Такими словами начинается повесть Галицко-Волынской летописи, рассказывающая о коварстве галицких бояр, замышлявших убить князя Данила Романовича в 1230 г. С прискорбием приходится констатировать, что подобная летописная фраза была бы уместной и в 1173 г., когда был взят под стражу Ярослав Осмомысл, а в центре Галича запылал инквизиторский костер, и в 1205 г., когда галицкая земельная знать пыталась учинить расправу и над малолетними сыновьями Романа Мстиславича Данилом и Васильком. Не было на Руси другого княжества, где бы бояре чувствовали себя так свободно и плели свои антикняжеские интриги так изощренно, как в Галичине. Они приглашали на Галицкий престол князей и отступались от них, расплачивались за свое коварство жизнями и платили князьям той же монетой.

Был случай — единственный в истории Руси, — когда потерявшие голову галицкие бояре посадили на княжеский престол боярина Владислава. Это вызвало возмущение не только русских князей, но и властителей других стран. Под предлогом того, что на княжеском троне не может сидеть боярин — «не есть лѣпо боярину княжити въ Галичи», — Лешко Краковский предложил венгерскому королю Андрею II посадить в Галиче королевича Коломана.

В 1210 г. князья Игоревичи, неоднократно предаваемые Галицкими боярами, прибегли к жестоким репрессиям. За короткое время, как свидетельствует летопись, они уничтожили около 500 знатных бояр, но террор не дал желаемых результатов. В следующем году, заручившись поддержкой венгров и поляков, бояре казнили Владимира, Романа и Святослава Игоревичей.

В данном очерке мы остановимся на нескольких сюжетах боярско-княжеского противостояния в Галичине. Все они связаны с историей княжения двух наиболее известных государственных деятелей Руси — Ярослава Осмомысла и Данила Галицкого. Сегодня это хрестоматийные персонажи отечественной истории, покрытые глянцем героического прошлого, и мало кто знает, что путь их к благоговейной памяти потомков был долгим и тернистым. К тому же, возвышаясь над многими современниками, они все же были детьми своего времени, не лишенными человеческих слабостей.

Ярослав Осмомысл и галицкие бояре

Под 1173 г. в Ипатьевской летописи помещен рассказ о бегстве из Галича «в Ляхи» княгини, ее сына Владимира и многих бояр: «В том же лѣте выбѣже княгини изь Галича въ Ляхи, с сыномъ Володимиромъ и Костянтин Сѣрославичь и мнози боярѣ с нею быша тамо». Летописец не уточняет имени княгини, но мы знаем, что речь идет о жене Ярослава Осмомысла Ольге, дочери Юрия Долгорукого. Что же заставило ее прибегнуть к столь неординарному шагу? Дело в том, что брак Ольги и Ярослава, заключенный по воле родителей в 1150 г., не принес супругам счастья. Ярослав откровенно тяготился этим союзом и завел себе любовницу. Это была боярская дочь Настасья из рода Чаргов или Чагров. От Настасьи Ярослав имел сына Олега. Внебрачные связи Ярослава в Галиче были известны всем, но до поры до времени о них предпочитали помалкивать. Не возмущалась поруганием христианского брака Церковь, не проявляло пуританской щепетильности и так называемое «общественное мнение».

Дело в том, что супружеская неверность на Руси не была таким уж редким и необычным явлением, грехом великим. Церковью, разумеется, это не поощрялось, но и не наказывалось слишком строго. Лейтмотив кодекса чести сводился к тому, чтобы не слишком афишировать подобные отступления от норм христианской морали. «Заповеди» митрополита Георгия предполагали, чтобы «без венчания жен не поимати никому же, ни богату, ни убогу, ни нищему». Женитьба без венчания «не чиста», это «тайный брак». Тем не менее тайные браки в княжеско-боярской среде случались. Митрополит Иоанн обличал тех, «иже без стыда и бес срама две жены имеют». Однако «Заповеди» митрополита Георгия были менее строги и предписывали не венчать, если кто «третью жену поимеет», хотя и констатировали наличие «треженцев».

В XII в., в том числе и во времена Ярослава Осмомысла, преобладала установка Церкви на внедрение в жизнь венчального единобрачия. В этом случае Церковь защищала интересы жены при нарушении мужем супружеской верности. Предусматривалось и наказание за неверность. «Аще кто свою жену пустив (расторгнет с ней брак. — П. Г.), а иную жену поимет, пост два лета, а поклона 700 на день». Если же муж женится на другой, а со старой не разведется, Церковь должна защищать первую жену, а молодую надлежало взять «в дом церковный» — видимо, постричь в монахини.

В реальной жизни, особенно в княжеском быту, эти не слишком строгие церковные нормы вряд ли соблюдались. Свидетельством этому опыт Ярослава Осмомысла. Не разорвав венчального брака, он преспокойно жил в новом. Аналогичным образом позднее поступил и его сын Владимир, уведший у галицкого священника его жену и живший с ней в невенчальном браке.

Примечательно, что в обоих случаях невенчальные браки оказались более счастливыми, чем венчальные. Характерно, что далеко не безупречная частная жизнь Ярослава не вызывала слов осуждения у летописцев. Более того, изобилие в посмертном панегирике эпитетов типа «богобоин», «честен», «любящий чернеческий чин» и другие создает впечатление чуть ли не святости князя.

В. Татищев полагал, что Ярослав давно пытался избавиться от Ольги, но до поры до времени не решался на это. Он побаивался ее братьев — Глеба, который сидел на киевском престоле, и Андрея Боголюбского, одного из наиболее сильных удельных властителей. В 1173 г. для коварных замыслов галицкого князя отправить жену в монастырь сложилась благоприятная ситуация. Из Киева пришло известие о безвременной кончине Глеба Юрьевича. Андрей Боголюбский в это время был занят войной с Волжской Булгарией, к тому же испытывая трудности во взаимоотношениях со своими боярами.

Замыслам Ярослава, однако, не суждено было сбыться. О его намерениях стало известно Ольге, и она бежала из Галича. Бежала при заинтересованном содействии боярского окружения Ярослава и вместе со многими влиятельными галицкими вельможами. По имени летописцы называют лишь одного из них — Константина Серославича, по-видимому, главного оппозиционера Ярослава.

Может сложиться впечатление, что бояре решили вступиться за поруганную честь Ольги Юрьевны из соображений христианской морали, не имея собственного интереса. В реальной жизни все обстояло значительно сложнее. Дело в том, что через любовницу Настасью на первые роли в политической жизни Галича и всей земли все увереннее выходил ее род. Судя по фамилии, бояре Чарговичи не принадлежали к потомственным боярским родам, но входили в служивое дружинное окружение галицкого князя. Скорее всего, они имели тюркское (печенежское или половецкое) происхождение. Смириться с потерей своего влияния на Ярослава старое родовое боярство не могло, а поэтому решило использовать внутрисемейный конфликт с максимальной для себя выгодой.

Летопись сообщает, что Ольга с Владимиром и боярами находилась в Польше восемь месяцев, но в течение всего этого времени беглецы не прерывали связей с родиной. Важное место в расчетах бояр возвести на галицкий стол Владимира занимал Волынский князь Святослав Мстиславич. Из Польши к нему поспешили гонцы от Владимира Ярославича с весьма заманчивым предложением: Святослав передаст Владимиру город Червень, который послужит удобным плацдармом для восхождения на галицкий престол, а Ярославич, если удастся занять Галич, вернет Волынскому князю город Бужск, а вдобавок к нему — еще три галицких города: «Володимѣръ же посла ко Святославу кь Мьстиславовичю, прося у него Черьвна, ат ми будеть ту сѣдячи добро слати в Галичь, аже ти сяду в Галичи, то Бужьскъ твой возъворочю, и три городы придамъ к тому».

Предложение это было с воодушевлением воспринято Святославом Мстиславичем. Причиной этому были, вероятно, генерационная солидарность молодых князей, а также желание Волынского князя избавиться от сильного соседа, не раз нарушавшего территориальную целостность Волыни.

Галицкие беглецы были уже в пути к Червену, когда их встретили гонцы от галицких же бояр и передали известие о том, что произошло за время их отсутствия в столице земли. А произошло там, по существу, восстание. Ярослав и его ближайшие слуги были схвачены и заключены под стражу. Чаргова чадь была перебита. Над любовницей Ярослава Настасьей устроили беспрецедентную расправу — ее сожгли на огромном костре на городской площади. Сына Настасьи Олега, согласно замечанию летописи, «в заточенье послаша». Трудно сказать, чем бы все это закончилось для Ярослава, не прояви он покорности, а может быть, просто гибкости. В действительности князь отделался лишь легким испугом. Поклявшись на кресте примириться с Ольгой, Ярослав снял тем самым остроту конфликта. Летопись не сообщает, какой была клятва галицкого князя мятежным боярам, но, думается, они получили от него все, что хотели. Слишком уж в трудном положении он находился, чтобы проявлять характер.

Мы не знаем реакции на это сообщение Ольги Юрьевны, но не может быть и малейшего сомнения в том, что такой исход галицкой революции не мог удовлетворить ее сына Владимира. Он ведь уже видел себя на галицком престоле, а тут приходилось идти на мировую с отцом.

Мир в семье галицкого князя длился недолго. Уже в следующем, 1174 г., он взорвался новым конфликтом. Владимир с матерью вынужден был снова бежать из Галича: «В то же лѣто выбѣже Володимиръ сынъ Ярославль Галичького князя къ Ярославу в Луческь». Из дальнейшего разъяснения летописи видно, что Владимир не оставлял надежды овладеть галицким престолом, а Ярослав Изяславич обещал ему в этом содействие.

К этому времени Ярослав Осмомысл уже оправился от шока и полностью владел ситуацией. За три тысячи гривен он нанял поляков и пригрозил луцкому князю вторжением в его землю, если тот не выдаст Владимира. Ярослав Изяславич испугался и отпустил галицкого княжича из Луцка. Владимир не имел намерения возвращаться в Галич, боясь гнева отца, и поехал к своему дяде Михаилу в поросский город Торческ. Вместе с ним сюда прибыла и его мать. Летописец, как бы в объяснение, почему она оказалась в Торческе, заметил: «Брат бо бѣ Михалко Ользѣ княгинѣ». Из Торческа по приглашению своего тестя Святослава Всеволодовича Владимир и Ольга едут в Чернигов. Предполагалось, что оттуда они переберутся в Суздаль к Андрею Боголюбскому, но затем их планы несколько изменились. Согласно В. Татищеву, Андрей, зная своего беспутного племянника, отказался принять его у себя. Пришлось Владимиру с повинной возвращаться в Галич, заручившись расположением Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича.

А что же Ольга? На этот раз она не пошла на примирение с Ярославом и не пожелала возвращаться в Галич. Путь ее пролег на северо-восток. С согласия брата она навсегда поселилась во Владимире-на-Клязьме. В 1179 г. она крестила четвертую дочь Всеволода Юрьевича Пелагею (княжеское имя — Сбыслава). Во Владимире она исполнила то, что безуспешно пытался сделать с ней Ярослав в Галиче, — постриглась в монастырь под именем Ефросиньи.

В 1183 г. Ольга Юрьевна умерла и была погребена в главном кафедральном соборе Владимира — Успенском.

После возвращения в Галич Владимир не прекратил конфликтовать с отцом, из-за чего ему пришлось в третий раз оставить родной город. Теперь инициатором выступил сам Ярослав. Непокорный сын уехал во Владимир-Волынский к Роману Мстиславичу, но тут его ожидал более чем прохладный прием. Не дав Галицкому княжичу даже как следует отдохнуть, Роман выпроводил его. Летописец заметил, что негостеприимная торопливость Романа обуславливалась опасением навлечь на себя гнев сильного Осмомысла.

От Романа Владимир отправился в Дорогобуж к князю Ингварю, но тот и вовсе отказал ему в приеме. Не задержался Владимир и в Турове. Князь Святополк, проживавший некоторое время при дворе Осмомысла, отослал его в Смоленск. Оттуда Давид Ростиславич переправил Владимира в Суздаль, где, согласно летописи, он также не «обрѣте себе покоя».

Из Суздаля Владимир прибыл в Путивль, где наконец встретил радушный прием. Игорь Святославич, будущий неудачливый предводитель русской дружины против половцев, был женат на сестре Владимира, а поэтому отнесся к родственнику с должным уважением: «Володимеръ же галичькын... приде к зяти своему Поутивлю, по Игореви Святославичю, той же прияша с любовью и положи на немь честь велику». Два года Владимир жил в Путивле, пока Игорь вел трудные переговоры с Ярославом о примирении его с сыном. В конце концов галицкий князь дал согласие на возвращение сына в Галич: «На третье лѣто введе и в любовь со отцемь его и посла (Игорь. — П. Т.) с нимъ сына своего, зятя Рюрикова Святослава».

Чем можно объяснить такую длительную и упорную вражду Ярослава Осмомысла со своим сыном? Прежде всего, видимо, тем что тот родился от женщины, которую Ярослав не любил и с которой всю жизнь пребывал в неприязненных отношениях. Сын принял сторону матери и не разделял отцовского увлечения любовницей Настасьей. Это, естественно, раздражало Ярослава. Когда же Настасьи не стало, вся любовь Осмомысла обратилась на их общего сына Олега — «Настасича», что также не могло не сказаться на взаимоотношениях Владимира с отцом. В Олеге Владимир видел потенциального конкурента в борьбе за галицкий престол и, видимо, поэтому нервничал.

В свою очередь, Ярослав также имел основания быть недовольным старшим сыном. Во-первых, как заметил летописец, он «не хожаше в волѣ его», а во-вторых, отличался таким же беспутством в личной жизни, как и сам Ярослав. В летописной статье 1188 г. рассказывается, что Владимир любил разгульную жизнь с вином и женщинами. Галицкие бояре жаловались Роману Мстиславичу, свату Владимира, что княжич чинит над ними насилие: «Зане гдѣ улюбивъ жену, или чью дочерь поимашеть насилиемь».

Разумеется, эти негативные качества Владимира не воодушевляли Ярослава. Парадокс ситуации заключался в том, что Владимир в личной жизни почти в точности повторял отца. Состоя в венчальном браке, он насильно отнял у галицкого священника жену и вступил с ней в брак. Характерно, что галицкие бояре в 1188 г. собирались поступить с ней так же, как с Настасьей, но Владимиру удалось упредить их и бежать с «попадьей» и с двумя сыновьями в Венгрию.

Безусловно, Ярослав не видел в старшем сыне достойного продолжателя своего дела, а поэтому, когда пробил его смертный час, он объявил боярам, что передает галицкий стол Олегу: «А се приказываю мѣсто свое Олгови, сынови своему меншему, а Володимѣру даю Перемышль». Понимая всю зыбкость своих распоряжений, Ярослав пытался закрепить их крестным целованием Владимира, которым тот обязывался «не искать под Олегом Галича», также галицких бояр, от которых во многом зависела судьба его любимого сына: «И урядивъ ю, и приводи Володимѣра ко хресту, и мужи Галичкыя на семь, яко не ему не искати под братомъ Галича, бяшеть бо Олегъ Настасьчичь и бѣ ему милъ».

Казалось, все уладилось как нельзя лучше. Однако крестоцеловальники и не думали следовать своим клятвам. Не успело остыть тело грозного Ярослава Осмомысла, как в Галиче вспыхнул мятеж. В результате Олег был изгнан из Галича, а Владимир «сѣде на столѣ дѣда своего и отца своего».

Позже галичане еще пожалеют о таком своем выборе, но в мятежной лихорадке им казалось, что они восстанавливают справедливость.

Но так ли уж неправ был Ярослав? Конечно, Владимир как старший сын, к тому же родившийся от венчального брака, имел неоспоримое преимущество перед Олегом. Но в княжеской практике Руси нередко случались нарушения принципа старшинства, а Олег, несмотря на свое внебрачное рождение, также не выпадал из круга наследников Ярослава. На Руси в этом случае действовали правила Никейского собора, согласно которым обеспечивалась «пре любо действенная часть» третьей и четвертой семьям. В «Уставе» Всеволода записано следующее: «Иже есть останутся сынове и дщери у коегождо человека, братии со сестрами ровная часть от всего имения».

Следовательно, Ярослав Осмомысл был вправе передать свой стол не старшем сыну Владимиру, а младшему Олегу. И кто знает, не измени своей клятве галичане, возможно, судьба галицкого престола, да и всего княжества, сложилась бы более счастливо.

Не прошло и года, как галицкие бояре разочаровались в своем выборе. Поводом к их недовольству послужила будто бы частная жизнь Владимира, на самом же деле они обеспокоились тем, что молодой князь самолично принимал решения и не хотел допускать их к управлению землей. В летописи об этом сказано так: «И думы не любяшеть с мужми своими». Подняв мятеж, бояре заявили Владимиру, что лично к нему претензий не имеют, но не хотят кланяться попадье и намереваются убить ее. Тогда-то и пришлось ему, о чем уже говорилось, бежать в Венгрию, где он рассчитывал получить поддержку.

В действительности Владимир оказался там на положении узника. Венгерский король решил воспользоваться случаем, чтобы посадить на галицком престоле своего сына и таким образом распространить на Галицкую землю венгерскую юрисдикцию. Летописец отметил, что король совершил грех великий — клялся в верности Владимиру, а затем заключил его в тюрьму и посадил в Галиче своего сына Андрея. Венгры вели себя в Галичине, как оккупанты. Вот что об этом пишет летописец: «И почаша насилье дѣяти во всемь и у мужчин Галичкыхъ почаша отимата жены и дщери на постелѣ к собѣ, и в божницахъ почаша кони ставляти и в избахъ, иная многа насилья дѣяти».

Галичане затужили за своим князем, сожалея о содеянном против него зле. В это время Владимиру удается освободиться из заточения. Изрезав шатер, поставленный для него на каменной башне, на ленты и свив из них веревку, он бежал из крепости. Подкупленные стражники помогали ему достичь пределов Немецкой земли. Германский король, узнав, что Владимир приходится близким родственником Всеволоду Суздальскому, отнесся к нему с должным уважением и даже попросил Казимира Польского помочь ему вернуть себе галицкий стол.

Вскоре венгерский королевич был изгнан из Галича и на престоле в этой земле вновь утвердился законный владелец. С этого времени в Галичине воцарился мир и коварные бояре больше не предпринимали попыток свергнуть Владимира. Мир этот держался до самой его смерти, случившейся в 1199 г. Не оставив после себя законных наследников, Владимир Ярославич завершил историю династии галицких князей Ростиславичей, что имело драматические последствия для судьбы Галичины.

Покушения на Данила Галицкого

В 1205 г. под Завихостом поляками был убит галицко-волынский князь Роман Мстиславич. Эта нелепая смерть прервала его объединительную деятельность на юге Руси, а также вызвала кризис престолонаследия в Галиче. Формально наследником Романа оставался его сын Данило. Но два существенных обстоятельства осложняли ситуацию. Во-первых, Галич не был родовой вотчиной Романа, следовательно, и его сына, что могло быть основанием для претензий конкурентов. Во-вторых, Данило оказался наследником в четырехлетием возрасте, и это, естественно, оставляло ему мало шансов, чтобы закрепиться на отцовском престоле.

После смерти Романа над его семьей действительно стали собираться тучи. Выступил в поход на Галич великий киевский князь Рюрик Ростиславич, но его попытка присовокупить Галичину к Киеву не увенчалась успехом. Помешали этому замыслу венгры. Рюрик ушел в Киев, однако не оставил намерения по-своему распорядиться галицким престолом. Завязав переговоры с галицкими боярами, Рюрик совместно с черниговскими Ольговичами уговорил бояр отступиться от Данила. Те охотно пошли на сговор и пригласили на княжеский престол Владимира Игоревича. Над малолетними Романовичами нависла смертельная опасность, а поэтому, еще до прибытия Игоревича княгиня «вземше дѣтятѣ свои и бѣжа в Володимерь».

Казалось бы, в отчем Владимире семья славного Романа Мстиславича могла чувствовать себя в полной безопасности. Однако иного мнения были галицкие бояре и их новый князь. Им показалось мало изгнания из Галича волынских княжичей, и они приняли решение об их физическом устранении. По свидетельству летописи, безбожные галичане «хотящю Володимеру искоренисти племя Романово». Они снарядили во Владимир посольство во главе со священником, которое потребовало от владимирцев выдачи Романовичей и передачи города в руки брата Владимира Игоревича Святослава.

Первая реакция владимирцев на этот ультиматум галичан была резко отрицательной. Они даже хотели расправиться с главой посольства, но наиболее рассудительные бояре остудили их пыл. Мстибог, Мончюк и Микифор заявили, что «не подобаеть намъ убити посла, имѣху бо лесть во сердцѣ своемь», и тем самым удержали владимирцев от недостойного поступка.

Перемена в настроениях владимирских бояр стала недобрым сигналом для вдовы Романа Мстиславича. Почва под ней и ее детьми в родном Владимире явно зашаталась. Посоветовавшись с немногими верными ей боярами, в частности с Мирославом и непоименованным дядькой Данила и Василька, княгиня решила не подвергать далее опасности жизнь детей и бежать из города. Сделать это днем и на виду у всего города не представлялось возможным, поэтому побег решено было осуществить ночью.

С наступлением темноты приступили к реализации плана. Первыми покинули город дядька и Данило. Летопись не говорит о сообщниках беглецов, но вряд ли стоит сомневаться в том, что таковые были. Конечно, дядька предусмотрел все меры предосторожности. Он взял Данила на руки, укрыл его покрывалом, но пройти незаметно через городские ворота не смог бы, если бы там не стоял стражник, не пожелавший обратить на него внимания.

Иначе выбирались из города княгиня, Василько с кормилицей и священник Юрий. Они воспользовались подземным ходом, который вел из княжеского подворья в один из окружавших город оврагов, поросших деревьями и кустарником. В летописи этот тайный ход назван «дырою градною».

Чем было вызвано разделение беглецов на две группы, сказать сложно. Возможно, они не были уверены в полном успехе своего предприятия и полагали, что таким образом хотя бы один из княжичей будет спасен. Наличие тайного хода как будто лишает это предположение смысла. Через него могли уйти из города сразу все. Но, очевидно, подземный ход был тайной не для всех. Наверное, о нем знали не только члены княжеской семьи. И, конечно же, существовала опасность натолкнуться на засаду. Не могла незаметно покинуть город большая группа людей и через ворота, даже будь там сочувствующий ей стражник. На нее обязательно обратили бы внимание и задержали.

Возможно, именно эти соображения принимались во внимание, когда разрабатывался план побега. За городом, в потаенном месте, беглецов ожидали верные люди с экипажами, которые должны были быстро увезти их в безопасное место.

Летописец замечает, что когда обе группы соединились, перед ними встал вопрос, куда бежать. Наиболее близкой и недосягаемой для козней галичан была Польша. Но совсем недавно там был убит князь Роман, а Лешко Краковский «мира не створилъ». Как-то их там примут?

Думается, однако, что это сомнения летописца, а не вдовы Романа и ее окружения. Они знали, куда бежать, еще тогда, когда обсуждался план побега. Конечно же, в Польшу. Во-первых, вражда между соседними властителями, как правило, быстро сменялась заверениями в дружбе, и княгиня вполне могла рассчитывать на великодушие Лешка. Во-вторых, она приходилась «ятровью» ольскому князю, что также вселяло надежду на сочувствие и поддержку.

Так оно и случилось: «Лестко не помяну вражды, но с великою честью прия ятровь свою и дѣтятѣ, сжаливъ си и рече яко дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами».

...Вторично Данило Романович утвердился на галицком престоле, как свидетельствует летописная статья 1208 г., с помощью венгров Этому будто бы радовались и бояре, причем не только галицкие, но и владимирские. Радушно была встречена в Галиче и мать Данила. Торжественный акт интронизации ее старшего сына состоялся в церкви св. Богородицы.

Казалось, галицкие и волынские бояре, приняв Данила, искупили свою вину за длительное унижение семьи Романа Мстиславича и впредь не нарушат крестного целования Данилу.

Тем не менее новый конфликт не заставил себя долго ждать. Вскоре галичане принимают решение изгнать из Галича мать Данила, чтобы иметь безраздельное влияние на малолетнего князя. Данило плачет и хочет уйти из города вместе с матерью. Она умоляет его остаться, а сама едет в Белз, «оставивши и (Данила. — П. Т.) у невѣрных Галичанъ».

За княгиню вступился венгерский король Андрей II. Он идет походом на Галич и вынуждает галицких и владимирских бояр присягнуть ей Не успела, однако, осесть пыль за уходящим венгерским войском, как галичане отступились от своей клятвы. Вновь княгине с сыновьями Данилом и Васильком, а также боярами Вячеславом Толстым и Мирославом пришлось бежать из Галича. Княгиня с Данилом и Вячеславом Толстым ушли в Венгрию, а Василько с Мирославом — в Белз.

Почему было принято решение о разделении семьи Романа Мстиславича, сказать трудно. Возможно, приглашение младшему Романовичу последовало от белзских бояр. В пользу этого свидетельствует тот факт, что, когда город с помощью Лешка Краковского был передан Александру Всеволодовичу, белзские бояре остались верны Васильку и ушли с ним в Каменец: «А бояре не изневѣришася, но идоша вси ко княземь Василькомъ в Каменѣць». Пристанище княгини и Данила в Венгрии оказалось временным. Когда не без участия короля на галицком престоле оказался боярин Володислав, они отпросились и ушли в Польшу. Лешко радушно принял беглецов, но они не задержались и тут. Летописец сообщает, что из Польши Данило с матерью ушли в Каменец. Воссоединение семьи князя Романа было с энтузиазмом встречено боярами: «И оттуда же иде (Данило. — 77. Т.) в Каменець с матерью своею, брат же его Василько и бояре вси срѣтоша и с великою радостию».

...Прошло много лет. Галич не раз переходил из рук в руки. Причем не только в русские, но и в венгерские. С 1219 по 1228 г. в нем княжил тесть Данила Романовича Мстислав Удалой, отдавший предпочтение Галичу перед Новгородом. По совету льстивых бояр он выдал замуж за венгерского королевича Андрея свою младшую дочь, а затем вынужден был передать зятю и галицкий престол. Мстислав пытался противиться такому решению коварных галичан, полагая, что Галич необходимо отдать Данилу, но те настояли на своем. Обоснованием целесообразности именно такого решения было то, что под Андреем Мстислав якобы мог в любой момент вернуть себе Галич, а в случае передачи его Данилу распростился бы с ним навеки.

Оказалось, однако, что таковой была воля не всех галицких бояр. Нашлись и такие, кто хотел видеть на галицком столе Данила. Незадолго перед смертью Мстислав Удалой пытался встретиться с зятем, но боярин Глеб Зеремеевич не позволил ему этого. Мстислав же якобы хотел поручить Данилу, к которому имел любовь великую в сердце, свой дом, своих детей и, вероятно, престол, но раскаяние его было запоздалым. Ничего изменить он уже не мог.

В 1229 г. галичане отступились от венгерского королевича и изгнали его из Галича. С ним, как свидетельствует летопись, ушел из города лишь один боярин Судислав, хотя сторонников у него среди галицких бояр было много. Остальные, видимо, притаились в ожидании лучших времен. Королевич Бела пытался вернуть брату Андрею утраченный престол, но в сражении под Галичем с Данилом Романовичем и его союзниками потерпел поражение и вынужден был отказаться от этой мысли. Летописец заметил при этом, что в поражении королевича и его отступлении не последнюю роль сыграло и «невѣрство боярь галичкихъ». Видимо, они обещали ему содействие в овладении Галичем, но не сдержали своего слова.

«Данилъ же Божьею волею одержа град свой Галичь» — подытожил летописец свою повесть о возвращении Данила Романовича в 1229 г. на престол, от которого был отлучен Галицкими боярами на долгие годы.

Многое изменилось за это время. Прежде всего, сам Данило Романович. Он вырос и возмужал. Прошел горнило трудной княжеской борьбы. Закалился в военных сражениях, в том числе и с монголо-татарами на Калке. Научился брать верх над коварными и крамольными боярами. Верной опорой ему был теперь брат Василько, который также стал взрослым и занимал прочное положение на Волыни. С Киевом Данило установил добрые отношения, заняв положение чуть ли не соправителя Владимира Рюриковича.

Не изменилось только галицкое боярство. Как и многие десятилетия прежде, оно продолжало интриговать, не желало отличать князя от самозванца, наследного принца киевской правящей династии — от ставленника соседней страны.

Не прошло и года после утверждения Данила в Галиче, как льстивые бояре начали тяготиться им и плести против него новый заговор. На тайном совете они решили убить князя с помощью огня: позвать Данила на заседание думы, затем закрыть в помещении и поджечь его. Этот иезуитский план превратить князя в живой факел чем-то напоминал жестокую акцию сожжения галичанами Настасьи, с той лишь разницей, что тогда это делали явно на виду у всего города под одобрительные возгласы толпы, а теперь пытались осуществить тайно. На худой конец можно было такую смерть и на несчастный случай списать.

Осуществлению коварного плана галицких бояр случайно помешал брат Данила Василько. Во время заседания думы он неожиданно вышел из помещения и обнаружил подозрительные приготовления боярина Молибоговича и слуги венгерского короля. Обнажив свой меч, он пошел на них. Те, как свидетельствует летописец, испугались Василька и побежали, решив, что их заговор раскрыт. В действительности ни Василько, ни Данило и не догадывались, какая смертельная опасность им грозила.

Вскоре Василько уехал в свой Владимир, а галицкие бояре, понуждаемые, по-видимому, посулами венгерского короля, продолжили поиск случая, чтобы убить Данила. План их остался прежним, только теперь они задумали осуществить его не в Галиче, а в одном из пригородных боярских поместий. Выбор пал на Вишню. Боярин Филипп, которого летописец именует безбожным, пригласил Данила в это поместье на пир. Ничего не подозревающий князь принял приглашение и отправился в Вишню. Там тем временем шло совещание, как лучше устранить князя.

Казалось, все складывается так, как того хотят бояре. Однако, к счастью для Данила, эта хищная стая никогда не была монолитной. В ней всегда находились люди, которые относились к князю сочувственно. Руководствовались они при этом моральными соображениями или пытались таким образом заручиться благорасположением Данила, не столь существенно. Важно, что нередко коварство одних нейтрализовывалось аналогичным же коварством других, пытавшихся извлечь из ситуации личную выгоду. Вот и теперь кто-то из заговорщиков выдал страшную тайну. Она стала известна ближайшему соратнику Данила тысяцкому Демьяну, а тот немедленно сообщил ее князю. Уже когда Данило подъезжал к Вишне, его встретил посол Демьяна со следующими словами: «Яко пиръ золъ есть, яко свѣщано есть безвожнымъ твоимъ бояриномъ Филипомъ и браточадомъ твоимъ Олександромъ, яко убиену ти быти».

Услышав это, Данило повернул коня и поскакал обратно в Галич. Замечание летописца, что он «содержи столъ отца своего», свидетельствует о том, что Данило не был уверен в прочности ситуации в самом Галиче, а поэтому постарался обезопасить свой престол от возможных посягательств. Одновременно он решил расправиться с оппозицией. Во Владимир к брату Васильку отправился гонец с просьбой немедленно выступить против участвовавшего в заговоре белзского князя Олександра Всеволодовича. Василько двинулся на Белз и взял его.

Олександр Всеволодович приходился Данилу Романовичу двоюродным братом. Занимал владимирский, белзский, угровский и другие престолы на Волыни и в Галичине. Побуждаемый «злыми советниками», вынашивал планы овладения Галичем и даже, как утверждает летописец, участвовал в попытке физического устранения Данила в Вишне.

После провала заговора Олександр укрылся в Перемышле, где, по-видимому, имел своих сторонников. Летописец сообщает, что он убежал «ко свѣтникомъ своимъ». Разумеется, Данило не мог простить ему такого коварства. Собрав силы, он двинулся к Перемышлю, однако еще до его подхода Олександр покинул город. По совету боярина Володислава Юрьевича он бежит к Саноку и через Угорские ворота уходит в Венгрию. Там он он встречается с мятежным галицким боярином Судиславом и вместе с ним вступает в переговоры с венгерским королем Андреем. Получив поддержку последнего, Олександр возвращается на Русь и получает города Белз и Червень.

Под 1232 г. летописец сообщает о примирении Олександра с Дани лом и Васильком Романовичами. Инициатива сближения исходила от белзского князя, который якобы заявил: «Не лѣпо ми есть быти кроме ваю». Данило и Василько приняли заверения двоюродного брата в дружбе с радостью и простили его страшный грех.

Однако через год Олександр совершает новое предательство. Во время осады Галича войсками Данила Романовича, когда падение города казалось неминуемым, Олександр получил от боярина Судислава послание, в котором тот обещал ему галицкий престол в обмен на отступничество от Данила. Поверив в очередной раз льстивому Судиславу, Олександр действительно снялся с позиций и ушел от Галича. Эта очередная измена белзского князя оказалась для него роковой. Вскоре положение Данила изменилось к лучшему. В Галиче скоропостижно умер угорский королевич, вероятно, не без помощи галицких бояр, и город вновь оказался в его руках. Теперь уже ничто не могло помешать Данилу расправиться с неверным Олександром.

Последний осознает неминуемость возмездия и пытается укрыться в Киеве у Владимира Рюриковича, который приходился ему тестем. Узнав, что Олександр ушел в Киев, Данило устремился за ним в погоню. Страсть отмщения была так велика, что он с дружиной скакал без сна и отдыха три дня и три ночи. Под городом Полонное, на Хоморском луге, Данило наконец настиг Олександра Всеволодовича и пленил его. Летописец не сообщает, как он обошелся со своим пленником, но, видимо, большой загадки здесь нет. Поскольку в летописи больше не встречаются упоминания об Олександре Всеволодовиче, можно думать, что он был все-таки казнен.

Однако вернемся к событиям 1230 г. После Олександра настала очередь и неверных бояр. Данило приказывает седельничему Ивану арестовать Молибоговичей, Волдрисей и других и доставить их на княжеский двор. Боярин Иван, именуемый Михалковичем по отчеству, исполняет приказ князя. Ему удается схватить 28 заговорщиков. Первой мыслью Данила было немедленно казнить коварных бояр, но затем он сменил гнев на милость и простил их. Летописец при этом вспоминает какой-то давнишний случай, когда один из ныне арестованных бояр залил князю лицо вином из чаши, но также не понес за это заслуженного наказания, а был прощен. Заключая этот драматический рассказ, летописец заметил, что когда-нибудь этих неверных бояр накажет Бог.

Была ли это сентенция хрониста, или же он передал здесь слова самого Данила Романовича, сказать сложно. Великодушие князя кажется необъяснимым. Мы не знаем всех обстоятельств, вынудивших его поступить именно так, но думается, будь у него хоть малейшая уверенность в полезности для своего положения казни галицких бояр, он не стал бы перекладывать эти заботы на Бога. Скорее всего, доброта князя, которой так восхищается летописец, была вызвана опасением спровоцировать в Галицкой земле более широкий мятеж. Данило, наверное, помнил трагические события 1211 г., когда князья Игоревичи прибегли к жестоким репрессиям и истребили в Галичине за короткое время около 500 знатных бояр, но затем сами были казнены их сородичами и сообщниками.

Последующие события показали, что нерешительность Данила была оправданной. На созванное им вече для выработки плана действий явились только 18 «верных отроков» во главе с тысяцким Демьяном. До всеобщей поддержки князя галичанами было действительно далеко. На вече Данило заявил, что, если собравшиеся верны ему, он готов выступить на своих врагов. Все в один голос воскликнули, что верны ему и Богу и готовы сражаться. При этом сотник Микула еще раз напомнил князю о коварстве бояр и о необходимости их нейтрализации. Его фраза: «не погнетши пчелъ, меду не ѣдать» — свидетельствовала о понимании приближенными князя того, кто является действительным хозяином положения в Галиче и всей земле.

Слова сотника Микулы Данило Романович мог воспринять скорее как пожелание на будущее. В данной обстановке ему было не до сведения счетов. К тому же вчерашние заговорщики вызвались помогать князю, и он, хоть и был зол на них, вынужден был делать вид, что поверил им.

Вскоре на стороне врагов Данила выступил венгерский король Андрей с сыновьями Андреем и Белой. Как свидетельствует летопись, венгров привел на Русь галицкий боярин Судислав, который, хотя и проживал тогда «в Угрѣхъ», по-видимому, поддерживал постоянные контакты с галицкой боярской оппозицией. Когда венгерский король после взятия Ярославля подошел к Галичу, на его сторону переметнулись те бояре, которые еще недавно клялись в верности Данилу Романовичу. Советом «неверных галичан» в Галиче был вновь посажен сын венгерского короля Андрей.

Так очередное отступничество галицких бояр от князя Данила Романовича обернулось предательством как интересов земли, так и общерусских национальных интересов. Вновь галицкий престол превратился в разменную монету алчных бояр и их зарубежных покровителей. Счастьем для Галичины и в целом для Руси было то, что судьба все же оказалась милостива к Данилу. Неоднократно он мог сложить свою голову от рук крамольных и льстивых бояр, но всякий раз судьба посылала ему чудесное спасение. Как будто нарочно берегла его для будущей миссии защитника Руси от монголо-татарских завоевателей.