Утром следующего дня Вячеслав Владимирович просматривал документацию по военным вузам — контроль за военным образованием входил в обязанности объекта, каковой благополучно наплевал и на эту работу, ограничив свое участие в подготовке нового поколения защитников Отечества чтением редких "лекций" о, прости Господи, "классовой войне". Объективности ради, программы следовало существенно менять, поскольку даже элитные курсы "Выстрел" продолжали учить по программам Офицерской стрелковой школы, наследником которой они являлись. Все бы ничего, но Офицерская школа готовила командиров рот и батальонов, причем, царского времени — как следствие, не было поставлено толком преподавание штабной работы на уровне дивизии, в том числе, постановка работы оперативного и разведывательного отделов; не преподавались автодело и радиодело, жизненно необходимые для современной войны. Справедливости ради надо заметить, что специалистов по автомобильной технике и радиоаппаратуре в Советском Союзе того времени, искать можно было с корабельным прожектором и сворой ищеек — без гарантии нахождения не занятых "с головой" профессионалов.

Другой вопрос, что найти один черт было необходимо — время моторизации и радиофикации РККА неумолимо приближалось, а, толку от командиров, понятия не имеющих ни о первом, ни о втором, мягко говоря, ждать не приходилось. Если смотреть правде в глаза, то учить очень многому надо было почти весь командный состав РККА — в противном случае, какой прок от новейших систем вооружения, если они попадут в руки людям, имеющим весьма поверхностное представление о том, как их использовать? Тут хоть Т-55, хоть Д-20, хоть МиГ-15 с Ил-28 непобедимую и легендарную вооружай — результат будет прогнозируем с точностью до десятого знака после запятой.

Невеселые размышления полковника Ленкова прервал телефонный звонок. Подняв глаза, Вячеслав Владимирович протянул руку к телефону, обеспечивавшему прямую связь с наркомом обороны.

— Здравия желаю, Климент Ефремович! — в привычном стиле объекта приветствовал он Ворошилова.

— И тебе здравствовать, Михаил Николаевич — отозвался нарком. — Тут такое дело — ты сильно занят?

— Не настолько, чтобы не найти времени для непосредственного начальника — пошутил Ленков.

В трубке раздался смешок — Ворошилов не был поклонником изысканного юмора, шутки предпочитал грубоватые.

— Сможешь подъехать к часу дня? — спросил нарком.

— Да, Климент Ефремович — ответил начальник Штаба.

За пять минут до назначенного срока Тухачевский вошел в приемную Ворошилова. Народу там было на удивление немного — всего-то три человека ждали приема у наркома.

— Здравия желаю, товарищ Тухачевский! — вежливо, но, с ноткой независимости приветствовал начальника Штаба личный секретарь наркома.

— Здравия желаю, товарищ Хмельницкий — суховато-вежливо ответил Ленков, мысленно прокручивая имевшуюся на этого персонажа информацию. Человек и вправду был интересный — выходец из бедной еврейской семьи, на Гражданской войне он попал на глаза к Ворошилову, да так и остался при нем доверенным лицом. Не трус — при подавлении восстания в Кронштадте спас жизнь Ворошилову, вытолкнув того с линии огня, и, получив при этом пулю в руку. Нельзя сказать, что бессребреник и аскет — но, не имел привычки "путать свою личную шерсть с государственной", для чего имел почти неограниченные возможности. Но, самое главное, именно этот человек долгие годы был одним из руководителей секретариата Ворошилова — тем самым органом, во многом, благодаря которому сторонники Сталина удерживали контроль над Красной Армией в самые тяжелые годы внутрипартийной борьбы. Что неплохо характеризует интеллектуальные и волевые качества Рафаила Хмельницкого — глупому или слабому духом человеку такая работа не по силам. Интересный факт — когда Ворошилова сняли с должности наркома, Сталин подарил отправлявшемуся в СКВО Хмельницкому "паккард" и именной "парабеллум" (соответствует РеИ — В.Т.); надо полагать, это было признанием заслуг Хмельницкого Вождем, поскольку он такими подарками не разбрасывался.

В общем, влиятельная "теневая" фигура — один из тех, у кого полковнику Ленкову предстояло отобрать реальный контроль над РККА.

— Товарищ Ворошилов ждет Вас, товарищ Тухачевский — деловито сообщил Хмельницкий, сумев ни единым намеком не проявить своей неприязни — а она была, объект с секретарем Ворошилова терпеть друг друга не могли.

Ленков корректно кивнул, показывая, что принял информацию к сведению, и, прошел в кабинет наркома. Там, кроме Ворошилова, ожидаемо оказались Буденный и Кулик. Тема беседы стала ясна — Григорий Иванович был среди сторонников Сталина в армии главным специалистом по артиллерии.

— Здравия желаю, товарищ нарком! Здравия желаю, товарищ Буденный! Добрый день, Григорий Иванович! — приветствовал собравшихся Тухачевский.

— И тебе здравствовать, Михаил Николаевич! Проходи, садись. Чайку выпьешь? — ответил Климент Ефремович.

— Здравствуй, Михаил Николаевич, рад тебя видеть! — доброжелательно приветствовал Тухачевского Буденный.

— Добрый день, Михаил Николаевич! — вежливо ответил Кулик, не входивший в число доброжелателей Тухачевского, но и его врагом не бывший.

— Спасибо, Климент Ефремович — чая выпью с удовольствием — ответил Тухачевский.

Ворошилов, не чинясь, налил чаю, Буденный подвинул ближе к Михаилу Николаевичу блюдо с бутербродами — в общем, в отличие от иных бесед объекта с наркомом, тон общения был не располагающим к конфликту.

Подождав, пока гость выпьет полстакана чая и осилит пару бутербродов, Климент Ефремович перешел к делу.

— Михаил Николаевич, что ты думаешь насчет артиллерийских дел? — спросил нарком, старательно играя "луганского слесаря, только что от верстака", акцентируя подтекст "дескать, сам я не очень разбираюсь, хочу послушать умного человека".

— Климент Ефремович, Вы и сами знаете, и, Григорий Иванович, тут присутствующий, наверняка не один десяток раз докладывал, что дела с артиллерией у нас паршивые — полковник Ленков не собирался попадаться в простенькую ловушку — царское наследство и недостаточно, и, изношено, да и денег на замену его нет.

— Если Вы хотите спросить меня, что надо делать в связи с тем, что нам, очень может быть, через пару месяцев воевать придется, так и скажите.

Буденный одобрительно крякнул — он не был любителем интриг среди своих. Кулик довольно кивнул — человек умный, работящий и старательный, он добросовестно докладывал об имевшихся недочетах и нехватках; другой вопрос, что бывшему унтеру царской артиллерии катастрофически не хватало образования — но, в меру своих знаний и умений он делал все, что мог. Да и просто по-человечески ему было приятно прилюдное признание его заслуг.

— Ну и что, по-твоему, Михаил Николаевич, делать надо? — Ворошилов был недоволен тем, что Тухачевский его осадил.

— С артиллерией мы ничего толком изменить за эти два месяца не успеем — а усиливать противотанковую оборону надо позарез, у вероятной коалиции 489 танков против наших 60 — сообщил очевидную всем присутствующим истину в стиле объекта Вячеслав Владимирович. — Поскольку промышленность у нас слабая, а в казне — пусто, делать это надо не только быстро, но и просто, и дешево. Я тут подумал на досуге, как это можно сделать — и у меня получилось, что лучшим вариантом будет переделка противотанкового ружья системы Маузера ("Mauser T-Gewehr", оно же ПТР Маузера обр. 1918 года — В.Т.) под американский пятилинейный пулеметный патрон (12,7х99 — В.Т.). Такое однозарядное ружье можно спроектировать довольно быстро и производить в приличных количествах на мало-мальски подходящих предприятиях (в РеИ ПТР Шолохова, представлявшее собой переделку ПТР Маузера под патрон 12,7х108, производили в мастерских МВТУ — В.Т.).

— А почему американский патрон, Михаил Николаевич? — спросил Буденный.

— У него лучшие характеристики бронепробиваемости из всего, что есть — американцы испытывали патрон с бронебойной пулей, так на половине версты она пробивала броню толщиной семь с половиной линий, а на пятидесяти саженях — почти дюйм (в РеИ — 19 мм на 500 м, 25 мм — на 100 м — В.Т.). Французский "Рено" образца 17 года имеет круговое бронирование в шесть линий с третью (Рено FT-17, 16 мм — В.Т.) — так что его эта пуля прошибет с гарантией, если подпустить поближе — ответил Тухачевский.

— Вообще-то, наша артиллерия с успехом отбила танковую атаку врангелевцев под Каховкой (было в реальности, первый в истории РККА пример успешного отражения подготовленного наступления с применением танков; противотанковую оборону рассчитал Грендель, при отражении атаки отличился Л.А. Говоров — В.Т.) — заметил Кулик.

— Все так, Григорий Иванович — только у Врангеля было 12 танков, а мы располагали временем для подготовки обороны — согласился Михаил Николаевич. — Посудите сами — сможем мы заранее вскрыть подготовку наступления на тысячеверстном фронте и стянуть туда крупные силы артиллерии? А ведь французы вполне могут подкинуть своим шавкам еще танков — у них этих "Рено" больше трех тысяч, и, немалая их часть стоит на хранении, так что запросто могут подкинуть и пять сотен, и тысячу.

— К слову сказать, англичане в Империалистическую, при Камбре, отправили в атаку 476 танков — поддержал Тухачевского Буденный — и, получилось у них неплохо, хотя немецкая артиллерия намного сильнее нашей, да и оборона у германцев была капитальная.

— Михаил Николаевич, а почем это противотанковое ружье выйдет?

— Точно не знаю, Семен Михайлович, я ведь только прикинул варианты — в несколько раз дороже трехлинейки, может, втрое, возможно, впятеро — ответил Ленков.

— Да пусть и вдесятеро — искренне обрадовался Буденный — если из этой штуки можно угрохать "Рено", а стоит она в сотни раз дешевле трехдюймовки, это очень полезная вещь!

— С одного попадания вряд ли получится — предупредил Михаил Николаевич — крупнокалиберная пуля все же не артиллерийский снаряд, так что понадобится вогнать в танк пуль пять, если не десять, чтобы с гарантией уничтожить экипаж.

— Ну, так этот патрон наверняка в сотню раз дешевле артиллерийского снаряда! — легендарный командарм был очень доволен предложенным вариантом.

— Эти патроны еще надо будет купить в САСШ — попытался охладить восторги верного друга Ворошилов.

— Вы правы, Климент Ефремович — их надо будет покупать через посредников, что сложнее и дороже — согласился Вячеслав Владимирович — но, зато, мы сможем дать в каждую роту и эскадрон по паре таких ПТР. Это значит, что у пехоты будет легкое, маневренное противотанковое оружие, которое можно применять из любой воронки. И, оно не будет чересчур дорогим.

— Оно так — согласился нарком — но, наши оружейники ведь работают над своим пятилинейным пулеметным патроном. Может, лучше ускорить их работу?

— Клим, у них там еще конь не валялся — возразил Буденный — и, производства, один черт, пока что в помине нет. Михаил Николаевич кругом прав — нам, может, придется воевать уже в мае или июне, а танков у этих козлов, как у дурака — махорки. Так что это — самое лучшее.

— Согласен — сказал Кулик. — Михаил Николаевич с Семеном Михайловичем правы, это лучшее из всего, что можно сделать быстро.

— Ну раз все согласны, что противотанковую оборону надо усилить этим ружьем, пускай так и будет — подвел итог Ворошилов, недовольный тем, что Тухачевский не только получил поддержку Семена, но и перетащил на свою сторону Гришу. — Все-таки, Михаил Николаевич, что ты думаешь насчет усиления артиллерии? Чтобы как с этим ружьем — быстро и дешево?

— Я не специалист по артиллерийскому делу, Климент Ефремович, но, с артиллерией так не выйдет — просто потому, что артиллерийские орудия штука дорогая и проектируются годами, от трех лет и больше — пожал плечами Вячеслав Владимирович.

— Если этим летом воевать не придется, то, надо будет подумать об усилении противотанковой обороны за счет усиления бронепробиваемости снарядов полковых пушек. Сейчас-то характеристики у новой пушки вполне себе ничего, 25 мм на 500 м при угле встречи 60 градусов. А что дальше будет?

— Ты имеешь в виду, что могут принять на вооружение танки с более толстой броней? — уточнил Буденный.

— Не вечно же французы будут пользовать оставшиеся с Империалистической войны "Рено" — резонно заметил Михаил Николаевич. — У них ведь концепция какая — танк должен поддерживать пехоту, уничтожая огневые точки противника. Стало быть, он будет постоянно находиться под огнем вражеской артиллерии, бьющей прямой наводкой. Исходя из этого, они будут усиливать бронирование — чтобы он выдерживал прямые попадания наиболее распространенных полковых пушек.

— Понятно, что проектирование и производство нового танка — это не год, даже не три года; так ведь и мы принимаем полковую пушку не на пять лет.

— Это ты, Михаил Николаевич, хочешь в полковушки трехдюймовку вернуть? Так ведь пробовали недавно — тяжела она для полка — с большим сомнением заметил нарком.

— Именно так, Климент Ефремович — согласился Тухачевский. — Поэтому все надо будет очень хорошо обдумать и рассчитать, чтобы и пробивное действие выросло, и вес увеличился ненамного.

— Тут ведь еще такое дело, Михаил Николаевич — если нарастить начальную скорость, то с навесным огнем совсем плохо будет — заметил Кулик.

— Григорий Иванович, я скажу, что думаю — а, Вы меня поправьте, если ошибусь, хорошо? — сказал начальник Штаба.

— У нас попытались из полковушки сделать "мастера на все руки" — чтобы могла и настильный огонь вести, и навесной, и, чтобы само орудие со снарядами стоило дешево, и, чтобы пехоте было удобно. Получилось и вправду не особенно дорогое орудие, пригодное для массового производства, удобное для пехоты — но, с настильным огнем у него запаса "на вырост" нет, а, с навесным и вовсе неважно — тут надо угол возвышения резко увеличивать, до гаубичных величин, и, раздельное заряжание вводить. Вот тогда оно сможет хорошо вести навесной огонь — вот только, это уже будет не пушка, а пушка-гаубица, или гаубица-пушка. Смотря как делать — и будет она сложнее в производстве, да и стоить будет уже других денег.

— Я предлагаю не гнаться за всеми зайцами сразу, а сосредоточиться на усилении пушечных свойств полковушки — чтобы она могла бороться не только с ныне существующими танками, но и с теми, которые будут лет через 5–7; и, чтобы она могла добротно поддерживать пехоту, ведя огонь прямой наводкой. Ну, и, чтобы оставалась недорогой и удобной.

— Это, конечно, все хорошо, Михаил Николаевич — согласился Кулик — вот только как с навесным огнем быть?

— Насчет навесного огня, Григорий Иванович, можно будет заняться относительным усилением артиллерии за счет легких мортир сопровождения пехоты системы Стокса-Брандта (в те времена использовалось и такое определение минометов, сделанных по схеме "мнимого треугольника" — В.Т.). Внедряя их, можно будет справиться с нехваткой орудий, ведущих навесной огонь, в звеньях от роты до полка — а, если все хорошо будет, то и повыше — ответил Тухачевский.

— Погодите, Михаил Николаевич, это Вы о бомбометах говорите?! — искренне удивился Кулик, на что имел все основания — во время Первой Мировой предтечи минометов, в том числе и бомбомет Стокса обр. 1915 года, были, в лучшем случае, бесполезной обузой.

— Не совсем, Григорий Иванович — поэтому и не употребил принятого у нас термина "бомбомет", чтобы не вводить никого в заблуждение — пояснил Тухачевский. — То есть, конструктивная основа для запуска — это система Стокса пятнадцатого года, правда, доработанная; а вот со снарядом все кардинально изменилось — этот француз Брандт придумал совершенно новую форму снаряда, каплеобразную, со стабилизатором. Так что, система, что десять лет назад было бесполезным металлоломом, стало грозным оружием.

— Неужели такое возможно?! — не поверил Кулик.

— Григорий Иванович, Вы же сами артиллерист — вот и рассудите сами — тут Тухачевский аккуратно польстил Кулику, поскольку хоть тот и в самом деле был артиллеристом по военной специальности — более того, за счет прилежания и природного ума дослужился с рядового до старшего фейерверкера, что в царской артиллерии было явлением редким — но, назвать его специалистом в артиллерийских делах было явным преувеличением — вот берем снаряд обычной формы. Чтобы он был устойчив в полете, нужна начальная скорость метров 300 в секунду, иначе он начнет кувыркаться, как городошная бита, верно?

— Верно — хотя, лучше начальная скорость побольше — подтвердил Кулик под заинтересованное молчание Ворошилова и Буденного.

— Бомбомет Стокса — старый — стрелял снарядами обычной формы с меньшими начальными скоростями, верно я говорю? — спросил Тухачевский.

— Именно — и они кувыркались в полете, как та бита — обрадовано подтвердил Кулик, до которого наконец дошло. — Поэтому и палили из этих бомбометов наудачу, что из них попасть, куда надо, можно было только случайно.

— В самую точку, Григорий Иванович — согласился Тухачевский. — А Брандт этот изобрел снаряд для бомбометов такой формы, что сохраняет устойчивость при низких скоростях полета, в этом-то и все дело. Поэтому и рассеивание у них не в пример меньше, чем у старых бомбометов.

— Михаил Николаевич, так ведь работают у нас с батальонными и полковыми гаубицами — напомнил Буденный, который еще обоснованно сомневался.

— Работают, Семен Михайлович — согласился Ленков. — И не сказать, чтобы бесплодно — кое-какие результаты уже есть. Вот только, как ни крути, это орудия классического типа — соответственно, в наличии нарезные стволы из высококачественной стали, противооткатные устройства, лафеты и прочее. Как следствие, сделал Лендер 45-мм батальонную гаубицу повышенной мощности, среднюю между гаубицей и пушкой — а снаряда больше пяти фунтов в этот калибр никак не воткнуть. Могущество у этого снаряда соответственное — очень он слабый будет, никуда от этого не деться. А больший калибр в батальон не дать, иначе орудие будет слишком тяжелым. А в чем идея мортиры Стокса-Брандта? Надо вести навесной огонь на небольшие дистанции, так это можно обеспечить намного дешевле, чем из классического орудия, благо особая точность тут не нужна. Есть короткий гладкий ствол — еще есть опорная плита, как у большинства мортир, двунога да довольно простой прицел. Все это проще некуда — и, по сравнению с классическим орудием равного назначения и близкого калибра, стоит, можно сказать, смешные копейки. Есть и тактические преимущества — звук выстрела намного тише, пыль при выстреле поднимает меньше, расположить можно в специально отрытом окопе. Так что выживаемость у них заметно выше. Ну, и, само собой разница в боеприпасах — поскольку нагрузки на снаряд в таком стволе небольшие, можно использовать сталь низкого качества или вовсе сталистый чугун. Будет немалая экономия на боеприпасах — и обработка требуется меньшей точности, чем на обычных снарядах, если вообще не удастся внедрить литье по точным моделям; не понадобятся цветные металлы на гильзу и пояски; намного меньше пороха уйдет на каждый выстрел; правда, взрывчатки понадобится столько же. Да, еще — скорее всего, таких выстрелов потребуется очень много, поскольку и точность у них поменьше, из-за того, что отсутствует стабилизация вращением, и целей для них будет в избытке.

— Михаил Николаевич, а их можно сделать вьючными? — поинтересовался Буденный, никогда не забывавший о любимой кавалерии.

— До определенного предела — наверняка — заверил Ленков. — Тут вся соль в том, что эта мортира легко разбирается на ствол, двуногу и опорную плиту. Пока что фирма "Брандт" не бралась за тяжелые системы, полкового уровня и выше — во всяком случае, в печати я об этом ничего не нашел — но, я прикинул вес по принципу подобия, исходя из известных данных о ротных и находящихся в работе батальонных системах. Получается, что если ротная мортира, при калибре два-два с половиной дюйма (51-63-мм — В.Т.) будет весить пуд-пуд с небольшим (от 16,4 кг — В.Т.), батальонная, три дюйма с четвертью (81-82-мм — В.Т.), — три с половиной — четыре пуда (58–66 кг — В.Т.) — они обе разборные; то, полковую придется делать линий сорок восемь — и, весить она будет пудов около двадцати, так что ее особо не разберешь. Но, получается, в калибре четыре дюйма (102-мм — В.Т.) еще можно сделать разборную мортиру, пудов 10–12 (164–199 кг — В.Т.), пригодную для конских вьюков. Штука должна получиться неплохая, посильнее трехдюймовой гаубицы.

— Михаил Николаевич, а Вы ничего не слышали о динамореактивных пушках инженера Курчевского? — поинтересовался Кулик (в РеИ Кулик был сторонником принятия на вооружение ДРП Курчевского — В.Т.).

— Читал я докладные записки — поморщился Ленков — бред собачий, иначе ничего и не скажешь.

— Но он пишет, что делает пушки без отдачи — осторожно заметил Кулик.

— Так он и не врет — пожал плечами Тухачевский — только у него ведь пушки без замыкания казенной части, поэтому и нет отдачи. Посудите сами, Григорий Иванович — раз нет замкнутой казенной части, то на разгон снаряда тратится в несколько раз меньшая часть пороховых газов, чем в обычном орудии; раз так, то, или нужен в разы больший заряд пороха, чтобы разогнать снаряд до начальной скорости, как в трехдюймовке, или, если использовать снаряды трехдюймовок, дальнобойность будет в разы меньше. Да, еще — из-за того, что большая часть пороховых газов выходит с казенной части, его пушкам нельзя придавать даже небольшой угол возвышения, иначе отраженные от земли пороховые газы, поднятые ими куски земли, камни покалечат прислугу орудия. Вот и посудите сами — нужны Красной Армии такие орудия, которые при нормальной навеске пороха имеют такую малую дальнобойность и могут стрелять только прямой наводкой? А затраты на них будут все равно немалые — нужны нормальные стволы и выстрелы. А лишней стали, пороха, станко-часов у нас нет.

— Другой вопрос, что есть действительно интересные наработки по динамореактивным орудиям в комиссии профессора Беркалова — только это совсем другие схемы, чем у Курчевского, с легким стволом и так называемой "открытой трубой". Вот они, если удастся довести их до ума, позволят и правда получить легкое, мощное и довольно недорогое массовое оружие настильного огня во взводах и ротах.

— Вот только такая странность выходит — Курчевский не просто на всех углах криком кричит о своих негодных разработках, но и всячески поливает грязью тех, кто разрабатывает потенциально действительно полезные вещи.

— Да это вредительство натуральное выходит! — рявкнул прямолинейный Буденный.

— Может, вредительство — а, возможно, просто дурь человеческая — задумчиво сказал Вячеслав Владимирович, с удовольствием констатируя тот факт, что, несколькими удачно и вовремя сказанными фразами сделал врагом Курчевского Буденного, в реальности бывшего сторонником принятия его ДРП на вооружение, и, заставил крепко усомниться Кулика, также входившего в число "толкачей" "металлолома имени Курчевского". — Как знать, Семен Михайлович?

— Добрый ты, Михаил Николаевич — а, по-моему, если вредят по глупости, спрашивать надо, как с вражины! Не умеешь — не берись! — судя по тому, как разозлился Буденный, Кулик уже успел разрекламировать ему ДРП. — По любому, гнать его поганой метлой надо!

— Гнать дурака надо, правы Вы, Семен Михайлович — миролюбиво заметил Ленков. — Но, все же, думаю, за ошибки по незнанию нельзя спрашивать так, как за сознательное вредительство — умысла ведь нет, так что помягче нужно.

Перехваченный им виноватый взгляд Кулика подтвердил первоначальное предположение — конечно, злого умысла у него не было и в помине, было желание сделать, как лучше, плюс необразованность.

— Ладно, товарищи — в первом приближении вопрос обсудили, а время обеденное — нарком счел за благо пригасить назревавший конфликт, пока Семен не высказал Грише все, что он думает о его инициативе чистым матерным языком — при Тухачевском, что нежелательно. — Как верно подмечено: "Подальше от начальства, поближе к кухне".

Ленков от души улыбнулся немудрящей шутке Ворошилова — "подальше от начальства", в исполнении наркома обороны, звучало неплохо.

— Вы пока идите в мою комнату отдыха, там и пообедаем — неохота что-то топать в столовую — сказал Ворошилов — а я пока тут распоряжусь.

Гости спокойно отправились в комнату отдыха наркома — сказанное им означало, что он хочет о чем-то поговорить без лишних ушей. Тем временем, Климент Ефремович позвонил сначала Хмельницкому, приказав ему обеспечить обед на четверых в комнате отдыха, потом сняв трубку "кремлевки", набрал номер.

— Алло! — отозвался глуховатый голос.

— Это Клим беспокоит — сообщил Ворошилов. — Я тебя не отвлекаю, Коба?

— Все в порядке, говори — отозвался собеседник.

— Поговорили мы с Семеном — сказал нарком — а, сейчас, с Семеном и Гришей, разговариваем с Тухачевским. Похоже, Коба, он из себя дурака корчил, дожидаясь серьезного разговора. Как начали говорить по делу, так он начал выкладывать одно предложение за другим — продуманные предложения, толковые, хоть и говорит, что я, дескать, не спец. Семену очень понравились, да и Гришку он в два счета на свою сторону перетащил, на его ошибку указав, да растолковав, в чем там нелады.

— Ты что, при нем говоришь? — спросил Сталин.

— Нет, они, все трое, ушли в мою комнату отдыха — сейчас пообедаем, по сто грамм примем, заодно прощупаю Мишу дальше — ответил Климент Ефремович.

— Дело хорошее — задумчиво протянул Коба. — Значит, говоришь, ты с Семеном решил, что лучше него никто не справится?

— Да — ответил нарком.

— Давай-ка сделаем так — пообедаете, поговорите, это хорошо. Вечером я ему позвоню, приглашу к себе на дачу, в субботу, шашлыка покушать. Ты, Семен, Гриша тоже приезжайте. В субботу и решим окончательно — подвел итог Сталин.

— К которому часу приезжать? — спросил Ворошилов.

— К полудню — ответил Коба.

Через десять минут две симпатичные подавальщицы (слово "официантка" тогда считалось буржуазным — В.Т.) сервировали стол, и, пожелав приятного аппетита, ушли.

Ворошилов, наполнив суповые тарелки аппетитной мясной солянкой, сделал вид, что задумался, а, потом сказал: "Товарищи дорогие, как насчет ста граммов для аппетиту?"

— С удовольствием, Климент Ефремович! Такую солянку грешно употреблять "всухую" — поддержал инициативу наркома Ленков, тщательно заранее просчитавший, что и как надо сказать.

— Ну, ты и сказанул, Михаил Николаевич! — добродушно рассмеялся Буденный. — Соляночку — всухую!

— Семен, так ты не поддержишь компанию? — спросил Ворошилов.

— Выпью я с удовольствием, но, Клим, только сто грамм — работы сегодня полно — сразу обозначил границы употребления командарм.

— А я больше и не налью — работы у всех хватает — согласился Климент Ефремович, которому совершенно не нужны были пошедшие по наркомату слухи, что он пьет на рабочем месте — и без них у Ворошилова, не пользовавшегося особым авторитетом у высшего командного состава РККА, поскольку с полководческими достижениями у него было плохо, хлопот хватало.

— Присоединяюсь — высказал свое мнение Кулик.

— Вот и ладно — обрадовался нарком, доставая из шкафа бутылку "беленькой" и четыре граненых стакана.

Употребили водочку под тост "За здоровье", закусили, принялись за великолепную солянку.

Когда с первым блюдом было покончено, и, пришло время приступить к поданным на второе свиным отбивным с гарниром, Ворошилов решил, что наступил подходящий момент прощупать настроения Тухачевского.

— Михаил Николаевич, как тебе ход партдискуссии? — внезапно спросил он, внимательно следя за выражением лица гостя.

Ход был неплохим — расслабившийся от алкоголя и вкусной еды начальник Штаба вполне мог если не сболтнуть что-то лишнее, то мимикой показать свое настоящее отношение к борьбе за власть. В общем, с настоящим Тухачевским это могло сработать, тут Ворошилов был прав. Но ловить таким образом полковника Ленкова, который умел не прокалываться на куда более каверзных вопросах, задаваемых высококлассными профессионалами, было пустой тратой времени.

— По совести говоря, Климент Ефремович, я этот вопрос подзапустил — спокойно признался Вячеслав Владимирович. — Я сейчас начал писать цикл статей по военной теории, исследую сражения Империалистической войны, на Западном фронте, так что зачастую времени не хватает даже газету прочитать. А что там нового, кстати?

— Партия громит троцкистов и зиновьевцев — бодро сообщил нарком, пытаясь найти в глазах Тухачевского хотя бы тень неодобрения или сожаления.

— Между нами говоря, этого следовало ожидать — столь же спокойно констатировал Вячеслав Владимирович. — Времени на пышные речи больше нет, давно пора заняться настоящими делами. Большая часть партии это поняла, есть, конечно, заблуждающиеся — но, я так понимаю, им растолкуют их ошибки.

— Ну и хитровыделанный ты тип, Михаил Николаевич — мысленно утвердился в своем мнении Климент Ефремович — значит, пока можно было делать карьеру словесно, ты этим и занимался, дурачка деревенского изображал; и ведь вовремя просек, когда надо будет показать деловые качества. Голову прозакладываю, ты не один год все обдумывал, что да как! За тобой надо в оба глаза глядеть, волчина матерый в овечьей шкуре!

— Михаил Николаевич, так Вы одобряете результаты партдискуссии? — слегка удивился Кулик.

— Григорий Иванович, посудите сами — царская Россия была отсталой страной, верно? — Ленков мысленно сказал "спасибо" не изощренному в интригах Кулику, столь своевременно подкинувшему ему этот вопрос.

— Верно, Михаил Николаевич — согласился тот.

— Тем не менее, мы сейчас по уровню производства в ключевых отраслях отстаем даже от царской России. На то есть объективные причины — Империалистическая и Гражданская войны, интервенция, разруха. Верно я говорю? — Вячеслав Владимирович снова использовал древний, как кости мамонта, психологический прием, выстраивая вопросы так, что собеседник не мог с ним не согласиться, и, при этом, начинал автоматически воспринимать сказанное им как чистейшую правду.

— Святая правда, Михаил Николаевич — подтвердил Григорий Иванович.

— Выходит, что у нас получается — в общественном отношении у нас самый передовой строй, а в хозяйственном — мы отстаем даже от Николашкиных времен. Получается, тут у нас непорядок — если у нас самый передовой строй, то и в хозяйственном отношении мы должны быть, самое малое, не хуже самых передовых капиталистических стран. Так, Григорий Иванович? — плавно подвел к нужной мысли собеседников Вячеслав Владимирович.

— Так — снова согласился Кулик.

— Не согласен, Михаил Николаевич — мы должны быть лучше! — ожидаемо вступил в беседу Буденный. — И не только в хозяйственном деле, но и по военной части, и, вообще во всем!

— Спасибо, Семен Михайлович, за то, что Вы меня поправили — недодумал я, не совсем ладно вышло — искренне поблагодарил Ленков, мысленно тоже говоря Буденному "спасибо" — очень тот сейчас ему помог своим высказыванием.

— Но, ведь "по щучьему велению, по моему хотению", как в сказке, этого ведь никак не добиться? Придется многому учиться, работать до кровавых мозолей — постепенно, шаг за шагом, сперва, выйти на уровень царской России, потом, к примеру, Франции, затем, дотянуться до Англии, выйти на уровень Германии, догнать и перегнать Америку — примерно так выходит, или я опять ошибаюсь? — спросил у Буденного Ленков.

— Ни хрена ты не ошибаешься, Михаил Николаевич — решительно высказался командарм. — Все так и есть: не зря ведь в народе говорят, что "Ученье свет, а неученье тьма", и, что "Без труда не вытянешь и рыбку из пруда". А нам надо сделать то, чего никто не делал — переплюнуть всех капиталистов, в мировом масштабе, по всем статьям! Без ученья и труда этого сделать никак не возможно. И в другом ты прав — разом это не осилить, придется делать постепенно.

— Спасибо, Семен Михайлович, на добром слове — улыбнулся Вячеслав Владимирович. — Значит, придется много и тяжело учиться да работать, иначе наших целей не достичь. А чем занимаются троцкисты с зиновьевцами, кроме болтовни?

— Ну, Зиновьев возглавлял Коминтерн — счел нужным вмешаться Ворошилов, пока беседа не свернула куда-то совсем не туда.

— Именно что возглавлял, Климент Ефремович — покладисто согласился Тухачевский. — Вот Вы наркомом обороны служите полтора года — мало за это время полезного сделано под Вашим руководством?

— По совести говоря, хотелось бы много большего — Ворошилов был не настолько примитивен, чтобы купиться на простенькую лесть.

— Так кому не хочется? Во всяком случае, из присутствующих — уточнил Ленков. — Вот только и времени прошло немного, и денег почти нет. Да и промышленность наша многого пока что дать не может. Но, что могли, Вы делали. А что сделал Зиновьев за то время, что руководил Коминтерном? Хоть одну революцию он смог организовать? Пусть в небольшой стране? А ведь ему ни в чем отказа не было — давали все, без счета.

— Все ты верно говоришь, Михаил Николаевич — подтвердил Семен Михайлович. — Кроме как языком молоть да деньги на ветер кидать, эти недоделки ничего не способны. Надо работать, а не болтать.

— Ваша правда, Михаил Николаевич — твердо сказал Григорий Иванович. — Все вы правильно сказали.

Ворошилов слушал это, внимательно смотрел на Тухачевского и верных сподвижников, и, делал свои выводы. Выводы были неоднозначными, но, далеко не самыми плохими: "А ты, голубь наш хитрозадый, только что дал понять, что готов работать подо мной. Это хорошо, спору нет — а если ты действительно будешь давать настоящие результаты, так и вовсе замечательно. Коба будет видеть, что я не только держу в руках Красную Армию, но и, под моим руководством она неуклонно улучшается. Вот только ты, на моих глазах, перетащил на свои позиции Семена с Гришкой — несколькими фразами, слова против линии ЦК не сказав, наоборот, в момент подвел под это капитальную базу, так что хрен оспоришь. В связи с чем, возникает вопрос — а не выйдет ли так, что группировкой "линии Сталина" в РККА будешь рулить ты? А я буду не пришей к известному месту рукав?".

Обдумав это — а жизнь приучила Климента Ефремовича мыслить быстро и здраво — нарком пришел к следующим умозаключениям: "Покамест это не угроза — и, даже, не первая тучка на горизонте. Первое. То, что Семен с Гришей прислушались к Мишке, еще не значит, что они переметнутся к нему — Семен дружбу ценит, да и Гришка человек верный. Тем паче, что он, отродье дворянское, с. ка золотопогонная, положа руку на сердце, дело говорил. Второе. Врагов у Миши — отсюда до Луганска в известной позе не переставить. Так что если и будет у него крепкая группировка, я всегда смогу ему кого-нибудь противопоставить. Третье. Пока Коба у власти, он никогда не поменяет меня на "наполеончика" — потому, что я никогда не замахнусь на верховную власть, а, что ему стукнет в башку, если он будет наркомом, только черти в аду знают. Четвертое. Дело делать надо, дальше откладывать нельзя. Нашим это доверять никак невозможно — вон, Гришка мне с Семеном все уши прожужжал пушками Курчевского, а, мы уши и развесили. Хорошо, Мишка вовремя растолковал, в чем тут соль — а как бы я объяснял Кобе, что мы вбухали деньги и время в откровенное вредительство? Иосиф бы этого не одобрил. Пятое. Пусть работает — если он и вправду будет давать результаты, и, самое главное, останется подо мной, то, черт с ним".

В это же время, на сходные темы размышлял другой человек, расхаживавший по кабинету с трубкой в руке. Мысли его свелись к следующему: "А имеем мы следующие моменты. Момент первый: Тухачевский готов к серьезной работе. Поправка — по его словам и словам Клима с Семеном. Врать мне они не будут, это исключено — но, Тухачевский сам не специалист в артиллерии, и мог быть введен кем-то в заблуждение, мог и обмануть Клима, Семена и Григория, которые являются специалистами в этом деле еще в меньшей степени. Вывод: надо его выслушать, поскольку хоть я и сам не разбираюсь в делах пушечных и гаубичных, но, когда мне пытаются врать, чувствую. Поправка вторая: если он искренне заблуждается, если его самого кто-то обманул, то, я этого не пойму и не почувствую. Значит, нужен настоящий специалист артиллерийского дела, на всем этом собаку съевший. И, верный — это обязательно".

Приостановившись в середине кабинета, Иосиф Джугашвили пару раз затянулся, после чего продолжил свои размышления: "Человек такой есть — зовут его Владимир Давыдовыч Грендаль. Это хорошо — плохо другое, как его подвести к этому делу так, чтобы не навредить? При бешеном самолюбии Тухачевского, он плохо отреагирует на то, что к нему приставили надсмотрщика. Или, все-таки, он умеет придерживать свое самолюбие, раз, когда с ним заговорили о деле, он не стал упорствовать в своих заблуждениях, а ответил на серьезный разговор словами мужчины, а не страданиями молодого Вертера? Может, просто перебесился со временем? Не мальчик, давно пора".

Еще пару раз пройдя кабинет из конца в конец, Сталин, наконец, нашел приемлемый вариант действий: "Я приглашу товарищей в гости, чтобы сугубо неофициально посоветоваться с ними относительно текущего состояния артиллерии РККА. И, узнать их мнение относительно того, что надо сделать для ее развития. Такая постановка вопроса ничьего самолюбия не заденет. Тогда и присутствие Грендаля будет в порядке вещей — пригласили на шашлык самых уважаемых в Красной Армии людей, специалистов по этому вопросу, спросить у них совета, выслушать их мнения. Вот тогда и посмотрим на Тухачевского — что и как он будет говорить, как станет аргументировать свою точку зрения. Если он действительно готов работать — Михаил Николаевич будет дискутировать, выстраивая логическую аргументацию. Если нет — то он станет на позицию "Есть две точки зрения, моя и неправильная". Пусть я не специалист в артиллерийском деле, но, отличить первое от второго нетрудно даже для человека, не знающего разницы между пушкой и гаубицей".

— Исходя же из поведения Тухачевского, надо будет решать, что ему поручать. Если он взялся за ум — очень хорошо, работы в Красной Армии непочатый край; если же опять что-то крутит, сам или по поручению Троцкого — тоже поручим, но, так, чтобы как можно меньше напортил — подвел итог своим размышлениям Сталин.

К тому времени, как Сталин закончил свои размышления, подошел к концу и обед в комнате отдыха наркома обороны. Тухачевский, поблагодарив за гостеприимство, извинился, сославшись на занятость, доброжелательно распрощался и уехал. Ветераны Первой Конной армии продолжили беседу.

— Гришка, мать твою поперек! Ты каким местом думал, головой или ж…й, когда эти ДРП гребаные расхваливал? — осведомился у Кулика командарм.

— Виноват, Семен Михалыч — честно признал свою ошибку Григорий Иванович. — Все было так красиво расписано, дескать, все будет лучше некуда — я и поверил. Сами знаете, с образованием у меня не очень.

— Так учись, кол тебе в печенку! — высказался Буденный. — Ты хоть понимаешь, в каком г. не мы могли оказаться, если б ты не догадался у Михал Николаича спросить, что это за хрень такая?

— Буду учиться — пообещал Кулик.

— Ладно, с ДРП этими понятно — перехватил инициативу Ворошилов. — Тут дело такое, нас к себе Коба приглашает на дачу, в субботу, к двенадцати. Шашлыку поесть, о пушках-гаубицах поговорить. Тухачевского он тоже пригласит.

— Дело хорошее — кивнул Семен Михайлович. — Может, найдутся, наконец, денежки обновить царскую рухлядь, до бесконечности ее ремонтировать нельзя.

— Давайте думать, что Кобе говорить будем, какую позицию займем — предложил Климент Ефремович.

— Поручить это дело Тухачевскому, в помощники ему отрядить Гришу, пусть уму-разуму учится — пожал плечами командарм. — Гриш, пойдешь в помощники к Михаилу Николаевичу? У Вас вроде отношения неплохие?

— Пойду — согласился Кулик, к его чести, не упускавший возможности научиться чему-нибудь полезному — другое дело, что шло это у него, как правило, бессистемно. — А отношения у нас с ним и правда неплохие.

— Семен, а не много власти Тухачевскому перепадет, как думаешь? — в кругу своих Ворошилов мог позволить себе роскошь быть откровенным.

— Какой власти, Клим? — Буденный был человеком практичным, очень трезво мыслящим. — Нынче у него Штаб, из которого ты все серьезное забрал, да полк охраны при Штабе. Вот и все, чем он распоряжаться может. Настоящей власти, которую войска дают, у него меньше, чем у любого комдива. Займется он артиллерией — какая власть у него будет, над ГАУ да инженерами? Сильную прибавку они ему дадут, али как?

— Никакой — признал нарком.

— Вот то-то и оно — подвел итог командарм. — Я твои опасения очень хорошо понимаю, Троцкий с. а еще та, и выкормыши у него гады отборные, того же Эйдемана взять, зверь хуже любых беляков (Роберт Петрович Эйдеман в годы Гражданской войны действительно выделялся какой-то уже совершенно запредельной жестокостью, сравнимой разве что с жестокостью Семенова, Унгерна и поляков — В.Т.). Вот только Тухачевский, очень на то похоже, дурью маяться перестал, а, решил за ум взяться. И что с того худого, скажи на милость?

— Если так, то ничего, кроме доброго — признал Ворошилов. — Только сомневаюсь я, Семен.

— Так не верь ему на слово, а погляди на дела — пожал плечами Семен Михайлович. — Язык соврет — недорого возьмет, а дело — штука основательная. Если он вправду дело будет делать на пользу Красной Армии, и, ничего такого мутить не станет, так это лучшее доказательство и будет.

Ворошилов молча кивнул, соглашаясь. Климент Ефремович понимал, что должность наркома обороны на три, если не на четыре ступени выше того, чего бы он мог достичь своими силами в руководстве Красной Армии, со всеми своими большевистскими заслугами. Так же он понимал и то, что его задача состоит из двух, равно важных, компонент — обеспечить лояльность Красной Армии Сталину и, суметь так поднять ее боеготовность, чтобы РККА могла защитить страну от совершенно реальной внешней агрессии. С первой задачей он справлялся неплохо — со второй же дела обстояли, как у негра внутри. Не был Ворошилов глупым человеком — и, оттого хорошо понимал, что у него самого, что у краскомов, на которых он опирался, с образованием хуже некуда. Классовое чутье штука необходимая — только при расчетах военной экономики и баллистики от него толку никакого. Вот и выходили натуральные вилы — у своих, верных и надежных, нужных знаний ни хрена нет, а, чужаков, у которых эти знания имеются, к штурвалу армейского парохода допускать никак нельзя — и, потому, что проконтролировать, что они будут делать, сплошь и рядом невозможно, и, потому, что окажись они у штурвала, сам Ворошилов им нужен не будет. Если Тухачевский не врал в том, что он действительно собирается поднимать обороноспособность под ним, не покушаясь на его власть — это было счастье, как в сказке. Вот только Климент Ефремович давно вышел из того возраста, когда верят в сказки. Да и самого Михаила Николаевича он знал слишком хорошо, чтобы поверить в его искренность. Но другого выхода не было — если он не пойдет навстречу Тухачевскому, то, его не поймут даже Семен с Гришей. И, не факт, что поймет Коба. Слишком на тонком волоске все висело, чтобы можно было позволить себе роскошь отвергать любую помощь, любое предложение совместной работы.