1. Не «наша» история

Экскурс в историческое прошлое двух родственных народов обусловлен нынешним его искажением в учебниках и учебных пособиях для украинских средних и высших учебных заведений. Уже выросло целое поколение на так называемом новом прочтении истории, изменившим ее до неузнаваемости. Главный его смысл заключается в том, что общая с Россией история была вовсе и не «нашей». Обретения превратились в потери, нерушимая дружба двух родственных народов стала их извечной враждой. Более чем трехсотлетнее пребывание Украины в едином с Россией государственном образовании (Российской империи и Советском Союзе) квалифицировано как колониальное, в течение которого Украина была не субъектом истории, но объектом.

Все это трудно оценить даже как историческое невежество, поскольку историки, оплакивающие горькую судьбу украинцев, определенно знают, что особо унижаемыми и притесняемыми они никогда не были. Их положение было не хуже, а в отдельные периоды и значительно лучше, чем положение русских. Знают также и о том, что российская общественная мысль не считала малороссов отдельным от русских народом. Подтверждением этому является тот факт, что малороссы наравне с великороссами принимали участие в строительстве общего государства, становились канцлерами, министрами, сенаторами, крупными военачальниками и даже первыми руководителями страны, что имело место в советское время. И, по сути, вплоть до обретения независимости не испытывали от своего малороссийства и украинства комплекса неполноценности.

Известно, сколь значителен вклад украинцев в формирование русской (может, правильнее говорить — общерусской) культуры. В XVII-XVIII веках особое место принадлежало Киево-Могилянской академии. Ее воспитанники, позже ставшие известными учеными, оказали огромное влияние на развитие русского просвещения и духовности. Интеграция украинских интеллектуалов в общерусский историко-культурный процесс, начавшийся со времени вхождения Украины в состав России (и даже еще раньше) и продолжавшийся вплоть до развала Советского Союза в 1991 году, был столь органичным и глубоким, что сегодня невозможно без оскорбления памяти наших знаменитых предков развести их деяния (как и их самих) по национальным квартирам.

При внимательном изучении прошлого оказывается, что даже русский язык, являющийся ныне яблоком раздора между «сознательными» и «несознательными» украинцами, нам не чужой. И тем более не иностранный, до чего додумалось образовательное ведомство в «оранжевое» безвременье. Не говоря уже о том, что он родной для 8,5 млн русскоэтничных граждан Украины, более того — и создавался украинцами: в XVII — первой половине XVIII века — в значительной степени ими, в ХІХ и ХХ веках — в том числе ими.

По признанию известного российского ученого-языковеда С. Н. Трубецкого, уже при патриархе Никоне «киевская редакция церковнославянского языка вытеснила московскую в богослужебных книгах... Так что тем церковно-словянским языком, который послужил основанием для „славяно-российского“ литературного языка петровской и послепетровской эпохи, является именно церковнославянский язык киевской редакции».

Совершенно невероятные вещи происходят на Украине и в области исследования этнической истории. Здесь нашли благодатное поле для заявления своей патриотической преданности не только люди, ничего в этой проблеме не смыслящие, но и откровенные расисты. Даже сняли фильм, в котором поведали миру, что на основании анализа ДНК неоспоримо доказывается не только исконная европейская древность украинцев, но и их «арийскость».

И все эти потуги предпринимаются только для того, чтобы доказать, что украинцы в своем генотипе не имеют ничего общего с русскими. Должен огорчить доморощенных «арийцев», что ни биология, ни антропология не имеют никакого отношения к культурной этноидентификации. Если мы на основании этих наук будем определять истинных украинцев, тогда окажется, что многие выдающиеся деятели, имена которых вошли во все энциклопедии и справочники как украинские, не окажутся таковыми. Среди них будут П. Могила, В. Баранович, И. Гизель, Н. Бантыш-Каменский, И. Мартос, Н. Гоголь, М. Драгоманов, В. Антонович, В. Липинский, С. Ефремов и многие другие. Не выдержат тест на истинную украинскость В. Кочубей, И. Выговский, И. Мазепа, С. Петлюра, П. Скоропадский и, страшно сказать, даже Д. Донцов — идеолог украинского интегрального национализма.

Но это же абсурд. Цивилизованная Европа, куда мы непрестанно стремимся, такой ерундой не занимается. Принадлежность к тому или иному народу там определяется не по составу крови или форме черепа, а по интегрированности в культуру в широком значении этого слова, а также по тому, кем человек себя осознает.

Несколько перефразировав известное изречение классика, можно сказать, что моя малороссийская душа исполнилась гордостью. Разумеется, за Украину. Сколько талантливых людей она дала миру! Но и за Россию тоже. Ведь это в ней в трудную годину находили приют украинские переселенцы. И именно в России многие из них обретали всероссийскую (всесоюзную) и мировую славу.

В украинской национально-патриотической литературе, а нередко и в речах политических деятелей можно встретить утверждения, что ареал расселения украинцев на востоке значительно шире ее нынешних государственных границ, что и воронежское Подонье, и Кубань — это украинские земли. Из этого делается вывод, что Украина в совместной жизни с Россией потеряла часть своих исконных земель. Едва ли не первым, кто высказал эту неверную мысль, был П. Чубинский, заявивший в своей песне «Ще не вмерла Україна», ставшей ныне государственным гимном Украины, что ее территориальные пределы простираются «От Сяну до Дону». Его последователи прибавили сюда еще и Кубань.

Действительно, украинцы проживают в означенных регионах. Но не на своих землях, а на исконных российских, куда массово переселялись в течение XVII-XVIII веков. Известно, насколько значительным был переселенческий поток в Россию во времена господства на Украине польской шляхты. От ее невыносимого гнета украинцы переселялись под защиту московских властей на Путивльщину, Белгородчину и Воронежчину. Полных статистических данных об этом переселении у нас нет, но едва ли будет большим преувеличением сказать, что количество переселившихся исчислялось десятками тысяч. Не желая терпеть польского засилья, в Россию уходили семьями, общинами и даже полками, как Черниговский полк во главе с полковником Иваном Дзиговским (1003 казака с женами и детьми были расселены на Острогожчине). В 1649 году в Белгород переселился с семьей брат Богдана Хмельницкого Григорий, покровительство которому оказал царь России Алексей Михайлович.

В отдельных приграничных регионах России выходцы из Малороссии численно даже превосходили русских. Это видно, в частности, из Отписки путивльского воеводы Н. Плещеева, в которой говорится: «Ныне (в 1649 г.) в Путивле и Путивльском уезде литовских (украинских. — П. Т.) людей больше твоих государевых людей». Аналогичная ситуация имела место на Кубани, куда в 1792 году с разрешения императрицы Екатерины ІІ было переселено «войско Коша верных казаков Запорожских», переименованное в 1860 году в Кубанское войско.

В реальности нынешняя восточная граница Украины проходит значительно дальше, чем это могло быть, исходя из политических реалий XVII-XVIII веков. При Юрии Хмельницком и по его просьбе к Малороссии отошла Новгород-Северщина, ранее входившая в состав Московского государства. Впоследствии украинскими оказались города российской юрисдикции Путивль и Глухов, а также Слобожанщина, находившаяся преимущественно под управлением Белгородского воеводства и Разрядного приказа.

Часто, говоря о том или ином деятеле науки и культуры России или Советского Союза, мы оказываемся в затруднении при определении его национальной принадлежности. Русский он или украинский? Не обходится здесь и без национальных патриотических предпочтений. В украинской историографии употребляют прилагательное «украинский», а в русской — «русский». Приходится даже читать, правда, как правило, в украинских изданиях, что они (русские) почему-то называют нашего писателя (или ученого) русским. Квалифицируется это как синдром имперскости со всеми вытекающими из этого негативными оценками. Причем за основу национального соотнесения берется не творчество, не интегрированность в конкретную культурную среду, а место рождения или биологическая этничность.

Не всегда нас удовлетворяет и определение «русско-украинский». Между тем ко многим деятелям государства, науки и культуры только такое прилагательное и применимо — практически ко всем украинцам, начинавшим свою политическую карьеру на Украине, а завершившим в России во времена Советского Союза. Правда, в данном случае часто употребляется более нейтральный термин — «советский государственный деятель».

Что касается представителей из области литературы и искусства, то здесь мерой всему является характер творчества. Конечно, С. С. Гулак-Артемовский является русским певцом и артистом. Об этом говорят его более чем двадцатилетняя служба в оперных театрах Санкт-Петербурга и Москвы, широкий русский песенный и оперный репертуар. Но ведь он пел и украинские песни, к тому же написал знаменитую (первую) украинскую оперу «Запорожец за Дунаем», а значит, был также украинским певцом и композитором.

В советское время яркий пример двухкультурной принадлежности явил И. С. Козловский. Начав свой певческий путь с хора Киевского Михайловско-Златоверхого монастыря (как и С. С. Гулак-Артемовский), затем он пел в Полтавском музыкально-драматическом театре и Харьковском оперном театре. С 1926 года до конца жизни пел в Большом театре СССР. Вошел в историю русского искусства как несравненный исполнитель партий Ленского и Юродивого, русских старинных романсов. Но кроме них в репертуаре И. С. Козловского всегда были украинские народные песни и романсы, а также арии из опер С. Гулака-Артемовского и Н. Лысенко. Примером трепетного отношения певца к украинской песне может служить его необычайная требовательность к музыкальным записям. Некоторые, в частности романс «Коли розлучаються двоє», он записывал несколько раз.

Мы привыкли к тому, что писатель и поэт Е. Гребинка является классиком украинской литературы, одним из ее зачинателей вместе с Г. Квиткой-Основьяненко. Но оказывается, что свои произведения он писал и на русском языке, а его песни «Очи черные» и «Помню, я еще молодушкой была» принесли ему всероссийскую славу. Поют их до сих пор, правда, не всегда отмечая авторство. И стоит ли недоумевать, а тем более огорчаться по поводу того, что он вошел в историю как украинский и русский поэт и писатель?

Среди выходцев с Украины — народных артистов СССР, внесших огромный вклад в развитие русского искусства, я могу назвать и Б. С. Ступку. Наверное, это не очень понравится украинским националистам: как же так — ведь более украинского актера, чем Б. Ступка, и представить невозможно?! Но гениальный человек никогда не умещается в узкие этнокультурные рамки, в том числе и Богдан Ступка. Он, как справедливо выразился Евгений Евтушенко, «актер планетарного масштаба». В российском кинематографе Б. Ступка блестяще сыграл десятки ролей, один Тарас Бульба чего стоит, за что получил много различных призов на кинофестивалях: «Золотую розу», «Нику», «Триумф», был избран членом Российской киноакадемии. Одним из его любимых писателей был А. Чехов. В Москве Б. С. Ступка бывал часто и охотно, называл ее театральной Меккой интеллектуальных и духовных сил Советского Союза. Можно согласиться с народным артистом СССР М. Ульяновым, который отмечал: «Украина может гордиться своим сыном. Богдан Ступка достойно представляет ее в России».

Примерно то же самое можно сказать о Л. Ф. Быкове. Он украинский актер и режиссер. Но разве можно представить российский кинематограф 1950-1970-х годов без его блистательного в нем присутствия как актера и режиссера? Его картины «В бой идут одни „старики“» и «Аты-баты, шли солдаты» и сегодня составляют золотой фонд советского и российского кино.

Нельзя представить российский культурный процесс и без А. П. Довженко, который с 1934 года и до конца жизни жил и работал в Москве. В годы Великой Отечественной войны он снял несколько документальных фильмов («Буковина — земля украинская», «Битва за нашу советскую Украину», «Победа на Правобережной Украине»), написал публицистические статьи, сценарии новых фильмов («Украина в огне»). После войны снял фильм «Мичурин», который критика оценила как событие в советском кинематографе, а также «Прощай, Америка», вышедший на экраны только в 1995 году. Написал сценарии фильмов «Поэма о море», «Повесть пламенных лет» (режиссер Ю. Солнцева), «Зачарованная Десна» (режиссер Ю. Солнцева). Много сил отдавал подготовке кадров, преподавал во ВГИКе.

У А. П. Довженко был свой критический взгляд на советско-партийную действительность, но он никогда не переносил его на отношение к русской культуре. Его творчество, в том числе домосковского периода, свидетельствует о том, что русский язык для него был таким же родным, как украинский.

Говоря о знаменитых украинцах в России и их вкладе в развитие русской культуры, мы, переполненные чувством гордости за это обстоятельство, не всегда осознаем, что далеко не все они попадали в нее, полностью сформировавшись творчески. Большинство обретало свое лицо уже в России, участие которой в обучении и воспитании украинских талантов трудно переоценить. Практически все украинские музыканты и художники XVIII-XIX веков высшее образование получили в России, а затем за рубежом. Причем государство всегда брало на себя все материальные и организационные затраты.

Приведем несколько примеров такого участия имперской России в судьбе украинских талантов.

Первый относится к композитору Д. С. Бортнянскому. Украинские музыковеды нередко обижаются на то, что в российских изданиях он именуется русским композитором. Но так ли уж несправедливо это определение? Особенно если принять во внимание, что с Украины он уехал в десятилетнем возрасте, музыкальное образование получил в Петербурге, а затем в Италии, всю последующую жизнь провел в Санкт-Петербурге. Конечно, его творчество оказало влияние на развитие украинской хоровой культуры. Но такое же, а может, и большее влияние Бортнянский оказал на российскую музыкальную жизнь последней четверти XVIII — первой половины XIX века. Это хорошо осознавали российские композиторы, и не случайно П. И. Чайковский в 1882 году озаботился публикацией его 10-томного творческого наследия. В 20-е годы ХХ века в России увидели свет светские произведения Д. Бортнянского.

Может быть, более показательна в этом отношении судьба художника А. П. Лосенко, начинавшего хористом в Глуховской певческой школе и затем (за красивый голос) приглашенного в Петербург. Когда Лосенко потерял голос, его могли отправить обратно на Украину или он мог затеряться в столице. Но этого не случилось. Люди, отвечавшие за его судьбу, определили юношу на учебу к художнику-портретисту Аргунову, где он обнаружил талант художника. А. П. Лосенко продолжил свое образование за государственный счет за границей, во Франции и Италии, и стал выдающимся русским живописцем.

Одну из славных страниц в историю русской и украинской культур вписал С. С. Гулак-Артемовский, родившийся на Киевщине в 1813 году. После обучения в Киевской духовной семинарии пел в митрополичьем хоре в Софийском и Михайловско-Златоверхом храмах Киева. Здесь его услышал композитор М. Глинка, пригласил в Санкт-Петербург в придворную капеллу и занялся дальнейшим образованием молодого певца. Он же принял решение отправить С. Гулака-Артемовского на стажировку в Италию. После возвращения в 1842 году в Санкт-Петербург С. Гулак-Артемовский был зачислен солистом в Императорскую оперу, на сцене которой блистал 22 года. Имел не только певческий, но и композиторский талант. В 1863 году написал первую национальную украинскую оперу «Запорожец за Дунаем».

Ярким примером органичного соединения традиций русской и украинской культур является творчество Н. В. Гоголя. Еще при жизни его личность вызывала острые споры. Кто он — малоросс или великоросс? Особую актуальность они приобрели в наше время, правда, преимущественно в украинском общественном мнении. Между тем спорить по существу не о чем. Несомненно, Н. В. Гоголь является великим русским писателем. У него нет ни одного произведения, написанного по-украински, а его вклад в развитие русской литературы и языка столь значителен, что оказался под силу лишь немногим писателям русского происхождения.

Прибыв в Петербург в 19-летнем возрасте, Гоголь попал под опеку выдающихся русских писателей: В. Жуковского, А. Пушкина, П. Вяземского, П. Плетнева и других. Они были не только заинтересованными слушателями первых сочинений Н. В. Гоголя, но и участливыми критиками, советчиками. Известно, что А. Пушкин, прослушав «Тараса Бульбу», посоветовал молодому писателю развернуть эту эпопею шире и даже набросал ее план. Он же подсказал Гоголю и сюжет «Мертвых душ». Одновременно петербургские учителя-наставники (в большей мере В. Жуковский) заботились о продолжении Гоголем образования. Перефразировав известное выражение, что русская литература вышла из «Шинели» Гоголя, можно сказать, что сам он вышел из «шинелей» Пушкина, Жуковского, Плетнева и других выдающихся петербургских писателей.

Е. Гребинка в советских энциклопедиях назван не только украинским, но и русским поэтом и писателем. Рожденный на Украине в 1812 году, он уже в 1833 году оказался в Санкт-Петербурге. Здесь познакомился с А. С. Пушкиным и был введен им в круг литераторов, сотрудничавших в журнале «Современник». Писал произведения на украинском и русском языках. Знаменитым стал после написания песен «Помню, я еще молодушкой была» и «Очи черные, очи страстные», которые любимы и в наше время.

Заметный след в истории русской культуры оставил П. А. Кулиш. Большую часть жизни он прожил в Санкт-Петербурге. Большинство произведений написал на русском языке. Наиболее известные — «История Бориса Годунова и Дмитрия Самозванца», «Евгений Онегин нашего времени», «Петр Иванович Березин и его семейство», «История воссоединения Руси».

Видимо, справедливо в этом контексте упомянуть и еще одного петербургского украинца — Т. Г. Шевченко, который также внес вклад в развитие русской художественной культуры. Все его прозаические произведения написаны на русском языке, причем на превосходном русском, определенно родном ему. Свидетельством этому является его дневник, также написанный на русском языке. Это разговор наедине с собой, не рассчитанный, как утверждал Тарас Григорьевич, на печать. Стоит ли доказывать, что такие душевные исповеди не пишутся на чужом языке? Несомненно, русскоязычные повести Т. Г. Шевченко, как и его дневник, дают основания считать его не только украинским, но и русским писателем.

Полагаю, что в споре за обладание тем или иным русским гением украинского происхождения следует обязательно учитывать обстоятельства, в которых он состоялся. Кроме, разумеется, характера, содержания и языка произведений. Ориентация только на биологическую этничность здесь совершенно неприемлема. Тем более что у многих выходцев с Украины, связавших свою жизнь и творчество с Россией, она была не только украинской. К примеру, С. Полоцкий — белорус, Кочубеи происходили от крымско-татарского мурзы Кучук-Бея, А. Н. Вертинский, С. П. Королев — русские, М. Бернес, Э. А. Быстрицкая, И. Д. Кобзон — евреи. Тем не менее все они имеют непосредственное отношение к Украине: одни — по факту рождения и полученного там образования, другие — по причине длительного проживания и изначальной интегрированности в украинский культурный процесс.

Четко определить их этнокультурную принадлежность просто невозможно. И, может быть, прежде всего из соображений нравственности. Поскольку мы никогда не можем быть уверены в том, что наша нынешняя идентификация того или иного деятеля (государства, науки, культуры) будет соответствовать его собственному самоопределению. И совершенно нет никакой уверенности в том, что если бы у нас появилась возможность задать им вопрос, какова их культурная идентичность, мы получили бы однозначный ответ.

Как известно, на этот вопрос Н. В. Гоголь не мог ответить даже самому себе. «Сам не знаю, какая у меня душа», — восклицал он. Художественные произведения он писал исключительно на русском языке. Был уверен, что так и надо. Призывал к этому своих земляков, оказавшихся в России. Недоумевал, почему Т. Г. Шевченко пишет по-украински. И вместе с тем хорошо знал украинский (известно его письмо на украинском языке), любил свою малую родину, ее историю, воспевал ее в своих произведениях «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», «Тарас Бульба». Русский язык для него был не чужим, не языком соседнего народа и уж никак не оккупанта, как его именуют нынешние националисты, а своим, родным.

Как справедливо утверждал крупнейший украинский филолог и культуролог Д. Н Овсянико-Куликовский, творить художественно можно только на родном языке, но не на искусственно усвоенном. С этим невозможно поспорить, следует только заметить, что у человека может быть два родных языка.

В российской и советской действительности такими были национальный язык и русский, или, как утверждал А. Потебня, для русских, украинцев и белорусов — общерусский. Вряд ли можно сомневаться в том, что если бы Гоголь решил написать произведение на украинском языке, оно было бы столь же художественным, как и русскоязычное. И прежде всего потому, что оно было бы написано также на родном языке.

Ярким примером двухкультурной идентичности был выдающийся русский ученый В. И. Вернадский. Украина и Россия для него являлись нерасторжимым единством. Он писал в письме сыну в 1922 году: «Я не разделяю русских и украинцев. Это два лика нашего народа. Для меня русская и украинская культура есть проявление одного большого целого». При этом он вполне осознавал свою корневую связь с Украиной: «Украина — мое родное племя», — написал он еще в юности.

Примеры двойной языковой, а следовательно, и культурной идентичности выходцев с Украины, чья жизнь (в том числе творческая) проходила в России, можно приводить бесконечно. Во времена Российской империи это М. А Максимович, П. А. Кулиш, М. О. Бодянский, в советское время — А. П. Довженко, И. С. Козловский, Б. А. Руденко, С. Ф. Бондарчук, В. В. Бортко, А. В. Петренко, В. С. Лановой, Р. Г. Виктюк и многие другие.

Следует сказать, что феномен двухкультурной идентичности был характерен не только для имперского (или союзного) уровня, но и для национального, причем как в среде творческой элиты, так и в широких кругах населения. И причиной этому была не насильственная русификация, о чем без устали твердят националисты, а глубокие традиции этнокультурного и исторического родства русских и украинцев.

Международные Лихачевские научные чтения, проводимые СПбГУП на высоком уровне (их организует ректор, член-корреспондент РАН А. С. Запесоцкий), в которых я неоднократно принимал участие, предполагают и обширную культурную программу. Так, я не раз имел счастье слушать солиста Мариинского театра, народного артиста РФ В. Г. Герелло. Обратив внимание на его совершенно безакцентное пение на русском и украинском языках, я спросил у него, как ему, этническому украинцу, живется в рамках двухкультурной идентичности. Улыбнувшись, он, ничуть не раздумывая, ответил: «Нормально живется, вполне комфортно». После чего добавил, что за свою певческую карьеру ему никогда не приходилось сталкиваться с неприятием его украинского репертуара в России. «Украинские песни и романсы, — сказал певец, — так же близки русскому слушателю, как и русские».

В суверенное время на Украине русскому языку не оказывается никакой административной поддержки. Наоборот, происходит его методическое выдавливание из употребления, но большинство украинцев упрямо не желают с ним расставаться. Почему? Видимо, потому, что инстинктивно чувствуют, что с уходом русского языка они станут духовно беднее, что оборвется нить, связывающая их с общим восточнославянским прошлым, в том числе с нашими великими земляками, создававшими его вместе с русскими и белорусами.

Смею думать, что украинскому интеллектуалу, не страдающему комплексом неполноценности, абсолютно ясно, что поликультурность народа — его преимущество, особенно в нынешнем глобализованном мире, да и в прошлом тоже. К примеру, попытки сделать Киев монокультурным представляются контрпродуктивными. Этот город никогда не был таким. Согласно данным переписи населения 1874 года, русский язык считали родным 38%, украинский — 30,2%. Для значительного числа киевлян родными были польский язык и еврейский (идиш). Такое положение сохранялось вплоть до Октябрьской революции 1917 года. И, как оказалось, не помешало раскрыться таким гениям украинской культуры, как И. С. Нечуй-Левицкий, Н. В. Лысенко, М. Л. Кропивницкий, братья Тобилевичи, Н. Садовский, И. Карпенко-Карый, П. Саксаганский, Леся Украинка и др. А может быть, и помогло, поскольку известно, что для развития таланта нужна высокоинтеллектуальная конкурентная среда.

Сегодня в ортодоксальных украиноэтнических кругах, пытающихся диктовать свое видение прошлого и будущего Украины, использование русского языка приравнивается чуть ли не к измене национальным интересам. Некоторые не в меру ретивые борцы за украинскую чистоту не стесняются заявлять, что те, кто говорит на русском языке, должны или перейти на украинский язык, или уехать в Россию. При этом, судя по всему, нисколько не задумываются над тем, что такой депортации подлежит если не половина населения Украины, то точно не менее 8,5 миллионов человек, назвавших себя во время последней переписи этническими русскими. И ехать им никуда не надо, поскольку с времен дедов-прадедов живут на своей родной земле: в исторической Новороссии, в Донбассе, Крыму, которые стали Украиной согласно правительственным декретам. И намного раньше, чем нынешний «оплот» украинства — Галичина. И пора бы уже это понять украинским националистам и украинскому политическому руководству, которое никак не реагирует на столь скандальные заявления.

Я не знаю, что движет этими людьми, но убежден, что не пожелание добра Украине. Анализируя в эмиграции неудачный опыт строительства украинского государства, Павел Скоропадский одну из главных причин видел в национальной нетерпимости, неспособности подняться над своими предубеждениями относительного всего русского. По сути, именно эти предубеждения и стали причиной восстания С. Петлюры, поднятого против гетмана. Как будто оправдываясь перед потомками, П. Скоропадский писал: «Но тут разница между мной и украинскими кругами та, что последние, любя Украину, ненавидят Россию: у меня же этой ненависти нет».

Казалось бы, в начале ХХІ века такая дилемма (любить или ненавидеть) вообще не должна обсуждаться. На огромном количестве примеров мы могли убедиться, что язык не является условием наличия или отсутствия патриотизма. Ведь родина — это не только язык, но и место рождения, обитания, могилы предков, пленительные воспоминания. К сожалению, эту простую истину мы никак не поймем. И отсюда наши извечные беды. Вместо того чтобы решать фундаментальные проблемы развития, украинские политические круги продолжают спекулировать на языке, этничности, патриотизме. Опыт Украинской Народной Республики и нынешней 27-летней независимости убеждает, что на этом пути у Украины нет будущего.

Наши потомки не будут мучительно раздумывать над национальной принадлежностью деятелей культуры, науки, государства времен независимости. Все они украинские. Но выиграла ли от этого хоть что-нибудь Украина?

После развала Советского Союза и обретения Украиной независимости подпитка российской науки и культуры украинскими кадрами практически прекратилась. Русским судить, как это отразилось на их жизни, но для нас очевидно, что без органической связи с российской культурой развитие украинской культуры и науки не стало более успешным. За все годы своей государственной суверенности Украина, к сожалению, так и не смогла предъявить миру поэтов и писателей, равных М. Рыльскому, В. Сосюре, М. Стельмаху, певцов, равных Д. Гнатюку, Е. Мирошниченко, А. Соловьяненко, ученых, равных Б. Патону, П. Костюку, В. Глушкову. Список этот, разумеется, намного длиннее. И сколько бы мы ни упивались счастьем избавления от диктата Москвы, неумолимые реалии жизни свидетельствуют, что по отдельности мы можем меньше, чем вместе.

Резкий обрыв многосотлетних традиций взаимообмена и взаимообогащения, отказ от единого историко-культурного пространства, потеря конкурентной научной и культурной среды не могли пройти бесследно. И если самоизоляция от России и дальше будет основным смыслом нашей суверенной жизни, надеяться на достижение Украиной хотя бы того же уровня научного и культурного развития, который она имела в прошлом, практически невозможно.

 

2. Какую историю учат украинские студенты и школьники?

В 2008 году по инициативе Министерства образования и науки был сделан заказ на новые учебники истории Украины. После обретения государственного суверенитета это был уже не первый призыв написать правдивую историю нашей страны. Прежние мотивировались тем, что ученики и студенты не могут учиться по советским учебникам, в которых история Украины представлена тенденциозно, к тому же не как самостоятельная, а как часть имперской истории России и Советского Союза. Что и говорить, мотивы действительно убедительные. Труднее понять нынешний призыв. Новые учебники написаны, история Украины освещена в них в полном соответствии с национал-патриотическим социальным заказом. По сравнению с той историей, что была представлена в учебниках советского времени, она изменилась до неузнаваемости.

Новый заказ можно было бы понять, если бы он обусловливался требованиями более профессионального подхода к освещению истории, ухода от ее политизации и мифологизации, а также от непомерной идеологизации, во многих случаях граничащей с национальной нетерпимостью. Но, оказывается, причина вовсе не в этом, а в том, что учебники были написаны в основном до прихода к власти «оранжистов» и не в полной мере отвечают их представлениям о прошлом Украины. Можно себе представить, каким будет это новое поколение учебников.

Однако пока новые учебники еще не написаны, посмотрим, какую историю сейчас изучают наши ученики и студенты, насколько ее изложение в учебниках суверенного времени освобождено от тех пороков, которыми страдали советские учебники, и какова их объективность. Если иметь в виду профессиональный уровень, то он стал намного ниже, если идеологический — то он примерно такой же. Разумеется, с той лишь разницей, что тогда идеология была коммунистической, а теперь — этнонационалистической. Во многом у них общая стилистика, что объясняется, по-видимому, живучестью традиций, а также тем, что новую историческую концепцию создают все те же услужливые историки, которые создавали и старую, советскую.

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с учебными пособиями, — это немыслимая нетребовательность их авторов к научности. Можно согласиться с тем, что история — учебная дисциплина не тождественна истории — академической науке. Определенно у них разные задачи, а следовательно, и разный уровень обобщений. Но чтобы одна не вытекала из другой, не пользовалась ее достижениями, а почти целиком уходила в область мифологических представлений об историческом процессе — такого даже и в поруганном социалистическом прошлом не было.

Примером одного из таких мифов является нынешнее повсеместное увлечение трипольской археологической культурой. Она бесспорно яркая, но вполне первобытная, ничего общего с первыми мировыми цивилизациями не имеющая и сама не являющаяся таковой. Изучается более ста лет. Распространена на территории трех современных стран — Румынии, Молдовы и Украины. Несомненно, ее население участвовало в сложных этногенетических процессах на нынешней территории Украины в VI-III тысячелетиях до н. э., но считать его праукраинским, что имеет место в масскультурной исторической литературе, нет никаких оснований. Однако сомнения в этом, мягко говоря, не поощряются, наоборот, официальными идеологами объявляются проявлением непатриотизма.

В «оранжевую» пятилетку ситуация осложнялась еще и тем, что увлеченным любителем и коллекционером трипольских древностей был президент Украины В. Ющенко. С его легкой руки и под его патронатом собрания частных коллекционеров кочевали по музеям мира и представлялись как созданные древними украинцами. Разумеется, в учебниках истории для средней и высшей школы иной интерпретации, чем вышеизложенная, не могло быть по определению. Можно себе представить, с каких времен начиналась бы в учебниках история украинцев, если бы Виктор Андреевич увлекался не трипольскими древностями, а, скажем, палеолитическими орудиями труда.

Аналогичная мифологизация имеет место практически в каждом периоде древней истории. Во всех случаях побудительным мотивом является стремление рассматривать ее исключительно через украинскую этническую призму, что логически ведет к ее идеализации. По существу, в новых учебниках история представлена не такой, какой она была, и даже не такой, какой она могла бы быть, а такой, какой ее хотели видеть нынешние этноидеологи. При этом многие из них искренне убеждены, что на современном этапе развития украинской государственности и народного самосознания создание национальных мифов просто необходимо. Как сказал мне один из талантливейших украинских поэтов, это тот случай, когда ложь во благо. Непонятно только, какое благо могут извлечь современники из ими же созданных мифов о своем прошлом. Разве что несколько скрасить нынешние реальные неудачи воображаемыми достижениями далеких пращуров.

Видимо, именно этим можно объяснить появление в учебниках рассказов о древнейшем украинском государстве «Аратта», которое старше Шумера и Аккада, о становлении украинской монархии в скифское время, заселении славянами Северной Африки и Ближнего Востока, Велесовой книге, украинцах — создателях Киевской Руси...

Начиная с истории Киевской Руси мифы постепенно утрачивают свое позитивное содержание и превращаются в страшные сказки о невыносимо трудной судьбе Украины, особенно во времена после присоединения к России и до распада Советского Союза. В новых учебниках Украина представляется исключительно как жертва российского империализма, в течение более чем 300-летнего периода находившаяся на положении колонии, эксплуатируемой и притесняемой москалями.

Стоит ли говорить, что эта ложь точно не во благо?! Ведь она формирует в обществе негативное историческое самосознание, воспитывает комплекс исторической неполноценности, неуверенности в собственных созидательных способностях. Ведь если не было успехов в прошлом, если бы несчастными украинцами не помыкал и не унижал их только ленивый, то какая может быть уверенность, что в будущем все будет по-другому? Так и прививается целому народу чувство социально-психологической несостоятельности. А еще — безответственности за прошлое, которое якобы было вовсе и не его прошлым, к которому он имел отношение только как пассивная жертва. Объединение 1654 году Украины с Россией, оказывается, навязали нам лукавые москали, социализм на Украину принесли на штыках тоже они. В 1932-1933 годах они же устроили украинцам страшный голодомор, а в 1941-1945 годах втянули в свою войну с Германией.

Получается как в той пословице: «Я не я, и хата не моя». Но это плохая услуга собственному народу. Изъятие его прошлого из исторического контекста России и Советского Союза превращает Украину из субъекта истории в ее объект.

Разумеется, это не так. Вот только в новых учебниках истории вы не найдете свидетельств того, что украинцы были такими же сотворцами российской государственности и культуры, как и русские, что одним из авторов, выражаясь современным языком, проекта Российской империи был соратник Петра І, бывший ректор Киево-Могилянской академии, профессор Ф. Прокопович, что практически во всех правительствах России, начиная с Елизаветы Петровны, на вторых ролях находились украинцы (братья Алексей и Кирилл Разумовские, сын Кирилла Алексей Разумовский, А. Безбородко, В. Кочубей). В советское время выходцы с Украины были не только вторыми лицами в государстве, как К. Ворошилов, Н. Подгорный и другие, но и первыми — Н. Хрущев, Л. Брежнев.

Как же можно утверждать, что это была не наша история? Как можно говорить о колониальном статусе Украины? Где еще представители угнетенного народа имели такой доступ к управлению страной, становились канцлерами, министрами, сенаторами, крупными военачальниками и другими высокопоставленными чиновниками метрополии? Сказанное никак не согласуется с колониальным статусом Украины. Его не могло быть уже хотя бы потому, что российская общественная мысль в имперское и советское время не считала малороссов и украинцев отдельным от русских народом.

Еще большим было участие украинцев в созидании общерусской культуры. В XVII веке на этом поприще трудились Е. Славинецкий, А. Сатановский, в XVIII — С. Яворский, Ф. Прокопович, Дм. Ростовский (Туптало), Д. Левицкий, В. Боровиковский, А. Лосенко, в ХІХ — О. Бодянский, М. Максимович, Н. Гоголь, Н. Костомаров, в ХХ — И. Козловский, К. Паустовский, Н. Островский, С. Бондарчук и многие другие. Взаимопроникновение культур двух родственных народов было столь значительным и органичным, что мы и сегодня не всегда можем с достаточной степенью убедительности, а главное, без ущерба для исторической правды разделить многих деятелей истории, культуры, науки между Россией и Украиной.

К сожалению, обо всем этом в наше время не принято писать и говорить. Поэтому и можно услышать от молодых людей, к примеру, сомнения в легитимности Переяславской рады, на которой не было принято никакого юридического документа об объединении Украины и России. Это они прочитали в новых учебниках, авторы которых прибегают к элементарному шулерству. Ведь знают же, что Переяславская рада и не должна была принимать никаких юридических актов, потому что они были приняты раньше, в 1653 году: прошение гетмана Б. Хмельницкого о принятии Малороссии в российское подданство и решение Земского собора России о его удовлетворении. Знают и тем не менее лукаво роняют в молодые души зерна сомнений.

С таким же лукавством авторы утверждают, что советская власть и социализм Украине были навязаны исключительно большевиками России. Это оттуда пришли «несметные» орды Муравьева и принесли на своих штыках ненавистный бедным украинцам социализм. Хотя, если бы они были честны перед историей, то должны были бы сказать, что за советскую власть сражались десятки тысяч украинцев под предводительством украинских полководцев — Щорса, Боженко, Пархоменко, Коцюбинского, Антонова-Овсеенко и других, что их поддержало большинство украинского населения. Это впоследствии признал видный деятель украинской революции В. Винниченко.

Историческая правда также заключается в том, что социалистическую идею исповедовали и утверждали в своем творчестве такие выдающиеся украинские интеллектуалы, как И. Франко, М. Драгоманов, Леся Украинка. Были социалистами, как известно, и отцы-основатели Украинской Народной Республики — Грушевский, Винниченко, Петлюра.

Конечно, они мечтали не о таком социализме, какой был в Советском Союзе. Но ведь то же самое можно сказать и о русских интеллектуалах. Никто не предполагал, что воплотившаяся мечта человечества о социальной справедливости наряду с несомненными достижениями явит и чудовищные уродства — репрессии, ГУЛАГ. Однако и в этих трагических событиях повинны не только москали, но и мы, украинцы. Можно сказать, что многие наши соотечественники воспользовались «благоприятной ситуацией», чтобы свести счеты друг с другом.

То же можно сказать и о трагическом голоде 1932-1933 годов, унесшем миллионы украинских жизней. Кроме Украины страшная беда постигла и другие зерносеющие регионы Советского Союза: Кубань, Подонье, Поволжье, Северный Казахстан. Признавая это, некоторые украинские историки утверждают, что больше всего жертв было все же на Украине. А коль скоро это так, значит, мы имеем дело с явлением геноцида против украинского народа.

Характерно, что особенно активны в осуждении этого явления диаспорные украинцы, а также те из наших соотечественников, кто происходит из западных регионов Украины, где не было голодомора. Правда, были другие проблемы, вытолкнувшие миллионы украинцев западных земель Украины в Канаду, США и другие страны Нового Света, но об этом национал-патриоты предпочитают не вспоминать.

Вполне конкретен и адрес палачей — конечно, это Москва. Нам бы задуматься над тем, почему именно из Украины «выгребли» хлеба больше, чем из других регионов. Не наши ли соотечественники повинны в этом? Ведь из Москвы не было видно крестьянских чуланов и ям с зерном. Но для этого надо хотя бы немного подумать, а для обвинения москалей этого делать не нужно — они заведомо виноваты во всем.

Еще более безнравственным в новых учебниках выглядит отношение к Великой Отечественной войне, а также к событиям, ей предшествовавшим и за ней последовавшим. Практически произошла их тотальная переоценка. Уравнены в ответственности жертва и ее палач. Война объявлена не нашей. Герои-освободители, получившие признание и уважение всей Европы, спасенной ими от фашистской чумы, унижены реабилитацией и героизацией западноукраинских националистов, сотрудничавших с немцами. Пакт Молотова-Риббентропа трактуется как преступный тайный сговор двух агрессоров, а послевоенное мироустройство — как порабощение Советским Союзом народов Восточной Европы.

От некоторых склонных к абстрактному теоретизированию историков и политологов приходится слышать, что пересмотр взглядов на Вторую мировую войну и ее итоги неизбежен и нормален. Мол, это общеевропейская тенденция. Возможно. Но если это нормально для Европы, которая войну проиграла, то совсем ненормально для Украины, получившей в результате возможность соединить практически все свои западноукраинские земли с Великой Украиной.

Пересматривать взгляды надо тогда, когда вы согласны пересмотреть и результаты. В случае с Украиной это означает вернуть земли тем странам, от которых они были «незаконно» отторгнуты согласно преступному пакту Молотова-Риббентропа, и признать довоенные границы. Если мы не намерены этого делать — а судя по судебной тяжбе с Румынией за остров Змеиный, так оно и есть, — тогда следует прекратить это безнравственное фарисейство. А то, господа национал-патриоты, как-то не очень порядочно получается: пользоваться подарками и одновременно поносить дарителя.

Совершенно по-новому освещается теперь и националистическое движение на Западной Украине в годы Второй мировой войны. Оказывается, это они, а не Советская армия и советские партизаны являются истинными освободителями Украины. «Оранжевая» власть в лице президента озаботилась установлением дней празднования «доблестных» ОУН-УПА, присвоила их предводителям (и даже их детям) звание «Герой Украины», а чуткие на социальный заказ историки быстро нашли этим указам историческое обоснование. И, разумеется, никакой объективности, сплошная апологетика. Практически ничего о непримиримых противоречиях между отдельными ветвями националистов, сопровождавшихся междоусобной братоубийственной войной. Ничего о жестоком терроре по отношению к мирному населению, в первую очередь к национальным меньшинствам и так называемым схиднякам. Ничего о борьбе с советскими партизанами и, конечно же, тесном сотрудничестве с немцами, которое началось еще в предвоенную пору, когда Германия только готовилась к войне с Советским Союзом и создавала собственную «пятую колонну».

Тема коллаборационизма обсуждалась на международной конференции в Париже, причем не только украинского, но и европейского, поскольку это позорное явление имело место во время Второй мировой войны почти в каждой воюющей стране. И что характерно, ни в одной из них коллаборанты не были оправданы. Прощены, но не реабилитированы и не героизированы. Коллаборационизм осужден на Нюрнбергском процессе, и в демократических обществах считается неприличным подвергать этот юридический и нравственный императив пересмотру.

На Украине (в большей мере на Западной) все не так благополучно с нравственностью, поэтому отношение к коллаборационизму совсем другое. На нем воспитывается молодое поколение. Львовские школьники штудируют биографию лидера ОУН Степана Бандеры и заявляют, что хотели бы быть такими же мужественными и смелыми, как он. Удивительно, что демократический Запад, в том числе Польшу, чьи соотечественники больше других испытали на себе «героизм» бандеровцев, долгое время не волновала эта профашистская идеология «оранжевой» Украины.

Украина имеет непростую историю, можно сказать, две разные истории. Ту, которая была общей с Россией и Белоруссией, и ту, которая является общей с рядом западных стран — Польшей, Литвой, Австро-Венгрией, Румынией. Так вот, если первая в новейших исторических работах, в том числе в учебниках, представляется как непрерывная цепь страданий несчастных украинцев, своеобразная «черная дыра» и пропащее время, то вторая излагается вполне сочувственно, как приемлемая альтернатива. Все в этой истории было лучше. В составе Польской империи Украина являлась чуть ли не равноправным учредителем Речи Посполитой. В либеральной Австро-Венгерской империи тоже чувствовала себя достаточно комфортно. Не испытывала такого гнета, какой имел место в «тюрьме народов» России, ни в социально-экономическом, ни в национально-культурном отношении.

И ничего о том, что украинцы в этих государственных образованиях были людьми второго сорта, что ни в одном из них не получали такого доступа к государственному управлению, какое имели их соплеменники в России, что польские «либералы» посредством Брестской унии отняли у них веру отцов и дедов, навязали католицизм, а австро-венгерские — заключали их в концентрационные лагеря Терезино и Таллергоф. Если так хорошо было украинцам в названных странах, тогда чем объяснить, что они постоянно стремились их покинуть. Почему тогда Богдан Хмельницкий увел Украину из польского «рая» и вверг в российский «ад», а миллионы западных украинцев бежали из либеральной Австро-Венгрии за океан?

Негативный ряд и вопросы «почему?» можно продолжить, но не это является моей целью. В сведении счетов с историей нет никакого смысла. Она была такой, какой была, и мы должны не судить ее, а извлекать из нее уроки. При этом речь идет об обеих историях: об общей с Россией и Белоруссией и общей с рядом западных стран. Определившаяся на нынешней Украине тенденция их сталкивания и противопоставления, а также объявление одной из них лучшей и навязывание всей стране ее цивилизационных ценностей чрезвычайно опасны для нынешнего развития. Они, по сути, являются главным препятствием на пути формирования украинской политической нации, чреваты непредсказуемыми разрушительными последствиями в будущем. Если мы считаем, что являемся единым народом и единой страной, необходимо как можно быстрее отказаться от культивирования войны с собственной историей и ранжирования ее на хорошую свою и плохую чужую.

Надо наконец понять, что нельзя до бесконечности искать «белые пятна», ковырять старые раны и превращать это мазохистское занятие чуть ли не в основной государственный приоритет. Невозможно бесконечно рыдать над своим прошлым, пытаясь при этом превратить нашу национальную скорбь во вселенскую, как это имеет место с голодом 1932-1933 годов, который мы навязчиво просим признать геноцидом украинского народа на уровне Организации Объединенных Наций. Просим с таким исступленным упорством, как будто это признание способно воскресить невинные жертвы, при этом совершенно не считаясь с тем, что приобретения от этой геноцидной «суеты» несоизмеримы с потерями. Их цена — ухудшение и без того уже испорченных украинскими националистами отношений с Россией, а также углубление раскола в украинском обществе.

Если национально озабоченной элите очень хочется иметь в нашей стране пример геноцида, признанный мировым сообществом, попробовала бы она предъявить ему другие трагические события, скажем, еврейские погромы в период петлюровской атаманщины в 1918-1919 годах или массовое истребление поляков, евреев и русских украинскими националистами в 1941-1945 годах. Убежден, что такие ходатайства найдут понимание у мирового сообщества.

Еще одной общей особенностью исторических учебников и пособий является то, что все они независимо от фамилий, значащихся на обложках, скроены практически по единому идеологическому образцу. Никакого разномыслия и вариативности. Все однозначно, как в былые, ныне поруганные времена. Что это — общее прозрение, приведшее к познанию единой истины, отсутствие вкуса и навыков к размышлению или банальное следование известной пословице «кто платит деньги, тот и музыку заказывает»?

Ответ очевиден и свидетельствует о том, что далеко не все благополучно в сфере образования в украинском королевстве. Если авторы учебников не способны размышлять, а учителя по определению этого делать не могут, иначе потеряют работу, то кто же научит этому учеников?

Когда-то выдающийся отечественный историк В. Ключевский утверждал, что задача высшего образования — не столько дать учащимся системные знания, сколько научить их думать. Теперь, оказывается, этого не нужно вовсе. Наглядным подтверждением сказанного является новая система определения уровня знаний — она полностью рефлекторная. Школьник или абитуриент занят не тем, чтобы понять суть явлений, о чем уже никто и не спрашивает, а тем, чтобы запомнить дату или однозначную оценку факта, которые нужны при компьютерном тестировании. Поступив в университет (институт), приученный к угадыванию, такой студент не станет утруждать себя чтением книг, не говоря уже о документах, но, нажав нужные клавиши компьютера, отыщет необходимый ему минимум в Интернете.

Все это сделано якобы для того, чтобы избежать коррупции при поступлении в вузы. Не знаю, насколько в наше время это злободневный вопрос, когда широко распространено контрактное обучение, а вузов едва ли не больше, чем абитуриентов. Фактически новая система не только отстраняет вузы от набора студентов, но и выказывает им недоверие в этом. И непонятно, почему они так безропотно ее приняли. Неужели и там утрачен интерес к размышлению и профессорско-преподавательскому корпусу безразлично, кого для пятилетнего обучения направит им средняя школа — бездумных потребителей этноидеологического единомыслия или небезразличных искателей исторической правды, способных к самостоятельному осознанному выбору?

Мне могут возразить, что идеология — это естественная оценочная система взглядов на свое прошлое, и без нее не создаются учебники истории ни в одной стране. Это так, но идеологии бывают разные. Одно дело — идеология формирования позитивного образа своей страны на основании отбора позитивных исторических фактов, другое — идеология, основывающаяся на бесконечном поиске «белых пятен», на предъявлении обществу исключительно темных страниц его прошлого и на поиске врагов. У нас для этой цели даже был создан Украинский институт национальной памяти, причем не в системе академической или университетской науки, а при Кабинете министров как своеобразный исторический комиссариат. По сути, это аналог Института истории партии при ЦК КП Украины. Но это значит, что идеология нашего отношения к прошлому определяется не научной исторической мыслью, а недомыслием государственных чиновников. Этого нет в других странах, которые принято называть цивилизованными и с которых мы как будто берем пример.

Возможен ли выход из (безрадостного) положения, созданного в системе школьного и вузовского изучения отечественной истории? В условиях националистического идеологического диктата, конечно, невозможен. В стране, где малейшее расхождение с линией правящего режима объявляется непатриотичным и, более того, изменой украинским интересам, когда в этой измене постоянно обвиняются даже майданные соратники, наивно рассчитывать на появление историков, способных создать позитивный взгляд на отечественное прошлое, абстрагируясь от сиюминутной конъюнктуры.

 

3. Древняя Русь — общее прошлое восточнославянских народов

Дата юбилея русской государственности, отмечавшегося в 2012 году, в определенной мере условна. Здесь с одинаковым правом можно было бы назвать целый ряд дат: 852 год, когда начала «прозывати Русская земля»; 860 год, когда Русь предприняла поход на Константинополь; 862 год, когда на Русь были приглашены варяжские князья.

Но этот юбилей абсолютно безусловный. Причем он не только российский, но и украинский, и белорусский. Ведь речь идет о временах, когда нас нынешних еще не было, но существовала единая русская (древнерусская) народность. Именно она создала фундамент нашего будущего развития. Древним русичам и в страшном сне не могло присниться, что когда-то они будут украинцами, белорусами и русскими. Убежден, что поиск идентичности (чем ныне заняты многие в трех суверенных странах), которая соответствовала бы нынешнему дню, по отношению к периоду Древней Руси научно несостоятелен и этически безнравствен. Это сродни отречению от своего прошлого, нашей общей истории — начиная с первых ее веков и до монголо-татарского нашествия.

Для подтверждения вышесказанного я остановлюсь лишь на нескольких сюжетах древнерусского прошлого. Начать мне хотелось с выяснения места и роли в истории Руси двух ее главнейших центров — Киева и Новгорода. Оба города стояли у истоков Древнерусского государства и оба являлись важнейшими скрепами его единства.

При взгляде на карту легко убедиться, что Киев и Новгород располагались на противоположных окраинах восточнославянского мира. Однако, учитывая, что между ними находился знаменитый торговый путь «из варяг в греки», который одновременно являлся своеобразной территориальной и экономической осью ранней Руси, местоположение обоих городов было стратегически безупречным. Новгород контролировал выход в Балтику, а Киев — в Черное море.

Они органически зависели один от другого, и возникла жизненная необходимость в том, чтобы оба города находились, выражаясь фигурально, в одних руках, что практически и имело место. На первых порах киевские князья держали в Новгороде своих посадников, которые продолжали их политику. Позже, начиная со Святослава, в Новгород на княжение посылали сыновей великих киевских князей, которые также по сути исполняли роль киевских посадников. В бурное время феодальной раздробленности судьба новгородского стола чаще всего зависела от судьбы киевского. Смена власти в Киеве, как правило, приводила и к смене князя в Новгороде.

Не будет преувеличением считать, что Киев и Новгород представляли собой как бы двуединое политическое средоточие Руси. Убедительным подтверждением этому является тот факт, что только эти два города не закрепились за какой-либо княжеской ветвью, но в течение всего древнерусского периода считались общединастическим наследием всего княжеского рода.

Особенно прочными связи Киева и Новгорода были в период правления Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. Перед тем как занять киевский стол, оба княжили в Новгороде, считали его своим городом и использовали связи с ним для укрепления южнорусского региона. Произнеся знаменитую фразу «Се не добро, еже есть малъ городъ около Киева», Владимир Святославич развернул строительство крепостей по Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне. Для их заселения и службы в них привлек лучших мужей «от словень и от кривичь, и от чуди, и от вятичь», то есть из тех земель, которые были подвластны Новгороду. Во многом с помощью новгородцев укрепил свои позиции в Киеве и Ярослав.

Видимо, в благодарность за это оба князя постоянно участвовали в судьбе Новгорода. Это был второй после Киева город, в котором было проведено крещение. Причем, как и в Киеве, это было сделано по приказу Владимира Святославича. Первые школы «учения книжного» для детей «нарочитой чади» были основаны в Киеве и Новгороде. Ярослав дал Новгороду юридический кодекс — «Правду Ярослава», которая затем послужила основой «Русской Правды». После возведения Ярославом Мудрым Софии Киевской, одноименный храм был воздвигнут и в Новгороде, причем строили его те же мастера-архитекторы, что и киевский.

После 30-х годов ХІІ века, несмотря на то что новгородское боярство добилось права «вольности в князьях», последние, как и прежде, ставились из Киева. Это были сыновья или братья великих киевских князей. Конечно, роль новгородцев в выборе себе князя была существенной, однако нельзя не заметить, что их желание часто согласовывалось с тем, кто в тот момент занимал киевский стол. Несомненно, политическая связь Новгорода и Киева была тем прочнее, чем сильнее становились позиции великого киевского князя.

Участие Киева в политической жизни Новгорода не ограничивалось только утверждением на его столе своих ставленников. Нередко киевские князья пытались поддержать традиционный порядок этих поставлений, лично посещая Новгород. В летописях отмечены визиты князей Изяслава Мстиславича, Ростислава Мстиславича, Святослава Всеволодовича и других. Нередко, как в случаях с Изяславом Мстиславичем и Святославом Всеволодовичем, киевские князья оказывали своим сыновьям военную помощь и даже отправляли новгородские дружины против неприятелей. Визиты великих князей в Новгород заканчивались заключением с новгородцами «порядов» — договоров о взаимной верности. Об одном из них, заключенном Ростиславом Мстиславичем, имеется свидетельство в летописи.

До сих пор речь шла о киевских инициативах единения двух старейших городов Руси. И можно думать, что Новгород был больше объектом, чем субъектом политических отношений. В действительности это не так. Новгородские летописи сохранили целый ряд важных свидетельств о том, что и в Новгороде отношения с Киевом считались приоритетными. Не случайно новгородцы часто принимали участие в событиях, связанных с борьбой за киевский стол.

Приведу несколько показательных примеров. В 1136 году с миротворческой миссией в Южную Русь было отправлено новгородское посольство во главе с посадником Мирославом. «В лѣто 6643. Ходи Мирославъ посадникъ из Новгорода мирить кыянъ съ церниговци... сильно бо възмялася вся земля Русская». Примирить киевских и черниговских князей ему не удалось, и тогда из Новгорода на Русь отправилось новое посольство во главе с архиепископом Нифонтом, которое достигло успеха: «И Божиею волею съмиришася».

Особое значение для развития киевско-новгородских связей имеют события 1214 года. Из Киева новгородскому князю Мстиславу Мстиславичу была направлена просьба помочь справиться со своевольством черниговского князя Всеволода Чермного. Мстислав собрал вече на Ярославовом дворе и призвал новгородцев выступить в поход против Всеволода. Ответив согласием, новгородцы затем, уже на марше, из-за разногласий со смолянами изменили свое решение. Повторное обращение Мстислава не возымело действия, и тогда он продолжил путь на юг с небольшой дружиной. Новгородцы тем временем вновь собрались на вече. На нем посадник Твердислав обратился к вечу с призывом: «Яко, братие, страдали дтды наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидимъ по своемь князи». Этот аргумент оказался решающим, и новгородцы присоединились к Мстиславу.

В данном летописном рассказе важным является не столько факт участия новгородцев в южнорусской княжеской усобице, сколько осознание ими своего органического единства с Русской землей и Киевом. Они решили постоять за них потому, что так поступали их отцы и деды.

Особым постоянством отличались церковные связи Киева и Новгорода. Все новгородские владыки поставлялись на епископскую (архиепископскую) кафедру в Софии Киевской при участии митрополита и великого князя. Этот канонический ритуал неукоснительно соблюдался вплоть до вторжения в пределы Руси монголо-татар. Известны также пастырские посещения Новгорода киевскими митрополитами. Одно из них, состоявшееся в 1251 году, имело чрезвычайно важное значение не только для церковной, но и для общественно-политической жизни. Есть достаточно оснований полагать, что во время этого посещения на церковном соборе в Новгороде митрополит Киевский Кирилл, епископы Новгородский Долмат и Владимиро-Суздальский Кирилл вместе с князем Александром Ярославичем (Невским), обладавшим с 1249 года ханским ярлыком на владение Киевом и Русской землей, провозгласили Владимира Святославича святым. Этот канонизационный акт был заказом времени. Русская земля в широком значении этого термина, которую собрал и просветил князь Владимир, оказалась в смертельной опасности и нуждалась в его покровительстве, теперь уже как святого.

Таким образом, истории было угодно, чтобы два древнейших и великих города Руси — Новгород и Киев — не только положили начало государственной консолидации восточных славян, но и явили им сакральное знамя для борьбы за возрождение Руси в условиях монголо-татарского порабощения.

Бесспорно, судьбоносным событием в восточнославянской истории было принятие христианства. Тем самым Киевская Русь вошла в Византийское содружество наций, приобщилась к одной из наиболее развитых мировых культур. В наше время некоторые околонаучные круги, особенно на Украине, пытаются поставить под сомнение значимость этого великого события. А был ли выбор князя Владимира Святославича удачным? Мол, если бы он принял христианство не из Константинополя, а из Рима, то сегодня мы достигли бы того же уровня материального благополучия, что и католическая Европа.

Но история не знает сослагательного наклонения. Было так, как было. И, конечно же, выбор Владимира был оптимальным. В Х веке Византия была наиболее развитым государством мира, достигшим вершин практически во всех сферах жизни: в экономике, политике, культуре. Бесспорно, влияние Византии на Русь было огромным. С христианством на Руси установилась церковная централизация страны во главе с митрополитом Киевским, епископами удельных городов, монастырями и приходскими храмами. Русская православная церковь содействовала распространению грамотности, появлению монастырского летописания, развитию церковной архитектуры и изобразительного искусства, в том числе мозаики и фрески. Она же взяла на себя ответственность за духовное просвещение народа, воспитание в нем чувства единой родины.

Примеров этому много, но, возможно, наиболее характерный приводится в Ипатьевской летописи в статье за 1189 год. В предыдущем году венгерский король оккупировал Галичину, что вызвало резкую реакцию митрополита Никифора.

Он обратился к киевским соправителям Святославу и Рюрику, чтобы они вышли в поход и защитили свою отчину. «Се иноплеменьницы отъяли отчину вашю; а лппо вамъ было потрудитися». Приведенные слова церковного иерарха свидетельствуют о том, что для православной церкви Русь, несмотря на княжеские распри, оставалась единой страной, защита неприкосновенности которой являлась обязанностью великих киевских князей.

Большая политическая и правовая традиция православной церкви, принесенная на Русь из Византии, позволила ей быстро стать органической частью государства и взять на себя некоторые его функции. Церковная организация в принципе соответствовала системе княжеского правления. Во главе ее находился митрополит Киевский, назначавшийся, как правило, Патриаршим Синодом. Епархиями, которые в ХІІ-ХІІІ веках территориально приближались к удельным княжествам, управляли епископы, ставившиеся митрополитом киевским и великим князем. С момента принятия христианства до монголо-татарского нашествия на Руси было учреждено 16 епархий. За это время образовалась довольно обширная сеть приходов и монастырей. В отличие от положения великих киевских князей, старшинство которых нередко носило номинальный характер, авторитет митрополитов был непререкаем. Их верховная власть над всеми епархиями Руси не подвергалась сомнению. Стоит ли доказывать, что Русская православная церковь была одной из важнейших скреп территориального и государственного единства Руси?

Еще один фактор, способствовавший объединению русских земель, — княжеская династия Рюриковичей. Сегодня появляется много рассуждений о том, свои князья стоят у истоков русской государственности или чужие. Мне кажется некорректной такая постановка вопроса. Чужим был только Игорь, и то относительно, поскольку с юных лет воспитывался в восточнославянской среде. От его брака с псковитянкой Ольгой родился Святослав, а от внебрачной связи последнего с ключницей Ольги Малушей — Владимир, в жилах которого текло уже три четверти славянской крови. Таким образом, киевская княжеская династия, хотя и была варяжской по происхождению, быстро стала славянской, не мыслившей себя вне интересов государства, во главе которого оказалась. Когда варяжские наемники, помогавшие Владимиру и Ярославу утвердиться в Киеве, потребовали непомерную плату, они не только не были одарены киевскими князьями с щедростью родственников, но и вообще оказались нежелательными персонами в Киеве.

Как бы мы ни относились к Рюриковичам, невозможно отрицать того факта, что именно они на протяжении многих столетий собирали и обустраивали огромные пространства Восточной Европы. А это почти 1,5 миллиона квадратных километров — от Новгорода до Киева и от Карпат до Волго-Окского междуречья. Они же установили юридический распорядок на этих землях.

При знакомстве с отечественной историографией нетрудно заметить, что одним из главных вопросов, который она пыталась разрешить со времен Н. М. Карамзина, был следующий: когда же распалась Киевская Русь? Можно сказать, это наш эксклюзив. Историков Польши, Венгрии, Германии, Франции и других европейских стран, строй власти которых в Средневековье не отличался от древнерусского, эта проблема никогда не волновала.

Здесь нет места для подробного анализа выводов историков, да и особой необходимости тоже, поскольку он выполнен мной в отдельной работе. Следует только напомнить, что рубежами этого «распада» определены различные даты: 1054 год (смерть Ярослава Мудрого), 1097-й (проведение Любечского княжеского съезда), 1132-й (смерть Мстислава Великого), 1169-й (взятие Киева войсками союзников Андрея Боголюбского), начало ХІІІ века, когда, согласно В. О. Ключевскому, Киев и Киевщина уступают свое место Суздальщине и ее столице Владимиру.

Конечно, лучшего аргумента в пользу единства Руси, чем предложенная множественность дат, и придумать невозможно. Это бесспорное свидетельство того, что историки так и не нашли объективных причин для «распада», потому что их не было в реальной жизни. Распри между князьями и неповиновение младших старшим, в том числе великим киевским князьям, не являлись особенностью какого-либо исторического этапа, а были характерной чертой строя древнерусской власти и административно-территориальной структуры с Х по ХІІІ век.

При этом в центре междукняжеских конфликтов всегда находился Киев и принадлежавший ему великокняжеский домен. Князья боролись не за самостоятельность, но за старейшинство на Руси. Все они четко осознавали, что являются «единого деда внуками». Место киевского стола в государственно-политической системе Руси хорошо определено в ответе черниговского князя Ярослава Всеволодовича на предложение Рюрика Ростиславича и Всеволода Большое Гнездо не претендовать на Киев. Черниговские князья согласились не добиваться его у Рюрика и Всеволода, но не хотели отказываться от него навсегда: «Ажь ны лишитися его велишь отъинюдь, то мы есмы не Угре, не Ляхове, но единого дтда есмы внуци; при вашем животе не ищемъ его, аж по васъ, кому Богъ дасть».

О том, что Древняя Русь сохраняла свое государственное единство в ХІІ — начале ХІІІ века, свидетельствует также система дуумвирата — одновременного соправительства в Киеве князей из соперничавших за него семейств Мономаховичей и Ольговичей, не желавших уступать первенство. Соправительство на киевском столе, который занимали не безместные изгои, а князья, владевшие двумя огромными княжествами, несомненно, содействовало государственно-политическому единству всей Руси.

Может показаться парадоксальным, но единство Руси проявлялось даже и в той нестабильности, которую порождали властные претензии порфирородных представителей княжеского рода. В их бесконечных противоречиях, вооруженных конфликтах, перемещениях от стола к столу воспитывалось чувство органической общности не только княжеского рода, но и всей страны.

В заключение посмотрим, какой представлялась Русь в народном самосознании. Присутствуют ли в нем какие-нибудь признаки распада единой Родины? Ведь для объективного осмысления данной темы неизмеримо более важны мнения современников, чем взгляды историков из далекого будущего. Оказывается, ни на одном этапе истории единство Руси ими не ставилось под сомнение. Образ Русской земли или Святой Руси в произведениях письменности ни разу не был подменен каким-либо другим, менее общим. И это независимо от того, кто написал — киевлянин митрополит Иларион или черниговец игумен Даниил. Первый прославил Владимира за то, что тот крестил Русь и создал ее «единодержавство», а второй в далеком Иерусалиме назвал себя «Руские земли игуменом» и поставил на гробе Господнем «кандило от всея Русьские земли». Представление о единой Родине прочитывается и в «Повести временных лет». Обращаясь к князьям Святополку и Мономаху с призывом подумать о Русской земле, митрополит Киевский Николай заявил: «Молимся, княже, тобѣ и братома твоима, не мозѣте погубити Русьскыѣ земли».

С необыкновенной силой идея единой Родины прозвучала в гениальной поэме «Слово о полку Игореве». В литературе неоднократно отмечалось, что главным героем «Слова» является не кто-либо из князей, а вся Русская земля. По мнению Д. С. Лихачева, такое ощущение Родины связано с народной стихией. Поразительно, но чувство Русской земли как единой Родины оставалось в сознании русских людей даже тогда, когда по ней пронесся монголо-татарский смерч. В «Слове о погибели Русской земли» автор говорит о «светлой и красно украшенной» Русской земле с великими городами и дивными селами, церковными домами и грозными князьями.

Вполне созвучны исторической письменности и литературе идеи эпической поэзии, нашедшие свое выражение в былинах. В отличие от исторических персонажей, принадлежавших конкретному времени, былинные живут и действуют в продолжение всей древнерусской эпохи. Все они — защитники Русской земли, которая, как и в письменных источниках, в былинах называется святой. Часто в былинном эпосе образ Русской земли как бы сливается с образом ее столицы — Киева. Илья Муромец отправляется на богатырском коне, чтобы постоять «за стольный Киев-град, за Святую Русь».

В большинстве своем былинные богатыри не имеют четкого географического приурочивания. Русский народ, собирая и обобщая типичные черты духовного и физического совершенства своих лучших представителей, намеренно создавал образы общерусских богатырей как стражей Русской земли, хранителей ее единства.

Из всего сказанного видно, что русские люди воспринимали Древнюю Русь как единую страну, единую Родину — от ее возникновения в ІХ веке до разгрома монголо-татарами в 3040-е годы ХІІІ века.

 

4. «Слава шведским освободителям!»

Примерно таким был пафос подготовки к инициированному президентом Украины В. Ющенко празднованию 300-летия Полтавской битвы. По его недомыслию оно должно было стать уникальным явлением в европейской, а может, и в мировой истории, когда жертва воздает благодарение насильнику, в том числе воздвижением ему триумфального монумента, увенчанного статуей Карла ХІІ.

Поводом к разговору об этом послужила небольшая дискуссия между двумя видными украинскими литераторами, свидетелем которой мне довелось стать. Один из них (Б. И. Олийнык) выразил свое возмущение политической и нравственной инфантильностью определенной части украинцев, которая не только хлебом-солью встречает оккупантов, но и ставит им памятники. Был назван и конкретный оккупант — Карл ХІІ, которому, согласно указу президента Украины, к знаменательной дате должны были воздвигнуть памятник. Другой (И. Ф. Драч) возмутился сказанным и заявил: «А что, Петр І разве не был оккупантом? А ему памятник на поле Полтавской битвы стоит».

В этой интеллигентной словесной пикировке, не получившей продолжения, убедительнее выглядел первый дискутант. Его утверждение о том, что Карл ХІІ был оккупантом, по существу не было оспорено и вторым, который только заметил, что таким же был и Петр І. Первая часть этого признания особенно значима, тем более из уст сторонника президентской инициативы юбилейных торжеств, не возражавшего против сооружения памятника Карлу ХІІ. Это невольное признание того, что памятник собирались поставить-таки действительно оккупанту.

Прослушав диалог, я подумал, что эта тема заслуживает более обстоятельного обсуждения, поскольку таких людей, как второй дискутант, кстати, очень мной уважаемый поэт, на Украине много. А есть и те, кто вообще считает Карла ХІІ освободителем Украины, а Петра І — оккупантом. Первым среди них, надо полагать, являлся В. Ющенко, которому так хотелось почтить память шведского короля. Одна экзальтированная дама с особым энтузиазмом поделилась со мной известием, что на торжествах в Полтаве будто бы предполагается участие и венценосной шведской особы — не то самого короля, не то его супруги.

Ах, какая радость! И почему тогда не озаботиться установкой на Украине памятника, скажем, немецким оккупантам, дважды в течение ХХ века приносивших «волю» украинцам, и не пригласить на его открытие кого-то из родственников кайзера Вильгельма ІІ. Последняя акция имела бы даже больший смысл, так как именно немцы вынудили Центральную Раду (М. Грушевского) издать IV Универсал, провозгласивший независимость Украины, поскольку хотели получить оккупационное приглашение от суверенного государства.

Однако вернемся к приведенным определениям и посмотрим, какое из них отвечает действительности. Для этого необходимо предпринять хотя бы небольшой экскурс в историю. Что представляла собой в то время Украина в государственном и административно-территориальном отношении? Ответ несложен и фактически известен даже наиболее ортодоксальным украинофилам.

Со времен Переяславской рады 1654 года Украина, главным образом Левобережье, вошла в состав Российского государства на правах автономии. Несмотря на все сложности совместного проживания, в том числе имевшее место небезосновательное недовольство казачьей верхушки москалями, официально договорные документы о вхождении Украины в состав России не были денонсированы ни Украиной, ни Россией. Сохраняли юридическую силу прошение Богдана Хмельницкого о принятии войска Запорожского под высокую царскую руку и решение Земского собора от 1653 года о его удовлетворении. Не были отменены и присяжные акты на верность русскому царю, состоявшиеся в 1654 году в Переяславле, Киеве, а также во всех полковых и сотенных городах Украины.

В 1686 году между Россией и Польшей был заключен «Вечный мир», по которому Левобережье, Киев и Запорожье закреплялись за Россией. Гетман Самойлович был недоволен тем, что царское правительство пожертвовало Правобережьем Украины. Об этом недовольстве благодаря доносу, подписанному в том числе Иваном Мазепой, узнали в Москве. Самойлович был арестован, сослан в Сибирь, а Мазепа, поддержанный царским воеводой В. Голицыным, получил гетманские клейноды, при этом подписал Коломакские статьи и присягнул на верность московским царям. И это несмотря на то, что новое соглашение сильно ограничивало его гетманскую автономию, а Гетманщину объявляло, по сути, частью «Их Царского Пресветлого Величества Самодержавной Державы».

Можно, разумеется, сокрушаться по этому поводу, как это принято сегодня в официальной исторической литературе. Можно даже искать оправдание действиям Мазепы. Но остается незыблемым фактом то, что ко времени вторжения в пределы Российской империи войск Карла ХІІ Украина представляла собой часть российского государственного пространства, а ее гетман был поданным царя. Причем не просто подданным, но верным другом и соратником. В беседах с писарем П. Орликом, предостерегая того от измены, Мазепа замечал: «Знаешь ты, в какой я у царского величества милости, не поменяют там меня на тебя». Иван Степанович знал что говорил. Когда в феврале 1708 года в Москву от Кочубея и Искры пришло донесение о возможной измене гетмана, Петр І не только не поверил ему, но и выдал доносчиков Мазепе «яко верному человеку». По его распоряжению Кочубей и Искра были казнены, а Петр І направил ему грамоту, в которой обещал сохранять его в милости и не поддаваться наветам клеветников.

Петр продолжал считать Мазепу своим соратником, а тот уже разрабатывал планы об измене, переходе под протекцию нового сюзерена. По-видимому, слава непобедимого полководца, которая шла впереди шведского короля, застила престарелому гетману разум. Он надеялся, что шведы триумфально прошествуют через Смоленск на Москву и захватят ее. Но события приняли иной оборот, не просчитанный Иваном Степановичем. При этом своим старшинским единомышленникам он неоднократно заявлял: «Положитесь на мой убогий разум, больше все равно не придумаете. Я, по милости божьей, разума больше имею, чем вы все».

Оказалось, что гетман переоценил себя. Узнав о том, что Карл ХІІ вместо похода на Москву повернул на юг, Мазепа в отчаянии воскликнул: «Дьявол его сюда несет!» Он срочно послал к Петру I генерального есаула Д. Максимовича с изложением своих опасений: поскольку часть малороссийских войск находится за пределами Украины, оборонять ее в случае нападения шведов будет некому. Петр заверил гетмана, что для защиты Украины он направит войска под командованием Б. Шереметева.

Удивительно, какую сложную игру вел Мазепа. Практически одновременно с просьбой к Петру защитить Украину он направил в шведский лагерь инструкцию, составленную по латыни, но без печати и подписи, в которой выражал радость по случаю прихода Карла на Украину и просил протекцию себе, войску Запорожскому и всему народу и освобождение от тяжкого московского ига. Шведам была предложена войсковая помощь в борьбе против русских. Отсутствие печати и подписи на инструкции свидетельствовало о том, что Мазепа не был уверен в своем предприятии и оставлял за собой возможность отказаться от нее.

Петр I по-прежнему верил Мазепе и спешил послать войска на Украину. Его действия и через 300 лет выглядят безупречными. Защита собственной страны от вторгшегося в ее пределы завоевателя являлась священной обязанностью государя. К тому же он не мог оставить в беде своего многолетнего друга и соратника. Можно представить, какой была бы реакция нынешних украинских национал-патриотов, если бы события сложились по-другому: Петр не дал бы отпора шведам, и те оккупировали бы всю Гетманщину. Определенно русского царя обвинили бы в предательстве Мазепы.

А теперь посмотрим, каким было поведение Карла ХІІ и его доблестного воинства на территории Украины и воспринимало ли ее население этих далеких пришельцев как освободителей.

Не имея сил продолжать наступление на Москву и испытывая большие затруднения с обеспечением армии продовольствием в опустошенном ею же Могилевском крае, Карл ХІІ решил повернуть на юг, на Украину. Не для того, чтобы освободить ее от «тяжкого московского ига», на что надеялся престарелый украинский гетман, а чтобы получить возможность обеспечить шведскую армию продовольствием. Как полагают шведские биографы Карла ХІІ, так называемый украинский фактор, воплощенный в предательстве гетмана Мазепы, «маячившего» на неизвестной Украине, на его решение повернуть на юг не имел никакого влияния.

В октябре 1708 года армия Карла ХІІ, насчитывавшая более 30 тысяч человек, перешла Десну и оказалась на Украине. Надежды на украинское гостеприимство, обещанное в том числе и Мазепой, не оправдались. Один из близких соратников короля Адлерфельд свидетельствовал: «Мы неожиданно очутились в необходимости постоянно драться как с неприятелями, так с жителями того края, куда мы вошли». Другой участник этого похода, Иоахим Лют, в своих мемуарах называл местное население злым и недоброжелательным по отношению к шведам. Их фуражирам оказывалось ожесточенное сопротивление. Одно из них состоялось в Пирятине под руководством казачьих сотников — братьев Лукьяна и Василия Свичек. Достоянием истории стало поражение шведов под небольшим полтавским городом Веприк, гарнизон которого состоял из двух батальонов пехоты, одной сотни драгун и 400 украинских казаков. Аналогичное сопротивление шведам оказывали и другие полтавские городки: Лохвица, Зиньков, Опишня, не говоря уже о самой Полтаве. И везде вместе с русскими сражались украинские казаки. В шведских тылах военные действия вели казаки нового гетмана И. Скоропадского, избрание которого поддержали миргородский полковник Д. Апостол, корсунский А. Кондиба, компанейский Г. Галаган, генеральный хорунжий И. Сулима и многие другие казацкие старшины.

Первый биограф Карла ХІІ, капеллан Е. Нурдберг, оправдывал жестокое обращение шведов с мирным населением тем, что последние очень недоброжелательно относилось к шведам и не давали им фураж. На что великий французский просветитель Вольтер откликнулся такими словами: «Если украинские крестьяне могли бы повесить крестьян Эстъётланда, завербованных в полки, которые считают себя вправе прийти издалека, чтобы похищать у них пропитание, их жен и детей, то духовники и капелланы этих украинцев тоже имели бы право благословлять их правосудие?»

В действительности союзниками шведов были только небольшие казачьи отряды Мазепы и Гордиенко, но вследствие их полного разложения шведы использовали этих людей в подсобных работах, в качестве землекопов, дровосеков, носильщиков во время осады Полтавы. К тому же и эту работу они выполняли неохотно. Как отмечал шведский историк П. Энглунд, «их боевой дух дошел до нижней отметки, было трудно заставить запорожцев исполнять приказы, они прямо-таки готовы были взбунтоваться».

Столь унизительное положение мазепинцев в шведском стане объясняется тем, что им просто не доверяли, как и самому Ивану Степановичу, которому не разрешили даже участвовать в сражении с русскими. Накануне битвы храбрый гетман на великолепной лошади и при полном вооружении прискакал к Карлу, но тот приказал ему немедленно вернуться к обозам, заявив, что у Мазепы слабое здоровье. Большего унижения трудно было придумать.

Можно обидеться за оскорбленную гетманскую честь, если бы мы не знали, что у Карла ХІІ были все основания не доверять Мазепе. Уже находясь в шведском лагере и, видимо, убедившись в безнадежности своей затеи, гетман начал плести новую интригу. Через миргородского полковника Д. Апостола он обратился к Петру I с предложением возобновить с ним союз и выдать Карла. Вслед за Апостолом к Петру был направлен и полковник Галаган с тем же предложением. Только после этого царь будто бы поверил Мазепе и приказал написать ему письмо, в котором содержалось обещание вернуть гетману «прежний уряд». Разумеется, в том случае, если бы тому удалось выдать или самого Карла, или хотя бы «прочих знатнейших». Об этих переговорах стало известно Карлу. За Мазепой был установлен строгий контроль. Он постоянно находился «под караулом», без разрешения которого не мог и шагу ступить.

Т. Таирова-Яковлева в своей монографии, вышедшей в 2007 году, симпатизируя своему герою, пишет о том, что в поступке Мазепы нет ничего необычного и тем более предосудительного. Прежде всего потому, что так поступали и другие гетманы. К сожалению, это правда. Ни верностью, ни постоянством украинские гетманы действительно не отличались. Но разве это может служить оправданием? Особенно памятуя о том, что измена Мазепы обернулась потерей украинской государственности. Интригуя до последнего часа, он, конечно же, думал прежде всего о себе, своем благополучии, а не об интересах родного края. Если бы он думал о своем крае, то не совершил бы столь необдуманного и спонтанного поступка, а потом не пытался бы исправить его изменой уже Карлу ХІІ даже посредством выдачи последнего Петру І. О каких убеждениях и идеалах может идти речь? И почему они никак не проявлялись у Мазепы в течение двадцати лет правления Гетманщиной?

У названной исследовательницы есть еще одно любопытное утверждение, что Мазепа перед наступлением шведов заключил с ними соглашение исключительно для того, чтобы спасти Украину от разорения как русскими, так и шведскими войсками. Не правда ли, оно очень созвучно с высказыванием одного из дискутантов, о котором речь шла вначале? Оба оккупанты!

Но это утверждение простительно для эмоционального этнопатриота, не обремененного знанием фактов истории, и совсем необъяснимо для специалиста. Как можно ставить в один ряд завоевателя чужой земли и защитника своей? Конечно, пребывание большого войска на той или иной территории обременительно для населения. Но ведь русского войска здесь могло и не быть, не приди сюда шведы. И разорение украинской земли было бы меньшим, если бы Мазепа озаботился не заключением соглашения с оккупантом, а вместе с русскими встал на защиту родной земли.

Как известно, нет пророка в своем Отечестве. Поэтому в оценке двух сил, столкнувшихся в 1709 году под Полтавой, сошлюсь на авторитет чужестранцев. Согласно Вольтеру, под Полтавой сошлись две разные ипостаси человеческого характера, два антипода. По одну сторону — Карл ХІІ, любитель опасности ради удовольствия, по другую — царь Петр І, осторожный политик, воевавший в интересах своего государства и народа. Один — безрассудный, от рождения расточительный; другой — расчетливый и целеустремленный... Один — рискующий прошлым, другой — будущим. Если бы Карл ХІІ был убит, то это была бы просто потеря человека, и Швеция осталась бы такой, какой была... Если бы был убит Петр І, то с его смертью разрушилось бы все его дело, а значит, погибла бы и Россия.

Классик шведской литературы А. Стриндберг резко выступил против шовинистов и пангерманистов, пытавшихся прикрепить на свои штандарты имя «последнего викинга» Скандинавии и использовать его для борьбы со «славянской опасностью с Востока». Чтить своих государственных деятелей, утверждал он, — это прекрасно, но «обожествлять губителя страны могут позволить себе только сумасшедшие». Современный шведский историк С. Уредссон, говоря о положительной оценке Карла ХІІ представителями новой исторической школы, называет ее шокирующей и объясняет, что ее основой послужили страх и презрение к России и русским.

Не этими ли чувствами руководствовались и нацисты гитлеровской Германии, видевшие в Карле ХІІ идейного предшественника, обратившего свой меч против «славянских варваров» на востоке. Риббентроп, выражая недовольство по поводу неприсоединения Швеции к «Антикоминтерновскому пакту», утверждал, что шведы утратили дух Карла ХІІ. Близкий к печально известному ведомству доктора Геббельса историк О. Хайнтц называл шведского короля ни больше ни меньше как спасителем европейской цивилизации от «славянской угрозы».

Что и говорить, в «хорошей» компании оказался президент Украины, воспылавший энтузиазмом воздвигнуть памятник этому борцу со «славянскими варварами». В их числе ведь были и украинцы. Морально акт В. Ющенко сродни поступку его идейного предтечи И. Мазепы. Это тоже измена. Если не России, в неприятии которой украинский президент последователен, то определенно памяти наших предков, которые не смирились со шведской оккупацией и с оружием в руках отстаивали честь и независимость родной земли.

По мнению некоторых историков, исповедующих принцип нового прочтения истории, празднование 300-летия событий, связанных с военно-политическим выступлением гетмана Украины Ивана Мазепы и заключения украинско-шведского союза, должно было содействовать утверждению в памяти украинцев осознания своей отдельности от русских, выведению украинской истории за пределы имперского нарратива и даже якобы интеграции Украины в Европу. Такие утверждения, необычные для историков, не содержат здравого смысла.

Должны же они знать, что никакого украинско-шведского союза не существовало. На этот счет нет не только межгосударственного договора, скрепленного подписями гетмана Мазепы и Карла ХІІ и их печатями, но и какого-либо письменного свидетельства. Также не зафиксировано, на каких условиях Мазепа перебежал к шведскому королю. Мы знаем только о заявлении, вложенном писарем П. Орликом в уста гетмана, что он «не желал и не хотел христианского кровопролития, но намеревался, придя в Батурин с шведским королем, писать к царскому величеству благодарственное за протекцию письмо» и объявить в нем о переходе под протекцию «короля шведского». А еще Мазепа будто бы надеялся на то, что его новый статус будет оформлен юридически отдельным соглашением Карла ХІІ с Петром І. П. Орлик назвал эти надежды безумием.

Из сказанного следует, что Мазепа не составил ни письменного заявления о выходе из российского подданства, как это сделал в свое время гетман Иван Выговский, ни договора с Карлом ХІІ о государственном статусе Гетманщины под шведским суверенитетом. Исследователи полагают, что такое соглашение было заключено постфактум, когда Мазепа фактически уже не был гетманом, и оно не могло иметь формы межгосударственного юридического акта.

Разумеется, не существует ни одной возможности вывести украинскую историю за пределы российского имперского контекста. Это не под силу ни директивным распоряжениям «оранжевых» властей, ни услужливым историкам, занимающимся «деконструкцией мифологем и стереотипов». На протяжении более чем трехсот лет Украина (кроме западных земель) входила в единую с Россией государственно-политическую систему, и этому, как говорится на Украине, «немає ради». Можно как угодно оценивать этот исторический период, отречься от участия выдающихся украинцев в созидании Российской империи, наконец, заявить, что это была не наша история, как многие и делают, но это ровным счетом ничего не будет значить для нашего прошлого. Его следует изучать, объяснять (по возможности честно), а не заниматься немыслимым выведением за пределы. Оно там навечно.

Смешно полагать, что унизительное «приседание» перед шведами поможет в реализации наших евроинтеграционных процессов. Интегрироваться ведь нам предстоит не в абсолютистскую Европу начала XVIII века, а в цивилизованную — начала ХХІ века. Для этого недостаточно предъявить ей химеру украинско-шведского союза времен Карла и Мазепы. Нужны иные аргументы, которых у нас пока нет. А с таким отношением к истории их вообще может не быть.

Особое место в торжествах по случаю 300-летия Полтавской битвы президент Украины предполагал отвести Батуринской трагедии. Это явствует из сказанного им на Всеукраинском форуме интеллигенции: «Не буде 300-річчя Полтавської битви, якщо не буде 300-річчя Батуринської трагедії. Це дві сторони медалі. Ми повинні дати правдиву інформацію». Несмотря на некоторую стилистическую шероховатость фразы, с ее смыслом невозможно не согласиться. Конечно, мы должны знать правдивую информацию, в том числе о том, почему гетман бежал из собственной столицы в шведский лагерь, определив тем самым ее будущую трагическую судьбу. Безусловно, мы обязаны отдать дань уважения невинным жертвам Батурина. Сомнение вызывает только односторонняя адресность сочувственной памяти. А разве жертвы многих городков и сел Полтавщины, разоренных и сожженных шведскими фуражирами, не заслуживают нашего поминовения? А умершие от голода во время многомесячной шведской осады жители Полтавы неужели менее нам дороги?

Почему нашим национал-патриотам и президенту не пришла в голову мысль о том, что всех этих жертв, как и самой Полтавской битвы, могло вообще не быть, не приди на украинскую землю из далекой заморской страны завоеватели с мечом?

В новейших работах, особенно тех, которые призваны подвести под юбилейный указ президента соответствующую идеологическую основу, недобросовестно эксплуатируется тезис об этническом противостоянии русских и украинцев. Жестокость Петра І, в том числе Батуринская трагедия, объясняется не тем, что Мазепа, будучи царским подданным, преступил клятву своему суверену, а тем, что царь якобы вообще ненавидел все украинское. Банальная измена возводится в ранг подвига на почве отстаивания национальных интересов.

Разумеется, это упрощенное представление об истории. Петр І, созидавший империю, одинаково жестоко относился ко всем своим подданным. На костях сотен тысяч русских мужиков он построил новую столицу. Был беспощаден к изменникам. Не пожалел даже своего сына Алексея, когда тот решил предать его дело. Рубил головы и посылал на виселицу российских губернаторов, когда их уличали в казнокрадстве. Отдал под трибунал и разжаловал в солдаты крупных военачальников, допустивших преступную небрежность и панику во время сражений. И определенно не задумывался об этничности своих жертв.

Но Петр І не делал ничего из ряда вон выходящего. Жестокость, как пишет Д. Гранин, была в духе того времени. Колесовали и секли головы во всех странах. Таким же беспощадным был и король просвещенной Швеции Карл ХІІ. В письме генерал-лейтенанту Реншёльду он писал: «Населенный пункт, в котором совершено нападение на шведский отряд, должен быть сожжен дотла... Жителей деревень, которых вы схватите, при малейшем подозрении... следует повесить, чтобы они боялись и знали, что если нас разозлить, то не будет пощады даже для детей в колыбели... Недавно я приказал сжечь целый город, а его жителей повесить». Это был польский город Торунь. В полном соответствии с этой королевской инструкцией вели себя шведы и на Украине.

Я обратился с просьбой к президенту отменить, пока было не поздно, указ об этом нелепом праздновании вместе со шведами их национального позора. Тем более что к нему мы имеем очень косвенное отношение. В Полтавской битве на стороне Карла ХІІ не принимал участия ни один украинский казак. Следовательно, мы не могли засчитать себе в актив даже поражение, которое можно было бы объявить, как в случае с Крутами, своей победой. Он, как и следовало ожидать, этого не сделал.

Как я и предполагал, в торжествах не приняли участия не только венценосные, но и просто чиновные шведские гости. Иначе им пришлось бы принести извинение русским и украинцам за действия своего авантюрного земляка. Это событие было достойно отмечено украинцами вместе с русскими. Это ведь была наша общая победа.

 

5. Уроки декабризма

19 ноября 2010 года Посольство Российской Федерации в Киеве в рамках телевизионного проекта М. Швыдкого «Культурная революция» организовало интеллектуальную дискуссию на тему роли и уроков декабризма. В ней приняли участие известные политические деятели, писатели, историки, творческая интеллигенция. Основное направление содержательного разговора, определенное М. Швыдким, свелось к ответу на главный вопрос — чем было для России декабристское движение? Прогрессивным явлением, пошатнувшим устои царского абсолютизма, или простым бунтом представителей военно-дворянского сословия, не имевшим позитивных последствий для жизни страны? А может, даже отрицательным, поскольку декабристское движение послужило основанием для изоляции от общества (казнями и ссылкой) наиболее передовой части русской военной элиты и наступления николаевской реакции.

М. Швыдкой поднял вопрос о нравственной ответственности предводителей декабристского восстания перед тысячами солдат, которые поверили им, пошли за ними, в том числе на Сенатскую площадь, но были преданы своими вождями и также отправлены на каторгу.

Русский писатель Д. Быков значительно расширил хронологические и нравственные рамки дискуссии, предположив, что явление декабризма имеет цикличность в истории. Оно якобы повторилось в 1930-е годы в судьбе Тухачевского и его поколения, а в начале ХХІ века — в судьбе Ходорковского и Лебедева. Во всех названных случаях причиной антивластного бунта якобы было чувство собственного достоинства, протестующего против превращения личности в бессловесное быдло.

Аналогии, хотя и любопытные, к тому же поддержанные ярким писательским воображением, исторически, конечно же, совершенно некорректные. Ничего общего у Тухачевского, а тем более у Ходорковского с декабристами нет.

Бывший министр иностранных дел Украины П. Порошенко продлил аналогический ряд еще дальше, до так называемой «оранжевой революции» 2004 года в Киеве. Это тоже не вполне адекватная аналогия. Но все же более корректная, чем предложенная Д. Быковым, хотя бы потому, что, как и движение декабристов, киевский ноябрьско-декабрьский путч был организован людьми, принадлежавшими к правящему сословию и также оказавшимися несостоятельными. Вожди декабризма начали предавать свое движение еще до Сенатской площади, вожди «оранжистов» — после площади Незалежности, то есть уже после победы над ненавистным режимом президента Л. Кучмы.

Роднит столь отдаленные явления и то, что ни декабристы, ни «оранжисты» не имели альтернативной программы переустройства государственной системы правления. Первые предлагали ту же монархию, только конституционную, вторые — то же президентство, только без неограниченных полномочий. Даже при очень большом желании назвать эти прожекты революционными нельзя.

В ходе дискуссии никто не вспомнил о том, что в одном ряду с декабристским восстанием 1825 года стоит февральский переворот 1917 года. Он ведь тоже произошел внутри системы. Путч против несостоятельного царя организовали люди, находившиеся возле трона. Они же (Гучков, Шульгин) вынудили Николая ІІ подписать манифест отречения от престола, но... в пользу брата Михаила. Царское окружение дружно предало Николая ІІ, но, как ему казалось, не монархию. Это действительно не входило в его планы, но когда Гучков объявил о царе Михаиле Романове, рабочие его чуть не растерзали. Вскоре последовало отречение Михаила от престола. К этому его вынудил Керенский, ставший затем председателем Временного правительства.

При желании можно найти и другие аналогии декабризма, благо, отечественная история никогда не отличалась бесконфликтным эволюционным течением. Периодически она переживала социальные катаклизмы, неизменно влиявшие на исторический процесс. Однако более важно определить место этих потрясений в общем потоке истории, а также, как говорили раньше, выяснить их движущие силы. Социологические клише, согласно которым социально-политические конфликты разделяются на прогрессивные и реакционные, здесь вряд ли применимы. При внимательном рассмотрении окажется, что в них было и то и другое, и неизвестно, что в конечном счете матери-истории более ценно или, наоборот, вредно.

П. Порошенко, упомянув о событиях ноября-декабря 2004 года, отметил, что народ вышел на площадь и сказал свое слово. Примерно так же оценивались конфликты прошлого и с позиций исторического материализма. Народ больше не мог терпеть гнета капиталистов и помещиков или засилья чужеземцев и брался за оружие. И, казалось бы, спорить с этим невозможно. Действительно народ выходил на площадь и действительно брался за оружие.

Но спонтанно ли и по своей инициативе? И был ли он един в этом порыве? Анализ событий, связанных с социально-политическими кризисами, показывает, что практически всегда народ провоцировала, организовывала и управляла им определенная социальная (политическая) группа. То ли отстраненная от государственного управления, то ли полагавшая, что занимает в нем место, не подобающее ее возможностям.

Чтобы народ мог взяться за оружие, кто-то должен был ему дать его. Как это было во время февральского путча в Петрограде, когда народные дружины получили оружие из государственных арсеналов. Чтобы народ в холодные месяцы осени-зимы 2004 года смог проявить свой решительный протест на киевском Майдане, кто-то должен был обеспечить его теплой одеждой, горячим питанием, палатками, биотуалетами, подъемными на дорогу из какого-нибудь галицкого городка в Киев, наконец, чуть ли не круглосуточной развлекательной программой.

А теперь давайте зададимся вопросом: имели ли вожди майданов, будь то Сенатский, Незалежности или Дворцовый, моральное право отождествлять свои интересы с интересами народа? Определенно нет. Ссылки на волю народа являются обыкновенной политической демагогией. Не было в отечественной (да и в мировой) истории ни одного бунта или революции, которые поддерживались бы всем народом. Практически всегда социальные кризисы вызывали раскол в обществе, разводили его представителей по разные стороны баррикад. Нередко заканчивались братоубийственными гражданскими войнами, что имело место в послереволюционных России и Украине.

Я не принадлежу к тем, кто к месту и не к месту употребляет слово «революция», потому что, во-первых, далеко не каждый социальный или национальный кризис соответствует этому понятию, во-вторых, революция — это всегда трагедия для страны, народа и элиты (даже той, которая спровоцировала или поддержала так называемые революционные преобразования). Нередко это просто потерянные в экономике, культуре, социальной сфере годы и десятилетия.

Оказывается, это справедливо и по отношению к такому локальному социальному конфликту, как «оранжевая революция». Это убедительно показал в своей книге «Зламане десятиліття» Л. Кучма. Украина к 2004 году после долгих лет кризиса достигла устойчивого экономического развития практически во всех областях народного хозяйства. Рост внутреннего валового продукта исчислялся двузначными цифрами и достигал 12-14%. После майданного мятежа в ноябре-декабре 2004 года и прихода к власти «оранжевых» политиков экономика Украины вновь обрушилась до уровня 1990-х годов. Можно только предполагать, насколько далеко продвинулась бы Украина, не будь этой немыслимой «оранжевой революции».

Еще более катастрофические последствия имел социальный конфликт в России, длившийся с 1917 по 1920 год. Страна, которая по темпам экономического развития к 1913 году достигла уровня развитых европейских держав, за годы революций и Гражданской войны превратилась в руины. Оказалась разрушенной не только экономическая, но и культурная основа жизни. Интеллектуальная элита, ненужная новому режиму, была уничтожена или бежала за границу. Могли ли предвидеть Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский и другие, чем для них закончатся их собственные усилия по расшатыванию царского трона?

Противоположным ожиданиям оказалось и влияние событий 14 декабря 1825 года. В ходе дискуссии историк В. Пастухов высказал мысль, что декабристы вынудили Николая І провести некоторые либеральные реформы, в действительности же они только убедили его продолжить реакционно-охранительную политику. Мятеж на Сенатской площади (как и на Украине) вызвал у Николая І неприятие не только революционного, но и либерального движения. Следствием этого стало учреждение высшей политической и уголовной полиции, знаменитого впоследствии Третьего отделения, а также жандармских округов по всей стране во главе с генералами. «Революция на пороге России, — говорил Николай І, — но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохраняется дыхание жизни, пока, Божией милостью, я буду императором».

В исторических исследованиях советского периода социальные движения всегда оценивались с классовых позиций. По сути, эта традиция сохранилась и в наше время, поскольку историки и политики чаще всего говорят о народном характере того или иного конфликта и его спонтанном проявлении. В действительности и в прошлом, и в настоящем все представлялось не так однозначно. На определенной стадии развития конфликт неизменно приобретал межсословные или межклассовые антагонистические черты. Но начало ему, как правило, положили противоречия внутри правящей политической элиты, по разному представляющей будущее страны и свое место в нем. Та или иная группа не может самостоятельно реализовать свои политические амбиции, поэтому обращается за помощью к народу. Иногда, как в 1917 году, это заканчивается катастрофой не только для тех, против кого направили народ, но и для тех, кто призвал его в помощь.

Хорошо об этом написал в «Окаянных днях» И. Бунин. Отвечая одному из русских эмигрантов, утверждавших, что Россию погубила власть, не считавшаяся с чаяниями народа, он решительно не согласился с этим: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Не врите на народ — ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошный снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и все, за что гибли поколения лучших русских людей».

Казалось бы, исторический опыт продемонстрировал достаточно примеров, чтобы общество могло понять, что эволюционный путь развития продуктивнее революционного. Однако ни на одном этапе истории оно такого понимания не обнаруживает и уроков из декабризма как кризисного явления не извлекает. Это наводит на мысль, что социальные и политические кризисы в обществе закономерны в такой же мере, как и периоды мирного существования.

Означает ли это, что дискуссии, подобные состоявшейся по инициативе и при участии посла Российской Федерации на Украине М. Зурабова, лишены смысла? Определенно нет. Они нужны и ценны тем, что вовлекают в интеллектуальные раздумья значительное число людей, содействуют нравственному постижению прошлого как органической составляющей нашей историко-культурной идентичности. Особенно важны подобные размышления для нас, украинцев, не избалованных разномыслием и постепенно утрачивающих чувство своей сопричастности к нашей общей с русскими истории.

 

6. Галицкие русины между Австро-Венгрией и Россией в начале XX века

После объявления Австро-Венгрией войны России в 1914 году главным театром военного противостояния стала Восточная Галичина, где у каждой стороны были свои интересы. Борьба здесь велась не только за территорию, но и за насельников этого края. Австрийцы называли их украинцами, а русские — русинами, что исторически было более правильно. Восточная Галичина в древнерусское время была частью территории Галицкого княжества и именовалась Русью. Это название надолго закрепилось за этой территорией и населением, на ней проживавшим, по сути, до вхождения Восточной Галичины в состав Советского Союза (административно — в Украинскую Советскую Социалистическую Республику) в 1939 году согласно пакту Молотова-Риббентропа.

С этим названием Восточная Галичина выступает в творчестве писателя Ивана Франко («Ти, брате, любиш Русь, / Як хліб і кусень сала»), а также в народном творчестве («Було в батька три сини і всі троє русини»). По существу, русины справедливо считали себя частью единого восточнославянского племени, расселившегося от Карпат до Тихого океана, и поэтому испытывали симпатии к России. В свою очередь, Россия стремилась оказывать поддержку русинским братьям. В 1902 году в Санкт-Петербурге было создано Галицко-русское благотворительное общество, насчитывавшее к 1914 году 700 членов. Для поддержания культурологической деятельности русофилов Галичины Россия ежегодно выделяла 85 тысяч рублей: на эти средства организовывались библиотеки-читальни, издавались газеты и книги.

Австро-Венгрия, в состав которой входила Восточная Галичина, не могла смириться с влиянием России и в противовес историческому русинству принялась организовывать украинофильское движение. Проект дерусинизации края стал одним из важнейших государственных приоритетов. Ставка была сделана на грекокатолическое духовенство, которое под руководством митрополита Андрея Шептицкого превратилось в государственных пропагандистов украинства, а также на лояльных к этому проекту профессоров-историков. Один из них — М. С. Грушевский, приглашенный из Киева во Львовский университет заведовать кафедрой истории Восточной Европы. Не исключено, что его приглашение сопровождалось определенными идеологическими обещаниями, учитывая его молодость и отсутствие профессорского звания. Галицкая москофильская газета «Русский голос» писала тогда, что М. Грушевский обязался воплотить в жизнь политическую программу Вены. Его альтернативная концепция украинской истории, которую он вскоре и создал, подтвердила правоту «Русского голоса».

Так, усилиями австро-венгерских властей единый русинский этнос Восточной Галичины был разделен на два — русинов и украинцев. Первые были преимущественно православного вероисповедания, вторые — грекокатолического. Успех австрийского проекта превращения русинов в украинцев был тем значительнее, чем большую поддержку оказывали ему австрийские государственные власти, а также польская местная администрация. Эта поддержка выражалась прежде всего в жестоком подавлении русофилов.

К 1910 году в Восточной Галичине были закрыты все русофильские организации, библиотеки-читальни переданы украинским политическим партиям. Грекокатолические иерархи, поощряемые властями, отменили юлианский календарь, а также кириллический алфавит, заменив его латиницей. Репрессиям подвергались все, кто проявлял симпатии к православию и России. Чтобы оказаться в австрийской тюрьме, иногда было достаточно просто быть русином, что по ассоциации приравнивалось к русскому. Раздавались и призывы (от генерала Римля) беспощадно уничтожать русофилов.

Особую роль в разгроме русофилов сыграли единокровные земляки-украинцы, которые занимались доносительством на них и физическими расправами над ними (в частности, сечевики). Речь идет о легионе Украинских сечевых стрельцов, созданном Австро-Венгрией для борьбы с российскими войсками. В большей мере сечевики выполняли диверсионно-террористическую работу в тылу русских войск. То есть делали то, чем в годы Великой Отечественной войны занимались их идейные последователи — ОУН-УПА.

Фактически война с Россией была для Австро-Венгрии удобным поводом разгромить русофильское движение. Казалось, что воплотить этот замысел Австро-Венгрия не сможет. Надежду вселяло наступление российских войск. Овладев Восточной Галичиной (известный Брусиловский прорыв), русские создали Галицкое генерал-губернаторство во главе с генералом Г. А. Бобринским. По свидетельству современников, русские вели себя в Галичине достаточно лояльно, не сжигали селений и не занимались их грабежом. Население края в целом симпатизировало им. По воспоминаниям М. М. Пришвина, посетившего Восточную Галичину, в тылу русской армии было вполне безопасно.

В генерал-губернаторстве был провозглашен принцип веротерпимости, сохранялись сильные позиции польских помещиков, католической и грекокатолической церквей. Это было не то, на что рассчитывали русофилы: они были недовольны лояльностью новых властей по отношению к их противникам. Справедливости ради следует сказать, что к радикальным украинофилам применялись и репрессии: их выселяли в глубинные районы России. Был арестован и А. Шептицкий.

Российское генерал-губернаторство просуществовало меньше года. Под натиском австро-венгерских войск России пришлось оставить Восточную Галичину. Вместе с российскими войсками ее покинули 200 тысяч русинов. Вернувшиеся в край австро-венгры развернули настоящий террор против русинов. Именно русины были объявлены главными виновниками поражения австрийцев в сентябре 1914 года и подверглись массовым арестам. Австро-Венгрия с полным правом может считаться родоначальницей первых концентрационных лагерей в Европе. В двух из них — Талергофе и Терезине — было замучено и уморено более 60 тысяч русинов. Об этом с документальной точностью рассказывается в книге В. Ваврика о Талергофе. Именно в этом лагере был уничтожен цвет русинской и русофильской интеллигенции.

Надо признать, что русское общественное мнение не было единым в отношении защиты русинов Восточной Галичины. Разумеется, доминировала точка зрения об особой роли России в защите всех славянских народов, которым грозила опасность потери идентичности в Австро-Венгерской и Оттоманской империях. Известно, что за эту «мессийность» Россия расплачивалась сотнями тысяч своих воинов. По сути, только благодаря этому болгары и сербы обрели свою государственность. Но среди русских государственных деятелей, особенно консервативного толка, была распространена и другая точка зрения. Наиболее четко ее выразил член Госсовета, бывший министр внутренних дел России П. Н. Дурново в записке Николаю II в феврале 1914 года. Первая мировая война еще не началась, а Дурново уже предвидел негативные последствия участия в ней России. В частности, он считал, что Россия будет ввергнута в беспросветную анархию и начнется ее распад. О Восточной Галичине он сказал: «Нам явно невыгодно во имя национального сентиментализма присоединять к нашему Отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов?» Дальше П. Дурново объяснил, почему это будет иметь негативные последствия для России: «Украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов».

Очевидно, крах Российской империи наступил не потому, что она присоединила Восточную Галичину. Но это событие определенно не добавило ей стабильности, поскольку было сопряжено с многочисленными жертвами русских солдат и огромными материальными потерями. В чем-то предостережения П. Дурново оказались пророческими и для последующих времен.

 

7. Вглядываясь в Октябрь 1917 года

Прошло 100 лет после российской Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года. Срок вполне достаточный для того, чтобы воспоминания не были отягощены излишними эмоциями и предубеждениями. К сожалению, этого не произошло. Просматривая посвященные этим событиям фильмы, телевизионные шоу, читая исторические исследования, можно заметить, что и сегодня страсти кипят. Спорящие стороны бывают настолько взволнованны, как если бы революция произошла недавно и непосредственно коснулась их судеб. Сторонники левой идеи по-прежнему не сомневаются в позитивном влиянии революции на жизнь российского общества, тогда как люди, придерживающиеся либеральных взглядов, убеждены в том, что это была трагедия в жизни страны и народа.

Разумеется, лучше избегать революционных потрясений. Но они случались и будут случаться независимо от нашего к ним отношения. Причем не по злой воле отдельных пассионарных гениев или демонов, а оттого, что в обществе периодически накапливается критическая масса непримиримых противоречий, разрешить которые посредством мирного диалога оно не может. В этом отношении общество сродни природе, которая тоже время от времени переживает различные катаклизмы: извержение вулканов, смерчи и тайфуны.

Приняв эту закономерность как объективную данность, бессмысленно кипеть благородным гневом, искать единственных ответчиков за произошедшее в 1917 году и пытаться принять чью-либо сторону. В гражданских конфликтах — а революции такими и являются — не бывает только правых и только виноватых, поэтому тенденция связывать трагедийность революционных и послереволюционных событий исключительно с большевиками, которая возобладала после развала Советского Союза, не может быть ни объективной, ни справедливой.

Российскую империю, которую идеализируют нынешние российские либералы, представляя ее чуть ли не страной всеобщего благоденствия, разрушили вовсе не большевики. Это деяние — целиком на совести правящей царской элиты: депутатов Думы, генералитета и даже некоторых членов царской династии. Это они, воспользовавшись стачечным движением рабочих Санкт-Петербурга и других городов, решили, что монархическая система правления себя исчерпала и должна быть заменена республиканской (разумеется, в буржуазно-демократическом обличии). Это они вынудили царя Николая II отречься от престола, не отдавая себе отчета в том, что вынимают закладной камень всего государственного здания.

На их совести или в том числе на их совести гибель царской семьи. С февраля по ноябрь 1917 года было достаточно времени, чтобы вывезти ее за пределы России, но буржуазное Временное правительство, состоявшее из околотронных деятелей, упорно содержало членов царской семьи в стране под домашним арестом. Ссылки на объективные трудности, связанные с организацией эмиграции царской семьи, — негодное оправдание. Особенно если учесть, что сами члены Временного правительства и бравые царские генералы сумели уехать из России.

Разрушители монархии оказались неспособны заменить ее новой, более прогрессивной государственностью. Не удалось им овладеть и народной стихией, направить ее в конструктивное русло. Не нашлось у них и сколько-нибудь привлекательных для народа лозунгов, которые превратили бы его в союзника новых правителей. Не отказались они и от участия России в страшной и непопулярной в народе мировой бойне. После февральских событий страна была ввергнута в политический и экономический хаос и стремительно деградировала.

Объективно в стране назрел заказ на силу, которая остановила бы эти разрушительные процессы. Ею оказалось партия большевиков во главе с В. И. Лениным. Чтобы перехватить революционную инициативу, ей не потребовалось сверхусилий. Провозгласив начало вооруженного восстания, большевики бескровно овладели властью. Видимо, это обстоятельство дает возможность многим утверждать, что 7 ноября (25 октября по старому стилю) 1917 года в России произошел банальный переворот, а не революция. В обычном сознании революция не может быть без крови и жертв. И тем не менее это была настоящая социальная революция, может быть, даже больше отвечающая этому понятию, чем Февральская.

Февральская революция ликвидировала монархию, но не изменила общественного и политического строя страны, тогда как Октябрьская сломала старую буржуазную систему и заменила ее новой — социалистической. Ее лозунги «Земля — крестьянам», «Фабрики — рабочим», а также выход России из мировой войны обеспечили большевикам широкую народную поддержку.

В современной историографии третьим этапом Октябрьской революции признается Гражданская война. На Санкт-Петербургском международном культурном форуме в 2017 году мне довелось услышать литературное сравнение: Октябрьская революция и Гражданская война — как столкновение коллективного Шарикова с коллективным Преображенским. Смысл этой метафоры прозрачен, но совершенно некорректен. Во-первых, потому, что Гражданскую войну развязал не «Шариков», а «Преображенский». Ее могло и не быть, если бы российские властная и военная элиты не начали защищать старую Россию, которую они по своей глупости разрушили и потеряли свое привилегированное место в ней. Войну с большевиками возглавили блестящие царские генералы и высшие офицерские чины, которые равнодушно восприняли акт царского отречения и не стали защищать корону, на верность которой присягали.

Казалось, у большевиков и принявших их сторону рабочих, крестьянских и солдатских Советов не было реальных шансов противостоять хорошо обученной армии, возглавляемой царскими генералами (Корниловым, Деникиным, Красновым, Врангелем, Колчаком, Юденичем и др.). К тому же на помощь им пришли и страны Антанты. Но большевики, сформировавшие Рабоче-крестьянскую Красную армию, не только устояли, но и победили. При этом сохранили Российскую империю, наполнив ее совершенно иным социальным и административно-территориальным содержанием. Стоит ли доказывать, что это было бы совершенно невозможно, если бы их не поддержали широкие народные массы.

Если первые две фазы российского общественного кризиса завершились сравнительно быстрой и мирной сменой власти, то третья оказалась кровавой и продолжительной. И почему-то, как само собой разумеющееся, все ее жертвы были зачислены на счет красных, то есть большевиков. Согласиться с этим совершенно невозможно. Был не только красный террор, но и белый. По мнению специалистов, первый унес больше миллиона человеческих жизней, а второй — не менее 600 тысяч. Известен приказ генералов Корнилова, Краснова и других: «Пленных не брать». Поразительно, но Гражданская война была не только классовой, но и идеологической. Она развела по разные стороны баррикад людей одного сословия. В противостоящих друг другу армиях часто сражались отцы и дети или родные братья.

Конечно, это была всенародная российская трагедия. О ней можно и должно сожалеть, но напрасно искать правых и виноватых, а тем более примерять на себя роль их судей (даже через сто лет). Это понимали многие современники тех трагических событий, причем лучше, чем некоторые нынешние интеллектуалы. Примером сказанному могут быть удивительные строки выдающегося русского поэта Максимилиана Волошина:

Поэт понимал, что у каждой стороны была своя правда, за которую умирали люди, но также чувствовал, что истиной не обладали ни те, ни другие. Вот и молился за всех и в своем коктебельском доме спасал от гибели «и красного вождя, и белого офицера».

Крах Советского Союза дал многим основание высказать ему вдогонку свои осуждения и проклятья. Но если бы мы были немного объективны, то должны были бы признать и достижения СССР. Не стану их перечислять — они известны. Остановлюсь на одном, являющемся своеобразным долгим эхом Октябрьской революции. Речь идет о создании Советского Союза по национально-территориальному принципу. Это была идея В. И. Ленина, которую он последовательно претворил в жизнь. В результате в условиях союзного государства получили развитие государственные институты, культура, наука, образование, литература многих национальностей. Может показаться парадоксальным, но именно советская власть подготовила их к самостоятельной государственной жизни.

В качестве наиболее яркого примера могу привести родную Украину. До Октябрьской революции ее вообще не было на политической карте Российской империи. Как государственно-политическое образование она появилась только при создании большевиками Советского Союза, причем со значительными территориальными приобретениями. Ко времени развала союзного государства в 1991 году Украина входила в десятку наиболее развитых европейских стран.

Сегодня, когда проводится реставрация капиталистической системы, Украина оказалась отброшенной во вторую сотню в рейтинге стран по всем показателям. Определенно гражданам Украины есть над чем задуматься. Не является ли это следствием в том числе полного, часто агрессивного отрицания советского периода, разрыва традиций с прошлым.

 

8. «Поклонимся за тот великий бой»

Выдающемуся русскому историографу Н. М. Карамзину принадлежат удивительные по своему гуманистическому смыслу слова: «Пепел мертвых не имеет других защитников, кроме нашей совести». Они приходят на ум всякий раз, когда знакомишься с новой правдой о Великой Отечественной войне. Пишут ее национал-патриоты, либералы, демократы всех мастей. Ссылаются на архивные документы, ранее неизвестные или недоступные для изучения, на право людей знать все, как оно было в действительности, а не только то, что содержится в советской историографии. При этом уверяют, что делают это из лучших побуждений, желая докопаться до истины. В действительности они занимаются откровенным очернительством великого подвига советского народа, сумевшего победить в страшной войне, освободить себя и народы Европы от фашистского порабощения.

Особых масштабов деформация памяти о Великой Отечественной войне достигла после развала Советского Союза, но начала формироваться уже на заключительном этапе его существования, в годы так называемой перестройки. Все началось с обвинений И. Сталина и его окружения в преступных просчетах перед войной, продолжилось поношением полководческих способностей советских военачальников, в том числе маршала Победы Г. Жукова, которые будто бы воевали не умением, а числом, и закончилось официальным извинением за пакт Молотова-Риббентропа.

На суверенной Украине это трагическое и великое событие было объявлено войной России с Германией или Сталина с Гитлером. Название «Великая Отечественная» стало запретным. Жертва и ее палач были уравнены в ответственности. Герои-победители унижены реабилитацией и героизацией людей, сотрудничавших с гитлеровскими головорезами, послевоенное мироустройство объявлено порабощением народов Европы Советским Союзом. К числу оккупированных национал-идеологи отнесли и саму Украину, что совершенно немыслимо. Ведь она была составной частью страны-победительницы и по определению не могла сама себя оккупировать.

В дискуссиях с украинскими национал-патриотами, в том числе с профессиональными историками, нередко приходится слышать, что пересмотр взглядов на Вторую мировую войну и даже ее итогов неизбежен и нормален. Такая тенденция, утверждают они, имеет место и в европейской исторической науке. К сожалению, действительно имеет. Но если это нормально для Европы, которая войну проиграла, то не нормально для Украины, которая в результате присоединила практически все свои западные земли. Пересматривать итоги можно (или нужно) тогда, когда за декларациями следуют реальные дела. В случае с Украиной они должны заключаться в возврате западноукраинских территорий тем странам, от которых они были «незаконно» отторгнуты согласно «преступному» пакту Молотова-Риббентропа, и в признании довоенных границ.

На одной телепередаче небезызвестного Савика Шустера, умело сеющего на киевском телевидении семена раздора между Украиной и Россией, молодой галицкий депутат Верховной рады, спровоцированный ведущим, клеймил сговор Сталина и Гитлера, позволивший Москве оккупировать Западную Украину. Одновременно он был возмущен и тем, что западные соседи до сих пор считают эти земли своими и даже делают по этому поводу официальные заявления. Но чем он возмущен? Если украинские националисты беспрестанно заявляют о преступном сговоре двух агрессоров, а ввод советских войск называют не иначе как оккупацией Западной Украины, тем самым они сами дают основания соседям для этих претензий. Конечно, это не что иное как черная неблагодарность: проклинать дарителя и одновременно не испытывать никаких угрызений совести за пользование его дарами.

По-новому освещается теперь и националистическое движение на Западной Украине в годы Второй мировой войны. Из учебников по истории ученики средних школ и студенты узнают о том, что истинными освободителями Украины являются не Советская армия и партизаны, а солдаты УПА. В знак особой благодарности «оранжевая» власть учредила в их честь общенациональный праздник, а вождям присвоила звание «Герой Украины». Чувствующие социальную конъюнктуру историки оперативно переписали учебники.

Практически ничего не говорится о непримиримых противоречиях между отдельными националистическими течениями, сопровождавшихся братоубийственной войной. Ничего о жестоком терроре мирного населения, в первую очередь национальных меньшинств (поляков, евреев, русских), а также так называемых схидняков — украинцев из Центральной и Восточной Украины. Ничего о борьбе с советскими партизанами и, конечно, ни слова о тесном сотрудничестве с фашистами, которое началось еще тогда, когда Германия готовилась к войне с Советским Союзом и создавала собственную «пятую колонну». Как известно, командное звено УПА прошло обучение в немецких военных школах, а многие руководители националистического движения имели военные звания вермахта.

Мне довелось участвовать в работе международной конференции, проводившейся в Париже, где обсуждалась тема сотрудничества с фашистами, причем не только на Украине, но и в других европейских странах, поскольку это постыдное явление в годы Второй мировой войны имело место в каждой стране, оккупированной немцами, и даже в России. Но, что характерно, ни в одной из них это сотрудничество не было оправдано. Прощено — да, но не героизировано. Коллаборационизм осужден на Нюрнбергском процессе, и в демократическом обществе считается неприличным подвергать пересмотру этот юридический и нравственный императив. По крайней мере, так было раньше.

На Украине переоценка событий Великой Отечественной войны обрела статус одного из основных государственных приоритетов уже в период правления президента В. Ющенко. Именно тогда Советская армия, освободившая от фашизма Европу, впервые была объявлена оккупационной, как и немецкая. Украина изображалась не иначе как жертва двух агрессоров. Не страна-победительница, внесшая достойный вклад в сокрушение фашизма и ставшая одной из основательниц ООН, а исключительно как трагическая жертва. Единственным ее защитником было названо националистическое движение. В учебниках истории его описание занимает основной объем, тогда как о советских партизанах говорится походя, более того, о том, что в составе Вооруженных сил Советского Союза сражались миллионы украинцев, чаще всего вовсе не говорится.

Поразительно, что из более чем шести миллионов украинцев, погибших на фронтах Великой Отечественной и Второй мировой войн, сотен тысяч украинских советских партизан, героически сражавшихся с немецкими оккупантами, В. Ющенко не нашел никого достойного звания героя Украины. Для него и его националистических единомышленников героями стали только те, кто боролся против России.

К сожалению, перелицовка истории Великой Отечественной войны имеет место и в российской историографии. На этом поприще активно трудятся известные «болотные» демократы-либералы. Они вполне солидаризуются с украинскими коллегами. Для них победа в той войне не была великой, поскольку одержана многочисленными жертвами и большой кровью. Мне довелось услышать, как на эту тему на российском телевидении кощунственно высказывались Н. Сванидзе и А. Ципко. Правда, при этом они не уточнили, сколько же надо было пролить крови, чтобы победа могла считаться великой, и не объяснили, почему ее измеряют лишь количеством жертв, а не их подвигом и тем историческим значением, которое она имела для всей Европы, спасенной от фашистской чумы.

Недавно из передачи известного российского публициста К. Сёмина стало известно, что в Санкт-Петербургском институте истории РАН была защищена докторская диссертация, посвященная Российской освободительной армии генерала А. Власова. Ее автор, некий К. М. Александров, предложил Ученому совету полностью апологетическое исследование, основное содержание которого сводится к тому, что в появлении такого движения виноват сталинский режим. А сражалось оно не столько против Советской армии, сколько против преступной коммунистической системы. Таким образом, стараниями дипломированного историка генерал Власов и его воинство из предателей, изменивших присяге своему народу, были переведены в разряд героев, борцов за европейское будущее России.

Публицист искренне удивился, что это исследование встретило чуть ли не единодушную поддержку Диссертационного совета: из 18 его членов только один проголосовал против. Но удивляться, по сути, нечему. К. М. Александров в положительной оценке предательства А. Власова не одинок и не является первопроходцем. У него есть весьма авторитетные предшественники, в частности А. Солженицын, который, отметив необычность для мировой практики явления, когда «несколько сот тысяч молодых людей... подняли оружие на свое Отечество в союзе со злейшим его врагом», предложил задуматься над тем, «кто ж больше виноват — эта молодежь или седое Отечество?»

Писатель лукаво сместил акценты на молодежь, тогда как вопрос должен адресоваться не столько ей, сколько тем генералам и полковникам, которые, будучи обласканы советской властью и лично И. Сталиным (как в случае с А. Власовым), попав в плен к немцам, спасали свои шкуры, предавая страну и народ. Генерал Карбышев, несмотря на издевательства, не пошел на сотрудничество с гитлеровцами, а генерал Кирпонос, оказавшись в окружении, как и Власов, не сдался, а предпочел смерть фашистскому плену.

Некоторое время назад генерал Власов удостоился благожелательной оценки и от Архиерейского синода Русской православной церкви заграницей, который призвал к взвешенной оценке его сотрудничества с гитлеровцами, поскольку оно якобы преследовало цель уничтожения «безбожного большевизма». Святым отцам неважно, что эта цель достигалась убийством советских солдат и партизан (этим власовцы отличились в Белоруссии) или потоплением в крови Варшавского восстания.

Можно было бы не придавать особого значения докторскому труду К. М. Александрова, если бы положения данной работы оставались только его личным мнением. Но, будучи поддержаны авторитетом Диссертационного совета академического института, они обрели статус объективного знания, которое непременно будет отражено в учебниках и учебных пособиях по истории России.

В одной из передач программы «Бесогон» Никиты Михалкова, которая лишает душевного равновесия либеральную интеллигенцию Москвы, а у некоторых ее представителей (Н. Сванидзе) и вообще вызывает истерику, автор сформулировал вопрос: «Украина для России — зеркало или опыт?» Прямого ответа на него он не дал. Представляется, что как зеркало, так и опыт. На Украине и в России проходят во многом схожие процессы, разница только в том, что на Украине они обрели статус государственной идеологической доктрины, а в России им пока не так благоприятствуют.

В удивительной песне А. Пахмутовой и М. Львова, посвященной подвигу советского народа в Великой Отечественной и Второй мировой войнах, есть такие слова: «Всем миром, всем народом, всей землей / Поклонимся за тот великий бой». Это обращение к человеческой совести, которая, по определению историка, только и может быть защитницей «пепла мертвых». К великому сожалению, сегодня мы не можем сказать, что поклонение «славным командирам и бойцам», павшим на кровавой войне, имеет всенародный и тем более всемирный характер. С каждым годом сокращается число памятных мест, увенчанных мемориальными монументами, куда десятилетиями люди возлагали цветы и перед которыми склоняли головы. Особенно масштабное выкорчевание исторической памяти происходит на Украине. Ее примеру активно следуют страны Балтии и Польша. Здесь не только сносят памятники советским воинам, но и нередко оскверняют их могилы.

В одной из передач на российском телевидении (кажется, в программе П. Толстого) польский политолог объяснил, что виной этому — неправильная политика Советского Союза, оставившего в Польше после освобождения от фашистов свои оккупационные войска. Если бы войска тогда ушли, то ничего подобного сейчас не было бы. Конечно, это отговорка, причем совершенно бесчестная. Что получается? Польшу и поляков Советский Союз обидел уже после окончания Второй мировой войны, а они вымещают свою злобу на солдатах, которые положили свои жизни за их освобождение от фашистских захватчиков. Объективно это глумление над памятью не только 600 тыс. советских солдат, погибших на польской кровавой ниве, но и своих предков, которые встречали их с цветами как долгожданных избавителей от страшной фашистской беды. Неужели не стыдно?

Более последовательны в этом прибалты, которые считают освободителем не Советскую армию, а немецкую. Но и это не может быть оправданием кощунства по отношению к солдатам, павшим во время войны на прибалтийской земле. Этого не должна позволять элементарная человеческая совесть. Но что поделаешь, если она отсутствует у властей Балтийских государств.

В заключение несколько слов о том, как реагирует на поведение своих новых членов и кандидатов просвещенная Европа. По существу, никак. У чужих она замечает и соломинку в глазу, а у своих не видит и бревна. Но ведь снос памятников воинам Советской армии — это не просто вандализм, а результат смены идеологии. В некоторых из вышеназванных стран идеология обретает национал-социалистическое содержание. Публичная солидаризация с ней демонстрируется фашистскими символами на касках и нарукавных шевронах, маршами по центральным улицам столиц в военной форме вермахта или ночными факельными шествиями, напоминающими гитлеровские.

Эпическое спокойствие Европы невольно позволяет предположить, что это для нее приемлемо как некий реванш за поражение во Второй мировой войне. Все хорошо, что плохо для России как правопреемницы Советского Союза. Но ведь точно так же она вела себя и в конце 1930-х годов, когда в Германии и некоторых других странах утверждалась фашистская идеология. К чему это привело — известно.