Получилось так, что в пору, когда расцветают леса юной зеленью, когда весело шумят города, когда поля усыпаны цветами и мир пробуждается к жизни, над островом Бриттене начали собираться невиданные грозовые тучи. Так пел Хеорренда, скоп хеоденингов. Только печальный крик кукушки, предвестницы лета, говорил о грядущих скорбях. Старый король Кинрик послал по племенам и народам Севера стрелу войны, колдуны скриде-финнов сплели в снежных лесах черные заклятья, и Воден собрал свое войско, чтобы мчаться вместе с ним по волчьей тропе. На северном небе видели пляшущие над звездами копья и мечи — знак братоубийственной войны, войны богов и людей. Те, кто умел читать руны, предсказывали появление страшной хвостатой звезды.

Перед каждым королевским пиршественным залом у Вест-сэ пропел рог короля гевиссов. К дальним королям, что жили на окраинах леса Меарк-вуду на границах Срединного Мира, не раз в сумерках приезжали верхом на волках ведьмы с известиями о красной войне на западе. Со всех окраин земли собирались копьеносцы — даже от Меарк-вуду до Святой Гробницы, что находится в земле готов, и от Святой Гробницы до прославленного Камня, что стоит у Данпара.

Не арфа, не любовь к женщинам, не утехи светлого мира были в мыслях героев, а лишь волны, свист копий да зов полей, над которыми собираются вороны. Когда скоп касался струн своей певучей арфы, сидя у ног своего господина, пел он о том, как раскалываются белые сверкающие шиты, как бьются друг о друга холодные копья и как падают мертвыми воины на траву. Тогда сердца воинов начинали беспокойно биться в груди, мыслями переносились они через океанские волны, через обитель китов, через широкий мир. Слышали они одинокие крики морских птиц, и сердца их неудержимо тянуло к дороге китов, идущей по океанским равнинам на запад.

Через широкие воды летела весть, и из каждого медового зала хлынули тысячи танов в звонких сверкающих кольчугах — словно лес копий двинулся по дорогам. Они стекались к гаваням у Вест-сэ, туда, где свежепросмоленные крутошеие корабли ждали на якоре, готовые нести своих хозяев по морским волнам, через лебединые моря. Вступали герои на челны и складывали свое прекрасное оружие и кольчуги в трюмы для сохранности. Кружились волны, море плескало о просмоленные борта, все сердца томились желанием испытать волнующиеся глубины и отправиться вперед по пляшущим соленым волнам.

И когда чело рассвета озарило теплом спины, высокородные герои сняли покровы с носов кораблей и подняли на реи холст. Поднялся плеск от весел, зазвенело железо, застучал щит о щит, и сэ-викинги вышли на веслах из-за широких мысов. Пенный след тянулся за драккарами, подгоняемыми ветром, когда полетели они вперед птицами с пенными ожерельями. Стремились они на запад, за море, и когда длинные корабли сталкивались друг с другом, для уха это было как шум прибоя, набрасывающегося на скалы.

— Выше паруса! — послышался радостный крик, и дубовые кили вспороли вздымающиеся волны — так кони грудью мнут траву, мчась по весенним лугам. Подул сильный ветер, и морские драконы помчались вперед под надутыми холщовыми парусами, планширы их чуть ли не ныряли под несущиеся валы. Драконы на носах кораблей прославленных князей рассекали буруны, перекликались на кораблях рога, корабли весело качались на волнах. Хотя девять ужасных дочерей Эагора и толкали носы кораблей, морские кони, весело смеясь, скакали по бороздам океана.

Вперед по дороге китов! Вперед по волнам! Пусть трещат увенчанные драконьими головами носы, пусть качаются мачты, пусть скрипит усеянный льдинками фальшборт! Вокруг нас кипит океан, мечутся волны, мы все море перепашем своими острыми килями! Мрачные валы бросаются на бак, резкий ветер заставляет судно нырять в ложбину бакланов — никогда не плавали столь прославленные корабли и не вели их столь прославленные короли! Золоченые боевые драконы сверкают как маяки, как груди лебяжьи тугие паруса, золотой свет озаряет флот сэ-викингов.

Упорно гребли таны — растягивались скобы, когда сорок весел разом ударяли по морской волне. В могучий прибой погружались лопасти весел, сверкали они, как лосось в прыжке, вырываясь из волны По широкой равнине Эагора летели вперед тесаные драконы, змеи, скользящие по взбаламученным волнам, по водам, где купаются бакланы.

Великое воинство неслось по морю, и не было войска больше с тех пор, как корабль Водена с деревянными веслами нес сонм богов по-над королевством Эагора. Шестнадцать воинских дружин сэ-викингов плыли через Вест-сэ тем летом, и в каждой дружине было пять тысяч воинов, и в каждой тысяче — тринадцать сотен, я в каждой сотне — четырежды по сорок мужей.

Немало в этом могучем войске было врекка, молодых мужчин, изгнанных из племени и рода, ищущих службы при дворе другого владыки. Во времена мира и порядка не найти им было продвижения, да и боевой пыл не влек их к праздности у королевского очага. Им особо милы были вести, что принесли вороны Водена, поскольку только во времена войны могли они добыть великое богатство — как Сигемунд, когда обрел он драконье сокровище. Или может случиться так, что могучий удар острого меча среди битвы доставит юному врекка большую власть, даже королевство. Разве не этот путь привел Эадгильса и Херемода на славный престол? Разве Сигеверт, князь сегганов, сам не был некогда врекка и не служил в дружине владыки скильдингов?

Сердце каждого отважного врекка стремилось к месту, где слетаются вороны, как юная девушка стремится к своему возлюбленному. Копья их жаждали крови. Горы бриттских трупов нагромоздят они, такие высокие, что рыскающие в лесах бродячие стаи волков не смогут взобраться на них! Но они-то в упорстве и отваге юности своей поднимутся по трупам и, поднявшись, получат каждый по королевству!

Они думали об Эадгильсе и Херемоде, о Видге и Хаме, но больше всего — о Хенгисте и Хорее, князьях эотенов, что оставили свой народ и выдвинулись, будучи врекка. Теперь же, как известно, удача Хенгиста перешла к Кинрику, королю, старому годами, мудрому и коварному. И разве Кинрик не носил прославленного меча Хенгиста, самого Хунлафинга, на котором вырезаны руны, предсказывающие славный вирд тому, кто носит этот чудесный клинок?

Шестнадцать морских королей, чьи корабли вспарывали гладкие бока океана, совершили богатый блот, чтобы ублаготворить бессмертных богов. Приятно было Водену, Другу Ворона и Владыке Мертвых, жертвоприношение Хагены, короля хольм-руггов. Собственной своею рукой привязал он супругу-королеву к стапелям, по которым его боевой корабль соскользнул в гостеприимные волны Ее крики и треск костей эхом прокатились по гавани хольм-руггов. Оттуда их унесло ветром на небеса, где услышали их боги, что пировали в увешанной оружием Вэль-хеалле.

Черные тучи войны катились по небесам, и со всех сторон дождь хлынул на широкое дно сосуда ветров, и бурное Вест-сэ злобно набрасывалось на берега Бриттене по мере приближения кораблей. Тролльши с северных островов с бьющимися на ветру космами собирались над морем и океаном. На гусях летели они, и, говорят, некие китобои из Халголанда видели, как они собираются стаей. Недоброе зрелище, ибо увидели они черного всадника на черном коне с горящей головней в руках, и круг огня окружал его. Швырнул он головню на юг, в сторону Бриттене, и там, где она упала, вспыхнуло огромное пламя.

Также видели на севере семь сыновей Темной Луны, скачущих верхом. Из полных до краев рогов пили они чистый мед, что течет из источника Катящего Кольцо обратно. Тут улегся ветер, и даже волны, что бесновались в Фьорде Пеохтов к югу от Орканега, на время утихли. Но затем издалека послышался страшный рев, небеса разверзлись, и море еще раз поднялось волной высотой с утес. Неверные жены перемалывали прах, чтобы подмешать в пищу любовникам, — жернова сочились кровью, окровавленные сердца опоенных вываливались из их ребер, горе угнетало их. Иссушенные души летели в небеса густой стаей мух — видели, как много покалеченных мужей шли этой страшной дорогой и лица их были перемазаны ведьминой кровью.

Шестнадцать ночей стаей летели морские Драконы по волнам Вест-сэ, в месяцы Эостурмонат и Тримильхи, когда яркое солнце битвы все выше поднимается в небеса. И пока мчались они по ветру Водена, дувшему с востока, многие слышали песни своих вэлькирге, сидевших на корточках на льду замерзшего моря Гвен-сэ на севере, где все выше взлетали в холодные звездные небеса копья света. Ткали они вирд войска, три сестры-пророчицы, и вот какую песнь пели они за работой, песнь, милую Водену:

— Широко натянута основа, что предсказывает резню, туча простирается от неба до земли, кровавый дождь орошает уток. Серая ткань войны высоко на копье, ткань, которую мы, служанки Водена, соткали на красном утке. Кишки человечьи — вот уток, грузила на стенке — головы, кровавые копья — перекладины, гребень — из холодного железа, острые стрелы — колки. Мечами подбиваем мы ткань победы — будут петь клинки, будут звенеть щиты, лезвия секир будут целовать головы сквозь шлемы!

Тките, тките, сестры! Тките ткань копий, где струятся стяги, где воины несут боевые знамена на битву! Вплетен в нашу ткань вирд летней войны, и мы, вэлькирге Водена, будем обрезать нити вирда каждого воина. Смерть суждена великому королю, широко распахнутся для него врата Вэль-хеаллы!

Ныне соткана наша ткань, и зеленые поля начинают краснеть. Оглянись в страхе, оглянись в ужасе, ты, житель Срединного Мира, ибо кровавые тучи сбираются над всеми землями к западу от Вистла-вуду, и сам воздух станет мокрым от кровавой лены, что хлещет из разрубленных голов и отсеченных конечностей! Такова наша песнь — теперь мы, три вэлькирге, сестры-предсказательницы с Севера, должны мчаться, обнажив мечи, на неоседланных конях к радушному очагу Вэль-хеаллы!

Итак, к концу месяца Тримильхи тень древнего ясеня. Виселицы Водена, распростерлась по всему острову Бриттене, от самого Вест-сэ до ираландского моря. Боевой флот потомков Водена окружил остров лесом мачт, в каждом заливе толклись наемники из всех северных краев, окружали каждую шхеру. Вся страна веалов была окружена, так что герои, всю долгую зиму пировавшие в чертогах короля Хродульфа, могли, не замочив ног, обойти остров, переходя с палубы на палубу.

Драконьи носы проскребли по гальке берега. Скакуны моря были крепко привязаны к суше канатами из моржовых шкур, их оскаленные головы и резные носы пугали духов земли бриттов. Отважные, в своих шлемах с личинами, сэ-викинги спрыгивали на берег. Они овладели землей, земля эта овладела ими. Были они не среди своих племен или народов, не было у них ни родни, ни семьи, не знали они женской слабости, забыли они леса и холмы родных своих краев. Не было им места у королевского очага, ни от какого князя не получали они богатых пахотных земель — были они вреккан, изгнанники из рода людского, бродящие по странам, как волки да медведи лесные.

Как волки и медведи и были они, юные вреккан, волками и медведями они становились. Сбросив одежды, растирали они свои нагие тела сильными травами, беленой и соком мандрагоры и красавки. Они надевали косматые волчьи и медвежьи шкуры, они становились медведями, они становились волками, каждый из них становился беорн, фрека, с острыми клыками и когтями.

Медвежье бешенство охватывало их, волчье бешенство охватывало их. Срывая свои меховые шкуры, плясали они нагими на обнаженных лезвиях мечей, прыгали через стоящие торчком копья. Яро прыгали они на ветру, как те, кто следовал за Воденом в его ночной мертвой кавалькаде по Пути Иринга. Они вертели руками, ногами и головой, разевая рты и глядя застывшим взглядом. К вечеру, усталые и мрачные, уходили они искать пристанища в лесах, ложа в камышах. Они меняли обличье, когда под теплой волчьей шкурой их дух изменялся. Теперь они становились сынами не далеких своих матерей, из чьих утроб некогда вышли они, но одного лишь Водена, владыки полночной скачки, ликующего над павшими! Узы верности и любви не связывали их и не ослабляли их юношеской отваги — свободны были их страсти и сила. Руны Веланда, вырезанные на клинке Хунлафинга, пели им в осоке в устьях восточных рек — пели песнь обоюдоострого меча!

Воодушевленные рунной магией, клялись они предать тела бриттов огню разрушения, чтобы из их отсеченных конечностей и тел воздвигся холм выше погребального кургана. Затем принесут они блот, чтобы умилостивить Друга Ворона и вселить страх в духов земли Бриттене, что, бормоча, толпились вокруг них по пустым берегам рек и в затянутых туманом болотах.

Молодые воины захватили какую-то бриттскую княжну, которую они, связав, подвесили на столбе на берегу Ипвинесфлеота. Это было место, где высадился Хенгист и впервые взял себе остров Бриттене именем Этлы, разорителя Срединного Мира, и именем Водена, хозяина Чертога Мертвых, Затем к девушке поднялся молодой тан из народа гефтов, врекка, что служил королю Кантваре. Он пальцем выдавил ей глаз на щеку. Таково было его жертвоприношение Водену, одноглазому Владыке Виселиц. Девушка закричала, как лисица, поскольку испытала она девять мук, что исходят от черного камня под морем. Затем этот врекка, смеясь, надел ей на голову мешок из сморщенной кожи и натянул его по самые ее плечи. Он крепко затянул завязки и, терзая ее, как ему было угодно, стал бить ее по лицу, отчего она через некоторое время умерла. Затем таны бросили княжну до возвращения прилива, когда девять дочерей Эагора омыли ее и забрали ее тело себе.

Итак, корабли и войска потомков Водена крепко вцепились в берега Бриттене у Вест-сэ от самого острова Уайт на юге до островов Орканег на севере. К ним стекались короли ангель-кинн, долго жившие в Бриттене, — южные, под драконьим стягом Кинрика-гевисса, короля Вест-Сэксе, северные собирались к островной крепости Беббанбурх, где правил Ида, сын Эоббы, король беорников. И не стало числа войску, и от Хунлафинга послышался гул рунных заклятий, когда клинок с блестящей рукоятью засверкал На оружейной стене медового чертога Кинрика близ Винтанкеастера.

Были окружены бритты злыми врагами. Одни из них пришли по дороге китов, другие же издревле населяли остров. Под снежными горами Севера, в глубоких долинах, куда зимой не приходит солнце, живет старейший из народов — пеохты. Даже войска румвалов в ту пору, когда власть Касере распространялась и на Бриттене, не смогли завоевать эту обширную страну обдуваемых ветром утесов и любимых троллями долин.

Бриде мак Мэлхон унаследовал трон пиктов — так называют себя эти жители гор — в тот год, когда Кинрик послал свою стрелу войны вокруг Вест-сэ. Был он князем великого могущества, правителем королевств Кайт, Ке и Кириг. Фиб, Фидах, Фотла и Фортренн. Ему платили дань короли островов Катт и Орк, что в Северном океане. Был он сыном короля бриттов, поскольку в обычае пиктов наследовать королевскую власть по женскому праву. И таким их обычай был с тех пор, когда их племя первым из всех пришло в Придайн с севера. Тут и поклялись они солнцем и луной блюсти этот обычай, доколе стоит мир.

Ко двору деда Бриде, Друста, сына Гирома, приехал Мэлгон Высокий, когда его отец Кадваллон Ллаухир еще правил Гвинеддом. Всю зиму Мэлгон спал с княжной Нестой, дочерью Друстана, пока друиды двора не объявили, что она понесла. Тогда Мэлгон уехал на юг, в Гверит, чтобы снова жить в королевстве отца. Таков был обычай пиктов, но после того, как захватил Мэлгон престол своего двоюродного брата, Бриде задумался — а не потребовать ли ему по праву отцовской крови еще и королевства Мэлгона Гвинедда?

От князя Оркнейских островов, чьи корабли странствовали далеко по океанским волнам, Бриде узнал о том, что Кинрик послал стрелу войны по королевским дворам севера. Придворный бард Бриде спел о его предке Друсте, сыне Эрпа, который выиграл сто битв и одержал сто побед на юге. Бриде мак Мэлхон поразмыслил над этим и послал огненный крест по семи частям своего королевства. Но, кроме этого, он ничего не сделал против бриттов, живущих к югу от реки Гверит, а выждал зиму, чтобы посмотреть, что будет.

Когда растаяли снега, пришло известие, мало обрадовавшее Бриде, поскольку его пограничные лазутчики принесли известия о сборе трех великих воинств Севера. Король Уриен Регедский приказал собрать три сотни мечей племени Айнварха, и три сотни щитов племени Киннвида, и три сотни копий племени Коэля. Также Уриен послал слово и правителю Западных Островов, Габрану мак Домангарту из Дал Риады, который другом пиктам не был. Когда король Габран получил это известие, он собрал корабли племен Габрана, Энгуса и Лоарнда, и с каждых двенадцати домов этих племен пришло по два семискамейных корабля.

Когда узнал король Бриде об этих сборах на западной и южной его границах, он был весьма раздосадован и посоветовался со своим мудрым друидом и приемным отцом Бройханом, сыном Темнана. Бриде боялся, как бы флот Габрана не разграбил его берегов, пока он будет воевать с Уриеном к югу от реки Гверит. И все же ему очень не нравилась мысль о том, что саксаны из-за моря разграбят Остров Придайн и при дележке добычи его не будет.

Бройхан долго думал над этим, глядя в стеклянный сосуд, в котором перед ним проплывали видения. В конце концов он дал королю разумный совет Он заметил, что сам-то Уриен будет разбираться с айнглами, что сидят у него на восточном побережье, и бесчисленным воинством их сородичей из-за моря. А что до Габрана мак Домангарта, то Бройхан посоветовал Бриде послать словечко его верховному королю, Диармайту мак Кербайллу, королю зеленого Острова Иверддон, что лежит в Западном Океане за Придайном и откуда пришли люди Дал Риалы, прежде чем поселиться на островах к западу от королевства Бриде.

Бриде мак Мэлхон был весьма доволен советом чародея и приказал укрытым плащами всадникам своих семи королевств выехать из врат Севера и собраться у входов в долины, где кончились зимние паводки, и расчистить броды на реке Гверит, которые ведут к дорогам через Манау Гододдин в самое сердце королевства Уриена. В то же время отправил он своего приемного отца Бройхана за Оркнейское море и холодное Бритгское море к самому двору Диармайта мак Кербайлла в Иверддон.

Весело билось сердце Бройхана, весело, как волны, что плясали вокруг его коракля и покачивали его, когда плыл он к берегам этого красивого зеленого острова среди океана. Иверддон зовут его бритты, но счастливому народу, что живет в его окруженных волнами пределах, он известен как Эриу. Весело покачивалась ладья Бройхана на коротких волнах Мананнана мак Лира, приближаясь к острову зеленых лужаек, круглых эльфийских холмов, прекрасных женщин, отважных воинов и крепкого пива, и радостны были мысли, что переполняли душу чародея Да и сам я, Мирддин, сын Морврин, люблю этот край как родной.

Итак, Бройхан, друид Бриде мак Мэлхона, прибыл ко двору Диармайта мак Кербайлла, в саму Темайр Королей посреди равнины Миде. Там увидел он Диармайта на ложе в пиршественном зале, а вокруг него сидело его войско. Вокруг Диармайта в этом доме была Середина Эриу, напротив него у восточной стены сидел король Лайгина, король Мумана по правую руку от него, король Коннахта — позади него и король Улада по левую его руку.

И там, в огромном зале Темайр, пел Бройхан под звуки своей арфы перед королями и воинами Эриу, рассказывая им о сборах и походах, об осадах, которые будут этим летом за морем Также рассказал он о свирепости Габрана мак Домангарта, о том, что собирает он корабли и войска для войны с Бриде, не спросив позволения у своего верховного короля, повелителя Эриу Диармайт мак Кербайлл закусил губу — известия разгневали его Разве люди Дал Риалы не были из племени Кайрбре Ригфада, и потому разве не были они данниками наследника Ниалла Девяти Заложников и Конна Ста Битв? С чего бы это им вообще собирать войска и корабли для похода за море?

Это было неповиновение и оскорбление Диармайту мак Кербайллу, который всегда правил своим королевством согласно Уложению Моранна, сына Моэна, которое было дано его предку Ферадаху Финн Фехтнаху Всем известно, что он достоин править — разве он не провел свою колесницу у Каменного Уда Эриу так, что камень испустил вопль под осью колесницы и вопль этот был слышен во всех пятинах Эриу?

Вот как проводил Диармайт дни своего царствования. По утрам смотрел он, как благородные юноши Эриу играют в мяч на зеленой траве возле Темайр, и громко кричал король на стене, когда юноша проводил мяч между воротами. В полдень играл он в фидхелл на серебряной доске с золотыми фигурками, и нечасто швырялся он своим королем в голову игрока. Каждый вечер распивал он крепкое пиво, пока сон не овладевал им, и тогда засыпал он, где сидел Редко допускал он, чтобы рвота марала его королевские одежды, нечасто пускал он зловонный ветер на пиру. Он хранил неприкосновенность в своем медовом чертоге, так что глупый и мудрый, друг и чужак могли напиваться тут безнаказанно. В королевской мудрости своей заботился он о племенах Эриу, помогая им, умиротворяя их. Так и они должны были помогать ему, заботиться о нем, ублажать его.

Под властью такого короля, что поддерживает справедливость, правду и порядок по всему своему королевству, должны родиться богатые урожаи, коровы должны давать много молока, свиньи — хорошо жиреть, не должно в земле быть мора и смерти от молний, и по всей земле короли и племена должны повиноваться ему. Но в последнее время дела у Диармайта шли не так хорошо. Его благородный сын, Колман Map, погиб в том году, когда его колесница столкнулась на высокой дороге с быстрой повозкой Дубслойта из Круитина. Немало выпили пива юнцы из королевского рода на лавках на постоялом дворе, прежде чем пуститься вскачь, и страшно закончился их спор. По широкой дороге Натиска мчались они, ось об ось, пока железные колеса их колесниц не взрыли борозды, глубокие, как крепостные рвы. Там и погиб Колман Map, гоня свою колесницу неосторожно и торопливо — вылетела заклепка из оси, и сломался обод. Свой защитный пояс оставил он вознице и потому погиб.

А прежде тут прошла бубонная чума, Кром Коннайлл, что принесла великие беды королям Эриу, когда сидели они за питьем, и унесла многих. Люди открыто говорили, что Правда Земли не с Диармайтом мак Кербайллом, и были те, что вспоминали уродство его отца, а именно его перекошенный рот. И когда Бройхан открыл перед всеми воинами пяти королевств, собравшимися в пиршественном зале Темайр, неповиновение Габрана из Дал Риады, король еще больше распалился страхом и гневом, решив, что теперь по всей Эриу люди должны увидеть, что власть его не уменьшилась.

Для того послал он своего слугу Аэда Баклама, который носил в своей скрюченной руке огромное копье. Ко всем крепостям Эриу приходил Аэд, где с великим поношением убеждал королей расширить вход, чтобы копье короля Диармайта могло пройти через их ворота поперек. Так в ясный летний день добрался он до твердыни Аэда Гуайре в Коннахте.

— Эй, свали свой частокол, чтобы копье короля Диармайта могло пройти поперек!

— Можешь приказывать сколько угодно! — ответил Аэд Гуайре, ласково приветствуя своего гостя.

С этими словами нанес Аэд Гуайре мечом удар сбоку в голову копьеносца Диармайта и снес ее с плеч. Затем он снова быстро поднял руку, нанеся Аэду Бакламу еще один удар — по телу, так, что рассек его напополам сверху донизу. И после этого части тела копьеносца попадали наземь.

Тогда пришло в голову Аэду Гуайре, что, когда король Диармайт об этом узнает, он не больно-то обрадуется, и потому с Божьей помощью от святого Руадана бежал он из Эриу за море ко двору короля Маэлху Высокого, повелителя Бреттайна. Ведь бабка Маэлху была княжной из гойделов, живших в той стране, и потому король этот говорил на чистом наречии Эриу. Диармайт сразу же послал гонцов к Маэлху, требуя вернуть Аэда Гуайре, чтоб была отомщена смерть Аэда Баклама. На это король Бреттайна не дал ответа, потому как в то время был он занят другими делами.

И потому много было причин у Диармайта мак Кербайлла после того, как узнал он о великом сборе, который идет по всему миру против короля Маэлху и народа бретнайг, решить собрать войско всех пятин Эриу и отправиться за море в Бреттайн, чтобы убедить короля Бреттайна выдать Аэда Гуайре для наказания.

Диармайт приказал войскам Эриу собраться в определенный день у Темайр на равнине Муртемне в Миде. Также собрал он великое множество кораблей под Бенн Эдайр, светлой горой над морем чаек у прекраснейшего мыса Эриу, в гавани для бесчисленного множества кораблей. Затем войска всей Эриу волна за волной — войска Миде и Мумана, Улада, Коннахта и Лайгина взошли на корабли и приготовились отплыть по гривам волн на битву с королем Бреттайна. Должны были они привезти назад Аэда Гуайре и бросить его в темницу Темайр, чтобы был он там ослеплен за злое свое дело. А заодно думали они и пограбить Остров Бреттайн вплоть до моря Ихт в наказание за то, что тамошний король дал убежище Аэду Гуайре.

Это был величайший флот и величайшее войско, что покидали берега Эриу с тех пор, как Ниалл Девяти Заложников и Лоэгайре мак Ниалл завоевали Бреттайн после ухода рома-найгов. Мощь Мананнана мак Лира поддерживала их на волне, он подгонял их тремя своими ногами по своему водяному королевству, от которого его зять Бенн Эдайр получил свое имя. На берегу под Бенн Эдайр люди Эриу принесли в жертву свиней и других животных морскому богу, что живет на своем остров Манн.

Диармайт мак Кербайлл смотрел с утеса Бенн Эдайр на сбор войск и кораблей Эриу. Рядом с ним стоял Бройхан, друид короля Бриде.

— Я могу поднять попутный ветер, о король, — сказал Бройхан, — и предать всех, кто живет в земле твоего врага, мечу и копью, ежели пожелаешь.

Слова Бройхана были приятны Диармайту, потому друид троекратно повернулся лицом к югу, к кораблям, и поднялся западный ветер. Все видели, что это колдовской ветер, поскольку он дул только на уровне парусов кораблей, не выше.

— Также могу я укрыть туманом твои корабли, — заявил Бройхан, — чтобы люди Бреттайна не заметили их приближения. Сделать ли мне это?

— Сделай, — ответил Диармайт мак Кербайлл.

Тогда Бройхан обернул голову козьей шкурой и вскричал:

— Да будет туман, да будет мгла, да будут призраки, что собьют с толку всех, кто посмотрит на корабли!

И сразу же вокруг кораблей с воинами пяти королевств Эриу поднялся густой туман, так что никто не мог увидеть, как они приближались к берегам Бреттайна. После этого Диармайт мак Кербайлл вернулся к пиву в пиршественный зал Темайр, очень довольный всем, что произошло. Он хотел задержать отъезд друида, поклявшись, что не будет и часа, чтобы на его губах не было пены, а в дыханье — запаха доброго пива Эриу. Но Бройхан вернулся в крепость Бриде мак Мэлхона среди гор королевства пиктов.

Прошла зима, и ледяные цепи больше уж не сковывали волн, лето пришло на подворье к людям, неся с собой светлые солнечные дни, как и должно быть в эту пору. Цвели рощи, поля, вздыхала земля. Кукушка, вестница лета, грустно пела на вершинах деревьев. К Кинрику в его медовый зал со всех сторон приходили вести о том, что весь Бриттене окружен кораблями королей. Ангель-кинн, жившие на побережье, откликнулись на его призыв, стрела войны прошла по дворам королей Севера за Вест-сэ, короли пеохтов и скоттов высылали огромные войска из-за гор и моря.

Благородный король гевиссов улыбался в седую бороду, предвидя судьбу короля бриттов и его народа. Войско их будет перебито, и народ будет продан фризами в рабство. Золотом, драгоценностями и дочерьми убитых князей одарит Кинрик своих союзников и заберет себе королевство, которое Артур в свое время вырвал из хватки Аэллы. Теперь он, Кинрик, будет Бретвальда Острова следом за Аэллой. Белый Дракон когтями вырвет сердце из груди Красного!

Сидел король Кинрик на престоле кольцедарителя в своем пиршественном зале, а вокруг, на скамьях, сидела его дружина. На голове его был королевский шлем с вепрем, в правой руке его было копье власти, в левой — королевский оселок. Этим священным копьем, оружием Водена, посвятит он своих врагов одноглазому Владыке Виселиц. На оселке были вырезаны такие руны:

Были то руны злобы и разрушения, некогда сказанные Воденом, когда своим оселком весело посеял он смуту среди девяти рабов, так что каждый перерезал другому горло своим серпом! На коленях опоры гевиссов лежал смертоносный меч Хунлафинг и тихонько гудел. Принесет он воинственному королю верховную власть Бретвальды, дарованную Этлой Хенгисту перед его отъездом во Фрисланд. Он принесет Кинрику также и удачу, спет хитроумного короля Кантваре.

Рядом с полководцем из рода Водена стоял вонзенный в землю стяг с железным древком, тууф, который поведет Вест-Сэксе и их союзников к победе. И на нем тоже была удача короля. Настанет день — и он ляжет рядом с ним в королевский могильный холм На навершье его был олень с раскидистыми рогами, а с рамы во все стороны свисали полотнища с изображением Белого Дракона. Рядом с ним на поле боя будет стоять король-знамя, сегнкинунг, и направлять войска в бой.

К Кинрику, когда сидел он, принимая воинов ангель-кинн и сэ-викингов из-за купальни тюленей, пришел однажды скоп Хеорренда, вернувшийся из дальних странствий за морями среди множества стран и народов. Кинрик возрадовался сердцем, поскольку увидел, что время воистину пришло.

— Раздувайте огонь, таны мои! — воскликнул он. — Вот наконец вернулся Хеорренда из-за морей с вестями, радостными для наших сердец! Вычистите очаг и развейте золу! Высекайте искры, будите спящие уголья, раздувайте чадящее пламя! Будите свет в потухающем очаге, раскаляйте угли докрасна пылающими поленьями! Слишком долго спали они холодным сном на полу нашего медового чертога — пора пляски пламени, пора жестоких дел!

Так вернулся Хеорренда во дворец Кинрика, сел у ног могучего короля, поседевшего от лет. Провел плекгром по струнам арфы и воспел хвалу своему владыке-кольцедарителю.

— Ясное солнце померкнет, земля снова погрузится в мрачное море, расколются небеса, океан ринется на горы прежде, нежели будет в Бриттене король лучше Кинрика! Добрые вести несу я из-за Вест-сэ, от дворов владык фризов и копье-данов. Великие короли собирают своих яростных щитоносцев в отряды и выступают на своих драконах-кораблях по лебединой дороге, услышав твой призыв к битве. Колдуны скриде-финнов совершили блот и предсказывают тебе победу. Сам Воден мчится на крыльях бури, неся победу Белому Дракону и погибель — Красному! Грядет век секиры, этой волчий век летит на крыльях холодного восточного ветра!

Веселым смехом разразились воины — радостные слова были сказаны и радостны были их речи. Да и кольцедаритель был полон счастья, седой от годов и прославленный в битве Князь гевиссов, пастырь народа своего, крепко полагался он на помощь этих могучих князей.

Вокруг него в зале собрались правители ангель-кинн, что жили в Бриттене. Там сидел отважный сын его Кеаплин которого Вест Сэксе прочили в преемники Кинрику когда упокоится тот в своем могильном кургане. Рядом с Кеавтином сидел племянник Кинрика Стуф, опора эотенов, что держат его наследный остров Вит. Прочие высокородные герои, крепкие под шлемами своими пили в чадном зале светлое пиво. Были то Эорманрик, король Кантваре, Эрхенвин князь Эст-Сэксе из рода бога-меченосца Сэкснета, Виглаф, сын Веохстана, князь скильдингов изгнанный из своего королевства, что со своей стойкой дружиной сэ-викингов захватил власть на плодородных равнинах Восточною Ангельна. Из края Сут-Сэксе за бескрайним лесом Андредслеаг примчались дружины молодых воинов, вреккан, поскольку после того, как Артур убил Аэллу Бретвальду, родства между ними не было.

Из-за моря прибыли также щитоносцы, родичи Кинрика и прочих ангель-кинн, которым не было нужды посылать стрелу войны. Между Кантваре и Франкан издавна была дружба и помощь в войне. Король Теодбальд умер зимой, и брат его Хлотар боялся в открытую выступить в союзе с Кинриком против бриттов, чтобы император Ромабурт не оскорбился бы на это. Однако он тайно направил сына своего Хариберта в Бриттене с большим войском франкских секироносцев. При их отплытии было принесено в жертву много свиней и людей, чтобы обеспечить верную победу их оружию. Были это воители величайшей храбрости, встречавшиеся в бою даже с кольчужным воинством романов и побеждавшие их. С ними была и дружина венделов, героев-копьеносцев из Испании, чьих отцов романы изгнали из Африки. Они нашли приют у короля готов, что правил Испанией. Потому они тоже были вреккан и искали места битвы, где слетаются вороны.

Позже всех прибыли ко двору Кинрика прославленные воины всех племен, живущих вокруг Вест-сэ, даже грозный сын Эггтеова Беовульф, владыка ведеров, убийца Гренделя и ею родительницы прибыл в назначенный день вместе со своей щитоносной дружиной в пиршественный зал. Тень заслонила вход, когда спаситель Хеорота наклонился, чтобы войти в зал, не ударившись о притолоку, поскольку был он роста огромного, а в хватке его была сила тридцати мужей. Радостный гул одобрения пронесся по залу, когда вошел Беовульф, поскольку теперь-то все были уверены, что победа спит с воинами, что мчатся под стягом Белого Дракона.

Беовульф вошел и встал рядом со своим родичем Виглафом, владыкой Эст-Ангельн. Он приветствовал Кинрика:

— Слава тебе, Кинрик! Со своей дружиной прибыл я по зову твоему на запад по дороге китов. С собой привез я меч Нэглинг, врученный мне благородным Хродульфом во дворце его Хеороге. Поклялся я этим мечом на белом священном камне испить крови Мэглкона, которого зовут Драконом Бриттене. В моем обычае отвечать тремя ударами на один, и один я в битве стольких поверг в костер разрушения что из их отсеченных конечностей и голов, из изрубленных тел можно воздвигнуть курган высокий, как погребальный холм. Кто таков этот король бриттов, раздувшийся от гордости, слушая пустые восхваления своих скопов? Кто этот пустохвал, что оскорбляет прочих своими надменными словами, рассыпая пустые насмешки словно в чем двенадцать жизней?

Сказав так, Беовульф сел на медовую скамью и осушит рог с хмельным — такой же огромный, как некогда выпил Тунор во дворце великанов. Тогда сердце Кинрика, старого короля, мудрого годами, взвеселилось и закипело жаждой битвы при виде героев. Князья его были королевской крови — от древа Хариберта франкского, потомка морского чудовища, загривок которого порос щетиной вепря, — таков был знак королевского дома Меревиойнигов. На голове Эорманрика, короля Кантваре, росла косматая конская грива — так было у всех в их роду. А в Беовульфе, князе геатов, пчелином волке, была сила и ярость мохнатого неуклюжего бродяги, что рыщет по лесу в поисках дикого меда. Среди воинов было много таких, чьи нестриженые, спадающие до плеч волосы были выкрашены красным в знак готовности к войне. Как полночная сходка диких лесных зверей было воинство что собралось под сенью высокого зала Кинрика. Были все они берсерками и вервольфами, что рычали и выли в клубах дыма очага, ударяя мечами по железным умбонам щитов.

И наконец утихло гневное воинство, когда встал Кинрик, дабы изречь те слова, что пришли ему на ум. Знали они, что королевские речи его рождаются от вдохновения, которое — начало всякой речи:

— Os hyth ordfruma aelcre spraece! Здесь начало всякой речи! — воскликнул король. Люди зашевелились, зная, что Грима, Скрытый, может, и сейчас уже незримо бродит по залу. Они опустили взгляды на покрытый тростником пол, поскольку в зрачках короля начали разворачивать свои кольца змеи. — Лес копий приплыл сюда по океанским волнам от всех окружающих племен! — заявил Кинрик, опираясь на копье и обводя всех взглядом, который никто, кроме Беовульфа, сурового сына Эггтеова, не осмелился встретить. — Вы приглашены на пир с волками и воронами, ибо этот летний поход предаст в наши руки все богатство и все земли бриттов. После рубки мечной и метания копий придет время обретения богатств, дарения мечей и радостей в завоеванных землях и новых домах. Я покажу вам, что это не праздная похвальба и не пустые обещания.

Как вы все хорошо знаете, тролли и Крист, владыка великанов, склонили королей бриттов замыслить злое против нас. Они собрались, на севере в городе у их священного холма, дабы замыслить гибель ангель-кинн и всех, кто идет путем Копья. Всю долгую зиму над своими рогами для пива нос к носу болтали они в бороды друг другу.

Тенета и волчьи ямы приготовили они для нас, и даже сейчас их войско идет, чтобы перехитрить нас. Однако может случиться так, что они попадутся в свою же ловушку. Лисья хитрость может столкнуться со змеиным коварством. Я напомню слова Высокого:

Вы сами видите, что мы захватили крепкий каменный город вокруг этого зала искусной ложью и обманом. Не обманывал я, и когда говорил, что мы позаботились о том, чтобы Дракон Бриттене сам пришел в наши сети. Этот день еще настанет, хотя ждать уже недолго. Однако немалое деяние совершили мы, раз гордый князь, которому принадлежала эта крепость, стоит ныне в цепях вон у того столба в зале. Некогда могучий воин, стал он посмешищем для рабов — в него наши рабы швыряют обглоданные кости!

Воины глянули туда, где князь Айнион, владыка бриттов, хранитель города, висел, истекая кровью, в цепях. У ног его громоздилась куча костей. Голова его свисала на грудь, и казалось, что он уже мертв. Тогда какой-то герой запустил в него тяжелой берцовой костью. Она ударила его по уху, и пленник дернулся и застонал. Только тогда стало видно, что он еще жив, хотя едва-едва.

— Теперь узнаете вы, мой сын Кеавлин и мои родичи из ангель-кинн, и вы, короли из-за Вест-сэ, и ты, могучий сын Эггтеова, как все войско бриттов, вместе с их королем Мэглконом Высоким, вскоре попадет нам в руки, и все до одного они испытают участь этого жалкого пленника. Некогда дарил он золотые кольца своим воинам в веселом медовом зале, а ныне станет поживой для воронов!

Кинрик выждал мгновение, затем повернулся к человеку, который сидел неподалеку от него в тени колонны.

— Встань, Само! — приказал король. — Выйди вперед, о купец из франков, и поведай героям свои мысли и искусные обманы, говори так, как тебе велит сердце!

Итак, тот, чье дело — торговать винами и маслом, солью и зерном, плащами и застежками, встал перед щитоносцами и поведал им слова коварства, которые передал он князьям бриттов на их совете. Также рассказал он о том, что узнал об их замыслах, которые они уже сейчас, с наступлением лета, наверняка принялись осуществлять.

— Благородные мои господа, — объяснил Само, — князья-кольцедарители, прислушайтесь к моим словам! Король бриттов ничего не знает о могучем войске, которое собралось по берегам его королевства, ни о том, что вы захватили его большую крепость здесь, на рубеже. Более того, он уверен, что Кинрик, великий король, уплыл за море с лучшими танами своего королевства и что этелинг Кеавлин остался здесь один с Вест-Сэксе и горсточкой своих соратников.

Согласно с этим и построил он свой замысел — я сам слышал, как он излагал его своим главным танам. Он уверен, что эту цитадель и сейчас удерживают его люди против слабого войска Вест-Сэксе, которые делают вид, будто бы их много, чтобы отвлечь его силы. В то время принц Кеавлин, как я уверил бриттов, ведет свое главное войско, чтобы завладеть пустой пограничной крепостью, которую они называют Динайрт, а ваши люди — Беранбурх.

Король Мэглкон задумал помешать этому и послал своего юного щенка к Беранбурху, в то время как сам с войском идет он сюда, к этой каменной твердыне. Оттуда намерен он двинуться в сердце земель Вест-Сэксе. Там он опустошит весь край и (так он похваляется) предаст огню твой чертог у Винтанкеастера. И после всех этих деяний пойдет он назад к старой крепости, которую вы называете Беранбурх и которую, как он считает, осаждает одна только дружина благородного Кеавлина.

Само помолчал, пока воины обдумывали его слова в сердце своем. Затем довольный смех поднялся среди них, зазвенели веселые голоса и зазвучали радостные речи. Каждый король был уверен, что одного его войска хватит, чтобы сразиться с бриттами, да и знали они теперь все замыслы короля Мэглкона и могли окружить его, как опытные охотники обкладывают волка, который, судя по следу, забился в камыши.

Король Кинрик обвел всех змеиным оком, усмехаясь в седую бороду.

— Таковы замыслы великого короля бриттов! — со злым смешком провозгласил он. — Он думает перехитрить нас, но сам попадет в ловушку. Вы это увидите. Пусть его войско идет, как шло, хоть до самого Кердикес Ора, ежели пожелает. Но сам Мэглкон с ними не пойдет — он попадет к нам в плен еще прежде, чем бритты дойдут до Винтанкеастера! Моих ушей достигло известие — птица ли принесла или ветер, не знаю. Весть эта такова: король бриттов не пойдет со своим войском, но чарами будет он принужден остаться в полуразрушенных стенах Беранбурха. И с ним останется лишь слабый отряд, поскольку он будет уверен, что его войско преследует нас по пятам до самого Винтанкеастера, места битвы.

И пока Мэглкон ждет в разрушенной крепости, совершенно ничего не зная о наших передвижениях, мы с нашим огромным войском быстро пройдем тайными тропами и захватим его — так же просто, как человек ловит птицу на смазанную клеем веточку.

Эти хвастливые слова весьма понравились войску сэ-викингов и вреккан, что были в зале. Они знали, что, как только будет убит или взят в плен король бриттов, его люди перестанут сражаться. Куда им деваться, если они покинут своего господина? С тяжелым сердцем, без радости, разлученные со своим повелителем, они должны будут уйти, чтобы встречать повсюду ненависть и презрение. Если король взят, игра выиграна! Прекрасная княжна, златоукрашенная супруга Кеавлина, обносила воинов медом. И говорились тогда отважные слова, слова победоносного воинства, ибо все обрадовались вестям Само и словам хитрого короля.

Немного погодя Само сделал знак, что хочет говорить еще, на что Кинрик согласился — хотя некоторые заметили, как остро блеснули из-под нависших седых бровей его змеиные глаза.

— Благородные князья и таны! — заявил купец — Я уверен, что слова этого великого короля мудры и замысел его хорош. Но тем не менее боюсь я, что есть вам причина быть осторожнее. Я не воин, я человек торговли, у которого в запасе за этими стенами много добра, достойного вашего внимания. И все же я жил в больших городах бриттов и слышал разговоры их королей. И сдается мне, что, хотя их короли отважны и войско многочисленно, ваши — храбрее и больше числом Но среди них есть человек, воин из народа Ромабурга, старый годами, но очень искушенный в делах войны. И может быть — если вы пожелаете это учесть, — если они прислушаются к его советам, их действия будут куда хитрее, чем вы думаете.

При этих словах поднялся громкий глумливый хохот — кто среди воинов боялся коварства какого-то чужака, к тому же изгнанника? Франки и венделы долго сражались с людьми Ромабурга на берегах Вендель-сэ, и все, что говорят о триумфах Ромабурга, — одни только сказки.

— Может, вы и правы, что не опасаетесь коварства этого человека, — согласился Само, — но я не одного лишь его боюсь. Среди бриттов есть одноглазый колдун, который, я думаю, умеет читать руны и владеет заклятьями силы. Он приятель королевского сына, приехал вместе с ним с севера в конце зимы. Я видел, что он много разговаривал с этим романским вождем. Он мало говорил на совете, когда я был среди них, но мне не понравились его взгляды, и боюсь, как бы он не разгадал моих намерений, не прочел моего сердца с помощью своего магического искусства.

На сей раз хохот был еще громче — разве не было ведьм и чародеев среди Вест-Сэксе, чтобы потягаться в заклятьях с этим бриттским колдуном? Разве скоп Хеорренда не плавал на север в Беормаланд посоветоваться с королем Кэликом и совершить жертвоприношение вместе с ведьмой из скриде-финнов на ее священной горе? Никто не силен в магии и чтении вирда так, как скриде-финны, поскольку живут они на самом краю Срединного Мира, на той холодной границе, где встречается он с зияющей пустотой.

Само сел, молчаливый и испуганный. Видел он, что король разгневан, и жалел теперь, что не удержался от совета. Кинрик устремил на него свои змеиные глаза и одарил его жутким тролльим взглядом.

— Что знаешь ты о колдунах и воинах, купец? Твое дело менять по весне куски соли на шерсть и шкуры или торговаться за рабов на фризских рынках. Нам нужны известия, а не советы от таких, как ты. Не в добрый миг распустил ты свой язык — никогда прежде такой жалкий торгаш и изгой, врэкласт, не пытался поднять голос в собрании танов, будь он даже из нашей туле, и советовать Воденом порожденному королю гевиссов! Получи же свою награду и убирайся из этого чертога, если сможешь!

С этими словами взял Кинрик серебряный кубок со стола и швырнул его на землю. Покатившись по полу, он остановился у ног Само. Купец, жадный до богатства и к тому же жаждавший поскорее убраться из королевского медового зала, торопливо наклонился, чтобы поднять королевский дар древних владык. Кинрик хрипло расхохотался.

— Смотрите, как согнулся он у столба, словно свинья, что роется в поисках жратвы в корнях бука!

И пока Само впотьмах нащупывал на полу кубок, Кинрик вынул свой меч Хунлафинг, лучший из клинков Севера, и отсек до кости обе ягодицы у купца. Само повалился наземь, вопя, как лошадь, и громко хохотали герои, глядя на это. Затем приказал Кинрик своим молодым танам подстричь ему ногти на ногах, что и было сделано острой секирой. Затем ему обрили голову, вымазали ее в дегте и обваляли в перьях, отволокли его к огромной двери и вышвырнули, вопящего, в ночь.

— Свиньям — визжать! — воскликнул Кинрик, снова садясь на свой престол. — Он бродит по дорогам, как его отец и отец его отца, и все равно визжит! Дом изгнанья — вот плата за предательство. Сдается мне, что тот, чье дело покупать и продавать, не хранит свои богатства дольше, чем ему нужно. Вести, которые он принес мне из чертогов бриттов, стоили серебряной чаши. Может, даже больше. Кто знает — может, за вести, которые он принесет к ним из дворца гевиссов, он получит другой подарок. У этого торгаша сердце такое же лживое, как у предателя Бекки, владыки банингов, о котором поют скопы. Однако теперь, думаю я, идти быстро он не сможет!

Все мужи наслаждались пиром, и скоп, что сидел у ног Кинрика, спел им песнь о Сигемунде, сыне Вэльса, о его верном племяннике Фителе и об убийстве дракона, что спал, свернувшись, на своем сокровище. Песнь эта подняла сердца воинов, словно на высокой волне, и каждый поклялся в душе опустошить ряды смуглых веаласов, когда настанет время битвы.

Скоп, что пел эту песнь, не был Хеорренда. Пока Само говорил о будущих передвижениях бриттов и ангель-кинн, Хеорренда встал с пиршественной скамьи и подошел туда, где лежала расписная доска, на которой два воина играли в тэвл перед началом королевского пира. Хеорренда никого не позвал играть с ним, просто сел и уставился на фигурки, на то, как они стояли вокруг короля. Временами он бросал кости, затем снова сидел в глубокой задумчивости.

Случилось, что, когда он сидел так, к нему подошел еще один человек и сел против него за доску. Хеорренда не знал этого человека, к тому же тот был в плаще с капюшоном, который он глубоко надвинул на лоб Хеорренда спросил этого человека, кто он и почему скрывает лицо.

— Люди называют меня Одноглазым Странником, — ответил тот, — и скрываю я свое лицо потому, что оно не из тех, на которые приятно смотреть.

Тогда Хеорренда подумал, что, должно быть, этот человек переболел цингой, поскольку такие люди обычно носят плащи с капюшонами и никогда их не снимают.

— Чего тебе от меня нужно? — снова спросил Хеорренда.

— Я хочу поиграть с тобой в загадки, друг мой. Могу ли я это сделать?

— Спрашивай, что пожелаешь, и я отвечу, если смогу, — ответил скоп, чья словосокровищница была полна многих хитростей, которыми он обычно развлекал королей на пирах.

Рассмеялся Хеорренда, встряхивая кости в ладонях.

— Славная загадка, о Слепой Странник! Но ведь я разгадал ее, не так ли? Это Воден играет в тэвл с инеистым великаном, и каждый искусно передвигает свои фигурки на расчерченной доске!

— А кто те, о ком я скажу сейчас? — ответил Слепой Странник.

Снова рассмеялся скоп и опять ответил:

— И это нетрудно угадать, о Слепой Странник! Ты опять говорил о хитроумной игре на расписной доске, где черные фигурки защищают короля, а белые — нападают. Долго могут двое играть в эту игру, пока скорбь не покинет их и не позабудут они о том, что горький вирд могут соткать для них три сестры. Не сыграешь ли со мной?

Странник кивнул, внимательно рассматривая клетчатую доску из-под тени своего капюшона. Некоторое время он молчал, переводя взгляд с одной фигурки на другую, затем наконец заговорил:

— На этой доске есть фигурки, что стоят не там, где положено, Хеорренда. Неверно велась игра. Неужели ты, столько странствовавший, бывавший при королевских дворах, не знаешь, как играть в тэвл?

— Я хорошо это знаю, друг, — сердечно ответил скоп, — но должен сказать, что не я расставлял эти фигурки. Они стоят так, как я их нашел. Это другой, не я играл неправильно.

— Тогда не нам и менять игру, — пробормотал Слепой Странник. — Мир таков, каков есть. Я возьму короля?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — недоуменно ответил Хеорренда. — Ты хочешь принять сторону короля или хочешь сделать ход, чтобы короля захватили его враги?

— Может быть, и то, и другое, а может, еще что… Однако давай-ка решим дело так — я, темный, приму сторону черных, ты, светлый, — сторону белых.

— Да будет так! — согласился Хеорренда, весьма довольный тем, что нашел противника, который, как он догадывался, владел великим искусством в бросании костей.

Они стали играть в тэвл вместе — скоп хеоденингов и Слепой Странник. Скоп, привыкший подавать добрые советы, владеющий рунами, слагающий стихи и толкующий знамения, играл искусно. Но видел он, что трудно ему победить этого Странника, который передвигал черные фигурки вперед и назад на стороне короля. Удача в бросании костей была на стороне Хеорренды, но Слепой Странник обращал удачу этих бросков на пользу своих черных фигурок.

Тем не менее король был крепко обложен — в основном из-за прорех, что получились из-за неверного расположения фигурок на доске теми, кто играл прежде. Хеорренда никак не мог понять, чем кончится игра.

— Как бы ты сказал, о Слепой Странник, — спросил он, — что важнее сейчас: везение в бросании костей или хитроумные ходы?

Вместо ответа Слепой Странник взял своего короля и положил его на раскрытую морщинистую ладонь.

— Видишь, что здесь написано, скоп?

Поэт пристально рассмотрел фигурку, читая руны на ее плоской стороне:

— Вижу, но не знаю, как их прочесть, — ответил он.

— Брось кости и прочти справа налево! — приказал Слепой Странник.

— Они плохо различимы и колышутся у меня перед глазами, — пожаловался скоп, — и все же я постараюсь, Нэх, «рядом» — так прочту я первые три руны. Сдается мне, я должен сделать ход фигуркой, что рядом с королем!

— Прежде прочти три следующие руны! — снова приказал Странник.

Хеорренда поднес короля к очагу. Огонь бросил на плоскую сторону фигурки красный отблеск, на миг рельефно высветив руны.

— Остальные три я прочту так: хвэр, «где». Да, действительно, где, мой друг? Мне кажется, здесь, с севера, где ты вроде бы оставил мне проход.

Слепой Странник убрал переднюю черную фигурку, поставив ее рядом с Хеоррендовой. Еще ход — и белая фигурка попала бы в западню между двумя черными.

— Берегись, Хеорренда! — предостерегающе прошептал его противник. — Посмотри-ка, сможешь ли ты на сей раз прочесть руны слева направо.

Снова взгляд скопа пробежал по дважды трем буквам, пока он не понял и не поднял глаза на спрятанное в тени капюшона лицо. Отблеск ли огня это был или блеск глаза, похожий на свет далекой звезды? Это было лишь его поэтическое воображение, но показалось ему, что здесь, под королевской крышей, во мраке под капюшоном Странника узрел он звездное небо.

— Равхан! — воскликнул он. — Вот что! Так это игру чар и рунных заклинаний ведешь ты со мной, так, о путник под капюшоном ночи?

— Ты удивлен? — холодно спросил тот. — Разве все битвы под Срединным Миром и вокруг него не равхан — битва ли богов, или элементов, или людей? Без равхана все связи распались бы, освободился бы Мировой Змей и вновь мир погрузился бы в первозданный хаос. Разве наша игра, отображение этой битвы, не должна тоже управляться мощью равхана? Чего стоят рунные заклятья, если ты не знаешь, как ими пользоваться? Таков равхан, и если ты, друг, примешь мой совет, то ты поостережешься или покинешь игру!

— Я знаток рунной науки, это все знают, — сердито заявил скоп, — но, боюсь, ты искуснее меня. Или все твои ходы — обман? Видел я, что фигурки вначале были поставлены не так, как должно. Может, это ты так расставил их на доске, прежде чем я ее нашел? Если так, то, может, ты немного поможешь мне?

— Я не занимаюсь подменой фигурок, — зловеще прошептал Слепой Странник. — Хорошо, я помогу тебе, хотя и не в той игре, на которую я сам, может быть, многое поставил. Сама та игра будет играться в другом месте, и ты, несомненно, увидишь, чем кончится она, к добру или к худу.

Я малость растолкую тебе, в чем тут дело, насколько позволяет мое понимание. Затем уж ты сам будешь думать, как извлечь пользу из равхана, который влияет и, может, определяет исход схватки. Вижу я, тебе еще много надо узнать, хотя и побывал ты на священном холме скриде-финнов. Но даже боги не могут полностью овладеть им, иначе пришел бы конец той схватке, что переживет даже битву Хагены с Хеоденом.

Хеорренда хотел было ответить, но слова застыли у него на устах. Он боялся старика, скрывавшего свое лицо в тени капюшона.

— Прочти эти руны одну за другой. Вместе они образуют заклятье силы, и каждая в свой черед несет свои чары. Какая тут первая руна? Вижу, ты знаешь ее — это руна рад, Возничий Повозки. Но что за Возничий и что за Повозка? Шагни за пределы этого крошечного пространства на лике Срединного Мира и подними взгляд вверх. Там, рядом с Тропой Иринга, едет Колесница Медведя, Повозка Господина, Карлес вэн — Воднес вэн, Колесница Водена. Это Колесница Короля Людей, она грохочет и скрипит впереди воинства мертвых, идущих в Вэль-хеаллу.

Я уже рассказал тебе больше, чем должен! Пусть Кинрик ищет королевской власти в Колеснице Медведя, ежели такова его цель. Но пусть он припомнит, что Повозка эта «катится к востоку над волнами», как говорят хеардинги. Под этим, думается мне, подразумевают они место смерти, поскольку туда катится Повозка Водена. Знаешь ли ты это или нет?

Хеорренда кивнул, все еще не способный произнести те слова, что переполняли его душу, и его противник продолжал:

— Нетрудно узнать следующую руну — ведь Ос лежит в начале каждого языка, и Ос — имя, которое носил Владыка Рун, который девять злых ночей провисел в мучениях на Мировом древе, где, крича от боли, постиг он руны.

Ос — вторая руна и пятая. Поскольку Он висит на третьей руне, которая зовется Эох — Ясень на ветру, на котором висел Он, принесенный в жертву Водену — самому Себе. Ясень этот лучший и величайший из деревьев, чьи ветви достигают небес и обнимают весь мир. Никто из людей не знает, из какого корня растет он. В источнике у подножья его Он спрятал Свой глаз как залог мудрости, принадлежащей Ему.

За Эох ты видишь хэгл, «град» — эльфийская стрела, она же буря стрел. Ибо Владыка Мертвых — разжигатель битвы и враг мира. Когда над щитами со свистом несутся стрелы, он смеется смуте, которую разжигает он среди князей, разбрасывая руны усобиц среди родичей. Приятно это ему.

Итак, мы добрались до последней руны — руны нед. Ибо «необходимость» есть необходимость конца. Это связывает вирд каждого человека, и от него единственного из всего сущего нет спасения. Я имею в виду Смерть, друг мой, ибо она есть конец всякого равхана.

Слепой Странник с глумливым смехом заменил костяного короля на доске.

— Нет нужды играть дальше, Хеорренда, далекостранствующий скоп! Я раскрыл сокровищницу знаний своих и позволил тебе заглянуть внутрь. Если ты понял то, что я поведал тебе, то, может быть, ты еще и выиграешь эту игру — на тавлейной ли доске или где еще. А теперь — прощай!

С этими словами противник скопа поднялся, завернувшись в плащ. Хеорренда поднял взгляд и на мгновение увидел лицо под капюшоном. Он увидел, что этот некто очень стар — сед, изможден и одноглаз.

И тогда скоп впервые подумал, что знает того, кто играл с ним в тэвл. Он вскочил, желая остановить его, но слова застыли на его устах и он не смог отойти от скамьи. Он видел, как Слепой Странник быстро прошел мимо очага, молча проскользнул за одной из трех высоких колонн, подпиравших крышу этого величайшего из пиршественных залов.

Тогда Хеорренда подошел к королю Кинрику, сидевшему на высоком своем престоле, и рассказал все, что видел и слышал. Кинрик приказал воинам обыскать весь чертог, но и следа не осталось от того, кто называл себя Слепым Странником Но многие шепотом говорили, что был это не кто иной, как Скрытый, Грима, Владыка Виселиц. Рунным знанием и магией вошел он в пустой столб и так исчез посреди великого собрания.

Холод охватил пирующих, и Кинрик приказал рабам приготовить каждому воину горячую воду для омовения ног и зажечь для каждого огонь, задать корму лошадям и дать помоев свиньям, прежде чем все улягутся спать в его медовом чертоге. Вскоре все заснули на полу, кроме пленника Кинрика, бриттского князя. В свете умирающих углей очага тело его бледно светилось. Он висел на столбе, паря над непроглядной тьмой. Кровь его текла по крепко завязанным ремням, капая на кости у его ног, которыми швыряли в него на пиру таны.

И приснился сон благородному сыну Эггтеова, Беовульфу, владыке геатов. Снилась ему та самая ночь в Хеороте много лет назад, когда из мрака подкрался злобный раб Хель, тот, кто рыщет во тьме, когтистое отродье чудовищной родительницы. Герой шевельнулся во сне, схватившись за золоченую рукоять своего меча, Нэглинга. Других тоже мучили злые видения, посылаемые ночным троллем, грызущим луну, великаном бурь, бичом чертога дождей, другом ночной ведьмы, пожирателем светлого каравая небес. В темном лесу пронзительно закричала сова, протяжно завыл волк на холодном холме. Никто не хотел бы оказаться сейчас за пределами скрепленных железными скобами стен, пока черная ночь летучих мышей укрывает все своим плащом!

Но после холодной ночи в конце концов наступает светлый рассвет, когда сынам человеческим сияет теплый свет и солнце в златом сиянии своем восходит на восточном небосводе. Когда серый свет пробился сквозь двери и дымоход чертога Кинрика, воины утомленно стали пробуждаться от своего беспокойного сна у медовых скамей Они протирали глаза, осматривались, растревоженные пробуждающимися воспоминаниями о вчерашнем их госте и взволнованные дурными видениями.

Затем, когда герои собрались вокруг своего повелителя, вбежал испуганный раб и позвал королей и танов заглянуть в стойла. Недоброе было это зрелище, поскольку ночью кто-то забрался туда и поотрезал хвосты их коням до самой репицы, срезал гривы так коротко, что даже и лбы им обрил и обрезал уши до кости. Кони были позорно изуродованы, что было великим оскорблением королям ангель-кинн и их соратникам из-за моря. Обнаружили они, что кто-то повыдергал перья из хвостов их соколов и разбросал их по конюшне.

Беовульф, владыка геатов, в гневе взревел как медведь, схватился за свой острый меч, яростно озираясь по сторонам. Остальные же были в ужасе, ибо боялись они злобы Отца Бед Увидев это, Кинрик повелел Хеорренде спеть веселую песнь:

От песни этой воспрянули духом герои. Приготовили они оружие, надели кольчуги и выступили вместе с королем к месту жертвоприношения. Там намеревались они принести блот, чтобы Владыка Мертвых мог отметить врага своим Копьем, даруя победу своим приверженцам. Так пришли они на священное поле близ леса, называемое Эт Веонфельда. Там главный блотере двора Кинрика приготовил великий сиге-блот Дарителю Побед.

Кинрик поднялся на стоявший там королевский курган, на вершине которого стоял королевский помост, стапол, с которого король изрекает знамения года. Кинрик воссел на трон, установленный на стаполе, положив руки на колени ладонями вверх в знак мольбы к Тому, кто живет за Радужным Мостом. Вокруг священного поля собрались воины Вест-Сэксе, жрецы, совершающие блот и хусл, а также землепашцы, чьи рабы возделывали эту землю. Девять ночей мир был в этом святилище. Никто не смел приносить сюда оружия, поскольку мир короля был на Эт Веонфельда все время сиге-блот.

Когда король занял свое место на стаполе и все его люди уселись вокруг на священном кургане, перед ними явился сын Кинрика Кеавлин. Был он наг, одет лишь воздухом, чтобы клятва его стала действенной. Был он открыт перед всеми стихиями, открыт взору бога. Он поклонился стихиям, прежде чем приблизиться к подножию королевского кургана. Туда привели того бриттского князя, чью крепость Кинрик взял обманом. Царственный пленник лежал навзничь на большой каменной плите. На теле его зияли раны, он был весь в крови. Но белое тело его окружало сияние, и многие это заметили.

Руки и ноги его были крепко стянуты веревками из жил, поскольку люди боялись, что на нем есть рунное заклятье, которое может освободить его. Разве сам Христос, Бог бриттов, не высвободил душу из тела, холодной темницы души, когда висел на своем виселичном дереве? Воистину, был то великий знаток заклятий, и среди его последователей, как известно, было много колдунов, леодрунан, которым их тролль-владыка пожаловал силу напускать чары.

Кеавлин взял острый нож у главного блотере, стоявшего рядом, и приблизился к пленнику. Подняв сверкающий клинок над головой, принц гевиссов повернулся к собравшимся и воскликнул:

— Ныне предаю я этого человека Водену, чтобы даровал он нам победу в дни войны и изобилие в дни мира!

Сказав это, он перевернул пленника на живот и сорвал с него лохмотья. Затем, упершись мускулистым коленом в крестец несчастной жертвы, он поднял нож и всадил его между лопаток связанного человека. Он тщательно отделил ребра от хребта и из разреза вынул легкие и сердце. Из рассеченной гортани мертвого вырвался протяжный пронзительный вопль, похожий на визг свиньи, которой мясник перерезает глотку на Блотмонат.

Так Кеавлин вырезал кровавого орла на спине князя бриттов, и тот умер у могильного кургана. Кровь его оросила камень и траву вокруг. Так погиб благороднейший из юных князей бриттов, посвященный Владыке Виселиц, на священном поле Эт Веонфельда.

Его долгий дрожащий вопль задохнулся в окружающих поле зарослях, а от поклоняющихся послышался вздох радости и священного трепета. Все увидели, что блот приятен Водену, когда огромный ворон опустился с хриплым хихиканьем на ясень неподалеку, а затем, хлопая черными крыльями, улетел к ясному своду небес. Толпа воинов дружно раскачивалась в восторге, полузакрыв глаза. Король Кинрик все время сидел на своем стаполе, молитвенно держа руки на коленях ладонями вверх, и его старое лицо было непроницаемо. Он вместе со своим народом молился о том, чтобы дана была ему удача Хенгиста, власть обширная и жестокая, как у Эорманрика, и битва страшная, как та, на которую Этла привел людей земли. Этле Кинрик посвятил своего сына Кеавлина, если только получит он победу над врагами.

Главный блотере наполнил сосуд кровью, все еще бившей из тела молодого человека, и поставил его на каменную плиту. Веточками он разбрызгал кровь, рассмотрел получившийся узор и возвестил грядущее. Затем короли подошли и испили крови князя бриттов, произнеся здравицу сначала Водену, дарителю побед, затем королю Кинрику, чтобы было процветающим его правление, и под конец сонму богов, каждому в должной последовательности.

После этого тело разрезали на части и развесили на ветвях дерева в рощице неподалеку. На остальных ветках повесили волков, которых в сетях притащили туда рабы. Затем Кинрик спустился с королевского кургана, и, подойдя туда, где висело окровавленное тело молодого князя без рук и ног, он вывел на нем знак Ведена острием своего копья — руну славы и знак Колесницы, что верно служит всем князьям. И эта жертва была приятна Владыке Повешенных.

Кеавлин, юный, нагим плясал перед ним на лезвиях мечей в тени виселичного дерева. Как загорающийся на востоке рассвет, светло мелькало его гибкое тело, как огненный дракон, летящий над далекими холмами, как выходящая из-за облака луна. И пока благородный прыгал в пляске, короли и воины пели хором, выли и топали по зеленой земле.

— Прочь! Прочь! — кричали простолюдины, подданные короля Кинрика — Прочь, туда, где вэлькирге ищут убитых! Идите за нами к пещере, откуда мало кто вернется! Из леса подползает злое время тьмы, тьмы смерти и радости битвы! Мы мчимся по пути воинов — херепат, — что ведет к Вэль-хеалле, вокруг холма, на котором стоит светлый чертог Водена! Мудрейший Всеотец, исполни наши желания! Это ты даешь золото щитоносным героям, ты, подаривший шлем и кольчугу Херемоду, который положил перед Сигемундом острейший из мечей, ты помог ему обрести Хрунтинг, погибель курганного духа! Одним ты даешь славу, другим — сокровища, многим — щедрость на слово, Ос, даруешь цену ока своего, мудрость, королям. Кораблям-драконам, странствующим по волнам морским, посылаешь ты попутный ветер, искусство сложения рун даруешь ты скопам — дай же мужества воину, наносящему удар!

На краю камня для блот рунознатец вырезал следующие руны:

Блот был совершен, блотере обвел окровавленными веточками спет, и знамения, которые увидели герои по дороге к священному полю, были благоприятными. Черный ворон летел над ними, у дороги видели двух отважных воинов, и дважды провыл под ясенем серый волк. Рабы вырезали из священной земли ленту дерна, которую повесили на копье Кинрика. И все облаченные в кольчуги герои прошли сверкающей вереницей под этим Земляным Ожерельем, поклявшись не омывать рук и не чесать волос, покуда холодные уста секиры не принесут победу Кинрику. Под этим дерновым сводом было богатство большее, чем ожерелье Бросингов, ибо был это Остров Бриттене, богатейший край, что лежит за пределами королевства румвалов вокруг Вендель-сэ.

Теперь, уже облаченный в звонкую кольчугу и шлем, эделинг Кеавлин вынес вперед тууф, стяг Вест-Сэксе с Белым Драконом из хранилища в священной роще. Мрачный курганный житель, он выдыхал пламя и ронял яд, когда злые враги пытались украсть у него сокровище, принадлежащее только ему. Вылетел он из королевского кургана, от кровавого рунного камня у его подножия, вырвался на широкий херепат, что ведет к полю, над которым кричат вороны, стоят лужи крови героев, выбитые зубы убитых плавают в кровавых водоворотах, стачиваясь о камни на пути, блестя в жиже среди осколков костей и отсеченных конечностей. Место схватки подплывает кровью, вокруг стоячие кровавые реки, и густая дымящаяся кровь бьет из жил, затопляя трупы убитых!

Настал миг, когда Кинрик должен был расстаться со своим сыном Кеавлином, и перед лицом всех воинов высказал он ему то, что лежало у него на душе":

— Пришло время, сын мой, тебе с сотней стойких воинов держать для нас эту каменную твердыню бриттов Скоро их войско появится под этими стенами, не зная, что теперь их удерживают воины Одноокого Владыки Побед! Твоя задача — задерживать бриттов, пока мы тайными тропами не подойдем туда, где их король остался без защиты в разрушенных стенах старой крепости, не ведая о подходе нашего непобедимого войска. И когда их войско узнает, что их король убит, мы с благородными королями подойдем к ним с тыла яростной волчьей стаей, и они не смогут дать нам сильного отпора.

Но остерегайся, сын мой, завязывать с бриттами сражение вне стен — ведь твой отряд мал, а их войско велико. Помни, что я, отец твой, стар, и наши родичи среди гевиссов и племена Вест-Сэксе метят тебя в мои преемники!

Кеавлин поклялся выполнить волю своего отца, заявив, что щит его готов, стрела на тетиве, меч заточен. Отвага — смелым, шлем — храброму, и ничего трусливому сердцем! Тогда владыка гевиссов, благородный сын Кердика, поцеловал своего сына и обнял его Слезы показались на глазах седого воина. Был он стар, и годы принесли ему мудрость, и понимал он, что может ждать лишь двух исходов. Второй был менее вероятен, хотя кто знает, какой вирд уготован ему на этой земле? Может, он никогда больше не увидит своего благородного сына среди столь воинственного собрания. Сын его был ему так дорог, что не мог он сдержать источника своего сердца. Тоска по любимому сыну горела в его крови, и крепко держали ее завязки его сердца. Он заплакал, и сердце его заныло.

Кеавлин остался со своим отрядом — малым, да бесстрашным — выполнять приказание отца. Он отправился в крепкие стены древнего города, построенного умелыми людьми Ромабурга в давние дни.

Кинрик с великим войском выступил в поход — билось перед ними знамя тууфа, ревели рога, кричали воины, топали копыта. Из города, что некогда принадлежал румвалам, а затем бриттам, а ныне был в руках ангель-кинн, вышли герои через западные ворота. Перед ними через лес шла прямая, как стрела, широкая дорога, старинное чудесное творение людей Ромабурга. Широкие плиты бледно мерцали в лучах утреннего солнца Оно вело воинов за собой. Каждое колечко в каждой кольчуге сверкало переплетениями, каждое кольцо в одеянии идущих на битву воинов пело. Горе врагам, что осмелятся встать на пути этого могучего войска!

По холмам и долинам стремилась дорога, и казалось, что это стрела мчится сквозь податливый воздух, а не дорога пробирается сквозь кусты и болота, через реки и сырые нагорья. Наконец, через много дней, подошел Кинрик со своим войском к Кердикес-беоргу. Там совершил он в низине богатое жертвоприношение, блот, своему отцу Кердику, князю гевиссов, который был убит в сражении с Артуром, королем бриттов. В этом высоком кургане, насыпанном воинами гевиссов над пеплом своего павшего владыки, скрывалось множество обручий и драгоценных украшений, награбленных у бриттов, богатство танов. Теперь это сокровище хранила земля — золото лежало там, да и сейчас лежит, недоступное людям.

Высоко на могильном кургане водрузил Кинрик тууф Белого Дракона и немного постоял рядом с ним. Горькими были мысли его — вспоминал он тот день, когда пламя костра поглотило вождя воинов, столь часто противостоявшего железному ливню, когда вихрь стрел слетал с тетивы лука, стремясь к стене щитов, и оперенное древко совершало свое дело, направляя наконечник в цель.

И поклялся Кинрик катящимся к югу солнцем, высокой Скалой Водена и священным Кольцом Вульдора отомстить за смерть своего отца и за тана Вигмера, который сгинул в темнице Артура. Этими тремя клятвами обещал он разорить землю бриттов, напитать ее кровью ее воинов, забрать ее себе и предать Мэглкона, наследника Артура, жестокой смерти. После этого его блотере наложил на курган заклятья, чтобы не отверзался он, чтобы не вспыхивали могильные огоньки, чтобы могильный дух спокойно лежал в своей гробнице. Но прежде, чем воткнуть вокруг королевской усыпальницы рунные посохи, блотере посмотрел, как с них капает кровь зарубленных, и понял, что ушли они торить красную дорогу войны.

После этого войско двинулось вперед, пока наконец не достигло оно другой большой дороги, пересекавшей прежнюю с севера на юг. К югу она вела к большому дворцу Кинрика у Винтанкеастера, который намеревалось разорить войско бриттских королей, не ведая о том, что их замысел известен мудрому королю гевиссов. Они замышляли осквернить этот прекраснейший из домов кровью, оросить его каплями, падающими с острых мечей. Но вирд сулил совсем иное!

Князья проехали по дороге несколько миль, пока не достигли другого перекрестка. Там Кинрик и бесчисленное войско королей крови Водена повернули к западу, вступив на тропу, пересекавшую широкую дорогу. Не по искусно проложенной дороге румвалов было им идти, но по священной тропе, хеарх-вег, проведенной Владыкой Насыпей, прежде чем ангель-кинн пришли населить Остров Бриттене. Эта дорога пересекает Остров от моря до моря, от королевства Кантваре, которое Хенгист вырвал у Виртгеорна, до полуострова Корнвеалас, где некогда был двор Медведя Бриттене. А посередине ее стоит Круг Великанов, Пуп Бриттене.

Теперь лес копий двигался по хеарх-вег, пересекая холмы и каменистые гребни, переваливая через далекие дюны и обходя трясины нагорий. Далеко внизу теперь лежали прямые дороги румвалов — среди равнинных зеленых пастбищ, окутанных туманом в теплых лучах солнца. По дорогам этим часто ходили войска бриттов. На счастье их коварных врагов, всадники в кольчугах служившие Красному Дракону, не подумали посмотреть на холмы, на поросшую колючим кустарником россыпь камней, на нехоженый край, где по поросшим утесником холмам извивалось темное воинство Белого Дракона, гибкое и осторожное, как змей в своем кургане.

Под рваными облаками, беспокойно мятущимися по грозному небу, на черных крыльях бешеного ветра с криком парил черный ворон — вечно жаждущая битвы птица. И по этому поняли князья гевиссов и воинство ангель-кинн, что Даритель Побед, любящий пустынные края, смотрит на них и направляет их путь.

Так войско пересекло пустоши, и шаги их направлял по хеарх-вег Владыка Копья. Сопровождала их в пути черная птица, которую Друг Ворона послал вести их к месту битвы. Днем они шли за пернатым разбойником, придерживаясь хеарх-вег, идущей по гребням холмов. Ночью, отдыхая под звездами, видели они вдалеке бледный свет, как будто от светильника перед вратами чертога.

Наконец достигли они места, где дорога спускалась в роскошную зеленую долину, по которой спокойно вилась между поросшими осокой болотами и летними лугами полноводная река. Путь ее отмечали волнующиеся на ветру ивы — там, где она разливалась весенним половодьем. Поначалу показалось им, что единственным признаком жизни в этом одиноком зеленом уголке среди голых холмов был лишь слабый печальный крик кроншнепа, что принес разыгравшийся ветерок. Но, посмотрев вниз на эту сторону, короли увидели далеко под ними дымок, поднимавшийся от усадеб, теснившихся вдоль опушки леска. Садящееся солнце отбрасывало длинные тени туда, где земледельцы усердно трудились, возделывая светлую известковую почву.

Были ли это смуглые враги ангель-кинн, говорившие на трескучем наречии веалов, или далеко забравшиеся поселенцы из их собственного народа, стойкие почитатели Ведена, понять было невозможно. Кто бы они ни были, кучка хижин среди зарослей утесника там, внизу, показалась наблюдателям на гребне холма самой дальней границей Срединного Мира.

На дальней стороне широкой равнины поднимался темный ряд угрюмых обрывистых холмов, ограждавших весь этот край с севера. Красный отблеск садящегося солнца на них не попадал. И на этом высоком крутом откосе короли едва могли рассмотреть свою тропу, которая, пройдя ниже мощеной дороги, через заливные луга, карабкалась по глубокой расщелине среди скал.

Сидя верхом на коне на склоне южных холмов рядом с согнувшимся под ветром ясенем, Кинрик окинул взглядом этот пустынный вид. Теперь он понял, что ворон на самом деле вел их верно, поскольку на гребне холма перед ними, на хмуром небе вырисовывались темные очертания огромного могильного кургана. Он возвышался высоко над долиной, мрачный и черный, как припавший к земле волк, что лежит, подняв широкую морду, чтобы поймать резкий ветер, летящий с востока. И, словно отвечая его мыслям, черная птица хрипло каркнула в вышине, паря над ним на волне ветра, поднятого биением его могучих крыльев.

Кинрик понял, что перед этим курганом ему предстоит встретить свой вирд, и приказал войску пересечь заливные луга и подняться на противоположные вершины. Стойкие шлемоносцы, пересекли они мощеную дорогу под цокот конских копыт, разбрызгивавших воду на броде, и подъехали к подножью скалистого утеса. Там им пришлось спешиться и вести коней в поводу, отважно взбираясь по узкой тропке вверх по холодному крутому склону. Ночь окутывала мир своим темным плащом — настали сумерки, час, когда огнедышащий страж курганного сокровища рыщет вокруг своего логова, все сжигая и извиваясь в своем безжалостном гневе. Отважные воины плотно шли друг за другом вверх по тропе, пока вдруг как-то сразу не оказались на вершине, где увидели темные очертания кургана на ночном небе.

Вокруг кургана плясали могильные огоньки, что послужили сигнальными кострами войску в ночной дороге. У подножья кургана они были бледными и тянулись вверх, окружая курган стеной алых и белых щитов, сдвинутых край к краю, которой ни одному воину не проломить. Река пламени струилась вокруг кургана — так Мировой Змей опоясывает землю. Ни одному человеку не пересечь этой огненной границы живым, но Кинрик, седобородый мудрый король, и Беовульф, сын Эггтеова, величайший из воителей, что когда-либо жили на земле, оставили войско на дороге и приблизились к огненному кольцу.

Показалось королям, что за мечущимися тенями в кругу пламени увидели они огромное дерево, тянущееся из вершины кургана. Оно было таким высоким, что казалось, будто бы оно достигает самого звездного неба, где ярко блещет на закопченных стропилах небесного чертога Карлес Вэн.

На дереве висело нагое изможденное тело, и холодное пламя окутывало его пляшущими тенями. На его плечо опустился ворон, который выклевал глаз из его глазницы и стал срывать мясо с костей. С нагого трупа падали куски гнилого мяса и личинки, и огромный вепрь у подножья дерева пожирал их.

Тело повешенного было все переломано и скручено, и тень окутывала его лицо — Гримес врасен. Но теперь старые воины поняли, что пришли они к волчьему дереву на холодном ветру, что к закату от Вэль-хеаллы, и что раскачивается на нем сам Владыка Виселиц, скача на страшном жеребце к пасти Хель. Некоторое время думали они, что он мертв, но затем в холодной ночи на вершине продуваемого ветром утеса услышали его хриплый смех.

— Зачем прилетел, ворон? — прокаркал он своему мрачному товарищу. — Откуда прилетел ты ввечеру с окровавленным клювом? Лохмотья плоти на твоих когтях, вонь гнилого мяса исходит из клюва твоего. Сдается мне, был ты на месте, где рядами лежат трупы!

Черноперый брат орла вытер клюв и, наклонив голову, ответил:

— Я летел тропой Кинрика, сына Кердика, с той поры, как вылупился из яйца.

Повешенный на миг замолк, затем ответил голосом, казалось, полным муки от усталости и страданий:

— Тогда алой дорогой прилетел ты, сырой дорогой, дорогой побоища. Если это твой путь, то да будет тебе пир в конце его, столь же обильный, как и у героев в Вэль-хеалле! Ты прилетишь на поле, где от трупов будет так тесно, что пятки бойцов будут скользить на рассеченных лицах убитых. Многие останутся там на поживу воронам, плоть их будут рвать кривые клювы голодных орлов — гусь трупов набьет брюхо до отвала на пиру мертвых! Но таков путь бесстрашных князей — пасть в бою, окружая своего короля тесным кругом даже в смерти.

Но почему страшишься таких речей ты, седобородый сын Кердика, и ты, могучий герой ведеров, убийца чудовищ в чертоге и болоте? Какой воин-король ждет Анатирма, Червя Ауна, безболезненной смерти от старости? Лишь герой, сраженный копьем или зарубленный острым мечом, может войти в великие врата Вэль-хеаллы и пировать вместе со мной!

Тогда поняли князья, с кем говорят они, чье это тело висит на курганном ясене.

— Верно, это Владыка Повешенных, — сказал Кинрик Беовульфу, — могучий в битве, которому хватает и одного ока. Если хочешь встать с ним лицом к лицу, то наклони голову и посмотри здесь, под моей рукой, где я упираю ее в бок. Ты должен осенить свои глаза знаком победы, если хочешь познать взгляд бога войны.

Но могучий сын Эггтеова, троллеубийца, владыка ведеров и геатов, сердито рассмеялся на эти слова и мрачно прорычал:

— Даже Владыки Убитых не устрашится убийца Гренделя и его родительницы! В хватке моей — сила тридцати мужей. Этим светлым мечом Нэглингом встречу я Разжигателя Битв. Думаю я, не будет законным уложить на войне разжигающего войну бога, ежели он выйдет против меня со своим Копьем!

Нагой повешенный рассмеялся в ночной тьме на эти нахальные слова, хотя ворон все клевал его отстающую от костей плоть.

— Ты храбрый человек, Беовульф, сын Эггтеова! Приятны мне такие слова, и много сделаю я для тебя, когда придешь ты пировать в мой медовый чертог. Сдается мне, ты меня не боишься — но почему тогда ты ищешь меня здесь, на моем древе на ветру? Дам я тебе совет: не выходи ночью, разве что тебя поставят в дозор или будешь искать место облегчиться. Думается мне, что ты сюда пришел не за первым и не за вторым. Хотя ты и презираешь мое Копье, мои слова будут хоть сколько-то полезны тебе.

Не смейся над стариком, троллеубийца! Часто мудрые слова исходят от того, у кого сморщенная кожа, обвисшая, высохшая, таятся они среди изношенных внутренностей! Не всегда был я таков и не всегда есть я таков, каким ты видишь меня сейчас. Много раз обнимал я на ложе дочь тана — белой была ее нежная кожа, когда пробуждалась она от стрел утреннего солнца. Среди тростников ждал я, под крышей коровника, под повозкой на грязном дворе — пусть отцы и мужья следят как могут — всегда я добивался своего!

— Говорят люди, что ты обманщик, — ответил Кинрик из-за могильных огней. — Хотя ты и клялся на священном кольце, ты же все равно украл у великанов мед поэзии и магические руны. Верно ли это или нет, о Даритель Побед?

При этих словах тощий висельник испустил тяжкий стон. Из разрыва в несущихся по небу облаках на миг выглянула луна и осветила его истерзанное тело, и вид его изрубленной и изорванной плоти пробудил жалость в сердцах закаленных битвой героев.

— Правдивы слова твои, о сын Кердика, — я действительно украл мед и забрал руны. Но, сдается мне, не людям роптать на мой обман, ибо жестокую цену я заплатил. Девять ночей висел я на качавшемся на ветру виселичном дереве, целых девять ночей, одна за другой, висел я, пронзенный Копьем, посвященный себе же самим собой, висел на виселичном дереве — кто ведает, откуда идут его корни? И никто не пришел принести мне хлеба, никто не подал рог, чтобы напиться. Я смотрел вниз, я похитил руны. Вопя, я схватил их и лишился чувств.

Ветер, что летел над холмом, улегся в лесу внизу. На курган Воднесбеорг пала ночная тишь. Неподвижно висело истерзанное тело на дереве, и стало казаться, что страдалец испустил дух.

Наконец владыка геатов нарушил молчание, решительно крикнув над пламенной стеной:

— Не поможешь ли ты нам, Даритель Побед? На Запад Дорогой Китов приплыл я с моими благородными соратниками, дабы помочь Кинрику добыть такое же королевство, какое добыл Эорманрик или уничтожил Этла. Гляди, это меч Нэглинг, коим убил я страшную тролльшу в ее пещере. Теперь же клянусь я не вкладывать его в ножны, доколе не пройдет он между головой и плечами Мэглкона, называющего себя Драконом Бриттов. Он почитает Криста, жуткого повелителя инеистых великанов, и, сдается мне, не друг он тебе и твоим почитателям.

С этими словами Беовульф обнажил могучий клинок, искусную работу гномов, светлый блеск которого отразился в ночном небе, где на плаще ночи ярко блистал Меч Тюра.

Кинрик, седой и умудренный годами король, тоже заговорил:

— Ищем мы мудрости, что идет из чтения рун, о Высокий. Наши воины отважны, как этот доблестный враг пчел, и бесчисленны их отряды, пришедшие по пути китов, как звезды на Тропе Иринга. Мы все опасаемся, как бы враг наш не избегнул нашей мести. Нашей собственной хитростью разлучили мы их короля с его воинством, а теперь мы хотим найти его крепость в этих пустынных краях, чтобы поскорее убить его, прежде чем его таны раскроют обман. Направишь ли ты наши шаги, о Знающий Дороги Отец Побед?

Снова повешенный на некоторое время замолчал. Огни вокруг его священного кургана становились все ниже и ниже, судорожно вспыхивая, пока не показалось, что они вот-вот уйдут под тронутую инеем траву на отвесном склоне холма. Воины ангель-кинн на проходящей рядом дороге с ужасом наблюдали за тем, как умирало пламя судьбы. Они боялись, что их королей схватят горные тролли или эльфы, которые иногда мелькают перед взором человека, пролетая над курганами. Наконец услышал Кинрик во мраке тихие слова страдальца:

— Я направлю ваши шаги, разгадаю загадки, прочту руны, — прошептал нагой повешенный. — Я знаю чары, посредством коих я, увидев висящее на дереве мертвое тело, режу и черчу руны, приманивая висельника спуститься и говорить со мной. Такого человека видел я совсем недавно в твоей священной роще, сын Кердика, и с ним я говорил. На тебя и твое войско наложу я могучие чары, крепкие заклятья власти, которые мудрейший из людей начертал и кои главный из богов вырезал.

Сила моя убывает, как эта луна, и вы должны держать свой путь, чтобы встретить свой вирд. Я не отвергну вашей просьбы. Вам не придется долго идти. Перевалите через насыпь, затем пройдите лощину. Час дереву, час камню — держитесь левой стороны, держитесь правой, пока не увидите Семь Курганов. Если вы верно прочтете руны, то окажетесь в Кольце Вульдора, Кольце, на котором я клянусь хранить вас и ваших людей — ведь они и мои тоже. Тогда появится злато-щетинный, друг Фреа, и поведет ваше войско путем, что ведет в Чертог Водена.

Теперь небо совсем затянуло тучами, заморосил дождь и загасил круг умирающего пламени. Могучее дерево растворилось во тьме, и лишь бледным пятном виднелось во мраке тело повешенного.

— Еще одно скажи! — взмолился Кинрик, громко крикнув напоследок: — Придем ли мы туда к вечеру и что встретим там, когда придем?

Король уловил слабый, угасающий голос:

— С трудом и тревогами доберетесь вы туда к рассвету или около того. А что вы увидите — думаю, вы сами уже знаете Я-то сам вижу валькирий и воронов вокруг Древа Победы и траву, окропленную ведрами крови. Искусен был ваш обман, и принесет он вам почетные места среди героев, и богата будет награда. Но и я не без прибытка, ибо вижу теперь, что и я получил немного из того, чего даже Тунор не сумел поднять в чертоге великанов, — пусть мало, но и этого может оказаться довольно!

С этими словами Повешенный исчез, растворившись во тьме. И не стало видно ни ворона, терзавшего его плоть, ни вепря, жравшего у него под ногами. Кинрик и Беовульф вернулись к войску и рассказали, что они видели и слышали у Воднесбеорга. Хотя некоторые слова казались загадочными, совет нагого висельника был сочтен добрым и стоящим того, чтобы ему последовать. Ведь в обычае Скрытого говорить загадками, это все знают.

Итак, войско продолжало свой путь на север через холмы.

Они шли по диким местам, сырым и мрачным, куда не заглядывало теплое солнце. Не жили здесь люди, и не было тут теплого очага, у которого усталый странник найдет добрый привет и дружеский разговор. Это был потаенный край, где по склонам бродят волки, где скалистые выступы вылизывает ветер, где опасные тропы идут через болота. Темные ложбины прятались вокруг, глубокие, забитые валунами расщелины перегораживали путь, опасные заросли шиповника, непроходимые, как лес, загораживали дорогу. Там рыщет медведь и крадется рысь, черный вепрь с ворчанием подрывает корни бука и серый хищник болот вынюхивает свою жертву. По смоляно-черной поверхности болот бродит смертоносное чудо — огоньки посверкивают на лике вод. В черной их глубине живут злобные твари, ненавистное отродье Хель, с которыми никто, кроме отважного сына Эггтеова, не осмеливается обменяться ударами.

Как нарывы на шкуре земли, вздымаются земляные могилы давно позабытых владык. Из некоторых до сих пор виден блеск светлого меча, что лежит у руки скелета мертвого героя. Другие, наверное, были разграблены безрассудными людьми ради богатства во времена былые, поскольку вся земля вокруг них выжжена и обуглена огненным дыханьем чешуйчатых стражей курганов, разъяренных наглостью воров, похитивших их любимые сокровища. Богатство человека стало наследием ядовитого врага людского. Молча катились над пустошами туманы, белые и густые, как дочери Эагора, когда набрасываются они на зимний берег. Огромные, катились они над землей, поглощая белизной своей леса и воды, заглатывая людей, воюя с солнцем. Только ветра боится туман, и только руны Знающего Дороги могут провести человека через это густое марево.

Сердца героев не устрашил мрак этих диких мест. Они шли по рунам, полученным Кинриком на Воднесбеорге, сердца их горячо бились в предвкушении кровавой войны. Кошка, мать драконов, вышла сеять смуту в пустошах. Пасти курганов были отворены, над некоторыми порхали эльфы, в дверях других сидели на корточках ведьмы, кровь текла из их ноздрей, будили они ненависть среди людей.

Когда шло войско по этой топкой тропе, шагам их вторил далекий приглушенный гул. Да и ветер яростно задул с северо-востока резкими порывами, словно вырывался из страшно вздувшегося брюха где-то далеко на холмах над равниной. Затем те, кто ехал впереди, уловили багровый отсвет вдалеке, похожий на звезду, отраженную в волнующихся водах илистого болота. И вскоре все поняли, что хромой сын Видги, Веланд, разорвал жестокие жильные узы Нидада и сейчас трудится в своей кузне, вознося молот выше пламени, колотя ярого брата земли, который в свой черед вьется далеко и широко по земле. Чудом скрыта ото всех его работа, как и тайна его мастерства, но все знали, кому придется владеть этим оружием. Ветер пронзительно кричал над волнующимся лесом копий, и пронзительно отвечало точило Веланда, острившее жадное лезвие меча.

Впереди войска ехали два самых могучих человека того времени — Кинрик, старый король, и суровый владыка геатов Беовульф, сын Эггтеова. По дороге пересекли они огромный вал, насыпанный Скрытым в иной век, миновали ложбину. Увидели дерево, увидели камень, подошли к затопленной долине. Из-за облаков вынырнула луна, освещая им путь серебристым светильником. Внизу обширной долины увидели они каменную тропу. Великое войско пересекло долину, и, оглядываясь, думали князья, что пересекают они пустынный океан. Впереди и позади была тьма, в которой звездами мерцали наконечники копий медленно переходивших серебристый простор всадников.

На другой стороне долины возвышался холм, и вскоре Кинрик насчитал Семь Курганов, названных Владыкой Виселиц. На их округлых склонах слегка поблескивала тронутая инеем трава, а числом их было столько же, сколько звезд сияют в Карлес Вэн. За Повозкой слепо несется Дикая Охота Павших, и так же скакал мимо курганов король из рода Водена во главе своего войска.

И увидел Кинрик, что Владыка Виселиц верно прочел руны, поскольку вдруг совершенно неожиданно очутился он в Кольце Вульдора. В двойном кругу высоких камней остановил он своего боевого коня — четырежды по четыре серых камня стояли вокруг, и шесть раз по семь в свой черед окружали их. Кто впервые поставил эти серые вехи, воткнув их стоймя в землю, не ведомо никому. Еще до прибытия ангель-кинн, до появления здесь бриттов, давших имя этой земле, здесь правили короли, для которых этот Остров был особым святилищем, плывущим по волнам океана Гарсегг.

— Наверное, это то самое Кольцо, о котором говорил тот злосчастный висельник, — проворчал Беовульф в ухо королю, — и куда теперь, по-твоему, нам ехать?

Но не успели еще эти слова слететь с уст убийцы Гренделя, как неожиданно явился ответ. Огромный вепрь с блестящей щетиной вышел из тени столба и вдруг припустил во весь опор, пробежав прямо перед князьями. Глядя вслед зверю, двое высокородных владык людей увидели, что широкая дорога, огражденная камнями, поворачивает к западу, спускаясь по склону холма в укрытую тенью долину внизу. Горячо бились отважные сердца воинов, когда вереницей ехали они вниз по этой королевской дороге! Впереди бежал их четвероногий проводник, его клыки и щетина ярко блестели. По обеим сторонам дороги, как часовые, стояли один за другим камни, каждый больше фатома в вышину. Столбы — и алмазы были они. Стояли они попарно, и невозможно было заблудиться на такой прекрасной дороге!

Как кольца Мирового Змея, обвивающего мир, так извивалась дорога среди столбов. Гордо гарцевали скакуны бесчисленного воинства копьеносцев — словно выступали они по резному мосту, ведущему в Вэль-хеаллу. Дорога была достаточно широкой и длинной, чтобы нести на себе все войска земли, от знаменитого леса Меарк-вуду до Священной Гробницы в Готаланде, волшебного камня, что стоит у Данпа. Она извивалась направо, она извивалась налево, где рядом вставал чудесный священный холм, округлый, пологий, совершенный, как грудь женщины или умбон щита. Видно, гномы или великаны долго трудились, чтобы возвести это высокое сооружение, поскольку это дело наверняка было не под силу и самым могучим из людей.

Неизвестно, сколько продолжался этот казавшийся бесконечным путь, но Кинрик и все его спутники наконец подъехали к возвышавшейся перед ними на фоне неба огромной четырехугольной земляной насыпи, широкоплечей великаншей загораживавшей им путь. И закралась им в голову мысль, что Обманщик завел их не туда, но тут увидели они, что вепрь резко свернул вправо, а когда они последовали за ним — влево. Без его помощи воины не смогли бы проехать этим извилистым путем, но для Знающих Путь дорога тут была — внутри каменные вехи клонились влево и вправо.

Там, где прежде, как им казалось, прохода не было, теперь между высокими валами видны были огромные врата. Косяками их были два чудовищных камня, каждый высотой с опорную балку Хеорота. И когда воины проезжали между ними, увидели они чудо, о которых поют скопы, но которых не видели люди на этой земле — разве что за Вистла-вуду, где стоит сверкающий город короля греков. Говорят люди, что он огорожен трижды словно бы золотыми кольцами, тянущимися от Вендель-сэ до Свеарт-сэ.

Ибо там, опоясанный высокими валами, что замыкали круг звездного неба, лежал огромный пустой каменный город. Каждый камень был величиной с дом. Вокруг змеились залы и бесчисленные проходы. Никто из зримых не жил в этих палатах, продуваемых ветром, не ходил по извилистым переходам. Здесь не бражничали радостные сердцем и разрумянившиеся от вина мужи, никто не смеялся на медовых скамьях, не смотрел на сверкающее оружие на завешенных ткаными занавесями стенах. Беззвучно ступали по упругому дерну копыта коней героев, затихли голоса воинов, глядящих на это древнее могучее сооружение.

Ибо было это священное место, к которому Высокий направил их путь. Было там шесть сотен дверей, из каждой в час битвы со злобной тварью, что вечно рыщет вокруг этого свет-лото круга, могло выйти по восемь сотен человек. Внутри были две одинаковые палаты, подобные солнцу и луне. По всем проходам и палатам бежал вепрь, а за ним все время следовали всадники. Низкий туман перевалил через валы и вполз внутрь, словно прилив высотой едва по щетки коню, а на вершинах стоявших рядами столбов повисли тяжелые облака. Казалось, что войско едет между облаками над четырьмя углами земли, где стоят столбы, что поддерживают небо.

Кроваво-красным наливался туман, пока все вперед мчались всадники бешеным скоком, и с каждым шагом удлинялись серые тени вокруг каменных стержней. Те, что ехали впереди, теперь едва могли уловить блеск золотой щетины на хребте вепря во мраке впереди — казалось, что на каждой щетинке сверкает капелька кровавой росы. Тьма все сгущалась, воздух становился все плотнее, так что скоро Кинрик и его спутники с трудом могли дышать.

— Неужели наш путь никогда не кончится? — в гневе воскликнул Беовульф. — Сдается мне, что предали нас. Обман эта свинья!

Но едва слова эти слетели с его уст, проводник их исчез в клубящемся вокруг него тумане. Всадники натягивали поводья коней и вглядывались в ночь.

— Мы все пошли неверным путем! — воскликнул Кинрик. — Не верится мне, чтобы к добру привели нас в это странное место! Что думаешь ты, отважный сын Эггтеова?

— Я думаю, что Обманщик обольстил нас, что наврал он нам со своей Виселицы, — ответил Беовульф. — Висел он там как волк, и как волк заманил он нас в это опасное место. Эх, достать бы мне сейчас его моим мечом Нэглингом, вот услышал бы он тогда, как засвистит ветер между его плечами и головой!

Но Клирик, опасаясь, как бы Обманщик не приготовил им еще ловушек, воззвал к его имени, призывая его помочь тем, кто ведет войну его именем:

— Не ради добычи и не из жадности покинули мужи свои очаги за лебединой дорогой, чтобы приплыть сюда, а ради того, чтобы сразиться с этим другом инеистых великанов, врагом богов, тем, кто размахивает своим острым Крестом над краем Бриттене. Неужели ты предашь тех, чьи мечи пришли сюда на помощь тебе, о Даритель Побед? Люди зовут тебя Обманщиком, но разве не страшишься ты, что уйдет от тебя и от тех, кто почитает тебя, боевая удача к Христу и его бойцу Микаэлю?

При этих словах войско издало гневный крик, хриплым воплем стаи вспугнутых грачей взлетевший к небу. Воден, живущий в своих северных чертогах, услышал его и выглянул из окна. Увидел он то, что случилось, и разгневался, разогнал туманы, что висели над сердцем древнего каменного города. Над восточными холмами неохотно разгорелся бледный закат, слабым светом озарив Семь Курганов. Высоко на пробуждающемся небе слабо светились Семь Звезд Карлес Вэн, беспощадно ходя кругами вокруг недостижимой оси, как потерявшееся войско Кинрика. И ободом этого крутящегося колеса — огненный пояс Тропы Иринга, дорога воинов, несущихся очертя голову прямо в полные ветра чертоги Хель.

От Семи Звезд, от Семи Курганов тихо проникал свет из замкнутого святилища на холме, стекал вниз, в затянутую туманом долину, волнами поднимался по дальнему склону, пока не засиял между огромными столбами гигантского входа во вращающейся насыпи, метнув яркое копье в сердце священного города.

Короли и таны Кинрикова войска некоторое время молча стояли среди камней — неподвижные, бледные, глядя на возвышавшиеся над ними мрачные серые стены. Затем в замешательстве они стали оглядываться по сторонам. Перед ними вставали три огромные плиты — край к краю, а на них крышей лежала четвертая. Сейчас под этим огромным перекрытием, открытым на запад, к холмам, не было никаких изображений, но никто не сомневался в том, что некогда таился там некто иссохший, окруженный своими туманами, мраком и кровью. Много костей и черепов лежало вкруг этого пустынного места — останки давно умерших мужчин и женщин, убитых и лишенных крови ради утоления жажды и голода этой старой твари.

Укрытая кровлей небес палата, в которой стоял этот каменный ларь, была окружена двенадцатью камнями поменьше, мало-помалу кренившимися и уходившими под землю этого мрачного двора, который века вечные простоял, охраняя согбенного жителя холма. Двенадцать врат были там — четырежды по три, а за ними были еще выходы, трижды по девять. Все проходы были затянуты туманом — они не знали, в которые ехать, чтобы выйти по своим же следам, поскольку никаких рун там не было и их поводырь исчез.

— Это проделки Обманщика! — вскричал Беовульф, владыка ведеров. — Никогда не прятаться ему больше в этом убежище, не сеять зло среди людей!

С этими словами соскочил он с коня и, собрав всю свою силу, сорвал верхнюю плиту с опор. Мгновение он высоко держал ее над шлемом, затем отшвырнул прочь на несколько фатомов. Она наполовину вошла в землю, и доныне люди могут видеть ее на том самом месте.

И при этом свет вырвался из ларца, а из него выскочил вепрь, который завел их в это место, в чудесное строение великанов. Он бросился к вратам, проскочил под топочущими конями, стараясь убежать от воинственного сборища. Беовульф тут же схватил свой искусно натянутый лук и, положив на тетиву зазубренную стрелу, послал, острую, в бегущего зверя. Стрела вонзилась позади плеча — вепрь споткнулся, словно падая, но, встав, бросился прочь, виляя среди рядов камней.

— Глядите, на нем кровь! — рассмеялся благородный сын Эггтеова. — Если это воистину Высокий обманул нас, то теперь он крепко застрял в своей шкуре! Запомнит он теперь свой жалкий обман!

Когда таны услышали слова Беовульфа, они рассмеялись, но мрачным было лицо короля Кинрика.

— Может, разумнее было бы не смеяться, пока мы не вернемся по своим следам отсюда, из этих ходов, — возвысил он голос. — Сдается мне, нас неверно провели сквозь эту круговерть тумана и каменных поворотов в сердце паутины, которую люди зовут Домом Веланда. Если так, то сюда трудно войти и еще труднее выйти. Мы должны незамедлительно найти выход!

И когда Кинрик произнес эти слова, сердце его на мгновение похолодело. Если в каждом проходе вокруг лежал туман, то перед его глазами дымки не было, и начал он думать, что поступил не так уж мудро, как надо бы. Потому как внезапно в его памяти всплыли прощальные слова Того, с кем говорили они, пока Он висел на Дереве:

— Но и я не без прибытка, ибо вижу теперь, что я получил немного из того, чего даже Тунор не сумел поднять в чертоге великанов, — пусть и мало, но и этого может оказаться довольно!