Вышло так, что в королевство Поуис, где Мэлгон Гвинедд назначил сбор войск Придайна, мы приехали в последний день месяца Эбрилл. Покинув край Регед, мы миновали серое море Тервин, миновали город легионов, Каэр Ллеон, и присоединились к нашему отважному воинству Севера на назначенном месте.

Должен теперь поведать тебе о том, как проходил сбор войска, и о великих замыслах Мэлгона и дружественных ему королей — мечом и огнем хотели они пройти по краю Ллоэгр. Так должно было свершиться Пророчество Белого и Красного Драконов, в предшествующее столетие провозглашенное пред лицом короля-предателя Гуртейрна Гуртенеу, как об этом можно прочесть в книге благословенного Гармауна.

Всю прошлую зиму от двора Мэлгона в Деганнви отправлялись вестники ко всем королям южного Придайна. Громко пели рога пред вратами каждого из королей, призывая князей на Калан Май собраться у Динллеу Гуригон в королевстве Поуис. Тем, чьи королевства лежали вдалеке, или на дальних берегах огромных озер, или у приливных вод, было милостиво разрешено подойти через две недели, а тем, кто жил в соседних кантрефах, было дано три дня. В начале года Мэлгон Высокий собрал воинства Гвинедда и Мона в Деганнви и стал ждать боевых дружин своих царственных двоюродных братьев, князей из дома Кунедды.

Не лгут, когда рассказывают, будто Мэлгон Высокий был крепче сложен, чем прочие короли, богаче и щедрее на дары искусным поэтам, чьи песни об этом рассказывают. В юности он отнял трон Гвинедда у своего дяди, но не подлым образом, а в честной войне — копьем, огнем и мечом. Затем мудро очистил он себя от скверны пролитой крови родича, облачившись в монашескую рясу. Год прожил он смиренно и набожно под попечительством благословенного Иллтуда, самого лучшего наставника почти во всем Придание.

Затем в его келью в Лланиллтуд Ваур однажды пришел из Гвинедда Мэлдаф, владыка Пенардда. Хитроумными словами Мэлдаф открыл Мэлгону ту опасность, которая нависла над ним. Дело в том, что его родичи из дома Кунедды (так объяснил мудрый советник) собираются разделить его наследные владения в Гвинедде и выбрать из своего числа кого-нибудь в короли всего племени Мэлгон внимательно слушал, показав тем блаженному Иллтуду, что горит желанием оставить корону праведности ради преходящей мирской власти.

— Несчастен тот, — возгласил он, роняя слезы сожаления, — кто оставляет монастырь ради жизни мирской, кто забывает о любви к Господу ради того, чтобы стать королем среди мирян. Жалок тот, кто поднимает оружие в мире сем, разве что не пройдет он сурового покаяния. Лучше бы ему изучать белые книги, чтобы читать молитвы Святой Церкви. Хотя воинское искусство и достойно, но это великий труд ради малой выгоды — скудна жизнь воина, и награда ему — ад. Несчастен тот, кто Царству Небесному, где обитают святые, предпочитает Ад проклятых, кто оставляет Великого Владыку, о Христос, Тебя, о повелитель сражений!

Услышав такие набожные речи, блаженный Иллтуд тоже чуть было не расплакался. Обняв короля Мэлгона, он благословил его и превознес его в молитве horum atque harum, именуя его блистающим пламенем на искрящейся волне, великим поборником Христа и крещения святого Деви.

Тем не менее король Мэлгон Высокий из Гвинедда не видел никаких оснований к тому, чтобы его племянник отнял у него то, что он сам отвоевал у своего дяди, и спешно возвратился в Гвинедд. Затем, все время следуя советам Мэлдафа, прозванного за мудрость старцем, он созвал на встречу вождей племени Кунедды в Майрионидде, в том месте, которое люди и доныне называют Берегом Мэлгона, — там, где река Диви впадает в море Иверддонское. Говорят, что именно там причалил прапрадед Мэлгона Кунедда, приплывший с севера вместе со своим племенем, чтобы изгнать из Эрири гвиддельских захватчиков и вместо них посадить королями своих сыновей.

Там, на желтых песках, возле трех сотен сетей на лосося громогласной волнистой Диви, воссел Мэлгон на своем золотом троне с занавесями вощеной ткани и вновь принял ореховый жезл королевской власти. Его двоюродные братья из племени Кунедды, правящие над обширными землями Кередигиона, Майрионидда, Осваэлинга, Рувониойга, Дунодинга, Авлогиона, Догвэлинга и Эдейрниона, пришли к королю Мэлгону на омываемый морем берег, с некоторым страхом припадали, как должно, к его груди, прижимали руки к его щекам и приносили дары в знак верности. Каждому старец Мэлдаф, в свою очередь, шептал на ухо злые слова — обещания или предостережения, чтобы поняли они, что Дракон Мона воистину вернулся в свое логово. И каждый в ответ всячески заверял, что никогда не будет оспаривать королевской власти у него или у его потомков.

С тех пор, как я уж сказал, Мэлгоново воинство огнем и мечом прошло вплоть до Гливисинга и Диведа, и флот его пересек даже море Хаврен, получив дань и заложников от королей окруженного морем Керниу, которое называют Рогом Придайна. После этого великого похода по всему Острову Придайн и Трем Близлежащим Островам было слышно, как демон испустил три крика разорения — свист, визг и стон. Затем Мэлгон Высокий совершил великий килх по Острову Могущества, двигаясь посолонь от королевства к королевству, пока снова не вернулся он в свою крепость Деганнви в Росе. В каждом кантрефе и королевстве, в которые приезжал король Мэлгон, князья и благородные люди приходили омыть копыта его коня, клянясь на хлебе и вине в верности ему. Все они также дали Мэлгону Гвинеддскому заложников, чтобы он мог держать их в цепях в темницах Деганнви, ибо говорят, что король без заложников все равно что эль в худом бочонке.

В каждом королевстве и кантрефе король спешил также зажечь перед каждым священным тисом костер из рябиновых веток, и дым от них, поднимаясь к небу, собирался воедино и окутывал весь Остров Придайн с его Тремя Близлежащими Островами. Все было затянуто дымом, кроме одного места — кельи святого Гильдаса Мудрого. Блаженный Гильдас все записывал в огромную книгу неисчислимые грехи короля Мэлгона Высокого, писал о его отступничестве, блудодействах и убийствах. Книга эта вызвала неудовольствие короля. Когда Мэлгон увидел, что дым его власти не накрывает кельи святого, он пришел в гнев и в ярости поскакал вместе со своей свитой к порогу кельи святого Гильдаса. День и ночь мчался он туда.

— Дурно ты поступил, — воскликнул Мэлгон, — отвергая так мою власть! И вот что скажу я тебе: пусть твоя келья станет первым, что будет разрушено на Острове Придайн, и пусть монахи твои покинут тебя!

На это ответил святой:

— Да падет твое королевство еще скорее!

Мэлгон:

— Опустеет твоя епархия, и свиньи будут рыться во дворе твоей церкви!

Гильдас:

— Опустеет Деганнви, и обрушатся камни его жилищ!

Мэлгон:

— Да изведаешь ты отвращение других и позорное уродство!

Гильдас:

— Пусть тело твое искалечат враги, а руки и ноги твои пусть разбросают так далеко, что никто никогда не соберет их вместе!

Мэлгон:

— Пусть дикий вепрь придет и разроет курган, в котором ты будешь похоронен, и разбросает мощи твои! Пусть также в каждый час вечери волки воют на церковном дворе, чтобы ни ты, ни монахи твои никакого удовольствия от службы не получили!

Гильдас:

— Да покроется тело твое гнойниками и язвами, чтобы яд сочился изо всех твоих пор!

И это одно из Трех Величайших Проклятий Острова Придайн.

После этого Мэлгон Гвинеддский вернулся во гневе к своему двору в Деганнви в Росе. Страшась, что проклятия святого Гильдаса могут навлечь на него вечные мучения в аду, король Мэлгон приказал, чтобы целый год каждый день одного из его узников в темнице набожно бичевали за грехи короля.

Потому, когда рога вестников короля Гвинедда протрубили перед каждым королем в каждом кантрефе Придайна, войска не замедлили собраться. Но самое большое войско по праву было у самого короля Мэлгона. Ведь он был владыкой земли Брана: Брана, бессмертного сына Ллира, в бедре которого засело красное Копье и чья Голова была привезена домой его спутниками с зеленого Острова Иверддон для защиты Острова Могущества. И это было одно из Трех Скрытых Сокровищ Острова Придайн. Когда Мэлгон, сын Кадваллона Длинная Рука, взошел на свой трон слоновой кости в Деганнви, свет его чела и власть его распространились по всему богатому зерном Мону и Арвону зеленых пастбищ. Ему принадлежали богатства тучных нив, плодородных долин и озер, изобилующих рыбой. Среди снежных гор Эрири орлы кричали над долинами, полными жирных коров и овец, и проплывали над дубовыми лесами, по которым бегали олени с раскидистыми рогами и стада кабанов.

На западных берегах королевства Мэлгона все еще жили потомки заморских захватчиков-гвидделов — каждый в своей крепости, зная своих соседей. Это были те из гвидделов, кого не выгнал Кунедда при возвращении бриттов и кто потом в знак верности припал к груди и прикоснулся к щекам отца Мэлгона, короля Кадваллона Длинная Рука. Бабка Мэлгона сама была из гвидделов, он говорил на их языке, и они считали это знаком его особой благосклонности. Отделенные от владык бриттов языком и происхождением, они поклонялись своим собственным богам и потому были особо верны лично королю. А иметь поддержку бешеных копейщиков Ллайна и лучников Мона — дело немалое, если люди твоего собственного племени перестанут тебя почитать и поднимут мятеж.

Слава Мэлгона Высокого ведома всем, и мне остается только напомнить тебе об этом, дабы величие его осталось у тебя в памяти и чтобы ты понял то, почему его люди верили, что тем летом соберется величайшее войско с тех пор, как император Артур сражался с подлыми ордами Ллоэгра при Дин Бадон. В Нос Калан Гаэф Мэлгон советовался со своими друидами и гадателями, которые сказали ему, что воистину настало время исполнить Пророчество Драконов.

Как набожный сын Святой Церкви, король поговорил и с благословенным святым Киби, которому он подарил крепость Каэр Киби. Человек Божий простил гордому королю обиду, что была между ними из-за похищенной козы, и заговорил так, предвещая воинам Христовым великую победу над дикарями.

вскричал он и еще сказал о том, что на сей раз пришло время ниспровергнуть сынов Анака. Король Мэлгон улыбнулся святому Киби и даровал отныне и до Судного Дня монастырю святого Киби земли, приносящие в год шесть бочек пива, хлеб и мясо. И кто будет соблюдать этот договор, того охранит Господь, а кто нарушит его, да проклянет того Господь. Аминь. Так записано в книге благословенного Киби.

Всю долгую зиму воины Гвинедда — и гвидделы, и бритты — пили свой мед в прекрасной крепости Деганнви в Росе. Громким было пированье. Громко возглашали барды здравицы над полными хмельного меда рогами, веселились свободнорожденные. За стенами прекрасной крепости волны набегали на широкий берет, рассыпаясь летучими каплями. Снежно-белые чайки с хриплыми криками взлетали к вершинам утесов на широких своих крыльях. Но пирующие у щедрого владыки, отважные и сильные, пили из хрустальных кубков мед и вино, оставив племя фихти скитаться по волнам серо-зеленого океана.

Затем, за две недели до Калан Май, Мэлгон Гвинеддский и люди его госгордда отправились к месту сбора войск у Динллеу Гуригон, где предстояло ему встретиться с сыном его Рином и вассальными королями Придайна. Этот памятный год был, как говорили, по счету триста тридцать вторым с тех пор, как Кунедда и его сыновья приплыли из Манау Гододдин на Севере, чтобы изгнать гвидделов из Гвинедда. Как записано в Хронике Гильдаса Мудрого, это был девяносто девятый год цикла Виктория Аквитанского, или, как говорят другие, тридцать первый год по Дионисиеву летоисчислению. Надо сказать, что было это пять тысяч триста шестьдесят семь лет от сотворения земли. Так считают ученые люди в монастырях, что тщательно записывают годы в таблицах, по которым вычисляют срок празднования Пасхи.

Такие люди знают все, что можно знать, уж в этом мы можем быть уверены. Они мало ценят бред тех, кто жует сырую свинину и лежит на шкуре желтого теленка. Что может знать Мирддин маб Морврин о семи словах, что были сказаны при сотворении земли и звездного полога над нею, или о ходе времени, или о поколениях королей? Ныне вся мудрость принадлежит бритоголовым монахам с их кривыми посохами и плащами с дырками для головы. Разве не так, о король? Уж, конечно, не для того, чтобы узнать мудрость Острова Могущества, пришел ты сюда и поднял меня из моего горседда, о король Кенеу Красная Шея? Впрочем, я ведь давно уже ушел из мира живых.

Но вернусь к моему рассказу, раз уж ты просишь. Даже если бы ты и не просил, все равно ты должен слушать, если ты разумен, о сын Пасгена! Мэлгон и домочадцы его ехали по прибрежной дороге через Тегайнгл к окруженному стенами Городу Легионов, что стоит на реке Диврдуи. Оттуда они отправились на юг, остановившись на три дня, чтобы покаяться в монастыре в Бангор Искоэд. Так доехали они до богатого края Поуис, что зовется Раем Придайна.

Тем временем остальные спутники Мэлгона ехали по дорогам предгорий, построенным Хелен Воинств во времена Максена Вледига, что вели через горы в земли Придери у Западного Моря. Там потребовали они, чтобы король Гвертевур Диведский отдал им один из священных камней, что лежат на вершине горы Пресселеу — дар земли Придери земле Брана. Старый король дал согласие, и вопящий камень увезли в крытой повозке, чтобы он мог сопровождать Дракона Осгрова в его походе против ивисов.

Это была огромная повозка, ее везли пегие быки силы которых хватило бы на то, чтобы выволочь Адданка из его склизкого логова на дне Ллин Сиваддон. Глупцы и доныне рассказывают сказки о двух медлительных быках из головной упряжки — будто бы это короли Нинниау и Пайбиау, ставшие быками за свои грехи. И когда они добрались до высокого холма в Кередигионе, миновать который они не имели права, сердце короля Нинниау разорвалось, и он умер на южной стороне холма. А король Пайбиау девять раз взревел от боли, и рев этот расколол холм, и в нем открылся проход, который доныне известен как Бычья Борозда. Пусть, кто хочет, верит.

Итак, накануне Калан Май король Мэлгон Высокий начал сбор войска у Динллеу Гуригон. В ту ночь он вошел в свой шатер и приготовился отойти ко сну. Но сон бежал от его очей, поскольку думал он о том, чем кончится его летний поход. Некоторое время он стоял на пороге шатра и смотрел на тысячи красных костров на равнине и на тысячи звезд, что полыхали в небе. Думал он о победе, о грабеже, об угонах стад, но, когда вернулся он на свое ложе, сон по-прежнему не шел к нему. Потому в раздражении снова встал он, взял желтую телячью шкуру, что лежала на земле у его ложа, и позволил себе лечь под открытым небом у костра, что горел перед входом в его шатер. Вскоре погрузился он в сон, и пригрезилось ему, что Птицы Рианнон нежно поют в темноте вокруг него.

Вскоре после того, как сон смежил его веки, Мэлгон Гвинеддский увидел, что он идет по широкой пустынной равнине под низким хмурым небом, в котором временами вспыхивали далекие молнии. Хотя путь его во сне показался ему довольно коротким, в душе король понимал, что длился он всю его жизнь до самого этого часа. Наконец после долгого и трудного странствия он подошел к кольцу из огромных камней, мрачно стоявших среди равнины. Рядом с ними были поросшие травой курганы, вроде тех, что укрывают могилы давно погибших героев Сильный ветер летел над равниной, и жесткая трава ходила волнами, отчего казалось, будто бы похороненные в курганах вожди пытаются сдвинуть тяжелую землю, что не даст им подняться.

Охваченный страхом, Мэлгон прошел между двумя вздымающимися и опадающими холмами и шагнул через затененный вход в кольцо камней. Держатель королевских ног, что присматривал за королем, сидя у костра, увидел, как его венценосного хозяина начала бить жестокая дрожь, но не осмелился разбудить его. Во сне Мэлгону чудилось, будто бы он подходит к самому сердцу священного места — и вот явилось ему чудо. В середине круга росло благородное дерево, усыпанное плодами, что уходило далеко-далеко в небо. Когда он закинул голову, чтобы посмотреть вверх, он увидел, что ветви Дерева простираются надо всем Островом Придайн и Тремя Близлежащими Островами, словно бы защищая их. Один из плодов дерева висел далеко над морем, что окружает Остров, и птицы всего мира слетелись к нему на пир.

У подножья этого чудесного дерева стоял каменный столб высотой с те могучие колонны, что образовывали круг, в котором стоял король У подножья столба сидели девять прекрасных дев, склонившись над котлом, стоявшем на слабом огне. Каждая из дев по очереди нагибалась, чтобы посильнее раздуть огонь. Из котла поднимался зеленоватый пар, что восходил к вершине каменного столба, и бледным тусклым маревом окутывал его вершину. И перед взором короля облако пара приняло очертания живого существа, но было ли оно мужчиной или женщиной, король поначалу сказать не мог.

Он покрылся испариной и вдруг ощутил, как его охватил смертельный холод. Он почувствовал, как слева к нему в тени серых глыб кто-то приближается. Вскоре кто-то прикоснулся к его спине. Как и приличествует великому королю, герою сотни сражений, он решил обернуться и встретиться с врагом лицом к лицу, но, сколько бы он ни пытался, он не мог заставить себя обернуться.

Затем вдруг услышал он страшный вопль, и шел он от камней и из воздуха — этот ужасный, пронзительный крик каждый Нос Капан Май звучит над каждым очагом Придайна, пронзая сердца всех людей и устрашая их так, что румянец покидает их лица, а сила — их тела, женщины выкидывают плод, сыновья и дочери их теряют разум, а все животные, леса, земля и воды не приносят плодов. Этот вопль отразился от камней, и, когда Мэлгон, трепеща, рухнул на холодную землю, стеная и ворочаясь, держатель его ног, что не спал, увидел, как его царственный хозяин корчится и болезненно шепчет что-то на своей желтой телячьей шкуре.

Когда он оправился от потрясения, он снова посмотрел вверх и среди дыма и пара увидел на верхушке столба создание, которое, как он догадался, вышло из самых глубоких теснин Аннона. Была эта тварь старая, сморщенная и тощая, почти такая же старая, как Олень из Рединвре. Ее длинные седые волосы разметались по кроваво-красным одеждам, на которых играли отблески костра. В руке ее был трезубец, с зубцов которого каплями падала кровь, стекая по ее иссохшей руке. Плащ ее был слишком короток, чтобы скрывать омерзительные высохшие икры и открытую дыру влагалища, сухого, как змеиная шкура, и пустого, как пергаментная кожа давно издохшей крысы. Ее живой взгляд был устремлен прямо в глаза Мэлгона, и не мог он ни отвернуться, ни убежать, как ни старался.

— Кто ты, ведьма? — дрожащим голосом спросил король.

— Я Ведьма с гор Иставнгона, Мэлгон, сын Кадваллона Ллавуира, сына Айниона Ирта, сына Кунедды, — прокаркала в ответ старуха.

— Чего ты хочешь от меня? — гневно вскричал король. Взгляд ведьмы держал его так цепко, что казалось ему, будто лицо ее все приближалось, покуда его не коснулось теплое зловоние ее дыхания. Но она по-прежнему сидела на корточках на каменном столбе.

— Как так? — вскричала ведьма. — Я, что ли, тебя призывала или ты звал меня? Разве не хотел ты узнать, чем кончится твой летний поход против людей Ллоэгра, идущих за Белым Драконом? Так это или нет?

— Так или нет, ведьма, — крикнул Мэлгон, — но ты-то что здесь делаешь?

Ведьма из Иставнгона расхохоталась, и смех ее был словно вопль совокупляющейся в ночи лисицы.

— Я здесь, чтобы потрудиться для тебя, великий король! Я и девять моих дев собираем и сзываем четыре части Острова Придайн, чтобы идти вместе с тобой в землю ивисов в Ллоэгре.

— Почему ты делаешь это для меня? Ведь, насколько я понимаю, добра ты мне не желаешь, — спросил Мэлгон.

— С чего ты это взял, великий король? — насмешливо ответила ведьма. — Я — жалкая раба из твоего народа.

— Кто ты и откуда явилась, если ты из моего народа?

— Нетрудно сказать. Я Ведьма из Иставнгона, но в твоей земле я и девять моих дочерей обитаем в лесу рядом с Каэр Ллойв. Я знаю все твои желания.

— Тогда скажи мне, ведьма, каким видишь ты наше воинство?

Воцарилось молчание, и только ветер вздыхал над длинными травами на могилах и стонал между каменными столбами. Пар из котла вспыхнул вокруг ведьмы зеленым, синим и желтым, и ведьма казалась то черным как ночь вороном с окровавленным клювом, то волком с разинутой пастью, то вставшей на хвосте змеей с усмешкой на клыкастой морде и быстрым раздвоенным язычком. Затем она снова стала собой и с ухмылкой ответила:

— Красное вижу на нем. Алое вижу. Мэлгон уверенно ответил:

— Кинуриг, король ивисов, уплыл за море с людьми своего госгордда, чтобы сражаться за короля фрайнков у Срединного Моря. Мои лазутчики говорят, что в земле его не осталось воинов. Нечего бояться нам в Ллоэгре. Говори правду, о Ведьма из Иставнгона: каким видишь ты наше воинство?

— Красное вижу на всех. Алое вижу.

— Все короли Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов собрались в поход вместе со мной. Нечего бояться нам воинов ивисов, если даже еще и остались они в Ллоэгре и к ним присоединились все их сородичи с побережий Дейвра и Бринайха и из-за моря Удд. Говори правду, о Ведьма из Иставнгона: каким видишь ты наше воинство?

— Красное вижу на всех. Алое вижу.

— Плевать мне на твое пророчество, ведьма, — ответил Мэлгон, — поскольку если племена бриттов соберутся в одном месте, то между ними всегда будут ссоры, раздоры да драки по поводу того, кто поведет передовой отряд, кто поведет замыкающий отряд, кто первым будет переходить брод Потому говори мне правду, Ведьма из Иставнгона, каким видишь ты наше воинство?

— Красное вижу на всех. Алое вижу.

Тогда разозлился во сне Мэлгон и собрался покинуть это недоброе место с его ветром и моросящим дождем и тьмой Аннона. Но пророчица подняла свой окровавленный трезубец и остановила его своим предсказанием:

— Вижу я, как Белый и Красный Драконы бьются и извиваются в смертельной схватке. Вижу я мертвое воинство на поле брани, свет в их глазах и ворон на белой груди у каждого. Вижу я Мэлгона Высокого, величайшего среди королей Острова Могущества, в алом плаще, под защитой которого все королевства, кантрефы и кимуды. И имя мантии этой — Страдание, равно как и Защита. И вижу я потом долгий сон Мэлгона в церкви в Росе. Таково пророчество Ведьмы из Иставнгона, которую призвал ты из Чертогов Аннона, о тебе, Мэлгон Высокий!

Затем пар окутал сидевшую на вершине столба ведьму так, что она скрылась из виду И когда Мэлгон посмотрел на подножье столба, он увидел, что девять дев и котел, за которым они следили, тоже исчезли. Тьма и буря миновали, и Мэлгон увидел, что сидит на своем троне с вощеными занавесями на отмели у устья реки Диви. Вокруг — чистое небо и море, и страх его ушел. Но осталась память о пророчестве, и он возрадовался. Разве не была ему обещана славная победа и власть над всем Придайном? И разве после того, как все будет достигнуто, не почиет он мирно и свято рядом со своим отцом в церкви Роса и не будет принят в благословенные объятия Йессу Триста?

Но пока ликовал король Мэлгон, третий раз унес его сон. Теперь был он в маленькой церкви в Росе у стен своего огромного замка в Деганнви на холме над морем, покрытым белопенными волнами. Он стоял, коленопреклоненный, перед алтарем в молитве, когда почувствовал спиной холод. Обернувшись, он увидел, как дверь церкви чуть приоткрылась, затем еще немного. Промозглый холод охватил его, он покрылся испариной и, шатаясь, шагнул вперед, чтобы закрыть дверь. Он уперся в нее могучим своим плечом и изо всех сил попытался снова захлопнуть ее. Сердце его застыло в нем, как лед, и такой страх охватил его, какого никогда не ведал он ни в сражении, ни при осаде, ни при битве у брода. Но, сколько бы он ни напирал на дверь, она продолжала открываться, и сквозь все расширяющуюся щель проникали желтые, надоедливые, безжалостные мучения, от которых сердце короля леденело страшнее, нежели при виде всех орд Аннона. Дверь широко распахнулась, и Мэлгон издал сдавленный крик ужаса, и крик этот подхватили чайки, что скользили над опоясанным морем мысом Деганнви.

Тело короля стало королевством Придайн и лежало, распростертое, в океане, чьи волны бились о его бока, руки и ноги. Нос и подбородок его стали горами, глаза и рот — огромными озерами, а из пупка его протянулся росток, достигнув потолочной балки церкви в Росе. Мэлгон попытался встать, но не смог. В теле его болью разгорались скрытые огни, и от боли этой сотрясалась земля, а жилы его текли пламенем. И когда эта мука усилилась, Мэлгон посмотрел вниз и увидел, что на белом его обнаженном теле гроздьями взбухали мириады курганов, как гробницы могучих воинов былого. Теперь курганы вздымались, вспухали и открывались, как в День Страшного Суда, и из каждого изливался поток липкого золотого меда.

Тогда-то Мэлгон Высокий, беспомощно корчившийся от боли на земляном полу церкви в Росе, вспомнил имя, которое носил Остров до того, как его завоевал Придайн, сын Аэдда Великого: И Вел Инис, Медовый Остров. Но этот мед бродил и пенился, как будто его готовили к варке, и вонял он, как кошачья моча и кал. Мэлгон почувствовал, как тошнотворно гниет изнутри его огромное тело, и источники меда, что били пеной из отверстий на его груди и животе, жгли его, словно вогнанные в его тело раскаленные заклепки. Мучения и страх его стали непереносимы, и он судорожно попытался — но тщетно — повернуть голову к алтарю позади, на котором стоял Крест Христов.

Тут проснулся он и увидел, что в тревожном сне откатился в сторону и теперь лежит спиной на холодной, сырой каменистой земле, прижимая к лицу желтую телячью шкуру. Его держатель ног нерешительно гладил его ноги, но король не скоро сумел отогнать от себя страшные видения, что так разволновали его. Сон всегда близок к смерти, и король понимал, что в эту ночь он сам был близок к ней. Вернувшись в Шатер, он упал на ложе, вытянулся во весь рост, прежде чем сон еще раз овладел им и унес его из лагеря близ Динллеу Гуригон и на сей раз принес ему покой и отдых до рассвета.

И здесь кончается Сон Мэлгона Гвинеддского.

На следующее утро король Мэлгон встал на рассвете, чтобы на священном холме приветствовать свои войска, собравшиеся в Калан Май у Динллеу Гуригон. Это день, в который Гвин маб Нудд и Гуитир маб Грайдаул должны до Судного Дня биться друг с другом за Крайддилад, величавую деву Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов, и в этот день сражение Красного и Белого Драконов наводит ужас на все земли.

Все это страхи да догадки, но блистательно и радостно возвращение из долгого зимнего заточения Гури Золотоволосого в день Калан Май! Когда едет он по лесам, лугам и рощам, руки его заставляют расти зеленые ветви. Силен и доблестен юный князь, и от легкого прикосновения его вырастают в тени лесов целебные травы, ростки пшеницы пронзают коричневую распаханную землю словно копья, а гладкие луга покрываются яркой зеленью. Благородные воинства пчел отправляются на грабеж весенних цветов, птицы сбиваются в стаи и взвиваются с песнями в голубое небо, а огромные белобрюхие облака плывут над ними величаво и радостно Благословен будь, Гури, и да процарствуешь ты три отведенных тебе золотых месяца! Слушай, как петухи в каждом дворе, с каждой навозной кучи трубным голосом восхваляют тебя!

Все гудит, как смелые собирающие мед пчелы, что летят блистательной свитой князя Гури Златокудрого. Рано встают в ту пору люди народа бриттов — воины, священники и пастухи. Рано встают чесать и заплетать золотые свои волосы у ручьев и прудов украшенные золотыми гривнами дочери Острова Придайн, прекраснейшего острова в мире. Многие Эссилт мечтают о том, чтобы встретить на Калан Май своего прекрасного Друстана в сени сплетенных ветвей берез и орешника, в жилище, построенном не людьми, а Тем, кто принес жизнь в этот светлый мир!

И над всем этим прекрасным, трудолюбивым, возродившимся к жизни миром летит ясный и звонкий зов кукушки, напоминающей о почти забытой погибшей любви, выветренной из памяти ледяными ветрами и тяжелыми дождями зимы.

Сердца страстных юношей и милых девушек тоже разгораются от волшебного прикосновения милостивого Гури, когда едет он, улыбаясь, по своей зеленой дороге, и желтые первоцветы рассыпаются по полянам, где тихо ступает его конь. И прежде чем закончится Калан Май, много юных найдут горячие и ждущие губы и теплые щеки, лежа в ракитнике на теплом склоне холма или таясь в туманных сумерках в рощице.

Калан Май — день веселья, любви и возрождения надежд. Гури Златокудрый — сын Рианнон, владычицы гривастых коней, и в этот день юноши Поуиса приводят на скачки своих лучших быстроногих скакунов. Вдоль длинного гребня Динллеу Гуригон помчатся они наперегонки с ветром в косых лучах солнца, когда даст знак король. Они резкими криками и прутьями из падуба подгоняют своих скачущих, размашисто несущихся коней, побуждая их на подвиги, достойные Майнласа, серого жеребца Касваллона маб Бели, или (лучше всего) Мелингана Мангре, поводья которого надежно держит в своих руках сам Ллеу — этот поросший ярким кустарником холм мил ему. Силой, выносливостью и отвагой своей, и тем, в каком порядке мчатся они, поддерживают кони прочность каменного основания холма и предвещают, как пойдут дела грядущим летом.

А потом воинства сражаются за обладание вершиной. На ней стоит король Поуиса, Брохваэль Клыкастый, сын прославленного Кингена маб Пасгена маб Каделла. Он — глава княжеского рода Каделлингов, чей прапрадед Каделл Сверкающая Рукоять Меча был тем самым, которого благословенный епископ Гармаун возвел в короли Поуиса и чье потомство до нынешнего дня правило всеми людьми Поуиса.

Брохваэль Клыкастый стоит в окружении своих телохранителей, и он сейчас Ллеу Верная Рука. Затем со всех сторон на холм взбираются остальные. Лица их раскрашены черным, они вопят, завывают, бесятся, как волки, и верещат, как дикие кошки. Это полное ненависти воинство Кораниайд Из холодных туманов и гибельной мглы, что висит над извивами реки Хаврен и лужами росной равнины, от которых гибнут посевы и гниет урожай, ордами взбираются они на гордый холм, чтобы захватить его. Роясь, как трупные мухи над остовом, сбиваются они в беспорядочную толпу у его вершины. Занесены палицы, и обнажены мечи, течет кровь, женщины плачут и вопят, и яростная битва кипит на холме, покуда нечестивую орду снова в беспорядке гонят на равнину.

Эта битва подобна той, что ведут в верхних небесах Гвин и Гуитир каждый Калан Май, пока в конце всего не придет время последней битвы.

После этого все мужчины и женщины покидают холм, кроме короля Брохваэля маб Кингена, который один остается на вершине вместе со своими друидами. Теперь наступает тот недобрый час, когда та, которую называют Дочерью Ивора, вылезает из норы на склоне холма. Говорят, что можно слышать, как она тихо свистит в вереске, струясь, словно река, — гладкая, скользкая и ядовитая. Она где-то на холме и, невидимая, своим свинцовым взглядом смотрит на короля, если сумеет, она врасплох подкрадется к нему и хитростью погубит его. Трижды обходит король вершину посолонь, и львиной отвагой надо обладать ему, чтобы совершить этот мировой килх и остаться в живых.

Дочь Ивора смотрит и ждет. Спина ее бурая, как вереск, бока ее серы, как камень, а кольцо ее, пока она лежит неподвижно, — это вал вокруг холма. Неподвижно она выжидает, ждет год за годом. Свист, который слышит король все время, может быть, всего лишь свист ветра, играющего на вершине холма, или, может, это трутся друг о друга ветви берез в лесистой долине, или это ржанка печально зовет друга. А может, холодная Дочь Ивора ждет у насыпи, свернувшись в папоротнике, поблескивая среди валунов.

Друиды короля Брохваэля держат побеги рябины и все время колотят палицами о землю рядом с королем, бормоча заговоры и заклинания. Они не ведают, где — среди ли зарослей кривых дубов, темных тисовых рощ или под сенью покрытых белыми пятнами берез — плотоядно следит за ними враг. Гнездится в узловатом стволе, крадется под шуршащими листьями злобная Дочь Ивора. И когда она бьет, удар внезапен, словно копье летит из колючих зарослей утесника, падая на незащищенную шею с низкой ветви или быстро, как стрела, летя в горло из гнилых папоротников И что друидам бормотать свои вирши? Дочь Ивора, что лежит близко в холме, знает их все и усмехается в холодной душе своей. Она прекрасно знает, что придет ее час — если не в этом году, так в следующем.

В этом году, сказать по правде, она попалась под пяту королю. Он поймал ее в петлю Пояса Власти, стянул им ребра и бока Дочери Ивора так же туго, как океан облегает землю и как Клэр Гвидион охватывает небо. Дракониха связана так же крепко, как плющ обвивает ствол дерева. Бьют ее, как лен цепом, перемалывают ее, как жерновом солод, пронзают ее, как шилом доску.

Уползает она назад, в каменное сердце холма, израненная, окровавленная, пылающая местью, снова распадаясь на девять элементов творения в воде девятого вала, рассыпаясь в пыль в пустых пространствах девяти сфер. На год изгнали ее, затаилась она, пожираемая смертельной ненавистью, до следующего Калан Май, который неминуемо настанет. Но до той поры еще год, а сейчас плодородный Поуис, Рай Придайна, его посевы, скот и рыба в безопасности!

Торжествующий крик друидов эхом катится по склонам, и толпа, что в тревожном ожидании ждала на поле внизу, радостно подхватывает его В чистый теплый майский воздух поднимается восторженная песнь во славу Владыки Холма, который снова Верной Своей Рукой оградил народ свой от врага, размозжив уродливую драконью голову, загнав тварь назад в бездну, пролив ее ядовитую кровь далеко от ветреных берегов творения.

Когда король и друиды спускаются по извилистой тропинке, останавливаясь только затем, чтобы испить из Бочки Ворона и пройти сквозь Игольное Ушко, их встречает плачущая, смеющаяся толпа в венках и хором поет в пляске:

И снова стал Остров Могущества с Тринадцатью Сокровищами, Тремя Близлежащими Островами, Тремя Главными Реками и Двадцатью Восьмью Городами прекраснейшим в мире. Хранимый божественным равновесием, которое поддерживает всю землю, заключает он в берегах своих равнины и холмы, которых нет лучше для зимнего и летнего выпаса скота, луга, усыпанные цветами, как платье новобрачной — украшениями. Все это богато орошается чистыми реками, бегущими по белоснежным каменистым руслам в широкие озера, в которых отражаются луга и горы.

Это время, когда короли и королевы, юноши и девушки едут верхом с зелеными ветвями в руках праздновать приход мая. В зеленые леса направляют они свой путь, под сень переплетенных майских ветвей, в сладостный аромат цветов. И там, в тени благоуханного леса, добрые мужи и нежные жены играют в восхитительные игры, укрывшись в кустах. Нет в тот час на них ни греха, ни вины, ни принуждения, ни сожаления. Ах, нежная яблонька моя, растешь ты вдалеке от Рина на своем холмике, овеваемом ветром, если бы сейчас, как некогда, лежать мне под тобой, ища первых, робких наслаждений!

Жара лежит во впадинах между холмами, где дремлют олени, ласточки несутся к туманной ряби вод Хаврен, зов кукушки доносится из рощи, жаворонок весело поет в вышине — яркая стрела пронзила холодное сердце зимы, и золото ирисов говорит о том, что ее уже нет. Холодные веселые водопады бросают свой привет улыбающемуся зеркалу пруда, а дрозд в густом орешнике ведет веселый хор всех лесных птиц. Лира лесов, Арфа Тайрту, играет нежную мелодию теней листьев, сводя воедино все девять форм элементов, цветы колокольчика и бутоны первоцвета. Солнце с улыбкой смотрит вниз на землю, побеги травы зелены, соки и кровь мощно бегут по жилам деревьев и людей, прорастают семена, и чрево женщин оживает.

Ах, май, драгоценное сокровище поэтов, дева в лиственной мантии, пора охотящихся ястребов и заливистых трелей дроздов! Как долго мы ждали тебя! Всех тварей объединяет любовь и веселье, когда мрачный дух Зимы, прикрыв рваным плащом ободранные бока, удирает на север, через снежные горы Придина в свое убежище среди вечных льдов и снегов. Прощай, угрюмый тиран, больше не возвращайся!

На следующий день был назначен сбор войск, поскольку о Калан Май поэты поют так:

На рассвете Дракон Острова, король Мэлгон Хир маб Кадваллон Ллаухир, поднялся на вершину холма Динллеу Гуригон и повернулся лицом к восходящему солнцу, чтобы видеть сбор войск Острова Могущества. Вместе с королем Мэлгоном поднялся на курган король прекрасного Поуиса Брохваэль маб Кинген, который приходился шурином Мэлгону Гвинеддскому.

По правую руку от короля сидел благословенный Гвиддварх, святой отшельник, чье каменное ложе — на сумрачном склоне горы Галлт ир Анкр, нависающей над Майводом. Он должен был благословить войска Острова Могущества. А по левую руку от короля был старец Мэлдаф, мудрость которого вела Мэлгона Высокого. Неподалеку на зеленом склоне расположились и мы с бардом Талиесином. Нам страшно хотелось все увидеть. Солнце только что взошло, лучи его пронзали утренние майские туманы. Воздух был прозрачен и чист, и мы видели почти весь распростершийся перед нами прекрасный Поуис, а за ним, в туманной дали, холмы и леса Ллоэгра.

Порыв чистого холодного ветра прошел по верхушкам утесника, холодны были ложбины, где еще затаился инистый мороз, но холмы и леса сверкали россыпью пестрых цветов, жаворонки звонко пели в вышине. Глаз отдыхал при виде богатых равнинных пастбищ, простирающихся к северу вплоть до долины Трен и к востоку вплоть до широкой мощеной дороги, по которой всего день пути или около того до Каэр Луитгоэд. Прекраснее всего был извилистый, мерцающий поток Хаврен там, где эта широкая река огибает южный склон Динллеу Гуригон Временами серебристая богиня быстро скользит между поросшими травой берегами, когда скот спускается на водопой под сень ив, а то лежит, широко раскинувшись среди лугов в истоме половодья, и ее искристые волны лениво шевелят тростники по берегам. Бывает, что племя бобров, искусных прибрежных плотников, строит из ивовых и тополевых бревен запруды и ради собственного развлечения устраивает прекрасные озера.

Небо было бледно-голубым и головокружительно чистым, лишь на земле лежали облака, там, где над луговыми реками рассеивались туманы и тонкие спирали дыма поднимались над разбросанными по равнине усадьбами. Солнце с улыбкой озирало землю. Воистину, Поуис — Рай Придайна!

По обе стороны от широкой дороги, что ведет от Каэр Гуригон до Каэр Луитгоэд, у подножия холма, под которым мы стояли, лежали широкие зеленые луга — там мы разбили наши шатры и палатки. И вот вдалеке послышалась поступь могучего воинства, приближающегося к месту, где сидел король Мал гон.

Король окинул взглядом равнину. Показалось ему, что видит он огромное облако серого тумана, что затянул все от земли до неба. Мнилось ему, что видит он над туманом острова в озерах. Показалось ему, что в передней стене тумана разверзаются пещеры, что снежно-белые клочья льна или просеянного снега падают на него сквозь прорехи в тумане. Показалось ему, что видит он неисчислимые стаи чудесных птиц, или мерцание ярких звезд в чистом морозном небе, или брызжущие искры огня. Услышал он шум и грохот, звон и гром, рев и гам.

Спросил король Мэлдафа о том, что все это значит.

— Небо ли опускается на землю, или озера выплескиваются наружу, разметывая землю, или вижу я, как океан затопляет сушу? Ибо кажется мне, что сотрясается Придайн и близится конец мира!

— Нетрудно сказать, о король, — ответил старец. — Серый туман, который ты водишь, это дыхание коней и героев да облако пыли, что поднимается над дорогой, по которой едут они Острова в озерах — это головы героев и воинов, поднимающиеся над туманом и пылью. Разверзающиеся пещеры — это пасти и ноздри коней и рты героев, что дышат солнцем и ветром на всем скаку. Снежно-белые хлопья льна или мелкого снега, что падают на землю, — это пена, что летит с удил из пастей сильных, крепких жеребцов. Бесчисленные стаи птиц — это комья дерна, которые кони выбивают своими копытами. Мерцающие ясные звезды ночи или брызжущие искры огня — яростные, гневные глаза героев, что сверкают из-под их шлемов. Таких людей ни равным числом, ни большим числом никогда в бою не одолеть до самого Судного Дня.

Шум и грохот стали ближе — это гремели щиты, грохотали копья и мечи, звенели шлемы и нагрудники, топали конские копыта, и неистово кричали, приближаясь, герои и воины. Впереди ехал отряд всадников в зеленых плащах, во главе которого скакал красивый юноша, державший два дротика с серебряными древками, а рядом с ним бежала пара пятнистых белогрудых борзых. Это было воинство Гвинедда, в голове которого ехали, согласно своему праву, воины Арвона с красными копьями, а возглавлял их Рин маб Мэлгон.

Затем явилось воинство всадников в желтых туниках, по плечам воинов рассыпались красивые золотистые волосы.

— Мэлдаф, — вопросил Мэлгон, — чье это воинство?

— Нетрудно сказать, государь. Это войско людей этого края. Кинан Гаруйн, сын Брохваэля Клыкастого, едет впереди в своей белой колеснице из доброго дерева и плетеных прутьев, с колесами из белой бронзы, которую везут два его коня, Высокий и Черный. О воинах Поуиса говорят — неустрашимы в битве и бесстрашны в обороне.

— Так и должно быть, — сказал Мэлгон. — А чей этот отряд — отряд благородных всадников, что едет следом, каждый с серебряной застежкой на груди и с золотой гривной на шее?

— Нетрудно сказать, — ответил Мэлдаф. — Это люди Кантрер Гвэлод, что на Севере, а принц с горячими серыми глазами, в плаще с пурпурной каймой, что ведет их, — Эльфин маб Гвиддно, названый брат твоего сына Рина.

Мэлгон шагнул вперед и ударил коня принца Эльфина по морде ножнами своего меча. Будь клинок обнажен, он рассек бы и плоть, и кость.

— Почему ты ударил моего коня? — запальчиво спросил Эльфин. — Ради обиды или ради совета?

— Ради совета, принц, — не скачи так яростно и гордо.

— Принимаю твой совет, о король, — ответил Эльфин и уже скромно вернулся на свое место во главе отряда.

После воинов Эльфина маб Гвиддно явились шесть отрядов в кольчугах, шесть отрядов спорщиков в битве, вооруженных для сражения, крылатых в бою, драконов с широкими мечами, что не уступают дороги в сражении, связанные клятвой вместе идти вперед. А их короли — шестеро отважных, шестеро равно крепкошеих, шесть равно ярких языков пламени, шесть равно ярких гривен, шестеро яростно нападающих, шестеро берущих добычу. Незачем было Мэлгону Высокому вопрошать об их именах, поскольку были это шесть королей племени Кунедды — сам Кадваладр маб Майриаун из скалистого Майрионидда, Диногад из Дунодинга, родины отважных копейщиков, Сервилл маб Уса, владыка четырех кантрефов Кередигиона, Кинлас Рыжий из Роса, сын того самого Овайна Белозубого, которого Мэлгон убил в юности и чье королевство Гвинедд он взял себе, Элуд Седой из Догвэлинга, страж Красной Крепости, и Брайхиоль с нагорья Рувониойг, гордый вепрь с берегов реки Алед и опустошитель низин.

Велики были гордость, пыл и ярость короля Мэлгона Высокого Гвинеддского, когда смотрел он на строй королей племени Кунедды, поскольку верно говорили, что никогда не бежали они в страхе от меча, копья или стрелы и что Мэлгон никогда не претерпевал сраму в битве, ежели на поле боя видел он их лица. Так прошли они перед ним, словно бурный вал, что заливает берега.

Сидя на холме Динллеу Гуригон, увидел Мэлгон, что приближается к нему войско, похожее на всепобеждающее море, сверкая яростным красным, великое числом, силой как скала, непреклонностью как судьба, гневом словно гром. Впереди него ехал гневный, ужасный, страшный ликом король в полосатом плаще, с огромным копьем с тридцатью заклепками вокруг гнезда его наконечника.

— Кто этот воин, — спросил Мэлгон старца Мэлдафа, — который кажется мне быком сражения и ужасом для бледноликих людей Ллоэгра?

— Нетрудно сказать, — ответил Мэлдаф. — Эго Ддиварх маб Ригенеу, наследник Брихана из Брихайниога, в чьем королевстве стоял тот самый город, что погрузился на дно озера Сиваддон. Это сын Брихана, Раин Красноглазый пытался вытащить упряжью быков со дна чудовищного Адданка, что спит среди развалин города. Но напрасно. Как говорится в энглине:

Тогда Мэлгон поклялся великой клятвой — костями святого Гармауна, что когда-нибудь он попробует это сделать. Но такого не случилось.

После войска Брихайниога прошли еще три больших отряда, числом — как деревья в лесу, силой — как горы, буйством — как реки. В каждом отряде было по двадцати одной сотне.

— Кто эти воины, отважнее которых я не видывал? — спросил Мэлгон.

— Нетрудно сказать. Это воины Гвента из Гливисинга и опоясанного морем Диведа, — ответил старец Мэлдаф. — Их военные вожди — Меуриг маб Карадауг Могучая Рука, Гвинллиу, отец благословенного Кадога, и Педир маб Кингар, внук короля Гвертевура Старого. Они — Три Столпа Битвы. Когда обнажают они мечи, то ножнами им становится кровь.

Именно об этих воинах говорят поэты, когда поют они о «длинноволосых жителях Гвента возле Каэр Гуригон». Потому что локоны воинов короля Меурига Гвентского не знали никогда ни ножа, ни бритвы, ни ножниц, и густые кудри их спадали на широкие спины Как толстый плащ были их покрытые пылью спутанные пряди, которые уже ни промыть, ни обрезать было нельзя, ибо в волосах этих таилась сила и мощь их бога, бессмертного Нудда Серебряная Рука, который взирает из своего храма на богатое рыбой устье Хаврен.

Последним на сбор войск короля Мэлгона в Динллеу Гуригон пришел могучий легион в темно-синих доспехах с белыми, как известь, щитами. Во главе его ехал тот, кто в битве был как бодучий бык, а в совете — как парящий орел.

— Кто это едет так отважно, будто бы он — сам Кунедда Вледиг? — вопросил Мэлгон.

— Нетрудно сказать, — ответил Мэлдаф. — Он истинный жнец битвы, медведь на тропе, сверкающая рука сражения. Золотой рог, что висит у него на шее, тот самый, в который обычно трубил Глеулвид Могучая Хватка у Артуровых врат в Келливиге. Это Герайнт маб Эрбин, а за ним отважные воины из многоложбинного Дивнайнта из-за любимого тюленями моря Хаврен, яростные в битве, как львы с окровавленными лапами.

Так весь день с раннего утра до заката собирались короли и воины Придайна возле холма Динллеу Гуригон, и всегда были они правой рукой к королю. Все это время, пока они собирались, яблоку было негде упасть. Каждый госгордд был при своем короле, каждый король со всеми своими людьми. Так собиралось величайшее войско Острова Могущества с тех пор, как во времена наших дедов император Артур осаждал Дин Бадон. А число собравшихся перед королем Мэлгоном Высоким Гвинеддским воинов на равнине Поуиса было таково пока не будут сочтены звезды в небе, песчинки в море, снежинки зимой и капли росы на лугу, и градины, и травинки под копытами коней, и кони сына Ллира во время морской бури, пока все это не будет сосчитано, не сосчитать и воинов в том войске.

Тогда Мэлгон, сын Кадваллона Длинная Рука, возгласил:

— Разобьем же наши шатры и палатки, приготовим еду и питье, пусть музыка играет в лагере! Никогда такое воинство не собиралось на Острове Придайн и Трех его Прилегающих Островах, и пусть даже все люди Ллоэгра, и Придина, и Иверддон соберутся вместе в одном лагере и на одном холме и дадут нам сражение, войско это победит и не обратится в бегство!