СЕКРЕТЫ НА ПРОДАЖУ

В ходе операции «Илл Уинд» был разоблачен в получении взятки в размере 43,5 тыс. долларов старший офицер по контрактам корпуса морской пехоты Джек Шерман. Он передавал служебные документы о планах закупок электроники четырем «консультантам» фирм-подрядчиков. Один из «консультантов» донес на Дж. Шермана в ФБР. Момент получения Дж. Шерманом взятки был заснят скрытой камерой, установленной агентами ФБР. В январе 1989 года суд в Александрии (пригород Вашингтона) признал его виновным. Дж. Шерман согласился выплатить правительству 43,5 тыс. долларов. Обвинитель настаивал на суровом приговоре, предусматривавшем до 20 лет тюремного заключения и штраф в сумме 500 тыс. долларов.

Дж. Шерман и еще четыре офицера были задержаны в июне 1988 года после того, как у них во время обыска обнаружили секретные документы Пентагона. Агенты ФБР сняли показания контрольной системы корпорации «Уиттэйкер» из Лос-Анджелеса, подозревая ее в связях в Дж. Шерманом.

Дальнейшее расследование показало, что сговор компании «Уиттэйкер», действовавшей в то время под названием «Ли Телекоммюникейнз» (ЛТК), с «консультантами» начался еще в 1981 году, когда компания переживала финансовые трудности. Бывший президент ЛТК Харвей Ли, вице-президент Ламберт и Ингрэм согласились выплатить Дж. Шерману крупные суммы за помощь в деле получения контракта с Пентагоном на производство электронной системы контроля. Платежи Дж. Шерману осуществлялись через «независимого консультанта» Малдуна. За первой взяткой в 43,5 тыс. долларов последовали другие. В 1986 году Дж. Шерман добился увеличения контрактов Пентагона ЛТК с 600 тыс. до 2,4 млн. долларов, а затем и до 6 млн. долларов.

Федеральный суд в Александрии признал в сентябре 1989 года виновным фирму «Уиттэйкер» и ее «консультанта» в подкупе официального сотрудника Пентагона и присудил компанию к штрафу в 3,5 млн. долларов (1,5 млн. — за криминальное преступление, 1,5 — за гражданский иск, и 500 тыс. — компенсация правительственных расходов).

Федеральный суд в Александрии, продолжая процесс в рамках операции «Илл Уинд» в апреле 1989 года, обвинил трех вице-президентов компании «Ньюба-ри Парк», Калифорния, в преступном намерении дать взятку консультанту Уильяму Паркину в размере 160 тыс. долларов за предоставление им «внутренней» информации Пентагона с целью получения контракта на сумму 24 млн. долларов для фирмы «Теледин Электронике инк.» по производству приборов идентификации сигналов вражеских военных самолетов. Консультант У. Паркин получил конфиденциальную информацию — также за взятку — у инженера ВМФ Стюарта Берлина. Защитники компании «Теледин», по их словам, были уверены, что У. Паркин получал информацию законным путем от официальных источников. С. Берлин согласился с предложением У. Паркина помочь компании «Теледин» заключить контракт в обмен на часть премии за «консультацию».

В ходе следствия было установлено, что центральной фигурой в деле со взятками компании «Теледин» является коммерческий консультант Фред Л анкер. Он приговорен к 27 месяцам тюремного заключения и штрафу в 25 тыс. долларов. Два других сообщника сговора — консультант У. Паркин и гражданский служащий ВМФ С. Берлин осуждены на 26 месяцев тюрьмы и 25 тыс. долларов штрафа каждый.

Ф. Ланкер и У. Паркин одновременно выступали в качестве «консультантов» и в корпорации «Хазел-тайн». Через служащего ВМФ С. Берлина они получили закупочные цены Пентагона и цены конкурирующих фирм. Эту «внутреннюю» информацию консультанты передали вице-президенту корпорации «Хазелтайн» Чарльзу Фурцинити, который использовал ее при заключении контракта с ВМФ на производство оборудования для испытания авиационных радаров общей стоимостью в 150 тыс. долларов. В январе 1989 года Ч. Фурцинити был осужден на 3 месяца тюрьмы и к штрафу в сумме 20 тыс. долларов по обвинению в коррупции.

Суд в Александрии в августе 1990 года признал также виновным бывшего консультанта по проблемам обороны майора ВВС в отставке Берниса Зеттла в передаче секретного отчета о бюджете ВМФ корпорации «ГТЕ» и приговорил его к штрафу в 10 тыс. долларов, освободив, однако, от тюремного заключения. Связанные с аферами Б. Зеттла представители компаний «Боинг», «Гремман», «Хьюгс эаркрафт», «Дженерал моторе», «РАС корп.» и «Райтеон К0» были также подвергнуты наказанию. Они согласились выплатить в качестве компенсации нанесенного ущерба и долгов 14,9 млн. долларов. Некоторые обвиняемые якобы не знали о криминальном характере торговли правительственными документами. Агент службы криминальных расследований министерства обороны М. Валенсии опроверг эти утверждения и доказал, что всем было хорошо известно об аферах Б. Зеттла и «ГТЕ», а компании умышленно не принимали всерьез факты мошенничества и были глухи к голосу разума.

В ходе операции «Илл Уинд» были раскрыты не только финансовые нарушения, связанные со злоупотреблениями при подготовке и заключении контрактов с Пентагоном, но и были разоблачены политические махинации. Федеральный суд в Александрии в январе 1989 года признал виновным в нарушении Закона об избирательной кампании бывшего сотрудника корпорации «Юнисис» Роберта Барретта и консультанта фирмы Джозефа Хилла за нелегальные пожертвования по меньшей мере 27 тыс. долларов в поддержку конгрессменов Р. Дисона, У. Дикинсона, Р. Рейя, Дж. Сассера и Б. Чаппелла. Р. Барретту и Дж. Хиллу угрожало тюремное заключение до 5 лет и штраф в размере до 250 тыс. долларов. Конгрессмены, однако, заявили, что они не знали об этих пожертвованиях в ходе их предвыборной кампании. Представители американского правительства высказали предположение, что против законодателей не будет возбуждено уголовное дело.

Политические и военные обозреватели в США называют результаты операции «Илл Уинд» новым «Ирангейтом» или «Пентагейтом» и сравнивают ее влияние на закупки вооружения Пентагоном с последствиями катастрофы «Челенджера» на программу исследования космоса.

В ходе проведения операции «Илл Уинд» были подслушано несколько тысяч телефонных разговоров, вызваны в суды почти 300 подозреваемых лиц, предъявлены свыше 100 обвинительных актов. Сто агентов ФБР и службы расследований ВМФ провели ревизию финансовых документов консультантов и компаний-подрядчиков Пентагона. Были выявлены нарушения закона со стороны следующих компаний:

«Макдоннел-Дуглас корп.», производящей военные самолеты, ракетные системы и проводящей исследовательские работы (контракты фирмы с Пентагоном составили 7,7 млрд, долларов в 1987 году);

«Юнайтед Текнолодшиз корп.», производящей авиационные моторы, вертолеты и обслуживающей космические корабли (контракты с Пентагоном всего на сумму 3,6 млрд, долларов в 1987 году);

«Юнисис корп.», специализирующейся на компьютерных системах и заключившей контракт с Пентагоном на 1987 год в сумме 2.3 млрд, долларов;

«Нертроп корп.», производящей бомбардировщики «Стеле», тактические самолеты, ракеты, управляемые на расстоянии самолеты (контракты с Пентагоном на 1,1 млрд, долларов);

«Теледин инк.», производящей авиационные моторы, управляемые на расстоянии самолеты, космические корабли (контракты с Пентагоном в 1987 году составили 359 млн. долларов).

 

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ АГЕНТЕССЫ

Лавину процессов открыла Янин Брукнер, которая за 25 лет службы в ЦРУ немало познала в этом мире: с 1989 по 1991 год она возглавляла представительство ЦРУ на карибском острове Ямайка. Подчиненные за начальницу ее не принимали. Заместитель, ветеран службы, никак не находил с женщиной общего языка. Ничего удивительного: она сообщала в центр, что ее заместитель нередко избивал свою жену, обычно под влиянием выпитого алкоголя.

Сотрудники были возмущены, но не драчуном, а его начальницей, которая изобличила своего зама как алкоголика и сексуального маньяка. В результате ЦРУ отменило запланированное перемещение агентессы в Прагу и одновременно повысило ее зама. Он стал вторым человеком в Панаме, перевалочном пункте наркодолларов и кокаина.

В результате процесса, начатого Янин Брукнер, ЦРУ было вынуждено выплатить ей в качестве возмещения за моральный ущерб 410 000 долларов. Тогда претензии руководству предъявили еще 400 сотрудниц ЦРУ, также посчитавших себя жертвами дискриминации. Служба пообещала дюжине из них повышение и выплатило жалобщицам в общей сложности один миллион долларов в качестве возмещения за моральный ущерб.

Сейчас в БНД молодые сотрудницы, напротив, всячески поощряются. Связанные со службой эксперты по Востоку, языковеды и технологи в области компьютеров рекомендуют студентам наниматься на работу в «Федеральное управление имуществом», которое напрямую задействовано на БНД.

В течение ряда лет одна из сотрудниц этой организации являла собой пример успешной карьеры: докторская диссертация о политической роли женщины в ГДР, сотрудничество с организацией, близкой к ХДС, поступление на службу в БНД, пост регинрунге-ди-ректора с окладом группы А 15, что означает 7000 марок основного жалованья.

Нередко подключалась она к работе 6-го отдела ведомства федерального канцлера, анализировала секретные документы БНД, военной разведки (МАД) и ведомства по охране конституции. Эксперт по Востоку считалась на службе очень старательной и аккуратной. Однако орден Габриэла Гаст получила от ГДР, своего второго работодателя. Это привело ее к осуждению на 6 лет и девять месяцев тюремного заключения.

На тысячах книжных страниц описали Джон Ле Карре, Ян Флеминг и Грэм Грин общеизвестные факты: когда женщины раздеваются, мужчины рассказывают все. В период «холодной войны» в ФРГ дела обстояли совсем наоборот: сидевшие в приемных дамы поставляли лицемерным Ромео с Востока фотокопии документов в обмен на любовь.

Агентом экстракласса был Дональд Маклин, тщеславный дипломат его величества. НКВД, предшественник советского КГБ, командировал в 1938 году одну из самых красивых сотрудниц на берега Сены, брюнетку «Норму», которая должна была руководить «Лириком» (псевдоним Маклина), бывшим на четыре года моложе ее.

Александр Орлов, одна из величин советского шпионажа, рассказал в своем «Наставлении», как советские соблазнительницы действовали на британских юношей: «Воспитанные сначала гувернантками, а затем отправленные в эксклюзивные частные школы мужчины… были очарованы бесстрашными юными амазонками и их интеллектуальные связи нередко переходили в романы».

Товарищ Орлов несомненно прав. «Норма» и «Лирик» воплощали собой идеальную упряжку до тех пор, пока Маклин не влюбился в другую — богатую юную американку. Маклин рассказал новой пассии о своей агентурной деятельности во имя короны и для Кремля. Возлюбленная осталась ему верна.

«Норма», терзаемая ревностью и тщеславием, оповестила своего руководителя — офицера в советском посольстве. Москва решила: утереть слезы и работать дальше. Маклин женился на своей американке, а советская шпионка руководила бывшим любовником до тех пор, пока гитлеровские войска не заняли Париж. Тогда она поспешила спастись в Англии.

Из подполья поддерживала во время нацистской оккупации француженка Матильда Карре контакт с руководством Сопротивления в Лондоне. Гестапо арестовало ее. Один из ее охранников предложил ей свои объятия и более того. Позже в мемуарах она писала: «Это был просто животный страх, реакция тела, пережившего первую ночь в тюрьме, страдавшего от стужи и почувствовавшего ледяную руку смерти. И вдруг снова ощутившего тепло в объятиях мужчины… даже если это были объятия врага». Она ускользнула и из объятий, и от гестапо и предстала в Англии перед службой контрразведки. Французы отказались понимать такой вид сотрудничества и осудили Матильду Карре в 1949 году за предательство 35 борцов Сопротивления к смертной казни. В 1962 году она была помилована и выпущена на волю.

В большинстве шпионских дел «холодной войны» женщины играли или главную роль, или хотя бы вторую по значению.

Именно женщина, переселившаяся из Австрии в Англию, советская агентесса, подвела марксистского мечтателя Кима Филби к австрийскому товарищу Арнольду Дейчу, который вместе со своей женой создал в островном государстве шпионскую сеть.

И, конечно, женщина же разоблачила мастера шпионажа Филби. Британская секретная служба внедрила в руководство коммунистической партии Англии Ольгу Грей. Дейч и Филби вынуждены были искать спасения в советской столице.

Вторая мировая война выдвинула, по мнению американской писательницы Мари Ловелл, ее землячку Бетти Пак (агентурная кличка «Синтия»). «Она излучала обаяние, почти магнетическое», — вспоминает один ее коллега из секретной службы. «Она вся светилась, не только ее зеленые глаза и обезоруживающая улыбка. Многие мужчины воспринимали это как тепло, как на них направленную страсть. Приемом этой женщины было убеждать мужчину, что он один на всем свете и, пусть даже не молод, для «Синтии» он образец совершенства».

Прекрасная блондинка сбрасывала свои одежды перед крупными деятелями мира сего. В Варшаве перед доверенным министра иностранных дел Йозефом Беком, в Вашингтоне перед секретоносителем итальянского военно-морского флота и, после того, как он все выдал, в том же городе — перед пресс-атташе посольства Виши.

«Синтия», которой было немногим больше 30, получала доступ к секретным шифрам, боевым приказам, к секретной переписке. Позже она рассказывала о своих успехах: «Мои начальники сказали мне, что я своей работой спасла тысячи американских и английских жизней».

Сегодня агенты работают по-другому. К примеру, Мэри Эн Баумгартнер. Консервативна, состояла членом парижского «Межсоюзнического кружка», эксклюзивного клуба в предместье Сен-Оноре — рядом с британским и американским посольствами, по соседству с Елисейским дворцом.

Американка представлялась своим соседям как брокер по инвестициям. Симпатичный мужчина, с которым она делила фешенебельную квартиру, был, по всей' вероятности, художником из Южной Америки. Он «не имел ни малейшего представления о том, чем она занималась в действительности». У французской контрразведки мнение было другое. Мадам была сотрудницей ЦРУ», «источником информации».

Она вскружила голову молодому французу из группы советников тогдашнего премьер-министра Эдуарда Балладюра. Леди представилась ему как сотрудница фонда американо-французских отношений. Она интересовалась переговорами в ГАТТ и представила французу доверенных лиц из Миннесоты, экспертов по зерновым культурам.

Так, по крайней мере, следовало из визитной карточки, обнаруженной французской контрразведкой.

Юнец из команды Балладюра лишился своего места. Французы идентифицировали леди как руководящую сотрудницу отдела анализа ЦРУ. Мэри Эн Баумгартнер вместе с четырьмя коллегами весною 1995 года была вынуждена покинуть Париж.

Жизели, которая в действительности зовется Гизе-ла и по-прежнему заказывает в «Фуке» свой любимый коктейль, такая судьба не грозит. По ее словам, в интересах своей службы в Пуллахе она поддерживает только официальные контакты с коллегами из французских секретных служб.

А как же обстояло дело с иностранным дипломатом, с которым она беседовала недавно на приеме у посла? Обычная встреча за обедом?

 

ОБЕЗЬЯНИЙ ПИТОМНИК

В полутемном просмотровом зале на третьем этаже штаб-квартиры Центрального разведывательного управления США в Лэнгли по серебристому экрану плотным каскадом струились немые кадры. Шеф оперативного дальневосточного отдела Смагли, рано располневший и полысевший мужчина, смачно попыхивал трубкой. Справа от его мягкого кресла на столике-пульте прямой связи с проекторной в массивной фаянсовой пепельнице к этому часу уже выросла горка черного табачного шлака. Остальным чинам — участникам просмотра — курить в зале строжайше возбранялось.

Время от времени Смагли переводил указательным пальцем светящийся пластмассовый рычажок связи на отметку «стоп» или «перемотка». Лента замирала или снова возвращала зрителей — специалистов по тайным операциям — на несколько эпизодов в историю. Смагли резко и односложно комментировал: «Запомнить!», «Выяснить имя!», «Проверить номерные знаки машин…» Подчиненные фиксировали приказания шефа в служебных секретных блокнотах, прошитых толстым шнуром и скрепленных сургучной печатью.

Несколько жестяных увесистых контейнеров киноленты этим утром доставили в Лэнгли с нарочным из Гонконга. Смагли готовился с анализом материала на доклад высшему начальству и не переставал чертыхаться по адресу гонконгской резидентуры, которая не удосужилась отобрать самые важные для дела ролики, а спихнула со своих плеч все навалом. По извечно идиотскому принципу: чем больше, тем лучше.

С той поры, как фабрикант Джордж Гонсалвиш из Макао оказался в списках неблагонадежных лиц и превратился в объект наблюдения, Смагли пришлось познакомиться с широким ассортиментом кинопродукции братьев Шау. Ранран и Ранмэ Шау вели с Гонсалвишем прочную дружбу. Дело дошло до того, что их фильмы, в основу которых были положены зверские рукопашные схватки в стиле древней восточной борьбы «кунг-фу», настолько заразили Гонсал-виша, что текстильный король фирмы «Префьюм энд бразерз текстаил» сам увлекся «кунг-фу», стал изучать и пропагандировать этот вид борьбы.

— Послушайте, Норитак, — Смагли полуобернулся в своем крутящемся кресле, — напомните-ка мне и присутствующим основные заповеди «кунг-фу». Вы ведь теперь у нас специалист первой руки. Не зря я послал вас в Гонконг.

— С удовольствием, шеф, — подобострастно пробасили из глубины зала. — Итак, «будь непоколебим, как вбитый гвоздь, увертлив, как матерый леопард, чуток, как мудрый дракон. Наноси удар с энергией урагана; уходи от удара с изворотливостью обезьяны». Кажется, так, шеф.

— Благодарю. Превосходно. — Смагли фосфоресцирующим пластмассовым рычажком пульта остановил ленту. Экран погас. Под потолком разлился неоновой дневной свет. — Признаюсь, меня самого заинтересовала эта неумирающая система потасовок. — Смагли, сопя, раскурил трубку. — В защите и нападении в равной степени участвуют ступни ног, руки, пальцы, локти, голова, колени, кулаки, ладони. Просто черт знает что! Но без особых навыков дыхания, говорят, победить противника невозможно. — Шеф снова повернул грузное тело в глубину зала: — Норитак, напомните «стажерам», как называют борьбу «кунг-фу» в тех краях, откуда вы только что вернулись.

— Да, сэр, в Гонконге борьба пользуется огромной популярностью под названием «шаолиньский бокс». Оно происходит от географического места зарождения поединков — Шаолиньского монастыря. Система приемов разрабатывалась монахами веками. Святые отцы были горазды лупить друг друга. Кинопромышленники братья Шау, в совершенстве освоившие эту тему, прочно оседлавшие бизнес, издают в наши дни специальные журналы, торгуют значками, календарями, плакатами, сувенирами с эмблемой и девизом «кунгфу»: «круши, как молния, исчезай, как смерч!» Я перед отъездом располагал достоверной информацией, что бизнесмен Гонсалвиш стал тайным членом ассоциации коммерческих поединков «шаолиньского бокса».

— О’кей, Норитак! Поехали дальше. Не убери мы Гонсалвиша вовремя, от него можно было ждать еще чего-нибудь похлеще!

Дневной неон вяло покинул зал, придав лицам зрителей землистые тона. Над креслом Смагли, убегая к потолку, струились ароматные облачка трубочного дыма. По экрану вновь побежали кадры. Норитак неслышно приблизился к креслу шефа:

— Можно было начинать просмотр отсюда, сэр. Это финальные заезды мотогонок «Макао гран при» и заключительная часть операции по вашей секретной разработке 38-6/Х-8…

— Слава всевышнему! — облегченно и шумно вздохнул Смагли. — А без прелюдии разве нельзя было обойтись? Впрочем, все полезно…

— Если бы мы сами монтировали фильм, — развел руками Норитак, — а то ведь его лепили парни на киностудии братьев Шау. Документальные кадры мотогонок они вставляли уже перед самым тиражированием ленты. А эпизоды, отснятые скрытой камерой, с передачей коричневого «дипломата» мотористу глиссера, арест его пассажиров на пирсе Гонконга — эта тема первоначально вообще никакого отношения к фильму «Когда отступают призраки» не имела. Сценарист их лихо приспособил…

— Кто же в таком случае их сработал и для чего? — Смагли поморщился.

— Режиссура моего знакомого журналиста Ранга-ла, а съемки его близкого друга со студии братьев Шау — оператора Кристофера Чжу. Рангал, видимо, догадывался о моем задании по компрометации Гонсалвиша. Вот он и задумал выделить своего оператора для съемок «дополнительных эпизодов». Что ж, честь ему и хвала, угодил в цель!

— Вы, Норитак, что-то сообщали мне о Рангале…

— Совершенно справедливо, сэр. Я докладывал вам, что на Рангала как на источник информации я положиться стопроцентно не могу. Тем более — внедрить его в окружение Гонсалвиша. Он сам оказался доверенным лицом и очень близким человеком фабриканта. Маскировался Рангал ловко, играл роль податливого простачка-выпивохи…

— Этот «прокол» запишите на свой счет, Норитак! — Шеф многозначительно кашлянул.

— Иначе расценить свой сверхпожарный отзыв из Гонконга я и не мог, сэр… Зато теперь я рядом с вами, среди друзей, а не в этом заштатном Макао, — Норитак криво усмехнулся.

— Давайте досмотрим ленту. Так… Так… Так…

На экране крупным планом появилось лицо Норитака. Затем состоялась его беседа с Рангалом. Норитак торопливо подходит к своей машине, открывает багажник. Секунда-другая и коричневый «дипломат» из рук американца благополучно перекочевывает к Рангалу. Рангал улыбается, прижав «дипломат» к груди, бежит по городской лестнице к набережной…

— А это опять Гонсалвиш со своими гостями, — пояснил Норитак.

Мелькают, скользят по экрану кадры. Зрители почти физически ощущают растущую напряженность обстановки.

— Стоп, — резко воскликнул шеф. — Норитак, а что вы делали в это время?

Действительно, чем в столь ответственный момент занимался агент ЦРУ Джеймс Норитак? Чтобы ответить на этот и некоторые другие вопросы, нужно мысленно вернуться назад, к неожиданному началу, его командировке в Гонконг, и проследить за событиями до самого конца, то есть до производства фильма, с которым Смагли познакомился в просмотровом зале штаб-квартиры ЦРУ.

…Специалист по тайным операциям агент ЦРУ Джеймс Норитак прилетел в Гонконг поздним вечером на «Боинге-747», принадлежащем компании «Пан Америкэн», и с аэродрома Кай-Так, наняв такси, направился в американское консульство. Город, казалось, в эти часы только и начинал активную жизнь. Снопы света обрушились на улицы из окон высотных гостиниц и небоскребов страховых компаний; кинотеатры выстреливали в прохожих каскады многоцветного рекламного неона; что-то кричали уличные торговцы, разбитные зазывалы сновали возле злачных заведений; куда-то спешили рикши, не обращая внимания на душераздирающий лай клаксонов автомашин. Город-лабиринт, этот геополитический монстр, каждую минуту всасывал в свой заколдованный непостижимый мир и одновременно выплевывал тысячи людей по воздуху, суше и морю. Сегодня он благосклонно принял очередного янки — Джеймса Норитака, агента ЦРУ.

Впрочем, по внешности американец без натяжки мог спокойно сойти за бизнесмена средней руки. Да и в дипломатическом представительстве США о его подлинной профессии знал лишь сам консул: жизненные и служебные пути обоих тесно переплелись лет пятнадцать назад…

И вот они уже устроились за низеньким столиком скромного японского ресторанчика «Рыбья чешуя», подальше от чужих глаз и стен, которые, как говорят, тоже имеют уши…

— Рад встрече, Майкл!

— Это здорово, Джеймс. Шифротелеграмму я получил, но дата вылета из Вашингтона отсутствовала, потому и не встретил… Твои обычные штучки…

— Что поделаешь, люблю иногда позволить себе невинную шалость — сюрприз. К делу?

— Скучаю по столичной информации.

— Я действительно транзитом, что оговаривалось в телеграмме. Через пару дней предстоит перебраться по соседству: в Макао. Но ты не испаряйся. Будешь мне нужен. Поясню. Если помнишь, в разное время мы заключили с азиатскими странами торговые соглашения, дабы оградить свой рынок от их дешевого текстиля. Однако по недосмотру или лености какого-то чинуши в «черный список» не включили Макао. Теперь этим решили воспользоваться английские дельцы из Гонконга и японские тузы. Они ринулись в Макао. Стоимость рабочей силы в этой португальской колонии на треть ниже, чем в том же Гонконге, забастовки запрещены. Профсоюзы отсутствуют, да и арендная плата фабричных помещений чертовски низка… Резон экспансии налицо. Взять хотя бы «Префьюм энд бразерз текстайл». Эти парни завалят наш рынок… Ссориться с разбойниками в открытую нет нужды. Сам понимаешь — союзники по НАТО…

— Это верно, Джеймс. Ведь Гонконг, прежде всего, штаб-квартира нашего ведомства в целом регионе. А во-вторых, мы на пару с британской короной покрываем немалые расходы на содержание здешних станций подслушивания…

— Вот-вот. В Центре изучили все «за» и «против», пропустили через ЭВМ, а я стал исполнителем воли этого электронного чудовища века научно-технической революции. Короче — мне поручено скомпрометировать здешнего промышленника. Слишком зарвался. Да так, чтобы он с треском обанкротился. Тогда другим будет неповадно. Да и вообще их надо ставить на место!..

— Англичан?

— Разумеется. В первую очередь. С Японией в этом стратегическом районе у нас своя игра, да и покрупнее. Ее промышленных бандитов решили особенно не щекотать. Надо, чтобы они не только нам не перечили, а сами помогли бы превратить Дальний Восток в рубеж развертывания ядерных средств передового базирования. Как морского, так и сухопутного, в самой Японии и Южной Корее…

— Признаться, эти чопорные лондонцы мне самому изрядно осточертели. Но, сам понимаешь, приходится работать. А насолить кому-нибудь не мешало бы.

— Один, считай, уже на прицеле.

Помолчали. Консул закурил, хитро прищурился:

— А теперь, Джеймс, по-честному — темнишь? Неужто мы здесь сами с этим вонючим «префьюмом» не разделались бы, а? Стоило киселя хлебать тебе, асу? Да и что это за конкурент — ублюдочный фабрикан-тишка Гонсалвиш для великой Америки?

— Ну-ну, — подзадорил консула Норитак.

— Да все его предприятие вместе со складами текстиля, как клопа, вмиг можно раздавить… Что-то ты утаиваешь, дружище. Не за тем ты здесь. Бьюсь об заклад — ты выдал мне чистую легенду…

— Не торопись, Майкл. Я же сказал, что работать будем вместе. Ты лучше подкинь мне какую-нибудь байку на местный сюжет. На случай встречи с Гон-салвишем.

— Могу. Хотя «сага» многолетней давности, для светской беседы она вполне пригодна. Из школьных учебников ты, надеюсь, помнишь об англо-американской «чайной войне» 1767 года? Так представь себе, что особую роль в этом инциденте сыграл Макао. Когда-то Макао имел репутацию богатейшего города мира. Ему даже принадлежала монополия на торговлю между Китаем, Японией и Европой. Но в 1841 году, когда Англия захватила Гонконг (Сянган), начался его упадок. В Макао тогда хозяйничали португальцы. Они заключили с китайскими властями договор об аренде этого клочка земли в живописной дельте реки Чжуцзян, а в 1857 году «подарили» местным жителям свою администрацию. Прошло время. Обнаглев окончательно, Португалия прекратила выплачивать арендную плату китайскому императору и вынудила его подписать протокол на «вечное управление» этой территорией (китайское название — Аомынь).

Что же касается «чайной войны», то она разразилась во второй половине XVIII века. Чай как напиток уже перебрался из Китая в Европу и достиг Нового Света, который еще находился под британской короной. И вот Англия, решив поправить свою исхудавшую казну за счет американских колонистов, ввела на экспорт чая пошлину. Решение английского парламента взбудоражило переселенцев. Они объявили бойкот английским товарам и развернули античайную кампанию. Завершилась она так называемым «Бостонским чаепитием». В ночь с 15 на 16 декабря 1773 года колонисты пробрались на британские торговые суда, стоявшие в бостонском порту с ящиками чая, и сбросили весь груз за борт. «Бостонскую гавань превратим в заварной чайник!» — вопила на разные голоса огромная толпа патриотов, потрясая факелами и гневными транспарантами.

Ну, а 340 ящиков с китайским чаем, которые оказались в ту ночь на дне гавани, — резюмировал консул, — доставлены в Бостон, знаешь, откуда? Из порта Макао. Так-то.

Джеймс и консул, завершив ужин и беседу, вышли из ресторанчика с кондиционированным воздухом во влажную, душную ночь. В нос ударил удушливый запах гниющих отбросов, — они шли вдоль захламленной набережной. За глухими, без единого огонька, стенами храма «Зеленый дракон» вдруг неистово завыла сирена полицейской машины.

— Кого-нибудь пристукнули?

— Возможно… — Равнодушно помолчали. Первым заговорил консул:

— Могу угостить тебя, Джеймс, последним «шедевром» гонконгских братьев Шау «Сампан мертвецов». Полтора часа кровь льется ручьями. Как?

— О’кей! Двинули!

— Это из серии «кунг-фу-фильмов». Братишки преуспевают. Крутят свои боевики в собственных ста пятидесяти кинотеатрах Юго-Восточной Азии.

— Я, помнится, видел в Штатах одну их работенку. Картина называлась «Пальцы смерти» или что-то в этом роде…

— Да, запомнить все названия немыслимо. Пекут, как блины.

В полупустом зале, где фильмы идут без перерыва, мальчик-бой всучил гостям по рекламной брошюрке и проводил до кресел, подсвечивая под ноги лучом карманного фонарика.

Утомленный после перелета, разомлевший от выпитого виски и чехарды впечатлений, Джеймс Нори так рассеяно в полудреме смотрел на экран, по которому оглашенно бегали, прыгали и нещадно лупили друг друга положительные и отрицательные герои. Сюжет картины отличался убогим примитивизмом: современные пираты где-то в Южно-Китайском море на быстроходном катере захватывают сампан «Черный глаз», ведущий прибрежную торговлю. Они жестоко (в стиле зверского кулачного поединка «кунг-фу») расправляются с экипажем из десяти человек. На палубе алые лужи крови, в зал с экрана летят истошные вопли умирающих, слышен хруст ломаемых костей. Пираты грабят сампан, бросают суденышко с перебитой командой на произвол стихии в открытом море и пытаются скрыться. Но… катер политической охраны настигает преступников. Зло наказано — добро торжествует. Сценаристы неотступно выполняют волю своих работодателей: как бы жесток ни был фильм, он должен завершиться хэппи-эндом.

— Между прочим, Джеймс, — заметил консул, когда они подходили к дому, — один из кинобратьев — Ранмэ Шау — крупный любитель скачек. Он частенько наведывается в Макао поиграть. Личность незаурядная. Да к тому же мультимиллионер! А Ранран Шау больше отсиживается под Гонконгом на своей вилле. Ему уже за семьдесят…

— До завтра, Майкл, и пошли они все к дьяволу. Смертельно хочу спать!

…Катер на подводных крыльях уходил на Макао в полдень — в колонии нет аэропорта, ибо для взлетно-посадочной дорожки нет места. Вся территория вместе с мелкими островками — 16 квадратных километров. На линии Гонконг — Макао круглые сутки курсируют грузопассажирские паромы и быстроходные суда на подводных крыльях. 65 километров не расстояние. Тысячи туристов за одни сутки успевают осмотреть достопримечательности карликовой колонии и возвратиться обратно. Правда, на этой трассе курсируют еще гидросамолеты. Но они для лиц с толстым бумажником. Этот вид транспорта покупают на целый день. Утром гидросамолет с компанией миллионеров улетает в Макао, где они день напролет режутся в рулетку или в карты, играют на тотализаторе или гонках борзых за механическим зайцем, а вечером степенно возвращаются домой. К патриархальному ужину.

Власть имеющие Гонконга не перестают сетовать, что в их вотчине притоны процветают, а вот азартные игры официально запрещены. Больше того, в Макао можно вкладывать капитал в игорные дома и прочую недвижимость ночного бизнеса. В Гонконге — табу. Да к тому же Макао одно из немногих мест в мире, куда разрешен свободный ввоз золота.

Обо всем этом размышлял Джеймс Норитак, после того как в его паспорте появилась виза «государственной безопасности Португалии» и он, спустившись по трапу в салон катера, отправился на выполнение задания своей «фирмы».

«Ввоз золота свободный, — поглядывал в овал иллюминатора Норитак, — а что дальше? Часть его оседает в подвалах «Банко насионал ультра-марино». Но, во-первых, никто толком не знает, сколько — сотни или тысячи — тонн золота поступает в колонию на гидросамолетах, сампанах, судах. За поставщиками специально никто не шпионит, не гоняется. Легальные операции. Без охраны, разумеется, тоже нельзя. Где гарантия от шального налета пиратов? Тех, которые, например, напали на парусник «Черный глаз» в киноленте братьев Шау. Ведь сюжет позаимствован из жизни, об этом событии писала пресса… Бандитизм на морских дорогах процветает… Теперь допустим, что груз доставлен благополучно, его препроводили в руки перекупщиков. Что дальше?»

Вспомнился репортаж в «Нью-Йорк тайме мэгэ-зин». Залетевший какими-то судьбами в Макао журналист задумал постичь истину: если золото, попавшее в Макао, не превращается алхимиками в пар, то куда оно исчезает? Ответ напрашивается один: вывоз осуществляется нелегальным контрабандным путем.

И все же журналист попытался обсудить эту тему с одним местным жителем. Диалог выглядел примерно так:

Корреспондент: Официально из Макао не вывозится ни унции золота. Куда же вы умудряетесь девать эти золотые горы? Строите из слитков храмы?

Мистер X.: Один заезжий господин тоже хотел разгадать эту загадку. Отправился на авениду Альмейда Рибейро в ювелирные лавочки.

Корреспондент: Ну и что?

Мистер X.: Ему дали полновесный ответ. Звучал он так: «В Макао слишком много дантистов, а еще больше туристов с гнилыми зубами».

Корреспондент: Конечно, туристы наведываются сюда не только для того, чтобы побывать на могиле святого отца Моррисона — составителя первого англокитайского словаря. Какую-то толику золота в виде местных ювелирных изделий они вывозят. Но…

Мистер X.: Об остальном знает один всевышний. А вообще-то я не советовал бы вам вгрызаться в нашу проблему. Дело опасное, поверьте…

…За бортом показались черепичные крыши католических монастырей, буддийских пагод и храмов; в ленивом хороводе проплыли величественная церковь Сан-Пауло, живописные развалины средневековой крепости. А над всей этой пестрой мозаикой Макао незыблемо доминировали мощные стены центрального банка колонии. Забранные в чугунные решетки, удлиненные окна черными глазницами равнодушно взирали на лазурную гавань и входящее в ее спокойные воды белоснежное судно.

Норитак снял номер в отеле «Лижбоа», к которому примыкает популярное казино того же названия. Избрал он столь суетный уголок города, исходя из интересов дела, которое швырнуло его в эту далекую колонию. В казино легче познакомиться с людьми, установить связи. Наконец, свежие новости тоже не валяются на мощенных булыжником мостовых города, а концентрируются, обмозговываются в стенах игральных залов, которые, как и ведущие мировые телеграфные агентства, работают круглосуточно.

Предварительный план действий Норитака в Макао составили в Лэнгли. Прежде всего перетрясли досье: агент должен иметь багаж знаний на все случаи жизни с запасом. Уточнили, например, что много лет золотой синдикат в Макао возглавлял щуплый старикашка с морщинистым, невыразительным лицом (к справке была пришпилена его цветная фотография) доктор Педро Хосе Лобо. В генерал-губернаторстве колонии он официально занимал доходный пост чиновника по выдачам лицензий на ввоз золота. Набив карманы, он занялся частным бизнесом: купил на уединенном тихоокеанском острове плантацию деревьев какао и частную радиостанцию «Вила Верде», вещающую на многих языках.

От приобретения «Макао газетт» отказался: что проку от издания, которое публикует лишь местные сплетни, извещения о смерти, панихидах или помолвках да пестрит идиотской, навязшей в зубах рекламой зубной пасты! Иное дело радиостанция! Старик ловко использовал эфир для кодированных сообщений своим людям из золотого синдиката. Он еще долго продолжал руководить разветвленной сетью контрабандистов, вывозивших золотые слитки из Макао, доведя технику прибыльного бизнеса до совершенства. Золотой песок зашивали в битую, замороженную для экспорта птицу, подсыпали в рацион вывозимого скота, шили специальную одежду для «курьеров», тачали обувь и портфели с двойным дном. Прибегали и к другим ухищрениям.

Когда доктор Лобо умер, эстафету принял Лян Чон, прошедший «школу» контрабандиста у покойного. Потом и он исчез с горизонта. Однако золотые операции и сделки не прекратились. Теперь ими заправляет некий монстр по кличке «Тигр». Игорный бизнес тоже монополизирован. Его возглавляет местный миллионер, он же — главный экономический барометр Макао, Стэнли Хо. Это в его резиденцию частенько наведывается кинопродюсер Ранмэ Шау, чтобы разделить с ним компанию и испытать счастье на собачьих бегах, посмотреть с денежным «интересом» бой сверчков или сыграть на тотализаторе…

Конечно, контроль ночной жизни Стэнли Хо стоит где-то рядом и с золотым синдикатом, и торговцами марихуаной, но пока это домыслы. Прямых улик нет. А для ЦРУ это не второстепенный вопрос. На авансцене — компрометация владельца компании с английским капиталом «Префьюм энд бразерз текстайл». Средства могут быть разные, предусмотреть следует все.

Минуло две недели, как Норитак объявился в Макао. Он пешком исколесил город вдоль и поперек. Мог с закрытыми глазами добраться до самой его северной точки — каменных ворот с развевающимся над «Портас де Церко» португальским флагом, не затеряться в кривых улочках с погребками, подслеповатыми тавернами, в которых пьют ароматный портвейн и торгуют «зеленым вином»; лабиринтом за-дворков спуститься к Центральной площади. На ней воздвигнут неуклюжий памятник лейтенанту Москита, который залпами пушек по безоружным китайцам ознаменовал захват этой китайской земли. Местные жители на бездарный монумент не обращают внимания; туристы взирают на него с недоумением.

Длинные вечера Норитак старался проводить в казино. Иногда слонялся по залам, присматриваясь к публике, порой сам садился за рулетку. Как правило, ему не везло. Когда он ставил на чет, выигрывали нечетные номера; когда отдавал предпочтенье черному — выпадало на красное. Утешало одно: за проигрыш в казино платит «фирма». Зато, с другой стороны, за проигрыш в операции — расплачиваешься сам.

Владелец «Префьюма» — уроженец британских островов с несколько необычной для истого англичанина португальской фамилией — Джордж Гонсалвиш имел две резиденции: одну в Гонконге, другую (основную) в Макао. Его предприятие быстро развивалось, экспорт текстиля ежегодно возрастал. Гонсалвиш постоянно совершал челночные рейсы между двумя колониальными осколками суши на собственном красном гидросамолетике.

Несколько раз Норитак встречал промышленника в автомашине на улицах Макао, а чаще за рулеткой казино в обществе сухопарой англичанки в дымчатых очках. Местный журналист Алмейда Рангал (с ним Норитак познакомился в баре казино «Лижбоа») равнодушно заметил:

— Когда Гонсалвиш с мадам, ему больше везет. Они давние друзья, не больше. Он женат…

Норитак, разумеется, не считал себя новичком в прокуренных храмах Маммоны — этого мифологического бога алчности и наживы. Приходилось играть в Монте-Карло, Лас-Вегасе. И вот теперь предметом его интереса стал местный синдикат игрального бизнеса, а точнее — его закулисная сторона. Он хотел присмотреться к Гонсалвишу прежде всего через эту замочную скважину. Но для начала нужно было выяснить кое-какие детали.

— Видите ли, — отвечал на вопросы Норитака журналист, — есть официальные цифры годовой прибыли всех казино Макао. Их опубликовала недавно «Макао газетт». Сумма переваливает за 200 миллионов долларов. Из них 12–15 миллионов синдикат «дарует» местным властям в виде отчислений и налогов; финансирует благотворительные организации. В общем, думаю, азартные игры приносят треть доходов нашей экономике, по крайней мере, косвенно. Считают, что все казино проигрывают клиентам примерно 10 дней из каждого месяца. Но в конечном итоге математические законы гарантируют их владельцам полный выигрыш. — Рангал испытующе взглянул на собеседника и несколько мрачно закончил: — А вообще-то лишь несколько доверенных лиц «Сосье-дади ди туризму э диверсум ди Макао» («Общество по туризму и развитию Макао»), обычно называемое «синдикатом», знают, сколько людей здесь играют, кто сколько ставит и как распределяется прибыль. Но эти люди молчат. И откровенно ненавидят любопытных. В солидных казино играют солидные люди. Ну, например, Мартинш, Гонсалвиш или Ранмэ Шау.

Они поболтали еще о разных пустяках. Норитак, накачав журналиста за вечер приличной дозой виски, оставил ему свою визитную карточку «текстильного коммерсанта» и распрощался. О новой встрече договариваться не спешил: разыскать человека в Макао — это не то, что искать пресловутую иголку в стоге сена.

В гостинице Норитак попробовал суммировать собственные наблюдения, разбавив их информацией журналиста. Итак, Гонсалвиш ездит в городе на бронированном «Роллс-Ройсе», женат, дети учатся в Оксфорде, коллекционирует галстуки-бабочки, играет по-крупному, держась за юбку дамы в очках; в близких отношениях с отцом игорного синдиката, имеет собственный самолет. Дружит с кинобратьями Шау. Нити к золоту или, скажем, наркотикам пока не прослеживаются. Никаких признаков его тайных связей с другими спецслужбами нет. Возникает вопрос: нужна ли встреча с Гонсалвишем? Припугнуть санкциями, вручить свою визитку коммерсанта, прощупать психологическую реакцию? Или пока затаиться, ждать случая и в зависимости от конкретной обстановки действовать сразу, решительно, рубить узел одним ударом? Неспроста девиз «кунг-фу» гласит: «Круши, как молния, исчезай, как смерч!» Да, так оно верней.

«Мудрый консул сразу раскусил, что мой вояж связан с чем-то иным. Ну, что ж, возможно, надо было сразу сказать ему: версия о «текстильных посягательствах» фирмы «Префьюм энд бразерз текстайл» на американский рынок — всего лишь ширма, мое прикрытие на всякий случай… Но я не вправе нарушать установку Центра», — расхаживая из угла в угол гостиничного номера, продолжал рассуждать Но-ритак.

Да, истинная причина командировки Норитака заключалась в другом. Об этом он получил разрешение рассказать консулу, своему же сотруднику ЦРУ, лишь за несколько минут до отплытия в Макао, на пирсе, где полностью исключается возможность подслушивания. А суть дела сводилась к недавней истории.

Несколько лет назад Джордж Гонсалвиш вдруг оказался в поле зрения ЦРУ. Полученные из Гонконга сведения серьезно насторожили шефов Норитака, которые отвечали за район Дальнего Востока. (Консул в ту пору работал в посольстве США в Чили и ничего об этом не знал.)

Скандал разразился в Гонконге. Один из сотрудников подразделения секретной британской службы перехвата радио- и телефонных разговоров (ГСХК) неожиданно созвал гонконгских журналистов и стал перед ними исповедоваться. Разоблачив всю неприглядную кухню электронного шпионажа спецслужб страны туманного Альбиона, он призвал общественность принять меры, дабы урезонить Лондон, а сам исчез. Все озадаченно и выжидающе молчали. Наконец первым подал голос против незаконного бизнеса спецслужб Великобритании фабрикант Джордж Гон-салвиш. Так владелец текстильного предприятия, которому, казалось бы, какое дело до электронных ушей, оказался в эпицентре политической бури.

В конце концов взрывоопасные гонконгские страсти резидентура ЦРУ утихомирила, промышленнику сделали внушение, а среди двадцатитысячной армии работников ГСХК учинили жесточайшую проверку на лояльность вплоть до применения детекторов лжи. Этой экзекуции Гонсалвиш избежал, но под колпак ЦРУ угодил. И тут выяснилась другая странность этого молчаливого, немного сумрачного человека: он стоял во главе «Общества защиты животных». Слежка выявила и сферу его деятельности — от Гонконга до Малайзии.

Гонсалвиш проводил недели, месяцы в бесконечных перелетах и переездах. Иногда он отправлялся в непролазные джунгли или безлюдные горы в компании местных проводников, порой брал в компаньоны одного-двух членов общества. Рассказывали, что однажды он едва не лишился собственной головы. Взявшись изучить проблему расселения и сохранности поголовья обезьян в прибрежной зоне Малайзии, Гонсалвиш по неопытности отважился вступить в контакт с воинственной народностью мокенов. Мокены не признают пришельцев, не терпят, когда кто-то пытается проникнуть в их тесный мирок. Гонсалвиша спасла стоявшая в заросшей гавани у поселения мокенов краснокрылая гидропчелка: он успел взмыть в небо и таким образом избежать жестокой расправы.

Но никакие злоключения не могли остановить этого фанатика. Через несколько месяцев он вылетает на остров Калимантан. Задача та же — обезьяньи стада, их жизнь, их миграция. И вот на грани гласности новый скандал. На сей раз возмутителем спокойствия оказался сам Гонсалвиш. Путешествуя по джунглям Калимантана, президент «Общества защиты животных» неожиданно натолкнулся на высоченный забор. Нанятый проводник-переводчик ничего вразумительного по поводу ограды объяснить не мог: «ничего не слышал, ничего не видел, ничего не говорю». Тогда Гонсалвиш сам решил попытать счастья. Он нажал на кнопку звонка. В ответ — гробовое молчание. Тогда раздосадованный президент толкнул дверь плечом. Она оказалась незапертой.

Гонсалвиш перешагнул порог и к своему изумлению оказался… в гигантском обезьяньем питомнике. «Кому он принадлежит? Для чего такой мощный забор? От чьих взоров кто-то прячет вольеры в непроходимых джунглях? Спасибо растяпе, который позабыл закрыть на засов калитку!» — Рассуждая таким образом, Гонсалвиш, как танк, двинулся в глубь территории. Наконец сквозь густую листву деревьев показались зеленые бараки, составленные из гофрированных алюминиевых звеньев — типичные американские казармы, которые ему приходилось видеть еще во время вьетнамской войны. Под тенью грибка сидел человек в пробковом шлеме, без рубашки, в бежевых шортах, тяжелых башмаках и крученых гетрах до колен. Гонсалвиш решительно направился к грибку…

Как встретили незнакомца в питомнике, какой разговор произошел между его владельцами и Гонсалви-шем, с кем он еще виделся на острове для получения информации, до сих пор неизвестно. Но, возвращаясь с Калимантана в Гонконг, он уже обдумывал в деталях план разоблачения очередной западной авантюры — только теперь уже не британской службы подслушивания ГСХК, а Пентагона США.

Дальнейшие события разворачивались самым стремительным образом. В Гонконге Гонсалвиш, прежде всего, пригласил на ужин самых близких друзей, включая, как об этом стало известно значительно позже, журналиста Рангала. В обстановке полной конфиденциальности он рассказал им тайну обезьяньего питомника.

…Несколько лет назад в джунглях Калимантана объявилась группа американцев. Им удалось, подкупив местные власти, нанять чернорабочих и в рекордный срок соорудить питомник с вольерами для обезьян. Из команды рабочих они оставили двадцать человек для отлова приматов и обслуживания питомника. Первое время вольнонаемные в основном занимались регулярной отправкой обезьян в Соединенные Штаты. Точный адрес, естественно, хранился в тайне. Под покровом ночи клетки с маленькими обитателями Калимантана увозились из джунглей в аэропорт, грузились в американские транспортные машины — концы в воду!

Пролетел год. И вот в питомнике появились отец и сын — биохимики США. Тогда же от одного островного селения к другому поползли слухи, что на территории питомника построили бараки-лаборатории. В них завозили ящики с колбами, вакцинами, шприцами, газовыми баллонами и горелками, каким-то «стерильным» материалом. Отец и сын — их фамилии называли здесь на свой лад: Трубарклоты — стали испытывать на обезьянах секретные препараты. У персонала вскоре появились весьма странные дополнительные обязанности — сжигать на костре десятки гибнущих после вивисекции макак. Эта весть тоже получила быстрое распространение.

Но у кочующей по джунглям тревожной информации не было обратной связи: Трубарклоты считали, что об их опытах на острове абсолютно ничего не известно. А еще через несколько месяцев заинтересованным лицам удалось установить, что обезьян отправляют с острова на базы Пентагона, что питомник с лабораторией также принадлежит военному ведомству США. Следы макак были обнаружены, в частности, на военно-воздушной базе Брукс и в некоторых научно-исследовательских центрах, где на них испытывали ядерное оружие, проводили исследования смертоносных гербицидов. Иными словами, Гонсалви-шу удалось собрать достаточный материал, чтобы уличить Вашингтон в преступлении: приматы используются в экспериментах, направленных на военные цели. Систематизированные данные Гонсалвиш намеривался вынести на суд общественности. Но медлил, опасаясь расправы более могущественных врагов.

В задачу Норитака и входило — любым способом торпедировать затею президента «Общества». В совершенно секретной разработке Лэнгли 38-6/Х-8 указывалось:

1. Компрометация на контрабанде золотом или наркотиками.

2. По прибытии на место операции попытаться внедрить своего человека в окружение «президента» и провести соответствующую профилактику.

3. Осуществить пункт 1, если не сработает пункт 2.

4. Дальнейшие инструкции строжайше из Центра.

Пункт 2 не сработал. Журналист Рангал оказался приятелем Гонсалвиша, а иной кандидатуры пока не было. Время подгоняло: от «президента» можно было ожидать атаки в любую минуту. Норитак нервничал.

Подходил к концу сентябрь. В одно ясное, тихое утро Макао проснулся в пестром убранстве рекламных афиш. Они оповещали о том, что 16 октября на городских магистралях состоятся ежегодные автомобильные гонки «Макао гран при». Взрослые болельщики, мальчишки, да и представительницы слабого пола тщательно переписывали с афиш имена гонщиков, порядковые номера заездов. Кто же придет первым?!

— Такой же тотализатор, — вздохнув, заметил журналист Рангал, — что и на бегах. В Макао играют во что угодно. Азарта публике не занимать. Слышал, прибудет кинопромышленник Ранмэ Шау. Он задумал снять фильм. Сценарий с участием профессиональных мастеров «кунг-фу» уже готов. Совместят его с документальными кадрами гонок, и получится лихая лента! Загребет миллион, не шевельнув пальцем. Есть чему позавидовать…

Рангал и Норитак не спеша прогуливались по забитой туристами Приморской авениде. Задержались возле бронзового памятника. Норитак спросил:

— Это кто?

— О, один из старейших губернаторов Макао. Скончался в конце прошлого века. Ферейра да Ама-раль. За портретное сходство и дату смерти не ручаюсь, — Рангал засмеялся. — В школе слыл неуспевающим.

— Сколько же всего губернаторов восседало за всю историю в столь высоком кресле? — с долей иронии поинтересовался Норитак.

— По-моему, перевалило за сто пятнадцать…

— Кого еще, кроме Ранмэ Шау, ожидают на мотогонки? — неожиданно сменил тему беседы Нори-так.

— О, недостатка в важных персонах не будет…

…«Макао гран при» собрал тысячные толпы. На трибуне знать курила дорогие сигареты, в лучах солнца сверкали бриллианты дам высшего света. Авениды города, по которым все 365 дней в году медленно ползут велорикши да попадаются редкие лимузины местных боссов, содрогались от вселенского рева мощных моторов, неистового визга шин. Сизый смрад выхлопных газов повис над особняками, монастырями, храмами, заполнил узкие переулки бедняков, где жизнь столь же безжалостна и неумолима, как сам тотализатор. Среди элиты на трибуне Норитак приметил по-восточному одетых мужчину и женщину, которых прежде здесь не встречал. Выручил услужливый Рангал:

— Гости Гонсалвиша с Калимантана. Может быть, слыхали, недавно он побывал на острове и обзавелся приличными знакомыми. После гонок повезет их в Гонконг. Глиссер уже «под парами». Муж и жена…

Известие ошарашило агента ЦРУ: Гонсалвиш наверняка притащил их сюда для дачи показаний. Не исключено, что он выпустит их в качестве свидетелей на пресс-конференции. Ситуация диктовала: нужно действовать — и немедленно!

В машине Норитака под задним сиденьем лежал припасенный на всякий случай коричневый «дипломат», нафаршированный гашишем. Да, шанс нельзя упустить!

— Рангал, дружочек, — Джеймс обернулся к Ран-галу, — мне очень нужно передать приятелю в Гонконге чемоданчик с подарком ко дню его рождения.

Ты наверняка знаешь моториста глиссера. Попроси его о таком одолжении. В порту Гонконга его встретят… Ну, а за мной — вечер в баре.

— Разумеется, сэр, знаю! С превеликим удовольствием. Я мигом…

Минут через пятнадцать Рангал вернулся с пирса довольный, улыбающийся:

— Можете не беспокоиться. Друг получит подарочек своевременно!

Тем временем мотогонки закончились. Гонсалвиш дождался церемонии вручения приза 22-летнему красавцу Лапешу, засуетился, задвигался и напористо увлек своих гостей к гавани. Не прошло и двух минут, как четырехместный глиссер с пассажирами и коричневым «дипломатом» на борту скрылся за зеленым мысом, прочертив пенный след на шлейфах волн.

— Через пару часов подгребай в «Лиссабон». Встретимся, как всегда, у стойки, — бросил, лукаво подмигнув Рангалу, Норитак, направляясь в гостиницу. — Хочу слегка вздремнуть. От шума и чада этих гонок голова трещит.

— До вечера, — Рангал приветственно взмахнул рукой, не пряча ухмылки со своего добродушного лица.

Едва переступив порог гостиничного номера, Норитак бросился к телефону.

— Майкл, — прорычал он в трубку, когда консул отозвался. — Встречай белый глиссер. Я буду утром!

— О’кей, сэр!

Этого звонка было достаточно, чтобы специалисты портовой полицейской службы с собакой приготовились к щедро оплаченной операции. От натасканных на наркотики свирепых псов мало кто из контрабандистов уходил подобру-поздорову. Глиссер с пасса-жирами точно угодил в расставленную консулом сеть. «Дипломат» выполнял свою роль. Гашиш конфисковали, обескураженных задержанных упрятали под домашний арест «до выяснения обстоятельств дела».

…Норитак не тратил драгоценных минут. Каждые полчаса он звонил из гонконгского консульства Гонсалвишу и предлагал «мировую»: президент «Общества защиты животных» навсегда забудет Калимантан с вольерами для обезьян, его гости смогут беспрепятственно покинуть Гонконг. Альтернатива — предание гласности причастность Гонсалвиша к контрабанде наркотиков, передача дела в судебные органы. Переговоры длились двое суток. Гонсалвиш потребовал адвоката, звонил своим друзьям, клялся, что не имел ни малейшего представления о коричневом «дипломате». Свет на события мог пролить один человек — моторист. Предвидя такой вариант, Норитак с помощью консула обеспечил его «исчезновение». Однако Гонсалвиш не сдавался. Тогда Норитак к концу второго дня отправил, согласно разработке 38-6/Х-8, шифротелеграмму в Лэнгли: «Что делать дальше?!»

Ответ от Смагли пришел незамедлительно: «Президенту разрешить выход в море». Это был код. Расшифровывалась фраза одним словом: «Убрать!»

…Гонсалвиша обнаружили в шлюпке с пробитым черепом в нескольких милях от Гонконга. Однако Норитак и консул не учли главного: во-первых, Гонсалвиш хранил все собранные документы по калиман-танской ферме обезьян у своего заместителя по «Обществу» профессора зоологии Вурмбрандта. И, во-вторых, близкий друг Рангала оператор киностудии братьев Шау Кристофер Чжу сумел отснять весь спектакль с отправкой «дипломата» и арестом пассажиров глиссера.

ЦРУ физически уничтожило Гонсалвиша, но уберечь от гласности преступную деятельность Пентагона не смогло. Тайна стала достоянием всех. Во многих городах региона прошли бурные манифестации протеста. Опустел питомник на Калимантане. В прессе появились сообщения о том, что и в других местах были обнаружены подобные базы военного ведомства США. Волна антиамериканских настроений разрасталась, как лесной пожар. Норитак, проваливший операцию, был срочно отозван в Лэнгли. Консул в ожидании крупных неприятностей досиживал в Гонконге последние дни. Невозмутимым и философски настроенным оставался один лишь полицейский комиссар, который сначала «обнаружил» на глиссере коричневый «дипломат» с гашишем, а затем и труп Гонсалвиша в лодке. Комиссар, проживший в колонии более шестидесяти лет, давно скептически относился ко всему, кроме хороших наличных…

— Эх, приятель, — говорил он своему сослуживце Лору, когда они как-то после дежурства заскочили в бар пропустить по стаканчику виски. — Говорят, что Англия и Америка — друзья, союзники. Так-то оно так, да весь их союз похож на стаю акул. Когда одну из них ранят, кровожадные сородичи тотчас разрывают ее на куски. Вот оно, какое дело. Намотай себе на ус…

Комиссар заказал еще виски, приоткрыл краешек занавески. Из темной мглы ему подмигивали аршинные буквы анонса нового фильма братьев Шау «Когда отступают призраки».

— Скоро увидим, — он ткнул пальцем в дождливую пасть ночи. — Столько лет прожил на свете, а в кино снялся впервые… — Покачав отяжелевшей головой, он добавил: — И все это от скрытой камеры. Пошла же мода…

 

ДЕЛО ПАУЭРСА

О шпионском самолете «У-2» и пилоте Пауэрсе мир впервые услышал весной 1960 года. Это было поражение, которое повлекло за собой неприятные для США политические последствия и отрицательно отразилось на международной обстановке.

Но определенный круг лиц, в том числе Аллен Даллес, услышали об этом самолете раньше других, за много лет до происшедших событий. В конце февраля 1956 года в северо-западном районе Вашингтона, на улице Е, на втором этаже здания 2430, в рабочем кабинете Даллеса собрались несколько человек: Натан В. Твинг — генерал с четырьмя звездами на погонах, второй по рангу военачальник в американских вооруженных силах, начальник генерального штаба военно-воздушных сил; подполковник Хемлок — представитель научно-исследовательского института военно-воздушных сил и Превитт — полковник в отставке, член экспертного совета космического комитета НАСА. Даллес заявил, что разведка, которая проводилась с помощью воздушных шаров над территорией «восточного блока», потерпела фиаско, а ныне существующие разведывательные самолеты неудовлетворительны, поэтому возникла необходимость в новых средствах разведки. Затем директор ЦРУ представил полковника Превитта и попросил его ознакомить собравшихся с чертежами.

Превитт извлек из портфеля чертежи и фотографии странного с виду самолета. Он имел всего 14,6 м длины, зато размах крыльев составлял 29 м, а их поверхность доходила до 62 кв. м. Стабилизатор, объяснил Превитт, — простой и, подобно крыльям, имеет трапециевидную форму. В фюзеляже, сзади, размещается турбовинтовой двигатель типа «Пратт-Витней j-57»…

Гости с напряженным вниманием следили за рассказом Превитта и рассматривали модель. Ни один из них не видел подобных самолетов, своего рода гибрид одноместного истребителя и планера. Но все знали, о чем идет речь — о будущем стратегическом разведчике. Превитт перечислил технические данные самолета: корпус изготовят из металла, потому что при околозвуковой скорости фюзеляж из искусственных материалов не подойдет. Зато его будет покрывать специальная эмаль, которая сделает невозможным для радаров его обнаружение или, во всяком случае, затруднит это. Конструкторы решили и другую задачу: самолет сможет подниматься выше 21 км, где практически станет неуязвимым, так как будет недосягаем для ракет, а тем более для истребителей. Кроме того, на этой высоте значительно уменьшается потребление горючего ввиду незначительного сопротивления воздуха. Самолет, спроектированный главным конструктором фирмы «Локхид» Кларенсом Джонсоном, естественно, был изготовлен на заводах этой фирмы. Затем слово снова взял Даллес и предложил координировать усилия. В рамках ЦРУ подготовкой серии новых разведывательных полетов занимается отдел 10–10, сообщил он. Самолет получил название «У-2».

После конференции в Вашингтоне началась лихорадочная работа. Каждое утро под руководством Джонсона конструкторы и строители с Калифорнии отправлялись самолетом на конструкторскую площадку, которая охранялась так же тщательно, как и десять лет назад атомный центр в Лос-Аламосе. Самолет был изготовлен в рекордно короткий срок.

И теперь перед Даллесом возникла проблема, как осуществить конспирацию. Сохранить в полной тайне это дело было невозможно: в период летных испытаний волей-неволей самолет видели многие. В конце концов родилось решение: зарегистрировать самолет в патентном бюро как гражданский научно-исследовательский, с обозначением НАСА. В целях дезинформации в печати было помещено фальшивое сообщение — короткая заметка о том, что «самолету «У-2» удалось сфотографировать ураган над Карибским морем». Ряд газет поместил информацию в разделе науки, другие — среди мелких сообщений.

В июне 1959 года швейцарский журнал «Сьенс э Ви» подготовил сводку о стратегических американских силах, в которой отмечалось: «Самолеты «У-2» систематически пролетают над советской территорией. Благодаря своим стереоскопическим фотоустройствам американцы смогли изготовить на одной из баз в Шварцвальде огромную топографическую карту».

24 сентября 1959 года в 65 км от Токио на японском планерном аэродроме совершил вынужденную посадку «У-2». На аэродроме рабочий день был в полном разгаре. Спортсмены, подбежав к самолету, увидели вооруженного пистолетом пилота, который отказался открыть кабину. (Так поступать в подобных случаях предписывал приказ.) Самолет возвратился из секретного полета над Сибирью, отснятые пленки были настолько секретными, что пилот сам не имел права вынуть их из аппарата. Четверть часа спустя прибыли американский вертолет и «джип» с ревущей сиреной, в котором сидели гражданские лица. Угрожая пистолетами, они отогнали от самолета японских спортсменов. Однако один спортсмен-журналист успел заметить кое-что интересное: самолет использовал турбодвигатель только для того, чтобы набрать высоту, а затем, выключив двигатель, парил, как планер. «Вне сомнения, это самолет для метеорологических исследований, — осторожно написал он на следующий день в газете, — однако было бы глупо думать, что его нельзя использовать и для разведывательных целей, когда он находится в полете по изучению атмосферных условий».

А другому свидетелю удалось в последний момент успеть даже сфотографировать загадочный самолет. Проявив снимок, он обнаружил на носу самолета маленькое окошко, какое до сих пор видел только на воздушных разведчиках. Ему сразу стало ясно, что за окошком спрятаны фотоаппараты. Кроме того, самолет был окрашен в черный цвет для поглощения лучей радара… И фотография с соответствующими комментариями появилась в японских газетах.

Само собой разумеется, что и в СССР знали о полетах «У-2». И не из западной прессы. Возвращавшиеся на свой аэродром пилоты «У-2», как положено, докладывали о проведенном полете. Докладывали они и о том, что их засекли с земли, о чем свидетельствовали приборы на борту самолета. А однажды они почувствовали взрыв ракеты где-то в трех километрах под собой. «С какого времени вам известно, что такие шпионские полеты проводятся над вашей территорией?» — спросил один из корреспондентов «Лайфа» советского министра иностранных дел Громыко в мае 1960 года во время пресс-конференции в Москве. Громыко ответил, что СССР уже два — три года назад неоднократно заявлял протесты по этому поводу.

9 апреля 1960 года еще один «У-2» проник в воздушное пространство Советского Союза. Следующий полет намечался на 1 мая. Предстояло пролететь над территорией СССР путь более долгий, чем предыдущий. Согласно замыслу, «У-2» начинал свой полет с аэродрома в Пешаваре (Пакистан) и далее летел по зафиксированному на карте маршруту δ район Свердловска. Пилотом был назначен Фрэнсис Г. Пауэрс — самый опытный из всех пилотов, которые до сих пор летали на «У-2». Его снабдили, как было принято, пакетом для «подкупа», в котором находились 7,5 тыс. рублей и другая иностранная валюта: лиры, франки, западногерманские марки, две пары золотых часов и два женских кольца. Полковник Шелтон передал ему в маленькой коробочке еще один предмет — иголку с ядом на конце — «на крайний случай».

«У-2», на котором летел Пауэрс, располагал улучшенным двигателем. Хотя на самолете, изготовленном из легкого металла титана, были установлены и новый глушитель луча радара, и новое устройство для регистрации инфракрасного излучения, весил аппарат вдвое меньше современного истребителя. Самолет быстро поднялся и в 5 часов 56 минут достиг советской границы, после чего ему было запрещено пользоваться радио. В корпусе машины беззвучно работала фотокамера, действовали автоматы с магнитными лентами. Самолет миновал Аральское море и взял курс на Свердловск. Он шел на максимальной высоте. Достигнув Свердловска, пилот снизился, чтобы заснять один из военных объектов, находившихся в этом районе.

В 8 часов 55 минут по московскому времени дежурный офицер ракетного подразделения противовоздушной обороны в районе Свердловска получил приказ и включил автоматику. Всплеск на экране радара: ракета вышла на цель. Пять минут спустя майор подошел к радиотелефону и отрапортовал: «Командиру 92851. Докладываю: приказ выполнил. Самолет уничтожен. Цель, появившаяся на высоте 20 км, поражена одной ракетой. Попадание отмечено радаром. Только что доложили: пилот выпрыгнул. Я отдал распоряжение о его поимке».

Жизнь Пауэрса висела на волоске. Снаряд большой силы разорвался около самолета, но, сильно повредив заднюю часть машины, не задел кабины пилота. На следствии Пауэрс показал: «Неожиданно я почувствовал какой-то глухой взрыв и увидел оранжевый свет. Самолет тотчас же начал падать, и я понял, что сейчас отвалятся крылья и хвост. Вероятно, прямое попадание не достигло самолета, взрью произошел вблизи него, но ударная волна и осколки повредили самолет… Это случилось на высоте 68 тыс. футов, примерно в 25–30 милях к юго-востоку от Свердловска. До этого я точно выдерживал намеченный на моей карте маршрут. Когда машина начала падать, меня прижало к средней приборной доске…

На высоте 30 тыс. футов я понял, что не сумею использовать катапультирующее устройство. Открыл крышку кабины и отстегнул пояс. Центробежной силой меня до половины тела прижало к приборной доске, а вторая половина уже висела снаружи. Оказывается, я забыл отсоединить патрубки кислородной маски, они-то и удерживали меня. Немного погодя я все же освободился от патрубков. Парашют открылся сразу, как только я покинул машину. В это время я находился на высоте 14 тыс. футов».

В силу своего устройства оставшийся без пилота «У-2» спланировал и совершил посадку. Многие мелкие части — крышка кабины, специальные контейнеры и просто кусочки металла, вырванные взрывом ракеты из корпуса и крыльев, упали на землю. Самолет опустился на вспаханное поле, прополз некоторое расстояние на брюхе, после чего нижняя часть корпуса лопнула. Лопатки заглохшей компрессорной турбины оторвало или загнуло назад. Высоко расположенные части не пострадали при приземлении.

В Вашингтоне начались лихорадочные совещания. На заседании Совета национальной безопасности пришли к выводу, что самолет уничтожен и пилот погиб. Было принято решение: подождать пять дней, а затем опубликовать «легенду прикрытия», приготовленную заранее для этой цели. 5 мая представитель госдепартамента США на официальной пресс-конференции заявил, что американский самолет типа «У-2», проводивший вблизи советско-турецкой границы метеорологические исследования в высоких слоях атмосферы, в результате нарушения кислородного снабжения пилота сбился с пути. Далее в заявлении говорилось, что пилот потерял сознание и самолет, управляемый автопилотом, залетел в воздушное пространство Советского Союза, что машина не принадлежит американским военно-воздушным силам, а является собственностью НАСА.

Вслед за этим сделала заявление' дирекция НАСА: «Один из самолетов типа «У-2», которые начиная с 1956 года занимаются научными исследованиями высоких слоев атмосферы, метеорологических условий и направления ветров, пропал без вести во время полета над территорией Турции, над озером Ван, после того, как пилот сообщил по радио, что испытывает недостаток кислорода». Далее заявление содержало точные данные о полете самолета над турецкой территорией, о специальном его оборудовании для взятия проб воздуха и сбора информации о космических излучениях.

7 мая в Вашингтон пришло ошеломляющее сообщение: «Советское правительство на заседании Верхов-ного Совета СССР сделало заявление о том, что пилот сбитого самолета находится в Москве, что он дал показания и что в распоряжении советских властей имеются вещественные доказательства шпионского характера полета».

По мнению газеты «Нью-Йорк тайме», еще никогда в истории дипломатии американское правительство не попадало в более неловкое положение.

Два дня в Вашингтоне творился хаос. Госдепартамент после продолжительного молчания сделал поворот на 180 (и выступил с новым заявлением: да, действительно, шпионские полеты продолжаются, поскольку президент США при вступлении на пост дал указание использовать все возможные средства, включая проникновение американских самолетов в воздушное пространство Советского Союза и других соцстран, для получения военной информации. Такое официальное заявление за неделю до намечавшейся встречи на высшем уровне американского президента и советского премьер-министра практически делало невозможным ее проведение. Однако американское правительство заявило, что разведывательные полеты самолетов «У-2» над Советским союзом раз и навсегда прекращаются.

А 17 августа 1960 г. в колонном зале Дома союзов в Москве состоялся суд над Пауэрсом. 10 часов утра, ввели подсудимого. Это был мужчина среднего роста, сильного телосложения, загорелый, выглядел отлично и, как сообщили врачи, даже прибавил в весе. На нем — темно-синий костюм, белая сорочка, серый галстук.

Председатель суда через переводчика объявил подсудимому, что его дело будет рассмотрено в судебном заседании в соответствии с советским Уголовным кодексом. Отвечая на вопросы председателя суда, Пауэрс сообщил: гражданин Соединенных Штатов Америки, родился в 1929 году в штате Кентукки, родители живы, отец — сапожник, мать — домашняя хозяйка. Женат, детей не имеет. Между прочим, члены его семьи сидели в зале заседания вместе с другими американцами. Здесь были его родители, жена и теща в сопровождении двух врачей, трех адвокатов и лучшего друга семьи, а так же журналистов и дипломатов. «Родственники Пауэрса, до этого враждовавшие друг с другом, — читаем мы в журнале «Шпигель», — устроили примирение между собой во время завтрака в посольстве США в Москве и не скрывали своей радости, что получили советскую визу…»

Падкая на сенсации американская пресса тем временем уже обработала семейство Пауэрса. Давайте посмотрим, что пишет об этом один из журналов, выходящих в Гамбурге: «Неуклюжий, средних лет господин в коричневом костюме снял очки, чтобы вытереть слезы. Он смущенно сидел в холле московской гостиницы «Советская», атакованный сотнями журналистов. 55-летний сапожник Оливер В. Пауэрс из Нортона (штат Вирджиния) попытался устроить пресс-конференцию. При этом из глаз его катились слезы, заметим, не в последнюю очередь в угоду журналам «Лайф» и «Тайм», выходящим миллионным тиражом, которым родители Пауэрса предусмотрительно продали преимущественное право на использование их чувств в интересах широкой публики».

И далее: «25-летняя жена Пауэрса Барбара появилась в Москве перед журналом «Ньюсуик» — конкурентом журнала «Тайм». Этот журнал слово в слово перепечатывал письма, которые миссис Пауэрс получала от мужа из московской тюрьмы».

Председатель суда, ознакомив подсудимого с его правами, сказал, что Пауэрс может давать свои показания суду на английском языке, задавать вопросы свидетелям и экспертам, делать замечания к протоколу и показаниям, предлагать суду новые доказательства и иметь своего представителя в судебном процессе.

Шел допрос. Генеральный прокурор Руденко, задавая вопросы, выяснил, каковы были цели шпионского полета. Пауэрс рассказал, что в последние дни апреля на специальном транспортном самолете он и еще приблизительно 20 человек во главе с полковником Шелтоном, начальником отдела 10–10, перелетели с турецкого аэродрома в Адане на аэродром Пешавар в Пакистане. За два часа до старта он получил от полковника Шелтона необходимые указания, а затем прошел специальную подготовку, в том числе поддувание кислородом. Самолет «У-2» перегонял на Пешаварский аэродром другой пилот. В ответ на вопрос генерального прокурора Пауэрс заявил, что «не знает, принадлежал ли самолет какому-либо военному подразделению. Отдел 10–10 в то время находился под военным командованием, но в нем имелось много и гражданских». Далее он сказал, что не видел на самолете опознавательных знаков, хотя на машинах, находящихся на Аданском аэродроме, он такие знаки видел. Пауэрс заявил: командир части заверил его, что на высоте 68 тыс. футов он может лететь в полной безопасности, так как советская противовоздушная оборона не достанет его.

Летя по определенному маршруту, он должен был включать наблюдательное оборудование самолета в пунктах, заранее обозначенных на карте. Затем Пауэрс подробно показал свой маршрут на карте, фигурировавшей в качестве вещественного доказательства. Он рассказал, что во время полета и сам делал на карте пометки. Вслед за этим он зачитал указания, сделанные в бортовом журнале: в том случае, если с машиной что-то произойдет и она не сможет достигнуть аэродрома Бодже (Норвегия), где его ожидали люди из отдела 10–10, он должен немедленно покинуть территорию СССР. Полковник Шелтон сказал, что для посадки подходит любой аэродром, находящийся за пределами Советского Союза.

Далее пилот рассказал: он пролетел около 1200–1300 миль над территорией СССР, вначале на высоте около 60 тыс. футов, а затем постепенно набрал высоту 68 тыс. футов.

— Как вы себя чувствовали во время полета на высоте? — спросил его прокурор.

— Физически хорошо, но нервничал, боялся.

— Чего? — задал вопрос Руденко.

— Того, что нахожусь над территорией Советского Союз, — отвечал обвиняемый.

«Такое бывает не каждый день в жизни человека», — продолжал Пауэрс, а затем подтвердил, что старался решить поставленные перед ним задачи наилучшим образом, в соответствии со своими способностями.

Отвечая на дальнейшие вопросы прокурора, он сказал, что во время полета вел и визуальное наблюдение, когда облачность была не слишком густой.

На карте он отметил три объекта: аэродром, склад горючего и большой населенный пункт.

Когда прокурор спросил его, почему он пометил на карте эти объекты, Пауэрс сказал: «Обыкновенная пилотская привычка наносить на карту вновь увиденные объекты. То же самое я сделал бы, если бы летел над Соединенными Штатами…»

На это генеральный прокурор возразил: «Но вы же летели над территорией Советского Союза, и это проникновение на чужую территорию было предпринято в целях шпионажа».

— Да, это было так, — отвечал Пауэрс.

Когда прокурор Руденко спросил его, знает ли он, что нарушение воздушного пространства является преступлением, Пауэрс ответил отрицательно. Однако признался, что его полет служил шпионским целям. Пауэрс утверждал, будто, не представляя, как действует то или иное оборудование, просто включал и выключал определенные кнопки.

— Получается, что вы с таким же успехом могли сбросить и атомную бомбу, ведь и для этого тоже нужно было только повернуть выключатель, — констатировал прокурор.

— Действительно, можно было бы и это сделать, но «У-2» не транспортирует атомные бомбы. На самолетах-бомбардировщиках имеется специальное подвешивающее устройство, — ответил Пауэрс.

— Но ваш самолет проник в пространство над Советским Союзом на высоте около 20 тыс. метров. На такой высоте снизу не определишь, что он несет: атомную бомбу или что-то еще, — возразил ему Руденко.

В ходе допроса Пауэрс подробно рассказал о том, как сбили его машину. Затем он признал, что имел указание в случае катастрофы немедленно уничтожить самолет и тайным путем добираться до ближайшей границы.

Он утверждал, что найденная у него советская и иностранная валюта была частью его «снаряжения на случай несчастья». Золотом и рублями было предписано подкупать советских людей.

— Почему у вас был при себе пистолет и большое количество боеприпасов? — спросил прокурор Руденко.

— Чтобы я мог охотиться, — пояснил Пауэрс.

— Для этого вам нужно было 250 патронов? Почему же вы на этот случай не захватили с собой ружье? — продолжал Руденко.

— Потому что ружье трудно перевозить в самолете.

— Особенно на шпионском самолете, — заметил прокурор.

Пауэрс рассказал, что отравленную иглу он получил от полковника Шелтона, чтобы в случае задержания покончить с собой, если он не выдержит пыток.

— Решить вопрос, использовать иглу или нет, предоставили мне самому, — добавил он.

— Вам сказали, что в случае ареста в Советском Союзе вас будут пытать? — спросил Руденко.

— Не помню, сказали ли именно так, но я ожидал этого.

— И что же было? Вас пытали?

— Нет.

— Как обращались с вами следственные органы?

— Очень хорошо.

Пауэрс подробно рассказал, как попал в свое время в отдел 10–10. Представители ЦРУ предложили очень выгодные материальные условия, поэтому он согласился на эту работу.

«Хотя я не очень хорошо знал, что происходило после 1 мая, но мне известно, что из-за этого полета не состоялась встреча на высшем уровне глав правительств США и СССР, а также поездка президента Эйзенхауэра в Советский Союз, и вообще усилилась напряженность международной обстановки. Я очень сожалею, что был участником этих событий», — сказал он в своем последнем слове.

На третий день процесса был объявлен приговор: десять лет лишения свободы, из которых первые три Пауэрс должен отбыть в тюрьме. (Обвинение предлагало 15 лет лишения свободы.) Однако через полтора года Пауэрс получил помилование, и 10 февраля 1962 года в Берлине его обменяли на полковника Абеля. Пауэрсу не дали выступить перед общественностью. На острове Веллопс (штат Вирджиния) в ЦРУ его несколько недель подряд допрашивали тщательнейшим образом. Отдельные руководители разведуправления предлагали возбудить против него уголовное дело за то, что он не применил ядовитую иглу и на суде «слишком много говорил». Но в итоге дело против него возбуждать не стали. Пауэрс возвратился к своей жене, которая тем временем за 250 тыс. долларов продала свои мемуары одному американскому издательству. Спустя 10 месяцев он развелся с женой, которая отказалась разделить с ним полученный гонорар, и женился на Клавдии Повни, психологе из ЦРУ.

 

ТРИДЦАТИЛЕТНЕЕ МОЛЧАНИЕ

После суда над Фрэнсисом Гарри Пауэрсом, бывшим пилотом ВВС США и наемным летчиком ЦРУ, в одной из советских газет появилась любопытная заметка, в которой сообщалось, что, вернувшись в США, отец Пауэрса повторил журналистам слова, произнесенные сыном: «Не верь, отец, что меня сбила ракета. Меня сбил самолет, я видел его своими глазами…» В комментарии редакции говорилось, что отец летчика сделал это заявление, вероятно, под нажимом американских спецслужб.

А летчик самолета, которого Пауэрс «видел своими глазами», ждал вызова в суд. Но суд не состоялся — в угоду политической конъюнктуре, потому что Н. С. Хрущеву было доложено, что сбит американский самолет-шпион «У-2» первой же ракетой.

Верный данному слову, летчик Игорь Андреевич Мен-тюков, сбивший «У-2», молчал более тридцати лет…

Он не давал подписки о неразглашении, а просто обещал молчать. Слову офицера верили. Теперь молчать о событиях 1 мая 1960 года уже нет необходимости.

Игорь Ментюков родился в 1932 году в Новознаменке, что на Тамбовщине. В 1946 году переехал в Тамбов, окончил железнодорожный техникум, затем поступил в Черниговскую «летку», был переведен во Фрунзе и после окончания Фрунзенского училища в 1954 году попал в Савостлейку Горьковской области. Служил хорошо, правда, в академию не пустили, а так — все благополучно.

Так что же все-таки произошло в небе под Свердловском? В публикациях того времени говорилось о единичных пролетах над территорией СССР американских самолетов-разведчиков. Это не так. Увы, воздушное пространство над страной было в 1960 году как дырявый кафтан, и летали американцы как хотели — вдоль и поперек. Например, знаменитый самолет-разведчик «У-2» 9 апреля совершенно безнаказанно прошелся над нашей территорией от Норвегии до Ирана. Отснял Капустин Яр, Байконур, еще один ракетный полигон. Сколько наших ракет бесполезно пустили в ясное небо — тайна сия великая есть. После этого Хрущев неистовствовал: «Всех разгоню, головы поотрываю! Не дай Бог, если это повторится!»

Командование ПВО решило более основательно подготовиться к возможному повторению разведывательных полетов американцев. И шестерых летчиков — в их числе был и он, капитан И. Ментюков, командир звена; в короткий срок переучили, пересадили на новейшие сверхзвуковые высотные сверхдальние истребители-перехватчики «СУ-9». Их тогда называли «Т-3».

За несколько дней до 9 апреля Ментюков в покойным ныне Н. Сушко перегнали пару «СУ-9» из-под Рязани, с завода, далеко на Север, за Мурманск, к норвежской границе. Пять дней там просидели на боевом дежурстве, а потом — домой, в Савостлейку.

На запад, в белорусский город Барановичи, должны были перегнать из Сибири новенький «СУ-9», перегнать и приступить к боевому дежурству. Принял новый самолет И. Ментюков, но, естественно, без боекомплекта — четырех ракет класса «воздух-воздух». И вечером, в канун Первомая, приземлился на промежуточном аэродроме под Свердловском. Надо было дозаправиться, подождать тихоходный самолет-транспортник, который летел вслед за «СУ-9» с тех-составом и оборудованием.

Утром срочный вызов на аэродром, где Ментюкову передали приказ: «Готовность № 1». Летчик занимает место в кабине, и на связь с ним выходит командующий Свердловской воздушной армией генерал Вовк, который сообщает приказ «Дракона» — уничтожить любой ценой реальную высотную цель. «Дракон» передал — таранить. А «Дракон» — это позьюной главкома авиации ПВО страны генерала, а впоследствии маршала Савицкого, который дал такой приказ, конечно же, зная, что самолет без боекомплекта. При таране шансов выжить не было. Летчик имел право отказаться: не война же, в конце концов, чтобы под танки без оружия бросаться. Но он не знал, с чем летит противник. А вдруг — с бомбой? Одна жизнь или сотни тысяч?

И. Ментюков решительно сказал: «Наводите. Единственная просьба — позаботьтесь о жене и матери». Жена в это время ребенка ждала. А дальше уже было не до лирики.

Двое коллег, находящихся на боевом дежурстве, уже попытались выйти на перехват на своих «СУ-9», но один набрал лишь 15 с «хвостиком» километров», а другой — на километр больше. Завалились и ушли. На высоту 20 километров сумел подняться только Игорь Ментюков. Еще, летая на «МИГ-19», стремился к «потолку». 17 километров 300 метров несколько раз набирал. А американские разведчики всегда ходили на высоте 19 тысяч метров. Что тут сделаешь?! Стрелять бесполезно. Правда, помню, один раз наш летчик, Филюшкин, не выдержал и пальнул из всех трех пушек — естественно, без толку, от отчаяния: движки встали, поехал вниз. А чтобы набрать «потолок», нужно держать максимальную скорость или около нее. А у «СУ-9» скоростные возможности по тем временам были невиданные, да и налегке шла машина — без ракет. К тому же температурный режим оказался подходящим, поэтому и поднялся на 20 километров. Самолеты стали сближаться. «У-2» пошел в разворот, зачем — никто не понял. В это время в наушниках прозвучало: «Цель — в правом развороте». Но летчик ничего не видит. Сближение идет со скоростью ни много ни мало — 550 метров в секунду! «СУ-9» проскочил чуть выше «У-2». Что же случилось? Сам Пауэрс в ходе следствия и на суде говорил, что услышал хлопок и впереди него полетело оранжевое пламя. Хлопок, какой бывает при полетах сверхзвуковых самолетов. Когда стекла в окнах домов дрожат. А пламя — это он выхлопное сопло двигателя увидел. Одним словом, самолет Пауэрса попал в реактивную струю «СУ-9». В ней потоки воздуха стегают со скоростью до 180 метров в секунду, плюс крутящий момент — вот американца и стало крутить, крылья обломились. И «У-2» начал падать. Конечно, это счастливая случайность. Зато пошел доклад Хрущеву, будто Пауэрс сбит ракетой. Если бы в его «У-2» и впрямь попала ракета, на землю одни бы щепки рухнули. И летчик погиб бы вместе с самолетом. На суде Пауэрс никак толком не мог объяснить, что же все-таки стряслось с его самолетом. Взрыва не было — только все скрежетало, когда распадался на части его «У-2».

Много лет считалось, что Пауэрса сбили доблестные ракетчики, потому что ситуация очень удачно укладывалась в хрущевскую завиральную идею: мол, при наличии ракет авиация не нужна или нужна только для парадов и почетных эскортов. Поэтому сам факт, что Пауэрс приземлился в зоне действия дивизиона капитана Н. Воронова, истолковали в пользу теории Никиты Сергеевича. А тогда сам Воронов не знал, как доложить. Колхозники приняли Пауэрса за космонавта, привезли его к ракетчикам, а те-то знали, что не сбивали. Полчаса держал Воронов «паузу», это известный факт, и только спустя время доложил. Когда же специалисты поняли, что ракетчики тут ни при чем, никто, естественно, не осмелился доложить об этом Хрущеву. Так родилась легенда о Пауэрсе, сбитом ракетой, а поскольку Воронов полчаса не докладывал о «космонавте», все это время считалось, что цель не уничтожена, и по самолету Ментюкова, как по чужому, активно «работали» с земли. В суматохе забыли сменить код, поэтому наши самолеты принимались за чужие, реальные цели. Вот почему дивизионы капитана Воронова и майора Шелудько активно обстреливали «СУ-9» в своих зонах. Приходилось маневрировать, уходить от ракет. Их по «СУ-9» выпустили сразу несколько, еще три — по летчикам Айвазяну и Софронову, которые на самолетах «МИГ-19» летели сбивать неприятеля, в том числе и самолет Ментюкова, так как он со старым кодом был для земли чужим. Двое других пилотов, кстати, тоже оказались чужими! И Сергея Софронова в итоге сбили… Ментюков видел этот момент, видел позже и остатки его машины — щепки! Представляете, что было бы с самолетом Пауэрса, уничтожь его ракета? А он упал «большими кусочками»: крылышки, фюзеляж…

Но, к счастью, операция закончена, и летчик на земле. Ментюкову сказали, что завтра за ним придет машина, будешь разговаривать с Савицким, который, конечно же, знал, что не ракетчики сбили Пауэрса. Все все понимали: ведь были же профессионалами, просто сделка с совестью. Савицкий поинтересовался здоровьем: пилот-то летал на высоту в два десятка километров чуть ли не в чем мать родила — без гермошлема, без высотно-компенсирующего костюма. Но хоть и ломили косточки, ответил, что все хорошо. И тут Савицкий произнес фразу, которая показывает, что он все понимал. А он сказал следующее: «Спасибо. Без тебя бы он ушел».

Потом Ментюкова отправили в Белоруссию. Был разговор с Москвой, после которого он ждал вызова на допрос. Пауэрса как раз в это время допрашивали. Но следствию летчик не понадобился — чтобы не опорочить наши ракетные войска. Ждал вызова в суд — не дождался. Получил в награду наручные часы «Сатурн» и приказ помалкивать. И только тридцать лет спустя появились публикации, где речь шла о летчике Ментюкове. В его дальнейшей судьбе нет ничего необычного: служил хорошо. По закону парности случаев, будучи комэской на «СУ-11», оказался личным инструктором маршала Евгения Яковлевича Савицкого. Того самого, чей приказ обрекал Ментюкова, в сущности, на верную гибель, если бы не случай. Службу закончил подполковником, штурманом полка. А был и замом, и начбоем дивизии…

В сорок пять лет стал пенсионером, и до шестидесяти с лишним работал диспетчером в Жулянах — аэропорту под Киевом. А потом — обвал безработицы, хватит, говорят, дед, натрудился. И Игорь Андреевич Ментюков уехал на родину, на Тамбовщину.

За доблестную службу Родине И. Ментюков награжден двумя орденами «Красной Звезды» за освоение боевой техники — «СУ-9» и «СУ-15» — и медалями. Но среди них нет той, что досталась когда-то другому, нет всесоюзной, как раньше говорили, известности. Впрочем, дело не в известности, не в славе, а в элементарной справедливости. В истине. Слава Богу, время подарило возможность восстановить ее.

 

НЕДОКАЗАННОЕ УБИЙСТВО

ПОБЕГ

Тридцать первое октября 1979 года, Варшава.

Майор КГБ Виктор Шеймов в 16 часов вышел в город за покупками вместе с офицером безопасности — по инструкции выходить одному из здания посольства шифровальщикам запрещалось.

В магазине Виктор купил берет и длинный шарф, получил в аптеке новые темные очки, заказанные якобы для отца. В кармане у него уже лежали плоскогубцы и напильник.

Он заметил своему сопровождающему, что намерен сходить в кино. К его ужасу, офицер безопасности высказал такое же желание.

Это усложняло операцию, тем более что страж советской колонии был большим спецом по невозвращенцам: однажды в Женеве какой-то доверчивый профессор, сидевший с ним в машине, вежливо попрощался и заявил о намерении попросить политическое убежище. Наивный бедняга, конечно, не подозревал, что его духовник тут же даст ему по голове гаечным ключом, затем скрутит его, окровавленного, притаранит в посольство и вместе с коллегами запихнет в самолет, отлетающий на любимую Родину. Правда, швейцарцы этого не перенесли, и бдительного героя пришлось отправить подальше от скандала в дружественную Польшу, где только сумасшедшие просили политического убежища…

Шеймов провел небольшую подготовку — пожаловался офицеру на расстройство желудка из-за несвежей пищи. Тот подхватил с энтузиазмом: эти гады-поляки всегда кормят нас дерьмом!

В культурный центр при советском посольстве Виктор пришел пораньше, повертелся, показался, кому мог.

В 17.25 все толпой двинулись в кинозал. Виктор, переговариваясь со своим коллегой, шифровальщиком посольства, пропустил вперед офицера безопасности и будто нечаянно уронил зажигалку. Искать в такой толпе глупо и бесполезно, и он бросил коллеге: «Я сейчас к вам подойду!» Потоптался на месте и побежал в туалет, где уже никого не было. Закрывшись в кабине, с помощью инструментов Виктор открыл окно. Ему повезло: на улице рядом остановился грузовик, закрывший окно от случайного наблюдателя, и Шеймов, не теряя ни секунды, прыгнул на тротуар, уже напялил берет, закутался в шарф, надел темные очки.

КТО ОН ВИКТОР ШЕЙМОВ?

Затем — такси. На ужасном английском недавно заученные слова: «Американское посольство?» — переспросил водитель по-польски.

Шеймов старался держаться уверенно и нагло (это всегда помогает): дал большой куш шоферу, на полицейского у подъезда взглянул как на чучело — тот даже взял под козырек — и важно вошел внутрь.

Дежурного Шеймов отвел подальше от телефонов. Заявил, что просит политического убежища, и написал на бумажке, что работает в КГБ.

Тут же к нему спустились несколько сотрудников ЦРУ, которые повели его в подвальное помещение. Правда, опять пришлось понервничать: навстречу шли польские рабочие, которые делали ремонт в посольстве, наверняка половина из них — сотрудники польской контрразведки! Пришлось отвернуться.

Американцы повели беседу профессионально: сколько у вас времени? Часы показывали 18.15, в 19.10 он должен возвратиться в кино, к коллегам. Кто начальник линии «х» — научно-технической разведки? Чем занимаетесь в Москве?

Когда Шеймов назвал свою должность, цэрэушники онемели от восторга, быстро перефотографировали его паспорт, записали домашний адрес и телефон, предложили уехать в США немедленно.

Шеймова это не устраивало, он передал условия связи в Москве: личная встреча у памятника Грибоедову на Чистых прудах.

Дальше все развивалось по неприхотливым правилам секретной службы: на «чистой» машине, то есть принадлежавшей дипломату, а не разведчику, Шеймова вывезли из посольства, проверились и доставили в район культурного центра. Там он влез через окно в туалет, дождался окончания сеанса и, жалуясь на боли в желудке, присоединился к коллегам, а им и в голову не пришло, что он где-то отсутствовал…

Кто он, Виктор Шеймов?

Родился в 1946 году в Москве и рос честным советским пионером и комсомольцем. И мать, и отец — ветераны Великой Отечественной, мать работала врачом в престижной поликлинике, отец, инженер-полковник, всю жизнь трудился на секретных объектах и приложил руку к созданию баллистических ракет.

В 1969 году Шеймов закончил училище имени Баумана и попал на работу в закрытый НИИ Министерства обороны, где занимался разработкой систем наводки ракет с космических спутников. Там к нему присмотрелись сотрудники КГБ и решили, что по всем параметрам он подходит для работы на более высоком уровне.

В 1971 году его взяли в суперсекретное восьмое управление КГБ, обеспечивающее функционирование и безопасность всей шифровальной связи Советского Союза, а также отвечающее за все коммуникации внутри КГБ и за рубежом.

Шеймов специализировался по защите шифровальной связи, в его функции входило обслуживание советских посольств и резидентур за границей: там, как известно, местные контрразведки выбиваются из сил, чтобы насовать «жучков» в советские представительства и, если повезет, проникнуть в сердце посольства — шифровальное помещение.

Жизнь шифровальщиков тяжела не только из-за кропотливого изнурительного труда — давит секретность, особенно за границей, где шифровальщики находятся под особым присмотром службы безопасности и следуют четким правилам поведения, исключающим любые контакты с иностранцами, даже в город, даже в кино выходят только вдвоем (впрочем, такая же картина и в иностранных спецслужбах).

В Москве жизнь, конечно, полегче, но тоже — никаких контактов с иностранцами, прямых или косвенных, никаких подозрительных связей.

Всех, замешанных даже в мелкие финансовые дела (например, заем крупной суммы), не совсем морально устойчивых, даже чуть диссиденствующих, всех, имевших несчастье состоять в родственной связи с сидевшими в тюрьме, а также с продавцами, директорами магазинов и другими потенциально криминальными элементами, вычищали из службы железной метлой.

Работа престижная, не связанная с грязными вербовками или стукачеством, высокооплачиваемая. Естественно, туда тянулись талантливые научно-технические работники, которых фильтровали, проверяли до седьмого колена, собирали отзывы от друзей и недругов (не забыв и о дворнике, со времен царя Гороха подмечающем, кто к кому заходит и сколько пустых бутылок кто-то вытягивает в авоське).

После крутого отбора сотрудники попадали в атмосферу важной для Родины работы, их щедро поощряли орденами за успехи, создавали условия для защиты кандидатских и докторских диссертаций, многие стали даже лауреатами Государственных премий. В управлении трудились высшей пробы математики, блестящие системщики.

ШИФРОВАЛЬЩИК ДОРОЖЕ МИНИСТРА

Чужие шифры — клад для любой разведки. Если перед разведчиком стоит дилемма, кого вербовать: министра или шифровальщика, он предпочтет последнего.

Конечно, министр обладает множеством секретов, но шифровальщик может обеспечить доступ ко многим секретным коммуникациям и дать возможность преспокойно читать широкий круг перехваченных телеграмм. Разве американский флот одержал бы победу у Мидуэя, если бы не удалось раскрыть японские военно-морские шифры? А сколько жизней спасла расшифровка гитлеровских телеграмм, которая удалась англичанам! Правда, эти же телеграммы благодаря Филби и Кернкроссу ложились на стол Вашему Верховному и решили судьбу многих сражений, например, на Курской дуге.

В 1945 году бегство в Канаде советского шифровальщика Гузенко привело к аресту ряда агентов, передававших атомные секреты Советскому Союзу; серьезным ущербом обернулось также дешифрование вскоре после войны многих телеграмм НКВД (над этим американцы и англичане работали много лет) и, как результат, разоблачение двух агентов «пятерки» Маклина и Берджесса, которым, к счастью, удалось бежать в СССР.

Советские спецслужбы тоже проделали немало прорех в западных коммуникациях.

МОТИВЫ ПОБЕГА

Шеймов отличался рациональной целеустремленностью — это видно из того как он познакомился с будущей женой. В августе 1973 года поехал в химчистку и приметил девушку, стоявшую в очереди с подругой. Девушка ему понравилась, однако этот момент знакомства он счел несвоевременным. Как опытный чекист, запомнил ее адрес, продиктованный приемщице. В день выдачи вещей он и устроил ей засаду с самого утра. Бастион был взят одним махом.

Избранница оказалась провинциалкой, звали ее Ольгой, она училась в университете. Вскоре они поженились. Ему пришлось открыться перед женой, правда, в детали своей работы он ее не посвящал, лишь подтвердил, что не имеет ничего общего с борцами против диссидентов и занят в основном засекреченными проблемами. Ольга тоже должна жить по законам секретности, она же в университете совсем распустилась и даже — о ужас — была знакома с одним канадцем. Пришлось деликатно отвести ее от опасной связи и приучить к порядку.

Шеймов дослужился до должности начальника отдела, курирующего шифрованную связь наших посольств, выбился в заместители секретаря партийной организации.

На работе он иногда попадал в острые ситуации. Например, во время революции в Канаде, когда возникла угроза захвата нашего посольства. Что делать? Не принимать решительных мер и ограничиться лишь повышенной безопасностью? Прекратить работу и ждать дальнейшего развития событий? Уничтожить все шифровальные таблицы, все кодовые книги, все секретные документы? На уничтожение одной шифровальной машины требовалось восемь часов, причем не было уверенности, что противник ее не восстановит. А в посольстве их было целых шесть, так что Шеймову было о чем поразмыслить.

Но, кроме рутинных дел, у Шеймова было одно тайное, в которое он посвятил лишь жену, его переполняли ненависть к коммунистической системе и желание с ней расправиться.

Впоследствии в своих мемуарах, вышедших в 1993 году, Шеймов довольно подробно расскажет о мотивах своего поступка: тут и встречи с московскими диссидентами, и лицемерие начальства и вождей, и неудовлетворенность всем образом жизни, и желание не только возмущаться строем, как многие, на словах, а участвовать в его разгроме в глобальном масштабе, и пессимистический взгляд на будущее страны (он и сейчас считает, что мы обречены на коммунистическое рабство). Не обошлось и без возмущения убийствами инакомыслящих коллег (явная выдумка) и недовольство инспирированием КГБ терроризма (КГБ исчез, а терроризм на подъеме).

Что ж, нельзя исключать ни ненависти к нации, ни страстной любви к западной демократии, беда лишь в том, что буквально все мемуары наших перебежчиков (и не только КГБ), словно по одному сценарию писаны, сокрыты завесой цэрэушной пропаганды, и потому тексты не вызывают доверия. Но вернемся к нашим баранам.

Как жить дальше? Приспосабливаться, делать свое дело, ожидая что все переменится само собой? Попроситься в отставку и расстаться с КГБ? Открыто выступить против режима, как Сахаров или Шафаревич? Организовать подпольную антикоммунистическую организацию? Покончить жизнь самоубийством?

Шеймов выбрал опасный во всех отношениях вариант: бежать на Запад, причем с женой и маленькой дочкой.

Но как?

За границу, даже в Болгарию, всей семьей не выпускали. Оставалось одно: связаться с иностранной разведкой (такой он не без основания считал ЦРУ), заинтересовать ее и убедить организовать его вывоз. По телефону договориться о встрече? Исключено.

Тут же заберут! Написать письмо? Перехватят и арестуют. Можно ли войти в личный контакт с американцами, не попав в поле зрения вездесущей слежки!

МИГ УДАЧИ

Шеймов внимательно следил за автомашинами американских дипломатов, проигрывал в уме все возможные варианты и пришел к выводу: он должен познакомиться с установленным американским разведчиком, который сразу понял бы что к чему.

Однажды, совершенно случайно, его дружок из контрразведки указал на черный «Крайслер» с дипломатическим номером! «Посмотрите, вон едет активный цэрэушник, никак не можем его прихватить! Эта сволочь живет вместе с другими иностранцами. Конечно, дом мы контролируем, но он хитер, как лис!»

Как раз лис и был ему нужен.

Виктор запомнил номер и марку машины и подготовил записку: «Я офицер КГБ, имеющий доступ к высокосекретной информации. Мои идеологические и политические убеждения требуют действия… Если вы заинтересованы в сотрудничестве, повстречайтесь со мной около табачного киоска у метро «Новокузнецкая». Я буду там каждый четверг между 18.07 и 18.08 вечера в течение следующих трех недель. Ваш представитель должен держать в правой руке свернутый в трубку журнал. Мой пароль будет иметь слово «наконец» по-русски. Английского я не знаю».

Каждое утро перед работой Шеймов выезжал на охоту за своим цэрэушником — тот жил близ проспекта Вернадского и ездил в посольство, как и Шей-мов, по Ленинскому проспекту.

Однако этот свободный поиск только изматывал, не давая результатов, пока однажды совершенно случайно Шеймов не оказался в потоке машин, где был желанный черный «Крайслер». О сладкий миг удачи! Он попытался поравняться с ним и бросить записку в открытое окно автомашины — вряд ли наружна, если она на хвосте, заметила бы этот жест, — но все чуть не закончилось аварией, цэрэушник едва не врезался в маневрирующий «жигуленок» Шеймова, возмущенно погудел и был таков. Пришлось отбросить эту рискованную затею. Новый шанс появился у Шеймова во время служебной командировки в Польшу. Это была его вторая поездка, и он был хорошо знаком с офицером безопасности нашего посольства, который, согласно инструкции, неотступно сопровождал Шеймова во время всех выходов в город. Проживал шифровальщик в здании посольства, остановки в отеле исключались.

Польская служба безопасности сотрудничала с КГБ и могла засечь Шеймова и при выходе из советского посольства, и при заходе в американское. И все же он пошел на риск, использовав советский культурный центр, и связался с ЦРУ, и сделал предложение, и был обласкан.

Теперь оставалось только ждать, рискнут ли американцы, не откажутся ли от встречи с ним?

ЖЕЛАННАЯ ВСТРЕЧА

До встречи с ЦРУ оставалось три недели.

Район у метро «Кировская» имел существенный недостаток: центр, недалеко КГБ, можно случайно напороться на постоянно курсирующие бригады слежки. С другой стороны, много переулков, дворов, проходников. В это время народу на улицах мало, «наружке», если она появится, будет трудно маскироваться.

Настал роковой день. 20.35. Виктор начал медленно одеваться, сказал Ольге, что у него разрывается от боли голова и он ляжет в постель (это на случай, если телефон прослушивался), вышел на улицу, на автобусе добрался до метро «Беляево», спустился на станцию, в поезд не сел, а тут же поднялся наверх, фиксируя людей за собой. Взял такси и поехал мимо дома. Ольга наблюдала из окна, в случае опасности ей следовало зажечь свет на кухне. Окно было темным.

В 21.25, надвинув на глаза шляпу, Шеймов вошел в метро «Юго-западная» и, углубившись в чтение книги, добрался до «Кропоткинской», где выскочил из поезда в самый последний момент. Было уже 21.42. На станции он сделал несколько грубых маневров с целью выявить возможную «наружку», снова сел в поезд, поехал мимо «Дзержинской» (это было все равно что проверяться в самом здании КГБ, но он строил свой план на парадоксе: такого рода проверка и в голову никому прийти не может!) и доехал до «Кировской». Снова выскочил в последний момент, поднялся на эскалаторе, постоял у карты, сунул книгу в карман (опознавательный знак) и дошел до памятника Грибоедову.

— Виктор? — Имя прозвучало с акцентом.

— Да.

— Добрый вечер. Меня зовут Миша.

— А меня Наполеон Бонапарт. — (Пароль.)

Как истинный профессионал, Миша тут же осведо-милея, каким временем располагает его новый приятель. Ограничений не было. Шеймов, проверяя на всякий случай, спросил, в каком месте он имел контакт с ЦРУ.

— Варшава! — улыбнулся Миша и попросил разрешение включить диктофон.

Далее пошли хорошо подготовленные вопросы по шифровальному делу — американцы проверяли искренность Шеймова.

Миша сказал, что запись попадет в руки специалистов и их вердикт решит окончательно судьбу кагэбиста и его семьи. Шеймов прекрасно понимал, что в его делах разбираются лишь профессионалы, более того, он попросил, чтобы о нем знал минимум сотрудников и чтобы информацию посылали не телеграфом, а дипломатической почтой — конспиратор не исключал перехвата. Миша попытался перевести связь с Шеймовым на тайники, но тот решительно отказался — на них погорело много американских агентов. Договорились встретиться через месяц на том же месте, ввели запасной вариант на случай срыва явки.

Домой Шеймов вернулся после тщательной проверки — ничего подозрительного он не заметил.

На следующей встрече он сообщил американцам некоторую информацию, однако ключевые данные обещал дать только в Вашингтоне: боялся, что ЦРУ обманет его и попытается заставить работать в Москве.

НИТЬ АРИАДНЫ. ПОДГОТОВКА

Вскоре Миша сообщил, что руководство пошло на организацию побега, Шеймов передал ему фотографии для документов и размеры одежды.

Как бежать? Вылететь из «Шереметьева» всем троим (бежать всем вместе — главное условие Шеймова) по фальшивым заграничным паспортам было опасно — в аэропорту могли оказаться сотрудники КГБ, знавшие его в лицо, — поэтому остановились на железной дороге.

Вариант «гибели» семьи во время прогулки на лодке отпал — на это требовалось дополнительное время, и ЦРУ не хотело усложнять и без того громоздкую операцию.

Хитроумному Шеймову уже давно пришла в голову мысль не оставлять никаких следов побега, навести на возможную гибель всей семьи: это исключило бы преследования их родителей со стороны КГБ и, главное, не вынудило бы начальство сразу же предпринять решительные меры по замене или модификации всего того, что было ему известно.

Готовиться начали заблаговременно. Ольга сразу же достала некоторые вещи с антресолей, чтобы не делать этого накануне побега: антресоли должны остаться пыльными. Хотелось захватить и семейные альбомы, и вещи, любимые с детства, но Шеймов был непреклонен: ничего не должно указывать на подготовку к отъезду, семейное фото пришлось перефотографировать.

А как же родители? Они умрут от горя! Но в планы посвящать их нельзя: отец — правоверный коммунист, он ничего не поймет, а мать… Жалко мать.

В день своего рождения он заехал к родителям, как бы между прочим сказал: «Мама, не верь, если услышишь, что я погиб. Не верь, пока не увидишь мой труп!» Мать очень удивилась…

Решено было проводить операцию в пятницу (на работе не хватятся до понедельника), Ольга купила купе на поезд Москва — Ужгород, отходивший в 20.30. В день побега ЦРУ якобы наметило несколько отвлекающих маневров для того, чтобы занять «наружку» КГБ.

И ЦРУ МОЖЕТ ЛОВИТЬ МЫШЕЙ

Своему сослуживцу Шеймов между делом сказал, что уик-энд планирует провести на даче у своего школьного товарища, которого недавно случайно встретил.

Точная дата побега пока сохраняется в тайне, но ясно, что это была первая половина 1980 года.

В 18.45 Шеймовы в последний раз присели на дорожку, до вокзала они добрались на такси.

В 20.35 поезд отошел от платформы, проводнику пришлось всунуть взятку, чтобы он никого не посадил на четвертое место.

В Мукачево семья, обремененная небольшим багажом, вышла и пересела на местный поезд до Ужгорода, там их ждала «Волга». Дабы предотвратить случайности, пятилетней дочке дали снотворного, подмешав его в микстуру.

Детали дальнейшей переброски описаны мутно (вдруг пригодится на будущее?), но польскую и чехословацкую границы пересекли без всяких происшествий — легенды и документы были хорошо отработаны. В Чехословакии пересели в «Мерседес» с западногерманскими номерами, снова сменили документы, далее австрийская граница, конспиративная квартира в Вене, перелет на самолете в Нью-Йорк, а оттуда в Вашингтон, в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли.

Тут окончательно проснулась дочка: «Папа, почему твой друг построил дачу так далеко от Москвы? Сколько можно ехать?»

Так закончилась эта эпопея.

Виктор Шеймов активно включился в работу на ЦРУ и даже был награжден за свои заслуги высшей медалью. Вся семья получила американское гражданство.

По его словам, при побеге он точно рассчитал психологию начальства: кому охота выдвигать версию, что он перебежал за· границу, раздувать целое дело? За это в ЦК по головке не погладят, кое-кого снимут с работы.

Действительно, поиск начался по всей стране, было подозрение и на убийство, дотошные контрразведчики перевернули всю квартиру, опросили всех и вся, однако, пока Шеймов не заявил о себе в 1990 году, окончательного заключения никто не выносил.

По информации из наших контрразведовательных кругов, имелась и другая версия: вывоз семьи в специально заготовленном контейнере на личном самолете посла США. Так что вариант побега не исключали, не такие уж лопухи.

Что касается рассказа Шеймова о побеге, то, по мнению тех же кругов, описанный им вояж напоминает увеселительное путешествие и рассчитан на простаков. Ясно, что ЦРУ запретило раскрывать тайну — вывоз был организован в нарушение всех дипломатических правил, — зачем обнажать методы работы и нарываться на запоздалые протесты?

В любом случае побег был беспрецедентным по дерзости в длинной веренице предательств сотрудников КГБ (в случае захвата беглецу грозила пуля, а семье — позорное существование), да и ЦРУ показало, что может ловить мышей.

В наши дни Шеймов продолжает вместе с американскими «ястребами» яростно и беззаветно биться с нашей страной, ибо, как он считает, коммунизм в России не умер и вообще это не столько идеология, сколько образ жизни и способ мышления, и очень надолго.

Весьма удобная формула — ведь ЦРУ и иже с ним не могут работать без образа врага.

Недавно крупный писатель США Норман Мейлер мудро заметил, что после фантастически неожиданного крушения СССР американские налогоплательщики поняли, как им втирали очки насчет холодной войны.

Увы, но для части представителей военно-промышленного комплекса (и у них, и у нас) такой ход мысли — лишь литературный вывих, ведь международная напряженность обеспечивает хорошую деньгу и прозревать никому не выгодно.

ВЕРСИЯ ОБ УБИЙСТВЕ НЕ ПОДТВЕРДИЛАСЬ

Летом 1980 года в дежурных частях милиции Москвы и области появилась фотография, по которой в розыск объявлялись Виктор и Ольга Шеймовы, а также их пятилетняя дочь Леночка. Говорили, что глава семьи — ответственный работник КГБ, шифровальщик. По факту исчезновения Шеймовых следственным отделом КГБ СССР было возбуждено уголовное дело.

28 декабря того же года работники милиции 5-го отделения (Ждановско-Краснопресненская линия) отдела по охране метрополитена ГУВД Мосгорисполкома на станции метро «Ждановская» задержали, а потом убили заместителя начальника секретариата КГБ СССР майора Афанасьева. 14 января 1981 года Прокуратурой СССР и работниками 2-го Главного управления КГБ СССР была реализована операция по задержанию и аресту подозреваемых. Изъятые в отделении документы позволили установить многочисленные факты систематического пьянства во время несения службы, грабежи, разбойные нападения на граждан и даже умышленные убийства. Преступления укрывались при участии и прямом попустительстве руководителей самого разного ранга, вплоть до всесильного министра Щелокова.

Попытки обвинить прокуратуру и КГБ в заговоре против милиции провалились. Чашу терпения переполнило раскрытие убийства, сопряженного с расчленением трупа жителя Армавира Анцупова. Как выяснилось, это преступление совершил в 1975 году старший сержант 5-го отделения Лобанов. Тогда и появилась у контрразведчиков версия о причастности обвиняемых к исчезновению семьи Шеймовых.

Тем временем милиционеры давали показания о многочисленных преступлениях, которые они совершали, с трудом припоминая детали содеянного. Заговорили и об убийстве семьи. Так, в рамках уголовного дела (Убийство на «Ждановской»), расследование которого я вел, стала проверяться эта версия. В следственном отделе КГБ относились к ней скептически (видимо, располагали данными об измене Шеймова). Правда, не исключали, что Виктор и его семья были ликвидированы перед угрозой разоблачения американскими спецслужбами. Установить истину можно было, только обнаружив трупы. Для поиска возможного места их захоронения в лесном массизе в наше распоряжение выделили полк солдат, буривших скважины глубиной до полутора метров на расстоянии 2–3 метров друг от друга.

Версия об убийстве так и не подтвердилась.

Бывший первый заместитель председателя КГБ СССР Бобков в своей книге «КГБ и власть» много места уделил измене Шеймова. Не сказал он только одного: Шеймова заподозрили примерно за полгода до бегства, и, когда неожиданно отменили все загранкомандировки, он понял — нужно уходить. Был в то время у контрразведчиков один секрет, позволявший выявлять возможных предателей, связанных с американцами… И версия была своя: в Москве совершенно официально и с разрешения властей совершил посадку американский самолет. Через несколько часов он улетал обратно. Перед вылетом в составе экипажа прошел и занял место в кабине загримированный под второго пилота Виктор Шеймов, Ольга и Леночка были загружены и вывезены в США в контейнерах.

В том же, 1983 году следователи КГБ получили бесспорные доказательства предательства Шеймова и квалифицировали его действия как измену Родине.