Затаив дыхание, боясь пошевелиться, они оцепенело уставились друг на друга. В наступившей вдруг тишине дребезжащий звонок продолжал буравить их барабанные перепонки.

– Кто это? – выдохнула Раймонда.

– Не знаю.

– Не отвечай.

Они разговаривали, почти беззвучно шевеля губами.

– Это сложно, с улицы виден свет.

– Ну и что?

– А вдруг это инспектор? Возбуждать его любопытство не в моих интересах… Тем более что он может потом установить за домом наблюдение, чтобы узнать, кто отсюда выйдет.

Звонок раздался снова. Раймонду охватила дрожь. Филипп нагнулся, сорвал с ее ног туфли на шпильках, сунул их ей в руки вместе с сумочкой и пальто.

– Быстро наверх!.. И не показывайся, что бы ни случилось.

Обезумевшая, она бесшумно скользнула по ковру, взбежала по ступенькам… На полпути остановилась, вернулась назад.

– Мой чемодан.

Она взяла его из прихожей и снова бросилась к лестнице, всем своим видом напоминая испуганную мышь. Филипп снял пиджак и засучил рукава рубашки. Он видел, как Раймонда исчезла на лестничной площадке. Звонок раздался в третий раз.

Собираясь открыть, он заметил женскую перчатку, упавшую на первую ступеньку. Он подбежал, поднял ее, засунул в карман брюк и вернулся назад, восклицая:

– Сейчас, сейчас… Иду.

Он потянул на себя дверь и очутился лицом к лицу с Люсеттой. Опять она!

– У меня не хватило духу ответить сразу, – сказал он в оправдание своей задержки.

– Я это поняла, потому и продолжала звонить. – Она вошла в прихожую. – Филипп, малыш мой…

Этот покровительственный и притворно игривый тон пышущего здоровьем человека, разговаривающего с неизлечимо больным, был раздражающе-отвратителен.

– Филипп, малыш мой, я приехала похитить вас.

– Похитить? Меня?

– Робер сказал мне, что вы отклонили его приглашение поужинать с нами. Я приехала уговорить вас. – Она дружелюбно подтолкнула его. – Я на машине. Накиньте пиджак и…

То, что могло быть лишь неприятной обязанностью, из-за присутствия Раймонды превращалось в невозможность. Он схватился за первое, что пришло ему на ум:

– Благодарю вас… Я уже поел.

– Полноте, полноте… так рано? В половине восьмого?.. Как вы не умеете лгать!

Снова этот дурашливый тон, как если бы он был малолетним ребенком или дряхлым стариком.

– Я уверена, что если заглянуть на кухню… Он преградил ей путь.

– Не стоит. Вы правы. Я еще не ужинал, но мне не хочется никуда ехать.

– Не умирать же вам здесь от истощения?

– Я уже сказал Роберу: у меня есть продукты в холодильнике.

– Мой бедный Филипп, да вы даже яйца себе сварить не сможете.

Вдруг ее осенило:

– Послушайте… Раз вы наотрез отказываетесь выезжать, знаете, что я сделаю?.. Я позвоню Роберу, скажу, чтобы он меня не ждал, и приготовлю вам ужин.

Лекарство было хуже самой болезни! Он видел, как она уже надевает передник безупречной хозяйки и внедряется в дом. Он сделал попытку вежливо отказаться:

– Вы слишком любезны, я не хочу злоупотреблять…

– Вы не злоупотребляете, вы прекрасно знаете это. Он готов был убить ее! Исчерпав все аргументы и теряя терпение, он подошел к двери и приоткрыл ее.

– Прошу вас. Я хочу остаться один… совсем один.

Лишь теперь до Люсетты дошло, что ее выпроваживают. Некоторое время она стояла ошарашенная, насупившись, словно девочка, готовая вот-вот расплакаться.

– Что ж, – выдавила она из себя, наконец, – я только хотела оказать вам услугу.

Он ее обидел, это было очевидно.

– Я уезжаю… Не буду больше отнимать у вас время. Он настежь распахнул дверь и подумал, какую любезность сказать ей на прощание:

– Я сожалею, что вам пришлось побеспокоиться. Она ответила ему разочарованной гримасой, затем, бросив сухое «до свидания», сбежала по ступенькам крыльца, не оборачиваясь. Хлопнула дверца, зажглись фары, заурчал мотор. Сообразуясь с настроением водителя, «Ланча» резко сорвалась с места.

Филипп захлопнул дверь и повернул задвижку. Раймонда, босая, спускалась по лестнице.

– О, Господи, – вздохнул Филипп, – избави меня от друзей моих!

Раймонда направилась к нему. Что-то в ней изменилось, хотя он не мог бы сказать, что именно.

– Извини, что прислушивалась, – произнесла она язвительным тоном, возвращаясь в гостиную, – но очень уж мне хотелось узнать, кому принадлежит этот прелестный женский голосок.

– Это была сестра Робера.

– Знаю. Теперь понятно, почему ты так спешил выпроводить меня.

Повеяло сценой ревности, и желая любой ценой предотвратить ее, он не заметил сарказма.

– Вот видишь, – заявил он нейтральным тоном, – я был прав. Мы не застрахованы ни от каких случайностей.

– Ну, этот визит наверняка не так уж случаен!

Ей все-таки нужна была сцена. Никакой возможности ускользнуть.

– Конечно, я назначил ей свидание, – иронично заметил он.

Теперь уже он начинал выходить из себя. Слащаво улыбаясь, Раймонда прятала когти, чтобы потом больнее царапнуть.

– Разве вы не собирались поужинать здесь вместе? Он воздел руки.

– Откуда ты это взяла?

– О! Я не слышала всего разговора, но все-таки поняла, что она собиралась приготовить ужин на кухне.

– Ну, это уже слишком!

Он в одинаковой мере взбунтовался как против невезения, так и против Раймонды.

– Если бы ты слышала все… слышала все, – отчеканил он, – ты бы знала, что Люсетта приехала за мной потому, что Робер приглашал меня на ужин, а я отказался. И не о чем больше говорить! Что же касается кухни… – В своем простодушии он поверил в эффективность ясной и четко сформулированной истины. – Что касается кухни… видя, что я не хочу никуда ехать и что я еще не поел, она предложила мне свои услуги.

Услуги! Какой удачный эвфемизм!

– Скажи еще, что она моя любовница.

– Нет, вряд ли… Но это, разумеется, не по ее вине.

Я знаю, что такое влюбленная женщина, но она… Никогда бы не подумала, что она может быть такой наглой. А теперь, когда ты овдовел…

– Я достаточно взрослый, чтобы защитить себя.

– Если только сам этого захочешь.

– Захочу, захочу… на что ты намекаешь? – Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться. – Полноте, дорогая, ты что же, не веришь мне больше?

Он попытался обнять ее за талию. Она выскользнула.

– Ты же сам сказал: сейчас не время для сердечных излияний. – Она поставила между ним и собой кресло. – Эта потаскушка так увивается за тобой, что, если бы меня сегодня здесь не было…

Он ее грубо одернул:

– В конце концов ты мне осточертела со своей ревностью! Нашла о чем думать. Сейчас не это главное!

– Главное для меня…

Она обошла вокруг кресла и приблизилась к нему. На лице у нее лежала печать той торжественности, которую он не раз уже видел в аналогичных обстоятельствах. Сегодня он обнаружил на нем еще и решимость, что не могло не произвести на него впечатления.

– Самое главное для меня, Филипп, это не потерять тебя. Я согласилась на все, что ты хотел… Я не думала об опасностях… – Ее голос также звучал непривычно. Он был более холодный, более резкий. – Я не хочу тебя терять… Чего бы мне это ни стоило. Теперь я знаю, какой опасности подвергаюсь, если уеду…

Филипп насторожился.

– Что это значит?

– Что я не поеду.

– В любом случае, – сказал он, отказываясь принимать ее всерьез, – будешь ли ты в Париже или Марселе, это ничего не меняет. Мы не сможем ни видеться, ни перезваниваться.

– Ты меня не понял, Филипп… – Она нацелила указательный палец на пол. – Я остаюсь здесь… в доме.

Худшего нельзя было и придумать. Она сошла с ума, совсем рехнулась, и не отдавала в этом себе отчета. Да понимала ли она вообще, какое ужасное дело они затеяли?

– Ты знаешь, к чему может нас привести неосторожность. Все полетит к черту из-за… из-за одного каприза… из-за… – Мысли путались у него в голове. Он заикался. – Представь, ты сидишь в заточении на втором этаже, боишься даже выглянуть в окно, даже подойти к нему, вздрагиваешь от каждого звонка в дверь… Это по меньшей мере неблагоразумно! Ну подумай сама.

– Я уже все обдумала: я остаюсь.

У нее был вид упрямого ребенка, глухого к любой аргументации, что раздражало даже больше, чем бунт. Его так и подмывало дать ей пощечину. Он сжал кулаки и в последний раз попытался ее образумить:

– Если бы это был вопрос нескольких дней, еще куда ни шло. Но сколько времени это продлится?

– Столько, сколько будет нужно. Без тебя я отсюда не уеду. И это не каприз…

Он уже не слушал и широкими шагами ходил взад и вперед по комнате, чтобы успокоить нервы. Ему удавалось овладевать собой лишь с помощью физических упражнений, подавляя нарастающую бурю негодования.

Произносимые Раймондой обрывки фраз эхом отдавались у него в ушах:

«Смысл моей жизни… никакого раздела… ни с кем… шлюха…»

Вдруг он резко повернулся и направился к ней:

– Ты заслуживаешь того, чтобы…

Она не моргнула, не отступила ни на сантиметр. Ничто, ни угрозы, ни мольбы не заставят ее передумать. Гневный тон сменился у него на тон почти умоляющий.

– Значит, ты хочешь все погубить?

– Мы погибнем или преуспеем вместе.

Перехватив взгляд своего собеседника, она повторила с дикой решимостью:

– Вместе, Филипп, как ты сам этого захотел!