А тем временем, обложившийся книгами полковник Ленков трудолюбиво работал над циклом статей, посвященных проблеме "позиционного тупика" во время Первой Мировой войны. Замысел разведчика был прост и незамысловат, требовал немало времени на осуществление, но был надежен — поскольку Тухачевский никак не мог мгновенно превратиться из болтуна в серьезного военного специалиста, в это бы никто не поверил, то двигаться к поставленной цели, завоеванию авторитета военного теоретика среди профессионалов, следовало маленькими шажками.
Первым шагом в области теории должны были стать статьи описательного характера, с некоторыми намеками на анализ причин "проклятия позиционности". От описания следовало плавно перейти к анализу — для начала, любительски, на манер старательного, но неумелого ученика доказать что приписываемый пулеметам и траншеям позиционный тупик имеет своей причиной более глубокие изменения в военном деле.
"Скандал в благородном семействе", конечно, будет до небес и выше. Объект, мягко говоря, не пользовался любовью старых теоретиков дореволюционной выучки — настолько, что его не принимали в домах профессоров высших военно-учебных заведений. Его же "покушение на основы", сейчас принятые ведущими военными теоретиками России и мира, только подольет "масла в костер".
Естественно, обнаглевшего выскочку не преминут пригласить на научные конференции — и прилюдно высечь. Вячеслав Владимирович твердо рассчитывал на оживленную дискуссию на курсах "Выстрел", профессорско-преподавательский состав которых в это время считался сильнейшим в стране. Вот только у опытного профессионала были свои планы на эту дискуссию.
В это время шла ожесточенная дискуссия по вопросам военной теории между профессионалами Русской Императорской Армии и красными командирами — дискуссия, изрядно подогревавшаяся взаимной, дипломатично выражаясь, нелюбовью. Предельно упрощая, господа офицеры и генералы РИА считали, что базой для дальнейшей разработки военной теории должен послужить опыт Мировой войны, а опыт Гражданской является не более чем частным случаем; товарищи красные командиры придерживались диаметрально противоположного мнения, не поленившись разработать весьма сомнительную "теорию классовой войны".
Называя вещи своими именами, правы как раз были старые профессионалы. Вот только ситуация отнюдь не исчерпывалась вопросом правоты в научной дискуссии, пусть и имеющей важнейшее значение для строительства армии и обеспечения безопасности государства. "Фоном" этой дискуссии была лютая ненависть краскомов к "золотопогонникам", неприязненное отношение кадровых офицеров к "вознесшемуся хамью", ожесточенная борьба партийных группировок за власть, провокации спецслужб.
Но и это было еще не все — дело было в том, что в Красной Армии были свои кланы, также боровшиеся за власть. Как правило, членство в этих группировках определялось совместной службой. Если большая часть офицеров и генералов РИА была "вычищена" из РККА в результате печально известного дела "Весна", то остальные кланы остались и продолжили увлекательную игру в "интриги мадридского двора". Была группировка сторонников Сталина — в нее входили Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Апанасенко, Кулик. Были влиятельные выдвиженцы Троцкого — в первую очередь, это Тухачевский и Уборевич. Были "украинцы" — бывшие руководители Украинской группы войск Якир и Гамарник. Имелись и бывшие руководители червонного казачества, Примаков и Путна. Позже "украинцы" и "червонные казаки" примкнули к троцкистам.
Исходя из ключевой задачи, Вячеславу Владимировичу следовало ориентироваться именно на сторонников Сталина — невозможно было осуществить реформирование Красной Армии, не пользуясь всесторонней поддержкой Ворошилова и Буденного. Но, эту поддержку требовалось постепенно заработать — и начинать надо было с поддержки бывших первоконников в теоретической дискуссии. Причем, надо было при этом извернуться так, чтобы не поставить под удар процесс наработки авторитета военного теоретика в глазах старых специалистов — а они тоже были необходимы для успешного реформирования РККА — да, вдобавок, постепенно вывернуть "теорию классовой войны" так, чтобы от нее осталось только название. Сутью же должна была стать теория маневренной войны. Благо, в этом плане Гражданская война представляла благодарнейший материал для поворота в нужном направлении — это была маневренная война, в которой заметную роль сыграла Первая Конная армия, руководимая Буденным и Ворошиловым.
Возможности для первого шага в этом направлении имелись, поскольку в это время шла дискуссия о Крымской операции Красной Армии 1920 года — как и объект для показательной порки. Объект был талантливым тактиком, блестящим практиком и далеко не последним теоретиком — кроме того, он был весьма тяжелым в общении человеком, легко и непринужденно портившим отношения практически со всеми, с кем ему доводилось общаться. Звали этого человека Яковом Александровичем Слащевым. Личность была в высшей степени неординарная — для начала можно упомянуть то, что общепринятая точка зрения, заключающаяся в том, что именно Слащев послужил Булгакову прототипом одного из героев "Бега", генерала Хлудова, не вполне точна. Слащев был настолько противоречивой личностью, что в один литературный образ не поместился, так что он стал прототипом сразу двух героев "Бега": полусумасшедшего стратега Хлудова и отчаянного рубаки Чарноты, что вполне соответствовало реальной истории его службы в Белой армии. Впрочем, после возвращения в Советскую Россию он продолжал не вписываться ни в какие рамки: горький пьяница, Слащев написал несколько серьезных работ по тактике; талантливый военный педагог, которого тихо или не очень тихо ненавидели многие из тех, кого он учил, он завалил командование рапортами о переводе в войска, прося дать ему если не дивизию, то, хотя бы полк. Любимым его развлечением был не просто загон оппонентов в тупик, а доведение их до бешенства.
В общем, это был на редкость полезный для планов Вячеслава Владимировича человек, если суметь его правильно использовать и не дать врагам организовать его убийство.
Первым же шагом в области военной техники должна была стать программа перевооружения артиллерии РККА. Полковник Ленков, имея достаточно полное представление о характере Серго Орджоникидзе, которого не зря называли "душа-человек", был готов поспорить на ящик шустовского коньяка против бутылки ситро, что Серго не преминет поделиться его опасениями с со старинным приятелем Кобой, знакомство с которым началось с совместной отсидки в Баиловской тюрьме, в далеком 1907 году. То, что Коба, которого можно было обвинить во многих недостатках, но не в недостатке ума, быстро вычислит источник информации Серго, разведчик не сомневался. Мотивация поступка Тухачевского полностью соответствовала реальному характеру объекта — настолько, что в нее должен был поверить даже недоверчивый и очень осторожный Сталин. Вот тут полковник и рассчитывал развернуться — причем, результаты должны были стать такими, что к мнению объекта начнет всерьез прислушиваться не только расположенный к нему Буденный, но и с трудом терпящий его Ворошилов. Ну а то, что эти два бульдозера на танковом шасси, по недосмотру Всевышнего получившие человеческий облик, свернут все препоны на пути реформирования Красной Армии, разведчик ни на секунду не сомневался.