Станеку отвели приличный домик. Еще недавно здесь размещались эсэсовцы, а поскольку оплаченный дорогой ценой опыт подсказывал, что эти господа любят оставлять на память о себе совсем не шуточные «сувениры», Леош обшарил помещение сверху донизу. Содрал со стен вырезки из журналов с полуобнаженными красавицами — «пригодятся на растопку», — заглянул в глубь печки — мин не было.

Рядом с печкой, пока еще холодной, сидел Станек в наброшенном на плечи полушубке. Он наносил на карту только что полученные от майора Давида сведения об изменениях в телефонной сети. «Закончу и сразу же пойду к Яне».

Леош подтащил к печке кусок плетня, выгреб золу, загремел решеткой вытяжки, но мины и тут не обнаружил. Он сел на пол, поджал под себя ноги и стал разбирать плетень на прутки. Выкурить за этой спокойной домашней работой самокрутку и можно опять немного прийти в себя. Леош насыпал щепотку табаку на обрывок бумаги. Руки его вдруг одеревенели:

— Боже, что я делаю?

— Не мешай! — оглянулся на него Станек. Он увидел, как Леош высыпает табак назад в кисет, старательно сдувает с листочка табачные крошки. — Опять адрес твоей Мици?

— Все время забываю, — пробурчал Леош. Он раскрыл было рот, чтобы рассказать о Мици, но Станек прервал его. Жаль — это самая любимая тема Леоша.

Мици была пленной немкой. Леош был приставлен к ней в качестве часового и быстрее допрашивавшего офицера узнал от нее, что она не шпионка, не фашистка.

Мици готова была на все, лишь бы Леош был к ней добр и дал ей поесть. Он сунул ой мясные консервы. Она была счастлива. Леош тоже испытывал голод. Это был иной голод, но столь же неуемный — голод молодого существа. Потом они были счастливы оба. «Гитлер капут», — говорила Мици и при этом улыбалась Леошу так, словно объяснялась ему в любви. На прощанье она подарила ему колечко с ограненным стеклышком и поклялась никогда его не забывать. И Леош поклялся, что первый же его послевоенный маршрут поведет к ней.

Леош в задумчивости ломал прутья:

— Руки надо целовать таким девушкам…

— Каким девушкам?

— Так. Всем! Но в первую очередь санитаркам, — размышлял Леош. — Мици служила на медпункте, как Эмча, как раньше Яничка…

Станек вздрогнул. Почему он вспомнил о Яне? Но Леош уже говорил о Мици. Она все время теперь была у него перед глазами, он видел, как она стоит на коленях, наклонившись над раненым ефрейтором, уже бегут наши, окружают их, а она спокойно перевязывает его.

— Вот я и спрашиваю, какой мужчина способен на такую самоотверженность? А ведь они рискуют не только своей жизнью, эти будущие мамы. Сколько у такой может быть детей?

Станек не любил разговоров на подобные темы, но, поскольку это касалось и Яны, не прерывал Леоша.

— Двое, трое, пятеро? Нас в семье было пятеро — а здесь жизнь новых пятерых каждую минуту висит на волоске, не так ли?

— Да, конечно, — сказал Станек. — Но зато каждая такая девушка спасет на фронте, пожалуй, пятьдесят человеческих жизней.

Леош взметнул вверх брови:

— А не важнее ли пять новых, пан надпоручик?

— В известном смысле, важнее, — неуверенно ответил Станек, захваченный рассуждениями Леоша. — Но как запретить этим девушкам, если они рвутся на фронт и если они здесь так нужны? Сохранить пятьдесят жизней — нет, это тоже очень важно.

— Хорошо хоть, что на свете есть высшая справедливость, — высказал Леош свое кредо. — Не будь ее, была бы моя Мици и тысячи других санитарок на том свете. Лезут смерти прямо в пасть, словно куропатки на лугу, но она их обходит.

Куропатки на лугу и милосердная косая! Станек сам не раз наблюдал, как девчата, в том числе и Яна, работали прямо под огнем. Вокруг гибнут солдаты, а они целы и невредимы. Сравнение Леоша ему понравилось. Оно успокаивало, потому что с той минуты, когда он понял, что в Яне по-прежнему осталось что-то от санитарки, презирающей всякую опасность, он беспрестанно испытывал за нее страх.

Леош скомкал страницы с журнальными красавицами и положил сверху тонкие прутики, которые легко загорятся. Лицо его прояснилось: «Мици, придет время, и я подарю тебе колечко. Но без камешка».

От Мици Леош перешел ко второму конкретному подтверждению своего тезиса:

— А что эти девушки пользуются покровительством высшей справедливости, судите, к примеру, по Яничке, Вы, конечно, слышали, что рассказывал о ней Панушка, да? — Он вытащил из кармана коробок спичек, встряхнул им и продолжал: — Я прямо себе места не нахожу, когда вспоминаю об этом: сама рядом со смертью, однако из любого переплета выходит без единой царапины, а тот, кого полюбит…

Леош лишь сейчас сообразил, куда завела его болтливость, и умолк.

Станек почувствовал, как по всему телу пробежали тонкие ниточки неприятного холодка. Когда-то Панушка рассказывал ему о двух девичьих привязанностях Яны. Наивных, но так трагически закончившихся. Однако только теперь, когда он сам стал третьим, когда наступил его черед…

— Случайности, — проговорил Станек и раздраженно обрушился на Леоша: — Ты, философ, из всего сразу делаешь умозаключения.

— Ну что вы! Какие умозаключения! — досадуя на собственную бестактность, ответил Леош. — Я только о высшей справедливости…

Он чиркнул спичкой. Прутья затрещали, извиваясь в огне. «Черт побери! Все обнюхал, а главное, дурак, забыл!» Леош сбросил с решетки горящий хворост на пол.

— Что ты там вытворяешь? — крикнул Станек.

Леош, до смерти перепуганный, засунул руку по плечо в печь и шарил там, выискивая тлеющие прутья или обрывки бумаги. Леош был человеком основательным. И страх его — тоже. Он сбрасывал одну решетку за другой, добираясь до того места, где печь соединяется с дымоходом и… Пресвятая богородица! Вот она. Лежит там, кругленькая, пухленькая.

— Бегите, пан надпоручик! Скорее бегите! Мина!

— Лети за саперами! Пусть осмотрят весь дом.

Леош пятился от печи к двери.

— Зачем саперы? Я все осмотрел, и эту сволочь обнаружил я!

— Давай, давай!

— Я верю в высшую справедливость!

— А я — в саперов!

Станек сгреб свои вещи и торопливо стал совать их в сумку. Он отвергал мистические выкладки Леоша, но был бледен и с трудом сдерживал дрожь в пальцах.

Леош никак не мог сдвинуться с места. «Будь послушной, крошка! Жди! — мысленно уговаривал он мину. — А если уж тебе очень хочется взорваться, то погоди хотя бы минуты две».

— Иди же, наконец, копуша! — гнал его Станек. — Все в штабе сочувствуют, что мне достался такой экземпляр, как ты!

Экземпляр! Только эта явная неблагодарность вытолкнула Леоша за дверь. «Вот и старайся! Я ему спас жизнь, не будь меня, ночевать бы нам с сегодняшнего дня на том свете, а он — „экземпляр“! Офицеры в штабе должны завидовать вам из-за меня, вы, неблагодарный!» Но но пути к саперам он то и дело оглядывался назад, на домик. Не дай бог!.. Не должен он взлететь на воздух вместе с надпоручиком.

Станек тоже наконец покинул подозрительную хату. Немного пройдя, он остановился. Нет, не было слышно привычной перестрелки, которую беспрестанно вели обе стороны, проверяя друг друга. Тишина раскинулась над всем передним краем и грозила, как предсказывал Рабас, каждое мгновение взорваться.

Станек зашагал дальше. Спешил. Скорее к Яне. На условленном месте ее не оказалось. Он побежал к пункту связи. Вдоль стены проскочил, не отдав чести, солдат. Он тащил какой-то резко дребезжавший предмет. В тишине казалось, будто целая рота щелкнула затворами.

Яна снова была в солдатской форме. Узкая полоска желтого свитера выглядывала из-под воротника воинской блузы, но волосы почти закрывали ее.

Станек хотел было извиниться за опоздание, но, увидев Яну у коммутатора, разочарованно произнес:

— Ты опять у этого ящика? Я же ведь сделал так, чтобы наше с тобой свободное время совпадало.

Она рассказала ему о Запе.

— Ах ты сестра милосердия… — Ему припомнились рассуждения Леоша, вспомнилась Павла. — О Запе ты заботишься, а как же мы?

— Я сама как на иголках: папа сказал, что скоро вернется, а сам где-то задержался.

Она благодарно улыбнулась Станеку: он пришел к ней сюда, пока она занята.

Он запрокинул ее голову и жадно поцеловал в губы. Она слизнула с губы крохотную капельку крови и снова потянулась к нему для поцелуя.

Он сунул ей что-то в карман:

— Угадай, что я тебе принес?

Это было не впервые, поэтому она, не раздумывая, спросила:

— «Богатырей»?

Он молча взял одну из конфет, на обертке которой был изображен добрый молодец, побеждающий нечистую силу, развернул и сунул Яне в рот. Потом присел рядом.

Машинально протянул руку к забытой Махатом отвертке. Увидел на рукоятке инициалы З. М. и вспомнил солдата, который крался вдоль стены, стараясь остаться незамеченным.

— Что надо было здесь Махату?

Яна напряженно ответила:

— Проверял слышимость на линии «Кармен».

«Кармен» все время была в исправности. Станек сам не раз выходил с ней на связь. Он вспомнил вчерашний разговор у колодца: не Махата ли она выгораживала, защищает же его сейчас?

— Вернее, проверял свои шансы у тебя. Ему было недостаточно позывных «Яна»?

— Достаточно…

— И он не сделал никакого вывода?

— Сделал. Все сделали.

Станек осмотрелся по сторонам. У него было ощущение, что все тут стоит не на своем месте, что все как-то передвинуто.

Яна склонилась над коммутатором. Волосы упали ей на лицо. Сзади на шее выглянул желтый свитер.

Взгляд Станека зацепился за эту полоску. С каждой секундой, сокращавшей их общее свободное время, он становился все нетерпеливее. Яна продолжала соединять абонентов. Он сел к столу, курил и молча смотрел на девушку.

У него вдруг возникло ощущение, что не один он смотрит на нее. Ему казалось, двери то и дело открываются и закрываются, кто-то уходит, его сменяет другой и пристально смотрит на Яну, как это только что делал ушедший.

Армейская жизнь сводит вместе массу людей. Они постоянно вместе, никто не может остаться наедине с собой или уйти к другим. На службе и в часы отдыха Станек видел всюду одни и те же лица. И все те, кто обслуживает; основной пункт связи, кто тянет линии связи, кто устраняет повреждения, видят Яну каждый день, хотят они этого или нет. Скорее всего — хотят. И хотят, безусловно, большего. Каждый имеет право попытать счастья. И Махат! Отважный. Смелый. Где только проявится эта его смелость?

Тишина разорвалась орудийными залпами. Станек бросился к окну. Вдали, там, где рвались снаряды, над землей поднимались клочковатые зарницы.

Станек был уже весь захвачен разгоравшимся боем: артиллерийский огонь грозил уничтожить его телефонные линии, быть может, не только грозил, но и…

Он подбежал к коммутатору, чтобы составить хотя бы приблизительное представление о масштабах атаки противника. С первым и танковым батальонами связь была. Оба сообщили, что на их участках все спокойно. Второй батальон не отзывался. Вот где! Батальон Рабаса в глубине «картины», нарисованной самим Рабасом. Где-то там снаряды повредили кабель. Не везет Карелу! Он опять без связи, как в Киеве.

Послышался зуммер коммутатора. Станек снял трубку. Говорил Галирж:

— Ирка? Как хорошо, что я попал на тебя.

— Что ты хочешь?

— Я не могу соединиться с «Кармен». Мне необходимо…

— Знаю.

— Это будет нелегкое дело, — сказал торопливо Галирж.

Станек прервал его:

— О моих делах не беспокойся!

— Я беспокоюсь о своих! — Галирж крикнул так, что в трубке что-то треснуло. — Ты должен послать на линию самого надежного…

— Я знаю, что я должен. Ты получишь связь, пусть для этого мне придется идти самому. Все.

— Погоди…

— Все! — Станек бросил трубку.

Галирж нерешительно опустил трубку. «Ну и лезь в пекло, бешеный! В той долине погибли два моих человека — а связистам ничуть не безопаснее, чем разведчикам. Противник, проникая на чужую территорию, бывает, специально перерезает кабель, потом ждет в засаде тех, кто направляется устранять повреждение. — Он отчаянно крутил ручку аппарата. — Занято! Это ужасно! Если со Станеком что-нибудь случится, скажут, что я его не предупредил».

Он услышал вдруг испуганный голос:

— Джони, почему же ты не сказал ему, что в долине немцы?

— Он бросил трубку! Не дал мне договорить. Все время занято!

Он снова и снова пытался связаться с пунктом связи. Когда ему наконец удалось дозвониться, Яна ответила, что Станек ушел к связистам.

— Соедините меня.

— Там нет телефона. Но пан надпоручик вернется. Он оставил полушубок…

— Как только вернется, пусть позвонит мне! Это очень-очень важно! Не забудьте!

Станек стремительно вошел в помещение связистов. Калаш скомандовал «смирно». Ребята поспешно набрасывали на себя невысохшее обмундирование, наматывали портянки, натягивали сапоги, которые еще сохраняли немного тепла от печки, и строились в шеренгу. Зрелище было мало привлекательным. Кто-то держал в руке гимнастерку, кто-то — одна нога в сапоге, вторая босая — стоял, скособочившись, Зап неуклюже надевал высохшую рубашку, словно тонущий махая руками.

— Быстро привести себя в порядок, — приказал Станек.

Он стоял и наблюдал за солдатами. Заметив на столе вырванный из блокнота лист бумаги, протянул к нему руку. Взоры солдат остановились на командире. Он перевернул лист. Тот был чистым и с обратной стороны. Станек опять положил его на стол, но что ребята следят за ним, заметил. Почему они так на меня смотрят? Станека душил воротник гимнастерки. Офицерские ремни сжимали грудь. Он обратил внимание на одного солдата. Все торопливо приводили себя в порядок, а этот стоял уже одетый по всей форме, ушанка надвинута на лоб. Махат!

Станек знал, что именно Махат тянул линию связи к «Кармен». Надпоручик спросил:

— Где вы тянули линию «Кармен»?

Вторая волна взрывов начала сотрясать домик, словно птичье гнездо, прилепившееся под крышей. Сквозь щели рассохшегося потолка с чердака посыпались клочья сена. Чутье подсказывало Махату, что творится снаружи и что собирается предпринять Станек. «Пошлет меня туда! Пошлет меня, даже если это, положим, безнадежное дело, именно поэтому меня и пошлет, нарочно, он-то знает, ради кого я сюда возвратился».

— Я тянул вдоль шоссе. Потом дошел до перекрестка. — Из-за волнения — ему не хотелось снова идти на линию — он не был уверен в правильности своих данных. — За перекрестком я тянул вдоль ручья, иногда через ручей…

— Сразу за перекрестком вы пошли по ручью?

— Нет, — поправился Махат. — Сначала через кусты терновника, в нескольких метрах от проселочной дороги.

— Направо или налево от дороги?

У Махата раскалывалась голова. Когда он тянул линию, там была тишина. Но что там теперь? Белевший на столе лист бумаги, на котором Калаш должен был писать родителям Боржека о последних минутах их сына, притягивал его взор и одновременно пугал. От страшного предчувствия, что вот теперь он, как тогда Боржек, пойдет искать повреждение линии и что его может постичь такая же судьба, Махат приходил в еще большее смятение.

— Налево. Нет, направо! — быстро поправился он. — Да, точно, направо. Мы там повстречали советских пулеметчиков.

От нетерпения в голосе Станека проскальзывали резкие нотки:

— А места соединения кабелей? Вы их обозначили?

— Места соединения? — протянул Махат.

— Да, да, места соединения. — Станек не понимал, почему Махат не знает того, что обязан знать: в местах соединения проверяется исправность линии, чтобы не дырявить зря изоляцию.

— Первое соединение я делал… мне кажется… в начале этого терновника.

— Кажется? — нетерпеливо отрезал Станек. — Довольно!

«Нет, так дело не пойдет! — думал надпоручик. — Придется Махату идти исправлять повреждение. Махату? — Но, взвесив все за и против, он понял неизбежность такого решения. — Личные взаимоотношения тут не играют роли. На местности Махат все быстро вспомнит, это облегчит поиски кабеля, и его храбрость тут пригодится». Станек окончательно остановил свой выбор на Махате.

Кого еще? Он обежал пытливым взором других связистов. Все отводили глаза, пряча равнодушие и даже нежелание.

Посмотрел на Калаша. И у него, командира, в глазах тоже равнодушие и нежелание. Станек приказал:

— Калашу с Махатом восстановить линию «Кармен», Млынаржику — сопровождать их с запасными катушками.

— Слушаюсь… слушаюсь… слушаюсь, — послышалось вразброд.

И это его ребята? Всегда стараются опередить один другого: «Меня пошлите!» — «Я пойду!» Раньше энтузиазм, теперь страх? Чего они боятся? Кого? Он не хотел верить ни Яне, ни Рабасу, а теперь видел, что они были правы, Калаш лгал ему. И тоже из страха. Перед чем? Кем?

«Какой же я слепец! Прозреть только сейчас, когда надо посылать их на опасное задание! Но ведь они никогда не боялись даже самого страшного. Что же делать? Выход один: идти вместе с ними!»

Он снова обежал взглядом лица связистов и опять никто не отважился посмотреть ему прямо в глаза. Быстро отдав необходимые распоряжения, Станек вышел.

С передовой доносилась канонада.

— Вот такие пироги, — произнес Цельнер. — Капелла Адольфа Гитлера будет играть вам марши…

— Благодарю, такой марш мне не по вкусу, это похоронный марш. Пам, пам, пам… — Млынаржик вторил в такт падающим снарядам.

Канонада приближалась. В котелке вдруг задребезжала ложка. Что-то дрогнуло и в солдатских душах. Млынаржик бросил на Махата выразительный взгляд — таким обмениваются солдаты перед лицом опасности. Этот взгляд понятен каждому: адрес у тебя есть, если придет мой черед, зайди после войны к нашим, расскажи…

Станек вернулся на пункт связи к Яне. Мелькали штекеры коммутатора, Яна соединяла требуемых абонентов. Он слышал, как она беспрестанно повторяла: «Связь с „Кармен“ прервана». За спиной у Яны он осмотрел пистолет и дозарядил магазин патронами.

Улучив мгновение, она спросила:

— Ты куда собираешься, Иржи?

— Пойду с ребятами…

— Это необходимо?

— Необходимо. Соедини меня поскорее с майором Давидом.

— Тебя просил позвонить капитан Галирж. Немедленно. Он говорил, что это очень важно.

— Я знаю, что его интересует! Обойдется! Давида!

— Никто не берет трубку…

Досадно! Не может же он вылететь отсюда, как из голубятни. Надо объяснить все-таки майору, почему он идет сам.

— Попробуй еще раз.

— На проводе «Снежка», — объявила она.

Он схватил трубку.

— Это не майор, оперативный отдел просит «Кармен».

— Оставь! — сказал Станек расстроенно. — Мне пора. Когда меня вызовет Давид, скажи, куда я пошел. Передай: этого требовала сложная обстановка. А ты не отлучайся от аппарата! Мы будем тебе регулярно звонить с линии. — Заметил, как она побледнела. Растрогался: опять обо мне беспокоится — о третьем. — Ничего страшного, — утешил он ее, а сам, сунув руку в глубокий карман, нащупал рулон бинта. Этого достаточно. Надел полушубок. Яна молча смотрела на него. Он улыбнулся. Но ответной улыбки не увидел. Направляясь к выходу, он перекинул через плечо планшет с картой. И в двери снова улыбнулся Яне. И снова она не отозвалась на улыбку. Она видела, как сквозь его улыбающееся лицо проступает другое, тревожное, напряженное. Сейчас она видела только это второе лицо.

Он хотел было завязать ушанку, но раздумал. Хорошо бы иметь каску. Своей у него тут не было. Придерживая тесемки шапки, оглядел стены. Яна догадалась, что он ищет. Снаружи загудел мотор. Станек выбежал на улицу.

— Иду, ребята.

Раньше в ответ послышалось бы радостное «ура». Сегодня — молчание. Он знал, что значит: не доверяют.

«Ага, и он тоже! Все как в Киеве, — сравнивал Махат. — Станек и Калаш. А я вместо Боржека! Боржек тянул линию связи ко второму батальону в Киеве, а я здесь». Махат пощупал рукой связку гранат у пояса.

Яна сняла со стены свою каску. В двери показался Панушка:

— Что тут происходит?

— Папа, к коммутатору!

Яна выбежала с каской на улицу.

Машина буксовала. Связисты, остававшиеся здесь, помогали столкнуть ее с места. Натуженно выл мотор. Но машина все глубже зарывалась в грязь.

Яна протянула Станеку каску.

Цельнер толкнул Благу:

— Гляди, парень! В бой идет как Гектор, прямо из объятий любимой Андромахи. Недоставало только, чтобы Яна сама надела ему каску.

Махат слышал эти шутки, и собственная каска, не принесенная, увы, любимой женщиной, давила глыбой. Услышал, как Станек спрашивает:

— Чья каска?

— Моя! — кричала Яна.

Веселый смех Станека:

— Тогда мне наверняка повезет!

Махат смотрел на Яну, испуганную, бледную. «Провожает своего возлюбленного, на меня даже не взглянет. Повезет, говорит Станек? Ему везет! — Он стиснул зубы. — Но всегда ли будет везти?..»

Снаряды со свистом перелетали через дороги, холмы, леса, проволочные заграждения, окопы, рвались все ближе и ближе. Выстрел! Взрыв! Выстрел! Взрыв!

Яна поглядела на запад. При каждом взрыве снаряда вдали раскрывался желтый веер. В его сиянии были видны взлетающие в воздух черные обломки. Пока они туда доберутся, артподготовка кончится, но как знать, когда и куда немцы перенесут огонь, что, где и когда будет происходить.

Колеса машины все глубже зарывались в липкий чернозем. Цельнер и Блага не могли сдвинуть джип с места. Позвали на помощь Ержабека.

— Раз, два, взяли!

— Подождите! — орал запыхавшийся Леош. Он трусил к машине с тяжелым грузом оружия: в обоих руках он держал автоматы — свой и Станека.

Солдаты дружно рассмеялись.

— Немцы тебя как завидят, сразу перепугаются, Леош! — приветствовал его Цельнер. — Два автомата, гранаты, черт побери! Только пушки не хватает.

Солдаты втолкнули нагруженного Леоша в машину. Леош уже из кузова машины презрительно процедил:

— Завидуете, потому что должны дома сидеть, троглодиты?

Солдаты навалились на джип, и он наконец поехал.

— Пан надпоручик, — гнусавил Леош в затылок Станеку. — Я тут!

— Откуда ты взялся, шельма?

— Я решил… наступление — уж наверняка вам пригожусь.

Станек помахал Яне рукой. Она улыбнулась. Храбро и как-то тоскливо. Но он не видел этой улыбки: джип был уже далеко.

Яна вернулась к себе на пункт. Негромко затрещал зуммер. На коммутаторе выскочил штекер — 567. Начальник связи майор Давид! Яна моментально, опередив отца, взяла трубку:

— «Снежка», «Снежка»!

Услышала короткое:

— Говорит пятьсот шестьдесят седьмой, соедините с «Нептуном», «Фьордом», «Кармен».

Прежде чем соединить майора, Яна доложила, что надпоручик Станек уже звонил во все батальоны, и сообщила результаты его переговоров с ними.

Начальник тем не менее строго потребовал:

— Мне срочно нужны «Нептун», «Фьорд», «Кармен»! Живо, девушка, живо!

Яна соединяла его с требуемыми абонентами. Давид спрашивал, не перешел ли противник в наступление на участках первого и танкового батальонов и восстановлена ли связь со вторым батальоном. Положение, оказывается, не изменилось. Батальон Рабаса по-прежнему оставался без связи. «Нептун» и «Фьорд» докладывали то же, что и раньше: на наших участках спокойно. «Фьорд», кроме того, доложил, что немцы перешли в атаку против его соседа слева, русских.

— Соедините меня с «Яной», — потребовал майор. — Я хочу…

Яна перебила майора:

— Извините…

Панушка испуганно поднял руку, словно желая остановить ее. Но Яна уже сообщила майору, что Станек с телефонистами находится на пути к «Кармен».

Майор удивился:

— Опять сам пошел на линию?

Яна передала ему все, что поручил ей Станек. Начальник повесил трубку.

Немецкая батарея заканчивала разведку боем. Станек со своими людьми пробирался к долине.

Давид с тревогой думал о нем: отчаянная голова, однако дело знает! Линия к Рабасу сейчас самая важная. В душе майор одобрял его, ибо знал, что на месте Станека он поступил бы точно так же.

Он подошел к приколотой на стене карте. Задумался. Да, положение сложное: противник проводит разведку на широком участке фронта сразу в нескольких местах. Но лишь где-то на одном участке будет пытаться прорвать нашу оборону. На позициях Рабаса немцы, по всей вероятности, проверяют стыки наших и советских войск. Там самое слабое место. На этом отрезке линия фронта очень неровная и вклинивается достаточно глубоко в устье долины. Галиржу срочно необходимы данные о силах противника, атакующих Рабаса, чтобы вовремя оказать помощь второму батальону.

Давид ткнул тупым концом карандаша в долину, по которой был проложен кабель к «Кармен». Немцы пережидают, пока над обстрелянным районом развеется дым, — глянул в окно, уже смеркается, — осветят этот район ракетами и атакуют Рабаса…

Успеет ли Станек наладить связь с «Кармен»? Майор повел карандаш вверх до резкого выступа на передовой, где сейчас расположился батальон Рабаса. Забеспокоился. От «Снежки» до них добрых одиннадцать километров. Если немцы серьезно повредили кабель и находятся где-то поблизости от него, если по каким-либо причинам от «Кармен» навстречу Станеку не сможет выйти ремонтная группа, то Станеку не миновать столкновения с немцами.

Да, обстановка серьезная! Впрочем, она всегда серьезная, да и какой ей быть в этой войне? Майор уже был но рад, что надпоручик сам пошел на линию.

— Отзываются?

— Махат выходил на связь. Сообщил, что они на второй точке и продвигаются дальше.

«Только на второй точке!» — ужаснулся Панушка. Но не сказал ни слова. Не хотел пугать дочь. Видел: сидит бледная, напряженная.

Трещали зуммеры, абоненты вели переговоры. Яна сосредоточенно переключала штекеры. Настойчивые, нетерпеливые голоса сбегались к ней со всех сторон, становясь с каждой новой фразой, новым словом все настойчивее, нетерпеливее.

Панушка, устроившись рядом с Яной, помогал ей регистрировать разговоры. Следил за ее работой. Сам — как на дыбе, а у нее ни голос, ни рука не дрогнут. Посмотрел на лицо: губы плотно сжаты, брови сдвинуты, между ними резкая складка.

Яна огромным усилием воли заставляла себя говорить спокойно и четко. Идет бой. Волнением делу не поможешь. Но в самом сердце испуганный голос настойчиво вопрошал: когда же позвонит Иржи?

Галирж поспешно, без свойственной ему тщательности наносил на карту свежие данные, принесенные Вокроуглицкий. Телефон молчал. Тогда Галирж сам вызвал «Снежку».

В ответ услышал, что Станек со своими связистами выехал на линию «Кармен». Капитан медленно, словно во сне, положил трубку. На вопросительный взгляд Вокроуглицкого сказал:

— Уехал. Представь себе, поехал туда, в эту долину.

— Что ты думаешь делать?

— А что я могу сделать?

— Надо что-то делать. Ведь речь идет о его жизни.

— Не паникуй! — Галирж лихорадочно соображал вслух. — Те немцы в долине — это, скорее всего, разведгруппа. А разведчики никогда первыми не полезут в бой — так же, как связисты. Они стараются выполнить свое задание как можно незаметнее и так же незаметно возвратиться.

Вокроуглицкого одолевали сомнения:

— А вдруг там произойдет нечто похожее на то, о чем рассказывал четарж Шима?

— Подожди. Два парня Шимы нарвались на немцев — это трагическая случайность. Не надо было им лезть в этот погреб. У немцев там, видно, была рация, они по ней передавали сведения о нас.

Вокроуглицкий, сжигаемый нетерпением, чтобы остановить рассуждения Галиржа, демонстративно посмотрел на часы.

— …им ничего не оставалось, как убить наших прикладом. Надо уметь анализировать ситуацию, — добавил капитан самоуверенно. И махнул рукой — словно стряхнул с себя остатки сомнения: — А теперь эти немцы давно ушли из долины. Или ты будешь утверждать, что они ждут, пока их уничтожит огонь собственных орудий?

Вокроуглицкий строго смотрел на него.

— Ты здорово убеждаешь сам себя… но если там что случится? Ведь в опасности люди и твой друг, который спас тебе жизнь.

Галирж платком вытер вспотевший затылок. Конечно, что-то надо предпринимать. Но что? Ведь он уехал уже давно, прошло много времени.

— Он не так давно уехал, — сказал Вокроуглицкий. — Я взял бы джип… — Он показал на карте: — Попробовал бы перехватить его вот здесь…

«Телефон более оперативен. Вызвать его, когда он выйдет на связь с линии?» — размышлял Галирж.

— Я бы мчал, не разбирая дороги…

«Но когда он позвонит?»

— Я догнал бы его…

«Не оставит ли он меня опять на бобах, когда узнает, что это я?..»

— Я предупредил бы его…

— Джип! — крикнул Галирж в приоткрытую дверь. Принимая от Галиржа бинокль и карту, Вокроуглицкий благодарно сжал ему руку.

Галирж смотрел вслед удалявшемуся джипу и машинально выстукивал по стеклу морзянкой: скорее, скорее, скорее…