Адъютант Привалова, стараясь не мешать генералу долго связывался по телефону с начальником дороги. Когда ему наконец удалось это, он доложил:
— Кравченко у телефона, товарищ генерал.
Привалов взял трубку и громко произнес:
— Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у них дела? В порядке? Полагаете, значит, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас.
Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать полковника Муратова.
Спустя несколько минут полковник постучал в двери его кабинета.
— Прошу! — отозвался Привалов и кивнул Муратову на кресло: — Присаживайтесь.
Полковник сел против Привалова, поглядывая на генерала из-под густых, нависающих бровей. Привалов, видимо, был в хорошем настроении. Глаза его весело поблескивали, а в уголках губ, казалось, притаилась улыбка.
— Майора Булавина можно уже поздравить, пожалуй, — произнес он, делая пометку в настольном блокноте. — План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже третий день выполняем план усиленных перевозок, обходясь только своим наличным паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что они и в дальнейшем справятся с этой задачей.
— Большое дело, конечно, — осторожно произнес полковник, — но это, однако, лишь часть плана Булавина.
— Большая часть, — поправил Муратова Привалов. — Если Булавин не ошибся в оценках производственных возможностей железнодорожников Воеводина, не ошибается он, видимо, и в оценке Гаевого.
Полковник хотел заметить что-то, но Привалов жестом остановил его:
— Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что сможете вы возразить мне, но я не за этим вас вызвал. Мы приняли решение помочь Булавину активными действиями на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано.
— В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино. Пущены также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это насторожило вражескую разведку.
— Что дало повод к таким выводам?
Полковник достал из папки лист бумаги и протянул его Привалову:
— Нам только что удалось расшифровать радиограмму фашистского агента, обосновавшегося на станции Озерной. Из текста следует, что участившиеся в последнее время налеты авиации на Озерную — прямой результат его донесений.
Генерал быстро пробежал глазами короткий текст радиограммы:
— А этого фашистского разведчика удалось обнаружить?
— Мне доносят, что наши работники запеленговали его рацию.
Генерал удовлетворенно кивнул головой:
— Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марков* ны Добряковой?
— Наше предположение, что кто-то из Добряковых является агентом врага, получающим донесения Гаевого, пока не подтвердилось. Все взрослые члены их семьи не вызывают подозрений.
— Ну, а племянники и племянницы Глафиры Марковны, посещающие ее так часто?
— Мы интересовались ими, но и их не в чем пока заподозрить.
— А враг, однако, где-то в ее доме, — задумчиво произнес генерал, доставая из стола фотокопии присланных майором Булавиным писем.
Раскрыв одно из них, он перечитал подчеркнутые красным карандашом строки и спросил:
— Не привлекло ли ваше внимание, товарищ Муратов, вот это место из последнего письма Глафиры Добряковой: «…Любезная Мария Станиславовна просто в восторге от Наточки. Уверяет, что у нее абсолютный слух и поразительные музыкальные способности». Кто эта Наточка?
— Внучка Глафиры Марковны.
— А Мария Станиславовна?
— Учительница музыки Валевская. Она дает ежедневные уроки на дому Добряковой ее маленькой внучке Наталье. Вот на эту-то Валевскую мы и обратили теперь внимание.
— Удалось что-нибудь узнать?
— Пока очень мало, — ответил полковник. — Есть предположение, что она связана с американской разведывательной организацией — Управлением стратегических служб.
— И одновременно работает на гитлеровскую разведку?
— Это ведь обычная манера матерых шпионов — работать сразу на двух-трех хозяев.
— Почему бы им не работать, если между хозяевами так же много общего, как и между их шпионами? — усмехнулся генерал. — Я не удивлюсь, если Валевская окажется еще и агентом английской «Интеллидженс сервис».
— Весьма возможно.
— Значит, эта Валевская бывает в доме Глафиры Марковны почти каждый день? — спросил Привалов, помолчав немного.
— Так точно, товарищ генерал.
— В какие же примерно часы дает она уроки внучке Глафиры Марковны?
— Обычно с десяти до двенадцати.
— А когда разносят почту в городе?
— Тоже примерно в эти часы.
Раздался звонок, и Привалов несколько минут разговаривал по телефону. Положив трубку, он помолчал, собираясь с мыслями и перелистывая какие-то документы в синей папке.
Полковник Муратов терпеливо ждал, откинувшись на спинку кресла, и рассеянно разглядывал узор лепного потолка.
— Да, — произнес наконец генерал, закрывая синюю папку и пряча ее в стол, — этой Марией Станиславовной Валевской следует поинтересоваться как можно обстоятельнее.
Он снова задумался и спросил:
— А вы хотя бы приблизительно представляете себе, каким образом может иметь Валевская доступ к переписке Добряковой?
— Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал, — ответил полковник Муратов: — Валевская, видимо, свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны, конечно, не скрывают от нее, тем более, что она, видимо, по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.
— Ну хорошо, допустим, что все это именно так, — согласился генерал, — но ведь в письмах Валевская на глазах у всех может прочесть только открытый текст. Не берет же она их домой, чтобы скопировать шифрованную запись?
— Ей и не нужно этого, товарищ генерал, — спокойно ответил Муратов. — Обратили вы внимание, что невидимый шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживался нами только после того, как мы их фотографировали?
— Да-да, — оживился Привалов, — это верная догадка. Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а уже затем у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же их незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труда. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, наверное, в ее медальон, если она носит такой, или, может быть, в перстень на ее руке.
— Для опытного шпиона дело это, конечно, не хитрое, — заметил Муратов. — А свои шифровки наносит она на письма Добряковой еще проще. Они ведь у нее на обратной стороне почтовых марок таятся. Предложив поэтому свои услуги Глафире Марковне в отправке письма на почту, она дорогой лишь отклеивает ее марку и наклеивает свою.
— Но ведь может показаться подозрительным, что она так часто предлагает услуги Глафире Марковне в отправке писем. Не кажется ли вам, что этот пункт нуждается в дополнительных данных? — спросил Привалов.
— Нет, мне думается, что и тут все ясно, — ответил полковник. — Валевской ведь не нужно носить на почту каждое письмо Добряковой. Ее главная задача — получать информацию Гаевого и либо непосредственно переправлять через линию фронта, либо передавать другому резиденту. А в тех шифровках, которые Валевская сама направляет Гаевому, она лишь дает ему отдельные указания, в которых нет особой срочности. За все время, с тех пор как мы стали контролировать переписку двух сестер, шифровки Валевской были обнаружены нами только на двух письмах.
— Я удовлетворен вашим объяснением методов предполагаемой деятельности Валевской, товарищ Муратов, — заявил Привалов. — Кому же из ваших офицеров намерены вы поручить заняться этой особой?
— Капитану Воронову.
— Не возражаю. Он вполне подходит для этого дела. Докладывайте ежедневно все, что будет иметь хоть какое-нибудь отношение к Валевской.
— Слушаюсь, товарищ генерал.