— Я опросил всех наших друзей. Никто ее не видел.
С огорченным видом Жан-Люк вертел в пальцах мокрую шляпу от дождевика и вытирал о коврик мокрые ноги. Плачевный вид молодого человека, его неловкое поведение, шляпа, с которой он не знал, что делать, врачебная сумка под рукой и, вдобавок, непрекращающееся шарканье ботинок о коврик… Сама собой напрашивалась ассоциация: приход Дюпона к Даниэлю. Описание его было еще свежо в памяти.
«Гость тщательно вытер ботинки о коврик. Его внешность совершенно не соответствовала представлению Даниэля. В первый момент писатель даже засомневался, что стоящий перед ним человек является ожидаемым посетителем. Он держал под мышкой толстый черный портфель, а к груди прижимал черную фетровую шляпу».
Теперь, как по цепной реакции, одна мысль порождала другую. Приход Дюпона, уход Дюпона. А воспламеняющей искрой была шляпа Жан-Люка.
— Входите, — сказал Морис и увлек юношу в кабинет. — Мне сейчас на ум пришло нечто очень важное.
Казалось, будто воздух вдруг зарядился электричеством.
— Вот прочтите здесь, как Морэ описывает уход Дюпона.
Морис сунул Жан-Люку под нос текст и показал пальцем нужную строку.
«Его гость поклонился и вышел на площадку лестничной клетки.
— До свидания, мсье Морэ.
Высокая старомодная шляпа с широкими полями, в которой он казался еще меньше, прикрывала теперь его лысину».
— Прикрывала теперь его лысину, — повторил Морис торжествующим тоном. — Понимаете теперь, что это значит? Это значит, что Дюпон носит шляпу.
— Да, — отозвался Жан-Люк.
По его лицу было видно, что он не имеет ни малейшего понятия, к чему клонит Морис.
— Когда Дюпон вышел из дома и шел по улице, никто не мог подозревать, что у него громадная лысина.
— Вы хотите сказать, что, несмотря на портрет в газетах, его, вероятно, никто не узнает?
— Да, но еще труднее было нарисовать его лысым, увидев в шляпе на улице. Это просто невозможно. Но…
Морис замолчал, пораженный значением своих соображений.
— Но, — медленно продолжал он, — Валери говорила мне, что видела Дюпона только один раз. Как она утверждала, он следовал за ней по улице и на некотором отдалении от нее. Его лысину она могла нарисовать только в том случае, если бы видела его где-нибудь в другом месте и без шляпы.
Жан-Люк смотрел на него с изумлением и некоторым скептицизмом.
— Итак, вы полагаете, что мадемуазель Жубелин знает больше, чем говорит?
— Да, она лгала.
— Но почему?
— От страха перед ним. Дюпон ей тоже угрожал смертью.
Не повлиял ли он на ее дальнейшее поведение? Ведь она могла даже снабжать Дюпона информацией. Шпионка из страха? Вынужденная сообщница, но все же сообщница? Но теперь на карту была поставлена жизнь Изабель, поэтому Морис не признавал за ней никаких смягчающих обстоятельств.
— Она — единственный человек, который может вывести нас на Дюпона, — сказал Морис и взялся за телефонную трубку.
В этот момент зазвонил телефон. Валери? Нет, комиссар.
— Мы нашли вашу дочь.
Морис опустился на стул и дружеским жестом указал Жан-Люку на параллельный аппарат.
— Где она?
— В больнице.
— В больнице? Что… Каким образом? Она больна?
— Не волнуйтесь. Она будет здорова. Я говорил с врачом.
Жан-Люк вздохнул, и его вздох прозвучал как стон. Морис начал овладевать собой.
— Что с ней произошло? — спросил он.
— Она бросилась в Сену.
— Нет! Ее, наверное, столкнули туда!
— Это будет выяснено. По счастью, рядом оказался бродяга. Он ее и вытащил.
— Да здравствует бродяга, — прошептал Жан-Люк.
— Когда я смогу ее увидеть?
— До завтрашнего утра нельзя. Я должен с ней поговорить.
— В какой она больнице?
— Будьте благоразумны, Латель. Как только я с ней поговорю, я вам сообщу. И не пытайтесь ее разыскивать. Я дал указание: никого из посетителей к ней не допускать.
— Я имею право узнать…
— Что ваша дочь жива и здорова, да. Даю вам честное слово, что вы совершенно зря беспокоитесь о ней.
На этом разговор был окончен. Жан-Люк сидел, и слезы стояли в его глазах. Морис основательно высморкался. Крепко спавший Милорд возмущенно фыркнул и проснулся.
— Самое главное, что она здорова и находится в безопасности, — сказал Жан-Люк.
Морис еще не совсем пришел в себя от волнения. Если Изабель на самом дел с хотела покончить с собой, то его вина делается вдвойне тяжелее.
— Нет, из-за одной пощечины не бросаются в воду. Это — попытка убийства.
Стрелка на весах его рассуждений колебалась то туда, то сюда. То указывала на убийство, то на попытку к убийству… Но самоубийства, как известно, не повторяются. Он должен окружить ее любовью, должен относиться к ней с добротой и снисходительностью, и может даже извиниться перед ней в случае необходимости. Но попытка к убийству могла повториться, а этого не следовало допускать. Надо было ковать железо, пока оно горячо и, если нужно, даже пожертвовать Валери.
— У нас теперь еще меньше времени, чем прежде, — сказал Морис. — Я позвоню мадемуазель Жубелин и попрошу ее приехать.
— Не лучше ли поставить в известность полицию?
— Нет, я сам займусь Валери.
Морис теперь решил высказать свое мнение и начать борьбу с судьбой, выбросив из головы дружеские чувства вместе с любовными. Довольно быть жертвой своих лучших чувств и все время попадать из-за них впросак. Видимо, его используют как дурака! Но если напали на его дочь, то пусть узнают его с другой стороны! Он положил Жан-Люку руку на плечо и сказал решительным тоном:
— Слушай внимательно, мой мальчик, она обязательно заговорит…
Дождь прошел, небо прояснилось, и появилась луна, прикрытая легкой пеленой тумана. Шум мотора нарушил тишину: подъехало такси и вскоре скрылось в конце улицы Кошуа. Снова стало тихо. Валери вошла в сад, где с каштана опадали листья. Она энергичными шагами спешила по дорожке, ведущей к входной двери дома. Вдруг, словно из-под земли, перед ней выросла темная фигура. Валери бросилась назад. Ее высокие каблуки глубоко увязли в намокшем газоне, и она споткнулась. Когда она восстановила равновесие, бежать было некуда. Фигура стояла возле калитки сада и отрезала ей путь к отступлению. В полутьме она увидела худого невысокого мужчину. Он прижимал к груди какой-то предмет, похожий на портфель. Ей показалось, будто он сунул в него руку. Но больше всего Валери испугалась, увидев его огромный лысый череп, сверкающий в ярком лунном свете. Нетвердыми шагами Валери отступила в сторону. Ее туфли увязли в размягченной земле, и она несколько раз споткнулась, прежде чем добралась до кирпичной стены ограды. С расширенными от страха глазами она прижалась к ней, почти парализованная ужасом.
Мужчина медленно приближался к ней.
— Вы… вы сошли с ума, — пробормотала она.
Он ответил ей тихим смехом. Не спеша, он подошел поближе, видимо, наслаждаясь выражением ужаса на ее лице. Затем он осторожно вынул руку из портфеля и протянул ее вперед. В руке у него оказалось нечто вроде пистолета с длинным стволом, направленным на Валери. Девушка бормотала какие-то отрывистые слова. Морис стоял слишком далеко и не мог расслышать того, что она говорила. Он стоял в подъезде дома и, затаив дыхание, с волнением следил за сценой в саду. Мужчина продолжал стоять перед Валери. Теперь ствол оружия был менее чем в метре от жертвы. Приглушенный крик вырвался из ее горла, затем она пошатнулась, скользнула вдоль стены и упала в обморок. Морис подбежал к фигуре.
— Все в порядке, — заявил Жан-Люк и снял блестящий парик, прикрывавший его волосы. — Она от страха упала в обморок.
Он спрятал бутафорию в портфель. Из-за позднего времени ему не так-то легко удалось раздобыть этот реквизит. Он с трудом уговорил своего друга-режиссера поехать в театр и достать его там. Но результат получился очень хороший, и Жан-Люк был вполне удовлетворен.
— В темноте все прошло очень хорошо, но я не знаю, что теперь делать?
Морис равнодушно смотрел на бесчувственное тело девушки. Сочувствие больше не находило места в кго сердце.
Она что-нибудь сказала?
— Да. В страхе она произнесла довольно странные слова. Жан-Люк взъерошил голову, стараясь припомнить, потом сказал: — Она сказала: «Но Дюпона же не существует!».