.

Ирина подумала, что «сиятельную» супругу остается лишь пожалеть. Видела она, как муженек с ней обращается.

Тамада суетливо подскочил к прибывшему начальству, должно быть, с личными поздравлениями, а потом в микрофон пафосно прокричал:

— Господа! Прошу внимания! Слово для поздравления предоставляется директору, уважаемому Сергею Владимировичу Дубцу!

Директор с бокалом в руке подошел к микрофону.

— Господа, — начал он с вальяжной усталостью в голосе и движениях, — позвольте от руководства компании и себя лично поздравить всех собравшихся в этом зале с наступившим Новым годом!

Его речь, вполне стандартная, с официальным налетом, звучала сухо, деловито и скучно. Но люди слушали внимательно, замерев с бокалами в руках, как будто боялись пропустить что-то важное. Ирина с интересом обвела глазами сидящих в зале и поняла, почему это происходит. На лицах многих читалось явное уважение к своему шефу. И даже Неврев, минуту назад не удержавшийся от злого комментария, сосредоточенно морщил лоб, внимая начальственной речи. Последние слова утонули в овации. Под звон бокалов Дубец вернулся на свое место, а оркестр заиграл веселую мелодию.

И вновь тамада взял в руки бразды правления, объявив трех победителей-адресатов, коим пришло самое большое количество писем. Сразу десять писем получила длинноногая красавица — секретарь директора. Ей и вручили главный приз. Второе место оказалось у импозантного мужчины с серебристыми висками и нездешним загаром. Он харизматично улыбался, пожимая плечами, всячески демонстрируя недоумение по поводу свалившейся на него популярности. Но эта рисовка вряд ли могла кого-нибудь обмануть. Такому красавчику не привыкать к повышенному женскому вниманию.

От Ирины не ускользнуло, как напряглась Эльвира во время вручения второго приза. Уж не влюблена ли она в этого загорелого сердцееда? По сравнению с Невревым он просто Бред Питт. Да-а. Нашла в кого втюриться. Судя по количеству полученных им записок, у него только здесь восемь явных поклонниц. А сколько еще тайных?

Помощница тамады разносила остальные письма более скромным получателям. Ирине пришло три письма. Аленка поздравляла мать стихами собственного сочинения. Во второй записке были торопливые каракули Эльвиры. Ирина развернула третью, заранее уверенная, что ее написал Неврев, но подпись внизу заинтриговала необычностью. Хм, и кто же этот «поклонник с опытом, но без надежды»? Ирина улыбнулась и посмотрела в зал, без определенной цели, в никуда. Показалось или в самом деле импозантный красавец поспешно отвел взгляд? Нет, все-таки показалось. Он сидел в компании двух очаровательных женщин и развлекал их какими-то шутками, от которых они то и дело заразительно хохотали.

— Это кто же третье послание тебе накропал? — со скрытым любопытством небрежно бросила Эльвира, отхлебывая из бокала шампанское.

— Не знаю, на Неврева не похоже, — усмехнулась Ирина.

— С него все станет, — проворчала Эльвира. — А ну-ка дай сюда. Проверю — не он ли. А то не усну, буду думать, что муженек тайно посещает любовницу.

— Элька, прекрати! Аленка же слышит.

— Ничего. Пусть знает о жизни все, — она схватила записку и буквально впилась в нее глазами.

— Аленушка, — ласково сказала Ирина, — ну что ты с нами скучаешь? Иди к ребятам. Посмотри, там какой-то конкурс проводят.

Алена послушно встала и отправилась в другой угол зала, где собралось несколько подростков возле помощницы тамады.

С лицом Эльвиры происходили странные метаморфозы. Сначала она вспыхнула, приоткрыла рот и округлила глаза, затем поджала губы. Не взглянув на Ирину, она отодвинула от себя записку, почти отмела, отшвырнула. Ирина хотела спросить, в чем дело. Но вернулся Неврев из курительной комнаты и пришлось отложить выяснение отношений на более удобный момент.

Объявили «дамское танго». Мужчины впервые оказались в женской шкуре, когда сидишь и гадаешь, пригласят тебя на танец или проигнорируют. Они делали равнодушные лица, натянуто улыбались, стараясь не смотреть на женщин, но, едва становясь чьими-то избранниками, тотчас вскакивали со стульев и молодцевато шли в круг, искоса поглядывая на менее удачливых соперников. Ирина хотела пригласить Неврева, но ее опередила курносая блондинка с пышным бюстом, едва достававшая своему партнеру до плеча.

— Ишь, распустил хвост, старый бройлер! — проскрипела, будто рассохшаяся дверь, Эльвира, провожая недобрым взглядом мужа.

— Ну какой же он «старый»? Мужику всего тридцать шесть. Самый синус! Ох, и ревнивая ты, Элька! А ну колись, кого я у тебя отбиваю?

— Да ладно! — хотела отмахнуться Эльвира.

— Ну уж нет! Теперь я от тебя не отстану. Кто этот «с опытом, но без надежды»?

— Какая шустрая! Хочешь мимоходом вызнать все мои тайные муки сердца?

— Эля, я серьезно. Перестань дуться на меня, как будто я и вправду перешла тебе дорогу.

— А разве нет? Ведь эта записка от него. А я-то, дура, поверила ему!

— Кто он?

— Мой шеф, Истомин. Замдиректора по экономическим вопросам. Да вон он, в обнимку с Ковалевой в ритме танго извивается. Ковалева эта сама под него стелется, впрочем, как и все остальные. Он всех баб уже перетрахал.

— Господи, Элька, твои манеры порой несносны. Скажи, зачем он тебе, такой махровый бабник, нужен?

— Не строй из себя наивную девочку, Ирка! Каждой бабе, пардон, женщине хочется кусочек любви. Или у тебя все по-другому устроено?

— Почему? И мне хочется. Но не любой же ценой.

— А как иначе, может, подскажешь убогой да неграмотной?

— Не знаю, Эличка. В этом вопросе каждый сам определяется. Но вешаться на мужика я бы не стала.

— С твоими данными я бы тоже не стала, — горько вздохнула Эльвира, наливая себе коньяк.

— Ха-ха-ха!

— Чего ты ржешь?

— Элька, ты хоть раз взгляни на вещи трезво! Я со своими «данными» сижу как собака на сене, одна-одинешенька, а ты без всяких данных — в полном порядке, с мужем. Да и кто тебе сказал, что твои данные хуже? Каждая женщина имеет свою изюминку. А в тебе их на целый кекс хватит.

— Ладно, Ирунь, не обижайся на меня, — Эльвира подала ей рюмку с коньяком. — Давай выпьем за любовь, а? Она, паразитка, все-таки существует где-то. Это я всеми своими органами чую.

Они не заметили, как закончилось «дамское танго» и тамада объявил «танго любви». Теперь право выбора вновь было у мужчин. К их столику подошел Истомин и пригласил Ирину. Она из солидарности с подругой хотела отказаться. Но Эльвира сама подтолкнула Ирину в объятия галантного кавалера, и той пришлось уступить.

Истомин сразу же взял быка за рога. Он тесно прижал к себе Ирину и стал нашептывать комплименты. Ирина слушала глупые и заученные не хуже таблицы умножения слова, удивляясь, как могла умница Эльвира влюбиться в этого индюка. Она не стала разочаровывать Эльвиру своими впечатлениями от Истомина, а чтобы больше не искушать судьбу, решила уйти с вечера по-английски. Известив о своем намерении лишь Алену, она незаметно выскользнула в коридор и пошла в номер.

Не в силах уснуть, она долго лежала в темноте. Аленка уже давно спала, хотя вернулась с праздника намного позднее. Ирина улыбнулась, вспомнив слова дочери: «А мужчина, с которым ты танцевала последний танец, спрашивал о тебе. Зачем, говорит, она так рано ушла. А еще сказал, что ты очень красивая, и без тебя стало темно и неуютно». Слова, слова… Ах, если бы их произнес Сергей!

Ирина откинула одеяло — ее бросило в жар при воспоминании о Сергее. Неужели она любит его, иначе бы лежала сейчас как рыба, холодная и немая? Где он в эту ночь? С кем? Неужели не вспоминает о ней? Ей вдруг подумалось, что позови он ее, побежала бы по снегу босиком, да, побежала бы, хоть и банально звучит эта фраза. Перед мысленным взором предстала сначала его стройная фигура, а затем глаза, губы… Нет, лучше не представлять! Иначе не уснуть.

Ирина гнала прочь эти видения, но они возвращались. Воображение — услужливый художник — рисовало пленительный образ Сергея. Морская вода сверкает на солнце мириадами осколков стекла, а у горизонта тает в белесой дымке. Он идет ей навстречу, в шортах и белой рубашке. Она расстегнута, и ветер надувает ее парусом. Кажется, еще немного и она сорвется с его загорелых плеч, улетит в море белой чайкой. Но ему все равно. Он смотрит ей в глаза, улыбается и произносит ее имя.

С мужем ничего подобного никогда не было. Хоть она и ревновала его к Лине, но не представляла себя в его объятиях. Удивительно! С Анатолием прожито почти пятнадцать лет, а во сне приходит только Сергей. Но ведь и с ним у нее ничего не было. В ту ночь на острове Робинзона она так и не решилась на свидание. «Продинамила», по выражению Августы.

Ей вспомнились душевные муки, терзавшие ее после нечаянной встречи на лесной тропе. Августа с Катей собирались на карнавал, тормошили ее, уговаривали поскорее надеть костюм, а она медлила и, словно робот, односложно отвечала на их вопросы, с головой уйдя в свои переживания. Она боролась сама с собой. И все же победил рассудок. Нет, не нужны ей любовные приключения с этим мальчиком. Ее тело, молодое и сильное, требовало ласки, а душа сопротивлялась. Значит, то, что она собиралась сделать, противно ее душе. Зачем ей этот внутренний разлад? Во имя чего? Неужели только из-за обиды на мужа?

Ирина открыла глаза, полные слез, дотронулась до лица рукой. Оно было мокрым. Поднявшись с кровати, пошла в ванную, умылась под краном, а когда вернулась в комнату, обратила внимание на яркий лунный свет, льющийся в окно. Она подошла к окну, отодвинула штору, подняла глаза на небо, темно-синее в ореоле луны, а дальше почти черное, усыпанное звездами, и печально усмехнулась: небо в алмазах.

«Ох, Элька, накаркала, вещунья! Вот тебе и небо в алмазах!»

Ее разбудила Эльвира бесцеремонным стуком в дверь.

— Хватит дрыхнуть! Подъем! — крикнула она, вихрем врываясь в комнату. — Шагом марш на завтрак! Аленка, бегом умываться! А ты чего? Поди до утра не спала, женихов считала? Истомин-то совсем обнаглел. Подходит ночью к нашему столику — я думаю, на танец меня идет ангажировать, — а он: «Где же ваша подруга, Эльвира Евгеньевна?» Представь мою физиономию. Не знаю, что подумал Неврев, но со стороны на меня поглядеть — Хавронья Опупеевна, с печатью глубокого разочарования на челе.

Ирина расхохоталась и пошла умываться. Нет, Эльвира с того света достанет и рассмешит — такой уж она человек!

Завтракали в уютном кафе. Официантка принесла на подносе пышный омлет, селедку в лимонном соусе, творожную запеканку с клубничным вареньем и черный кофе с эклерами. Алена в отличие от взрослых, не изнуренная похмельным синдромом, с аппетитом накинулась на всю эту вкуснятину. Ирина с трудом одолела кофе с пирожным. Неврев заказал под селедку сто граммов водки.

— Тебя же развезет со вчерашних дрожжей! — воскликнула Эльвира. — Ведь мы собирались подышать еловым воздухом.

— А я через форточку подышу, — нашелся Неврев.

— Ну тогда и я закажу себе мартини, — решительно сказала Эльвира.

— Эх вы, алкоголики, а еще лыжные костюмы с собой взяли, — упрекнула супругов Ирина. — Тогда мы вдвоем с Аленкой пойдем.

— И я не пойду. Мы с Наташей договорились в игровые автоматы поиграть.

— С какой Наташей?

— Это моей сотрудницы дочка. Хорошая девочка. Они ровесницы с Аленкой. Пусть пообщаются, — невнятно проговорила Эльвира с набитым запеканкой ртом.

— Ну и оставайтесь, дышите через форточку, а я пойду на лыжах. Когда еще такая удача выпадет? — сказала Ирина, вставая из-за стола.

Снег, выпавший накануне, — пушистый, искрящийся, — слегка запорошил лыжню. И этот чистый снег, и синие тени от деревьев, подчеркивающие яркость солнечного дня, и торжественное безмолвие и покой зимнего леса — все приводило душу в неописуемый восторг. Ночной грусти как не бывало! Ирина с наслаждением дышала морозным воздухом и любовалась воистину сказочным пейзажем.

— Лыжню! — раздался сзади повелительный мужской голос.

Ирина от неожиданности растерялась, на ходу попыталась перестроиться, чтобы уступить лыжню, но потеряла равновесие и во весь рост растянулась в ближайшем сугробе. Так и осталась лежать: лицом в снегу, с поднятой кверху левой лыжей и раскинутыми в стороны руками, сжимающими лыжные палки. Она смешно барахталась, стараясь освободиться от палок.

— Черт! — выругался тот же голос. — Встанут раз в сто лет на лыжи, а что с ними дальше делать — не знают. Ну! Так и будете лежать поперек лыжни? Дайте проехать в конце концов!

— Но я не могу! — крикнула Ирина, задыхаясь в сугробе.

— Ах ты! Давайте, что ли, я помогу.

Ирина почувствовала, как мужчина расстегнул крепления на ее лыжах. Ногам сразу стало легко и свободно. Она согнула их, встала на четвереньки, и тут сильные руки подхватили ее сзади за подмышки, помогли подняться. Она глубоко вдохнула, и вдруг закашлялась. Видно, снег попал в дыхательные пути. Мужчина постучал ладонью по ее спине, ворча, должно быть, по привычке:

— Вам, сударыня, лучше пешие прогулки совершать, а не лезть в спортсменки. Наверное, с прошлого года на лыжню не вставали?

— А вам какое дело? — рассердилась Ирина и гневно повернулась к мужчине.

Перед ней стоял директор компании, которого она видела вчера сначала в фойе, с женой и в окружении охраны, а затем в зале у микрофона.

— Это вы? — глупо спросила она.

— Я. А вы кто такая будете? — улыбнулся он.

— Не имеет значения, — смутилась Ирина. — Проезжайте. Лыжня свободна.

— Вы извините меня за резкость, но… Разрешите представиться? Сергей Владимирович Дубец.

— Вас вчера представлял тамада.

— Ну-у! Это несерьезно. Дамам я предпочитаю представляться сам. Особенно таким милым и молодым.

— Странно. Еще минуту назад вы готовы были смести меня с лица земли — так я вам мешала. Значит, мне повезло, что я «милая и молодая»?

Директор замялся, не найдя, что ответить, а Ирина подхватила лыжи и пошла по лыжне в сторону пансионата.

— Ну и редкий хам ваш Дубец. Задубевший хам. И фамилия ему очень подходит, — делилась впечатлениями Ирина, зайдя в номер к Невревым.

— Где ты видела других начальников? Все они на одну колодку, — возразила Эльвира. — Потому он и начальник, что растолкал локтями соперников и очистил себе дорогу.

— Как он это делает, я заметила сегодня в лесу.

— Слушай, Ирка, а каким тоном он произнес «милая и молодая»?

— Обычным, по-моему, — пожала плечами Ирина. — А что, это так важно?

— Еще как! Скорее всего, он положил на тебя глаз.

— Нужен он мне, старый осел!

— О-о! Узнаю подругу. Как всегда, не рубишь ни фига! Во-первых, для мужика он не стар. Во-вторых, этот, как ты говоришь, «осел» богат и с любовницами весьма щедр.

— Ты хочешь сказать, что у него их много?

— Хм! На Лазурный берег его сопровождает эскорт из десятка юных шлюх. Но это, так сказать, мелкая шелупень. Для разогрева и простых утех. А для души и интеллектуальных бесед он содержит какую-нибудь умную и тонкую штучку, скорее всего, стерву по натуре, непредсказуемую, умеющую отвлекать его от забот. Одну такую я знаю. Она у нас работала, его референтом, но потом ушла в другую фирму, чтобы не приедаться боссу. Но всему приходит конец. Похоже, как раз сейчас у него пауза. Оттого он и злой как собака.

— Спасибо за информацию. Но мне она до лампочки.

— Ну и дура.

— Не дурней тебя.

— Ира! Я серьезно говорю. Уступи! Не пожалеешь. Разве одной лучше? Кому нужны эти твои добродетели? Никто не оценит. Даже твой Сережа. Забудь о нем.

— Этого, кстати, тоже Сергей зовут.

— Вот и славненько. Привыкать не придется.

— Но я далеко не стерва по характеру.

— Так стань ею!

— И как же это?

— Легко. Капризничай, но не по пустякам, противоречь, но в меру, будь эгоисткой, требуй удовольствий, порой трудновыполнимых.

— Нет, это не по мне. Играть чужую роль. Быть подстилкой у пожилого ловеласа. Все время чего-то выгадывать, под кого-то подстраиваться. И все это ради денег и дорогих подарков? Фу! Даже затошнило от одной только мысли.

— Ладно, Ирунь, наплюй! Эта роль действительно не твоя. Пойдем лучше на обед. Сегодня, кстати, неплохая вечерняя программа. Ужин при свечах, концерт и дискотека.

— Я бы лучше домой поехала. Устала уже от мероприятий.

— Бедная, бедная Лиза! И почему ты не в девятнадцатом веке родилась?

— Мам, что мне надеть, джинсы или платье?

— Платье, наверное.

— Я вчера в нем была.

— Ну, тогда джинсы.

— И этот свитер сверху напялить? Скажут, тетя-мотя из села приперлась.

— Алена, ну кто же виноват, что ты так собралась на праздник? Надо было новый свитерок взять, белый. Или желтую кофточку…

— Все из-за тебя! — крикнула Алена, чуть не плача. — «На лыжах пойдем, на коньках…» Я же не знала, что будет концерт и дискотека!

— Аленушка, не расстраивайся ты так. Подумаешь, дискотека! Сколько еще этих дискотек у тебя будет…

— Мы с Наташей договорились, что… что…

Алена зарыдала так громко, что к ним вбежала перепуганная Эльвира.

— Что тут у вас? Ира, ты, что ли, ребенка до истерики довела?

— Она сама из-за пустяков себя доводит, — пробормотала огорченная Ирина. — Видите ли, не в чем пойти на дискотеку.

— Ох, и клуши вы обе, — вздохнула Эльвира. — Не могли толком на праздник собраться. Ну что же делать-то, а? Что, совсем-совсем нечего надеть?

— Только вот этот свитер, — показала Ирина висевший на стуле свитер грубой вязки.

— Да уж! И я бы в таком не пошла, — согласилась Эльвира.

От ее слов Алена заплакала еще горше. Ирина гладила дочь по голове и беспомощно смотрела на Эльвиру. Та всплеснула руками, завела глаза, помотала головой, а потом выскочила в коридор. Через пять минут она вернулась.

— Собирайтесь. Я у охранника узнала: тут недалеко поселок расположен. Там есть круглосуточный торговый центр. Продают все, вплоть до унитазов. Что-нибудь подберем. До ужина целый час, так что успеем. Ну! Чего вы расселись?

— Унитазы там, может быть, и есть, а кофточку на нее вряд ли найдем, — засомневалась Ирина, лихорадочно надевая на себя спортивный костюм.

— Ничего. Все будет о'кей! Помчались!

Они вышли из пансионата и почти бегом пустились по расчищенной грейдером дороге, что вела в поселок.

— Охранник сказал, что до поселка примерно полтора километра. За пятнадцать минут добежим, — говорила Эльвира, запыхавшись от бега.

— Не знаю, ты уже дышишь как паровоз, а что дальше? И потом, уже смеркается. Еще минут двадцать, и будет совсем темно. Неплохая перспективка — идти по ночному лесу. Помнишь, Аленка, как ты в автобусе фантазировала? Вот, сбылись твои фантазии.

— Не пугай ребенка! Никто нас не съест.

— А мне нисколечко не страшно, — сказала Алена, но при этом пугливо покосилась в сторону вековой ели, распластавшей на снегу нижние ветви.

— Молодец! — похвалила неунывающая Эльвира. — Хорошо, что характер у тебя не в мать, боевой, решительный. Своего добьешься, если захочешь.

— Хорошо-то хорошо, но только добиваться надо не за счет других, а собственными силами, — твердо сказала Ирина. — Например, в данный момент она «своего добивается», но какой ценой? Погнала мать с ее подругой по сугробам, ночью, за семь верст киселя хлебать.

— Да ладно тебе, перестань девчонке душу травить, — миролюбиво возразила Эльвира. — Ты этот поступок с нашей стороны воспринимай как гуманитарную помощь. Надо же человеку в беде помогать, как ты думаешь?

— Это не та беда, чтобы так рисковать. А вдруг здесь волки водятся? Что будем делать? На дерево полезем? Тут и берез-то почти нет, а на ель не залезешь.

— Я, например, если приспичит, и на пальму взберусь, — не подумав, брякнула Эльвира.

— Ох, Элька, и беспечная же ты!

— Кто бы мычал! Не могла собрать ребенка как следует, вот и лезь теперь на елку.

— Ой, смотрите! — оглянулась испуганная Алена. — Это не волчьи глаза горят?

Женщины быстро повернулись назад и увидели приближающиеся желтые огоньки.

— Фу, Аленка, напугала до смерти! — перевела дыхание Эльвира. — Это машина едет. Может, подбросят до поселка?

— Не хватало к незнакомым мужикам в машину садиться! Даже не вздумай! — строго сказала Ирина.

— Если там один водитель, то не страшно, можно и остановить, — упрямо гнула свою линию Эльвира.

— Ну и вредная же ты, Неврева! У тебя даже фамилия из того же корня состоит — «вре».

— Но есть маленький нюанс.

— Какой?

— Приставка «не». Значит, я невредная, поняла?

— Господи, отовсюду без мыла вылезет.

— Ага, и без мыла же влезу. К примеру, в эту шикарную машину.

Они отошли на обочину, чтобы пропустить черный джип, но он, поравнявшись, остановился. На водительской двери опустилось стекло, и женщины увидели директора. Он сдержанно улыбнулся и спросил:

— Куда, милые дамы, на ночь глядя отправились? Не боитесь волков?

— Мы уже приметили елку, на которую полезем в случае чего, — весело ответила Эльвира. — Сергей Владимирович, не выручите нас?

— А что такое?

— Нам срочно нужно в поселок, а то боимся не успеть на ужин.

— В поселок? А кто у вас там, родственники?

— Да нет, что вы! Там магазин, говорят, есть. В общем…

Она замялась, полагая, что неудобно морочить директору голову женскими пустяками. Он сам пришел на помощь:

— Видимо, что-то из косметики срочно понадобилось? Бывает. Что ж. Садитесь в машину, постараюсь быстро доставить вас туда и обратно.

С комфортом, о каком и не мечтали, их за пять минут довезли до торгового центра. Директор остался ждать в машине, а женщины устремились в магазин. На втором этаже и в самом деле продавалось все — от прищепок до крупной бытовой техники. Был также небольшой отдел готового платья. Но круглосуточно работал только первый этаж, где торговали продуктами питания. На втором этаже рабочий день закончился. Продавщица в отделе готового платья, худосочная брюнетка неопределенного возраста, уже собралась уходить, когда к ней подлетела разрумянившаяся троица и потребовала показать все кофточки, какие есть.

— Не буду я вам ничего показывать. Я вообще, в праздник не должна работать и пришла сюда на пять минут, по своим делам.

— Девушка, пожалуйста, мы нездешние, из пансионата сюда примчались. Нам очень нужна кофточка…

— Ничего не знаю, — перебила Эльвиру продавщица и крикнула охраннику: — Дима! Зачем ты пускаешь в зал после пяти часов?

— Девушка, неужели ради Нового года нельзя сделать людям подарок? — спросила Ирина, уже понимая, что «девушка» из разряда непрошибаемых.

— Подарок? — взвилась брюнетка, как будто ждала этих слов, чтобы излить всю накопившуюся желчь. — Вам, значит, подарки, а остальным огарки? Привыкли, что провинция перед вами на задних лапках стоит? Как же! Вы с деньгами, холеные, в шубах, а нам и синтепон сойдет, не графья! Я тут за восемь часов стояния на ногах аж четыре тысячи в месяц получаю. Мне на эти деньги и самой, и сыну надо питаться. У ребенка второй месяц после пневмонии кашель не проходит. Ползарплаты на лекарства вбухала, а толку? Отец две тысячи алиментов плотит, вот и все мои доходы. Вы вон в пансионате Новый год встречаете, а я…

Она осеклась и посмотрела куда-то за спины онемевших от ее отповеди женщин. Ирина оглянулась и увидела директора. Он стоял с непроницаемым лицом, засунув руки в карманы расстегнутой дубленки, и смотрел на продавщицу.

— Вам что? — спросила она другим тоном, вежливым и даже заинтересованным.

— Вас как зовут?

— Нина, а что…

— Ниночка, будьте добры, обслужите этих дам. Кстати, с Новым годом! Вас и вашего сынишку. Сколько ему?

— Пять лет…

— У-у, совсем большой. Вот ему на подарок, купите что-нибудь из техники, мальчишки это любят.

Директор подал изумленной Нине две сотенные купюры евро. Она, не спуская глаз с его лица, точно под гипнозом, взяла деньги и тихо произнесла:

— Спасибо. Вам кофточки? Какой размер?

— Вот на эту девочку, — быстро отреагировала Эльвира, подтолкнув к ней Алену.

— Нарядную?

— Разумеется, — подтвердила Эльвира. — Самую нарядную, какая есть. Нам на дискотеку.

Нина побежала к стеллажу с трикотажем и выбрала три кофточки: васильковую, красную и оранжевую.

— Вот, самые лучшие. Импорт.

— Померяй синюю, Аленка, — предложила Эльвира.

— Вон там примерочная, — показала Нина и улыбнулась директору.

Алена пошла в примерочную, а Эльвира попросила продавщицу подыскать то же самое, но других расцветок.

Ирина боялась поднять глаза. Ей казалось, что Дубец изучающе смотрит на нее, причем смотрит нехорошо, словно приценивается. «Интересно, во сколько евро он оценивает меня?» — пришло ей в голову.

— А ну-ка, покажись! — позвала Эльвира Алену.

Девочка, смущаясь, вышла из примерочной кабинки.

— По-моему, очень даже неплохо, — сдержанно произнесла Эльвира.

— Замечательно, — похвалил Дубец. — А глаза мамины. Кофточка подчеркивает их синеву.

— Тысяча двести, — назвала цену Нина.

— Погодите, — поморщился Дубец. — По-моему, чего-то не хватает. У вас тут продают украшения?

— Да. Но продавец, наверное, ушла.

— А вы, Нина, посмотрите. Может, не ушла, — с мягкой настойчивостью попросил Дубец.

Нина побежала в другой конец торгового зала.

— А красную не будешь мерить? — спросила Эльвира.

— Зачем? — подала голос Ирина. — И эта нормально смотрится.

— Ну, мам, — пропищала Алена, — я и красную хочу.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся директор. — Великолепно! Глаза мамины, но характер другой, наверное, в отца. Так держать, Алена! Настоящая женщина не бывает равнодушной к нарядам.

— Она еще ребенок, — жестко заговорила Ирина, по-прежнему избегая его взгляда, — поэтому слово матери для нее должно быть главным. Алена, мы берем синюю кофточку, и этого достаточно. Переодевайся.

— Ирина! — взмолилась Эльвира, покрасневшая от «бестактной выходки» подруги. — Ну что ты в самом деле?

Прибежала Нина и пригласила необычных покупателей в галантерею.

— На этот раз спросим у строгой мамы, — полушутя обратился Дубец к Ирине. — Можно сделать вашей очаровательной дочери новогодний подарок? Так, какую-нибудь безделицу. Но чтобы девочке понравилась.

— Не знаю. Это, мне кажется, уже лишнее.

— Ира! — вновь простонала вконец расстроенная Эльвира.

Ирина бросила взгляд сначала на подругу, затем на дочь и буркнула: «Хорошо».

Нина проводила их в галантерею и предоставила в распоряжение круглолицей толстухи по имени Варя. Варя открыла сейф, где хранились золотые и серебряные украшения. Ассортимент был очень скромным: несколько колец, цепочек и серег. Весь этот ширпотреб подходил больше для женщин-провинциалок, нежели для девочки-подростка из большого города. Дубец, мельком взглянув на товар, брезгливо поморщился и спросил, нет ли каких-нибудь ожерелий и браслетов? Продавец вернулась к сейфу, порылась на нижней полке и вернулась с двумя коробочками.

— Вот все, что осталось. Больше ничего нет.

Она открыла коробки. Это был серебряный гарнитур с двумя небольшими синими сапфирами: маленькое, под самую шею, ожерелье и узкий браслет. Никакой вычурности, тонкая работа, драгоценные камни — скромная, но дорогая вещь.

— Хм! Именно то, что нужно, — обрадовался Дубец.

— Сколько это стоит? — спросила Ирина, не замечая тычков в бок, которыми ее награждала Эльвира.

— Дорого, — ответила Варя.

— Стоп! Ни слова о деньгах! — предупредил дальнейшие Варины слова Дубец. — Эльвира Евгеньевна, будьте добры, спуститесь вниз вместе с вашей подругой, посмотрите, все ли в порядке с машиной. А то мало ли… А мы с Аленой вас догоним. Договорились?

Это было сказано тоном, не терпящим никаких возражений. Женщины пошли вниз, оставив Алену с директором.

— Ну, Ирка, ты и балда-а! — выплеснула эмоции Эльвира, едва они вышли на улицу. — Это надо же уродиться такой стопроцентной балдой! «Слово матери», «сколько это стоит»! Боже мой, так и помрешь, не прожив ни дня, как нормальная женщина!

— А что, по-твоему, означает «нормальная женщина»?

— Нормальная — это значит естественная!

— А я, выходит, искусственная?

— Ты противоестественная. У тебя все вопреки здравому смыслу. Тебя хочет солидный, умный, богатый мужчина. Ты молода, здорова, свободна. Почему ты сопротивляешься, не пойму?

— Он меня покупает, а этому сопротивляется все мое существо, моя душа, мое человеческое достоинство, наконец!

— Дуреха, — смягчилась Эльвира. — Мужчины на то и созданы, чтобы нести в дом всяческую добычу, одевать и ублажать своих женщин…

— Вот пусть и ублажает свою жену.

— Но к ней уже нет тех чувств, которые он испытывает к тебе. А ведь сама знаешь: сердцу не прикажешь.

— Тоже мне, бухгалтер-психотерапевт, — улыбнулась Ирина. — И все-то ты знаешь, все по счетам раскидала в своем балансе. Почему же сама такая разнесчастная?

— Я-то? Кто тебе сказал? Если ты по поводу Истомина, то он уже с баланса списан. Пустой бамбук этот Истомин, хотя и красивый стервец.

— Как легко ты расправляешься с возлюбленными.

— Пошел он к черту! Вот если бы меня добивался такой, как Дубец… Тихо! Идет!

К ним подошли Алена и Сергей Владимирович. В Алениных руках была большая коробка конфет и футляры с украшениями.

— Мама, а Сергей Владимирович зовет нас на концерт «Скорпионс». В следующую субботу. Пойдем? — весело спросила Алена.

Ирина смотрела на ее сияющую мордашку и с горечью сознавала, насколько разные они с дочерью. Разве бы она сама в четырнадцать лет променяла родного отца на незнакомого дядьку, пусть даже осыпавшего ее подарками с ног до головы? А ведь Анатолий звонит ей почти каждый день, дает деньги на всякие прихоти, кроме тех, что идут на питание и одежду. Да и при чем тут деньги? Он родной, единственный на всем свете отец, папка, который любит ее больше жизни. Аленка, Аленка… Как же так получилось, что родители, сами того не желая, взрастили в твоей душе ядовитое растение под названием «эгоизм», плоды которого вполне созрели и уже дают о себе знать?

Ирина перевела задумчивый взгляд с дочери на Сергея Владимировича, встретилась с его глазами, но не смутилась, не потупилась, наоборот, сделала попытку понять, что он за человек. В неверном свете электрических фонарей ей показалось, что выражение его серых глаз в обрамлении густых черных ресниц простодушно и искренно. Но тут же вспомнились Эльвирины слова об «эскортах юных шлюх», сопровождающих его во время летних отпусков. В какие бы маски человек ни рядился, о его сущности говорят поступки.

— Там видно будет, — неопределенно ответила она на вопрос дочери и отвернулась от пристального взора Дубца.

— Поехали? — спросил он, открывая дверь джипа. — До ужина остается пятнадцать минут, надо поторапливаться.

Зал, освещенный лишь елочной гирляндой и свечами, горящими на столах, словно парил в таинственном полумраке зимнего вечера. Блеск хрусталя и фарфора, женских украшений, елочных игрушек придавал атмосфере еще больше загадочности и нереальности. Глядя через стол на дочь, Ирина не узнавала ее. Девочка выглядела взволнованной, как будто ждала чуда. Об этом говорили широко распахнутые глаза, приоткрытый рот, напряженная поза. Она то и дело озиралась, вздрагивала от нечаянного звона посуды или чьего-то громкого возгласа, почти не слышала обращенных к ней слов, рассеянно, невпопад кивала. Новый свитерок темно-василькового цвета и серебряное ожерелье с сапфиром делали ее старше, женственнее и красивее. Нельзя сказать, что это открытие сильно обрадовало мать, наоборот, оно ввергло ее душу в смятение, породило грустные мысли о неумолимом беге времени, о том, что скоро дочь перестанет безраздельно принадлежать ей. Но с естественным ходом вещей она смирится — рано или поздно мы отпускаем от себя повзрослевших детей. Главным же, что не давало покоя, вносило мрачные нотки в праздничное настроение, было еще не пережитое событие в торговом центре, а точнее сказать, его нравственная подоплека.

— Мама, а это жена Сергея Владимировича? — вдруг спросила Алена, глядя куда-то в глубь зала.

— Где? — очнулась Ирина и вспыхнула, будто застигнутая врасплох со своими мыслями.

— Да, это его жена. Она младше его всего на два-три года, — ответила за Ирину Эльвира.

— Какая старая, — протянула Алена, кривя губы.

— Алена! Разве можно обсуждать человека публично? — строго шикнула Ирина.

— Да что особенного ребенок сказал? — встрял Неврев, наполняя бокалы вином. — Всего лишь голую правду. А король-то голый! Правда, Аленка?

— Она уже в том возрасте, когда подобные высказывания говорят о дурном тоне и плохом воспитании, — не унималась Ирина.

— Ира, кончай разборки, не порть девчонке настроение, — подняла бокал Эльвира. — Разве «старая» это ругательство? Всего лишь констатация факта. Увы! Все мы рано или поздно состаримся.

— Это бестактность, поняла? — строго сказала Ирина, глядя в упор на дочь.

— Поняла, — отмахнулась от нее Алена и снова посмотрела на директорский стол. — На ней столько брюликов, что хватит на весь этот зал, и даже елке достанется.

Невревы расхохотались над «остроумной» шуткой девочки, а Ирина от досады прикусила губу.

Оркестр заиграл какой-то блюз, и к микрофону подошел тамада. Он предложил тост за первый день Нового года:

— Друзья, вот мы с вами празднуем, веселимся, пьем шампанское и закусываем, а тем временем Новый год уже целые сутки полноправно идет по вселенной.

Он еще долго говорил в таком духе, изрядно утомив гостей штампованными фразами, пока наконец не завершил свою витиеватую речь. Ирина скучала, но старалась не показывать виду. После второго тоста включили верхний свет, тамада вновь подошел к микрофону и после интригующей паузы объявил конкурс среди юных красавиц под названием «Мисс Очарование»:

— Девушки в возрасте от четырнадцати до восемнадцати продефилируют вокруг елки, а затем каждая из участниц исполнит пару куплетов из любой песни. Оркестр, я думаю, поможет им в этом. От зала требуются внимание, поддержка и оценки по пятибалльной системе, которые вы проставите на бумажках. Итак, приглашаем участниц! Не стесняйтесь, девочки, здесь все свои! Прошу! Ну что же вы? Смелее, смелее! Пожалуйста!

— Аленка! Это твой шанс! — с жаром выдохнула Эльвира. — Давай к елке, не бойся! В этой кофточке ты всех затмишь!

— А что я исполню? — округлила глаза Алена. — У меня не получится. Еще облома не хватало!

— Может, «Часики»? — неуверенно предложила Ирина, не разделяющая Эльвириного энтузиазма.

— Это где «девочкой своею ты меня назови»? — хохотнул Неврев.

— А что тут смешного? — урезонила его Эльвира. — В самый раз песенка: и мелодия, и текст простенькие, но за душу берут.

— Не знаю, — произнесла Алена, устремив взгляд к елке, где уже собирались участницы конкурса.

— Иди, иди! — подтолкнула ее в спину Эльвира. — Будешь смотреть на меня, поняла? Я подскажу слова, если что.

Алена встала и медленно, оглядываясь на мать, пошла к елке. Всего набралось одиннадцать участниц. Тамада махнул рукой, заиграла музыка, и девушки, подбоченясь правой рукой, стараясь подражать настоящим моделям, двинулись неплотной шеренгой вокруг елки. Ирина с замиранием сердца следила за дочерью. Ей казалось, что Алена, самая юная и хрупкая, проигрывает своим соперницам из-за детской угловатости и излишнего смущения. Ее личико с застывшей улыбкой напряглось, неестественно раскраснелось. Она растерянным взглядом искала в зале свою «группу поддержки», из-за чего один раз даже слегка споткнулась. Музыка умолкла, начались индивидуальные выступления. Алене достался пятый номер. Вот она подошла к микрофону, что-то шепнула наклонившемуся к ней тамаде и стала ждать, когда оркестр сделает вступление. У Ирины пересохло в горле и противно ныло под ложечкой. Оркестр нестройно проиграл вступление. Алена не сразу попала в нужный ритм, но постепенно справилась с волнением и разошлась так, что на последнем куплете ей подпевал весь зал. Под громовые аплодисменты она вернулась на свое место. Эльвира даже прослезилась, а Ирина только теперь перевела дыхание.

— Ну, Аленка, ты суперстар! — похвалил Неврев и, чтобы снять напряжение, потянулся к бутылке с коньяком.

— А я что говорила? — победоносно воскликнула Эльвира.

— Не сглазить бы, — вздохнула Ирина и суеверно поплевала через левое плечо.

Невревы последовали ее примеру, для пущей верности постучав еще по деревянной столешнице. Через час голоса были подсчитаны, и тамада вновь пригласил участниц на открытую площадку у елки. «Мисс Очарованием» объявили Алену. Остальные получали поощрительные призы. Награждал конкурсанток сам директор. Каждой девушке он вручил по коробке конфет, а Алене досталась диадема со стразами. Дубец церемонно склонился к ее руке, поцеловал, а затем вместе с залом долго аплодировал. В душе Ирины шевельнулось нечто похожее на подозрение, но она тут же отмела его, не поверив, по обыкновению, в человеческую непорядочность. Вскоре комментарий подруги вывел ее из прекраснодушного настроения:

— Дальнобойными орудиями ведет артподготовку наш директор, — шепнула Эльвира, — кажется, капитально ты его зацепила.

— Отстань! — рассердилась Ирина. — Аленка честно заработала первый приз. Весь зал ей подпевал.

— Ладно, чего ты взвилась? Одно другому не помеха. Перестань ломаться, когда в руки такая рыбина сама плывет.

Ирина, плотно сжав губы, поднялась из-за стола и пошла на выход.

В номере она переоделась, смыла макияж и легла с книгой в кровать. Но не успела прочитать и страницы, как прибежала Алена.

— Мам, ты чего тут? Сейчас концерт будет. Говорят, «Блестящие» приехали. Пойдем? Ну, мама!

— Я не пойду. Голова разболелась. А ты иди с Наташей.

— А правда, диадема клевая? Юлька в осадок выпадет, когда увидит.

— Алена, я давно хотела поговорить с тобой на эту тему…

— Какую? Ой, мама, мне некогда, на концерт опоздаю! Потом поговорим, ладно?

Она умчалась, даже дверь плотно не прикрыла. Ирине не хотелось вставать, чтобы закрыться на ключ, о чем она вскоре пожалела. Минут через пять после ухода Алены в дверь постучали. Ирина подумала, что пришла Эльвира, и крикнула:

— Входи!

В дверях показался Истомин с коробкой конфет и бутылкой коньяка в руках. Он широко улыбнулся, кашлянул и бархатным баритоном спросил:

— Можно войти?

Ирина резко поднялась с подушки, села, свесив ноги с кровати, машинально поправила волосы:

— А собственно, по какому поводу?

Истомин прошел в комнату, поставил принесенное на стол, сел на стул и снова улыбнулся:

— А вы кокетка, Ирочка. Так поступают лишь очень умные женщины. Заинтригуют, очаруют и упорхнут, как Золушки с бала, оставив принца и прочих воздыхателей страдать в одиночестве.

— А принц, надо полагать, это вы?

— Разве не похож? Жаль, что вы не знали меня в молодые годы. Много потеряли. Впрочем, как и я. Глядя на вашу юную дочь, можно представить вас невинной девочкой, робкой и одновременно безумно сексапильной.

— Я тоже сожалею, — жестко произнесла Ирина, — но по другому поводу.

— Да? Интересно…

— Сожалею, что здесь нет лестницы, и я не могу спустить вас с нее.

— Ах, вот как! — озадаченно протянул Истомин. — Не ожидал.

— Убирайтесь отсюда!

— Ирина, но…

Ирина встала с кровати, подошла к двери, распахнула ее и сурово приказала:

— Сейчас же уходите или я вытолкаю вас!

Истомин побагровел, схватил коньяк и, не глядя на Ирину, вышел из комнаты. Ирина сделала шаг в коридор, крикнула:

— Вы конфеты… — и прикусила губу, увидев идущего навстречу Истомину Дубца.

Она скользнула обратно в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней спиной и замерла. Глухо прозвучали удаляющиеся шаги директора. Что он подумал? Господи, надо же так влипнуть! Хотя какое ей дело, что подумал директор? Кто он ей? Случайный благодетель, которого она ни о чем не просила. Ну и пусть идет своей дорогой — она никому ничего не должна.

Ирина снова легла на кровать, но душа, взбудораженная происшедшим курьезом, не могла успокоиться. Словно подброшенная невидимой пружиной, Ирина вскочила и начала ходить из угла в угол, ругая свою безалаберность: «Не могла оторвать зад, чтобы запереть дверь на ключ, ленивая корова! Наверняка он подумал, что у нас с Истоминым было заранее обговоренное свидание. Ведь я ушла посреди ужина, на виду у всех!» Ее злило, что она постоянно думает о Дубце. У какого-то французского писателя, кажется, Стендаля, она точно не помнила, есть теория о кристаллизации любви: человек, находясь в отдалении от другого человека, неожиданно задевшего его чувства, начинает все время думать о нем, постепенно придавая его образу идеальные черты. Неужели внутри у нее происходит эта самая кристаллизация? Там, на лыжне, в ее сердце внедрилась крошечная крупинка, которая обрастает и обрастает новыми гранями, помимо ее воли, и нет никакой возможности остановить этот процесс. Да что же это? Еще вчера она плакала о Сергее, Сереже, недосягаемом, но почти любимом, а сегодня весь день в плену у другого Сергея, абсолютно чужого, постороннего человека. Как объяснить эти метания? Она не способна на сильное чувство? Но для чего этот высокий слог? Просто она продажная тварь! Продалась за тряпки. Стоп! Что значит «продалась»? Она не позволила ему ровным счетом ничего, за что ее можно было упрекнуть. Конечно, нет гарантии, что в будущем он не продолжит атаку. Но ведь и от нее самой многое зависит. Нет, она не позволит больше вламываться к ней, как это только что проделал Истомин, развращенный до мозга костей хам. Она не опустится до положения содержанки. У нее взрослая дочь, которая все видит и понимает и которой она должна быть хорошим примером. Она хозяйка своей судьбы, своим поступкам и словам. Отныне она будет контролировать каждый свой шаг!

Ирина даже успокоилась, придя к такому решению. Вдруг стало легко и комфортно. Как будто очистилась от грязи, в которой нечаянно испачкалась. К ней вернулось ее обычное ровное настроение, как это с ней всегда бывало после бурного всплеска эмоций. Внезапно захотелось домой, в городскую суету, в привычную обстановку. Завтра утром они уезжают из пансионата, но будь такая возможность, она сбежала бы отсюда прямо сейчас.

На следующий день, вечером, когда они с Аленой смотрели «Иронию судьбы», неожиданно пришел Анатолий. Это был его первый приход в бывший дом после развода с Ириной да еще без предупреждения. Ирина пригласила его в гостиную, не зная, как вести себя, о чем говорить, потому и заторопилась на кухню готовить чай. Пусть побудет наедине с дочерью, решила она, ведь он пришел к ней. Она нарочито долго возилась с угощением, нарезая принесенный Анатолием торт, заваривая чай, раскладывая в вазочки конфеты и печенье. Заметив, что дрожат руки, она тряхнула от досады головой и мысленно приказала себе «не телепаться».

Они сидели за столом, как будто ничего не произошло. Со стороны посмотреть — вполне нормальная семья. Много лет подряд они вот так же садились за праздничный стол, пили чай, ели сласти, о чем-то говорили. Им и в голову не могло прийти, что когда-нибудь это обычное для родных людей занятие превратится в пытку, так как разговора не получалось, хоть убей! О чем говорить бывшим супругам, когда так свежи воспоминания и еще не затянулись раны? Даже присутствие дочери не спасало их от мучительного напряжения.

— Ну как поездка в пансионат, понравилась? — глядя на Алену, спросил Анатолий.

— Угу, — промычала Алена, прожевывая кусок торта.

— Она у нас «Мисс Очарование», — сказала Ирина не без гордости.

— Я уже об этом рассказала, — отмахнулась Алена. — И диадему показывала.

— Невревы снимали ее на камеру, но пленку еще не передали. Потом как-нибудь посмотришь, — сказала Ирина, радуясь, что появилась тема для разговора.

— А на лыжах катались? — спросил Анатолий, опять же обращаясь исключительно к дочери.

— Не-а. Я проспала все утро после бала. А мама ходила. Мам, расскажи, как ты грохнулась лицом в сугроб и долго барахталась, пока…

— Зачем я буду выставлять себя в смешном свете? — спросила Ирина, не дав Алене закончить фразу. — Просто я давно не вставала на лыжи. Надо будет в следующие выходные съездить с Невревыми в Рощино, покататься с горок.

— А я даже не помню, когда на лыжах ходил. Кажется, два года назад, — сказал Анатолий и смутился.

«Да, два года назад мы все вместе ездили в Рощино, — подумала Ирина, — и катались с гор. Я сломала лыжу, ужасно расстроилась, тогда Анатолий придумал соорудить из трех лыж санки. Мы втроем, усевшись на импровизированные санки, с диким хохотом и визгом съезжали со склона горы вниз, обязательно заваливаясь в конце пути набок, а потом тащились наверх, с ног по самую макушку облепленные снегом, запыхавшиеся, довольные».

Она улыбнулась своим воспоминаниям и тоже смутилась, поймав на себе брошенный украдкой взгляд Анатолия.

— А мама была самая красивая на вечере, — вдруг брякнула Алена.

— Никто и не сомневался, — нейтрально согласился Анатолий.

— Алена, ты басню Крылова давно читала? — без улыбки спросила Ирина.

— Какую басню? «Стрекоза и муравей»? «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…»

— Нет, другую. Про кукушку и петуха. Помнишь, как они хвалили друг друга? Тебе они никого не напоминают?

— Да, ладно тебе, мам! Ты на самом деле была самая-самая красивая, обаятельная и привлекательная. Это заметили все.

— Может, и ты какую-нибудь «Мисс» завоевала? — полушутя поинтересовался Анатолий, впервые прямо посмотрев на Ирину.

— Она не мисс, а миссис, папуля. Пора уж знать такие вещи. А один мужчина…

— Алена! — воскликнула Ирина, но продолжать не стала, понимая, что нотации сейчас более чем неуместны.

— Что? — с вызовом спросила дочь.

— Сходи на кухню, я там шоколадное печенье оставила. Оно в шкафу, на верхней полке лежит.

Алена слегка фыркнула, но послушно пошла на кухню. Ирина проводила ее взглядом, а затем в упор посмотрела на Анатолия.

— Как ты живешь? — задала она вопрос, неожиданный для самой себя.

— Нормально, — пожал он плечами.

— О доме не скучаешь?

— Как тебе сказать? Вроде скучаю, но…

— Понятно. Можешь не продолжать.

— Нет, я не то хотел сказать. Конечно, скучаю, Ира. Очень, — торопливо говорил он, видимо, боясь, что не успеет до возвращения дочери. — Но… Понимаешь, обстоятельства сложились так, что теперь уже назад дороги нет. Короче, у нас будет ребенок.

Ирину как будто в прорубь окунули. Дыхание перехватило, стало нечем дышать. Она встала, вышла из комнаты, столкнулась в коридоре с Аленой, выдавила: «Я сейчас» — и закрылась в ванной. Включив воду, она глухо зарыдала. А потом долго умывалась холодной водой, чтобы не выглядеть слишком опухшей. Когда вышла из ванной, Анатолия уже не было.

— Он давно ушел? — спросила она Алену, вытиравшую на кухне вымытые чашки.

— Минут пять назад, — угрюмо пробурчала Алена.

— Чем ты недовольна?

— Мама, зачем ты унижаешься? Я бы никогда не стала плакать перед мужчиной, который меня бросил.

— Аленушка, какой ты еще ребенок…

— Не разговаривай таким тоном! — крикнула Алена. — Я не маленькая! Я все понимаю. У них будет ребенок? Да?

— Да.

— Я так и знала, — упавшим голосом произнесла Алена и села на стул. — Я его ненавижу.

— За что? За то, что у тебя появится брат или сестра?

— Не нужны мне братья от нее! Поняла?

— Но…

— Не хочу! Пусть только попробует привести сюда кого-нибудь!

Она тоже зарыдала, но ее слезы были другими. В них были обида, протест, ревность, в то время как слезы Ирины выражали рухнувшую надежду, сожаление об утрате, окончательной утрате прошлой жизни, как оказалось, такой ясной и счастливой.

Ближе к весне позвонила Эльвира. Так вышло, что они перестали общаться после пансионата. «Наши отношения переживают временный кризис, — объясняла самой себе Ирина. — Рано или поздно все утрясется и войдет в норму». Но истинную причину охлаждения она вдруг выложила подруге в первые же минуты их телефонного разговора.

— Привет, подруга! Как жизнь молодая? — бодро начала Эльвира.

— Бьет.

— По голове?

— Куда попало. А у тебя?

— Туда же. А ты что же, обиделась на меня? Объясни хоть причину-то.

— Не болтай! Хотя… Что нам друг от друга скрывать? Могу и объяснить. Мне не по душе, как ты влияешь на мою дочь.

— Опсики! Ни хрена заявочки. Выходит, я развращаю твою дочь?

— Ну, я бы не стала так формулировать, но что-то в этом роде как раз и было в пансионате.

— Ну-ка, ну-ка! Интересно. Продолжай. Что означает твоя фраза «что-то в этом роде»?

— Эля, ты только выслушай спокойно, ладно? А то у тебя уже голос звенит…

— А у тебя бы не звенел после таких обвинений? Чуть ли не в сутенерши меня определила…

— Эля! Извини, если нечаянно обидела. Я не это имела в виду…

— Ты про случай в торговом центре? Но если бы он не вмешался, не подмазал эту Нину, то никакой бы кофточки нам не видать как собственных ушей. Так и ушли бы оплеванные этой хамкой.

— Ну, допустим. Но зачем ты его поддержала, когда он вещи начал дарить?

— А что я, по-твоему, должна была делать? Стать в позу оскорбленной невинности и прочитать мораль? Не забывай, что он наш с Невревым начальник.

— С тобой все ясно. О себе ты не забываешь…

— Ира, ведь я от всей души хотела помочь вам с Аленкой, как ты не понимаешь?

— Да понимаю я. Это тебе меня не понять. У тебя нет взрослой дочери.

— Зато есть взрослый сын, который такое откалывает в последнее время, что я по ночам перестала спать.

— Да? А что случилось?

— Представляешь, влюбился в одиннадцатиклассницу!

— Ну и что?

— Как это «что»? Он в девятом, она в одиннадцатом.

— Подумаешь, два года разницы…

— Это в нашем возрасте такая разница — пустяк, а в их — это очень серьезно. У нее уже наверняка опыт в любовных делах, а у него она первая…

— Ох, Элька! Мои опасения за нравственность дочери тебе, значит, до лампочки, а со своим сыночком носишься как с писаной торбой. Да ничего страшного в этом нет. Все мы в школе влюблялись в кого-нибудь. Ты сама рассказывала, как втрескалась в молодого практиканта — учителя физики. Даже записки ему писала.

— Господи, в те времена в школе не было секса…

— Не было? Если хочешь знать, в нашей школе одна родила в десятом классе. И это не единичный случай.

— Ну хорошо. Постараюсь не комплексовать. Но и ты выкинь из головы всякие мыслишки насчет моего тлетворного влияния. Для меня Аленка — как дочь. Ведь я ее с пеленок знаю и люблю.

— Ладно. Верю.

Они помолчали.

— Слушай, заморочила ты меня, увела в другую степь, — после паузы затараторила Эльвира. — Я ведь что звоню-то. У нас такие новости — полный отпад! Вот ты на Дубца тянешь — такой он да разэтакий, а не знаешь, какая трагедия на него свалилась!

— Да? А что случилось? — спросила Ирина, чувствуя озноб по всему телу.

— Он уже второй месяц с обширным инфарктом лежит…

— Второй месяц?!

— Ну да. А женушка-то его благоверная что выкинула, ты даже не представляешь! Оформила развод, разделила имущество и укатила с его охранником в Америку. Во как! Да еще, говорят, заявилась к нему в больницу и целую речь толкнула типа «я всю жизнь терпела твое блядство, но теперь настала моя очередь».

— А кто за ним ухаживает?

— Сиделки. У богатых людей это не проблема. Сын, кстати, тоже за границей живет. Приезжал, правда, к отцу, но ненадолго.

— А у нас тоже новости, — бесцветным голосом проговорила Ирина. — У Аленки скоро будет братик или сестренка.

— Что?! И кто же счастливый папаша?

— Как «кто»? — не поняла Ирина. — Анатолий.

— Фу ты, черт! Я ведь на тебя подумала! Значит, она окончательно его к себе привязала? Что ж… Все мы, бабы, одинаковые. А почему ты об этом сообщила таким загробным голосом? Тебя это напрягает?

— В первый момент я рыдала. А теперь осталась тупая боль, но она постепенно ослабевает. Ничего, скоро пройдет.

— Ох, Ируня, Ируня ты моя, — голос Эльвиры дрогнул. После небольшой паузы она продолжила: — Ничего, мое солнышко, и на нашей улице будет праздник. Я в этом уверена. Вот увидишь!

— Вы передайте этот пакет и скажите, что там записка, хорошо? А я здесь посижу, может, он что-нибудь ответит, — попросила Ирина женщину в окошке для передач.

— Передать-то я передам, — равнодушно ответила та, принимая пакет, — но написать он навряд ли сможет. Тяжелый он.

— Нет, не написать, а устно. Я подожду.

— Ждите, — не глядя на Ирину, бросила женщина.

Ирина отошла от окошка и села на диван возле стены. Клиника была платной, о чем говорила вся обстановка просторного вестибюля: евроремонт, кожаные диваны, множество цветов в горшках на стильных подставках. Напротив сидела молодая пара, и Ирина исподтишка наблюдала за ней. Он был в спортивном костюме, очевидно, лечился здесь, а она, нарядная, цветущая, пришла к нему на свидание. Сплетя пальцы рук, молодые неотрывно смотрели друг на друга, как будто хотели навсегда запомнить каждую черточку, каждую точку на лицах друг друга. Девушка что-то говорила нежным, грудным голосом, а он кивал и улыбался, но видно было, что слова для него не имели никакого значения — его слух жадно ловил звук ее голоса, а глаза неотрывно следили за движением любимых губ.

У Ирины защемило сердце. Она вспомнила взгляд Сергея на турецком острове, когда он спас ее от змеи. Он смотрел так же: неотрывно, нежно, пронзительно, сгорая от любви. Господи, зачем она все это вспомнила? Как сделать так, чтобы эта картинка навсегда стерлась из ее памяти? К сожалению, память человеческая — живая, в отличие от компьютерной, хочешь не хочешь приходится терпеть все ее капризы.

— Девушка! — оторвал ее от воспоминаний глухой низкий голос женщины в окошке. — Подойдите сюда!

Ирина быстро подошла к окошку и взяла из руки женщины голубой листок, сложенный вдвое. Забыв поблагодарить, она отошла в сторону и впилась глазами в строчки, написанные явно женской рукой: «Ирочка, я ждал вас. Я знал, что вы придете. Завтра у вас будет пропуск ко мне. Очень прошу прийти. С пяти до полвосьмого разрешены посещения. Сергей».

Не помня себя, она вышла на улицу, остановилась на крыльце, глубоко вдыхая мартовский воздух, а затем медленно пошла по аллее больничного парка с мыслями о нем, о его словах «я ждал вас», о магическом имени Сергей, перевернувшем ее мир.

Весь день на работе Ирина представляла этот миг, когда войдет в больничную палату и увидит его. Но, подойдя к двери его палаты, она вдруг засомневалась в искренности своего намерения. Что она скажет ему? Ведь они абсолютно чужие люди. Первое, что она ощутила в себе, когда услышала от Эльвиры весть об инфаркте, было неодолимое желание помчаться, наговорить кучу нежностей, согреть его ладонь своим теплом. Но этот порыв исчез, истаял вечерним облачком. Теперь она испытывала лишь обыкновенную жалость к немолодому человеку, страдающему от боли в сердце. «Ни в каких не в стихах, а взаправду ноет сердце — лечи не лечи…» — вспомнилась почему-то строчка из стихов любимой Тушновой. Она войдет, и в нем поселится надежда, нет, в нем появится уверенность, что она влюблена в него. Но ведь это не так! Совсем-совсем не так. Абсолютно никаких чувств, кроме неловкости — пришлепала к чужому мужику изображать сочувствие. А ему плевать на сочувствие, ему другое надо. Господи, как все непросто в жизни!

— Вы к Дубцу? — спросила ее проходившая мимо сестра.

— Да.

— Так входите, у него только сиделка.

— Спасибо.

Ирина несмело вошла в палату, остановилась возле двери.

— Здравствуйте, — тихо произнесла она.

— Здравствуйте, — так же тихо ответила ей полная женщина, сидевшая на стуле возле окна. — Вы к Сергею Владимировичу?

— Да.

— Он спит. Я читала ему только что, он и уснул. На него чтение благотворно действует.

Ирина увидела спящего в кровати мужчину, но не узнала в нем Дубца.

— Это он? — вырвалось у нее.

— Не узнали? — прошептала сиделка, на цыпочках подходя к Ирине. — Да, болезнь не красит. Мне позвонить надо. Я выйду ненадолго, а вы посидите на стуле, ладно?

Ирина кивнула, неотрывно глядя на лицо спящего, а потом, ступая на носках, подошла к стулу, взяла его за спинку, перенесла ближе к кровати и села. Ее поразила бледность его лица. Она проступала даже сквозь загар. Тем ярче выделялись его густые черные ресницы и брови. Теперь Ирина поняла, почему сразу не узнала его. Он сильно исхудал. Узкое, почти мальчишеское лицо, как ни странно, без морщин, если не считать двух-трех на лбу, было безмятежным во сне и даже каким-то просветленно-добродушным. Она отвела глаза, вспомнив суеверные слова матери, что на спящего долго смотреть нельзя, а затем с любопытством огляделась в палате. Комната ей понравилась — довольно уютная, просторная, с большим окном. Кроме входной двери была еще одна, очевидно, в ванную. На столике возле окна лежала раскрытая книга. Ирина не утерпела, подошла, чтобы взглянуть на обложку. «И. Бунин. Повести и рассказы». «Ау нас одинаковые вкусы», — подумала она и вернулась обратно на стул. Теперь ее внимание привлекла его правая рука, лежащая поверх одеяла. Когда-то, должно быть, большая и сильная, теперь она отличалась болезненной худобой. Сквозь прозрачную кожу проступили голубые жилки.

— А я думал — это сон, — услышала она и вздрогнула от неожиданности.

Он смотрел на нее без улыбки, но в глазах читались радость и ласковое внимание.

— Здравствуйте, Сергей Владимирович…

— Для вас просто Сергей.

— Но…

— Никаких «но». Я прошу вас называть меня по имени, — тихо, но твердо произнес он.

— Хорошо, — покорно ответила она. — Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше. Значительно лучше. Еще месяц назад никто бы не поручился за дальнейшую мою судьбу.

— Вы встаете?

— Да. Но с помощью Веры Ивановны, моей сиделки. Она вышла?

— Да, пошла позвонить.

— Хорошая женщина. Мне повезло с ней. Понимает меня с полуслова. В последнее время она читает мне классику: Чехова, Бунина… Я и не знал раньше, насколько их рассказы целительны. Телевидение я не переношу, по радио слушаю лишь новости, а читать самому еще нельзя.

— А хотите, я вам стихи почитаю? — поддавшись внезапному чувству, спросила Ирина.

— Стихи? — переспросил он слегка удивленно. — Можно и стихи.

— Если вы не хотите, — смутилась Ирина, уловив сомнение в его тоне, — то лучше прозу…

— Нет, почему же? Просто мне еще никто не читал стихов. Вот я и заколебался. А вы очень чуткая, Ирочка, точно лань. Вас легко спугнуть.

Впервые на его губах мелькнула улыбка. Ирине она показалась насмешливой. Надо же! Инвалид, едва встает, а иронизирует как здоровый.

Вошла Вера Ивановна. Дубец скосил на нее глаза, приподнял ладонь, тем же тихим, невыразительным тоном сказал:

— Знакомьтесь, Вера Ивановна. Это Ирина, для которой я диктовал записку.

— Очень приятно, — с улыбкой ответила Вера Ивановна и пристально посмотрела на Ирину.

— Я, наверное, пойду, — робко произнесла Ирина. — Уже восьмой час.

— Так быстро? — явно огорчился Сергей Владимирович. — А завтра? Вы сможете приехать?

— Постараюсь, — не очень убедительно пообещала она.

Она встала, подошла к двери, оглянулась и увидела его глаза. И вновь жалость сдавила сердце. Зачем она пришла? Жалость ему не нужна. Он ведь мужчина, пусть даже и в беспомощном состоянии. Ему нужна только любовь. Больше они не увидятся. Она пресечет на корню эти никому не нужные отношения.

— До свиданья, Сергей… Владимирович, — выдавила она и скользнула в дверь.

С явным облегчением она вышла в сумрак весеннего вечера и заторопилась к станции метро. Под ногами хрустел мартовский ледок, сырой воздух будоражил и пьянил. Как все же прекрасна весна! Ирина прислушалась к себе. Что она сейчас чувствует? Да, конечно, легкую досаду на себя. Но ее захлестывает другое чувство, вернее, предчувствие, предвкушение счастливой встречи. С кем она хотела бы сейчас встретиться, столкнуться вон за тем углом? Ну да. С Сережей. С кем же еще? Боже мой! Ее любовь превратилась в манию, болезнь, лекарств от которой нет, разве только время, этот неизменный лекарь, поможет ей и то не скоро. Ох, как не скоро!

Прошла неделя после ее визита к Дубцу. Улеглись, перестали терзать угрызения совести, превратились в тлен воспоминания о неловких минутах, проведенных в его палате, и только его прощальный взгляд, тревожный, зовущий, преследовал ее в минуты безделья.

Субботним утром, теплым, солнечным, она решила вымыть окна. Только приготовила все необходимое, как затрезвонил телефон.

— Ира, привет, — как всегда жизнеутверждающе прозвучал Эльвирин голос.

— Привет. Что-то ты с утра пораньше?

— По чужой просьбе звоню. Не знаю, с чего и начать…

— Надо же, какие тонкости! Говори уж!

— Мне Дубец позвонил. Спрашивал о тебе. Беспокоится, не заболела ли ты. Я, представляешь, с какого-то бодуна начала выгораживать тебя, мол, у нее отчет, начальство держит допоздна.

— Ну и что?

— Как «что»? Тебе все равно, что ли?

— Элька, перестань устраивать мою судьбу. Мне это совершенно не нужно. Или ты по другой причине стараешься?

— Что еще от тебя можно услышать, свинья неблагодарная.

— От свиньи и слышу. Вернее, от медведя с его услугами.

— Слушай, Ирка, я серьезно говорю. Брось прикалываться! Он от тоски умрет. Неужели тебе не жалко?

— Ты совсем дура или наполовину? Куда ты меня толкаешь? На связь с мужчиной, которого я не люблю, совершенно не знаю и, главное, не хочу знать? Ну нет у меня к нему ничего. Даже жалости. Он, кажется, идет на поправку, и слава богу! Найдет он себе подружку. Только свистнет — вмиг десяток слетится.

— А ты небось о своем красном молодце до сих пор вздыхаешь?

— А тебе-то какая печаль?

— Ну-ну. Вздыхай. И что за эпидемия охватила баб в последнее время? Вынь да положь молодого любовника, не иначе как на десять лет моложе, а то и больше.

— Всего на семь. И потом не я, а он меня выбрал, поняла?

— Все они выбирают на время отпуска. И предпочитают замужних. Так надежнее. В смысле вензаболеваний…

Ирина не стала отвечать на злой выпад Эльвиры и бросила трубку. Мыть окна расхотелось. Она отнесла в ванную таз с водой, вернулась в комнату, схватила пульт телевизора, нажала первую попавшуюся кнопку. Шла передача о Бунине. Ирина вздрогнула, прижала руку к груди, подумала: «Это судьба» — и села в кресло, вся превратившись в слух. Известный актер, ведущий передачи, рассказывал о бунинской поэзии. «Отточенность формы», «кровная связь с природой», «нестерпимая боль по ушедшей женщине» — сыпались щедрые фразы как последняя дань русскому поэту. Ирина, боясь пропустить хотя бы слово, окаменелая, сцепив пальцы в замок, вслушивалась в необыкновенный голос актера, читающего стихи об одиночестве и утраченной любви. «Тот дивный мир, где шли мы рядом», — повторяла она вслед за актером. Тот дивный мир…

Передача закончилась, а она еще долго сидела в оцепенении. В душе уже созрело решение, но рассудок удерживал, не пускал, давая возможность к отступлению, ибо то, что будет совершено, станет очень важным, судьбоносным и поправке не подлежит.

— Мам, — донеслось до нее как бы издалека.

Ирина повернула голову и увидела Алену, только что вставшую с постели, в розовой пижамке, заспанную, растрепанную.

— Мама, ну сколько можно звать? — капризно повторила дочь. — Ты обещала оладушек напечь. С бабушкиным черничным вареньем. Я пока умываюсь, ты бы тесто завела.

— Ладно, напеку. Ох, и соня ты у меня!

— Уж и в каникулы нельзя поспать? Надоело каждый день полседьмого вставать.

— Иди в ванную. Я сейчас.

Ирина привычно замешивала тесто, а в душе все звучала строчка: «Тот дивный мир, где шли мы рядом…» Все, хватит предаваться унынию! А что, если отвезти ему этих оладушек? Правда, почему бы и нет?

Она даже повеселела от этой мысли. Работа закипела с удвоенной энергией. Вскоре на блюде красовалась гора золотистых, ароматных оладий. Пришла Алена, с шумом вдохнула в себя вкусный дымок, уселась за стол.

— М-м, улет! — промурлыкала она, откусив половину оладьи.

— Ты где, гулена, вчера допоздна ходила?

— Я же говорила — с Юлькой на вечеринку ходили, к Олегу Фомину. День дураков отмечали.

— Интересно было?

— Спрашиваешь! Такую клевую вечеринку замутили…

— Как же вы его отметили, этот день?

— Подарки дарили. Конкурс устроили на самый прикольный подарок.

— И кто выиграл?

— Колька Семушкин.

— Это такой длинный, курносый?

— Никакой он не курносый.

— Ну, хорошо, пусть не курносый. Я его с кем-то перепутала.

— Как можно Кольку с кем-то перепутать? Он один такой в классе — высокий… и вообще, личность.

— И что эта личность подарила? За что он конкурс-то выиграл?

— Хм, если тебе сказать — ты опять в мораль кинешься.

— Обещаю, что не кинусь.

— Ну тогда держись. Он подарил мне стринги.

— Что? Стринги? Это же нижнее белье!

— Я так и знала, что у тебя будет шок.

— Но ведь… Господи, Аленка! Ты хоть соображаешь, что это неприлично? Вульгарно в конце концов!

— Больше я тебе ничего и никогда не скажу. Так и знай!

Ирина бросила недомытую посуду, села за стол напротив дочери. Алена невозмутимо уплетала оладьи, стараясь не смотреть на мать.

— Аленка! Ну-ка, посмотри на меня!

— Ну что?

— Какой же тогда ты выбрала подарок Семушкину?

— Откуда ты знаешь, что Семушкину? Мы же лотерею тянули — кто кому будет дарить.

— Значит, ты вытянула его?

— Ага.

— Так что ты подарила?

— Ну уж нет. Ничего я тебе не скажу, а то с тобой обморок будет.

— Алена, я серьезно тебя спрашиваю. Или я позвоню его матери, и тогда…

— Этого еще не хватало!

Алена выскочила из-за стола и убежала в свою комнату. Ирина домыла посуду и уже в другом, более уравновешенном состоянии пошла к дочери.

Та лежала на кровати и слушала музыку на DVD. Ирина, мягко ступая, подошла к кровати и села рядом.

— Доча, я больше не буду так бурно реагировать, — пообещала она, прикоснувшись ладонью к ее руке. — Давай поговорим! Сделай, пожалуйста, потише.

Алена нажала на пульте кнопку — выключила плеер.

— Я примерно представляю, что ты ему купила. Меня после этих стрингов уже ничем не удивить.

Алена фыркнула, покраснела и отвернулась к стене.

— Аленушка, я тебя вполне понимаю. В твоем возрасте хочется выглядеть старше, взрослее. Все через это проходят. И я такой же была в седьмом классе. Помню, как однажды заявилась в школу с выщипанными бровями. Это Наташка Сидоркина, подружка моя, постаралась. Я, говорит, слегка подправлю линию, а то у тебя какие-то кочки вместо бровей. И так она меня красноречиво убеждала, что я согласилась на эту экзекуцию. А Валентина Павловна, наша классная, сразу заметила.

— И что дальше? — повернулась Алена, с интересом глядя на мать.

— Мудрая была наша классная. Царствие ей небесное. Умерла в позапрошлом году. Собрала нас в тот же день на классный час и рассказала случай из своей юности. Хочешь послушать?

— Угу.

— Было это после войны. Трудно жили тогда люди, особенно в селе. Но молодость на то и молодость, что не замечает никаких трудностей. По вечерам девчонки на танцы бегали, вот как сейчас вы на свои дискотеки. А у Вали — тогда ей пятнадцать лет исполнилось — из нарядов только одно креп-жоржетовое платье, из материнского перешитое. Прибегают однажды подруги, зовут на танцы, а платье-то мать, как назло, недавно выстирала — мокрое на веревке висит. Валя в слезы, ведь она мечтала встретиться там с парнем, которого любила. Что делать? Тогда одна из подруг придумала: попросить у своей старшей сестры, что в городе жила, красивое платье из панбархата. Сестра как раз приехала с мужем в отпуск и платье привезла. Побежали они к этой подруге и уговорили ее сестру дать на один вечер платье. Надела Валя это шикарное платье, а ноги-то в стоптанные туфли обуты. Не смотрится платье с такими туфлями. Тогда старшая сестра расщедрилась и предложила свои замшевые туфли на каблуках, а в довершение ко всему еще и прическу модную соорудила на Валиной голове. Подружки от зависти чуть не лопнули. Такая мадам получилась из Валентины — старше своего возраста лет на десять. Вот пришли они на танцплощадку, встали в уголок, ждут, что дальше будет. Музыка играет, всех приглашают, а Валя все одна стоит. Так и простояла весь вечер. А парень, которого она любила, другую пошел провожать. Видно, побоялся подойти к расфуфыренной мадам.

— И все?

— Все. История вроде простая, но поучительная. Не торопи время, будь собой, такой, какая ты есть, ведь именно за это тебя и любят.

— По-твоему, она должна была на дискотеку, ой, то есть на танцы, в стоптанных тапках и халате идти, если платье выстирали?

— Зачем преувеличивать? Я бы предпочла дома остаться, чем во взрослый наряд одеваться. Или у подруги что-нибудь попросила, но по своему возрасту.

— Мама, неужели ты подумала, что я в этих идиотских стрингах буду ходить?

— Нет, конечно. Но сам факт…

— Да это же прикол, как ты не понимаешь?

— Но с нехорошим подтекстом.

— Как все запущено у этих родителей, — вздохнула Алена и встала с кровати. — Успокойся, мамуля, никаких текстов и тем более подтекстов я не допущу. Да он боится за руку меня взять, не то что… Знала бы ты, какой Колька еще ботаник! Ну, не во всем, конечно…

— А все-таки, что ты ему подарила? — лукаво спросила Ирина.

— Но ты же догадалась, — также лукаво ответила Алена и упорхнула в гостиную.

В больничном вестибюле Ирина столкнулась с Истоминым. В сопровождении двух мужчин он вышел из коридора клиники, куда как раз направлялась она.

— О! Какими судьбами? Добрый день, — остановился Истомин, широко улыбаясь и разглядывая ее с жадным интересом.

— Здравствуйте, — сухо отозвалась Ирина, не желая вступать в разговор.

— А по весне вы согласно законам природы расцветаете. Приятно взглянуть, — продолжал он улыбаться. — У вас тут кто-то из родственников?

— Нет. Знакомый.

— Знакомый? Хм. А у нас здесь начальство. Вот идем, так сказать, с оперативки. Постойте… А случайно, не Сергей ли Владимирович ваш знакомый? — уставился он на Ирину с выражением снисходительной иронии.

— Возможно. Извините, я тороплюсь.

Ирина обогнула стоящего на пути Истомина и поспешила на второй этаж.

Она постучала в дверь палаты и затем осторожно вошла, хотя и не слышала отклика на стук. Дубец лежал, повернувшись головой к стене. В палате больше никого не было.

— Сергей Владимирович, — вполголоса позвала Ирина.

Он повернулся к ней, и счастливая улыбка озарила его лицо.

— Ирочка, милая, вы пришли, — по-детски радовался он, — а я уже отчаялся, думал, что больше не увижу вас. Я ведь звонил Эльвире Евгеньевне. Она что-то придумывала на ходу, чтобы оправдать ваше отсутствие, но я понял по-своему. А вы взяли и пришли. Как прекрасно с вашей стороны! Присаживайтесь, что же вы?

— А где Вера Ивановна?

— Я уже почти без нее обхожусь. Она по утрам бывает, помогает мне, а после двенадцати уходит.

— А я вот тут принесла кое-что. Не знаю, понравится ли вам, — засмущалась Ирина.

— А что такое? — живо отозвался он.

— Да вот оладьи с утра пекла. И решила вам принести. С земляничным вареньем.

— С земляничным? Моим любимым! Ну-ка, ну-ка! М-м, что за аромат! Нас тут, конечно, кормят всякой выпечкой, но, по-моему, с вашими оладьями ничто не сравнится.

— Да вы сначала попробуйте, а потом уж хвалите, — рассмеялась Ирина. — Я сейчас помогу вам, руки только сполосну.

Она умчалась в ванную, вскоре вернулась и помогла ему сесть на кровати, подложив под спину пару подушек. Взяв со стола специальный поднос-подставку, устроила его перед Сергеем Владимировичем. На поднос поставила тарелку с оладьями и баночку с вареньем.

— Только я один есть не буду. Присоединяйтесь. Кстати, на подоконнике стоит чайник. Можно вскипятить чай.

Они ели оладьи, запивая их свежезаваренным чаем. Ирина удивлялась себе и этой непринужденной, почти домашней обстановке, что объединяла их, делала пусть и не совсем близкими, но уже не чужими людьми. Внутри у нее — она это хорошо ощущала — не было прежней отчужденности и высокомерного равнодушия, наоборот, появилось нечто похожее на женский интерес, чувственный, сокровенный. Она украдкой приглядывалась к нему, к его движениям, осторожным, замедленным из-за болезни, но все же характерно мужским — тяжеловато-скупым, без суетности и прочих бабьих ухваток. Ее подкупал взгляд Дубца, острый, внимательный, даже чуткий, улавливающий ее настроение, почти читающий мысли.

— Я, должно быть, совсем старик в ваших глазах? — вдруг спросил он.

Ирина вздрогнула, покраснела, отвела взгляд, но тут же спохватилась, посмотрела прямо в эти серые, все понимающие глаза, дрожащим голосом ответила:

— Нет. Я подумала… Вам надо лучше питаться, чтобы поправиться. Я имею в виду — набрать вес.

Она совсем смутилась, вскочила, начала убирать посуду. Но что бы ни делала, всем существом чувствовала его неотрывный, пристальный взгляд. Это и льстило, и мешало, но не раздражало, не злило. Наведя порядок, снова села на стул и, пересилив себя, посмотрела на него, но не в глаза, а ниже. На верхней губе алела узкая полоска земляничного сиропа. Ирина машинально вынула из кармана жакета носовой платок и стерла им сироп. Он успел сжать ее запястье пальцами правой руки, а затем прижал ее ладонь к губам и начал целовать. Ее слабая попытка вырвать ладонь была лишь данью приличиям, но истинным желанием было длить и длить этот чудный, непрошено сладостный миг, дальше за которым была лишь необузданная страсть. Усилием воли она мягко, но решительно остановила его.

Он откинулся на подушки, прикрыл глаза, прошептал, переведя дыхание:

— Вы хотели почитать стихи. Я ждал все эти дни…

Ирина, отбросив всякое жеманство, молча встала, подошла к своей сумке, висящей на вешалке, вынула томик стихов Бунина, вернулась обратно.

— Мне очень нравится вот это:

— «Но был еще блаженно пуст тот дивный мир…» — эхом повторил Дубец и, помолчав, не то спросил, не то ответил своим мыслям: — Это он о начале любви говорил.

— И мне так кажется.

— Почитайте еще.

— Нет, нет. Я пойду. Вам надо отдыхать. Тут и до меня были люди. Хватит на сегодня.

— Откуда вы знаете, что ко мне приходили?

— Я видела Истомина, — не подумав, брякнула она и тут же спохватилась, но было поздно.

— Ах, да. Я забыл, что вы знакомы.

Дубец отвернулся, непроизвольно сжав в кулаке край одеяла.

— Сергей Владимирович, вы, наверное, бог знает что подумали обо мне тогда, в пансионате… Но я…

— Не стоит ворошить прошлое. Тем более столько воды утекло…

— Нет, я должна сказать, — упрямо сказала Ирина. — В тот вечер он явился без всякого приглашения и даже без всякого намека с моей стороны. Я прогнала его. Честное слово! До свидания!

Она почти убежала, без лишних слов и без оглядки.

С этого дня Ирина стала ездить к Дубцу регулярно. С утра до вечера все ее мысли так или иначе были связаны с ним. Со свойственной ей одержимостью, когда главной движущей силой становится истинное чувство, она помогала ему вернуться в мир, который еще недавно казался недоступным и покинутым чуть ли не навсегда. В конце апреля они уже гуляли по больничному парку, а в мае, после праздников, лечащий врач обещал выписку.

— Взгляните, Ирочка, нет, не туда, левей, видите липу? Красавица, правда? Вас напоминает.

— И чем же? — лукаво спросила Ирина. — Во мне все такое же липовое?

— Ох, и пересмешница же вы! Как раз наоборот. Вы настоящая, уж поверьте моим сединам. А напоминает она вас хрупкой беззащитностью. Стоит одна, тонкая, в пушистой кроне, а вокруг толстые корявые березы.

— Странно. Обычно женщин, чтобы сделать им приятный комплимент, как раз с березками сравнивают.

— Вот именно. С березками. А этим лет сто, не меньше.

— Значит, и я через двадцать лет превращусь в такую же толстую и корявую…

— Неправда. Вы и через двадцать, и через тридцать лет будете такой же милой и беззащитной. Красавицей, одним словом.

— Но ведь это плохо — всю жизнь прожить беззащитной.

— Плохо. Вот я и хочу взять вас под свою защиту, насколько сил хватит, конечно.

— Спасибо. Но вам сейчас самому поддержка нужна. А вы еще и не бережете себя. Вчера, например, ходили в парк без сопровождения.

— Это вам сестра проболталась?

— Пожаловалась. Вы на нее не обижайтесь и не ругайте. Она искренне говорила.

— Если искренне, то не буду. Искренность нынче дороже золота. Слишком много лжи и фальши. А то и просто равнодушия.

— Не знаю… Мне кажется, если с людьми говорить честно и открыто, то и в ответ услышишь искренние слова. Разве нет?

— Не всегда. Людьми движут личные интересы, порой не совпадающие с твоими собственными, и даже больше, враждебные твоим. Но это обычно скрывают под личиной добропорядочности и с вполне дружеской улыбкой делают тебе гадости.

— В бизнесе, наверное, без этого никак не обойтись.

— Ну почему? И в других областях этого добра навалом — и в чиновничьем мире, и в искусстве, да везде, в том числе и в семье.

Какое-то время они молча шли по аллее молодых кленов.

— Присядем на эту скамью? — предложила Ирина.

— Можно.

Она хотела помочь ему, но он опередил — взял ее за локоть и усадил на скамью первой.

— Спасибо, — улыбнулась она, почувствовав за этим обычным знаком внимания нечто большее.

— Не за что. Ох, Ирина, Ирина…

— Вас что-то беспокоит?

— Беспокоит? Наивная вы моя девочка! Беспокоит меня то, что я не могу поднять вас на руки. Вот что меня беспокоит. А как бы здорово было сейчас пронести вас по этой аллее, а?

— Всему свое время. Потерпите, — кокетливо улыбнулась она.

— Да я и так уж только и делаю, что терплю. Но в ваших словах я слышу обещание. Это правда?

— Обещание чего?

— Счастья.

— Счастья? Нельзя заранее обещать счастье. Иногда кажется — вот оно, рядом, стоит лишь протянуть руку, а оно ускользает, растворяется в воздухе, будто туман под лучами солнца.

— Вы правы. Но все равно я буду ждать.

Ирина возвращалась домой на метро. Под стук колес и гудение то разгонявшегося, то сбрасывающего скорость поезда она задумалась над словами Дубца об искренности, лжи и фальши. Из памяти выплыла сценка, происшедшая в вестибюле пансионата. Его грубые слова были адресованы женщине, жене, с которой была прожита большая часть жизни. Пусть нелюбимой, вернее, разлюбленной, но это не умаляло его вины. Когда же он был искренним, настоящим, а не «липовым»? Тогда или только что? Или все его грани вполне естественны и вкупе составляют его суть — сложную, противоречивую, богатую на цвета и оттенки? Его поведение, выходит, непредсказуемо? В таком случае ей надо опасаться его вспышек гнева. И в нее могут полететь фразы наподобие «что ты телишься!». Ее передернуло от этого предположения. Нет, не связывались в одно целое прошлое и настоящее. Слишком разные образы — тот, в пансионате, и нынешний, в больнице. А может, причиной тому черная бездна, на краю которой он побывал, узнав таким образом истинную цену жизни? Многое понял и стал другим? Скорее всего.

Она, вообще, была склонна больше оправдывать людские поступки, нежели обвинять и выносить жестокие вердикты. Это было созвучно ее доброй натуре, ее взглядам и мироощущению. Она и мужу нашла оправдания, простила и отпустила навеки, найдя в Себе изъяны, обвинив себя в его уходе.

Завтра день рождения Сергея Владимировича. Ирина поймала себя на том, что не может называть его просто Сергеем. Одно дело, когда человеку двадцать семь, и совсем другое, когда… Она улыбнулась своим мыслям. Ну и бросает же ее судьба — то в трепетные объятия мальчика, то в искушенные, уверенные руки старика. Из огня да в полымя. Впрочем, зачем утрировать? И Сережа — далеко не мальчик, и Сергей Владимирович — еще не старик. Ей неприятно было сознавать, что от имени Сережа она будто подтаивает, плавится, как горящая свеча.

«Сколько это будет продолжаться, думала она с привычной болью. Наступит ли исход ее мукам?»

Тряхнув головой, она силой воли переключилась на завтрашнее торжество. Надо будет купить красивый букет, но не чопорный и претенциозный, а какой-нибудь более естественный, нежный, например, из белой и лиловой сирени. Нет, у сирени сильный запах. Не дай бог, еще вызовет аллергию. Ну тогда хризантемы? Недавно она видела в цветочном магазине необыкновенного оттенка махровые хризантемы — розовато-кремовые, с пурпурной серединкой.

Нет, не пойдет. Для многих людей хризантема — символ печали. Лучше не рисковать. А может, не мудрствуя лукаво купить как обычно розы, да и успокоиться на этом? И в самом деле, чего ей ломать голову, как невесте с выбором подарка жениху? Кто она ему? Возлюбленная? Но признаний как таковых еще не было. Она усмехнулась над своими жалкими попытками определиться с собственным статусом. Боже, какая она суетная бабенка! Мельтешит, из кожи лезет, чтобы соответствовать. Но чему? Любовнице богатого бизнесмена? Смех! Никакая она не любовница, а так, сбоку припека. Обыкновенная сиделка. Ходит, ухаживает, книжки читает. И ждет. Ха! Да-да, ждет. Нечего перед собой-то финтить. Ждет, когда больной окрепнет и повалит ее прямо тут же, на больничную койку, определит таким манером ее долгожданный статус. И уж тогда все встанет на свои места.

Ирина едва сдержалась, чтобы не расхохотаться прямо в вагоне, при всем честном народе. Сидевший напротив старичок внимательно посмотрел на нее, и ей пришлось отвернуться, прикрыв рот ладонью. Еще подумает, что перед ним — городская сумасшедшая.

День рождения совпал с праздничным днем, и это было на руку Ирине — не пришлось отпрашиваться с работы. С утра она отправилась в салон — сделала прическу и маникюр, а оттуда — в ближайший цветочный магазин. Поколебавшись немного с выбором между розовыми и пурпурными розами, остановилась все же на пурпурных. Подарок был куплен заранее. С ним как раз проблем не оказалось. Идею ей подсказал совершенно нечаянно сам Дубец. Как-то она читала ему рассказ Бунина «Легкое дыхание», который он хорошо знал, но захотел непременно услышать из ее, как он выразился, «милых уст». Когда она закончила чтение, он долго молчал, прикрыв глаза, потом вдруг спросил:

— А как вы ее себе представляете, Ира?

— Кого? — не сразу поняла она.

— Эту Олю Мещерскую.

— Не знаю…

— Я имею в виду — внешне.

— Наверное, очень юной, хрупкой…

— Вот и я вижу ее такой: юной, совсем девочкой. Но не хрупкой. Мне кажется, что в ней именно то редкое сочетание, которое так привлекает большинство мужчин — детской чистоты с женским совершенством. Помните портрет семнадцатилетней Марии Лопухиной? Он чем-то напоминает вас. Да-да. Многое бы отдал, чтобы вернуться в прошлое и взглянуть на вас во время выпускного бала.

Он умолк, рассеянно блуждая глазами по палате, весь уйдя в свое воображение, рисовавшее, должно быть, этот трогательный образ девушки из прошлого.

Ирине запомнилось из того эпизода царапнувшее сердце чувство, определение которому она не могла дать — так, что-то неприятное, о чем не хотелось думать. И почему-то тогда же в голове мелькнули обрывки воспоминаний о Новом годе: торговый центр; конкурс «Мисс Очарование»; диадема, сверкающая на голове Алены.

Она постаралась переключиться на сегодняшний день. За стеклом такси, на котором она добиралась до клиники, бежали назад весенние улицы города, скверы и газоны в нежной, недавно пробившейся зелени, чисто промытые первыми дождями площади. В открытое водительское окно врывался майский ветер, и его особый аромат навевал сердечное томление, неясное, грустное. И вновь одолевали непрошеные воспоминания. Какой она была в семнадцать лет? Без сомнения, симпатичной, стройной, нежной, как эта первая зелень за окном. А еще наивной, умеющей различать лишь черное и белое.

Ирина грустно усмехнулась. Какая же она была дурочка! Неужели и Аленка такая же? Нет, она совсем другая. Все их поколение — другое, более практичное, продвинутое, как сейчас говорят. А внешне они с дочкой очень похожи. Она помнит себя в ее годы — такая же тоненькая, легкая, синеглазая. Но в Алене больше кокетства, знания собственной красоты, умения ее показать. Хорошо ли это, плохо ли, Ирина еще не разобралась. Ей, как и всем матерям в мире, мешала субъективность во взгляде на собственное дитя.

Открыв дверь палаты, она сразу уперлась в чью-то мужскую спину. Перед ней стоял мужчина, загораживая проход внутрь. Ее слабого «извините» никто не расслышал — в палате стоял приличный шум. Одновременно говорили и смеялись несколько человек. Ирина дотронулась до плеча мужчины, тот оглянулся и поспешил посторониться. Ирина шагнула вперед и сразу остановилась в растерянности. Дубец был в центре довольно большой группы людей, пришедших его поздравить. Он сидел на заправленной кровати в красивом спортивном костюме и кроссовках, улыбчивый, разомлевший от всеобщего внимания и поклонения. Во всех углах комнаты стояли пышные букеты. На столе красовались бутылки «Хэннеси», фрукты и многоэтажный торт. Возле него хлопотала голенастая секретарша.

— О, Ирочка! Наконец-то! — воскликнул Дубец. — Господа, прошу внимания! — в наступившей тишине он продолжил: — Если кто-то наивно полагает, что здесь празднуется какой-то там заурядный день рождения, то он глубоко ошибается. Сегодня мы празднуем нашу с Ириной помолвку. Вот так.

Он неторопливо встал, подошел к остолбеневшей Ирине, взял букет и сверток с подарком, передал все это стоящему поблизости Истомину и церемонно поцеловал ей руку. Раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.

— А вот это я дарю своей невесте в знак нашей помолвки, — он вынул из кармана куртки кольцо с большим бриллиантом и надел Ирине на безымянный палец правой руки.

И вновь — всеобщий гул одобрения, слова поздравлений, рукопожатия.

— Господа, прошу к столу! — игриво и томно проворковала секретарша.

Стульев на всех не хватило. Многие остались стоять на ногах, держа в руках рюмки и тарелочки с тортом. Звучали поздравительные тосты, смех, шутки, остроты. Ирина сидела на кровати рядом с Сергеем Владимировичем в состоянии легкого шока. Вместе с ним она принимала поздравления, благодарила, улыбалась, но делала это машинально, как бы совершая обязательный ритуал этикета, но ее душа и сердце сопротивлялись этому штурму, не готовые, не созревшие для столь серьезного шага. А Дубец, довольный сюрпризом, абсолютно неожиданно для всех, выпил пятьдесят граммов коньяку и теперь находился в эйфории от веселой обстановки, льстивых речей, общения с коллегами, а главное, близости Ирины, которую слегка обнимал одной рукой за плечи.

В палату заглянул дежурный врач и попросил разгулявшуюся компанию закругляться. Гости начали расходиться. Ирина вышла в коридор, провожая последних из гостей. Истомин, видимо, специально задержался, чтобы сказать с явной издевкой:

— А роль сиделки вам не подходит. Рано вы себя похоронили. Слишком дорогая цена.

— Цена чего?

— Женских иллюзий.

Он пошел вальяжной походкой, что-то насвистывая, а Ирина, проводив его взглядом, вернулась в палату.

Она протерла стол, расставила стулья, перенесла с пола на подоконник вазы с цветами и села на свое обычное место — на стул возле кровати больного. Сергей Владимирович уже переоделся в пижаму и лег под одеяло. По выражению его лица она поняла, что праздник утомил его.

— Устали? — спросила она, поправляя свесившийся угол одеяла.

— Есть немного, — сознался он. — Ничего, оклемаюсь.

— Вам надо поспать, — мягко сказала она. — А мне лучше уйти.

— Нет-нет. Не уходите. Ира, вы простите меня за такое одностороннее решение. Я насчет помолвки. Сам не знаю, как получилось. Втемяшилось в башку, что женщины любят сюрпризы. Думал удивить, сразить наповал, а вышло как-то неуклюже. Я ведь не совсем толстокожий — видел, как вы побледнели, даже испугались слегка. Ведь так?

— Вообще-то, так. Сразили наповал, — улыбнулась Ирина.

— А что вы мне принесли в том свертке? Можно посмотреть?

— Можно.

Среди подарков, сложенных прямо на полу возле стены, Ирина нашла свой прямоугольный сверток. Она развернула упаковку и показала Сергею Владимировичу подарок — репродукцию картины Боровиковского. Это был портрет М. Лопухиной, вдвое меньше оригинала, в багете под старинную бронзу.

— Какая же вы… — начал взволнованный Дубец, но запнулся от избытка чувств.

— Вам нравится? — неуверенно спросила Ирина.

— Нравится? — эхом отозвался он. — Нет, это слово слишком мелкое, мещанское какое-то. Чтобы выразить то, что я чувствую, всех слов в словаре не хватит. Ведь дело даже не в самой картине, а в вас, Ирочка. Помните, я в первый день назвал вас чуткой ланью? Ваша душа — сверхчувствительный локатор, сонар. Она улавливает самые незначительные колебания, самые слабые импульсы другой души. Слишком выспренно? Пусть. Но иначе мне не объяснить своего восторга. В вас природой заложена целая сокровищница женских достоинств. К сожалению, вы мало цените себя. Впрочем, и это одно из ваших достоинств. В наше время на первый план вышли пробивные, энергичные, суперделовые супервумен. Скромность для них — гнилой товар, которого они даже стесняются, прячут за раскованностью, граничащей с развязностью…

— Сергей Владимирович, — вмешалась в его страстный монолог Ирина, — спасибо за комплименты и вообще за все, но мне пора. Вам сейчас просто необходим отдых…

— Значит, мои откровения восприняты как комплименты, — устало пробормотал Дубец, откинувшись на подушку.

— Нет, я все поняла именно так, как вы хотели. Но меня беспокоит ваше самочувствие…

— Да, вы правы. Мне надо поспать. До свиданья, Ирочка. Жду вас завтра.

Ирина тихонько прикрыла за собой дверь и поспешила в ординаторскую. Там она попросила дежурного врача немедленно зайти к Дубцу и послушать его сердце. Врач не преминул попенять ей на неуместность подобных мероприятий в палате больного. На что Ирина сухо возразила, мол, нельзя такого деятельного человека, как Дубец, безжалостно выключать из жизни, ведь он не подопытный кролик.

В день выписки Ирина бегала по коридорам и кабинетам клиники, взяв на себя все, что касалось получения справок и рецептов, разговоров с сестрой-хозяйкой, вручения небольших подарков врачам и сестрам и соблюдения прочих мелочей. Когда она шла по коридору поликлиники, примыкавшей к лечебному корпусу, ее окликнули. Она оглянулась и с трудом узнала в поблекшей и осунувшейся женщине Августу. На ней был черный костюм и черный шифоновый шарф.

— Августа? Это ты?

— Я. Что, не узнала?

— Узнала. Только… Что-то случилось?

— Да, Ирочка, случилось. Пойдем присядем. А то ноги не держат. Не спала всю ночь.

Они сели на скамейку.

— У меня есть немного времени. Скоро должен подойти сын, — с трудом проговорила Августа, борясь со спазмами, сдавливающими ее горло. — Горе у нас. Умер Коля, Николай Андреич. Сегодня ночью…

Она не сдержалась, заплакала, уткнувшись в носовой платок. Потрясенная Ирина обняла ее, не зная, что сказать в такой момент. Так они сидели какое-то время, а потом, видимо, Августа справилась с эмоциями, высморкалась, вытерла слезы.

— Инсульт. Оказывается, аневризма у него была — мы и не знали. Его ведь, как и многих мужчин, к врачам не затащишь. Вот и проглядели такое серьезное заболевание. Ему на местные курорты надо было ездить, а не в Турцию. Помнишь, я тебе про нас рассказывала, ну, что жили параллельно, не вмешиваясь в личную жизнь друг друга, и так далее? Это гордыня, Ирочка. Да-да, самая настоящая гордыня. Нельзя так жить. Я лишь теперь поняла, как он мне дорог. Пусто стало. Плохо. Ох, как плохо!

Она снова затряслась в беззвучных рыданиях. Ирина гладила ее плечо, уставясь в пол и представляя в воображении Николая Андреевича — живого, сильного, уверенного в себе мужчину. Но тут же вспомнилось его страдающее лицо, когда он ревновал свою Августу, бесшабашно веселящуюся в компании Сергея и Леши. У нее потекли слезы.

— Ладно, я пойду, — тяжело вздохнула Августа. — Справка, наверное, готова. Сейчас начнем готовиться к похоронам. Ты звони мне. В жизни так мало людей, с которыми можно говорить по душам.

Они встали, обнялись и разошлись в разные стороны.

 

Часть III

— С ума сойти, а это еще зачем? Для какой группы мышц?

— Для паховых, — улыбнулась Ирина.

— А-а, понятно. Для вас это весьма актуально. Боже, а это что?

Эльвириным вопросам и восхищению не было конца. Ирина уже час водила ее по особняку Дубца, показывая все его достопримечательности. Теперь они осматривали тренажерный зал, по качеству оснащения не уступающий элитным фитнес-клубам. Эльвира, далекая от спорта примерно так же, как ее муж по части юмора от сатирика Задорнова, с трудом взгромоздилась на велотренажер и неуклюже завертела педалями.

— Слушай, Ирка, а ты хоть пользуешься всей этой хренотенью?

— Иногда. Мне больше нравится беговая дорожка.

— А Владимирыч как, тоже тренируется?

— Нет, что ты! Ему пока нельзя. Правда, на степпере немного ходит.

— Вот на этом? Ну-ка, дай я попробую.

— Только осторожно, не травмируйся невзначай.

— Не боись. Чем я хуже людей-то?

Она зашагала на тренажере, смахивая своим видом на слониху в цирке, тяжело переставляющую ноги с барабана на барабан. Ирина не выдержала и весело рассмеялась.

— Ты чего ржешь? Смешно выгляжу?

— Да нет, ничего. Пойдем лучше на свежий воздух.

— Пошли. Ты мне барбекю обещала. Так что гони к нему какое-нибудь шабли или что там у тебя…

— Белое шабли больше подойдет к рыбе, а к мясу могу предложить кьянти или красное бордо.

— Мать честная! Когда ты успела так обаристократиться? Неужели за этот год? Мне, честно говоря, все эти премудрости до лампочки. Было бы хорошее вино — и черт с ним, с этикетом!

— Ты знаешь, положение обязывает. Меня Сергей просто заставил выучить эти «премудрости», чтобы в грязь лицом не ударить перед иностранцами. У нас часто бывают гости из Европы и Америки.

— Ой, Ирка, не позавидуешь тебе.

— А я привыкла уже.

Они вышли из особняка и побрели по дорожке, обсаженной розами. Ухоженный газон распростерся по всему огромному участку. Там-сям росли клены, ясени, голубые ели, молодые дубки.

— Ох, и красотища! — вновь завосхищалась Эльвира. — Как говорится, плюнуть некуда. Нет, что ни говори, а не по мне такой рафинированный ландшафт-дизайн. Уж слишком вылизано.

— Ты знаешь, и мне в первое время не по себе тут было. А потом притерпелась.

— Ты сама, что ли, за газонами-то смотришь?

— Нет, что ты, у нас садовник есть.

— И гувернантка?

— Нет, гувернанток нет, а повар есть.

— Вот уж чему можно позавидовать. До тошноты надоело с кастрюлями возиться.

Они вошли под навес специального строения, где были оборудованы барбекю и мангал. Здесь стояли большой деревянный стол, плетеные кресла и холодильник.

— Садись, отдыхай, а я быстро огонь разожгу, — сказала Ирина.

— Слушай, наплюй ты на это барбекю, давай наших шашлычков пожарим, а?

— Ну тогда надо разжечь мангал. Я сейчас.

Эльвира уселась в кресло-качалку и стала наблюдать за Ириной.

— Когда, говоришь, твои из Америки возвращаются?

— Послезавтра.

— И как ты отпустила дочь в такую даль?

— Попробуй ее не отпусти. Замордовала меня своим нытьем. Поеду да поеду. Я уж Сергею потом выговорила, мол, со мной надо было сначала посоветоваться. Разве можно при ней что-то говорить? Вцепилась мертвой хваткой: «Хочу в Америку» — и все тут.

— Узнаю Аленку. Избаловали вы ее с Шамариным. С ней надо было быть построже, когда она еще под стол пешком ходила. А сейчас уже поздно. Остается только потакать всем ее капризам. Как хоть он поживает-то?

— Кто, Шамарин?

— Ну. Небось давно не виделись?

— Давно. Но они с дочерью перезваниваются. Я потом ее выспрашиваю: как да что? Но из ее скупых ответов трудно делать какие-то выводы. Мне показалось, что не все ладно у него с молодой женой. Данилке и шести месяцев не исполнилось, как ее потянуло к прежней жизни: поездкам, турам, загранице. Видите ли, денег Анатолия недостаточно, чтобы растить сына.

— Господи, с кем же она оставляет Данилку?

— С бабушкой, матерью своей.

— Ужас! Это что же получается, Ира? Шило на мыло променял твой Анатолий? Стоило огород городить из-за такой шлюхи!

— Но он же не знал, что она за человек. Схема стара как мир. Мы влюбляемся, а уж потом только узнаем — в кого. Ведь не думаем заранее ни о чем. В голове — туман, в сердце — любовная горячка.

— Ох, Ируня, ты в своем репертуаре, как всегда. Тебя хлебом не корми, только дай кого-нибудь оправдать. Коллегия адвокатов много потеряла в твоем лице.

— По-твоему, мы одни с тобой — ангелы безгрешные, а остальных надо с грязью смешать?

— Не пересаливай! И мы не ангелы. Но разве ты, к примеру, способна на поступок этой Лины? А?

— Не знаю. Может быть. Если бы я без памяти влюбилась…

— Ха-ха-ха! Ирка, карась-идеалист ты мой! Когда хоть ты повзрослеешь? Это Лина, что ли, без памяти влюбилась? Да на ней пробы ставить некуда, а ты про любовь толкуешь. Она провернула хитроумную комбинацию, вот и все дела. Но малость ошиблась с источником доходов. Жидковат оказался источник-то. Ей бы такого, как твой Дубец. Промашка вышла у этой сучки. Он поди наплел ей про суперзаработки, всякие перспективы. Знаю я твоего Шамарина. Иногда его заносит, особенно в компании молодых бабенок. Пара-тройка лестных слов насчет мускулатуры и незаурядности ума — и Шамарин поплыл. Да и мой Неврев не лучше. Но я хоть контролирую подобные ситуации, а ты, наверное, в это время книжку запоем читала. Я права?

— Права. Ладно, давай мясо на шампуры нанизывать.

Ирина достала из холодильника миску с мясом, поставила ее на стол.

— Ах, какой аромат! В чем замариновала-то?

— В вине.

— М-м. У меня уже слюнки потекли.

— Рановато. Оно еще час жариться будет.

— Ой, боюсь, не дотерплю.

— Погоди. Сейчас поставим это жариться, а я тебя холодными закусками угощу.

— Представляю, какие деликатесы лежат в таком шикарном холодильнике!

— Не-а, не представляешь.

— Да ты что! Мама миа, я уже вся на слюну изошла.

— Терпи.

Они быстро управились с сырым мясом, положили шампуры на мангал, и, пока Эльвира мыла руки и устраивалась за столом, Ирина выставила на стол несколько тарелок с нарезанными деликатесами, бутербродами с икрой, салатами из морепродуктов. Кроме упомянутых бордо и шабли, на столе оказались темно-янтарное виски и ликер изумрудного цвета.

— Ну, за тебя! — энергично подняла свой бокал Эльвира. — Чтобы дом — полная чаша и любви — вагон с тележкой!

— А я за тебя, — чокаясь с подругой, подхватила Ирина.

Эльвира, оставаясь верной привычкам, чинно, без спешки наслаждалась вкусной едой, с удовольствием запивая ее превосходным вином.

— Я вот только одного понять не могу, — разламывая вареного омара, говорила Эльвира, — почему ты гражданским браком с ним согласилась жить? Ведь ты говорила, что вроде помолвка была…

— Все как раз наоборот. Это он согласился на гражданский брак, хотя долго уговаривал на свадьбу. Просто я решила не торопиться с таким нешуточным делом. А вдруг не срастется? Что тогда? Снова бежать в загс? Хватит с меня Анатолия.

— Но ведь год прошел. Вполне достаточно для испытательного срока.

— Ты знаешь, — засмеялась Ирина, — невесте как-то не пристало первой предложение делать.

— Что, теперь он ломается? Так-то! Вовремя надо просекать судьбоносные моменты.

— Не знаю, к добру это или к худу. Поживем — увидим.

— И как ты умудряешься форму держать при таком-то изобилии? Мне бы такую житуху, я в двери уже не влезала бы.

— А я мало ем. Почему-то не хочется.

— Так чем ты занимаешься целыми днями? Работу бросила…

— Это он настоял. Да и как в такую даль добираться? Конечно, меня бы возил шофер, но все равно на дорогу уходило бы больше часа. Как выразился Сергей — овчинка выделки не стоит. А занятий в таком хозяйстве хоть отбавляй. Помогаю садовнику с цветочными клумбами. Мне это даже нравится. Потом по дому много дел.

— Ну-ну. Гувернантки-то нет. Сэкономил на тебе?

— Ты не можешь без подколов, да?

— А что я сказала? Ничего, кроме правды. Нет, Ируня, и в самом деле, ну что это за жизнь за крепостной стеной? Ладно бы женой законной, а то пашешь целыми днями на своего барина, как домработница…

— А что мне делать — на диване целый день валяться? И никакой он не барин, не болтай! Он любит меня. По вечерам мы много говорим, обсуждаем книги, фильмы, играем в преферанс.

— Преферанс? Ха-ха-ха! Господи ты боже мой! Тебе в теннис с твоим здоровьем надо играть, а не в стариковские игры.

— Представь, он нас с Аленой как раз обучает теннису. Я уже кое-что могу на корте.

— А-а, ну тогда еще ничего. Ой, Ирка, а шашлыки?!

Они подбежали к мангалу, окутанному черным дымом, но было поздно — мясо обуглилось.

Алена сияла глазами, рассказывая матери об Америке. Ирина смотрела на свою заметно повзрослевшую дочь чуть отстраненно, без примеси материнского умиления, и невольно испытывала легкую досаду — многое ее не устраивало в характере Алены. Откуда в ней эта холодная расчетливость, слишком ранняя для шестнадцатилетней девочки? Причем она ее не скрывает, и не потому ли, что попросту не ведает о предосудительности этой черты? В чем материнская вина? Когда она упустила первый момент зарождения уродливых качеств в Алене? Ведь как ни крути, а Эльвира опять права — избаловали они с Анатолием дочь.

— Мам, ты опять меня не слушаешь? Я ей о Бродвее рассказываю, а она… Какая же ты у меня несовременная! Вот Сергей Владимирович, хоть и старше тебя, а рубит буквально во всем. Мы с ним и настоящий джаз послушали, и в один из Бродвейских театров на премьеру попали. Ой, это что-то с чем-то! Представляешь: входим такие с ним официальные, как же, публика кругом вся из себя, дамы в вечерних нарядах, как вдруг с потолка на нас посыпался целый снегопад из мыльных пузырей. Все завизжали, загалдели, а потом смотрим друг на друга: у одного пузырь на носу торчит, у другого на ухе, а у одной толстой тетки прямо на заднем месте огромный пузырь, с яблоко, представляешь? Такой хохот начался. Все ржут, остановиться не могут. И это еще не все приколы. Дальше выбегают три клоуна в самых диких, каких-то нечеловеческих костюмах и давай щеточками сметать с каждого остатки пузырей. А один пытается убрать пузырь с задницы этой мадам. Она крутится, озирается и клоун вместе с ней. Все ржут, не могут. Наконец все уселись в кресла, свет погас. Но не так, как обычно в театре — в зале гаснет, а сцена освещена, нет, совсем-совсем погас. Все сидят в кромешной тьме и ждут. Тишина — мертвая. Вдруг прямо по зрителям побежали какие-то мелкие огоньки, как искорки. Но теперь уже никто не визжит, а только охают, ахают. Но мне не страшно было. Все-таки Сергей Владимирыч рядом. И вообще, все как в сказке какой-то. Здорово! Полный улет. Ну а потом откуда-то сверху спустился главный герой спектакля и, естественно, на инглиш начал базарить. Я только половину поняла из его реплик. Но пели они классно. Такие голоса, мама! Им бы у нас — цены не было. Куда там нашей попсе!

— А еще что интересного было?

— Шопинг-драйв по бутикам. Сергей Владимирыч везде меня дочерью представлял, когда просил мне чего-нибудь подобрать из обуви или платьев. «Моей девочке» или «моей дочери» — так и говорил.

— Надеюсь, что ты сама ничего не клянчила?

— Начинается! Ничего я не клянчила, успокойся. Он сам навязывал. Например, вот это платье я не хотела. А он уговорил.

— Почему же ты отказывалась?

— Да оно для теток. Посмотри, какая длина — ни то ни се. Но я сообразила, что ведь можно обрезать и рукава убрать. На лето самое то будет. А вот эту кофточку тоже он углядел. Она висела под какими-то страшненькими, только рукав виднелся. А Сергей Владимирыч увидел. Как раз под мои глаза. Ну как? Правда, супер?

— Ничего.

— А! Что ты еще можешь сказать? Мама, ну почему ты такая неэмоциональная? Сергей Владимирыч и то, после инфаркта, а все время прикалывается, шутит на каждом шагу. Мне нравится, как он это делает. Лицо серьезное, а говорит такое, что хоть стой, хоть падай. Я сначала никак привыкнуть не могла, а потом уже вместе с ним в эту игру стала играть.

— В какую?

— Ну, как тебе сказать, ну в розыгрыши, что ли. К примеру, входим в обувной магазин. А он на ломаном английском: «Будьте добры, покажите нам попугаев». Продавщица, естественно, в шоке. А он снова: «Извините, вы не поняли? Нам белых попугаев». Продавщица начинает нам объяснять, что здесь не продаются попугаи, что нам нужен зоомагазин. Какой-то негр, из покупателей, тоже на полном серьезе вступает в разговор, машет руками, объясняет, что здесь продают только обувь, а попугаев — в зоомагазине. Но мы не сдаемся и продолжаем недоумевать, мол, что это за магазин, где даже нет каких-то паршивых белых попугаев. Короче, пообещав пожаловаться в сенат, мы удаляемся. А те остаются с глупыми физиономиями.

— Вам это казалось смешным?

— А что? Конечно, смешно. Просто я не могу тебе пересказать, как это на самом деле было прикольно. Ты, мамуля, отстала от жизни. Полная безнадега. Ладно. Я лучше Юльке потом расскажу. С ней-то мы оторвемся по полной. Правда, Юлишна стала какая-то вредная в последнее время. Завидует мне. Раньше, когда у нее все было клевее моего, я для нее была лучшей подругой. А теперь сквозь зубы разговаривает. «А это у тебя откуда? А это кто тебе подарил?» Она еще про Америку не знает. Представляю ее физиономию.

— Алена, разве можно так нелицеприятно говорить о своей подруге?

— А пусть она не выпендривается. Привыкла к понтам. А как только у других…

— Алена, — перебила Ирина, не выдержав злорадной трескотни дочери, — а ты что-нибудь привезла в подарок своей подруге?

— Юльке? Не-е-т. А что? Разве надо было? Она никогда…

— Но ведь это твоя близкая подружка. Вы с ней с первого класса вместе. Неужели не хочется порадоваться вместе с ней какой-нибудь обновке? Например, вот эту кофточку…

— Вот еще! Ее Сергей Владимирыч…

— Господи, — с надрывом произнесла Ирина, — когда я проворонила тебя? Как это случилось? За что мне еще и это?

— Мама, ты чего? Ну перестань! Да наплевать на эту кофточку! Отдам я ее Юльке, пусть радуется. Слышишь?

Ирина смотрела в окно, не замечая ярких красок лета. Все померкло вокруг, потускнело, стало безразличным и пустым. Она поднялась с кресла, вышла из Алениной комнаты и побрела к лестнице. Спускаясь по ступенькам, она услышала громкие звуки музыки. Это Алена поставила на DVD-плеер привезенный из Америки диск. Ритмичное буханье аккордов отдавалось в Ириной голове болью, а в душе — горечью.

Валерий Иванович, учитель биологии на пенсии, третий сезон работал в усадьбе Дубца садовником. Тихий, интеллигентный человек. Ирине в его обществе было комфортно, как будто в детстве, на уроке доброго и умного учителя. Она с удовольствием помогала ему, постигая секреты цветоводства, радуясь своим скромным успехам. Но сейчас, после разговора с дочерью, ей хотелось излить душу, пожаловаться, спросить совета именно у него.

Ирина нашла Валерия Ивановича в теплице, что стояла на заднем дворе, за теннисным кортом. Садовник пасынковал помидоры. Вообще, огородом занималась женщина из соседнего поселка, но она часто обращалась к Валерию Ивановичу за агрономической помощью, и тот не отказывал, помогал.

— Добрый день, — поздоровалась Ирина.

— Здравствуйте, Ирина Дмитриевна! За помидорами пришли? А я уже набрал вам корзинку. Вон она, под навесом.

— Спасибо.

— Вы что-то хотели спросить?

Валерий Иванович внимательно посмотрел на расстроенное лицо Ирины, кашлянул, подошел к ней поближе.

— Да, хотела посоветоваться, но не знаю…

— О чем же? — мягко и ненавязчиво поинтересовался он.

— О воспитании дочери.

— Алены? Но…

— Вы хотите сказать, что уже поздно?

— Что же мы в теплице о таких серьезных вещах говорим? Пойдемте под навес, присядем на скамейку, поговорим.

Они устроились в небольшой беседке. Ирина какое-то время молчала, не зная, с чего начать. Валерий Иванович терпеливо ждал.

— Я упустила дочь, — сдавленным голосом начала Ирина. — Из маленькой и милой шалуньи выросла эгоистка, с холодным сердцем и потребительским отношением к жизни.

— Когда же вы пришли к такому выводу?

— Не так давно. Если честно: замечала эти черты и раньше, но не придавала им особого значения. Думала, что все само собой пройдет, что это издержки переходного возраста. В общем, слепая родительская любовь дала горькие всходы.

— Не буду утешать вас, Ирина Дмитриевна, пустыми фразами — я уважаю вас как умную женщину. Дело и в самом деле весьма серьезное. Но отчаиваться не надо. Ведь вы еще ничего не делали, чтобы помочь дочери. Так ведь?

— Да. Если не считать небольших нравоучений.

— А как она реагирует на них?

— Болезненно.

— Обижается или игнорирует?

— Сначала обижается, а потом игнорирует. Даже когда уступает, все равно, мне кажется, остается при своем мнении.

— Понятно.

Они помолчали. Летний безветренный день был в самом разгаре. Над теплицей летали две трясогузки. Их что-то привлекало за стеклом, может быть, какие-то насекомые. Птицы то садились на крышу теплицы, покачивая длинными хвостами и тонко щебеча, то вновь вспархивали в голубую вышину.

— Как им, должно быть, легко и свободно там, в небе, — задумчиво произнесла Ирина, следя за полетом птиц.

— Знаете что, Ирина Дмитриевна, я могу вам кое-что посоветовать, но боюсь, что вы не так поймете…

— А вы не бойтесь. Говорите как есть. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет.

— Хорошо, я скажу. Вам надо заняться собой. Да-да. Именно собой. Ничего с вашей Аленой страшного не произойдет. Характер, конечно, у нее далек от идеала, но в наше время молодежь в целом прагматична и себялюбива. Алена здесь не исключение. А вот ваше нынешнее положение слишком однообразно, зависимо. Уж вы простите за такое откровение.

— Вы хотите сказать, что я должна работать?

— Да. Пока вы молоды и полны сил. Домашняя работа не в счет. Вы рискуете потеряться в бытовых мелочах. Они засасывают не хуже болота. Впрочем, я могу ошибаться. Возможно, что вас устраивает такой образ жизни. Скажите: внутри себя вы ощущаете гармонию? Вы в ладу со своим вторым «я»?

— Нет. Не всегда. Особенно в последнее время я будто прячусь от тоски, а она караулит меня за каждым углом. Причину вы только что мне указали. Конечно, как же я сама не догадалась, причина во мне самой. Но, по-моему, все гораздо сложнее. Если бы только возвращением к профессии можно было поправить…

Она не договорила. На дорожке, что вела к теплице, показалась Алена. В розовых шортиках и белом топе, со своими пушистыми светло-русыми волосами и длинными стройными ногами она была прелестна под лучами июльского солнца.

— Мама, вот ты где! — подходя к навесу, чуть капризно произнесла она. — Здравствуйте.

— Здравствуй, Аленушка, — сдержанно поздоровался садовник.

— А я уже полчаса тебя ищу. Звонил Сергей Владимирович и предупредил, что едет сюда с гостями. Из Словакии, что ли… Не запомнила.

— Прямо сейчас? — Ирина поднялась со скамейки.

— Да. Надо подготовиться. Пойдем скорее!

— Пошли. Вот и помидоры будут кстати. Ну мы пойдем, Валерий Иванович. Потом как-нибудь договорим, хорошо? Спасибо вам.

— Не за что.

Через час прибыли гости во главе с хозяином. Ирина с Аленой встретили их в холле.

— Знакомьтесь, — радушно, но, как обычно, с властными нотками в голосе заговорил Дубец. — Это наши гости из Братиславы — Иван Краль и Янко Орсаг. А это мои красавицы Ирина и Алена. Прошу любить и жаловать.

— О! — первым воскликнул Иван, рыжеволосый, с темно-розовой, кирпичного оттенка кожей, дородный мужчина средних лет. — Настоящие красавицы! Очень приятно!

По-русски он говорил с акцентом, но без запинки.

— Янко, — немного смущаясь, произнес второй гость, пожимая руку Ирине.

Это был совсем молодой мужчина, высокий, темноволосый, с синими глазами. Он чем-то напомнил Ирине Сергея, Сережу, ее несчастную любовь. Она даже вспыхнула от этой некстати мелькнувшей мысли. Кажется, Янко заметил ее замешательство и оттого, наверное, задержал внимательный взгляд на ее лице. Ирина про себя выругалась: «Дура. Не умею вести себя как полагается. Что он может подумать?»

Спустя четверть часа гости прошли в гостиную, где уже был накрыт стол. Дубец усадил Ирину, затем Алену, а потом уж предложил сесть мужчинам.

— Чем, Иринушка, порадуешь голодных мужиков? — нарочито простецким тоном спросил Сергей Владимирович.

— Пока холодными закусками, — улыбнулась Ирина. — А потом можно и шашлыки во дворе пожарить.

— Ну как вам такая программа? Подходит? — весело обратился к гостям хозяин.

Те довольно закивали. Начали с водки, под которую на ура пошли селедка в кислом соусе, салаты, сыры и холодное мясо. Дубец щедрой рукой наливал гостям все новые порции, но сам почти не пил.

— За прекрасных дам! — поднял тост Иван, уже заметно осоловевший от выпитого.

— Поддерживаю! — чокнулся с ним Дубец. — За Ирину и Алену!

Алена пила апельсиновый сок, но сидела раскрасневшаяся, будто опьяненная мужским вниманием и комплиментами, так и сыпавшимися на них с матерью. Она стреляла глазами то в Ивана, весело болтающего о славянском братстве, то в Янко, более сдержанного, чем его товарищ. Ирина, заметив Аленино кокетство, шепнула ей, чтобы вела себя скромнее, но та отмахнулась от нее как от назойливой мухи. В душе Ирины назревала буря. Когда дочь громко рассмеялась над двусмысленной шуткой Ивана, Ирине захотелось встать и при всех выпороть ее толстым ремнем. Она с трудом держала себя в рамках приличия.

Наконец, мужчины вышли покурить.

— Алена! — резко начала Ирина. — Ты ведешь себя как распутная девка! Или ты прекратишь, или я не знаю, что сделаю!

— Ну полный отстой! Как я себя веду? Что я сказала такого? Да они сами нажрались и гонят всякую лабуду. Я-то здесь при чем?

— Твой взгляд более чем нескромный. Нельзя так в упор смотреть на мужчин и при этом еще многозначительно улыбаться. Где ты этому научилась?

— Нигде, — пожала плечами Алена. — Это природное. Мне и Семушкин много раз говорил, что у меня взгляд, как у Милы Йовович.

— У тебя взгляд юной проститутки! — уже не сдерживаясь, выкрикнула Ирина. — Сейчас же поднимайся к себе наверх и не показывайся больше гостям. Слышишь?

— Да пожалуйста! Больно мне нужны эти старики.

Она с ленивой грацией встала из-за стола и вышла из гостиной.

Ирина не могла больше находиться без движения. Накопившиеся эмоции требовали выхода. Она вышла на крыльцо, где курили мужчины, облокотившись о перила.

— Сергей, я пойду под навес, разожгу мангал, — стараясь выглядеть веселой, сказала Ирина.

— Вам помочь? — галантно склонился над ней Иван.

— Нет, спасибо, я справлюсь сама, — через силу улыбнулась она.

— Ты разжигай, а мы еще по маленькой тяпнем, — не замечая ее настроения, бодро произнес Сергей Владимирович, увлекая за собой гостей.

Ирина, оставшись наконец одна, вдохнула всей грудью пропитанный ароматом роз воздух и зашагала к навесу. Нет, не зря она так беспокоится, не зря. Откуда в Алене эти вульгарные замашки, это жеманство? Фу, как стыдно! Неужели эти словаки что-нибудь заметили? Ну конечно же, заметили и даже больше, поддерживали, подзадоривали Аленку в ее кокетстве. Особенно Иван. Ох, мерзавец! Ну ничего, она сегодня же выскажет Сергею все, что думает по этому поводу. Да-да! Выскажет. И про Америку, и про дорогие подарки, и… Одним словом, молчать больше не будет. Ведь это ее родная дочь. Еще почти ребенок с неокрепшей психикой.

Ирина вдруг вспомнила слова Анатолия про эту самую «неокрепшую психику»: «Это у тебя она неокрепшая. А дочь не мытьем, так катаньем своего добьется». Господи! Как он оказался прав! Выходит, отец давно заметил эти черты в дочери, а вот она, слепая курица, ничего не желала замечать. Жила себе, книжки почитывала, а ребенок рос сорной травой, сам по себе. И тут же в ней все взбунтовалось. Неправда! Зачем возводить на себя напраслину? Сколько она проводила времени с Аленкой: и читала ей, и в куклы вместе с ней играла, и сказки на ночь рассказывала, и учила уму-разуму. Тогда кто же виноват? Сейчас многие родители склонны винить в дурном влиянии средства массовой информации. Черт бы их побрал, эти СМИ! Тоннами льют грязь на юнцов, а те уже света белого не видят, наивно считая такую жизнь нормой. Проституция, наркотики, реки пива, мат как неотъемлемая часть речи, казино и прочая ночная жизнь.

Ее даже затошнило от этих мыслей. Хватит себя распалять! Она не в ответе за парламент и правительство, допустивших этот шабаш в стране. Она отвечает только за свою единственную дочь. И она не допустит…

Чего она не допустит, так и осталось за пределами ее сознания. Не видела она выхода из создавшейся ситуации, не знала, как повлиять на взрослеющую дочь.

Ее горькое раздумье прервал пьяный хохот загулявших мужчин. Они шумной компанией ввалились в помещение, где Ирина колдовала над мясом, издающим на всю округу сногсшибательный запах.

— О-о! Как вкусно пахнет! — закричал Иван, цветом лица напоминавший спелую морковь.

— Прошу, господа, за стол! — пригласил Сергей Владимирович. — Ирочка, как там наши шашлыки поживают?

— Уже скоро. Потерпите немножко. Я сейчас нарежу овощей.

— Я помощь… оказать, — невнятно пробормотал Янко, не владеющий русским так хорошо, как его напарник.

— Можете оказать, если хотите, — разрешила Ирина. — Вот, порежьте мелко лук и укроп.

— Мелкалук и… что? Не понял, — переспросил Янко, озадаченно глядя на Ирину.

— Лук. Укроп. Нарезать, — четко повторила она, для пущей наглядности жестикулируя руками.

— А-а! Понял! Я скоро, — обрадовался Янко и приступил к работе.

— Э-э, коварный Янко! — снова закричал Иван, у которого, очевидно, водка притупила чувствительность. — Знает, что нужно женщине. А я? На что годен?

— Ты годен водка пить, — поддел его Янко и ухмыльнулся, довольный своей остротой.

— А мы с Иваном будем развлекать вас, — нашелся Дубец.

— Анекдотами? — спросил Иван.

— Зачем? Мы будем петь.

— О! Петь! Я буду петь! А что петь?

— Русские народные песни.

— Калинка?

— Ну зачем? Есть и получше, например, «Степь да степь кругом…».

— Ну-ка, ну-ка! Как это?

Дубец неожиданно сильным и мелодичным голосом затянул песню. Иван вторил слабым баритоном, но тем не менее дуэт получился вполне удачным. Ирина даже заслушалась, машинально поворачивая на мангале шампуры. К ним пришла Алена. Разве можно усидеть дома, когда во дворе такой праздник? Ирина не преминула строго посмотреть на нее, как бы предостерегая от дурного поведения, и попросила нарезать хлеб. Вскоре все уселись за стол, и веселье возобновилось с новой силой.

— У Чехова есть «Три сестры», а здесь — две сестры, — вдруг огорошил всех Иван. — Вот они, две сестры.

— Это мать и дочь, — возразил Янко, вонзаясь крепкими зубами в шашлык.

— Но они похожи как две капли воды, — упрямо гнул свое Иван.

— Воды или водки? — лукаво спросил Дубец.

— Э-э! Вы меня не запутывайте! Воды! Две капли.

— А давайте еще по двадцать капель дерябнем? — предложил Дубец.

— Воды? — спросил Янко.

— Зачем вы меня уводите от дам? — возмутился Иван.

— Отдам? Что ты отдашь? Кому? — спросил Дубец.

— Я никому ничего отдавать не желаю и все! — прорычал Иван.

— Сережа, — улыбнулась Ирина, — можно тебя на минутку?

Дубец с трудом вышел из-за стола. Они удалились от компании на большое расстояние.

— Сережа, по-моему, вам уже хватит. Иван совсем пьяный.

— Как ты не понимаешь? За ним стоит миллионный контракт. Будь с ним поласковее. Я прошу.

— Что это значит?

— Ничего. Просто улыбайся и все.

— Но мне уже все это осточертело. Мы с Аленой пойдем спать.

— Ни в коем случае. Иван еще тот жучина. Начнет вые… выкаблучиваться, как пить дать. Вот тут как раз и нужны ваши с Аленкой трассирующие глазки.

— Не впутывай в свои дела девочку.

— А кто впутывает? Пусть только сидит и мило улыбается.

— Сергей! Я не ожидала от тебя подобного хамства.

— Что?! Как она заговорила! Ай да мышка-норушка! Зубки, значит, решила показать? А не подумала, что тебе их быстро обломают, если против хозяина пойдешь?

— Значит, ты мой хозяин? — дрожащим голосом спросила Ирина, с ненавистью глядя в пьяную физиономию Дубца.

— А кто же еще? Кто тебя кормит, одевает? Брюликами осыпает?

— Возьми их обратно, свои брюлики, а меня оставь в покое, — бросила Ирина и повернулась, чтобы уйти.

Но она не успела сделать и шага, как оказалась в медвежьих объятиях Дубца. Он развернул ее к себе лицом, крепко сжал в кольце сильных рук и, дыша водочными парами, с животной яростью проскрежетал:

— Только попробуй уйти, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. Поняла?

— Может, еще и в постель с ним уложишь ради контракта? — сдерживая рвущийся из горла крик, сдавленно проговорила она.

— Если потребуется, и уложу. Сука, ты что, не поняла, о какой сумме идет речь? Эта сделка миллион евро стоит! Сечешь?

Ирина чувствовала, что ей не справиться с ним, и решила подчиниться.

— Хорошо. Я все поняла. Отпусти меня, мне больно.

— Вот так бы сразу, а то давай понты кидать…

— Пошли, нас зовут.

Они вновь присоединились к гостям, и Дубец как ни в чем не бывало поднял тост «за милых дам». Ирина, превозмогая брезгливость, кое-как вытерпела эту пытку, а когда все закончилось, долго наводила порядок, чтобы успокоить взвинченные до придела нервы.

В спальню, где уже давно спал Дубец, она не пошла, а прикорнула на диване в гостиной. Но сна не было. Устав ворочаться с боку на бок, она оделась и вышла на крыльцо. Уже светало. Верхушки сосен в бору, что примыкал к участку, слегка порозовели. Сизый туман стелился над газоном и дорожками, делая красные цветы матово-розовыми. Какая-то ранняя птица звонко выводила одну и ту же трель, будто спрашивала: «Витю видел? Витю видел?» Ирина ежилась от сырого предутреннего воздуха, но обратно в дом не спешила. Она уже все обдумала, все решила для себя и теперь, успокоенная, находилась в том невесомом бездумье, когда в голову не идет ни одна сколько-нибудь серьезная мысль, а лишь отдельные несвязные слова мельтешат, словно мошкара, не задевая мозг, не давая ему пищи для работы.

— Алена, такси будет через полчаса, поторапливайся!

— Но я не понимаю…

— Я же сказала: объясню все по дороге. Не заставляй меня нервничать. Я от вчерашнего в себя не пришла.

— Мы что, все вещи тут оставим?

— Да. Они не наши, эти вещи. Возьмем только то, что куплено на наши деньги.

— И украшения?

— Особенно украшения. Выложи их на этот стол, на видное место. Вот так.

— И диски?

— Да, и диски. Я куплю тебе потом такие же.

— На какие шиши? Они же лицензионные. Знаешь, каких бабок стоят?

— Прекрати сейчас же! Еще раз скажешь «бабки», я выпорю тебя ремнем!

— Ну что ты раскричалась? Тебя на улице, наверное, слышно.

— А ты не провоцируй меня. Вот в эту сумку сложи зимние вещи. Давай я тебе помогу.

Вскоре, нагруженные вещами, они вышли во двор. Ирина огляделась и, увидев в кустарнике барбариса работающего Валерия Ивановича, окликнула его. Он подошел к ним, недоуменно посматривая на их разнокалиберный багаж.

— Валерий Иванович, мы уезжаем. У меня к вам просьба — передайте Сергею Владимировичу эти ключи, когда он приедет с работы.

— Хорошо, но…

— Долго объяснять. Но вы и так поймете. Лучше нам уехать вот так, внезапно, чем пускаться в разборки и взаимные оскорбления. Все это было огромной ошибкой, понимаете? А вам я желаю здоровья и долгих лет. Вы замечательный человек, каких мало. До свиданья. Не поминайте лихом.

Номера мобильных телефонов были заменены, городской телефон отключен, на сигнал домофона они не реагировали. Одним словом, перешли на осадное положение. Но чтобы не искушать судьбу, через три дня Ирина отправила дочь рейсовым автобусом в Порошино, а сама временно устроилась у Эльвиры. Неврев был в отпуске — укатил с сыном рыбачить на какие-то лесные озера.

— Неужели ты такая наивная, Ирка? — наливая в чашки крепкий чай, возбужденно говорила Эльвира. — Ведь Дубец на то и Дубец, что не спустит на тормозах это дело. Рано или поздно придется выяснять отношения.

— Я ничего ему не должна. А за кормежку я отработала — гувернанткой и сиделкой. Так что с меня взятки гладки.

— Не знаешь ты таких, как Дубец. Он принадлежит к породе тех волкодавов, которые просто так не упускают добычу. Поговаривают — он и с женой по-своему разделался.

— Как это?

— Это, конечно, слухи и предположения, но больно много совпадений. Охранника его, того, что с ней убежал, избили до полусмерти. Какие-то негры или пуэрториканцы из гетто. А ее ограбили. И что-то там еще из криминального — точно не знаю. Короче, устроил им «сладкую жизнь».

— Неужели и мне будет мстить? — побледнела Ирина.

— Не знаю. У тебя все-таки другая ситуация. Ты его не обманывала, не взяла ни одной вещи…

— Кроме двух чемоданов. Но нам не во что было складывать тряпки.

— Это ерунда. Можешь переслать ему эти долбаные чемоданы.

— Ох, Элька, в какое дерьмо я вляпалась!

— И я, дура, тебя в него подталкивала. Идиотка!

— Ты ни при чем. У меня у самой котелок должен варить. Я тебе не рассказывала, как впервые его увидела, при каких обстоятельствах?

— Нет.

— Вот когда мне стоило задуматься и сообразить, что такому человеку нельзя доверять. Видела бы ты эту сцену! Входит в фойе пансионата Дубец, оглядывается на отставшую жену и сквозь зубы злобно шипит на нее: «Чего ты телишься?» Слово «корова» не прозвучало, но витало в воздухе. А я после этого еще уши развесила, слушая его бредни о чуткости души. Сонар! Представляешь, чем он купил меня — этим романтическим, неизвестным мне словом.

— А что это?

— Локатор.

— Господи, какие мы дуры! Как папуасы, падкие на всякие побрякушки, в том числе и словесные.

— Вот-вот.

— Ничего, Ируня, правда на твоей стороне. Все будет о'кей.

— Как думаешь, возьмут меня обратно на ту же должность? — вдруг сменила тему Ирина, в задумчивости помешивая ложкой горячий чай.

— Не знаю… Но ты все же попробуй. В понедельник с утра и позвони шефу.

— Но я так нехорошо ушла. И все этот Дубец. Меня не отпускали — как раз запарка с отчетами была, а этот хам заявился к начальству и наговорил черт знает чего. Мне об этом секретарша потом рассказала. Боже мой, где были мои мозги в то время? Почему я эти выходки воспринимала как чуть ли не проявление мужской доблести?

— Ира, перестань казнить себя! Так можно с ума съехать. Вот что я тебе скажу. Дубец — нормальный продукт нашего времени, а не исключение из правил. Нынче каждый второй бизнесмен, если не первый, имеет такие замашки. И потом, чисто мужские черты характера, а именно: стремление к лидерству и успеху, применение силы и прочая, ты почему-то воспринимаешь так болезненно. А это нор-маль-но! Поняла?

— Нет. То есть понимать-то я понимаю, но не принимаю. Прежде всего надо быть человеком.

— Ох, идеалистка ты, Ируня. Да еще в квадрате. Тебя, видно, не переделать. А не боишься, что останешься со своей философией одна? Ведь в природе нет таких мужиков, о каком ты мечтаешь.

— Ну и пусть. Не нужен мне никто.

— Ну-ну. Свежо предание. Посмотрю я на тебя этак через годик. Волчицей завоешь от одиночества. Вот что я тебе посоветую. Если он приползет на четырех конечностях и будет просить прощения — прощай! На то мы и бабы, чтобы всю жизнь прощать мужикам их бесконечные грехи.

— Ага. А они на то и мужики, чтобы всю жизнь грешить, да?

— А ты как думала? Такой уж у природы расклад. У природы нет не только плохой погоды, но и плохих мужиков. Все они, конечно, засранцы, но они нам нужны. Так же, как и мы им.

— Надо же. Прям Спиноза какой-то, Аристотель в юбке. И давно ты разработала такую доктрину?

— Давно. Думаешь, мой Неврев идеал? Такой же засранец, как и все. Я ведь сор из избы не люблю выносить, но если тебе все порассказать, что было в нашей жизни, то…

— Тебе при жизни памятник надо поставить?

— А что ты ерничаешь? Я и на медаль согласна.

— Просто я уже слышала нечто подобное. Помнишь, про Августу рассказывала? К сожалению, памятник не ей, живой, а ему поставили, на могилу.

— Умер? Во цвете лет?

— Да. Инсульт.

— Вот! Что и требовалось доказать! Мало они живут, а мы им еще кровь портим своим бабским максимализмом. Ни продыху, ни роздыху бедолагам.

— Ой, сейчас заплачу. Так трогательно, не могу! Его сейчас целый кортеж шлюх купает в бассейне, приводит в чувство после стресса. Так что не бойся, не пропадет Дубец. На то он и Дубец. Тебя цитирую, заметь.

— Ха-ха-ха! Ладно, Ирка. Давай лучше я тебе в чай ликера подолью, а? Сразу настроение повернется на сто восемьдесят градусов.

— На сорок пять, ты хочешь сказать?

— Почему?

— Ну ликер-то, скорее всего, сорок пять градусов?

— А, черт его знает, может, и сорок пять! Нам ведь что ни пить, лишь бы напиться. Давай, за нас! Ну и за них, чтоб им пусто было!

Эльвира помогла захмелевшей подруге выбраться из такси, которое остановилось напротив дома Шамариных. Машина уехала, а они еще топтались на месте, «ориентируясь на местности».

— Пойдем в направлении того плаката.

— Пойдем.

— Опсики! Ни хрена себе! Ирка, это же ты!

— Где?

— На плакате. Вот это да! Семь на восемь физиономия, не меньше. Это когда ж тебя повесили-то?

— Меня?

— Да разуй шары-то! Вон туда смотри, наверх. Видишь?

— Ой.

— Это он! Я же говорила! Надо прощать.

— Кого?

— Дубца, кого же еще? Это он тебя здесь повесил.

— Как это «повесил»?

— Ну, на плакате. Рекламном щите. Погоди, как правильно будет — повесил или повешал?

— Не помню.

— А! Какая, хрен, разница? Главное, что он засуетился. Ну пошли, лапа моя, баиньки. А то мы прямо под этим щитом и уснем. Во будет картинка: наверху портрет, а внизу — оригинал, в зюзю кривой.

Первой проснулась Эльвира. Она повернула голову и увидела на соседней кровати крепко спавшую Ирину. «Да уж», — неопределенно сказала Эльвира севшим голосом и тяжело поднялась с постели.

Поправив съехавшую с Ирины простыню, она пошла в ванную.

После душа и чашки кофе Эльвира почувствовала себя полностью вернувшейся к жизни. Она даже вышла на лоджию, чтобы сделать пару-тройку физических упражнений — такой огромный прилив энергии на нее накатил. Вышла, раздвинула застекленные рамы и ахнула от изумления. На нее с огромного придорожного плаката смотрела улыбающаяся Ирина.

— Ирка! Вставай, соня! Пошли на лоджию! А я думала, что мне это приснилось. Надо же! Да вставай же, кому говорю!

— Отстань. Я хочу спать.

— Ну, погоди!

Эльвира сбегала на кухню за водой, вернулась и окатила Ирину холодными брызгами. Та вскочила, ошарашенно крутя головой и раскрыв в немом крике рот.

— Ну! Проснулась? Пошли на лоджию, там тебя ждет чудо чудное, диво дивное.

— Иди к черту! — к Ирине вернулся дар речи. — Я уже три ночи подряд не сплю, думала, хоть сегодня оторвусь по полной, так нет. Ходят тут всякие, как слон в посудной лавке, стучат копытами. Ну чего ты привязалась?

— Ха-ха-ха! Ты взгляни на себя в зеркало, Моська! Слон-то уже и душ принял, и кофейку выпил, и даже на зарядку вышел, а тут на тебе! Картина Репина «Не ждали»! Пошли на лоджию! Пошли, пошли!

Ирина нехотя поплелась за Эльвирой, зевая и потягиваясь. Но при виде собственного, гипертрофических размеров портрета она вздрогнула, и сон слетел в одно мгновение.

— Неужели это Дубец…

— А кто же еще? Не Анатолий же твой, — хмыкнула Эльвира.

— Надо же. «Прости…» написал. Значит, не такой уж пьяный был, когда сукой обозвал. Все запомнил. Нет, Элька, слишком продуманный он. Уж лучше такой, как мой Анатолий. Пусть страстями живет, ошибается, грешит, но от всего сердца. Понимаешь?

— Понимаю. Ладно, чего мы тут? Пошли на кухню. Я хоть яичницу с помидорами пожарю, что ли. Иди умойся. А лучше — в душ.

Они уютно расположились за кухонным столом, на котором дымились горячая глазунья и черный кофе, золотились поджаренные гренки с алычовым повидлом.

— Честно сознаюсь: нисколько не жалею, что не поехала с Невревым на озера, — промурлыкала Эльвира, с неизменным аппетитом поглощая глазунью. — С тобой интереснее. Событие за событием.

— Батюшки, велики события.

— А что? Сначала твой развод по-итальянски, потом напились до положения риз, теперь этот плакат. Какие-никакие, а все же события.

— Бедная, бедная Лиза. Как скудна на события твоя жизнь, — со спокойной иронией отозвалась Ирина. — Но это со стороны интересно за ними наблюдать, другое дело — быть их главным участником. Ничего хорошего, скажу тебе. Какой замечательной была моя жизнь два года назад — спокойная, размеренная, без этих идиотских выходок.

— Ладно. Что будем делать? День-то длинный. Надо как-то его убить.

— Я сейчас позвоню насчет работы, а там видно будет.

— Не спеши.

— То есть?

— Пусть события развернутся полным фронтом.

— Ты намекаешь на наше перемирие?

— Вот именно.

— Ни за что!

— Никогда не говори «ни за что»! Чтобы потом не было мучительно стыдно.

— Элька, откуда ты все знаешь о жизни?

— Я старше тебя.

— На целый месяц? — ехидно уточнила Ирина.

— Не играет значения.

— Ну-ну.

— Может, рванем в твое Порошино? Купальный-то сезон еще в разгаре.

— А что? Идея. Я уже по Аленке скучаю. Да и с родителями давно не виделась.

— Прямо сейчас и рванем. По пути заедем ко мне за купальником и зубной щеткой.

— О'кей!

Полина Юрьевна с Аленой собирали в саду малину.

— Мама! — негромко позвала Ирина.

Пожилая женщина повернулась, близоруко сощурилась из-под ладони, охнула и заспешила к дочери. Ирина с болью в сердце заметила, что мать постарела за этот год — волосы побелели, на лице появились морщинки, походка отяжелела.

— Доча, наконец-то! — заплакала мать. — Мне как Аленка порассказала про ваш побег, так я спать перестала. Хорошо, что приехала, а то мы с отцом переживаем, уже сами решили к тебе ехать.

— А я не одна, с подругой.

— Ну и ладно. Всем места хватит.

— Мам, — подбежала Алена, — ты на чем приехала, на автобусе?

Ее глаза смотрели мимо, куда-то на калитку, ведущую во двор, как будто ждали еще кого-то, и тут же разочарованно погасли, когда мать ответила:

— На чем же еще? Мы с Эльвирой приехали. У нее муж с сыном на озерах рыбачат — она одна осталась. Вот мы вдвоем и прикатили. Поживем у вас немного. Пойдемте во двор. Она там на крылечке сидит.

Через час все сидели во дворе за столом. Дмитрий Ильич как раз на обед приехал.

— Я вот что думаю, Ира, — начал отец серьезный разговор, когда приступили к чаю. — На работу тебе надо устраиваться. Лучше одной жить да быть независимой, чем вот так — на чужих хлебах, неизвестно кем, приживалкой какой-то.

— Я сама, папа, к такому выводу пришла. Больше я ни в какие авантюры не пущусь.

— И правильно. Мне он, если честно, сразу не понравился. Хоть и видел его всего раз.

— Да и мне тоже, — поддакнула Полина Юрьевна. — Какой-то чужой, недобрый.

— Ну почему, бабуля, недобрый-то? — возмутилась Алена. — Да он задарил нас с мамой с головы до ног. К каждому празднику — какой-нибудь подарок или вообще без всякого повода. Просто ему нравилось, как мы охаем и ахаем от восторга. Помнишь, мама, тот прикол на День музеев? Приехал с кучей подарков, а когда мы спросили — по какому поводу подарки, он достал отрывной календарь, такой же, как у тебя, бабуля, висит, полистал его и говорит: «Как же вы могли пропустить такой праздник? Сегодня же всемирный День музеев!»

Алена звонко рассмеялась. Ее поддержала только бабушка тихим смешком. Ирина опустила глаза, отец неодобрительно крякнул, а Эльвира сделала вид, что пытается прочесть название карамельки в пестрой обертке.

После обеда Ирина с Эльвирой пошли прогуляться по селу.

— Ужасно люблю деревню, — восхищалась на каждом шагу Эльвира. — Посмотри на тот палисадник. Хорош! Правда? Чего только там нет! И лилии, и душистый горошек, и ноготки, и эти… как их… беленькие такие шарики…

— Гипсофила.

— Ира, ну перестань хмуриться. Из-за чего ты расстроилась? Что отец прямо, без обиняков высказался? Правильно он сказал. Честно. То, что думал. Они же любят тебя, дитя свое неразумное, и хотят, чтобы ты была счастлива.

— Да я не об этом. Я о дочери своей. Вот уж кто дитя неразумное. Видела, как дед реагировал на ее похвальбу?

— Господи! Да что тут постыдного? Все дети любят подарки. И Аленка твоя тоже. Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее. Переключись лучше на свое Порошино. Ведь ты должна сейчас переживать особые, ностальгические чувства. Здесь, как говорится, моя деревня, здесь мой дом родной… Ну? Что ты сейчас чувствуешь?

— Ничего. Я все еще переживаю встречу с родителями.

— Ну и дура. Будь легче, Ирка! Если из-за всего переживать, сердце не выдержит. Лучше покажи мне свою школу. Где ты провела десять лучших лет своей жизни, а?

— Вон за тем поворотом ее будет видно.

— Здорово! Вот бы сейчас встретить твою первую любовь. Боже, как мне нравится такая романтика!

— Элька, остынь! Что на тебя напало? Все мои однокашники давно в городе живут. А здесь доживают свой век одни старики.

— Так не бывает. Если здесь одни старики, то село не имело бы такого цветущего вида. Вон, к примеру, в джип садятся двое импозантных мужчин. А один, мачистый такой, даже уставился на тебя и рот раскрыл.

— Где?

— Направо.

— Ой, это же Гришка Селиванов. Гриша! Привет! Не узнаешь?

Мужчина, о котором говорила глазастая Эльвира, что-то сказал своему товарищу, сидящему за рулем автомобиля, и с широкой улыбкой пошел им навстречу.

— Иринка! Какими ветрами? К родителям прикатила? Мы с Витей Рузаевым тоже предков навестили. Да вон он бежит, ра-адостный такой. Морда пока еще не красная. Но все впереди.

— Здравствуй, Ира, — немного смущенно поздоровался Виктор, подходя к ним. — К родителям приехала?

— Ага. Я каждый год приезжаю, а вас что-то ни разу не встречала.

— Я, например, в отпуск по путевкам езжу, по Турциям да Испаниям, — объяснил разговорчивый Григорий, — а сюда только по выходным. Особо не разгуляешься — то крышу с батей чиним, то огород копаем, то водку пьем. А это родственница твоя?

— Знакомьтесь — это моя однокурсница и близкая подруга Эльвира, Эля.

— Очень приятно. Григорий. Гриша, — подал он руку и с интересом заглянул в Эльвирины искрящиеся глаза.

— Виктор, — чуть склонил голову его друг, но руки не подал.

— Вот я и говорю, — как бы продолжая начатый разговор, сказал Григорий. — Выходной в самом разгаре, а у Вити ни в одном глазу…

— Да кончай ты прикалываться, — смущенно засмеялся Виктор, — а то подумают, что мы алкаши законченные.

— А кто пьет? Покажи! Нет, я жду! — смешно спародировал известного актера Григорий. — Вот что, девчата, если хотите попробовать настоящей ухи, поехали на озеро. Дважды приглашать не будем.

— А когда? — опешила Ирина.

— Сегодня вечером. Поставим палатки, все приготовим, а на зорьке — в лодку и закинем невод.

— Невод?

— Да шутим мы так, Ира. Удочки, конечно.

— Ну не знаю. У нас даже одежды подходящей нет.

— Неужели у Полины Юрьевны ничего не найдется? — вступила в разговор Эльвира. — Какие-нибудь старые брюки и свитера.

— Да найдется, я думаю, — беспечно махнул рукой Григорий. — Короче, так. В десять вечера мы подъедем к вашему дому. С собой, кроме одежды, ничего не берите. Мы все приготовим сами. Лады?

— Ох, Гришка! Каким был… — засмеялась Ирина.

— Таким я и остался. Орел, одним словом. Ну, до вечера! — подмигнул он Эльвире и увлек нерасторопного Виктора за собой.

Виктор вел машину по заброшенной лесной дороге, чудом ориентируясь в темноте, без конца лавируя между кустами и деревьями. Пассажиров то и дело подбрасывало на ухабах.

— Эй, шеф, не дрова везешь, кричали буратины, — схватился за ушибленный локоть Григорий, после того как машину тряхнуло особенно сильно.

— Да я и так торможу каждые пять метров, — с досадой ответил Виктор и чертыхнулся.

— Ребята, куда вы нас везете, интересно узнать? — лукаво спросила Ирина. — На Черные Камни?

— Ага. Клев там будет такой, что клиент обо всем забудет, — подхватил шутку Григорий.

— А купаться там можно? — игриво поинтересовалась Эльвира, посматривая на Григория не в меру накрашенными глазами.

— А как же! Первым делом мы поставим палатки и разведем костер, а потом уж и окунемся.

— Мы как раз купальники захватили, — уточнила Эльвира, взбудораженная ночным приключением.

— А вот это уже лишнее, — на полном серьезе отозвался Григорий, повернувшись к Эльвире. — Купаться надо голыми, иначе налимов распугаем.

— Как это? — удивилась она.

— Налим же видит в темноте. Если купальник яркий, он спрячется, и никакими приманками его не достать.

— А у меня как раз черный купальник.

— Да? Это еще хуже.

— Почему?

— От черного налим впадает в депрессию и тогда уже…

Он не закончил, так как Ирина и Виктор, до сих пор сдерживавшие смех, не вытерпели и захохотали так, что распугали, наверное, все живое в лесу.

— Значит, разыграли меня? — ничуть не обиделась Эльвира. — Ладно. Мы тоже умеем.

— Элли, милая, не обращайте на меня внимания, — искренне умолял Григорий. — Я с детства этими налимами напуганный, а с инвалида какой спрос?

Эльвира, разомлевшая от такого ласкового обращения, лишь слабо махнула рукой.

Джип остановился в десяти метрах от берега. Даже в темноте можно было понять, что места здесь дикие и глухие, но необычайно красивые. Пока женщины любовались лунной дорожкой на ровной озерной глади, мужчины разгрузили багажник и начали устанавливать палатки.

— Вот в этой палатке есть москитная сетка, так что уступаем ее вам, леди, — сообщил Григорий, вбивая стальной колышек в землю.

— А как же вы? — сочувственно поинтересовалась Эльвира.

— А нас комары не едят. Мы с Витюхой так проспиртованы, что хоть в Кунсткамере нас показывай, не испортимся.

— Кончай, травить, Селиван! — прикрикнул на друга молчаливый Виктор. — Лучше костром займись.

— Эличка, не желаете пройтись со мной туда-сюда в поисках валежника? — пригласил Григорий стоявшую рядом Эльвиру.

— Охотно.

Они углубились в чащу, освещая путь мощным фонарем. Ирина подошла к Виктору, возившемуся со второй палаткой.

— Тебе помочь?

— Вот тут надо подержать. Ага. Слегка натяни. Так.

Он вбил колышек. Вскоре палатка стояла как вкопанная. Ирина помогла Виктору разобрать вещи: одеяла, спальные мешки, складную походную мебель, посуду. Послышался веселый смех Эльвиры. Парочка возвращалась с охапками сухих веток.

Через десять минут большой костер, потрескивая и выбрасывая искры, озарил своим желто-оранжевым пламенем всю округу. Женщины сидели на стульях возле походного стола, резали хлеб и колбасу, в то время как мужчины снимали с джипа дюралевую лодку и прочее рыболовное снаряжение.

— Ой, как я давно не плавала на лодке, — томно протянула Эльвира.

— Можно организовать, — живо отозвался Григорий. — Представьте: вода, луна и тишина…

— Здесь еще «волна» подойдет, — усмехнулся Виктор.

— Ага. А еще «полна» и «без сна», — вступила в игру Ирина.

— «Умна», «смешна» и «больна»! Кто больше? — крикнула Эльвира.

— Надеюсь, это вы не о себе? — поддел ее Григорий.

— Да ну вас! — сделала обиженное лицо Эльвира. — Испортили такую игру. Это же буриме.

— Бури… что? — не унимался Григорий.

— Мэ-э-э! — почти по-козьи промекала Эльвира.

— Бросьте препираться, садитесь за стол. Все готово, — пригласила Ирина.

Мужчины, потирая от возбуждения руки, неуклюже уселись на небольшие стулья. Григорий первым делом взялся за бутылку водки.

— Эх, холодная! К ней бы ухи горяченькой, — разливая водку по стаканам, сожалел он.

— Надеюсь, пару рыбешек поймаете, — скептически хмыкнула Эльвира, все еще не простившая ему «буриме».

— Обижаешь, — перешел на «ты» Григорий. — Мы давеча десять кило вытащили, верно, Витя?

— А какая здесь рыба-то водится? Кроме налимов, конечно? — улыбнулась Ирина.

— Окунь. Самая главная здесь царь-рыба. До двух килограммов экземпляры попадаются, — ответил Виктор, опередив очередной прикол Григория.

— О-о! — воскликнула продвинутая в рыболовном деле Эльвира. — Такие крупные? А давайте на пари: если поймаете такую рыбину, то мы с Ирой приглашаем вас на рыбный пирог.

— Это когда? Послезавтра утром мы отчаливаем в город, — напомнил Григорий о краткости бытия.

— Завтра вечером можно. Ты как, Ируня, согласна?

— Вполне. А если будет не два килограмма, а, к примеру, кило восемьсот, что тогда?

— Ну, эта погрешность роли не играет, правда, мальчики? — перешла на высокие обертоны захмелевшая Эльвира.

— Заметано. А нельзя поменять качество на количество? — нашелся предприимчивый Григорий.

— Это как?

— Вместо одной рыбины — две по килограмму, а?

— Мы подумаем, — надменно отозвалась Эльвира, царственно кивнув Ирине.

Веселье продолжалось долго. Эльвира, уставшая хохотать над байками и шутками Григория, вдруг встала и предложила прогуляться к озеру.

— Попробуем воду, можно ли купаться, — позвала она Ирину.

— Ни в коем случае, Элли! С тобой пойду я, — встал Григорий. — Если тебя потащит к себе домой налим, Ире не справиться.

Они в обнимку, поддерживая друг друга, направились к воде.

— А чай вскипел? — поинтересовалась Ирина.

— Давно. Тебе с сахаром или со сгущенкой? — быстро откликнулся Виктор.

— С сахаром.

Он в отличие от своего друга был почти трезвым, разве что его карие глаза, большие и глубокие в свете костра, так и лучились ласковой грустью. Ирина старалась избегать его говорящего взгляда.

— М-м, какой аромат! — от удовольствия она закрыла глаза, обнимая ладонями чашку с чаем.

— Я туда листьев брусники и земляники бросил.

— Чудо! А сам почему не пьешь?

— И себе налью. Ты не устала на этом стуле сидеть? Погоди, я устрою тебе кресло.

Он вытащил из палатки надувной матрас и спальник, соорудил из них удобное сиденье, пригласил Ирину:

— Прошу!

Она уселась, вытянув затекшие ноги, и зажмурилась, упоенная неожиданным комфортом, душевной свободой, беззаботностью.

— Витя, расскажи о себе, — попросила она.

— О себе? — машинально переспросил он, думая о чем-то совершенно другом.

— Как ты жил все эти годы? У тебя семья?

— Да. То есть… Вот об этом как раз говорить не хочется.

— Хорошо. Расскажи о своей работе.

— Сейчас дела пошли в гору, поперло, как говорится. Тьфу, чтоб не сглазить. У меня небольшой бизнес — окна, двери, входные группы. Недавно заключил контракт со строительной фирмой, солидный контракт, если сравнивать с предыдущей мелочовкой. Так что…

Он замолчал, помешивая догоравшие в костре головешки. Ирина смотрела на бывшего одноклассника и не узнавала в этом большом и сильном мужчине того мальчишку, с которым проучилась все десять лет, — застенчивого, вихрастого, незаметного. Она вообще никого не замечала, кроме своего Кузнецова. Ах, Миша, Мишенька! У нее вдруг потекли слезы.

— Ира, ты чего? — растерялся Виктор, заметив ее мокрые щеки.

Он достал из кармана платок, подошел, промокнул слезы, сел рядом на стул.

— Так. Детство вспомнила, наших ребят, — она подняла глаза, полные слез, на Виктора. — Мишу Кузнецова.

Они помолчали. Вдруг Виктор кашлянул и тихо заговорил:

— Мы с Гришкой были недавно у него, оградку подправили. Ее дождями подмыло — покосилась. Надо бы и памятник подновить, фундамент кое-где покрошился. Думаю, на той неделе приедем, сделаем. Отец-то у него умер, некому этим заниматься.

— Умер?

— Скоро год будет.

Они снова замолчали. Ирина теперь уже спокойно, с тихой печалью вспоминала день похорон Миши Кузнецова, ее первой школьной любви. Было это в конце лета, когда они догуливали каникулы перед одиннадцатым классом. Он утонул, купаясь с ребятами в самом глубоком месте озера, где, как говорили, были не то омуты, не то воронки. Искали его долго, почти двое суток. Мать с отцом поседели за эти сутки. Их отпаивали валерьянкой, кололи уколы. Единственный сын, краса и гордость школы, умный, талантливый, добрый. «Какая пара!» — восхищались учителя на школьных вечерах, глядя на них с Мишей. Ему прочили большое будущее, а ей — счастливую семейную жизнь.

Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес — не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.

— Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.

— Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.

— Что-нибудь не так? — осторожно спросил он.

— Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.

— Не знаю, уместно ли мое признание, — вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, — но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.

— Я знаю, — как можно мягче сказала она. — Я замечала это, но…

— Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!

— Прости меня.

— За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?

От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.

— Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.

— Да?

— Хочешь, прочту самое заветное? — слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.

— Конечно, хочу.

В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:

Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».

— Ребята! — раздался звонкий голос Эльвиры. — Айда купаться! Вода как чай.

Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.

— Не вода, а сплошной кайф, — подтвердил Григорий.

— Вы что, купались? — удивилась Ирина.

— Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.

— А дно песчаное? — не поддавалась на уговоры Ирина.

— Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.

— Может, окунемся? — неуверенно спросила Ирина.

— А пошли! — вдруг встрепенулся Виктор. — Давно по ночам не плавал.

— Только никакого плаванья, — строго сказала Ирина. — У берега окунемся и все.

— Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», — передразнил Григорий. — Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.

— Куда? — изумился Виктор. — На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.

— А вы не оскорбляйте моего напарника! — заступилась за Григория Эльвира. — Заплыв прошел нормально. Без эксцессов. Правда, Гриша? На воде ни одного колыхания, тишь да гладь. А плаваю я отлично.

— Ладно, я сейчас, — вскочила Ирина. — Переоденусь в купальник.

— Зачем? — спросила Эльвира. — Кто в темноте разберет, в чем ты? Иди так.

— Ну уж нет, — отмахнулась от подруги Ирина и скрылась в палатке.

— Она и в детстве такой закомплексованной была? — поинтересовалась у мужчин Эльвира, усаживаясь за стол.

— Не замечали, — пожал плечами Григорий, наливая водку в Эльвирин стакан. — Если честно, Элли, меня в пору туманной юности влекли секс-бомбы типа Галки Строевой. Помнишь, Витя, Халю, Халю молодую, а? Третий номер и никакого силикона!

— Ира была скромной и сдержанной, — тихо произнес Виктор, никак не реагируя на сексуальные воспоминания друга.

— Гос-споди! — сарказму Эльвиры не было предела. — Зачем красивой женщине такие атавизмы? Вот она и страдает из-за них. Естественность и чувственность — вот что делает женщину истинной женщиной. Зачем подавлять в себе инстинкты какой-то пресловутой сдержанностью? Кому это нужно?

— Никому, — поддакнул Григорий, подавая Эльвире стакан с водкой.

— Я готова, — вышла из палатки Ирина. — Пошли?

Они осторожно огибали прибрежные валуны, пока не вышли на ровную площадку естественного пляжа.

— А где этот мыс? — спросила Ирина.

— Слева. Видишь, березы белеют?

— Так далеко? Ну и Эльвира! Не ожидала от нее. В самом деле — пьяному море по колено. Ну что, поплыли?

— На мыс?

— А ты поплыл бы?

— С тобой хоть на край света.

— Спасибо, но я не так кровожадна, как моя подруга.

Они отплыли от берега на небольшое расстояние. Ирина попробовала нащупать ногами дно, но ощутила лишь холодную, бездонную глубину и испугалась. Тихонько взвизгнув, она подплыла к Виктору, вцепилась в его плечо. Даже при лунном свете он увидел ее мертвенную бледность.

— Ира, ты чего? Кто тебя напугал? — с тревогой спросил он.

— Ты знаешь, я ведь тонула в море, в Турции. И теперь побаиваюсь глубины.

— Держись за меня, поплыли к берегу.

Они вышли из воды, обтерлись полотенцами, оделись.

— Наверное, днем здесь великолепный вид. Странно. До семнадцати лет прожила в этих краях и не знала о таком красивом уголке. А помнишь походы в лес, всем классом? С Валентиной Павловной нашей незабвенной.

— Помню.

— Ха-ха-ха, — вдруг весело рассмеялась Ирина. — Почему-то весь наш поход сводился к тому, чтобы рассесться на поляне, достать домашнюю провизию, которой по-хорошему хватило бы на три дня, и все подчистую съесть, а потом с чувством исполненного долга вернуться восвояси. А дома сердобольные родители еще и спросят: «Не устала? У тебя ничего не болит?»

Виктор тоже рассмеялся, да так заразительно, что на Ирину напал какой-то безудержный смех. Они долго смеялись, пока к ним не подошли Эльвира с Григорием.

— Во, ржут! — позавидовала Эльвира. — Хоть бы с нами поделились.

— Чем? Ржанием? — спросила сквозь смех Ирина.

— Это что получается — мы пили, а весело вам? — возмутился Григорий. — А ну, колитесь, над чем такая ржачка?

— Да мы вспомнили наши походы под руководством Валентины Павловны, — созналась Ирина.

— А-а-а. Это было здорово, — согласился Григорий. — Все с нетерпением ждали, когда Валентина объявит привал, чтобы с волчьим аппетитом налечь на припасы в рюкзаках. Никогда не ел ничего вкуснее, чем та наша еда в походах. А собственно, что там такого особенного было? Это ведь начало восьмидесятых, в магазинах шаром покати, жуткий дефицит. Ну яйца от домашних кур, у кого они были, конечно, ну материны пироги с картошкой и капустой, помидоры там, огурцы — вот и все.

— А в городе и этого у многих не было, — подхватила тему Эльвира.

— Вот в какие времена, товарищи, пришлось нам расти и мужать, — мрачно подытожил Григорий. — Предлагаю пойти и выпить за наше суровое детство.

— По-моему, тебе хватит, — твердо сказал Виктор. — Пошли спать. Через два часа — клев.

— К черту клев, — заупрямился Григорий. — Давайте еще посидим. Давно не сидел в такой теплой компашке.

— А пирог с окунями? — напомнила Эльвира. — Нет уж, Гриша, давши слово — держи!

Они устроились в палатках и вскоре крепко спали. Но через два часа Виктор растолкал друга, полусонного усадил в лодку, и они рыбачили до полудня, пока не встали женщины.

Домой вернулись около шести вечера. Еще издали Ирина заметила возле своих ворот большой черный джип и замерла в нехорошем предчувствии. Да, это была машина Дубца.

— А у вас гости, — заметил Виктор, останавливая свою машину.

— Да, похоже на то, — сухо ответила Ирина.

— Выходит, пирога нам не видать как своих ушей? — спросил Григорий. — Гостям достанется? Эх, и зачем мы так старались с Витюхой? Остается одно — напиться с горя.

— А может, обойдется? — осторожно спросила Эльвира, поглядывая на расстроенную подругу.

— Посмотрим. Ладно, ребята, номера телефонов у нас есть — созвонимся, если что.

Она пошла к калитке, словно приговоренная, тяжело ступая и опустив голову.

Во дворе перед ними предстала мирная, почти семейная картина: за богато накрытым столом — Дубец постарался — сидели родители Ирины, Алена, Дубец, его охранник и водитель. Родители натянуто улыбались, Алена так и лучилась от счастья, а Дубец о чем-то рассказывал, с неестественной оживленностью жестикулируя руками. Увидев Ирину с Эльвирой, он умолк, поднялся и подошел к Ирине.

— Не ждала?

— Признаться, нет.

— Не будем при родителях выяснять? — почти шепотом попросил он.

— Не будем, — также шепотом согласилась она.

— Ну, показывайте улов! — громко воскликнул он, заглядывая в пакет, который держала Эльвира.

— Вот, окуни, — растерянно пробормотала Эльвира, не зная, как вести себя в присутствии шефа. — Сейчас тесто поставим на пирог…

— Жаль, не придется отведать такой вкуснятины — дела, — с неискренним сожалением сказал Дубец. — А я ведь по делу, Ирочка.

— Да? И по какому же? — холодно спросила Ирина.

Эльвира, воспользовавшись моментом, улизнула в дом. Полина Юрьевна пошла следом за ней.

— У Аленки скоро шестнадцатилетие, — напомнил Дубец и после многозначительной паузы продолжил: — Хочу сделать маленький сюрприз…

— Ах да. Я забыла. Ты ведь помнишь обо всех датах. Очень внимательный и чуткий. Как лань.

— Ира, мы же договорились, — скосив взгляд в сторону Дмитрия Ильича, прошептал Дубец.

— И что за сюрприз? — громко спросила Ирина.

— Нас приглашает Иван, к себе домой. Обещает кучу всяких развлечений. А оттуда мы отправимся в одно замечательное место. Вот это и будет сюрприз.

— Мама, а я знаю. Мы поедем в Париж! — не выдержала Алена.

Ее так и распирало от всех этих новостей, предвкушения фантастического путешествия, свежих, неизведанных впечатлений. Она подбежала к матери, обвила тонкими руками ее плечи и повисла. Не уступая в росте, она была изящнее и по-юному пластичнее Ирины. Дубец смотрел на них с умильной улыбкой и ждал решения Ирины.

— Нет, мы не поедем, — спокойно сказала она, будто ведром ледяной воды окатила. — Я устраиваюсь на работу. Завтра же.

— Но…

— Ну, мама! — Алена чуть не плакала. — На работу можно потом устроиться, когда вернемся. Ну, мам!

— Прекрати ныть! — прикрикнула в сердцах Ирина, не желая больше продолжать этот спектакль. — Сергей! Я прошу тебя — уезжай. Назад дороги нет. Все кончено.

— Ира, не руби сплеча, — с тихой, едва уловимой угрозой произнес Дубец. — Ведь нас многое связывает. И мнение Алены тоже не пустяк.

— Она еще многого не понимает. Ее мнение ничего не решает. Поезжай домой. Я устала…

— Ах да! Ты же всю ночь с одноклассниками прова… провела. На рыбалке. Не знал, что ты увлекаешься мужскими забавами.

— Ты многое обо мне не знаешь. Извини, я пойду в дом, переоденусь.

Она вошла в комнату, где сидели Полина Юрьевна и Эльвира. У обеих в глазах сквозили тревога и нетерпеливое ожидание.

— Ира, что он тебе сказал? — первой спросила Полина Юрьевна.

— Ничего. Зовет в Европу. А Аленку я бы выпорола прямо сейчас! Шестнадцать лет кобыле, а ума ни на грош!

— Они уехали? — спросила теперь Эльвира.

— Нет еще.

— Фу! Я боюсь ему на глаза показываться, черт возьми! — проворчала Эльвира. — Как-никак, он мой шеф и хозяин, а я в роли укрывательницы выступаю, под ногами путаюсь.

— Успокойся. Ему не до тебя, и вообще для него преград не существует. Все дело во мне — устоит ли мой характер против его напора.

— Боишься, что не устоит? — не без ехидства спросила верная подруга.

— Не мотай мне нервы, прошу тебя.

Она ушла в свою комнату, сняла с себя старый спортивный костюм, надела легкое платье, причесалась перед зеркалом. Ей не нравилось собственное отражение — на нее словно смотрел подранок, беззащитный, загнанный зверек. На душе было до того муторно, что хотелось выскочить в окно и бежать куда глаза глядят, лишь бы больше не встречаться с колючим взглядом Дубца и не слышать его скрытых угроз.

— Мама! — раздался вдруг отчаянный крик Алены. — Сергею Владимировичу плохо. Иди скорей сюда!

— Ира, — в дверях показался запыхавшийся Дмитрий Ильич. — У него, похоже, с сердцем что-то. Надо «Скорую» вызывать.

Ирина выбежала во двор. Возле Дубца, сидящего на стуле, суетились охранник и водитель. Он сидел, склонив низко голову, прижав к груди левую руку.

— Сергей, вызвать «Скорую»? — мягко спросила Ирина, коснувшись его плеча.

Он отрицательно помотал головой, но при этом сморщился от боли.

— Тогда что делать?

— В кармане… — едва выдавил он.

Она осторожно нащупала в правом кармане рубашки упаковку с лекарством, вынула ее, быстро спросила:

— Одну?

Он кивнул. Ирина достала таблетку, взяла из руки охранника стакан с водой, подала Дубцу. Тот взял таблетку, с трудом сунул в рот, но стакан не взял. Ирине пришлось поить его самой.

— Тебе надо лечь в постель. Ты сможешь подняться?

И снова слабый кивок. Охранник с водителем помогли ему подняться и повели в дом. Полина Юрьевна побежала в большую комнату, чтобы застелить диван простыней и положить большую подушку вместо маленькой диванной. Все молчали, не зная, что говорить. Дубца уложили, укрыли пледом. Ирина села рядом на стул. Их оставили одних. Она смотрела на его бледное лицо, испытывая сложное чувство: смесь жалости и вины. Этот приступ — из-за нее. А вдруг он умрет? Какой грех она взяла на душу! Господи, помоги! Как она могла — думать только о себе, напрочь выбросив из головы чужие проблемы, чужую боль, причиной которой отчасти является она сама! Душевный порыв отмел обиды, поднял ее на ту высоту, где женщина проявляет самые лучшие свои качества: милосердие, доброту, кротость, терпение — столь необходимые человеку в минуты страданий. Она положила ладонь на его лоб, затем провела ею по его щеке. Он открыл глаза, поднял согнутую в локте правую руку, взял ее ладонь, прижал к губам.

— Если ты меня не простишь, я умру, — слабым голосом произнес он.

— А вот и Братислава, — произнес Дубец и с шумом перевел дух.

— Где? — живо отозвалась Алена. — На берегу реки?

— Это Дунай. А рядом — Австрия. Достаточно переехать мост.

— Надо же! Как здорово!

— Красивый ландшафт, не правда ли?

— Угу.

По радио объявили о скорой посадке и попросили пристегнуть привязные ремни. Ирина только сейчас почувствовала, как к ней возвращается жизнь. До сих пор она сидела, будто замурованная в стену. Со всех сторон на нее давила неподъемная тяжесть, было трудно дышать — мешала дурнота, стоявшая у самого горла. Она ругала себя, что согласилась на перелет. Нет, самолеты — не ее транспорт, обратно они поедут поездом.

— Мам, посмотри в окно! — возбужденно сказала Алена. — Это же знаменитый Дунай. Вот он какой, Голубой Дунай!

Ирина скосила глаза в сторону окна, увидела мелькающие внизу яркие пятна: синие, зеленые, желтые, терракотово-красные — и ей вновь стало нехорошо. Сжав кулаки и закрыв глаза, она начала считать до ста. Это занятие хотя бы немного отвлекало ее, давало небольшую передышку напряженным до предела нервам.

— Ира, ты делай дыхательную гимнастику, как я учил тебя. Помнишь? — участливо говорил Дубец, положив свою ладонь на ее сжатый кулак. — На счет «раз, два» — вдох, на «три, четыре» — выдох. Вот увидишь — станет легче.

Вдруг что-то завыло, засвистело, уши будто залило свинцом — самолет коснулся земли, мягко подпрыгнул и вновь опустился на землю… Наконец-то мучения Ирины позади.

В аэропорту их встретил Иван.

— Здравствуйте, дорогие мои! Как полет? Нормальный?

— Как для кого, — пожимая его руку, ответил Дубец. — Ирине авиатранспорт, похоже, противопоказан. Вон, взгляни на нее, до сих пор бледно-зеленая, еще не пришла в себя.

— Иринушка! О, как я вам сочувствую, — с жалостью заглядывая ей в глаза и нежно сжимая в своих лапищах ее руки, проговорил Иван.

— Спасибо, но мне уже лучше. Все в порядке, — смущаясь от его повышенного внимания, пробормотала Ирина.

— А как наша несравненная принцесса Алена поживает? — повернулся к девочке Иван. — Тебя не укачало в самолете? Вроде все хорошо. Вид как у цветущей розы. Вот что значит юность — любой экстрим нипочем.

— Я и не заметила, как эти три часа пролетели, — похвастала Алена, польщенная сравнением с розой. — Мы с Сергеем Владимирычем всю дорогу кроссворды отгадывали. Теперь я любой кроссворд как семечки щелкаю.

— Неужели? — со скрытой иронией поразился Иван. — Тогда назови рыбу из шести букв. Даю подсказку — первая буква «эф».

Алена наморщила лоб, закатила глаза и проделала растопыренными пальцами какие-то манипуляции.

— Форель! — выкрикнула она на весь зал, обратив на себя внимание пассажиров.

— Молодец! — так же громко обрадовался Иван. — Именно форелью я буду вас угощать во время обеда. Поехали!

Дом Ивана находился в Вайнорах, в пригороде Братиславы. «Здесь начинается наша знаменитая «Винная дорога», — с гордостью за свой край комментировал Иван.

Усадьба была настоящим райским садом. Такого количества цветов и цветущих кустарников в одном месте Ирине еще не приходилось видеть. Куда там скудным клумбам во дворе у Дубца! Цветы здесь господствовали буквально на всем пространстве, даже в воздухе. Подвесные цветочные горшки украшали вход на открытую террасу большого двухэтажного дома, просторную беседку в глубине двора, балкон над высоким крыльцом.

— Вот это да-а! — только и воскликнула Алена, буквально потеряв дар речи от такой красоты.

— Хм, сразил! Говоря по-шукшински, срезал, — сдержанно хмыкнул Дубец, оглядывая живописный двор-сад Ивана.

Ирине показалось, что он завидует словаку, его европейскому шику, идущему из глубины веков, основанному на неукоснительно строгих культурных традициях, и потому вполне естественному, до которого богатеям, подобным Дубцу, еще расти и расти.

Ирина знала, что Иван не женат, но убранство дома, его изысканный стиль и уют говорили о прекрасном вкусе хозяина и ежедневной заботе о своем жилище. На вопрос Дубца, кто же всем этим хозяйством занимается, Иван коротко ответил, мол, приходящие садовник и домработница, а дизайн интерьера сделал знакомый художник.

— Хотите, могу рекомендовать, — добродушно предложил Иван, провожая гостей с экскурсией по своему дому.

— Ну-у, у нас и самих этого добра навалом, — грубовато отказался от его услуг Дубец.

И вновь Ирину царапнула догадка, что он завидует. Казалось бы, давно сняты розовые очки, и она видит его в истинном свете. Однако, открывая все новые стороны его жесткого, порой беспощадного нрава, который он прятал под маской то щедрого добряка, то утонченного денди, она испытывала досаду. Впрочем, она бы приспособилась к этому, как приспосабливаются многие женщины к несовершенству мужчин, но одно дело — не замечать недостатки сквозь завесу любви и совсем другое — видеть их как бы со стороны, холодным, разочарованным взглядом. Она до сих пор удивлялась себе: что ее заставило согласиться на эту поездку? Неужели только элементарная жалость к больному? Нет, было еще что-то, чему она пока не могла дать точного определения. Может, особый магнетизм его мужских чар, действующий на ее женское начало? Проще говоря, его сексуальность? Но, покопавшись в своих ощущениях, она отвергала эту версию. Нечто похожее она испытывала в начале их отношений — но не теперь, после того как ее отрезвила железная хватка его грубых рук в сопровождении словесной грязи, недостойной, по ее мнению, даже падшей женщины. Она обыкновенная женщина, не садо-мазо какое-нибудь, чтобы разжигать пламя телесных утех изощренным способом. То звериное, брутальное, как выразилась бы Эльвира, что приоткрылось в Дубце, не только не подогрело ее сексуального любопытства, а, напротив, уничтожило хрупкий росток зарождающегося чувства. Не сошлись темпераментами, опять бы сказала Эльвира. Ох, Элька, Элька, на все-то у нее есть готовый ответ. Но когда сама попадает в подобные переделки, становится беспомощней ребенка.

Ирина улыбнулась, вспомнив, как накануне позвонила Эльвира и попросила совета, отказать или нет Григорию, назначившему свидание в ресторане.

— Но ведь он женат, — возразила Ирина.

— Я что, замуж за него собралась? — возмутилась от всей души подруга. — Кругом посмотришь — одни адюльтеры, а я чем хуже?

— А как же Неврев?

— Перетопчется. У самого рыльце в пушку, так что…

— Но тебе-то для чего это надо, для поддержания тонуса? Или влюбилась?

— Пока не знаю, но душа рвется, как в юности, во что-то неизведанное. Нет, мне кажется, что ничего случайного не бывает. Это наше пересечение путей начертано судьбой. Он даже во сне мне снится. Будто мы плаваем при луне, он придерживает меня за… короче, всякая любовная хренотень.

— Ой, Элли, чего-то вы не договариваете своей старинной подруге.

— Об этом не говорят вслух.

— Понятно. Ничего я тебе советовать не буду. Тут каждый решает сам. В меру…

— Своей испорченности?

— Нет. В меру своего здравого смысла.

— А если его почти не осталось?

— Господи, ты что, и впрямь влипла? Ну ты даешь! Учти, Селиванов никогда постоянством не отличался. От него многие плакали в нашей школе. Влюбчив, как мартовский кот.

— Но ведь это тоже любовь. Пусть короткая, но настоящая.

— Ага. Длиной в одну ночь.

— Ну, ты скажешь!

— Ладно, Эльчонок, живи своим умом. Но учти — мы часто за любовь принимаем нашу мечту о ней. Тем горше разочарование.

— Почему «тем горше»?

— Горше вдвойне: из-за призрачности любви и оттого, что тебя бросили.

— А-а.

Вдруг она захихикала. Ирина, привыкшая к ее быстрой смене настроений, не удивилась.

— Что-то смешное вспомнила?

— Ага. Думала: говорить — не говорить. Решила, что вместе поржем. Представляешь, я ведь месяц назад объявление в газету дала, так, на всякий пожарный. Текст такой: привлекательная и похотливая пышка с ослепительно белой кожей ищет друга для уик-эндов, состоятельного, не старше сорока пяти лет.

— Ну и запросы!

— А чем я хуже тебя?

— Но у меня хоть возрастной ценз не такой строгий.

— Разве что. Ой, Ирка, не до смеха мне. Внутри все так и горит. И зачем я поперлась в твое Порошино — родину профессиональных мачо и бабников?

Ужинать поехали в Старый город, но перед тем как пойти в ресторан, прогулялись по вечерним улицам, любуясь стариной и наслаждаясь необыкновенным уютом и покоем, царящими в этой европейской столице. Первым делом Иван показал гостям Братиславский град — королевский замок, возвышающийся на скалистом выступе над Дунаем.

— Многие привыкли сравнивать его с перевернутым столом, — говорил Иван, — но я не люблю это пошлое сравнение. И дело вовсе не в архитектурном стиле. Ведь его возводили прежде всего как крепость. Слишком много людской крови здесь пролилось, пота и слез, чтобы вот так упрощать его значение. Здесь вершились судьбы государств и людей, к нему обращались народные взоры с надеждой на справедливость и лучшую долю…

Ирина слушала этот чуть пафосный монолог без тени насмешки, понимая, что человек делится сокровенным и дорогим его сердцу. И тем невыносимее ей было видеть скуку и скрытую иронию на лице Дубца.

В ресторане, стилизованном под старинный замок, их окутал мягкими объятиями таинственный полумрак в сочетании с чудесным благоуханием национальной кухни. Алена, зачарованная мерцанием сотен свечей, тихой, струящейся музыкой и негромкой — неужели такое возможно? — беседой посетителей, озиралась с детской непосредственностью.

— Что, Аленушка, притихла? — улыбнулся Иван. — Хорошо бы стать принцессой в таком замке, а?

— Не-а. Одна бы я не смогла оставаться среди этих серых стен. Жутко, — честно призналась она.

Ирина вспомнила себя в турецкой пещере. Надо же! У них с дочерью общие страхи.

— Что закажем? — спросил Иван и тут же посоветовал: — Рекомендую гуляш, пастушьи галушки, салаты — из морепродуктов и мясной, суфле из куропаток, а еще здесь прекрасно готовят фазанов на вертеле.

— А на десерт? — спросила Алена.

— О-о! Здесь пекут такие великолепные пирожные и булочки с маком и шоколадом, что нашей принцессе и не снилось!

— Хочу булочек! И пирожное!

— Алена! — Ирина с укоризной посмотрела на дочь.

— Все о'кей, Иринушка, — успокоил ее Иван. — Я и сам законченный сладкоежка, а в ее возрасте сам бог велел…

Ивану досталась благодарная улыбка Алены.

— Мне говорили, что, не отведав жареного гуся, не узнаешь главного в национальном колорите, — заметил Дубец.

— Хм, — пожал плечами Иван. — Можно, конечно, отведать и гуся, но, боюсь, что это блюдо для крепких желудков.

— Ты нас за инвалидов держишь? — не без сарказма усмехнулся Дубец. — Нет, мы на манную кашу пока не перешли. А? Как, девочки, хотите жареного гуся с золотистой корочкой?

— Можно попробовать, — поддержала его Ирина лишь с одной тайной целью — приглушить в нем взыгравшее мужское самолюбие.

— Ну что же, слово гостя для хозяина — закон, — невозмутимо согласился с выбором Дубца Иван и подал знак официанту, подзывая его для заказа.

Алена, которой тоже налили красного вина, разрумянилась и теперь в прямом смысле соответствовала комплименту Ивана, цветя нежной розой. Ирина, сидевшая напротив дочери, одновременно и любовалась, и по-матерински переживала. Она ощущала смутное беспокойство, наблюдая, как ей казалось, за вызывающими ужимками дочери. Или это просто желание выглядеть старше и самостоятельнее, свойственное подросткам? И все же Ирину больно кольнуло открытие, что дочь старается понравиться мужчинам, напропалую кокетничает, по-детски неумело, но оттого становясь еще милее и соблазнительнее. Все материнские нравоучения пошли прахом. Ровным счетом ничего не осталось в этой хорошенькой ветреной головке.

От горьких дум ее оторвал вопрос Ивана:

— Ирина, вы любите танцевать?

— Танцевать? — переспросила она, поглощенная мыслями о дочери.

— Ну да. Если хотите, можно пойти на дискотеку. Здесь рядом есть открытая площадка.

— Я бы не отказался немного размяться, — бодро произнес Дубец. — Вижу, что Аленка уже на старте. Вот уж кого хлебом не корми, а дай поплясать. Я прав?

— Ну, не знаю, — жеманно протянула она. — А кто там тусуется? Я имею в виду возраст…

— А-а, понятно, — с деланым разочарованием вздохнул Дубец, — нас, Иван, записали в старики. Какая уж нам дискотека? Поели — теперь можно и поспать.

— Почему? — не понял Иван, не видевший мультик про лягушек, где мамаша-лягушка учила своего сына уму-разуму.

— А, не бери в голову. Это из нашего фольклора, — отмахнулся Дубец.

— Вы меня совсем не поняли, — надула губки Алена. — Просто я еще не была на таких дискотеках, где все так демократично.

Мужчины рассмеялись, а Ирина удивилась хитрой сообразительности дочери. Оказывается, она совсем не знает Аленку, вернее, не успевает за ее взрослением, наивно воспринимая ее прежним несмышленым котенком.

Они спустились к Дунаю, где у самого берега сверкало разноцветными огнями сооружение, похожее на дебаркадер. Оттуда неслась ритмичная музыка, усиленная мощными динамиками.

— Клево! — восторженно воскликнула Алена. — У нас такого нет.

— Что я говорил? — самодовольно улыбался Иван. — Я вам такую культурную программу устрою — всю жизнь вспоминать будете. Кстати, завтра у нас прогулка на катере по Дунаю.

— Йес! — взвизгнула Алена и первой устремилась к манящей всеми чудесами света танцплощадке.

Алена с Сергеем Владимировичем танцевали, стоя друг против друга на небольшом расстоянии. Дубец пробовал подражать молодым, конвульсивно подергиваясь неподатливым туловищем и размашисто манипулируя согнутыми в локтях руками. Ирина поглядывала на его располневшую после болезни фигуру, удивляясь тому, насколько неуклюж и нелеп бывает пожилой человек в молодежной среде, когда мнит себя в ней «своим парнем». Зато Алена блистала. Вскоре ее красоту и гибкую пластику заметили все танцующие. Дубца оттер какой-то плечистый парень в голубой тенниске, и Алена оказалась одна, в самом центре площадки. Люди расступились, образовав вокруг нее свободное пространство. На нее направили луч света, и Алена, поняв, что стала королевой дискотеки, разошлась пуще прежнего.

Ирина танцевала с Иваном. Он в отличие от Дубца предпочел держать партнершу в объятиях. Мужской внимательный взгляд и жар сильных рук не то чтобы не трогали ее, но оставались за пределами ее внимания. Сейчас оно было устремлено на дочь, поведение которой вызывало дурные предчувствия.

— Иринушка, — прокричал Иван, еще теснее прижимая ее к своему тугому животу, — почему вы так напряжены? Расслабьтесь, прошу вас! Это оттого, что вы мало выпили. Пойдемте в винарню — здесь рядом, — выпьем «боровички». Это настойка из горных трав. У вас сразу же поднимется настроение.

Она помотала головой, отвергая его предложение, и вновь сосредоточилась на дочери. Парень в голубой тенниске вплотную приблизился к Алене и, взяв ее за руку, начал что-то говорить на ухо. Алена пожала плечами и попыталась выдернуть руку, но парень не отпускал, продолжая говорить и жестикулировать. Внезапно в луче света, которым была освещена Алена, показался Дубец. Он ухватился за предплечье парня и рывком повернул его к себе. Тот, пьяно пошатываясь, уставился на Дубца с выражением тупого недоумения.

— Иван! — нервно крикнула Ирина, стараясь перекричать дискотечный шум. — Пойдемте к Алене! Там назревает скандал.

Иван резко разжал объятия, посмотрел на середину площадки и, моментально оценив ситуацию, ринулся на помощь. Ирина шла за ним, как легкое судно в кильватере ледохода, не боясь натолкнуться на препятствие.

— У вас какие-то проблемы? — спросил Иван, подойдя к Дубцу.

— Пусть этот подонок извинится перед девушкой, — злобно выкрикнул Дубец, все еще держа парня за руку.

— А что он сделал? — Иван явно хотел замять конфликт, пока он не накалился до опасного градуса.

— Алена, он оскорбил тебя? — обратился Дубец к растерянной Алене.

— Он говорил на словацком. Я не поняла, — пробормотала та.

Ирина взяла дочь под руку и повела к выходу. Сзади раздались крики и брань. Оглянувшись, она с ужасом увидела Дубца, схватившего парня за грудки. Иван и еще какой-то мужчина оттаскивали Дубца в сторону. Ирина кинулась обратно.

— Сергей! Сережа! Я прошу тебя! — крикнула она, подбежав к Дубцу и цепляясь за его плечо. — Прекрати эту сцену! У тебя может не выдержать сердце. Иван! Его надо увести отсюда.

— Всякая шваль будет мне указывать, куда мне ездить! — кричал Дубец, явно находясь в состоянии истерики. — Я никому не указываю, хотя к нам приезжают отовсюду и в сотни раз больше, чем к вам!

— Сергей, прекрати! Слышишь?

Иван решил применить болевой прием, отчаявшись вразумить своего гостя цивилизованным способом. Он с силой сжал правое запястье Дубца и резко завернул его руку за спину. Тот согнулся от боли, сморщился, оскалив зубы. Воспользовавшись паузой, Иван подхватил Дубца под руку, Ирина подскочила с другой стороны — так втроем и пошли под свист и насмешки зевак. На дорожке возле танцплощадки их ждала Алена. Она была явно разочарована таким финалом вечера, начавшегося для нее столь блестяще. Дубец выдернул свои руки, нервозно поправил ворот рубашки, произнес с одышкой:

— Ты такой же националист, Иван, как и этот сосунок. Только он прямо мне об этом сказал, а ты — подумал.

— Не пори чушь, Сергей, — с брезгливой досадой процедил Иван. — Постесняйся хотя бы женщин. Этот парень всего лишь сделал комплимент Алене. Зачем надо было устраивать этот скандал?

— Комплимент? Да он начал лапать ее! Я же видел!

— Сережа, — голос Ирины звучал примиряюще, — ничего страшного не произошло. Я тоже видела, как этот парень подошел к Алене…

— Надо же. Она видела! — ядовито передразнил Дубец. — По-моему, вам обоим было до фени, что происходит вокруг. Хоть потоп начнись, вы бы продолжали обниматься, якобы в танго.

— Опомнись, что ты несешь?! — Ирина задохнулась от стыда и обиды.

— Ну, хватит! — Иван преградил дорогу Дубцу: встал перед ним набычившись, сжав огромные кулаки. — Или ты извинишься перед Ириной, или получишь по морде.

Его глаза налились кровью, лицо, и без того кирпичного оттенка, стало багровым. Всем стало ясно, что угрожает он всерьез.

— Извини, Ира, — после паузы выдавил Дубец, не глядя на нее, — я погорячился. Мне показалось… Ладно. Забудем. И ты, Иван, извини. Не знаю, что на меня нашло. Жареный петух, что ли, в одно место клюнул.

— Жареный гусь, — хихикнула Алена.

Все натянуто рассмеялись. Едва ли эта или какая-нибудь другая шутка могли поправить ситуацию — вечер был безнадежно испорчен.

Несмотря на вчерашний инцидент, Ирина хорошо выспалась, но встала рано — дала о себе знать разница часовых поясов. Накинув шелковый халатик, она неслышно, чтобы не разбудить Сергея Владимировича, вышла из спальни через открытое французское окно на террасу. И вновь ее поразило обилие цветов. Они росли в многочисленных горшках, вазонах, кашпо. Равнодушная к герани, которая раньше ассоциировалась у нее с чахлыми кустиками на деревенских окошках, она увидела ее совершенно в новом свете. Здесь, на террасе, эти пышные цветы составляли богатую гамму — от блекло-розового до пурпурно-красного с фиолетовым оттенком. Особенно очаровательно они выглядели в подвесных керамических горшках, расположенных не как попало, но и не удручающе равномерно. Был в цветочном дизайне определенный стиль, о чем говорила причудливая асимметричная композиция, притягивающая взор каскадом разных по размеру кустов.

Вдоволь налюбовавшись геранью, Ирина вышла в сад. Дорожки были мокрыми от росы. Цветы и деревья, словно в предутренней дреме, неподвижно нежились в скупых лучах солнца. Его серебристо-белый диск едва просвечивал сквозь молочное марево неба. Еще какой-нибудь час, и небо наберет насыщенный голубой цвет, а солнце пожелтеет, начнет мало-помалу припекать и уже к обеду истомит зноем, высушит, слегка подвялит каемки бархатных цветочных лепестков. А пока, напоенные росой, свежие, благоухающие, цветы отмечали именины нового дня.

Ирина склонилась над белым розовым кустом, источавшим дивный тонкий аромат.

— Какой же ты красавец, — тихо и нежно прошептала она. — Ты даже сам не представляешь, какой ты красавец.

Она слегка дотронулась до полураскрытого бутона, с удовольствием ощутив его упругость и прохладу.

— Доброе утро, Иринушка! — внезапно раздалось с крыльца.

Ирина вздрогнула, выпрямилась, повернулась в сторону дома.

— Доброе утро, — ответила она спускавшемуся со ступенек Ивану.

Он был в вишневом махровом халате и черных шлепанцах. Ежик мокрых после купания волос отливал тусклой медью. Излишний вес не отражался на его пружинистой, легкой походке. Весь он излучал здоровье, бодрость и неистощимую энергию.

— А ведь я приберег еще один сюрприз. Специально оставил на потом, чтобы не утомлять вас в день приезда. Пойдемте, покажу.

Ирина покорно пошла за ним по дорожке, огибающей дом. С тыльной стороны было еще одно крыльцо, которое вчера она не заметила. Они вошли в стеклянную дверь и оказались… в каменном гроте. Это был большой бассейн, оборудованный в виде грота. С искусно имитированной подковообразной скалы в водоем, края которого были выложены диким камнем, небольшим водопадом стекала струя воды. Камни не были подогнаны плотно, и между ними росла трава, а в специальных бочажках плавали лилии. В водоем сбегали ступеньки из того же дикого камня. Искусственная подсветка усиливала эффект первозданности и одновременно интимности этого рукотворного уголка природы.

— Не хотите поплавать? — спросил Иван, удовлетворенный Ирининым молчаливым восхищением.

— Я без купальника, — просто ответила она, даже не удивившись непривычному для себя отсутствию скованности. — А что, сюда только из сада можно попасть?

— Почему? Изнутри тоже есть дверь. Но ее не сразу различишь в темноте. А вы сходите, переоденьтесь в купальник. Если я вас смущаю, то могу уйти. Кстати, сварю кофе, пока вы плаваете. Ну, как?

— С удовольствием. А вода не очень холодная?

— Попробуйте.

Ирина подошла к лестнице, ведущей в воду, сняла шлепанцы, спустилась на пару ступенек.

— Ой, какая теплая. Чудо!

Она оглянулась на Ивана и перехватила его затуманенный взгляд, изучающий ее ноги. Внезапно рассердившись на это откровенное разглядывание, она резко добавила:

— Не знаю, стоит ли идти сюда одной. Лучше я подожду, когда проснется Аленка.

Сказав это, она быстро пошла к стеклянным дверям, сквозь которые виднелись фруктовые деревья, усыпанные созревающими плодами.

— Ирина, — он догнал ее у самых дверей и положил свою ладонь поверх ее руки, державшейся за массивную ручку, — не убегайте так быстро.

Тяжело дыша, он взял ее за плечи и развернул к себе лицом.

— Иринушка, — прерывающимся голосом заговорил он, — ты даже не знаешь, что я не сплю все это время, с тех пор как увидел тебя.

— С трудом верится, что вы не спите, — спокойно усмехнулась она, пытаясь освободиться от его рук. — У вас вполне цветущий вид.

— Это от природы я такой красный, как морковка, — грустно улыбнулся он. — Я знал, что мое признание не тронет тебя. Неужели ты любишь этого грубого кабана? Он не стоит и мизинца на этой маленькой прекрасной ножке.

Вдруг он бухнулся на колени и погладил пальцы ее ног. Ирина отступила назад.

— Не надо, Иван, поднимитесь. Это же смешно в конце концов.

Он грузно поднялся и, несмотря на сильное смущение, нашел силы прямо посмотреть ей в глаза.

— Ирина, ты сейчас убедишься, что я ничего не хочу скрывать от тебя, что я до конца откровенен. Пойдем со мной!

— С меня довольно экскурсий, — жестко сказала она. — И сюрпризов.

— Всего на секунду. Больше я не буду навязывать тебе свое присутствие. Я очень прошу.

Она поддалась на уговоры — уж слишком жалким он показался ей, униженным и оттого искренним. Они вернулись к парадному крыльцу, вошли в дом. Иван открыл дверь своей спальни, жестом пригласил Ирину следовать за ним. Ирина шла с двойственным чувством, боясь, что это коварная уловка с его стороны. Она покосилась на огромную, застеленную атласным покрывалом кровать, но Иван держался на расстоянии, всем видом показывая добрые намерения. На стене висел плоский плазменный телевизор. Иван взял пульт, нажал несколько кнопок. На экране отобразилась знакомая картинка — бассейн в виде грота.

— Что это? — холодно спросила Ирина.

— Это скрытая видеокамера.

— Значит, первоначальным твоим замыслом было…

— Признаюсь, была такая мысль. Но тебя нельзя обманывать. Ты не такая…

— …как все? — насмешливо закончила она его стандартную фразу.

— Нет, то есть да. Дьявол! Я давно не был таким бестолковым мальчишкой. Тебе я не могу врать. Именно с тобой хочется быть лучше, понимаешь?

— Понимаю, но ничем не могу помочь.

Она вышла из спальни, оставив его наедине с разбитыми вдребезги мечтами.

Обедали в летнем ресторане с видом на Дунай. Сергей Владимирович выглядел уставшим и слегка подавленным. Он односложно отвечал на вопросы Ивана, избегал Ирининых взглядов, делая вид, что увлечен едой. Но Ирина заметила, что ест он без аппетита, через силу заставляя себя проглатывать суп с клецками. Зато Алена уплетала и суп, и шницель, и рогалики с ореховой начинкой с такой ненасытностью, что мать начала опасаться за ее самочувствие во время речной прогулки.

— Уф! Вкуснятина! — вытирая рот салфеткой, вздохнула Алена и откинулась на спинку стула. — Дядя Ваня, вам повезло родиться в таком месте. Правда же, мама? Живи себе и жуй всякие галушки, да рогалики с кнедликами. Лафа!

— А ты переезжай сюда, — серьезно сказал Иван, метнув прищуренный взгляд на Ирину.

— Боюсь, что скоро тебе надоест в этом маленьком городе, — вмешался Дубец, — снова потянет на родные просторы.

— А мне нравится путешествовать, — беспечно щебетала Алена. — Я бы все время переезжала из одной страны в другую. Зиму, например, проводила бы в Швейцарии или в Австрии, весной отправилась бы в Париж, летом хорошо и здесь, в Словакии, а осенью поехала бы сначала в Италию, а оттуда — в Нью-Йорк.

— Отличный маршрут, — усмехнулся Дубец. — А Россия в нем не предусмотрена?

— Ну почему? На новогодние праздники я бы обязательно возвращалась домой.

— И на том спасибо. Но маленькая деталь, то бишь богатый муж, который обеспечит тебе такую жизнь, как-нибудь вписывается в твои планы?

— Разумеется, — без тени смущения отвечало дитя своего века. — Пока он подписывает свои контракты и разные там сделки, я бы занималась своими делами, а потом уж мы вместе отдыхали где-нибудь в Татрах или Альпах.

Ирина, опустив глаза в чашку с чаем, напряженно ждала, когда дочь прекратит болтать этот вздор. Останавливать ее, делать при всех замечание она сочла неприличным. Ведь рядом сидел не карапуз, которого можно и шлепнуть, если он не в меру расшалился. Свое жизненное кредо как на блюде выкладывала ее собственная дочь, почти взрослая девица, фигурой не уступающая супермоделям, а по внутреннему содержанию напоминающая заурядную купчиху из пьес Островского или современную обитательницу фешенебельных пригородов Москвы. Иван, заметив, что Ирине стыдно слушать Аленину болтовню, поторопился завершить затянувшийся обед. Вскоре они отправились в речной порт.

Прогулка по Дунаю сулила много удовольствий, но то, что гостям пришлось увидеть во время путешествия, превзошло все их ожидания. Красоты дунайских берегов с голубыми отрогами Малых Карпат, черепичными крышами средневековых строений, шпилями готических замков, бесконечными садами и лесами, богатством красок которых можно упиваться до изнеможения, оставили настолько сильные впечатления, что на причал выходили одурманенными и навсегда влюбленными в здешние места.

К сожалению, Ирина уже не чувствовала себя такой свободной, как прежде. Ее тяготило признание Ивана. К тому же она постоянно ловила его грустные взгляды, хотя он и старался прятать их под маской равнодушия. «Господи, зачем он это сделал? — сожалела она. — Как хорошо было раньше — легко, спокойно. Даже выходки Сергея уже не так сильно раздражают. Странно, но я привыкаю к ним, как любая жена привыкает к самым неприглядным изъянам мужа. Оказывается, с этим можно жить. И даже без любовной горячки». Но она невольно сравнивала мужчин. Ей вдруг подумалось, что, если пришлось бы выбирать между ними, она предпочла бы Ивана. Ей импонировали его несокрушимое добродушие и уравновешенность, спокойное осознание своей силы — без хамских замашек, столь характерных для Дубца.

Она отказалась от посещения местных пабов — пиварен, как ни уговаривал ее Иван попробовать словацкого пива в «обществе истинных ценителей «Урпина», «Топвара» и «Штейна». В конце концов поняв, что уговаривать бесполезно, он посадил ее в такси и отправил домой. Алена осталась с мужчинами.

В саду Ирине встретился пожилой седовласый мужчина, солидностью не уступавший министру, в соломенной шляпе и брюках на клетчатых помочах. Он подрезал розовые кусты. Завидев Ирину, садовник выпрямился и почтительно приподнял шляпу. Она с улыбкой поздоровалась и немало удивилась хорошему русскому языку мужчины. Его ласковая доброжелательность располагала к разговору, тем более что ему очень хотелось поговорить о России и узнать Иринины впечатления о своей любимой Братиславе. Она с воодушевлением рассказала о путешествии по Дунаю. Вацлав — так представился садовник — с внимательным прищуром слушал, делая небольшие замечания, удивляясь зоркости и образной речи молодой русской. На крыльцо вышла средних лет статная женщина в переднике и косынке, повязанной назад. Она поздоровалась и по-словацки обратилась к садовнику. Он закивал, а потом пригласил Ирину разделить с ними скромную трапезу. Она согласилась. Расположились в беседке, что стояла среди кустов жасмина и шиповника. Увитая цветущими клематисами, беседка была прекрасным местом отдыха после трудового дня. Гелена, домработница Ивана, прикатила тележку с тарелкой нарезанного сыра, вяленой рыбой, булочками и тремя бутылками пива. Ирина про себя посмеялась над собой — от пива убежать так и не удалось. Но в такой жаркий день светлый «Урпин» из холодильника оказался как нельзя кстати. Гелена, веселая, разговорчивая женщина, кокетничала с Вацлавом, расспрашивая его о молодых годах. Тот посмеивался, отбиваясь от ее настойчивых вопросов, но было видно, что ему по душе эта невинная игра, возвратившая его в лучшие времена. Ирина цедила мелкими глотками холодное пиво и слушала их диалог, удивляясь, что многое понимает в их речи. Незаметно разговор зашел о хозяине дома, Иване. Гелена поведала Ирине о первой жене Ивана, умершей еще в молодости от рака.

— Он очень любил ее. Когда она заболела, возил ее по курортам, но все было бесполезно — болезнь слишком далеко зашла. А через два года женился во второй раз. Но зря он это сделал. Молодая женщина польстилась на дом и деньги, а хозяйством не занималась, рожать тоже не хотела. Говорила, мол, поживем для себя, а уж потом детей заведем. А однажды он застал ее с любовником…

— Ты, Гелена, попридержи язык, — строго оборвал ее Вацлав. — Не наше это дело, поняла? Зачем Ирине об этом знать?

— А это тоже жизнь! — возмущенно всплеснула руками энергичная словачка. — Ее не укроешь в погребе. Пословицу-то не сейчас придумали: старого мужчину — для совета, молодого — для удовольствия.

— Да какой он старый? К тому же было это пять лет назад. Тогда он и вовсе в самом расцвете был. Просто не на ту напал.

— Вот-вот! Сейчас среди молодых сплошной расчет. Клянутся в любви, а сами за кошельком тянутся, — проворчала Гелена.

— И раньше такие люди были, — отмахнулся Вацлав. — Брак по расчету был, есть и будет. Это уж закон жизни.

— И то верно, — согласилась Гелена, подливая в стаканы пиво.

Ирине пришла в голову простая до смешного мысль: а ведь она тоже по расчету живет с Дубцом. Все атрибуты налицо — и большая разница в возрасте, и отсутствие любви, и тугой кошелек мужа, да ладно бы мужа, а то просто сожителя. Господи, до чего она докатилась! Содержанка, которую однажды возьмут за шиворот и выкинут как надоевшую игрушку.

Вацлав заметил, что Ирина погрустнела, и принял это на свой счет. Он многозначительно посмотрел на Гелену, мол, пора и честь знать, и вскоре они распрощались, пожелав гостье всяческих благ.

Она осталась совершенно одна — идеальная возможность поразмыслить о своей судьбе и смысле жизни. И в самом деле: в чем он, смысл ее жизни? Вкусно есть, мягко спать, красиво одеваться? Только и всего? Нет же! Чушь! Это никогда не было главным для нее. Гораздо важнее и ценнее для нее внутренний мир, который и есть душа — самая главная субстанция в человеке. Так что же она наделала — продала душу дьяволу? Господи, прости ее, грешную! Нет! Ее обманули. Она доверилась человеку недостойному, непорядочному, приняв его ухищрения за чистые помыслы и чувства. Но, разочаровавшись, поняв, что рядом с ней совсем не тот, кого нарисовало ее воображение, она должна была порвать эту связь раз и навсегда. Вместо этого она едет с ним за границу, вновь принимает дорогие подарки, ест с его руки и, самое страшное, развращает этим свою взрослеющую дочь. Да-да! Именно так! Надо, черт возьми, называть вещи своими именами.

Ирина вошла в дом. Мертвая тишина огромных комнат подействовала удручающе. Она оглядела гостиную, в которой находилась, машинально подошла к бару, взяла первую попавшуюся бутылку, налила в бокал из богемского стекла приличную порцию вина и залпом выпила. Через минуту почувствовала, что опьянела. Захотелось покружиться на этом блестящем паркете. Жаль, что нет музыки. Тогда она сама будет что-нибудь напевать. Та-та-та, та-та-та, та-та-та-та! И снова! Та-та-та…

Она кружилась легко, плавно, изящно, как и подобает в вальсе. Ей вспомнилась придуманная в Турции скороговорка. Вышколенная школьница… А дальше? Вышколенная школьница… Ах ты… Забыла.

Тогда надо придумать новую. К примеру: вышколила школьницу школа из села… Хм! А потом? Вольная невольница… Нет, не так. Бывшая невольница… Вот именно! Теперь она — бывшая невольница. Хватит плыть по воле волн и жить по чужой указке! Бывшая невольница волю избрала. А что, классно получилось! А ну-ка, целиком:

У нее закружилась голова. Надо прилечь. Вот сюда, на диван. Ах, какой кайф! Какое блаженство. Она устала. До чертиков. Немного поспать и все будет о'кей… Вот так… Все будет… все… бу…

Ей приснилась деревенская изба, в окне которой бились шмели. Они, должно быть, случайно залетели внутрь, но обратной дороги, кроме как бездарно стучаться головами в стекло, не видели. Глупые насекомые громко гудели, смачно шмякались в мутное стекло, на секунду умолкали и вновь начинали неистово жужжать прямо над ее ухом. Она проснулась от желания выпустить шмелей на волю.

В комнате было темно. Большое окно было зашторено, но сквозь тяжелый шелк проникал свет фонаря. Сколько она спала? Ирина потянулась и заметила, что укрыта пледом. Значит, она проспала все на свете и даже не слышала возвращения мужчин и Алены. Надо бы пойти умыться и лечь в спальне. До нее долетели приглушенные звуки мужских голосов. Они напоминали пчелиное жужжание. Вот откуда взялись эти шмели!

Ирина встала, потягиваясь и зевая, вышла из гостиной. В холле голоса стали громче и отчетливее. Ирина невольно прислушалась. Говорили в кабинете, дверь которого была приоткрыта.

— Здесь задействовано Министерство экономики, имей это в виду, — говорил Иван. — Да и компания-заказчик весьма солидная. Восемьдесят миллионов евро годового дохода — это тебе о чем-нибудь говорит?

— Ладно, не пугай. И у меня не шарашкина контора. Все будет в ажуре. Сумма отката тебе тоже о многом должна сказать. Столько я не платил даже нашим ненасытным чиновникам из министерства. А уж они в процентах не стесняются.

— Ладно. Надеюсь ни в качестве, ни в сроках ты не подведешь…

— Я что, враг сам себе?

— Но поставки оборудования — лишь часть наших интересов в России. То, о чем мы говорили при первой встрече, я имею в виду продвижение российской продукции на общий рынок, остается в силе.

— На основе сертификации в Словакии?

— Да. Это один из путей, пока не очень освоенный, поэтому есть где развернуться. Оперативный простор в нашем полном распоряжении. Я сейчас заканчиваю разработку перечня видов промышленной продукции, которую мы готовы сертифицировать. Можно учесть и твои интересы.

— Прекрасно. О твоих интересах я тоже позабочусь, можешь не сомневаться.

— Это само собой. Выпьем?

— Можно.

Ирина и сама не знала, для чего стоит в темном холле и слушает мужской разговор, не имеющий к ней никакого отношения. Обычное женское любопытство. Но едва она сделала несколько шагов в сторону ванной комнаты, как услышала слегка взволнованный голос Ивана:

— Сергей, а почему у Ирины не твоя фамилия? Вы не женаты?

— У нас гражданский брак. Как говорится, руки не доходят до загса, вернее, ноги. А для чего ты спрашиваешь?

— Так. Простое любопытство. Нет, вру. Давай начистоту?

— Что ж. Давай.

— Ведь ты не любишь ее.

— Кто тебе сказал?

— Я сам вижу. С любимой женщиной так не обращаются.

— Хм, в проницательности тебе не откажешь. — После паузы он продолжил: — В начале нашего знакомства мне показалось, что она и есть женщина моей мечты, та, которую ждал всю жизнь. Но… Понимаешь, слишком разные мы с ней. И по характеру, и по темпераменту. Снежной королевой ее, конечно, не назовешь, но все же она — истинное дитя наших северных широт. Есть хорошее выражение, комментировать которое не надо: вещь в себе. Это как раз о ней. Порой невозможно понять, что прячется за ее отвлеченным взглядом, о чем она думает, в каких облаках витает. Нет, мне больше нравятся земные женщины, с огоньком. Чтобы искры высекала своими каблучками. А ведь ты не из праздного любопытства спросил. Я прав?

— Прав, не скрою. Ты знаешь, а для меня ее темперамент в самый раз. Остается сожалеть, что не моя эта «снежная королева».

— Зачем так драматизировать ситуацию, тем более что все можно изменить.

— Ты полагаешь?

— Все в наших руках, в том числе и женщины. Нельзя остановить бег времени, а все остальное нам подвластно — нашему уму, силе и деньгам, не так ли?

— Согласен.

— Ну вот. Я же говорил, что мы обо всем сможем договориться. Я не трепач, слов на ветер не бросаю. Давай по двадцать капель, за наш необычный контракт!

Ирина, ошеломленная, автоматически передвигаясь по холлу, вошла в ванную, разделась, встала в душевую кабинку, включила воду и несколько секунд стояла под мощной струей, пока не ощутила пронизывающий холод. Она забыла о горячей воде. И впрямь, снежная королева. Холодная вода и горькая насмешка над собой вернули ей ощущение жизни.

Остаток ночи она провела в гостиной, на диване, почти без сна. Вскоре после ее возвращения из ванной к ней заходил Иван, осторожно поправил плед и, постояв немного, ушел на цыпочках, а она, притворяясь при нем спящей, смогла наконец перевести дыхание. Ей удалось вздремнуть уже утром, когда солнце высветлило на окне терракотовый шелк, превратив его в золотисто-рыжий. Так и уснула, запечатлев в памяти искрящееся золото драпировки.

Откуда этот волнующий кофейный аромат? Втянув носом дурманящую волну, потом еще, она открыла глаза. На столике возле дивана стоял поднос с кофейником и фарфоровой чашкой в виде кувшинки. Внезапно пришло ощущение такой дикой жажды, что захотелось выпить весь кофе залпом. Она налила в чашку густой коричневой жидкости и выпила без остановки, даже не распробовав вкуса, но уже вторую чашку пила мелкими глотками, наслаждаясь всей гаммой чудесных свойств напитка. В дверь гостиной тихо постучали.

— Войдите, — сказала Ирина, поправляя растрепанные волосы.

Иван, несмотря на ночное бдение, бодрый и в прекрасном расположении духа, вошел с подносом в руках. Теперь это был настоящий завтрак: омлет, рогалики с маком, две большие чашки крепкого чая.

— С добрым утром, Иринушка!

— Доброе утро, — сдержанно ответила она.

— Как спалось? — ласково спросил он, ставя поднос на столик.

— Нормально. Вчера я и не заметила, как уснула здесь.

— Ничего. Где бы не спать, лишь бы выспаться. Кофе понравился? Я варил специально для вас, крепкий, с сахаром.

— Спасибо. Кофе замечательный.

Он внимательно посмотрел на нее, очевидно, уловив ее необычную сдержанность, но спросил о другом:

— Можно мне посидеть с вами, совсем немного, если, конечно, я вам не в тягость?

— Пожалуйста.

Он придвинул к столику массивное кресло, удобно расположился, взяв в руки чашку с чаем.

— Омлет моего изобретения. Попробуйте, пока он не остыл.

— Спасибо.

Ирина скорее из вежливости, чем от желания есть, приступила к завтраку. Ее не смущало его пристальное внимание, так как мысли были далеки от происходящего в гостиной. Длящийся с середины ночи диалог наедине с собой поглотил все чувства. Анализируя свою жизнь, она искала и не находила ответа на один-единственный вопрос: в чем ее ущербность? Почему мужчины, влюбляясь с первого взгляда, покидают ее? Откуда приходит разочарование? Вот и этот, расселся довольный, прихлебывает чай и жмурится, как сытый кот. А придет час, когда и он скажет, мол, нет в тебе огня, искры, изюминки и чего там еще, черт подери?

— Вот так бы и сидел с тобой, — непроизвольно перейдя на «ты», проурчал Иван бархатистым баритоном, — бесконечно, до самой смерти, любуясь и восхищаясь.

— Уж не принимаете ли вы желаемое за действительное? — загадочно спросила она.

Он поперхнулся глотком чая, закашлялся, побагровел, но справился с неловкостью, извинился, вытер салфеткой испарину со лба.

— Не совсем понял тебя. Что ты имела в виду?

— Так. Ничего. Впрочем, в голову пришла неожиданная мысль: почему опыт нас не учит, не мешает нам повторять одну и ту же глупость?

— Ты о чем?

— Разве ты не наступаешь на одни и те же грабли, увлекаясь мной? Ведь я значительно моложе — лет на десять, если не ошибаюсь? А что, если мне нужен твой кошелек, а не ты сам? Вот вломлюсь в твой дом, стану полноправной хозяйкой, а потом потихоньку заведу молодого любовника…

Лицо несчастного Ивана по цвету не уступало его волосам. Он насупился, опустил глаза, не зная, как реагировать на ее хлесткие слова. А Ирине было больно и одновременно хулигански весело наблюдать за его метаморфозами. Она как будто мстила за бессонную ночь, за подлый мужской сговор, за все свои печали, что без конца сыпались на нее с той незабвенной поездки в Турцию. Но вот он слегка побледнел, справился с эмоциями, прямо посмотрел ей в глаза:

— Ты все знаешь обо мне?

— Все знать невозможно. Кое-что. Самую малость.

— Она была просто смазливая шлюха. Ты не такая.

— Но ты совсем не знаешь меня…

— Знаю. Я сердцем вижу. И потом, я давно не тот восторженный дурак. Опыт, о котором ты упомянула, все же не прошел даром. Ирина, я почти люблю тебя. Черт! Какое «почти»? Я болен тобой. Я скоро с ума сойду!

Он вдруг сполз с кресла, встал на колени, оказавшись у Ирининых ног, обхватил ее за бедра, зарылся лицом в подол сарафана и замер. «Каждый страдает в одиночку», — размышляла она, отстраненно взирая на его поникшую голову, не чувствуя ни малейшего желания ее погладить.

— Иван, встань немедленно, слышишь? Ведь в любую минуту могут войти Сергей или Алена.

Он тяжело поднялся, пряча взгляд, и поплелся побитой собакой к двери, но прежде чем выйти, злорадно пробурчал:

— Им сейчас не до нас.

Ей словно змею за пазуху сунули — что-то мерзко холодное скользнуло по груди.

— Что ты сказал?!

Она догнала его в холле, встала перед ним, задыхаясь и гневно сверкая потемневшими глазами.

— Где они?!

— Успокойся, — струсил он. — Я ничего такого не сказал, чтобы так бурно реагировать. Им действительно не до нас — они в бассейне. Если хочешь, можем посмотреть на экране, как они плавают. Пошли со мной. Пойдем. Это даже интересно. Люди более раскованны, когда не знают, что на них смотрят.

«Я такая же подлая и гадкая, как Дубец с Иваном», — думала Ирина, послушно входя в спальню Ивана. Он включил телевизор, и на экране высветился живописный грот с водопадом и лилиями. Но сейчас она не замечала изысканных красот интерьера. Все ее внимание сконцентрировалось на этих двоих, что резвились в прозрачной воде искусственного озера. Дубец держал на вытянутых руках Алену, а она, заливисто хохоча, била по воде ногами, окатывая фонтанами брызг все вокруг. Затем, видимо, утомившись, она обмякла, повисла на его руках, и он начал качать ее, как баюкают ребенка, нежно напевая песенку про волчка, который может укусить за бочок непослушное дитя.

Ирина не почувствовала, как сбилось с ритма ее сердце, как трудно стало дышать. Неотрывно глядя на эту сцену, она боялась поверить в самое страшное, она еще надеялась на благоразумие дочери и хоть какое-то понятие о чести у Дубца, но вскоре ее слабая надежда рухнула. Алена обвила шею Дубца тонкой рукой и прильнула к нему всем телом, а он начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, грудь…

Ноги Ирины ослабли настолько, что она села прямо на пол. Иван поспешил нажать кнопку на пульте, экран погас. Белый как мел он подскочил к Ирине и суетливо попытался поднять ее, но она, отяжелевшая, оглушенная, невменяемая, с остановившимся взглядом, неподатливо выскальзывала из его рук. Встав перед ней на одно колено, он произнес:

— Ирина, я ничего не знал. Клянусь. Честное слово!

— Разве это не входило в ваш сценарий? — слабым, безжизненным голосом спросила она, не глядя на него.

— К-каккой… какой сценарий? О чем ты?

— Я знаю о вашем сговоре, Иван. Ради бога, не строй из себя невинного мальчика, это же отвратительно! Хотя бы ты будь настоящим мужчиной.

— Ты все слышала? — побагровел он. — Ирина, я…

— Ты в самом деле не знал об их связи?

— Нет, честное слово, не знал. Для меня это тоже шок. Сергей предстал совершенно в другом свете…

— А себя, значит, ты видишь в самых радужных тонах, так?

— Н-нет, то есть… Мне стыдно. Очень. Не знаю, простишь ли меня…

— Мы сейчас же уезжаем с дочерью. Я прошу тебя помочь. Дубец будет чинить препятствия — он способен на все, вплоть до физического устранения. Поэтому я очень прошу помочь. Отвлеки его, ну придумай что-нибудь, дай мне возможность добраться до аэропорта.

— Хорошо. Я постараюсь, но… Ирина, неужели мы расстанемся навсегда? Для меня все теряет смысл, вся жизнь станет никчемной. Я давно не испытывал к женщине ничего подобного. Разве только в молодости. Я говорил тебе, что это болезнь, что я болен тобой. Эта болезнь неизлечима, я уверен в этом. Да, я понимаю — мои шансы уменьшились из-за этой пошлой торговли с Дубцом. Будь она трижды проклята! Этому нет оправдания, и все же между нами огромная разница, разве ты не видишь? Он продавец — холодный и расчетливый, я же — ослепленный страстью, потерявший ориентиры в реальном мире, полностью ушедший в мир своих грез. Да-да. Грез. Можешь смеяться надо мной: мол, солидный мужик ударился в слезливую романтику и прочая…

— Я верю тебе, — просто сказала Ирина, оборвав его пылкий монолог. — Помоги мне встать.

Они поднялись.

— Ты обещал помочь, — напомнила она бесцветным тоном.

Устремив взгляд в окно, где в пышной красе догорающего лета буйствовала природа, она некстати подумала, что ее теперешнему настроению больше бы соответствовали дождь со снегом и пронизывающий ветер.

— Я все сделаю, — твердо пообещал Иван и вдруг с опозданием отреагировал на ее слова. — Ты боишься физического устранения? Но это же бред…

— Нет, это серьезно. С первой женой и ее любовником он тоже не церемонился.

— Даже так? Тогда это меняет дело.

Он на минуту задумался, а потом заговорил, сдержанно и сурово:

— Он у меня вот где, — показал он сжатый кулак. — Со всеми потрохами. Ссорится со мной ему очень невыгодно. А ради денег он возьмет отступного. Я уверен. Но я избавлю тебя от выяснения отношений. Собирайся и ничего не бойся.

Завтракали на террасе, среди цветочной феерии. Ей чудесно гармонировала столовая плетеная мебель в стиле модерн. Но в душе Ирины эта гармония ничем не откликалась, напротив, все, что ее окружало в этом доме, казалось враждебным и мрачным. Она с трудом сдерживала клокочущий внутри нее шторм, боясь раньше времени выплеснуть его наружу и тем самым разоблачить свои планы.

— Что-то ты бледная, Ира. Не заболела случайно? — с фальшивой заботливостью спросил Дубец.

— Голова побаливает, — выдавила она и откусила кусочек булочки, чтобы больше не отвечать ни на какие вопросы.

— Надо принять какой-нибудь анальгетик, — безразлично посоветовал Дубец и посмотрел на Алену через край чашки.

Ирина перехватила этот взгляд и чуть не подавилась булкой. Пришлось срочно запивать чаем. Иван был необычно сдержан и скуп на слова. Но за столом царила Алена, поэтому его сдержанность осталась незамеченной.

— Сегодня мы обязательно сходим в Старый город, побываем в королевском замке, в Соборе Святого Мартина… Где еще? Ах да! В Президентском дворце. Он, мама, тоже старинный. Шестнадцатый век, кажется.

— Семнадцатый, — поправил Иван.

— Ну, неважно. Главное, что старинный. А еще я свожу тебя в один погребок, где мы вчера пили такое клевое вино. Мм, прелесть! Оно земляникой отдает, такое густое и цвет — как у рубина, нет, темнее — как кровь.

— А не рано тебе по погребкам ходить? — спросила Ирина, вложив в эту фразу все спокойствие, на какое была способна.

— Ну, начина-а-ается! Тебе только и рассказывать! Да оно как виноградный сок, это вино. Если хочешь знать, здесь даже лечат красным вином.

— Я поддерживаю твою маму, Аленушка, — степенно изрек Дубец, прихлебывая чай и не сводя с нее глаз. — Не увлекайся алкоголем. Не дай бог, рано состаришься.

— Фи! Мне это не грозит. У меня такая конституция, что хоть ржавые гвозди глотай, ничего не будет. И кожа дубленая, вот смотрите! — она хихикнула, протягивая Дубцу руку.

Тот бережно обхватил Аленино запястье своими толстыми пальцами и осмотрел ее руку от кончиков пальцев до плеча. В заключение они обменялись взглядами: с одной стороны — обольщение, с другой — страстное желание. Иван крякнул, потянулся за чайником, уронил салфетницу. А Ирина сидела с застывшей улыбкой, будто за столом происходило что-то невероятно милое и забавное.

— Сергей, — глухим голосом обратился Иван. — Я забыл обговорить с тобой очень важную деталь. Нам придется сейчас съездить к одному господину…

— А нельзя отложить до вечера? У нас другие планы на этот день. Так ведь, девочки?

— Нет, не получится. Он после обеда уезжает в Прагу и будет здесь не раньше следующей недели.

— Это важно? — спросил Дубец.

— Очень.

— Что ж. Надо значит надо. Увы, Аленка, в погребок пойдете без меня. Или подождите до вечера.

— Ну вот, — надулась Алена, — я так и знала, что с вами каши не сваришь. Ох уж эти мне взрослые! Никакой обязательности. Ладно, мы с мамой по магазинам пробежимся, а после обеда все вместе в Старый город поедем. Надеюсь, больше ничего не произойдет?

— Постараемся, — пообещал за всех Иван и первым встал из-за стола.

Они остались одни. Где-то в саду работал Вацлав, поэтому Ирина, войдя в Аленину комнату, первым делом захлопнула открытое настежь окно.

— Зачем, мам? Из сада так офигенно розами пахнет, как будто духами.

— Не будем выносить сор из избы, — сухо ответила Ирина и подошла к дочери, красящей у зеркала ресницы.

— Какой сор? — рассеянно спросила Алена и высунула от старания кончик языка.

— Хватит краситься, — пока еще сдерживая ярость, выдавила Ирина и рывком развернула дочь к себе.

— Мам, ты чего? Я…

Пощечина прозвучала как удар кнута — резко и звонко. Алена, схватившись рукой за щеку, отступила назад, наткнулась на кровать и, потеряв равновесие, плюхнулась на нее задом.

— За что?! — выдохнула она, широко распахнув глаза.

— А ты не знаешь? — сузила глаза мать, задыхаясь и хватая воздух открытым ртом.

— Не-е-т, — протянула огорошенная Алена, но глаза все же отвела.

— Не ври! Потаскушка! Дрянь, испорченная до мозга костей! Отвечай, когда у вас это началось? В Америке? Или раньше?

— Мама, не говори со мной таким тоном. Прошу тебя, — взмолилась Алена.

У нее навернулись слезы, губы задрожали.

— А каким я, по-твоему, тоном должна говорить, ласковым? Ты ответишь мне или я возьму ремень и изобью тебя до крови?

— Что… я… должна… от… от…

Алена разрыдалась, но ее плач не тронул мать, хотя и заставил усомниться в своих подозрениях.

— Ответь мне, — уже спокойнее сказала она, — ты спишь с ним?

— С… с… с кем?

— С Сергеем Владимировичем.

— Н-нет.

— Я не верю тебе. Говори правду или…

Ирина почувствовала, что их «диалог» зашел в тупик. Дочь приняла глухую оборону и ни за что не сознается. Оставалось одно средство — показать неопровержимые улики. Ирина схватила дочь за руку и потянула за собой. Та сопротивлялась, но слабо. Они вошли в спальню Ивана. Ирина схватила пульт и стала нажимать одну кнопку за другой, пока не попала на нужную. На экране появился злополучный бассейн.

— Ну! Узнаешь?

— Бассейн?

— Ты же видишь, что это не кухня!

— Ну и что?

— Ты, видно, не поняла. Стой здесь и смотри на экран. Я сейчас.

Ирина выскочила в холл и побежала к двери, расположенной рядом с ванной и ведущей в бассейн. Влетев туда, она быстро прошлась у бровки водоема, а затем вернулась в спальню.

— Ну, что скажешь теперь? Все поняла?

Алена сидела на кровати, подавшись корпусом вперед, скрестив ноги и обхватив себя руками. Ее лицо напряглось, взгляд, устремленный в пустоту, ничего не выражал, кроме упрямства. Ирина ждала другую реакцию, справедливо полагая, что под тяжестью фактов дочь сломается и сознается во всем. Но Алена замкнулась в себе и, возможно, искала сейчас аргументы в свою пользу. Так оно и вышло.

— Ты следила за мной, как шпионка! — злобно выкрикнула она. — Это ужасно — следить за собственной дочерью! Я больше никогда не поверю тебе и ничем не поделюсь! Вот.

— Ну что ж, это твое дело, — произнесла Ирина, на которую внезапно напало злое безразличие. — Собирайся. Мы летим домой.

— Как это? — от возмущения Алена даже поменяла позу. — А Париж? Мы же послезавтра летим во Францию!

— Собирайся! — железным голосом, сквозь зубы приказала Ирина и буквально прожгла Алену ненавидящим взглядом.

Этот взгляд возымел действие. Девушка дернула плечом, хмыкнула, выпятив нижнюю губу, но покорно встала и пошла в свою комнату.

— Я даю тебе на сборы десять минут. Скоро подъедет такси.

Желтая «Шкода-Октавия» везла их в аэропорт. За рулем сидел молодой словак, курносый и белобрысый. «Кого он мне напоминает? — вяло подумала Ирина и тут же отвлеклась на городской пейзаж за окном автомобиля. Ее взгляд скользил по видам Братиславы, которые совсем недавно вызывали в сердце восторженный трепет. Теперь краски померкли, стерлись впечатления, исчезло волшебство. — Ну конечно. Где-нибудь в Ярославле или в Клину живут такие же курносые парни с соломенными, выгоревшими на солнце волосами. Вот кого напоминает этот словак», — медленно текли ее мысли, не задевая душевных глубин.

А таксист то и дело посматривал в зеркало на Алену, чему-то улыбаясь. Один раз он даже подмигнул ее отражению. Она, ловя его взгляды, уже кокетничала, легкомысленно выкинув из головы ссору с матерью.

«Ее уже не переделать — она родилась такой, — флегматично размышляла Ирина, заметив переглядывания Алены со словаком. — Нет смысла обманывать себя: единственная дочь, моя Аленка, пушистый доверчивый котенок, моя плоть и кровь — уже не принадлежит мне. Ее отняли у меня, украли, нагло и грубо присвоили». Но эта мысль мелькнула и исчезла, в голове вновь, как навязчивый мотив, всплыла придуманная когда-то скороговорка: вышколенная школьница… Нет, к данной ситуации подойдет другая фраза: нашкодившая школьница в «Шкоде» удрала. Хм, забавно. А что? Не закапывать же себя в могилу оттого, что проморгала единственную дочь. Да-да, проморгала, прошляпила, проворонила, про… Придется с этим мириться и жить дальше. Нет, мириться нельзя. А жить? Разве можно жить с разорванным в клочья сердцем?

Смех без причины — частая реакция на стресс. Ирина вдруг захохотала, взахлеб, неудержимо. Алена сначала испуганно дергала ее за руку, а потом крикнула водителю: «Остановись! Разве не видишь — с ней истерика!» Водитель выехал на обочину и остановился.

— Воды! У тебя есть вода? — кричала Алена.

Водитель нагнулся, достал из бардачка банку пива, нервно открыл ее и подал Алене. Та схватила, набрала полный рот тепловатой горчащей жидкости и выплеснула ее фонтаном брызг на обессилевшую от смеха мать. Ирина умолкла, уставилась стеклянными глазами в одну точку, шумно дыша и всхлипывая. Алена вновь обратилась к перепуганному таксисту:

— У вас есть стакан? Чашка! Похар!

Парень снова полез в бардачок, пошарил и нашел пластиковый стакан. Алена налила в него пива и подала матери:

— Выпей, мама! Ну, пожалуйста. Тебе сразу легче станет.

Ирина сделала несколько глотков прямо из Алениных рук. Дочь вынула из сумочки носовой платок и бережно промокнула мокрые от пива лицо и шею матери.

— Поехали! — скомандовала она водителю, убедившись, что истерика прошла.

В аэропорту, после того как билеты, заказанные утром Иваном, были куплены, — на прямой рейс билетов не было и лететь пришлось транзитом — Ирина пошла в дамскую комнату, чтобы переодеться. Кофточку, всю в пивных пятнах, она сменила на бежевый топ. До отлета оставалось два часа, и они зашли в кафе, решив немного перекусить.

Ирина упорно молчала и лишь иногда односложно отвечала на Аленины вопросы. Дочь не знала, как растопить лед, который был во всем, что еще недавно было таким нежным и теплым и составляло материнскую суть: в ее фиалковых глазах, жестах, интонациях, даже походке. Лед был и между ними — когда-то самыми близкими и родными. Алене становилось страшно, когда она смотрела на помертвевшее лицо матери. Его непроницаемость пугала девушку, но и только. Привыкшая получать от жизни только удовольствия, она желала в этот миг лишь одного — чтобы инцидент поскорее забылся, чтобы все утряслось само по себе и жизнь вошла в обычную колею. Ей так хотелось праздника и новых впечатлений!

— Мама! Ну мам, — теребила ее Алена.

— А? — очнулась она, как бы выныривая из мутной болотной жижи.

— Нас вроде бы ищут. Смотри. Нет, не туда. Направо, за стеклом. Видишь?

За стеклянной перегородкой Ирина увидела Ивана. Он явно искал их, крутя головой во все стороны. Алена привстала и махнула рукой. Ее движение не осталось незамеченным. Иван обрадованно улыбнулся и заспешил к дверям кафе.

— Вот вы где, — слегка запыхавшись, сказал он, присаживаясь на свободный стул за их столиком. — А я боялся, что не найду.

Он замолчал и выразительно посмотрел на Ирину. Она ответила долгим взглядом, в котором сквозила затаенная боль.

— Ирина, мне надо кое-что сказать. Наедине.

— Алена, иди погуляй, только недалеко, — безразличным тоном попросила Ирина.

Грациозно выгнувшись, Алена задвинула стул, сняла с его спинки сумочку и, не взглянув на взрослых, вальяжной походкой направилась к выходу. Иван кашлянул, заметив, как напряглись Иринины скулы и вся она сжалась тугой пружиной.

— Иринушка, ты вправе называть меня предателем и подонком, но другого выхода не было. Сергей хочет поговорить с тобой… Погоди, дай мне все объяснить! — воскликнул он, предупреждая ее возмущенный протест, уже готовый слететь с губ. — Он поставил ультиматум. Да-да, ультиматум. Если я не скажу, где вы с Аленой, он расторгнет все предварительные договоренности по предстоящей сделке и вообще откажется от контракта. Но дело в том, что уже задействованы многие стороны, в том числе и самые влиятельные. Я окажусь в неприглядной роли фальсификатора и мелкого мошенника. Такое не прощается. Под угрозой моя карьера. Пойми меня и не суди слишком строго, прошу тебя!

— Хм, — горько усмехнулась Ирина, — похоже, великим фальсификатором сейчас является как раз Дубец. Ни за что не поверю, что он поступится миллионным контрактом ради чувств. Ты попался на удочку, Иван. Впрочем, уже поздно меня уговаривать. Вон он, собственной персоной!

К ним приближался Дубец. Иван, багровый, со вздувшейся веной на виске, поднялся, шагнул ему навстречу.

— Вот что, Сергей…

— Мне плевать, что ты скажешь. Оставь нас одних!

— Нет, ты выслушаешь меня! — прорычал Иван, схватив руку Дубца и сжав ее со всей силой.

Тот сморщился, побелел, прохрипел:

— Отпусти, гад! Хорошо, я слушаю тебя…

— Я буду стоять вот за этой стеклянной стеной, понял? И если…

— Я понял. Не бойся, все будет о'кей. Буквально несколько слов и все.

Иван ушел, а Дубец, резко дернув стул, уселся с недовольным видом и уставился на Ирину налитыми кровью глазами. Он был пьян.

— Ну что, колобок? Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел? Может, хватит бегать от меня, как от чудовища какого-нибудь? Тебе что, плохо жилось у меня? Да я ни перед одной бабой еще не стелился так, как перед тобой, угождая каждому желанию, чуть ли не пылинки сдувая, черт подери! Думаешь, бесконечно веревки из меня будешь вить? Ошибаешься. Я не из таковских. Об меня еще никто ноги не вытирал. Иначе я не был бы Дубец. Короче, хватит дурью маяться, пошли сдавать билеты, пока не поздно.

— Поздно, — с тихой ненавистью отрезала Ирина.

— Что? — с сарказмом, повысив голос, спросил он. — Ты еще спектакль решила сыграть? Ну-ну. Валяй! Зрители уже рукоплещут.

Ирина увидела за стеклом Ивана и Алену, напряженно наблюдавших за их диалогом.

— Поздно, — стараясь говорить твердым голосом, повторила Ирина. — У меня есть компромат на тебя. Если ты вздумаешь ограничивать мою свободу или угрожать мне, этот компромат выплывет наружу. И тогда тебе конец, Дубец.

Неожиданная рифма в конце фразы развеселила Ирину. Она издала короткий смешок, надменно глядя на ошарашенного Дубца.

— И что за компромат? Из какой оперы? — с него моментально слетел лоск превосходства, свойственный многим «денежным мешкам».

— Ты совратил мою дочь. А это серьезная статья в Уголовном кодексе.

— Еще неизвестно, кто кого совратил, — парировал он, метнув взгляд в сторону Алены. — Ты мне это дело не пришьешь, не старайся. Если доведешь до суда, я опозорю тебя с дочкой такими пикантными подробностями, что у судьи ее колокольчик покраснеет. Тебе это надо?

— Но есть и вторая часть компромата, — невозмутимо продолжила Ирина, хотя эта невозмутимость давалась ей большой ценой.

— Что еще? — насторожился Дубец и полез за платком, чтобы вытереть выступивший на лице пот.

— Твои дурно пахнущие сделки с огромными «откатами».

— Интересно, — криво усмехнулся Дубец, вытирая платком лицо. — Это когда же ты пронюхала? Ночью, что ли, когда притворилась спящей?

— Неважно. Дискета с компроматом в супернадежном месте, так что не трудись меня «заказывать», дискета сразу же попадет в прокуратуру.

Дубец откинулся на спинку стула, изучающе разглядывая Ирину, словно видел ее впервые, а затем сменил тактику.

— Ирина, выслушай меня, — он вновь подался вперед и даже попытался положить свою ладонь на Иринину, но она отдернула ее, будто собирала ягоды и увидела в траве гадюку. — Ну зачем ты так? Я же любил тебя…

— Заткнись, — сквозь сжатые зубы бросила она.

— Хорошо. Я о другом, о чем с матерью говорить не положено, но мне больше некому это сказать. Я умру без Алены…

— Замолчи, сволочь! — она шевельнулась, чтобы встать.

— Ирина, прошу тебя, выслушай, — он схватил ее за руку и силой заставил сидеть на месте. — Я не смог устоять перед ее юной свежестью, ее очарованием. Можешь взять пистолет и убить меня, но это выше моих сил. Я одержим ею. Каждая минута, каждая моя клетка заполнена ею одной. Это просто сумасшествие, кошмар всей моей жизни. Я все для нее сделаю. Все! Перепишу дом, открою счета, дам ей свое имя. Она будет счастлива…

Он торопился, понимая, что сейчас произойдет взрыв. Напряжение Ирины достигло наивысшей точки. Она вырвала свою руку из его холодных, скользких пальцев и со всего маху ударила по мерзкой, ненавистной роже. Удар пришелся на самые болезненные места — нос и глаза. Он слабо охнул, схватился за лицо. По его ладоням потекла кровь. А Ирина, не обращая внимания на десятки глаз, провожающих ее с алчным любопытством, с высоко поднятой головой, неторопливо покинула кафе.

 

Часть IV

— Я все понимаю, Ирина Дмитриевна, но штат укомплектован под завязку. На вашем месте трудится молодой специалист и уже вполне справляется с обязанностями. Девочка старается, и мы это поощряем.

— Но ведь вы говорили, что собираетесь расширять отдел…

— О-о! Когда это было! С тех пор столько воды утекло. К сожалению, конкуренты дышат в затылок. О каком расширении можно говорить, когда заказами не покрываем и восьмидесяти процентов мощностей. То оборудование, что купили в Германии, так и стоит мертвым грузом. Уже ведем переговоры с возможными покупателями. Потеряем, конечно, приличную сумму, но хоть что-то вернем. А вы говорите! Увы, дорогая Ирина Дмитриевна, ничем не могу помочь. Впрочем, у меня есть один знакомый. Он мой давний должник, так что… Вот его визитка. Скажете, что от меня.

— Спасибо. До свидания.

— Всего наилучшего, Ирина Дмитриевна. Успехов. Выходя из офиса компании, где проработала много лет, Ирина не ощутила сильного разочарования. Оплеухи, которыми с завидным постоянством награждала жизнь, стали привычными, притупилась острота их восприятия. Но, с другой стороны, такая привычка к постоянному стрессу делает человека равнодушным к жизни вообще.

Ирина брела по улице куда глаза глядят, бездумно и наугад. Внутри будто торричеллиева пустота — полное отсутствие желаний и цели. На перекрестке она не заметила красного сигнала светофора, и водитель «Газели», издавшей надсадный визг тормозов, высказал в сердцах все, что о ней думает. Она даже не повернула головы.

Как она оказалась на этой улице? Что-то до боли знакомое в кирпичной кладке трехэтажного купеческого особняка. Впрочем, входная группа, как сейчас модно говорить, абсолютно новая — из тонированного стекла и нержавейки. И все-таки, откуда ей знакомы эти ложные арки, украшающие фасад старинного здания? Над дверью золотым по черному шла надпись: кафе «Зодиак». Боже мой, неужели здесь до сих пор кафе? И даже название то же! Ирина поднялась на крыльцо, вошла в небольшой холл, пропахший ароматами кофе и ванилина. Нет, тогда все было по-другому. Ну, разумеется, по-другому. Ведь прошло почти восемнадцать лет.

Она вошла в зал и сразу посмотрела на первое от входа окно. Столик возле него пустовал. Ирина прошла к этому столику и села.

Неслышно, по-кошачьи ступая, подошел молодой официант, поздоровался, предложил меню. Ирина отказалась читать меню и попросила кофе с пирожным. Поколебавшись, заказала рюмку коньяку. Официант слегка поклонился и бесшумно исчез.

Безусловно, все изменилось! В тот холодный вечер они с Элькой, краснея и прыская, пересчитывали мелочь, которой едва хватило на скромный заказ, а официантка, вульгарно накрашенная брюнетка в замызганном фартучке с кружевными рюшами, презрительно кривила губы. У нее еще хватило наглости предупредить их, чтобы долго не занимали место, мол, «некуда садить солидных клиентов». Ах, как много бы она отдала, чтобы вернуть тот вечер хотя бы на час!

Официант принес дымящийся кофе, заварное пирожное, пятьдесят граммов коньяку. Ирина поднесла ко рту маленькую чашку, долго дышала чудодейственным ароматом и вспоминала.

Взгляды Анатолия, которые он бросал на нее от барной стойки, волновали. Она до сих пор помнит горячую волну, пробежавшую по ней и заставившую опустить глаза и притихнуть.

О, этот пристальный мужской взгляд! Сколько в нем пробуждающей силы! И в самом деле женщина вдруг просыпается от векового сна, уверовав в свои чары, вся устремившись навстречу обещанному счастью. Всего лишь взгляд. Ни больше ни меньше. А сколько вспыхнувших надежд, лучезарных планов, волнующего ожидания любви!

Ирина выпила кофе, затем коньяк, откусила кусочек пирожного, задумчиво уставилась в окно. Хватит грезить. Пора опуститься на землю. Надо искать работу, ведь на что-то нужно жить. Она уже продала пару золотых гарнитуров — подарки Анатолия, но этого хватит ненадолго. Воспользоваться, что ли, услугой бывшего шефа?

Она открыла сумочку, достала визитку и мобильник, набрала номер.

— Я слушаю, — после трех гудков ответил низкий вежливый голос.

— Добрый день! Я звоню по рекомендации Бирюкова.

— Бирюкова? — насторожился голос, перестав быть вежливым. — И что надо? Я же недавно объяснил ситуацию. Как только заказчик проплатит…

— Постойте! Вы меня не поняли. Я насчет работы…

— Какой еще работы?

— Обыкновенной. У вас есть вакансии?

— Вакансии? — продолжал переспрашивать мужчина, очевидно, с трудом перестраиваясь с собственных долгов на постороннюю волну.

— Я ищу работу. Мне очень нужно…

Коньяк подействовал на речевой центр. Ирина вовремя остановилась, чтобы не сморозить какую-нибудь нелепость. Иначе, она чувствовала, мужчина отключит телефон.

— Значит, очень нужно, — как бы в раздумье повторил он. — А вы где находитесь? Дело в том, что я еду по Сиреневой, в офисе буду не скоро, так что…

— Я в «Зодиаке», — глупо ответила Ирина.

— В Зодиаке? И в каком интересно знаке, Девы? Вы что, так шутите? Мне, сударыня, сейчас не до шуток. Ну и Бирюков, блин! Раздает мои визитки налево-направо…

— Постойте! Вы не так меня поняли! Я в кафе под названием «Зодиак».

— Ах, кафе… Извините. А где такое, что-то не припомню?

— Я и сама не знаю…

— Да вы что в конце концов, разыграть меня с Бирюковым решили?

В трубке раздались короткие гудки. Ирина тупо смотрела на погасший дисплей, не зная, что делать дальше. Подошел официант.

— Вам ничего не нужно? — профессионально улыбнулся он.

— Скажите адрес вашего кафе.

— Адрес? Что-то не так? — всполошился парень.

— Нет, все в порядке. Мне назначили встречу, понимаете? А адрес никто не знает.

— Хм, то есть… Но вы уверены, что вам назначили у нас?

— Естественно.

— Странно.

— Так вы скажете адрес или мне идти к директору?

— Зачем к директору? — побледнел официант. — Пожалуйста, Тургенева, 15.

— Наконец-то, — выдохнула Ирина и снова набрала номер Меньшикова Александра Федоровича, как значилось на визитке.

— Я слушаю.

— Александр Федорович, Тургенева, 15.

— Тургенева звали Иван Сергеевич.

— А вас как зовут? — недоуменно спросила Ирина.

— Это опять вы? А Бирюков где же, рядом? Дайте ему трубку!

— Здесь нет никакого Бирюкова. Он в офисе.

— А вы где?

— Я в «Зодиаке».

— Это я уже знаю.

— А «Зодиак» находится на Тургенева, 15. Поняли наконец или вы такой же тупой, как тот доцент?

— А-а, понял. Ладно, ждите.

На нее вдруг напал аппетит. Съев пирожное, она попросила чего-нибудь мясного и для храбрости еще пятьдесят граммов. «Алкоголь меня раскрепостит, — рассуждала она, — а это немаловажно при найме на работу. Закомплексованных сразу бракуют».

Когда Ирина ставила выпитую рюмку на стол, в зал вошел высокий шатен с утомленным лицом и замер у порога. Она обратила на него внимание, но позвать сразу не смогла — во рту все свело от терпкой горечи. Пока она заедала эту горечь лимонной долькой, мужчина подозвал официанта и о чем-то спросил. Тот кивком показал на Ирину.

— Это вы звонили от Бирюкова? — спросил шатен, приблизившись к Ирине.

— Я.

— А, собственно, вы кто?

— Я его бывшая сотрудница.

— Вас уволили?

— Нет, я сама.

— У вас что, неуживчивый характер?

— Почему? Очень даже уживчивый. Просто я вышла замуж, ну не совсем чтобы вышла, в общем…

— Понятно.

Меньшиков сел напротив Ирины, положил руки на стол и в упор стал ее разглядывать.

— Вы смущаете меня, — пробормотала она, уткнувшись в тарелку с бефстрогановом.

— По-моему, я догадываюсь о причине вашего увольнения. Вы пьете?

— Я?! Да вы что! Как вы смеете?

От возмущения она сделала неловкий жест и смахнула пустую рюмку на пол. Та раскололась на выложенном плиткой полу с омерзительным треском. Подскочил официант, собрал осколки на поднос, а затем невозмутимо спросил, обращаясь к Меньшикову:

— Вы будете заказывать?

Меньшиков посмотрел на покрасневшую, растерянную Ирину, перевел взгляд на официанта, сухо произнес:

— Еще один бефстроганов и бутылку хорошего красного вина. Кстати, тут есть поблизости платная парковка?

— Есть. Как раз напротив.

— А вы не могли бы поставить мою машину? Вон она, серебристая «Тойота».

— Но это не входит в наши услуги…

— За отдельную плату.

— Я постараюсь.

— Вот ключи.

Машина была припаркована, а заказ выполнен на редкость оперативно. Официант налил в бокалы вино и пожелал приятного аппетита. Поблагодарив, они остались вдвоем.

— Я пить не буду, — заупрямилась Ирина. — А то, не дай бог, перебью всю посуду.

— Заставлять не буду.

Он осушил бокал и принялся за мясо. Было заметно, что этот человек, замотанный делами и заботами, очень голоден да и не отдыхал толком длительное время. По тому, как он сосредоточенно ел, иногда поглядывая в окно, Ирина поняла, что его мысли далеко отсюда. Насытившись, он закурил, даже не подумав спросить разрешения у Ирины. Но это не особенно ее задело, так как незаметно для себя она прониклась сочувствием к этому битому жизнью господину.

— Итак, вы ищете работу, — выпуская струю дыма после глубокой затяжки, констатировал он.

— Да.

— И в качестве кого?

— Я квалифицированный бухгалтер-экономист. Со стажем.

Меньшиков прищурился и задержал долгий взгляд на ее лице.

— С вашей внешностью найти работу не так уж и сложно, — хмыкнул он.

— Что вы имеете в виду? — строго спросила она.

— Ну-у, я имею в виду, каждому предпринимателю интереснее работать в команде с красивой женщиной. Это как-то стимулирует, подхлестывает…

— Значит, подхлестывает? — иронично спросила она, машинально взяв в руки бокал и сделав приличный глоток. — А ведь вы с первого взгляда показались умнее. Я вас даже пожалела.

— Меня? — растерялся он. — За что?

— У вас утомленный вид. А это даром не проходит. Нужно снизить нагрузки. Кстати, я бы могла подставить свое плечо. Я хоть и не бизнес-леди, но в бизнесе давно. Мне знакомы ваши взаимоотношения, мотивировки, процедуры по заключению сделок и прочее.

— Хм, интересно.

Его лицо просветлело, глаза зажглись, движения обрели энергию.

Он подозвал официанта, заказал салаты, фрукты и еще бутылку вина.

— А вы сами-то случайно не пьете? — не преминула она отплатить той же монетой.

— Иногда, — он улыбнулся, и лицо его оживилось, стало моложе и беззащитнее.

Какими закоулками блуждает наша память? Отчего она подбрасывает нам, порой совсем неожиданно, почти забытые образы?

Это известно лишь ей одной. Ирина вновь вспомнила Сергея, свое любовное приключение в Турции, и сердце заныло сладкой болью. Неужели улыбка Меньшикова тому виной? Да, есть в ней что-то от улыбки Сергея. Все! Дальше никаких сантиментов!

Ирина переключилась на своего визави.

— Вот и я пью иногда, а сегодня на меня что-то нашло. Если честно, я решила таким образом произвести впечатление железной леди, уверенной в своем профессионализме. Наивно думала, что стану более раскованной, а на самом деле все испортила.

— Бывает, — снова улыбнулся он. — Кстати, очень вкусный салат, почему вы не едите?

— Да? Сейчас попробуем.

— Давайте выпьем за нашу команду? — он поднял бокал.

— А кто в ней?

— Вы да я.

— Это не команда, а какая-то жалкая парочка.

— Ха-ха-ха! С вами скучать не приходится. Ну почему жалкая-то? Ведь вы смело решили подставить плечо, а теперь уже на попятную?

— Но у вас, наверное, существует какой-никакой коллектив?

— Вот именно! Коллектив абсолютно никакой, полный ноль. Я один тащу этот воз, а остальным все до фени. Каждый занят чем угодно, только не делом. Одна видимость бурной деятельности, на самом деле — сплошное болото. Я давно думаю о свежей крови, которая погнала бы по жилам нашу, застоявшуюся, с низким гемоглобином и повышенным сахаром. Подняла бы наш тонус, заставила перестроиться на новый ритм. Вы понимаете меня?

— Понимаю.

— Вот что. Я не люблю долго ходить вокруг да около. Предлагаю вам должность моего помощника по креативу. Оклад пока не ахти. Но он будет в прямой зависимости от успехов как ваших личных, так и компании в целом. Согласны?

— Согласна.

— Вы даже не берете время на раздумья?

— А зачем? Время не ждет. Надо действовать.

— Нет, вы положительно мне нравитесь, черт возьми!

— Вы мне тоже симпатичны.

— Ну так за наше общее дело?

Они чокнулись и выпили остатки вина.

В такси его совсем развезло. Сначала он что-то бормотал, а потом крепко уснул. Хорошо еще, что успел при посадке назвать водителю улицу. Но номер дома так и остался неизвестен. Ирина в отличие от Меньшикова, на которого вино подействовало сильнее из-за его усталости и голода, держалась молодцом. Она даже догадалась поискать в кармане пиджака его паспорт. В штампе регистрации места жительства она прочитала его точный адрес. Не устояв перед женским любопытством, заглянула на страничку семейного положения. Брак был расторгнут. Нет, не зря она его пожалела. Такой же бедолага, как и она.

В лифт они вошли с помощью сердобольного таксиста. Поблагодарив водителя, Ирина нажала первую попавшуюся кнопку. Оказалось, они приехали на седьмой этаж, а им, судя по номерам квартир, нужен был восьмой. Пришлось снова возвращаться в лифт. Кое-как дотащились до нужной двери.

— Где ключи, Александр Федорович?

— А? Ключи? Какие ключи? Я не брал ваших ключей.

— Мне нужны ваши ключи, понимаете? Ваши!

— Наши? От офиса?

— Нет, от квартиры.

— А зачем?

— Вам надо попасть домой и лечь спать. Понятно? — уже рассердилась Ирина.

— Понятно. Вы хотите со мной спать?

— Перестаньте нести всякую чушь! Где ключи?

Она начала шарить по его карманам. Он хихикал, очевидно, от щекотки. Наконец ключи были найдены. Теперь предстояла нелегкая работа по отпиранию чужих замков. Их было три. С двумя Ирина справилась без труда, а третий оказался крепким орешком. «Надежный, черт подери!» — ругалась сквозь зубы Ирина, вновь и вновь пытаясь повернуть его в скважине.

— Надо надавить вперед, — кое-как выговорил Меньшиков, глядя мутными глазами на безуспешные старания Ирины.

— Что ж вы молчали, пьяный дурак? — взорвалась Ирина.

— Я не дурак, хоть и пьяный, — обиделся Меньшиков и съехал спиной по стене, усевшись на лестничную площадку.

— Вставайте, я, кажется, открыла.

— Не могу.

— Не надейтесь, что я вас стану поднимать.

— Зачем поднимать?

Он встал на четвереньки и незатейливым способом, по-обезьяньи переставляя конечности, вошел в квартиру. Ирине, которая сама еле держалась на ногах от усталости, было уже не до смеха. Пока она ходила в туалет, Меньшиков снова мертвецки уснул, прямо в прихожей, на полу, уютно подложив обе ладони под голову. Она пробовала тормошить его, но вскоре поняла, что это бесполезно. «Если я сейчас же не прилягу куда-нибудь, меня будет не собрать», — подумала она и, сбросив туфли, направилась в гостиную. Там стоял кожаный угловой диван. Ирина буквально упала на него и тут же провалилась в глубокий сон.

Ирина проснулась от прикосновения. Открыв глаза, долго не могла понять, где она и кто этот мужик в длинном шелковом халате с мокрой взъерошенной шевелюрой.

— Вы кто? — не нашла она более достойного вопроса.

— Я Меньшиков, Александр, — тихо ответил он.

— Данилович?

— Почему? Федорович, — удивился он и сморщился, приложив руку ко лбу. — Ну и нализались мы с вами.

Она вскочила с дивана, начала поправлять волосы, кофточку, съехавшую набок юбку.

— Я сейчас уйду. Извините, что я тут…

— Да куда вы в два часа ночи? Лучше идите, примите душ, а я сварю кофе. Или, может, чаю?

— Не знаю. Мне все равно, — ответила она, пряча взгляд.

— Да не смущайтесь вы так! Вы на меня посмотрите — настоящий Годзилла. Морда кирпича просит. А вы, кстати, выглядите потрясающе. Редкой женщине идет похмелье. Ха-ха-ха! — начал он смеяться, но тут же снова схватился за голову. — Ох! Ладно, я на кухню. Без кофе я не человек — как гласит реклама.

Уже из кухни он крикнул:

— В ванной есть чистые полотенца и махровый халат.

Ирина вошла в просторную ванную комнату, оборудованную по последнему слову, медленно разделась, встала под душ. Прохладная вода привела ее в чувство. Она с силой растерлась большим полотенцем, оделась в голубой махровый халат, туго затянула пояс, расчесала волосы, не затрудняя себя их укладкой в прежнюю прическу. Так и вошла на кухню, посвежевшая, румяная, с распущенными по плечам пушистыми волосами. Меньшиков сидел за обеденным столом, прихлебывая кофе. Вид Ирины смутил его. Он покраснел, поперхнулся кофе.

— Ну, что я говорил! Похмелье вам идет.

— Бросьте. Никому оно не идет. Особенно если им злоупотреблять.

— Вы правы. Вам кофе или чаю?

— Чаю.

— Вот, только в пакетиках. Но зато хороший.

— Спасибо.

Они молча пили из своих чашек, наслаждаясь живительной силой столь любимых в народе напитков. Ирина скользила взглядом по кухне, отделанной в салатово-бежевых тонах. Вспомнив о штампе в меньшиковском паспорте, подумала, что кто-то должен поддерживать такую чистоту и порядок на кухне, да и во всей квартире. А вслух произнесла:

— Хорошо у вас, уютно и красиво.

— Мать приезжает, наводит чистоту, — объяснил он.

Он пристально смотрел на Ирину, как бы раздумывая, стоит ли пускаться в откровения с чужим человеком, но было в ней что-то такое, что располагало к открытому, без уловок и подтекстов, разговору.

— Скажите, Ирина Дмитриевна, вам часто приходится выслушивать чужие исповеди?

— Исповеди? Что вы подразумеваете под этим?

— Ну, различные жалобы на судьбу и прочее.

— Не знаю, я никогда не задумывалась над этим. Нет, по-моему, нечасто. У меня есть подруга…

— Нет, подруга — это само собой. Я говорю о случайных, незнакомых людях.

— А я не очень общительна. В молодости так вообще любила уединяться с книгой. Книги мне заменяли все, в том числе и общение. Наверное, и мужа упустила из-за этого.

— Вы в разводе?

— Да. Уже два года.

— Я тоже разведен, — сказал он, опустив голову.

— А инициатор — жена?

— Она ушла к другому. Да и зачем ей неудачник? Правильно поступила. Она еще молодая женщина. А я…

— Вы так говорите, будто на пенсию собрались…

— Не обидитесь, если выдам мужскую тайну?

— Н-нет, — удивилась Ирина.

— Слышали о такой болезни «Синдром менеджера»?

— Да, кое-что.

— Вот, перед вами типичный больной этим синдромом. Вижу, не очень понимаете, о чем идет речь. Импотенция, черт бы ее задрал! Полгода обивал пороги клиник, кучу денег потратил, а толку — ноль. Сексопатологи, урологи, невропатологи и прочие специалисты в голос твердят: все в норме, никаких отклонений. Мол, виноваты усталость, стрессы, заботы. А что я могу изменить в своей жизни? Пойти сторожем или дворником, но, думаю, и это не поможет. Человеку трудно избавиться от самого себя.

— И все же врачи отчасти правы. Я, например, сразу же заметила усталость на вашем лице.

— Да? Неужели это так заметно?

— Даже очень. Вам нужен капитальный отдых. Вы в отпуске когда были?

— Не помню.

— То есть?

— Совмещал деловые поездки с двухдневным отдыхом, вот и все. А так чтобы куда-то поехать на месяц — такого давно не было.

— И вы хотите, чтобы жена все это терпела?

— Нет, конечно. Да я все понимаю. Но изменить положение вещей все равно не могу.

— А ведь вы сами виноваты, что, как вол, тащите свою компанию на себе. Отсюда все ваши беды.

— Выдумаете?

— Но вы же сами сказали.

— И все равно не вижу выхода, — он сокрушенно помотал головой.

— Вы знаете, а мне хочется помочь вам. Я завтра, нет, сегодня же выйду на работу и постараюсь побыстрее войти в курс дела. Но только, чур, не бояться перемен! Договорились?

— Вы думаете, у нас получится? — недоверчиво спросил он.

— Скажите честно, в душе у вас есть хотя бы слабая надежда? Только не лукавьте.

— Надежда есть, но…

— Никаких «но». Вот с этого и начнем.

— С чего?

— С надежды на лучшее.

Уже неделю Ирина безвылазно сидела в офисе компании Меньшикова. Сам Александр Федорович по-прежнему проводил все время в разъездах, переговорах, бесконечных телефонных баталиях с партнерами. Его заместитель по коммерческим вопросам Чурилин, как ни странно, находил время для праздной болтовни, а порой исчезал на весь день, туманно бросив секретарше, что едет по клиентской сети, для координации. Ирина нашла общий язык с главбухом Софьей Натановной, предложив свою помощь, когда та мимоходом пожаловалась на запарку с отчетностью. Вдвоем они быстро разгребли целый ворох скопившихся за полмесяца бумаг.

— Ирина Дмитриевна, милая, вы даже не представляете, как помогли мне! — восклицала главбух, когда последняя бумажка была обработана на компьютере и подшита в папку.

— Как раз наоборот, очень представляю и сочувствую. На прежней работе мы эти функции выполняли вдвоем, а вам, я смотрю, приходится крутиться одной.

— И не говорите. Но раньше так и было — работали вдвоем. А потом эта женщина ушла в декрет, на ее место никого не взяли. Называется «сэкономили». Правда, оформили на полставки нашего экономиста, повысили ей оклад, а что толку? Ей то некогда, то она болеет. Только это федоркины отговорки, я вам скажу. Просто она племянница Чурилина. А он тут многим заправляет. Думаете, он сейчас по клиентам ездит? Как бы не так. Наверняка свои делишки обстряпывает.

— Как это?

— Только вы меня не выдавайте. А впрочем, наплевать. Я уже другую работу подыскала. Там и платят больше, и спокойнее, чем здесь. А Чурилин, мне кажется, приторговывает себе в карман. Вместо корпоративных интересов свои личные удовлетворяет. Он и клиентов прикормил. Те же материалы и оборудование, короче всю номенклатуру продает и от компании, и от себя. По-моему, оформил какую-то липу с индивидуальным предпринимательством или фиктивное ЧП, не знаю, и через них проталкивает сделки.

— Но это очень серьезное обвинение, Софья Натановна.

— А кто говорит, что это детский сад? Конечно, серьезное. Боюсь, что не поймать его с поличным. Скользкий этот Чурилин, умеет прикрыться бумажками. Его не переделать, только выгнать отсюда можно, да и то непросто. Они друзья со школы, с Меньшиковым-то.

— Неужели об этом никто не догадывается?

— Ну, почему не догадываются? Александру Федоровичу даже анонимки кто-то писал про чурилинские махинации. Это мне по секрету Таня, наша секретарша, шепнула.

— Не поверил?

— В том-то и дело, что нет. Правда, был крупный разговор. Татьяна слышала, как они матерились в кабинете директора. Но потом выпили по сто граммов коньяка и помирились.

— У Чурилина кто в непосредственном подчинении?

— Маркетологи, завскладом, кладовщики, водители, экспедиторы, грузчики. Много народу.

— И все ему лично преданы?

— Не без этого. Особенно завскладом Кучков, свой в доску. Он и директора-то в упор не видит, когда в офис приезжает. Чурилин для него царь и бог.

— Рука руку моет — так говорят в подобных ситуациях.

— Вот-вот.

— Но ведь финансовые документы не просто подделать. Кстати, почему у вас в штате нет зама по финансам?

— Эти функции поделили между собой Меньшиков и Чурилин. Короче, базар-вокзал. Нет, я точно отсюда сбегу, пока дело до суда не дошло. Мне ведь порой Чурилин такие бумаги подсовывает… А что делать? Подписываю. Раз директорская подпись стоит.

— А вы не пробовали возмутиться и раскрыть директору глаза?

— Нет. Признаться, я побаиваюсь чурилинской шайки. Мало ли? У меня семья, дети. Что я могу одна?

— Ладно, спасибо, что просветили. И все-таки Меньшикову надо помочь.

— Вот вы и возьмитесь. Вы человек новый, вам и карты в руки. Вам, насколько я поняла, доверили разработку новых путей развития компании? Так ведь?

— Да.

— Так предложите первым этапом новую штатную единицу — финансового директора, который возьмет под контроль все сделки, да вообще все, что связано с денежными потоками. И Чурилин будет у него под контролем.

— Нет, от Чурилина надо избавляться, как от дурной болезни.

— Даже так? Ну тогда бог вам в помощь. Вы смелая женщина, Ирина Дмитриевна!

Троллейбус мягко шуршал колесами по нагретому сентябрьским солнцем асфальту. С недавних пор эти поездки стали для Ирины небольшой отдушиной в ее безрадостной жизни. Она усаживалась на переднее сиденье, к окну, чтобы никто в салоне не мешал любоваться городским пейзажем. Маршрут от офиса до станции метро пролегал по старой части города, где проходила эта улица — предмет ее тайной страсти. Ирина ждала появления улицы, как будто та была живой, и даже мысленно разговаривала с ней. На первый взгляд ничего особенного в ней не было — обычный архитектурный разнобой, чередование русского классицизма, модерна и сталинского ампира. Но ей нравилось, что каждый дом имел свое лицо и свой характер: одни улыбались причудливо изогнутыми перилами балконов, другие чопорно кивали фронтонами с геральдической лепниной, третьи озорно подмигивали окнами-арками. Самым же драгоценным, чем привлекала улица-чародейка, была шеренга старых кленов. Исторгающие свет, лучезарные кроны этих принцев городских аллей радовали взор, очищали душу. Ирина, сдерживая рвущиеся наружу эмоции, «беседовала» с кленами:

— Ну что, довольны? Дождались своего часа? Ах вы, кудесники! На бал собрались? То-то я смотрю: обычные накидки защитного цвета сменили на роскошные мантии. Увы, быстро кончится веселье, придут моросящие дожди, задуют ветры, сорвут ваши дивные одежды. И упадет это золото под ноги прохожим, усталым, безразличным к вашим стонам и тихим жалобам. Примите же мою любовь и сожаление!

Троллейбус свернул налево, и волшебство кончилось. Впереди — широкая, в шесть полос автомагистраль. Ирина ушла в мысли, далекие от сентябрьской прелести увядания.

В последнее время они отдалились с Аленой, стали почти чужими. Дочь и раньше не отличалась открытостью, а теперь окончательно замкнулась в своем мирке. Нет, они, конечно, разговаривали, в основном отвечали на вопросы друг друга, вежливо и вполне миролюбиво, но прежней теплоты и непринужденности не было. По ночам, когда не спалось, Ирина пускалась в тяжелые раздумья. Она беспощадно обвиняла себя в том, что произошло с Аленой. Если бы не ее бабские амбиции и овечья безмозглая жалость к Дубцу, матерому, коварному волку, ее девочка была бы чиста и невинна. Пока ей было невдомек, откуда берет начало порочность взрослеющей дочери.

Алена училась в одиннадцатом классе. Когда-то они втроем строили планы на будущее, обсуждали такой судьбоносный момент, как выбор профессии. Анатолий твердо стоял на медицинской академии — «будешь хирургом или терапевтом, самая уважаемая профессия». А Ирина поддерживала Алену, которая увлекалась дизайном одежды. В альбомах для рисования — их у нее накопилось с десяток — красовались придуманные дочерью модели женской и детской одежды. Вечерами мать с дочкой устраивались на Алениной кровати и разглядывали эти альбомы.

Ирина вздохнула, вспомнив эти, как тогда казалось, будничные, ничем не примечательные вечера. Эх, отмотать бы назад жестокое время, начать все заново, дорожа каждой минутой, каждым движением души родного, самого дорогого на земле человечка!

— Тебе звонила тетя Эля, — сказала Алена, открыв матери дверь.

— Давно?

— Час назад. Просила перезвонить.

— Хорошо.

— У нас родительское собрание в пятницу. Ты сможешь?

— Конечно. А во сколько?

— В шесть часов.

— Обязательно приду. Наверное, деньги будут собирать?

— Не знаю. Наверное. У нас разные факультативы будут, для поступающих в вузы, за них надо платить.

— Понятно.

— А еще за углубленный английский и информатику.

— Ой, это сколько же получается?

— Я выбрала два факультатива: русский-литературу и ИЗО.

— Неужели есть даже ИЗО?

— Ну да. Думаешь, я одна на дизайнерский поступаю?

— А ведь ты еще даже не определилась с вузом…

— Давно определилась. Я поступаю в частную Академию дизайна.

Ирину задел Аленин безапелляционный тон, а также то, что такое ответственное решение она приняла не посоветовавшись с ней.

— А лицензию они имеют?

— Гос-споди, ну разумеется. Этой Академии уже скоро десять лет. Она выпустила больше тысячи первоклассных дизайнеров. Кстати, сейчас в «Гламуре» почти все ведущие модельеры из этой Академии.

— Это, конечно, замечательно, но тебе не кажется, что количество специалистов в этой сфере размножается в геометрической прогрессии?

— Нет, не кажется, — отрезала Алена и пошла на кухню.

Ирина взглядом проводила дочь и, пожав плечами, устало поплелась в ванную. Вскоре на кухне они продолжили разговор.

— Но ты, надеюсь, понимаешь, что конкуренция на этом рынке сумасшедшая и тебе придется все время быть чуточку впереди своих коллег. А это ой как нелегко…

— Ну это же прописные истины, как ты не понимаешь? Да я не чуточку, как ты говоришь, буду впереди, а на две головы выше всех, вот так! Иначе сожрут.

— Думаешь, остальные не рассчитывают на свое первенство? Не ты одна с такими амбициями.

— Да знаю я. Здесь нужна материальная база, а она у меня будет.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, спонсор какой-нибудь, партнер по бизнесу, я не знаю. Короче, рано об этом говорить. Надо Академию сначала окончить.

— Сначала надо поступить. Там какой примерно конкурс?

— Смотря куда. На дизайн женской одежды двадцать человек на место или даже больше.

— На платное?

— Там все платное.

— И сколько же платить?

— Две с половиной тысячи евро.

— За год?

— За семестр.

— Господи!

Ирина помешивала ложкой остывший чай, забыв о бутерброде, уйдя в подсчеты своих более чем скромных средств. Даже если Меньшиков повысит оклад вдвое — а это еще заслужить надо, — придется экономить на всем. Вряд ли Анатолий сможет помогать — у него растет сын. Что ж, придется искать дополнительную работу. Она вздохнула, отставила недопитый чай и пошла в комнату — звонить Эльвире.

— Привет, Эля! Что случилось?

— Да так, ничего. Видела твоего Анатолия с Данилкой.

— Да? Где же это?

— Случайно в метро столкнулись. Они от бабушки возвращались, а я в свою «любимую» налоговую гоняла. Иду, значит, по переходу, вся взмыленная… Опять меня эта Суркова, черт бы ее подрал, накрутила. Ох, и побегала я из-за нее в свое время! Теперь-то я уже тертый калач, бумаги заполняю — комар носа не подточит, так нет, нашла-таки причину придраться. Стерва! Ну да ладно! Не о ней речь. Иду, значит…

— Взмыленная… — поддела подругу Ирина с грустной усмешкой.

— Ладно, не подначивай. Иду, значит…

— Элька, у тебя что, к старости-то патефон стало заедать?

— Ой-ой-ой! К старости! Небось с одного года с тобой, подружка древняя моя. Короче, смотрю — Анатолий твой плывет, Данилку на руках держит. Я ведь впервые его с сынулей-то увидела. Ну разговорились, то да се. Он и давай мне на жизнь жаловаться. Представляешь, не кормит она их.

— Как не кормит? Совсем?

— Ей, видите ли, некогда. Мужики, значит, не жрамши, а она очень устамши с работы приходит. Да еще и за границу постоянно мотается. Приходится ему мальчонку к бабушке туда-сюда таскать. А это пять остановок на метро и четыре на автобусе. На такси он экономит. Да у него, похоже, просто нет денег. Ей все отдает. А той все мало. Заставляет вторую работу искать.

— Как он выглядит? — неожиданно поинтересовалась Ирина.

— Анатолий-то? По-моему, неважно. Похудел, глаза провалились. Ой, а Данилка — копия папаши! Прямо вылитый. Особенно глаза. Бывает же такое.

— Уже говорит?

— Ага. Лепечет вовсю. Кое-что можно разобрать. Я его спрашиваю: «Папу любишь?» А он обхватил шею отца, крепко-крепко, и говорит: «Мой папа».

— Ты мне это для чего рассказала?

— Вот те раз! А что, не надо было?

— Ты же душу мне травишь, Элька, неужто тебе невдомек?

— Ой, Ирунь, прости меня, ладно? Я ведь хотела как лучше. Думаю, хоть есть повод эту Лину посволочить. Гадина такая…

— Перестань! У них семья. Пусть живут спокойно и счастливо.

— Счастливо?! Ты в своем уме, дуреха? О каком ты счастье толкуешь? Я же тебе не просто так все это рассказала, а чтобы ты была в курсе. Чтобы знала, как ему тяжко приходится.

— Ну и что теперь?

— Как «что»? А как насчет морального удовлетворения? Пусть знает теперь, как часы на трусы менять. Неужели в тебе нет ни капли самолюбия? Ведь это ненормально, Ирка! Любая женщина, узнав про бывшего мужа такое…

— Все, хватит! Больше никогда не заводи этот разговор. Я по-хорошему тебя прошу, поняла?

— Ладно уж, — нехотя пообещала Эльвира и сердито умолкла.

Они помолчали, но трубки класть не торопились.

— Эля, мне помощь нужна. Скажи, ты кого-нибудь с финансового помнишь?

— Из парней?

— Все равно.

— Хм, с финансового? Дай подумать. Та-а-ак, значит… Лузина помню.

— Ну, Лузин не подходит. Он, наверное, каким-нибудь банком заправляет?

— Ага. Кажется, «Губернским».

— Нет, мне кого-нибудь поскромнее, со средними данными.

— Зачем это тебе?

— Нам в компанию требуется зам по финансовым вопросам.

— Так объявите конкурс.

— Это долгая песня. К тому же кота в мешке лучше не брать.

— Понятно. Вот, вспомнила! Славка Гончаренко. Он одно время в банке работал, а потом, я слышала, ушел. Но больше, хоть тресни, никакой информации.

— Ладно, и на том спасибо. Поищу этого Славку.

— Знаешь, через кого ищи — через Ритку Новоселову. У них ведь одно время роман был. Она наверняка знает его координаты.

— Ну, спасибо, Элли. Вы мне очень помогли. Желаю вам спокойной ночи и всяческих благ.

— Пока-пока!

Ирина пошла на кухню допивать чай. Проходя мимо комнаты дочери, она услышала смех и игриво произносимые междометия. Алена, по всей видимости, говорила с кем-то по телефону. Замерев на месте, Ирина вся превратилась в слух. Дочь хихикала, ойкала, говорила: «Ну, прямо!» и «Неправда», а потом расхохоталась и выдала фразу, от которой у Ирины кожу стянуло мурашками. Неужели это звонил Дубец? Ирина на ватных ногах, сомнамбулически вошла на кухню, не помня себя, села за стол.

Значит, их отношения развиваются. Он нимало не испугался ее угроз. Никакой «компромат» не остановит это чудовище, живущее по законам джунглей. Но что-то надо делать! Нельзя отдавать родную дочь в лапы этому пауку. Завтра же она позвонит Анатолию.

Ирина глубоко задумалась. А что она ему скажет? Что сама, собственными руками толкнула Аленку в объятия Дубца? Нет, это не выход. Тогда пойти самой и снова с помощью угроз заставить его отступиться от Алены? Представив себя входящей в его дом, Ирина содрогнулась, снова покрылась мурашками, зябко обхватила себя руками. Нет, надо просто поговорить с дочерью. В открытую. Будь что будет!

Ирина без стука вошла в комнату Алены. Та лежала на кровати и слушала музыку.

— Алена, выключи, пожалуйста, плеер, — через силу сохраняя спокойствие, попросила Ирина.

— Ну что опять? — недовольно проворчала дочь, но плеер выключила.

— С кем ты сейчас говорила?

— А тебе какое дело? — с вызовом спросила Алена, усаживаясь на кровати.

— Не хами. Давай погорим спокойно.

— О чем?

— О тебе. О твоем будущем.

— Начинается.

— Алена, тебе слово «мама» кажется дурным или ненужным?

— Почему?

— Ты в последнее время не называешь меня «мамой». Вообще никак не называешь.

— Ну это, наверное, случайно получается, не нарочно.

— И все-таки, это звонил Дубец?

Алена вспыхнула, потупилась. Она не ожидала такого прямого вопроса. А Ирина потеряла последнюю надежду. Она еще надеялась, что это был какой-нибудь одноклассник, например Семушкин. Пусть уж лучше такие отношения у нее будут со сверстником, чем с развратным стариком.

— Алена, ты мне рвешь сердце в клочья. Я больше не могу это терпеть, как ты не понимаешь? Имей хоть каплю жалости к своей матери, я прошу тебя!

Упрямо поджав губы и уставившись в пол, Алена продолжала молчать. У Ирины ручьем текли слезы, она с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

— Мама, — слово в устах Алены прозвучало холодно, на низких нотах, утратив свой истинный, сокровенный смысл, — о своей интимной жизни я не хочу говорить ни с кем, даже с тобой.

Алена резко встала и ушла в ванную, а Ирина вернулась на кухню и накапала в остывший чай валерьянки.

— Не могу поверить, хоть режьте! — Меньшиков отбросил от себя пластиковую папку с бумагами и забарабанил пальцами по столу. — Мы с ним сто лет дружим, еще со школы. Да это бред! Чтобы Юрка Чурилин вел двойную игру за спиной старого друга? Нет! Нонсенс. Полная хрень, извините.

— Хорошо. Я пока снимаю эту версию с повестки, но оставляю как возможную, — твердо сказала Ирина. — Нужна тотальная проверка. Ревизия.

— Какая, к черту, ревизия, когда мы концы с концами с трудом сводим!

— Потому и не сводятся концы, что часть прибыли уходит налево, то есть в карман Чурилина.

— Вы опять? Откуда у вас такая уверенность? Из какого источника такие данные? ОБС? Уж не Софья ли Натановна наша? Вот уж кто во все дыры залезет!

— У нее должность такая — во все дыры лезть. У главбуха, кроме глаз и ушей, чутье особое должно быть. Иначе можно в трубу вылететь. Что, собственно, скоро и произойдет, если не принять кардинальных мер.

— Так, и что за меры вы предлагаете, кроме ревизии, конечно?

— Взять в штат зама по финансам.

— Пока это нереально. Я собираюсь сокращать штаты, а вы предлагаете ввести такую высокооплачиваемую должность.

— Я уже нашла подходящую кандидатуру, объяснила ему в общих чертах наше положение. Представьте, заинтересовался. Он по характеру из тех людей, кому не сидится в теплом уютном гнездышке. Ему нужны условия, приближенные к боевым, — улыбнулась Ирина.

— Да? — недоверчиво усмехнулся Меньшиков. — Бывают же странные типы. Мне, к примеру, эти боевые условия уже вот где.

Он стукнул себя по шее ребром ладони, резко поднялся со стула, прошелся по кабинету, снова сел.

— Сделаем так, Ирина Дмитриевна. Я предоставляю вам карт-бланш. Действуйте. Приглашайте своего финансиста, проводите ревизию, но таким образом, чтобы не останавливать текущую жизнь компании, а главное, не поднимать паники. Никакого аврала. Пусть люди спокойно работают. Но если ваши предположения оправдаются и подтвердятся документально, тогда уж я сам разберусь с Чурилиным.

После обеда в офис приехал Вячеслав Иванович Гончаренко. Ирина представила директору нового сотрудника, и мужчины остались наедине для деловой беседы. Поколебавшись немного, Ирина постучала в дверь Чурилина.

— Войдите! — не сразу раздалось за дверью.

Ирина открыла дверь и столкнулась на пороге с секретаршей Таней. Та выскочила, на ходу одергивая юбку и поправляя волосы. Чурилин, красный как рак, держал в руке трубку городского телефона, причем задом наперед — микрофоном к уху.

— Вы ко мне? — спросил он осипшим голосом и положил трубку на рычаг.

— К вам, Юрий Филиппович. Позвольте присесть?

— Да-да, конечно, — спохватился он, жестом показывая на стул.

— Как вам известно, моя основная задача — поиск путей развития компании, — начала Ирина, непроизвольно отметив, как меняется цвет лица Чурилина: от багрово-красного он перешел сначала в розовый, а потом в бледно-сиреневый. — А так как складское хозяйство является основным структурным подразделением компании, можно сказать, ее главным ресурсом и капиталом, то я сочла естественным начать именно со склада.

— Хм, интересно. И как вы собираетесь начать?

— Мы поедем туда прямо сейчас, и вы введете меня в курс дела.

— Неужели? Прямо сейчас? — он и не пытался скрыть сардоническую насмешку. — А вам не приходило в голову, что и у меня, как ни странно, есть свои задачи? В данный момент меня ждет наш основной поставщик. Ровно через пятнадцать минут я должен быть в его офисе.

— Вот и прекрасно. Поедем вместе. Вы представите меня нашему… — Ирина сделала ударение на слове «нашему», — …основному поставщику. Кстати, по какой номенклатурной единице этот поставщик?

— Вы издеваетесь? — его лицо вновь обрело свекольный оттенок.

— Отнюдь. Директор предоставил мне неограниченные возможности проникновения во все процессы, все деловые и производственные отношения в нашей компании, так что поедем вместе.

— Хм, — он резанул ее острым взглядом глаз-льдинок, — а я вас поначалу воспринял совсем по-другому.

— И как же?

— Думал, очередная интрижка Меньшикова, новая попытка восстановить мужской статус-кво, — его губы искривились в пренебрежительной ухмылке. — Однако ошибочка вышла. Он нанял агента 007, причем в юбке. Значит, шпионить приставлены, мадам?

— Попрошу обращаться ко мне по имени-отчеству, — сухо сказала Ирина и поднялась. — Поехали, Юрий Филиппович, а то ваши пятнадцать минут скоро истекут.

На склад она все же попала. После разговора с поставщиком, грузным мужчиной средних лет, который рассеянно отвечал на вопросы Чурилина и все время отвлекался на Ирину, скользя бегающими глазками по ее фигуре и ногам, они сели в «Ауди» Чурилина.

— Какого черта вам приспичило ехать со мной? — зло проскрипел Чурилин, заводя двигатель и выруливая со стоянки. — Испортили все дело.

— Я? А в чем, собственно…

— Я бы по-русски объяснил этому козлу, что кончилось время его монополии, что появились конкуренты в провинции и их цены в полтора раза ниже. И даже с транспортными расходами их поставки дадут прибыли больше, чем от этого мудака, извиняюсь.

— Тогда зачем кланяться этому «козлу»?

— Вы что, вчера родились? Чтобы наладить новые каналы, нужно время, а у нас его нет. Поняли наконец? Вам куда? Может, домой подбросить?

— Нет, я с вами, на склад.

— Откуда вы знаете, что мне на склад?

— Но вы же сами только что сказали этому господину, что посмотрите на складе остатки.

— Я думал это сделать завтра, с утра.

— Давайте следовать народной мудрости: не откладывай на завтра то, что можно исправить сегодня.

— Это что-то новенькое. Сами придумали?

— Ага. Только что.

На складе, в огромном ангаре, заставленном металлическими стеллажами по обе стороны дороги, по которой мог проехать большегрузный «КамАЗ», их встретил приземистый лысый мужчина в очках.

— Знакомьтесь, это наш «министр» складского хозяйства, Иван Григорьич Кучков, — представил Чурилин завскладом. — А это Ирина Дмитриевна, зам по развитию. Прошу любить и жаловать.

— Очень приятно, — пропищал фальцетом «свой в доску» Кучков. — Значит, будем развиваться?

— Будем, будем, — ответил за Ирину Чурилин и перешел к делам. — Пойдем, покажешь мне остатки труб от Неустроева.

— Те и другие? — спросил Кучков, но, поймав молниеносный яростный взгляд Чурилина, неловко поправился: — Я имею в виду — обоих диаметров?

— Разумеется, обоих, — с явным облегчением подтвердил Чурилин и повернулся к Ирине: — Вы с нами пойдете или тут подождете? Предупреждаю, идти далеко.

— Нет, я прогуляюсь с вами. Заодно, если нетрудно, проведете для меня небольшую экскурсию.

Они шли между штабелями металлопроката, и Чурилин, специально вдаваясь в ненужные технические подробности, что называется, «запудривал» Ирине мозги. Она чувствовала, что за внешней издевкой — вот, мол, получай, раз сама напросилась — кроется еще один подтекст. Какой именно, она пока не понимала, но то, что от нее хотят скрыть что-то очень важное, интуитивно догадывалась по тому негласному диалогу между мужчинами, который они вели посредством взглядов и жестов. Проходя мимо бокового стеллажа, притулившегося у самой стены, ей показалось, что они уже здесь были. «Что за дежавю, черт возьми? — тряхнула она головой. — Мне это кажется или я уже видела точно такой же прокат, сложенный в той же последовательности и такими же аккуратными штабелями, причем и здесь и там места хоть отбавляй. Можно было складировать все в одном месте». Недодумать ей не дали. Чурилин отвлек ее пояснением технических характеристик различных марок легированных сталей и их преимуществ перед нелегированными.

Окончательно измотав Ирину длительным хождением по несметным складским площадям, Чурилин, похоже, выдохся сам.

— Может, на сегодня хватит? — спросил он, вытирая со лба пот.

— Да, я тоже так думаю, — поморщилась Ирина, осматривая свои опухшие в узких «лодочках» ступни.

— А может, чайку или чего покрепче? — подмигнул Кучков.

— Ты чего, Григорьич, я же за рулем, — осадил его Чурилин.

— А я бы от кофе не отказалась, — взмолилась Ирина, каждым нервом ощущая боль в натруженных ногах.

— Так это мы мигом, — засуетился Кучков, — только прикажите. Пойдемте ко мне, в кабинет. Вот сюда. Прошу.

Деликатно придерживая Ирину за локоть, он повел ее в небольшое помещение, расположенное в торцевой части ангара и обшитое снаружи пластиковой «вагонкой».

— Мне бы руки помыть, — сказала Ирина.

— А-а, это вон туда. Видите синюю дверь?

Ирина пошла в туалет, а мужчины скрылись в кабинете Кучкова.

На полпути Ирина резко остановилась и повернула обратно. «Он назвал меня агентом 007, что ж, не буду его разочаровывать», — подумала она, бесшумно приблизившись к дверям конторки и вслушиваясь в мужской разговор.

— Чтобы через три дня все лежало в общем штабеле, понял?

— Понять-то я понял, Юрий Филиппыч, но за три дня не управиться. А может, не разнюхают? Чего эта баба понимает в складском деле?

— Она не так проста, как тебе показалось. Ладно, сколько отгрузил за сегодня?

— Двадцать тонн уголка.

— Семьдесят пятого?

— Ага. И десять тонн трубы.

— Давай накладные.

Ирина специально постукала о цементный пол каблуками и открыла дверь. Чурилин в этот момент торопливо закрывал черную папку, а Кучков расплылся в улыбке.

— Прошу к столу, Ирина Дмитриевна. Угощайтесь. Вот тут у меня колбаска, конфеты. А может, коньячку для снятия усталости?

— Нет, спасибо, мне только кофе.

И почему она назначила ему в «Зодиаке»? Наверное, есть какая-то магия в этом месте. А ведь еще Шпаликов предупреждал: «Никогда не возвращайся в прежние места». Но тянет сюда, хоть лопни! Здесь комфортно на душе — печали остаются снаружи, и ты паришь, невесомая, над сутолокой дней, пучиной лет, над всем, что еще минуту назад давило пудом забот и переживаний. Как будто мостик перешла, оказавшись в молодости — бесшабашной, легкой, доверчивой.

А вот и Славка! Утомленная ностальгическим сиропом, мешавшим настроиться на серьезный лад, она обрадовалась ему как родному.

Гончаренко подошел к Ирининому столику, поздоровался, сел напротив. Официант, тот же парень, что обслуживал их с Меньшиковым, моментально оказался рядом.

— Что будем пить? — спросил Гончаренко, с улыбкой глядя на Ирину.

— Здесь прекрасное вино. Как оно называется? — обратилась она к официанту.

— Токай Самородный. Сухое или сладкое?

— Для меня сладкое. А вам, Вячеслав Иванович?

— Я предпочитаю водку. Сто граммов.

— Мясо я уже заказала.

— Ну и прекрасно.

Официант удалился, и Ирина с ходу приступила к разговору, ради которого пригласила Гончаренко.

— Мне одной эту шайку не одолеть, Вячеслав Иванович.

— Слушай, Ира, брось ты эти условности. Мы с тобой одну кашу ели в нашей столовке, помнишь?

— Помню. Только не вкус каши, а изжогу после нее, — рассмеялась Ирина. — Ладно, Слава, здесь можно и запанибрата, но в офисе придется держаться официально.

— Согласен. Ну, что за шайку ты собралась ликвидировать?

— Чурилин и К°.

— И каким образом?

— Пока не знаю точно, но в чем уверена железно — это не привлекая правоохранительные органы. Меньшиков ни за что не сдаст своего бывшего друга, так как доверяет ему как самому себе.

— Даже при наличии обвиняющих фактов?

— В лучшем случае он его просто уволит. Но именно этого я и добиваюсь. Чтобы оживить компанию, придать ей новый мощный импульс, нужно очистить эти авгиевы конюшни. Для начала мы наберем на твоем мобильнике номер склада — там ответит Кучков. Он тебя еще не знает, так что можешь представиться как угодно, к примеру, директором пилорамы. Спросишь его, есть ли в продаже семьдесят пятый уголок. Это такой профиль…

— Не учи ученого. Сколько спросить-то?

— Тонны две. А главное, пожалуйся на высокие цены, мол, облазил весь город — везде дерут три шкуры. Если он промолчит, невинно поинтересуйся, куда еще можно обратиться за этим уголком. И вот тут подставишь к трубке диктофон, я заранее включу его. Понял?

— М-да, но для куражу я бы принял полтинничек, не возражаешь?

— Давай.

Они выпили по рюмке, закусили салатом, и Ирина подала Гончаренко листок с номером склада. Спектакль прошел как по маслу. Бабий голос Кучкова превосходно запечатлелся на диктофоне. Завскладом заглотнул наживку и выложил все без утайки: где, когда и почем можно приобрести искомый профиль. Адрес оказался знакомым — все тот же склад, принадлежащий компании.

Утром собрались в кабинете Меньшикова. Ирина обрисовала схему махинаций Чурилина, в общем и целом не очень мудреную, а лучше сказать — проще пареной репы. Используя складские помещения, транспорт, труд грузчиков и водителей, не платя ни копейки за аренду, за работу и ГСМ, Чурилин в связке с Кучковым продавали «левый» товар, прикрываясь липовой лицензией некоего индивидуального предпринимателя. Довольные низкой ценой покупатели соглашались на оплату наличными, получая взамен накладные с печатью компании и липовые чеки об оплате.

Когда Ирина выключила диктофон, Меньшиков долго молчал, хмурясь и перекатывая на скулах выступившие желваки.

— Что будем делать? — неожиданно спросил он.

— Чурилина с Кучковым уволить, на складе провести ревизию, подыскать новых сотрудников, — перечисляла Ирина, внутренне удивляясь сдержанной деловитости Меньшикова.

— Я тут кое-какие бумаги уже просмотрел, — добавил Гончаренко. — По-моему, вот эти подписи, в том числе ваши, Александр Федорович, поддельные. Вот, взгляните.

— Да, и в самом деле подделка. Особенно эта. Ну, Чурилин…

— Мы с Софьей Натановной просмотрим все финансовые документы за этот год и составим подробный отчет.

— Хорошо.

— Ирина! — охрипшим голосом произнес Меньшиков, когда Гончаренко вышел из кабинета. — Кхм. Ирина Дмитриевна, я чувствую, что после разговора с Чурилиным меня долбанет капитальный стресс. Вы не откажете вечером поужинать где-нибудь?

— Где?

— Ну, не знаю… А может, в вашем «Зодиаке»?

— В знаке Девы?

— Ага. Так как?

— Я согласна.

Ее губы тронула грустная улыбка: и вновь «Зодиак». Она была права — это место заколдованное.

Она вернулась домой поздно — Меньшиков доставил ее на такси прямо к подъезду. Само собой, поползновения и намеки на «продление банкета» были, но, встретив однозначный и решительный отпор, он постарался превратить все в шутку. Она чмокнула его в щеку, пожелала счастья и упорхнула в подъезд.

Открыв квартиру, Ирина осторожно, на цыпочках прошла в спальню, переоделась и направилась в ванную. Возле Алениной двери приостановилась. Ее неудержимо потянуло к дочери. Прямо сейчас войти и прижать к сердцу теплую со сна, самую родную, детоньку, лапушку…

Ирина приоткрыла дверь, заглянула внутрь и похолодела. В комнате никого не было. Кровать, освещенная льющимся в окно неоновым светом фонарей, стояла заправленная. Задохнувшись от тяжелого предчувствия, она вошла в комнату, включила свет и увидела альбомный лист поверх покрывала.

«Мама, я люблю Сергея Владимировича и буду жить у него. Он обещал помочь с поступлением и учебой в Академии. В школу меня будут возить. Очень прошу тебя, не переживай. Ты для меня единственная на всем свете МАМА. Алена».

Перед именем дочери какое-то слово было жирно зачеркнуто, но Ирина все же разобрала. Это было слово «твоя».

Ее разбудил пронзительный звонок в дверь. Звонили давно, нервно и настойчиво. Ирина, не спавшая всю ночь, под утро забылась каким-то странным сном-явью. Ей снилось или казалось, что она прощается с дочерью — стоит на пороге квартиры и машет белым платком. А Алена почему-то поднимается по лестнице, все время оглядываясь и произнося одно и то же: «Я не твоя. Я не твоя».

Ирина, превозмогая мигрень, поднялась с кровати и пошла открывать.

— Наконец-то, — выдохнула Эльвира, с шумом входя в прихожую. — Ну, мать, ты даешь! Погляди на часы-то! Думаешь — суббота, так можно до двенадцати дрыхнуть? Ладно, иди умойся, я с новостями. Новости такие, что надо сначала чего-нибудь приготовить для закуски, сесть чин-чинарем, выпить сто грамм, а потом уж… Ну! Так и будешь таращиться сонной тетерей? Иди в ванную, а я на кухню. Аленка-то в школе? В холодильнике, естес-стно, одна морозная свежесть? Ну, так и есть. Хорошо хоть я у тебя такая запасливая. Мяска прикупила, салями, сырку. Щас мы сначала сковородку раскалим, мясцо можно и не отбивать, сама нежность, а не мясо. М-м…

Она продолжала сыпать своими приговорками, когда Ирина, приняв душ, вошла на кухню, слегка посвежевшая, но по-прежнему заторможенная и пасмурная.

— Садись. Я сейчас. Колбаски настругаю. Тебе кофейку или чаю?

— Все равно.

— Тогда кофейку. Вот так. Ах, какой запах! Чуешь? М-м! Ну вот, все готово. Щас нальем по стопарику. Я специально коньяк купила. Ира, ну ты чего? Давай, давай, надо выпить, а то… Слышишь? Да очнись ты, господи! Ну! Вот, молодец! На-ка, мяска жареного. Та-а-ак, умница. А теперь кофейку. Ну, вот. Проснулась? Вижу, что проснулась. Глазки наши аметистовые засияли, губки наши коралловые заулыбались, щечки наши… Ну ладно, Ира, слушай новость. Твой Анатолий у нас ночевал. Вместе с Данилкой. Я всех мужиков щас покормила и к тебе рванула.

— А что случилось?

— Горе у него. Лина в автокатастрофу попала. Автобус с туристами врезался в грузовик. Пятеро насмерть. И она в том числе.

Опершись локтями о стол и уронив голову в ладони, Ирина застыла в скорбной позе, пытаясь осознать свалившиеся на нее новости. Почему они такие несчастные с Анатолием? А ведь он еще не знает об Алене. Нет, об этом пока говорить нельзя. Потом. Когда переживет горе.

— Ира, давай выпьем. Не чокаясь.

Они выпили, молча принялись за еду. Вдруг Ирина не выдержала, выдавила из себя эти невыносимые слова, что коловоротом буравили мозг и огнем выжигали душу:

— Алена ушла. К Дубцу.

— Что?! — У Эльвиры кусок застрял в горле.

— Это давно началось, но я молчала. Думала в мешке шило утаить, а теперь уже не утаишь. Сбежала дочка к этому…

Она вдруг зарыдала в голос, с бабьим подвыванием и судорожными всхлипами. Эльвира, испуганная и растерянная, заметалась по кухне в поисках валерьянки, но так и не найдя, бросилась к подруге, обняла за плечи, начала успокаивать да уговаривать. Но та продолжала плакать, уже не так громко, но горько и безутешно. Эльвира снова налила в рюмки коньяк, уловила паузу в приступах плача, силой влила в Иринин рот жгучую жидкость. Та поперхнулась, закашлялась. Теперь уже пришлось отпаивать водой. Так и провозились два часа, то плача, то уговаривая, то запивая горе коньяком, не заметили, как напились.

— Ирка, я пьяная, как говорит сын, в домен. А ты?

— Я? Нет, я трезвая.

— Какая ты трезвая, если у тебя глаза косят.

— Куда косят, вправо или влево?

— В разные стороны.

— Так не бывает.

— Много ты понимаешь в косоте.

— В красоте? А что! И понимаю. Побольше тебя.

— Ладно, не выпен… не выпен…

— Заело патефон?

— Не выпен-дрю-чи-дрючи-дрючить…

— Дрючить? Кого дрючить?

— Ну не меня же. Слушай, пошли баиньки, а?

— Пошли. А куда?

— Лучше в спальню.

— Держись за меня. Так мы быстрей дойдем.

Они уснули сразу, как только смогли добраться до кровати. А вечером, наскоро освежившись крепким чаем, помчались на такси к Эльвире, потому что позвонил Неврев и спросил, сколько ложек соли нужно класть в манную кашу.

 

Эпилог

— Ирина Дмитриевна, я давно хотела с вами поговорить, — сказала Варя, молоденькая воспитательница из их группы.

— Да? Что-нибудь серьезное? — встревожилась Ирина, взглянув на белолицую Варю, и тут же переключилась на малыша: — Данил! Давай сначала оденемся, а потом ты возьмешь свою машинку.

Она в этот момент надевала на Данилку комбинезон и никак не могла попасть его ножкой в правую штанину. Мальчик держал в руке новый пластмассовый грузовичок и играл, изображая одновременно водителя и машину. Он елозил им по низенькой скамейке, на которой сидел вместе с Ириной, и издавал громкое жужжание.

— Нет. Пока нет, — заторопилась Варя.

Недавняя выпускница педагогического колледжа, отличница учебы, она относилась к своей работе со всей ответственностью. Ее советы родители воспринимали по-разному. Одни раздражались, другие слушали со снисходительной улыбкой. Но она не сдавалась.

— Понимаете, — продолжала Варя, — у детей генетически заложено чувство собственности. Они не любят делиться своими игрушками, карандашами, пластилином. Это в принципе нормально. Но у некоторых эта черта приобретает уродливые формы. Если взрослые не воспитывают ребенка должным образом, он становится жадным и корыстным.

— Неужели наш Данилка жадный? — возмутилась Ирина.

— Нет, пока рано делать какие-то выводы. Но сегодня, например, он ударил Женю Симкина за то, что тот взял его машинку…

— Моя масынка! — крикнул Данилка и прижал грузовичок к груди.

— Ну что ему ответить на это? — растерялась Ирина, беспомощно взмахнув рукой.

— Скажите, вы покупаете ему сласти?

— Конечно. Он любит шоколад.

— Вот! — горячо заговорила молодая воспитательница. — Попробуйте уговорить его подарить шоколадку соседскому мальчику или девочке. Надо, чтобы он радовался, понимаете, радовался слову «спасибо». Он дарит, а ему с улыбкой отвечают: «Спасибо!» И вы радуйтесь вместе с ним. Только искренно. Чтобы его поступок был для всех как бы праздником. Понимаете?

— Понимаю, — задумчиво отозвалась Ирина.

— Папа! — крикнул Данилка и кинулся навстречу Анатолию, входившему в помещение группы.

— Ирина Дмитриевна, вы и с мужем на эту тему поговорите, — тихо сказала Варя. — Когда родители единодушны в воспитании ребенка, эффект достигается быстрее.

— Хорошо. Спасибо, Варвара Германовна!

— Ну как наш разбойник? — весело спросил Анатолий, подходя к женщинам с Данилкой на руках. — Сегодня не дрался?

Варя переглянулась с Ириной и с улыбкой ответила:

— Нет. Он в принципе добрый мальчик. Перед обедом помог мне собрать кубики.

— Молодец, Данил! Так держать! — порадовался за сына Анатолий.

— Ну до свиданья! Всего вам доброго! — попрощалась Варя.

Они вышли на улицу и, усадив Данилку в коляску, медленно пошли в сторону дома.

— Толя, нам с тобой надо очень постараться, чтобы из Данилки вырос хороший человек, — вдруг сказала Ирина, молчавшая половину дороги.

— Мы вроде и так в стороне не стоим, — удивился Анатолий.

— И все же этого мало.

— Да я не против…

— Хочу соколадку! — крикнул Данилка, показывая пальчиком на киоск.

Анатолий остановился, посмотрел на Ирину, потом на киоск и загадочно произнес:

— Ты нас здесь подожди, ладно? Мы быстро!

Он поднял из коляски малыша, поставил его на ноги и, взяв за руку, повел к киоску. Ирина, держась за ручку коляски, наблюдала за тем, как Анатолий, присев на корточки, что-то внушал сынишке. Наконец тот улыбнулся и кивнул.

Вскоре они вернулись к Ирине.

— Мама, это тебе! — сказал Данилка и протянул Ирине три гвоздики, зажатые в кулачке.

Его глазенки, с восторженным ожиданием смотревшие снизу вверх, заискрились счастьем, когда Ирина, приняв подарок, поцеловала его и ласково прошептала:

— Спасибо, солнышко!