Аркадий Гаевой всегда приходил со службы в одно и то же время. Пришел он и в этот вечер не позже обычного.
— Добрый вечер, уважаемая Мария Марковна, — поздоровался он с хозяйкой, открывшей ему дверь.
Гаевой всегда был предельно вежлив, и речь его пестрила такими выражениями, как: «покорнейше благодарю», «будьте любезны», «не откажите в любезности», «простите великодушно». Мария Марковна, больше всего ценившая в людях, как она выражалась, «хорошее обхождение», была очень довольна своим постояльцем.
В этот вечер, как и обычно, Аркадий Илларионович степенно прошел в свою комнату, переоделся в байковую пижаму и направился на кухню мыть руки.
— Будете кушать, Аркадий Илларионович? — послышался из столовой голос Марии Марковны.
— Благодарствую, Мария Марковна, — отозвался Аркадий Илларионович, — с превеликим удовольствием покушаю.
Обед приближался к концу, когда Аркадий Илларионович, вспомнивший о своей погибшей дочке Леночке, стал рассказывать Марии Марковне о ее удивительных музыкальных способностях.
— Точь-в-точь как наша Наточка! — воскликнула Мария Марковна. — Вот, стало быть, отчего так любите вы ей письма писать!
— Да ведь и как не писать, когда хворает девочка, — смущенно ответил Аркадий Илларионович. — К тому же ваша правда, Мария Марковна, очень она мне Леночку мою напоминает. Не пора ли нам, однако, черкнуть Наточке пару слов?
— Вроде недавно совсем писали, — ответила Мария Марковна, — даже ответа еще не получили. Надо, конечно, подумать и о поздравлении ее с днем рождения. Но с этим еще успеется.
— Не надо откладывать, дорогая Мария Марковна, — горячо возразил Аркадий Илларионович. — Пока дойдет, в самый раз будет.
Старушка благодарными глазами взглянула на Гаевого и промолвила:
— Удивительно, до чего вы добрый, Аркадий Илларионович!
— Мне же самому приятно это, Мария Марковна, — ответил Гаевой. — Пишу я вашей Наточке, а мне все кажется, что это я с Леночкой переписываюсь. Судя по вашим рассказам, уж очень много общего у них. Особенно трогают меня музыкальные способности Наточки. Нужно будет и соответствующий подарочек подготовить или хотя бы открыточку с портретом композитора послать. Да разве найдешь теперь такую! У меня, впрочем, есть открыточка с изображением лиры — символа, так сказать, музыкального искусства. Если не возражаете, можно будет ее послать.
— Ну, что вы, Аркадий Илларионович, — растроганно произнесла Мария Марковна. — Как можно возражать против такого великодушия! Весьма вам признательна за это. Сочините ей что-нибудь такое душевное, как вы умеете, и пошлем завтра. Сестрица Глафира будет очень рада такому вниманию. Она ведь вообще очень благодарна мне за частые письма, а все вам спасибо, Аркадий Илларионович.
Гаевой церемонно раскланялся.
— Не за что благодарить-то. Я ведь тоже душу отвожу на этих письмах. У меня никого нет, а когда вашим родным пишу, вроде как со своей семьей переписываюсь.
— Бедный вы, Аркадий Илларионович!.. — с дрожью в голосе проговорила Мария Марковна, приложив платок к глазам. — Большая должна быть злоба у вас в сердце против фашистских извергов, загубивших ваших близких...
— Не говорите, Мария Марковна, — отвечал Аркадий Илларионович, опустив голову и отвернувшись. — А открытку Наточке я сейчас сочиню, с вашего разрешения.
С этими словами он ушел в свою комнату, а спустя полчаса вышел с открыткой, написанной каллиграфическим почерком.
— Ах, как трогательно получилось! — воскликнула Мария Марковна, прочитав открытку. — Сразу видно, что от всего сердца писано. Подпишите это моим именем, Аркадий Илларионович, и не сочтите за труд бросить завтра в почтовый ящик.