Мортон прикинул, что после приезда премьер-министра и других членов правительства в зале уже было около ста человек. С начальством прибыл Битбург в сопровождении лакея в желтых бриджах. Уолтер сразу стал шнырять от одной группы гостей к другой.

— Он в своем амплуа, — шепнул Мортону Иосиф. — Если бы Нобелевскую премию присуждали за умение отыскивать новые способы влезать в задницу, он точно стал бы лауреатом.

Битбург пропал из виду, когда граф Линдман подвел их к премьеру и его свите. За очередным циклом рукопожатий последовали обычные вопросы и хорошо подготовленные ответы Иосифа. Через десять минут они отошли от правительственной группы.

Секунду бледный взгляд Линдмана шарил по залу — он решал, куда еще их повести.

— Ты уверен, что все это не слишком утомительно для тебя? — спросил Мортон Иосифа. Он видел, как в глазах у того временами проскальзывает усталость.

— С таким-то обслуживанием? Ты, наверное, шутишь?

Они стояли с группой премьера, когда другой лакей в бриджах вручил Иосифу телеграмму. Она была от Гейтса.

— Я понятия не имел, что Билл поклонник Эмили Бронте, — сказал, прочитав, Иосиф. В телеграмме говорилось о пульсе, начинавшем стучать, и о разуме, начинавшем мыслить.

— Это из «Пленника», — напомнил Мортон. — Смотри сам не окажись в плену у собственного энтузиазма. Ты здорово вкалываешь для человека, которому полагается щадить себя.

— Я развлекаюсь, Дэвид, — уверил его Иосиф. — Правда. Я и не подозревал, что все будет вот так.

— Ты только дай мне знать, когда захочешь уйти, ладно?

— Дам, — радостно пообещал Иосиф.

В гуще толпы Мортон провожал взглядом женщину, которую заметил секунду назад. Тогда она делала то же самое, что и сейчас: поднимала пальчик и вытягивала губы в сторону проходившего мимо официанта, веля подать еще один бокал. Она засмеялась — неожиданный резкий вскрик, громче общего гула. Головы повернулись в ее сторону, потом отвернулись. Мортон увидел, что Линдман слегка нахмурился.

— Похоже, дама тоже развлекается вовсю, — сказал Иосиф. — Кто это, граф?

— Миссис Соня Крэйтон, — сказал Линдман.

— А-а, я слышал о ней. Еще одна из великих дарительниц. Где бы мы были без них?

— Действительно, где? — пробормотал Линдман.

Голос Сони вновь перекрыл общий шум:

— Олаф! Это доктор Крамер с вами?

— Хотите познакомиться с ней? — спросил Линдман. Мортон заметил его секундное колебание.

— Почему бы и нет? — ухмыльнулся Иосиф.

Граф подвел их к группе людей, окружавших Соню.

— Привет, Олаф. Я думала, вы меня избегаете.

— Нет-нет, вовсе нет. — Он торопливо улыбнулся, представляя гостям Иосифа и Мортона. Когда те засыпали Иосифа стандартными вопросами, Линдман взял Соню под руку и отвел ее чуть в сторону от остальных.

— Нилс заботится о вас? — торопливо спросил он.

Мортон уловил напряженность в его тоне.

Она выдержала паузу.

— Вполне. Я велела ему поболтаться в сторонке и позаботиться о других. Я не нуждаюсь в сторожевом псе.

Мортон уловил ее мимолетную улыбку и увидел, как остальные деликатно отвернулись, оставив Линдмана и Соню в изолированном полукруге.

— Конечно, не нуждаетесь, — произнес Линдман все так же вполголоса. — Я просто не хочу, чтобы вы…

— Чтобы я напилась! — перебила она, сверкнула глазами и сузила зрачки. — В самом деле, Олаф! Вы просто зануда. Разумеется, я не сделаю ничего такого, что могло бы скомпрометировать вас.

Линдман выдавил улыбку.

— Я это знаю.

— Тогда почему вы велели официантам избегать меня? — Ее голос снова возвысился, а лицо раскраснелось.

— Ничего подобного я не делал.

— Отлично! — Она отвернулась и кивнула слуге в ливрее, разносящему на подносе шампанское в серебряных бокалах.

— Официант! — последовала команда не терпящим возражения тоном. — Тост за нашего нового лауреата.

Мортон понял, что она уже почти напилась, и судя по растущему беспокойству на лице Линдмана, тот тоже догадывался об этом.

— Олаф! Перестаньте так смотреть на меня! — приказала она. — Зачем нужен прием, если не для веселья?

— Конечно, конечно, — быстро произнес он. — Я просто подумал…

С легкой улыбкой она оглядела каждого.

— Не сегодня, Олаф! Прервите ваши думы. Знаете, что говорят японцы? Утром вы еще успеете решить все ваши проблемы под вишневыми деревьями! Правда, в этой стране нет вишневых деревьев, не так ли, Олаф?

Он выдавил слабую улыбку.

— Нет.

— Нет, — повторила она с удовольствием, растягивая гласную. — Не-ет! Ох, Олаф, если бы вы только видели свое лицо!

Линдман стоял молча, с упреком во взгляде, боясь, что она устроит сцену. А этот высокий молчаливый мужчина рядом с ним — почему он смотрит на нее с таким профессиональным интересом?

— Вы тоже врач? — спросила она Мортона.

— Нет. Ничего похожего.

— Мистер Мортон работает на Организацию Объединенных Наций, — торопливо проговорил Линдман.

Соня обвела взглядом всю группу и снова посмотрела на Мортона.

— Ну-ну, один из слуг всего человечества. Так мой муж называл всех, кто работает на Организацию Объединенных Наций. Помните, как Элмер говорил это, да, Олаф?

— Да. — Линдман сумел изобразить еще одну вымученную улыбку.

Ободренная, она обратилась ко всей компании:

— Мой муж всегда удивлялся, как это можно отказываться работать на Объединенные Нации. Все эти великолепные премии… Никаких налогов, а в итоге — громадная пенсия. У них должны быть тысячи добровольцев каждый день на такую расчудесную жизнь. Зимой — Женева, весной — Нью-Йорк. А в промежутке — где угодно, по вашему выбору. Мой муж всегда раздумывал, не податься ли ему в такие добровольцы.

Она перевела взгляд на Мортона.

— А вы сами вызвались, мистер Мортон?

— Что-то вроде того.

— Что-то вроде чего?

Если она и ожидала ответа, то в итоге пришлось удовлетвориться улыбкой, которая ровным счетом ничего не говорила. Не решив, что делать дальше, но и не желая терять инициативу, Соня вернулась к предыдущей идее. Он подняла бокал и кивнула Иосифу:

— За ваше открытие. Пускай это станет великим переломом в медицине, на который мы все так рассчитываем.

Иосиф наклонил голову.

— Я могу лишь надеяться.

Она отпила шампанское и ткнула бокалом в сторону Линдмана, расплескав часть содержимого.

— Как чудесно встретить лауреата, который не переполнен собственной непогрешимостью. Совсем непохожего на того хирурга по трансплантации. Как его звали? Какой-то там Дикерсон. Очень по-английски.

— Бенедикт Диксон, — пробормотал Линдман. — На самом деле он канадец.

Она передернула плечами, от чего остатки шампанского снова плеснулись в бокале, и обратилась ко всей группе:

— Я помню лишь, что он был просто невыносим. Стоял в этой самой комнате и рассказывал мне, что если бы мой покойный муж был его пациентом, он пересадил бы ему сердце бабуина. Только представьте себе: мой муж с обезьяньим сердцем!

Соня хихикнула, а кое-кто из слушавших смущенно заулыбался.

— Это могло сработать, миссис Крэйтон, — сказал Иосиф с любезной улыбкой.

— Почти наверняка ничего бы не вышло! По той простой причине, что я бы не разрешила. Если бы Бог хотел, чтобы у моего мужа было сердце бабуина, он дал бы ему такое. Вот в чем вся беда с наукой. Она слишком сосредоточена на том, чего не принял бы сам Господь — на человеческом бессмертии. Вот почему он лежит там, на глубине трех футов. Страшная опасность заключена в самой идее, что мы должны изобретать новые трюки, чтобы продлить существование. Я уверена, Бог никогда не рассчитывал на это. И если бы Господь желал, чтобы у моего мужа было сердце бабуина, он научил бы его раскачиваться на ветках, а не заниматься тем, что у него так прекрасно получалось, — совершать сделки. И спать с другими бабами!

Она замолчала и огляделась, бросая вызов каждому из присутствующих. На этот раз ответом ей было лишь неловкое молчание.

— Итак, доктор Крамер, что скажете? — Соня подняла бокал. — Пьем за неисповедимые пути Господни? — Она опустила бокал. — Думаю, нет.

Иосиф долго не отвечал. Сначала он опасался усилить общую неловкость, а потом подумал обо всем, чего пытался достичь в своей работе.

— Я не знаю, о чем думает и чего желает Господь, миссис Крэйтон, — наконец сказал он. — Я знаю лишь, что рад тому, что отыскал способы облегчить жизнь некоторым людям. Я не знаю, помогло бы это вашему мужу прожить подольше. Но я точно знаю, что за пересадкой человеку органов животных стоит будущее. Это неизбежно, потому что это единственный способ преодолеть нехватку человеческих органов. Можно с полной уверенностью сказать, что эта нехватка будет расти.

Он огляделся вокруг; все напряженно ловили каждое его слово.

— Позвольте мне задать вам несколько вопросов. У скольких из вас есть донорская карта? Сколько из вас завещали ваши тела медицинским исследованиям?

Никто не проронил ни слова, даже Соня промолчала. И уж, конечно, Мортон.

— Не переживайте. Почти никто этого не делает. В области эмоций это классический пример всего общества в целом и медицины в частности: невозможность согласиться с юридическими и этическими аспектами пересадки органов. Технология — не помеха. Я уверен, настанет день, и мы сумеем пересаживать мозг. Но наша воля всегда будет помехой. Органы большей частью хоронятся в земле или предаются огню в крематории, потому что ни у кого нет мудрости и смелости — а необходимо именно это, — чтобы вырваться за рамки условностей и сделать их доступными для медицины. Вместо этого мы продолжаем следовать правилам скорее церковной, а не гражданской юриспруденции. Хотя во многих странах теперь существует форма анатомической дарственной, это едва обеспечивает наши медицинские институты подходящими материалами. И это никоим образом не пополняет запасы органов для трансплантаций. И на горизонте нет никаких признаков, что колесо перемен станет крутиться быстрее. А пока оно не закрутится, в моей профессии нет другого выхода, кроме поискать где-то еще. А искать мы можем только у животных. Активисты по борьбе за права животных встретят эту идею в штыки. Они не возражают, когда кто-то поедает сердце или печень ягненка со всем его жиром, но протестуют, иногда очень яростно, когда дело касается использования этих органов для продления человеческой жизни. Будут и религиозные возражения. Например, ни один еврей не согласится на сердце свиньи — хотя уже теперь такая пересадка возможна. Будут возражения от систем страхования. Что представляет собой с судебной точки зрения индивидуум, которому пересадили сердце животного? Возражения посыплются отовсюду, но их нужно встречать с открытым забралом, пока все не смирятся с тем, что необходимо пополнять запас человеческих органов. Вселяет надежду лишь то, что наука всегда сталкивалась с трудностями и всегда преодолевала их. Мы все можем начать с того, что заведем донорские карты и предоставим наши тела после смерти для медицинских исследований — с указанием, что все здоровые органы могут быть пересажены другим. По крайней мере этим мы положили бы начало.

— Прекрасно сказано, сэр! — Это произнес высокий мужчина в старомодном смокинге.

— Я уверен, мы все согласны с этим, Ваше Превосходительство, — сказал Линдман, не отрывая прямого и немигающего взгляда от Сони, словно мог заставить ее глаза перестать преследовать официанта.

— Что касается лично меня, если я в своем преклонном возрасте сумею чуть дольше наслаждаться жизнью, ничто не заставит меня отказаться от сердца свиньи… или бабуина, — продолжил посол Перу.

— Прекрасно сказано! В сущности, и то и другое — обыкновенные насосы, как и человеческое сердце, — пояснил Иосиф.

— Как вы думаете, доктор Крамер, — повернулась к Иосифу Соня, — обезьянье сердце даст вам обезьянью мораль?

— Насколько я знаю, обезьяны умеют хранить верность, миссис Крэйтон, — дружелюбная улыбка Иосифа осталась неизменной.

— Тогда, наверное, моему мужу все-таки следовало пересадить сердце бабуина!

Линдман увидел возможность вмешаться.

— Ваше предположение весьма интересно. Но доктор Крамер — нейрохирург, а не торакальный. И я полагаю, здесь не самое лучшее место для таких личных дискуссий о вашем муже.

— Да не будьте вы таким шведом, Олаф! Я уверена, доктор Крамер не обиделся. — Она вскинула глаза и посмотрела поверх своего бокала на Иосифа. — Ведь не обиделись, правда?

— Конечно нет, — сказал Иосиф.

Нет ничего печальнее, чем кокетство женщины средних лет, подумал Мортон; он увидел, как Линдман украдкой подал быстрый сигнал Нилсу. Его помощник ответил точно таким же еле заметным кивком с другой стороны зала.

— Тогда давайте выпьем за вашу премию, доктор Крамер, — сказала Соня. — Правда, у меня ничего не осталось в бокале, чтобы выпить с вами. — Ее взгляд принялся шарить в поисках официанта. Линдман слегка наклонил голову в ее направлении и произнес:

— Доктору Крамеру нужно встретиться еще с очень многими людьми, мадам.

Она секунду смотрела на него с открытым ртом, а потом гнев хлынул на них на всех, как горячий красный поток. Она ощутила жаркие объятия этого старого друга и позволила ему охватить себя всю, в то время как сама испытывала удовольствие от сознания, что гнев притупил ее унижение и прояснил разум и зрение.

— Никогда не называйте меня так. Никогда, никогда больше этого не делайте. Никогда. Никогда в жизни. Вы слышите меня, Олаф? Никогда больше этого не делайте! Никогда не называйте меня так!

— Миссис Крэйтон, пожалуйста, — взмолился Линдман.

Соня продолжала выплескивать ярость.

— Вы слышали меня, Олаф? Слышали, что я сказала? Никогда больше не называйте меня так. Никогда. Вы понимаете? — Она выплевывала каждое слово, как одиночный выстрел из автомата.

— Да, конечно.

— Тогда… Тогда…

Она посмотрела на остальных, вгляделась в окаменевшие лица, вслушалась в их таинственное понимающее молчание. Какая-то пелена затуманивала глаза и мешала видеть. Разве они не понимают, что она не пьяна, а просто в ярости? Господи, ей не надо было приходить сюда, не надо было подвергаться такому унижению. Чтобы ее спутали с этой! Она видела ее секунду назад в другом конце зала, словно та ждала момента окончательного унижения. Вокруг наступила неожиданная тишина. Потом люди громко заговорили, делая вид, что ничего не произошло, но все еще избегая ее взгляда. Все, кроме высокого незнакомца. Он обратился к ней так тихо, что она едва расслышала, хотя он придвинулся к ней очень близко.

— Это всегда полезно — выплеснуть ненужное из своего организма, миссис Крэйтон. Это самый быстрый и самый лучший способ вернуть уважение к себе.

— Благодарю вас, мистер Мортон. Я сейчас чувствую себя такой дурой, какой, наверное, казалась, когда кричала.

— Конечно. Но вы плюньте на это и как можно скорее забудьте.

Линдман развел руки и приблизился к Соне с раскаянием в лице.

— Пожалуйста, простите меня, миссис Крэйтон. Я порой так неловок в обращении со словами. Простите меня, пожалуйста, простите за мою оговорку.

Она мужественно улыбнулась.

— Мы все ошибаемся, Олаф!

— Моя ошибка была непростительной, — сокрушенно произнес Линдман.

— Вы прощены. — Она оглядела остальных и ухитрилась откуда-то изнутри извлечь еще одну улыбку. — Мой муж всегда говорил, что душевные и личные дела лучше всего предоставлять чиновникам, психиатрам и судьям. Не знаю, кого из них я бы предпочла сейчас.

Соня повернулась к Нилсу, который уже приблизился и тревожно топтался у ее локтя.

— Я бы хотела встретиться с некоторыми другими лауреатами. — Она взяла его под руку. — И, пожалуйста, раздобудьте мне еще выпить. Что-нибудь без алкоголя.

Ведя Иосифа и Мортона в другую сторону, Линдман вздохнул.

— Когда Нобель изобрел свой капсульный взрыватель, он и не подозревал, что есть кое-что куда более взрывоопасное: человеческая ревность. Вы только что видели одну ее сторону. Сейчас вы будете представлены другой.

Он быстро рассказал им о другой женщине в жизни Элмера Крэйтона и мгновение спустя уже представлял их Мадам.

— Вы можете оставить нас, граф Линдман, — твердо сказала она.

Он секунду неловко потоптался на месте, прежде чем отойти, и лишь тогда Мадам повернулась к Иосифу.

— Я многие годы следила за вашими работами по журналам. Ни один хирург не заслужил большего признания.

Иосиф наклонил голову и спросил:

— Вы поэтому хотели, чтобы мы встретились — обсудить мою работу? Я в любой момент могу выслать вам свои статьи. В них, вероятно, найдутся ответы на все ваши вопросы.

Она обдумала его слова и ответила:

— Я буду рада прочесть ваши статьи. Но все же надеюсь, что вы не отмените нашу встречу.

Мортону показалось, что это прозвучало как приказ.

Она повернулась и посмотрела на него.

— Полковник Мортон, я полагаю?

— Добрый вечер, мисс Монтан.

Мортон увидел, как что-то появилось в ее взгляде и исчезло, словно грозило вырваться наружу из глубины души.

— Я не пользовалась этим именем очень давно, полковник, — сказала она с улыбкой, в которой сквозила ярость.

Мортон покачал головой, словно говоря: век живи — век учись.

— Мне очень хотелось бы знать одну вещь. Как вы подписываетесь, когда совершаете сделку? — вежливо спросил он.

— Я не совершаю, как вы очаровательно выразились, сделок, полковник. — Ее лицо застыло, словно высеченное из камня.

— Прошу прощения. Кажется, я мешаю…

Но чему бы Мортон, как ему казалось, ни мешал, это было прервано громким голосом из центра зала, призвавшим всех к вниманию. Вслед за этим лакей в ливрее ударил жезлом об пол, чтобы все выровнялись в одну линию. Мадам заняла место между Иосифом и Мортоном.

Потом в почтительной тишине раздался сдавленный крик и вслед за ним стук высоких каблучков по полу. Головы ошеломленно повернулись — это Соня нетвердой походкой выбежала из зала. Через секунду за ней последовал Нилс.

Иосиф глубоко вздохнул, пытаясь обрести спокойствие.

— Бедная женщина.

Мортон уголком глаз взглянул на Мадам. Она продолжала равнодушно смотреть прямо перед собой. Его руки налились тяжестью, он инстинктивно опустил голову, словно бой барабана усилился так, что стал резать слух.

Мгновение спустя король Швеции в сопровождении принцев и принцесс — членов Королевской семьи — вошел в зал.

Энгель сверился с картой Стокгольма, оставленной в машине, а потом поехал вдоль Стургатана так, чтобы парк оставался слева от него. Листья уже опали, и голые деревья причудливо простирали ветки при свете уличных фонарей. Высокое здание на другой стороне было погружено во тьму. Он припарковал машину в конце улицы, вышел из нее и направился назад, проверяя номера домов. Вскоре он нашел адрес, который искал, и удовлетворенный вернулся в машину. На сиденье рядом с ним лежал чемоданчик. Поправив зеркало, чтобы ясно видеть любой приближающийся сзади транспорт, он устроился поудобнее и стал ждать. Было холодно, но ему нравилось работать в такую погоду. Она напоминала его родную Силезию.