На третий день после благополучного перехода «Стецюка» через линию фронта, майор Вейцзеккер, ежедневно наблюдавший теперь за ходом строительства железнодорожной ветки, спросил Дыбина:
— А не надул ли нас с вами этот Стецюк?
— Не понимаю вас, господин майор…
— Не перешел ли на сторону русских?
— С его-то грехами?
— Мог ведь и скрыть их от чекистов.
— Не могу я этому поверить… Дядя его лютой ненавистью ненавидел Советскую власть…
— Так то дядя!
— И Тимофей, видать, в него пошел. Аж зубами скрипел, как только кто-нибудь заводил речь о Красной Армии. А что, нет разве от него никаких вестей?
— Все еще молчит. Мост, который мы ему поручили уничтожить, по данным нашей аэрофотосъемки, пока невредим.
— А вы ему сколько дней на задание дали?
— Неделю.
— Значит, трудно ему там. Никак подобраться к объекту не может…
— А почему рация его молчит?
— Повреждена, может быть, или боится, что запеленгуют.
На следующий день майор Вейцзеккер сообщает Дыбину:
— Наконец-то подал весточку наш Стецюк. Радирует, что и в самом деле подобраться к мосту нет никакой возможности. А ведь я надеялся, что он человек находчивый…
А еще через день приходит от. «Стецюка» новая радиограмма:
«По-прежнему сложная обстановка. Но появилась надежда, что задание будет выполнено не позднее седьмого дня».
«Хоть и не очень ясно, но обнадеживающе», — невесело размышляет Вейцзеккер. Ему уже досталось от начальства за этот эксперимент, придуманный им лично.
Рано утром, на седьмой день после ухода «Стецюка», через фронтовую разведку становится известно, что ночью в русском тылу был слышен сильный взрыв. Шел он со стороны того шоссе, на котором находился мост, подлежащий взрыву. А два часа спустя разведывательный «фоккевульф» доставил начальнику тыла группы армий «Центр» аэрофотоснимки, на которых отчетливо был виден взорванный мост и пробки на шоссе по обе стороны от него.
— Ну и слава богу! — радуется майор Вейцзеккер. — Не подвел нас Стецюк.
Узнав эту новость, облегченно вздыхает и начальник овражковской полиции, осеняя себя крестным знамением.