Граф Федор Петрович Толстой (1783–1873) принадлежит к той замечательной плеяде отечественных деятелей, которые составляют славу России. Семьдесят лет своей жизни он посвятил любимому делу и известен прежде всего как выдающийся художник-медальер. Современников и потомков удивляла и продолжает удивлять многосторонность его творческих интересов. Чем бы Толстой ни занимался — медальерным искусством, скульптурой, графикой, силуэтом, живописью, — он везде смог достичь больших успехов и доныне по праву считается одним из лучших русских художников первой половины XIX в.

Художественное наследие Толстого богато и разнообразно. На сегодняшний день в музеях и частных собраниях выявлено около двух тысяч его рисунков, акварелей, гравюр, медалей, статуй, барельефов, эскизов декораций, силуэтов.

Его рисунки украшали альбомы современников, вспоминая которые Пушкин писал в «Евгении Онегине»:

Дом Толстого на протяжении полувека был одним из притягательнейших центров культурной жизни Петербурга. Толстой был знаком со многими писателями, поэтами, художниками, композиторами. Его дом в разное время посещали А. С. Пушкин, В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, Ф. Н. Глинка, А. Н. Береговский, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, И. А. Крылов, М. И. Глинка, А. Н. Майков, А. Ф. Писемский, Т. Г. Шевченко, К. П. Брюллов и многие другие. До 1825 г. частыми гостями были К. Ф. Рылеев, А. А. и Н. А. Бестужевы, С. П. Трубецкой, Н. М. и А. Н. Муравьевы, С. И. Муравьев-Апостол. Бывали здесь и ученики Академии художеств, для которых салон Толстого становится настоящей школой, открывающей возможность приобщиться к высокой культуре. Несомненно, что людей разного круга привлекала прежде всего цельная, благородная и одаренная личность Толстого, его личное обаяние. «Я от многих слышала, что в отце моем было что-то влекущее к себе и что увидеть его значит полюбить», — писала его дочь.

Он принадлежал к графской линии старого дворянского рода Толстых. Первый граф Толстой — Петр Андреевич — прапрадед Федора Петровича, был знаменитый дипломат и государственный деятель Петровской эпохи. Среди потомков последнего было немало людей талантливых, оставивших заметный след в различных областях деятельности — государственной, военной, культурной и общественной. Многие представители этого рода обладали незаурядными литературными и художественными дарованиями, достаточно назвать имена классиков русской литературы — Алексея Константиновича и Льва Николаевича Толстых, приходившихся Федору Петровичу родным и двоюродным племянниками соответственно. Разносторонне одарены были дочери Ф. П. Толстого — Мария и Екатерина: их воспоминания, без сомнения, входят в золотой фонд отечественной мемуаристики и в совокупности с «Записками» их отца составляют уникальную летопись быта, духовных исканий, надежд и разочарований трех поколений семьи русских интеллигентов конца XVIII — середины XIX в.

Талантливость, неординарность проявлялись в роде Толстых, приобретая подчас карикатурные и даже скандальные формы. Стоит вспомнить двоюродных брата и сестру Федора Петровича — Федора Ивановича, прозванного «Американцем», и Аграфену Федоровну, в замужестве Закревскую, адресата лирики и воздыханий Пушкина, Батюшкова и др., — без упоминания которых трудно представить себе жизнь и нравы светского общества первой половины XIX в.

В Федоре Петровиче Толстом проявились как художественная одаренность, так и человеческая неординарность, присущая представителям рода.

После почти полной утраты личного архива художника, его обширной переписки, большей частью уничтоженных его второй женой мы, к сожалению, лишились возможности подробного изучения биографии Толстого. Тем не менее сохранившиеся письма Толстого, черновая рукопись части его воспоминаний, заграничные путевые дневники, воспоминания дочерей и современников, прижизненные статьи и рецензии на его работы, некрологи и т. д. позволяют довольно выпукло и ярко представить личность художника.

Федор Петрович Толстой родился 10 февраля 1783 г. в Петербурге. Его отец, Петр Андреевич, возглавлявший в екатерининское время Петербургскую контору Кригс-комиссариата в чине бригадира (впоследствии — генерала), был правнуком знаменитого сподвижника Петра I — П. А. Толстого. Мать, Елизавета Егоровна, урожденная Барбот де Морни, была художественно одаренной натурой и своих детей учила не только чтению и грамоте, но и рисованию и другим «рукоделиям». У Феди очень рано проявилась любовь к рисованию, но родители выбрали сыну другую карьеру. Как и большинство дворянских детей, мальчик уже при крещении был «пожалован» сержантом в л.-гв. Преображенский полк.

Домашнее образование закончилось, когда мальчику шел девятый год. По решению родителей он был отпущен с троюродным дядей, графом Петром Александровичем Толстым, назначенным командиром Псковского драгунского полка, расквартированного в с. Ошмяны под Вильно на присоединенной незадолго до того к России белорусской территории. Предполагалось, что там он освоит азы военного дела.

Отданный «в науку» к простому солдату, мальчик с успехом освоил все премудрости верховой езды, но и только. Неизвестно, кем бы стал в результате такого «образования» Федор Толстой, если бы не представился случай отдать его в расположенный в Полоцке Иезуитский коллегиум, которым руководил известный своей образованностью и педагогическим даром патер Г. Грубер. Занятия с Грубером продолжались недолго, но запомнились Толстому на всю жизнь.

События, последовавшие за смертью в ноябре 1796 г. Екатерины II и вступлением на престол Павла I, затронули и Толстых: 28-летнего графа П. А. Толстого вызывают в столицу, где влиятельным родственникам удается пристроить его на новую должность, и 14-летний Федор после нескольких лет разлуки с семьей возвращается в родной дом. Через год, 26 июня 1798 г., юношу определяют в Морской шляхетский кадетский корпус — одно из лучших учебных заведений страны.

Особенно серьезные знания получали его питомцы в области математики, к которой Федор проявил тягу и способности. Но, как верно подметил Ф. Ф. Веселаго, «неизбежным следствием обширного, усиленного преподавания математики и теоретических приложений ее к морскому делу была невозможность проходить другие науки в таком же объеме и таком же совершенстве». Поэтому после окончания в июне 1802 г. Корпуса и выхода мичманом в гребной флот Толстой посвящает почти все свое свободное время занятиям образованием. В воспоминаниях он пишет: «Я чувствовал, что мне многого недоставало. Корпусное учение могло только доставлять просто порядочного флотского офицера, а не образованного человека, а мне хотелось быть образованным. И потому я употреблял все средства, чтоб знакомиться с людьми, отличающимися по наукам, и посещать публичные лекции. А любя русскую литературу, я был хорошо знаком со всеми тогда отличавшимися нашими литераторами».

Эта тяга к знаниям, стремление к самосовершенствованию роднит его с лучшими представителями молодежи того времени, способствует сближению с ними. Он изучает математику, литературу, историю древних и новых народов, регулярно бывает в театрах, с успехом занимается фехтованием, танцами, верховой ездой, рисованием, посещает собрания литературных обществ и салоны просвещеннейших людей — А. С. Строганова, А. Н. Оленина, Е. Ф. Муравьевой, Д. Н. Блудова, П. А. Кикина и др., собирающих вокруг себя людей творчества.

Желание овладеть секретами изобразительного искусства, талант, замеченный окружающими, приводят его в 1802 г. в стены Академии художеств — центра художественной жизни страны. Он становится ее вольноприходящим учеником.

В 1804 г. Толстой резко изменяет свою жизнь. Он окончательно отказывается от карьеры военного, покидает морскую службу и, вопреки традициям людей своего круга, решает стать профессиональным художником. В течение нескольких лет ему пришлось испытать на себе не только материальные трудности, сопутствующие начинающему художнику, но и моральные, поскольку этот шаг титулованного аристократа, которого ждала если не блестящая, то вполне благополучная карьера, был непонятен как светскому обществу, родственникам Толстого, так и академической профессуре.

Однако талант, трудолюбие и страстное желание заниматься «художеством» оказались сильнее этих трудностей и в сочетании с советами и поддержкой профессора Академии И. П. Прокофьева, художника О. А. Кипренского, медальера И. А. Шилова (последние двое были тогда еще учениками Академии), о которых он с огромной теплотой пишет в воспоминаниях, привели его вскоре к первым успехам. На академических выставках появляются рисунки и восковые барельефы Толстого, в основном на античные темы, которые обращают внимание публики и руководства Академии на его талант. В 1806 г. по высочайшему повелению Александра I он получает место в Эрмитаже, а через три года, 1 сентября 1809 г., его избирают почетным членом Академии художеств.

Толстой творил в эпоху, когда ведущими художественными течениями были классицизм, сентиментализм и романтизм, и все они отразились в той или иной мере в его произведениях. Однако определяющим для его мировоззрения и мировосприятия было влияние классицизма. Толстой всю жизнь преклонялся перед искусством и историей античности, изучая этот период в мельчайших деталях, пропитался его духом. Дочь Екатерина вспоминала, что он был проникнут античным миром, сжился с ним, однако никогда не копировал его, а воссоздавал в своих работах, «его собственные орнаменты стильны, как будто их создал грек времен Перикла». Работы Толстого 1810–1830-х годов далеки от педантичного скучного классицизма, особая прелесть состоит в пронизывающем их живом человеческом чувстве. Именно в соединении идеальной красоты героизма с теплотой жизненной правды и состоит непреходящая художественная ценность произведений Толстого.

Значительную долю работ художника в этот период составили графические листы (композиции на античные и евангельские темы, пейзажи, интерьеры, бытовые зарисовки, портреты, натюрморты, иллюстрации к литературным произведениям, эскизы медалей), выполненные в различных техниках (перо, цветной карандаш, уголь, акварель, гуашь). Особую известность среди них приобрели его акварели с изображением цветов и фруктов, создающих при взгляде на них иллюзию живой природы, и силуэты, представляющие собой жанровые сценки — боевые эпизоды, охота, труд и быт крестьян, морская стихия и проч. В этих видах графики художник достиг виртуозного мастерства, особенно в силуэтах, равных которым по совершенству и сложности композиций мы не найдем ни в искусстве той поры, ни в современном.

Забегая немного вперед, отметим, что вершиной творчества Толстого-графика стали иллюстрации к поэме И. Ф. Богдановича «Душенька», посвященной любви Амура и Психеи. Художественная фантазия, талант и любовь к античной Греции позволили ему создать изящные и грациозные рисунки, над которыми художник трудился с 1820 по 1833 г. (а позже, в 1829–1840 гг. — и гравюры). Вспоминая этот период своей работы на склоне лет, он писал: «Изображая эту поэму в моих рисунках, держался строгого, благородного и изящного стиля лучшего времени процветания искусства древней Греции… Все, что мне пришлось изобразить в этих рисунках, не было скопировано с антиков, существующих в музеумах и галереях, не снято с рисунков сочинений, описывающих древности Греции, но в малейших подробностях сочинено мною, сообразно с вкусом и обычаями того времени Греции, в которое я перенес поэму Богдановича». Эти иллюстрации поставили Толстого в ряд лучших художников-графиков первой половины XIX в.

Работая в различных видах и жанрах изобразительного искусства, главными для себя художник считает все же скульптуру и медальерное дело.

В 1805–1810 гг. он создает целую галерею портретов родных и знакомых, выполненных в технике воскового барельефа. Сам автор не придавал значения этим работам, сделанным в свободное от серьезных занятий время, никогда не включал их в официальный перечень своих произведений. Однако точные психологические характеристики, мастерство композиционного решения, совершенство лепки позволяют говорить о том, что эти портреты занимают значительное место не только в творчестве Ф. П. Толстого, но и в истории скульптурного портрета первой половины XIX в.

В конце первого десятилетия XIX в. художник начинает создавать в той же технике барельефа и многофигурные композиции. Это и жанровые сценки (купающиеся дети), и чудный своей гармонией автопортрет с женой и дочерью, и композиции на античные сюжеты — «Душенька», «Триумфальный въезд Александра Македонского в Вавилон», за последнюю из которых он был избран почетным членом Академии художеств, четыре барельефа на сюжеты «Одиссеи» Гомера, с появления которых в 1816 г. началась его подлинная известность. В этих произведениях Толстой показал себя большим мастером воскового рельефа, в совершенстве владеющим всеми секретами этого тонкого искусства.

В начале 1820-х годов он обращается и к круглой скульптуре, выполнив в терракоте бюст бога сна Морфея, который относят к числу больших удач скульптора.

В 1810 г. он поступает медальером на Санктпетербургский монетный двор, где трудится до 1828 г., когда Николай I назначает его вице-президентом Академии художеств.

Видимо, еще во время учебы в Академии у него складывается негативное мнение о состоянии медальерного дела в России, причинах этого и средствах исправления положения. Дело в том, что в России на рубеже XVIII и XIX вв., в то время как в скульптуре — наиболее близкой к медальерному жанру отрасли искусства — утвердился классицизм, работы медальеров представляли собой лишенные стилевой определенности, перегруженные символикой и аллегориями композиции. Сами медальеры были скорее ремесленниками, чем художниками, претворяя в изображениях на медалях чужой замысел и перенося на металл чужие рисунки.

Уже в первой своей медали «В память просветительской деятельности Чацкого» (1810) Толстой не только выполнил намеченную им для себя программу преобразования медальерного дела, разработав медаль от эскиза и собственноручно проделав все стадии ее изготовления, но и создал произведение искусства, отвечающее духу времени, по всем признакам принадлежащее к ведущему художественному стилю времени — классицизму. Этой медали, как и другим, созданным в 1810–1820-е годы, присущи величественное спокойствие образов, благородство пропорций, красота контуров и тщательная проработка фигур, тонкая моделировка тел.

Вершины мастерства, достигнутые в этих ранних медалях, послужили основой для создания творения, прославившего имя художника, — серии медальонов, посвященных событиям 1812 г. Героизм русских воинов, величие подвига народа, в едином порыве вставшего на борьбу с наполеоновскими завоевателями, вдохновили Толстого. В письме императору Александру I художник писал: «Желая участвовать в славе соотечественников, желая разделить ее, в восторге души, Государь, я дерзнул на предприятие, которое затруднило бы и величайшего художника: я дерзнул представить в медалях знаменитейшие события 1812, 1813 и 1814 годов и передать потомкам… слабые оттенки чувств, меня исполнявших, пожелал сказать им, что в наше время каждый думал так, как я, и каждый был счастлив, нося имя русского».

Серия медальонов, над которыми он работал более двадцати лет, была высоко оценена не только в России, но и в Европе. Толстого избирают членом почти всех европейских академий художеств. В письме к нему из Венской Академии художеств сообщалось: «По замыслу и по выполнению эта серия замечательна… Ни одна страна не создала ничего более прекрасного в течение последних столетий». Отклики соотечественников также полны восторга: «Гений творит, вкус образует, — писал А. А. Бестужев. — Взгляните на медальерные работы графа Толстого, и вы уверитесь, — до какой степени может возвыситься гений, предводимый тонким, образованным вкусом; уверитесь, что можно быть поэтом, не стихотворствуя».

Жизнь Толстого в этот период насыщена до предела: служба, занятия самообразованием и изобразительным искусством. Он не просто интересуется общественно-политическими событиями, но и принимает в них активное участие, находится в самом центре интеллектуальной и общественной жизни своего времени.

В 1810 г. он вступает в масонскую ложу «Петр к Истине». Благотворительная и просветительская сторона деятельности масонов второй половины XVIII — первой четверти XIX в., их стремление к самосовершенствованию были привлекательны для многих современников Толстого — государственных и политических деятелей, писателей, художников, военных и др. «Дух братства, содержавшийся в масонстве, сильно привлекал в ложи множество членов из лиц, занимавших значительные должности в государстве, много молодых людей лучшего круга общества, получивших блестящее образование, и из личностей, известных умом и талантами, в числе которых находилось и несколько декабристов», — рассказывал впоследствии Толстой. Он считал, что «братство масонов должно непрерывно трудиться над обогащением себя всеми нравственными добродетелями, возвышающими душу и сердце, а ум — познанием наук», как средствами достичь совершенства.

В ложе не увлекались внешней, обрядовой стороной масонства, не одобряли чрезмерного углубления в мистику, но требовали и поощряли неустанную работу по самообразованию и воспитанию своих духовных качеств, стараясь «использовать получаемые знания для жизни земной, дабы на земле умягчить страдания людские, улучшая условия жизни».

Довольно быстро достигнув высших степеней посвящения, Ф. П. Толстой становится одним из самых видных масонов первой четверти XIX в.

В 1815 г. часть членов ложи «Петр к Истине» создает новую ложу «Избранный Михаил», главой которой избирается Толстой. Эту должность он занимает вплоть до официального запрещения масонских организаций в 1822 г. Члены этой ложи вошли в историю общественного движения России — многие из них участвовали в работе декабристских организаций — Союза спасения, Союза благоденствия, Северного общества.

Ложа «Избранный Михаил» резко отличалась от большинства других лож, больше напоминая политический клуб. «Занятия братий состояли в беседах на важные политические и этические темы, в пропаганде филантропических идей и в личном участии по отрасли человеколюбия и нравственного воспитания», а правила ложи содержали прямые заимствования из «Зеленой книги» — устава Союза благоденствия. Можно смело утверждать, что после распада Союза ложа «Избранный Михаил» стала тем центром, который объединил часть его бывших членов — сторонников либерально-просветительской деятельности и конституционной монархии.

В 1818 г. вместе со своими друзьями, членами этой ложи Ф. Н. Глинкой, Н. И. Гречем, Н. И. Кусовым и другими Толстой организует Общество учреждения училищ по методе взаимного обучения, целью которого было создание бесплатных школ для обучения детей из бедных семей по системе, разработанной английским педагогом Д. Ланкастером. Сумев сплотить группу единомышленников и широкий круг сочувствующих, Общество учредило школу в Петербурге и действовало вплоть до начала 1820-х годов, когда напуганный революциями в Европе император Александр I стал видеть крамолу в любом проявлении общественной инициативы.

Близкое общение с членами тайных организаций — Ф. Н. Глинкой, Н. М. Муравьевым, С. И. Муравьевым-Апостолом, С. П. Трубецким и другими, общие с ними взгляды, а самое главное — стремление сделать что-то полезное для своей страны, — привели Толстого в 1818 г. в Союз благоденствия. Он активно участвовал в его работе, был членом Коренной (центральной) управы, а в 1820 г. избран ее председателем. Он, безусловно, входил в ту узкую группу лиц, которые были осведомлены не только о прямой цели Союза, известной всем членам, — распространение просвещения, разоблачение неправосудия, казнокрадства, зла во всех его проявлениях и влияние через это на правительственные сферы, но и о «сокровенной», конечной цели этих действий — подготовке всех сословий к изменению политического устройства общества.

Толстой принадлежал к либеральной части Союза благоденствия, идеалом которой была кропотливая, последовательная просветительская и благотворительная деятельность, направленная на смягчение самодержавия, отмену крепостничества. Его дочь писала: «Отец не был революционером, он всегда был против всякого насилия; он не был и тем, что потом называли «постепеновцем», — не от одного времени ожидал он прогресса, а считал, что всякий, по силе и возможности, должен способствовать улучшению человеческой жизни и трудом своим, и честным, правдивым словом…».

Поэтому когда на рубеже 1820–1821 гг. в Союзе благоденствия под воздействием успешных и быстрых военных революций в некоторых странах Западной Европы возникает идея насильственного переворота, Толстой выходит из него.

Тем не менее со многими членами тайного общества он остался в теплых отношениях и продолжал встречаться, принимать их у себя дома. Так, за несколько дней до восстания 1825 г. на маскараде у Толстых Рылеев с одним из братьев Бестужевых (видимо, Александром) и Верстовским, одетые аркадскими пастушками, исполнили трио на кларнетах.

И в дальнейшем Толстой поддерживал добрые отношения с друзьями молодости. Декабрист В. И. Штейнгель, возвратившись в столицу после 30 лет каторги и ссылки, писал 16 апреля 1857 г. в Сибирь М. А. Бестужеву: «Граф Толстой Федор Петрович принял меня с полными объятиями так, как будто мы и не разлучались. Какой благородный человек!»

После роспуска Союза благоденствия в начале 1821 г. Толстой продолжал действовать в духе его программы в рамках масонской ложи «Избранный Михаил», Вольного общества учреждения училищ по методе взаимного обучения, Обществе поощрения художников, в Комитете Васильевского острова о пособии потерпевшим от наводнения 1824 г. В частности продолжало работу «заведение для продажи разных вещей для бедных разного состояния» в помещении книжной лавки Плавильщикова у Синего моста — филантропическое предприятие, основанное еще в 1819 г. Ф. Н. Глинкой и Ф. П. Толстым, только теперь средства для него собирались в рамках Вольного общества любителей российской словесности.

Он не принимал участия в восстании 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади и, видимо, не знал о готовящемся выступлении. В публикуемой рукописи его «Записок» отсутствует описание самого дня восстания 14 декабря, а также допроса художника Следственной комиссией по делу декабристов. Оно сохранилось только в пересказе его устных рассказов и обширных цитатах из его «Записок» в воспоминаниях Т. П. Пассек, которые мы приводим в приложении. Видимо, эти страницы его «Записок» были уничтожены графиней А. И. Толстой.

В тот день, после принятия присяги новому императору Николаю I в церкви Академии художеств, услышав, что на Сенатской площади что-то происходит, Толстой поспешил туда. Он увидел каре войск, которые вывели на площадь его бывшие товарищи по тайному обществу, толпу петербуржцев, пришедших посмотреть на восстание гвардии, нового царя среди верных ему войск. Когда правительственная артиллерия открыла огонь, Толстой покинул площадь и с трудом добрался до своей квартиры.

На допросе в Следственной комиссии по делу декабристов 15 февраля 1826 г. Толстой был осторожен: он не упоминает названия Союза благоденствия, а называет его «одним благотворительным обществом, целию которого было благотворение, поощрение и распространение наук и художеств», скрывает имена его основателей, руководителей и идеологов, а также истинный характер и цели общества, маскирует свою роль в его деятельности, уклоняется от ответов на прямые вопросы о совещании 1820 г., на котором обсуждался вопрос о лучшей форме правления для России (и где Толстой был председателем).

Несмотря на то, что следствием было доказано активное участие Толстого в Союзе благоденствия, по высочайшему повелению участие Толстого в тайных обществах было «оставлено без внимания».

Художник тяжело переживал гибель друзей. «Боже мой, — писал Толстой, — сколько молодых людей… умных, даровитых, превосходно образованных, истинно любивших свое отечество, готовых для него жертвовать жизнью, которые могли бы впоследствии по своим благородным качествам души и сердца, по уму и образованности быть усердными деятелями на пользу родного края, поборниками правды и защитниками угнетенных, несчастным, необдуманным, несбыточным заговором и явным восстанием погубили навсегда себя и лишили отечество полезных ему слуг».

Свидетельством прощения Николаем I «заблуждений молодости» художника служит благодарственный рескрипт на имя последнего за благоразумные распоряжения его во время бунта (он разоружил солдат Финляндского полка, оказавшихся у него во дворе, разъяснил им факт отречения Константина от престола и советовал им идти просить прощения у царя за свою ошибку). На похоронах Александра I он был назначен маршалом и нес государственный жезл.

Несмотря на разрыв с декабристами, Ф. П. Толстой сохранил на протяжении всей жизни свои убеждения, независимость и смелость суждений. Его дочь свидетельствует: «Отец продолжал быть тем, чем он был прежде: горячим защитником всего свежего, молодого, сочувствующим всякому движению вперед, всякому благому начинанию, с ясным, широким взглядом на вещи». Многочисленные подтверждения тому мы находим в его неопубликованных обширных дневниках, которые он вел во время путешествий по странам Западной Европы в 1845–1846 и 1861–1862 гг., судя по всему, не предназначавшихся для печати, в том, как он добивается освобождения из ссылки Т. Г. Шевченко, как резко порицает николаевское царствование, как приветствует освобождение крестьян. «Отец всю жизнь шел не только вровень своего времени, но скорее впереди него: он горячо приветствовал Федотова, ожидал возрождения искусства от картины Иванова, и если б он был начальником академии в 63-м году, то кто знает, — может быть, нашим молодым художникам не пришлось бы выходить из нее и основывать свою артель… — вспоминала Е. Ф. Юнге. — Я знаю, что когда случилась эта история, то отец мой, восьмидесятилетний старик, был вполне на стороне молодых художников и много раз говорил, что «они правы», что, «избирая сюжет своей картины, художник может с большей свободой и любовью работать и лучше выразить свою мысль». «Раз мы видим, что прежний способ не годится, — надо его изменить».

В 1825 г. Толстого назначают преподавателем медальерного класса. Он стремится передать ученикам свое, реформаторское для того времени, представление о любимом деле. «Преподавание медальерного искусства отец вполне создал у нас в Академии: из дела чисто ремесленного — создал искусство», — писала Е. Ф. Юнге.

Уже через три года он — вице-президент Академии художеств. Более тридцати лет Толстой фактически руководит ее работой, не оставляя творческих занятий.

В 1836–1839 гг. он выполняет серию медалей в память русско-турецкой и русско-персидской войн 1826–1829 гг. Это был официальный заказ Николая I: он лично определял все темы медалей, утверждал каждый эскиз, внося при этом собственноручные поправки. Все это не могло не сказаться на художественном уровне этой серии, некоторые медали которой можно упрекнуть в статичности и композиционном однообразии. Однако лучшие медали вполне сравнимы по художественным достоинствам с медальонами на темы Отечественной войны 1812 г., а всю серию отличает ясность выражения мысли, изящество силуэтов и виртуозная техника. В эти же годы он работает над проектами целого ряда медалей (в награду за успехи в земледелии, садоводстве, геодезии; в честь русских архитекторов В. В. Растрелли, А. Ф. Кокоринова, Д. Кваренги, И. Е. Старова; на воссоединение униатов с православной церковью и др.), которые не были осуществлены.

В 1842 г. за вклад в развитие медальерного искусства российская Академия художеств утверждает его в звании профессора медальерного класса.

К работе над следующими медалями Толстой обращается лишь в 1850-х годах после длительного перерыва, заполненного напряженной работой в других видах искусства. Он выполняет медали в честь постройки в Петербурге Благовещенского моста, на кончину президента Академии художеств принца М. Лейхтенбергского и в 1861 г. — на отмену крепостного права. Но сделанные в пору угасания таланта мастера, они лишены многих достоинств его более ранних медалей, их отличает нарочитая условность, помпезность, дробность форм.

В 1841 г. Ф. П. Толстой получил крупный и ответственный заказ — сделать скульптурные украшения на вратах храма Христа Спасителя, строившегося в Москве по проекту К. А. Тона. К этой работе он приступил в 1846 г., по возвращении из первой своей поездки за границу, и завершил ее в 1851 г.

Барельефные изображения на входных вратах составляли единое целое со всем скульптурным убранством храма, программа которого была составлена московским митрополитом Филаретом. Ее воплощали в жизнь А. В. Логановский, П. К. Клодт, Н. А. Рамазанов и Ф. П. Толстой. При этом Толстой как вице-президент Академии художеств должен был, помимо творческих задач, решать массу организационных вопросов: готовить обсуждение проектов на Совете Академии, искать мастерские для вернувшихся из-за границы Иванова и Логановского, заниматься проблемами, связанными с формовкой, отливкой и размещением готовых моделей.

Толстому приходилось учитывать замечания и поправки, которые вносили члены на заседаниях Совета, и лишь после общего одобрения он мог приступать к изготовлению форм для отливки скульптур.

Всего к 12 вратам храма были выполнены 52 фигуры евангелистов, великомучеников, митрополитов и архиепископов, дни памяти которых совпадали с событиями войны 1812 г. Но эту последнюю и самую большую работу художника постигла трагическая участь: гипсовые модели не дошли до нас, а сами врата погибли вместе со взорванным 5 декабря 1931 г. храмом. Сохранились лишь медные модели центральных наружных врат западного портала, восковые барельефы фигур св. апостолов Петра и Павла и деталь композиции врат северного портала «Богоматерь с младенцем», да многочисленные подготовительные рисунки к этой огромной работе.

Видевший всю эту работу целиком знакомый и почитатель таланта Толстого А. Н. Майков отмечал «необыкновенную мягкость лепки, красоту и выражение лиц, благородство и простоту поз и всего сочинения», «поразительную гармонию красоты внешней и красоты духовной». Это, может быть, самое значительное творение Толстого ныне почти забыто, однако даже малая часть этой гигантской работы, сохранившаяся в запасниках музеев, позволяет специалистам говорить о барельефах Толстого как о «произведениях, удивительных по своей пластической завершенности, детальному анализу форм, позволяющих почувствовать широту творческого диапазона» художника, и причислять его к ряду крупнейших скульпторов середины XIX в.

В 1849 г. Академия присуждает ему звание профессора скульптуры без выполнения специальной программы, по совокупности работ, созданных им в этом виде искусства.

В конце 1830–1860-х годах Толстой выполняет ряд других работ в области станковой скульптуры — бюст Николая I, голову Христа, статуи нимф для фонтана в Петергофе и для Эрмитажа, надгробие И. В. Кусову, проектирует памятники А. Х. Бенкендорфу и М. П. Лазареву, которые не были осуществлены в камне. Однако их нельзя причислить к удачам художника.

При возведении Исаакиевского собора в Петербурге и храма Христа Спасителя в Москве возникла идея использовать в их декоре произведения, выполненные в мозаичной технике. Но со времен Ломоносова искусство мозаики было основательно забыто, необходимо было возродить его заново. Во время поездки за границу в 1845 г. Ф. П. Толстой получил задание ознакомиться с мозаичными мастерскими в Италии, а в 1851 г. он возглавил художественный отдел образованного при Академии художеств «мозаичного заведения». Долгие и кропотливые эксперименты позволили вскоре наладить производство высококачественных смальт, а усилиями Толстого и его соратников была создана школа русских мастеров-мозаичников, которая вскоре получила признание за рубежом.

Много работал Толстой в эти годы и в графике. В 1838 г. и в 1842 г. он создал серии акварелей и очерковых рисунков к балетам «Эолова арфа» и «Эхо». Смысл этой огромной работы мастера в том, что, по существу, он создал либретто, эскизы костюмов и декораций и хореографию этих спектаклей. При этом он опирался на достижения близкой ему по духу школы танца Дидло, учеником которого был в молодости. На подмостках Петербурга в это время появился Марко Тальони, балет которого был лишен содержательного сюжета, имел иной рисунок танца, главное внимание и роль в нем отводились прима-балерине. Созданием своих балетов Толстой как бы выражал протест против новшеств Тальони, призывал вернуться к более красивому и совершенному, по его мнению, танцу. Балеты Толстого поставлены не были, хотя на это было получено согласие императора и формального отказа художник не получил. Это пренебрежение к его работе доставило автору много боли и огорчения.

Другой большой работой художника в последний период его творчества стали иллюстрации к «Греческим стихотворениям» Н. Ф. Щербины, друга дома Толстых, ныне незаслуженно забытого поэта. Толстой не мог не отозваться на волнующую его тему греческой культуры. В его рисунках вновь проявились присущие ему знание и понимание античности, однако композиции, фигуры героев, сам рисунок стали грубее, тяжеловеснее, утратили живую непосредственность и очарование свежести. Это было проявление не только упадка в творчестве мастера, но и кризиса классицистического стиля, переродившегося в академический шаблон.

В 1854 г. исполнилось 50 лет творческой деятельности Толстого. 10 октября на общем собрании членов Академии художеста, посвященном этому событию, присутствовали коллеги, друзья, ученики и поклонники юбиляра. В тот день смущенный художник услышал много теплых слов о себе. Выступавшие отмечали, что пятидесятилетняя деятельность Толстого «на служебном и художественном поприще» является редким феноменом в отечественной культуре. В честь юбиляра была выбита золотая медаль с изображением на одной стороне портрета художника, а на другой — сияющей звезды и надписи, окруженных лавровым венком: «В память пятидесятилетнего служения царю, отечеству и искусствам». Толстой был также награжден орденом св. Анны I степени. В «Московских ведомостях» от 25 ноября 1854 г. его друг и ученик скульптор Н. А. Рамазанов опубликовал большую статью о Толстом, в которой, помимо биографических данных своего учителя, указал основные работы, отечественные и зарубежные награды, а в заключение отметил, что «дом его пропитан влечением к искусству, был постоянно высшею школою для молодых художников».

Через пять лет, когда в мае 1859 г. исполнилось 50 лет с тех пор, как граф был избран почетным членом Академии художеств, он был произведен из вице-президентов Академии художеств в товарищи президента. «Это была почетная отставка, но все-таки отставка, — писала дочь. — Отцу было тяжело перенести это, тяжело оставить любимую деятельность, оставить Академию, с которой неразрывно связана была его жизнь; даже квартиру, где он прожил окруженный любимыми предметами, почти полстолетия». Чтобы помочь пережить трудный момент, друзья художника устроили чествование, носившее неофициальный, дружеский характер. Празднование юбилея завершило служебную карьеру художника.

Толстому шел восьмой десяток лет, постепенно подступали болезни, и врачи рекомендовали ему лечение за границей. Художник дважды (в 1845–1846 и 1861–1862 гг.) совершил длительные путешествия по странам Западной Европы, во время которых вел подробные дневниковые записи, дополняя их многочисленными рисунками. Влюбленный с детских лет в античность, он наконец увидел Колизей, скульптуры, триумфальные арки «вечного города». На страницах путевых дневников Толстой запечатлел не только прекрасные памятники античности, но и современную жизнь людей разного социального уровня. Бурные общественно-политические события, происходившие в те годы в западноевропейских странах, захватили и Толстого. Он иногда бывает резок и полемичен в суждениях о том или ином государственном деятеле, о контрастах «между величием и роскошью… с нищетой и угнетенным положением простого класса людей», но всегда искренен и откровенен в своих оценках. Здесь, как и в годы юности во время плавания в страны Скандинавии, ему вновь предоставилась возможность сравнивать увиденное с тем, что он хорошо знал и любил дома. 18 декабря 1845 г. он писал конференц-секретарю Академии художеств В. И. Григоровичу из Рима: «Я восхищен всем, но все-таки скучно здесь. Я нахожу у нас во многом лучше совсем не по одной только привычке к своему, но тщательно вникая во все (климат и памятники откладывая в сторону: это другое дело), взвешивая везде, где я был, хорошее и дурное с нашим дурным и хорошим, скажу, что по моему уразумению и совести у нас в России в несколько крат лучше… Я не дождусь времени, когда буду иметь радость вернуться в отчизну».

Лечение за границей не улучшило здоровье Толстого. Особенно Федора Петровича беспокоило ухудшающееся с каждым годом зрение. Его внучка, посетив дом деда в 1871 г., оставила следующие воспоминания: «Он одряхлел, плохо видел, носил зеленый зонтик для защиты глаз от солнца… Он сидел в кресле, около кресла стоял столик и была садовая скамейка. При нем состояла чтица, молодая девушка, постоянно читавшая ему переводные романы. Он часто засыпал, но стоило прекратить чтение, сейчас просыпался… Когда я к нему подходила и говорила: «Здравствуйте, дедушка», — он присматривался и отвечал: «Здравствуй, милая, ты кто?» — «Я ваша внучка Катенька…» …Но видно было, что он меня не помнит и ему до меня все равно… Грустное впечатление я выносила из этих посещений: прежнего ласкового, отзывчивого дедушки уже не было, хотя лицо по-прежнему было ласковое и доброе».

Скончался Толстой 13 апреля 1873 г. в возрасте 90 лет. Похоронили его на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

* * *

Толстому шел седьмой десяток лет, когда он в конце 50-х годов прошлого столетия, видимо, по просьбе своей дочери М. Ф. Каменской приступил к написанию воспоминаний. «Он писал их постоянно: в Петербурге, и за границей, и продолжал до последних дней своей жизни», — свидетельствует Т. П. Пассек. К этому времени он уже плохо видел, и поэтому уже первые строчки «Записок» написаны неуверенным, нечетким почерком. Дальнейшее ухудшение зрения приводит к тому, что почерк еще больше меняется, становится крупнее, и вскоре Толстой начинает писать по разлинованной бумаге, с большим трудом выписывая буквы, не соблюдая знаков препинания и не всегда дописывая слова.

Рукопись «Записок» (особенно их вторая половина) изобилует правкой слов, предложений, целых абзацев и страниц, сделанных Толстым, а также, по всей видимости, его женой. По всей вероятности, Толстой уточнял и дополнял черновой текст в течение всего периода создания воспоминаний, а, видимо, в начале 1860-х годов решил переписать черновик. Об этом можно судить по пометам Толстого на полях рукописи: «До тех пор переписано и поправлено». Но беловик, к сожалению, до нас не дошел. Е. Ф. Юнге утверждает, что он, так же как и большая часть личного архива отца, был уничтожен ее матерью незадолго до смерти мемуариста.

Публикация отрывков из «Записок» была осуществлена в двух номерах журнала «Русская старина» за 1873 г. по инициативе Татьяны Петровны Пассек, двоюродной сестры А. И. Герцена, вдовы В. В. Пассека. С Толстыми она познакомилась в 1839 г. в Петербурге, и с тех пор у нее установились дружеские отношения со всеми членами семьи. Особая симпатия связывала ее в течение многих лет, несмотря на разницу в возрасте, с дочерью Толстых — Екатериной.

Вспоминая в дальнейшем о своих встречах с семьей художника, Пассек писала: «Еще лучшее воспоминание оставило во мне то время, когда я проводила с Толстыми одна, в задушевной беседе или слушая рассказы графа Федора Петровича о его прежней жизни и чтение из его воспоминаний и путевых записок». Видимо увлеченная эмоциональными и яркими рассказами графа о себе и своем времени, Татьяна Петровна в начале 1870-х годов предложила опубликовать его «Записки» и, получив согласие, со свойственной ей энергией приступила к подготовке рукописи к изданию.

К этому времени Толстой, по словам его близких, «плохо слышал и помнил» и уже мало кого узнавал. Поэтому отбором и редактированием текста для журнала занимались жена Толстого и Т. П. Пассек. Подтверждение этому мы находим в предисловии к «Запискам»: «Первые… главы по желанию графа и его достойной супруги графини Анастасии Ивановны остаются пока в рукописи» и приводятся лишь «главные факты» из детской и юношеской жизни до 1802 г.

Была опущена вся первая половина текста рукописи, посвященная детским и юношеским годам художника, где мемуарист довольно резко критикует нравы высшего света екатерининской эпохи, осуждает принятую тогда систему воспитания дворянских детей, дает далеко не лестную характеристику Павла I и многих сановников, подробно рассказывает о своих плаваниях в 1800–1801 гг. в Скандинавские страны и Финляндию в период обучения в Морском шляхетском кадетском корпусе. Однако и в опубликованной части «Записок» были изъяты воспоминания о тайном обществе Союз благоденствия, масонских ложах, ланкастерских школах и многое другое. «Записки» подверглись также и редакторской правке, а местами и литературной обработке. Последняя изменяла не только стиль автора в ряде мест повествования, но и смягчила острую направленность высказываний и характеристик автора. Это касается, например, рассказа о родном дяде Федора Петровича — графе Ф. А. Толстом, о медальере К. А. Леберехте, о министре финансов графе Д. А. Гурьеве, о генералах графах А. И. Остермане-Толстом и Ф. П. Уварове, о главнокомандующем генерал-фельдмаршале М. Б. Барклае де Толли, об императрице Марии Федоровне и др.

То есть публикация «Записок» Ф. П. Толстого в журнале «Русская старина» не является ни сколько-нибудь полной, ни вполне адекватной сохранившемуся авторскому тексту.

Спустя несколько лет, давая оценку той публикации, Е. Ф. Юнге писала в воспоминаниях, что «с этой задачей она (Т. П. Пассек. — А.Ч., Е.Г.) не совсем хорошо справилась. Правда, не одна она над этим трудилась, ей некогда было все взять в свои руки, было много посредников. В конце концов записки вышли в печати очень измененными: некоторые вещи, сказанные отцом моим, принимали оттенок, несвойственный его взгляду и образу мышления. На мои протесты Т.П. возражала: «Все было отцу твоему прочитано, и… он одобрил…». Но когда это читалось отцу, он был очень стар, плохо слышал и помнил: где было ему следить за редакцией!».

После смерти Толстого его вдова разрешила Пассек использовать «Записки» и дневники заграничных путешествий графа при написании ее воспоминаний, к которым она приступила еще в конце 1860-х годов. Публикация воспоминаний Т. П. Пассек началась в 1872 г. в журнале «Русская старина». Главы, посвященные Толстому, были опубликованы в 1878 г. Татьяна Петровна разделила свое повествование на части и дала им следующие заголовки: «Граф Федор Петрович Толстой, 1860 г.», «Масонские ложи», «Ланкастерские школы», «Тайные общества», «Жизнь и служба в Академии художеств», «В Риме в 1845 г.», «В Риме после отъезда императора Николая, 1845–1846 гг.»

Т. П. Пассек довольно произвольно использовала авторский текст: она не сохранила последовательность, а главное — точность изложения, взяла лишь выдержки из «Записок» и дневников, соединив их собственным пересказом прочитанного и услышанного ранее от Толстого. Она смягчила также острую направленность высказываний Толстого.

Публикация в «Русской старине» рассказов Толстого в воспоминаниях Пассек привела ее к крупной ссоре с графиней А. И. Толстой. Вдова художника была напугана тем, что широкой общественности напомнили о либеральном прошлом ее мужа. К тому же Пассек не скрывала своего намерения написать в ближайшее время исследование-воспоминание о Толстом, где собиралась более подробно рассказать о его жизни и творчестве. Следует также добавить, что издание появилось в трудное для вдовы художника время: после смерти мужа на нее легли все заботы по воспитанию маленького внука, усыновленного Федором Петровичем еще при жизни, а пенсия ее была невелика.

После этой публикации графиня Анастасия Ивановна сама попыталась издать оставшиеся у нее рукописи мужа, но ей не удалось это осуществить.

Одновременно с журнальным вариантом своих воспоминаний Пассек работала над отдельным их изданием, которое и было осуществлено в 1878–1889 гг. В главы, посвященные Ф. П. Толстому она внесла множество изменений и дополнений по сравнению с публикацией в журнале «Русская старина», значительно сократила текст Толстого, нередко заменяя его собственным пересказом.

Воспоминания содержат также пояснения и комментарии самой мемуаристки, дополняющие повествование Ф. П. Толстого (например, об отношении правительства Александра I к масонским ложам, о причинах популярности масонства у представителей различных слоев тогдашнего общества, об организационном устройстве масонского ордена), а также эпизоды, не дошедшие до нас в составе черновой рукописи «Записок» Толстого (о руководителях Общества распространения ланкастерских школ, об успехах школы, организованной Обществом, об истории и причинах его роспуска, о восстании 14 декабря 1825 г. и допросе Ф. П. Толстого в Следственном комитете). Может быть, страницы с этими сведениями были сожжены вместе с остальным текстом «Записок» женой художника, но возможно также предположить, что их никогда и не было, и Татьяна Петровна пересказала в своих воспоминаниях устные рассказы художника.

Второе издание воспоминаний Пассек полностью повторило публикацию 1870–1880-х годов.

В 1931 г. было предпринято сокращенное издание воспоминаний под общей редакцией А. В. Луначарского. Все главы, посвященные личности «аристократа-скульптора графа Федора Петровича Толстого», были опущены.

Последнее издание мемуаров, в основу которого была положена прижизненная трехтомная публикация 1878–1879 гг., увидело свет в 1963 г. Однако главы, посвященные Толстому, были приведены здесь по публикации в «Русской старине» за 1878 г., так как издатели исходили из того, что журнальная редакция мемуаров Пассек более близка к авторскому тексту «Записок» художника, который, как они полагали, навсегда утрачен.

В 1892 г. Е. Ф. Юнге опубликовала в журнале «Русский художественный архив» статью о детских и юношеских годах своего отца Ф. П. Толстого, написанную на основе хранившейся у нее черновой рукописи его «Записок», а также семейных преданий, устных рассказов родственников. Екатерина Федоровна довольно вольно использовала воспоминания отца: она не всегда придерживалась логики рукописи, свободно переставляла факты, добавляла свой текст. Но даже в тех случаях, когда Юнге сообщала, что старалась приводить, где только возможно, «собственные слова» отца, она не всегда придерживается данного обещания.

«Записки» были использованы Юнге и при написании собственных воспоминаний. Как мы уже отмечали, Екатерина Федоровна критически отнеслась к изданию части «Записок» отца в «Русской старине» в 1873 г., поэтому воспользовалась своей публикацией о детских и юношеских годах Толстого, а для описания событий начиная с 1802 г. вновь обратилась к черновому тексту «Записок», дополнив их личными воспоминаниями и семейными преданиями.

В 1907 г. Юнге передала воспоминания отца в составе своего небольшого архива в Российский Исторический музей. В середине 1930-х годов, очевидно сотрудниками Отдела письменных источников этого музея, была начата подготовка публикации полного текста «Записок» Ф. П. Толстого, сделана их машинописная копия. Но неизвестные нам обстоятельства не позволили завершить начатую работу. Видимо, 1930-е годы были неподходящим временем для публикации мемуаров графа Толстого.

* * *

Мемуары всегда субъективны и отражают неповторимые индивидуальные качества личности автора и степень осмысления им реальных событий минувшего. Не все мемуаристы смогли понять события, свои взаимоотношения с современниками. Даже при желании дать правдивое описание все равно происходил субъективный отбор фактов, персонажей, к которому нельзя относиться с абсолютным доверием.

На личный опыт мемуариста всегда оказывает влияние время, а также временная дистанция между событием и автором повествования. Как мы уже отмечали, Толстой приступил к своим «Запискам» спустя много лет после описываемых событий. Наличие подобного временного интервала не могло не оказать воздействия на отношение мемуариста к прошлому. С годами многое забылось, время постепенно стирало детали собственной оценки под воздействием точек зрения современников, приобретенного личного опыта. И к тому же о некоторых событиях и людях Толстой писал со слов своих современников. Так, рассказывая об Иване Степановиче Рибопьере и его сыне Александре Ивановиче, он использовал, к сожалению, недостоверные слухи, ходившие в русском аристократическом обществе конца XVIII — первой половины XIX в.

Не во всем достоверно резко-негативное описание деятельности императора Павла I, от нелепых распоряжений которого пострадали не только родственники Толстого, но и сам мемуарист. Конечно, во многом прав Толстой, когда пишет о резкости, жестокости и даже сумасбродстве Павла I, о непоследовательности его действий. Но главное, по-видимому, заключается в том, что мемуарист (как и большинство его современников) прежде всего постарался оправдать себя (и своих близких) и обвинить своего обидчика. Лишь немногие современники Павла I сумели понять и оценить всю сложность и противоречивость его натуры. Как писал в своих воспоминаниях статс-секретарь императора И. В. Лопухин, «в государе сим, можно сказать, беспримерно соединились все противные одно другому свойства до возможной крайности». К тому же в правление Павла I Толстому было всего 14–18 лет, и, рассказывая о событиях того времени, он нередко доверяет слухам и домыслам об императоре, которых ходило немало.

Не во всем точны сведения мемуаров Толстого и о последних годах жизни А. Н. Радищева. Толстой пишет о том, что в смерти Радищева виноват якобы Павел I. На самом же деле именно Павел I возвратил Радищева из Сибири с предписанием жить в сельце Немцове Малоярославецкого уезда, а не в Петербурге, как сообщает Толстой. И только при воцарении Александра I Радищеву разрешили переехать в столицу, где он был назначен членом Комиссии по составлению законов.

Ярким примером влияния возраста на неточность сообщаемых фактов является отрывок о пребывании семьи Толстых на даче в Царском Селе, о знакомстве с императрицей Елизаветой Алексеевной, встречах со своими родственниками, с четой Лонгиновых, о дочери Лизе. Мемуарист пишет обо всех этих событиях как об одновременных, имевших место в начале 1820-х годов. Но по упоминанию в одном из черновых вариантов этого отрывка об эпидемии холеры в Петербурге, а также при сравнении с воспоминаниями М. Ф. Каменской, можно датировать события, произошедшие летом в Царском Селе, 1831 г. Что касается его знакомства с императрицей Елизаветой Алексеевной, то оно произошло в 1817 г. Лизу Толстую отдали в Патриотическое училище по настоянию императрицы в 1819 или 1820 г., а в Парголово Толстые отдыхали летом 1828 и 1832 гг. Также неверно называется у Толстого время приглашения учителей к детям, время смерти матери (см. примечания к настоящему изданию). Встречаются ошибки в передаче имен упоминаемых лиц, в пересказе некоторых событий (история немецкого театра в Петербурге), путаница в родственных связях и проч.

Далеко не всегда соответствуют истине характеристики ряда лиц в «Записках» Толстого. Так, ослепленный обидами, нанесенными его самолюбию, автор не желает сказать ни одного доброго слова о своем дяде и крестном отце Ф. А. Толстом — собирателе крупнейшей коллекции рукописей и старопечатных книг, о братьях Виельгорских — тонких ценителях и любителях музыки, много сделавших для пропаганды достижений русских и европейских музыкантов, для их моральной и материальной поддержки, и др.

На достоверности и полноте мемуаров Толстого сказалось и его желание (необходимость) скрыть некоторые факты своей биографии по политическим соображениям, как это получилось с рассказом о тайном обществе Союз благоденствия. В «Записках» Толстой продолжает придерживаться показаний, данных им в ходе следствия по делу декабристов, скрывая истинные цели и характер организации, а также свою роль в ее деятельности.

Говоря о полноте «Записок» Толстого, мы не можем забывать, что перед нами лишь часть его мемуаров, взятая для чтения его дочерью и потому случайно уцелевшая после уничтожения архива художника его второй женой. В этой части мы не найдем рассказов о его замечательных современниках и собеседниках — литераторах, композиторах, художниках, журналистах и других, в кругу которых он вращался, о людях, близких ему по интересам, по духу. Нет там ничего о собраниях литературных, филантропических и тем более тайных обществ, членом которых он был. Кое-что из утраченного, относящегося к истории декабристов и ланкастерских школ, можно приблизительно восстановить по цитатам и пересказу в «Воспоминаниях» Т. П. Пассек. В этом случае мы видим, насколько содержательнее, последовательнее были «Записки» художника до катастрофы, постигшей его личный архив.

Наиболее точны воспоминания Толстого о двух его «морских кампаниях» 1800–1801 гг., когда, будучи воспитанником Морского шляхетского кадетского корпуса, он посетил страны Скандинавии и Финляндию. Дневник («Журнал»), который он вел во время учебных плаваний, затем почти без изменений был включен мемуаристом в свои «Записки».

В отличие от своего знаменитого прапрадеда стольника П. А. Толстого (1645–1729), впервые попавшего за границу в возрасте 52 лет и для которого Западная Европа во всем была непохожа на Россию, русского дворянина конца XVIII — начала XIX в. мало что удивляет в Скандинавских странах. После Петербурга, ставшего к концу XVIII в. одним из красивейших городов Европы, Толстой, посетив Стокгольм, Копенгаген, Берген, Гельсингфорс и другие города, отмечает, что их «вид… не имеет ничего особенно замечательного и красивого». Трудно ожидать от 17–18-летнего юноши полного и подробного описания в «Журнале морских кампаний» общественно-политической и культурной жизни Скандинавских стран и Финляндии, так как программа учебных плаваний носила определенную задачу — «экзерциции в науке и практике», т. е. приобретение морского опыта и расширение познаний гардемаринов и кадет Морского корпуса. Ценность дневниковых записей состоит прежде всего в искренности их автора, а также в конкретных сведениях о путешествии. Подробно описывает Толстой свои впечатления о посещении шведских дворцов и музеев; отмечает доброе отношение к русским морякам («принимали… везде ласково и дружелюбно») военных и жителей Скандинавии; приводит названия увиденных им городов, портов, крепостей, фортов, маяков и т. д.

* * *

В настоящем издании «Записки» Ф. П. Толстого публикуются по подлинной авторской рукописи, хранящейся в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея.

Подготовка данного текста к публикации имела некоторые особенности, обусловленные, с одной стороны, незавершенностью работы мемуариста над своими «Записками» и уничтожением части рукописи, а с другой — значительной редакторской правкой, осуществленной, по всей видимости, А. И. Толстой. Стремясь максимально точно воспроизвести авторский текст, мы опустили правки, добавления и исправления, сделанные ею (и большей частью совпадающие с текстом первого издания «Записок»), так как, во-первых, не уверены, что они делались с согласия Ф. Толстого (об этом писала и Е. Юнге), а во-вторых, они не всегда отражают особенности лексики мемуариста. Зачеркнутый при этом редактировании текст автора нами восстанавливался, а правка опускалась с оговоркой в примечаниях лишь в тех случаях, если она содержит дополнительную или отличающуюся от авторской информацию.

Несколько отрывков воспоминаний Толстого сохранились лишь в записи и редакции его жены; они включены в текст публикации, что оговорено нами в примечаниях и выделено квадратными скобками и курсивом в тексте «Записок».

При наличии нескольких редакций одного и того же отрывка за основу для публикации мы брали наиболее полный и законченный вариант, зачастую им оказывался последний по времени написания. Наиболее существенные разночтения, встречающиеся в разных редакциях, приведены нами в примечаниях.

Автор не всегда придерживался хронологии в изложении событий, особенно во второй половине текста, что делает «Записки» излишне фрагментарными и пестрыми, мешая восприятию содержания. Кроме того, в публикуемой рукописи есть отдельные эпизоды, начало и конец которых находятся в разных частях текста (например, рассказ об Алексееве). Учитывая черновой характер публикуемого источника, неполноту его сохранности, мы по возможности восстанавливаем хронологическую и логическую последовательность повествования, а в тех случаях, когда это невозможно, в примечаниях сообщаем их дату.

Как мы уже отмечали, рукопись «Записок» носит черновой характер, в ней много пропусков слогов, букв, союзов или, наоборот, повторы слов в одном предложении, а также несогласование падежных окончаний, грамматические ошибки и описки (что можно отчасти объяснить резким ухудшением зрения автора в конце жизни). Все эти особенности текста исправлялись нами без оговорок в примечаниях. Употребление автором в одном отрывке прошедшего и настоящего времени глаголов оставлено без изменения лишь в тех случаях, когда это не мешает восприятию текста.

Пропущенные автором слова вставляются по смыслу в квадратных скобках, если же подобные вставки сделаны его женой — курсивом и в скобках.

Характерные для автора чрезмерно громоздкие сложноподчиненные предложения, затрудняющие восприятие смысла, разбиты нами там, где это возможно, на более короткие. Разбивка текста на предложения и абзацы сделана по смыслу без нарушения авторского замысла.

Текст «Записок» дается в современной орфографии и пунктуации. Однако при этом сохраняются все особенности лексики, характерные для конца XVIII — первой половины XIX в. В частности оставлено без изменения написание таких слов, как «нониче», «баталион», «английский», «пиедестал», «ошпиталь», «пресурьезно», «ундер-офицер», «атютант», «медальор», «фрельна» и др. Сохранена вариантность, неустойчивость написания одних и тех же слов, присущая тому времени (ветер — ветр, дожжь — дождь, атютант — адъютант, шкеры — шхеры, шлюпка — шлюбка — слюбка, гобвахта — гауптвахта, фронт — фрунт, итти — идти и т. д.).

Географические названия и имена собственные (за исключением явных искажений и описок) даются в транскрипции автора (Ельсинфор и Эльсинфор, Свеаборг и Свиабург, Стокгольм и Штокгольм и проч.). Сокращенные написания имени-отчества (Фед. Ан., П. Ал., Николай Михайл. и проч.), титулов, званий (имп., гр., кн., ген-лейтенант и проч.), названий учреждений (Ак. худ., Акад. худ. и т. д.) и другие приводятся нами полностью.

Слова и фразы на иностранных языках воспроизводятся на языке оригинала, перевод дается в примечаниях.

Хронологические рамки примечаний, как правило, соотносятся с событиями, описываемыми мемуаристом.

Текст рукописи не был разделен автором на главы. Были ли последние в беловом варианте, нам не известно. В журнальном издании «Записок» 1873 г. текст поделен на главы без названий, а уже Пассек и Юнге, приводя обширные выдержки из рукописи или передавая ее содержание своими словами, дали главам собственные заголовки. Мы сочли возможным разбить текст на главы, используя иногда в их названиях цитаты из публикуемых «Записок».

Подготовка текста и его комментирование осуществлены А. Е. Чекуновой (с начала до окончания Толстым в 1802 г. Морского кадетского корпуса) и Е. Г. Гороховой (с 1802 г. до конца).

Публикаторы выражают благодарность сотрудникам Отдела письменных источников Государственного Исторического музея и его заведующему А. Д. Яновскому за внимание и содействие в работе, а также В. М. Безотосному, И. С. Калантырской, А. И. Комиссаренко, А. С. Мельниковой, Г. М. Никитиной, А. И. Рейтблату, С. Ю. Самонину, А. И. Серкову, И. Л. Фоминой и А. С. Шкурко за помощь и советы при подготовке «Записок».

А. Е. Чекунова, Е. Г. Горохова