Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.
«Да, эффектно, конечно, — думает комиссар, — но ведь чистейшей же воды авантюра…»
А комиссару дерзкий замысел Огинского по душе. Майора, правда, трудно принять за чистокровного арийца, но на нем будет форма эсэсовского офицера и документы штурмбанфюрера. Да и человек он толковый, сообразительный, найдет способ выйти из затруднительного положения, если таковое возникнет.
А бургомистра давно уже следовало проучить, но это рискованно — Куличев нигде не появляется без охраны. К тому же из него нужно выжать все, что он знает о замыслах немцев. А они ему многое доверяют…
У командира отряда отношение к замыслу Огинского сложнее, но и он постепенно приходит к мысли, что майор справится, пожалуй, с задуманным. Да и такой благоприятный случай жалко, конечно, упускать…
— Он и немецким владеет не хуже любого немца, — набивает цену Огинскому комиссар.
— Для беседы с бургомистром этого и не требуется, — усмехнулся Огинский. — В данном случае успех моего замысла будет определяться не совершенством знания немецкого языка, а магией штурмбанфюрерских документов. Я ведь предъявлю им удостоверение личного представителя могущественного гаулейтера Заукеля, назначенного генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы оккупированных восточных территорий самим фюрером.
— А вы думаете, что немцы не обнаружили еще исчезновения Мюллера и не организовали уже его поисков? — спрашивает командир.
— Он уверяет, что предпринял эту поездку по своей инициативе и не сообщил о цели ее даже Заукелю. Да и кому придет в голову искать его в Овражкове? В нем даже комендатуры немецкой нет. И вообще ни один немец пока не совал туда своего носа.
— Кроме майора Вейцзеккера, — уточняет командир.
— Да, правильно, — подтверждает комиссар. — Но и он ездил туда почему-то тайком. Мы узнавали об этом от Ерохина, нашего человека, надежно обосновавшегося в овражковской полиции. А зачем приезжал Вейцзеккер в Овражков, ему ничего не известно. Похоже, что это держится в тайне и от самого начальника полиции Овражкова — Дыбина. Вообще этот Овражков полон тайн, и мне не очень верится, что немцы собираются в Пеньках что-то организовать, как сообщил нам Васяткин. А не в Овражкове ли? Все это известно, наверно, только бургомистру Куличеву. Вот почему так важно…
— В этом и я с вами согласен, — перебивает его командир. — Куличев бесспорно многое смог бы рассказать в случае успеха замысла товарища Огинского. Но ведь замысел этот не шуточный. Огинскому придется играть несвойственную ему роль.
— И он неплохо ее сыграет! — горячо восклицает комиссар. — Я в этом нисколько не сомневаюсь…
— Нам, однако, не самодеятельный спектакль предстоит, а рискованная операция, — хмуро замечает командир. — Играть роль Мюллера придется к тому же не на сцене, а среди врагов, и мы не можем поручиться, что они не разоблачат Огинского с первого же взгляда.
— Понимаю ваши опасения, товарищ командир, — соглашается с ним Огинский. — Но ведь я не актер-любитель, а кадровый офицер, побывавший уже в кое-каких переделках. Если бы не твердая уверенность в успехе задуманного, я и сам бы не полез на рожон. А план моих действий могу доложить вам еще раз…
«Чертовски ведь все логично в его плане, — слушая Огинского, думает комиссар. — Просто непонятно, чего еще командир колеблется?…»
— Ни Куличеву, ни его помощникам, привыкшим холуйствовать перед немцами, и в голову не придет допустить возможность такой дерзости с нашей стороны, — горячо продолжает майор Огинский. — В документах, которые мы отобрали у Мюллера, сказано ведь, что ему дано право контроля не только русской, но и немецкой гражданской администрации. Понимаете, как велика сила таких документов, а следовательно, и самого штурмбанфюрера Мюллера?
Командир хмурился и невозможно было догадаться о его мыслях, а Огинский исчерпал уже все свои доводы. Видно, ничем не сломить упорства командира, а может быть, и предубеждения…
— Не убедил я вас, значит? — упавшим голосом спрашивает его Огинский.
— Этого я не говорю, — задумчиво произносит командир. — В принципе все довольно убедительно…
— Тогда, значит, я как исполнитель не подхожу?…
— Эх, Евгений Александрович, Евгений Александрович! — тяжело вздыхает командир. — Разве только в этом дело? Вы же сами понимаете, что такую операцию я должен с вышестоящим начальством согласовать. Сделать шифрованый запрос об этом по рации…
— А пока пошлем его, да пока ответ придет, — с досадой перебивает его комиссар, — то даже в том случае, если и разрешат, момент будет упущен. О пропавшем Мюллере к тому времени оповестят не только все немецкие гарнизоны, но и полицейские управы.
— Нам нельзя медлить и по другой причине, — замечает снова воспрянувший духом Огинский. — Разоблаченный Васяткиным провокатор признался ведь, что сообщенные им сведения о карательной экспедиции против нас — выдумка бургомистра. Цель ее очевидна — вынудить нас уйти отсюда.
— Но и тому, что сообщил нам Васяткин о Пеньках, я не очень-то верю, — задумчиво сказал комиссар. — Скорее всего, именно тут, в Овражкове, затевается что-то. А если поближе к Пенькам перебираться, значит, во Владимирской пуще придется базироваться. Почти за пятьдесят километров отсюда и около семидесяти от Овражкова…
— Да и не в Овражкове только дело, — тяжело вздыхает командир. — Нам от железнодорожного моста через Бурную нельзя далеко уходить. Не выполнили ведь задания партизанского штаба и не взорвали этот мост…
— Пробовали, и не раз, — разводит руками комиссар. — Но вы же сами знаете, какова там обстановка… Не случайно хлопцы окрестили тот чертов мост «неприступным», хотя командиру нашему очень не нравится это прозвище…
— А вам нравится оно разве? Не отобьет оно охоту дерзать? К тому же, насколько я разбираюсь в русском языке, прозвища даются живым существам…
— А мне именно то и нравится, что мост этот стал для наших ребят таким же живым врагом, как и сами фашисты! — горячо воскликнул комиссар. — А из того, что «неприступным» его прозвали, не следует, однако, что он действительно неодолим. Берут ведь и неприступные крепости…
— С таким пониманием его временной, так сказать, неприступности и я согласен, — примирительно произносит командир. — Надеюсь, что бойцы наши понимают и военное, я бы даже сказал, стратегическое его значение. Если мы взорвем этот мост, парализуем весь железнодорожный узел, находящийся в руках у немцев.
— Они это понимают, товарищ командир.
— Уходить, значит, с этой базы без достаточно веских причин…
— В том-то и дело! — перебивает Огинского комиссар. — Никоим образом!
— А существуют ли на самом деле столь веские причины, чтобы все-таки уйти, знают пока лишь немцы да бургомистр Овражкова, — заключает майор Огинский. — И я надеюсь заставить его сообщить нам об этом без утайки, если только вы…
— Ну ладно! — решительно махнул рукой командир. — Не возражаю! Нам действительно необходимо не только точно, но и срочно знать, что же затевается в Овражкове. Прежде, однако, надо выяснить, не засланы ли уже в Овражков гестаповцы.
— Это Ерохин должен знать.
— А его не выставили еще из полиции за то, что он Васяткина упустил?
— Сообщил сегодня, что удалось выкрутиться.
— Ну, а какие вам понадобятся помощники, товарищ майор? — спрашивает командир Огинского.
— Я бы еще только лейтенанта Азарова попросил. Он и машину умеет водить, и немецким владеет. С ним вообще можно на любое дело… Вы ведь знаете, как мы с ним из плена бежали?
— Рассказывал мне подполковник Бурсов. А вам форма Мюллера хороша ли? Он, кажется, пошире вас в плечах, а у них мундиры, сами ведь знаете, как подгоняются.
— Подгонит его и по моей фигуре дядя Миша. Он до войны в театральной костюмерной работал. А как насчет легковой немецкой машины?
— Придется своего «опель-капитана», предоставить в ваше распоряжение.
— А что слышно о Бурсове, товарищ командир? — спрашивает Огинский, когда все детали предстоящей операции были окончательно согласованы.
— Он благополучно перебрался через линию фронта и теперь в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова.
— Вот бы и мне с ним тогда… — невольно вздыхает майор Огинский.
— Но ведь вы были нездоровы. Разве ж можно вам было с температурой тридцать девять и пять? А Бурсову не терпелось поскорее.
— Я его понимаю и ни в чем не виню. Конечно, в таком состоянии, в каком я был тогда, нечего было и думать об этом. Чертовски досадно, однако… Ну да что теперь об этом!
— А почему тогда Азаров с ним не ушел, до сих пор понять не могу, — недоуменно спрашивает комиссар. — Звал ведь его с собой подполковник Бурсов.
— У него своя теория. Решил, что пока тут может больше пользы принести.
— По всему видно, человек с характером. В отряде у нас он на любое задание первым, — с уважением говорит командир.
— Да я бы ему хоть сейчас самую лучшую характеристику дал! — горячо восклицает комиссар.