От кутюр

Томас Джейсон

Она — самая влиятельная женщина в мире «высокой моды». Она знает — чтобы выжить в этом блестящем мире, необходимо уметь многое. Уметь хладнокровно интриговать. Уметь безжалостно сражаться. Если понадобится — предать, продать, купить, ударить из-за угла. Она знает — в роскошном мире высоких подиумов нельзя доверять никому и никогда. Так дорого платят за деньги и власть. Она знает все, кроме одного — как наконец стать счастливой…

 

Глава 1

Больше всего Сильвия Хэррингтон любила первые утренние минуты, сразу после пробуждения. Именно во время неторопливого начала нового дня она могла в полной мере оценить свою жизнь и власть, которой достигла. Чтобы встать вовремя, ей никогда не нужно было будильника или звонка по телефону. С самого детства — хотя многие люди сомневались, что Сильвия Хэррингтон вообще когда-то была ребенком, — она всегда просыпалась в установленный час. И не важно, где она находилась: в своей квартире на Манхэттене, в отеле «Георг V» в Париже или, упаси Господь, в Калифорнии. Даже если бы она очутилась на Луне. Просто пробуждение было частью ее тщательно спланированной жизни. Она просыпалась тогда, когда хотела — ни минутой раньше, ни минутой позже.

Накануне она решила, что шесть утра — подходящее время начать понедельник. И ровно в шесть ее маленькие глазки открылись.

И снова закрылись. Поскольку, несмотря на то что она точно определила момент начала дня, это не означало, что нужно немедленно расстаться с роскошью атласных розовых — всегда именно атласных розовых — простыней. Этой частью процесса пробуждения она наслаждалась больше всего. Сторонний наблюдатель — окажись такой рядом, чего никогда не случалось, — заметил бы, что, когда Сильвия открывала глаза, она всегда лежала в позе зародыша, свернувшись в маленький клубочек в центре огромной кровати, под несколькими одеялами. Это была настороженная поза животного, инстинктивно защищающего себя. Она медленно распрямилась и вытянулась на постели.

Ее длинные худые ноги, вытягиваясь, постепенно покидали небольшое пространство, нагретое ее телом, при соприкосновении с более холодным атласом по коже побежали мурашки.

Все то же самое, как и каждое утро за последние три десятилетия. Сначала теплый комок тела и теплый атлас, с которым оно соприкасается. Затем бодрящая прохлада остального атласного пространства, гораздо более стимулирующая, чем тепло. Сегодня, в середине нью-йоркской зимы, холод ткани показался особенно суровым, отчего на тонких губах Сильвии едва не заиграла улыбка. Едва. Как хорошо ощущать леденящую ткань. Это лучше, чем секс, богаче, ласковее. Она закрыла глаза и позволила этим ощущениям прокатиться по всему телу — сверху донизу.

Снова открылись глаза.

Как обычно, надежно блестели огоньки. Сильвия снова едва не улыбнулась другому любимому ощущению. Яркое сияние квадратных кнопок на телефоне рядом с кроватью. Это постоянное молчаливое сияние всегда вселяло уверенность — люди хотели говорить с ней. В Париже уже позднее утро, в Лос-Анджелесе — середина ночи, а люди, важные люди, уже надеются поговорить с важной Сильвией Хэррингтон.

Сильвия не уставала поражаться этому. На другом конце провода, за этими молчаливо мерцающими огоньками, находятся известные и богатые особы. Некоторые из них, возможно, просто купаются в славе. Но все они хотят, им просто необходимо поговорить с ней.

Молчаливо мигающие огоньки соединяли Сильвию с большей частью личных номеров журнала «Высокая мода». Сильвия редко отвечала — некоторые полагали, что она никогда этого не делает, — на эти всегда важные и почти всегда остающиеся анонимными сигналы в своей квартире. Номера были полусекретными. Кроме нескольких ведущих модельеров мира и людей, имеющих доступ в расположенный в пентхаусе офис «Высокой моды», только небольшому числу представителей сливок общества и все еще богатых старых американских кланов в качестве большого одолжения были сообщены эти номера.

Сильвии нравилось гадать, кто звонит ей в столь ранний час. Это было очень приятно.

— Доброе утро, — сказала она вслух.

Никто не услышал ее слов. Никто никогда не слышал ее первых слов, с которых она начинала день. Она говорила в своей обычной резкой манере с акцентом, который приобретает американка, получившая основательное европейское образование, возможно, в закрытом пансионе для девочек где-нибудь в Швейцарских Альпах. Сильвия Хэррингтон снова едва не улыбнулась. Она никогда не училась в привилегированной школе для девочек. Но легкий акцент у нее был.

— Давай, гори, гори ярче. Я не собираюсь отвечать, — сказала она телефону.

В ее жизни, которая вся проходила на виду, у нее было только одно место полного уединения. Ее квартира. Она приглашала сюда очень немногих. И святая святых в этой очень личной квартире была эта спальня, выдержанная в розовых и бордовых тонах. Она никогда никого не приглашала в свое атласное убежище. Спальня предназначалась для Сильвии Хэррингтон — для нее одной.

Сильвия даже убирала эту комнату сама. Последняя из ее постоянно сменявших друг друга горничных поначалу удивилась, а потом вздохнула с облегчением, когда мисс Хэррингтон перечислила нескончаемые обязанности по кухне, велела стирать пыль с антиквариата эпохи Регентства в гостиной, а после уборки пылесосом возвращать каждую вещь на место; распоряжение никогда ни под каким видом не открывать двойные двери в розово-бордовую спальню явилось настоящим подарком.

На самом деле в таком распоряжении не было необходимости, поскольку двери всегда были заперты. Легенда о вечно запертой спальне, ходившая среди немногих людей, знавших Сильвию близко, избранных, которых она допустила в свою личную жизнь, спровоцировала несколько попыток проникнуть туда. Беверли Боксард попыталась сделать это всего лишь прошлым вечером.

Миссис Боксард издавала журнал «Архитектура сегодня» — самый известный в мире журнал по дизайну помещений. Ее история была не похожа на историю Сильвии. Беверли получила почти умирающее издание, посвященное в основном вопросам торговли изделиями из металла, и превратила его в глянцевый, насыщенный светскими сплетнями популярнейший журнал. «Высокая мода» была гораздо толще и несравненно популярнее. Тем не менее успех «Архитектуры сегодня» сделал миссис Боксард одной из приближенных Сильвии.

После нескольких бокалов шампанского — десяти! — и большой рюмки французского коньяка неподражаемая миссис Боксард повела атаку на секретную комнату. Сильвия с удовольствием вспомнила, как все происходило.

Беверли Боксард любовалась картиной Шагала, подарком, который висел над камином. Цветовое решение большой комнаты, единственной по-настоящему большой комнаты в маленькой квартире, основывалось на синем, зеленом и бордо картины Шагала.

— Сильвия, — обратилась к хозяйке Беверли самым чарующим тоном, который был в ходу на вечеринках с коктейлями и к которому она редко прибегала с тех пор, как ее журнал добился успеха и стал социально значимым, — эта комната прекрасно выйдет на фотографиях. Когда мы это сделаем?

Это был разговор издателя с издателем. Никакой пустой болтовни и намеков, прежде чем спросить и дать ответ, обычная схватка двух тигриц от журналистики.

— Думаю, не получится, Беверли, — ответила Сильвия.

— Но почему? — с невинным видом спросила гостья.

— Мне это не нужно.

Не ответ — укус. Почти десять лет Беверли Боксард провела, убеждая богатых и знаменитых людей позволить перенести на красочные страницы ее журнала внутренний интерьер их квартир и вилл. Это было трудно, чертовски трудно. Большинство действительно богатых людей не хотели вмешательства в Их личную жизнь. Годами на страницах «Архитектуры сегодня» появлялись кричаще роскошные апартаменты кинозвезд и Нуворишей. Но постепенно Беверли склонила к сотрудничеству со своим журналом нескольких по-настоящему богатых и значительных людей, и это наполнило ее самодовольством. Однако оставалось несколько человек, самых уверенных в своем богатстве и власти и самых требовательных в том, что касалось их личной жизни, которые не поддавались на ее уговоры;

Если бы удалось сфотографировать квартиру Сильвии, особенно запретную спальню, это стало бы решающим ударом, которым были бы сломаны последние барьеры, мешающие «Архитектуре сегодня» подняться на самый высокий уровень признания.

— Сильвия, все просто умирают от желания увидеть твое гнездышко и то, как ты славно здесь все устроила, — сказала Беверли медовым голосом.

На мгновение Сильвии показалось, что та желает к ней подольститься. Но нет, даже Беверли Боксард не дерзнет так обращаться с Сильвией Хэррингтон.

— Бьюсь об заклад, ты все здесь сделала сама, — продолжила Беверли. — Я должна увидеть квартиру целиком. Спальня там?

Беверли направилась к двум ступенькам, ведущим в маленький коридор и к двойной двери. Сильвия не сделала попытки остановить ее. Остальные гости прервали свои разговоры, желая посмотреть, что будет дальше. Беверли остановилась на верхней ступеньке, чтобы перевести дух.

— Брось, — нарушив внезапную тишину, произнес Бэрри Добин, один из любимых дизайнеров Беверли.

— Беверли, дорогая, — промурлыкала Сильвия, — моя квартира не представляет собой ничего особенного. Я никогда не стану ее фотографировать. Я даже никогда не использовала ее для своего журнала.

Подвыпившая Беверли слегка покачнулась.

— И очень плохо. Если спальня так же красива, как гостиная, мои читатели будут в восторге. Я просто должна взглянуть на нее.

Все обратили свои взоры в сторону двери. Легенда о недоступной спальне Сильвии Хэррингтон, похоже, вот-вот должна была стать явью. Беверли повернулась и взялась за старинную золотую ручку, которую Сильвия раскопала двадцать пять лет назад в антикварном магазине на Пятьдесят седьмой улице. Беверли нажала на изогнутую ручку. Ничего не произошло.

Пораженная, Беверли отпустила ручку и повернулась к зрителям в гостиной.

— Заперто… она держит спальню запертой. Как странно. — Беверли, казалось, не могла подобрать нужных слов. — Очень странно, — повторила она.

— Ты, возможно, и не смогла бы опубликовать такую фотографию в семейном журнале, — сказал Бэрри Добин, отчаянно пытаясь скрыть чувство неловкости за Беверли, которая покровительствовала ему и публиковала его работы. — Думаю, там все из черной кожи, — добавил он со смехом, но смех замер, когда он понял, что никто не собирается к нему присоединиться.

Никто не хотел рисковать — ведь, возможно, Сильвию Хэррингтон подобное предположение совсем не позабавило. Практика обидных высказываний была доведена до совершенства в шикарных квартирах Манхэттена, но редко применялась к очень влиятельным людям. Никто и помыслить не мог сказать дерзость Сильвии Хэррингтон.

— Не слишком надейся, дорогой, — бросила Добину Сильвия. — Это не одна из твоих комнат.

А сама подумала: надо сказать редакторам, чтобы дорогие интерьеры Добина появились в ее журнале в качестве фона не раньше чем через год. Он дошутился до исключения из мира дорогих изданий.

Сильвия с удовольствием вспомнила этот вечер.

Спальня по-прежнему принадлежала ей, только ей. Прежде чем встать, Сильвия откинулась на гору подушек в атласных наволочках. Сопровождаемая шуршанием атласа и шелка, оперлась о край кровати и нажала на единственную кнопку на телефоне, которая не горела. Длинный ноготь набрал знакомый номер.

— Сэнди.

Никто на том конце не ответил, да она и не ждала ответа. Прослужив шофером у Сильвии Хэррингтон двадцать лет, Сэнди Петерсон просто ждал утренних распоряжений.

— Подай сегодня машину к семи тридцати, — сказала она.

— Да, мэм.

Сильвия Хэррингтон будет в своем офисе без двадцати восемь. Ей нравилось каждый день приезжать в разное время. Если она приезжала раньше персонала, значит, на нее снизошло вдохновение. Когда она прибывала после девяти, все волновались. Они волновались, что их застанут не за работой. Они боялись, что их застанут за утренним обменом новостями, что можно истолковать как «разговоры в отсутствие начальства». В основном они всегда волновались. Поздние приезды Сильвии персонал любил меньше, чем ранние. Тогда служащие видели у обочины большой лимузин, говорящий о том, что мисс Хэррингтон уже воцарилась в своем офисе на последнем этаже. Сегодня будет день раннего приезда.

Утренний ритуал всегда занимал ровно час. Это время Сильвия целиком посвящала себе. Снаружи, за бархатными шторами, машины уже начали заполнять мост Пятьдесят девятой улицы, но ни один городской звук не проникал в эту спальню. Двойные бордовые шторы и обитые розовым атласом стены не пропускали даже грохота мусороуборочных машин на Манхэттене. В розовую комнату никогда не проникал дневной свет. Иногда ночью шторы раздвигались, чтобы впустить в комнату электрическое сияние города. Но только иногда. Освещение в комнате было тщательно приглушено: никаких ярких ламп, выявляющих морщины.

Правда, это не имело большого значения. В спальне не было зеркал, в которых можно было бы увидеть эти морщины.

Когда двадцать пять лет назад была создана эта комната, Сильвия Хэррингтон меньше всего хотела видеть по утрам свое лицо. Поэтому в спальне не было зеркал. Даже когда она во время плавания на «Куин Мэри» обнаружила, что зеркала там слегка подцвечены розовым, чтобы польстить лицам пассажиров первого класса, и решила, что этот трюк может помочь и ей, зеркала в спальне все равно не появились. Она установила зеркала во второй спальне, которая была превращена в гардеробную и комнату для одевания.

Сильвия встала, утонув ступнями в ковре, который Эдвард Филдс соткал специально для этого помещения размером двенадцать на четырнадцать футов, и ее утро официально началось. Сильвия жила в роскоши, созданной людьми с именем, роскоши, которая стала синонимом дорогой экстравагантности. Разумеется, Филдс подарил ей ковер. Мужчины, уложившие этот ковер, и обойщик, обивавший атласом стены, были последними, за исключением Сильвии, кто входил в святилище. Она сама подняла сюда по двум ступенькам всю мебель и расставила ее. Она даже сама чистила ковер. «Может, комната постепенно и ветшает, — внезапно подумала она. — Но в полумраке розовой спальни кто это заметит?»

Комната для одевания была совсем другой.

Здесь свет был ярче. Это было необходимо, чтобы сделать макияж. Даже подцвеченных розовым зеркал было недостаточно, чтобы придать серой коже Сильвии естественный оттенок перед наложением ежедневной порции макияжа. Это было просто несправедливо. Вот она, та, которая решает, какая одежда будет красивой в этом году, какая фигура будет считаться шикарной, какую прическу следует выбрать. Она задает миру свои стандарты красоты, а сама… уродлива.

Боже! Проклятие! Уродлива!

Несправедливость была всегда. Сильвия была высокой. Говорили даже, что страсть к высоким манекенщицам началась с Сильвии Хэррингтон, которая умудрилась взять реванш над всеми кокетками своего детства на Среднем Западе. Она была болезненно худой. И все равно кожа на шее и на руках висела у нее складками. У нее всегда был дефицит веса в двадцать фунтов, а складки все равно висели.

И лицо было под стать телу.

Нос как у ястреба. Волосы жидкие, ломкие, лежащие нелепой копной, выкрашенной в каштановый цвет. Маленькие глазки, но о них Сильвия беспокоилась меньше всего, потому что всегда прятала их за огромными очками с темными стеклами. Благодаря очкам она отвлекала внимание от своего лица.

В течение многих лет ей деликатно предлагали сделать пластические операции, но она всегда находила отговорки. Многие из знавших Сильвию настолько хорошо, чтобы принять участие в подобном разговоре, думали, что она боится. Причина, которую она любила приводить, казалось, подтверждала их подозрения. «Я ужасно боюсь крови», — обычно говорила она людям, предлагавшим сделать операцию. Но это была отговорка. Собственное уродство причиняло Сильвии гораздо больше боли, чем могла причинить любая операция. Багровые отеки и умело подправленные кости никогда не доставили бы ей таких страданий, какие она испытывала в душе из-за этого крючковатого носа, этого длинного худого лица, маленьких глазок, тонких губ, которые и губами-то назвать было трудно, из-за тела, которое было худым и некрасивым, в то время как другие девушки наслаждались расцветом физической красоты, из-за волос — тонких, тусклых и ломких. Ничто не могло ранить больше, чем годы насмешек и оскорблений, — попытки участия и жалости в расчет не брались.

Были молодые люди, которые назначали ей свидания из сочувствия. Или, что еще хуже, были мужчины, которые преследовали ее, потому что думали, что она так же мало интересуется ими, как и они ею. Это ранило больше всего. Это была пытка, с которой не мог сравниться никакой нож хирурга. Никакая операция не могла принести большей боли, чем боль от того, что ты уродина в мире, где все красивы. Сильвия Хэррингтон смогла бы вынести любую операцию — дюжину операций, — если бы знала, что в мире есть хирург, способный полностью изменить ее.

Только такого, по ее мнению, не существовало.

Она боялась, что, после того как все закончится и снимут повязки, она все равно останется уродливой. Может быть, менее уродливой, но не красивой. Она никогда не будет красивой, а на меньшее она не согласна. Так что никаких пластических операций.

Сильвия посмотрела на отталкивающее лицо в зеркале и начала накладывать изготовленную по особому заказу косметику. Эсте Лаудер прислала к ней четырех девушек для изучения ее кожи и цветового анализа, чтобы создать нужную пудру, тени и румяна для безнадежной кожи Сильвии. Она подвела и накрасила даже глаза, которые всегда прятала за темными очками. Губы были извлечены на свет, утверждены в границах, а затем увеличены. Часть лица была выделена, часть затушевана. В розовом зеркале медленно появлялся знакомый всем облик Сильвии Хэррингтон. Наконец все последние штрихи были сделаны — не слишком явно, не слишком слабо. Техника была совершенной, а результат неизменно разочаровывающим. Без макияжа Сильвия Хэррингтон была старухой. С макияжем она была раскрашенной старухой.

В бывшей второй спальне, которая теперь служила гримерной и одновременно гардеробной, хранилась одежда для каждого сезона. В начале каждого модного сезона лучшие и самые дорогие кутюрье забрасывали Сильвию образцами своих творений. «Это выглядит хорошо только на вас», — лгали они. «Скажите честно, что вы думаете об этом», — льстили они. Но в основном все они подкупали ее. В конце каждого сезона она продавала эти платья, многие из которых так ни разу и не надевались, в дорогой магазин комиссионной одежды.

Это приносило ей тысячи долларов дополнительного дохода. Она всегда знала, что шкафы заполнятся снова. Новые туфли из Италии. Новые костюмы от Диора и Бина. Новые вечерние туалеты от Бласса и Де ла Ренты. Новые наряды от Сен-Лорана. От Халстона. Новые меха от Фенди.

В гардеробе были установлены вращающиеся кронштейны, как в магазинах одежды. На одном из них висели деловые костюмы с подходящими блузками, тут же висел пакет с туфлями, и на том же крючке, что и туфли, висела сумочка с украшениями. Раз составив ансамбль, Сильвия никогда его не меняла. Туфли надевались всегда с одной и той же юбкой, костюмом или платьем. Так же была подобрана и вечерняя одежда. Только одежда. Сильвия почти не носила вечером драгоценности, потому что Тиффани и Картье редко дарили дорогие украшения даже таким, как Сильвия Хэррингтон. А поскольку брать драгоценности напрокат она считала для себя неприемлемым, а покупать что-либо отказывалась, решено было сделать отсутствие украшений своего рода шиком.

Вешалки ждали. Утренний сеанс живописи был почти закончен. Если бы Эсте Лаудер пришлось создавать версию потолка Сикстинской капеллы в макияже — потолка, который до Микеланджело был самым уродливым в мире, — это была бы Сильвия Хэррингтон во плоти.

— Неплохо.

Она все еще проверяла, нормально ли звучит ее голос, не добавляя в него нотки профессионального критицизма. Оглядела себя в паре боковых зеркал, убеждаясь, что не оставила без внимания ни одного кусочка серой кожи. Нет, все в порядке. Всего через несколько минут первый из многих вежливых субъектов солжет, сказав: «Вы сегодня очень хорошо выглядите, мисс Хэррингтон». Настоящие дураки выпалят: «Вы прекрасно выглядите», или «великолепно», или, если это ее парикмахер, «потрясающе». Несколько человек попытаются придать своим словам оттенок личного участия, все равно нанеся начальнице удар своими словами: «Какой чудесный костюм! Я обожаю ваш вкус».

Она уже давно привыкла к ежедневным комплиментам, но по-прежнему классифицировала людей в зависимости от сказанного ими. Хвалившие ее одежду были «этичными». Хвалившие ее внешний вид — «дураками». Она в равной мере ценила тех и других.

Одевание шло быстрее, чем нанесение макияжа. Роскошь ее дорогих и единственных в своем роде ансамблей давала то же чувство безопасности, что и атласные простыни. Она могла заслониться от мира слоями дорогостоящих тканей. Были такие, которые говорили, что многослойная одежда была придумана как убежище для тела Сильвии Хэррингтон. Кладбище от Сен-Лорана.

Четырьмя широкими шагами она пересекла гостиную. Вверх по двум ступенькам, что вели в маленький, но претенциозный холл, отделанный черным и белым мрамором, — Беверли Боксард всегда высмеивала «большие дамские холлы», — и наконец она на кухне. Меньше чем через две минуты ароматный кофе из кофеварки заполнил кружку, которая была частью старинного лакированного фарфорового сервиза в красно-золотых тонах, подарка французского правительства за осуществление торговой миссии в шестидесятых годах. Она выпила кофе и посмотрела на мерцающий огонек телефона, висевшего на стене.

Нажав на свободную кнопку, Сильвия набрала другой номер, который светился уже давно.

Гудок.

— Один, — начала она считать.

Гудок.

— Два.

Гудок.

— Три.

Гудок.

— Приемная мисс Хэррингтон.

— Вы, вероятно, очень заняты сегодня.

Сильвия требовала от коммутаторной службы такого же прилежания, как и от собственного персонала.

— О, мисс Хэррингтон, извините. Очень насыщенное утро, и один из детей заболел. Простите, пожалуйста…

— Сообщения для меня, — перебила Сильвия.

— Мелисса Фентон позвонила и сказала, что ее срочно вызвали из города по личным обстоятельствам и она не сможет быть на съемках во вторник. Она не оставила номера.

Сильвия почувствовала, как у нее свело желудок. «Эта сучка скорее всего не очухалась после уик-энда, — подумала она. — Или — затрахалась до полусмерти». В отношении Мелиссы Фентон пора что-то предпринять.

— Вы слушаете, мисс Хэррингтон?

— Продолжайте, — бросила Сильвия.

— Мистер Спенс просил напомнить вам о своем показе сегодня утром и о вечеринке в «Шестерках». Он хотел, чтобы вы подтвердили, что придете.

«С чего это Спенс устраивает показ? Я уже видела его коллекцию. Нет, на показ я не пойду. «Шестерки»! Это место недалеко ушло от бара для геев, но ради Спенса я, пожалуй, смогу прийти на его маленькую вечеринку. На вечеринки Спенса всегда приходят нужные люди».

— Мисс Колдуэлл хотела напомнить, что сегодня на десять утра назначен редакционный совет по июньскому выпуску.

«Джейн всегда такая аккуратная. Всегда такая тактичная. Она знает, что я никогда не отвечаю по утрам, но все равно оставляет сообщение. Маленькая мисс Совершенство нашего офиса».

— Я помню об этой встрече, — сказала Сильвия; эта часть ежедневной рутины начала утомлять ее. — Есть сообщения из-за границы? Проверьте остальные и оставьте их у моего секретаря.

— Нет, ничего, мисс Хэррингтон.

— Ничего из Парижа? — спросила Сильвия.

— Нет.

— Проверьте еще раз.

Сильвия нетерпеливо ждала, пока телефонистка проверяла пачку сообщений, прикрепленную под номером 555-8007, частной линией журнала «Высокая мода».

— Я все внимательно проверила, мисс Хэррингтон. Из Парижа ничего нет. Для вас нет.

— Что вы имеете в виду — для меня нет? — Сильвия моментально насторожилась.

— Мисс Колдуэлл звонили из парижского офиса мистера Лагерфельда.

— Прочтите.

— Но это сообщение для мисс Колдуэлл.

— Мисс Колдуэлл моя служащая. Ей, как и вам, платит «Высокая мода». А теперь прочти мне сообщение, ты, маленькая тупая…

Она остановилась. Еще слишком рано для грубости, даже с безликой телефонисткой коммутаторной службы.

— Заместитель мистера Лагерфельда… он плохо говорил по-английски, но надеюсь, все записано правильно. Он сказал, что для специального февральского показа все места будут готовы, и спросил, может ли она перезвонить ему, чтобы уточнить детали. Это все, мисс Хэррингтон.

Сильвия со стуком вернула трубку на рычаг.

— Тупая дрянь, — пробормотала она.

В другом районе города перегруженная работой телефонистка коммутаторной службы, девушка по имени Нелли Вашингтон, нажала средним пальцем на кнопку 555-8007.

Черный кофе был слишком горячим и слишком крепким. Сильвия выпила еще одну кружку, затем вышла в маленький коридорчик, открыла три сейфовых замка и покинула свой уединенный мирок.

Холодный вестибюль восьмого этажа был выкрашен в кремовый цвет. Пол покрыт безвкусной плиткой, имитирующей кирпичи. Сильвия никогда не обращала внимания на дешевый вид вестибюля, на репродукции с картин Моне и пыльные, засохшие цветы, безжизненно торчавшие в горшках, прикрученных к старому комоду красного дерева; комод, в свою очередь, был привинчен к фальшивому кирпичному полу. Она вызвала лифт и уставилась на потертую медную кнопку, пытаясь заставить поскрипывающий старый лифт побыстрее совершить свое путешествие на восьмой этаж.

Было семь двадцать девять.

Лифт остановился не совсем на уровне восьмого этажа. Сильвия шагнула в кабинку. Она давно научилась орать только на то, что может съежиться от страха в ответ на ее гнев. Лифты заслуживали лишь тяжкого вздоха. На то, чтобы проехать восемь этажей, этой развалюхе нужно было больше времени, чем требовалось лифту «Высокой моды», чтобы подняться к ее офису, расположенному выше пятидесятого этажа. Наконец тусклый свет за панелью вспыхнул в том месте, где было вырезано слово «вестибюль». Сильвия рванулась из открывшихся дверей, как скаковая лошадь со старта, напугав стоявших в вестибюле рабочих.

— Осторожно, леди! — крикнул один из них.

Сильвия не обратила внимания на его предупреждение. Он даже не знает, кто она такая… Шелковая подкладка ее собольей шубы зацепилась за торчащий металлический штырь, звук рвущейся дорогой ткани отметил, как знаком препинания, предостережение рабочего.

— Сказал же вам, леди. Эти важные дамы никогда не слушают. Не присылайте нам потом счет, леди. Эй! Слышите меня?

Сильвия скользнула мимо, проигнорировав рабочих. Они были ничто, тупые и раздражающие механизмы. Персоналу журнала «Высокая мода» предстоял тяжелый день.

Сильвия возненавидела эту часть утра с того дня, когда было объявлено о планах переделать это уродливое кирпичное здание, двенадцать этажей которого возвышались на пересечении Первой авеню и Пятьдесят девятой улицы, в кооператив. Когда она въехала сюда в конце пятидесятых, единственным названием этого здания был его адрес: номер 400 по Восточной пятьдесят девятой улице. Этого было вполне достаточно для королей и королев мод, которые считали за честь приглашение в ее квартиру. Этого было достаточно для нью-йоркских такси. И вот теперь новая медная табличка, прикрученная у двери к очищенной пескоструйным аппаратом кирпичной стене, провозглашала: «Мост Саттон». «Мост», надо же! Большая часть здания не столько была обращена на не слишком красивый мост Пятьдесят девятой улицы, сколько присела под него.

Тем не менее это был хороший адрес, как раз на северной стороне привилегированной Саттон-плейс. Тридцать лет назад ей очень нужен был этот адрес, тогда, когда она еще не стала знаменитой мисс Хэррингтон, тогда, когда она хотела иметь статус, а не создавать его. В те годы, когда Сильвия Хэррингтон вселилась сюда «почти навсегда», это была «почти Саттон-плейс».

— Кооператив, дерьмо! — пробормотала себе под нос Сильвия.

Швейцар-иранец без всякого энтузиазма открыл для нее дверь. Снаружи серенада автомобильных гудков подтвердила, что в Нью-Йорке наступил очередной понедельник.

Она не собиралась платить четыреста тысяч долларов, запрошенные за квартиру, которая уже больше двадцати пяти лет была ее домом, особенно учитывая, что квартплата была стабильной и составляла всего четыреста пятьдесят долларов в месяц. Агент по продаже, маленькая блондинка, без сомнения, нарядившаяся в свой лучший костюм для визита к Сильвии, казалось, была удивлена ее реакцией на запрошенную цену.

— Я попробую поговорить с владельцами, — неуверенно сказала обеспокоенная женщина. Она говорила жильцам, что одним из самых известных обитателей дома является сама Сильвия Хэррингтон из журнала «Высокая мода».

— Скажите им, чтобы убирались к дьяволу! — прорычала Сильвия, так и не сняв цепочки с чуть приоткрытой двери.

— Я уверена…

Дверь захлопнулась перед лицом агента. А она была так уверена, что богатая и знаменитая мисс Хэррингтон с радостью заплатит четыреста тысяч долларов, чтобы стать владелицей своих драгоценных апартаментов. Она была так уверена, что имя Хэррингтон станет одним из главных орудий при представлении дома «Мост Саттон» на рынке недвижимости.

— В конце концов, она пока живет здесь. Я просто стану говорить, что она живет здесь, вместо того… что она купила квартиру.

Успокоившись, агент вернула на место обаятельную улыбку и нажала кнопку звонка следующей квартиры. А мисс Хэррингтон она займется, когда продаст все остальные квартиры.

— Глупая сучка, — помянула ее Сильвия, выходя из здания.

Мгновение она помедлила. Во-первых, с ее стороны будет сумасшествием упустить контролируемую квартирную плату. Такая же сдаваемая внаем квартира по соседству будет стоить не меньше двух тысяч долларов в месяц. А во-вторых, у нее нет четырехсот тысяч долларов. Известная? Определенно. Богатая? Нет. Ее зарплата, секрет, известный только ей, издателю и бухгалтеру, роль которого исполнял компьютер, равнялась всего семидесяти пяти тысячам в год. Редакторы спортивных журналов с гораздо меньшим тиражом, чем «Высокая мода», получали вдвое больше. Поговаривали, что Беверли Боксард имеет четверть миллиона плюс проценты с акций. Трудность состояла в том, что Сильвия обладала полной властью над журналом за исключением власти поднять себе зарплату. Чтобы сделать это, ей пришлось бы испросить согласия Ричарда Баркли, издателя, а она никогда ни в чем не спрашивала согласия Дики.

Семьдесят пять тысяч долларов! С одинокого человека, не пользующегося никакими уловками, государство сдирает пятьдесят процентов. С другой стороны, Сильвия никогда по-настоящему не нуждалась в деньгах. Казалось, все в ее жизни доставалось ей бесплатно. Тайные подарки в виде одежды. Мебель. Даже произведения искусства. Большая часть всего этого давалась ей людьми, которые хотели начать влиять или сохранять влияние на Сильвию Хэррингтон. Для путешествий компания всегда обеспечивала ее билетами первого класса, а у края тротуара всегда ждал лимузин. В конце концов, сидеть за рулем недостойно редактора журнала «Высокая мода». Да, роскошь была. А четырехсот тысяч долларов не было. И никогда не будет. Самодовольная и ограниченная девчонка-агент из офиса управляющего и не подозревала, что на самом деле может в числе очень немногих людей на свете заставить Сильвию Хэррингтон содрогнуться от страха.

«Может, попробовать заключить сделку, — внезапно подумала Сильвия. — Может, сказать им, что я хочу подумать, очень хорошо подумать об использовании своего имени. Уверена, они уже выжали почти все из репутации Хэррингтон. Надо будет об этом поразмыслить».

Сэнди, водитель «Высокой моды», стоял подле сверкающего «кадиллака», на сияющей поверхности которого не было и намека на грязь, несмотря на слякоть серого январского дня. Из-за каприза природы снег, к отчаянию водителей города, подтаял. Сэнди был рад, что гараж находился всего в двух кварталах. Подходя к краю тротуара, Сильвия кашлянула, предупреждая. Одним привычным движением Сэнди открыл заднюю дверцу, а затем закрыл ее. Металл глухо и уверенно стукнулся о металл. Сильвия уселась точно посередине сиденья.

— Доброе утро, мисс Хэррингтон. — Сэнди даже не потрудился подольститься. После двадцати лет повторения этого ритуала между мужчиной на переднем сиденье и женщиной на заднем не осталось никакой недосказанной правды. — Необычный день.

— Когда же успело потеплеть?

— Фронт прошел около полуночи.

— Так весь снег растает.

Январская оттепель всегда была временем депрессии для жителей Нью-Йорка. В то время как жители северо-востока радовались дуновению тепла, январская оттепель создавала отвратительную грязь на загаженном домашними питомцами Манхэттене. Неделями скапливавшиеся экскременты приводили в негодность одежду и обувь, вызывая злость и отвращение в их владельцах.

— Надо было надеть ботинки.

На Сильвию снова навалились эмоции, которые она не могла контролировать.

Она откинулась на красные бархатные подушки. Внутри автомобиля было побрызгано «Опиумом» Сен-Лорана — никаких освежителей воздуха из обычного магазина, это не для «Высокой моды». В хрустальных вазочках, прикрепленных к дверцам, стояло по одной темно-розовой розе и маленькой веточке папоротника. Огромный автомобиль бесшумно двигался по улицам, и в его баре звонко побрякивали хрустальные графины и бокалы. Под ногами Сильвии стала собираться лужица жидкой грязи, постепенно впитываясь в толстое ковровое покрытие. Всего десять футов от двери до автомобиля, и тонкие итальянские кожаные туфли погибли. Их уже больше нельзя будет надеть. Да, надо было выбрать ботинки.

Длинный автомобиль обогнул квартал и направился к Парк-авеню.

 

Глава 2

Это здание всегда поражало Марселлу Тодд. В таком городе, как Нью-Йорк, где могущественные и знаменитые люди обращались со своими офисами, как с обычными джинсами, двенадцатиэтажное здание из красного кирпича в самом сердце района одежды на Седьмой авеню казалось и вовсе не приметным. Однако старое здание, окна которого закрывали ставни, имело свой статус. Внутри, за грязными стенами, находились демонстрационные залы лучших и наиболее преуспевающих американских модельеров.

Марселла часто размышляла о странности этого здания. Маленький вестибюль со стенами, побитыми кронштейнами с одеждой, вел в несколько самых дорогих в мире залов для показа мод. Поскрипывающие лифты, чьи латунные решетки потускнели от времени, останавливались на этажах, которые отделывались десятки раз — с каждым разом все дороже, — до тех пор пока стоимость мебели, ковров, тиковых или ореховых панелей и оборудования на любом из двенадцати этажей, казалось, не превысила стоимости самого здания. Для индустрии, которая постоянно предлагала новые идеи, дающие мгновенный статус, это здание было символом корпоративного статуса. Здесь находились только те модельеры, которые создали это здание и сделали его значительным. Большинство из них постепенно захватили это место, занимая пространство, освобождаемое теми, чьи мечты о славе потерпели крах в сражении с налогами или, что еще хуже, — чьи мечты не вдохновили публику. Они провалились. А для неудачников в этом мрачном кирпичном здании на Седьмой авеню места не было.

Лифты, как всегда, двигались медленно.

— Доброе утро, мисс Тодд, — произнесла красивая девушка лет семнадцати, не больше. Она была нагружена большим вещевым мешком, а ее локоны прикрывал шелковый шарф с эмблемой Дома Эрмес. — Боже, как я ненавижу эти утренние показы. Такой человек, как Спенс, мог бы начинать и попозже. Он достаточно известен.

Сообразительные модельеры в начале своей карьеры старались заполучить самый ранний показ дня. Тогда у фотографов было достаточно времени проявить и разослать снимки, с тем чтобы они попали в утренние выпуски газет следующего дня и в несколько оборотистых вечерних газет. Но Спенс не был начинающим модельером. Он был просто осторожным бизнесменом, который понимал, что соответствующее время означает известность в мире моды, а известность означает доход.

Наконец лифт, крякнув, остановился в вестибюле. Манекенщица и Марселла Тодд проскользнули в уголок.

— Вы, девушки, работаете на показе Спенса? — спросил плотный мужчина, энергично наседая на Марселлу и молоденькую манекенщицу. Он повернулся, чтобы все друг друга видели — женщины, прижатые к стенке лифта, и мужчина, улыбающаяся глыба среднезападной общительности, в центре кабинки.

— Да! — отрезала манекенщица таким тоном, что мужчина даже поежился.

Он повернул голову и сосредоточил все свое внимание на Марселле.

— А вы, маленькая леди?

— Нет, не работаю, — ответила она.

— Шутите. С вашей внешностью вам надо обязательно попробовать. Уж я-то в этом деле понимаю. Вы когда-нибудь слышали о магазине «Бердкейдж»? — Ответа он ждать не стал. — Это самый шикарный магазин модного платья в Куинси. Это в Иллинойсе, не в Массачусетсе. Люди все время путают. Но мы продаем по-настоящему модную одежду. У нас клиенты даже из Молайна. Я занимаюсь рекламой, и, поверьте мне, вы прекрасно подойдете для «Бердкейджа». — Он говорил быстро, потому что даже самый медленный лифт добирался до демонстрационного зала Спенса, расположенного в пентхаусе, меньше чем за две минуты. — Для вас это будет прекрасной возможностью, юная леди.

— Я была манекенщицей. Больше я этим не занимаюсь, — твердо сказала Марселла.

К счастью, двери лифта открылись, и его помятые в тесноте обитатели высадились на обитом серой замшей верхнем этаже, принадлежавшем «Спенс дизайн». На первый показ основной коллекции по обыкновению собиралась уйма репортеров, оптовики, которые всегда много покупали у Спенса, некоторые из его богатых клиентов и небольшое число звезд кино и Бродвея, которые бесплатно получали от него одежду в обмен на свое присутствие на его первых показах. В такие моменты в зале оказывалось слишком много людей, воевавших за ограниченное количество складных стульев.

Манекенщица со своим огромным вещевым мешком направилась к задней двери, возле которой стояла высокомерная и неприветливая особа — нечто среднее между охраной и администратором. Дверь на мгновение приоткрылась, и девушка исчезла в помещении, полном обнаженных тел и платьев за тысячу двести долларов — если брать оптом.

— Не волнуйтесь, — сказал мужчина из магазина «Бердкейдж», все еще поддерживая Марселлу под локоть. — Я раздобуду нам места. Спенс — мой друг.

— Хорошо.

Он пробился сквозь толпу к зеркальному отражению стража у комнаты манекенщиц. Эта женщина-цербер стояла наготове у двери в демонстрационный зал.

— Привет вам, мисси. — Он улыбнулся старухе. — Я Сесил Файн, от «Бердкейджа».

— Ваше имя есть в списке? — Гарпия небрежно просмотрела три странички машинописного текста.

— В прошлом году у «Бердкейджа» было два показа моделей Спенса. — Файн старался вовсю. — Мы со Спенсом проворачиваем уйму дел.

— Все проворачивают. — Произвести на гарпию впечатление не удалось.

— Кстати, — добавил Сесил Файн, — мне нужно еще одно место для моей маленькой приятельницы.

— Извините, но лишних мест нет, — сказала гарпия, даже не поднимая глаз. — Вы сказали, ваше имя Стайн?

— Нет, Файн… и надо найти место для…

— Все в порядке, — перебила Марселла. — Думаю, я есть в списке.

Гарпия застыла, услышав знакомый мягкий голос. Она подняла глаза и побледнела.

— О, мисс Тодд. Я не узнала вас в этой сутолоке. Пожалуйста, вы с мистером Файном можете войти сразу же. Напитки в комнате для гостей. Вы знаете, где это.

— Благодарю вас.

Обитые замшей двери, которые вели в святилище Спенса, открылись. Сопровождаемая Сесилом Файном Марселла вошла в помещение своей обычной походкой длинноногой манекенщицы.

— Похоже, вас здесь знают, — с восхищением проговорил Файн.

— Похоже.

— Где вы хотите сесть? — спросил мужчина.

— Обычно я сижу у двери во внутренний демонстрационный зал, — ответила Марселла, подходя к стулу, на котором было написано: «МАРСЕЛЛА ТОДД — «ГОЛДЕН ЛИМИТЕД»». На соседних стульях по бокам тоже были надписи — «ГОЛДЕН ЛИМИТЕД» — ПОМОЩНИК» и «ГОЛДЕН ЛИМИТЕД» — ФОТОГРАФ».

— А что такое «Голден лимитед»? — спросил Файн. — Большая сеть магазинов или что другое?

— Это сеть газет. Я пишу для них.

На лице Сесила Файна отразилось узнавание, сменившееся благоговением.

— Я знаю ваше имя. У вас колонка в одной из газет в четверке городов Среднего Запада. И в Сент-Луисе.

— Это хорошие газеты. — Марселла улыбнулась своему занервничавшему спутнику. — Газета «Таймс ревью» принадлежит «Голден лимитед». А газета в Сент-Луисе покупает мою колонку у синдиката «Голден».

— Вот я расскажу жене. — Внезапно мистер Файн растерялся. Он не хотел упоминать о жене, но было уже поздно. — Она всегда цитирует вашу колонку. А та, в которой вы рассказываете о целесообразности вкладывать деньги в меха, висит в рамке в нашем салоне.

— Как это мило.

Марселла почувствовала симпатию к полному мужчине из магазина «Бердкейдж» в Куинси, что в штате Иллинойс.

Сесил Файн уже собрался сесть на стул с надписью ««Голден лимитед» — помощник», когда по комнате разнесся резковатый голос:

— Где она? Где моя Марселла? Дорогая, где ты прячешься?

В комнату ворвался облаченный в черное Спенс. Его движения были нервными и почти неуклюжими, неловкими.

— Вот ты где. Боже, как я рад, что ты смогла прийти! Я так волнуюсь. — Запавшие глаза кокаиниста сверлили Марселлу сквозь затененные очки. — В такие минуты человек нуждается в друзьях.

— Я уверена, что все пройдет прекрасно.

Марселла была вежлива, но и только. Это была не самая важная коллекция, и Спенс на самом деле не боялся провала. Но в ближайший час он произнесет почти ту же речь перед десятками «нужных ему друзей».

— Подожди, пока увидишь вечерние платья… — Спенс замолчал на полуслове и уставился на Сесила Файна. — А это кто?

— Сесил Файн, магазин «Бердкейдж» в Куинси, — просияв, сказал Файн. — В прошлом году у нас было два показа моделей от Спенса.

— Как интересно. — В голосе Спенса прозвучало раздражение. Но потом он понял, что по какой-то непонятной причине эта глыба находится рядом с прекрасной Марселлой Тодд. Мгновенно его лицо осветила улыбка. — «Бердкейдж». Ну конечно. Дивное местечко. Куинси. Вы приехали поездом?

— Нет, прилетел.

— Из Куинси, — заметил Спенс, заводя беседу. — Лишние траты. По-моему, поездом получается столько же времени?

— На поезде получается полтора дня.

— Из Массачусетса? — Спенс начал скучать. — Безобразное обслуживание!

— Но… — начал объяснять Файн.

— О, это Лиза. — Спенс бросился в сторону. — Лиза, дорогая, Боже, как я рад, что ты смогла прийти! Я так волнуюсь.

Марселла улыбнулась Сесилу Файну:

— У Спенса столько всего в голове. Иногда он путается.

— Да, должно быть, — сказал Файн, он выглядел обиженным. — Полагаю, «Бердкейдж» для него пустой звук. А мы продали его платьев с этих показов почти на двадцать тысяч долларов. Это большие деньги. Возможно, не для него. Проклятие! Он должен был бы помнить.

Марселле внезапно стало жаль Файна.

— Я уверена, что он помнит. Это действительно хорошая работа. Похоже, «Бердкейдж» — отличный магазин.

— Так и есть. Чистая правда. Если считать складские помещения, у нас почти три тысячи квадратных футов площади и два этажа. И первоклассный товар. Это лучший магазин между Давенпортом и Сент-Луисом.

— Вы, должно быть, им гордитесь, — улыбнулась Марселла.

— Это уж точно.

— Знаете, мой помощник сегодня не придет, — продолжила Марселла, обращаясь к Файну. — Мне будет очень приятно, если вы сядете со мной и поделитесь своим мнением относительно коллекции. Множество моих читателей делают покупки в таких магазинах, как ваш, и мне действительно хотелось бы узнать, что вы думаете.

— Буду рад помочь. — Усаживаясь, Сесил Файн выглядел уже приободрившимся. — Знаете, нам нравятся классические модели. Модные штучки просто не пойдут в Куинси. — Он явно воспрял духом.

— Я знаю, — поддержала его Марселла. — Я родилась в маленьком городке в Огайо и жила там до поступления в колледж. Думаю, что он очень похож на Куинси.

Внезапно Марселла почувствовала, что на ее бедро легла крепкая ладонь. Высоко на бедро. Такое случалось и раньше. В ногах Марселлы было нечто, что притягивало мужские ладони. Она вдохнула побольше воздуха и повернулась к непрошеному поклоннику.

— Берт!

— Сюрприз!

Ей ослепительно улыбался Берт Рэнс, владелец «Бизнеса» — ежедневного издания, посвященного моде и имеющего очень высокий тираж. Ей были знакомы и улыбка, и ладонь Берта Рэнса. Она оказывалась на ее бедре и раньше. Марселла содрогнулась при этом воспоминании.

— Я не знала, что ты ходишь на подобные мероприятия, — сказала Марселла.

— Не хожу. Я просто понадеялся, что здесь будешь ты. Хотел узнать, ненавидишь ли ты меня до сих пор.

— Едва ли я тебя ненавижу.

— Тогда еще есть надежда, — с энтузиазмом откликнулся Рэнс.

— Берт, мы это уже обсудили. Ты мне нравишься. Но мне совершенно не хочется стать еще одним скальпом в коллекции чувственных трофеев Берта Рэнса.

Берт по-прежнему крепко сжимал бедро Марселлы. Она не убрала его руку. Ощущение приятное, а в переполненной комнате ничего не случится. Больше никогда ничего не должно случиться, она поклялась себе.

— Ты был на юге? — спросила Марселла.

— Да, на Багамах, — ответил Берт. В этом красивом мужчине было достаточно тщеславия, чтобы каждую зиму несколько раз ездить на юг для поддержания натурального загара и естественно выгоревших прядей в кудрявых темных волосах. — Ты выглядишь великолепно.

— Спасибо, — просто ответила Марселла.

— Действительно великолепно. — Берт не отрываясь смотрел ей в глаза.

Сесил Файн уставился на Рэнса.

— Могу я представиться? Я Сесил Файн, магазин «Бердкейдж». — Он протянул Берту руку.

— Я Берт Рэнс. Рад познакомиться, Сесил. А что это за «Бердкейдж»?

— Берт Рэнс? Парень, которому принадлежит «Бизнес»? — Сесил был на седьмом небе. — Это же моя Библия для «Бердкейджа». Очень рад с вами познакомиться.

— «Бердкейдж» — магазин в Куинси, Иллинойс, — добавила Марселла.

Ей было не по себе. Берт по-прежнему таращился на нее. Казалось, кроме Марселлы, в этой комнате никого для него не существовало.

— Мне надо с тобой поговорить, — тихо и настойчиво проговорил он.

— Нам не о чем говорить, — ответила Марселла. — Мы уже все сказали друг другу, и мы никогда не придем к согласию. Пожалуйста, Берт.

— Ты не передумала?

— Нет! — Марселле было неловко от того, что Сесил Файн слышал каждое слово.

— Передумаешь. Обещаю. Послушай, я не хочу сидеть тут. Я зашел просто повидать тебя, а не последние неоправданно дорогие творения Спенса. Я тебе позвоню.

— Берт!

Он встал и широким шагом направился к двери, рассекая приливную волну шикарных и якобы шикарных людей, сражавшихся за места.

Марселла почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы, но удержалась и не заплакала. Черт, и подобрала же она компанию мужчин своей жизни. Ее муж… уже бывший муж, затем Кевин О'Хара и самый последний — Берт Рэнс. Все, похоже, оказались ошибкой. Все время что-то было не так. Они не совпадали друг с другом. Ее муж хотел, чтобы она блистала, когда ей хотелось быть матерью и домохозяйкой. Кевин сам не знал, чего он от нее хочет. Теперь Берт. На какое-то время ей показалось, что тут что-то может получиться. Но только на время. Берту понадобилась традиционная жена и возлюбленная как раз тогда, когда Марселла наконец почувствовала уверенность в себе как в деловой женщине и независимом человеке. Они все время не совпадали друг с другом. Проклятие!

Марселла постаралась сосредоточиться на показе Спенса. Надо было работать.

Внезапно обитые замшей двери распахнулись, и толпа полных нетерпения людей, которых долго выдерживали в холле, устремилась в демонстрационный зал и начала рассаживаться.

Через эту толпу искателей модной одежды пробирался высокий молодой человек, на шее у него висела пара фотокамер «Никон». В бизнесе и городе, где имидж был всем, Закери Джонс имел вид настоящего фотографа. У него были густые темно-каштановые волосы и синие глаза. У него была достаточно хорошая фигура, чтобы в таком модном месте великолепно выглядеть в плотно сидящих джинсах, джемпере-поло и громоздких на вид кроссовках. Очки в роговой оправе придавали ему слегка ученый вид, которому частая застенчивая улыбка моментально придавала очарование. Закери Джонса всегда принимали за аккуратно загорелого и накачанного в спортивном зале манекенщика, но место Джонса было за фотокамерой, а не перед ней. Он пробовал себя в этом деле, когда впервые приехал в Нью-Йорк из Андовера, что в штате Айдахо, и не мог получить работу даже помощника фотографа — он был слишком неловким и застенчивым. Перед объективом лицо у него застывало. Но с камерой в руках Закери Джонс становился творцом.

— Привет, уроженка Огайо! — Джонс уселся на стул фотографа «Голден лимитед».

— Привет, Зак.

Марселла Тодд была привязана к фотографу и восхищалась им. Его энтузиазм произвел на нее впечатление, когда он пришел в «Голден лимитед» в поисках работы на неполный день, чтобы подкрепить свой доход штатного фотографа — одного из многих младших сотрудников — в журнале «Высокая мода».

— Надеюсь, что скоро начнется, — сказал Зак, улыбнувшись своей самой лучшей застенчивой улыбкой. — К девяти тридцати мне надо быть в «Высокой моде» для разминки.

— Разминки?

— Да, мой начальник проводит небольшую тренировку для своих подчиненных перед еженедельной встречей мисс Хэррингтон с персоналом.

— Она настоящая легенда, — заметила Марселла.

— Да нет, вполне живая. Иногда я радуюсь своему низкому положению в этой иерархии. Я могу быть хоть простым рассыльным, зато мне не приходится терпеть то, что выносят звезды.

— Однажды ты станешь звездой, — сказала Марселла, вполне веря своим словам.

Когда она просмотрела папку Зака с фотографиями самых высокооплачиваемых манекенщиц Нью-Йорка — которые, кстати, позировали ему бесплатно, — она сразу увидела заложенные в нем возможности. Поэтому и наняла его без договора, вместо того чтобы пользоваться услугами штатных фотографов «Голден лимитед».

— Да… можно надеяться.

Еще одна гарпия прошлась перед первым рядом, раздавая листки с распорядком показа, — рядом с каждой моделью была указана оптовая цена. Марселла занесла несколько моделей на свой листок, а затем передала его Заку.

— Отличный зал, — произнес Зак, обозревая место для съемок. — Из окон поступает достаточно естественного света, и эта арка на заднем плане. Да, должно получиться хорошо.

— Здесь есть кто-нибудь из «Высокой моды»? — спросила Марселла.

— Нет, — ответил Зак. — Королева устроила для себя и девочек частный показ лучших нарядов Спенса. Он даже кое-что изъял из этого показа, чтобы первыми их увидели в «Высокой моде».

Зак повернулся и принялся настраивать аппаратуру и навинчивать дополнительные объективы. Помещение было переполнено, и хотя за окнами стояла зима, явно был необходим кондиционер.

Журналист в Марселле насторожился. Если это такая незначительная коллекция, почему организован большой секретный показ для «Высокой моды»? Спенс что-то задумал, а зная Спенса, она предположила, что это должно быть очень неплохо.

Сесил Файн внимательно разглядывал прибывавшую толпу.

— Боже мой! — внезапно сказал он. — Это же Миранда Дант.

И в самом деле — это была знаменитая Миранда Дант. Кинозвезда. Жена семи самых богатых или самых интересных мужчин в мире. Владелица бриллианта «Звезда Мадейры». Ее лицо практически не сходило с обложек журналов светских сплетен во всем мире.

— Она, должно быть, подумывает о разводе с вице-президентом, — пробормотала Марселла.

— Почему вы так думаете? — с интересом спросил Файн.

— У меня есть теория о брачных привычках Миранды Дант. Если она садится на диету и сбрасывает фунтов пятьдесят или около того, значит, она готовится расстаться с очередным мужем. Смотрите! Она снова худая.

— Выглядит она великолепно! — с восторгом прошептал Файн.

— Именно это я и имею в виду. Когда она вышла за сенатора Паркера, она набрала тонну. Помните фотографии во время избирательной кампании? Ока была погребена под ярдами тщательно задрапированной тафты от Спенса.

— Угу.

— Она ест, когда счастлива, и садится на диету, когда несчастна. Таков ее обычай. — Марселла была уверена, что вскоре колонки сплетен зажужжат на все лады.

Зак отправился к дверям, где остановилась, позируя, Миранда Дант. Ее знаменитые глаза цвета лаванды сверкали в свете вспышек.

— Ладно, мальчики, — проворковала она, — на что вам нужны фотографии старой толстой матроны? — Она продолжала улыбаться, как на церемонии вручения «Оскара». — А теперь пойду искать свое место… если для меня тут оставили стульчик.

Ей оставили настоящий трон. Для Миранды Дант было выделено место как раз в центре помещения, напротив лучшей позиции для фотографирования манекенщиц. На тысячах растиражированных фотографий она будет запечатлена в образе сидящей прямо скромницы, а перед ней будут дефилировать манекенщицы в нарядах из новой коллекции Спенса. Да, Спенс был не дурак.

— Здравствуйте, Марселла, — произнесла Миранда, взмахнув в сторону журналистки бледно-сиреневым шарфом.

— Здравствуйте, миссис Паркер, — ответила Марселла.

Мгновенная боль исказила лицо звезды, стерев тщательно нарисованную улыбку. Всего лишь несколько месяцев назад она, взяв под руку своего нового мужа, сказала представителям прессы, что теперь она «просто миссис Паркер». Теперь этот титул причинял ей боль. Журналистский инстинкт Марселлы подсказал ей, что муж номер восемь уже готов выйти на сцену. Плохо. Несмотря на свою репутацию эгоистичной и требовательной женщины, Миранда Дант нравилась Марселле. Она написала в интервью:

«Возможно, способность Миранды Дант чувствовать, способность, которая сделала ее такой замечательной актрисой, мешает успеху ее браков. Может быть, она слишком чувствительна. Слишком быстро понимает, когда ее отталкивают. И слишком требовательна не только к другим, но и к себе. И в том возрасте, когда многие женщины, обладающие ее красотой и богатством, удовлетворились бы чередой интрижек, Миранда Дант продолжает попытки обрести совершенный брак. Она действительно пытается».

Миранда прислала Марселле написанную от руки записку с комментарием по поводу этого интервью.

— Какая кожа! — отметил удивленный Зак. — Ей уже, наверное, к пятидесяти, а кожа у нее такая чистая и гладкая. Она даже не пользуется тональным кремом.

Внезапно из нескольких огромных динамиков полилась музыка, это означало, что показ мод вот-вот начнется.

Спенс вышел на временный подиум, который протянулся через все помещение. Это было в высшей степени необычно. Как правило, модельер ждал окончания показа, чтобы выйти к публике, да и то выходил лишь в ответ на шквал тщательно организованных аплодисментов.

— Друзья мои, — начал Спенс. Зак и его коллеги бросились к модельеру, стремительно наводя на него объективы. — Я внес изменения в программу, потому что хочу вам кое-что показать.

Марселла приготовила ручку и блокнот.

— Последние несколько лет были не слишком удачными с экономической точки зрения. И хотя дела у «Спенс дизайн» шли хорошо, я чувствую, что мы могли бы добиться большего. Как вы, наверное, знаете, существует мнение, что моя одежда… э… возможно, немного дороговата.

По залу прокатились смешки. Одежда Спенса была слишком дорогой.

— …поэтому последние полтора года я работал над проектом, который назвал «Проект Икс». По-моему, звучит очень таинственно.

Снова раздались смешки.

— И вот я хочу представить вам результаты «Проекта Икс»… мою новую коллекцию — «Проект Икс-Спенс».

Группа высоченных чернокожих красоток выскочила на подиум, рассредоточившись по всей его длине. На девушках были простые шелковые платья со знаменитой драпировкой Спенса, которая и сделала его известным. Простота силуэта и драпировки были его торговой маркой. У него был талант создавать одежду, которая выгодно облегала хорошую фигуру и в то же время маскирующими складками укрывала менее привлекательное тело. В платьях-драпировках от Спенса любая женщина становилась красавицей.

— В этом платье Спенса есть нечто весьма необычное, — проговорил модельер, следя за выражением лиц присутствующих. — Я знаю, что вы думаете. Спенс знает. Вы думаете, это тот же самый фасон, который я делаю годами. — Снова ропот собравшихся. — Так и есть. Но розничная цена такого платья не превысит трехсот долларов.

По залу прокатились нестройные аплодисменты. Знаменитые классические платья Спенса обычно стоили более девяти сотен долларов.

Сесил Файн слушал очень внимательно.

— Разумеется, оно несколько отличается. Меньше ручной работы. В подкладке меньше содержание шелка. Ярлык вышит не золотой нитью. Но зато теперь больше женщин смогут носить платья от Спенса.

Аплодисменты.

— Я должен идти присмотреть за девочками и в заключение скажу, что первая часть показа будет посвящена части коллекции «Проект Икс-Спенс». Надеюсь, вам понравится, — закончил модельер и послал аплодирующей толпе воздушные поцелуи.

Снова заиграла музыка. На подиум вышли девушки. Теперь на них были знаменитые плащи Спенса — цвета морской волны, белые, цвета мяты, желтые, розовые, сизые и серые.

— Цвет морской волны, сизые, серые и розовые — это то, что мне нужно, — бормотал Файн, записывая в блокнот номера моделей. — Женщинам нравится и белый, но ему не выдержать зиму Среднего Запада. Думаю, он делает ошибку, не предлагая черный, бежевый и виноградный. Это не новые цвета, но зато всегда идут хорошо.

Марселла глянула на Файна и сделала пометку в своем блокноте. Вставший на колено Зак ждал подходящего момента, чтобы сфотографировать плащи.

— Таша, — попросил он. — Задержись на секунду.

Таша, манекенщица, которая уже появлялась на фотографиях Зака, остановилась, театрально изогнувшись на фоне двигающихся девушек.

— Все, что попросишь, Зак. — Она улыбнулась, глядя в объектив «Никона» своим самым сексуальным взглядом. — Готово? — И, взмахнув полой плаща, двинулась дальше.

За коллекцией открывавших одно плечо простых вечерних платьев с драпировкой, выполненных из набивных тканей, последовали такие же, но из красных и черных тканей.

— Черные разлетятся в мгновение ока! — Файн сиял. — Никто не скажет, что это дешевые вещи. А вот рисунок несколько пестроват. Женщины никогда такое не купят, потому что подобное платье запоминается окружающим с первого раза.

Вереница манекенщиц представила простые деловые костюмы, состоявшие из жакета и юбки: в руках у девушек были одинаковые портфельчики, на носу сидели одинаковые очки в роговой оправе. Костюмы были тех же цветов, что и плащи.

— Просто глазам не верю. — Файн был по-настоящему поражен. — Черного нет. Твида нет. Кто, скажите, захочет всю зиму носить костюм цвета мяты? Розничная цена всего триста двадцать пять. Я могу их продавать дюжинами, но только не желтые и не цвета мяты.

Марселла сделала еще несколько пометок. Коллекция «Проект Икс-Спенс» оказалась небольшой. Все закончилось в течение десяти минут. Затем начался обычный показ дорогой и обширной коллекции Спенса. Спустя час показ завершился, и приглашенные начали пробиваться к лифтам.

— Идем, — сказал Зак, направляясь к двери. — Выйдем по запасной лестнице.

— Подожди, — прошептала Марселла, наклонившись к Заку. — Видишь того мужчину, который сидит рядом с моим стулом? — Она указала на Сесила Файна, яростно строчившего в блокноте. — Сделай несколько снимков.

— Непременно. — Зак вытащил из сумки объектив, чтобы с близкого расстояния запечатлеть серьезное выражение лица Файна. Несколько щелчков, и дело было сделано. — Когда они тебе нужны?

— Дай мне пленку. Я проявлю ее у себя в конторе.

Зака, казалось, обидело предложение Марселлы. Он всегда сам проявлял и печатал свои снимки.

— Ты же вроде спешишь, — сказал он, вынимая из фотоаппаратов отщелканные пленки и копаясь в сумке в поисках других, тоже отснятых.

— Я хочу сделать материал прямо сейчас, — объяснила Марселла; от нее не ускользнуло разочарование Зака. — Я сделаю так, чтобы тебе открыли кредит в «Голден лимитед».

— Ух ты! — удивился Зак. — Отлично!

Файн поднял на них глаза. Марселла Тодд, прощаясь, помахала ему рукой и вместе с Заком вышла через заднюю дверь на запасную лестницу. Лишь несколько манекенщиц и хорошо знакомых со старым кирпичным зданием людей знали о существовании этой лестницы. По всем двенадцати этажам разносилось эхо постукивавших каблуков.

— Удачи на собрании персонала, — сказала Марселла.

— Ерунда, — ответил Зак, когда пара вышла на Седьмую авеню, — никто и не узнает, что я там буду.

Он повернулся и зашагал на восток, в сторону Парк-авеню. А Марселла пошла на север — к конторе «Голден лимитед», расположенной на Шестой авеню. Можно было взять такси, но Марселла давно узнала, что самый быстрый способ передвижения в центре Манхэттена — на своих двоих. А сейчас ей хотелось двигаться быстро.

Через несколько минут она уже сидела за заваленным бумагами столом в видавшей виды конторе «Голден лимитед» в одном из небоскребов в новой секции Рокфеллеровского центра. Мебель всегда принадлежала газете, и кофейные пятна и съеденные за десять лет ленчи придали столу особый журналистский вид — края облупились, полировка поблекла.

— Джейк, — обратилась Марселла к выпускающему редактору, — можешь дать мне немного места в дневном выпуске? По-моему, у меня есть что-то стоящее.

— Для тебя — что пожелаешь.

Джейк был одним из настоящих представителей журналистской братии — жевал сигару, говорил отрывисто и обладал добрым сердцем. Ему очень нравилось с обожанием разглядывать ноги Марселлы.

Марселла повернулась к компьютеру, и на нее посмотрела зеленоватая пустота экрана. Длинные пальцы Марселлы забегали по клавиатуре. На экране появилось: «Код заголовка… Мода/Марселла».

Она нажала еще одну клавишу, и экран заполнился списком материалов, которые она должна была скинуть в ленту новостей. В конце списка она добавила: «Заголовок. Куинси».

Экран очистился. Тогда она начала печатать: «МАРСЕЛЛА ТОДД — «ГОЛДЕН СИНДИКАТ»»

«Сегодня один нью-йоркский модельер, работающий для богатых и знаменитых, решил, что настало время сделать что-нибудь и для остального мира. Великий Спенс смог предложить свои известные модели если не по дешевке, то за треть их обычной цены.

Но найдет ли своего покупателя коллекция «Проект Икс-Спенс» в Куинси?

— Возможно, — говорит Сесил Файн, который вместе со своей женой Синтией является владельцем и управляющим «Бердкейджа», самого большого магазина модной одежды между Давенпортом, штат Айова, и Сент-Луисом — в небольшом городке Куинси, штат Иллинойс.

Что случится с королем Седьмой авеню, который привык работать с шикарной и следящей за всеми новинками моды публикой, если он решил покорить провинцию?»

Спустя сорок пять минут Марселла напечатала слово «Конец» и нажала клавишу, которая тут же отправила ее материал в память компьютера.

Потом она сняла трубку и набрала номер фотоотдела.

— Мне нужны пробные оттиски, — сказала она редактору. — Они нужны мне не позже чем к одиннадцати часам.

— Большое спасибо, Марселла. — Редактор фотоотдела любил прибедняться почти так же, как любил выполнить заказ за очень ограниченное время.

К нужному часу рассказ о Сесиле Файне, магазине «Бердкейдж» и о новой коллекции Спенса в сопровождении четырех фотографий был передан во все национальные газеты. Этот материал был принят не как колонка моды, а как сообщение из разряда неожиданных и интересных новостей. Некоторые газеты напечатали его не на женских страничках, а в разделах бизнеса. Газета города Куинси, штат Иллинойс, поместила материал на первой странице.

Через неделю Марселла Тодд получила письмо с благодарностью от мистера и миссис Сесил Файн. Файна попросили выступить на следующей конференции по вопросам моды Среднего Запада в Чикаго. А за товар от Спенса он в этом году выручил не двадцать тысяч долларов, а приблизился к отметке почти в сто тысяч.

Марселла Тодд отхлебнула пепси-лайт и улыбаясь принялась разбирать почту. Материал оказался что надо.

 

Глава 3

Идея перенести офис журнала «Высокая мода» на Парк-авеню принадлежала Сильвии. Дики — только Сильвия называла его Дики — Баркли, издатель и внук основателя «Пендлингтон пабликейшнз», предпочел бы оставить контору на Мэдисон-авеню, в глубине издательского квартала. Но, как обычно, когда Сильвия и Дики расходились во мнениях, Сильвия получила что хотела.

— Ради Бога, Дики! — кричала она. — «Высокая мода» уже давно перестала быть глупым женским журналом. Она стала голосом моды, дизайна интерьеров, развлечений и красивых людей всего мира. Нам не подобает сидеть в этих тесных кабинетах.

— Может, возьмем еще один этаж? — Дики добросовестно пытался найти компромисс.

— К черту! — взорвалась Сильвия, отчего Дики, как обычно, бросился искать убежища за большим дедовским столом, который пережил старика более чем на три десятилетия. — Это первоклассный журнал, и мне нужен первоклассный адрес. «Высокая мода» заслуживает Парк-авеню. Если хочешь, можешь оставаться на Мэдисон-авеню. Я перевожу журнал на Парк.

И снова, как всегда, Сильвия была права. Она подписала аренду — правильнее будет сказать, вынудила Дики подписать — на четыре верхних этажа в этом чудовищном черном здании на Сорок восьмой улице. Частью сделки была договоренность, что на верху здания будут прикреплены буквы «Высокая мода». По ночам они притягивали взгляды, становясь фокусом одной из самых эффектных полосок цемента в мире.

«А почему бы и нет?» — думала Сильвия, пока автомобиль въезжал на парковочную площадку, табличка рядом с которой извещала, что ни в какое время суток здесь нельзя ни останавливаться, ни парковаться. Каждый месяц в одних только Соединенных Штатах «Высокую моду» покупали восемь миллионов человек (три доллара за экземпляр в газетном киоске). Французское и итальянское издания добавляли еще три миллиона к всемирному тиражу. Доход за последний год превысил пятьдесят пять миллионов долларов. Все это произошло в то время, когда рост почтовых расходов и падение эффективности рекламы заставили десятки журналов, включая нескольких конкурентов «Высокой моды», выйти из игры.

«Высокая мода» определенно заслуживала Парк-авеню.

Сильвия подождала, пока Сэнди откроет тяжелую дверь лимузина. Несколько секунд, в течение которых Сэнди покидал водительское место, обходил автомобиль и открывал дверцу пассажирского сиденья, были любимой частью дня Сильвии. Это было достойным завершением утреннего личного периода и вступлением в суматошный мир ежедневной рутины журнала. Сильвия во всем одобряла ясное окончание и начало.

— Вам понадобится автомобиль во время ленча? — спросил Сэнди.

— Не знаю.

Сэнди будет ждать, читая сначала «Таймс», а затем «Дейли ньюз». Он не читал «Пост», поскольку редактор отдела моды называл Сильвию «бабушкой американской модной прессы». Мисс Хэррингтон не потерпит в своем лимузине и клочка «Пост».

Сильвия быстро миновала вестибюль — мрамор и стекло, — направляясь к скоростным лифтам, которые возносили в офис «Высокой моды». Медная табличка рядом с лифтами гласила: «Приемная «Высокой моды»: сорок девятый этаж». Сильвия достала из сумочки ключ и повернула его в особом замке на том месте, где должна была быть кнопка пятьдесят второго этажа. Только у нее и у Дики были такие ключи. Персонал и весь остальной мир должны были сначала подняться в приемную на сорок девятом этаже, которая была отделана превосходными шелковыми восточными коврами, мебелью в стиле какого-то там Людовика и снабжена изгибающимися лестницами — не особенно нужными, но очень эффектными.

Двери открылись на пятьдесят втором этаже.

На стенах, обшитых высветленным тиковым деревом, висели картины — все дорогие. Некоторые были по-настоящему хороши. В свое время каждая из них украшала страницы «Высокой моды». Эрте. Миро. Даже несколько работ Пикассо. Только картины Эрте были «модными». Остальные, включая великолепные работы Джорджии О'Киффс, были куплены Ричардом Баркли исключительно для собственного удовольствия, и Сильвия убедила его использовать их в некоторых выпусках журнала. Таким образом, и Баркли был счастлив, и инспекторы из налогового управления убедились, что эти довольно большие расходы действительно были сделаны в интересах дела.

Черный и очень толстый ковер поглощал любой звук, который мог нарушить спокойствие пятьдесят второго этажа. Единственными цветовыми пятнами были картины, заключенные в одинаковые тяжелые рамы в виде позолоченных листьев и удачно подсвеченные лампами направленного света. Остальное освещение приемной было тусклым. В одном конце стоял большой полукруглый стол тикового дерева в тон стенам. Несколько направленных ламп высвечивали секретаршу. Если не считать картин, она на первый взгляд была единственным пятном цвета, единственным признаком жизни. Даже растения казались замороженными и засушенными в момент своего наивысшего расцвета.

— Доброе утро, мисс Хэррингтон, — вскочив, сказала секретарша.

Одним из нескольких удовольствий, которые позволяла себе в офисе Сильвия, был нескончаемый ряд безымянных секретарей и их реакция на нее и легенды о ней. Женский персонал «Высокой моды» обычно был в высшей степени однородным. Почти без исключения, все женщины были богаты или из хороших семей, а часто и совмещали оба эти качества. Все они недавно окончили подходящие школы и хотели сделать карьеру в «завораживающем Нью-Йорке». После краткого опыта карьеры они, как правило, выходили замуж за кого-нибудь, соответствовавшего им богатством и происхождением. У всех у них были оплачиваемые родителями и уставленные папоротником квартиры — на Восьмой авеню или рядом.

Девушки из «Высокой моды» становились привилегированными женщинами.

У «Бендела, Сакса, Блумингдейла и Бергдорфа» существовали счета с инструкциями направлять их бухгалтеру в определенное место «для учета».

Они приходили в «Высокую моду», чтобы найти себя, и впервые за всю свою безмятежную жизнь подвергались резкой, придирчивой, не знающей снисхождения и оскорбительной критике мисс Хэррингтон. И все за нищенскую зарплату. За свою блистательную работу девушки «Высокой моды» редко получали больше двухсот долларов в неделю. Секретари, телефонистки и уборщицы получали больше, чем помощники редактора и советники по вопросам моды, которые гордились тем, что их имена значились в журнале, в списке тех, кто его выпускал.

Плата была для них не важна. Не за деньгами приходили сюда аристократки, чьи фамилии сменяли одна другую в этом списке. «Высокая мода» давала опыт. Звание «помощник редактора» отдавало престижем и блеском. Секретарь за столом в приемной тоже была помощником редактора. Она не написала ни одного слова — кроме писем в Скоттс-дейл (или она из Ривер-Оукс?), в которых превозносила свою жизнь на Манхэттене, — а только подавала кофе и вежливо отвечала по телефону, грациозно барахтаясь в трясине уничтожающих замечаний Сильвии.

— Кто твой парикмахер? — проходя мимо девушки, требовательно спросила Сильвия.

Девушка приятно улыбнулась, она привыкла получать комплименты. Она и в самом деле провела несколько часов в салоне красоты, где ее волосы стригли, завивали и мелировали. И вот мисс Хэррингтон обратила на нее внимание, ее маленький хитроумный план осуществляется как задумано.

— Антонио. У него чудесный маленький салон на Мэдисон, рядом с Центральным вокзалом. — Ее речь была тщательно отрепетирована, чтобы занять те несколько секунд, пока мисс Хэррингтон будет проходить мимо ее стола. — Он работал у Кеннета, но почувствовал, что его таланту не дают раскрыться, поэтому и открыл свой салон. У него там просто восхитительно. Я считаю, что он гений. Вероятно, мы могли бы отметить его в книге. — Сотрудники журнала каждый его выпуск называли «книгой», и заместители редактора любили использовать этот термин. — Как вы полагаете, мог бы он что-нибудь сделать для…

— Ты похожа на проститутку, — бросила Сильвия. — Во время ленча приведи себя в порядок.

И бедному Антонио с его мечтами прославиться на страницах «Высокой моды» оставалось прозябать в неизвестности в не приносящем большого дохода салоне на неверно выбранной части Мэдисон-авеню. Он был обречен на безвестность, его уделом оставались пятидесятидолларовые завивки вместо стильных двухсотдолларовых стрижек. Секретарша отменила встречу за ленчем у Довса, куда ее пригласил богатый, хорошо воспитанный молодой человек, и помчалась через несколько кварталов к Саксу, чтобы купить чалму.

Сильвия понимала, что никто никогда не называл эту маленькую девочку из Скоттсдейла проституткой. Напыщенные принцессы, составлявшие часть ее двора, тщательно охранялись от обид и оскорблений. В то время как множество юных девушек подвергались самым разным унижениям, которые были частью процесса взросления, проходившего в государственных школах, большая часть сотрудниц «Высокой моды» воспитывалась и получала образование в закрытых заведениях в Швейцарии или в горах Виргинии и Пенсильвании.

Разумеется, слово «проститутка» не было для них новинкой. Даже девушки из хороших семей обмениваются сегодня оскорблениями и обзывают друг друга. Но услышать слово «проститутка» от того, на кого отчаянно хочешь произвести впечатление, было настоящим крахом. Сильвия это понимала. За несколько десятилетий она сотни раз проводила подобные сцены. Она считала это своим вкладом в образование, которое должны получить девушки из «Высокой моды» за время пребывания в большом городе. Ей нравилось быть учителем… Боже, даже очень нравилось.

Джейн Колдуэлл наблюдала короткую сцену через открытую дверь кабинета Сильвии.

— А мне понравилась ее прическа, — сказала она со своим чистым бостонским произношением, которое ни в коей мере не было рассчитано на то, чтобы произвести эффект.

Пока Сильвия запихивала свои соболя в личный гардероб в передней кабинета, Джейн ненавязчиво продолжала гнуть свою линию. Джейн Колдуэлл была одной из немногих, кто мог бросить вызов Сильвии Хэррингтон. Никто в окружении «Высокой моды» не мог понять, почему ей все сходило с рук. Скромная Простушка Джейн — таково было ее прозвище среди персонала — умела мягко и осторожно дать отпор своей начальнице и при этом не пострадать.

Сильвию Джейн раздражала. Вероятно, она всегда будет ее раздражать. Но она нуждалась в Джейн и в ее способности справиться с бесконечными ежедневными заботами, связанными с выпуском журнала. А Сильвия умела примириться с тем, что было совершенно необходимо ей или журналу «Высокая мода».

«У Джейн, видимо, тоже было плохое утро, раз она обратила внимание на такую незначительную вещь, как прическа секретарши», — подумала Сильвия.

— Ты, наверное, шутишь, — сказала она громко. — Тебе это понравилось? — Ее голос разнесся по приемной. — Вероятно, этот как-его-там может применить свой талант в других изданиях. Что-нибудь вроде «Нэшнл инкуайрер» или «Полис газетт». Он обслуживает покойников?

Джейн даже не потрудилась ответить. Вместо этого она открыла двойные двери в огромный кабинет Сильвии, выходивший окнами на восточную часть Манхэттена, и по восточным коврам прошла к двадцатифутовому письменному столу с черным огнеупорным покрытием. Наклеенные на картон страницы майского номера «Высокой моды» были ровными рядами разложены на столе, ожидая, когда в верхнем правом углу на них напишут и обведут кружком инициалы «СХ».

— Нам нужно окончательно утвердить раскладку Бласса на май, — начала Джейн.

В журнальном бизнесе время было смешено. Для всего остального мира на календаре был холодный и снежный январь. Но для журнала уже наступила весна и подошло время летящих платьев и легких пальто. Очень легко потерять ориентировку, когда все время приходится жить в будущем. И хотя погода стояла скверная, некоторые девушки из «Высокой моды» уже надели легкий хлопок и шелка, которые им удалось раздобыть у модельеров, опережая начало сезона.

— Давай посмотрим, — сказала Сильвия, заменяя темные очки на дымчатые, подходящие для чтения.

Джейн передавала ей покрытые пластиком странички парами, так, как их увидят восемь с лишним миллионов читателей майского номера «Высокой моды».

— Что здесь будет за реклама? — спросила Сильвия, увидев чистую страницу, на которой было помечено «Сакс».

— Плащи Бласса, — моментально ответила Джейн. — Они попросили особое место, рядом с первой страницей, отданной Блассу.

— С материалом не будет противоречия? — Сильвия не терпела повторений в журнале, касалось ли это редакционного материала или рекламы.

— В самом материале плащей нет, а на первой странице Бласса в основном текст и фото Билла. Небольшая врезка в блок текста. На мой взгляд, противоречия нет.

— Надеюсь. — Сильвия просмотрела оставшиеся страницы. — Хм, мило. Здесь добавить прозрачности. Убрать эту фотографию. Боже мой! Что это? Добавить побольше бисера и переснять. Это выглядит слишком тяжело. Ведь уже почти лето.

— Вы прочтете текст? — спросила Джейн.

Она уже знала, что Сильвия не захочет читать текст. Она никогда его не читала. Со словом она была не в ладах. Сильвия Хэррингтон не испытывала никакого почтения к печатному слову. Встав во главе «Высокой моды», она практически полностью изгнала с ее страниц слова и заменила их огромными, эффектными фотографиями. На самом деле знаменитый редактор модного журнала была почти безграмотной. Текстовым содержанием журнала всегда занималась Джейн. Никогда не забывая при этом задать вышеупомянутый вопрос.

— Какие-нибудь затруднения с текстом? — спросила Сильвия.

— Никаких. У нас великолепное интервью Юбера де Живанши. Вы знаете, какой Юбер обычно застенчивый и тихий? Ну так вот, это интервью отличается от прежних. Он говорит о большем чем просто о моде.

— Хм, — прокомментировала Сильвия. «Не существует ничего, кроме моды», — подумала она.

— Может быть, стоит немного разрекламировать это интервью, — осторожно предложила Джейн.

— Нет. Фотографии недостаточно выразительны. В телевизионной рекламе используй Бласса.

Сильвия на самом деле была убеждена, что покупатели ее журнала не читают его. Они предпочитают фотографии — большие, яркие, впечатляющие фотографии высокомерных женщин в дорогих нарядах.

Сильвия знала, что может разрекламировать интервью Живанши. Если бы Сильвия сама предложила эту идею, не прошло бы и часа, как рекламщики уже сидели бы за работой. Но ей не хотелось соглашаться с Джейн. Сильвия Хэррингтон не любила Джейн Колдуэлл. Джейн стала слишком необходима «Высокой моде». Именно Джейн вдохнула новую жизнь в статьи журнала, который стал в основном иллюстрированным. Опросы читателей показали, что молодая аудитория, столь желанная для рекламодателей, не против и почитать что-нибудь любопытное, а не только посмотреть красивые картинки. Работа Джейн как редактора-управляющего была по большей части связана с корректорской вычиткой текста и проверкой фактических данных. Затем она начала добавлять свои довольно большие материалы. Биографический очерк модельера, сдобренный сплетнями, взгляд на гардероб звезды. Казалось, у нее всегда есть дюжина идей.

Реакция оказалась впечатляющей и незамедлительной. Более ста тысяч новых читателей прислали деньги на подписку за время первых месяцев эксперимента Джейн с «напечатанными словами». Сильвия так и не поняла почему. А Джейн Колдуэлл поняла, и это сделало ее положение прочным. Это также заставляло Сильвию Хэррингтон нервничать.

Джейн всегда была невзрачной. Некрасивые волосы мышиного цвета, лицо чистое, но не вызывающее интереса. Носила она практичные костюмы от Пендлтона. Удобные туфли. Она всегда выглядела уроженкой Бостона. Но по крайней мере молчала, когда на Сильвию сыпались похвалы за нововведения «Высокой моды».

Все это раздражало Сильвию. Одно дело принимать как должное работу и талант других — в издательском деле это было нормальным. Но Сильвия ненавидела перемены. Она считала их ошибкой, все до одной. Однако эти перемены принесли успех, а число подписчиков стало расти за счет притока молодых и богатых читателей. Сильвия заволновалась. Она забеспокоилась, что происходит что-то новое, чего она не понимает, что-то, делающее других людей необходимыми журналу.

— Дики у себя? — Сильвия была готова сменить тему.

— Мистер Баркли будет к десяти.

«Хорошо», — подумала Сильвия. После двадцати пяти лет бесполезных попыток Дики наконец перестал притворяться, что имеет какое-то влияние на «Высокую моду», и взял за правило приходить поздно, на ленч уезжать, а уходить пораньше. Он больше не пытался вникнуть в ежедневную процедуру выпуска журнала, что и нужно было Сильвии. Пусть Дики обедает с рекламодателями или с кем-нибудь еще.

— С почтой пришло что-нибудь? — спросила Сильвия.

Если бы там оказалось что-то важное — крупный показ мод, предложение от хорошего рекламодателя или записка от Джеки или этого ужасного Трумена, — пришлось бы заняться этим вплотную. Но ничего такого не было.

— А почта Дики?

— Вот она.

Джейн было противно вскрывать почту Баркли, но приходилось, потому что с того времени в середине семидесятых, когда пищевая компания из Чикаго пыталась купить журнал, Сильвия пожелала просматривать всю почту корпорации, прежде чем ее увидит Баркли. По счастью, она вовремя узнала о предложении, чтобы в жесткой форме убедить Дики не продавать журнал. С тех пор она была ограждена от приходящих с почтой неожиданностей.

— Всякий мусор, — сказала Джейн.

— Положи туда.

Джейн положила кипу из почти тридцати конвертов на письменный стол Сильвии, сделанный из розового дерева, повернулась и пошла прочь из сумрачного кабинета, направляясь в приятную атмосферу несмолкающего редакционного гомона — в отделы журналистов и художников, располагавшиеся этажом ниже. Хотя у нее был солидный кабинет в пентхаусе, она предпочитала болтовню и суматоху — и атмосферу творчества — редакционного, художественного и фотоотделов.

— Собрание в десять, — напомнила Сильвии Джейн, остановившись в дверях.

— Хорошо. — Махнув рукой, Сильвия отпустила ее.

Выйдя, Джейн тихо закрыла двойные двери, а Сильвия занялась почтой. Наметанным глазом она тут же, не читая обратных адресов, рассортировала конверты. Это все действительно мусор. Приглашения. Мольбы рекламных агентов, чьи большие зарплаты зависели от количества рекламы их клиентов в таких журналах, как «Высокая мода». Она бросила в корзину для бумаг дубликаты приглашений на приемы и показы мод. Она терпеть не могла, когда Дики ходил на те же показы, что и она. Люди терялись и не могли решить, кого сделать центром внимания. В конце концов, он владелец журнала. Но все знали, что руководит «Высокой модой» она.

И тут ее внимание привлекла открытка.

Это был вид Рио-де-Жанейро, со статуей Христа на вершине Коркаваду. На обороте, где должен был быть текст, значилось только «Том Э.». И больше ничего.

— Так, значит, вот он где, — тихо произнесла Сильвия.

Удовлетворенная просмотром почты, Сильвия собрала уцелевшие письма и открытку и через арку прошла к другим двойным дверям, за которыми располагалась большая бледно-зеленая гостиная, соединявшая ее угловой кабинет с угловым кабинетом Ричарда Баркли. Гостиная воспроизводила салон, в котором она впервые увидела показ моделей Диора в первые годы существования «Высокой моды». Показ проходил в каком-то замке под Парижем. Она уже не помнила названия замка, но не забыла ни единой подробности, касавшейся той изумительной комнаты.

На потолке были нарисованы нежные облака. Позолоченная мебель. Старинные зеркала, несмотря на свой возраст, дававшие точное изображение. Когда пришло время оформлять кабинеты в пентхаусе, она над ущельями Манхэттена восстановила тот салон как гостиную. Возможно, пышный стиль гостиной вступал в противоречие со строгим стилем приемной. Ну и что! Это комната, куда приходят люди, заполняющие страницы «Высокой моды», гордые, красивые и богатые, приходят, чтобы воздать должное журналу и женщине, которая его создала. Это был тронный зал королевства «Высокой моды». Этот пентхаус был на самом деле дворцом издательского дела.

Это было рассчитанное на публику обрамление Сильвии Хэррингтон.

Еще на административном этаже располагались самая настоящая кухня и пекарня, где над приготовлением изысканных ленчей и периодически обедов трудились две смены поваров и другой обслуги. Вина всегда доставлялись из подвального помещения здания, потому что даже малейшие колебания небоскреба могли повредить деликатные «Марго» и «Латуры». В подвалах «Высокой моды» хранились только французские вина. Никаких калифорнийских бутылок.

В столовой могло разместиться пятьдесят человек, хотя обычно присутствовало не больше дюжины. В библиотеке теснились тома в кожаных переплетах, некоторые из них были коллекционными экземплярами. В графинах уотерфордского хрусталя гостей ждали шерри и портвейн. Была на этаже и пара спален, ими пользовались редко, но на тех, кто их видел, они производили большое впечатление. Столовая была, возможно, самым популярным помещением. Модельер, манекенщица, рекламодатель, фотограф или служащая компании приобретали определенный статус, если получали с посыльным тисненую карточку с приглашением на обед в окружении всего этого великолепия, заключенного в стены, обитые ореховыми панелями, которые были вывезены из какого-то старинного сельского дома в Англии.

Сильвия вошла в двери, которые вели в кабинет Ричарда Баркли. Здесь ковровое покрытие было не бледно-зеленым, а бледно-голубым. Здесь тоже лежали дорогие шелковые восточные коврики. Стены были обшиты солидными панелями красного дерева. Главенствовал в комнате письменный стол, Несмотря на тщательный ремонт и реставрацию, этот тяжелый резной дубовый стол, купленный изначально Уильямом Рэндольфом Херстом и стоявший в товарном складе недалеко от его калифорнийского дворца в течение тридцати лет, прежде чем был призван послужить имиджу семейства Баркли, оставался неуклюжим и громоздким предметом меблировки. Даже пять стульев, обтянутых бледно-голубой тканью, которые полукругом стояли перед столом, не могли отвлечь на себя достаточно внимания. Сильвия молча прошла по старинному восточному коврику в кремово-голубых тонах и аккуратно положила стопку писем на промокательную бумагу — открытку она намеренно положила сверху.

— Вот тебе еще работа, Дики, дорогой, — прошипела она.

Из окон кабинета Ричарда Баркли открывался вид на нижнюю часть острова Манхэттен — от реки Гудзон и, захватывая Беттери-парк, до Ист-Ривер. Такой вид был доступен только самым богатым людям, платившим за свои помещения баснословные деньги.

Может, этот кабинет и был больше кабинета Сильвии, но он не был сердцем «Высокой моды». Ричард Баркли владел журналом и всеми акциями компании, но власть была у нее. Это было справедливое разделение. Нет, ей не нужен был его кабинет.

В плотной тишине почти пустого пентхауса она вернулась к беспрерывному мерцанию огоньков на своем телефоне. Подошло время заняться несколькими самыми важными или интересными звонками.

Первой предстояло позаботиться о Мелиссе Фентон, прекрасной Мелиссе Фентон. Именно Сильвия создала Мелиссу Фентон. Разумеется, Мелисса была красива в то утро три года назад, когда Элеонора Франклин из «Франклин моделз» лично попросила Сильвию взглянуть на эту девушку. В облике Мелиссы было что-то необычное. Конечно же, она была высокой. Волосы у нее были черные и такие густые, что постоянно придавали девушке диковатый вид. Ее светло-серые глаза, казалось, меняли цвет в зависимости от настроения. Грациозное тело и крепкие груди. Но самым удивительным в Мелиссе Фентон была ее дивная алебастровая кожа — совершенный покров всего ее тела. Сильвия не могла наглядеться на эту кожу, наблюдая, как Мелисса примеряет одно платье за другим. Она так отличалась от ее собственной невзрачности.

По своему первому официальному контракту в качестве модели Мелисса Фентон позировала для обложки «Высокой моды». Приказ Сильвии. И с тех пор она появлялась в каждом выпуске журнала. Под умелым руководством и при поддержке Сильвии Хэррингтон ее гонорар модели составлял пять тысяч долларов в день. Сильвия сделала все для Мелиссы. Она дала ей славу и деньги. В ответ она хотела всего лишь полной лояльности и преданности, чего Мелисса была не способна дать никому.

В последнее время Мелисса стала исчезать на несколько дней подряд. Никто не знал, где она была. Десятки звонков на ее автоответчик результатов не давали. Да, Сильвия Хэррингтон собиралась преподать Мелиссе Фентон урок, урок благодарности.

Вместо того чтобы связаться с Элеонорой Франклин через секретаря, Сильвия сама набрала прямой номер «Франклин моделз». На пульте Элеоноры Франклин, в нескольких кварталах от пентхауса «Высокой моды», ожил двойной звонок частной линии.

— Элеонора Франклин слушает. — Голос был хрипловатый и немного чувственный.

— Это Сильвия.

— Дорогая. — Голос исполнился тщательно выверенной приветливости. — Что я могу сделать для своего любимого редактора?

— Сегодня у нас случилось небольшое затруднение, Элеонора, — начала Сильвия. — Это Мелисса Фентон… снова. — Сильвия никогда раньше не жаловалась на свою любимицу, но знала, что это делали другие, и подумала, что слово «снова» скажет о многом. — Она снова не явилась сегодня. Без всякой причины. Просто оставила на коммутаторе сообщение.

— Возмутительно. — Мысленно Элеонора лихорадочно перебирала возможные последствия.

— Для нас это достаточно серьезно.

— Я немедленно кого-нибудь пришлю. Кого бы вы хотели?

— В этом нет необходимости. Мы заполучили совершенно удивительную девушку из «Форд моделз», новую девушку. — Сильвия лгала. Она знала, что деловые потери и затрещина от «Высокой моды» нанесут Элеоноре ущерб. — Я беспокоюсь о Мелиссе. Она не пристрастилась к наркотикам?

— Да как и все, — ответила Элеонора. — Думаю, что в этом отношении у нее не больше проблем, чем у других моделей.

— Мне кажется, что в последнее время она фотографировалась немного навеселе, — продолжила Сильвия. — Возможно, «Высокой моде» следует на время отказаться от ее услуг. Вы же понимаете, она ассоциируется с нашим журналом, и если в связи с ней появятся неприятные сообщения — скажем, о наркотиках, — это может отразиться и на «Высокой моде».

Элеоноре стало не по себе. Если «Высокая мода» откажется от Мелиссы Фентон, поползут слухи. Если она создаст себе репутацию ненадежной наркоманки, то спрос на нее упадет и у других клиентов Элеоноры. Сильвия Хэррингтон мягко угрожает разрушением карьеры Мелиссы Фентон. Элеоноре было наплевать на Мелиссу. Всегда найдутся более красивые женщины. Она не хотела терять свои комиссионные, высокое мнение о себе Сильвии Хэррингтон и постоянный доступ агентства «Франклин моделз» на страницы «Высокой моды».

— Что вы предлагаете? — осторожно поинтересовалась Элеонора.

— Меня это, собственно, не касается. Но на вашем месте, — продолжала Сильвия, — я бы дала девушке столь необходимый ей отдых. По всей видимости, ей трудно справляться с напряжением по-настоящему большой работы. Есть и другая сторона — снижение доходов может вернуть ее к реальности.

«Она хочет, чтобы я утопила Мелиссу», — подумала Элеонора. В бизнесе, где сегодня модель была на вершине, а назавтра опускалась на дно, Сильвия Хэррингтон опускала Мелиссу.

— Вы совершенно правы, — сказала Элеонора. — Я извещу некоторых ее клиентов. Без шума. Мелисса действительно нуждается в отдыхе.

— По-моему, так будет лучше для вас обеих, — добавила Сильвия.

Обе женщины знали, что имеет в виду Сильвия. Это означало переход контрактов Мелиссы к другим моделям «Франклин моделз» либо потерю комиссионных в пользу другого агентства, которое будет только счастливо исполнить пожелания Сильвии Хэррингтон.

— Я знала, что вы поймете, — проворковала в телефон редактор.

Затем она положила трубку и повернулась к прекрасному виду на Нью-Йорк. Она снова выиграла.

Элеонора Франклин некоторое время держала трубку в руке, забыв вернуть ее на место. Что же такого натворила Мелисса, что вынудила свою благодетельницу расправиться с ней?

— Я думала, что Мелисса осознает положение дел, — пробормотала она себе под нос. — Как она могла так проколоться?

У себя в кабинете Сильвия вызвала по переговорному устройству личного секретаря.

— Соедини со Спенсом, — рявкнула она.

Через несколько минут секретарша подключилась сама:

— Он на пятой линии, мисс Хэррингтон.

Сильвия не сразу взяла трубку. Всего несколько человек могли рано утром в понедельник продержать у молчащего телефона высокомерного и своенравного Спенса, и одним из них была Сильвия Хэррингтон.

Наконец она сняла трубку:

— Спенс!

— Сильвия. — От Спенса просто исходило тепло. — Мне бы следовало разозлиться. Разъяриться на тебя. Ты не пришла на мой утренний показ. Я был в отчаянии.

— Переживешь.

— Как это гадко с твоей стороны!

Спенс несколько переигрывал, и это не ускользнуло от внимания Сильвии.

— От «Высокой моды» никого не было, — продолжал модельер. — Ни одного человека. Ты меня возненавидела?

— Я видела коллекцию на прошлой неделе, — напомнила ему Сильвия. — С прошлым покончено? Что тебе нужно? — Она быстро уставала от пустой болтовни. — Кажется, ты мне звонил, Зип?

Только несколько человек, знавшие его до того как он стал достаточно знаменитым, чтобы оставить только одно имя — тогда, когда он был Норманом Спенсом Фрайбергом, нервным ребенком с юношескими прыщами, бравшим уроки в Нью-Йоркской школе дизайна, — называли Спенса давним прозвищем.

— Ну так ты придешь? — спросил он.

— Куда? — Сильвия начала раздражаться.

— На мой прием в честь Миранды в «Шестерках», — терпеливо объяснил Спенс.

— Ты говоришь о жене вице-президента? Об этой свиноматке.

— Миранда не настолько плоха, — осторожно произнес Спенс. — Она бывает довольно забавна, когда не напивается. И гости будут не совсем обычные. Она пригласила целую кучу типов из Вашингтона.

— Звучит убийственно.

— Ты непременно должна прийти. — Спенс старался звучать как можно убедительнее.

— В пятницу вечером?

— После ее выступления в Линкольновском центре. Ты можешь себе представить? Она читает «Ромео и Джульетту». Ей бы читать «Моби Дика».

— Кто-нибудь может загарпунить ее. — Сильвия наслаждалась собой.

— Не тот Моби Дик. Я имел в виду ее сексуальную жизнь с вице-президентом. Я слышал, что эта старая греховодница убивает его.

Сильвию забавляло злословие Спенса. Она не улыбалась. Она никогда не улыбалась. Но это ее определенно забавляло.

— Ты должна прийти, — повторил Спенс. — Я сделал для Миранды маленький наряд, замотав ее в несколько квадратных миль тафты. Она похожа на смесь Ширли Темпл и Хинденберга.

— Уверена, это одна из лучших твоих работ.

— Я чувствую себя вторым Кристо. По-моему, это тот художник, который завернул Питтсбург в туалетную бумагу или что-то в этом роде?

Сильвия забарабанила ногтями по столу.

— Кристо — художник, милый мальчик, а это значит, что между вами двумя нет абсолютно ничего общего.

— О, хорошо, ты меня оскорбляешь. Это значит, что ты меня действительно любишь и придешь на мой прием. — Спенс чувствовал истинное облегчение, когда становился объектом оскорблений.

— А вице-президент там будет? — Сильвия прикидывала, кто из прессы будет на приеме.

— Обещаю, что, если он может ходить, он там будет.

— Ладно.

— Великолепно. А сейчас мне надо идти. Прислать за тобой машину? — Спенс сделал этот жест, хотя и знал, что он скорее всего будет отвергнут, чтобы набрать еще несколько очков.

— Нет, я приеду на своей на тот случай, если понадобится уйти пораньше. Ненавижу разговоры о политике. У меня никогда не бывает желания слушать о трудных временах и застое в экономике.

— Как скажешь, милая.

— Пока, Зип. — Щелчок.

На другом конце Спенс держал трубку, в которой слышались гудки отбоя. «Ну и ладно, — сказал он себе, — по крайней мере старая кошелка придет со своими фотографами. Немного достойной рекламы для Миранды и немного большой рекламы для меня».

Замигала линия интеркома, соединяющая Сильвию со столом Джейн в редакционном отделе. Сильвия подняла ручку французского телефона из слоновой кости и нажала мигающую кнопку.

— Да, Джейн.

— Вам что-нибудь говорит фамилия Сарасота? — спросила она. — Она здесь по поводу работы.

— Представления не имею, — ответила Сильвия.

— Она из Техаса.

Джейн уже давно усвоила, что надо заставить Сильвию поломать голову, прежде чем отказать женщине, по виду подходящей на должность помощника редактора.

— О Боже мой! Припоминаю, — сказала Сильвия.

Сарасота — это была фамилия какой-то юной дебютантки из Техаса, о которой несколько месяцев назад звонил Стэнли Сэкер. Владельцы крупных универсальных магазинов — все они были рекламодателями или потенциальными рекламодателями — больше не вдохновляли Сильвию, но Стэнли Сэкера она обожала. Когда «Высокая мода» боролась за свое существование во время редакторских нововведений, он постоянно помещал на дюжине страниц свою рекламу и оставлял ее во всех выпусках журнала, а не только в тех, которые распространялись на Юго-Западе. Хотя он уже больше не руководил универсальным магазином, свою власть он сохранил. Сильвия всегда с радостью оказывала услуги Стэнли Сэкеру.

— Друг попросил дать ей работу, — объяснила Сильвия. — Выясни, обладает ли она какими-нибудь способностями, и найди ей какое-нибудь занятие. Если никаких талантов у нее нет, найми ее на работу и отправь рассматривать витрины магазинов. Все что угодно. Я поговорю с ней позже.

— Отлично!

Джейн привыкла к этой процедуре. Если повезет, мисс Сарасота скоро устанет от журналистики и инспектирования витрин и вернется в Даллас, где сообщит папе и влиятельному папиному другу, как ей понравилось работать в «Высокой моде» и чувствовать себя частью мира моды.

— Боже, дай мне силы, — пробормотала Джейн, повесив трубку.

 

Глава 4

Ричард Баркли не привык завтракать в людных и шумных залах Карнеги-дели. Обычно он съедал грейпфрут и тост в нескольких кварталах отсюда, в Нью-Йоркском спортивном клубе, после ставших теперь обычными утренних тренировок. Он увидел себя со стороны — в пропотевшей футболке, делающего разогревающие приседания, а потом работающего со штангой и на тренажерах, — и тонкая ироничная улыбка появилась на его мягком, породистом лице жителя Нью-Йорка.

Всего два года назад он осознал тот факт, что ему почти пятьдесят, и решил вести себя, как любой другой располневший удачливый издатель, и встречать наступающие годы в обществе хорошего бренди и дорогих сигар. Затем благодаря Сильвии Хэррингтон он влюбился. У него колотилось сердце, подкашивались ноги — одним словом, это была страсть, какую он давно оставил впечатлительным подросткам, у которых играют в крови гормоны. «Спасибо тебе, Сильвия, ты, старый боевой топор, — подумал он. — Спасибо, что наконец ты что-то для меня делаешь».

Громадного роста приветливый официант прервал его сон наяву:

— Что вам принести?

— Только кофе. Черный.

— Шутишь, приятель. Это лучшее кафе в Нью-Йорке. Может, и в мире. Изжоги здесь не бывает. Если тебе нужен только черный кофе, почему не пойти в забегаловку за углом? Как насчет омлета? Прекрасный омлет… — он пригляделся к благородному профилю Баркли, — …с беконом.

— Не с моей диетой.

— Еще и диета! Да кто же ходит к нам с диетой? Ты что, приятель, заблудился? — Официант был явно скандализован.

— Не заблудился, просто жду человека. И тогда, гарантирую, мы закажем что-нибудь, вам и Карнеги-дели будет чем гордиться. Может, даже блинчики.

— А мама разрешила тебе такую еду? — Подшучивание над клиентами было неотъемлемой частью Карнеги-дели, особенно тягучими январскими утрами. — Ты как будто все еще ходишь на помочах. Ладно, чашка черного кофе сейчас будет. А пока вот пикули. — Он подтолкнул к Баркли вездесущую плошку с маринованными пикулями. — Я вернусь.

До сегодняшнего дня Ричард Баркли никогда не ел в Карнеги-дели. Когда он еще не придерживался диеты, то, случалось, останавливался и покупал что-нибудь в окошке, выходящем на улицу. Он стоял и ждал, пока здоровенный повар положит на ломоть белого хлеба кусок индейки со специями, выслушивал его продолжительные упреки, касающиеся выбранного сорта хлеба. Но в это утро Ричард Баркли предложил Карнеги, чтобы Сол Голден чувствовал себя спокойно.

Сол Голден опаздывал уже на двадцать минут.

Возможно, это опоздание было тщательно спланировано, чтобы вывести Баркли из равновесия. Но идея встретиться принадлежала Голдену, а не Баркли. В любом случае Ричард представлял, чего хочет Голден, и перспектива его волновала.

На прошедшей неделе Голден сам позвонил ему домой и прямо спросил:

— Вы заинтересованы в продаже «Высокой моды»? — Никаких вокруг да около, никаких бесконечных предварительных договоренностей, никакого обмена тщательно составленными письмами. Просто телефонный звонок. — Не трудитесь отвечать сейчас. В понедельник я буду в Нью-Йорке. Давайте позавтракаем вместе. Место выбираете вы. Нью-Йорк — ваш город, не мой.

Щелчок отбоя.

У Баркли было пять дней, чтобы обдумать разговор. Он хотел бы продать «Высокую моду». По крайней мере он подумал, что ему может оказаться по душе продажа журнала. И уж конечно, ему будет интересно поговорить с легендарным Солом Голденом о такой возможности.

«Высокая мода» была его тюрьмой, а Сильвия Хэррингтон — его тюремщицей. Успех «Высокой моды», гораздо больший, чем он когда-либо ожидал, связал его положение в жизни с преуспевающим журналом. То, что он являлся издателем «Высокой моды», давало ему статус. И никто во всем мире не знал, что ему приходилось день за днем терпеть от Сильвии. Она заменила ему отца. Старик говорил, что Дики не создан для издательского дела, и он был прав. До того как Сильвия взяла дело в свои руки, Баркли едва не погубил «Высокую моду». И теперь она диктовала ему, что делать и когда это делать. Она заставляла его чувствовать себя дерьмом. Пусть богатым, но все равно дерьмом. Он ненавидел эту женщину, но никуда не мог от нее деться. И вот наконец он, кажется, получил возможность сделать что-то самостоятельно, что-то, в чем Сильвия не сможет ему диктовать. Возможно, он готов ничего не делать — только любить.

Мысли о деле улетучились из головы Ричарда Баркли, вытесненные романтическими мечтаниями. Он почувствовал, как в брюках у него стало тесновато. Ну и дела, ему пятьдесят, а он возбудился, сидя в нью-йоркском кафе, как какой-нибудь юнец, набитый сексуальными фантазиями, сидит и счастливо ухмыляется.

Через вращающиеся стеклянные двери вошел Сол Голден. Хотя Баркли никогда не видел этого человека, он сразу же узнал его. Голден был невысокий, фунтов пятьдесят лишнего веса, лысый, между толстыми губами повисла сигара. Великолепный тип магната-еврея, каким его видят средства массовой информации. Единолично владея тридцатью четырьмя газетами, парой крупнейших журналов, двадцатью телевизионными каналами и радиостанциями — включая несколько тяжб с Федеральной комиссией связи, надеющейся расчленить его монопольную империю, — телеграфной службой и новой сетью кабельного телевидения, он, безусловно, был легендой если не журналистики, то бизнеса. Никто не знал, сколько стоит Голден. Ни одна из его компаний не была общественной, так что о размерах состояния Голдена знали только он сам, его жена Марти и его банкиры с Беверли-Хиллз. Даже двое его сыновей, которые возглавляли различные отделения империи Голдена, не знали, сколько акций контролирует их отец и сколько он стоит. Такой порядок Голдену нравился.

Только один человек был по-настоящему близок к Солу Голдену — его жена Марти. В то время как на страницах собственных газет ему нравилось во всех подробностях рассказывать о личной жизни конкурентов, в отношении себя и своей жизни он требовал полной секретности. Одним из немногих вмешательств в работу «Голден лимитед» было предложение Марти заменить «инкорпорейтед» на «лимитед», потому что это звучало представительно, совсем как в первые годы создания империи. Это произошло, когда Сол Голден за сто пятьдесят четыре миллиона долларов купил общественную газету Среднего Запада. В издательской индустрии это вызвало такую финансовую бурю, что вслед за сообщением в журнале «Редактор и издатель» последовала немедленная переоценка сотен газет.

Ричард Баркли был, безусловно, готов к разговору с этим человеком.

— Здесь хорошо кормят? — негромко проговорил Голден, возясь с легким пальто, которое он в спешке купил у мистера Гая на Родео-драйв в Беверли-Хиллз. Голден ненавидел холод. Только что-то по-настоящему важное могло заставить его покинуть свой особняк на Беверли-Крест-драйв ради обледеневшего январского Манхэттена.

— Еда прекрасная, — ответил Баркли.

— Очень плохо.

— Что?

— Мне приходится есть тосты из цельных зерен пшеницы и грейпфруты, — пояснил Голден. — Я ненавижу грейпфруты, но ем. Видите ли, Марти с врачом посадили меня на эту диету. Четыре унции постного мяса здесь. Две унции тушеного мяса тут. Бесконечные грейпфруты. Я уже несколько месяцев не был в ресторанах. Иногда жизнь бывает трудной.

Баркли рассмеялся.

Голден посмотрел на него:

— Что тут смешного? Вас забавляет мое голодание?

— Нет, совсем нет. Дело в том, что я тоже на диете, и если бы не встреча с вами, ел бы сейчас тост из цельных зерен пшеницы и грейпфрут.

Официант вернулся, принял два заказа на грейпфрут и удалился, не пошутив. Еда появилась моментально.

Голден приступил к своему грейпфруту, с опытностью знатока выбирая все съедобные части фрукта.

— Моя жена Марти может есть все и не набирает ни фунта. Никогда. Вы женаты?

— Три раза.

Баркли гордился тремя своими браками. Другие мужчины на его месте рассматривали бы эти матримониальные провалы как катастрофы, однако Баркли заслужил у своих бывших жен репутацию некоего символа мужественности. Все они были красивыми и желанными женщинами, о каких мечтает любой мужчина. Да, он ими гордился. Первая, импульсивная выпускница высшей школы, была им быстро отвергнута. Вторая была немкой, с которой он познакомился, когда учился в подготовительной школе в Швейцарии. Дело в том, что ему понадобилось два дополнительных года подготовительной школы, прежде чем отец счел его готовым к поступлению в Йель. Третья жена Ричарда принадлежала к тому типу женщин, что занимают высокое общественное положение; она оставила его, чтобы выйти замуж за производителя посудомоечных машин в Эвансвилле, штат Индиана. В итоге он получил свою долю красивых и интересных женщин.

Но Сол Голден уже все это знал. Перед тем как он сделал Ричарду Баркли предложение о покупке «Высокой моды», его помощники подготовили на него подробное досье. Голден не любил сюрпризов.

— А для меня всегда была одна Марти, — сказал Голден. — Вчера вечером она прилетела со мной. Забросила меня сюда и поехала к Пирру. Она встречается со своей лучшей подругой. Вы знаете Марселлу Тодд? Она в вашем бизнесе. Делала материалы о моде в моей чикагской газете, но я перевел ее в свой офис в Нью-Йорке, чтобы она могла писать для всех моих газет. Вдобавок она настоящая красавица. Уверен, вы ее знаете.

— Да как будто нет, — задумчиво произнес Баркли.

— Высокая блондинка, большая умница. Я удивлен, что вы никогда о ней не слышали. Она хорошо известна в кругах, связанных с модой. Ее колонку публикуют более сотни газет, а теперь она начала работать и с кабельным телевидением. Раньше Марселла была манекенщицей.

— Сожалею. — Баркли покачал головой.

— Придется вас познакомить. Уверен, Марти это сделает. Она твердо вознамерилась снова выдать Марселлу замуж.

— Я с удовольствием с ней познакомлюсь.

Баркли подумал, что Голден, по всей видимости, очень высокого мнения об этой Тодд, но ему ни с кем не хотелось знакомиться. У него уже было то, что он хотел. Но сделать ожидаемый вежливый жест придется.

— Перейдем к делу? — спросил Голден. — Хотя я ни в коей мере не интересуюсь модным бизнесом, им интересуется моя жена. Возможно, вам покажется, что это звучит не по-деловому, но вы ошибетесь. Моя жена в такой же мере член руководства «Голден лимитед», как и я, и когда она говорит, что ту или иную собственность стоит приобрести, она всегда права. Я убедился в этом на собственном опыте. — Голден взглянул на Баркли, ожидая его реакции. Баркли кивнул, но промолчал, тогда Голден продолжил: — Я хочу сделать вам предложение.

— Как-то очень быстро, — заметил Баркли.

— Нисколько. Мои люди несколько месяцев изучали «Высокую моду». Я подозреваю, что мы уже знаем о финансовой стороне вашего журнала столько же, а может, и больше, чем вы. Я так говорю, поскольку, похоже, вы перестали интересоваться журналом.

Баркли напрягся. Он задумался, сколько же всего секретов раскрыл хитрый мистер Голден.

— Сначала, — продолжал Голден, — мы решили создать новый журнал, чтобы составить «Высокой моде» конкуренцию. Но я решил, что это будет непродуктивно. У нас есть ресурсы, чтобы начать хорошую игру на вашем рынке, но результатом могли бы стать два борющихся журнала вместо одного устойчивого.

Голден знал, как преподнести угрозу, и Баркли это оценил.

— В соревнование с «Высокой модой» вступали многие журналы, — ответил житель Нью-Йорка. — Я не могу так сразу припомнить их названия, но их было довольно много.

Баркли тоже знал, как ответить на угрозу.

— Возможно, этого больше не случится. — Голдену надоело ходить вокруг да около. — Как насчет шестидесяти пяти миллионов?

Названная сумма больше чем в двенадцать раз превышала годовой доход от «Высокой моды». Это позволит ему до конца своих дней заниматься чем душа пожелает. Баркли принадлежало сорок процентов акций «Высокой моды» — иногда участь единственного ребенка имела некоторые преимущества. Баркли постарался, чтобы его лицо не дрогнуло. Он не хотел, чтобы его возбуждение было замечено.

Голден продолжал продвигаться вперед:

— Мои люди уже подготовили покупку остальных акций у трех других наследников «Пендлингтон пабликейшнз». Остались только ваши акции.

«Еще один туз в колоде Голдена, — подумал Баркли. — У него уже достаточно акций, чтобы контролировать «Высокую моду»».

— Вы, похоже, уже мой партнер.

Голден покачал головой.

— Не совсем. Я хочу все или ничего. Свои дела я веду самостоятельно. Естественно, вы можете, если захотите, оставить за собой номинальное руководство и кабинет, но я или получаю все, или сделки не будет.

«Что ж, единственный раз семье удалось сохранить какой-то секрет», — печально подумал Баркли. Пока он отдавался новому чувству, его двоюродные братья заключали сделки с Солом Голденом.

— Мне нужно обо всем подумать, — сказал он.

— Разумеется.

— Хотите прийти на ленч в «Высокую моду» и посмотреть, как там все налажено? Весьма впечатляет.

— Я не против ленча, но только не в офисе «Высокой моды», — ответил Голден. — Эта операция должна оставаться в полной тайне. Сообщить можно только держателям акций. Я никогда не звоню в издания, о покупке которых веду переговоры… и не посылаю никаких извещений. Я веду дела только с владельцами. Лишние слухи могут погубить любую хорошую сделку. Мы понимаем друг друга?

— Разумеется, — кивнул Баркли, решив, что ему нравится сидящий напротив человек.

— Но я бы хотел, чтобы вы устроили посещение «Высокой моды» для моей жены. Может, вы попросите вашего редактора — ее фамилия Хэррингтон, кажется, — пригласить Марти на ленч и показать ей журнал. Таким образом я получу донесение изнутри, и никто не догадается, что происходит. Все будет выглядеть совершенно естественно. Все знают, что моя жена с ума сходит по тряпкам. Завтра было бы прекрасно. Может эта Хэррингтон позвонить Марти к Пирру и обговорить время?

— Надеюсь, что у Сильвии нет никаких встреч. — Эта часть игры совсем не нравилась Баркли.

— Уверен, что она сможет изменить свои планы, если ее об этом попросит ее издатель, — произнес Голден с властностью человека, который привык отдавать моментально выполняемые приказы.

— Разумеется.

Голден проглотил последний кусочек грейпфрута, поднялся и надел пальто.

— Поговорим завтра вечером.

Повернувшись, он пробрался между столиками к стеклянным дверям и исчез в утренней суете Нью-Йорка. Баркли потянулся за счетом и заметил салфетку, на которой Голден аккуратно написал: «65.000.000».

Стоя в очереди, чтобы оплатить счет, он думал об этих деньгах. Они были не важны. Он уже был богат. Сбежать от успеха, успеха Сильвии, — этого сделка стоила.

Как быстро все меняется, всего неделю назад его жизнь вертелась вокруг «Высокой моды». Он каждую минуту знал, что должен делать и куда идти. Может, пользы от него и не было, но у него был привычный круг обязанностей. А теперь…

Он решил пройтись до офиса «Высокой моды». Плюсы и минусы сделки по очереди прокручивались у него в голове. Это большие деньги. Будут налоги. Он ненавидел это место. Оно давало ему статус. Его родственники будут в гневе, если он сорвет сделку. Но он никогда особенно не жаловал своих двоюродных братьев. Сильвия рассвирепеет. Да, все дело в этом.

Продажей «Высокой моды» он приведет Сильвию в ярость. Сильвию, которая привела «Высокую моду» к успеху. Сильвию, чья жизнь целиком принадлежала журналу. Сильвию, которая всегда была права. Сильвию, которая унижала и даже шантажировала его. И теперь он ненавидел эту женщину. Но она познакомила его… он снова ощутил знакомый жар в чреслах… вольно или невольно, но она по крайней мере сделала для него что-то хорошее. Это было самое уязвимое место в его решении.

Продав «Высокую моду», он уничтожит Сильвию. Это станет его местью.

 

Глава 5

Каждый понедельник в десять утра, если Сильвия была в городе, редакторов, ведущих журналистов, фотографов, макетчиков, художников и ответственных за полиграфическую сторону дела собирали на пятьдесят втором этаже, чтобы они отчитались перед главным редактором. Поскольку обычно работа шла сразу над тремя выпусками, эти собрания всегда были непростыми.

Ответственные за выпуск хотели обсудить сдачу в печать уже готового, по их мнению, номера. Журналисты и редакторы по вопросам моды горели желанием заявить и обосновать темы для следующего номера. Редакторам и управляющим хотелось услышать мнение мисс Хэррингтон относительно своих распоряжений и тем для номеров, которые еще находились в процессе обсуждения. В лучшем случае собрания по понедельникам были сумбурными.

Управлять журналом таким образом было нельзя. Большинство редакторов проводили отдельные совещания с руководителями отделов. Но Сильвия Хэррингтон чувствовала себя в этой неразберихе как рыба в воде. Более узкие встречи были для нее неприемлемы. Ведь она обладала властью принять моментальное решение, не советуясь с журналистами и финансовым директором, она могла выслушать все жалобы создателей журнала и приказать поднажать со сроками или полностью выбросить несколько страниц и с большей экономичностью использовать возможности печатных станков.

Далеко, в маленьком городке в штате Айова, гигантские печатные станки «Высокой моды» печатали и сшивали каждый выпуск со скоростью сто тысяч журналов в час. Ежегодный счет за эту работу составлял почти семьдесят пять миллионов долларов. Это означало семьдесят пять центов за один экземпляр. Еще семьдесят пять центов уходило на почтовые расходы. Остававшиеся полтора из трех долларов стоимости журнала в розницу — и меньше, если на журнал оформлялась подписка, — возвращались в «Высокую моду». «Высокая мода» была одним из очень немногих журналов, которые делали деньги на размерах тиража. Большинству подобных изданий приходилось нести огромные потери на затратах, связанных с выпуском тиража, покрывая разницу за счет рекламы. Даже за вычетом издательских расходов, значительных затрат на содержание офиса и командировочных размеры прибыли «Высокой моды» были огромны.

Плотно следующие один за другим заказы на в среднем двухсотстраничные журналы «Высокой моды» обеспечивали большую часть дохода компании «Мидуэст принтинг инкорпорейтед» и поддерживали ее разрастающееся предприятие. Благодаря этому надежному денежному источнику «Мидуэст» за последние десять лет установила самые большие и быстрые печатные станки, способные выпускать толстый журнал в глянцевой обложке менее чем за полцены по сравнению со своими ближайшими конкурентами.

Об этом договорился Ричард Баркли.

Переговоры тянулись несколько лет, несколько лет взаимовыгодного бизнеса. Только так Баркли смог убедить руководство «Мидуэст принтинг» в том, что им следует вложить почти сто миллионов долларов в новое оборудование, необходимое «Высокой моде». Это было лучшей сделкой, которую Баркли заключил во имя будущего «Высокой моды» и «Мидуэст принтинг».

— Хороший мальчик, Дики, — сказала Сильвия, когда узнала о сделке.

Теперь полиграфическая компания затратила на свое оборудование суммы, далеко превосходящие его стоимость. И таким образом Ричард Баркли постепенно стал негласным партнером «Мидуэст принтинг инкорпорейтед».

Это оказалось единственным настоящим вкладом Ричарда Баркли в «Высокую моду» до того, как он взял на работу Сильвию. Сразу же после успешного завершения дела Сильвия устроила так, чтобы ответственные за полиграфическую часть выпуска были включены в понедельничные собрания, дабы она могла держать под контролем и их.

Перед началом совещания Сильвия тщательно убрала со стола все до единой бумаги. В то время как сотрудники приходили сюда нагруженные папками с рисунками и образцами макетов, потому что знали, что должны быть во всеоружии, чтобы ответить на самый незначительный вопрос мисс Хэррингтон, Сильвии нравилось производить впечатление человека, держащего все в голове. Она не делала никаких записей. Она никогда не сокрушалась по поводу потерянного досье. Она помнила все. А если что-то забывала, никто не осмеливался сказать об этом вслух.

Раздался звонок секретаря:

— Мисс Хэррингтон, сотрудники собрались.

Ничто не могло привести Сильвию Хэррингтон в большую ярость, чем опоздавший. Джейн Колдуэлл разрешила эту проблему, установив время общего сбора — в девять тридцать в редакционном отделе, — а спустя полчаса ведя всех сотрудников, как стадо, в пентхаус.

Сотрудники «Высокой моды» приходили сюда с разным настроением. Те, что были постарше, больше не благоговели перед роскошью кабинета и значительностью мисс Хэррингтон, они хотели только спокойно отсидеть собрание и вернуться на свои рабочие места. Были временные сотрудники, которым эти совещания казались взглядом постороннего за кулисы, приобщением к чему-то тайному. Была и честолюбивая молодежь, жаждавшая власти, которую, казалось, источали богатые деревянные панели, антиквариат и сверкающая крышка письменного стола. Были здесь и те, кто просто боялся.

— Доброе утро, мисс Хэррингтон.

— Доброе утро, Сильвия.

Размещение пришедших было чем-то вроде негласного языка коллектива. Художники и другие творческие работники обычно оставались стоять, сложив руки на груди и выстроившись вдоль длинной доски для рисования. Более уверенные в себе располагались на белых диванах перед столом Сильвии. Джейн Колдуэлл занимала свое обычное место у окна позади стола мисс Хэррингтон; во время особенно неприятных моментов она поворачивалась к окну и разглядывала Нью-Йорк, словно решая: высказаться или промолчать. Остальные рассредоточивались по комнате, садясь на стулья, опираясь спиной о стены, собираясь у искусственного камина или сев по-турецки на пол.

— Доброе утро, — произнесла Сильвия, тут же заставив умолкнуть нервозные разговоры. — Начнем? Мистер Демпси, могу я услышать отчет отдела выпуска?

Дональд Демпси был ветераном войн «Высокой моды». Его включил в штат Баркли, когда «Мидуэст принтинг» купила новые станки, а самого Ричарда послали в Японию на стажировку в школу, занимающуюся полиграфическим оборудованием. Это было сделано в основном из-за его желания превратить распространение журнала из убыточной статьи в прибыльную.

— Основная часть майского выпуска уже отправлена в Айову. Остались шестнадцать страниц главного цветного материала номера. Редакционный отдел заверил меня, что к среде все будет готово, — без всякого выражения проговорил он.

В подтверждение его слов сидевшая на полу группа энергично закивала головами.

— Размещено сорок процентов рекламы. — В каждом номере «Высокой моды» как минимум сто тридцать страниц занимала реклама, стоившая в среднем по пятнадцать тысяч долларов за страницу. — Все рекламные дыры, кроме восьми страниц, закрыты. Отдел рекламы уже заполняет пять из этих восьми.

— Хорошо… хорошо. — Эта часть всегда была скучна для Сильвии. — Редакционный.

Джейн Колдуэлл оторвалась от созерцания небоскребов Нью-Йорка.

— Июньский выпуск по традиции составить труднее всего. — Она никогда не уставала обучать новичков. — Слишком поздно для весенних тем и слишком рано для осени. Таким образом, приходится сочетать летние модели для пляжа и занятий спортом и элегантные наряды для теплой погоды. Я надеялась, что в этом июньском номере мы немного поэкспериментируем, обратясь к нашим молодым читателям. — Джейн стремилась протолкнуть важную для себя тему. Кроме того, она понимала, что одна из стоящих перед «Высокой модой» проблем заключалась в том, что в то время как читатели богатели, журнал давал им понять, что они стареют. — Бонни, объясни, пожалуйста.

Бонни Винченцо представляла собой исключение из череды, как правило, быстро сменявшихся новеньких. Она была чуть полновата, чему способствовала хорошая итальянская еда. И она была высококомпетентным редактором по вопросам красоты и макияжа. Помимо этого, она по возможности избегала любых контактов с Сильвией Хэррингтон.

— В то время как большинство тем остается в июне на мели, — захлебываясь от энтузиазма, начала Бонни, — для моего отдела это самое лучшее время. Люди думают о загаре и уходе за кожей, что неизбежно при смене времен года. — Она часто строила фразы как заголовки. — Я предлагаю завести летнюю рубрику по уходу за кожей натуральными средствами. В Калифорнии есть врач, который создает самые разные лосьоны и кремы из фруктов и овощей. Мы могли бы дать рецепты и…

— О Боже! — пробормотала Сильвия.

— Что? — Бонни подумала, что она неправильно поняла свою начальницу.

Сильвия злобно глянула на полноватую молодую женщину.

— Дорогая моя, после того как мы окунем восемь миллионов женщин в соус из авокадо, кому мы продадим рекламу? Может, Ассоциации производителей авокадо, если такая есть? Или промышленным рабочим Америки? Подумай!

— Я не понимаю. — Возбуждение в голосе Бонни исчезло.

— По всей видимости, не понимаешь. Будь добра, возьми экземпляр «Высокой моды». — Сильвия указала длинным ногтем на столик для коктейлей, стоявший между двумя белыми диванами. — Ты ведь читала журнал, не так ли?

— Да, мисс Хэррингтон. — Слезы, настоящие итальянские слезы выступили у нее на глазах. — Я читала журнал.

— Ты меня удивляешь. Открой журнал и просмотри первые десять страниц. Что ты видишь, кроме выходных данных и содержания?

— Рекламу.

— О… очень хорошо! — фыркнула Сильвия. — А что за рекламу? Прочти. Страницу за страницей.

— Картье. Четыре страницы «Ревлона». Потом разворот «Эсте Лаудер», страница «Арамиса», Саковица и Чарльза Ритца.

— А что такое «Ревлон», «Эсте Лаудер», «Арамис», Саковиц и Чарльз Ритц, мисс Винченцо? — В голосе Сильвии слышались самодовольство и одновременно угроза.

— Это фирмы косметики.

— А теперь просмотри журнал и скажи, есть ли там цветная реклама какой-нибудь промышленной фирмы. Может, какая-то компания тратит тысячи долларов, чтобы разрекламировать в нашем журнале чудеса бананового пюре, а я, в своем преклонном возрасте, пропустила это? Не могли бы вы проверить для меня, мисс Винченцо?

— Здесь нет рекламы бананов, мисс Хэррингтон, — вымолвила Бонни, и первая слеза скатилась по ее красной щеке.

— Вы уверены? — неумолимо давила Сильвия.

— Да, уверена.

— Тогда, я полагаю, можно утверждать, что рекламодатели и читатели гораздо больше заинтересованы в знакомстве, скажем так, с более традиционной косметической продукцией. Мы можем это утверждать, мисс Винченцо?

— Да, — едва слышно ответила Бонни.

— Что ж, в таком случае… У меня есть предложения для июньского выпуска. Мы сделаем обзор всех самых дорогих и самых экзотических средств для загара. Рекламодатели будут счастливы. Включите также описание типов кожи, а для иллюстрации всего этого — от прыщей до ожогов — используйте знаменитостей.

— Хорошо, Сильвия, — сказала Джейн, принимая распоряжение вместо отвергнутой Бонни.

Под ложечкой у Джейн сосало. Это она настояла, чтобы Бонни переманили из другого журнала, и не отстала от Сильвии, пока та не назначила девушке почти достойную зарплату. А теперь, поняла она, Сильвия решила от нее избавиться. Джейн видела все признаки. И все старожилы журнала видели. Через месяц Бонни уйдет.

По комнате пронесся панический шепот. По плану Бонни Винченцо должна была быть главным выступающим в общередакционном замысле превратить июньский номер в первый полностью ориентированный на молодежь выпуск «Высокой моды». А теперь этот план рухнул после всего лишь небольшой схватки. Сильвия разрушила его градом уничтожающих замечаний. И одновременно уничтожила Бонни Винченцо. И, что еще хуже, выступила с идеей, не новой, но вполне подходящей для того, чтобы жадные до сплетен читатели нашли ее интереснее, чем насыщенная побуждающей к творчеству информацией версия Бонни.

А так как планы всех остальных опирались на предложение Бонни, началось судорожное подыскивание тем, подходящих к идее и нынешнему настроению Сильвии Хэррингтон. Перепуганные мозги работали на предельной скорости. Редактор отдела путешествий заговорил первым.

— Мы можем применить концепцию привлечения знаменитостей к теме путешествий, — сказал он. — Спросим, где им больше всего нравится отдыхать.

— Здесь есть некоторые возможности. — Теперь Сильвия была готова что-нибудь одобрить. — Только не упоминайте тех, кто едет в Мексику или плавает по горным рекам. Читатель «Высокой моды» хочет элегантности. Вы понимаете, о чем я?

— Да, мисс Хэррингтон.

Остальные редакторы вскоре тоже нащупали почву под ногами. Пишущие о моде журналисты выбрали главной темой летнюю элегантность, а художники снова выбрали в качестве фона фешенебельные курорты и казино мира. Вскоре группа редакторов и журналистов, освещающих события в высшем обществе, взахлеб рассуждала о новых кандидатурах для публикаций в журнале.

Сильвии все это начало надоедать. Джейн Колдуэлл знала, что уже через несколько минут совещание закончится и сотрудники отправятся в гостиную подкрепиться пирожными. Это было единственной оказией, при которой в «Высокой моде» позволялось съесть что-то высококалорийное. Несколько лет назад кто-то обнаружил, что восстанавливающий энергию кофе с сахаром совершенно необходим после встреч с Сильвией Хэррингтон.

Но прежде чем Сильвия успела всех распустить, в помещение быстро вошел Ричард Баркли, еще не снявший верхней одежды. От его сшитого на заказ свободного плаща с поясом повеяло холодным январем.

— Обсуждаете будущее «Высокой моды»? — усмехнулся Баркли — только он один мог в полной мере оценить значение этих слов. — Продолжайте, ребята. Заполняйте страницы.

Находившиеся в комнате женщины улыбнулись: в облике Баркли были одновременно какое-то очарование и открытость. Он казался гораздо уязвимее по контрасту с Сильвией.

— Доброе утро, Ричард, — сказала Сильвия.

— Прошу меня простить, — добавил Баркли. — Мне нужно заняться делами. За работу, друзья.

«Какими делами? — подумала Сильвия. — Этому дураку только и остается как сидеть в своем большом кабинете и ждать ленча. Дела, надо же!»

— Полагаю, мы закончили. — Сильвия поднялась. — В следующий понедельник собрание не состоится, так как нас с мисс Колдуэлл не будет в городе.

Хотя все до единого знали, что мисс Хэррингтон отправляется в Париж на какой-то особый показ, Сильвия любила создавать вокруг всего атмосферу секретности, словно все остальные модные журналы прятались за роскошной обшивкой стен в надежде узнать планы «Высокой моды» на будущее.

Сотрудники устремились к пирожным.

Джейн Колдуэлл осталась в комнате, по-прежнему глядя на открывающийся из окна вид. Сильвия откинулась в кресле и вздохнула. Повисла неловкая тишина.

— Бонни Винченцо очень хороший специалист, — нарушила молчание Джейн.

— Она не слишком похожа на редактора отдела по вопросам красоты. Ей необходимо сбросить вес и привести в порядок волосы, — отозвалась Сильвия.

Джейн подавила в себе желание крикнуть: «Это ты не похожа на редактора журнала мод. Как ты смеешь по внешнему виду судить о способностях и возможностях человека! Как ты можешь ломать прекрасную карьеру из-за того, что человек не отвечает в точности твоим требованиям к наружности? Бонни Винченцо — человеческое существо». Вместо этого Джейн продолжала смотреть в окно. Она как-нибудь попытается спасти карьеру Бонни в «Высокой моде».

— Как вы думаете, этот парижский показ окажется стоящим? — спросила Джейн, меняя тему.

— Должен. — После собрания Сильвия была сдержанной и терпимой, как будто ей требовалось перезарядить батарейки. — По-моему, французы озабочены своим имиджем.

— Возможно.

— Им следовало бы. — Сильвия вздохнула. — Последние несколько показов напоминали театральные представления, а не показы мод. Одежда была из ряда вон. Павлиньи перья в миллионный раз. Девушки из гарема. Пришельцы из космоса. Газеты начинают смеяться над Парижем, а это может быть опасно. Французская индустрия моды слишком важна, чтобы становиться предметом шуток. Они должны что-то сделать, должны доказать, что являются центром мировой моды, потому что в Нью-Йорке интерес к ним падает.

— Но ведь это полный показ? — спросила Джейн. — Это же такие расходы!

— Знаешь, все это должно было бы стать моей идеей. На самом деле так и было, — стала вспоминать Сильвия, барабаня по столу длинными ногтями. — Я уже года два назад почувствовала приближение кризиса. Ты помнишь ту нелепую коллекцию Сен-Лорана? Я сказала Пьеру Кардену, что, по моему мнению, одежда Ива превратит бизнес в шутку. Карден согласился. Ты же знаешь, какое значение придает Пьер своему имиджу в глазах общественности. Через несколько месяцев я услышала, что он поговорил с несколькими ведущими модельерами и убедил их подготовить особую коллекцию, посвященную будущему моды. Таким образом они получили великолепные оценки в прессе, как и хотели, а Париж остался местом, где рождается мода.

— Вы думаете, так и будет продолжаться? — В голосе Джейн все еще сквозило недоверие.

Сильвия кивнула.

— У некоторых — да. Другие так и будут использовать всякие нелепости, чтобы привлечь внимание прессы. Но французы не сдадут бастион моды без боя. И это будет интересно.

— Это обойдется им в кругленькую сумму, — повторила Джейн.

Весьма справедливые слова. Французское правительство и французская индустрия моды обеспечили чартерные рейсы «Конкорда», чтобы доставить в Париж самых влиятельных представителей мировой прессы, пишущей о моде. Сверхзвуковые самолеты должны были прибыть из Нью-Йорка, Рио-де-Жанейро, Токио и Йоханнесбурга. В распоряжение знаменитых европейских издателей были предоставлены роскошные личные самолеты. В отеле «Георг V» были забронированы два этажа, и в каждом номере жильцов ожидали неограниченные запасы шампанского. Для ленчей и ужинов были выбраны самые лучшие рестораны. Показы планировались в Зеркальном зале Версальского дворца. Представительницам прекрасного пола из числа прессы приготовили дорогие подарки и приемы.

Все было задумано чисто по-французски. Сначала модельеры оскорбили чувства публики до такой степени, что даже редакторы, наслаждающиеся своими частыми поездками в Париж, были вынуждены признать, что одежда становится все более карикатурной. А теперь было предпринято впечатляющее возвращение, с раздачей щедрых даров, призванное убедить тех же самых редакторов, что им не следует покидать Париж ради центров практичной моды — Нью-Йорка и Гонконга.

Чисто журналистский подкуп.

— Вы думаете, нам удастся сделать из поездки стоящий материал? — спросила Джейн.

— Да. Я думаю, что это будет самый большой материал в истории моды. Вот почему я решила оставить в июньском номере тридцать две страницы для взгляда из Парижа на наше будущее. — Голос Сильвии звучал спокойно.

Джейн была потрясена.

— Тридцать две страницы!

— Да.

— Это так рискованно. К тому времени как мы сделаем фотографии и дизайн этих страниц, у нас практически не останется времени. Разве нельзя обойтись меньшим числом страниц? Может, оставим часть на июль?

Практичный ум Джейн перебирал все возможности.

— Нет, в самый раз для июня.

Джейн снова уставилась в окно. Мысль о тридцати двух страницах, посвященных фантазии модельеров, беспокоила ее. Июньский номер — это летний выпуск, думала она, и женщины захотят узнать, что нового приготовили модельеры для пляжа. «Высокая мода» будет похожа на пособие для тех, кто хочет одеваться по последнему крику моды. Она всегда терпеть не могла непрактичные выкрутасы модельеров, благодаря которым они набирали очки у публики.

Но кое-что было еще хуже.

Скорее всего то, что покажут в Париже, будет выполнено в фантазийном ключе. Издательский климат Соединенных Штатов совсем для этого не подходит. Какой-то глубинный инстинкт подал предостерегающий сигнал. Такой материал может оказаться опасным, очень опасным для «Высокой моды».

— Почему бы нам не сделать запасной материал? На тот случай, если в Париже ничего не выйдет, — предложила Джейн, ища защиты от потенциальной опасности.

Сильвия со злостью посмотрела на своего редактора-управляющего.

— Никаких запасных съемок не будет. Парижский репортаж будет исключительным. Я не хочу, чтобы под него — или под меня — пытались подкопаться. Мне нужен этот материал.

— Никто не собирается под вас подкапываться. — Голос Джейн зазвучал резко. — Разумно обеспечить себе защиту.

— А я, значит, веду себя неразумно? Ты это хочешь сказать? — Сильвия вернулась к своей обычной наступательной манере.

— Нет, разумеется, нет.

— Джейн, по-моему, мы уже достаточно долго говорим на эту тему. Тебе, должно быть, пора вернуться к своим обязанностям. Я тебя больше не задерживаю. — Сильвия сделала знак в сторону двери.

— Да, конечно.

Джейн мгновение помедлила.

— Вот и займись своими делами.

Джейн повернулась, прошла по восточному ковру и остановилась у двери. Она снова повернулась к Сильвии и уже сказала: «Я бы хотела…» Потом, по-видимому, передумав, произнесла: «Нет, ничего». Через мгновение она уже спускалась по лестнице в редакционный отдел, где села за свой стол и уставилась на груды сигнальных экземпляров и пачки забракованных фотографий. Ничего не видя. Ни о чем не думая. Пытаясь просто прояснить туман в голове.

Наверху Сильвия Хэррингтон тоже обдумывала разговор. На какое-то мгновение в глубине сознания дали знать о себе крошечные уколы сомнения. Она знала, что не отвечает вкусам молодых читателей «Высокой моды». Но рассудила, что их вкусы преходящи. Все пройдет. Она окажется права, как это было всегда. Но, может быть, сочетание дорогостоящей элегантности и причудливости, которое всегда олицетворяло для Сильвии моду, может… Сильвия встревожилась. Нет, новая концепция, которую поддерживает Джейн и на разные лады в каждом своем выпуске обыгрывают другие журналы… все это преходяще. Сильвия была уверена в своей правоте.

— Природная косметика… дерьмо!

Сильвия улыбнулась, вновь обретя уверенность в себе. Она права. Бог мой, ей приходится быть правой.

 

Глава 6

Ричард Баркли уселся за дедовский стол и с беспокойством вспомнил слова Сола Голдена. Не его предложение о покупке журнала. С этим решением можно помедлить. Его беспокоила необходимость уговорить Сильвию пригласить на ленч Марти Голден. «Уверен, что она сможет изменить свои планы, если об этом ее попросит ее издатель», — вспомнил Баркли слова Голдена. Может, никто из редакторов Голдена и не посмеет не выполнить распоряжение магната, но Сильвия Хэррингтон и самому Господу Богу — не говоря уже о Баркли — прикажет отправляться прямо к черту, если он задумает покуситься на ее расписание.

Баркли выругал себя за слабость.

— Какого дьявола меня угораздило в это впутаться? — спросил он себя. — Но делать что-то надо.

Он поднялся, постоял, наклонившись над массивным дубовым столом, который принадлежал его отцу и деду, затем преодолел шестьдесят футов, отделявших его кабинет от кабинета Сильвии.

Он без стука открыл двойные двери и вошел в комнату. Сильвия была не одна. Она сидела в большом, обитом шелком кресле. Рукой она потирала лоб, словно борясь с мигренью. По другую сторону стола, расположившись на одном из белых диванов, устроилось одно из самых красивых рыжеволосых созданий, когда-либо виденных Баркли. Сильвия выглядела раздраженной.

— Прошу прошения. — Баркли почувствовал приближение атаки. — Если я помешал, могу заглянуть попозже.

— Ничего, Дики. — Хотя голос Сильвии прозвучал чересчур уж приветливо, она назвала его уменьшительным именем, что редко делала перед посторонними. Видимо, это дивное видение было кем-то, с кем она вынуждена считаться. — Пожалуйста, проходи.

— Точно, заходите, дорогой, — улыбнувшись ему, выпалила рыжая.

— Ричард Баркли… — Сильвия была подчеркнуто вежлива, — …познакомьтесь с пополнением нашего коллектива, Баффи Сарасотой. Мисс Сарасота только что прибыла из Техаса.

— Из Далласа, — подсказала Баффи.

— Да, конечно… из Далласа, — откликнулась Сильвия. — Мистер Баркли — издатель журнала «Высокая мода». Его дед основал «Пендлингтон пабликейшнз» в начале века.

— Да ну, это какого же века? — Баффи распахнула огромные зеленые глаза.

— Этого, дорогая, — сказала Сильвия, подняв глаза к хрустальной уотерфордской люстре. На ее лице на мгновение отразилось раздражение. — Мы надеемся, что это очаровательное дитя принесет пользу «Высокой моде».

Баркли сообразил, что эта красивая, но весьма недалекая особа должна иметь высокопоставленных друзей. Мысль о том, что Баффи Сарасота может поработать в «Высокой моде» кем-то, кроме, возможно, модели, была из тех, что обычно заставляли Сильвию истерически хохотать или полыхать яростью.

— Вы давно в Нью-Йорке? — спросил Баркли, пытаясь завязать беседу.

— Да вчера вечером прилетела на папином самолете. По правде говоря, я не хотела лететь. Мне и в Далласе неплохо. Я сделала там карьеру, настоящую карьеру. — Она не сделала паузы, чтобы позволить присутствующим спросить о том, что же это за карьера, которая так подходит мисс Баффи Сарасоте из Далласа. — Меня даже выбрали капитаном группы поддержки… ну, одним из капитанов группы поддержки. Я была буквой «Д». Вы любите футбол, мистер Баркли?

— Не особенно. — Ричард улыбнулся. — У меня, похоже, никогда не было на футбол времени.

— В игре я ни шиша не понимаю, но игроки мне нравятся. — Она замолчала и пристально посмотрела на Ричарда Баркли, словно представляя его себе на футбольном поле. — Футболисты… поэтому папа и отправил меня в Нью-Йорк. Он сказал, что я слишком увлекаюсь игроками, — продолжила она, уставясь на промежность Баркли, — если вы понимаете, о чем я говорю. — Баффи старательно подмигнула Баркли.

Сильвия продолжала рассматривать люстру.

— Думаю, я уловил основную мысль, мэм. — Баркли покраснел, чувствуя себя очень неуютно.

— Замечательно, — пробормотала Сильвия.

Баффи повернулась к Сильвии, и на лице девушки заиграла открытая улыбка.

— Я так думаю, вы мне будете как мама. Так бы вас и обняла.

— Старайтесь сдерживать свои эмоции, дорогая.

Сильвия, похоже, была по-настоящему встревожена подобной перспективой.

— Я не могу найти общего языка со своей семьей. Они меня не понимают. А по мне, так это их никто не сможет понять. Они все такие талантливые. Мои братья учатся у Вандербильта и в Университете Оклахомы, изучают нефтяное дело. Моя младшая сестра учится на пианино в Париже. А вот я — всего лишь капитан группы поддержки, запавшая на всю команду. — Баффи, похоже, не останавливалась даже для того, чтобы набрать воздуху. — Папа сказал, что раз уж я не пойду в колледж — черт, я даже школу-то не окончила, — тогда я должна пойти на работу и обеспечить свое будущее. И тут у него родилась идея, что я отлично подойду для журнала «Высокая мода».

— Мне было бы интересно выслушать его доводы, — невозмутимо произнесла Сильвия.

— Я ужасно люблю одежду, — с готовностью объяснила Баффи. — Я знаю, что это ужасно, но в прошлом году я потратила почти сто тысяч долларов у Неймана и Маркуса. Ну, папа и сказал, что с такими вложениями я должна получить настоящее образование по части одежды и что я должна поехать в Нью-Йорк.

Сильвия чуть не задохнулась.

— Но с такой поддержкой вы наверняка могли бы открыть в Далласе магазин и, возможно, подрабатывать манекенщицей. Вы знакомы с Ким Доусон? У нее там прекрасное модельное агентство. Я могу позвонить ей.

Сильвия изо всех сил старалась помочь мисс Баффи Сарасоте вернуться в Даллас к своей любимой футбольной команде.

— То же самое сказала папе и я. — Баффи помолчала, из-под полуопущенных век глядя на Баркли. — Он сказал, что хочет отправить меня из Далласа, потому что в Нью-Йорке я познакомлюсь с мужчинами, с которыми, по его мнению, можно иметь дело. Он хочет, чтобы я забыла про своих футболистов. Он боится, что у меня могут быть неприятности и все такое. Но я ему сказала: «Папа, я не попаду ни в какие неприятности, я принимаю таблетки».

— Здесь вы можете попасть в те же самые неприятности. — Баркли улыбнулся. — С какими же мужчинами, по мнению вашего папы, вам надо встречаться?

— С «голубыми»!

От столь неожиданного ответа Баркли расхохотался. Даже Сильвия терла глаза, будто впервые за последние приблизительно десять лет действительно улыбнулась. Но она успешно справилась с этим импульсом.

— Мой папа говорит, что «голубые» лучше, чем таблетки. Я ему сказала, что некоторые парни работают на два фронта, но он так ничего и не понял. С моим папой всегда так. Но ничего, потом поймет.

Беседа начала приводить Ричарда Баркли в смущение.

— Папа говорит, что в индустрии моды полно парней, которым… э… ну… нет нужды использовать такую девушку, как я. Я сказала, что таких полно и у нас в Далласе. Даже среди футболистов есть пара таких. Но он сказал, что, если я буду работать в индустрии моды в Нью-Йорке, у меня будет меньше, чем дома, возможностей испортиться.

— Полагаю, вас могут ждать сюрпризы, — заметил Баркли.

— Вы правда так думаете? — Баффи серьезно задумалась над такой перспективой. — Я хочу сказать, это ничего, если они будут немного «голубыми». Тогда и папе, и мне будет хорошо.

— Боже мой, — выдавила Сильвия.

— Уверен, все как-нибудь устроится.

К своему удивлению, Баркли вдруг внезапно захотелось ободрить эту странноватую и красивую девушку относительно будущего ее сексуальной жизни.

— Черт побери! Я так рада. Я всего-то несколько часов в Нью-Йорке, а уже нашла прекрасных друзей, которым на меня не наплевать. Вы даже не представляете, как это приятно. Мисс Хэррингтон будет мне как мама, а… э… мистер Баркли… Может, вы сможете помочь этой маленькой девочке из Техаса снять квартиру в большом старом Нью-Йорке? У папы здесь есть квартира, но я хочу свое жилье.

— У меня достаточно плотное расписание, — объяснил Баркли, — но можно что-то придумать.

— Вот спасибо, мистер Баркли. — Она автоматически взмахнула в его сторону длинными ресницами.

— Если он не сможет выкроить время, тогда есть один подходящий человек, который, по-моему, сможет показать вам город. — Сильвия внезапно проявила интерес к разговору. — Он манекенщик, а раньше играл в бейсбол. Очень симпатичный. Вам нравятся бейсболисты?

— Думаю, да, — сказала Баффи, осторожно переваривая новость. — В какой команде он играл? Как его фамилия? А он не черный? А то папе это не понравится.

— Его фамилия Эндрюс, если не ошибаюсь, он блондин. Но в какой команде играл, не помню.

— Вы просто душка. — Баффи снова лучилась энтузиазмом. — И когда же я встречусь со своим бейсболистом?

— Мне надо справиться, в городе ли он, — сказала Сильвия. — Ричард, ты ведь знаешь Тома Эндрюса?

— Да, — ответил Баркли, внезапно насторожившись.

— Он в городе?

Баркли постарался, не дрогнув, выдержать взгляд Сильвии.

— Представления не имею.

— В самом деле? Что ж, мы так мило побеседовали. — Сильвия снова вернула разговор к Баффи. — Но нам нужно заниматься журналом, а в сутках не так уж много часов. Почему бы вам не присоединиться? Найдите мисс Колдуэлл и приступайте к работе.

— Да, мэм.

Баффи поднялась во весь свой почти шестифутовый рост на каблуках, повернулась с грацией танцовщицы и выплыла за дверь. Дуновение ветра из коридора взметнуло ее густую рыжую гриву, придав девушке сходство с львицей.

— Пока, — бросила она не оборачиваясь и исчезла.

Баркли снова принялся смеяться.

— Не знаю, кто и чему будет учиться в редакционном отделе. Она покажет этой команде юниоров что к чему.

— Немыслимо. — Сильвия снова была самой собой. — Совершенно немыслимо. Шлюха, богатая шлюха из влиятельной семьи, но все равно шлюха. Работать в «Высокой моде»! Немыслимо!

— Ну, это не в первый раз, Сильвия. — Баркли явно забавляла происшедшая сцена.

— Что ты об этом знаешь? Ты, очевидно, пришел сюда с какой-то целью? Сомневаюсь, что лишь ради знакомства с мисс Сарасотой. В чем дело, Дики?

— Я прошу об одолжении, о жесте профессиональной вежливости. Ты когда-нибудь слышала о Марти Голден? Ее муж владеет кучей газет. — Баркли хотел убедить Сильвию, что Голдены — важные люди.

— Кажется, я встречалась с этой женщиной. Говорят, она ездит в Париж и много там покупает. Блондинка. Еврейка. Из Беверли-Хиллз. Настоящая калифорнийка. Да, я помню ее. Мы никогда не публиковали ее снимков в «Высокой моде».

Сильвия, без сомнения, слышала о богатой миссис Голден и предположила, что той очень хочется увидеть свою фотографию на страницах журнала, посвященных жизни высшего света. Что ж, это возможно. Она достаточно привлекательна, и все кутюрье Парижа и Милана надеялись видеть миссис Голден вместе с пухлой чековой книжкой на ее обычном месте на премьерных показах своих коллекций.

— Но по-настоящему я с этой женщиной не знакома, — добавила Сильвия.

— Тогда у тебя есть такая возможность.

— Правда? Расскажи. — Внезапно Сильвия заинтересовалась странным поведением Баркли. — Надеюсь, ты не собираешься пригласить ее на один из наших приемов. Калифорнийцы говорят только о своих автомобилях и авокадо. На сегодня мне уже достаточно авокадо.

Баркли не понял, о чем она говорит, но, с другой стороны, он часто не понимал Сильвию.

— Нет, я не собираюсь приглашать ее на наш прием, — сказал он.

— Благодарение Богу.

— Я пригласил ее на ленч с тобой в нашем офисе. На завтра. А потом, как я сказал, ты покажешь ей редакцию. Пусть увидит кухню журнала мод.

— Ты… что? — В голосе Сильвии Хэррингтон не осталось и следа приветливости. Она была в ярости. Вокруг нее что-то происходит. Дики пытается ей приказывать. — Невозможно. Совершенно исключено. На завтра у меня назначено предварительное интервью Спенса. — Она лгала. — Я не могу и не хочу его отменять.

Сильвия со злостью взглянула на Баркли, но он и глазом не моргнул. В поведении всегда податливого Ричарда Баркли наступила какая-то необъяснимая перемена. Сильвия быстро произвела мысленные прикидки. За этой небывалой настойчивостью что-то кроется. Ей нужно было время подумать.

— Ты пообещал этой Голден?

— Да.

— Она ждет встречи со мной? Или просто хочет посплетничать с тобой?

— Вообще-то только с тобой. Меня не будет, — сказал Баркли.

Сильвии пришлось ухватиться за крышку стола, чтобы скрыть дрожавшие от гнева пальцы. Голос прозвучал ровно:

— Хорошо. Я сделаю этот чертов жест профессиональной вежливости. Но вот что я скажу тебе, Дики, дорогой, никогда больше так со мной не шути. Никогда!

— Я сказал ей, чтобы она ждала твоего звонка, — сказал Баркли, стараясь на этом покончить с разговором.

— Как мило. — Сильвия справилась с новым оскорблением в виде необходимости позвонить самой. — И где же она остановилась?

— У нее апартаменты у Пирра.

— Как это мило с ее стороны, — с сарказмом произнесла Сильвия. — А теперь убирайся отсюда, Дики. Прочь отсюда. — Когда Баркли закрыл за собой дверь, она пробормотала: — Ему не следует быть хозяином «Высокой моды». «Высокую моду» создала я. Она моя. Без меня ее не было бы. И он без меня был бы ничто — ничто. Ричард Баркли, ты больше никогда ничего мне не прикажешь.

По ту сторону двери Ричард Баркли улыбался. Он победил. В это трудно было поверить, но он не спасовал перед Сильвией Хэррингтон и в первый раз победил. Конечно, это небольшая победа. Но все же победа. Это первый шаг к свободе. Он бегом бросился в свой кабинет. Ричарду Баркли предстоял важный телефонный разговор.

 

Глава 7

Марселла Тодд всегда просыпалась рано. С самого раннего детства в Огайо она моментально и полностью просыпалась, едва только в окно начинало светить солнце.

На Манхэттене башни многоквартирных домов, окружавших дом рядом с Греймерси-парком, в котором была ее квартира, заслоняли всякое утреннее солнце, способное проникнуть в ее спальню. Но иногда несколько лучиков просачивалось сквозь не затянутые шторой световые окошки над парой створчатых застекленных дверей даже в холодный январский вторник.

Марселла любила свою квартиру на втором этаже, выходившую окнами на Греймерси-парк. Здесь можно было помечтать, выглянув на улицу и увидев только верхушки старых деревьев в уютном закрытом парке — только у жителей непосредственно примыкавших к парку домов были ключи от него, и это превращало парк в зеленый оазис посреди бетонных джунглей. На скамейках Греймерси-парка никогда нельзя было встретить бродяг или пьяниц. Даже в январе, когда с деревьев облетели уже все высохшие листья, ни грохот ремонтных работ, ни яростные вскрики автомобильных гудков не могли заглушить щебета птиц. Это напоминало Марселле городскую площадь в Кенфилде, штат Огайо. В Греймерси-парке не было старательно отреставрированной эстрады для оркестра, но весной здесь расцветали бледно-желтые нарциссы, а осенью землю устилал ковер разноцветных листьев. И Марселле казалось, что в этом жестоком городе у нее есть какие-то корни.

Марселла решила прогуляться вокруг железной решетки парка. Выпал свежий снежок, так что в течение нескольких часов ранним утром все будет выглядеть чистым.

Времени было много. Встреча с Марти Голден в отеле Пирра назначена на одиннадцать часов. Потом они поедут на ленч к Сильвии Хэррингтон. Марселле было очень любопытно узнать, почему состоится этот ленч. Когда накануне вечером ей позвонила Марти и сказала, что она может не ходить сегодня в контору, «потому что у нас будет ленч в «Высокой моде» с этой Хэррингтон», Марселла сразу же начала задавать вопросы. В конце концов, она же была журналисткой. Марти называла ее редактором по вопросам моды синдиката Голдена, но Марселла предпочитала слово «журналист». Большинство редакторов по вопросам моды считались продолжением отдела рекламы. Когда она получила свою первую работу в «Чикаго геральд», сотрудники решили, что она тайком работает на рекламный отдел.

Может, изначально ей и готовилась эта роль. Но она выбрала себе другую. Получить работу ей посчастливилось. Это было ее первое журналистское место, а «Геральд» была крупной газетой. Марселла никогда не пыталась притвориться перед самой собой, что не знает, как оказалась на этом месте. Она была другом, близким другом — «очень близким другом», согласно мнению некоторых сотрудников — Кевина О'Хара, чудо-мальчика, редактора некой сомнительной бульварной газетки. Первое время в «Геральд» Марселле приходилось несладко. Половина коллектива считала, что она проложила себе дорогу к работе через постель, а вторая ненавидела ее за железную выдержку.

Но все изменилось.

Марселла стала настоящей журналисткой. Она писала, основываясь на проверенных документах, о ценах и плохом качестве товаров. Для нее не существовало священных коров. Когда мода становилась претенциозной и нелепой, она ее высмеивала. Она нападала на известных модельеров за то, что они создавали дешевку и драли за нее бешеные деньги.

Читатели ее любили, хотя кое-кто из рекламодателей приходил в ужас. Что еще важнее, она завоевала уважение коллег. Годы, проведенные в Чикаго, были хорошим временем.

В Нью-Йорке тоже было неплохо.

Но все же она скучала по дружеской атмосфере большой рабочей комнаты, заполненной странными и яркими личностями. В конторе синдиката Голдена у нее была отгороженная тремя стенами кабинка, не способствовавшая переговорам с соседними столами. В конторе Голдена не было той атмосферы непринужденного товарищества, которая царила в большом рабочем помещении «Геральд». Поскольку большинство журналистов синдиката постоянно были в разъездах, контора казалась пустой и словно вымершей.

Нынешнее утро сулило приятное разнообразие. Прежде чем отправиться на прогулку по небольшой территории парка, Марселла совершила свой ежедневный ритуал. Скинув фланелевый халат — если и не слишком стильный, зато теплый, — она обнаженной встала перед трельяжем. Этому научила ее Ширли Гамильтон, когда больше десяти лет назад Марселла начинала в Чикаго свою карьеру манекенщицы.

— Следите за костями, — говорила Ширли. — Вас, девушки, постоянно приглашают на ужин. Чудненько. Только не надо есть. Кости. Помните о костях.

В тридцать четыре года кости Марселлы по-прежнему выглядели великолепно. Все те же сто восемнадцать фунтов, что она весила в возрасте шестнадцати лет, были распределены по все тем же местам. В шестнадцать это было необычно. Еще более поразительно это было почти двадцать лет спустя. Кожа на скулах всегда туго натянута, а сама кожа безупречна. Марселла была не только все той же яркой блондинкой, что и в подростковом возрасте, но ее волосы были по-прежнему ей послушны. Вот сейчас они лежат львиной гривой, а теперь — несколько взмахов щеткой и немного шпилек — она готова к официальному приему. Марселле никогда не приходилось волноваться за свой внешний вид. Он всегда был при ней.

Одевалась она просто. У нее были совершенные ноги — одно время она в течение двух лет была звездой национальной рекламы колготок — и на удивление полная для манекенщицы грудь. В ее фигуре не было изъянов, которые следовало маскировать.

Но все равно каждое утро она осматривала себя в зеркале. Это стало привычкой. Не начала ли морщиниться или обвисать кожа на локтях, щиколотках или с внутренней стороны бедер? Нет, со времени вчерашней инспекции ничего подобного не случилось. Она не знала, что станет делать, если обнаружит обвисшую кожу. Она терпеть не могла выполнять бессмысленные упражнения. И если кто-то мог посчитать пешую прогулку за тридцать кварталов причудой, то Марселле Тодд, которая часто именно так и поступала, чтобы посмотреть на людей на улицах и увидеть, что они носят, никогда и в голову бы не пришло пойти в гимнастический зал или начать день с пятидесяти изнурительных приседаний.

Она была не из тех, кто станет делать пластические операции. Марселла не боялась старости. Возможно, у нее был иммунитет к красоте. Она знала слишком много красивых женщин, которые были глупыми, или эгоистичными, или, что еще хуже, скучными. Может, ее замужество сложилось бы по-другому, не будь она так красива, а муж так ревнив. Красота никогда не производила на нее впечатления, если не сопровождалась индивидуальностью и честолюбием.

Жизнь Марселлы была трамплином честолюбия. Не успевала она достичь одной цели, как уже обнаруживала другую, к которой стоило стремиться. Ей нравилось честолюбие и в себе, и в окружавших ее людях.

Она натянула толстый свитер с большим стоячим воротником, прямую юбку с разрезом, коричневые ботинки, потому что все еще шел небольшой снег, и шубу из рыси. Шуба для Нью-Йорка с его суровым климатом была скорее необходимостью, чем предметом роскоши. Она взглянула на часы. Было ровно девять.

У Марселлы все еще сохранились остатки повадок девчонки-сорванца из сельского Огайо. Широкий шаг, которым она прошагала такое множество показов мод, был результатом ее еще школьных занятий баскетболом. В конце концов, она была самой высокой девочкой в классе в течение нескольких лет. Спускаясь со своего второго этажа, Марселла перепрыгивала через две ступеньки.

Воздух за тяжелой дубовой дверью старого городского дома был чистым и очень свежим. «Чистый воздух, — подумала она, — порадуюсь ему, пока он чистый».

Марселла терпеть не могла тратить время попусту. Она решила быстренько обойти вокруг парка и пойти в контору, не важно, выходной или не выходной. Потом она отказалась от этой мысли. Если она придет в офис, там на нее навалится тысяча дел, вопросов, на которые надо будет отвечать, и бесконечная болтовня по телефону. Она может опоздать на встречу с Марти, а Марселла не любила опозданий. Вращаясь в той сфере, где люди гордятся своими опозданиями, считая, что заставить бесконечно долго ждать себя — признак значительности, она обычно приходила на встречи рано. В начале своей журналистской карьеры она поразила многих высокомерных модельеров тем, что уходила, если их опоздание превышало десять минут от назначенного времени. И не один раз какой-нибудь модельер, стремящийся заявить о себе в национальном масштабе через газеты синдиката и просчитавшийся, находил приемную пустой, а директора по связям с общественностью — в состоянии нервного срыва.

Как провести эти два часа?

Она решила пойти в отель Пирра пешком — около пятидесяти кварталов. Подземкой это самое большее десять минут, на такси это может занять целую вечность, особенно когда идет снег. Автобусы, естественно, передвигаются невыразимо медленно.

Марселла пересекла Парк-авеню с ее дымящимися вентиляционными отверстиями и пошла по Девятнадцатой улице в сторону Пятой авеню. Пятая авеню в районе двадцатых улиц не поддавалась описанию. От нее не исходили деловитость и возбуждение, которые царили немного дальше, ближе к району площади Вашингтона, там, где излучал свое очарование «средний город». Двадцатые улицы представляли собой кварталы очень высоких зданий, заполненных фабриками одежды, конторами импортеров и оптовиков. Движение транспорта, даже во время снегопада, здесь было стремительным и совсем не похожим на неторопливый поток в районе сороковых, пятидесятых и шестидесятых улиц, где машины ехали лениво, словно их пассажиры разглядывали витрины.

В нижнем конце Пятой авеню Марселла могла видеть результаты усилий индустрии моды. Улицы были заполнены продавщицами, служащими, работающими у модельеров в их демонстрационных залах, и людьми, которые покупали одежду — обычно оптом — и тщательно прикидывали, на какую из новинок моды они хотят потратить свои триста долларов еженедельной зарплаты. Покупатели могли увидеть, потрогать, пощупать и прицениться ко всему, что было выставлено на продажу. То, что выбирали эти девушки и женщины, должно было стать тем направлением, которое позже приживется в Давенпорте или Сиу-Сити, где покупательницам никогда не увидеть такого выбора, как здесь. Здесь было все. Именно здесь Марселла по большей части находила вдохновение для своих информативных, провокационных статей.

Прохожие бросали быстрые взгляды на Марселлу, идущую по Пятой авеню. Из-за осанки и роста ее принимали за манекенщицу. Но в руках у нее не было огромного вещмешка с обувью, колготками и украшениями, как не было у нее и папки с фотографиями размером одиннадцать на четырнадцать дюймов, запечатлевших ее предыдущие работы. Нет, она не манекенщица, решали они. Она не подходила ни под одну из стандартных категорий. У нее был слишком хороший маникюр для продавщицы или помощницы модельера. Она могла быть чьей-то женой. Она определенно была слишком шикарной для уличных проституток, крутившихся в поисках утренних клиентов на средних тридцатых улицах, их излюбленном месте. Она выпадала из всех категорий.

На Тридцать четвертой улице появился первый крупный универсальный магазин. В витринах магазина Альтмана, на которые падала, отражаясь в них, тень Эмпайр-стейт-билдинг, уже рекламировались весенние наряды. Новые товары явились приятной переменой для Марселлы после двух бесконечных недель рождественской распродажи.

— Я только не нахожу ничего привлекательного в этих кружевных купальниках, — тихо проговорила она. — Из-за бесчисленных маленьких дырочек станешь похожа на пятнистую форель. Бессмыслица.

И Марселла решила посвятить свою колонку подбору достойного купального костюма.

На ступеньках внушительного здания Нью-Йоркской публичной библиотеки на Сорок второй улице собралась обычная разношерстная толпа. Персонал библиотеки заботился о том, чтобы лестница всегда своевременно очищалась от снега и даже сразу после метели студенты, бродяги, домохозяйки, бизнесмены и прохожие могли здесь собраться. Разносчики продавали жареные каштаны и дымящиеся хот-доги, сдобренные горчицей. Торговцы наркотиками предлагали всем и каждому слабый кокаин, марихуану, смягченную ореганом, и большие надежды.

Марселла заметила, что они уже надели футболки. Еще нет и нуля градусов, а они уже распахнули толстые зимние пальто, чтобы продемонстрировать яркие майки. Все безумно устали от тусклых красок зимы. И она мысленно это отметила.

После сумасшедшего дома Сорок второй улицы началось то, что, видимо, могло сойти за шик Пятой авеню. На самом деле многие из когда-то процветавших и изысканных магазинов сменились базарами восточных ковров, распродажами уцененной видеотехники и агентствами по продаже авиабилетов. Но здесь все еще оставались магазины Сакса, Бергдорфа, Бонуита, Тиффани, Картье и глыба бетона, именовавшаяся Рокфеллеровским центром.

Марселла лучше многих знала, какие сокровища можно найти в этом раю кредитных карточек. Она была в курсе даже едва уловимых изменений в деятельности энергичных людей, отвечающих за связи с общественностью, которые проводили бесчисленные ленчи за вареной форелью во «Временах года» и «Вздохе голубки».

— Проклятие, еще даже нет половины одиннадцатого, — произнесла она, сверившись с наручными часами.

Она решила взглянуть на конькобежцев у Рокфеллеровского центра. Лед монополизировала какая-то полная девушка в слишком короткой юбке, совершавшая опасные повороты и поднимавшая при этом ноги. Лишь несколько человек собрались вокруг катка и смотрели вниз. Через час здесь будет полным-полно народу, желающего расслабиться в обеденный перерыв, и тогда представление будет поинтереснее.

Марселле стало жалко пухлую девицу в тесном платье, которая выплескивала свое разочарование на лед. Это было так характерно для многих жителей Нью-Йорка. Они приехали в этот город, чтобы стать центром внимания, и пытаются отвоевать себе место под солнцем. Но у них часто не хватает талантов, или мозгов, или индивидуальности, или денег, или удачи, чтобы стать кем-то большим, чем просто еще одним человеком из толпы, которая на каждой улице ожидает у перехода сигнала светофора. Поэтому они и цепляются за мгновение, имитирующее славу. На мгновение они убеждают себя, что действительно талантливы, известны и желанны. Марселла с сочувствием смотрела на толстушку на льду.

— Эй, китиха, хочешь познакомиться с моим гарпуном? — крикнул катающейся девушке стоявший у ограды подросток.

Его голос эхом отразился от высоких зданий, прозвучав неожиданно громко в утренней тишине.

Девушка резко остановилась, не зная, как реагировать.

Марселла повернулась и подошла к юному насмешнику.

— Эй, мальчик, что-то не похоже, чтобы твой гарпун с этим справился. Держу пари, он у тебя не такой большой, как твой рот.

Паренек ошалело взглянул на Марселлу. Он ответил бы целым набором ругательств, но не привык, что его оскорбления возвращает ему красивая женщина. И что еще хуже, его приятели стали над ним смеяться.

— Да пошла ты! — пробормотал он и скрылся с глаз.

Марселла повернулась к девушке на льду:

— У вас прекрасно получается. Не останавливайтесь.

С этими словами она принялась аплодировать, ее тут же поддержали пожилая пара и группа туристов, по всей видимости, из Германии.

Девушка улыбнулась. Она покатилась по кругу, набирая скорость. И винтом взметнулась в прыжке. Все снова зааплодировали. Девушка на льду получила свой звездный миг.

Марселла постояла у катка еще несколько минут и решила, что пора идти на встречу с Марти в отеле Пирра.

 

Глава 8

Марти Голден не любила Нью-Йорк. Если бы офис «Высокой моды» находился в Лос-Анджелесе, а еще лучше в Беверли-Хиллз, она подтолкнула бы мужа к покупке журнала значительно раньше.

Уже давно ее журналистский инстинкт подсказал ей, что «Высокая мода» может стать великолепным дополнением империи Сола. Кое-кто говорил: «С чего это Марти Голден считает, что у нее есть журналистский инстинкт? Она никогда не работала в газете или журнале. А пишет она, только когда ставит подписи на чеках. Что она знает, кроме того, что она — жена босса?»

Солу Голдену было достаточно, что Марти — просто жена босса. Но закулисные обвинения в адрес Марти Голден были несправедливы. Она и вправду ничего не знала о ежедневной рутине, связанной с управлением издательской империей, но у нее был отличный нюх на вкусы потребителей. Разделы, касающиеся пищи и моды, в крупнейших газетах ее мужа были расширены по ее настоянию. Результатом стали возросшая аудитория и большая привлекательность этих изданий для рекламодателей. Это также означало дополнительные миллионы долларов к прибылям «Голден лимитед». Марти предложила, чтобы по кабельной сети начали показывать пятнадцатиминутные сюжеты о светском образе жизни, которые не только сразу же помогли заполнить неудобные перерывы между фильмами, но и стали настолько популярными, что «Голден лимитед» создала свой собственный отдел новостей. А теперь Марти хотела, чтобы «Высокая мода» придала «Голден лимитед» оттенок элитарности. Никто не ставил под сомнение успех Голдена, но теперь ему стал необходим имидж первоклассности.

День обещал быть интересным.

Марти начала подготовку к разведывательной операции сразу же после того, как накануне рано вечером, сразу же после пяти, позвонила Сильвия Хэррингтон. Обычно в это время Марти в номере не было, потому что в пять часов она, как правило, встречалась с Солом за коктейлем. Но Марти ждала этого звонка. Сильвия Хэррингтон тоже ждала, надеясь, что во время часа коктейлей никто не ответит. Тогда она просто оставит сообщение и окажется вне досягаемости, когда позвонит другая сторона, а значит, избегнет и ленча.

Разговор начался с вопроса, заданного надменным голосом:

— Это миссис Голден?

— Да.

— Подождите, соединяю мисс Хэррингтон.

Щелчок. Телефон молчал в течение нескольких тщательно выверенных минут, пока Сильвия Хэррингтон заставляла жену магната издательского дела ждать.

Но Марти Голден повесила трубку.

Телефон зазвонил снова.

— Нас, должно быть, разъединили, миссис Голден. — Голос секретаря звучал еще более высокомерно.

— Нет. Я положила трубку, — сказала Марти.

На том конце раздался вздох потрясения, затем наступило молчание. Секретарша решала, заговорить ли с этим бесстрашным голосом еще грубее или проявить уважение. По счастью, она выбрала уважение.

— Прошу прощения. Она сейчас возьмет трубку. Ей позвонили из Парижа, когда она хотела подключиться на вашу линию.

— О, парижане, видимо, изменились. — Марти решила дать секретарше урок вежливости. — Мои знакомые в Париже никогда не работают в такое время. Там уже, должно быть, дело к полуночи.

— Одну минуту, — пролепетала пришедшая в полное смятение секретарша.

Секунду спустя в трубке раздался гортанный голос Сильвии Хэррингтон.

— Да, это Сильвия Хэррингтон, — объявила она.

— А это миссис Голден.

Марти чуть не рассмеялась. Разговор начал забавлять ее.

«Один ноль в пользу этой суки», — подумала Сильвия. Большинство женщин стремилось в разговоре с ней к обращению по имени — по крайней мере те, до кого она снисходила.

— Насколько я поняла, ваш муж и наш мистер Баркли друзья.

— Он знает Ричарда. По-моему, вчера они вместе завтракали. — Марти играла осторожно.

— Я также надеюсь, что вы сможете прийти к нам на ленч. Уверяю вас, что ленч в «Высокой моде» — это весьма интересно, — промурлыкала Сильвия.

— Не сомневаюсь, — парировала Марти. — С удовольствием приду на ленч. Только скажите повару, что я ем немного. Салата будет вполне достаточно.

Сильвия мысленно отметила, что Марти уже дает указания ее повару. Эту женщину следовало поставить на место.

— В таком случае как насчет четверти первого?

— Прекрасно.

Марти положила трубку, не попрощавшись и оставив Сильвию Хэррингтон на разъединившейся линии. Обычно Марти была воплощением вежливости, но на этот раз она моментально невзлюбила — этого тоже с ней обычно не случалось — надменную Сильвию Хэррингтон.

Возможно, Марти опоздала бы на ленч в «Высокой моде», если бы не пригласила с собой Марселлу, а Марселла никогда и никуда не опаздывала.

— Пусть подождет, — сказала подруге Марти, перебирая вешалки в забитом одеждой гардеробе в поисках подходящей одежды для слякотного нью-йоркского дня. — Ей это не помешает. Боже, как я ненавижу одеваться для Нью-Йорка. — Марти копалась в глубине гардероба. — Жуткий климат. Как можно хорошо выглядеть при такой отвратительной погоде? Неудивительно, что мы никогда не используем эти апартаменты.

Это было очень характерно для Голденов — постоянно снимать шестикомнатный номер в одном из самых дорогих отелей мира, чтобы жить в нем от силы одну-две недели в году.

— Проклятие, все, что я купила, слишком легкое, — пожаловалась Марти.

— Соболя будут в самый раз, — поддразнила ее Марселла.

— О, какая ты умная девочка. Отличное решение. Я надену свой загар и соболя. А потом скажу Сильвии, что баронесса Ротшильд только так и ходит. К середине лета это станет новым направлением в моде.

— А если костюм от Диора? — предложила Марселла.

— Возможно, Сильвия наденет то же самое?

— Костюм от Диора?

— Нет, солнечный загар. Она может решить, что моя идея с загаром ей подходит. Знаешь, о чем я подумала? Помнишь тот рекламный ролик, где виноградина загорает и превращается в изюм? Я вдруг представила Сильвию с загаром. Изюм. Морщинистый изюм.

— Это ужасно, — засмеялась Марселла.

— Это всегда выход из положения, — рассудительно проговорила Марти.

— О чем ты говоришь? — спросила Марселла.

— О костюме от Диора. Ты же об этом говорила? И я согласилась, что это всегда выход из положения. Пожалуйста, сосредоточься на разговоре. Я ненавижу объяснять несколько раз. Знаешь, ты немного невнимательна. Привлекательна, но невнимательна.

Только в присутствии своей лучшей подруги, Марселлы, Марти одевалась быстро. Но и тогда она не слишком спешила с этим ритуалом. Марти Голден была одержима своим внешним видом. Она являла собой чудо современной пластической хирургии. Сначала ей подправили очертания лица, затем сделали лицевую подтяжку — эту процедуру она повторяла почти каждые семь лет. Марти сидела на диете и занималась гимнастикой, чтобы избавиться от малейшего лишнего жирка. Когда у нее начала отвисать грудь, ее уменьшили в размере и слегка изменили ее местоположение. В результате в свои шестьдесят лет Марти Голден выглядела на двадцать лет моложе.

Они были женаты с Солом Голденом уже сорок лет. За это время из мускулистого мальчика с пышной копной волос он на ее глазах превратился в старого лысого толстяка. Ей же за это время удалось превратиться из неуклюжей девицы в зрелую красавицу. Ей нравилось, когда новые знакомые спрашивали, не дочь ли она Солу. Ему это тоже нравилось. И хотя многие думали, что она из тщеславия тратит сотни тысяч долларов на операции, оздоровительные лечебные курсы, одежду и диеты, это было не так. Марти бы с удовольствием ела сколько душа пожелает и считала бы потрескавшиеся пятки своими боевыми шрамами, но Сол хотел, чтобы она всегда была молодой и красивой. Он любил ее, но хотел, чтобы она была богиней. Она достаточно любила его для того, чтобы выполнить это его желание.

— Диор, говоришь? — спросила Марти.

Поощряемая Марселлой, Марти смогла одеться и быть готовой более чем за полчаса до назначенного времени.

— Вызывать машину? — спросила она, поднимая трубку, чтобы позвонить в гараж отеля.

— Давай пройдем пешком, — предложила Марселла.

— Пешком! Ты с ума сошла? Запомни, дорогая, я из Калифорнии. Мы там не ходим пешком. Трусцой, пожалуй, бегаем. Но не ходим никогда. Это не по-калифорнийски. — Марти посмотрела на улицу внизу. — Там метель. Нас может замести, и тогда нас не найдут до весны, если в этом Богом забытом месте вообще бывает весна.

— Тебе понравится прогулка пешком. Ты сможешь посмотреть витрины.

— Можно заставить водителя ехать очень медленно и рассматривать витрины в бинокль, — предложила Марти.

— Идемте, миссис Голден.

Марти поняла, что ей предстоит пешая прогулка. С тех пор как они с Марселлой стали близкими подругами, та все время заставляла ее делать подобные вещи. Марселла всегда вела себя с ней так, словно они обладали энергией подростков, что было недалеко от истины.

— У Нью-Йорка есть одно преимущество, — пошутила Марти. — Здесь мне по крайней мере не надо беспокоиться, что солнце высветит все мои тщательно скрываемые морщины. По-моему, сюда месяцами не проникает дневной свет.

— В каждой тучке есть…

— Не надо говорить мне про проблески, — перебила Марти.

Несмотря на поток жалоб, Марти понравилась короткая прогулка до здания «Высокой моды». Она обращала внимание на со вкусом одетых прохожих, которых ей указывала Марселла. Марти очень гордилась своим чувством моды, которое она развила под руководством Марселлы.

Фамилии Марти и Марселлы, казалось, произвели впечатление на администратора. Она узнала не только фамилию Голден, но и Тодд.

— О, мисс Голден. Я не знала, что вас будет двое. Минутку. Я найду кого-нибудь, кто проводит вас в пентхаус.

— Она знает, что я буду? — обеспокоен но спросила подругу Марселла.

— Возможно, я забыла сказать, что приду с гостьей. Телефонный разговор был кратким. — Марти нисколько не выглядела озабоченной.

— Черт возьми, Марти… — начала Марселла.

— Забудь. Я скажу, что думала, у них там что-то вроде кафе. Так что пошлем за лишней пиццей и закажем лишнюю пластиковую вилку. — Марти засмеялась. — Подумаешь.

Мальчик-рассыльный, которого отрядили проводить эту пару наверх, услышал последнее замечание и рассмеялся. Марселла и Марти тоже не смогли удержаться от смеха.

— Как тебя зовут? — спросила Марти рассыльного.

— Фрэнк, мэм.

— Хм! Вежливый и с чувством юмора. Может быть, я куплю это заведение и сделаю тебя вице-президентом. Что скажешь, Фрэнк?

— Было бы здорово, мэм.

— Увидимся, мальчик. — Марти ущипнула его за щеку.

В столовой было пусто. Столы не были накрыты, за исключением небольшого стола у окна, на котором красовалась розовая скатерть. Персоналу был дан приказ поесть пораньше.

— Накрыто только на двоих. — В голосе Марселлы прозвучало мрачное предчувствие.

— Возможно, мисс Хэррингтон не голодна, — предположила Марти. — Возможно, прошедшей ночью она получила свою порцию крови девственниц. По-моему, сейчас полнолуние.

— Да что такое случилось в этом разговоре между тобой и этой женщиной? — спросила Марселла. — Никогда не слышала от тебя ничего подобного.

— Да ничего такого. Просто она по некоторым причинам произвела на меня плохое впечатление. Думаю, я действую скорее по наитию, чем по разумению. Я постараюсь вести себя хорошо, — без всякого энтузиазма пообещала Марти.

— Уж пожалуйста.

В комнату вошел официант:

— На ленче будут трое? Я не знал. Мисс Хэррингтон сказала, что ждет только одного гостя.

— Нас будет трое, — произнесла Марти со своей обычной властностью. Она привыкла отдавать приказания слугам.

— Очень хорошо, мадам.

Официант исчез, и женщины подошли к окну, из которого открывался вид, кажется, на все самое дорогое в Нью-Йорке. Не прошло и минуты, как официант появился с еще одним серебряным столовым прибором. Перед ним он водрузил карточку, на которой красивым почерком было написано: «Марселла Тодд».

— Впечатляюще, — прокомментировала Марселла.

— Он, наверное, умеет проникать мыслью до первого этажа, — сказала Марти. — Сядем?

Официант вернулся с бутылкой «Редерер кристал». Миссис Голден изучила бутылку и одобрила ее. Тогда официант налил шампанское в тонкие уотерфордские бокалы.

— По-моему, пора поднимать занавес. — Марти, похоже, начала наслаждаться обстановкой.

Сильвия Хэррингтон опоздала ровно на пятнадцать минут.

— Ужасно сожалею. В последнюю минуту перед ленчем всегда возникают какие-нибудь неотложные дела. Мы готовим интервью герцогини Эшбернской и обещали показать ей материал для окончательного одобрения, но какой-то глупый писака забыл это сделать. У меня не было выбора — пришлось самой звонить Мэри-Эллен и читать ей по телефону. Утомительно, но сами знаете, какой она бывает.

— Да, я очень хорошо понимаю, о чем вы говорите. — Марти улыбнулась. — Она всегда была очень аккуратным человеком. Она и в карты так же играет.

— Разумеется.

Сильвия решила сменить тему. Эта женщина из Калифорнии снова побила ее. И она поклялась, что Дики дорого заплатит за этот ленч.

— Насколько я поняла, ваш муж дружен с мистером Баркли. Через газеты или что-то в этом роде. А вы мисс… э?..

— Тодд.

— Ну конечно. Ваше лицо показалось мне очень знакомым. Мы встречались?

Сильвия прекрасно помнила Марселлу. Она заметила ее пять лет назад в Париже на показе готовой одежды Лагерфельда. Они обе сидели в первом ряду. Сильвия попросила Джейн выяснить, кто она такая, а фотографов — сделать несколько ее снимков на тот случай, если она окажется новой женой какой-нибудь достаточно важной персоны, о которой стоит упомянуть в светском разделе «Высокой моды». Вернувшаяся Джейн сообщила, что она всего лишь редактор отдела моды «Чикаго геральд». Ничтожная газетенка заполучила место в первом ряду! У Сильвии и так было достаточно трудностей с женщиной из «Нью-Йорк таймс» и калифорнийкой из «Лос-Анджелес таймс», которым она предоставляла почетные места в первых рядах. А теперь еще этот чикагский листок! После показа Сильвия подошла к Карлу Лагерфельду и ненавязчиво предложила ему более избирательно подходить к подбору публики на своих показах. Он, похоже, понял. Волноваться в общем-то было не из-за чего.

— Нет, по-настоящему мы не встречались, — ответила Марселла. — Мы с вами бываем на одних и тех же показах, и я видела вас на приемах, но нас с вами никогда не знакомили.

— Какая жалость, дорогая, — проворковала Сильвия.

«Может, ради этого и задуман этот ленч, — подумала Сильвия. — Сол Голден хочет, чтобы я взяла эту перезревшую редакторшу по вопросам моды под свое крыло. Может, я и возьму. Но ему придется за это заплатить».

— Вы собираетесь на специальный февральский показ? — В каждый слог Сильвия вложила тщательно отмеренную теплоту. — Возможно, мы могли бы провести какое-то время вместе. Это было бы мило.

— Возможно, — согласилась Марселла.

— Мы должны пообещать друг другу попробовать, — надавила Сильвия. — Вы же знаете, как это бывает. Даем обещания, а потом эти толпы, сдача номера, и мы уже не делаем того, что должны были бы делать. Но мы попытаемся, так ведь, дорогая?

— Конечно, — заверила хозяйку Марселла.

— Скажите, а каково руководить таким журналом, как «Высокая мода»? — перебила Марти. — Как вам удается за всем приглядывать?

— Поначалу это было практически невозможно. — Сильвия была почти рада такому повороту разговора. — Когда я сюда пришла, журнала как такового не было.

— А когда это было? — спросила Марти.

— В тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Журнал был на грани закрытия. Я начала в отделе рекламы. Вы, наверное, не помните, но тогда это был типичный журнал для домохозяек, в котором публиковалось множество рецептов.

— Я не помню, — вставила Марселла.

— Он должен был вот-вот закрыться, и я умолила Дики — мистера Баркли — позволить мне вставить небольшой раздел моды, чтобы сопроводить рекламу, которую мне удалось продать. На самом деле я рекламу не купила, а пообещала бесплатную рекламу тому, кто купит рекламное место.

— Раздел имел успех? — спросила Марселла.

— Не слишком большой, но благодаря рекламе я собрала достаточно денег, чтобы поддержать журнал на плаву. Я стала начальником отдела рекламы только потому, что большинство мужчин решили, что журналу не выжить, и покинули тонущую «Высокую моду» ради более надежных изданий.

Сильвия внезапно замерла. Она вдруг поняла, что у нее берут интервью. Может, эта Тодд здесь вовсе не для мебели. Может, она журналист, настоящий журналист. А Сильвия всегда была очень осторожна в отношении интервью.

— Это интервью? — потребовала она ответа.

— Возможно, — ответила Марселла.

— Надеюсь, это мне не повредит. Я очень осторожно даю интервью. Многие из них оказываются… ну, вы сами понимаете. Мне сообщить отделу по связям с общественностью, чтобы вам прислали мою фотографию?

— Я позвоню, если она мне понадобится. Пожалуйста, продолжайте. Мне очень нравится ваш рассказ.

Марселла посмотрела на Марти, наконец-то поняв, для чего ее пригласили на этот странный ленч. Она должна была, используя свои журналистские способности, прощупать Сильвию Хэррингтон. Но зачем?

Сильвия расслабилась:

— Значительные изменения произошли, когда мы сделали первый парижский материал. В это же время я стала редактором и полностью изменила журнал. Фотографии были увеличены до размера страницы. До этого они всегда были маленькими, размером с почтовую открытку. И хотя это было нам не по карману, мы начали использовать цвет. Тогда же я нашла нескольких прекрасных фотографов.

— Как Франко Бренелли?

Марселла назвала одного из самых знаменитых в мире фотографов в области моды, человека, чьи работы украшали более сотни обложек «Высокой моды».

— Я создала Франко. Первые съемки для «Высокой моды» он делал взятой напрокат камерой. Нам пришлось дать ему денег авансом. Его работа действительно чем-то отличалась от всего остального, это и привлекло меня во Франко. Кроме того, он способен выполнять приказы. Терпеть не могу примадонн.

Марти усмехнулась.

— Его работы часто так неистовы, — сказала Марселла. — А потом становятся отчужденными и холодными.

— В этом и заключается часть его притягательности, — отозвалась Сильвия, — его очарования.

— Но сейчас его считают примадонной, — осторожно сказала Марселла.

— Не со мной, — отрезала Сильвия. — Со мной — никогда.

Подали ленч. Креветки на листьях шпината с чудесным легким соусом. Никакого хлеба. Никаких гарниров. Во всем мире такой ленч подавался богатым и стройным.

— Еще шампанского? — осведомился официант.

— Изменение внешнего облика журнала дало немедленный эффект, — продолжила Сильвия, подав официанту знак снова наполнить бокалы. — Количество продаж в киосках утроилось, а я уже подняла цену до пятидесяти центов, что в пятидесятые годы было большими деньгами. Число наших подписчиков неожиданно увеличилось до трех миллионов, а было меньше миллиона — да, вот так сразу после трех лет тщательного планирования и усилий.

— Для своего времени это было новаторством, — сказала Марселла.

— «Высокая мода» по-прежнему новаторский журнал! — несколько резко ответила Сильвия.

— Критики «Высокой моды» говорят, что журнал перенасыщен вычурными фотографиями непрактичной, дорогостоящей одежды, что все, для чего нужны редакционные статьи, это заполнить место между рекламными страницами. Как вы ответите на такую критику? — уронила Марселла вопрос-бомбу.

«Да как смеет эта чертова сучка задавать мне такие вопросы? — подумала Сильвия. — Дрянь! Мерзавка! Так бы и выцарапала ей глаза!» На лице Сильвии застыло привычное непроницаемое выражение.

— Я не слышала подобной критики. Но если она и существует, я отвечу этим безымянным критикам, указав на восемь миллионов наших читателей и рост доходных статей.

— Мне известно, что число ваших читателей падает, а их средний возраст перевалил за сорок, — вмешалась Марти.

И Марселла, и Сильвия, казалось, изумились такому «внутреннему» замечанию.

Сильвия лихорадочно размышляла, откуда у Марти эти сведения, ей стало понятно, что в «Высокой моде» происходит утечка информации. Подобная статистика появилась лишь несколько месяцев назад и держалась в глубокой тайне. Дики почти не заботило, что читатели журнала становятся старше. Он как будто принял объяснение, что идет период адаптации, что это вина индустрии моды, которая в этом сезоне не предлагает интересных новинок. Этот разговор опять пробудил в Сильвии уже посещавшее ее неприятное беспокойство.

— Как вы знаете, мисс Тодд — мисс Тодд, не так ли? — население в целом стареет. Родившимся на волне детского бума уже за тридцать. Я думаю, что изменение возраста читателей «Высокой моды» — всего лишь отражение нашей действительности.

— Возможно, — снова вмешалась в разговор Марти. — Но мой муж очень успешно развернул свои газеты в сторону более молодых читателей.

— Газета не журнал. Более молодые читатели не могут покупать меха, одежду в домах моды и драгоценности, — сказала Сильвия.

— Некоторые из нас могут, — заметила Марселла.

— Мы выяснили, что многие из них могут, — сказала Марти.

— В таком случае я думаю, у нас разные мнения по этому вопросу. Могу лишь надеяться, что в издательском мире хватит места для успешного развития обеих экономических теорий, — продолжила Сильвия. — «Высокой моде», без сомнения, хватит. — Она изо всех сил старалась быть дипломатичной. Внутренний инстинкт подсказывал ей, что сейчас не время взрываться, сейчас время проявить осторожность.

— Где вы остановитесь в Париже? — спросила Марселла, меняя тему разговора.

— Мы всегда останавливаемся в «Георге V», — ответила Сильвия.

— В этот раз и мы там остановимся, — сказала Марти. — Апартаменты заново отделали, и поскольку мы там будем вдвоем с Марселлой, это будет просто замечательно.

Марселла с любопытством посмотрела на подругу. Несколько лет назад Марти сняла апартаменты на площади Согласия, чтобы избегать отелей. Марти не любила отели. Ее номер у Пирра был ее самой нелюбимой резиденцией. Поэтому почти везде, куда наезжали Голдены, у них был свой дом. Городской дом в Мейфере. Домик в Лас-Брисас. Вилла в Сен-Тропезе. И парижские апартаменты, которые никто не обновлял. Марти лгала. Определенно что-то происходит.

— Достаточно вам для вашего рассказа? — спросила Сильвия.

— Я пока не уверена, стану ли я делать материал, — сказала Марселла, не выдавая себя. — Возможно, мы сможем еще поговорить.

— Разумеется, хотя обычно я не даю интервью. Но довольно этих разговоров. Уверена, что мы увидимся на показе.

Сильвия была по горло сыта этой беседой.

— Уверена, что увидимся, — согласилась Марти.

— А теперь прошу меня извинить, у меня впереди еще напряженный день.

Сильвия поднялась, готовясь проводить гостей до двери.

— Это было восхитительно. — Марти улыбнулась, но в ее улыбке была заметна неискренность. — Вы оказались такой, как о вас говорят, и даже более того.

— Со временем нашу встречу можно будет повторить. — Сильвия ответила точно такой же улыбкой. — Но разумеется, все мы вступаем в самое напряженное время года.

Сильвия вызвала своим ключом лифт. Когда гостьи вошли в него, она повернула ключ в замке, чтобы пассажирки проследовали до первого этажа без остановок.

Марти и Марселла отошли на приличное расстояние от здания «Высокой моды», прежде чем обменяться впечатлениями от ленча и Сильвии Хэррингтон. Лифты, особенно в крупных корпорациях, обычно прослушивались. На тот случай, если в «Высокой моде» было так же, Марти решила прокомментировать внешность Сильвии, но отказалась от этого развлечения — на карту было поставлено слишком многое. У себя в пентхаусе Сильвия Хэррингтон ничего не услышала.

— Ты не против рассказать мне, что происходит? — Марселла остановилась на тротуаре Парк-авеню. — Все это было как-то не похоже на милый светский ленч. Вы с Солом что-то задумали?

Марселла всегда отличалась сообразительностью. Именно это всегда притягивало в ней — настороженность, сообразительность.

— Извини, милая, пока я ничего не могу тебе сказать. Скоро ты все узнаешь. А пока мы здесь, давай поглазеем на людей у Блумингдейла.

— Ты хочешь сказать, что готова пройти пешком всю дорогу до Блумингдейла? Ты можешь потерять свой имидж истинной моторизованной калифорнийки. И в самом деле что-то происходит.

— Я просто чувствую прилив энергии. Давай посмотрим, удастся ли тебе догнать эту пожилую даму.

И с этими словами Марти зашагала по Парк-авеню.

 

Глава 9

Зимний дождь на Манхэттене сделал все звуки острова более явственными. А ночью это чувствовалось еще сильнее. Вой сирены где-то на Первой авеню разносился на многие кварталы. Нескончаемый стук дождя по тротуару казался почти колокольным звоном, но те же капли, падавшие в слякоть, слышны не были. Голоса Нью-Йорка сделались более резкими и пронзительными: какая-то сумасшедшая бродяжка-женщина кружила вокруг Греймерси-парка, выкрикивая оскорбления, связанные с размытой, но не забытой обидой из прошлого; пара городских хлыщей прогуливалась, переговариваясь театральными голосами о том, что они жители Нью-Йорка, живущие в Нью-Йорке; мусорщики жаловались на дождь, или на холод, или на жару, или на запахи города; водитель такси занимался своим обычным для Бруклина бизнесом, взимая за проезд обычную ночную плату.

Обычно эти звуки казались Марселле Тодд симфонией. Они подтверждали, что она находится в самом волнующем городе мира… на вершине… именно там, где она всегда хотела оказаться.

Но в этот вечер все было по-другому.

Что-то должно было произойти. Какое-то предчувствие предупреждало Марселлу о надвигающихся трудностях. Не то чтобы она не могла справиться с любой проблемой. Трудности на работе никогда не лишали ее сна. Даже романтические переживания не рождали в ней внутренней паники. Она была способной, находчивой Марселлой Тодд, которая только расцветала при встрече с трудностями.

А это предчувствие появлялось тогда, когда должно было произойти нечто, не поддающееся ее контролю. Она и раньше испытывала это ощущение, когда сердце колотится в груди, а по спине пробегает холодок. Так было в тот день, когда доктор Эзбо объявил ей, что она беременна Дианой, и в ту ночь, когда Рэнди пытался ее задушить.

Марселла содрогнулась, лежа в постели.

Где-то на Парк-авеню произошла авария. В Нью-Йорке можно по звуку определить, сколько машин столкнулось. Автомобиль врезался в металлический столб фонаря. Утром, когда Марселла пойдет на работу, аварийная служба будет восстанавливать столб, а когда она будет возвращаться вечером, от столкновения не останется и следа. Там же, на Парк-авеню, раздался густой рев пожарной сирены, наверное, автомобиль загорелся или произошла утечка газа из резервуара под фонарем. Пронзительный вой машины «скорой помощи» сообщил, что она едет забрать своего пациента. Хлопнули дверцы. Раздался возглас боли. Снова послышалась сирена.

Марселла устроилась поудобнее на подушках, громоздившихся в изголовье кровати. Провела ладонью по гладкому шелку ночной рубашки, чувствуя под ним крепкие мышцы своих ног. После крика боли в Нью-Йорке так успокоительно ощутить себя целой и невредимой. Как утешительно знать, что этот крик боли исторг не ты.

«Сумасшествие какое-то, — подумала Марселла. — У меня разыгралось воображение». Вот и все. Усилием воли она постаралась вернуть своему сердцу нормальный ритм. В конце концов, она не принадлежит к числу истеричек, которые без всякой причины доводят себя до безумия.

Глубокий вдох. Один-два-три-четыре. Выдох. Один-два-три-четыре. Уже лучше. Все пройдет. Пройдет. Засыпай. Закрой глаза. Спи. Атлас такой гладкий, прохладный и приятный. Вот и хорошо. В голове у Марселлы прояснилось, и ее мысли устремились к более приятным вещам, теплу, теплым рукам. Теплым рукам Берта, обнимающим…

Зазвонил телефон.

У Марселлы перехватило дыхание. Все мышцы напряглись. Она взяла трубку.

— Да, — произнесла она.

— Марселла.

Прошедшие десятилетия не изменили властный, обвиняющий голос на другом конце провода. Все было так же, когда Марселла была ребенком. И когда была подростком. И когда стала домохозяйкой… домохозяйкой… да, это именно то слово… Ничего не изменилось, когда она добилась успеха. Обвиняющий!

— Мама!

— Диана убежала!

— Убежала! Куда убежала? — Марселла боролась с нарастающей паникой.

— Если бы я знала, я бы не стала беспокоить тебя из-за твоей собственной дочери. — Да, обвиняющий. По-прежнему обвиняющий тон. — Я позвонила в полицию, но они сказали, что им еще рано вмешиваться.

— Почему, мама?

— Откуда я знаю? Она такая же, как ты. Она ничего не слушает. Делает только то, что хочет. Я слишком стара для всего этого. Мой врач говорит…

— Пожалуйста, мама. — Марселла постаралась взять себя в руки. — Должна быть какая-то причина.

— Ты знаешь, какое у меня давление…

— Я хочу знать о Диане! — Марселла была непреклонна.

— Ну еще бы!

— Когда она убежала?

— Часов в шесть вечера. Выскочила из дома.

— Вы поругались.

— Я просто пытаюсь как следует воспитать твою дочь, единственным способом, который мне известен.

— Из-за чего вы поссорились?

— Ты не одобришь, но тогда ты сама должна следить за ней. Каждый Божий день.

Марселла знала, что ее мать права. Она обделяла свою дочь чувствами. Да, деньги, которые она зарабатывала, помогали сохранять обшитый досками идиллический домик на Корт-стрит в Кенфилде вместе с его штакетником. Все было почти потеряно, разрушено, но она спасла все это, каждый месяц посылая чек на полторы тысячи долларов. Она следила за крышей над головой своей матери, а та, в свою очередь, следила за Дианой. Если бы Марселла сама воспитывала дочь, у нее не осталось бы времени на работу, ее высокооплачиваемую работу. Работу, которая была ее жизнью.

— Пожалуйста, мама, расскажи, что случилось!

— Это все из-за того парня, Джада Джеймса.

— Кто это? — Марселла порылась в памяти, отыскивая незнакомое имя.

— Она встречалась с ним весь прошедший год.

Марселла сморщилась. Она не знала. Случилось что-то достаточно неприятное, что заставило ее дочь убежать. Что-то связанное с парнем по имени Джад Джеймс. А она даже не знает, кто он такой.

— И что с этим парнем?

— По-моему, она с ним спит.

Она с ним спит. Марселла осмыслила эту фразу. Для нее она всегда звучала смешно. Последнее, чем будет заниматься в постели пара шестнадцатилетних подростков, это сон. Все это, конечно, забавно, но сейчас Диана где-то вне дома. Возможно, где-то далеко, сбежавшая из-под крыши, обеспечиваемой ее блистательной матерью.

— Я не могу это больше выносить, — причитала мать Марселлы. — Я сказала ей, что больше этого не вынесу.

Марселла слушала мать, и ее рука, державшая трубку, дрожала.

— Я хочу услышать о своей дочери. Я не хочу ворошить прошлое.

Страх в голосе Марселлы сменился холодным, деловым тоном. Она так себя и чувствовала. Она никогда не разговаривала с матерью в таком тоне, пока не взяла свою жизнь в свои руки.

Тишина.

— Мама, ты рассказала ей, что случилось со мной?

— Да.

— О Боже, мама, зачем?

— Я не хотела, чтобы с ней случилось то же, что и с тобой.

На Марселлу опять навалилось чувство вины. Она поняла, что сделала ее мать. Она знала, что должна чувствовать Диана.

— Проклятие! — Другого слова в этот момент у Марселлы не нашлось. Засосало под ложечкой. Она оказалась не права. Она это знала. Ей не хотелось быть неправой. Она же ничего не сделала. И это было ошибкой. — Что предприняла полиция? — спросила она наконец.

— Официально ничего. Должны пройти сутки. Таков закон. Они должны выждать двадцать четыре часа.

— Они могут сделать хоть что-нибудь?

— Начальник полиции сказал, что они поищут ее, но если она не вернется через сутки, это плохой знак.

— Плохой знак!

— Ты наверняка читала о девушках, которые убегают из дома. Ты точно так же, как и я, знаешь…

— Да, знаю.

Марселла не только читала о сбежавших подростках, она сама писала о них. Ее имя постоянно появлялось на бланке национальной ассоциации, помогающей родителям сбежавших детей. Она согласилась участвовать в этой программе после серии статей, которые написала на эту тему. У нее было письмо от жены президента, где говорилось «о самой серьезной проблеме, которая стоит перед молодыми женщинами и их матерями в сегодняшней сложной и требовательной по отношению к нам жизни». Она подумала тогда, что эти слова звучат напыщенно. Но согласилась, чтобы комитет использовал ее имя на своих бланках.

— Мы можем только ждать, — сказала мать Марселлы.

Марселла вдруг осознала, что старая женщина тоже переживает. Она понимала, что должна сказать своей матери: я понимаю, что ты как можешь растишь девочку-подростка. Ей захотелось найти такие слова, чтобы между ними образовалась ниточка взаимопонимания.

— Мама…

— Да?..

— Мама?

— Что?

— Нам лучше закончить разговор. Нужно держать линию свободной. Кто-нибудь может… — Голос Марселлы прервался.

— Я позвоню тебе, если что-нибудь случится. До свидания, Марселла.

Щелк. Гудки отбоя переплелись со звуком сирены. Еще одна составляющая манхэттенских звуков дождливой зимней ночью. Для Марселлы Тодд это были самые пугающие звуки в городе.

 

Глава 10

Освещенная уличными фонарями ночь постепенно сменялась рассветом. Это означало, что ночь, ужасная, полная страхов ночь закончилась. Обычно Марселле не требовалось составления распорядка ночи. Она просто спала, и ее великолепное тело набиралось сил для следующего дня. И она ничем не смогла заполнить неожиданные часы бодрствования, пока лежала на своей медной кровати, не ощущая ничего, кроме страха, ужаса и вины.

Но утром она обретет почву под ногами.

Каждая утренняя минута была частью ритуала. Без будильника проснуться ровно в семь. Но в эту ночь она не спала. Включить кофеварку. Проверить автоответчик в конторе, позвонив по специальному номеру и набрав код на своем кнопочном телефоне. Но после звонка матери она звонила в контору каждый час, чтобы узнать, не дала ли о себе знать Диана, а может, полиция пытается связаться с ней по телефону «Голден лимитед».

Ее привычный ритуал разваливался на части.

Даже свет, просачивавшийся сквозь прозрачный тюль в унылую серость ее спальни, казался другим.

Семь утра. Все должно быть хорошо. Все будет хорошо. Она потянулась к телефону, но стала набирать номер не своего офиса. Она набирала номер, который ей однажды дали, но которым она никогда не пользовалась, — частная линия в дом Берта Рэнса. Она вспомнила, как, давая ей этот номер, он сказал: «Попадешь прямо ко мне в постель и только ко мне в постель».

Диктуя номер, он угрожающе улыбнулся ей.

Она не забыла этот номер. Тысячи номеров, необходимых ей по работе, были аккуратно занесены в записные книжки на столе ее секретаря. Но личный номер Берта Рэнса мгновенно стал частью ее интимных воспоминаний.

Телефон звонил. Один звонок… второй… третий… четвертый… пятый.

Внезапно ворвался низкий голос: «Алло!» Он прозвучал резко. Марселла слышала, как все еще шумит на том конце душ. Ее палец скользнул к кнопке отбоя.

— Кто это?!

— Берт… — Голос Марселлы прервался.

— Марселла, это ты? — Его голос сразу же потеплел, в нем зазвучало беспокойство. Она была совсем не похожа на уверенную в себе Марселлу Тодд, которую он всегда знал. — У тебя все в порядке?

— Да… у меня все в порядке, — удалось ей выговорить.

Берт облегченно вздохнул. Но что-то было не так, и он был ей нужен.

— Ты у себя? — спросил он.

— Да.

— Я сейчас буду.

В трубке послышались гудки отбоя. Марселла мгновение подержала обеими руками трубку, потом положила ее на место и пошла в ванную комнату за халатом.

Ей нужен был Берт Рэнс. Она начала осознавать, что ей кто-то нужен, и этот кто-то — Берт.

Через несколько минут Марселла автоматически нажала и отпустила кнопку домофона, известившего, что Берт находится внизу, в вестибюле. Пока он поднимался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, она отперла три сейфовых замка.

Внезапно она почувствовала себя глупо.

— Я здесь, — мягко произнес Берт. — А теперь расскажи, что у тебя стряслось.

— Мне не нужно было тебе звонить, — начала она.

— Но ты позвонила, и я здесь.

Марселла не смогла удержаться от улыбки, когда оглядела заполнившего дверной проем Берта Рэнса. Это был совсем не тот безупречного вида магнат, что носил костюмы от Димитри. На нем были спортивные трусы, футболка с эмблемой его Нью-Йоркского спортивного клуба и кроссовки «Рибок». Должно быть, он натянул первое, что попалось под руку. Но даже в холодную погоду для утренней пробежки он надевал спортивные трусы.

«А у него действительно красивые ноги», — подумала Марселла, глядя на его тугие мышцы. И тут же на нее накатилось чувство вины. Она не должна думать о мускулистых ногах Берта Рэнса. Она не должна думать о Берте Рэнсе.

Берт тоже смотрел на нее. Это была совсем не та Марселла Тодд, которую он знал. Это была не та блистательная и уверенная в себе женщина, которая умело отражала каждый его выпад. Она была без косметики. Спутанные волосы свисали в беспорядке. На ней был старый фланелевый халат. Стоит босиком. Всегда такие ясные голубые глаза сейчас покраснели, веки опухли от бессонницы.

«Но, Бог ты мой, она все равно красива», — подумал Берт. Женщины, которых знал Берт Рэнс, всегда старались показываться ему во всей красе. Даже те, что попадали в его постель, а таких было большинство, не забывали наложить, отправляясь туда, соответствующий макияж. В Нью-Йорке большинство женщин с достаточным количеством денег и времени, достаточной волей и гордостью могли казаться красивыми. Но Марселла Тодд, даже пребывая в отчаянии, в каком он никогда раньше ее не видел, все равно оставалась для него красавицей.

— Это моя дочь, — просто сказала Марселла.

Берт быстро вызвал в памяти все, что касалось ее дочери. Не так уж много. Она жила в Огайо с бабушкой. Она подросток. Вот все, что он знал.

— Она убежала.

Берт пересек маленькую, выложенную черными и белыми плитками прихожую и обнял Марселлу. Ему хотелось сказать ей подходящие слова, чтобы развеять ее страхи. Но элегантный и красноречивый Берт Рэнс впервые не смог найти нужных слов. Он мог только обнимать ее, чувствуя свою полную беспомощность.

— Все будет хорошо. С твоей дочерью все будет хорошо. Я останусь здесь.

— Нет… тебе не нужно… — начала Марселла.

— Я останусь здесь.

Марселла слишком устала и была слишком одинока, чтобы сопротивляться. Она и боялась снова попасть в зависимость от мужчины, и снова нуждалась в силе Берта.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Берт, беря дело в свои руки. — Иди в постель, а я побуду у телефона. Иди же!

— Нет, я…

— От тебя не будет никакого проку, если ты будешь похожа на зомби. Отдохни. Я разбужу тебя, если будет что-то срочное.

Марселла понимала, что он прав. Она повернулась и по винтовой лестнице отправилась наверх в спальню. Она заснула, едва успев положить голову на подушку. Она могла поспать, потому что рядом был кто-то, кто мог разделить с ней ответственность. Внизу остался Берт.

Когда Марселла проснулась, был полдень. Она услышала, как Берт разговаривает внизу по телефону.

— Послушайте… я не хочу занимать эту линию. Я не знаю, когда я приеду в офис. Разберитесь там пока без меня. А я должен побыть здесь. Дочь может позвонить в любую минуту.

Марселла спустилась вниз. Ложась отдохнуть, она не сняла фланелевый халат.

— Ничего. Никаких известий, — сказал Берт, увидев, что она входит в комнату.

— Прости. Мне не следовало тебя обременять. — В голосе Марселлы прозвучало настоящее смущение.

— Почему же тогда ты мне позвонила? — спросил Берт.

— Больше никого не было.

— О… — Берту было приятно услышать эти слова.

— Никого, кого бы я хотела здесь видеть.

В эту минуту Марселла осознала, насколько она одинока. Она была красива. Она была богата. В ее записной книжке значилась тысяча номеров… друзей, которые приглашали ее на модные вечеринки. Но все это были только имена и липа и пустые разговоры. Ей хотелось независимости, и она ее получила. Она взглянула на себя в висевшее в гостиной зеркало работы Адама.

— Боже мой, на кого я похожа!

— Я тоже.

Он стоял в трусах, небритый…

— А что с твоими волосами? — спросила Марселла.

Кудрявые волосы Берта лежали более светлыми, чем обычно, кольцами.

— Если ты помнишь, я был в душе, когда ты позвонила. Я мыл голову.

— Ты хочешь сказать, что это мыло?

— Ну да, мыло.

Она не смогла удержаться от короткого смешка. Безупречный магнат примчался к ней, даже не смыв мыла со своей семидесятипятидолларовой стрижки.

— Может, я завершу свой туалет наверху, — предложил слегка смутившийся Берт. — Честно говоря, кожа зудит.

— Извини, разумеется, — сказала Марселла. — Да и мне надо одеться. Иди в ванную комнату, пока я одеваюсь.

Марселла натянула джинсы, свитер со стоячим воротником и прислушалась к шуму воды в душе, стекающей по телу Берта. Шум воды прекратился. Берт появился из ванной комнаты в одних трусах.

— У тебя есть чем вытереться? — спросил он.

Подавая Берту полотенце, Марселла внимательно посмотрела на него. Она знала, что этот мужчина по двенадцать часов в сутки проводит в кабинете, управляя своими империями. Но его талия не расплылась, брюшко не обозначилось. Никаких признаков успешной карьеры, какими бывают отмечены мужчины среднего возраста. Он был, пожалуй, даже слишком мускулистый. Слишком загорелый. Слишком совершенный. Он выглядел как мужчины-модели на рекламе, которую публиковали его журналы.

— Одобряешь? — спросил он.

— Когда ты успеваешь ходить в спортзал?

— А может, у меня это заложено генетически.

— Нет… тебе приходится над этим работать.

— Точно так же, как и тебе?

— Точно так же, как и мне.

И снова у Марселлы нестерпимо засосало под ложечкой от чувства вины. Ее дочь исчезла… а она думает о совершенном теле красивого мужчины. Она испорченная женщина. Она всегда была никудышной матерью.

У нее задрожали плечи.

— Эй, не надо.

Берт подошел и обнял ее. Она спрятала лицо у него на груди, чувствуя пахнущие мылом влажные волоски.

— Я хочу быть тебе необходимым, — тихо проговорил Берт. Его сильная ладонь мягко скользнула по щеке Марселлы, по волосам, по спине. — Ты имеешь право в ком-то нуждаться. Я хочу, чтобы этим кем-то был я. Я хотел этого с того самого дня, как познакомился с тобой. — Он прижал ее к себе.

Раздался телефонный звонок.

Марселла отпрыгнула в сторону и бросилась к телефону.

— Это тебя. — Она протянула трубку Берту.

Звонил водитель Берта.

— Да… привезите сюда одежду и захватите сандвичей.

— Тебе лучше уйти, — сказала Марселла.

Но не успела она продолжить, как Берт снова обнял ее и поцеловал. Это был властный, долгий поцелуй. Никто из них не прервал бы его, он связывал обоих не только физически, но и духовно.

В дверь позвонили.

— Это одежда и еда. Я открою, — сказал Берт.

Он спустился по металлической винтовой лестнице, прошел в прихожую и нажал кнопку домофона.

Через несколько секунд в дверь постучали, и Берт сразу же открыл.

— Моя мама здесь? — прямо с порога спросила девочка.

 

Глава 11

Диана Тодд во все глаза смотрела на Берта Рэнса, стоявшего перед ней в своих слишком легких трусах для бега трусцой.

Берт Рэнс сразу же смутился. Диана была так похожа на свою мать! Тот же рост. Те же светлые волосы. Те же очертания упрямого подбородка и требовательные голубые глаза.

— Мама!

Диана прошла мимо Берта в прихожую. Она оглядывалась вокруг, словно не знала, где может находиться ее мать. Берт понял, что дочь Марселлы Тодд никогда прежде не была в квартире матери.

— Диана!

Марселла сбежала по лестнице и обняла дочь.

— Я знаю, ты злишься, — сказала Диана.

— В настоящий момент я чувствую только облегчение. А про злость мы поговорим потом.

Берт внезапно почувствовал себя лишним.

— Раз уж все прояснилось, я, пожалуй, поеду в офис, — сказал он.

— Прямо так? — мягко, но с оттенком насмешки спросила Диана.

Берт снова смутился:

— Нет, я собираюсь переодеться. Я немного спешил, когда собирался сюда.

— Очевидно, — не знала пощады Диана.

Берт повернулся и пошел наверх за остальной одеждой.

— Ты выросла, — сказала Марселла, оглядывая дочь.

— А ты заметила.

— Зачем ты это сделала?

— А что я такого сделала? — спросила Диана, занимая оборону.

— Ты убежала.

— Я приехала повидать свою мать. Это называется убежать? Ты же моя мать, не так ли? Или меня и здесь обманули? Может, я незаконная со всех сторон? Ни матери. Ни отца.

— Прошу тебя, Диана, — покачала головой Марселла.

— Бабушка сказала, что я буду такая же, как ты, поэтому я и приехала посмотреть, что меня ожидает. — Диана обвела взглядом прекрасную квартиру. — Неплохо. — Она взяла с каминной полки хрустальный шар и поднесла к ясным голубым глазам — она видела сквозь него свою мать, но изображение было искаженным. — Это и есть мое будущее? По мне, оно гораздо лучше, чем Кенфилд. Беру. Беру себе будущее шлюхи.

Не успев подумать, Марселла дала дочери пощечину.

Диана ответила матери тем же.

Тяжело дыша, женщины смотрели друг на друга. Диана все еще сжимала в руке хрустальный шар. Она медленно подняла руку и швырнула шар о каминную полку. Тот разлетелся на тысячу хрустальных крошек, рассыпавшихся по бледно-голубому ковру.

— Никогда не называй меня шлюхой. — Голос Марселлы прозвучал холодно и сухо.

— Я не называла тебя шлюхой. Я была шлюхой. Бабушка сказала, что я шлюха. Она каким-то образом узнала про нас с Джадом. Мне казалось, что я его люблю. А бабушка не поняла. Сейчас все не так, как в ее молодости. Я знаю про таблетки. Я не собираюсь попадать в беду и все такое. А она назвала меня шлюхой, мама. Что я такого сделала?

— Прости меня. — Марселла обняла дочь. — Прости меня за все. Что еще сказала бабушка?

— Она сказала, что я кончу, как ты. Она сказала, что слишком стара, чтобы еще раз пройти через все это. Она сказала, что я погублю свою жизнь, как это сделала ты.

В душе Марселлы поднялась волна гнева на мать и на косный ханжеский мир, в котором ее матери было так уютно.

— Мамочка… я хочу быть похожей на тебя, — тихо, умоляюще проговорила Диана.

Марселла вдруг осознала, что хотя она дала жизнь этой красивой молодой женщине, она никогда не принимала участия в ее жизни. Разумеется, она обеспечивала дочь материально, но эти деньги могли дать Диане только ту жизнь, от которой она сама сбежала семнадцать лет назад. На самом деле мать Марселлы не была виновата в том, что жизнь этого ребенка — нет, этой молодой женщины — была такой несчастливой.

— Я счастлива, что ты здесь, — сказала Марселла, удивившись, что действительно очень рада.

— Правда?

— Правда. Я не одобряю того, что ты сделала — сбежала. Но мы поговорим об этом позже. А сейчас давай поговорим о нас.

Диана, казалось, заинтересовалась, но ничего не сказала.

— Мне следовало рассказать тебе, что произошло, но… я не рассказала. Я виновата. Твоя бабушка ничего не поняла. Возможно, она была права. Я уверена, что она и сейчас не понимает. — Марселла взяла дочь за руку и повела к белому дивану, заваленному подушками. — Мне следовало все тебе рассказать, мне много чего следовало сделать. Но я расскажу тебе сейчас.

— Мама…

— Что, милая?

— Я просто хочу, чтобы меня кто-нибудь любил.

Марселла понимала, что чувствует ее дочь. Ей было столько же лет, когда она захотела, чтобы Рэнди Уильямс полюбил ее, полюбил так сильно, чтобы ей больше никогда не понадобилось ничьей любви. Ее дочь была очень похожа на нее и в поисках любви совершала те же ошибки.

— Мы очень с тобой похожи, — начала Марселла. — Я знаю, бабушка мало рассказывала тебе о том времени, когда мы только что поженились с твоим отцом. Ей даже думать об этом не хотелось. Мы с твоим отцом поженились, когда родилась ты, поэтому ты вполне законнорожденный ребенок. Хотя до этого никому не было дела. И тогда очень многие просто жили вместе, заводили детей, но только не в Кенфилде и не в окружении твоей бабушки.

— Ты его любила?

— Поначалу. Но когда мы поженились, уже не любила. Может, тогда я уже ненавидела его. А он меня любил, и твоя бабушка хотела, чтобы мы поженились. Вот я и вышла за него.

— Это была случайность? — спросила Диана.

— Чистая случайность.

Женщины замолчали. Несколько минут они, казалось, пытались найти верные слова, слова утешения, но они не приходили.

Наконец Марселла глубоко вздохнула и продолжила:

— Я росла в шестидесятые годы, но в Кенфилде все еще были пятидесятые. Я ничего не знала о сексе. О, я знала, как им заниматься, я точно знала, что это очень приятно, но я не понимала значения секса. О Рэнди, твоем отце, могла мечтать любая школьница: красивый, сильный, даже, пожалуй, внимательный. Но это все еще был мальчик в теле мужчины.

— Вы занимались любовью, — сказала Диана.

— Да, мы занимались любовью. Пока я училась в старших классах, мы не разлучались. Рэнди отказался от стипендии штата Огайо для учебы в университете Янгстауна, потому что хотел быть со мной. Я любила его за это. Я любила его по множеству причин: за его решение остаться поближе к дому, за внимание ко мне, за то, что он всегда был рядом. Я любила его за все то, что он делал. Я только не любила его, хотя тогда я этого не понимала. Я думала, то, что я чувствую, и есть любовь.

Марселла помолчала.

— Рэнди казался очень сильным и надежным. Мне также нравилось, что все решения принимал он. Поэтому когда он сказал, что нам нужно заняться любовью, я была готова. Секс с ним был прекрасен, но на самом деле мне нужны были только забота и внимание. Он все время повторял: «Я хочу быть единственным в твоей жизни и чтобы ты была единственной в моей…»

— Звучит чудесно, — задумчиво сказала Диана.

— Да, тогда так и было. — Марселла вздохнула. — Я была очень сведуща в сексе, но ничего о нем не знала, — продолжила она.

Диана, казалось, растерялась.

— Ты могла быть экспертом по таблеткам, но этот предмет никогда не упоминался в доме твоей бабушки. Мне Рэнди сказал, чтобы я не волновалась. Он принимал все меры предосторожности. Это была не моя забота. В старших классах мне предложили несколько стипендий. Я хотела поступить в Северо-Западный университет в Чикаго, на факультет журналистики. Я так разволновалась, когда получила письмо, в котором мне предлагали эту стипендию. Я в тот же день ответила согласием.

Диана нахмурилась:

— Но после школы ты в колледж не пошла. Ты вышла замуж. В Северо-Западный университет ты поступила только после развода.

Она начала понимать, что произошло с ее матерью.

— Да, когда я сказала Рэнди, он пришел в ярость. Он назвал меня эгоисткой и сказал, что отказался от стипендии, лишь бы быть рядом со мной. Конечно, он был прав. Однако я твердо решила ехать в Чикаго.

— Но…

— Рэнди, казалось, примирился с моим решением. Он стал говорить о переводе в Северо-Западный университет, но там засчитали не все его экзамены, а без стипендии обучение было очень дорого. Поэтому мы решили делать то, что каждый считал нужным, но… продолжали заниматься любовью… сексом. Я не могла отказать ему, когда вот-вот должна была его покинуть.

— Но ты не хотела заниматься с ним любовью? — спросила Диана.

— Нет, к тому времени уже не хотела. А потом я забеременела. Позже Рэнди сказал мне, что сделал это нарочно. Но это была и моя вина, потому что я мало что в этом понимала, кроме ощущений. Твоя бабушка была в гневе. Я в смятении. Рэнди хотел на мне жениться. Он сказал, что если мы поженимся, все будет хорошо. Мы целую ночь ехали в Уинчестер в штате Виргиния, и на следующее утро я стала миссис Рэндалл Уильямс. Я так и не воспользовалась своей стипендией Северо-Западного университета.

— Разве ты не могла сделать аборт?

Марселла пожала плечами.

— Я не знала про аборты. Когда я сказала Рэнди, что беременна, прошло уже два месяца. Он сказал, чтобы я не волновалась, он все устроит. Я была уже на пятом месяце, когда наконец решилась на аборт и… — Марселла умолкла.

— Ты бы сделала аборт, да? — потребовала ответа Диана.

— Если бы смогла… то… да.

— Значит, на самом деле… — Диана всхлипнула, — ты хотела сделать аборт. Ты меня не хотела. Я погубила твою жизнь.

— Причиной всему, что произошло в моей жизни, была я сама, — заговорила Марселла. — Тебя тогда не было. Ты еще не появилась на свет. Может, тогда я тебя не хотела, но я так рада, что теперь ты у меня есть.

Диана все плакала. Марселла обняла дочь и, покачивая, стала успокаивать:

— Ты была ошибкой, моя дорогая, но самой чудесной ошибкой в моей жизни. Если бы ты не родилась, у меня никогда вообще не было бы детей. И я правда люблю тебя. Может, я не давала тебе этого понять, но ты желанный ребенок. Ты лучшая часть моей жизни. Я хочу быть матерью, настоящей матерью. Но только не знаю как.

И тут Марселла тоже расплакалась в объятиях своей дочери.

 

Глава 12

Диана поудобнее устроилась среди подушек, наваленных на огромном белом диване. Мысленно она быстро сортировала все, что рассказала ей мать, прикидывая, как это может отразиться на ее собственной жизни.

— Почему я никогда не встречалась с отцом? — спросила она.

— Решение уйти из нашей — твоей — жизни принадлежало ему. Полагаю, он боялся, что люди, с которыми он работал, узнают, что он обманул молодую девушку или что он бьет свою жену. У моего адвоката лежит подробная запись того, что случилось. Это все еще может ему повредить.

— Но за все эти годы он даже не попытался найти свою дочь, — сказала Диана. — Неужели ты не понимаешь, как это тяжело для меня?

— Я не знала, что еще я могу сделать. Я до сих пор не знаю, что должна была сделать.

— А теперь? — Диана начала злиться.

— Может, это из-за денег. Мне были назначены алименты и пособие на ребенка, но Рэнди не дал мне ни цента, и я никогда не просила и не заставляла его.

— Ты рассчитывала на бабушку, — заметила Диана.

— Да. Я отдала тебя ей. И уехала в Чикаго. Думаю, я всегда хотела уехать в Чикаго с того момента, как мне предложили стипендию в Северо-Западном университете. У меня была подружка, не особенно близкая, но я написала ей, и она ответила, что я могу остановиться у нее, пока не подыщу жилье. Это был мой шанс устроить свою жизнь. У меня не было специальности или каких-то способностей. Я не знала, какую работу смогу выполнять.

— И поэтому ребенок тебе только помешал бы. — Голос Дианы прозвучал резко и холодно.

— Да, помешал бы. Я сама еще была ребенком. Способность к воспроизведению себе подобных еще не билет во взрослую жизнь. Ты можешь это понять?

— Начинаю.

— Что бы произошло, если бы я не оставила тебя у твоей бабушки и не уехала в Чикаго? Вашу с бабушкой жизнь в Огайо обеспечивали деньги, которые я зарабатывала все эти годы. Ты знаешь, что после смерти твоего дедушки у нас почти ничего не было? Просто счастье, что я начала зарабатывать деньги, которые можно было делать быстро. Оставшись в Кенфилде, я бы бедствовала или вышла за кого-нибудь замуж исключительно ради денег. Мне было чуть больше двадцати, у меня не было образования, а я должна была содержать и ребенка, и собственную мать.

— И тогда ты стала известной моделью. — В голосе Дианы более чем явственно прозвучал сарказм.

— Полагаю, ты имеешь полное право на горечь.

Марселла вспомнила о тех своих днях в Чикаго. Диане они должны представляться чудесными и волшебными: реклама, показы, карьера, обожание да еще и Кевин О'Хара. Нет, она не могла рассказать дочери об энергичном Кевине О'Хара.

Обе женщины чувствовали себя измученными и сидели, погрузившись каждая в свои мысли. Диана размышляла о поступках своей матери. А та вспоминала Кевина.

Она стала моделью совершенно случайно. Ее подруга Барбара Блэк работала стилисткой у одного из ведущих фотографов Чикаго, Гектора Ротстайна. Прожив неделю в Чикаго, Марселла все еще не могла найти работу, но тогда она еще только приглядывалась к возможности устроиться в районе волнующей Мичиган-авеню. Секретарских навыков у нее не было, она нигде до этого не работала, и Барбара уже начала беспокоиться, сможет ли Марселла найти хоть какую-то работу, чтобы вносить свою долю за квартиру и еду. Они были не настолько близкими подругами.

Как-то днем Барбаре срочно позвонил секретарь Ротстайна. Его постоянный стилист, человек, который гладил и закалывал одежду на моделях, а иногда мог подобрать и какие-нибудь украшения, уволился. Ротстайн был большим человеком в Чикаго. Барбаре хотелось показаться как можно более профессиональной, поэтому она попросила Марселлу сделать вид, что она ее помощница. На девушках была соответствующая рабочая одежда, когда они подошли к двойным дверям облицованного мрамором дома Ротстайна на Астор-стрит.

Марселлу заинтересовала новая обстановка. Внутри все было отделано белым мрамором. В вазах стояли белые лилии. На стенах висели ярко освещенные фотографии красивых и знаменитых людей, запечатленных объективом фотографа. Изображения были увеличены в четыре раза по сравнению с реальной жизнью. Все фотографии были черно-белые и смотрелись очень выразительно. Из маленьких дорогих динамиков, спрятанных в огромных, засушенных с помощью холода растениях, лились звуки клавесина.

Так Марселла впервые попала в волшебное царство красоты.

При воспоминании об этом Марселла улыбнулась. Модель, которая должна была сниматься в тот день, не приехала. Ротстайн шумел в мраморных коридорах. А потом заметил Марселлу.

— Ты модель, моя дорогая? — спросил он.

— Нет…

Но ей хотелось попробовать. Боже, как же ей хотелось попробовать!

— Идем на свет.

Ротстайн привел ее в белую комнату с высоким потолком, уставленную фотокамерами, осветительными приборами и рефлекторами.

— Встань сюда, — приказал он. — Подержи это. Попробуй улыбнуться. Прими элегантный вид.

Сверкали вспышки. Щелкали камеры. Небольшая группа помощников Ротстайна изучала предварительные, сделанные «Полароидом» снимки, которые всегда предшествовали основным съемкам.

— И что ты думаешь, Гектор?

— Хм…

— Вот именно.

— Ты знаешь.

— Да! Я думаю, что эта девочка подойдет. Посмотри, как ее кожа поглощает свет.

— Без сомнения, Гектор.

— Ну что ж, моя дорогая, если ты не была моделью, когда пришла сюда, то будешь ею, когда выйдешь отсюда, — объявил Ротстайн.

Так и случилось. Став новым открытием Гектора Ротстайна, Марселла немедленно заняла избранное положение девушки номер один в агентстве моделей Ширли Гамильтон. Она поднялась еще выше, когда ее выбрали для рекламы в национальном масштабе косметики «Корлин». Этой чести обычно удостаивались топ-модели из самых известных нью-йоркских агентств, которым за день работы платили по три с половиной тысячи долларов. Марселла с легкостью могла перебраться из Чикаго в Нью-Йорк. Ее стремились заполучить все агентства. Но она поступила в вечернюю школу, училась на факультете журналистики в Северо-Западном университете и не могла уехать. Ее карьере помогла эта кажущаяся верность Чикаго. Многие общенациональные компании, имевшие свои отделения на Среднем Западе, приглашали Марселлу для съемок в рекламных роликах и для участия в рекламных кампаниях. Она была одной из них. Она была девушкой со Среднего Запада, оставшейся там, где родилась, и за это ее любили.

Когда она впервые встретила Кевина О'Хара, она была самой очаровательной женщиной чикагского «кофейного общества». Сразу же начали заключаться пари о том, как скоро удастся самоуверенному Кевину О'Хара заманить в постель красавицу Марселлу Тодд. О'Хара был молодым и красивым редактором «Чикаго геральд». Он старательно работал над своим образом золотого мальчика. Его первый брак с богатой наследницей — тогда у него еще не было денег — закончился, когда она, устав от своего тщательно поддерживаемого имиджа, сбежала с немолодым хиппи, который посвятил свою жизнь протестам перед телевизионными камерами и шампанскому по восемьдесят долларов за бутылку. Все, естественно, сказали, что надо быть дурой, чтобы бросить роскошного Кевина О'Хара ради этого немытого волосатика. Кевин был слишком хорош для этой богатой дряни.

Он, разумеется, согласился с этим мнением.

Да, у Кевина О'Хара действительно был имидж. Он поддерживал стройность, пробегая у всех на виду каждое утро от своей квартиры у Карлайла по Мичиган-авеню и заставляя замирать идущих на работу девушек, потому что и в жизни он выглядел так же потрясающе, как и в своем трехминутном куске в вечерних новостях. Эту программу выпускала телестудия, принадлежавшая «Чикаго геральд». Его волосы выгорели на солнце — Аспен зимой и юг Франции летом. Лицо было точеное — он сделал несколько небольших пластических операций. Великолепные зубы — фарфоровые коронки поверх золота.

Он даже был неплохим редактором. Его личное обаяние распространилось и на «Чикаго геральд», которая до прихода золотого мальчика была не слишком важной маленькой газеткой.

— Мы привнесем немного возбуждения и очарования, — сказал О'Хара.

Кевину О'Хара нужно было только самое лучшее. Он жил по нужному адресу. Он был знаком с нужными людьми. Его приглашали на нужные приемы. И видели с нужными женщинами.

Одной из таких женщин была Марселла Тодд.

Кевин О'Хара и поныне был уверен, что это он превратил Марселлу Тодд из звездной модели в звезду журналистики. Но устроила все это Марселла. За время, проведенное в Чикаго, она научилась восхищаться только теми мужчинами, у которых была настоящая власть. В то время как Кевин был позером и определенно имел некоторое влияние, власть была в руках кого-то, кто оставался в тени О'Хара. Но Марселла столь же остро нуждалась в помощи Кевина, насколько ему было необходимо появляться в обществе самой красивой женщины Среднего Запада.

Все получилось очень легко.

— Неужели ты действительно занимаешься на факультете журналистики? — переспросил О'Хара, уже прикидывая, какое внимание привлечет к себе «Чикаго геральд», если Марселла Тодд станет ее сотрудницей.

— Что я могла бы делать для «Геральд»? — осторожно спросила Марселла.

— Вести раздел моды, что же еще? Ты, вне всякого сомнения, эксперт по вопросам моды.

— Что насчет зарплаты?

— Около пятидесяти тысяч.

О'Хара думал, что она с радостью кинется на эти деньги.

— В настоящее время я зарабатываю четверть миллиона, — улыбаясь сказала Марселла.

— Как насчет пятидесяти тысяч и прав на продажу твоей колонки. — Это была дорогая ошибка, о которой он позже очень сожалел. — Это даст еще около сотни тысяч, если пристроишь ее в несколько сотен газет.

— Я смогу по-прежнему работать моделью? — спросила Марселла.

— Конечно. Почему нет?

— Ты просто чудо, Кевин. Я попрошу своего адвоката оформить бумаги.

Она поцеловала своего любовника-босса, причем на публике, потому что договоренность была достигнута в главном зале у Арни, отделанном в стиле «арт-деко». Все обратили на это внимание. Кевин был доволен. Контракт был скреплен поцелуем.

Если убедить Кевина О'Хара в том, что Марселла Тодд должна стать одним из самых высокооплачиваемых сотрудников, было просто, то самой Марселле оказалось не так легко произвести впечатление на профессиональных охотников за новостями из «Чикаго геральд».

Большая часть репортеров немедленно исполнилась к ней презрения.

Высокооплачиваемые сотрудники в рабочей комнате «Геральд» годами перебивались на низкой зарплате в маленьких и средних газетах, чтобы попасть в большое ежедневное издание. Возможно, это звучало тривиально, но они заработали это право потом и кровью.

— Может, мне попробовать спать со своим начальником, — сказал один из спортивных журналистов, бывший профессиональный хоккеист.

— Может, ему и понравится, — добавил его коллега.

— А может, мне лучше спать с дамочкой босса, — продолжил первый. — Она может обеспечить мне повышение.

— Единственное повышение, которое она тебе обеспечит, касается содержимого твоих штанов!

Но Марселла не стала тратить ленту пишущей машинки на привычные дутые похвалы, которыми в «Геральд» заполняли пространство, остающееся от рекламы дорогих модных изделий. Она тут же завела рубрику, посвященную сравнительным покупкам, называя какую-нибудь популярную модель одежды и рассказывая, сколько она стоит в разных магазинах. Отдел рекламы потребовал, чтобы ее уволили, но читателям полюбились информативные и в то же время остроумные колонки, без промаха бьющие по многим нелепостям индустрии моды.

Ее материал не был поверхностным даже в тот раз, когда она объяснила, что одна из главных модниц города не состоит в связи с другой женщиной… во всяком случае, с тех пор как она обучила свою белую немецкую овчарку некоторым новым трюкам. Это была правда, и в течение нескольких месяцев ставшую знаменитостью псину чаще видели на террасе пентхауса на двадцать первом этаже в кооперативном доме по Лейк-Шор-драйв, чем на улице со своей… возлюбленной.

Когда же опросы читателей показали, что погребенную на дальних страницах газеты колонку Марселлы Тодд читает столько же народу, сколько читает редакционный комментарий на спортивные темы, который располагался непременно на последней странице издания, сотрудники устроили в честь Марселлы вечеринку в «Биллигоуте», сомнительном маленьком баре, посещаемом исключительно бывалыми газетчиками. Она была, без сомнения, первым редактором по вопросам моды, пришедшим в «Биллигоут». Кевин О'Хара, разумеется, никогда сюда не ходил. Марселле же это место понравилось.

В отношениях Марселлы и Кевина стала намечаться трещина. Он говорил себе, что создал Марселлу, а она становится более популярной, чем он сам. Она много путешествовала — Париж, Лондон, Нью-Йорк, Милан, Рим, — освещая мир моды. Кевин пытался забыться с другими женщинами — на этот раз черноволосыми, из Южной Америки, — переключился на деньги.

Их связь закончилась, когда Спенсер Коэн, владелец «Чикаго геральд», тот, в чьих руках была сосредоточена настоящая власть, продал газету «Голден лимитед», ни слова не сказав О'Хара.

Марселла по-прежнему вела колонку моды. Кевина уволили. Для всех это выглядело как нежелание Кевина работать под новым началом, но на самом деле его вышвырнули. Сол Голден не жаловал милых, но бездарных мальчиков-редакторов.

Марти Голден была очарована Марселлой. На следующий день после неожиданного объявления о покупке газеты миссис Голден вошла в отдел новостей.

— Вот вы где! — воскликнула она, направляясь в тесный уголок Марселлы.

— Здравствуйте. Я Map…

— Я знаю, кто вы. Я ваша почитательница. Одной из причин того, что я посоветовала мужу купить эту газету в этом ужасном холодном городе, было то, что вы в ней работаете.

— Спасибо…

— Я хочу, чтобы вы перебрались в Калифорнию или Нью-Йорк, если вам больше нравится. Вы станете очень важным сотрудником «Голден лимитед», моя дорогая. Мода станет значительной частью «Голден лимитед». И никаких возражений. Все проекты относительно моды буду возглавлять я, а я отказываюсь работать в этом жутком городе. Бегите домой и укладывайте вещи. Никаких возражений… вы поняли?

— Конечно.

Марселла улыбнулась Марти Голден, которая выглядела такой напористой, но была облачена в неброский костюм от Шанель. В ее новой патронессе был шик.

— Никаких отговорок… э… Что вы сказали?

— Разумеется, я поеду в Нью-Йорк. Мне нужна жизнь, полная яростных сражений, поэтому я выбираю Нью-Йорк.

— Решено. — Марти Голден понравилась красивая женщина, умевшая хорошо писать и быстро принимать решения. — Давайте пообедаем вместе.

Все это, казалось, было только вчера, а уже столько лет прошло. Марселла очнулась от воспоминаний, сидя в своей гостиной в доме у Греймерси-парка.

Диана спала на белом диване. Даже спящая она была красива. Это был один из способов Марселлы проверить, по-настоящему ли красив человек — не важно, мужчина или женщина. Во сне с человека слетает все наносное. Люди, блистающие красотой, пока они бодрствуют, могут предстать во сне неприятными, измученными и скованными. Красивые мужчины, приоткрывшие во сне рот, теряют свою рассчитанную ауру силы. Появляется двойной подбородок. Волосы сбиваются в беспорядке и внезапно кажутся жидкими. Только по-настоящему красивым человеком можно восхищаться, когда он спит.

Диана была по-настоящему красива.

— Что мне делать, моя милая? — тихонько прошептала над спящей дочерью Марселла. — Что мне делать?

 

Глава 13

Прошло три дня с того момента, как Диана Тодд появилась у дверей своей матери в джинсах и свитере, с рюкзачком за плечами. Впервые две женщины провели целых три дня только вдвоем. На следующее после приезда Дианы утро Марселла позвонила в контору и сказала, что не придет на работу, попросив не беспокоить ее… ни в коем случае! И в течение семидесяти двух часов Марселла показывала дочери Нью-Йорк и новыми глазами смотрела и на город, и на дочь. Они забрались на статую Свободы. Обедали на самом верху Центра международной торговли. Они прокатились в конном экипаже от отеля «Плаза» через Центральный парк и съели крабовый салат в хрустальной комнате «Таверны» в Гринич-Виллидж. Потом они делали покупки в Китайском квартале и в верхней части Лексингтон-авеню. У Сьюга Диана получила новую прическу, а все остальное — у Элизабет Арден.

— Знаешь, мамочка, — сказала Диана, — я не хочу возвращаться в Кенфилд.

— Тебе надо окончить школу. Ты и так отстала.

— Я не отстану, если не вернусь. Я такая же хорошая ученица, как и ты. Я немногому научилась после перехода в старшие классы. Школа — такая скучища.

— Скучища или нет, но ее нужно окончить, — настаивала Марселла.

— Да, знаю.

— И поступить в колледж.

— Ты там не училась, — заметила Диана.

— Мне повезло.

— Ты была толковой.

— Я была и везучей, и толковой. Ты можешь оказаться толковой, но не такой везучей. Так что ты вернешься в школу.

— Я это обдумаю, — пошла на компромисс Диана.

— Я на самом деле хочу, чтобы ты поступила в колледж, — сказала Марселла.

— Ну, может, ненадолго.

— Когда я начинала, мне так многого не хватало. Я делала много ошибок.

— Но ты же справилась, мама.

Марселла решила переменить тему:

— Сегодня мне нужно идти на работу.

Диана расстроилась, но поняла:

— Ну конечно, ты же должна делать деньги.

— Я освещаю прием Спенса. Ты же слышала о нем… он модельер.

— Да, я слышала о нем. Ты все время о нем пишешь.

— В самом деле? — Марселла подумала, что не стоит уделять Спенсу в будущем столько внимания. — Мне нужно идти на этот прием, и — ну-ка угадай! — ты идешь со мной.

— Правда, мамочка? — Диана искренне обрадовалась.

— Туда ты сможешь надеть платья, которые мы распродавали на этой неделе с показов.

Очень удобно, что у Дианы точь-в-точь восьмой размер, так что ей подойдут образцы из коллекции. Она будет единственной девушкой в Огайо, а возможно, и в мире, которая наденет оригиналы ведущего модельера, которые по дешевке распродают после показов и фотосеансов.

Похожие скорее на подружек, чем на мать и дочь, Марселла с Дианой рылись в кучах одежды и аксессуаров, заполонивших квартиру. Марселла выбрала черное шелковое платье для коктейлей от Де ла Рента, а Диана остановила свой выбор на очень обтягивающем черном платье без бретелек от Кардена, с красным цветком на бедре.

— То, что надо для шестнадцатилетней девушки, которая хочет превратиться в тридцатилетнюю, — неодобрительно заметила Марселла.

— Ты не шутишь, мама? Я именно этого и добивалась. Я хочу выглядеть настоящей жительницей Нью-Йорка.

— С Нью-Йорком все в порядке. А также с Рио-де-Жанейро, Парижем и Римом.

— Ты правда так думаешь? Скажи!

— Правда. — Мать и дочь обнялись. — Диана, я не была близка с тобой, пока ты была ребенком, но теперь, когда ты стала взрослой, я наверстаю упущенное, — искренне сказала Марселла. — Я даже еще не поняла, кого я обрела — дочь или подругу.

— А как насчет того и другого? — серьезно спросила Диана. — У меня много друзей. А мне нужна мать, и для этой роли, как я это вижу, ты вполне подходишь.

При виде дома номер 666 по Пятой авеню, который оказался еще одним небоскребом, Марселла сказала дочери:

— Эти цифры имеют какое-то отношение к поклонению сатане или к чему-то в этом роде. Спенс очень любит такие места. Каждый раз, когда я упоминаю это место в газете, я получаю занятные письма от дам-южанок. От этого места у меня мурашки бегут по спине.

Интерьер «Шестерок», увиденный как бы глазами евнуха, изображал уголок, в котором должны были разгораться страсти. Правда, страстям было уделено меньше внимания, чем созданию ближневосточного колорита — у входа располагались аккуратно насыпанные песчаные дюны. «Пыли здесь больше, чем пыла», — прокомментировала Диана. Эту строчку Марселла потом использовала, когда описывала этот вечер.

Спенс стоял у чучела верблюда.

— Пройду милю за горб, — выпалил он.

— Никак, всю ночь сочинял эту строчку? — парировала Марселла.

— Какая ты оптимистка, дорогая, — сник Спенс. — Может, внешне и похоже, что я могу бодрствовать всю ночь, но эмоционально и физически я старый, измученный король.

— Ты не так уж стар, — заметила Марселла.

— А кто это обворожительное создание? — спросил Спенс, указывая на Диану. — Только не говори, что тебя больше не интересуют мужчины. Только не говори.

— Меня будут интересовать мужчины, пока ими будешь интересоваться ты, Спенс. — В голосе Марселлы явственно прозвучал холодок. — Позволь представить тебе мою дочь Диану.

— О Боже, ведь я в те годы еще общался с женщинами, верно?

Спенс попытался быть галантным, но понял, что сделал огромную ошибку.

— Да, но не волнуйся. Я уже ничего этого не помню, — добавила Марселла, — включая твое имя.

— Нет, только не это. Все, кроме этого. Я скорее претерплю тысячу смертей, чем позволю тебе забыть мое имя.

— В моей колонке.

— В твоей колонке.

— Спенс, дорогой, — проворковала Марселла.

— Что, моя драгоценная?

— Тебя призывает твой верблюд, — сказала Марселла, схватив дочь за руку и устремляясь в помещение ресторана.

Основной зал «Шестерок» был темным помещением, так было задумано, чтобы скрыть пятна на тяжелых, обитых шелком панелях стен и на мебели. Вокруг мелькали известные лица, то появляясь на мгновение, то снова исчезая в дыму, словно призраки.

Миранда Дант, жена вице-президента Соединенных Штатов, исчезла не так быстро. Она стояла в центре бури фотовспышек и выглядела внушительнее, чем на снимках.

— Нужно, чтобы они все разом дали вспышку и засняли эту тушу целиком. — Голос Сильвии Хэррингтон прорезал оживленный шум, как кинжал, вонзившийся в живую плоть.

— Похоже, она и в самом деле скинула немного, — заметила Марселла.

Сильвия появилась, казалось, из ниоткуда.

— Она потеряет еще немного, если ей отрежут язык, — добавила Сильвия.

Марселла удивилась, почему такая обычно выдержанная Сильвия Хэррингтон столь неприкрыто выказывает враждебность к такой влиятельной женщине, как Миранда Дант. Должно быть, что-то происходит.

Марселла почувствовала знакомый толчок в спину. Марти Голден, вся в колышущихся перьях, появилась рядом с ней.

— Черт меня побери, если здесь не темно! Где официант? Мне нужно выпить, — пожаловалась Марти.

Официант появился мгновенно.

Марти заказала мартини. Затем официант повернулся к Диане.

— Я буду «Шардоне», — заказала Диана.

— Что будешь? — спросила пораженная мать.

— «Шардоне».

— С каких это пор ты пьешь «Шардоне»? — поинтересовалась Марселла.

— С тех пор как прочитала, что ты пьешь. Помнишь то интервью в журнале «Пипл»?

Марселлу потрясла мысль о том, что дочь знакомилась с ней, читая журналы.

— Полагаю, можно принести два «Шардоне», — сказала она официанту.

— Ты ничего не сказала о моем платье, — поддразнила ее Марти, приводя в движение свое оперение.

— Похоже, что Большая Птица стала панком. Какие цвета, Марти! Где ты это нашла?

— На Брайтон-уэй в Беверли-Хиллз. Эти наряды делает для меня одна моя подруга, ее зовут Бригита. По-моему, она немка, у нее очень декадентский стиль. Я решила, что Спенс это заслужил, он так напоминает южанина. Не позволю этому парню одному состричь все перья… О, здравствуйте, Сильвия. А я вас и не заметила. В самом деле, дорогая, вам не следует так уж сливаться с тенью. Будьте понапористее, дорогая, это помогает, — посоветовала Марти.

Сильвия Хэррингтон шагнула было туда, где стоял вице-президент, но ее остановила красивая рука, вцепившаяся в ее руку. Мелисса Фентон.

Высокооплачиваемая супермодель была или пьяна, или накачана наркотиками, а еще вероятнее, то и другое вместе.

— Почему ты пытаешься меня уничтожить? — прошептала Мелисса тем же хрипловатым голосом, который рекламировал миллионы флаконов духов.

— Ты пьяна, — сказала Сильвия, отодвигаясь.

— Я хочу получить ответ. — Голос Мелиссы зазвучал громче, и несколько человек повернулись в их сторону. — Что я тебе такого сделала, что заставило тебя наговорить в моем агентстве то, что ты наговорила?

«Значит, до маленькой дряни дошло, — подумала довольная собой Сильвия. — Это научит неблагодарную сучку благодарности и лояльности».

Сильвия пыталась освободиться от руки Мелиссы, а та все больше и больше возбуждалась.

— Почему ты меня обидела? Разве ты не знаешь, как сильно ты меня обидела?

Сильвии стало неприятно жарко. Ей захотелось оказаться далеко-далеко от красивой, но пьяной и впавшей в истерику женщины.

— Ты выставляешь себя на посмешище. Отпусти меня, — потребовала она.

— Я люблю тебя! — выкрикнула Мелисса.

Группа вокруг Сильвии и Мелиссы притихла.

— Ох, заткнись, — приказала Сильвия.

Вместо этого девушка обняла Сильвию за шею и заплакала.

— Я люблю…

Сильвия дала Мелиссе пощечину.

— Ты пьяна. Пусть кто-нибудь отвезет тебя домой.

Тут же появились два вышибалы и мягко, но решительно повели взвинченную модель из помещения.

— Ничего себе, — произнесла Марти.

— Марти.

Марселла потрепала подругу по руке, как бы говоря: «Сейчас не время для остроумия». Марселле действительно было жаль пострадавшую жен шину, которую выводили из ресторана. Она не одобряла чувств, которые вызвали срыв Мелиссы Фентон, но она понимала эту девушку, у которой, в глазах всего мира, было все и которой все же чего-то не хватало. И эта пустота делала ее несчастной.

Вице-президент разговаривал с Сильвией, но кивнул Марселле, приглашая ее присоединиться к беседе. На Диану произвело впечатление, что вице-президент обращается к ее матери по имени.

— Я хочу рассказать двум самым влиятельным в мире моды женщинам о своем плане по созданию музея моды здесь, на Манхэттене. — Голос вице-президента начал звучать, как во время его выступлений с трибуны.

— А я тогда кто? Рубленая печенка… нет, не так… паштет из гусиной печени, а, Донни Паркер? — ворвалась в разговор Марти Голден.

Она знала вице-президента Дональда Хартли Паркера, еще когда он был младшим конгрессменом от штата Пенсильвания.

— Вношу поправку… трем самым влиятельным в мире моды женщинам, — галантно произнес тот. — Я надеюсь уговорить одну из вас возглавить Музей американской моды…

— Я еще не готова для музея, — перебила Марти. — Поговори с Сильвией.

— Мне вполне хватает «Высокой моды», — отрезала Сильвия.

— Это верно, — согласилась Марти. — Возможно, это даже чуть больше, чем вам нужно. Но правительственная работа очень надежна, и, держу пари, они назначают хорошую пенсию, — мягко ввернула Марти. — Вам и в самом деле стоит об этом подумать.

— Почему бы вам не отправиться к черту или обратно в Беверли-Хиллз — куда похуже? — рявкнула на Марти Сильвия.

— Дорогая, разве я вас чем-то задела? — Марти наслаждалась собой. — Ведь мы пришли сюда развлечься, побыть в компании друг друга. Какой стыд. Я огорчена.

Когда разъяренная Сильвия удалилась, Миранда Дант наклонилась к Марти:

— Ты что-то уж очень сильно навалилась на эту гарпию.

— Да. Да, навалилась. — И Марти лукаво улыбнулась.

— У нее сегодня, похоже, трудный вечер, — заметила жена вице-президента. — А из-за чего произошла эта сцена с молоденькой красоткой? Я не знаю ее имени.

— Мелисса Фентон.

— Я слышала только обрывки разговора.

— В этом здании все слышали только обрывки разговора, Миранда. По всей видимости, как ни трудно в это поверить, Мелисса — единственный человек на земле, которому нравится Сильвия Хэррингтон.

— Бог мой! Бедное дитя! — засмеялась Миранда.

— Как жаль, что не все женщины встречают в жизни таких великолепных мужчин, как мой Сол и твой Донни. Для меня Сол — единственный мужчина. Донни, с другой стороны…

— Номер шестой, — сказала Миранда.

— Но он — вице-президент, — добавила Марти.

— Мой самый первый вице-президент.

Обе женщины повернулись к Марселле.

— А ты что скажешь? Мы слышали, что в твоей жизни тоже был некто высокий и красивый, — сказала Миранда.

— Должно быть, это обо мне, — заметил, присоединяясь к беседе, Берт Рэнс. — Здравствуй, Марселла. Здравствуй, Диана. Ты меня помнишь?

— Я в первый раз вижу вас одетым, — чопорно проговорила Диана.

Мать бросила на нее предостерегающий взгляд.

— О-о-о! Расскажи-ка поподробнее, — проворковала Марти.

— Рассказывать особенно нечего. Там ничего такого не было, — ответила Диана.

— Ох! — состроил гримасу Берт.

— Диана! — Марселла вложила в свою интонацию» строгое предупреждение.

— Извини, мама. Я хочу пойти познакомиться с Миком Джаггером. Я с ним еще не знакома.

Юная копия своей матери, сияя, направилась к рок-звезде, которая развлекала свою компанию в дальнем углу «Шестерок».

— Что я ей такого сделал? — спросил Берт.

— Это не ты. Это я, — объяснила Марселла. — Она ревнует меня к тебе. Я так долго ею пренебрегала, что теперь она боится, как бы у нас с тобой что-нибудь не вышло.

— А у нас может что-нибудь выйти? — спросил Берт.

— Нет… — довольно нерешительно протянула Марселла.

— Почему?

— Я ее должница, Берт. Я никогда не давала себе труда быть матерью. Она хочет, чтобы я принадлежала только ей, и собирается забирать себе все, что останется от меня после работы.

— Значит, для меня времени не останется, — печально произнес Берт.

— Не останется, — покачала головой Марселла.

— Ну, это мы еще посмотрим, — решительно заявил Берт, поднимая свой бокал в насмешливом приветствии.

 

Глава 14

Через несколько дней после вечеринки Спенса Марселла и Диана ехали в такси по направлению к международному аэропорту Кеннеди, из которого самолеты отправлялись во все концы света. Диана согласилась вернуться в Огайо, и у нее был билет до Кливленда, где ее должна была встретить бабушка. А летом будущего года, окончив школу, она собиралась вернуться в Нью-Йорк навсегда.

Марселла летела в Париж.

— Мама, — сказала Диана, — мне кажется, что я жила здесь всю свою жизнь.

— Так и есть. Нью-Йорк делает это с каждым. Он становится для человека или самым жестоким местом в мире, или принимает сразу же и дарит ощущение того, что ты всегда жил здесь.

— Похоже на цитату из твоей колонки.

— Я так и напишу, — улыбнулась дочери Марселла.

Такси остановилось у здания «Американских авиалиний», и Диана выпрыгнула из потрепанной желтой машины. Прошло чуть больше недели, но ничего не осталось от той девочки, которая в синих джинсах появилась у двери материнской квартиры. Марселла посмотрела на дочь и подумала: «В ней есть шик. Избитое слово, но в ней действительно есть шик». Открылся багажник, и оттуда извлекли четыре кожаных чемодана Дианы.

— Что ты будешь делать в Кенфилде с вечерними платьями? — спросила Марселла.

— Я буду их носить, и пусть все завидуют.

Диана улыбнулась, и Марселла осознала, что скоро эту улыбку увидят миллионы людей. Ее дочь станет моделью. Это было очевидно.

— Тряпичница.

— Мать — тряпичница, — прежде чем повернуться, парировала Диана.

— Леди. — Водитель знал, что скоро полиция прикажет ему освободить оживленную подъездную дорожку.

Марселла посмотрела вслед дочери, исчезающей в толпе, которая спешила на посадку в самолеты до Кливленда, Питтсбурга и Детройта.

— Леди, мне надо ехать, — пожаловался водитель.

— Поезжайте… Извините.

— Куда?

— «Эр Франс», — сказала Марселла.

«Конкорд» — самый быстрый и самый дорогой самолет в мире. За несколько дополнительных тысяч долларов человек мог избежать реактивных самолетов и сократить время в пути до Европы всего до нескольких часов. Марселла не стала бы тратить деньги, но Марти Голден настояла. Она говорила, что статус «Голден лимитед» обязывает их обозревателя по вопросам моды лететь на «Конкорде». Во всяком случае, «Шардоне» оказалось великолепным, кухня изумительной, хотя самолет был маленьким и тесным.

После проверки паспорта и прохождения через детектор Марселла устроилась в отдельной комнате ожидания компании «Эр Франс». Там она увидела стоявшую у окна Джейн Колдуэлл. Девушка явно нервничала.

Марселла подошла к Джейн.

— Мы летим одним рейсом? — спросила Марселла. — Вы летите в Париж, не так ли?

— На «Конкорде», — сказала Джейн. — Должна признаться, что я волнуюсь. Я делаю материал для «Высокой моды», поэтому «Эр Франс» разрешила мне лететь бесплатно.

— Полет произведет на вас впечатление, — заверила ее Марселла, вспомнив свой первый полет на «Конкорде».

— Надеюсь. Сильвия никогда не позволит, чтобы в «Высокой моде» появилась неблагоприятная статья об «Эр Франс». Эта компания очень о ней заботится.

— Это может быть просто линией жизни — заботиться о тех, кто заботится о тебе.

Джейн ничего не сказала. Она знала, что, вероятно, ей понравится полет, но как было бы хорошо, если бы у нее был выбор и она могла бы не писать хвалебной статьи о самолете.

— Надеюсь, что мне понравится, — повторила она.

Объявили посадку, сначала по-английски, затем по-французски, по-немецки, по-испански и, наконец, по-итальянски. Марселла и Джейн устроили так, чтобы сидеть рядом.

Стюардесса узнала Марселлу и с сильным акцентом защебетала по-английски:

— Мы задержимся на несколько минут, чтобы подождать какого-то очень важного человека. Приносим извинения.

— А кто этот человек? — сразу спросила Марселла.

— Не знаю… кто-то очень важный, — пожала плечами стюардесса.

— Здравствуйте, дамы, — произнес Берт Рэнс, появляясь в салоне самолета. — Вы, случайно, не меня ждете?

Марселла рассмеялась:

— Самый быстрый в мире самолет задерживается, чтобы подождать тебя. Вот что значит власть.

— Джейн, рад вас видеть, — солгал Берт. Ему нравилась способная Джейн Колдуэлл, но ему не понравилось, что она сидит рядом с Марселлой, — он сам предпочел бы это место. — О «Высокой моде» гуляет столько слухов.

— Каких слухов? — осторожно спросила Джейн.

— Говорят, что журнал вот-вот продадут. Это будет очень крупная сделка. Не каждому такая под силу. Может, это Херст, а может, Сол Голден.

Берт пристально посмотрел на Марселлу. Она ничего об этом не слышала, но ведь последнюю неделю она совершенно была поглощена дочерью. Удивительно, как быстро выпадаешь из повседневной деловой жизни. Марти намеренно оставила ее с Дианой, чтобы они не обсуждали «Голден лимитед». Она заинтересовалась возможностью покупки Солом «Высокой моды». Марселла поняла, что Берт Рэнс не тратит свое время на пустые сплетни. Если человек его положения проявляет интерес к сделке, значит, что-то действительно происходит.

— Может, это вы делаете предложение, — сказала Джейн, проверяя один из слухов, ходивших в офисе.

— Не заинтересован, — равнодушно ответил Берт. — Я издаю деловые журналы. На мой журналистский вкус, вам, дамы, нужно слишком много картинок и слишком маленькое количество фактов, — добавил он.

— Тогда зачем ты отправляешься в это бесплатное путешествие? Поглазеть на легкомысленное тряпье, о котором пишут модные журналы?

— Может, мне просто хочется полететь на «Конкорде». У меня нет такого богатого начальника, как у тебя, который всегда позволял бы мне летать на самом дорогом в мире самолете, — парировал Берт.

— А я слышала, что владелец «Бизнеса» самый настоящий скряга, — с усмешкой сказала Марселла.

— Хорошо бы этот показ удался, — подала голос Джейн.

— Неужели это настолько важно?

Специальный французский показ не казался Марселле таким уж важным. По ее мнению, это было всего лишь еще одно рассчитанное на публику шоу.

— Мы оставили под него тридцать две страницы в июньском выпуске. — Джейн можно было ничего не добавлять.

— Тридцать две страницы! — Марселла была по-настоящему потрясена. — Джейн, вы же знаете, что большая часть одежды, которую покажут, представляет интерес только в качестве фотоматериала. Там будет мало пригодного для носки. Это всего лишь способ привлечь внимание прессы. Нельзя же отводить целый выпуск «Высокой моды» под то, что читатели никогда не смогут не только купить, но даже захотеть купить. Это будет похоже на те вертолетные пропеллеры. Помните, два года назад Руди дю Бек показал шляпы в виде четырехфутовых вращающихся пропеллеров, усыпанных блестками? Они весили тонну. Их фотографировали без конца, но никто всерьез не думал их носить. Джейн Колдуэлл молчала.

— Я думаю, это идея Сильвии, — предположил Берт.

Джейн кивнула.

Рэнс тут же понял, что происходит. В июньском номере своего журнала он собирался исследовать причины того, почему Париж, похоже, начинает уступать лидерство в мире моды Нью-Йорку или даже Гонконгу. Мода из Нью-Йорка и в самом деле была более функциональной, а мода из Гонконга — дешевой. Возможно, кто-то из шишек французской индустрии моды обратился к Сильвии Хэррингтон — возможно, подкупил ее, — и она собирается проверить, имеет ли ее всемогущая «Высокая мода» достаточно влияния, чтобы убедить покупателей эксклюзивных моделей, что Париж по-прежнему единственное место, где можно найти настоящую одежду.

— Ваша начальница выставит ваш журнал на посмешище, — обратился Берт к Джейн. — Уже довольно много хороших журналов отказались утверждать, что «Париж — это единственное место». Очень скоро читатели начнут смеяться над «Высокой модой» из-за ее снобистского подхода к моде. Все это было хорошо в пятидесятых, но сейчас вкусы изменились.

Джейн Колдуэлл всегда была лояльна по отношению к журналу. Но она была согласна с каждым словом Берта. Она понимала, что если деловой журнал станет высмеивать специальный французский показ, а «Высокая мода» будет превозносить те же самые нелепые модели, то в дураках останется «Мода», особенно если читатели прочтут оба журнала. Но она не стала открыто критиковать свою начальницу. Она сделала все, что могла, чтобы убедить Сильвию подготовить запасные материалы, если французский показ окажется провалом. Но ее начальница решила по-другому. Джейн оставалось только как можно лучше выполнить свою работу.

Джейн Колдуэлл произвела на Марселлу впечатление. Она понимала, что Джейн ненавидит концепцию специального выпуска, который займет тридцать две страницы, но была слишком преданной или слишком деловитой, чтобы критиковать начальство.

Полет на «Конкорде» был настолько быстрым, что времени на разговоры на отвлеченные темы, как это бывает в обычных полетах, просто не осталось.

Французы, будучи непредсказуемыми снобами, уделили особое внимание таможенной проверке багажа прилетевших на «Конкорде». Но даже при всем их внимании Джейн пришлось лично выяснять, прибыло ли во Францию оборудование фотографов, которое отправили за несколько дней до показа и которое должно было ждать в аэропорту. Французы любили отсылать багаж с американским обратным адресом в Марокко.

Марселла вдруг обнаружила, что идет по коридорам аэропорта вместе с Бертом Рэнсом.

— Ты остановилась в «Георге V»? — спросил Берт. Марселла кивнула. — Надеюсь, «Голден лимитед» платит, а не использует одну из трех свободных комнат.

И снова Марселла кивнула.

Ее журналистская целеустремленность поразила Берта. Четыре тысячи за авиабилет, еще две с половиной сотни в день за номер в одном из самых дорогих отелей мира. Французское правительство и индустрия моды готовы были оплатить эти счета.

Он прикинул, что поездка Марселлы Тодд в Париж обошлась в двенадцать тысяч долларов плюс фотографы… И Марти Голден тоже едет. Один Бог знает, во что обходится эта женщина. Сол Голден был великим бизнесменом, но там, где дело касалось этих двух женщин, он забывал о бизнесе и дарил им мир.

 

Глава 15

За тысячи миль от Парижа, за океаном, серебристый «мерседес» скользил по раскаленной дороге, ведущей с Ки-Бискейна до Майами.

Ричард Баркли физически чувствовал, как безжалостное солнце юга Флориды начинает расправляться с его бледной кожей жителя Нью-Йорка. Но он сам решил, когда прибыл в Майами, что хочет взять напрокат открытый автомобиль. Ему впервые в жизни захотелось почувствовать себя свободным и молодым. И готовым жить.

Баркли был рад сбежать из Нью-Йорка и от «Высокой моды», а особенно от Сильвии Хэррингтон. По правде говоря, он бы выбрал другое местечко с теплой погодой, не Майами. Палм-Бич, возможно. А скорее всего Бермуды или какой-нибудь другой уединенный остров.

Но в настоящее время на земле не было другого такого места, куда Баркли так хотел попасть, чем этот приходящий в упадок, но все еще волнующий город, в котором было гораздо больше от Южной Америки, чем от США.

Самолет из Рио должен прибыть в три часа дня. Баркли подумал об этом, чувствуя себя счастливым. Был еще только полдень, но он решил поехать в аэропорт пораньше.

Он чувствовал и действовал, как возбужденный подросток, потому что впервые в жизни Ричард Баркли наслаждался жизнью и любил. И объект его любви должен в три часа дня прилететь из Рио.

Вот почему он на неделю позаимствовал у друга дом с бассейном на Ки-Бискейне. Можно было воспользоваться какой-нибудь роскошной квартирой на Коллинз, но Баркли выбрал тишину и покой Ки-Бискейна.

Дом был удивительный. Розовый, в испанском стиле, с крытыми переходами, фонтанами, бассейном на территории, теннисными кортами и тысячей футов океанского пляжа. Если бы этот дом выставили на продажу, он потянул бы на двадцать миллионов, но пока жива капиталистическая система, его никогда не выставят на продажу. Баркли отпустил всех слуг, кроме одного из десятерых, на всю неделю. Оставшийся, Рауль, все понимает и держит язык за зубами.

Машина свернула на стоянку у Международного аэропорта Майами. Осмотрев себя в зеркальце заднего обзора, Баркли увидел, что влажность свела на нет все его усилия — а он провел целый час с феном в попытке придать своим волосам достойный вид. Теперь они казались сырыми и прилизанными. В остальном он выглядел неплохо. За последние три недели скинул пятнадцать фунтов и каждый день ходил в клуб здоровья. Его белая рубашка и слаксы с тремя складочками говорили сами за себя даже при отсутствии загара, но…

Проклятие! Надо было посетить несколько сеансов загара в гимнастическом зале.

Прохлада внутри здания аэропорта дала почувствовать выступившую на лбу Баркли испарину. «Хорошо, — подумал он, — еще достаточно времени, чтобы высох пот, я хочу выглядеть спокойным и… молодым, когда прилетит самолет».

Впереди было два часа ожидания.

Он прошелся вдоль ряда киосков, останавливаясь у каждой витрины с прессой. Разумеется, «Высокая мода» красовалась на каждой стойке.

«Как я ненавижу этот журнал», — подумал Баркли, глядя на сияющую обложку и очередную красивую женщину, которая улыбалась с высококачественной глянцевой бумаги.

Чем большим успехом пользовалась «Высокая мода», тем больше Ричард Баркли ощущал себя загнанным в ловушку этого успеха. У него были деньги, положение и некоторая власть, но он также был подвержен вечным унижениям со стороны Сильвии Хэррингтон. Та не уставала напоминать ему, что «Высокая мода» и Ричард Баркли были бы ничем, если бы она не спасла их обоих, она называла его «Дики, милый», словно он был ни на что не способным глупым толстым мальчиком.

Желая выбросить из головы Сильвию Хэррингтон, Баркли вернулся к своим фантазиям о том, что будет происходить в предстоящую неделю.

Майами был совершенно другим миром. Английский язык был в аэропорту, похоже, не главным. И Баркли было легко затеряться здесь и принять новое обличье. Он собирался стать уверенным, привлекательным и любимым мужчиной, каким он всегда хотел быть. Больше никаких страхов. Никакой уязвимости. Он глубоко вздохнул и посмотрел на табло прибытия самолетов.

— Боже! — произнес он вслух.

Самолет прибыл почти на час раньше. Пассажиры уже, должно быть, проходили таможню. Он поспешил в секцию для встречающих и стал проталкиваться через собравшуюся там толпу. Сотни людей шли мимо него. Некоторых встречали группы радостно кричащих родственников, другие шли в одиночестве.

Стюардесса рейса 311 из Рио-де-Жанейро, Дибре Малага, практиковалась в английском с высоким и очень красивым молодым человеком, который летел первым классом. Она пристально следила за этим американцем во время всего полета, потому что редко такой молодой и такой красивый мужчина мог позволить себе путешествовать первым классом. Его часы «Ролекс президент» стоили восемь тысяч долларов, он сказал, что не женат, и улыбнулся ей.

— Вы надолго в Майами? — спросила она.

— На несколько дней. А вы? — Он снова улыбнулся. Зубы у него были великолепные.

— Я тоже, — сказала она. — А где вы остановитесь?

— Не знаю. У друзей. Дайте мне ваш телефон, и я вам позвоню.

— А что вы делаете в Майами?

— Вообще-то я направляюсь в Орландо, — солгал он. — Я бейсболист, приехал сюда на весенние тренировки. — Еще одна ложь. Том Эндрюс не был во Флориде на весенних тренировках с тех пор, как его выгнали из команды.

— Бейсбол, — чуть охрипшим голосом проговорила Дибре. — Вы, наверное, очень знаменитый.

— Не очень, — скромно сказал он.

— А что вы делали в Рио? — спросила она.

— Снимался в телерекламе. Я много снимаюсь для телерекламы.

— Подождите. — Дибре выбралась из толпы. — Я напишу свой адрес и телефон. Позвоните мне.

— Конечно, — снова солгал Том Эндрюс.

Ему нравилось произносить эту ложь. Ему нравилось, как на него реагируют женщины. Они все время подпадали под обаяние его внешности. Очень высокий, с очень светлыми волосами, загорелый, обладатель одного из лучших тел в модельном бизнесе. Сознание этого приносило ему ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения. Его рост составлял шесть футов и два дюйма, весил он сто девяносто фунтов. Он работал над своим телом. И знал это.

Ричард Баркли заметил голову Тома Эндрюса, возвышавшуюся над толпой, состоявшей в основном из бразильцев и мексиканцев.

— Том, я здесь! — крикнул Баркли, помахав рукой.

— Эй, Дик. Ты меня встречаешь? Чертовски мило с твоей стороны, приятель.

Разумеется, Ричард Баркли встречал Тома Эндрюса. Он любил Тома Эндрюса. Для этого блондина он был готов сделать все, что угодно.

— Позволь представить тебе мою попутчицу в этом полете.

Том уже забыл имя стюардессы. Но Ричард Баркли привык к ситуациям, когда не стоит трудиться запоминать имена, и любезно протянул руку.

— Я много работаю для Дика, — сказал Том девушке.

Она сунула ему в руку клочок бумаги со своим адресом и прошептала ему на ухо:

— Ты мне позвонишь… да?

— Ну конечно.

Дальше мужчины пошли вместе.

— Не вздумай ревновать и все такое, — сказал Том. — Она просто прилипла ко мне в самолете. Знаешь, как это бывает.

— Разумеется, — заверил Баркли. Он знал, как это бывает… всегда было.

Том продолжал оправдываться:

— Послушай, я же не виноват, что мне нравятся и женщины. Ты ведь знаешь. Не надувайся. Это ничего не значит.

— Разве нам не надо взять багаж? — спросил Ричард.

— Нет, у меня все с собой. — Том кивнул на небольшую сумку, которую держал в руке. — Ты получишь то, что видишь. Порядок, приятель? — Он сжал пальцы в кулак и игриво стукнул своего спутника по плечу.

— Да… порядок, — согласился Баркли.

Мужчины подошли к «мерседесу». Черные кожаные сиденья автомобиля раскалились на солнце.

— Нравится? — спросил Баркли.

— Машина для стариков. — Том сказал это не подумав. Он видел, что Ричард старался, выбирая автомобиль.

— И какой же автомобиль ты хочешь? — едко спросил Баркли.

— Может быть, джип, — быстро нашелся Том, чтобы успокоить Баркли. — Да… что-нибудь такое, чтобы мы могли вместе уехать на дальний тихий пляж и остаться по-настоящему одни.

— Можно взять и джип, — с энтузиазмом предложил Ричард.

— Да нет… все нормально. Прекрасно. Мне нравится этот автомобиль. Это самый лучший в мире автомобиль. — Том обнял Баркли за плечи мускулистой загорелой рукой. — Собираешься прокатить меня, приятель?

Красивый Том Эндрюс был единственным добром, которое за все время Сильвия Хэррингтон сделала Ричарду Баркли. Он и думать не хотел о том, что было бы, не найми она Тома для съемок в «Высокой моде», благодаря которым они все время оставались одни. Ричард очень нервничал из-за Тома. Его сразу же потянуло к нему — Сильвия на это и рассчитывала, — но он никогда не думал, что из этого что-нибудь получится. Обычно такого не случалось. Том Эндрюс был его первым романом, но и его не возникло бы, не живи они во время съемок для специального марокканского выпуска в гостинице, где двух мужчин вынужденно поселили в одном номере. Том, который был гораздо опытнее Баркли, в первую же ночь забрался в постель к Ричарду. Тот не мог в это поверить. Том Эндрюс — воплощение настоящего американского парня, каким всегда хотел быть Ричард Баркли, — захотел Ричарда Баркли. Чего он не знал, так это того, что Сильвия сказала Тому. А она сказала, что причиной его многочисленных съемок для «Высокой моды», благодаря которым успешно развивается его карьера, отчасти является симпатия к нему Ричарда Баркли.

— Надеюсь, ты понимаешь, — подчеркнула она.

Том, конечно, все понял.

Но Том не сожалел о связи с Баркли. Ему понравился этот человек. Понравился даже больше, чем он в том себе признавался. Он и сам мог завязать отношения с Баркли, но хорошо, что все устроила старая карга. Ему больше нравилось думать, что он делает это ради своей карьеры, а не потому, что действительно полюбил Ричарда Баркли.

Розовый дом на Ки-Бискейне произвел на Тома впечатление.

— И мы здесь совсем одни? — крикнул он, войдя в отделанный белым мрамором холл. Его низкий голос отозвался эхом, и этот звук понравился Тому.

— Я оставил только одного человека, чтобы он нам готовил, — сказал Ричард. — А остальных отпустил на неделю.

— И где он сейчас?

— Где-то в доме. — Баркли смущенно усмехнулся.

Том Эндрюс улыбнулся. Он понял намек и, стянув с себя футболку, бросил ее на перила.

— Ну как, нравится тебе что-нибудь из того, что ты видишь? — сказал он с приглашающей интонацией.

Ричард видел многое, что ему нравилось… очень нравилось.

Молодой человек подошел к своему любовнику и положил сильные руки ему на плечи. Потом наклонился и поцеловал его.

— Ты ведь знаешь, что по-своему я очень хорошо к тебе отношусь.

— Знаю. — Баркли стало трудно говорить.

— Идем наверх, приятель.

Том поднимался по лестнице, а Ричард Баркли смотрел на его мускулистую загорелую спину. Тело Тома было совершенным, как у дикого животного. Баркли это нравилось, потому что он знал: невзирая ни на какие занятия, он никогда не будет… никогда не сможет стать таким же.

У двери в спальню Баркли схватил Тома за плечо и развернул к себе. Мужчины посмотрели друг на друга. Потом Баркли крепко схватил Тома за руки и медленно заставил его войти в комнату.

Когда Ричард Баркли, мягкий, кто-то даже сказал бы слабый человек, занимался любовью с Томом Эндрюсом, он становился сильным. Он просто насиловал этого юношу, который спокойно мог переломить своего немолодого любовника пополам. Ричард толкнул Тома на кровать и спустил ему джинсы ниже колен.

— Дай я хотя бы сниму туфли… — начал было Том.

— Заткнись!

Баркли накрыл рот Тома ладонью и проник своей восставшей плотью ему в задний проход. При каждом движении Баркли Том издавал быстрый короткий вздох.

Любовная сцена происходила практически в полной тишине, за исключением возгласов Тома от причиняемой ему боли.

Да… боли!

В голове Баркли сменялись одна за другой картинки из его жизни в старших классах, когда над ним смеялись, потому что у него было недостаточно способностей для занятий спортом. Его обидчики были похожи на Тома. Из-за них он чувствовал себя таким ничтожным. Но теперь он уже не ничтожество. Теперь он контролирует ситуацию.

Баркли грубо освободился от Тома. Затем притянул любовника к своей все еще напряженной плоти, и Том хотел ее. Он хотел ощутить ее у себя во рту. У Тома Эндрюса была своя фантазия — фантазия безопасности. Он хотел, чтобы его контролировали. Ему говорили, что он должен быть лидером. Но он никогда не хотел им становиться. Он хотел другого, того, что происходило с ним сейчас.

Может, он и в самом деле любит Ричарда Баркли.

Баркли и любил, и ненавидел Тома Эндрюса. Он любил обладание его совершенным телом и его податливость. Или это была похоть? Однако что бы это ни было, именно этого хотел Баркли.

Он лежал на атласных простынях, а Том Эндрюс, бывший король спортивных страниц, ласкал губами и языком его пенис. Потом, когда он снова останется один, он обдумает, что же это — любовь или похоть.

Ричард Баркли счастливо рассмеялся.

Следующие двадцать четыре часа были самым счастливым временем в жизни Ричарда Баркли. Двое мужчин занимались любовью. Они плавали голыми в бассейне во дворе. Они бегали по пляжу. Ужинали в полночь на террасе, куда выходила красивая спальня второго этажа. А поздно ночью, когда Том Эндрюс спал рядом с ним, Ричард Баркли смотрел на прекрасное лицо любовника и думал, любит ли он Тома на самом деле или просто хочет быть моложе.

Ему не нравилась неустойчивость их связи в мире, окружавшем модный журнал. Всегда кто-то хотел вмешаться, изменить существующее положение вещей, все отнять у него.

«Нужно скрыться от всех этих людей», — подумал Баркли.

Телефон зазвонил на следующий вечер, когда Том совершал пробежку по пляжу — Ричард не мог угнаться за Томом, когда тот бегал по-настоящему. Только один человек в целом мире знал, где будет всю эту неделю находиться Ричард Баркли. И этот человек хотел, чтобы он принял решение.

Том ворвался в комнату в одних спортивных нейлоновых трусах и кроссовках «Найк». Его мускулистое тело сверкало от пота. Баркли подумал, что на теле Тома пот выглядит потрясающе, а когда потеет он, то выглядит усталым и потрепанным.

— У тебя серьезный вид, Дик. Ну же, приятель, расслабься, — улыбнулся Том, присаживаясь на подлокотник кресла Баркли.

Ричард почувствовал смесь запахов пота, мыла и соленого воздуха.

— Нам надо поговорить, — начал Баркли.

— Надеюсь, о приятном, — сказал Том и широко улыбнулся.

Его улыбка была отработана перед объективом, но выглядела естественной, хоть и выверенной.

— Мне предлагают продать «Высокую моду».

— Иди ты! — Новость произвела на Тома впечатление.

— Сол Голден уже несколько месяцев ведет со мной тайные переговоры о продаже журнала. Мои родственники хотят, чтобы я заключил эту сделку. Речь идет о больших деньгах, — сказал Баркли.

— И сколько?

— Четыреста миллионов.

— Ничего себе! — выпалил Том. — Похоже, я отхватил себе богатея.

— Не такого уж и богатея. Мне придется поделиться этой суммой с родными плюс налоги. В конце концов у меня останется около… — Внезапно он замолчал.

— Сколько? — нетерпеливо спросил Том.

— Около двадцати пяти миллионов, — наконец проговорил Баркли.

Том встал с подлокотника, подошел к бару и налил себе тройную порцию русской водки, которую держали в холодильнике.

— Ты собираешься принять предложение?

— А что бы ты сделал?

— Взял бы деньги и дал деру. — Том повернулся к Ричарду спиной и смотрел на него в зеркало, висевшее над баром.

— А ты убежал бы со мной? — очень серьезно спросил Баркли.

— Дик…

— Мы могли бы уехать из Нью-Йорка, — перебил Баркли, страшась услышать ответ. — Я все продумал. Лучше всего на Ривьеру. Если ты волнуешься из-за своей карьеры, я положу на твое имя деньги, а когда умру, ты получишь все.

Том молчал.

— Скажи хоть что-нибудь, — попросил Баркли.

— Ты считаешь, что будешь счастлив со мной?

Том вдруг понял, что искренне спрашивает об этом. Баркли может устать от большого тупого парня с травмированным коленом, и что тогда с ним будет?

— Мы не можем упустить эту возможность.

— Тогда давай, — сказал Том.

— Что?

— Продавай журнал, — твердо ответил Том.

Пока Баркли звонил Солу Голдену в Беверли-Хиллз, Том принимал душ, переодевался и думал о своем обязательстве. И дал ли он обязательство Ричарду Баркли? Ему нравился этот парень. Может, даже больше чем нравился. И все эти деньги. Выйдя из ванной комнаты, Том схватил свою сумку и порылся там в поисках паспорта. В нем за обложкой был спрятан сложенный листок бумаги, о котором он думал, — чек.

Чек на двадцать пять тысяч долларов, выписанный на личный счет Сола Голдена в Национальном банке Крокера. Несколько минут Том смотрел на чек, затем снова осторожно сложил его и засунул обратно, за кожаную обложку паспорта.

 

Глава 16

Сол Голден медленно положил трубку на аппарат. Рука у него дрожала. Не потому, что он снова получил то, что хотел — журнал «Высокая мода», — а потому, что просто устал.

Усталость была для него новым ощущением. У него всегда было больше энергии, чем у окружающих. С тех пор как шестьдесят лет назад Сол возглавил газету отца, он всегда служил примером сильного, энергичного еврея, который добивается успеха и работает по восемнадцать часов семь дней в неделю.

Сол схватился за запястье, чтобы успокоить дрожь в руке. Нет, он не был взволнован покупкой «Высокой моды». Его даже не волновали четыре сотни миллионов долларов. Сол купил журнал для Марти, для своей любимой Марти.

— Как жаль, что тебя нет рядом, дорогая, — сказал он вслух.

Ему стало легче, когда он произнес эти слова, обращенные к женщине, которую он так любил. Их дом настолько отражал ее личность, что, казалось, она стоит в зеркальной гардеробной, которая протянулась на шестьдесят футов вдоль одной из стен спальни, обитой шелком персикового цвета, где за красивым французским письменным столом сидел и пытался успокоить дрожь в руке Сол.

Сол Голден знал, что с его организмом не все ладно. Он скрывал это от Марти. В его возрасте болезни не новость. Она так радовалась возможности стать хозяйкой «Высокой моды», что просто сияла последние несколько месяцев. Если бы она узнала, что у него проблемы со здоровьем, она посвятила бы себя заботам о муже, и он никогда не увидел бы ее такой счастливой. Какой прок от двухмиллиардного состояния, если ты не можешь быть уверен, что женщина, которую ты любишь, никогда не будет волноваться или чувствовать себя несчастной?

«Но, Бог ты мой, это-то уж сделает ее счастливой!»

Предстояла работа. Голден был готов к решению Ричарда Баркли и уже начал работу над бумагами. Он купил за свою жизнь сотни изданий, телевизионных станций и предприятий, поэтому его юристы и исполнители были готовы присоединить к империи Голдена «Высокую моду». Трудность состояла в том, чтобы сделать все как можно быстрее, пока никто не передумал и пока слишком многим не стало известно, что происходит.

Сол нажал кнопку повторного набора на устройстве, которое было присоединено к его телефону. Непонятный черный ящичек мог не только мгновенно набрать закодированный номер, но и каким-то хитрым образом предохранял телефоны Сола от прослушивания.

— Здравствуй, Огден. — Огден Ливингстон был старшим юристом Сола Голдена и получал в год два миллиона. — Скажи, чтобы подготовили самолет. Сделка состоялась. Бумаги готовы?

— Да, мистер Голден.

— Я еду в аэропорт, — сказал Сол. — Я буду там через сорок минут.

— Да, мистер Голден.

— В самолете должно быть все необходимое, чтобы мы завершили нашу работу до прибытия в Нью-Йорк.

— Да, мистер Голден.

Солу нравилось заниматься делами в уединении черно-золотого реактивного самолета «Голден лимитед». Только там будут названы настоящие цифры покупки. Секретари-юристы занесут все данные в компьютер, и он изрыгнет контракт, который передаст «Высокую моду» Марти.

Сол сделал глубокий вдох. Потом другой. И еще один. Казалось, он не может вобрать в себя достаточно кислорода из воздуха Беверли-Хиллз. Должно быть, сегодня висит смог третьей степени.

Он взял шерстяной свитер ручной вязки, который Марти заказала ему в Ирландии. В Нью-Йорке будет холодно. Разумеется, свитера недостаточно, но кто-нибудь из нью-йоркской квартиры встретит его в аэропорту Кеннеди и захватит теплое пальто. Может, в этом все и дело. Он, наверное, простудился.

Сол Голден нажал кнопку, давая знать персоналу, что готов ехать. Снаружи его шофер вышел из машины и открыл заднюю дверцу, чтобы, выйдя из больших двойных дверей своего дома, который он купил для Марти, Сол мог сразу же сесть в автомобиль.

В машине он налил себе бренди и улыбнулся. Почему бы не позвонить ей? Он снял трубку, а огромный «роллс-ройс» уже спешил к частному аэропорту.

— Международный разговор, — сказал Сол, сжимая в пальцах хрустальный бокал. — Отель «Георг V»… миссис Голден.

Сол даже не потрудился говорить по-французски. В его мире люди говорили на языке Сола Голдена.

Звонок… второй… третий. Эти странные старомодные звонки были такой же неотъемлемой частью телефонной системы Франции, как и ее несовершенство.

— Алло.

— Здравствуй, милая, — сказал Голден в трубку. — Подумал, что стоит позвонить.

— У тебя все хорошо? — спросила сразу насторожившаяся Марти.

— Конечно. А что со мной может случиться? Ты же знаешь, я здоров как бык.

— Ах ты мой бык. — Марти усмехнулась.

— Просто решил сообщить, что, пока ты тратишь во Франции все мои деньги на одежду, я купил тебе одну безделицу, которую ты так хотела иметь.

Она поняла, что это значит. Но, прожив с ним не одно десятилетие, она также знала, что Сол любит поиграть в свою любимую игру — угадай-что-я-тебе-купил.

— Скорее скажи! Что это? — стала умолять она.

— Догадайся.

— Драгоценности?

— Конечно, нет. У тебя уже есть все драгоценности мира.

— Тогда, должно быть, одежда.

— Никакой одежды. В этом доме всего тридцать пять комнат. Для платьев места уже нет. И ты знаешь, что я предпочитаю тебя вообще без одежды.

— О… какая жалость, что я здесь, а ты там, — замурлыкала Марти.

— Мне тоже очень жаль, что тебя нет рядом. — Это была чистая правда.

— Сдаюсь, Сол. Что это? — воскликнула Марти.

— Ты помнишь тот маленький пустяковый журнальчик, который тебе так понравился… Какое же у него название?

— «Высокая мода»!!!

— По-моему, да. Его выставили на продажу, и я сказал себе: если она хочет свой собственный журнал, почему бы нет?

— О Сол!

— Он твой, моя дорогая.

— Сол?

— Что?

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Возвращайся поскорее к своему старому Солу… да, любимая? Твой старик Сол скучает по тебе.

Марти Голден расплакалась. После долгих лет замужества только один человек в мире мог заставить ее расплакаться, и это был человек, которого она страстно любила. Человек, за которого она вышла замуж. Никогда, ни на минуту ей не нужен был никто другой, и она знала, что он испытывает к ней такие же чувства. Ни Сол, ни Марти не вешали трубки. Они не говорили. Просто слушали дыхание друг друга.

 

Глава 17

О разном думали две женщины, сидевшие в первом ряду на специальном французском показе. Марти Голден без конца поглядывала на часы, высчитывая, сколько сейчас времени в Нью-Йорке и когда будет подписан контракт между ее мужем и семейством Баркли на покупку «Высокой моды».

Сильвия Хэррингтон смотрела на подиум. Нет, она не рассматривала одежду. Как и предсказывала Марселла Тодд, показ в Версальском дворце был не чем иным, как очередной попыткой Франции привлечь внимание к своей индустрии моды — туалеты стоимостью в пять тысяч долларов, платья в космическом стиле, наряды в стиле маленькой девочки и даже клоунская коллекция, которая, согласно программке на английском языке, была «создана, чтобы выявить присущую каждой женщине эксцентричность».

— Дерьмо! — воскликнула Марти Голден, когда на подиум вышли манекенщицы в туфлях с длинными, загибающимися кверху носами и панталонах в горошек. — В этом году Париж превратился в настоящий цирк.

Но Сильвию Хэррингтон не интересовали клоунские наряды. Ее внимание было приковано к красавице с золотисто-рыжими волосами — Мелиссе Фентон, которая, может, и глотала пилюли в свободное от работы время, но здесь, в своем царстве, была настоящей принцессой. Раз за разом она появлялась перед публикой — то элегантная, то небрежная, то шокирующая, в зависимости от того, что предлагали модельеры и требовала одежда. Наряды, которые на других девушках смотрелись мешковато и нелепо, прекрасно сидели на длинном, грациозном теле и обретали достойный вид благодаря элегантности Мелиссы. Сильвия смотрела на длинные ноги Мелиссы, которая шла по подиуму. Было очевидно, что для этой суперманекенщицы модельеры приберегли лучшие образцы из своих коллекций.

Интересно, что она имела в виду. Сильвия вспомнила, что выкрикнула Мелисса на вечеринке Спенса в «Шестерках». Неужели это было серьезно? Сильвия недоумевала.

Возможность того, что столь совершенное и изысканное существо, как Мелисса Фентон, могло любить ее, смущала Сильвию. Ее никто никогда не любил. Ни семья. Ни мужчина. Ни женщина. Она построила свою жизнь и личную философию по принципу: не давать любви и не нуждаться в ней. Ее волновали только «Высокая мода» и ее власть. По крайней мере она считала, что это было единственное, что ее волновало.

Но… Мелисса.

Между показами Сильвия отправилась в хаос закулисной жизни. Там, в толпе обнаженных женщин и суетящихся костюмеров и модельеров, среди наваленной кучами одежды, как ни в чем не бывало, словно у себя в квартире на Третьей авеню, сидела и ела банан Мелисса Фентон.

— Мелисса. — Сильвия посмотрела на девушку.

Мелисса оторвалась от банана, и на Сильвию взглянули огромные зеленые глаза, которые могли сказать все, даже когда их хозяйка молчала.

— Мелисса, я хочу извиниться перед тобой. — Сильвия никогда ни за что не извинялась. — Сегодня ты была великолепна. Мне было бы очень приятно, если бы на обложке июньского номера появилось твое лицо.

— Вы хотите, чтобы я вернулась в Нью-Йорк? — спросила Мелисса и откусила банан, как будто ничего и не говорила.

— Да, — чуть слышно проговорила Сильвия.

— Что ты сказала, Сильвия?

— Я сказала «да».

Мимо них прошел работник в униформе, ударив мягким молоточком по небольшому гонгу — вот-вот должно было начаться продолжение показа. Фотографы возвращались на свои места, неся бокалы с шампанским. В этот момент часы Марти Голден запищали. «Свершилось, — подумала она. — Сделка состоялась». Она сделала знак своему фотографу, Закери Джонсу, и он поспешил к ней.

— По-моему, здесь не самое лучшее место для моих снимков, — сказала она Заку. — Мы перебираемся туда.

Она указала на места в конце ряда — на места, которые были зарезервированы для редактора и персонала «Высокой моды».

— Это места «Высокой моды», — предупредил Зак.

— Да, это они, не так ли?

Марти улыбнулась. Она поднялась, оправила свой безупречный костюм от Пьеро Димитри, а затем прошла в конец ряда и села на центральное место — на место Сильвии Хэррингтон.

Она сидела, когда из-за сцены вернулась Сильвия.

— Боже милостивый! — зарычала Сильвия. — Это слишком… даже для пронырливой еврейки из Беверли-Хиллз. — Марти посмотрела в полыхающие яростью глаза Сильвий, сохраняя при этом выражение полнейшей невинности. — Послушай, ты, сучка! — прогремела Сильвия, в то время как все затихли. — Ты что, оглохла и онемела, кошерная графиня? Ты сидишь на местах журнала «Высокая мода», и я требую, чтобы ты убралась с них!

— Я прекрасно знаю, где я сижу, — звучным голосом, который заполнил все помещение, проговорила Марти.

Марселла наблюдала за происходящим со смешанным чувством неловкости и удивления. Несколько ушлых фотографов подобрались поближе, чтобы запечатлеть то, что впоследствии назовут сражением века в мире моды. Застыли наготове блокноты и карандаши. Происходило что-то важное.

— Если ты знаешь, где сидишь, тогда ты точно так же знаешь, что сидишь не на своем месте.

Сильвия постаралась контролировать свой голос, когда заметила, что многие начали делать заметки. По политическим причинам она пожалела, что позволила себе антисемитское замечание. Это могло отразиться на журнале.

— Но это мои места. Они мои, а не твои, моя дорогая Сильвия, — сказала Марти.

Сильвия злобно уставилась на нее.

— На самом деле, Сильвия, эти места больше не твои. Знаешь… Постойте, я хочу, чтобы это услышали все.

Марти Голден поднялась на подиум и взяла затянутой в перчатку рукой микрофон.

— Послушайте, мои дорогие друзья, я хочу сообщить вам кое-что, что вас наверняка заинтересует. Примерно пять минут назад мой муж Сол Голден, председатель правления «Голден лимитед», заключил сделку о покупке «Высокой моды».

Перед глазами Сильвии все померкло. Ее рука машинально метнулась к горлу, и, почти теряя сознание, она прошипела:

— Нет, это неправда. Это не может быть правдой.

— Это правда, Сильвия. — По всей комнате карандаши и вспышки торопились делать свою работу. — Если мои восхитительные французские друзья извинят меня, мне бы хотелось сделать небольшое заявление. Я очень рада стать новым редактором «Высокой моды», и я… намерена превратить журнал в более волнующее и неожиданное издание по сравнению с его нынешним состоянием.

Десятки редакторов забросали ее вопросами.

— Сколько вы заплатили за журнал? — спросила полная приземистая женщина из кливлендской газеты.

— Четыреста миллионов за комплект, — пошутила Марти.

— Вы собираетесь менять персонал? — спросила женщина из «Лос-Анджелес таймс».

— Я ввожу новый пост — исполнительного творческого директора и прошу Марселлу Тодд взять на себя ответственность в целом за управление и деловую часть.

Марселла потеряла дар речи.

— А что будет с Сильвией Хэррингтон? — спросил молодой журналист из «Таймс». — Между вами, кажется, существуют разногласия? — По комнате прокатились смешки. — Она остается за бортом?

— Будущее мисс Хэррингтон в связи с «Высокой модой» еще предстоит обсудить. Пользуясь случаем, я хочу сказать, что, хотя между нами и существуют разногласия, в историческом смысле я уважаю то, что она в свое время смогла сделать для журнала.

«Дрянь», — подумала Сильвия.

«Удар ниже пояса», — подумала Марселла.

— А сам журнал претерпит серьезные изменения? — Вопрос исходил от корреспондента Си-би-эс.

— Думаю, да, — ответила Марти. — Пока мир развивался, «Высокая мода», как это случается при больших успехах, почивала на лаврах. С помощью новых идей и новых сотрудников я надеюсь поднять этот знаменитый журнал до самых высоких стандартов моды и журналистики.

За всю свою жизнь Сильвия никогда не испытывала такой злобы, как сейчас к Марти Голден. Ее лицо посерело, она огляделась и увидела, что слишком многие приветствуют ее падение. У нее не было друзей, только власть — и с момента подписания чека она лишилась этой власти.

— Прошу прощения, я слишком долго задержала ваше внимание с моим маленьким заявлением, — сказала Марти. — Не пора ли вернуться к одежде?

Заиграла музыка, и больше сотни журналистов со всего света бросились вон из помещения к телефонам, к большому огорчению следующего модельера, Пьера де Тета, который представлял новый мех — мех колли.

— Похоже, теперь здесь всем хватит мест, — сказала Марти, обращаясь к Сильвии.

— Я не верю ни одному слову. — Сильвия говорила с трудом. — Не может быть, чтобы Ричард продал «Высокую моду», не посоветовавшись со мной.

— О, можете быть уверены, продал.

— Это мы еще посмотрим!

Сильвия повернулась, пошла к двери и вдруг поняла, что ее помощники в смятении сидят на своих местах.

— Вы идете? — приказала она.

— Нет, Сильвия, им нужно освещать показ, — вмешалась Марти, — но вы, дорогая, можете отдохнуть остаток дня. Почему бы вам не вернуться в отель и не позвонить кое-куда?

Сильвия повернулась и в одиночестве покинула Зеркальный зал, самое большое помещение Версальского дворца. При выходе она сломала каблук.

— Как это драматично, — весело заметила Марти.

— И возможно, немного жестоко? — добавила Марселла.

— Надеюсь, — с усмешкой произнесла Марти. — Я очень на это надеюсь.

В своем номере в отеле «Георг V» Сильвия Хэррингтон лихорадочно набирала все известные ей номера Дики Баркли, Дики Ублюдка Баркли, Дики Гомика Баркли, Дики, который может убираться ко всем чертям, Баркли. Но ответа не было. Дики Баркли исчез.

 

Глава 18

Прошло три дня с того момента, как Марти Голден, возможно, несколько театрально, объявила о продаже «Высокой моды». В тот же день она вылетела из Парижа в Нью-Йорк. Сильвия поняла, что эта женщина горит желанием реально взять власть в свои руки, чтобы к моменту возвращения Сильвии в редакцию журнала, который она сама же и создала, все уже изменилось. Поэтому Сильвия и задержалась во Франции. Но подошло время возвращаться домой, домой в «Высокую моду»… если там еще есть для нее место.

У Марти были свои мысли по этому поводу.

— Прежде всего я хочу увидеть, как эта женщина покидает это здание, предпочтительнее через окно, — сказала Марти, обращаясь к Марселле, когда они снова входили в офис «Высокой моды».

— Нет, этого мы не сделаем, — твердо сказала Марселла.

— Просто ты не испытываешь к ней такой антипатии, как я. Сколько раз ты говорила, что ее мышление устарело, а журнал стал слишком элитарным? Ты говорила мне, что ей следует уйти, а теперь внезапно говоришь, что можно позволить этой ведьме побыть здесь еще немного.

— Совсем немного, Марти, — сказала Марселла. — Она нужна нам на время переходного периода. Множество читателей и рекламодателей считают ее лицом «Высокой моды». Они могут встревожиться, не понять, в чем дело. Я бы предпочла, чтобы смена власти прошла как можно спокойнее.

— Я поняла. — Марти просияла. — Может, она и сама исчезнет. Знаешь, если она не уйдет сама, забавно будет посмотреть, какая участь ее тут ожидает.

— Марти… — Марселла остановилась и посмотрела на свою близкую подругу. — Я никогда не видела тебя в таком озлоблении. Ты и в самом деле ненавидишь Сильвию Хэррингтон. Ты ненавидишь ее так сильно, что это плохо отражается и на тебе. По-моему, ты уговорила Сола купить журнал просто из чувства мести.

Марти минуту помолчала.

— Да, — сказала она наконец.

— С тобой сражались многие. Почему ты устроила вендетту именно против Сильвии Хэррингтон?

— Это не касается наших личных отношений, это касается того, что она сделала с журналом. Она задала антисемитский тон. Если она помещала статью о пластических операциях, она вставляла комментарий, что некий врач построил свою практику на исправлении этнических носов. Она имела в виду евреев. Если она рассказывала о том, где следует жить, то указывала на такие места, где нет или очень мало евреев. В ее штате нет ни одного еврея, очень мало итальянцев и выходцев из Центральной Европы. Она ни разу не поместила снимка темнокожей манекенщицы, они появляются только в рекламе, над которой она не властна. Единственные чернокожие здесь — это мальчики-рассыльные. А между тем тысячи черных, и евреев, и людей со славянскими корнями покупают «Высокую моду» и читают эту чепуху, которая расставляет всех нас по местам. Большие универмаги, которыми владеют евреи, и большие фабрики по производству одежды, которыми тоже владеют евреи, покупали в журнале рекламные места, принося «Высокой моде» богатство, а Сильвии Хэррингтон — успех. Мы поддерживали ее, а она нас оскорбляла. Мы делали из себя дураков, пока эта уродливая, злобная и ненавистная сука коверкала сознание людям, читателям журнала.

— Ты, должно быть, много об этом думала. — Марселла посмотрела Марти в глаза.

— Я больше десяти лет планировала покупку «Высокой моды». Когда я встретила тебя и поняла, что у тебя хватит мозгов изменить журнал и управлять им, — продолжила Марти, — я настояла, чтобы Сол купил его. Это было нашим единственным разногласием. Он не хотел покупать «Высокую моду». Он сказал, что это несовместимо с другими нашими вложениями и потребует от нас слишком много усилий. Но я настояла.

— И он потратил для тебя четыреста миллионов долларов, — добавила Марселла.

— Он раздумывал над моей просьбой целый год, — сказала Марти. — Ему пришлось тайно встречаться со всеми владельцами журнала. Затем ему предстояло убедить Ричарда Баркли. Последнюю неделю он вместе со своими юристами работал над сделкой почти по двадцать часов в день.

— Разве это не слишком для него?

— Он и правда выглядел усталым. Ему нравилась вся эта деятельность, но его сердце не лежало к покупке «Высокой моды». Я сказала ему, что как только я закончу с твоим устройством здесь, мы возьмем долгий отпуск.

Персонал журнала с одобрением встретил приход Марти Голден и Марселлы Тодд. Пока женщины ходили по помещениям офиса, большинство сотрудников вышли, чтобы представиться.

— Всегда одно и то же, — сказала Марти Марселле, пока они обменивались рукопожатиями с работниками и старались запомнить имена. — Переход журнала или телестанции из одних рук в другие все равно что смена администрации. Бесконечные рукопожатия и улыбки.

К ним подошла Джейн Колдуэлл.

— Добро пожаловать в «Высокую моду», — сказала она. И не кривила душой.

— Где наши кабинеты? — спросила Марти. — Я забыла точное расположение помещений.

— Полагаю, кабинет мистера Баркли свободен, — сказала Джейн. — Он выехал очень быстро, все его вещи были уложены заранее.

— Прекрасно, — сказала Марти. — Я займу его кабинет, а мисс Тодд будет пользоваться кабинетом Хэррингтон.

Джейн Колдуэлл помедлила.

— Мисс Хэррингтон запрещает кому бы то ни было пользоваться ее кабинетом в ее отсутствие. Там в дверях особый замок, а единственный ключ у нее. Она придерживается очень строгих правил в отношении своего кабинета.

— На ее правила можно больше не обращать внимания. Позовите слесаря и высверлите замок. Этот кабинет займет мисс Тодд. А для Сильвии Хэррингтон подыщите другое место.

— Марти, — предостерегающе произнесла Марселла.

— Таково мое решение.

Обе женщины разместились в кабинете Ричарда Баркли и принялись разбирать кипы поздравительных телеграмм. Все модельеры и Дома высокой моды во всем мире выражали полную поддержку и преданность новым владельцам «Высокой моды». Фотографы, надеявшиеся наконец поработать на журнал, направили столько приглашений на ленч, что обеим женщинам хватило бы их лет на десять. Группа бывших коллег Марселлы по «Чикаго геральд» прислала ей букет в виде подковы, какую обычно вешают на шею победителю среди чистокровных лошадей. Сол проследил, чтобы комнату уставили широкими вазами, в которых плавали белые орхидеи, любимые цветы его жены. Очень милое послание пришло от Сесила Файна, владельца универмага в Иллинойсе, о котором Марселла как-то упомянула в своем материале. Беверли Боксард прислала многословное письмо с поздравлениями от журнала «Архитектура сегодня». Листочек розовой бумаги с шапкой «Пока вас не было» извещал, что звонила Диана и желала матери удачи.

За стеной верещала дрель — это слесари сражались с бронзовыми замками кабинета Сильвии Хэррингтон.

— Все сделано, миссис Голден, — сказал один из рабочих.

— Марселла и Джейн, идемте со мной. Давайте-ка взглянем на наш тронный зал. — Марти вошла в святилище. — Мы все здесь поменяем. Как это тяжеловесно! Весь этот антиквариат. Похоже на музей, а не на кабинет.

— Здесь очень красиво, — сказала Марселла.

— Может быть, но с этим придется распрощаться. Джейн, задержите рабочих. Могу я попросить вас приглядеть за ними, пока они будут упаковывать вещи Хэррингтон, чтобы отдать их на хранение?

— Ты пытаешься заставить ее уйти, — вздохнула Марселла.

— Тебе лучше примириться с этим. — Марти быстро передвигалась по комнате. Она взглянула на одну из секретарш и сказала: — Дорогая, в Беверли-Хиллз есть один дизайнер по интерьерам, ее зовут Филлис Моррис. Она делала наши кабинеты там, они выглядят современно и уютно. Я хочу получить здесь такое же ощущение. Скажите Филлис, чтобы она немедленно выслала сюда группу своих ребят, пусть начинают не откладывая. Я сама позвоню ей позже. Я хочу, чтобы этот кабинет изменился как можно быстрее.

Прошло всего полчаса, как Марти Голден появилась в редакции.

Через несколько дней после воцарения Марти Сильвия Хэррингтон вернулась в Нью-Йорк. Даже надежность ее закрытой для всех спальни не могла смягчить ее злобы.

Она ненавидела Ричарда Баркли.

Она ненавидела Марселлу Тодд.

Но больше всех она ненавидела Марти Голден — за то, что та отобрала у нее журнал. Теперь все, без сомнения, пойдет по-другому. Но она и представить себе не могла, насколько по-другому.

Она набрала свой личный номер.

— Кабинет мисс Тодд, — ответил бодрый голос.

На Сильвию Хэррингтон накатила тошнота.

— Это мисс Хэррингтон. Скажите Сэнди, что я жду машину.

— О, мисс Хэррингтон… — Бодрый тон сменился растерянным.

— О — что?

— Миссис Голден приказала Сэнди держать машину наготове все утро на случай, если она ей понадобится.

— Она нужна мне, — продолжала настаивать Сильвия.

— Мне придется справиться у миссис Голден. — В голосе прозвучал ужас. Линию переключили на ожидание, и Сильвия услышала голос Барри Манилоу, напевавшего какую-то песню. Она уже никогда не способна будет слышать Барри Манилоу. Затем снова подключилась девушка из приемной: — Миссис Голден сказала, чтобы вы взяли такси.

— Скажи Сэнди, что машина мне нужна сейчас.

Сильвия швырнула трубку на аппарат. Сделала глубокий вдох. Надо что-то делать. Спускаясь вниз, в вестибюль, она поняла, что у подъезда не будет ожидающего ее автомобиля. Она поняла, что этого никогда уже больше не будет.

Сильвия Хэррингтон взяла такси.

Когда Сильвия вошла в вестибюль здания, где располагалась «Высокая мода», один из охранников набрал номер административного этажа: «Она в лифте». К тому моменту когда Сильвия оказалась на пятьдесят втором этаже, Марселла Тодд ждала ее.

— Нам надо поговорить, Сильвия, — сказала Марселла.

Та ничего не ответила. Марселла провела ее в комнату для собраний и закрыла дверь. По всей редакции затрезвонили телефоны внутренней связи — сотрудники журнала строили догадки о том, что происходит за двойными дверями.

— Это нелегко, — начала Марселла.

— Вы меня увольняете? — Сильвии удалось вложить в каждое слово такое высокомерие, на какое она только была способна.

— Нет, — ответила Марселла. — Я начну с того, что хочу подчеркнуть — я бы хотела, чтобы вы остались.

— А Марти Голден согласна?

— Она сделала меня ответственной за журнал.

— О, в самом деле? Ну разве это не чудесно! Если вы помните, все это время за журнал отвечала я. Если я отстранена от управления, то зачем я вам здесь нужна?

— Я учредила должность помощника издателя. — Голос Марселлы зазвучал жестче.

— И я полагаю, это всего лишь должность на бумаге, — с горечью сказала Сильвия. — Никакой власти. Всего лишь строчка в выходных данных, чтобы не встревожить рекламодателей и не заставить читателей подумать, что тут происходит революция.

— Что-то в этом роде, — спокойно произнесла Марселла.

— Возможно, я предпочту выйти из игры.

— Это ваш выбор, но я думаю, что «Высокая мода» выживет. Честно говоря, сотрудничество было бы выгодно для обеих сторон. Ваше имя и репутация служат журналу, а мы платим вам тридцать тысяч долларов в год.

— Тридцать тысяч долларов, — медленно проговорила Сильвия, вспомнив о своем маленьком банковском счете и о квартире, которая осталась единственным в мире местом, над которым у нее был полный контроль.

— Итак… — напомнила Марселла.

— Пока я буду сотрудничать. Я хочу, чтобы выпустили пресс-релиз относительно моего участия. — Сильвии пришлось сделать паузу, чтобы справиться с собой. — Я сама его напишу.

— Это было бы прекрасно, — сказала Марселла.

— А теперь, если вы не возражаете, мадам редактор, — Сильвия казалась слишком уж сдержанной, — я бы хотела остаться одна в своем кабинете.

— Сильвия, мне действительно очень жаль. — Марселле было неловко говорить о предпринятых Марти действиях. — Вашего кабинета больше нет. Все вещи оттуда переместили этажом ниже. Я чувствую необходимость извиниться перед вами. Это была не моя идея.

— Я знаю, чья это была идея. — При мысли о Марти Голден Сильвию захлестнула ненависть. — Еврейки.

— Я попрошу кого-нибудь проводить вас в ваш кабинет, — холодно произнесла Марселла. — Хотя, знаете, вам даже нет необходимости приходить на работу. Мы можем направлять вам чеки домой.

— В таком случае отправьте их. — Сильвия повернулась и не моргнув глазом покинула комнату и редакцию «Высокой моды».

Марселла смотрела ей вслед.

— Интересно, что сделало ее такой? — тихо спросила она себя.

— Не знаю, — ответил другой голос.

Это была Бонни Винченцо, редактор отдела вопросов и макияжа красоты, нагруженная кипой листов с макетами страниц журнала.

 

Глава 19

Уж если что и презирала Сильвия в повседневной жизни, так это такси. Особенно ту потрепанную желтую развалюху, которая свернула на Восточную пятьдесят девятую улицу, везя Сильвию назад в ее квартиру из редакции «Высокой моды».

— Всего, значит, четыре десять, леди, — обычным для жителя Нью-Йорка безразличным тоном сказал таксист.

Сильвия достала кошелек и поняла, что почти двадцать лет не ездила на такси. «Четыре доллара десять центов, — подумала она. — Какие большие деньги за поездку всего за несколько кварталов». Она не подумала о том, что ее лимузин стоил журналу несколько сотен долларов в неделю. Сильвия уже давно привыкла к преимуществам своего положения: лимузин, отдельные помещения для еды, бесплатная одежда и поездки, подарки и щедрый счет на представительские расходы. Она начала пересматривать свой бюджет, учитывая отсутствие всех этих преимуществ.

Мысли были не из приятных.

Она расплатилась, получила сдачу и оставила двадцать пять центов на чай.

— О, спасибо вам, щедрая леди, — сказал таксист, шутливо кланяясь ей.

— Умолкни, — бросила Сильвия.

— Чтоб я еще раз посадил такую старую кошелку, — проворчал шофер.

Сильвия уже выбралась из такси и стремительно ворвалась в подъезд дома, где находилась ее квартира. Кошелка… сукин сын. Кошелка. Эта мысль встревожила ее. Возможность превратиться в одно из этих жалких созданий наносила жестокий удар по ее уже и без того растущему чувству незащищенности.

Такси стоят слишком дорого. Одежда стоит слишком дорого. Ее квартира стоит слишком дорого. Она всегда полагала, что власть так же могущественна, как и деньги, и она была права. Только теперь она сомневалась, есть ли у нее хоть какая-то власть.

Лифт остановился на ее этаже.

Оказавшись в квартире, Сильвия почувствовала себя лучше. Она просмотрела почту — ни одной записки со словами сочувствия. Ее друзья — ее если-не-друзья-то-кто-бы-они-ни-были — не прислали ей ни слова утешения. Они ждали развития событий, чтобы узнать, осталась ли у нее какая-нибудь власть. Не было ни одного букета из тех, что всегда присылали ей американские модельеры, когда она возвращалась в Нью-Йорк из Европы. Сильвия быстро подсчитала в уме, сколько все это могло стоить каждый раз — тысячи долларов… может быть, больше. Было бы лучше, если бы вместо лилий они присылали чеки. Она никогда особенно не любила цветы.

Сильвия устроилась на диване в гостиной и через громадное окно посмотрела на мост Пятьдесят девятой улицы. Огромное сборище балок и заклепок, казалось, подступало к самому окну. Мост казался таким уютным. Как и красный трамвайчик, который сновал взад-вперед по острову Рузвельта. До этого у нее никогда не было времени взглянуть на мир из окна своей гостиной. Из трамвайчика, казалось, прямо на нее смотрела группа туристов. Они и понятия не имели о том, кем она была. Тут она перестроила свое мысленное предложение… кто она есть.

— Я все еще есть, — сказала она вслух. Затем повторила: — Я все еще есть! — И снова: — Я все еще есть!

Сильвия улыбнулась.

На пути к реорганизации «Высокой моды» Марселлу Тодд ждет несколько сюрпризов. Одной из причин, по которой Сильвия задержалась в Париже, вместо того чтобы мчаться в Нью-Йорк и отстаивать свою территорию, было то, что она подготавливала для Марселлы Тодд «трудности». Во-первых, она заключила контракт с Франко Бренелли, одним из немногих, на кого, по ее мнению, можно было положиться, — он должен был сделать все фотографии для специального тридцатидвухстраничного раздела. И Сильвия согласилась заплатить ему его обычный гонорар — сто тысяч долларов, хотя спокойно могла сторговаться на рабочей стоимости. Франко был потрясен, когда она настояла на таком размере вознаграждения. Но это было не все. Сильвия устроила приезд в Соединенные Штаты всех французских манекенщиц и Мелиссы Фентон, чтобы сделать фотографии в Нью-Йорке. Все вместе это поднимало стоимость пресловутых тридцати двух страниц до отметки в четыреста тысяч долларов. Марселла Тодд не сможет ничего изменить. Это будет слишком дорого. Возможно, июльский номер она и сделает по своему усмотрению, но июньский станет памятником Сильвии Хэррингтон и философии Сильвии Хэррингтон. И пусть дизайнеры сравнят два эти выпуска. Увидим, что решат рекламодатели. Мягкого переходного периода не будет. Пусть Марселла Тодд шлепнется своим красивым личиком в грязь.

В эту самую минуту Марселла как раз узнала о том, что сделала Сильвия. Она закончила разговаривать с Франко Бренелли, который сказал — солгав, — что уже закончил съемки и фотографии отданы в печать и на ретушь. Она, Марселла, сможет увидеть результаты через три дня.

— Через три дня, — сказала Марселла Бонни Винченцо, которая только что радостно согласилась полностью переделать свои страницы в июньском выпуске. — Он дал понять, что его фотографии должны мне понравиться, потому что у меня не будет выбора.

Сильвия Хэррингтон набирала номер Франко Бренелли, в то время как Марселла сидела в тревоге и гадала, на что будут похожи его снимки.

— Франко… Сильвия Хэррингтон.

Бренелли было любопытно узнать, что задумала эта женщина. До него дошли слухи, что ее выставили из «Высокой моды», и все это утро он несколько раз вел по телефону переговоры с Марселлой Тодд.

— Франко, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. — Сильвия сразу взяла быка за рога.

— Для тебя, Сильвия, дорогая, все, что угодно.

— Я буду у тебя в студии через пятнадцать минут. Я хочу увидеть все фотографии, которые у тебя есть для июньского выпуска. Все до одной. Ничего не выбрасывай до моего приезда. Ты меня понял?

— Конечно, но здесь больше двух тысяч фотографий, и некоторые из них никуда не годятся.

— Ты слышал, что я сказала! — резко бросила Сильвия.

Бренелли был изумлен. Царственная Сильвия Хэррингтон не только собиралась приехать к нему в студию, чтобы сделать выбор, — он всегда показывал ей только самые лучшие снимки в роскошной обстановке ее личной просмотровой комнаты, — но хотела увидеть все: фотографии не в фокусе, пробные снимки и те, на которых модели казались неуклюжими или одежда на них плохо сидела.

Сильвия прибыла ровно через пятнадцать минут после того, как повесила трубку. Это стоило ей еще одной четырехдолларовой поездки в такси через парк на Западную семьдесят вторую улицу, где находилась роскошная, с высокими потолками студия Бренелли.

— Что происходит? — спросил он Сильвию.

— Просто покажи мне пробные снимки.

Сильвия взяла маленькую лупу и поднесла ее поближе к глазам, чтобы получше рассмотреть небольшие контрольные отпечатки. Красным маркером она помечала уголки выбранных ею снимков.

Озабоченный Бренелли взял листы с отпечатками — посмотреть, что же она выбрала.

— Нет! — воскликнул он. — Я не понимаю. Они все плохие. Что ты делаешь, Сильвия?

— Я отбираю фотографии для первого крупного выступления Марселлы Тодд в «Высокой моде», — едва слышно пояснила Сильвия.

— Но ты же выбрала самые плохие! — взвыл Бренелли. — Я буду выглядеть дураком. Люди будут смеяться.

— Надеюсь.

— Я не могу позволить тебе погубить мою репутацию. Отдай мне пробные снимки.

Сильвия Хэррингтон неумолимо посмотрела на Франко Бренелли и заговорила, тщательно подбирая слова:

— Я тебя создала. Ты был ничем, и без меня ты бы так и остался второразрядным фотографом, работающим для каталогов. Ты обязан мне всем, что имеешь. Так что теперь ты должен расплатиться с долгами.

— Но… моя репутация…

Франко запнулся. Бренелли понимал, что если отобранные Сильвией фотографии появятся в журнале, часть критики обрушится и на него.

— Ты как-то сказал, что если мне что-нибудь понадобится — все, что угодно, — мне стоит только попросить. Я прошу.

Сильвия знала слабое место Бренелли. Он действительно обладал понятием чести, которое воспитали в нем его итальянские родители-иммигранты. Он научился редко давать слово, чтобы потом не расплачиваться за поспешно данные обещания. Но когда он так неосмотрительно и щедро благодарил Сильвию Хэррингтон за подаренный ему успех, он был гораздо моложе и неопытнее.

Он обещал.

— Не смотри так мрачно, — продолжала Сильвия. — Я хочу, чтобы ты послал только те фотографии, которые я отобрала для выпуска. Остальные будут у тебя, чтобы люди потом увидели, что ты предложил для выпуска. Те, кто нужно, не обвинят тебя.

— Они подумают, что это Марселла Тодд выбрала самые плохие. — Бренелли понял. — Для тебя я это сделаю.

— Для верности я заберу все негативы, пока они тебе не понадобятся.

Сильвия не хотела, чтобы артистическая натура Франко взяла верх, побудив приложить и хорошие фотографии к выбранным ею.

— Если ты настаиваешь, — сказал Франко. — Знаешь, Сильвия, ты единственная женщина в мире, которая может заставить меня проделать подобное.

— Умный мальчик. — Она потрепала его по щеке. — Кстати, вложи вот это фото.

— Но это же хороший снимок. Мелисса выглядит великолепно. — Бренелли ничего не понимал.

— Да, великолепно, не правда ли?

Через два дня в кабинет Марселлы Тодд доставили увесистый пакет с фотографиями.

Марселла начала перебирать кипу пробных отпечатков и негативов. Затем набрала номер Франко.

— Франко, это плохо пахнет.

— Что плохо пахнет? — спросил Бренелли.

— Твои фотографии с парижского показа. Пришли мне все отпечатки и негативы. Я сама выберу.

— Но это все, — сказал Бренелли.

— Послушай, мы платим тебе сто тысяч, а ты подсовываешь дерьмо. — Марселла разозлилась, очень разозлилась, но к злости примешивалось отчаяние. — Если ты хочешь увидеть эти деньги, лучше пришли что-нибудь более профессиональное.

— Разумеется, я могу переснять, если вы настаиваете. — Бренелли очень понравилась мысль сделать повторные съемки под пристальным присмотром.

— На самом деле я бы хотела вообще выбросить этот материал, но у нас нет времени для новых съемок, и бюджет закрыт. — Марселла вдруг поняла, что за всем этим каким-то образом стоит Сильвия. — Я надеюсь, что репутации нас всех переживут то, что ты надумал сделать.

Бренелли стало не по себе. Он слишком хорошо понял, на что намекает Марселла. В мире моды секретов почти не было. Люди узнают, что сделала Сильвия. И что Франко позволил ей сделать. Его репутация пострадает. Его честь ценилась очень дорого. Слишком дорого. Если бы Сильвия не забрала негативы и пробные отпечатки, он отправил бы их Марселле.

— Извините, — сказал Бренелли.

Марселла повесила трубку не попрощавшись. Не скоро, если вообще когда-нибудь, имя Франко Бренелли появится в списке людей, работавших над «Высокой модой».

На новом письменном столе Марселлы Тодд зазвонил телефон частной линии, которой пользовалась только Сильвия Хэррингтон.

— Алло, — произнесла Марселла.

— Алло, Сильвия, моя дорогая. Мне надо с тобой поговорить. Несколько дней, прошедших с тех пор, как наши обнаженные тела слились в жарком объятии, показались мне веками. Как я жажду приласкать бутоны твоих грудей. Мое тело содрогается при воспоминании о том, как я гладил тебя по волосам. Я изнываю при воспоминании о соприкосновении наших тел и о том мгновении чистого экстаза…

— О, заткнись, Берт! — резко произнесла Марселла.

— Это совсем не похоже на мою ласковую и нежную малышку Сильвию.

— Нет, ее сейчас нет, она собирает силы для нападения.

— Ох… не может быть, это Марселла Тодд на другом конце провода. Голос очень похож на голос Марселлы Тодд. Когда-то давно, давным-давно, сто лет назад я знал ее. Мы были любовниками, но ее украл у меня соблазнитель по имени «Высокая мода», — продолжал свое кривляние Берт.

— У меня сейчас не то настроение.

— «Высокое дерьмо»!

— Берт, прекрати! — почти выкрикнула Марселла. — Я не хочу сейчас слушать твои шутки. — Она чуть не заплакала, но не позволила слезам выступить на глазах.

— Сегодня у моей девочки неудачный день в противном старом журнале? Тогда у Берта есть прекрасная мысль. Как ты смотришь на то, чтобы я заехал за тобой и повез на ужин в…

Он сделал ошибку. Марселле стало ясно, что Берт Рэнс не воспринимает ее серьезно. У нее тяжелый день, а он ведет себя так, будто она сварливая домохозяйка, впавшая в истерику, потому что у нее сломался утюг.

— Прекрати, Берт.

— Хорошо… хорошо… извини. Я понял, что у тебя трудный день. Позволь мне попытаться отвлечь тебя. Я буду у тебя через час, и мы…

— Нет, Берт.

— Нет — что?

— Никаких ужинов. Никаких попыток развлечь меня. Ничего. Единственный способ высказаться — это сказать все как есть. Ты мне не безразличен, но ты не уважаешь мою работу. В настоящий момент в моей жизни две важные вещи — моя дочь и «Высокая мода». У меня просто нет времени для чего-то еще.

— Или кого-то еще. — Внезапно голос Берта стал серьезным.

— Или кого-то еще, — твердо откликнулась Марселла.

— Полагаю, яснее не скажешь. Послушай, Марселла, если ты когда-нибудь захочешь почувствовать себя кем-то другим, например женщиной, позвони. Я пошутил, когда сейчас звонил тебе, и, вероятно, ошибся, вероятно, я попал на Сильвию Хэррингтон… новую Сильвию Хэррингтон.

 

Глава 20

Слово «провал» страшило Марселлу Тодд. Ее замужество было провалом. Она почти провалилась как мать. Но у нее никогда не было провалов в карьере. Как модель она была самой лучшей. Когда она решила стать журналисткой, она стала ведущей журналисткой страны по вопросам моды. Теперь она стала редактором самого известного в мире модного журнала, но первый выпуск, где выходные данные будет открывать ее имя, возможно, окажется самым непрофессиональным в истории «Высокой моды».

Получив фотографии от Франко Бренелли, она два дня не покидала свой кабинет. Она спала тут же на диване и принимала душ в личной ванной комнате. Еду ей готовил повар «Высокой моды», который уже успел прийти в уныние, потому что она заказывала только простые салаты, да и к тем едва притрагивалась.

Марселла решила позвонить Марти и попросить дополнительный бюджет для новых съемок для всего выпуска. Марти вернулась в Беверли-Хиллз к Солу. Марти поймет, что Сильвия подстроила ловушку, и одобрит дополнительные расходы. Марселла и сама обладала властью утвердить новый бюджет. Но это казалось таким расточительным, таким непрофессиональным. Если у тебя затруднения, просто потрать деньги.

Несколько раз она собиралась обратиться за советом к Берту. Его журнал содержится на жалкие гроши по сравнению с бюджетом «Высокой моды», а очень часто номера бывают просто отличными. Но что-то остановило ее: гордость. Марселла хотела — нет, ей было необходимо справиться самой.

Если была возможность справиться.

На столе Марселлы тихо зажужжал зуммер, сообщая, что в приемной ее ждет посетитель.

— Да, — ответила Марселла, все еще погруженная в свои мысли.

— Здесь мистер Спенс, — излишне бодрым голосом произнесла секретарша. — Он говорит, что знает, вы не договаривались заранее о встрече, но интересуется, не может ли он пригласить вас на ленч.

Перебравшись в «Высокую моду», Марселла перестала принимать приглашения на ленч. По всей видимости, Спенс хотел подкупить ее, чтобы попытаться восстановить свою репутацию на страницах «Высокой моды».

— Скажите ему, что я занята, — ответила Марселла и положила трубку.

Через мгновение телефон зажужжал снова. Секретарь казалась встревоженной.

— Мистер Спенс говорит, что будет стоять здесь до конца своих дней, если вы его не примете.

— О, хорошо, проводите его.

Марселлу даже не позабавила его тактика. Она действительно не хотела иметь дело со Спенсом и терпеть его напыщенное поведение.

— Я готов, дорогая, пристрели меня, — выпалил появившийся в дверях Спенс.

— Если ты настаиваешь, — ответила Марселла таким тоном, чтобы Спенс сразу понял: она не в настроении.

— Перехожу сразу к делу. — Внезапно Спенс заговорил по-деловому: — Во-первых, я рад, что теперь ты возглавляешь «Высокую моду».

— Ты сообщил об этой радости своей избранной подруге Сильвии? — перебила Марселла.

— Конечно, нет. Я слишком молод и слишком красив, чтобы умирать. Итак. Ты помнишь мою коллекцию «Проект Икс-Спенс»? Мою дешевую линию?

— Вряд ли дешевую, но, без сомнения, дешевле, чем твои обычные линии.

— Я собираюсь запустить эту коллекцию в начале июля. И решил представить ее заранее, чтобы оптовики прониклись мыслью о том, что теперь и они смогут закупать одежду от Спенса вместо этих убогих маленьких платьев, которые они были вынуждены продавать своим клиентам раньше.

Марселла намеренно молчала.

— Сильвия обещала мне место или в июньском, или в июльском номере, а я знаю, что ты в высшей степени щепетильный человек и выполнишь обещание, данное твоей предшественницей.

Марселла сомневалась, что Сильвия на самом деле обещала дать Спенсу место. У него явно что-то было на уме. Но в голове Марселлы Тодд зародилась идея. Идея, которая могла спасти июньский выпуск.

— Коллекция готова? — требовательно спросила она.

— Да. «Икс-Спенс» — само совершенство.

— Все образцы для манекенщиц готовы?

— Да.

— Я хочу, чтобы сегодня днем всю коллекцию доставили ко мне домой.

— Дорогая, там больше трехсот предметов. Почему бы тебе не прийти в мой зал и не выбрать там? — предложил Спенс, удивленный, что его ложь сошла так легко.

— Отлично. Выйдя отсюда, сделай себе пометку, что вернешься ко мне когда-нибудь не раньше… декабря.

Не обращая больше внимания на модельера, Марселла вернулась к работе.

— Сегодня днем все будет у тебя.

— Иди готовь коллекцию.

Марселла проводила его из кабинета и, когда Спенс повернул к лифту, бросилась к лестнице, которая вела в отдел выпуска.

— Где Зак Джонс? — почти выкрикнула она, ворвавшись в дверь.

— В лаборатории, — ответила удивленная девушка-администратор.

Марселла толкнула затемненную дверь, не пропускавшую в лабораторию лишний свет, и оказалась в тускло освещенном желтым помещении, разделенном на отдельные закутки.

— Зак, ты где? — позвала она.

— Привет, Марселла. — Закери Джонс немедленно появился рядом с ней. — Что случилось? Ты первая из большого начальства вторглась на эту территорию.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине.

— Хорошо. Идем в мою каморку. — Он провел Марселлу через желтоватый полумрак в маленькую проявочную, где черными лентами отовсюду свисали негативы. — Выкладывай.

Марселла рассказала о загубленном выпуске и быстро перешла к сути дела:

— Фотографии из Парижа — хуже не бывает. Одежда нелепая и непрактичная. Манекенщицы похожи на мультипликационных персонажей. Я хочу использовать эти снимки в качестве фона, на котором разверну новую коллекцию Спенса — «Проект Икс-Спенс», подчеркнув тем самым контраст между элегантной и одновременно практичной одеждой Спенса и крайностями Парижа.

— Для августовского номера… может быть, — стал прикидывать требуемое для работы время Зак.

— Это должно выйти в июне, — подчеркнула Марселла.

— Можно нанять манекенщиц, работающих по срочным контрактам, — заметил Зак. — Все хотят работать для «Высокой моды». — Он уже мысленно прокручивал весь процесс съемок.

— Я не хочу пользоваться услугами агентств. Я хочу, чтобы не просочилось ни малейшего намека на то, что мы делаем. Если мы спасем июньский номер, я хочу, чтобы у всех сложилось впечатление, что никаких трудностей и не было, что все было под контролем.

— Эта одежда у тебя?

— Сегодня днем она будет у меня дома.

Зак немного подумал.

— У меня есть одна мысль насчет манекенщиц. Здесь есть одна девушка из Техаса с потрясающей внешностью, ее зовут Баффи Сарасота. Она не модель, но должна ею быть. Она может все сделать, и никто ничего не узнает. Она даже не связана ни с каким агентством.

— Какие у нее волосы? — спросила Марселла.

— Она рыжая и высокая, с огромными зелеными глазами.

— Прекрасно… она подойдет для зеленого, ржавого и черного. Нам нужна вторая модель, по контрасту с рыжей, чтобы показала голубое, ослепительно-белое и бежевое. — Марселла лихорадочно размышляла.

— А ты сама? — предложил Зак.

— Я больше не работаю моделью, но ты подал мне идею. Ты видел мою дочь Диану?

Зак кивнул.

— Она хочет быть манекенщицей, и у нее подходящая внешность, — добавила Марселла.

— Она выглядит в точности, как ты.

— Как выглядела я, — поправила Марселла.

— Подведем итог. Фотограф у нас есть. Модели есть. Одежда тоже есть. Нам нужны помощники. Работа для такого материала требует около сорока великолепных снимков. Это значит, что нам нужны гримеры, парикмахеры и женщины, которые будут гладить одежду. Всего человек десять. — Зак не сообщил Марселле ничего нового. — С макияжем и прическами нам может помочь Бонни Винченцо.

— Она может написать и сопроводительную заметку о новом типе американского лица, — сказала Марселла, с каждой минутой приходя во все большее возбуждение.

— Можно все заснять на улицах Нью-Йорка. — Творческая энергия Зака заработала во всю мощь. — Можно сыграть на контрасте роскошного и несовременного Версаля и реальной жизни большого города.

— Умница! — Внутри у Марселлы все ликовало.

— Придется снимать в эти выходные. Если будет дождь, будем снимать в дождь. Если пойдет снег…

— В июньском номере у нас не может быть снега.

— Что ж, значит, раз нам так нужно, пойдет дождь, — лихорадочно прикидывал Зак. — Я сегодня же сделаю несколько снимков «Полароидом» в наиболее подходящих для нашего дела местах. Ты сможешь посмотреть их вечером?

— Спрашиваешь.

— Материал будет цветной?

— Все парижские фотографии цветные, поэтому наши страницы тоже будут цветными.

У Марселлы засосало под ложечкой при мысли о том, что за один-единственный уик-энд нужно отснять материал для тридцати двух страниц. Обычно на такую важную работу уходили месяцы.

Зак уже натягивал кожаную куртку. У него было такое чувство, словно он в первый раз отправляется на задание, с тех пор как приехал в Нью-Йорк. Когда они выходили из лаборатории, он дотронулся до руки Марселлы.

— Не волнуйся, — сказал он. — Мы справимся.

 

Глава 21

— Тебе нравится, что я сделаю тебя звездой? — спросил Зак у Баффи Сарасоты. — Что ты об этом думаешь, девочка?

— Хватит об этой звездной чепухе, сладкий, — проворковала она со своим самым сексуальным техасским акцентом. — Просто сделай меня.

Баффи была рада компании Зака. Она целое утро провела, бездельничая за своим столом. Помощница редактора-управляющего, которая отвечала за обделенных талантами дочерей богатых и влиятельных папаш, уже давно решила, что единственное, на что сгодится в «Высокой моде» Баффи Сарасота, так это раз в неделю забирать свою зарплату, составляющую после вычета налогов 116 долларов 73 цента.

— Прелесть. — Открыв свой первый конверт с деньгами, Баффи засмеялась. — Да я больше тра-ачу на а-адин ленч. Прост' не зна-аю, зачем в' на-ста-аиваете на том, чтобы платить мне столько, скольк' я-а стою. Мне тольк' оста-ается благодарить звезды, что у меня богатый па-почка.

— Послушай, Баффи, — продолжал Зак, — я хочу, чтобы ты немножко поработала для меня моделью.

— Держу па-ари, ты хочешь, чтоб я ра-азде-лась. — Баффи улыбнулась. — Не то чтоб я-а была против. Ты самый кра-асивый из всех, кого я встретила здесь, с тех пор как па-апочка прислал меня сюда. И г'ва-арю, здесь получше, чем в монастыре…

— Я серьезно, Баффи, — перебил Зак. — У меня действительно есть совершенно секретное задание, которое я должен выполнить за выходные, и я хочу, чтобы ты была моделью. Тебе заплатят.

— Я ха-ачу сниматься только в хорошем отеле. Я решительно отка-азываюсь снима-аться дешевле чем за два-адцать долларов за ночь, сладкий. Я привыкла к са-амому лучшему.

— Я не шучу. — В голосе Зака зазвучало отчаяние.

— Не шутишь. — Баффи моментально убрала свой акцент. — Если ты говоришь действительно о честной работе моделью, то я могу ответить тебе сразу. Нет!

— Что? — Зак был потрясен.

— Видела я этих моделей. Нужно знать, что делаешь. А я просто глупенькая богатенькая девочка из Техаса, чьи таланты лежат совсем в другой области.

— Ты же красивая, — с мольбой произнес Зак.

— Я зна-аю, чт' кра-асивая. Целые футбольные команды говорили мне об этом, дорогой. Но у меня нет талантов модели.

— Да есть же. Знаешь что, мне нужно пройтись по городу и выбрать места для съемок, — быстро проговорил Зак. — Если ты не слишком занята, идем со мной.

— Ты покажешь мне свою квартиру? — поддразнила Баффи.

— Нет, ты увидишь Нью-Йорк.

— Тогда-а я ва-азьму сумочку, — произнесла Баффи. — Мож'т, придется уга-астить взрослого мальчика ленчем.

Она внимательно оглядела Зака с головы до ног, как обычно, оценивая женщин, смотрят мужчины. Чуть выше шести футов. Густые черные волосы. За стеклами очков прячутся голубые глаза. Даже под одеждой она угадала в нем сложение сельского парня — широкие плечи и все еще узкая талия, несмотря на то что он уже несколько лет работает в Нью-Йорке и неплохо питается. «Пожалуй, похож на техасского быка лонгхорнской породы», — решила она.

— Думаю, ты не а-аткажешься со мной па-аесть, — снова поддела его Баффи.

— Ну, идем же. Я договорюсь с твоей начальницей. Этот проект одобрен на самом верху. — Зак огляделся в поисках помощницы редактора-управляющего.

— К черту, дорогой, они не хватятся, даже если меня не будет целый месяц, — сказала Баффи. — Я тут ничего не делаю, только хожу обедать, но ты же не на обед меня ведешь.

— До этого мы еще дойдем, — сказал Зак.

Ожидавшие лифта Зак и Баффи составляли поразительную пару. Когда лифт подошел, Баффи повернулась к Заку и сказала:

— Запомни, сладкий, мое тело ты получишь только на пленке.

Зак Джонс улыбнулся.

Марселла в своем кабинете смотрела на часы. Она знала, что Диана, вероятно, придет на обед домой, потому что дом бабушки был рядом со школой. В десять минут первого она набрала номер.

Ответила Диана. Марселла порадовалась, что не пришлось ничего объяснять матери.

— Диана, — произнесла она.

— Мама, что случилось? — Диана была удивлена ее телефонным звонком.

— Ничего. Послушай, ты серьезно говорила, что хочешь стать моделью…

— Ты же знаешь, что да, — перебила Диана.

— Дело в том, что я в сложном положении и мне нужна девушка с твоей внешностью. Девушка, на которую я могу положиться.

— О мама! — Голос на том конце провода зазвучал возбужденно. — Ты серьезно?

— Я хочу, чтобы ты прилетела в Нью-Йорк.

— Когда?

— Сегодня к вечеру. Есть рейс на два двадцать пять из муниципального аэропорта Янгстауна. Я уже заказала для тебя билет.

— Мама! Ты не шутишь? А как же школа?

— В школу я позвоню. У тебя есть деньги?

— Да. — Голова у Дианы шла кругом.

— Тогда возьми до аэропорта такси. Если ты попросишь бабушку подвезти тебя, начнутся расспросы, а у нас нет времени. Я поговорю с ней потом.

— Хорошо… Мам, а что мне с собой привезти? Нужно взять косметику? А одежду?

— Поезжай в аэропорт в чем есть, только не опоздай на самолет. В Ла-Гуардия тебя будет ждать лимузин. Спасибо тебе, Диана.

— Спасибо тебе, мама.

Марселла Тодд начинала с оптимизмом смотреть на предстоящие съемки. То, что поначалу казалось поражением, станет не просто успехом, это станет ее, Марселлы Тодд, успехом. Она собиралась победить с триумфом.

В нескольких кварталах от нее, на краю Центрального парка — напротив отеля «Плаза», — Закери Джонс покупал Баффи Сарасоте хот-дог в уличном киоске.

— Четыре дога с чили и огурцами, две диет-колы и чипсы, — обратился Зак к продавцу.

Заку удалось уговорить Баффи попозировать в нескольких местах, чтобы он мог лучше представить, как будут смотреться модели. Результаты удивили Баффи.

— Дай-ка мне еще раз взглянуть на эти снимки, — сказала она.

Зак передал ей пачку пробных фотографий, сделанных «Полароидом».

— Знаешь, сладкий, ты точно хороший фотограф — я у тебя хорошо получилась.

— Ты получилась великолепно, — заверил ее Зак.

— Нет, у тебя точно талант, — с чувством произнесла Баффи. — Только представь, какие у тебя получатся фотографии с настоящей моделью.

— Я уже нашел настоящую модель. — Зак вручил ей хот-дог с соусом чили. — Ты именно то, что мне нужно.

— Я не хочу портить тебе съемки. Ты же сказал, что это очень важно. Я не хочу тебя подвести. — Баффи не шутила. Она не могла оторвать глаз от снимков, сделанных человеком, который увидел в ней что-то такое, чего она никогда в себе не замечала. — Знаешь, на этих фотографиях я совсем на себя не похожа. Я никогда так хорошо не выглядела.

— Для меня выглядишь, — тихо произнес Зак. — Ты для меня такая с первой минуты, как я тебя увидел.

— Шутки в сторону, мальчик. — Баффи попыталась ухватиться за свое чувство юмора, но не могла оторвать глаз от снимков. А потом посмотрела на сделавшего их человека. — Если ты говоришь, что я не испорчу твое задание, что ж, думаю, можно попробовать.

Закери наклонился к Баффи, сидевшей на скамейке Центрального парка с хот-догом в руке, и поцеловал ее в щеку. Это был самый невинный поцелуй, который она когда-либо получала от человека, не доводившегося ей родственником.

И самый волнующий.

 

Глава 22

Весь предыдущий день и вечер Марселла и Бонни потратили, разбирая кучи одежды — образцы для показа коллекции «Проект Икс-Спенс». Они отобрали шестьдесят платьев, костюмов, вечерних туалетов, пальто, а еще шляпы, перчатки, сумочки, туфли и украшения и снабдили их карточками размером четыре на шесть дюймов, пронумеровав каждую, чтобы потом, при составлении подписей к фотографиям, иметь полное описание образцов.

Бонни переночевала у Марселлы, потому что, когда они закончили, было три часа ночи. За время этой совместной работы Марселла поняла, что Бонни отличный эксперт в области моды и обладает безупречным вкусом. У нового редактора «Высокой моды» появились планы относительно будущего ее пусть немодно одетого, но излучающего волны энтузиазма редактора по вопросам красоты.

Тайные съемки начались в шесть утра в субботу, когда к дому Марселлы подкатили два фургона. В одном должны были отдыхать и переодеваться модели, в другой сложили одежду и запасное оборудование. Ровно в шесть утра Зак позвонил по домофону.

— Смотри-ка, вовремя, — притворно удивилась Бонни. — Ты вообще-то спал или нет?

— Я даже дома не был, — парировал Зак. — Ты же знаешь, какие мы, нью-йоркские плейбои.

— Спокойно, вы, двое, — сказала Марселла. — Диана еще спит.

Бонни и Марселла уложили Диану в постель в девять вечера, хотя девушка клялась, что никогда в жизни не ложилась так рано и все равно не заснет.

Зак пошел к одному из фургонов, где два его помощника, осветитель и еще один фотограф уже в третий раз проверяли оборудование. Зак дал водителю карту с указанием всех мест и порядка их посещения, выбрав эти места с учетом того, будет или не будет там солнце в это время дня. Он пытался казаться спокойным, но все равно нервничал.

Марселла тоже нервничала. Диану колотила дрожь. Только на удивление немногословная Бонни Винченцо казалась полностью спокойной и собранной, проверяя список и отдавая распоряжения.

Ровно в шесть тридцать всего в нескольких дюймах позади одного из фургонов, взвизгнув тормозами, остановилось такси, из него вышла Баффи Сарасота.

— Если вам покажется, что сегодня утром я выгляжу дерьмово, не бойтесь ранить мои чувства, если решите избавиться от меня, — выдала Баффи.

— Ты выглядишь прекрасно, — ободрила девушку Марселла.

— Чудесно, — добавила Бонни.

— Просто великолепно, — сказал Зак, глядя Баффи в глаза.

Почти сразу же подъехали два парикмахера, друзья Бонни, которые горели желанием отличиться на работе для «Высокой моды», художник по макияжу и несколько гладильщиц и помощниц.

— Всегда так много народу? — спросила у матери Диана.

— Иногда намного больше, — сказала Марселла. — На моих съемках бывало и больше ста человек.

Ее слова произвели на Диану впечатление.

— У вас изумительные волосы. Совершенно изумительные, — приговаривал один из парикмахеров, примериваясь к рыжей гриве Баффи. — Просто божественные.

— Знаешь, дорогой, — сказала Баффи, — ты как раз похож на парня, ради которого мой папочка прислал меня в Нью-Йорк. — Она многозначительно улыбнулась парню.

— Забудь об этом, дорогая, ладно? — усмехнулся тот. — Я могу любить в тебе только волосы.

— В последнее время внимание обращают только на эту часть моей анатомии, — засмеялась Баффи. — Но девушка получит то, что может получить девушка.

Баффи и Диана забрались в фургон, где гримеры и парикмахеры укутали их в накидки и приступили к работе. Марселла и Бонни пристально следили за тем, что получается.

— Вот порядок съемок. — Бонни раздала список мест, где они должны будут в течение дня провести съемки. — Начинаем в Беттери-парке, на юге Манхэттена. Модели будут одеты как для дождя. Баффи в зеленом, Диана в белом. — Она подняла пронумерованные комплекты, чтобы все могли их увидеть.

— По фургонам! — крикнул Зак.

Два огромных дома на колесах двинулись к Парк-авеню, где затем свернули на юг, к Беттери-парку. Приехав на место, помощники тут же начали расставлять рефлекторы и софиты, а Зак и его осветитель бегали вокруг, замеряя уровень освещенности. С грохотом заработал переносной генератор.

Не прошло и нескольких минут, как все фотокамеры и софиты были установлены на своих местах. В обычных условиях установка аппаратуры для такого рода задания могла занять до нескольких часов, но Зак еще ни разу в жизни не работал быстрее, чем в этот день.

Марселла опытным взглядом человека, больше десяти лет проведшего в этом бизнесе, окинула установленные софиты и выбранную площадку.

— Здесь будет жарковато, — сказала она, указывая на то место, где слишком ярко горела лампа освещения.

— Спасибо, — сказал Зак и побежал исправлять недочет.

— Эй, художники! — Бонни заглянула в фургон, где находились модели. — Вы еще не закончили?

— Бонни, дорогая моя, — сказал один из парикмахеров, — тебе исключительно повезло, что я гений.

— Кто же сомневается! — Бонни поддерживала разговоры в шутливом тоне, чтобы избежать любой напряженности, с такой легкостью возникающей на съемочной площадке.

Все собравшиеся, включая трех забулдыг, расположившихся на парковой скамейке неподалеку от того места, где собирался снимать Зак, одобрительно замолчали, когда появились Диана и Баффи. Марселла вдруг осознала, что впервые смотрит на свою дочь не как на маленькую девочку, а как на женщину. Баффи все еще нервничала, но начала заряжаться энтузиазмом окружающих.

— Да ты, никак, актриса, — поддразнил Зак Баффи, заметив, что она пытается войти в образ.

— Нет, не актриса, сладкий, — парировала Баффи. — Всего лишь центральный нападающий техасской футбольной команды.

Пьяницы стали потихоньку отходить в сторону. Заку надо было сделать пробные фотографии, и он, выйдя вперед, сказал:

— Эй, приятели, не двигайтесь. Оставайтесь на месте, пока я буду снимать этих леди.

— Иди к черту, мистер, — буркнул один из пьянчуг.

— Ну что ты, д'ра-агой, — замурлыкала Баффи, призвав на помощь свой самый обворожительный южный акцент, — неужели ты не хо-очешь, чтобы я сняла-ась со всеми ва-ами?

Она взяла под руку одного, а свободной рукой подхватила второго бродягу. Когда она повернулась, свет упал точно на нее, и она с двумя мужчинами пошла навстречу Заку, третий плелся следом.

— Дорогой… ты готов отвезти меня на ежегодный Бал скотоводов? — флиртовала со своими спутниками Баффи.

Мужчины рядом с девушкой постарались принять достойный вид. Сколько же лет прошло с тех пор, когда они последний раз прогуливались в компании красивой женщины? Даже в своем тряпье они выглядели польщенными и довольно гордыми.

Зак лихорадочно щелкал всеми четырьмя камерами, висевшими у него на шее. Все они были поставлены на разную экспозицию, чтобы добиться разного эффекта. Что-то как будто происходило с Баффи. Она двигалась, меняла выражение лица и ритм жестов в такт щелчкам фотокамер Зака.

Затем был сделан снимок, сделавший ее известной во всем мире.

Она сдвинула зеленую пластиковую шляпу на один бок, обняла, как техасский медведь, своих диковинных спутников за шею и приблизила их головы к своей. Все трое улыбнулись. Улыбка Баффи сияла, а улыбкам пьяниц не хватало зубов. Появившись на обложке журнала, эта фотография стала символом новой «Высокой моды», новой американской индустрии моды.

Постепенно светало. После дождевиков в Беттери снимали деловые костюмы на пустынной Уолл-стрит, спортивную одежду в Китайском квартале, платья на Геральд-сквер и…

Именно на Геральд-сквер Марселла почувствовала себя очень счастливой. Когда Диана и Баффи бежали, распугивая голубей, подъехало такси, и из него вышла Джейн Колдуэлл.

— Я разыскиваю вас по всему городу, — сказала она Марселле. — Послушайте, я знаю, что вы пытаетесь сделать, и хочу вам помочь.

Джейн ясно дала понять, что поддерживает свою новую начальницу. Марселла знала, что Джейн слишком цельная натура, чтобы просто переметнуться от одного босса к другому, она искренне хотела, чтобы Марселла добилась успеха.

Весь оставшийся день Джейн помогала всем, чем могла: подшивала надорванный подол, держала намазанные горчицей колбаски, служившие в данном случае реквизитом, или уговаривала сердитых полицейских позволить двум огромным фургонам припарковаться на Пятой авеню напротив магазина Тиффани.

— Офицер, у нас есть разрешение на съемку, — лгала она, потому что Марселла забыла купить необходимое разрешение у властей Нью-Йорка. — Оно должно быть где-то тут, в этих кучах одежды. Но знаете, офицер, вот что я подумала… этот выпуск посвящен истинному Нью-Йорку. Кстати, позвольте представиться, я Джейн Колдуэлл, редактор-управляющий журнала «Высокая мода». Так о чем я? Ах да, этот выпуск посвящен Нью-Йорку, и нам было бы очень приятно, если бы вы оба сфотографировались с нашими моделями.

— А что, можно, — сказал один из колов, явно итальянец. — Моя жена все время читает ваш журнал.

— Можно узнать ваши фамилии для подписей? — вежливо поинтересовалась Джейн, вытаскивая блокнот и ручку, которые все время были у нее наготове.

— Антонио Спаго… С-П-А-Г-О. — Полицейский был явно польщен. — Моего напарника зовут Джерри Маккендлис. М-А-К-К-Е-Н-Д-Л-И-С. Ни о чем не волнуйтесь, леди.

На весь следующий час полицейские Спаго и Маккендлис стали внештатными сотрудниками и телохранителями съемочной группы. Когда Заку понадобилась толпа на заднем плане, Спаго распорядился, чтобы группа зевак пришла в движение, и наоборот. Он даже почти на пять минут остановил уличное движение на пересечении Пятой авеню и Пятьдесят девятой улицы, когда Баффи и Диана изображали, будто хотят перебежать этот один из самых оживленных в мире перекрестков.

День сменился вечером, и женщины приступили к съемкам вечерних нарядов в ресторане «Таверна» в Центральном парке.

— Сладкий, если я чего-нибудь не поем, один фотограф уже никогда не сможет иметь детей, а это будет ужасной потерей, — пригрозила Баффи.

— Присоединяюсь, — сказала Диана.

— Мы поедим, как только закончим съемки конных экипажей и швейцаров, — пообещал Зак.

— Ура! — раздался дружный возглас всей команды.

Когда наконец был отснят последний кадр, все отправились в ресторан. Зак сел рядом с Баффи за один из круглых столов, зарезервированных за съемочной группой. Баффи замерзла и передвинулась поближе к камину, в котором потрескивали поленья.

— Летнюю одежду всегда снимают в середине Марти? — спросила она Зака.

— Нет, март — немного поздновато. Обычно мы делаем это в январе и феврале, — ответил он. — Купальники почти всегда фотографируем в январе.

— Звучит ужасно, дорогой, — беспечно отозвалась Баффи. — Девушка может отморозить себе что-нибудь важное.

— Поэтому обычно мы едем куда-нибудь в теплые края — на Арубу или Ямайку, — пояснил Зак. — Ты была на Ямайке?

— А там есть футбольная команда? — улыбнулась Баффи.

— Зачем ты это говоришь? — серьезно спросил Зак. — Ведь ты не такая. Ты притворяешься дешевой и пустой, но в объектив видно совсем другое. На моих фотографиях ты будешь не такой.

— И какой же я буду? — тоже серьезно спросила Баффи.

— Ты будешь нежной, заботливой и уязвимой. Ты женщина. В тебе есть ум, ты умеешь мечтать, у тебя есть честолюбие. Ты прекрасна со всех сторон.

— Ты правда так думаешь, Зак? — тихо спросила Баффи.

— Я правда так думаю.

 

Глава 23

После субботнего марафона все должны были бы изнемогать. Должны были, но не изнемогали. Поэтому к полуночи фургоны остановились у здания «Высокой моды», и возбужденная съемочная группа стала ждать первых проявок.

Марселла Тодд распорядилась открыть столовую администрации и устроила небольшую вечеринку для фототехников, парикмахеров, гримеров, моделей и водителей. И даже для офицера Маккендлиса, который присоединился к ним по окончании своей смены и проявлял настойчивый интерес к Джейн Колдуэлл, которая нисколько не возражала.

Шампанское лилось рекой.

А в фотолаборатории шестеро лаборантов, которым заплатили втрое, под руководством Зака тщательно проявляли сто двадцать три пленки, которые он отснял начиная с раннего утра.

Баффи Сарасота ждала вместе с ним. Она была взволнована, но не только из-за себя. Она еще не вполне осознала, что этот безумный день круто изменил ее жизнь.

— Я знаю, что все получится великолепно, — нервно проговорил Зак. — Я знал это, уже когда снимал. Фотограф чувствует, когда съемки идут хорошо. Марселла тоже. Она не устроила бы этой вечеринки, если бы думала, что фотографии не удались. Она даже вызвала художника, чтобы прямо ночью начать работу над макетом.

Баффи слушала возбужденного фотографа и смотрела на него. Гордый и одаренный человек и видит в ней, по его мнению, что-то особенное. Она хотела этого мужчину, как никогда и никого в жизни.

В комнату вошла лаборантка в покрытом пятнами белом халате, в руках она держала пластмассовую коробку, полную слайдов.

— Посмотришь первые прямо сейчас или подождешь до понедельника?

— Да, сейчас! — взревел Зак.

Он включил лампу под большим, покрытым плексигласом столом и разложил первые слайды на освещенной поверхности. Слайды ожили.

На первых снимках была Баффи и пьяницы в Беттери-парке. При виде одного из слайдов у Зака перехватило дыхание. Профессиональный фотограф делает тысячи, может, даже миллионы снимков за свою карьеру, но всего несколько раз ему удается сделать нечто большее, чем просто отображение увиденного, получить фотографию, которая поднимается до уровня произведения искусства.

Контраст между совершенством и красотой лица Баффи и жалкими лицами пьяниц рассказывал целую историю об успехе и крушении, что и было жизнью Нью-Йорка. Это была самая лучшая фотография из всех, которые когда-либо сделал Закери Джонс. Люди будут помнить этот снимок до конца его жизни.

Он повернулся к Баффи.

— Ты чудесна. — Он подошел к ней и, обняв за талию, приподнял над полом. — Ты великолепна. Чудесна. Фантастична.

— О Зак… — рассмеялась Баффи.

И тут вдруг они осознали, что их губы очень близки. Зак поцеловал ее, крепко, взволнованно, почти грубо. Поцелуй длился и длился, дыхание Зака и Баффи учащалось…

В голове у Баффи все смешалось. Казалось, она уносится куда-то далеко из просмотровой комнаты «Высокой моды». Даже дальше, чем Техас. Она нашла человека, заставившего ее на самом деле испытать страсть. Впервые она не притворялась, не изображала страсть, как с другими мужчинами. «Прошу тебя, Боже, — взмолилась она, — заставь его испытывать ко мне то же самое. Я должна удержать этого мужчину».

— Ты знаешь, насколько ты мне небезразлична? — спросил Зак. Его руки нежно сжимали ее тело в такт дыханию. — Мне нужно столько тебе сказать.

«Я должна удержать этого мужчину, — снова подумала Баффи, от ужаса у нее похолодело внутри. — Я должна удержать этого мужчину. Я сделаю все, чтобы его удержать».

Пылкий поцелуй возобновился, и Баффи потянулась рукой к застежке-молнии черного платья без бретелек, которое было на ней. Она уже столько раз это проделывала, что молния расстегнулась тихо, и тугое платье стало сползать.

— Я многое умею, — прошептала она Заку на ухо. — Очень многое.

Зак застыл. Все еще тяжело дыша, он отодвинулся от Баффи и гневно глянул на нее. Она вздрогнула, заметив злость в его глазах.

— Ты ничего не понимаешь, — чуть ли не крикнул Зак. — Ты действительно мне небезразлична, но ты ведешь себя так, как будто перед тобой один из твоих жеребцов-футболистов. Тебе не нужно продавать себя. Бог ты мой!

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив! — Баффи тоже закричала. — Я знаю, как сделать мужчину счастливым. Я могу тебе показать. — Она лихорадочно продолжала раздеваться. — Я тебе понравлюсь. Обещаю, я тебе понравлюсь.

Заку стало нехорошо.

— Кто я для тебя, еще один… то есть… знаешь, ты мне нравишься. Больше чем нравишься… я сам не знаю, что говорю. — Зак сел на диван и подпер голову рукой. — Я тебя не понимаю.

— Ты хочешь меня? — по-настоящему растерялась Баффи.

— Только не таким образом, леди. О, я тебя хочу, с этим все в порядке, но я хочу женщину с фотографии, а не богатую шлюху, которая сейчас стоит передо мной. — Зак пожалел о сказанном. — Извини.

Баффи расплакалась. Ее и раньше называли шлюхой. Она и сама называла себя шлюхой, но слова никогда не ранили ее, как теперь, когда их произнес Закери Джонс. Внезапно она ощутила себя голой, выставившейся напоказ дешевкой. Она снова это сделала. Сломала свою жизнь. «Почему у меня ничего не получается как надо?»

— Прости меня, — плакала она. — Прости меня, пожалуйста.

Она повернулась и бросилась бежать через пустой редакторский отдел к лифтам. Зак внезапно понял, что остался один. Он вскочил и помчался следом, но когда он добежал до приемной, двери лифта уже закрывались.

В кабинке Баффи плакала и колотила руками с безукоризненным маникюром по деревянным панелям, пока не доехала до первого этажа.

— Я плохая. Я шлюха. Папа прав. Я… я…

Рыдания Баффи сменились икотой.

Наверху Закери Джонс в кровь разбил костяшки пальцев, ударив в закрытые двери лифта, увезшего от него Баффи. Медленно, с силой он снова и снова ударял кровоточащим кулаком в металлические двери, пока их блестящая поверхность не покрылась пятнами крови.

— Что я наделал? — спрашивал он себя вслух. — Что я наделал?

Он нажал кнопку вызова, но до того как подошел лифт, Зак услышал голос Марселлы Тодд.

— Вот ты где, — весело позвала она. — А мы тебя везде ищем. Я видела слайды в просмотровой комнате — они потрясающи… — Марселла замолчала на полуслове, увидев кровоточащую руку Зака и испачканную кровью дверь лифта. — Твоя рука, Зак! Что случилось? — Она выхватила бумажную салфетку из коробки на столе администратора и осторожно промокнула кровь. — Идем со мной.

Она привела Зака в дамскую комнату и сунула его руку под холодную воду, одновременно быстро намачивая несколько салфеток, чтобы сделать компресс.

— Может, ты все же скажешь, что случилось? — спросила Марселла.

— Просто проявление артистического темперамента. — Зак попытался шутить, но голос у него все еще дрожал. — Послушай, я не могу сейчас об этом говорить.

— Хорошо, — сказала Марселла.

— Значит, ты видела фотографии, — сказал Зак, пытаясь сменить тему.

— Они изумительны. Ты сделал необыкновенную работу. И Баффи тоже. — Марселла остановилась. — А где Баффи? Это все из-за нее?

— Я не хочу об этом говорить.

— С ней ничего не случилось? — Голос Марселлы зазвучал резко. Зак не понимал почему. — Ты не ударил ее?! — Как это было давно, когда она в последний раз видела окровавленный мужской кулак. Это была ее кровь. Марселла пристально посмотрела на Зака.

— Ударил ее! — Зак был потрясен. — Я не мог ее ударить! Я ее люблю! — Он почувствовал, как у него внутри нарастает гнев, гнев, направленный против Марселлы. — Да как ты могла даже подумать, что я…

— Извини, — перебила Марселла, моментально осознав, что Зак не относится к тем мужчинам, которые нападают на женщин. — Я просто… о, Зак… прости меня.

— Послушай, мне нужно закончить с фотографиями, — безжизненно проговорил Зак. — Уже поздно, все мы здорово устали. Все бывает. Забудем.

— Хорошо, — согласилась Марселла.

Но еще несколько минут после ухода Зака Марселла стояла и смотрела на забрызганные кровью двери лифта. Эти пятна и то, что произошло, поразили и удивили Марселлу. Может, она не доверяет мужчинам. Может, Берт Рэнс прав, и она с головой уходит в работу, потому что боится возникновения любой эмоциональной связи. Но одно она знала твердо: больше никогда ни один мужчина не обидит ее — никаким образом.

Ей захотелось поговорить с Бертом.

 

Глава 24

Было четыре утра, и Закери Джонс был рад, что живет в Нью-Йорке, городе, в котором никогда не замирает жизнь, если верить рекламным проспектам. Всего несколько минут назад окончательно разошлись пришедшие посмотреть на фотографии сотрудники. Предстояли долгие часы работы по превращению фотографий в макет роскошного модного журнала.

Но все были полны энтузиазма.

Зак знал, где живет Баффи. Это был один из небоскребов, в которых корпорации арендовали чересчур роскошные, но стильные апартаменты для своих руководителей, когда те приезжали в Нью-Йорк. Это была квартира отца Баффи.

Чтобы добраться до этой квартиры, Зак взял один из фургонов. Он остановился у ночного магазина, торгующего спиртным, и купил три бутылки шампанского и свечи. Затем нашел китайский ресторан и заказал там десять коробок со всевозможной снедью, какая только была в ночном меню.

Зак нажал на газ, и гигантская машина рванула по Второй авеню, развив по мере приближения к небоскребу Баффи скорость в пятьдесят миль в час.

Уже собираясь припарковаться, Зак понял, что здесь, в центре Манхэттена, негде поставить машину в шестьдесят футов длиной. Тогда Зак нажал несколько кнопок, включив габаритные огни этого чудовища — наверху, по бокам, сзади и спереди дома на колесах. Его удивила компьютерная система, установленная внутри машины, с помощью которой можно было высветить на передней части фургона и по бокам какие-нибудь слова по своему желанию.

Зак набрал такое послание, и оно тут же засияло белым светом по всему передвижному дому. Вход в здание осветился.

— Что тут происходит! — заорал швейцар-охранник. — Убери ее с дороги. Ты загородил всю улицу.

— Послушай, приятель, — спокойно произнес Зак, — мне очень нужно.

— А мне плевать! — фыркнул швейцар. — Двигай отсюда!

Зак дал швейцару стодолларовую купюру. Тот посмотрел на деньги, и свирепое выражение лица сменилось улыбкой.

— Ну раз ты привел такие доводы, я за ней пригляжу.

— В какой квартире живет Баффи Сарасота? — спросил Зак.

— Не могу сказать. Таковы правила. И никаких исключений. — Швейцар снова посерьезнел. — Я могу потерять работу.

— Я хочу сделать ей сюрприз, — сказал Зак, вытаскивая еще сто долларов. — Послушай, тут все чисто.

Швейцар задумчиво посмотрел на банкноту.

— Думаю, раз ты приехал на этой махине, бояться нечего. Ты вроде ничего не скрываешь. Она живет в номере шестьдесят четыре ноль восемь, восточное крыло. — Швейцар улыбнулся. — А ты не промах, парень, она красотка.

Но Зак уже бежал к лифту с бутылкой шампанского в одной руке и двумя бокалами в другой. Первый уровень лифтов заканчивался на сороковом этаже, поэтому, чтобы добраться до шестьдесят четвертого этажа, пришлось пересесть в другой. Зак начал снимать фольгу с горлышка бутылки, но он нервничал, руки его не слушались.

А в огромной квартире, отделанной хромом и стеклом, сидела в темноте Баффи. На ней все еще было полурасстегнутое платье, в котором она сбежала из редакции «Высокой моды». Она была там с Заком. Девушка наконец перестала плакать, но остатки туши продолжали стекать по ее красиво очерченным скулам.

Зак забарабанил в дверь.

— Баффи, открой! — потребовал он. — Я дурак! И ты дура! Мы оба дураки! Проклятие! Открой дверь!

Она бросилась открывать тяжелые стальные двери, но запуталась с многочисленными замками и электронными сенсорами, защищавшими квартиру.

— Открой дверь! — кричал Зак.

— Я пытаюсь, сладкий! — воскликнула Баффи.

Не набрав цифровую комбинацию, которая отключала охрану, Баффи наконец справилась с замками. В подвале здания, в помещении охраны, замигал огонек, говоривший, что в квартире 6408 что-то не в порядке.

— О, Зак, — начала Баффи, — я чувствую себя…

— Я тебя люблю, — перебил Зак.

— Повтори, — потребовала Баффи.

— Ты что, не слышала, сумасшедшая женщина? Я тебя люблю. Я люблю тебя всю целиком, — пропел Зак.

Баффи прижалась к Заку и поцеловала его. Она чувствовала себя львицей, готовой поглотить этого мужчину, мужчину, который действительно ее любит. Позади них раскрылись двери лифта, и оттуда вышли два вооруженных охранника, но Баффи увидела их через плечо Зака и жестом дала понять, что, несмотря на явный непорядок, в квартире 6408 на самом деле все очень, очень хорошо.

— Тебе лучше войти, — еле выговорила она между поцелуями.

— Нет, — сказал Зак, внезапно что-то вспомнив. — Идем со мной.

— Но я в жутком виде!

— Для меня это не имеет значения. Идем.

Он затащил ее в лифт. На всем пути до сорокового этажа они целовались. Они целовались, пока второй лифт спускал их в вестибюль. Они целовались, когда двери лифта раскрылись в вестибюле, где стояли швейцар и два охранника. Они целовались до того момента, пока Баффи не заметила сияющие неоновые надписи на фургоне.

— Боже! — задохнулась она от изумления.

Мерцавшая спереди надпись гласила: «БАФФИ… Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ… БАФФИ… Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ… БАФФИ… Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ…» Слова бежали, сменяя друг друга. Огромная сверкающая надпись на боку фургона освещала несколько этажей небоскреба, спрашивая: «ТЫ ВЫЙДЕШЬ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ?»

— Ну так что? — напомнил о себе Зак.

— О Зак.

Внутри фургона горели свечи и стояла уже открытая бутылка шампанского. На деревянном столе была разложена китайская еда.

— Проголодалась? — спросил Зак.

— Китайский завтрак! — засмеялась Баффи. — Китайский завтрак в пять утра.

— Я сделал что-то не то? — встревожился Зак.

— Нет, сладкий, все то. — Баффи снова обняла его. — Ты просто не понимаешь, чего именно я хочу. — И опять поцеловала его.

— Прости, что я обидел тебя, — прошептал он, когда они опустились на пол фургона. — Просто ты очень много значишь для меня. — Он понял, что они вот-вот займутся любовью. — Очень, очень много.

— Зак… ты серьезно хочешь на мне жениться? — спросила Баффи.

— В жизни не был серьезнее, — ответил он.

— Тогда вот что я решила. Давай подождем заниматься любовью, пока не поженимся.

Зак помолчал.

— Подождать. — Он подумал. — Ну что ж. — Он подумал еще. — Ладно.

— Значит, мы не будем этим заниматься, пока не поженимся, — продолжила Баффи.

— Как скажешь. — Зак дотронулся до ее щеки.

— Тогда заводи свою машину, сладкий. Самое близкое место, где мы можем пожениться, по-моему, Виргиния или что-то в этом роде, — сказала она. — Голова-то у меня ждать готова, а вот все остальное — нет, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Ты хочешь… чтобы мы поженились прямо сейчас? — спросил Зак.

— Если ты слишком устал, чтобы вести машину, думаю, я с ней справлюсь, — со смехом сказала Баффи. — И вот что я вам скажу, мистер Закери Джонс, мы окажемся в брачной постели еще до захода солнца.

Огромный фургон загрохотал по мосту Джорджа Вашингтона, соединяющему Манхэттен с внешним миром, включая Уинчестер, штат Виргиния, место заключения внезапных браков. Баффи Сарасота, которая вот-вот должна была стать Баффи Джонс, налила шампанского и занялась маленьким компьютером, который отвечал за надписи на фургоне. Следующие восемь часов надпись извещала: «ПОЧТИ ЖЕНАТЫЕ… ПРОЩАЙТЕ, КОВБОИ!»

Через несколько часов на парковке рядом со зданием суда Баффи и Зак занимались любовью в мягко покачивавшемся фургоне.

— Дорогой, в Техасе мне просто не поверят, — сказала Баффи, возвращаясь к своему акценту. — Черт… как будто это и не мы с тобой!

Баффи посмотрела на Зака.

— Сладкий, — спросила она, — у тебя штаны слишком тесные или ты просто очень рад меня видеть?

— Насчет штанов не волнуйся, — улыбнулся Зак.

Они занялись любовью почти не раздевшись.

Глядя друг на друга, они стали медленно снимать одежду, а потом начали разглядывать друг друга.

Легонько проведя длинным ногтем вдоль вены, которая сбегала по шее Зака к рукам, Баффи почувствовала, как бьется его сердце. Он привлек ее к себе и начал целовать в шею. Его сильные руки, казалось, гладили одновременно все ее тело. Эти чудесные ладони ласкали ее ноги, пока он нежно касался губами ее живота.

— Я тебя люблю, — прошептал он.

В это мгновение их тела слились в одно. Из глаз Баффи потекли слезы.

— Все хорошо? — прошептал Зак.

— Да…

Все было так хорошо! Баффи Сарасота занималась любовью с десятками мужчин, но сейчас в первый раз поняла, как это должно быть. Дыхание ее участилось, сердце бешено колотилось в груди…

И снова они любили друг друга. А затем она почувствовала что-то, чего никогда раньше не чувствовала. Ее трепещущее тело внезапно наполнилось жаром… нестерпимым жаром! Она обхватила ногами тело Зака. Жар продолжал нарастать с каждым движением их тел.

Оба достигли оргазма одновременно, чувствуя, как смешиваются их теплые соки. Баффи Сарасота и не знала, что так бывает. С ней это произошло впервые.

Зак и Баффи лежали обнявшись, он нежно поглаживал ее по спине. Она приблизила губы к его уху и прошептала:

— Сладкий… я… я…

— Я тоже!

И Зак Джонс снова и снова целовал свою молодую жену… и целовал… целовал.

 

Глава 25

Зак и Баффи Джонсы ждали в телефонной будке Уинчестера, штат Виргиния, а их дом на колесах впечатляющей громадой возвышался поблизости.

В своей квартире в Нью-Йорке Марселла Тодд сняла трубку и узнала голос Зака.

— Алло!

— Зак, где ты? Я сегодня целый день провела в офисе, и мне не помешала бы помощь нашего главного фотографа, — со злостью сказала Марселла. — На тебя это не похоже.

— Марселла… — попытался перебить Зак.

— Мы выбирали фото для обложки, и всем понравился снимок Баффи с пьянчужками в Беттери, но может, стоит дать только лицо Баффи с намеком на этих двух рядом? Или взять полный план? — Марселле не терпелось услышать его профессиональное мнение.

— Крупный план… я хочу сказать, Марселла, послушай меня секунду. — Зак готов был рассмеяться.

— Мы не смогли найти негатив этой серии. Ты можешь привезти его сюда? Мы должны решить, какая из сотен фотографий этой группы лучше всего подойдет для журнала.

— Извини, я не могу приехать прямо сейчас. — Заку наконец удалось вставить целое предложение.

— Что? — Марселла была потрясена. Обычно Зак всегда был готов к работе.

— Я в Виргинии, и…

— В Виргинии! Что ты делаешь в Виргинии?

— Я… мы… мы с Баффи поженились.

Марселла онемела. На линии на мгновение воцарилось молчание. Затем Марселла сказала:

— Почему же ты мне сразу не сказал?

— Да как-то вылетело из головы. — Теперь уже Зак смеялся. — Мы решили пожениться прошедшей ночью… точнее, сегодня рано утром… и поехали в Виргинию, чтобы пожениться сегодня же вечером.

— Извини. Да что это я! Поздравляю вас обоих. Я даже не представляла, что вы… то есть… все это несколько неожиданно. — Марселла смутилась оттого, что говорила только о журнале, когда Зак и Баффи собирались сообщить ей такую важную новость. — Поздравляю, примите мои наилучшие пожелания.

— Послушай, мы вернемся в понедельник вечером. — Зак посмотрел на Баффи, которая энергично затрясла головой. — Может, во вторник.

— У вас должен быть медовый месяц. Вы оба столько сделали. Это просто произведения искусства. Веселитесь от души, увидимся, когда вернетесь. — Марселла взяла карандаш. — Где вы остановились?

— Ты ни за что не поверишь! — Зак снова рассмеялся.

— Я хочу вам кое-что послать. Как называется гостиница?

— Ты помнишь фургоны, которые мы арендовали? Ну так вот… один из них мы не вернули, — объяснил Зак. Марселла услышала на том конце провода какую-то возню. — Баффи хочет тебе что-то сказать.

— Марселла, — техасский акцент Баффи зазвучал на линии, — скажи владельцу этого дома на колесах, что я хочу купить его машину из сентиментальных побуждений.

— Обязательно, — тоже смеясь, ответила Марселла.

Затем трубку снова взял Зак.

— Послушай, мы, пожалуй, пойдем, а то она решит из сентиментальных побуждений купить и эту телефонную будку, — сказал он. — Подожди секунду. Может, ты мне поможешь. Где можно купить обручальное кольцо?

— У вас даже нет колец?

— Вообще-то нет, — невинным тоном произнес Зак.

— Когда вы вернетесь в Нью-Йорк, в «Высокой моде» вас будет ждать самый лучший выбор колец в этом городе. Пожалуй, стоит присоединиться на паях к какой-нибудь компании по производству драгоценностей. А теперь — желаю вам счастья.

Баффи и Зак возбужденно попрощались и повесили трубку.

Марселла посидела минуту, глядя в пустоту, потом набрала номер, который помнила, но которым редко пользовалась, — номер Берта Рэнса.

— Алло… позволь даме угостить тебя выпивкой, — предложила она.

— Только если ты меня споишь, а потом воспользуешься моим беспамятством. Знаю я, какие вы, дамы, делающие карьеру. Ты просто используешь меня, а потом выбросишь, забытого и сломленного, — сказал Берт.

— О, заткнись и приезжай.

— Уже в пути.

Через несколько минут зажужжал домофон, объявляя, что приехал Берт Рэнс. Марселле едва хватило времени, чтобы переодеться в длинное шелковое вечернее платье. Белья на ней не было. «На меня это не похоже, — подумала она. — Должно быть, у меня закружилась голова из-за Баффи и Зака. Во всяком случае, Берт никогда не узнает, что под этим роскошным белым шелком на мне ничего нет».

Но Берт обратил внимание на обтягивающее платье Марселлы и на то, как оно облегало ее в некоторых местах.

— О Боже, это уж слишком для простого здорового американца, — засмеялся он. — Бог ты мой!

— Я обещала тебе выпивку.

— По-моему, мне нужен холодный душ.

— Тогда воды со льдом.

— Нет, водки!

Марселла и Берт рассмеялись. Затем Берт притянул ее к себе и поцеловал. Его щеки были шершавыми из-за отросшей за день щетины. Ей понравилось это ощущение. Мужская небритость слишком долго отсутствовала в ее распорядке дня. А он все целовал ее. В губы. В затылок. Целовал и ласкал груди.

Марселла почувствовала, как соскальзывает на пол ее шелковое платье. Берт целовал ее груди до тех пор, пока соски не затвердели. Сильные руки Берта ласкали ее спину, пока он целовал грудь и шею.

Марселла попыталась вспомнить, как давно она существовала без мужчины в своей жизни, как давно она стала самостоятельной. Но сейчас ей хотелось только одного — чтобы этот мужчина любил ее и занялся с ней любовью.

Берт был невероятно возбужден. Он хотел Марселлу. Он хотел обладать ею. Он хотел, чтобы Марселла принадлежала только ему, он не хотел делить эту женщину с ее карьерой в «Высокой моде».

Он медленно уложил Марселлу на диван. Возбуждение все нарастало.

А она наслаждалась своими ощущениями. Это страстное чувство очень отличалось от всего, что она испытывала в прошлом. Любовная игра с Бертом Рэнсом захватывала ее полностью. Она запустила пальцы в его густые влажные волосы и целовала эти волосы, пока он целовал ее груди.

Берт чувствовал, что обычно холодная и сдержанная Марселла Тодд быстро теряет над собой контроль. Но он не хотел ее торопить. Поэтому сжал в объятиях и продолжал покрывать поцелуями все ее тело, не переходя к другим действиям.

Следующий шаг сделала сама Марселла.

Почувствовав его эрекцию, она повернулась так, чтобы Берт смог войти в нее. Оргазм они испытали одновременно. И словно впервые открыв для себя секс, словно поняв, что все, что было до этого, было лишь ожиданием этих минут, они снова занялись любовью…

…Потом Берт Рэнс и Марселла Тодд долго лежали рядом, обнявшись и дыша, казалось, в унисон.

Но внешний мир начал проникать в мозг Марселлы.

— Берт, — произнесла она, когда его губы снова прижались к ее груди в поцелуе. — Я хочу тебя кое о чем попросить.

— Проси о чем угодно, — прошептал он между поцелуями.

— Это насчет «Высокой моды». — Едва произнеся название журнала, она почувствовала, как он отстранился от нее.

— Холодного душа не надо. Он мне больше не потребуется, — сказал Берт, направляясь к бару, где он налил себе тройную порцию ледяной водки. Он повернулся и сердито посмотрел на Марселлу. — Я вас не понимаю, леди. Мне кажется, я тебя люблю, но иногда я тебя просто не узнаю. Чего ты пытаешься добиться? — Он разозлился.

— Я и сама не понимаю. — Марселла внезапно занервничала, ощутив свою наготу, а больше всего — ошибочность своих действий. — Ты мне действительно небезразличен. И вероятно, я люблю тебя.

— Мы не дети, — тихо и холодно произнес Берт. — А ты ведешь себя как ребенок. Посмотри на свою одежду. Я не дурак, я знаю, что ты хочешь меня, и я хочу тебя.

— Возможно, я несправедлива по отношению к тебе, — сказала Марселла.

— Послушай, возможно, какой-то мужчина обидел тебя. Может, это из-за него ты так себя ведешь, но я не тот мужчина, и мне до тошноты надоело расплачиваться за то, что он сделал или не сделал тебе.

— Ты прав, ты абсолютно прав, но я боюсь потерять свою независимость. Я не могу позволить себе снова нуждаться в мужчине. — Марселле хотелось плакать, но слез не было. — Я не хочу новых обид. А ты можешь меня обидеть. Ты первый за многие годы, кто может меня обидеть.

— Значит, ты настолько любишь меня, что готова отказаться от меня, лишь бы защитить себя. Ты уж прости меня, если я признаюсь, что не вполне понимаю твою логику. По-твоему, нам было бы легче наладить отношения, если бы мы друг друга ненавидели?

— Все изменится в лучшую сторону, как только я разберусь с журналом, — пообещала Марселла. — В настоящее время я не могу думать ни о чем другом. Я не сознавала, что это будет настолько важно для меня, но это так.

— Как жаль, что я не этот журнал, — саркастически заметил Берт, наливая себе еще водки. — Я всего лишь бедный смертный мужчина. Как я могу состязаться с этой кучей страстной бумаги и чернил?

Марселла поняла, что глубоко ранила Берта Рэнса, но не знала, что еще сказать. Она уже использовала свою дочь в качестве предлога, чтобы не позволить себе сблизиться с этим мужчиной. Теперь, когда ее чувства почти захлестнули разум, она воздвигает между ним и собой барьер из журнала. Она не хотела терять этого человека, но и принадлежать ему не хотела.

Берт подошел к двери, распахнул ее и начал спускаться по лестнице. Потом обернулся:

— Знаешь, ты начинаешь напоминать мне Сильвию Хэррингтон. Она тоже спала со своим журналом. Когда сможешь стать женщиной, позвони.

 

Глава 26

Тяжелые бордовые шторы в спальне Сильвии Хэррингтон не раздвигались уже несколько дней. Мраморная пепельница в форме морской раковины, стоявшая на ночном столике, была полна окурков. Часть пепла просыпалась на розовый ковер. На кровати, среди грязных льняных и прожженных атласных простыней, лежала Сильвия Хэррингтон, одинокая и злая. Больше злая, чем одинокая. В основном ее ярость была направлена на Ричарда Баркли, Дики, этого маленького негодяя, который продал «Высокую моду», ее «Высокую моду», отобрал ее у Сильвии.

В дверь спальни тихо постучали.

— Мисс Хэррингтон, — донесся голос прислуги.

Сильвия злобно глянула на обитые розовым атласом стены и зажгла новую сигарету.

— Мисс Хэррингтон, с вами все в порядке? Я могу что-нибудь для вас сделать? — Молчание. — Мисс Хэррингтон, мне ужасно неудобно вас беспокоить, но вы забыли оставить мой чек.

«А-а, еще один человек, кому небезразлична Сильвия Хэррингтон», — подумала Сильвия. Она встала с постели. Ноги у нее болели. Она взяла сумочку и вытащила чековую книжку.

— Мисс Хэррингтон?

Сильвия неожиданно открыла двойные двери, напугав полную женщину.

— Вот ваш чек. А теперь убирайтесь.

Она подошла к окнам, выходившим на мост Пятьдесят девятой улицы. Служанка быстро выскользнула через заднюю дверь квартиры.

Сильвия осознала, что в ее мире слишком тихо. Не звонит телефон. Не доставляют пакетов нарочные. Не звонит швейцар сообщить, что принесли цветы, и спросить, что с ними делать, нести ли в квартиру. Не приходила даже та маленькая сучка из компании по недвижимости, которая хотела продать Сильвии ее же квартиру. Комнаты были тихими и безжизненными. Она сама была безжизненной. Ее жизнью была «Высокая мода». Без журнала она мертва.

Она уже думала о самоубийстве.

Она все еще думала о самоубийстве. Вероятно, будь в квартире достаточно снотворного, она приняла бы его. Пистолета у нее не было. Выпрыгнуть из окна — несколько мелодраматично. Не то чтобы Сильвия Хэррингтон совсем отвергла мысль о самоубийстве, просто пока еще не сложились обстоятельства.

Вместо этого она решила полить… нет, опрыскать… орхидеи. Она никогда не любила цветы в горшках, но один представитель по связям с общественностью из мира моды подарил ей несколько орхидей. Он был одержим ими, и те, что он подарил Сильвии, отказывались умирать.

— Я всегда думала, что это очень хрупкие растения, — сказала она себе, опрыскивая цветы. — Может, вот такой стала и я. Просто маленькая старая леди, ухаживающая за орхидеями в своей нью-йоркской квартире.

Эта мысль вызвала у нее отпор. Сильвия увидела несколько отмерших листьев и взяла острые ножницы, которыми ее служанка пользовалась, ухаживая за орхидеями. Она взглянула на лезвия… Лезвия.

Почти в трансе она повернулась и пошла в спальню, держа в руке ножницы.

— Отрезать мертвое. Вот и ответ. Отрезать мертвое.

Она вошла в розовую комнату с обитыми шелком стенами и затихла. Единственным звуком в комнате было ее дыхание.

— Отрезать мертвое. Как это правильно! Все будет хорошо, если я отрежу мертвое.

Она подняла ножницы и вонзила их в шелк стенной обивки. Раздался треск разрываемой ткани.

— Отрезать мертвое.

Она снова и снова вонзала ножницы в стену. Затем принялась за бордовые шторы, пока они не повисли лентами и солнечный свет не залил комнату.

— Отрезать мертвое. Отрезать мертвое.

Наконец она добралась до роскошного ложа, раздирая шелк и атлас и неожиданно наполнив светлую комнату тучей перьев и пуха.

— Отрезать мертвое.

Она приговаривала эти слова в ритме детской считалки.

— Отрезать мертвое. Отрезать мертвое.

Она запустила ножницами в дорогие стеклянные и хрустальные фигурки.

— Отрезать мертвое. Отрезать мертвое.

Комната — ее святилище — была разорена. Сильвия остановилась, оглядела разгром и улыбнулась:

— Я это сделала. Отрезала мертвое.

Она повернулась к телефону и набрала номер, поискав его несколько минут в своей телефонной книге:

— Пожалуйста, Бэрри Добина. Это Сильвия Хэррингтон.

— О да, мисс Хэррингтон, — заспешил голос на том конце провода. — Я знаю, что он захочет немедленно поговорить с вами.

Сильвия улыбнулась. Значит, ее имя все еще известно, все еще обладает властью.

— Сильвия.

Голос в трубке, несомненно, принадлежал Бэрри Добину, дизайнеру по интерьерам, протеже Беверли Боксард, гранд-дамы, дракона «Архитектуры сегодня».

— Бэрри, помнишь, несколько месяцев назад ты сказал, что мне, возможно, надо что-то поменять в своей спальне? — начала Сильвия.

— Надеюсь, ты не… — Добин заволновался, решив, что Сильвия намеревается сорвать на нем зло.

— Нисколько, — перебила она. — Ты был абсолютно прав. Я уже несколько лет собиралась переделать эту комнату, и вот сегодня я взяла дело в свои руки и все там сокрушила.

— Уверен, я смогу помочь.

— Мне и в самом деле нужно убрать весь мусор и отделать комнату заново. Будь другом, займись этим.

— С удовольствием, — заверил ее Добин. — Сегодня же к тебе приедет моя команда.

— Чудесно. Тогда и увидимся.

Закончив разговор с Сильвией, Добин подошел к столу одного из своих помощников и сказал:

— Ты не поверишь. Сильвия Хэррингтон хочет, чтобы я заново отделал ее спальню, комнату, которую никто никогда не видел. Там, наверное, все перевернуто вверх дном. Я еду туда сегодня днем. — Мысли неслись одна за другой. — Ни за что не упущу возможности увидеть все своими глазами. — Он помолчал. — Интересно, там действительно все обтянуто черной кожей?..

Но Сильвия Хэррингтон уже выбросила разоренную комнату из головы. Ей предстояло еще несколько звонков. Снова она набрала номер. Снова зазвонил телефон. На том конце сняли трубку, и хорошо поставленный голос произнес: «Подождите, пожалуйста», а через минуту: «Приемная Мелиссы Фентон». Это была секретарская служба. В обычных обстоятельствах Сильвия швырнула бы трубку, но на этот раз ей хотелось узнать, где она сможет найти Мелиссу Фентон.

— Хотите оставить сообщение? — небрежно осведомился голос.

— Нет, не хочу. Я хочу знать, где находится Мелисса Фентон, — потребовала Сильвия.

— Если вы оставите сообщение, я могу попросить ее перезвонить вам. — Голос не проявлял никакого интереса.

— Это Сильвия Хэррингтон. Могу тебя заверить, что мисс Фентон захочет поговорить со мной прямо сейчас, и если ты не прекратишь впустую тратить мое время и не скажешь, где ее найти, уверена, мисс Фентон надраит тебе задницу! — Сильвия пылала от ярости. — Я ясно выразилась?

— О, мисс Хэррингтон. — Голос на другом конце насторожился, потому что у компании было много дел с «Высокой модой» и ее клиентами. — Я уверена, что она попросила бы меня сказать вам. О, прошу прощения. Я не поняла.

— Заткнись, ты, дура, и говори, где она!

— Она работает над проектом с миссис Паркер… да, это имя. Они вместе с миссис Паркер находятся в ее нью-йоркской квартире. Номера у меня нет. Мисс Фентон звонит сюда несколько раз в день. Я передам ей ваше сообщение.

Сильвия швырнула трубку. Она знала, кто такая миссис Паркер. Не было сомнений, что это жена вице-президента Паркера, Миранда Дант.

Сильвия набрала номер телефона квартиры Миранды на Пятой авеню.

Ответила сама Миранда, звезда на закате. Должно быть, она отослала слуг, чтобы никто не мешал. Миранда Дант, наверное, не отвечала по телефону сама с тех пор, как ей установили ее первый бесплатный аппарат, после того как она заразила триппером Александра Грэма Белла. Так подумала Сильвия, но вслух сказала:

— Миранда, дорогая моя, как чудесно услышать твой голос!

— Кто это? — Голос Миранды был таким же безразличным, как и голос, ответивший у Мелиссы Фентон.

— Сильвия Хэррингтон.

— Чем я могу тебе помочь, Сильвия? — Скука в голосе Миранды сменилась холодком.

— Насколько я поняла, у тебя в гостях Мелисса…

— Она здесь живет, — перебила Миранда.

— …на несколько дней, — продолжила Сильвия, словно Миранда и не говорила. — Мне нужно с ней поговорить.

— О чем?

— В самом деле, Миранда, я могу обсудить это только с Мелиссой. Когда, ты говоришь, она возвращается?

— К тебе? Никогда, — спокойно произнесла Миранда.

— Я уверена, что рано или поздно она найдет время поговорить со мной. Во всяком случае, я очень хочу поговорить с ней. Мне кажется, что я не поняла эту девушку.

— Сильвия, я слышала, что ты осталась без работы.

— Это не совсем так. В «Высокой моде» произошли некоторые изменения, но мое имя все еще значится в выходных данных. Это просто означает, что у меня появилось больше свободного времени, чтобы заняться тем, чем мне по-настоящему хотелось бы заняться. Например, проектом, о котором говорил твой муж… о связи между правительством и индустрией моды.

— Так ты хочешь получить эту работу? — Миранда сразу почувствовала себя в безопасности.

— Можно и так сказать, — ответила Сильвия.

— Как жесток мир, — сказала Миранда, принимая решение. — Чтобы получить то, что хочешь, очень часто приходится отказываться от чего-то другого, что тоже хочешь иметь. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Очень хорошо понимаю. — Сильвия действительно понимала.

— Тогда я немедленно позвоню мужу и скажу, что мне удалось уговорить тебя занять эту должность.

— С чуть большей зарплатой, чем та, которую он предлагал.

— Он никогда не говорил тебе, сколько стоит эта работа.

— Знаю, но тем не менее хочу чуть больше. И не должно быть никаких жалоб, если я продолжу получать деньги от «Высокой моды».

— Разумеется. — Миранда почувствовала, что разговор подходит к концу. — Я так понимаю, что нет необходимости говорить Мелиссе, что ты звонила?

— Совершенно никакой, — согласилась Сильвия.

— И ты не станешь пытаться увидеться с ней? — Миранда все еще беспокоилась.

— Думаю, я буду настолько занята с моим новым постом, что на другое у меня времени не останется.

— Отлично.

Связь прервалась. Миранда была не из тех, кто соблюдает приличия, заканчивая разговор. Сильвия улыбнулась. Этим разговором она получила то, что хотела, все, что хотела. И ничего не выдала сама, ничего, что действительно было для нее важно.

А теперь последний звонок.

— Алло.

Голос на другом конце провода показался угрожающим. Раздраженным. Сильвия порадовалась, услышав раздражение.

— Дики, — проворковала она с притворным оживлением.

— Сильвия. Как ты меня нашла?

Ричард Баркли был совсем не рад, что Сильвия Хэррингтон снова появилась в его жизни, но он предпочел услышать ее голос вместо того, который ожидал, когда кинулся к телефону.

— Разве ты не знаешь, что я знаю о тебе все? Я знаю тебя лучше, чем кто-либо еще, Дики. Да ты как будто раздражен. Неужели мы выбыли из игры… я верно назвала бейсбольный термин?

— Чего ты хочешь, Сильвия?

— Похоже, Дики, драгоценный, что мы опять окажемся вместе. Мы можем презирать друг друга…

— Ненавидеть друг друга, — перебил Баркли.

— Разве не удивительно, как хорошо мы работали вместе? Но сейчас, как мне кажется, в раю назревают проблемы.

— Здесь все прекрасно, — солгал Ричард Баркли.

На самом деле в роскошном доме на Ки-Бискейне все было ужасно, Через несколько дней, в течение которых Ричард Баркли думал, что никогда не чувствовал себя счастливее, Том Эндрюс впал в отвратительное настроение и принялся названивать по телефону. Сначала стюардессе, с которой познакомился в полете из Рио, а затем какой-то проститутке, назначив ей встречу в баре на Коллинз-авеню. Она звонила и раньше, но Ричарду удалось перехватить ее до того, как Том услышал звонки. Эту женщину Ричард и ожидал услышать, но в трубке оказалась Сильвия Хэррингтон.

— Я очень счастлив, — продолжал он.

— О, я очень рада. Послушай, я только хотела сказать, что хоть и считаю тебя ублюдком, я тебя понимаю, поэтому…

— Что — поэтому? — Баркли начал надоедать слишком знакомый ему тон разговора.

— Я хотела тебе сказать лишь одну вещь. Когда ты решишь, что я тебе нужна — а это случится, — мы снова будем вместе. Старые привычки… ну, ты знаешь, о чем я говорю.

— Ты сошла с ума! — заорал Баркли.

— Посмотрим. Пока… Дики.

Сильвия прикинула, сколько денег может достаться Баркли из четырехсот миллионов долларов, отданных за «Высокую моду». Вероятно, миллионов двадцать, самое большее тридцать. Недостаточно, чтобы начать новый журнал, но в один прекрасный день ей могут пригодиться его деньги. У бедного малыша Дики, когда бейсболист бросит его — а это всего лишь вопрос времени, — не останется никого, кроме Сильвии Хэррингтон. Она понимала, что Ричард Баркли ненавидит ее, но она была единственным человеком, который мог привести его к успеху. Ему будет мало стать еще одним богатым стареющим жителем Майами. Он вернется в Нью-Йорк и вернется к ней.

В Майами Ричард Баркли смотрел на спокойные воды залива Бискейна. Он думал о Сильвии Хэррингтон. Он боялся, что она опять окажется права… права, как всегда. Ему не следовало продавать «Высокую моду». Без «Высокой моды» Сильвия Хэррингтон все равно оставалась Сильвией Хэррингтон, но Ричард Баркли стал ничем.

Он думал, что, продав журнал, он наконец отомстит женщине, которая унижала его всю его сознательную жизнь. Он надеялся уничтожить ее. Но вместо этого уничтожил себя.

 

Глава 27

Большой белый автомобиль мчался по Кэнон-драйв. В Беверли-Хиллз Марти Голден предпочитала ездить. Она припозднилась, делая прическу в салоне Умберто, а в «Бистро Гарден» у нее была назначена встреча с ее дизайнером по интерьерам Филлис Моррис. Можно было пройти несколько кварталов пешком, но Марти хотела, чтобы автомобиль остался на стоянке у ресторана.

— Добрый день, миссис Голден, — приветствовал ее одетый в красную куртку служащий парковки.

Он отогнал немыслимо дорогой автомобиль на самое видное место, на первое место среди коллекции «роллс-ройсов» и «лотусов», поставив рядом с бежевой машиной Филлис Моррис.

— Спасибо, Рамон. Я опаздываю.

По длинному коридору она прошла в обитый панелями зал ресторана. Метрдотель поздоровался с ней.

— Ваш обычный столик? — спросил он.

— Да, — ответила Марти, направляясь к стоявшему в укромном уголке ресторанного сада столику.

Она всегда любила самые уединенные места, когда к ней за ленчем присоединялся Сол. Филлис уже ждала.

— Должна сказать, что твой муж установил новый стандарт подарков… даже для Беверли-Хиллз, — поддразнила Филлис, пока Марти усаживалась за стол, над которым был раскрыт зонт. — В городе не осталось женщин, которые не желали бы обзавестись собственным журналом за четыреста миллионов долларов.

— «Высокая мода» является частью «Голден лимитед», — поправила ее Марти. — Просто Сол купил ее, потому что мне захотелось ее получить.

— Я хочу услышать все в подробностях.

Филлис разбирало любопытство. Истинные события, которые стояли за главной новостью, не сходившей со страниц «Лос-Анджелес таймс», служили предметом оживленнейших сплетен в Беверли-Хиллз.

— Я бы лучше взглянула на образцы отделки кабинетов администрации, — сказала Марти.

— А, дело. Больше сплетен я люблю только дело. — Филлис взяла стоявшую у стола папку с эскизами, сделанными ее помощниками. — Особенно мне нравятся доходные дела. А теперь, прежде чем ты взглянешь, я хочу напомнить твое пожелание, что ты хочешь только самое лучшее, а лучшее, мое лучшее, стоит дорого.

— Ничего другого я и не ожидала, — засмеялась Марти.

Марти просматривала эскизы, одобрительно кивая.

— Мне нравится твое предложение замаскировать безопасные двери в кабинетах, — с улыбкой сказала Марти, — но где ты найдешь пуленепробиваемую обивку?

— В Беверли-Хиллз возможно все. — Филлис пожала плечами. — На самом деле я уже поставила множество таких дверей в ванных комнатах после того случая. Помнишь, приятель того актера выстрелил в своего любовника, когда тот принимал душ с его женой?

— С чьей женой? — Марти не слышала этой истории. — О, ты уводишь меня в сторону.

— Я точно не помню. Но такое было, по крайней мере один раз. — Филлис Моррис уже давно жила в Беверли-Хиллз.

— Миссис Голден. — Служащий ресторана прервал их разговор. — Звонил мистер Голден и сказал, что он не сможет подъехать к вам на ленч. Он сказал, что если понадобится вам, то будет дома.

— Сол Голден дома в середине буднего дня! — Марти по-настоящему встревожилась. — Что-то не так.

— Если мой муж приходит домой днем, это значит, что дела идут отлично, — попыталась успокоить подругу Филлис. — Он любит дневные спектакли.

Марти не могла скрыть своей тревоги:

— Нет, Филлис, этот журнал дорого дался Солу. Последние недели он очень уставал. Должна признаться, я волновалась. Мне не нужно было настаивать на покупке этого проклятого журнала.

— Это серьезно. — Филлис больше не шутила.

— Когда Сол Голден прерывает работу в середине рабочего дня, — сказала Марти, — это значит, что я беспокоюсь.

— Тогда чего ты медлишь? — Филлис положила ладонь на руку подруги. — Почему не едешь домой?

— Если ты не возражаешь, я так и поступлю.

Марти покинула затененный зонтом стол, прошла мимо метрдотеля, обеспокоенного тем, что одна из их лучших клиенток уходит, даже не заказав ленч, и направилась к стоянке, где внимательный Рамон уже выводил ее автомобиль с привилегированного места парковки.

Она погнала машину вверх по Беверли-Крест-драйв, к своему дому. Беря поворот, она заранее нажала кнопку электронного управления замком на воротах, так что когда большой автомобиль подъехал к ним, они уже открылись. Она вбежала в дом, оставив мотор включенным и дверцу распахнутой. Марти нашла Сола в их спальне. Он сидел, полностью одетый, на стуле, лицо у него было пепельно-серого цвета.

— Я звоню врачу, — сказала Марти.

— Не надо, дорогая. — Сол шевельнул рукой. — Я чувствую себя прекрасно. Просто немного устал. Посиди рядом со мной. — Они сели на большую кровать. Сол посмотрел на жену и улыбнулся. — Знаешь, сегодня ты гораздо красивее, чем в день нашей свадьбы.

— А ты еще более привлекательный. — Она улыбнулась и сжала его руку.

— Нет, я просто толстый старик, а не стройный мальчик с густой шевелюрой, за которого ты выходила замуж. — Дыхание Сола как будто стало легче.

— Я предпочитаю мужчину, который сидит рядом со мной, тому мальчику, за которого я выходила, — прошептала Марти. — О, Сол, я так тебя люблю. Я пугаюсь, когда случается подобное.

— Моя дорогая Марти… — Сол потянулся, чтобы поцеловать жену, — …как я тебя люблю. — Затем внезапно он начал задыхаться.

— Что с тобой? Сол! — закричала Марти.

Казалось, что у Сола началось удушье. За несколько секунд его лицо из серого стало красным, постепенно багровея все больше.

Марти вскочила с кровати и бросилась к стоявшему рядом телефону, нажав кнопки срочного вызова слуг. Сол потерял сознание и перестал дышать. Марти, взяв себя в руки, начала делать ему искусственное дыхание. Несколько лет назад, когда у Сола был небольшой удар, она прошла курс обучения по оказанию первой помощи, но в первый раз применяла свои знания на практике. «Вдох-два-три-четыре…» — молча считала она, а ее муж неподвижно лежал на кровати. Затем его тело стали сотрясать судороги.

В дверях появилась служанка. Мексиканская девушка выглядела напуганной.

— Вызови врача! — крикнула Марти. — Шевелись!

Марти начала массаж сердца, чередуя его с искусственным дыханием. Она пыталась вспомнить, чему ее учили на курсах.

— О Боже, помоги мне все сделать правильно. Не дай ему умереть.

Женщина решительно разорвала шелковую рубашку, которую специально заказывала для Сола. Где-то в отдалении, под горой, послышался вой сирен. Марти не замечала, что садовники, дворецкий, несколько горничных, повар и водитель столпились в спальне, беспомощно переглядываясь. Она видела только своего мужа. И лишь когда в комнату вошли врачи и деликатно отвели ее в сторону, она осознала, что, кроме нее, в спальне находится больше десятка человек.

Она крепко сцепила руки, и ее безукоризненные ногти впились в ладони. Марти смотрела и молилась, пока врачи устанавливали оборудование, отдавали приказания и вводили лекарства. Наконец все прекратилось, и один из врачей посмотрел на потрясенную женщину.

— Мне очень жаль, мэм, — сказал он.

— Что значит жаль? — Марти старалась говорить спокойно, но голос с каждым словом становился все выше.

— Он покинул нас, мэм.

Врач подошел к Марти на тот случай, если она упадет в обморок. Но Марти Голден в обморок не упала.

— Кто вы такой, чтобы говорить, что мой муж умер? — спросила она. — Вы не врач. Везите его в медицинский центр.

— Но, мэм…

— Быстро!

Врачи поняли, что спорить с ней бесполезно. Они осторожно погрузили мертвого мужчину на носилки и повезли в медицинский центр Лос-Анджелеса; Марти всю дорогу держала его за руку. Она два часа держала мужа за руку, пока семейному врачу не удалось ввести ей успокаивающее и удалить из комнаты. Во время всех этих событий внешне Марти оставалась очень спокойной. Она не плакала. Пройдет несколько дней, прежде чем она осознает свою потерю настолько, что сможет плакать. Она испытывала только одно чувство — вину. Она винила себя за свою одержимость «Высокой модой», журналом, который стоил жизни ее любимому Солу.

 

Глава 28

Сол Голден был мертв всего три часа, когда в больничную комнату, где спала миссис Голден, вошел старший юрист «Голден лимитед» Артур Лейвери и разбудил Марти.

— Миссис Голден, — тихо позвал он. — Я знаю, что вам сейчас очень трудно, но есть вещи, о которых нам необходимо поговорить.

Марти поняла. Сол вместе с юристами разработал тщательный план управления своей империей. Нужно было подписать некоторые бумаги и уладить некоторые вопросы, прежде чем завещание будет утверждено и люди из налогового управления накинутся на наследство Голдена. Всего несколько недель назад Сол настоял, чтобы Марти вникла в требуемую процедуру. Он, должно быть, знал, что что-то не так. Он даже пошутил тогда: «Я хотел бы умереть в два часа ночи. Тогда ты, вероятно, сэкономишь пару сотен миллионов долларов».

Она не поняла тогда, что он имел в виду. Но скоро поймет.

— Ваш муж был одним из самых богатых людей в мире, — официальным тоном начал Лейвери. — Вокруг его смерти поднимется огромная шумиха. Поскольку Сол Голден, его жена и его наследники единолично владели «Голден лимитед», то истинные размеры состояния не являются достоянием гласности. Я могу сказать вам, миссис Голден, что размеры состояния, о которых можно говорить публично, составляют приблизительно два миллиарда долларов.

— Я знаю. — Для Марти это не было новостью.

— Поскольку ваш муж умер приблизительно в три часа дня, известие о его смерти просочилось в телеграфные агентства и попадет в одиннадцатичасовые выпуски новостей на Восточном побережье. Я также полагаю, что это известие появится на первых страницах всех утренних газет страны. Наш изначальный план заключался в том, чтобы перевести значительную часть состояния в безымянную корпорацию, которую ваш муж создал десять лет назад на Багамах, но из-за быстрой огласки это сделать невозможно.

— Какое это имеет значение? — спросила Марти. — Насколько богатой мне стоит быть? — Она знала, что даже если ей придется заплатить налог на наследство с суммы в два миллиарда, в Швейцарии и Монако останутся сотни миллионов в валюте, акциях и инвестициях. — Почему бы не заплатить налоги и забыть об этом? Честно говоря, мне все равно.

— Не все так просто, — продолжал Лейвери. — Недавняя покупка «Высокой моды» за наличные оставила в настоящее время американскую дочернюю компанию без обычных резервов в виде наличности. Налоги могут достигнуть отметки в пятьсот миллионов, а это означает, что вам придется расстаться с частью ваших заграничных вложений, чтобы покрыть долг.

Марти знала, что Сол никогда бы не одобрил рассекречивание тщательно упрятанных вложений за границей. Она поняла, что надо делать.

— Продайте «Высокую моду», — сказала она.

— Миссис Голден, прошу понять меня правильно. Никто не собирается заставить вас лишиться такого ценного достояния, как журнал «Высокая мода», чтобы немедленно уплатить налоги. Я уверен, что смогу представить правительству план, который удовлетворит все стороны и в то же время позволит вам сохранить все ваши предприятия. «Голден лимитед» — очень значительная компания, приносящая Соединенным Штатам большой доход, особенно при нынешнем руководстве и владельцах.

— Вы не понимаете, — сказала Марти. — Я хочу продать «Высокую моду». Я все равно продам этот журнал. Это моя вина, что Сол купил «Высокую моду», я думаю, что напряжение, которое он испытал, заключая эту сделку, убило его.

— О, миссис Голден, я сильно сомневаюсь… — Лейвери было неприятно расторгать сделку, на которую они вместе с Солом Голденом потратили несколько месяцев.

— Продайте его! — приказала Марти Голден, ставшая теперь председателем совета директоров «Голден лимитед».

Марселла Тодд снимала макияж под негромкое мурлыканье телевизора в спальне. Ей показалось, что она услышала имя Сола Голдена в анонсе одиннадцатичасовых новостей. «Интересно, что он еще купил, — подумала она, прибавляя громкость. — Этот человек не может остановиться». Она улыбнулась, представив, как Марти и Сол отмечают у себя в Беверли-Хиллз очередную деловую победу.

Марселла смотрела на экран, где рекламировали клинику пластической хирургии, операции в которой делались по очень низким ценам. Она сделала пометку направить туда кого-нибудь, из этого мог получиться материал для журнала.

Красивая загорелая дикторша смотрела прямо в камеру.

— Главная новость сегодняшнего вечера. Гигант средств массовой информации и издательского дела Сол Голден скоропостижно скончался сегодня днем в своем роскошном особняке в Беверли-Хиллз. — На экране возникла фотография огромного дома, сделанная издалека, из-за тяжелых ворот. Марселла узнала белый «роллс-ройс» Марти, который стоял поперек подъездной дорожки с распахнутой дверцей. — Голден, чье состояние оценивается суммой от двух до пяти миллиардов (на экране появилась еще одна фотография — здание компании «Голден» в Сенчури-Сити), был одним из мировых лидеров в средствах массовой информации. Поскольку размеры его состояния не являлись достоянием гласности, подробности о его огромной собственности неизвестны, но налоговое управление и власти Калифорнии уже заморозили счета дочерней компании «Голден лимитед».

По мере того как диктор продолжала говорить, ногти Марселлы все глубже впивались в ладони.

— Миссис Голден, бывшая его женой более сорока лет, находилась с мужем, когда он умер, и сейчас отдыхает в медицинском центре Лос-Анджелеса при Калифорнийском университете, где и было объявлено о смерти ее мужа. В своем кратком заявлении старший юрист и исполнительный вице-президент «Голден лимитед» Артур Лейвери сказал, что миссис Голден дала ему указание немедленно обратить некоторую собственность «Голден лимитед» в деньги, чтобы заплатить требуемые налоги, которые, как ожидается, станут самыми высокими налогами, когда-либо выплачивавшимися в Соединенных Штатах. Дальнейшая информация в нашем специальном ночном выпуске «Ночное обозрение», который начнется после выпуска новостей и в котором мы расскажем об империи Голденов и о том, какое влияние его смерть окажет на мировые средства массовой информации. А теперь…

Марселла выключила телевизор и набрала номер дома Голденов в Калифорнии. Все линии были заняты. «Бедная Марти, — подумала Марселла, — она так его любила. Она, наверное, не помнит себя от горя». Марселла задумалась. Интересно, хватает ли человеку удовлетворения от того, что он любит и любим, чтобы преодолеть потом всю эту боль. Она снова набрала номер. Он по-прежнему был занят, и она повесила трубку.

Телефон зазвонил.

Марселла тут же узнала дрожащий голос Марти Голден. Последовало долгое молчание, во время которого женщины пытались найти нужные слова.

— Мне так жалко тебя. Просто не знаю, что сказать. Я могу приехать, — предложила Марселла.

— Не надо, — сказала Марти. — Мне нужно побыть одной. Я решила сделать похороны скромными, чтобы на них не слетелись газеты и телевидение. А потом поживу в Палм-Спрингс, пока не смогу снова входить в нашу спальню. — Марти расплакалась.

— Я приеду и поживу с тобой, если ты захочешь, — сказала Марселла. — Он был прекрасным человеком, у вас было много счастья.

— Знаю. — Марти все плакала. — Это я виновата.

— В чем? — изумилась Марселла.

— Я не знала, что у него настолько плохо со здоровьем. Он скрывал это от меня. Боюсь, что когда я заставила его купить «Высокую моду», напряжение оказалось для него чрезмерным…

— Нет, Марти. — Марселла хотела утешить подругу. — Он был полон энтузиазма в отношении покупки.

— Нет. — Марти перестала плакать. — Он купил этот журнал, потому что этого захотела я. Он сделал это для меня, и это его убило. Я ненавижу этот журнал, я ненавижу себя. Я хочу, чтобы ты знала… до того как это станет известно газетам… я продаю «Высокую моду».

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — Марселла больше ничего не смогла сказать, заявление о предстоящей продаже журнала не показалось ей очень уж важным.

— Да. Эти деньги помогут уплатить налоги… или почти уплатить… я не хочу обладать оружием, которое убило любимого мной человека. — Голос Марти окреп.

— Я понимаю.

— Я хотела, чтобы ты узнала первой. Мы всегда были очень близки. Я знаю, что ты уже много вложила в этот журнал…

— Не думай об этом, — перебила Марселла. — Марти, если Сол купил этот журнал, он хотел с его помощью что-то дать тебе. Ему нравилось делать тебе подарки. Может быть, заключение этой сделки заставило его прожить подольше, чтобы успеть сделать тебя счастливой.

— Хорошая мысль, — сказала Марти, — но я никогда не узнаю правды. Мне предстоит прожить остаток своей жизни со всеми ее возможностями без Сола.

Женщины помолчали несколько минут. Марселла сожалела, что не может сейчас оказаться рядом с подругой, чтобы утешить ее. Наконец Марти прошептала: «Спасибо, и прощай», и повесила трубку.

Кварталах в сорока к северу от квартиры Марселлы Сильвия Хэррингтон смотрела «Ночное обозрение», посвященное империи Голдена. Пока ведущий перечислял сотни журналов, газет, телевизионных станций, киностудий и предприятий сферы обслуживания, которыми владел покойный Сол Голден, Сильвия думала только об одном его достоянии… «Высокой моде»… ее «Высокой моде». Диктор сказал, что одним из самых настойчивых слухов, возникших в связи с империей Голдена, является слух о возможной скорой продаже с аукциона самого последнего и самого дорогого приобретения покойного — журнала «Высокая мода».

Чтобы купить «Высокую моду», потребуется четыреста миллионов долларов или даже больше. Если Марти Голден хочет что-то продать, продажа не будет вынужденной и цена будет не бросовой. Сильвия Хэррингтон принялась подсчитывать. Начало, пусть и маленькое, положат деньги Ричарда Баркли. Возможно, ей удастся договориться с одним из крупных издателей об участии в покупке журнала. Она действительно была знакома со многими богатейшими людьми мира. Ей удастся набрать денег для покупки «Высокой моды». Какие из деловых организаций могут позволить себе купить такой журнал? Херст. Ньюхаус. Чендлер. Никогда раньше она не осознавала, какое число крупнейших издателей имеет тесные связи с Калифорнией, а у нее было свое отношение к Калифорнии. В Нью-Йорке были Малкольм Форбс и Берт Рэнс. На них вряд ли можно было рассчитывать.

Сильвия взяла записную книжку и начала составлять список людей, богатых людей, которые были ей чем-нибудь обязаны. Завтра утром она пустит слушок, что создает синдикат для покупки «Высокой моды». Если с предполагаемой покупкой будут связаны ее имя и имя Ричарда Баркли, множество инвесторов посчитают вложение своих денег в это дело надежным. Ричард Баркли и Сильвия Хэррингтон всегда казались истинными вдохновителями журнала, приведшими его к успеху. Казались? Проклятие, в действительности известным его сделала она! Тем не менее будет лучше, если инвесторы, которые пожелают вложить деньги в «Высокую моду», увидят и имя Ричарда. Сильвия знала, что не ляжет спать всю ночь, звоня Ричарду Баркли, рассказывая о своих намерениях, а затем обдумывая, как их осуществить.

* * *

Марселла Тодд тоже думала. Почему ее так заботит продажа «Высокой моды»? Она всего несколько недель связана с журналом. Глупо. Но ей действительно было не все равно. «Высокая мода» олицетворяла для нее тщеславие и успех. Она обменяла любовь и семью на тщеславие и успех, но теперь и их у нее отберут. Нет, этого не произойдет. Она найдет способ удержать «Высокую моду». Выход должен быть.

 

Глава 29

Когда на следующее утро первые сотрудники появились в редакции «Высокой моды», Марселла уже была в своем кабинете, разрабатывая план по сохранению журнала. Она сидела за богато отделанным столом Сильвии Хэррингтон, который так и не вынесли, несмотря на приказ Марти лишить кабинет любого напоминания о бывшем главном редакторе. Несколько часов она молча сидела в кабинете и составляла свой план.

Ее схема предполагала участие Марти. Она хотела, чтобы журнал выкупили сотрудники «Высокой моды». На журнал работало более трех тысяч человек. Она слышала о других компаниях, выкупленных персоналом. Это получится и у них. Это должно получиться.

Служащие расходились по комнатам, в здании царила ненормальная тишина. Все слышали о смерти Сола Голдена. В связи с недавней покупкой журнала и внезапной смертью его нового владельца перед сотрудниками вставали моральные проблемы. Марселла боялась, что руководители отделов решат поискать более надежные места. Этим необходимо заняться немедленно. Возможно, надо провести общее собрание. Но нет, ей не хотелось отвечать на неизбежные вопросы, пока она точно не решила, что собирается делать. Тем не менее в память о Соле надо провести специальное собрание. Но что он значил для этих людей, большинство из которых никогда его не видели? Этот человек обладал такой властью, что даже спустя несколько часов после его смерти эта власть все еще имела силу. Власть. Она была гораздо сильнее, чем люди, которые пытались ею обладать. Марселла задумалась.

В дверях появилась Джейн Колдуэлл.

— Это просто ужасно. Мне так жаль миссис Голден. И вас. — Она внимательно посмотрела на Марселлу. — Вы, кажется, были очень близки с ним?

— Они были моей семьей, — вдруг поняла Марселла.

Джейн помолчала. Потом она внезапно что-то вспомнила. Что-то важное.

— Марселла, вы не забыли, что сегодня на весенние каникулы прилетает Диана? — спросила Джейн. Марселла забыла. — Знаете, если хотите, я могу встретить ее или послать Сэнди.

— Пошлите Сэнди. Вы нужны мне здесь. — Марселла тут же осознала двусмысленность своих слов. Она пообещала Диане и себе, что весенние каникулы станут для них особым временем, но это было до смерти Сола и продажи «Высокой моды». Диане придется понять. — Вы понадобитесь мне сегодня весь день, — сказала она Джейн.

Обе женщины понимали, что в ближайшие несколько дней предстоят большие сложности с персоналом. Джейн совершенно точно поняла, как эта смерть может отразиться на «Высокой моде».

— Как вы думаете, «Высокую моду» могут продать, чтобы заплатить налоги? — спросила она.

— Я знаю это наверняка, — бесцветным голосом произнесла Марселла.

Женщины замолчали. Затем Джейн спросила:

— Вы знаете, что именно будет происходить? Как скоро?..

— Пока мне еще не о чем говорить. Я была бы очень признательна, если бы вы ничего пока не сообщали о продаже персоналу. А теперь, не могли бы вы на несколько минут оставить меня…

— Конечно, — сказала Джейн и ушла.

Марселла уставилась перед собой невидящим взглядом. Ей нужен был профессиональный совет, как устроить покупку журнала персоналом. Единственным человеком, кто мог помочь ей в этом, был Берт. Она позвонила ему.

Берт выслушал рассказ о возникшем затруднении и решении Марселлы.

— Я думаю, что «Высокую моду» продадут, — сказал он. — Это всего лишь предположение, но оно имеет под собой основание. Проще всего получить деньги, продав последнее приобретение, которое еще не имеет централизованного управления. Голден все держал в своих руках и отдавал приказы из Беверли-Хиллз. Все руководство сосредоточено там. Его наследники не могут продать ни одну из других компаний, не лишившись при этом части руководящего персонала. А «Высокая мода» автономна. Ее еще не успели включить в систему империи Голдена.

— И что ты думаешь о моем плане? — спросила Марселла.

— Шансов нет, — ответил Берт.

— Ты говоришь так, потому что это мой план? — сердито спросила обиженная Марселла. — Ты настроен так пессимистично, потому что все еще злишься на меня?

— Я просто излагаю тебе несколько отвлеченных фактов деловой жизни. Персонал «Высокой моды» никогда не сможет позволить себе такую покупку. — Она слышала, как Берт делает подсчеты. — На каждого сотрудника придется приблизительно сто сорок тысяч долларов долга, и это только в том случае, если все сотрудники захотят принять в этом участие. И даже тогда ни одна из компаний не захочет в сложившихся обстоятельствах дать вам кредит.

— В каких обстоятельствах? — спросила Марселла.

— Почти вся руководящая верхушка, обеспечивавшая необыкновенный успех журнала, ушла. Хэррингтон. Баркли. У тебя даже нет фондов и бухгалтерских записей в «Голден лимитед». Что касается тебя, ты, конечно, признанный талант, но нескольких недель во главе компании недостаточно для займа в четыреста миллионов долларов.

Марселла не могла не признать справедливости рассуждений Берта.

— Но есть же фирмы, выкупленные персоналом, — сказала она, цепляясь хоть за какую-то надежду.

— Это обычно бывает с фирмами, которые находятся в тяжелом финансовом положении и готовы пожертвовать всем, лишь бы сохранить работу. Руководство такой компании продает ее по горящим ценам, а персонал и профсоюзы соглашаются на резкое снижение зарплаты. Могу тебе сказать, что ничего этого в «Высокой моде» не произойдет. Журнал делает большие деньги, а служащие все равно получают очень мало. Сильвия Хэррингтон верила в рабский труд.

— Обо всем об этом я не думала, — очень тихо сказала Марселла.

— Тогда подумай. Марселла, ты чертовски хорошая журналистка и хороший редактор, но ты ничего не знаешь об управлении журналом в сотни страниц. — Берт был очень, очень резок.

— Я могла бы научиться, — сказала в свою защиту Марселла.

— У тебя нет времени, — заметил Берт. — Так что если у тебя есть другие соображения, я буду рад их выслушать и высказать свое в самом деле ценное мнение эксперта.

— Я надеялась, что ты сам можешь высказать какие-нибудь соображения, — почти молящим тоном сказала Марселла.

— Я мог бы. Возможно, у меня есть не одно предложение касательно того, что тебе надо делать. — Берт говорил не только о профессиональной жизни Марселлы.

— Я бы хотела их выслушать!

— У меня есть к тебе предложение. Я планировал поехать на свою ферму в округе Бакс, чтобы над многим там подумать. Большая часть этих раздумий касается тебя. Если бы ты поехала со мной, мы бы все сразу и обсудили.

— О Берт…

— Послушай, я обещаю большую часть времени посвятить поиску способов, как удержать твой драгоценный журнал, и совсем немного времени уделить обсуждению того факта, что я тебя люблю. Решение за тобой. Ты хочешь моего совета? Тогда поехали за город. Это будет строго деловая поездка.

— Я поеду.

В голосе Берта появилась хрипотца, словно он пытался скрыть свои чувства:

— Хотел бы я понять, как действуют мозги в этой красивой головке. Но одно мне бы хотелось знать. Ты едешь в округ Бакс, чтобы выяснить, что мы значим друг для друга, или чтобы использовать мои мозги для удержания «Высокой моды»? Нет, не отвечай. Я не хочу знать. Я боюсь услышать ответ.

И Марселла порадовалась, что ей не пришлось отвечать на этот вопрос.

Лимузин «Высокой моды» остановился перед домом Марселлы. Она вышла и направилась к двери, и тут увидела Диану.

— О… ты давно ждешь?

— Порядком. Я сидела в машине, пока Сэнди не получил вызов назад в контору. Я не знала, что это была ты, а то поехала бы с ним. — Девушка порывисто обняла мать за шею. — Ничего страшного. Я рада, что вижу тебя. Значит, ты решила уйти пораньше, чтобы побыть со мной? — Она поцеловала мать.

— Разве ты не слышала? — Голос Марселлы звучал странно холодно.

— О чем? — смешалась Диана.

— Вчера умер Сол Голден. Все шатается. Ты что, никогда не читаешь газет и не смотришь новости?

Слова Марселлы поразили Диану.

— Мама, вчера я легла спать рано, чтобы сегодня успеть на самолет, — стала оправдываться Диана. — Откуда я могла знать? Извини. Ты летишь на похороны?

— Нет… не лечу.

— Значит, ты приехала домой, чтобы встретить меня. — В голосе Дианы затеплилась надежда.

Марселла смутилась… более чем смутилась. Она очень не нравилась себе в эту минуту. Но делать нечего.

— «Высокую моду» собираются продать, и я должна как-то этому помешать, — сказала она.

— Продать… нет. — Диана ощутила это как потерю, и на какое-то мгновение обе женщины почувствовали, что разделяют стремление друг друга к власти. Ни одна из них не хотела терять журнал, уже ставший частью их жизни. — А что ты можешь сделать?

— Я хочу попытаться купить его.

Диана была потрясена словами матери.

— Я попросила Берта встретиться со мной и обсудить возможные способы покупки журнала.

— Это твой друг?

— Он не совсем мой друг. Он… он… я не знаю, кто он мне. Я только знаю, что он эксперт по журналам, и мне нужен его совет.

— Конечно. Я понимаю. Мы поговорим сегодня вечером. Может, и у меня появится блестящая идея. — Диане тоже хотелось сделать что-нибудь, что помогло бы спасти журнал, который стал частью и ее жизни и будущего.

— Сегодня вечером меня дома не будет, — спокойно сказала Марселла. — Я еду на ферму Берта в округ Бакс. Мы подумали, что неплохо отключиться от внешних влияний, пока мы не найдем решения.

— От внешних влияний? — взорвалась Диана. — Как, например, от своей дочери! Да, от своей дочери, которая так много требует от тебя — провести с ней весенние каникулы впервые за шестнадцать лет. Нет, мама, разумеется, я и не помыслю помешать твоим деловым переговорам с другом на деловой ферме в Пенсильвании. Я не стану отрывать тебя от работы.

Марселла дала дочери пощечину.

Диана слегка вздрогнула, но продолжала гневно смотреть на мать.

— Мне в голову только что пришла интересная мысль. Сильвии Хэррингтон слишком не повезло, что она уродлива. Потому что из-за ее внешнего вида все ожидали от нее жестоких и эгоистичных поступков. Но ты так красива. Никто никогда не поверит, насколько вы обе похожи.

Слова дочери пронзили Марселлу. Несколько секунд женщины молча смотрели друг на друга, подыскивая слова.

— Извини, — сказала Марселла. — Ты значишь для меня все на свете. Но столько всего происходит. — Она шагнула к дочери и обняла ее. — Я так тебя люблю. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу быть такой матерью, какой ты заслуживаешь, но…

— Кажется, я поняла, — сказала Диана. — Просто сейчас ты не можешь справиться со всем сразу.

Марселла молчала.

— Я улечу обратно в Огайо… пока. Но я знаю, ты захочешь, чтобы я вернулась. Я знаю, что у нас будет настоящая семья, ты и я. Так будет, потому что мы этого хотим, мама.

И Марселла Тодд знала: она тоже хочет, чтобы так было. Лимузин с Дианой направился в аэропорт Ла-Гуардия, но Марселла знала, что в один прекрасный день они с дочерью будут вместе.

 

Глава 30

Серебристый «феррари», урча, рассекал серый холод ранней весны. Дорога вела к дому Берта Рэнса в Нью-Хоупе, штат Пенсильвания.

Марселла уютно устроилась на мягких серых подушках кожаного сиденья. В автомобиле пахло кожей. Послеполуденный воздух за городом был чистым и покусывал холодом. Марселла подумала, что окружающее так не похоже на безумную, полную честолюбия и грязи жизнь Нью-Йорка.

— Я не знала, что у тебя есть такая машина, — сказала Марселла, нарушив тишину, которая не прерывалась с той минуты, как они выехали с Манхэттена.

— Она заговорила, — улыбнулся Берт. — А я уж начал думать, что ты вообразила себя жертвой похищения, которую увозят прочь от всего, что ей дорого.

— Нет, — сказала Марселла. — Это не так. Я просто думала о том, насколько здесь все отличается от Нью-Йорка. Когда ты в городе, кажется, что это единственное место в мире, а когда выбираешься из него, осознаешь, что по всей стране живут люди, и у них своя жизнь.

— Это одна из причин, по которой я завел этот автомобиль, — сказал Берт.

Марселла растерялась:

— Не понимаю.

— Это не нью-йоркский автомобиль. Там он просто не выжил бы. Одна неделя поездок по городу, и его разбили бы… или украли. Эта машина — мое спасение. Моя загородная жизнь — мое спасение. Когда я сажусь в этот автомобиль и приезжаю сюда, я оставляю позади всю свою городскую жизнь. — Берт нажал на акселератор.

— Предполагается, что это деловая поездка, — напомнила ему Марселла.

— Знаю, — спокойно отозвался Берт. — Я просто подумал, что ты сможешь увидеть меня с еще неизвестной тебе стороны. Может, и в тебе откроется что-то, чего я не знаю.

— Я уже ничего не понимаю. — Марселла подумала о той провинциальной девочке, которой она когда-то была. Она подумала о той ненадежной жене, которой когда-то была. Она вспомнила о том времени, когда начала брать контроль над жизнью в свои руки. Интересно, осталось ли в ней что-нибудь от тех женщин? — Хотя все возможно.

Автомобиль свернул на длинную подъездную дорожку, которая оказалась всего лишь усыпанной гравием лесной дорогой. Дом с нее не просматривался.

Он появился через четверть мили. Марселла удивилась. Она бывала во многих загородных домах. Обычно это были большие, расползшиеся в стороны сооружения, подпадавшие под разряд сельской роскоши. То, что она увидела сейчас, оказалось небольшим, обшитым тесом домом с темно-зелеными ставнями. Более поздняя пристройка выделялась на фоне остального сооружения тем, что к ней слишком явно приложил руку архитектор. Дом совсем не походил на тот, в котором она жила девочкой и в котором до сих пор жила Диана.

— Я знаю, что он не слишком большой, — сказал Берт. — Мне не хотелось ничего изысканного. Это мое убежище. Здесь были только несколько моих друзей. Большинство моих знакомых даже не знают о его существовании.

— В таком доме оживают воспоминания, — сказала Марселла.

Построенный примерно в 1800 году, дом был двухэтажным, с двумя маленькими спальнями наверху и небольшой кухней и ванной комнатой внизу. Пристройка оказалась огромной гостиной с камином от пола до потолка. Берт сам построил часть этой комнаты, когда десять лет назад купил этот дом.

В камине горел огонь.

— Этот дом вполне автономный. Я нанял человека, который следит здесь за всем. Это он развел огонь и заполнил холодильник продуктами, — сказал Берт. — Но мне хотелось сохранить здесь дух первых переселенцев. Дом может отапливаться с помощью плиты, встроенной в камин, на ней же можно и готовить, если сломается плита на кухне. Я даже оставил старый ледник, он по-прежнему действует. Прежние владельцы посчитали бы, что теперь в этом доме жить невозможно.

Именно в этом доме, а не на компьютеризированном, отапливаемом и напичканном электроникой Манхэттене Берт чувствовал себя наиболее независимым.

Марселла придвинулась ближе к яркому огню. Берт подошел к ней и тут же поцеловал.

— Я думала, что мы займемся делом, — сказала она.

— Сначала удовольствия, потом бизнес.

Он продолжал покрывать поцелуями ее лицо, на котором отражались отблески пламени.

Марселла была готова к поцелуям. В этом доме, так далеко от Нью-Йорка, все напоминало ей о том времени, когда ее касался мужчина, когда она хотела, чтобы ее обнимал мужчина. И в этот момент ей, как никогда в жизни, захотелось, чтобы Берт Рэнс обнял ее.

Они медленно опустились на восточный ковер, который согревался перед огнем. Они не разговаривали. Только все учащающееся дыхание говорило о том, что они испытывают. Пока большие руки Берта неторопливо раздевали ее, Марселла смотрела ему в глаза. Он был страстным мужчиной, но не похотливым. Он хотел заняться с ней любовью, и она начинала верить, что он действительно любит ее. И может, она тоже любит его. Марселла всматривалась в лицо Берта, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Было ли это лицо мужчины, которого она могла бы полюбить? И помнила ли она еще, как любить мужчину?

Берт раздел Марселлу и залюбовался ее телом. Он столько раз мечтал о ней, он боялся, что наяву все окажется не так, как в мечтах. Но его опасения не оправдались. Ее тело было совершенно, как и ее лицо. Даже поза, в которой она лежала на восточном ковре, была невероятно эротичной.

Он коснулся ее лица, потом провел ладонью по ее шее, опустившись ниже, к груди. Обеими руками очертил контуры ее талии и бедер. Марселла почувствовала жар, обжигавший сильнее огня, жар, какого она никогда раньше не чувствовала. Ее длинные ногти скользнули по мускулистой спине Берта, когда она притянула его к себе. Боль и страсть соединились для него, когда Марселла впилась ногтями в его плечи. Берт накрыл Марселлу своим телом, и она закрыла глаза. Она забыла о своих амбициях. Она забыла о своей уязвимости. Она забыла о журнале. Она купалась в страсти, которую не способны дать ни богатство, ни успех — одна только любовь. И они занимались любовью. Они любили друг друга так, словно хотели наверстать упущенное за все то время, что они отказывали друг другу. Прошло несколько часов наполненной страстью тишины, прежде чем они улеглись, укрывшись одеялом, на ковре у камина.

Марселла и Берт, казалось, инстинктивно чувствовали друг друга. Огонь освещал и согревал их тела, сплетенные в едином любовном порыве.

— Я люблю тебя, — прошептал Берг.

— Я тоже, — быстро сказала Марселла.

— Тогда скажи это. — Берт внезапно стал серьезным. Он повернулся и взглянул на женщину, которая, свернувшись, лежала рядом с ним. — Скажи это.

— Я тебя люблю, — сказала Марселла.

— Боже, как же я хотел услышать от тебя эти слова. — Берт принялся целовать ее. — Почему нам пришлось ждать так долго? Я знал, что полюбил тебя с первой минуты.

— Правда? — Марселла искренне удивилась.

— А ты этого не знала? Да, думаю, не знала. Ты что-то сделала с собой, что исключило из твоей жизни любовь. Ты ничего не позволяла себе чувствовать.

Марселла знала, что он прав. Она боялась любви. Возможно, она все еще боится любить, но уже не боится быть любимой. Никто не любил ее так, как Берт.

— Давай выпьем бренди.

Берт поднялся и пошел к столику с напитками, на котором выстроились бутылки со спиртным и тяжелые хрустальные фужеры.

— Штаны бы хоть надел, — пошутила Марселла.

— Зачем?

— В голом мужчине, наливающем бренди, есть что-то упадническое, — сказала она.

— А как насчет голой женщины, пьющей бренди? — засмеялся Берт, натягивая спортивные трусы.

— Это совсем другое. — Марселла глотнула согретой теплом руки жидкости.

— Как и женщина вообще, — добавил Берт.

— Это известный факт. Подразумевается, что женщины могут пить бренди голыми, а вот мужчины должны быть в штанах, когда его наливают. По-моему, это из учебника по сексологии, дополненное издание, — поддела Марселла.

— Как скажешь.

— Я была бы рада, если бы ты все же сел, — сказала Марселла, снова притягивая к себе Берта. — У меня никогда не было мужчины, с которым я испытывала бы такие чувства, которые испытываю с тобой.

— Лучше бы тебе хватило одного, — с насмешливой серьезностью произнес Берт. — Я хочу, чтобы тебе было достаточно одного меня. Я хочу быть твоим единственным мужчиной.

— Ты и есть.

— Тогда почему бы нам не пожениться? Раз уж ты мной попользовалась, я хочу, чтобы ты сохранила мое доброе имя. — Берт снова принялся ее целовать.

Марселла внезапно застыла.

— Не слишком ли все быстро? Нам не обязательно жениться. Если мы знаем о наших взаимных чувствах, брак не важен.

Марселла почувствовала, как напряжение все больше сковывает ее тело.

— У меня к браку особое отношение. Таких, как мы, должны связывать постоянные обязательства. Мы живем в слишком стремительном темпе. Чтобы удержать нас рядом, нужен этот лист бумаги.

— Этот лист бумаги мне не нужен, — сказала Марселла.

— Мне нужен. И тебе он тоже нужен. — Берт обнял ее. — Я знаю, что у тебя был неудачный брак, но у нас все будет по-другому. Я тебя обожаю. Я хочу отдать тебе все. Ты можешь делать все, что пожелаешь. Если захочешь заниматься журналистикой… отлично.

Марселла вздрогнула.

— О чем это ты говоришь? Что, если я выйду за тебя, я должна буду оставить свою карьеру? Бросить все, что я создала?

— Ты начнешь новую карьеру моей жены и товарища. Ты нужна мне рядом. Могу тебя заверить, что, как моя жена, ты будешь занята полный рабочий день. — Казалось, у Берта не было ни малейшего сомнения в том, что он говорил.

Марселла затихла. После нескольких минут тишины она сказала:

— Это очень похоже на улучшенную версию моего первого брака, когда я играла роль преданной жены. Я люблю тебя, Берт, но я не могу поступиться своей независимостью. Я слишком много для этого сделала.

— Я не твой первый муж. — В голосе Берта зазвучала обида.

— Знаю. Извини. Я не так выразилась. Просто моя независимость — это часть меня, важная часть меня, которая и притягивает тебя ко мне. Став просто твоей женой, я стану другой женщиной. И тебе это может не понравиться.

— Это просто смешно, — со злостью произнес Берт. — Если ты не хочешь выходить за меня, так и скажи, но, ради Бога, хватит этой извращенной философии. Поступай в соответствии со своими чувствами, а не с тем, что считается правильным.

— Я чувствую: то, что я делаю, правильно, — сказала она. — Может, в будущем все изменится, но сейчас, когда я совсем забросила Диану, и при всех трудностях, которые навалились на «Высокую моду»…

— Проклятый журнал! — Голос Берта зазвучал с холодной злостью. — Вот истинная трудность. Ты не настолько обеспокоена из-за дочери, чтобы приложить в этом направлении настоящие усилия. — Глаза Марселлы гневно сверкнули. — Ты думаешь только о власти, которую дает тебе этот журнал. К черту всех нас, простых смертных, которые могут подарить тебе только любовь. Тебе нужен журнал, который дает тебе власть.

Марселла боялась, что в его словах есть правда, но не хотела скрывать эту правду.

— Я не хочу сейчас с тобой ссориться. Ты действительно значишь для меня очень много. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Давай дадим друг другу время все обдумать.

— Очень рационально, — сухо сказал Берт. — В конце концов, ты и в самом деле приехала сюда, чтобы обсудить пути спасения твоего журнала, а приходится бороться с соблазнителем.

— Я не борюсь…

— Возможности таковы, — перебил ее Берт. — План первый: ты просишь Марти придержать журнал, пока ты не создашь открытое акционерное общество, чтобы набрать денег на покупку журнала.

Марселла моментально заинтересовалась его словами, несмотря на сильное желание обнять Берта и сказать, что она любит его и бросит ради него все. Марселла вся превратилась в слух.

— Трудность в том, что может потребоваться несколько лет, чтобы пройти Комиссию по ценным бумагам и биржам, и, думаю, Марти не захочет держать журнал так долго.

Марселла знала, что он прав.

— План второй: ты можешь заинтересовать другую сеть журналов покупкой «Высокой моды» с тем, чтобы самой остаться во главе всей операции, но я уверен, что ты уже рассматривала эту возможность.

Марселла кивнула. В душе она испытывала стыд, что настолько заинтересовалась разговором, который, должно быть, служил пыткой для Берта.

— План третий: ты можешь создать компанию и поставить во главе людей, которые прочно ассоциируются с «Высокой модой», например, Ричарда Баркли и Сильвию Хэррингтон, а потом попытаться взять заем, чтобы выкупить журнал. Возможно, Марти сохранит за собой какой-то процент, который можно постепенно накопить лет за десять.

Марселла размышляла над этим многообещающим предложением.

— Ты пока обдумай эти планы. А когда примешь решение, я сведу тебя с нужными юристами и денежными людьми. А теперь, если ты не против, я пойду наверх и лягу спать. Я знаю, что тебе нужно обдумать множество важных вещей, и не хочу мешать.

— Берт… — Марселла протянула руку к обиженному и рассерженному мужчине.

— Поговорим утром. И первым делом вернемся в Нью-Йорк. Думаю, ты ждешь не дождешься.

— Берт…

— Спокойной ночи, Марселла.

Берт вышел из комнаты, оставив ее лежать под одеялом перед пылающим камином.

Марселла смотрела на языки пламени и всерьез раздумывала о своей жизни.

 

Глава 31

Сильвия Хэррингтон стояла у подъезда дома, в котором находилась ее квартира, и смотрела на снег, укрывший серую Восточную пятьдесят девятую улицу ослепительным ковром. Лимузина для нее не было.

Впервые за многие годы — точнее, за десятилетия — Сильвия пошла пешком. Но шла она, по-прежнему сохраняя уверенную осанку и походку Хэррингтон. Она глубоко вдохнула необыкновенно чистый воздух.

— Я не побеждена, — сказала она себе, направляясь к Первой авеню. — Думаю, меня нельзя победить.

Сильвия Хэррингтон находилась не в конце пути, она начинала новый путь.

— Марселла Тодд. — Она тихо произнесла это имя, проходя под мостом Пятьдесят девятой улицы. Ее ноги решительно ступали по свежему снегу. — Она всего лишь забирает то, что имела я. Посмотрим, удастся ли ей это удержать. Увидим, знает ли она, что получила и что я собираюсь забрать у нее назад.

На следующее утро Марселла Тодд не уехала с фермы Берта Рэнса. Метель, из тех, что случаются в конце зимы, на фут завалила снегом подъездную дорожку.

— Не переживай, — успокоил ее Берт. — Через несколько часов я расчищу дорогу с помощью трактора, и ты вернешься в город.

Он исчез в сарае и через несколько минут выехал оттуда верхом на почтенном тракторе, который был частью фермы гораздо дольше, чем Берт был ее хозяином.

Марселла смотрела, как Берт методично разгребает снег прикрепленным к трактору отвалом. Казалось, он полностью ушел в работу. Это было видно по его удовлетворенному и спокойному лицу. Такой Берт был ей незнаком. Этот человек, который управлял империей, стоившей сотни миллионов долларов, человек, который отдавал приказы совету директоров, необычайно мирно смотрелся за рулем этого допотопного механизма. Таким Марселла его никогда не видела. «Берт нашел здесь свой мир, — подумала она. — У него есть власть и успех, но он… он научился радоваться таким простым вещам».

Глушитель в тракторе почти не работал, и шум мотора эхом разносился среди деревьев. Даже когда трактор скрывался из виду на извилистой дорожке, Марселла знала, что Берт работает, расчищая дорогу во внешний мир. И где-то в глубине души Марселла засомневалась, хочет ли она вернуться в этот внешний мир.

Она любила этого человека и знала, что он любит ее. Но когда он попросил ее стать его женой, она испугалась потерять свободу и независимость. Этот страх оказался сильнее желания получить его любовь. Ну почему же всегда приходится чем-то поступаться?

Марселла решила прогуляться по чистому снегу. Насколько же отличается деревенский снег от снега в городе! В городе он недолговечным покрытием лежит на тротуарах, чтобы его запачкали и до смерти затоптали ноги честолюбцев. А этот снег свободен, он вздымается сугробами и лежит так неделями, даже когда погода теплеет. Здесь снегу позволено вести себя, как и полагается снегу, здесь он не превращается мгновенно в слякоть.

Берт все еще трудился где-то в отдалении. Она слышала, как трактор прокладывает дорогу к цивилизации, ее цивилизации. Марселла решила справиться, как дела в офисе. Она вернулась в дом и набрала номер Джейн Колдуэлл.

Джейн, казалось, только и ждала ее звонка.

— Сегодня утром мне позвонила Сильвия Хэррингтон, — начала Джейн. — Она просила моей помощи. Они с Ричардом Баркли создали инвестиционную группу, чтобы сделать предложение о покупке «Высокой моды».

«Значит, здесь Берт был прав», — подумала Марселла.

— Чего они хотели от вас? — спросила она.

— Они хотели, чтобы я сообщала им, что происходит в редакции. Они хотели знать, что вы собираетесь делать, — как о само собой разумеющемся сказала Джейн.

— И вы отказались, — сказала Марселла.

— Нет, — ответила Джейн. — Я сказала, что подумаю над их предложением. Для меня, возможно, будет неплохо сохранить с ними отношения.

— Да, возможно.

Марселлу затошнило. Вот Джейн, одна из самых честных женщин, каких когда-либо знала Марселла, и она поступается своими принципами и желанием помочь Марселле взять контроль над «Высокой модой» в свои руки. Или просто остается на нужной стороне, на стороне людей, которые очень скоро вернутся и снова воцарятся в журнале. Марселла закрыла глаза. Почему ей приходится жить в мире, где люди постоянно должны просчитывать скрытые мотивы поступков других людей? Что случилось с честностью?

Еще больше часа после звонка Джейн мысли Марселлы текли в этом направлении. Она так глубоко погрузилась в размышления, что не услышала, как прекратил рокотать трактор. Только услышав шаги на крыльце и стук в дверь, она поняла, что Берт закончил расчищать дорожку.

— Знаешь, я все думаю, — сказал Берт.

— Я тоже. — Марселла подняла глаза на человека, которого любила.

— Я не могу заставить тебя решать, как жить. Я это понимаю. Я сейчас работал на тракторе и пытался представить, что было бы, если бы мы поменялись местами… и ты просила бы меня бросить работу… правда, это не совсем одно и то же, — сказал Берт. — Мои компании — это я. Я их создал, я ими владею. Это нельзя сравнивать.

Он печально посмотрел на Марселлу.

— Но в одном я уверен твердо. Тебе придется принять какие-то решения относительно своей жизни. Я хочу тебя, но тебе придется отдаться мне полностью. Я решил уйти из твоей жизни, пока ты не поймешь, хочешь ты меня или нет. Может, это глупо, но сейчас я чувствую себя обиженным и хочу, чтобы кто-нибудь меня утешил. Если я не могу получить тебя, тогда я стану искать кого-то, кто сможет занять твое место. Если это… — Он умолк.

Марселла была не в состоянии произнести ни слова. Она задыхалась не столько от переполнявших ее эмоций, сколько от невозможности подыскать слова. Перед ней стоял первый мужчина, которого она действительно хотела, и ей приходилось принять тот факт, что он будет встречаться с другими женщинами, женщинами, которые могут заменить ее в его жизни.

Она надела пальто, повязала шарф, готовясь возвращаться в Нью-Йорк.

На протяжении всего пути до Манхэттена пассажиры красивой серебристой «феррари» были погружены каждый в свои думы. Скоро сельские поля сменились заполненными людьми и машинами улицами города. Шум сменил тишину. Протяжный вой одинокой собаки на холме сменился громыханием подземки.

Берт подъехал прямо к зданию «Высокой моды». Он даже не стал спрашивать Марселлу, куда она хочет попасть. Он знал. Глядя на исчезающую в дверях Марселлу, он почувствовал, как на него наваливается одиночество. Одиночество, которое человек испытывает после того, как узнал, какой наполненной и радостной может быть жизнь.

Как все несправедливо. Наконец он встретил женщину, которую хотел видеть рядом до конца своих дней и которая, он знал, любит его. Но ей было нужно и что-то еще. Нет… он больше не позволит этой пустоте, этому одиночеству ранить его. Сегодня он не будет одиноким. Сегодня его будут любить.

Поднявшись в кабинет, Марселла подошла к окну и посмотрела вниз. Она увидела, как серебристая «феррари» отъехала от тротуара. Она подумала о Берте. Она подумала о своей жизни. Потом пришли другие воспоминания. Она вспомнила своих школьных подруг. Когда был день встречи выпускников, все они, казалось, завидовали ей. Они хотели такой же славы, успеха и денег. И это было понятно. Но только теперь она поняла, чем обладали они… или большинство из них. У всех у них была простая любовь. Мужчины, которые хотели их и которых они любили. Семья. Маленькое убежище. Разделенные заботы. Кто-то, кто зависит от кого-то. Кто-то, на кого можно положиться.

Ее бывшие подруги очень удивились бы, узнав, о чем думала, стоя у окна в своем обитом бархатом кабинете с видом на весь мир, преуспевающая Марселла Тодд.

— Хватит, — произнесла она вслух, хотя была в кабинете одна. Она нажала кнопку внутренней связи и сказала: — Попросите художественный отдел прислать кого-нибудь, чтобы закончить июньский выпуск. Я хочу начать утверждать страницы.

Через несколько минут десятки страниц, наклеенных на большие листы картона, были разложены по всему кабинету. Просматривая страницу за страницей, Марселла заполняла свой мозг образами июня, образами теплых пляжей и загара и одежды, позволяющей легкому бризу ласкать кожу… всем, что могло вытеснить образ холодной ночи, и камина, и мужчины, держащего бокал с бренди.

На протяжении нескольких часов она помечала страницы. Изменить слово здесь. Увеличить снимок там. Переделать страницу, которая не доносила до читателя то, что должна была донести.

Электронные часы на ее столе показывали уже три часа ночи.

Марселла набрала номер художественного отдела.

— Извините, я не заметила, что уже так поздно. Идите по домам, отдыхайте. Я прошу прощения.

Она положила трубку.

Через открытую дверь своего кабинета она слышала, как этажом ниже подошел лифт. Это быстро расходились сотрудники художественного отдела. Марселла подошла к устроенному в углу бару и налила себе…

…бренди.

Она посмотрела в темную, цвета красного дерева жидкость. И ее лицо приняло решительное выражение.

— Нет! — громко сказала она, хотя, кроме нее, в комнате никого не было.

Даже не взяв пальто, она вышла из кабинета, который был кабинетом Сильвии Хэррингтон. Выйдя на улицу, она сунула в рот два пальца и свистнула. Рядом затормозило такси, и Марселла дала водителю адрес.

У дома Берта Рэнса она нажала кнопку звонка и подождала, пока в комнате у нее над головой, в спальне Берта, вспыхнет свет. Она услышала, как шлепают по мраморному полу холла босые ноги.

Дверь открылась, и на Марселлу взглянул смущенный Берт.

— Что это значит? — спросил он.

— Это значит, что я тебя хочу, — сказала Марселла, глядя в глаза мужчине, которого любила.

— Заходи, — сказал он.

Они стояли в отделанном мрамором холле и пытались найти слова. Затем Марселла увидела на верху лестницы третий силуэт.

— Берт… что там такое? — донесся женский голос.

Марселла посмотрела на женщину, накинувшую на голое тело красный шелковый халат. Женщина была высокая и красивая, у нее были длинные светлые волосы.

— Она похожа на меня, — сказала Берту Марселла.

— Знаю, — тихо ответил Берт.

Женщина неторопливо спустилась по ступенькам.

— Так, значит, это вы, — прокомментировала она, осмотрев Марселлу с головы до пят. — Я чувствовала, что у него кто-то есть. Его нужно было отвезти домой. Вечером я нашла его пьяным в баре. Я поняла, что он слишком хорош, чтобы… Не волнуйтесь.

— А я и не волнуюсь, — сказала Марселла.

— Я вызову тебе такси, — сказал Берт женщине.

Он нажал кнопку, и перед домом зажегся маленький желтый огонек вызова такси. Пока женщина одевалась, Марселла и Берт молча стояли в холле.

Она появилась в тот момент, когда на улице прогудела подъехавшая машина. По пути к двери женщина обернулась и пристально посмотрела на Марселлу.

— Если бы я почувствовала, что у меня есть шанс, я бы осталась и повоевала с вами за него, но шансов у меня нет. Сразу было видно, что этот парень на ком-то помешан. — Она открыла дверь и, остановившись, снова оглянулась на Марселлу. — Вы самая счастливая женщина на свете… кто бы вы ни были, леди.

Хлопнула дверь, женщина ушла.

— Прости меня. — Вид у Берта был самый несчастный.

— Я понимаю. Я действительно понимаю.

Марселла и Берт продолжали смотреть друг на друга.

— Я хочу быть твоей женой, — сказала Марселла. — Я много чего хочу от жизни, но больше всего я хочу быть твоей женой. Я попытаюсь на твоих условиях. — Она пристально посмотрела Берту в глаза.

— Так ничего не выйдет, — сказал он.

— Что ты хочешь этим сказать?

Внезапно Марселла испугалась. Ее охватил обжигающий страх. Неужели она потеряла то, что, как она совсем недавно поняла, было ей так необходимо?

— Я ошибался. Ты женщина, которую я люблю. Всю, целиком. Не только твой ум, или твою доброту, или красоту, или даже то, что ты любишь меня. Меня привлекает все это вместе. Я понял это сегодня ночью, когда пытался найти тебе замену. Она была похожа на тебя, но это была не ты. У нее не было твоей силы, твоего честолюбия. Я думаю… я…

— Я хочу быть женщиной, которую ты хочешь, — сказала Марселла.

— Ты и есть эта женщина, — прошептал Берт. — Ты. Но сегодня вечером, когда я понял, что не могу… и не хочу… менять тебя, я принял другое решение.

Марселла с любопытством ждала продолжения.

— Я подумал, что мы сможем сосуществовать втроем — ты, я и журнал. Мне нужно проконсультироваться со своим партнером, но я уже готов купить этот чертов журнал и разделить его с тобой, если он разделит со мной тебя.

— Со своим партнером? — спросила Марселла. — Не знала, что у тебя есть партнер.

— У меня его нет, если только ты не согласишься занять этот пост. Ну что, ты согласна стать партнером моей жизни? — Он положил руки на плечи Марселлы.

Она медленно кивнула, глядя в глаза Берту.

Ссылки

[1] Магазин одежды. — Здесь и далее примеч. ред.

[2] Инженер, которому приписывается изобретение телефона.