Перевод Ю. Комова

Действующие лица :

Первый голос

Второй голос

Капитан Кэт

Первый утопленник

Второй утопленник

Рози Пробет

Третий утопленник

Четвертый утопленник

Пятый утопленник

Мистер Мог Эдвардс

Мисс Мевенви Прайс

Джек Блек

Мать Вальдо

Вальдо, мальчик

Жена Вальдо

Мистер Вальдо

Первая соседка

Вторая соседка

Третья соседка

Четвертая соседка

Мать Матти

Первая женщина

Вторая женщина

Третья женщина

Четвертая женщина

Пятая женщина

Священник

Миссис Огмор-Причард

Мистер Огмор

Мастер Причард

Госсамер Бейнон

Орган Морган

Утах Уоткинс

Миссис Утах Уоткинс

Оки Милкмен

Голос

Миссис Вилли Нилли

Лили Смолз

Мэ Роуз Коттедж

Мясник Бейнон

Преподобный Эли Дженкинс

Мистер Пуф

Миссис Орган Морган

Мэри Эн Сейлорс

Дал Брэд

Полли Гартер

Ноугуд Бойо

Лорд Кат-Глас

Голос гида

Миссис Бейнон

Миссис Пуф

Миссис Дай Брэд первая

Миссис Дай Брэд вторая

Вилли Нилли

Миссис Черри Оуэн

Черри Оуэн

Синдбад Сейлорс

Старик

Эванс, по прозвищу Смерть

Рыбак

Голос ребенка

Бесси Бегхед

Пьяница

Тишина.

Первый голос (очень мягко). Начнем с самого начала.

Представьте себе — весна, безлунная ночь в маленьком городке; беззвездная и черная, строгая, как Библия, тишина улиц, вымощенных камнем; горбатый, торжественный и пугающий лес, медленно, почти незаметно спускающийся к терново-черному, тихому, темному, черному, как ворон, полному рыбы, качающему лодки и поплавки морю. Дома стоят слепые, как кроты (впрочем, кроты прекрасно видят этой ночью в вытянутых, бархатных, глубоких лощинах), или слепые, как капитан Кэт, там, во мраке, меж водокачкой и городскими часами, магазинами похоронных принадлежностей и богадельней, убранной траурными вдовьими повязками. И все жители этого раскачивающегося, плавающего в молчании городка погружены сейчас в сон.

Тише, спят дети, фермеры, рыбаки, лавочники и прислуга, сапожник, школьный учитель, почтальон и трактирщик, гробовщик и проститутка, пьяница, портниха, священник, полицейский, морщинистые старухи с перепончатыми ногами и аккуратненькие жены. Юные девицы спят в мягких кроватях или витают в мечтах, где кольца, приданое и подружки невесты, как светлячки, медленно спускаются вниз по ярусам поющего, словно орган, леса. Мальчишки видят во сне неведомые земли и встающие на дыбы ранчо ночи и море Веселого Роджера. И антрацитовые статуи лошадей спят в полях, в хлевах спят коровы, собаки с влажными носами спят во дворах, кошки дремлют на покатой кровле или ловко перескакивают, мелькают над верхушками крыш.

Слышно, как ложится роса и как дышит притихший город. Но только вы видите, как, черный и сгорбившийся, он быстро и медленно засыпает. И только вы можете слышать невидимый звездопад и черное-черное, предрассветное, неуловимое, меняющееся от каждого прикосновения, темное, полное волнений, море, на поверхности которого скользят и качаются «Аретуза», «Кроншнеп» и «Жаворонок», «Занзибар», «Рианнон», «Пират», «Большой Баклан» и «Звезда Уэльса». Внемлите. Это идет по улицам ночь; это, похожий на церковный гимн, соленый, медленный, музыкальный ветер на Коронейшн-стрит и Кокл Роу; это растет трава на Ларегиб-хилл и ложатся на землю росы; это звездопад; это сон птиц в Молочном Лесу.

Слушайте. Ночь как в лихорадке, она — маленькая церковь, торжественно звучащая под детскими чепчиками, над брошечками и в черноте шелкового бомбазина, над шнурками ботинок и под стоячим воротничком с бабочкой; ночь, кашляющая, как козы, наевшиеся мяты; ночь, колеблющаяся от многократного «Аллилуйя»; ночь, плавающая в четырехпенсовом пиве, спокойная, как кость домино; ночь на чердаке Оки Милкмена, похожая на мышь в перчатках; ночь в булочной Дай Брэда, висящая в воздухе, словно черная муха. Этой ночью по Донки-стрит скачет тишина, копыта ее опутаны водорослями, она мчится по морщинам булыжной мостовой, мимо стоящих на окнах горшков с папоротниками, цитат из Библии и безделушек, фисгармонии, благоговейно выскобленных кухонных столов, тщательно выписанных акварелей, фарфоровых собачек, оловянных чайничков для заварки, с розочками. Это ночь, осликом пробегающая через уютные комнатки детей.

Смотрите. Ночь неслышно, величественно скользит в кронах вишневых деревьев на Коронейшн-стрит, идет через кладбище Бесезды в окружении ветров, в перчатках, застегнутая на все крючки, и собирает росу; валяется у «Объятий морехода».

Проходит время. Слушайте. Проходит время.

Подойдем ближе.

Только вы можете слышать дома, спящие на улицах в неподвижной, бездонной, соленой и безмолвной тишине, окутывающей ночь. Только вы можете видеть сквозь занавеси спален гребенки и нижние юбки, брошенные на стулья, кувшины и тазики, зубы в стакане, «Руками не трогать» на стенах и пожелтевшие, вставленные в рамки, фотографии умерших людей. Только вы можете видеть и слышать за веками спящих переселения и страны, и лабиринты, и цвета, и страхи, и радуги, и звуки, и желания, и полет, и падение, и отчаяние, и необъятные моря их мечтаний.

С того места, где вы находитесь, можно слышать их мечты.

Капитан Кэт, отставной слепой морской капитан, спит на своей койке в похожей на раковину, на игрушечный кораблик, аккуратной лучшей каюте Шюна Хауз и грезит о…

Второй голос. …о морях, которые никогда не заливали палубы его «С. С. Кидвелли», распластавшегося поперек простыней и скользкой медузой засасывающего его вниз, в соленую глубину могилы-моря, где рыбы кусают и щиплют его, обгладывают до костей и утопленник принюхивается к нему.

Первый утопленник. Помнишь меня, капитан?

Капитан Кэт. Ты — Танцующий Вильямс!

Первый утопленник. Мне оторвало ногу при Нантакете.

Второй утопленник. Ты видишь меня, капитан, говорящую белую кость? Я Том-Фро-Болтун… когда-то мы были вместе у одной девочки… ее звали миссис Пробет…

Женский голос. Рози Пробет, Дак Лейн 33. Поднимайтесь наверх, мальчики, я мертва.

Третий утопленник. Помнишь меня, капитан, я Джонах Джарвис, я плохо кончил, очень приятно.

Четвертый утопленник. Адьфред Померой Джонс, забияка, родился в Мамблзе, пел, как коноплянка, увенчал тебя как-то бутылкой, татуирован русалками, всегда томим жаждой как землечерпалка, умер от водянки.

Первый утопленник. Этот череп рядом с твоим ухом — череп…

Пятый утопленник. Кудрявого-Бивана. Передай моей тетке, что это я заложил позолоченные часы.

Капитан Кэт. Хорошо, хорошо, Кудрявый.

Второй утопленник. Скажи моей жене, что я никогда…

Третий утопленник. Никогда не делал того, что она мне говорила.

Четвертый утопленник. Да, так и было.

Пятый утопленник. А кто теперь приносит кокосовые орехи и платочки, и попугаев МОЕЙ Гвин?

Первый утопленник. Как там наверху?

Второй утопленник. Есть ли ром и закуска?

Третий утопленник. Кошельки и пенсы?

Четвертый утопленник. Концертины?

Пятый утопленник. Поминальный звон?

Первый утопленник. Драки и шишки?

Второй утопленник. Воробьи и маргаритки?

Третий утопленник. Соленая рыбешка в банках из-под джема?

Четвертый утопленник. Пахта и гончие?

Пятый утопленник. Баюкают ли детей?

Первый утопленник. Кидают ли в воду на экваторе?

Второй утопленник. А как насчет этих девочек в номерах?

Третий утопленник. Как поживают теноры в Доулайсе?

Четвертый утопленник. Кто доит коров в Майсгвине?

Пятый утопленник. Когда она улыбается, появляются ли ямочки на щеках?

Капитан Кэт. О, мои дорогие покойники!

Первый голос. Оттуда, где вы находитесь, можно слышать, как на Кокл Роу, весенней безлунной ночью, мисс Прайс, портниха и владелица кондитерской, мечтает о…

Второй голос. …своем возлюбленном, высоком, как башня с городскими часами, подобном Самсону с золотой, словно смазанной светлой патокой, гривой, огромными бедрами и пышащем страстью, с голосом, как гром среди ясного неба, но умеющем быть и немым, с глазами, как две огромные лампы, взглядом, бьющим, как цепом, по самому сердцу, и крепко обнимающим ее девственное, жаждущее быть любимым, горячее, как грелка, тело.

Мистер Эдвардс. Мевенви Прайс!

Мисс Прайс. Мистер Мог Эдвардс!

Мистер Эдвардс. Я — торговец, сходящий с ума от любви. Я люблю вас больше, чем все фланель и ситец, вышивки, тюль, полотно и шерсть, шелк, кретон, крепон, муслин, поплин, материю на чехлы и саржу во всемирном Доме тканей. Я пришел, чтобы забрать вас отсюда в свой торговый центр на холме, где у входа звенят колокольчики. Сбросьте свои крошечные домашние туфли и уэльскую шерстяную вязаную кофту, я согрею простыни, как электрическая плитка, и лягу рядом с вами, словно воскресный большой кусок жаркого.

Мисс Прайс. Я свяжу вам синий, вышитый незабудками кошелек, чтобы удобно было носить деньги. Я растоплю ваше сердце, и кошелек выскользнет незаметно из-под пиджака, когда вы будете закрывать магазин.

Мистер Эдвардс. Мевенви, Мевенви, прежде чем мышь прогрызет ящик в комоде, где хранится ваше приданое, вы скажете…

Мисс Прайс. Да, Мог, да, Мог, да, да, да.

Мистер Эдвардс. И все колокольчики всех касс города будут звонить в честь нашей свадьбы.

Перезвон денег и церковных колоколов.

Первый голос. Идем, скользнем вверх, в темноту, выйдем на текущую, черную, как море, улицу, качающуюся, как оно, взад-вперед; сквозь мрак этой ночи поднимемся наверх на черный, как Библия, душный чердак над сапожной мастерской Джека Блека, где, одинокий и свирепый, спит Джек Блек, в ночной рубашке с подвязками у лодыжек, и мечтает о…

Второй голос. …погоне за шаловливыми парами по зеленой, как трава, пахнущей крыжовником, двухспальной деревянной кровати, похожей на винную бочку, о порке пьяниц, лежащих в блевотине, о том, как он прогоняет голых, наглых девок с шестипенсовых вечеринок своих кошмаров.

Джек Блек (громко). Фу! (с отвращением) Фу!

Первый голос. Эванс, по прозвищу Смерть, гробовщик…

Второй голос. Смеется громко и визгливо во сне и поджимает пальцы на ногах, когда видит, проснувшись пятьдесят лет назад, глубокий снег на гусином лугу позади спящего дома; и он выбегает на луг, где его мать делает уэльские пирожки в снегу, и захватывает полную горсть снежинок и смородины и забирается назад в кровать, чтобы съесть их, холодные и сладкие, под теплыми белыми простынями, пока мать хлопочет, пританцовывая на снежной кухне, ругаясь из-за пропавшей смородины.

Первый голос. А в маленьком, с розовыми глазами-окошечками, коттедже, рядом с домом гробовщика, лежит одинокая, счастливая как в юности, храпящая добрая глыба мистера Вальдо, охотника за кроликами, парикмахера, торговца лечебными травами, врачевателя кошек, знахаря, с жирными розовыми руками, ладонями вверх, на крае сделанного из разноцветных лоскутков одеяла; его черные ботинки аккуратно поставлены в таз, котелок висит на гвозде над кроватью, парное молоко и кусок холодного пудинга — под подушкой, и, взмокший в темноте, он мечтает о…

Мать. Сорока-воровка кашку варила, деток кормила, этому дала, этому дала, а этому…

Малыш. У-и, у-и, у-и

Мать. …не дала.

Жена (вопит). Вальдо! Валь-до!

Мистер Вальдо. Да, Блодвен, любимая.

Жена. О, что будут говорить соседи, что будут говорить соседи…

Первая соседка. Бедная миссис Вальдо.

Вторая соседка. Единственное, о чем она молится…

Первая соседка. Чтобы никогда не быть замужем.

Вторая соседка. Но она вышла замуж.

Первая соседка. То же сделала ее мать.

Вторая соседка. Есть муж для вас.

Первая соседка. Такой же скверный, как отец.

Вторая соседка. А вы знаете, как он кончил?

Первая соседка. Попал в сумасшедший дом.

Вторая соседка. И плакал о своей ма…

Первая соседка. Каждую субботу.

Вторая соседка. Он еще пешком под стол ходил…

Первая соседка. А уже вел себя легкомысленно.

Вторая соседка. С той миссис Бетти Моррис.

Первая соседка. Наверху в каменоломне.

Вторая соседка. И видел ее ребенка.

Первая соседка. Тот схватил его за нос.

Вторая соседка. О, это заставляет мое сердце обливаться кровью.

Первая соседка. Что он станет делать, ведь все уже пропил?

Вторая соседка. Он продал пианолу.

Первая соседка. И ее швейную машинку.

Вторая соседка. Стал подонком.

Первая соседка. Разговаривает с фонарным столбом.

Вторая соседка. Говорит языком…

Первая соседка. Далеким от изящного.

Вторая соседка. Бедная миссис Вальдо.

Жена (жалобно). О Вальдо, Вальдо!

Мистер Вальдо. Тише, дорогая, тише. Я теперь вдовец Вальдо.

Мать (вопит). Вальдо, Валь-до!

Малыш. Что, мама?

Мать. О, что скажут соседи, что соседи…

Третья соседка. Черный, как трубочист…

Четвертая соседка. Не пропустит ни одного дверного колокольчика.

Третья соседка. Бьет окна.

Четвертая соседка. Выкидывает сумасшедшие номера.

Третья соседка. Крадет смородину.

Четвертая соседка. Пишет на заборах гадости.

Третья соседка. Его видели в кустах.

Четвертая соседка. Он прогуливал уроки.

Третья соседка. Оставить его без ужина.

Четвертая соседка. Выпороть и запереть в темной комнате.

Третья соседка. В исправительную колонию его!

Четвертая соседка. В исправительную колонию.

Вместе. Дать ему как следует по одному месту.

Другая мать (вопит). Вальдо, Валь-до! Что ты делаешь с нашей Матти?

Мальчик. Поцелуй меня, Матти Ричардс.

Девочка. А ты дай мне пенни.

Мистер Вальдо. У меня только полпенни.

Первая женщина. Губки стоят пенни.

Священник. Берешь ли эту женщину Матти Ричардс…

Вторая женщина. Дилге Протеро…

Третья женщина. Эффи Бивен…

Четвертая женщина. Лил Глюпот…

Пятая женщина. Миссис Флашер…

Жена. Блодвен Бовен…

Священник. …в законные супруги, она внушает страх…

Мальчик. Нет, нет, нет!

Первый голос. Сейчас, в своей белой, как айсберг, благоговейно выстиранной и выглаженной кринолиновой ночной рубашке, под ослепительно белыми целомудренными простынями, в нарядной, вылизанной до блеска, спальне в аккуратном и опрятном Бей Вью, частном пансионе, в верхней части города, миссис Огмор-Причард, дважды вдова, пережившая мистера Огмора, удалившегося от дел торговца линолеумом, и мистера Причарда, разорившегося букмекера, который сходил с ума по метелкам, швабрам и щеткам, приходил в восторг от звука пылесоса, запаха политуры, в шутку глотал дезинфицирующие средства, беспокойно ворочается во сне, просыпается там в небытии и слегка подталкивает локтем в бок мертвого мистера Огмора, мертвого мистера Причарда, лежащих, как призраки, по обе стороны от нее.

Миссис Огмор-Причард. Мистер Огмор! Мистер Причард! Пора принять лекарства.

Мистер Огмор. О, миссис Огмор!

Мистер Причард. О, миссис Причард!

Миссис Огмор-Причард. Скоро вставать. Скажите мне, что вы должны сделать.

Мистер Огмор. Я должен положить свою пижаму в ящик комода, пижама с метками.

Мистер Причард. Я должен принять холодную ванну, мне это очень полезно.

Мистер Огмор. Я должен надеть свой фланелевый пояс от ишиаса.

Мистер Причард. Я должен одеться за занавеской и не забыть свой передник.

Мистер Огмор. Я должен высморкаться.

Миссис Огмор-Причард. В саду, если можно.

Мистер Огмор. В кусочек папиросной бумаги, который я потом сожгу.

Мистер Причард. Я должен принять слабительные соли, они всем полезны.

Мистер Огмор. Я должен прокипятить питьевую воду, так как в ней есть микробы.

Мистер Причард. Я должен приготовить свой чай с травкой, в нем нет танина.

Мистер Огмор. И должен съесть угольный бисквит, он мне очень полезен.

Мистер Причард. Я могу выкурить одну трубочку асматической смеси.

Миссис Огмор-Причард. В дровяном сарае, если можно.

Мистер Причард. И вытереть пыль в гостиной и выкупать канарейку.

Мистер Огмор. Я должен надеть резиновые перчатки и поискать у болонки блох.

Мистер Причард. Мне нужно вытереть пыль с жалюзи и потом поднять их.

Миссис Огмор-Причард. И прежде, чем вы впустите солнце, помните, оно должно вытереть ноги.

Первый голос. В мясной лавке Бейнона его дочь Госсамер Бейнон, школьная учительница, во сне — на бойне, располагающейся в трехкомнатных апартаментах с ситцевыми занавесочками на окнах деликатно ищет в перьях нахохлившегося цыпленка, трепещущего крыльями, и находит, не удивляясь, маленького косматого проворного человечка с пушистым хвостом, дремлющего в бумажном возке.

Госсамер Бейнон. Наконец, моя радость…

Первый голос. …вздыхает Госсамер Бейнон. И пушистый хвост, грубый и рыжеватый, виляет.

Орган Морган. Помогите!

Второй голос. Кричит Орган Морган, органист, в своем сне.

Орган Морган. Волнение и музыка на Коронейшн-стрит! Все супружеские пары гогочут, как гуси, и грудные младенцы поют оперу. П. С. Аттила Рис вытащил свой жезл и исполняет каденции насосом; коровы с Санди Медоу трубят, как северные олени, и с крыши Виллы Генделя видно членов Союза социального обеспечения матерей, одетых в спортивные брюки и танцующих при луне.

Первый голос. На приморской окраине города мистер и миссис Флойд, старички, спят тихо, словно мертвые подталкивая друг друга время от времени в бок, как будто намекая на что-то, беззубые, соленые и коричневые, как две копченые селедки в банке.

А еще выше, на Солт Лейк Фам, мистер Утах Уоткинс считает всю ночь овец, похожих на его жену, когда они прыгают через загородку на холме, улыбаясь и продолжая вязать и блеять, совсем как миссис Утах Уоткинс.

Утах Уоткинс (зевая). Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть… сорок восемь… восемьдесят девять…

Миссис Утах Уоткинс (блеет). Одна петля, другая и две петли еще, теперь соединяем…

Первый голос. Оки Милкмен, погруженный в сон на Кокл-стрит, опоражнивает свои маслобойки на Дэви Ривер…

Оки Милкмен (шепчет). Не считаясь с расходами…

Первый голос. И вопит, как похоронная процессия.

Второй голос. Черри Оуэн, соседняя дверь, подносит большую пивную кружку к губам, но из нее ничего не льется. Он встряхивает кружку. Она превращается в рыбу. Он пьет из рыбы.

Первый голос. П. С. Аттила Рис медленно поднимается с кровати, ему наплевать на то, что уже ночь, он-то всегда готов предупредить опасность, грозящую кораблям в туман, и вытаскивает из-под кровати свою каску, но глубоко в казематах его сна чей-то голос шепчет…

Голос (шепотом). Ты пожалеешь об этом утром.

Первый голос. И он бегом возвращается в кровать. Его каска плавает в темноте.

Второй голос. Вилли Нилли, почтальон, спящий в верхнем конце улицы, совершает прогулку длиной в четырнадцать миль, чтобы доставить почту, он делает это каждый день во сне, и сильно и больно толкает миссис Вилли Нилли.

Миссис Вилли Нилли. Не бейте меня, пожалуйста, учитель…

Второй голос. Хнычет жена ему в бок, но каждую ночь, с тех пор как вышла замуж, она опаздывает в школу.

Первый голос. Синдбад Сейлорс, в комнате над пивным баром «Объятья Морехода», крепко обнимает влажную подушку, чье тайное имя Госсамер Бейнон.

Монгол ловит Лили Смолз в прачечной.

Лили Смолз. Ух ты старый монгол!

Второй голос. Старшая дочь миссис Роуз Коттедж, Мэ, отражается розово-белой кожей в очаге, в башне, в пещере, в водопаде, в лесу и ждет там, очищенная, как луковица, мистера Райта, чтобы всплеснуть над горящими, высокими и гулкими, дрожащими листьями как сверкающая форель.

Мэ Роуз Коттедж (очень четко и мягко, отчеканивая слова). Называй меня Долорес, как в романах.

Первый голос. Одинокая до самой смерти, Бесси Бигхед, приходящая прислуга, родившаяся в работном доме, пахнущая хлевом, храпит деловито и хрипло на соломенном ложе на Солт Лейк Фам и собирает букет маргариток на Санди Медоу, чтобы положить их на могилу Гомера Оуэна, который поцеловал ее однажды в свинарнике, когда она этого не ожидала, и который больше никогда не целовал ее, хотя она все время ждала.

И Жестокие Инспекторы слетают в сон жены мясника Бейнона, чтобы преследовать мистера Бейнона за продажу…

Мясник Бейнон. …совиного мяса, собачьих глаз, человеческих черепов.

Второй голос. Мистер Бейнон, в забрызганном кровью фартуке мясника, бежит, подпрыгивая, вниз по Коронейшн-стритс с пальцем, не своим собственным, во рту. С честным лицом в своем плутовском сне он отрывает ноги у сновидений и…

Мясник Бейнон. Охотясь за свиными отбивными, яростно расстреливает гусиные потроха.

Орган Морган (высоко и мягко). Помогите!

Госсамер Бейнон (ласково). Мой хороший, хитрющий.

Первый голос. Сейчас, за веками и тайнами грезящих, на улицах, убаюканных морем, видны…

Второй голос. …пикантные подробности и дым коромыслом, проделки и штучки, кожа и кости, пепел и кора, и перхоть, и обрезки ногтей, слюна и снежинки, и полинявшие перья сновидений, затонувшие корабли и кильки, и раковины, и рыбьи скелеты, китовый жир и лунный свет, и соленая рыбешка, поданная к столу таинственным морем.

Первый голос. Совы охотятся. Смотрите, над могильными плитами Бесезды кричит и падает вниз и хватает мышь, Анну Рис, любимую жену, сова. А на Коронейшн-стрит, которую только вы одни можете видеть, в темноте под сводами небесной церкви, Преподобный Эли Джекинс, поэт, священник, ворочается в глубоком предрассветном сне и грезит о…

Преп. Эль Дженкинс. Айстесводай.

Второй голос. Всю ночь, под музыку крота и волынок, облаченный в длинную потрепанную ночную рубашку жреца, в пивной, почерневшей от наплыва сутан священнослужителей, он путанно рифмует стихи.

Первый голос. Мистер Пуф, школьный учитель, хочет уснуть, притворяется спящим, следит коварным взглядом из-под ночного колпака и — чш-ш-ш! присвистывает.

Мистер Пуф. Убийство.

Первый голос. Миссис Орган Морган, бакалейщица, свернулась, серая, как мышка, калачиком и вызывает духов…

Миссис Орган Морган… Безмолвия.

Второй голос. Она сладко спит под шерстяным одеялом, и храп ревущего Органа Моргана сбоку для нее не громче паучьего.

Первый голос. Мэри Энн Сейлорс мечтает о…

Мэри Энн Сейлорс. …райских кущах.

Первый голос. Она выходит в своем холщовом халате и бежит…

Мэри Энн Сейлорс. …прочь от холодной, выскобленной, отремонтированной кухни с картинками на побеленной стене, как в воскресной школе, и сельским календарем, висящим над ларем, с копчеными окороками, свешивающимися на крюках с потолка; она бежит вниз по узеньким дорожкам похожего на яблочный пирог огорода, ныряя под развешенное мокрое белье, цепляясь фартуком за кусты черной смородины, мимо грядок с бобами и луковичных лунок, мимо помидоров, зреющих у стены, к старику, играющему в саду на фисгармонии, и садится на траву рядом с ним, и лущит зеленый горох, что прорастает сквозь подол ее платьица, смахивающего росу.

Первый голос. На Донки-стрит, окутанной сном, Дай Брэд, Полли Гартер, Ноугуд Бойо и лорд Кат-Глас вздыхают перед рассветом, который вот-вот наступит, и мечтают о…

Дей Бред. …гаремах.

Полли Гартер. …детях.

Ноугуд Бойо. … — да ни о чем.

Лорд Кат-Глас. …тик-так, тик-так, тик-так, тик-так.

Первый голос. Проходит время. Слушайте. Проходит время. Совы летят мимо Бесезды к церкви в дубе. И медленно встает рассвет.

Далекий, еле слышный удар колокола.

Первый голос. Идемте к этому холму. Это Ларегиб-хилл, старый как горы, высокий, невозмутимый и зеленый, и с этого небольшого каменного яруса, сделанного не жрецами, а Билли миссис Бейнон, вы увидите, как на ладони, весь город, спящий перед самым рассветом.

Можно услышать, о чем мечтают украшающие спинку кровати томящиеся от любви деревянные голубки. Лает во сне собака, отгоняя кого-то от двора фермы. Город плывет, переливается, как озеро в поднимающемся тумане.

Голос гида. Менее пятисот душ населяют те странные улицы и несколько прилегающих к ним переулков и разбросанные в беспорядке фермы со службами, что образуют этот малюсенький хиреющий морской курорт, воды, которые лучше было бы назвать «заводью жизни», не боясь при этом обидеть людей, живущих здесь, — у них на сегодня имеется собственное соленое «я». Центральная улица, Коронейшн-стрит, состоит по большей части из скромных двухэтажных домиков, многие из них стараются хоть как-то обрести нарядный вид, одевшись в кричащие цвета, среди которых особенной популярностью пользуется розовый, есть несколько зданий с претензией на стиль восемнадцатого века, но почти все они пребывают в печальном состоянии ветхости. Хотя мало привлекательного в этом городишке для взобравшегося на холм, отдыхающего, спортсмена или автомобилиста, что бездумно растрачивают свои субботы и воскресенья, те, кто созерцают картину могут, если уделить этому несколько часов праздного времени, найти в его вымощенных булыжником улицах и крошечной рыбацкой гавани, в нескольких его любопытных обычаях, в речи местных жителей что-то от того колоритного чувства прошлого, которого так не хватает городам и городишкам, идущим в ногу со временем. Форель, говорят, кишит в Ривер Дэви, несмотря на огромное количество браконьеров. Единственная церковь с запущенным кладбищем не представляет никакого интереса в архитектурном отношении.

Кричит петух.

Первый голос. Открывается небо и заливает светом зеленые холмы; встает весеннее утро, поющее жаворонком, кричащее петухом, гудящее колоколом.

Медленные удары колокола.

Кто бьет в городской колокол, кто, как не капитан Кэт? Один за другим, заслышав набат, спавшие поднимаются в это утро, как и во все предыдущие. И уже виден улетающий медленно вверх снег с дымоходов — это капитан Кэт в матросской шапочке и морских ботинках возвещает о новом дне своим громким Вставайте все! — колоколом.

Второй голос. Преподобный Эли Джекинс в Бесезда Хауз, поднимается, еще весь в объятьях сна, облачается в свои черные одежды священника, зачесывает назад белые поэтические волосы, забывает умыться, нехотя спускается босиком вниз по лестнице, открывает входную дверь, встает на пороге и, взглянув на день и вверх на вечный холм, внимая шуму моря и гомону птиц, вспоминает свои собственные стихи и читает их мягким голосом пустынной Коронейшн-стрит, пробуждающейся, открывающей глаза навстречу солнцу.

Преп. Эли Дженкинс.

Второй голос. Преподобный Дженкинс закрывает входную дверь. Его утренняя служба закончена.

Медленные удары колокола.

Первый голос. Сейчас, разбуженная, наконец, вставайте-все-спящие Полли-уже-поставила-чай, колоколом городской башни, Лили Смолз, сокровище миссис Бейнон, сходит вниз по лестнице, переходит границы сна, покидая члена королевской фамилии, который всю ночь гулял и шутил с нею, полной желания, в темноте Молочного Леса, и ставит чайник на примус в кухне миссис Бейнон и смотрит на себя в зеркало для бритья мистера Бейнона, перегнувшись над раковиной, и видит…

Лили Смолз.

Первый голос. И ласково губы ее почти касаются своего отражения, она шепчет имя, и поверхность зеркала затуманивается.

Миссис Бейнон (громко сверху). Лили!

Лили Смолз (громко). Да, мэм.

Миссис Бейнон. Где же мой чай, девчонка?

Лили Смолз (тихо). Где бы ты думала? В коробке для кошки. (Громко.) Несу, мэм.

Первый голос. Мистер Пуф в здании школы напротив подает наверх чай миссис Пуф и шепчет, поднимаясь по ступенькам…

Мистер Пуф.

(скрипит открытая дверь)

Миссис Пуф. Слишком много сахара.

Мистер Пуф. Ты же не пробовала, дорогая.

Миссис Пуф. Тогда слишком много молока. Мистер Дженкинс уже читал свои стихи?

Мистер Пуф. Да, дорогая.

Миссис Пуф. Значит пора вставать. Подай мне очки. Нет, не для чтения, я хочу взглянуть. Я хочу видеть, как…

Второй голос. Лили Смолз, сокровище, стоит внизу на красных коленях, моет парадную лестницу.

Миссис Пуф. Она превратила платье в спортивную юбчонку — ах, нахалка!

Второй голос. П. С. Аттила Рис, здоровый, как бык, в ботинках, похожих на баржи, бочком выходит из Хендкаф Хауза, разъяренный, будто увидел красный цвет, нахмуренный и взмокший под своей каской…

Миссис Пуф. Он собирается арестовать Полли Гартер, попомни мои слова.

Мистер Пуф. За что, дорогая?

Миссис Пуф. За детей.

Второй голос. …и, тяжело ступая, направляется к прибрежной полосе, взглянуть на месте ли еще море.

Первый голос. Мэри Энн Сейлорс открывает окно своей спальни над пивным баром и возвещает небесам…

Мэри Энн Сейлорс. Мне восемьдесят пять лет три месяца и один день!

Миссис Пуф. Должна сказать, она никогда не ошибается.

Первый голос. Органа Моргана, сидящего в окне своей спальни на подоконнике и перебирающего струны, время от времени перебивает своими криками, разносящимися над всей Донки-стрит, торговка рыбой; он видит…

Дай Брэд. Меня, Дая Брэда, спешащего в булочную, с развевающимися полами рубашки, запахивающего жилет, на котором нет ни одной пуговицы, почему-то их никто не пришил, нет времени позавтракать, нет ничего на завтрак, у других есть жены.

Миссис Дай Брэд первая. Меня, миссис Дай Брэд первую, покрытую и перевязанную платком, в еще не старом корсете, очень удобном, очень милом, выкидывающую мусор на мостовую прямо под окнами, чтобы вызвать соседей на ссору. О миссис Сара, не одолжите ли вы мне немного хлеба, дорогая? Дай Брэд забыл о хлебе. Какое чудесное утро! Как поживают ваши фурункулы? Нет ли свежих новостей, поболтаем. Послушайте, миссис Сара.

Миссис Дай Брэд вторая. Меня, миссис Дай Брэд вторую, похожую на цыганку, в шикарной шелковой алого цвета нижней юбке выше колен — милые грязные колени, посмотрите на мое тело, просвечивающееся сквозь юбку, коричневое, как спелая ягода; в туфлях на высоких каблуках, один из которых потерялся, с черепаховым гребнем в жгучих вьющихся волосах; все, больше никаких украшений, только еле уловимый запах духов; яркую, стоящую в ленивой позе в дверях, предсказывающую судьбу по чаинкам, сердито смотрящую на солнце, раскуривающую свою трубку.

Лорд Кат-Глас. Меня, лорда Кат-Глас, в старом сюртуке, принадлежавшем Эли Дженкинсу, и в брюках почтальона, купленных у старьевщика в Бесезде, выбегающего из дверей, выскакивающего из широких штанов — ну чем не разбойник — затем убегающего назад, тик-так.

Ноугуд Бойо. Меня, Ноугуда Бойо, просыпающегося в прачечной, не ждущего ничего хорошего.

Мисс Прайс. Меня, мисс Прайс, в моем чудном ситцевом халатике, искусно развешивающую на веревке белье, опрятную, как королек, летящую потом назад в свое уютное гнездышко к баночкам с домашним вареньем и простоквашей.

Полли Гартер. Меня, Полли Гартер, под бельевой веревкой в саду, кормящую грудью моего хорошенького новорожденного. Ничто не растет в этом саду, только белье. И дети. А как же их отцы, моя любовь? За холмами, далеко. Ну, что смотришь на меня. Знаю, о чем ты думаешь, бедное, маленькое, молочное — и больше ничего — создание. Думаешь, что и тебе не лучше Полли. Ну да ничего. О, разве жизнь, не ужасна, слава тебе господи!

Одинокий далекий высокий аккорд струнных инструментов.

Первый голос. Сейчас шипят сковороды, чайники, и кошки мурлычут в кухне. Весь город, снизу от Бей Вью, где миссис Огмор-Причард в волочащейся по полу рубашке и колпаке щиплет пустой хлеб и прихлебывает чай с лимоном, до Боттом Коттедж, где мистер Вальдо в котелке и детском нагрудничке с жадностью поглощает свое блюдо из капусты и жареного мяса и копченых селедок и потягивает из соусной бутылки, благоухает морскими водорослями и завтраками Мэри Энн Сейлорс…

Мэри Энн Сейлорс. Благодарит всевышнего, который создал овсяную кашу.

Первый голос. Мистер Пуф…

Мистер Пуф. Глубоко задумался, жонглируя омлетом.

Первый голос. Миссис Пуф…

Миссис Пуф. Ругается, что он высыпал всю солонку.

Первый голос. Вилли Нилли, почтальон…

Вилли Нилли. Осиливает последний черпак черного солоноватого чая и громко кудахчет, дразня кур, которые бьются в конвульсиях и плачут о смоченных в чае кусочках хлеба.

Первый голос. Миссис Вилли Нилли…

Миссис Вилли Нилли. Наполненная чаем до своего второго подбородка, высится и клокочет над собранием чайников на шипящих конфорках, всегда готовая выпустить пар из мешка с почтой.

Первый голос. Преподобный Эли Дженкинс…

Преп. Эли Дженкинс. Находит рифму и макает перо в какао.

Первый голос. Лорд Кат-Глас в своей тикающей кухне…

Лорд Кат-Глас. Перебегает от одних часов к другим, со связкой ключей в одной руке, с рыбьей головой в другой.

Первый голос. Капитан Кэт в своем камбузе…

Капитан Кэт. Слепой, но не утративший вкусовых ощущений, смакует мелкую соленую рыбешку.

Первый голос. Мистер и миссис Черри Оуэн в своей комнате на Донки-стрит, которая в одно и то же время является спальней, гостиной, кухней и ванной, садятся за остатки вчерашнего ужина из вареных нечищенных луковиц и картофельного супа, шкурки копченой грудинки, зеленого лука и костей.

Миссис Черри Оуэн. Видишь пятно на стене рядом с портретом тетушки Блоссом? Это твоя работа.

Черри Оуэн довольно смеется.

Ты промахнулся лишь на дюйм.

Черри Оуэн. Я всегда промахивался по тетушке Блоссом.

Миссис Черри Оуэн. Ты помнишь, что было прошлой ночью? Тебя качало, мой мальчик, как пьяного дьячка, когда ты вошел с большим ведром, набитым рыбой, и корзиной, полной крепкого портера. Ты посмотрел на меня и сказал: «Всевышний явился!» Ты сказал так, потом перешагнул через ведро, шатаясь и чертыхаясь, и на пол посыпались угри и бутылки.

Черри Оуэн. Я не поранился?

Миссис Черри Оуэн. Потом ты стащил с себя брюки и сказал: «Кто хочет драться?» Ах ты, старая обезьяна.

Черри Оуэн. Поцелуй меня.

Миссис Черри Оуэн. Потом ты пропел «Хлеб наш небесный», сначала тенором, затем басом.

Черри Оуэн. Я всегда пою «Хлеб наш небесный».

Миссис Черри Оуэн. Потом ты плясал на столе.

Черри Оуэн. В самом деле?

Миссис Черри Оуэн. Потом свалился, как мертвый.

Черри Оуэн. А что потом?

Миссис Черри Оуэн. Потом ты плакал, как ребенок, и говорил, что ты бедный пьяный сирота, которому некуда идти, кроме как в могилу.

Черри Оуэн. Ну а что же я сделал потом, дорогая?

Миссис Черри Оуэн. Потом ты опять танцевал на столе и говорил, что ты царь Соломон Оуэн, а я — твоя миссис Савская.

Черри Оуэн (ласково). А потом?

Миссис Черри Оуэн. А потом я отвела тебя в кровать, и ты храпел всю ночь, как пивоваренный завод.

Мистер и миссис Черри Оуэн довольные, вместе смеются.

Первый голос. Из мясной лавки Бейнона на Коронейшн-стрит доносится ароматный запах жареной печенки с луком. Прислушайтесь! В темной комнатке за магазином, которая служит столовой, мистер и миссис Бейнон, которым подает их сокровище, с удовольствием переругиваются — это составляет неотъемлемую часть их завтрака — между кусками, и миссис Бейнон кидает под скатерть с кисточками хрящики своей жирной кошке.

Кошка мурлычет.

Миссис Бейнон. Бен, ей нравится печенка.

Мистер Бейнон. Еще бы, Бесс, это ж ее брат.

Миссис Бейнон (визжит). О, ты слышала это, Лили?

Лили Смолз. Да, мэм.

Миссис Бейнон. Мы съели кошечку.

Лили Смолз. Да, мэм.

Миссис Бейнон. О, ты живодер!

Мистер Бейнон. Опомнись, она хорошо приготовлена.

Миссис Бейнон (истерично). Какая разница!

Мистер Бейнон. Вчера мы ели крота.

Миссис Бейнон. О Лили, Лили!

Мистер Бейнон. В понедельник — выдру. Во вторник — мышей.

Миссис Бейнон визжит.

Лили Смолз. Ну и ну, миссис Бейнон. Он самый большой врун в городе.

Миссис Бейнон. Да как ты смеешь говорить так о мистере Бейноне!

Лили Смолз. Это же всем известно, мэм.

Миссис Бейнон. Мистер Бейнон никогда не лжет. Разве не так, Бен?

Мистер Бейнон. Да, Бесс, никогда. Ну мне пора, где мой крошечный мясницкий нож, пойду за собачиной.

Миссис Бейнон. О Лили, Лили!

Первый голос. Вверх по улице — в «Объятьях Морехода» Синдбад Сейлорс, внук Мэри Энн Сейлорс, потягивает пиво из поллитровой кружки в залитом солнцем баре. Корабельные часы, висящие на стене, показывают половину двенадцатого. В половине двенадцатого бар открывается. Стрелки часов стоят без движения на половине двенадцатого уже пятьдесят лет. В это время всегда открываются «Объятья Морехода».

Синдбад. За тебя, Синдбад.

Первый голос. Во всем городе младенцев и стариков, умытых, уложенных в коляски, похожие на старые плоскодонные суденышки, вывозят на залитые солнцем морщинистые булыжные мостовые или на задние дворики под танцующее на ветру белье и оставляют там.

Плачет ребенок.

Старик. Мне нужна моя трубка, а ему — его бутылочка.

В школе звенит звонок.

Первый голос. Носы вытерты, головы пусты, волосы причесаны, руки вымыты, уши заткнуты, и дети, крича, бегут в школу.

Второй голос. Рыбаки, переговариваясь, идут к своим сетям. Ноугуд Бойо выходит в море на ялике «Занзибар», сушит весла, его медленно несет течением в покрытый рябью залив, и, лежа на спине в надежно держащей воде, меж клешнями крабов и сплетениями водорослей, он смотрит вверх, в весеннее небо.

Ноугуд Бойо (лениво). Не знаю, кто там наверху, да мне и наплевать.

Первый голос. Он поворачивает голову и смотрит вверх на Ларегиб-хилл и видит между зелеными пенными деревьями белых лошадей с разбросанных на горизонте ферм, где свистят мальчишки, брешут собаки, мычат коровы, но все это слишком далеко от него и от вас, чтобы было слышно. А в городе скрипят двери открывающихся магазинов. Мистер Эдвардс, в бабочке и соломенной шляпе, стоя в дверях Манчестер Хауз, примеривает на глазок полосатые фланелевые рубашки, саваны и цветастые блузки на проходящих мимо, и мычит себе под нос, прикрываясь ладошкой…

Мистер Эдвардс. Я люблю мисс Прайс.

Первый голос. На почте продается патока. Машина въезжает на рынок, полный птицы и фермеров. Маслобойки стоят на Коронейшн-корнер, как маленькие серебряные полицейские. И, сидя у открытого окна в Шюна Хауз, слепой капитан Кэт слышит все утро города.

Внизу звенит школьный звонок. Голоса детей. Топот детских ног по мостовой.

Капитан Кэт (ласково самому себе). Мэгги Ричардс, Рики Рис, Томми Поуэл, наша Салли, малыш Гервайн, Билли Свонзи с лающим голосом, один из наследников мистера Вальдо, грязнуля Хемпфри, сопливый Джекки… А где же Дики Олби? и мальчики из Типент? Наверное, у них опять сыпь.

Внезапный плач среди детских голосов.

Капитан Кэт. Кто-то ударил Мэгги Ричардс. Два против одного, что это сделал Билли Свонзи. Никогда не доверяй мальчишке, который лает.

Взрыв лающего крика.

Ну что я говорил. Это — Билли.

Первый голос. И голоса детей удаляются.

Далеко «тук-тук-тук» — в дверь.

Капитан Кэт (ласково самому себе). Это Вилли Нилли стучится в Бей Вью. Тук-тук-тук, очень мягко. На руках у стучащего козьи перчатки. Кто прислал письмо миссис Огмор-Причард?

«Тук-тук-тук» — настойчиво.

Сейчас она осторожно протирает стекло парадной двери. Каждая ступенька, как брусок мыла. Запомните, ваш номер перчаток двенадцатый. Так старая Бесси натирала, должно быть, воском лужайку, чтобы птицы скользили.

Вилли Нилли. Доброе утро, миссис Огмор-Причард.

Миссис Огмор-Причард. Доброе утро, почтальон.

Вилли Нилли. У меня для вас письмо с печатью и в большом пакете, по всей вероятности, из Билс Уэлса. Какой-то джентельмен собирается изучать жизнь птиц и просит предоставить ему комнату на две недели и без ванной.

Миссис Огмор-Причард. Нет.

Вилли Нилли (убеждает). Вы бы и не знали, что он в доме, миссис Огмор-Причард. Он бы уходил по утрам на самом рассвете с портфелем, набитым хлебными крошками, и подзорной трубой…

Миссис Огмор-Причард. И приходил бы домой, когда ему вздумается, весь в перьях. Я не хочу, чтобы кто-то сидел, развалясь, на стульях в моих милых чистеньких комнатках…

Вилли Нилли. Режьте меня на части, он никогда этого не сделает.

Миссис Огмор-Причард. …и ходил бы по моим коврам и чихал на мой фарфор и спал на моих простынях…

Вилли Нилли. Ему нужна только отдельная кровать, миссис Огмор-Причард.

Хлопает дверь.

Капитан Кэт (ласково). И она идет назад в кухню чистить до блеска картошку.

Первый голос. Капитан Кэт слышит тяжелые шаги Вилли Нилли на гулких камнях мостовой.

Капитан Кэт. Один, два, три, четыре, пять… Это около миссис Роуз Коттедж. Что там сегодня? Сегодня она получила письмо от своей сестры, которая живет в Горсласе. Как там зубки близнецов?

Он останавливается около здания школы.

Вилли Нилли. Доброе утро, миссис Пуф. Миссис Огмор-Причард не хочет приютить джентльмена из Билс Уэлса, потому что он спал бы на ее простынях; у близнецов сестры миссис Роуз Коттедж в Горсласе прорезались…

Миссис Пуф. Давайте посылку.

Вилли Нилли. Она для мистера Пуфа, миссис Пуф.

Миссис Пуф. Не важно. Что там внутри?

Вилли Нилли. Книга под названием «Жизнеописания великих отравителей».

Капитан Кэт. Это около Манчестер Хауз.

Вилли Нилли. Доброе утро, мистер Эдвардс. Свежие новости. Миссис Огмор-Причард не хочет держать птиц в доме, а мистер Пуф уже приобрел руководство, как лучше разделаться с миссис Пуф.

Мистер Эдвардс. Есть письмо от нее?

Вилли Нилли. Мисс Прайс любит вас всем сердцем. Сегодня письмо пахнет лавандой. Цветочное вино у нее почти все распродано, но сливовый джем еще есть на прилавке, а сама она вышивает на салфеточках розочки. На прошлой неделе она продала три банки варенья, фунт мятных леденцов, полкоробки драже и шесть цветных фотографий Ллериджиба. Ваша на век. В конце — двадцать один крестик.

Мистер Эдвардс. О Вилли Нилли, лучше ее нет. Вот мое письмо. Вручи ей его сейчас же.

Медленные шаги по мостовой; приближаясь, они ускоряются.

Капитан Кэт. Мистер Вальдо спешит в «Объятья Морехода». Пинту крепкого портера с яйцом он уже успел проглотить.

Шаги затихли.

(Ласково.) И ему письмо.

Вилли Нилли. Еще одна повестка в суд по поводу вашего отцовства, мистер Вальдо.

Первый голос. Быстрые торопливые шаги по мостовой и три ступеньки вверх — в «Объятья Морехода».

Мистер Вальдо (кричит). Скорее, Синдбад. Пинту крепкого портера. И не нужно яйца.

Первый голос. Люди уже снуют вверх и вниз по мощеной улице.

Капитан Кэт. Все женщины в это утро выходят на солнышко. Уже можно сказать: пришла весна. Вот идет миссис Черри, ее можно узнать по походке, она выкидывает ножки, новенькие, прямо первосортные. Кто там болтает около колонки? Миссис Флойд и Бойо говорят о палтусе. Что вы знаете о плоской рыбе? А это миссис Дай Брэд первая, вальсирующая вверх по улице, как студень, каждый раз, как ее встряхивает, слышится шлеп, шлеп, шлеп. А это кто? Мясничиха Бейнон со своей любимой черной кошкой, следующей за ней повсюду, мяукающей и все такое. Вот идет миссис Твенти-Три, важная, солнце встает и садится на ее груди; когда она закрывает глаза — наступает ночь. А это на высоких каблуках, тем же утром, старшая дочь миссис Роуз Коттедж, Мэ, семнадцатилетняя и еще ни разу не целовавшаяся, хо-хо, проходит, молодая и сдобная, под моим окном, направляясь с козами в поле, она бередит, будит воспоминания. Не слышу, о чем тараторят женщины у колонки. Об одном и том же все время. Кто беременей, кто кого сглазил, видели Полли Гартер, проветривавшую свой живот, надо же и честь знать, видели розовато-лиловую новую кофту миссис Бейнон, это ее старая серая, перекрашенная, кто умер, кто умирает, какой прекрасный день, ох, о цене на мыльные пузыри!

Издалека доносятся звуки органа.

Орган Морган, с утра пораньше. Уже можно сказать: пришла весна.

Первый голос. И он слышит, как гремят молочные бидоны.

Капитан Кэт. Оки Милкмен выезжает на работу. Ничего не скажешь, молоко у него свежее, как роса. Ну почти как роса. Продолжай в том же духе, Оки, снабжай город водой… Кто-то идет. Сейчас люди около колонки видят, что кто-то идет, тише, теперь тише. По утихнувшему шуму можно догадаться, что это Полли Гартер. (Громко) Эй, Полли, это ты?

Полли Гартер (издалека). Я, милый мой.

Капитан Кэт. Это Полли Гартер. (Ласково) Здравствуй Полли, моя дорогая, слышишь глупое шипенье этих кумушек, когда они толпятся и клюются, и бегут, переваливаясь, прочь? Кто обнимал тебя? Кто из них муженьков-гусаков жаловался в Молочном Лесу твоим беспокойным материнским рукам и телу, похожему на гардероб, дорогая? Скреби полы в богадельне для вечера танцев членов Союза социального обеспечения матерей, окруженных ореолом обручального кольца, ты одна из тех матерей, которые не станут вилять пухлой задницей и позволять вальсирующим кормильцам, седым и брюзжащим, тянущим руки из уютного дыма «Объятий Морехода» похлопывать свои короткие жирные потные ляжки.

Кричит петух.

Поздненько, петушок, поздненько.

Второй голос. Уже давно все на ногах. Утром они заняты, как пчелы.

Звуки органа тонут в тишине.

Первый голос. На залитых солнцем булыжниках гудящей улицы слышен лошадиный топот, цокот их копыт, кряканье, кудахтанье и кулдыканье, щебетанье пичужек, качающихся на ветках, рев ослов на Донки Даун. Печется хлеб, хрюкают свиньи, отбивные идут к мяснику, мычит маслобойка, звенят кассы, кашляют овцы, брешут собаки, поют пилы. Призывное ржание и утреннее мычание несется с ферм, где пританцовывают спутанные животные, чайки кричат и носятся над рекой, звенящей лодочным хором, над морем и ракушками, разбросанными, как пена, в песке; стремительно разбегаются лежащие на песке ветви вереска, кричит кроншнеп, каркает ворон, воркуют голуби, бьют часы, ревут быки, и яростно гудит школьная вольница, этот шум похож на болтовню неугомонных женщин, толкущихся в главной лавке миссис Орган Морган, где продается все, что угодно: сладкий крем, ведра, хна, мышеловки, сети для ловли креветок, сахар, марки, конфетти, свечи, колуны, свистки.

Первая женщина. К миссис Огмор-Причард…

Вторая женщина. Ля ди да…

Первая женщина. …приезжает мужчина из Белс Уэлса.

Третья женщина. С небольшой подзорной трубой, чтобы наблюдать за птицами.

Вторая женщина. Вилли Нилли сказал…

Третья женщина. Помните ее первого мужа? Он обходился и без трубы.

Первая женщина. Он подглядывал за ними, голенькими, через замочную скважину.

Третья женщина. А потом кричал Ату!

Вторая женщина. Но мистер Огмор был настоящий джентльмен.

Первая женщина. Хотя он и повесил свою шотландскую овчарку.

Третья женщина. Видели мясничиху Бейнон?

Вторая женщина. Она сказала, мясник Бейнон добавляет в фарш собачины.

Первая женщина. Да он ее разыгрывает.

Третья женщина. Теперь вы не посмеете сказать, что это славный малый…

Вторая женщина. А то она подумает, что он готов ободрать кого угодно и тут же слопать.

Четвертая женщина. Какой гадкий отвратительный городишка, если подумать.

Первая женщина. Поглядите-ка на Ноугуда Бойо…

Вторая женщина. …которому лень утереть собственный нос.

Третья женщина. Он выходит в море каждый день, а весь его улов за все это время — миссис Самуэль…

Первая женщина. …пробывшая неделю в воде.

Вторая женщина. А кто-нибудь видел жену Оки Милкмена, до сих пор это не удавалось никому.

Первая женщина. Он держит ее в шкафу вместе с пустыми бутылками.

Третья женщина. А представляете, у Дай Брэда две жены…

Вторая женщина. …одна на день, другая на ночь.

Четвертая женщина. Все мужчины наедине — грубые животные.

Третья женщина. А как Орган Морган, миссис Морган?

Первая женщина. Вы выглядите смертельно усталой.

Вторая женщина. Он все время только с органом и с органом.

Третья женщина. Все вечера до полночи играет на органе.

Миссис Орган Морган. Музыка доведет меня до могилы.

Первый голос. На улице солнце рассыпается брызгами над бурлящим суматошным городом. Оно бежит через изгороди Гузгог Лейн, заставляя птиц петь. Зеленью разливается весна вниз по Кокл Роу, и гудят раковины. Ларегиб, часть этого утра, согретый солнцем и пахнущий дикими плодами, улицы, поля, пески и воды — все тянется навстречу молодому солнцу.

Второй голос. Эванс, по прозвищу Смерть, в черных перчатках, так усердно давит на крышку гроба, что сердце его готово выпрыгнуть из груди.

Эванс Смерть (с ожесточением). Где ж твоя совесть? Лежи спокойно.

Второй голос. Весна волнует школьную учительницу Госсамер Бейнон, словно ложечка спокойную гладь воды в стакане.

Госсамер Бейнон (плачущим голосом). О, что же делать? Я не смогу совершенствоваться, если буду так волноваться.

Второй голос. Этим ярким утром весна бешеным пламенем врывается в Джека Блека, когда он чинит туфли на высоких каблуках для миссис Дай Брэд второй, цыганки, но он неумолимо продолжает подковывать их.

Джек Блек (в ритм молотка). Нет такой ножки, такой ступни, которой бы подходила чудесная туфелька.

Второй голос. Солнце и легкий бриз вновь возвращают море капитану Кэту.

Капитан Кэт. Нет, я возьму мулатку, клянусь богом, кто здесь капитан? Вы танцуете джигу, мадам?

Второй голос. Мэри Энн Сейлорс ласково шепчет про себя, глядя на Ларегиб-хилл из спальни, в которой она родилась…

Мэри Энн Сейлорс (вслух). Весна на Ллериджибе, солнце, и я молода, как прежде, и это земля обетованная.

Хор детских голосов берет внезапно и дружно долгую, высокую, радостную протяжную ноту.

Первый голос. А у Вилли Нилли, почтальона, в его темной и шипящей, сырой, пахнущей чаем, наполненной паром, крошечной кухонке, где булькающие чайники, выстроенные в ряд, трепещут и пританцовывают, миссис Вилли Нилли отпаривает конверт с письмом мистера Эдвардса к миссис Мевенви Прайс и читает его вслух Вилли Нилли у маленькой полоски весеннего солнца, протиснувшегося сквозь единственное, запечатанное окно, в то время как забытые грязные куры у черного хода плачут и хнычут о любимом черном, как болото чае.

Миссис Вилли Нилли. Манчестер Хауз, Ллериджиб. Покупайте только у нас: мистер Мог Эдвардс (последний из Туллов), торговец полотном, галантерейщик, мастер-закройщик, костюмер. Вестэндовские неглиже, дамское белье, платья дневные, вечерние, подвенечные, пеленки. Одежда на все случаи жизни. Недорогие костюмы для работающих в сфере сельского хозяйства. Комплектуйте свой гардероб! Среди наших постоянных клиентов министры по делам религии и юстиции. Примерка по предварительной записи. Следите за рекламой еженедельно — в Тулл Багл. Дорогая Мевенви Прайс, моя нареченная на небесах невеста…

Мог Эдвардс. Я люблю вас так, что лишь смерть может разделить нас, и тогда мы будем вместе на веки вечные. Новая партия лент всех цветов радуги пришла сегодня из Кармартена. Я хотел бы украсить одной из них, белой, ваши волосы, но это невозможно. Мне приснилось прошлой ночью, что вы, промокшая до нитки, сидели у меня на коленях, когда преподобный Дженкинс шел вниз по улице. Я вижу у вас на коленях русалку, — сказал он и приподнял шляпу. Он истинный христианин. Не как Черри Оуэн, который, так утверждают, сказал, что вы крутите задом. Торговля идет плохо. Полли Гартер купила две подвязки с розочками, но она никогда не носит чулок, спрашивается, какая тогда от этого польза. Мистер Вальдо пытался всучить мне женскую, но очень большого размера, ночную рубашку, которую он якобы достал, и мы знаем где. Продал несколько булавок Тому Сейлорсу, ему нечем было ковырять в зубах. Если так пойдет дальше, придется идти по миру. Мое сердце в вашей груди, а ваше в моей. Да пребудет всегда с вами Господь, Мевенви Прайс, и да сохранит он вас для меня в своем небесном дворце. Но мне уже пора. Вечно Ваш. Мог Эдвардс.

Миссис Вилли Нилли. И потом крошечный штампик «Покупайте у Мога!!!»

Первый голос. И Вилли Нилли, грохоча ведрами, несется назад в трехместную будку под названием «Палата общин» позади дома, где куры квохчут и озираются в неожиданном весеннем солнцевороте.

Второй голос. Заглушающие все своим гомоном, чайки несутся вниз к причалу, где рыбаки протыкают и подпирают небо внизу, и пристально вглядываются в море, полное рыбы, гладкое до самого конца своего, где оно, покачиваясь, сливается с небом. Зеленые бумажки и золотые монеты, табак, консервированный лосось, шляпы с перьями, горшки с рыбьим жиром, теплые вещи на зиму — все это скачет и переливается яркими и неуловимыми блестками и принимает форму рыб, когда проходишь по холодным приморским улицам. Но синими ленивыми глазами всматриваются рыбаки в ту молочную шепчущую воду без единой морщинки или рябинки, в море, застывшее, прежде чем дохнуть жаром огромных драконоподобных пушек и обрушить на город тайфун.

Рыбак. Слишком бурное сегодня море для рыбы.

Второй голос. И рыбаки благодарят Бога и моряка, душа которого переселилась в чайку, за удачу, и идут, молчаливые, по вялому мху на вершину холма от тихого неподвижного моря в «Объятья Морехода», как дети…

Школьный звонок.

…хлопающие в ладоши и выбегающие стремглав с криками из школы на грязный двор. И капитан Кэт в своем окне повторяет ласково про себя слова их песни.

Капитан Кэт

(в такт песни)

Долгая пауза.

Первый голос. Ясно слышно, как поет небо над Молочным Лесом. Это «Весенний шелест».

Второй голос. Подвыпившая компания распевает на кладбище Бесезды, весело, но негромко.

Первый голос. Растения, над голосами, переплетаются, любят.

Второй голос. И до хрипоты лают собаки.

Первый голос. Миссис Огмор-Причард извергается в аккуратный носовой платочек и гоняется за солнечным зайчиком с веником, но даже она не в силах помешать весне: в одной из маленьких чашечек для споласкивания рук проросла примула.

Второй голос. Миссис Дай Брэд первая и миссис Дай Брэд вторая сидят на улице около своего дома на Донки Лейн, одна мрачная, другая аппетитная, как слива, блаженствующая в лучах яркого новорожденного солнца. Миссис Дай Брэд вторая вглядывается в хрустальный шарик, который она хранит в подоле грязной желтой ночной рубашки, — шарик, такой же тяжелый, как ее темные бедра, между которых он болтается.

Миссис Дай Брэд вторая. Позолоти-ка ручку из хозяйственных денег. А-ах!

Миссис Дай Брэд первая. Что ты там видишь, радость моя?

Миссис Дай Брэд вторая. Вижу перину. И три подушки на ней. А над кроватью — вышита надпись. Не могу прочесть, что там написано, все закрыто густыми облаками. Вот они уходят. «Бог — это любовь» гласит надпись.

Миссис Дай Брэд первая (радостно). Это наша кровать.

Миссис Дай Брэд вторая. Она исчезла. Солнце вертится, как волчок. Кто это идет от солнца? Это волосатый маленький человечек с огромными розовыми губами. У него проницательный взгляд.

Миссис Дай Брэд первая. Это Дай, это Дай Брэд!

Миссис Дай Брэд вторая. Т-чш. Перина плывет назад. Человечек снимает ботинки. Стаскивает через голову рубашку. Бьет себя кулаком в грудь. Он взбирается на кровать.

Миссис Дай Брэд первая. А дальше, дальше?

Миссис Дай Брэд вторая. В кровати две женщины. Он смотрит на них обеих, наклонив голову набок. Свистит сквозь зубы. Теперь он обнимает одну из женщин.

Миссис Дай Брэд первая. Которую, которую?

Миссис Дай Брэд вторая. Больше ничего не видно. Опять все заволокло облаками.

Миссис Дай Брэд первая. Ох уж эти противные облака, чтоб их разорвало!

Пауза.

Стихает пение детей.

Первый голос. Все утро поет. Преподобный Эли Дженкинс, начавший свой утренний обход, стоит у богадельни и слушает, как Полли Гартер скребет полы для сегодняшнего вечера танцев профсоюза матерей.

Полли Гартер

(напевает)

Преп. Эли Дженкинс. Слава тебе, Господи. Мы музыкальная нация.

Второй голос. И преподобный Дженкинс спешит через весь город со студнем и стихами навестить больных.

Первый голос. Город полон, ему тесно, как цыпленку в яйце.

Мистер Вальдо. Вот идет преподобный…

Первый голос. … говорит мистер Вальдо из дымного закопченного окна грязных «Объятий Морехода».

Мистер Вальдо. …со своим зонтиком и стихами. Налей-ка, Синдбад, у меня сегодня разгрузочный день.

Второй голос. Молчаливые рыбаки наполняют свои кружки.

Синдбад. О мистер Вальдо…

Первый голос. …вздыхает Синдбад Сейлорс.

Синдбад. Я безумно люблю Госсамер Бейнон. Она настоящая леди.

Первый голос. А мистер Вальдо, мечтающий о женщине, ласковой, как Ева, и жестокой, как ишиас, которая, бы разделила с ним похожую на пудинг кровать, отвечает…

Мистер Вальдо. Я не знаю ни одной леди.

Синдбад. И если только старуха умрет, разорви меня на части, мистер Вальдо, если я не встану на колени и не скажу мисс Госсамер, скажу…

Голоса детей

Второй голос. Полли Гартер поет, ползая на коленях…

Полли Гартер

(поет)

Дети. Дон-диг-ду.

Полли Гартер. …любви.

Первый голос. Кончаются занятия в школе. И капитан Кэт в амбразуре с занавесочками на своей шхуне, открытой навстречу весенним солнечным потокам, слушает гул детских голосов и рифму, отчеканенную на булыжниках, затихающие постепенно вдали.

Голоса девочек

Девочка

Голоса девочек

Девочка

Первый мальчик. Билли.

Девочка

Первый мальчик

Голоса девочек

Девочка

Второй мальчик. Джонни Кристо.

Девочка

Второй мальчик

Голоса девочек

Девочка

Третий мальчик. Дики.

Девочка

Третий мальчик

Голоса девочек. Гвинни, спроси почему.

Девочка. Почему?

Третий мальчик. Мама не велела.

Голоса девочек

Девочка. Дай мне пенни.

Третий мальчик. Нету пенни у меня, Гвинни.

Голоса девочек

Первый голос. И назойливые девчонки хихикают и кружатся вокруг него и визжат, когда сталкиваются и падают, а он, громко плача, бежит вниз с холма, тяжело, прерывисто дыша, и позор горючими слезами жжет его все время, а торжествующие, похожие на птиц сестры визжат и царапаются, и братья-забияки кричат ему вслед всякие прозвища, они поминают его мать и ругают отца, который бьет падших, развратных босоногих женщин в лачугах, приютившихся на холмах. Все это, конечно, шутка, но, освистанный, слышавший бранные слова в адрес собственной матери, которой благодарен за луковую похлебку и сметану и теплое дыхание и ее уэльские пирожки и плодородную, пахнущую рождением, кровать и залитую лунным светом кухню ее проворных рук, он никогда не забудет, как шел, спотыкаясь, словно слепой, домой через улюлюкающий конец мира. А его мучители, уже успев подраться, бегут в кондитерскую на Кокл-стрит, зажав в руках липкие, как мед, пенсы, чтобы купить у мисс Мевенви Прайс, которая нахальна и опрятна, как хвастливая малиновка, а ее маленькие круглые ягодицы плотны как диванные валики, а глотка огромна, как зоб, переливающийся всеми цветами радуги, когда она ест, — купить конфеты с ромом, пьянящую жвачку, всякую всячину, лакрицу, сладкую до отвращения, нугу, вязкую и вытянутую лентой, как красный резиновый язык, лак для девичьих кудрей, средство от кашля красного цвета, мороженое в вафлях, леденцы, какие только захочешь, малину и клюкву в сахаре, хлопушки, застающие врасплох, и духовые инструменты.

Второй голос. Госсамер Бейнон в туфлях на высоких каблуках выходит из школы. Солнце прожигает хлопковые цветы на ее платье до коробочки сердца и согревает ее своим дыханием, и свертывается калачиком у нее на груди и целует, томно-ласково и неистово, красные, как ягоды, соски. Взоры деревьев и окон улицы устремлены на нее, они шепчут «Госсамер» и обнажают ее грудь так, что становятся видны соски. И она, ослепительная, обнаженная, проходит мимо «Объятий Морехода», единственная женщина в мире каждого мужчины. Взгляд Синдбада Сейлорса покоится на ее бедрах, он не в силах отвести его, и холодная роса раннего утра, кричащего первыми петухами, ложится на его полные благоговения, мохнатые козлиные руки.

Госсамер Бейнон. Что ж с того, что он обыкновенный…

Второй голос. …шепчет она своей девичьей поре.

Госсамер Бейнон. Хочу проглотить его целиком. Хочу, чтоб он бросил все дела…

Второй голос. …говорит она обнаженной матери всего мира, лучистой, из ребра Евы, своей собственной весне.

Госсамер Бейнон. Ведь у него и так уже все есть.

Второй голос. Синдбад Сейлорс пожирает ее взглядом, когда она проходит мимо, скромная и гордая учительница, в своем ярком цветастом платье и шляпе от солнца, не взглянет, не запоет, не пококетничает, равнодушная ледяная дочь мясника, ускользающая навеки из голодных объятий его глаз.

Синдбад Сейлорс. О Госсамер Бейнон, почему ты так горда?

Второй голос. Жалуется он своим денежкам.

Синдбад Сейлорс. О прекрасная, прекрасная Госсамер Б., я хочу, хочу, чтобы ты была моей. Ну почему ты такая образованная.

Второй голос. Она чувствует, как его козлиная бородка щекочет ее какое блаженство — как язык извивающегося пламени, и она, объятая сладким ужасом, бежит прочь от этого неистового, страстного, охватывающего ее пожара, и садится в кухне перед тарелкой, доверху наполненной жареным картофелем и бараньими почками.

Первый голос. В темной, с плотными шторами на окнах, столовой здания школы, пыльной и отвечающей эхом, как подвал, мистер и миссис Пуф молча сидят над холодным серым слоеным пирогом. Мистер Пуф читает, одновременно насаживая мясо на вилку, «Жизнеописания великих отравителей». Книгу он обернул в обычную коричневую бумагу. Незаметно, между неторопливыми глотками, он поглядывает иногда на миссис Пуф, отравляет ее взглядом, потом вновь продолжает чтение. Он подчеркивает отдельные абзацы и таинственно улыбается.

Миссис Пуф. Воспитанные люди не читают за столом…

Первый голос. Говорит миссис Пуф. Она глотает таблетку, способствующую пищеварению, огромную, это лошадиная доза, запивая ее мутным гороховым супом.

Пауза.

Миссис Пуф. Некоторые люди воспитывались в свинарниках.

Мистер Пуф. Свиньи не читают за столом, дорогая.

Первый голос. Миссис Пуф с ожесточением сдувает пыль с разбитого графинчика для уксуса. Он стоит на пироге в редкой сеточке.

Мистер Пуф. Свиньи не умеют читать, моя дорогая.

Миссис Пуф. Я знаю одну, которая умеет.

Первый голос. Одинокий, в шипящих лабораториях своих желаний, мистер Пуф успокаивается среди ржавых баков и больших винных бутылей, проходит на цыпочках через заросли ядовитых трав, неистово танцующих в тигелях, и замешивает специально для миссис Пуф ядовитую кашицу, не известную токсикологам, которая будет отравлять, жечь до тех пор, пока уши у нее не отпадут, как фиги, ноги не станут большими и черными, как воздушные шары, и пар не выйдет со свистом из пупка.

Мистер Пуф. Тебе лучше знать, дорогая…

Первый голос. Говорит мистер Пуф и с быстротою молнии окунает ее в кипящий котел, кишащий крысами.

Миссис Пуф. Что это за книжка, которую вы читаете, мистер Пуф?

Мистер Пуф. Это работа по теологии, моя радость, «Жития великих святых».

Первый голос. Миссис Пуф улыбается. В холодном воздухе столовой-подвале образуются сосульки.

Миссис Пуф. Я видела, как ты разговаривал со святой сегодня утром. Со святой Полли Гартер. Она опять так страдала прошлой ночью. Миссис Орган Морган видела ее с мистером Вальдо.

Миссис Орган Морган. А когда они заметили меня, то притворились, что ищут птичьи гнезда.

Второй голос. Говорит миссис Орган Морган своему мужу, с ртом, набитым рыбой, как у пеликана.

Миссис Орган Морган. Но кто же ходит искать гнезда, сказала я себе, в нижнем белье, какое было на мистере Вальдо, и не обязательно задирать юбку на голову, как Полли Гартер. Э, меня не проведешь.

Второй голос. Злые языки острее топора. Она облизывает губы и опять открывает рот.

Миссис Орган Морган. А ведь если только подумать о всех тех детях, которыми она успела обзавестись, станет абсолютно ясно, что лучше отказаться от поиска птичьих гнезд; по-моему, это совсем не подходящее занятие для женщины, которая не в состоянии сказать «нет» даже карликам. Помните Боба Спита? Он был почти ребенок, но и он подарил ей двойню. Правда, должна сказать, они милые мальчики, Фред Спит и Артур. Иногда мне больше нравится Фред, а иногда — Артур. А кого ты больше любишь, Орган?

Орган Морган. О, конечно, Баха. Бах все время со мной.

Миссис Орган Морган. Орган Морган, ты совсем меня не слушаешь, Только орган, все время орган…

Первый голос. И она разражается рыданиями, и в середине своего соленого завывания ловко поддевает вилкой небольшого палтуса и заглатывает его целиком.

Орган Морган. И еще Палестрина…

Второй голос. …говорит Орган Морган.

Первый голос. Лорд Кат-Глас в своей кухне, полной времени, сидит на корточках в одиночестве перед миской с острой наперченной рыбьей чешуей — из миски питается собака по кличке Фидо — и слушает голоса своих шестидесяти шести часов, одни на каждый сумасшедший год его века, и нежно смотрит на черно-белые невозмутимые, мерно стучащие циферблаты, отсчитывающие время мира, медленные часы, быстрые часы, часы с маятником в такт ударам сердца, фарфоровые часы, будильники, дедушкины с кукушкой, в форме несущегося Ноева ковчега, часы, журчащие в мраморных кораблях, часы в животах стеклянных женщин, песочные часы со звоном, часы, подражающие крику совы, часы с боем, часы-Везувий с черными колокольчиками и лавой, часы-Ниагара, чье тиканье напоминает шум водопада, старые, скрипящие время, часы с эбонитовыми зубцами, часы без стрелок, отстукивающие время, никогда не зная, сколько сейчас на самом деле. Все его шестьдесят шесть певцов поставлены на разное время. Лорд Кат-Глас живет в осажденном доме. Каждую минуту, и ночью и днем, сейчас, таинственный враг собирается ограбить и вытоптать его владения, но он не застанет его врасплох. Шестьдесят шесть разных времен в его скользкой, как рыба, кухне свистят, бьют, тикают, поют и сторожат.

Второй голос. Страсть и ритм, и мыльные пузыри и изумрудный бриз, и треск птичьего хвастовства, и тело весны с грудью, полной текущего майского молока, ничего не говорят этому надменному рыбьеголовому благородному огрызку, кроме приближения племен и флотилий Последнего Черного Дня, которые сожгут и ограбят все от подножья Армагеддон-хилл до его собственной, закрытой на два поворота ключа, с заржавленной задвижкой, тикающей, покрытой пылью лачуги на дне города, который потерял голову от колоколов любви.

Полли Гартер. Никогда уже, пожалуй, мне не знать такой любви…

Второй голос. … грустно напевает симпатичная Полли Гартер.

Полли Гартер

(поет)

Тишина.

Первый голос. Солнечный медлительный усыпляющий полдень зевает и бродит в забытьи по дремлющему городу. Лениво лежит море, плеснет о берег и опять бездельничает, и рыбы спят в его лоне. Луга, спокойные, как воскресенье, украшенные султанами быки с закрытыми глазами, глубокие лощины с козами и маргаритками забылись в коротком сне, счастливые и ленивые. Дремлют молчаливые утиные пруды. Облака опускаются и укладываются на Ларегиб-хилл. Свиньи хрюкают в грязевых ваннах луж и улыбаются, фыркая, своим снам. Они мечтают о желудевом пойле всего мира, о насаждениях свиных фруктов, о сосках свиноматки, похожих на волынку, о визге и сопении отдающихся самок во время течки. Они греются на солнце в грязи и тычутся рылом в любимое свиньями солнце, их хвостики завиваются, они резвятся и пускают слюни и храпят в глубоком самодовольном послеобеденном сне. Ослики, как ангелочки, дремлют на Донки-стрит.

Миссис Пуф. Воспитанные люди…

Второй голос. …показывая зубы, говорит миссис равнодушная Пуф.

Миссис Пуф. …не клюют носом за столом.

Первый голос. Мистер Пуф съеживается и просыпается. Пытается изобразить льстивую улыбку — она выходит печальной и жалкой под прокуренными, желтыми, как яйцо, унылыми моржовыми викторианскими усами, густыми и длинными, а-ля доктор Криппен.

Миссис Пуф. Ты бы подождал, пока окажешься в своем свинарнике…

Второй голос. …говорит миссис Пуф, мелодично, как бритва. Его угодническая жалкая четверть-улыбка застывает. Тайком, тихо крадется он в свою химическую каморку и там в шипящих синильной кислотой котлах и склянках, полных до краев сифилисом и «черной смертью», готовит фрикасе из белладонны, никотина, жареных лягушек, соли цианистой кислоты и слюны летучей мыши для своей язвительной сталактитовой ведьмы и постоянно чувствует за спиной брюзжание жены с кочергой и щипцами для орехов в руках.

Мистер Пуф. Прошу прощенья, дорогая…

Второй голос. …шепчет он заискивающе.

Первый голос. Капитан Кэт в своем окне, широко распахнутом навстречу солнцу и морям с клипперами, по которым он плавал давным-давно, когда глаза его были синими и яркими, дремлет и плывет по волнам, с серьгами и бортовой качкой. «Я люблю тебя, Рози Пробет» вытатуировано у него на животе, он грезит о разбитых бутылках в духоте и грязи портовых притонов, слышит их шум и гам, кутит с продажными женщинами в каждом грязном порту и обнимает и опрокидывает на спину полногрудую мертвую. И плачет во сне и плывет.

Второй голос. Голос, который сохранился в его памяти как самый дорогой, врывается в грезы. Ленивая маленькая Рози с густыми соломенного цвета волосами, которую он делил с Томом-Фредом, Болтуном и многими другими матросами, ясно и близко от него говорит из спальни, где покоится ее прах. В пучинах и на небесах множество флотилий стали на якорь в узком и безбрежном мраке, но она говорит с капитаном, оставляя Кэта дремать одного. Миссис Пробет…

Рози Пробет. …с Дак Лейн, Джек. Крякни два раза и спроси Рози.

Второй голос. …единственная в его бродячей морской жизни, набитой женщинами, как селедкой.

Рози Пробет

(ласково)

Капитан Кэт

Рози Пробет

Капитан Кэт

Рози Пробет

Капитан Кэт

Рози Пробет

Капитан Кэт. Рози Пробет.

Рози Пробет

Ребенок. Посмотри…

Первый голос. … говорит ребенок своей матери, когда они проходят под окном здания школы.

Ребенок. Капитан Кэт плачет.

Первый голос. Капитан Кэт плачет.

Капитан Кэт. Вернись, вернись…

Первый голос. Взывает он к безмолвным, отвечающим эхом коридорам вечной ночи.

Ребенок. Он плачет даже носом…

Первый голос. …говорит ребенок. Мать спускается с ним вниз по улице…

Ребенок. Нос у него, как клубника…

Первый голос. Говорит ребенок и тут же забывает об этом. Он видит на середине спокойной голубой поверхности бухты Ноугуда Бойо, рыбачащего на «Занзибаре».

Ребенок. Ноутуд Бойо дал мне вчера три пенни, но я их не просил…

Первый голос. …говорит ребенок матери.

Второй голос. Бойо выловил корсет на китовых косточках. И это весь его улов за день.

Ноугуд Бойо. Чертова рыбешка!

Второй голос. Миссис Дай Брэд вторая, цыганка, медленно проплывает в его воображении, вся одежда ее — только браслет на щиколотке.

Ноугуд Бойо. Она в своей ночной рубашке. (Просительно) Не примите ли от меня этот прелестный мокрый корсет, миссис Дай Брэд вторая?

Миссис Дай Брэд вторая. Нет!

Ноугуд Бойо. А от яблочка моего откусить не хотите?

Второй голос. Предлагает он без всякой надежды.

Первый голос. Она покачивает своей бесстыдной ночной рубашкой, и он, теряя голову, бросается за ней, а когда приходит в себя, там, в налитом кровью зрачке его глаза, улыбается и кланяется ему гейша в кимоно из рисовой бумаги.

Ноугуд Бойо. Я хочу быть хорошим Бойо, но это просто невозможно.

Первый голос. Вздыхает он, в то время как гейша встречает его вежливыми ужимками. Земля исчезает, неслышно уплывает море, и сквозь теплые белые облака, на которых он возлежит, вкрадчивая трепетная тревожная восточная музыка уносит его в японское мгновение.

Второй голос. День гудит вокруг Мэ Роуз Коттедж, как ленивые пчелы вокруг цветов. Почти засунув в поле около коз, которые блеют и осторожно бодают солнце, она гадает любит-не-любит по одуванчику.

Мэ Роуз Коттедж

(лениво)

Второй голос. Томясь своим одиночеством, лежит она на клевере и душистой траве, семнадцатилетняя, ни разу еще, хо-хо, не вкусившая наслаждения на этом зеленом ковре.

Первый голос. Преподобный Эли Дженкинс, во всем черном, в своей прохладной торжественной скромной гостиной, или поэтической комнате, открывает всю правду «Труду Своей Жизни» — население, основные промыслы, судоходство, история, топография, флора и фауна города, который он обожает, — «Белой книге Ларегиба». Портреты знаменитых бардов и проповедников, все в мехах и шерсти — от косящих глаз до коленных чашечек, возлежат у него на плечах, тяжелые, как овцы, рядом с тусклыми акварелями его матери, на которых изображен бледный, сырой, цвета завядшего салата Молочный Лес. Мать, держащая в руках коробку из-под свадебного корсажа, с бюстом, похожим на покрытый черной скатертью обеденный стол, страдает в корсете.

Преп. Эли Дженкинс. О ангелы, будьте осторожны там со своими ножами и вилками.

Первый голос. Молит он. Он не помнит отца своего, Исаака, который, забыв сан из-за маленькой слабости, был зарезан, случайно, косой до смерти во время жатвы, когда спал в пшенице в стельку пьяный. Он растерял все амбиции и умер с одной ногой.

Преп. Эли Дженкинс. Бедный папа…

Второй голос. …скорбит преподобный Эли.

Преп. Эли Дженкинс. Умереть от пьянства в сельской местности.

Второй голос. Фермер Уоткинс на Солт Лейк Фам проклинает на холме своих коров, не желающих давать молоко.

Утах Уоткинс (в ярости). Черт бы вас побрал, проклятые молочницы.

Второй голос. Корова облизывает его языком.

Утах Уоткинс. Взять ее!

Второй голос. Кричит он своему глухому псу, который скалит зубы и лижет ему руки.

Утах Уоткинс. Бодни его, сядь на него, Маргаритка!

Второй голос. Орет он корове, которая вновь облизывает его и мычит ласковые слова, тогда как он неистовствует и носится меж своих пахнущих летом невольниц, лениво бредущих к ферме. В озерах их огромных зрачков отражается закат. Бесси Бигхед зовет их по именам, которые сама дала им, едва они появились на свет.

Бесси Бигхед. Пегги, Мегги, Лютик, Неженка, Опахало, Теодозия и Маргаритка.

Второй голос. Они наклоняют головы.

Первый голос. Поищите Бесси Бигхед в «Белой книге Ларегиба», и вы найдете там несколько спутанных обрывков и одну потускневшую нить жизни, аккуратно и нежно заложенную между страниц, как локон волос первой ушедшей любви. Зачатая в Молочном Лесу, родившаяся на гумне, завернутая в бумагу, оставленная на пороге, большеголовая, с грубым голосом, она росла в ночи, пока давно умерший Гомер Оуэн не поцеловал ее, когда она этого совсем не ожидала. Теперь, при свете дня, она будет работать, петь, доить, давать ласковые имена коровам и спать до тех пор, пока ночь не высосет ее душу и не выплюнет ее в небо. При долгом, как жизнь, нежном свете дня осторожно Бесси доит любимых, с глазами-озерами, коров; на хлев, море и город медленно опускаются сумерки.

Утах Уоткинс через весь двор орет на ломовую лошадь.

Утах Уоткинс. Галопом, ну, старая развалина!

Первый голос. И огромная лошадь радостно ржет, как будто он дал ей кусок сахара.

На город уже спустились сумерки. В каждую выложенную булыжником ослиную, гусиную и крыжовниковую улицу медленно вползают, наполняют их, сумерки; и сумерки, и обычная пыль, и первый ночной темный снег, и сон птиц медленно текут, плывут сквозь трепещущую тьму этого места любви. Ларегиб столица сумерек.

Миссис Огмор-Причард, с первыми каплями сумеречного дождя, закрывает наглухо все двери, выходящие к морю, задвигает кипельно-белые шторы, садится, прямая, как высушенная мечта, на гигиенический стул с высокой спинкой и погружается в спокойный мягкий сон. Тут же оба, мистер Огмор и мистер Причард, привидения, которые весь день занимались в дровяном сарае тем, что придумывали, как бы все-таки извести их загерметизированную вдовушку, тяжело вздыхают и бочком протискиваются в ее чистый дом.

Мистер Причард. Вы первый, мистер Огмор.

Мистер Огмор. После вас, мистер Причард.

Мистер Причард. Нет, нет, мистер Огмор. Вы первый оставили ее вдовой.

Первый голос. И плача пустыми глазницами просачиваются они через замочную скважину и стонут.

Миссис Огмор-Причард. Мужья…

Первый голос. ….говорит она во сне. И язвительная нежность, предназначенная одному из двух еле волочащих ноги призраков, слышится в ее голосе. Мистер Огмор надеется, что обращаются не к нему. Мистер Причард тоже.

Миссис Огмор-Причард. Я люблю вас обоих.

Мистер Огмор (в ужасе). О миссис Огмор.

Мистер Причард (со страхом). О миссис Причард.

Миссис Огмор-Причард. Скоро ложиться. Ну-ка, что у вас по расписанию.

Мистер Огмор и мистер Причард. Мы должны взять пижамы из ящика комода, на котором написано «пижамы», и надеть их.

Миссис Огмор-Причард (холодно). А потом вы должны их снять.

Второй голос. Внизу в сумеречном городе Мэ Роуз Коттедж, все еще лежащая в клевере, слушает, как жуют козы и рисует губной помадой круги вокруг сосков.

Мэ Роуз Коттедж. Я легкомысленная. Так уж, видно, написано мне на роду. Бог покарает меня. Мне семнадцать лет. Я попаду в ад…

Второй голос. Говорит она козам.

Мэ Роуз Коттедж. Ну погодите. Я согрешу прежде, чем вознесусь!

Второй голос. Воображение бросает ее в преисподнюю, она ожидает самого худшего, а козы чавкают и злорадно усмехаются.

Первый голос. А на пороге Бесезда Хауз, перед закатом, Преподобный Эли Дженкинс декламирует Ларегибу свою поэму.

Преп. Эли Дженкинс

Первый голос. Джек Блек опять готовится к встрече в лесу со своим Сатаной. Он точит зубы, закрывает глаза, залезает в свои религиозные брюки, штанины которых выстрочены сапожными нитками, и выходит, освещенный факелом, библейский, мрачный и радостный, в уже дремлющие сумерки.

Джек Блек. Вперед к Гоморре.

Второй голос. А Лили Смолз поднимается наверх в прачечную к Ноугуду Бойо.

Первый голос. А Черри Оуэн, трезвый, как воскресенье и каждый последующий день его недели, спешит, счастливый, как суббота, напиться как сапожник, что он делает каждый вечер.

Черри Оуэн. Я всегда говорю, что у нее два мужа…

Первый голос. …говорит Черри Оуэн.

Черри Оуэн. Один пьяница, а другой трезвенник.

Первый голос. А миссис Черри рассуждает просто.

Миссис Черри Оуэн. И за что мне такое счастье? Люблю их обоих.

Синдбад. Добрый вечер, Черри.

Черри Оуэн. Добрый вечер, Синдбад.

Синдбад. Что будешь?

Черри Оуэн. Все, что есть.

Синдбад. «Объятья Морехода» всегда раскрыты…

Первый голос. …скорбит Синдбад, ему жаль себя, свое разбитое сердце.

Синдбад. …о Госсамер, раскрой свои!

Первый голос. Тонут сумерки, опускаются в завтрашний день. Ночь вступает в свои права. Городок, где по улицам гуляет ветер, похож на холм окон, и бьющие волны света от ламп в этих окнах зовут вернуться день и умерших, которых забрало море. И в этой звенящей тьме и младенцы и старики попадают в ласковые сети сна.

Голос первой женщины. Баю-бай, маленький, детишкам спать пора…

Голос второй женщины.

(напевает)

Первый голос. Маленькие девочки прячут немигающих, похожих на попугайчиков, старичков в едва освещенных и суетливых углах новой кухни, где под покровом своей крошечной ночи, не смыкая бусинки глаз, несут они караул, стерегут, чтобы смерть не застала во сне.

Второй голос. Незамужние девицы, наедине с собой, в торжественных, как у новобрачных, спальнях пудрятся и завиваются для большого танцевального вечера.

Звуки гармоники, чуть слышно.

Они учатся перед зеркалом придавать лицу презрительные или доброжелательные выражения, адресованные молодым людям, подпирающим в настоящий момент на улицах углы, освещенные светом фонарей, ждущим на порывистом ветру того момента, когда сами завоют и засвистят.

Звуки гармоники становятся громче, потом опять удаляются.

Первый голос. Пьяницы в «Объятьях Морехода» пьют за то, чтобы бал сорвался.

Пьяница. К черту вальсы и прыжки.

Черри Оуэн. Танцы — это против естества!

Первый голос. Голосом праведника говорит Черри Оуэн, только что проглотивший семнадцать кружек выдохшегося желтого густого горького валлийского пива.

Второй голос. Тускло мерцает фонарь где-то на ферме, искорка на склоне Ларегиба.

Звуки гармоники замирают в тишине.

Первый голос. Ларегиб-хилл — пишет в своей поэтической комнате преподобный Дженкинс…

Преп. Эли Дженкинс. Ларегиб-хилл, таинственный холм, памятник народу, населявшему его склоны еще до того, как кельты покинули землю Лета, место, где старые колдуны превращали цветы в своих жен.

Второй голос. Мистер Вальдо в своем углу в «Объятьях Морехода» поет.

Мистер Вальдо

Первый голос. Слепой капитан Кэт забирается на койку. Он видит в темноте, как кошка. По морям своих пустых глазниц плывет он, чтобы встретиться с мертвыми.

Капитан Кэт. Танцующий Вильямс!

Первый утопленник. Все еще танцую.

Капитан Кэт. Джонах Джарвис!

Третий утопленник. Как всегда.

Первый утопленник. Череп Кудрявого Бивана.

Рози Пробет. Рози, мир праху ее. Мертвая, она всеми забыта.

Первый голос. Мертвые выходят в своих праздничных платьях.

Второй голос. Слушайте приход ночи.

Первый голос. Орган Морган идет в церковь играть на органе. Он видит Баха, лежащего на могильной плите.

Орган Морган. Иоганн Себастьян!

Черри Оуэн (пьяным голосом). Кто?

Орган Морган. Иоганн Себастьян, великий Бах. О мой дорогой Бах!

Черри Оуэн. Черт бы тебя побрал…

Первый голос. …говорит Черри Оуэн, отдыхавший на могильной плите по пути домой.

Мистер Мог Эдвардс и мисс Мевенви Прайс, далеко друг от друга, один в центре города, другая на его приморской окраине, радостно пишут свои каждонощные послания, полные любви и желания. В согретой солнцем «Белой книге Ларегиба» есть крошечные карты островов их желаний.

Мевенви Прайс. О мой Мог, я твоя навеки.

Первый голос. И она окидывает удовлетворенным взглядом свою чистенькую, всегда светлую комнатку, в которую мистер Мог Эдвардс никогда не войдет.

Мог Эдвардс. Приди в мои объятья, Мевенви.

Первый голос. И он страстно прижимает к сердцу столь любимые деньги.

А мистер Вальдо, забыв все на свете, в темном лесу обнимает свою любимую Полли Гартер под взглядами и трескучими языками соседушек и птиц, на которых ему наплевать. Он причмокивает яркими красными губами.

Но не его имя шепчет Полли Гартер, лежа на спине под дубом и отдаваясь ему. На шесть футов в холодную землю зарыт тот, кого она воспевает.

Полли Гартер

(поет)

Первый голос. Совсем темнеет. Легкий ветерок от мятой воды освежает дыханьем улицы под сводами недремлющего Молочного Леса. Лес, чьи ноги-деревья, раздвигаясь, раздваиваются в черных любопытных взглядах охотников за влюбленными, — это созданный богом сад для Мэри Энн Сейлорс, которая знает, что есть небеса на земле и избранные Его волей вновь обретают силы на склонах Ларегиба; это праздничная, буйная, без всяких условностей, церковь Любви, а для преподобного Эли Дженкинса — это зеленолиственная проповедь невинности людей. Лес, шумящий ветром в кронах, высится, бодрствующий, и тогда, когда первый весенний день уже скрылся во мраке.