Сопровождая Томми в служебную столовую ЦРУ на шестом этаже в Лэнгли, Гейтс извиняющимся тоном произнес:

— Еда, конечно, не ресторанная.

Да и картины на стенах в коридоре тоже не вызовут у критиков большого восторга, подумал Томми. Основное их достоинство, по-видимому, низкая цена.

— Но после еды в самолетах эта должна показаться пищей гурманов, — сказал он.

Отслеживая отпускной маршрут Стампа по Америке, он почти не пробовал другой еды — закуски в самолетах перемежались короткими урывками сна в креслах, совершенно не предназначенных для этой цели.

Гейтс ухмыльнулся.

— Спросил бы у своего отца или у Мортона, как мы проводили время, когда мотались в Кабул и обратно на афганских авиалиниях. В любое время дня там подавали овечьи потроха в кислом твороге. Мортон говорил, что в Калифорнии они запродали бы это как самую модную диету для похудения.

— Вы давно знаете полковника, мистер Гейтс?

— Зови меня Билл. Пожалуй, единственное, что тут не изменилось, это отсутствие формальностей. Да, я знаю его дольше, чем могу припомнить. И твоего отца тоже, — он кинул взгляд на Томми. — Сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

Было довольно трудно определить возраст парня по внешности. Кожа для мужчины очень гладкая, прекрасная физическая форма. Даже в этом путешествии умудрялся пробегать три мили в день. Единственный признак того, что через месяц ему стукнет тридцать, это начинающие появляться крупинки «соли» на висках. Гейтс с одобрением заметил, что Томми не пытался скрыть раннюю седину. У него было приветливое лицо и редкое в их работе качество — в его присутствии люди чувствовали себя свободно. Похоже, почти все любили Томми Нэгьера.

— Давно ты работаешь на Мортона?

— Три года. Лучшего шефа, чем полковник, просто не бывает.

Он по-прежнему называл Мортона только по званию. Казалось вполне естественным выказывать такое уважение человеку, который подходил к каждому с одной меркой: если ты не часть решения, значит, ты часть проблемы.

— Это мое первое задание. Вы еще помните, что при этом чувствуешь, Билл?

Томми унаследовал манеру отца — разговаривая, смотреть вам прямо в глаза. А крепкое телосложение и глубоко посаженные глаза, выражавшие полное отсутствие страха, лишь усиливали сходство.

— Еще как. И каждое задание все равно первое. Когда я забуду это, настанет время подавать в отставку.

Мортон всегда говорил: подбирай их молодыми, выжимай все соки, тогда добьешься самых лучших результатов. Но парень выглядел утомленным.

— Полковник всегда чувствует себя на коне, когда не за что зацепиться. Беда в том, что маршруту Стампа можно присудить главную премию за Скучнейший Отпуск Года. Никто его даже не помнит, — сказал Томми.

— То же самое и в мотеле.

— И все равно я проверю. Другого полковник от меня не ждет.

Гейтс провел его в столовую — приятный мягкий свет, полированная деревянная мебель, стены и пол с приглушающим звуки покрытием. Почти никто не тревожил тихую атмосферу, словно в добропорядочном клубе: до обеденной суматохи оставался еще час. Официантка проводила их к столику у окна с видом на лес. Заказав по дежурному блюду и салату, Гейтс снова извинился:

— У нас нет лицензии на спиртное. Так что или кола, или пепси — диетическая и обычная.

— Воды вполне достаточно, — сказал Томми. Он уже перевыполнил свою норму газированных напитков за все эти перелеты.

Гейтс заказал «Спрайт» и закурил сигарету.

— Раз в три месяца пытаюсь бросить, а потом вспоминаю про свой возраст и думаю: да какой смысл? Если Большой Рачок собирается сцапать меня, он уже наверняка запустил лапу в мои легкие. — Он затянулся и взглянул на Томми. — Ладно, к делу. Сначала немного о прошлом. Спонсор Транга — Наркреаб. Или, если называть полным титулом, Фонд Реабилитации Наркоманов для Создания Свободного от Вредных Привычек Мира. — Гейтс утонул в клубах дыма. — Мечта Нэнси Рейган покончить с наркотиками расплодила кучу контор с идиотскими названиями, теперь они только и мечтают о федеральных фондах и налоговых скидках на помощь наркоманам. Некоторые занимаются исключительно детьми, беременными женщинами и стариками. Какие-то имеют дело лишь с белыми представителями среднего класса, торчащими на пилюлях. Другие — с черными или испанцами. В Сан-Франциско есть один фонд, который берет только китайцев, любителей опиума. Когда Нэнси Рейган покинула Белый дом, большинство фондов по-тихому свернули свои палатки или переключились на другие выгодные дела: СПИД, голодающие в Африке… Ну, словом, ты сам знаешь.

— Конечно, — кивнул Томми. — Но почему Наркреаб остался?

Гейтс стряхнул пепел.

— Он помогает только неамериканцам, которые хотят справиться с этим. Каждый год по квоте приезжают иностранцы, отлично понимающие: работать они могут, только если не употребляют зелье. Подразумевается, что наши наркоманы должны воспитываться на их примере. — Гейтс говорил, с видимым усилием подавляя раздражение.

— Я понимаю, что вы чувствуете. Но как во все это вписывается Транг? Я слышал, что он был личным тренером у одного главаря наркобизнеса в Колумбии.

— Да, черт бы его побрал. Какое-то время был. Потом его там подобрал Наркреаб и спрятал в одном из своих укромных местечек. У них есть несколько таких потаенных уголков, где эти таблеточники ждут разрешения приехать сюда. В случае с Трангом это, очевидно, было несложно. Знаменитость, публично вляпавшаяся в лужу и готовая вернуться в лоно добропорядочности, идеально подходит для профиля Наркреаба. Когда он впервые приехал сюда, они таскали его на все свои передачи и шоу, подавали как заново родившегося. Потом Наркреаб нашел для него работу в «Держим-в-Форме». Они держат кое-кого из подобных типов в своих оздоровительных клубах. Но Наркреаб никоим образом не выставляет себя напоказ. Никаких публикаций или лоббистов, никаких обычных уловок или организованного нажима, хотя заправляют там птицы высокого полета.

Вернулась официантка с заказанными напитками. Томми в два глотка осушил свой стакан воды — от перелетов ему всегда хотелось пить.

— Я принесу вам кувшин, — сказала девушка.

Томми проводил ее взглядом: красивая фигура. Он повернулся к Гейтсу.

— Насколько высокого, Билл?

— Бывший госсекретарь, несколько бывших послов, отставной президент фирмы высоких технологий в Силикон Вэлли, бывший заправила с Уолл-стрит. Они встречаются раз в месяц в штабе фонда в Малибу, чтобы решить, кого следующего привезти сюда. Реальный отбор осуществляется постоянным персоналом.

Вернулась официантка с кувшином и наполнила стакан Томми. Приятная улыбка, подумал он.

— Через минуту принесу ваши заказы, — пообещала она, снова направляясь на кухню.

— У нее счастливое замужество, — пробормотал Гейтс.

— Просто смотрю, — весело объявил Томми. — Когда теряешь интерес, пора начинать беспокоиться.

— Это Мортон тебе сказал?

— Нет, Проф.

Гейтс с сомнением покачал головой.

Томми поднял свой стакан и спросил:

— Есть в Наркреабе главный пес?

— Скорее, главная сука. Симона Монтан.

— Напомните мне, кто эта дама.

Гейтс издал легкий стон.

— Если бы тебе было за сорок, ты бы знал. Она была тем же для Элмера Крэйтона, чем Марион Дэвис — для Рэндольфа Херста.

Томми ухмыльнулся.

— Вы имеете в виду Элмера Крэйтона — миллионера? Его я помню.

— Одна поправка. Элмера Крэйтона — миллиардера. По сравнению с ним Говард Хьюз умер нищим. Да сравни с кем хочешь, даже с этими шейхами из пустынь — Элмер Крэйтон отбыл в мир иной с титулом самого богатого человека на планете, который носил последние двадцать лет своей жизни. Даже теперь никто точно не знает, сколько он оставил. Известно только, что, как говорили, любой каприз Симоны превращался в его собственный. Захотела стать бродвейской звездой — он купил ей театр. Решила сниматься в кино — студию. Это все равно не сделало из нее кинозвезды. И никак не улучшило ее отношений с миссис Элмер Крэйтон.

— А это кто такая? Его жена или мать? — спросил Томми.

— Жена.

— Я не знал, что он был женат.

Гейтс выпустил колечко дыма.

— Почти никто не знал. Как только появилась Симона, Соня Крэйтон стала затворницей. Теперь, когда Элмер мертв, она вновь вышла в свет. Несколько месяцев назад я встретил ее на ужине в Белом доме.

— Что она делает?

— Соня — одна из сильных мира сего — и самых щедрых. Всевозможная благотворительность. Самолеты в Боснию, одеяла в Судан. Деньги — для всех. Когда она отдыхает от этого, зиму проводит в Аспене, а лето на Винограднике Марты. Одна из немногих, кто зовет членов семейства Кеннеди по именам.

— А Симона?

— Тоже благотворительность, конечно. Но не в таком масштабе, как Соня. Элмер оставил весь бизнес Симоне.

— В чем бизнес?

— Спроси, в чем его нет, — агрессивно ответил Гейтс. — Корабли и самолеты. Железные дороги и банки. Товары и недвижимость. Она, пожалуй, землевладелец покрупнее Ватикана в Италии. И кабельное ТВ, и радио, и спутники. Ей принадлежит больше сотовых телефонных компаний, чем мамаше Белл. И нет такого этажа во всем здании торговли, где бы ты не встретил ее людей, что-то покупающих или продающих — хоть в подвале, хоть на чердаке.

— Все звучит вполне респектабельно.

— О да, это так. Кто только не заглядывал в ее дела: федеральное бюро, Комиссия безопасности, Министерство торговли в Лондоне, французская фондовая биржа. Она платит налоги и извлекает прибыли. Как Мэрдок. Только она получает в неделю больше, чем он — в год.

— Так много?

— Так много, милый Томми. Так чертовски много.

— Что она делает со всем этим?

— Опять вкладывает в тот же круговорот. И, конечно, благотворительность. В этой сфере ей приходится не отставать от Сони.

— Что они за люди, Билл?

Гейтс улыбнулся — у парня прямая манера спрашивать. Ему это нравилось.

— Говорят, Соня была настоящей леди, пока Элмер не выкинул ее. С тех пор она здорово опустилась. Пьянки и мужики. Мужиков она пока умудряется в основном прятать под покрывалом. Пьянки уже начинают понемногу вылезать наружу. Еще у нее рак. Ходят слухи, что ей скорее всего осталось меньше года. Но она никоим образом этого не показывает.

— Мужики у нее — наемные мальчики?

— Нет. Это площадка Симоны, вот у кого репутация настоящего щелкунчика. Расправляется со своими мальчишками быстрее, чем верблюд избавляется от дерьма.

— Здорово, что я уже слишком стар, Билл.

— И что я тоже, Томми. Чертовски здорово.

Рассказ Гейтса прервала официантка. Рыбы почти не было видно за горкой французского жаркого на каждой тарелке. Ломти толстые, как любит Томми. Салат блестел от масла и виноградного соуса. Томми начал есть, а Гейтс набрал полный рот дыма и подытожил:

— Бог его знает, каким образом Крэйтон, пока был жив, ухитрялся делать их обеих счастливыми. Он купил Соне шато во Франции и поселил Симону в Малибу на вилле, которую она недавно отдала Наркреабу под их штаб. При Элмере все, что западнее Нью-Йорка, входило в территорию Симоны. Европа принадлежала Соне. Пока он был жив, ни одна из женщин не заступала на беговую дорожку другой.

Затушив сигарету, Гейтс пальцами взял кусок мяса и отправил в рот.

— А теперь? — Томми вилкой подцепил кусок рыбы.

Прежде чем ответить, Гейтс перемешал салат.

— Как и раньше. Каждая делает вид, что другой не существует. Я слышал, когда они обе появляются в одном и том же месте, это похоже на старые фильмы тридцатых годов — множество ледяных взглядов и грязных перешептываний.

Томми принялся за салат.

— Зачем Симона отдала свою виллу Наркреабу?

Гейтс отодвинул тарелку, съев только половину блюда — у него был аппетит курильщика.

— Быть может, из-за необходимости продемонстрировать, что деньги, оставленные ей Крэйтоном, как-то обязывают ее перед обществом. Может, в пику Соне. Черт, да кто ее знает?

— Как вы думаете, она что-то знает о Транге?

Гейтс закурил новую сигарету.

— Он никогда не достигал даже нижнего ранга в ее окружении. Держать людей в строгом соответствии с их положением — вот одно из их общих с Соней качеств. Второе — то, что обе стали вдруг очень интересоваться наукой после смерти Элмера от сердечного приступа. И взяли за правило появляться на церемониях вручения Нобелевских премий.

Томми отодвинул пустую тарелку.

— В этом году там будет полковник, — сказал он.

— Разумеется… Иосиф. Я совсем забыл. — Гейтс глянул на часы. — Еще успею дать ему поздравительную телеграмму. — Он встал. — Какие у тебя планы на утро?

— Проверить «Держим-в-Форме» Транга.

— Придется поработать ногами, — сказал Гейтс, подарив еще одну пиратскую ухмылку.