Раздобыв бланк путевки антирелигиозного общества, Корнелий Телушкин сам оформляет себе командировку в подмосковный поселок Тимофеевку. Там находится старинная церковь, в которой служит воспитанник духовной академии отец Никанор. Об этом рассказал Телушкину приятель его, художник-реставратор Михаил Лаврентьев. Он не раз уже помогал Корнелию обделывать его темные делишки. Привлек его Корнелий и к операции «Андрей Рублев», кратко именуемой теперь «А. Р.».
Официальная цель «командировки» в Тимофеевку — прочесть в поселковом клубе лекцию о современном православии и его идеологии.
— Ох, боюсь я этой лекции, Корнелий,- вздыхает дорогой тщедушный, прыщеватый Лаврентьев.- Черт ведь его знает, как после нее отнесется к нам отец Никанор…
— А он что — искренне верует в бога?
— В том-то и дело! А нельзя как-нибудь так сделать, чтобы он не слышал твоей лекции?…
— Наоборот, ему непременно нужно ее послушать. Это для тебя — задача номер один. И не скрывай от него, что я твой приятель. Постарайся намекнуть ему, что я человек верующий если не в бога, то в какое-то высшее существо. А главное, что я бывший студент физико-математического факультета и произвожу будто бы какие-то непонятные тебе эксперименты, пытаясь установить общение с этим высшим существом.
— Ну, а как же я ему объясню, почему ты антирелигиозные лекции читаешь? — недоумевает Лаврентьев, прозванный Богомазом, так как специализировался он главным образом на реставрации старинных икон и вообще иконописной живописи.
— Этого ему и объяснять не надо. Это он и сам поймет, как только мою лекцию послушает,- смеется Корнелий.- Пойти на нее он должен непременно! Все остальное я ему потом сам объясню, как только ты нас познакомишь.
В Тимофеевку они прибывают около шести. Телушкин сразу же является в поселковый Совет..Знакомится там с секретарем местной комсомольской организации Козыревым.
— Ну-с, как у вас обстоит дело с аудиторией, молодой человек?-деловито осведомляется Корнелий, протирая свои очки в золотой оправе.
Он очень дорожит ими и надевает лишь на периоды самых ответственных «операций». В этих очках у него импозантный вид. С добросовестностью киноактера он тщательно отработал перед зеркалом жесты и мимику. По просьбе Корнелия Колокольчиков даже снял его любительским киноаппаратом. Глава корпорации долго потом изучал себя на экране и обнаружил несколько дефектов в походке и костюме, что и было им устранено.
«Наша корпорация идет в ногу со временем,- любит говорить своим компаньонам Корнелий.- Она оснащена фото- и киноаппаратурой, магнитофонами для перезаписи дефицитных музыкальных новинок, мощными лупами и даже микроскопом — пока, к сожалению, школьным — для обнаружения фальшивок, которые иногда подсовывают нам конкурирующие с нами коллеги-бизнесмены».
Хорошо поставленный голос и манера Корнелия производят впечатление на секретаря комсомольского комитета. Он принимает его за серьезного ученого.
— С аудиторией, сами понимаете, не так-то просто,- смущенно отвечает он на вопрос Корнелия.- Комсомольский актив будет, конечно. Ну, еще кое-кто из дачников. А верующих, сами понимаете…
— Но ведь главная наша забота, дорогой вы мой товарищ Козырев, привлечь на лекцию именно верующих,- деликатно поучает его Корнелий.- А комсомольцев, да еще актив, и агитировать нечего. Богомольцев бы побольше, особенно тех, кто помоложе, кого еще есть надежда отвратить от церкви.
— Так ведь не идут. Летняя пора, да и вечер сегодня, как нарочно…
— А вы бы самого батюшку пригласили! — восклицает вдруг Корнелий, будто сейчас только осененный этой идеей.- Батюшка-то, как мне известно, тоже молодой. Может быть, и в дискуссию со мной ввяжется. Это бы лучше любой лекции.
— Да, что и говорить, чертовски заманчиво! — вздыхает Козырев.- Но как к нему подъедать?
— Пошлите ему официальное приглашение, может быть, заинтересуется.
— Попробую,- без особой уверенности в успехе соглашается Козырев.- Пошлю с нарочным. Кстати, домик его недалеко от клуба.
До начала лекции у Корнелия остается полчаса. Он решает пройтись по поселку и посмотреть на церковь.
Церковь, выстроенная в стиле «московского барокко» и недавно добротно отремонтированная, стоит на высоком берегу реки в небольшой рощице. Корнелий рассматривает ее издалека, чтобы не попасться на глаза отцу Никанору раньше времени.
«Да, умели строить в доброе старое время,- отмечает он про себя.- Красивая. церквушка. Надо полагать, на должном уровне и ее иконопись…»
К семи часам (хотя лекция назначена на половину седьмого) с трудом собирается человек пятнадцать комсомольцев, две девушки, работающие в поселковом Совете, да несколько пожилых дачников.
— Вы уж извините,- смущается Козырев. Он то и дело вытирает мокрый от волнения лоб.- Лето… И потом, в кинотеатре новый фильм. А это, сами понимаете…
— Я понимаю,- снисходительно улыбается Корнелий.- Такое мероприятие, как антирелигиозная лекция, у вас, конечно, впервые, хотя церквушка отца Никанора, кажется, не пустует?
— Да, к сожалению…
— А что, если мы по случаю малочисленности аудитории проведем вместо лекции вольную беседу? — обращается Корнелий уже не к Козыреву, а к собравшимся, заметив среди них Маврина и Колокольчикова. Они подсели к дачникам, держась подальше друг от друга.- Как-то не совсем удобно читать лекцию почти пустому залу. Как вы посмотрите на это?
— Правильно говорит товарищ лектор,- зычно подает голос Вадим Маврин. Он уже успел познакомиться со своим соседом, и тот энергично поддакивает ему.- Лекции — это же одна скукота. Я извиняюсь, конечно…
— Правильное предложение вносит товарищ, не знаю, к сожалению, его фамилии,- поддерживает Вадима Маврина Колокольчиков.- А вот, кстати, и батюшка, кажись, идет,- кивает он на окно.- Пусть они с ним и подискутируют.
— Ну так как, принимается, значит, это предложение?- спрашивает Козырев.
Собравшиеся ^одобрительно кивают головами.
А в зал в сопровождении Лаврентьева и нескольких старушек входит отец Никанор. У него совсем еще молодое, добродушное лиц‘о, жиденькая бородка и длйнные русые волосы. Корнелий жестом гостеприимного хозяина приглашает его вперед, но батюшка снимает соломенную шляпу и скромно садится в задних рядах.
— Прошу задавать вопросы,- предлагает Корнелий и поясняет, обращаясь к отцу Никанору:-Мы тут решили из-за малочисленности аудитории вместо скучной лекции, как остроумно заметил один из присутствующих здесь граждан, провести беседу.
— Вы только, пожалуйста, не обижайтесь на этого дачника,- шепчет Корнелию Козырев, кивая на Вадима.
— У меня есть вопрос,- поднимается со своего места Колокольчиков.- Тут ведь собрался в основном народ молодой и в бога все равно не верующий, а батюшку и старушек разубеждать в этом явно бессмысленно, поэтому давайте договоримся не требовать от товарища лектора доказательств того, что бога нет. В том случае, конечно, если батюшка не докажет нам, что он есть.
— Простите, товарищ, не знаю вашей фамилии,- обращается Корнелий к Колокольчикову.- Давайте сначала договоримся не оскорблять священника. Времена грубой антирелигиозной пропаганды, как вы знаете…
— Да я и не думал его оскорблять, товарищ лектор! — испуганно восклицает Колокольчиков.- В крайнем случае могу и извиниться…
— Что вы, что вы! — испуганно простирает руки вперед отец Никанор.- Не надо мне никаких извинений! Молодой человек ничем меня не оскорбил.
— Ну, так позвольте мне тогда продолжить мой вопрос,- просит Колокольчиков.- Вот что хотелось бы нам узнать у товарища лектора: правда ли, что великий русский физиолог Иван Петрович Павлов был верующим?
— Очень хорошо, что вы спросили об этом,- одобрительно кивает головой Корнелий.- Я постараюсь рассеять заблуждение, бытующее даже у некоторых атеистов. Прежде, однако, я должен напомнить вам, как Иван Петрович Павлов понимал религию. На одной из своих клинических «сред» о происхождении веры говорил он следующее…
Корнелий торопливо листает свой конспект и, поправив очки, читает:
— «Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей, могущественнейшей природы». Такое толкование Павловым происхождения религии совпадает, конечно, с точкой зрения исторического материализма.
— Значит, он признавал веру? — снова спрашивает Колокольчиков.
— Да, в какой-то мере, и только для слабых. «Вера существует для того, чтобы дать возможность жить слабым»,- говорил Иван Петрович.
— Он выражался и более ясно,- бросает вдруг реплику отец Никанор.- Он заявлял: «Есть слабые люди, для которых религия имеет силу».
— А откуда это, извиняюсь, батюшке известно? — подает голос Вадим Маврин.
— Читает, наверное, не только Библию,- высказывает предположение Корнелий.
— Павловские клинические «среды», например,- подтверждает отец Никанор.
— Вот видите,- улыбается Корнелий.- И вообще, должен я вам заметить, мы недалеко пойдем в нашей атеистической деятельности, если всех церковников будем изображать людьми невежественными, незнакомыми с достижениями современной науки.
— Куда же это мы попали?! — вскакивает вдруг Вадим Маврин.- За кого нас тут агитируют? Против попов или за попов? Ничего себе лектора нам прислали!…
— Ведите себя как полагается, товарищ! — повышает голос Козырев.
— Чего вы его осаживаете? Он правильно говорит,- поддерживает Вадима его седовласый сосед.- Когда я комсомольцем был, разве так мы с попами боролись? Мы тогда в их церквах комсомольские клубы устраивали. Зато сейчас против них и слова нельзя сказать. Если не в милицию за это потащат, то извиняться заставят. А за что извиняться? За то, что мы их религиозный дурман разоблачаем?
— И лектор тоже, видать, из бывших попов!…- выйдя из себя, вопит Вадим Маврин.
— Ну, знаете ли, товарищ Козырев!…- Повышает голос Корнелий.- Раз меня так оскорбляют тут, я уйду. Я не хочу терпеть оскорбления!
— Нет, уж тогда лучше я уйду,- встает отец Никанор.
— Это же безобразие, товарищ! — стучит стаканом по графину с водой Козырев.- Не милицию же мне вызывать для наведения порядка?
— Вот-вот! — ехидно ухмыляется сосед Вадима Маврина.- Что я вам говорил? Перед батюшкой пардоны, а нашего брата в милицию. Дожили…
А как только отец Никанор со своими старушками уходит, снова поднимается Колокольчиков.
— Может быть, теперь, когда священнослужитель, так действующий на нервы некоторым молодым и пожилым комсомольцам, удалился, дадим возможность товарищу лектору закончить свою беседу?
— Правильное предложение! — выкрикивает кто-то из поселковых комсомольцев.- Хватит этим дачникам обструкции тут устраивать!
В зале воцаряется тишина.
— Ну хорошо, я продолжу,- примирительно произносит Корнелий.- Жаль, однако, что батюшке пришлось уйти. Он ведь выслушал только позитивную, так сказать, часть моей оценки духовенства, что, как вы понимаете, было с моей стороны чисто полемическим приемом. А теперь, ^сожалению, уже в его отсутствие, придется мне рассказать вам, почему приходится современному духовенству изучать естественные науки и даже марксизм. Конечно, не от хорошей жизни, товарищи!
В зале понимающе улыбаются.
— С этого и надо было начинать! — снова выкрикивает Вадим, но на него шипит теперь даже его сосед.
— Полемика — дело тонкое, требующее дипломатии, дорогой товарищ,- обращается Корнелий теперь уже к Вадиму.
— Да не обращайте вы на него внимания,- недовольно ворчит кто-то из комсомольцев.
И Корнелий начинает обстоятельно разоблачать ухищрения духовенства, спекулирующего на терпимости Ивана Петровича Павлова к религии. Излагает он вкратце и материалистическое мировоззрение великого физиолога.
Беседа его кончается в девятом часу. К этому времени зал заполняется почти наполовину. Это дает основание Козыреву написать в отзыве на путевке Корнелия Телушкина, что его интересная лекция прошла при переполненном зале.