— Признаюсь, Брахо, мне стоило некоторых трудов вытащить тебя из небесных чертогов Крома!

Магистр Синих Монахов являл собой жалкое зрелище. Обвязанный с ног до головы целительными поясами, он возлежал на широкой кровати; у изголовья ее сидел Тезиас. Властелин с сочувствием глядел на поверженного слугу. Маленькие умные глаза магистра были полны печали.

— Мой план провалился, — глухо произнес больной. — Отец Киммерии изрядно потрепал твоего слугу, Великая Душа. А Конан — Конан вырвался из моих рук… Еще немного, и тебе пришлось бы назначать нового магистра…

— Не унывай, мой верный друг! Мы еще тысячу раз переживем всех этих зазнавшихся божков и героев! Я — точно переживу, а ты — ты будешь жить вместе со мной.

— Прости, мой бог, я в это не верю…

— Вздор, Брахо, вздор! Тебе придется в это поверить. Мы с тобой — я и мой верный магистр — вместе встретим закат цивилизации. Я вытащу тебя из этой болезни, как ты вытащил меня из жуткой Болезни Разума. Клянусь, через день-другой ты будешь здоров, как титан. Не унывай, Брахо! Уверен, Кром Киммерийский не один еще месяц будет зализывать нанесенные тобой раны!

Больной устало улыбнулся.

— И потом, — продолжал Тезиас, — умей извлекать ценные уроки из поражения. Мы ведь с тобой ученые, а? Как говорят в нашей среде, отрицательный результат — тоже результат. Во всяком случае, теперь мы знаем: байки о невмешательстве богов в мирскую жизнь — обычная чушь. Только ты как следует прижал Конана, как его божок тотчас примчался на выручку. А проиграли мы потому, что не учли этого в своем плане. Теперь я и вижу: боги этого мира и в самом деле хранят героя-киммерийца.

— А как же твоя месть?

— Обижаешь, магистр! — рассмеялся Тезиас. — Неужели ты полагаешь, что Великая Душа откажется от священной мести из-за какого-то там туземного божка?!

— Но тогда я не понимаю…

— Сейчас объясню. Твой замысел был великолепен, и провал ничуть не умаляет его гениальности. Моя же новая идея, о которой я намерен тебе поведать, еще более фантастична. Перед твоим замыслом она имеет один плюс и один минус. Плюс в том, что никто не в состоянии помешать мне осуществить этот фантастический проект. Никто! Ни Кром, ни Митра, ни сам Сет. Только Страж Земли мог бы, его, как ты знаешь, наши проблемы нисколько не волнуют. Так что и за свой, так сказать, тыл я спокоен. А минус — минус в том, что мне придется навсегда расстаться с великим Конаном. Признаюсь, я к нему как-то привык. Но ничего, отвыкну: отвоюю обратно свой мир, покорю миры новые — где мне будет сожалеть о каком-то варваре!

Заинтересованно внимавший Великой Душе Брахо привстал с постели. С удивлением в голосе он молвил:

— Прости, хозяин, но я так и не понял, в чем заключается твой фантастический замысел.

Агатовые глаза хитро сверкнули, Тезиас выдержал театральную паузу и буднично, словно речь шла о чем-то сугубо прозаическом, приевшемся, сказал:

— Очень просто, Брахо. Я отправлю Конана в будущее. В далекое туманное будущее, откуда он не сможет более досаждать мне.

Немногочисленные придворные, самые высокие вельможи Немедии полукругом выстроились у Трона Дракона. В человеке, восседающем на троне, очень трудно было признать короля Тараска. Сгорбленный, бледный, седовласый, с кожей, покрытой язвами и морщинами, с дрожащими руками, немедийский монарх выглядел дряхлым стариком. Но на изможденном лице властелина горели живые, полубезумные, наполненные безысходной решимостью глаза.

— Я собрал вас, чтобы своими устами, устами короля, объявить то, о чем, похоже, знают даже тараканы в подземельях моего дворца, — сказал Тараск. — Великая беда возвратилась на нашу землю. Не успела Немедия залечить раны, нанесенные владычеством карлика, как глубокой ночью пришла иная весть: Тезиас жив, вопреки заверениям Конана, и готовит ответный удар.

Придворные возбужденно зашумели.

— Да, — возвысив голос, повторил король, — он жив и готовит ответный удар. Его жуткий посланец преподнес мне картину, где я изображен гигантской крысой; именно в крысу незадолго до своей смерти обещал превратить меня проклятый карлик… Мне неведомо, где сейчас скрывается Великая Душа, но я знаю: он помышляет вновь поработить Немедию и беспощадно расправиться со мной…

— Ты сам виноват, — заговорил один из вельмож, высокий блондин в роскошном красном камзоле. — Сначала ты пригрел его, затем совершил другие злодейства, противные воле богов. Как мог ты вероломно пленить короля Конана и его супругу?! А что возжелал ты с ними сделать?! Вот Митра и покарал тебя! И ты, только ты, Тараск, единственный должен нести ответственность!

Тараск измерил говорившего полным презрения взглядом.

— Воля пресветлого Митры здесь ни при чем. Нужно быть круглым идиотом, каким ты, генерал, безусловно, и являешься, чтобы намекать на причастность Митры к воскрешению Великой Души. Но я не отрицаю своих ошибок. Я исправлю их.

— Не сочти меня бунтовщиком, государь, но скажу тебе все как есть: Немедия устала от твоего правления, — заявил низкорослый полный мужчина с жиденькой бородкой. — Если ты объявишь о карлике, я на поставлю и ржавого медяка за твою безопасность.

— И ты туда же, граф, — нетерпеливо отмахнулся Тараск. — А ведь я считал тебя неглупым человеком. Верно, близость трона затмила разум моим вельможам!..

— Что ты хочешь этим сказать, государь? — молвил худой седовласый человек с большой королевской печатью на впалой груди.

— Только то, мой добрый канцлер, что судьба Немедии и жизнь ее короля неразрывны более. Поймите же: я не держусь за этот треклятый престол, — Тараск быстро, с небывалой для старческих лет прытью вскочил с драконьего трона, и вид его был ужасающ. — Я ведь уже царствовал под игом Великой Души и знаю, что это такое. Пока жив карлик, король Немедии всегда будет лишь игрушкой в его жестоких руках. Возлежа парализованный в своей опочивальне, принужденный внимать святотатственным речам призрачного бога, я молил Митру о смерти. Но Пресветлый остался глух к моим страданиям, и в том была его кара… Конан убил Тезиаса, и Зло вновь простерло свои скользкие щупальца в мою душу. Возвращение карлика отрезвило меня; я знаю, чем искупить свои грехи.

— Немедия больше не пойдет за тобой! — воскликнул генерал.

— В самом деле?! — свирепо окрысившись, вскричал король. — Может, Немедия пойдет за тобой?! Может быть, мне следует отречься?! Ты ведь на это намекаешь, старый вояка! А вы — вы тоже так считаете? Пожалуйста, я отрекусь! Кто из вас желает занять мое место? Конечно, ты, генерал? Или ты, граф? А может быть ты, канцлер? Отвечайте, глупцы, кто из вас жаждет подставить спину Великой Душе? Отвечайте, я требую, ведь пока король — я!

Вельможи молчали, в смущении понурив взор. Только канцлер тихо, но отчетливо произнес:

— Прости нас, государь. Мы верны тебе. Веди нас, и да покарают боги проклятого карлика.

Тараск самодовольно усмехнулся. Обойдя шаркающей походкой неровный строй придворных, он с видом полководца, блестяще отбившего нападение неприятеля, вновь уселся на драконий трон.

— То-то же! Итак, слушайте мою волю. На свете есть только один человек, способный на равных вступить в противоборство с Великой Душой. Это могучий воин, отмеченный благодатью богов. Этот человек поведет нашу армию против орд карлика…

— Ты, государь! — подобострастно воскликнул толстый граф.

— Нет, не я. Великий герой Конан из Киммерии, король Аквилонии, — он станет нашим защитником и заступником; такова моя воля.

Услышав такое, вельможи только охнули.

— В уме ли ты, государь?! — воскликнул генерал. — Конан враг нам! Издревле Немедия воевала с Аквилонией, и не быть иначе! Немедиец и аквилонец хватаются за меч, увидев друг друга!

— Решение принято, — сурово ответствовал Тараск. — Я признаю себя вассалом Конана. Пускай он ведет нас. Только вместе мы сумеем одолеть Великую Душу. Теперь не время враждовать. Немедии, Аквилонии, да что там — всем хайборийским царствам грозит смертельная опасность. В схватке с карликом не будет компромиссов. Или он нас — или мы его. Я вручаю свою жизнь Митре и, если мне суждено погибнуть, я буду знать, что отдал свою жизнь не зря. Я все сказал. Подготовь мои указы, канцлер. Я сам оглашу их народу. Верю: Немедия поймет и не осудит меня.

И, гордо выпрямившись, седой король удалился. Немедийские вельможи в недоуменном восхищении смотрели ему вслед.

Огромный вороной жеребец Конана мерно месил дорожную грязь. Киммериец ехал молча, и тревожные думы одолевали его. Верный Просперо, скакавший бок о бок со своим королем, изредка бросал на черноволосого властелина озабоченные взгляды. Позади шло войско: тяжеловооруженные рыцари центральных провинций на крепких конях, копейщики из Гандерланда в прочных кожаных куртках, неутомимые лучники из Боссонии. Аквилонская армия, общим числом тридцать тысяч человек, шла войной на Немедию.

Генерал Просперо не мог понять внезапной смены настроения короля. После той ночи Конан был сам не свой. Всегда бодрый и общительный, по-варварски грубый и прямолинейный, король стал походить на отшельника. Он мог подолгу просиживать в одиночестве у окна, вглядываясь куда-то в даль, точно стремясь приоткрыть завесу грядущего… На встревоженные расспросы соратников отвечал невразумительно. Как-то раз, запершись в королевской опочивальне, он целых четыре часа о чем-то спорил с верховным жрецом Митры, так что тот, выйдя наконец от короля, был бледен как мел и, шепча охранительные слова, удалился в свой храм. А Конан всю следующую ночь просидел в огромной библиотеке дворца; грубые, закаленные в суровых схватках, привыкшие сжимать верный меч, пальцы листали полуистлевшие страницы безымянных манускриптов. Утром Конан появился в тронном зале, и глаза его были наполнены тоской и недоумением. Просперо доложил о готовности армии к выступлению. Конан, казалось, не слушал его, но, когда генерал закончил, голубые очи короля сверкнули гневными искрами.

— К дьяволу загадки! — сказал Конан. — Сидя здесь, мы все равно ничего не узнаем. Пусть трубят выступление, Просперо.

И вручив власть, как обычно, Зенобии и Троцеро, Конан отправился в поход…

…Над аквилонской равниной светило заходящее солнце. Король безмолвствовал уже несколько часов, и Просперо не выдержал:

— Мой государь! Невозможно вести армию к победе, когда король обуреваем сумрачными мыслями. Молю тебя, откройся мне! Что гложет тебя?

Конан задумчиво посмотрел на генерала.

— Ты прав, Просперо. Хорошо, я расскажу… Помнишь то утро в Бельверусе, когда на нас напали с пяти сторон? Та история продолжилась в Тарантии…

— Не томи, государь! Что произошло с тобой позапрошлой ночью?

Киммериец глубоко вздохнул.

— Я и сам мало чего понимаю. Тот коричневый демон… Он явился вновь, и с ним были другие твари; я не в состоянии описать их тебе — это выше человеческих сил. Демон попытался пленить меня, и я убил его. Но твари, сопровождавшие демона, сумели-таки схватить меня. Я потерял сознание. Очнулся скоро, но, похоже, это было уже не в нашем мире… Неназываемые твари тащили меня по горной тропе вдоль огнедышащего моря — ни дать ни взять по одному из Преисподних Миров…

— Пресветлый Митра! Какой кошмар! — потрясенно молвил Просперо.

— Подожди, это только начало! — жестоко усмехнулся киммериец. — Я уже готов был изжариться в пекле Нергала, когда мне на выручку явился некий маг, точь-в-точь похожий на тех синих колдунов, что едва не пленили меня в Бельверусе. Он прикончил одну из бестий, тащивших меня. Тогда другая прыгнула вместе со мной в кипящую пропасть. Синий колдун, недолго думая, обратился гигантской птицей и вытащил-таки меня из бездны. Мы оказались в моем тронном зале в Тарантии; так, во всяком случае, все выглядело изнутри. Маг усадил меня на трон. Главное, что я понял из его слов, — маг этот, Слуга Судьбы, послан каким-то богом, его хозяином, чтобы отомстить мне. Я пытался бороться, но маг был сильнее меня. Наконец, вдоволь поиздевавшись над моей душой, он приступил к исполнению своей мести.

— И что же было нужно этому негодяю?

— Ты никогда не догадаешься, Просперо! Как бы тебе лучше объяснить… Он — или его хозяин, сожри его Сет, — возжелал превратить меня в беспомощного мальчика, самовлюбленного царька, наподобие моего предшественника Нумедидеса.

— О боги!

— Надо сказать, его заклинания возымели действие. Я чувствовал, как сила уходит из меня. И тогда появился Кром…

— Кром?!

— Да, Кром, Отец Киммерии, окруженный свитой легендарных героев моей родины. Однако Слуга Судьбы и не думал отступать пред ликом бога. Я вообще удивляюсь, как маг этот до сих пор не захватил власть над миром: готов биться об заклад, сам Ксальтотун — не более чем жрец-недоучка против него. Слуга Судьбы поразил воинов Крома неведомыми лучами. Тогда Отец Киммерии сразился с ним. Вскоре Кром и этот маг, Брахо, исчезли, а я очнулся на своем троне в окружении верных советников. Вот вся история, — тряхнул гривой Конан.

Некоторое время король и генерал ехали молча. Затем Конан сказал:

— Нет сомнения, какие-то могущественные силы, не желающие пока открывать себя, схлестнулись в некой дьявольской игре. И я в этой игре — главный игрок или, может быть, главный приз. Я открылся почтенному Декситею, но и он ничем мне не смог помочь. Советовался и со жрецами Асуры; Хадрат был самым мудрым среди них, но его сейчас нет в Аквилонии. Наконец, этой ночью я, точно какой-то книжник, копался в древних рукописях. Взывал и к Крому: невозможно же представить, чтобы волшебник, сколь бы велик он ни был, смог одолеть бессмертного бога! Но Кром был безучастен к моим мольбам… И вот я живу точно в мышеловке, не зная, кто мои враги и что им нужно, не зная, каков и когда будет следующий их удар! Знаю только, пленившие меня бестии служат жрецу Сета, и это, признаюсь, даже радует меня: с кем с кем, а со жрецами из Стигии я схватывался и прежде! А вот этот маг, Брахо, — кто он? Какому богу служит? Что сделал я этому богу, раз он пытается мне отомстить?

— Вот бы сейчас пригодился старый Пелиас, — поглаживая бородку, молвил Просперо. — Помнишь, когда крылатая бестия похитила Зенобию, он скоро вычислил злобного Ях Чиенга! Волшебное зеркало Лазбекри вмиг показало бы негодяя, кем бы он ни был — богом, человеком или самим дьяволом!

— Я тоже подумал об этом. Тем же утром мною с голубиной почтой было отправлено срочное послание Пелиасу.

— Ну вот! Раз Пелиас не спешит нам навстречу, значит, он не счел твое сообщение тревожным! — воскликнул Просперо.

— Хотел бы в это верить, — буркнул Конан.

Вдруг красные пятна пошли по лицу генерала — мозг его прожгла страшная догадка.

— Послушай, Конан! А не думаешь ли ты, что…

— Не думаю, — сурово отрезал киммериец, точно прочтя мысли Просперо. Если б ты видел, как погиб он, ты бы тоже выкинул эту мысль из головы! Хотя, по правде сказать, это многое бы объясняло!

Два раза уже вставало и садилось солнце после той ужасной ночи, когда погибли, кромсаемые клешнями нежитей, все обитатели поместья барона Эритея. Во дворце по-прежнему было тихо. Тхутмертари сладко спала, и ее полная округлая грудь чарующе вздымалась в такт размеренному дыханию.

Раздался резкий дребезжащий звук, словно кто-то привел в движение молчавший сотни лет волшебный колокольчик. Не просыпаясь, принцесса повела головой, точно стараясь отогнать наваждение. Но звук повторился, и непонятно было его происхождение: казалось, звенит сам воздух. Тхутмертари открыла глаза и, внезапно узрев нечто в этом дребезжащем сгущении, села.

— Отдыхаешь, принцесса, — осуждающе произнес сильный низкий голос. — Ты все более разочаровываешь меня.

Изящные пальчики принцессы вцепились в мягкую ткань дивана. Голубые глаза настороженно обшаривали пространство перед собой.

— Тот-Амон! — воскликнула женщина. — Что нужно тебе от меня? Где ты?

— Я в Стигии, в королевском Луксуре, — ответствовал голос, — где же мне еще быть! А ты, я вижу, неразумно используешь дарованную тебе свободу. Я послал тебя изловить варвара Конана, и что же? Конан по-прежнему на коне, а ты занимаешься тем, что подкармливаешь своих нежитей!

Тхутмертари побледнела.

— Величайший, не суди меня! Я сделала больше, чем было в моих силах! Отряд нанятых мною воинов едва не захватил варвара в Немедии. Затем синие колдуны, слуги Великой Души, пытались утащить его; я сумела помешать им. Наконец, Иефан, мой верный раб, и двое нежитей схватили Конана в Тарантии. Иефан погиб, но нежитям удалось пленить Конана. Варвар был почти у меня в руках, когда верховный маг карлика, Брахо, освободил его… Сейчас Конан во главе своей армии спешит в Немедию на бой с королем Тараском. Я попытаюсь, используя…

— Твои методы не интересуют меня, — нетерпеливо перебил властный голос Тот-Амона. — Не интересуют они и Отца Сета. Сет, так же, как и я, недоволен тобой, Тхутмертари! Горе тебе, если в ближайшее время Конан не будет в моей власти! Помни: стоит мне сказать свое слово, и ты не найдешь в этом мире, равно как и в иных мирах, места, где тебя бы не ждала жестокая мучительная смерть!

— Ты угрожаешь мне, Тот-Амон?! — в гневе зашипела принцесса.

— Да, угрожаю, — произнес безжалостный голос. — Я сказал, а ты услышала. У тебя нет пути назад. Ты выполнишь мою волю или умрешь. Умрешь вместе со своим возлюбленным Атотмисом — это будет моя последняя милость тебе, о недостойная!

Голос умолк. Снова раздался резкий дребезжащий звук, и незримое видение исчезло. Бледная и униженная, Тхутмертари поднялась со своего ложа. Недолгую тишину разорвал пронзительный женский крик.

— Зук!!!

Через несколько мгновений перед принцессой предстало чудовище — точная копия нежитей, с которыми так и не удалось справиться Конану. Но этот монстр был куда выше и крупнее тех двоих. И голос чудища полностью соответствовал его начальственному положению — низкий, грубый, властный.

— Звала, хозяйка?

— Зук, — ожесточенно массируя виски, молвила золотоволосая принцесса, — собери всех братьев и отправляйся вослед аквилонской армии. Вы должны будете пленить варвара Конана и доставить его ко мне.

Из груди безголовой твари разнесся разочарованный вой.

— Ты вдвойне несправедлива, госпожа! Неужели для поимки одного смертного необходимо все наше войско?! И как, по-твоему, я остановлю ребят, когда они увидят столько свежего мяса?

— Не перечь мне, Зук! — голос волшебницы сорвался на визг. — Помни, кто я такая! Я в отчаянии, Зук! Ты — моя последняя надежда; я больше не могу рисковать! Отправляйтесь все, как я велю! Когда же Конан, живой и невредимый, будет в моих руках, я разрешу вам полакомиться хоть всей аквилонской армией!

При этих словах из широкой, разверстой на животе пасти Зука потекла бурая слюна. Моргнув перевернутыми глазами, монстр произнес:

— Твоя воля будет исполнена, госпожа!

Тонкая девичья рука взметнулась и наотмашь ударила тварь по костлявому плечу. Великан Зук, точно мячик, отлетел к стене.

— Торопись же, мой верный раб! Я буду молить Сета об успехе твоего предприятия. Исчезни!!!

Всю ночь Конан спал как убитый. Он уступил настояниям Просперо и впервые изменил своему всегдашнему правилу: спать в королевском шатре в полном одиночестве. На сей раз преданные оруженосцы и адъютанты бодрствовали, охраняя короля не только снаружи, но и внутри шатра, рядом с королевским ложем. Предосторожности оказались излишними: ночной покой Конана никто не потревожил. Как будто боги дали Конану последний раз отдохнуть перед решающей битвой — так бывало уже неоднократно…

Конан проснулся другим человеком. Кошмары и ужасные загадки не сломили его волю, он снова был прежним Конаном — бодрым, деятельным, решительным. Наскоро позавтракав, он собрал военный совет. Паж-адъютант развернул карту.

— Мы находимся вот здесь, — сказал Конан, передвигая красный флажок на новое место. — За этим перевалом начинается Немедия. Первоначально я планировал дать сражение чуть южнее, на равнине вдоль Большого Бельверусского тракта. Я ожидал, что Тараск, получив мой вызов, выступит сюда со своей армией. Однако разведчики не заметили особой концентрации противника: обычные пограничные дозоры, не более того. Что думаешь об этом, Просперо?

Генерал нахмурил лоб.

— Тараск негодяй, это всем известно. Но никто не рискнул бы назвать его трусом. А в последнее время он стал хитрым и вероломным, точно стигийский принц… Я думаю, он хочет выманить нас на эту равнину, — заключил Просперо.

— Ты, Паллантид! — обратился Конан к командиру Черных Драконов, личной гвардии короля.

— Я согласен с Просперо, — сказал генерал Паллантид. — Наш враг уже не тот, что был в битвах при Валькии и Танасуле. И он явно что-то замышляет. Я бы двинулся через этот перевал и вышел в тыл к немедийцам! А на равнину выступать опасно: кто знает, что у Тараска на уме? Вдруг он заключил союз с каким-нибудь новым магом и только того и ждет, чтобы мы стали жертвами колдовских чар?!

Конан невольно поморщился. Паллантид — случайно или намеренно — напомнил ему обстоятельства его недавнего пленения Тараском. Уж не подался ли сам немедийский и король в черные маги? Конан отогнал прочь эту мысль — в конце концов все решает искусство крепкой стали в верных руках. Он сказал:

— Сделаем так. Пусть разведчики проникнут вглубь немедийской территории. А мы тем временем начнем просачиваться через этот перевал, выходя в тыл к немедийцам. К полудню наша армия будет на той стороне, после чего…

Не успел король закончить свою мысль, как в шатер ворвался посланный им разведчик. Отдав честь Конану, разведчик произнес:

— Мною замечено немедийское войско, числом около десяти тысяч человек, в основном тяжеловооруженные рыцари…

— Десять тысяч — ха! — не выдержал Конан.

— …Личный стяг короля Тараска реет посреди войска. Немедийцы движутся по направлению к долине, что лежит южнее перевала. Но вместо боевых знамен они несут белые флаги…

— Что ты сказал? Повтори! — рявкнул киммериец.

— Мечи немедийцев зачехлены, они идут не боевым клином, а обычным походным строем, и в руках их трепещет белый флаг!

— Ловушка! — воскликнул Паллантид.

— Верно! — согласился Просперо.

Остальные военачальники поддержали генералов. Тем временем в шатер короля вошел другой воин-разведчик.

— Мой государь, — стремясь сдержать изумление, молвил второй разведчик. — От немедийской армии отделилась группа в двадцать человек во главе с самим Тараском. Король Немедийский и его свита с белыми флагами приближаются сюда!

— Что за чертовщина! — взревел Конан. — Уж не хочет ли Тараск сдаться в плен?!

Не обращая внимания на восклицания советников, киммериец выбежал из шатра. Впереди, ощетинившись пиками, стоял аквилонский дозор. А чуть поодаль, на равнине, и вправду белели просторные холщовые полотнища; одно из них держал низкорослый человек в золотом королевском шлеме…

Конан и не заметил, как очутился подле своего заклятого врага.

— Что еще за фокусы, собака?! — гаркнул киммериец. — Слабо сразиться в честном бою?

— Честного боя не боюсь, — спокойно ответил Тараск, — и он еще предстоит. Но не с тобой, мой государь!

И, к великому изумлению присутствующих аквилонцев, Тараск преклонил пред Конаном колени и протянул ему свой меч.

Реакция киммерийца не была адекватной. Он резко выбросил в сторону протянутое в знак смирения оружие, схватил Тараска за плечи и рывком поставил его на ноги.

— Что за фокусы, гнида бельверусская?! — все тем же тоном повторил он. — Что ты еще удумал?! Где твое королевское достоинство? Как ты назвал меня? Повтори, собака, а то я не расслышал!

— Не гневайся, мой государь! Прочти это, и тебе многое станет ясно, — сказал Тараск, извлекая из кармана пергаментный свиток, скрепленный королевской печатью Немедии.

— К чему этот фиговый листок?

— Это мой указ о принятии Немедией сюзеренитета Аквилонии. Отныне ты — полноправный властелин моей страны на время военного похода.

Если бы сейчас разверзлась земля и, шевеля кольцами, на эту равнину из Преисподней выполз сам Сет, Конан, наверное, удивился бы меньше. Подобные же чувства владели и всеми аквилонцами. Над лагерем зависла тишина.

Конан трижды перечитал свиток — все было правильно. Возвратив указ Тараску, он произнес:

— Раз уж ты стал моим вассалом, тем более я велю тебе признаться, что все это значит — или твоя голова слетит с плеч!

— Разумеется. — Тараск понизил голос. — Положение таково, что тебе надлежит знать все, мой государь. Но если это услышит кто-либо из твоих людей, последствия могут быть самыми ужасными!

Конан внимательно оглядел Тараска. Пожалуй, только теперь он заметил, как изменился немедийский король. Седые растрепанные волосы, глубокие морщины на лице, дрожащие в нервном возбуждении руки — все это не могло быть маскарадом. В Немедии действительно произошло нечто особенное, нечто такое, что заставило властолюбивого Тараска стать вассалом заклятого врага…

— Нам необходимо поговорить наедине, — тихо повторил немедиец. — А потом делай со мной все, что хочешь.

— Хорошо. Но помни: если обманешь — отправишься в Преисподнюю в то же мгновение.

Тараск почтительно склонился. Преисполненный мрачной решимости, он был на все согласен.