Утром, едва только Бурсов открыл глаза, Нефедов сразу же наклонился к нему и зашептал возбужденно:
— А комендант наш, видно, не очень разбирается в людях. Нашел кого старостой спецлагеря назначить! Просто не перестаю восхищаться этим парнем! Как он в такие минуты мог все предусмотреть? Ведь у ворот стоял: эсэсовец и времени для размышлений было не так уж много. Ну, засунуть в дыру пластичную взрывчатку — еще куда ни шло. А взрыватель? Он хоть и небольшой, но все равно мог, броситься в глаза. А потом, нужно же еще рассчитать его замедление и точно совместить все диски и штифтики.
Похоже, что Нефедов и не спал вовсе всю эту ночь, размышляя над храбростью лейтенанта Азарова.
— А я боюсь, что второпях он мог и не очень точно… — с тревогой замечает Бурсов.
Но Нефедов поспешно перебил его:
— Нет, нет, этого вы не бойтесь! Голова у него работает с потрясающей трезвостью. Знаете, что он еще предусмотрел: день рождения Фогта!
— А при чем же тут день рождения? — не понимает Бурсов.
— Как — при чем? Праздновать его будет капитан Фогт. Это мы точно знаем. В прошлом году было уже такое торжество по случаю дня его рождения. А раз будут праздновать — значит, перепьются. И не только офицеры, но и эсэсовская охрана. В прошлый раз спьяну чуть не перестрелялись даже.
— День рождения Фогта девятого, значит? — уточняет Бурсов.
— В том-то и дело!
…После утренней поверки Азаров подходит к Бурсову и сообщает шепотом:
— Вот еще что хочу я сделать, товарищ подполковник: казармы эсэсовцев заминировать. Они в том доме, где и комендатура. А на втором этаже квартиры офицерского состава и самого Фогта. Жмутся, гады, поближе друг к другу…
— А как же вы осуществите это? — спрашивает Бурсов, теперь уже веря, что для Азарова нет ничего невозможного.
— После ремонта лагерных ворот унтер Шварценбах приказал мне еще и здание комендатуры отремонтировать. Бетон наружной части его фундамента изрядно выкрошился. В нем зияют такие же дыры, какие были в колоннах ворот. Если Шварценбах не раздумает, то сразу же после завтрака я займусь этим ремонтом.
— Да, это более чем счастливый случай, — вздыхает Бурсов. — Но там придется вам действовать на глазах почти всей эсэсовской банды. Удастся ли?…
— Удастся, — убежденно заявляет Азаров. — Трудность тут в другом: у меня нет под руками взрывателя замедленного действия.
— А как же быть?
— Надо как-ннбудь подбросить его мне.
— Легко сказать — подбросить! Надо же достать его сначала.
— Доставать не надо. Он давно уже у меня припрятан. Старший лейтенант Лукошко знает где. Главное сейчас — как доставить его ко мне из минных мастерских.
— А Лукошко работает в мастерских?
— Да, на производстве самодельных мин.
— Ну ладно, придумаем что-нибудь, только бы вас поставили на этот ремонт.
И Азарова действительно ставят на этот ремонт. Он берется за дело с большим усердием. Удостаивается даже похвалы унтер-шарфюрера Шварценбаха. Заложить пластичную взрывчатку в центральной части фундамента комендатуры не составляет для него большого труда. Теперь только бы получить взрыватель. Работы у него и трех его помощников хватит до вечера, может быть, подполковнику Бурсову удастся за это время прислать к нему кого-нибудь.
Время между тем все идет, а взрывателя никто не приносит. Это совсем, нелегко, конечно. Нужен ведь повод, чтобы прийти сюда кому-нибудь из военнопленных. Передать взрыватель на глазах эсэсовцев, слоняющихся тут без дела, будет тоже не так-то просто. И все-таки Азаров не теряет надежды.
Но вот и время обеда. В лагерь придется идти или принесут что-нибудь сюда?
— Обедать будете здесь, — сообщает Шварценбах. — И чтобы к вечеру ремонт был закончен.
— Можете не сомневаться, — бодро обещает Азаров. — Сегодня обязательно кончим.
В час дня у входа на территорию комендатуры показывается капитан Азбукин с двумя котелками. Его останавливает часовой. Снимает крышку с одного из котелков, и похоже, что собирается сунуть в него свою грязную пятерню.
«До чего дошли, сволочи! — возмущенно думает Азаров. — Даже суп готовы процеживать сквозь пальцы…»
Котелок, однако, оказывается очень горячим, и часовой поспешно отдергивает руку. Столпившиеся возле него эсэсовцы оглушительно хохочут — рады случайному развлечению. Улыбается и капитан Азбукин, хотя лицо его кажется Азарову очень бледным.
Часовой отбирает у капитана котелки и строго кричит:
— Проваливай!
Потом он оборачивается к Азарову:
— Эй, забирай свой жратва!
Азаров поспешно хватает котелки, досадуя, что не удалось принять их от самого Азбукина. Может быть, он успел бы передать ему и еще что-нибудь… Возле лейтенанта собираются его помощники — два старших лейтенанта и капитан. Лонжи у них всегда с собой в голенищах сапог.
Эсэсовцы тоже расходятся на обед.
Обжигая руки, капитан приподнимает крышки котелков. В одном чечевичная похлебка, в другом перловая каша. Азаров достает свою ложку и первым окунает ее в судок с похлебкой.
Но что такое?… Что это там на дне?… Неужели мясо?
И тут он соображает, в чем дело, и испуганно осматривается по сторонам. Никого из эсэсовцев поблизости не видно. Часовой тоже скрылся за домом. Азаров подает знаки помощникам, чтобы они заслонили его спинами.
Извлекает из котелка две подрывные толовые шашки. А где же взрыватель? Во втором котелке? Ну да, конечно, он здесь! Аккуратно обернут в пергаментную бумагу. Тут же несколько капсюлей-детонаторов — для толовых шашек, наверно.
Помощники Азарова внимательно смотрят по сторонам, а лейтенант, вглядываясь в смотровое окно взрывателя, поспешно читает цифры на установочных дисках. Подполковник Бурсов все рассчитал, значит, и установил их на нужный срок. Капсюль-детонатор тоже уже вставлен в гнездо капсюля-держателя. Теперь дело за Азаровым…
Но тут капитан делает ему знак — видимо, появился кто-то из эсэсовцев.
Быстро все по карманам! И надо есть.
Но вот один из эсэсовцев идет в их сторону, надо, значит, приниматься поскорее за похлебку, а то ему подозрительным покажется: военнопленные вечно ведь голодные — и вдруг не едят!
Офицеры окунают ложки в котелок и не без страха подносят их ко рту. Ужасная горечь (это от крошек тола, наверно), а надо делать вид, что очень вкусно. Есть действительно чертовски хочется. И они съедают все до капли — будь что будет! С кашей проще: она не такая горькая, как похлебка.