12

Химеры на крышах

Кажется, единственное, что охлаждало чувства, так это стекавшие с зонтика за воротник струйки воды. Моторы полицейских машин работали на холостых оборотах, чтобы поддерживать свет фар, кольцом освещавших место происшествия. В их свете косо летели холодные капли дождя. Держа рукой в перчатке забытую чашку кофе, он смотрел, как в кузов санитарной машины закатывают тела Эванса и Лескомба. Они оставались в обломках машины, разбившейся о ствол дерева под обрывом, до его прибытия; еще одна маленькая вина. От шума моторов у Обри давило в висках. В том, что они несколько часов после убийства оставались под обломками, не было ни капли уважения к приличиям.

Конечно же, убийство...

Дверцы санитарной машины мягко закрылись. Он кивнул водителю, что можно ехать, и отступил, оказавшись рядом с инспектором хэмпширской полиции. Задние колеса, разбрасывая комья грязи, буксовали по травянистому склону. Наверху машина, дернувшись, – тела привязаны к носилкам, не свалятся – въехала на заброшенный сельский проселок. Звук мотора постепенно удалялся, его заглушили громкие голоса людей, собравшихся у окруживших место аварии полицейских машин. На высоких металлических шестах установлены светильники. Натоптанная трава и грязь перекрещены красно-белыми лентами. В боку автомобиля Эванса, ставшего короче от удара, глубокая вмятина от врезавшейся в него на дороге машины. Следы рубчатых подошв, ведущие к машине и удаляющиеся от нее.

Убийство. Профессионально замаскированное, умело исполненное, но убийство. Лескомба заставили замолчать, хотя Обри не мог упрекать себя за то, что распорядился перевезти Лескомба. Когда бы он ни покинул дом, его бы выследили и убили. Он сожалел о смерти Эванса. Сотрудник Годвина. Один из его собственных людей! Нет, не сожалел. Гибель Эванса привела его в ярость.

Он стал меньше замечать холодную воду, льющуюся за воротник с зонта, который неумело держал инспектор. По пути из Лондона... сюда он не отвлекался на воспоминания о телефонном звонке Хайда. Дождь хлестал по обломкам машины Эванса. Брюки Обри выше выданных ему здесь холодных зеленых резиновых сапог промокли насквозь. Кэтрин в руках Харрела; Хайду удалось ускользнуть – "нет, к сожалению, не рассчитываю на то, что они считают меня погибшим"... И теперь он перемещается от одного телефона-автомата к другому в районе залива, словно неуклюже поддразнивая их, вместо того чтобы заметать следы. "Мокрый до нитки, в руке, черт возьми, дырка, думаешь, приятель, я дамся ищейкам?" Хайд, конечно мысленно ругал себя за то, что попался в ловушку в доме Алана. "Все, что у меня осталось, так это паршивая карта!" Неопровержимых улик, доказательств, но оценке Хайда, было достаточно. Теперь все они в руках Харрела. Кэтрин тоже.

И вот они заставили навеки замолчать Лескомба. Обри закрыл глаза, чтобы не видеть ослепительного блеска фар, белых полос дождя, разбитый, без ветрового стекла передок машины Эванса; по главным образом чтобы избавиться от невыносимой мысли о том, что Кэтрин угрожает крайне серьезная опасность.

– Будут ли другие приказания, сэр Кеннет?

– М-м. – Пошатываясь от головокружения, он открыл глаза. – Что? О, обождите пару секунд... – К инспектору вернулась невозмутимость. Местом происшествия завладели судмедэксперты в прорезиненных плащах и теплых куртках, возглавляемые незнакомым ему главным инспектором особого отдела, – двигаясь на цыпочках, измеряли, фотографировали. – Еще минутку. – Ему до смерти не хотелось возвращаться в машину, видеть шофера. Скоро снова будет звонить Хайд. Потрясение от известия о гибели Эванса постепенно проходило, оставалась острая боль от мысли о грозившей Кэтрин беде. В смятении и беспокойстве он то винил Хайда, то винился перед ним. Но так или иначе и она, и улики находились у них в руках!

Шатаясь, словно под тяжестью вины, он побрел вверх по истоптанному ногами склону к блестевшей от дождя дороге. В свете фар и синих мигалок дополнительно подъехавших полицейских и санитарных машин хорошо были видны следы скользившей под откос машины Эванса. Битое стекло и отвалившийся от колеса колпак, куски пластика и хрома усыпали склон и край дороги. Узкая дорога, да еще в плохую погоду. Тяжелый грузовик или большой фургон, вильнув, сбросил Эванса и Лескомба с откоса на деревья. Полицейский врач предположил, что, судя по волокнистым частицам во рту Эванса, его задушили мягкой игрушкой. Большим, улыбающимся во всю пасть львом, заброшенным потом на заднее сиденье.

Заныло в груди. Полицейский, поддерживавший его под локоть, отпустил руку. С крыши и капота блестевшей машины разлетались брызги дождя.

– Благодарю вас, инспектор. Некоторое время я еще буду здесь. Не поднесли бы вы мне... предварительные заключения, какие будут?

– Конечно, сэр.

Обри нырнул в заднюю дверцу удлиненного черного "ровера", водитель захлопнул за ним дверцу. Стекла моментально запотели. Водитель с полицейским казались большими тенями в струях дождя. Он закурил и чуть было не задохнулся, однако упорно продолжал затягиваться, пока табак не успокоил нервы. Рука тряслась – свидетельство его страхов. Противник его обогнал, вырвался вперед и напал из засады на его маленький отряд, заставив нести большие потери. Не в силах погасить волнение, он нетерпеливо ворочался на сиденье.

Харрел воспользуется Кэтрин, не станет ее убирать. Обри рассуждал не спеша, обстоятельно, убеждая себя легче, чем ожидал. Она была козырной картой; ее нужно не выбрасывать, а пустить в дело, оставить до удобного момента в ожидании его следующего хода.

Следующий ход? Он фыркнул. Эванс с Лескомбом погибли – эта дверь закрыта. Хайд ранен, его преследуют. От напряжения у него иссякают силы. В темноте дрожал огонек сигареты. Было бы легче, хотя и не с такой пользой, немедленно переправить Кэтрин сюда.

Теперь его бесцеремонное обращение с ней оборачивалось против него самого.

Он согрелся. Мокрые брюки обленили колени. Неприятно пахло резиной от сапог и нафталином от мокрого пальто. Они знали, что он пошлет за ней Хайда, потому что у него не было доказательств, которые могли бы вызвать у кого нужно интерес и обеспечить ему поддержку. Они знали, что у них с Хайдом нет резервов и что они доведены до отчаяния.

Он взмок от пота. От сигареты затошнило, и он раздавил со в щелкнувшей, словно мышеловка, пепельнице. Короткое мгновение все было в руках Патрика. Но Харрел перехитрил не только Хайда, но и его самого.

Запищал телефон. Сердце прыгнуло и больно заколотилось в груди. Схватив трубку, он, как свое собственное, услышал тяжелое, не предвещавшее добра дыхание Хайда. Тот, видно, тоже думал о том, что будет, и ожидал неизбежного. Обри охватило полное безразличие, не хотелось ни споров, ни взаимных упреков.

– Патрик?

– Да.

– Какие-нибудь следы...

– Хотите сказать, хрустальный башмачок на лестнице?

– Патрик!

– Не играйте возмущенного дядюшку, сэр. Вам это не идет. Обычный безжалостный ублюдок вполне сгодится для дела... сэр.– Весь его протест вылился в саркастическое подчеркивание титула своего шефа, затем добавил: – Между прочим у меня не так уж много шансов.

– Где она? – выкрикнул Обри. В висках стучало, лежавшая на коленях рука сжималась и разжималась, точно посаженный в клетку маленький беспомощный зверек. – Мне ни за что не следовало впутывать ее...

– Да она уже была впутана! – обрезал его Хайд. – Она знала Фраскати, одного этого было достаточно. Черт побери, Харрел не остановился перед убийством самой Ирины Никитиной! Думаете, убийство вашей племянницы очень его расстроит?

– Она была случайным свидетелем, Патрик!

Хайд, тяжело дышал, не скрывая пессимизма.

В машине пахло сыростью и табачным дымом. Обри протер одно из стекол и увидел всего лишь сползающие по стеклу капли да лицо заглядывающего внутрь водителя. Обри кивнул, и водитель вернулся в компанию полицейского. Из-под откоса, словно со скрытой сцены лился свет.

– Что будем делать? – спросил Хайд.

– Черт бы побрал этих негодяев с их заговорами!

– Это я проходил, когда читал памятку для поступающих на службу. Может быть, вы ее и писали: в архитектуре нет ангелов, одни химеры. Что будем делать?

– Куда они ее увезут?

– Как вы думаете?

– На то озеро?

– Шаста, да. Я бы отвез туда. Теперь они, наверное, знают – или скоро узнают, – что она рассказала мне и что мне известно. – Обри вздрогнул.

– Ты говорил, у тебя карта?

– Да. На ней пометки, только я никак их не разберу. Но они там, где упал авиалайнер. Ее доставят туда, вашу племянницу, если она вообще еще где-то находится.

– Да.

Он замолчал. Хайд нетерпеливо спросил:

– Вас что, вырубили?

– Что?.. Нет... Я раздумывал, что можно сделать, с нашего конца.

– И?..

– Я не уверен. – Качая головой, он поглядел на залитую светом лощину. Было бы глупо, даже опасно, говорить Патрику об этом происшествии. – Я... ты должен узнать, где она, Патрик. Мы с Тони будем продолжать разматывать те нити, что у нас уже имеются. Тут намечаются подходы... – Было слышно, как Хайд презрительно фыркнул. Джеймс Мелстед с перепугу выдал себя. Во всяком случае именно он обязан расколоть Джеймса Мелстеда. Джеймсу известны даты, места, поставки, люди с их намерениями... так ли на самом деле?

– Я берусь проследить путь этих самых ДПЛА от изготовителя до Харрела, – высокопарно заявил он. – Твоя задача – установить место нахождения Харрела. Тебе прежде всего нужно подробно описать карту Тони, увязать ее со сведениями, которыми он располагает. Ты говорил, там пометки?

– Отдельные буквы, крестики – как в "Острове сокровищ"... включая "черную метку" для какого-то бедняги.

– Хорошо. Поговори с Тони. Может быть, там...

– Что-нибудь на дне? Все-таки надеетесь?

– Чем черт не шутит.

– А женщина? Что с ней делать? За что браться в первую очередь? Харрел, улики или ваша племянница?

Обри помедлил.

– Патрик, пока что просто разузнай, где они!

– Хорошо. Правда, у меня немного шансов, согласны? Каине бы умные идеи ни скапливались, словно в засоренной уборной, по что касается меня, то я прежде всего должен пришить Харрела. Если его не убрать, все мы так и будем сидеть по уши в дерьме.

– Пока что ничего не предпринимай! – предостерег Обри.

– Ладно! – огрызнулся Хайд.

Разговаривая с Хайдом, Обри думал о Мелстеде.

– Патрик, кажется, у меня есть нужный рычаг. Думаю, я получу его... до того как ты будешь вынужден действовать. Советую тебе проявить терпение.

– Невелика доблесть. Мне нужно уходить, кругом много народу. Насчет карты позвоню.

– Хорошо, Патрик. Будь осторожен...

– Тоже мне, мастер долбаных прописных истин! – услышал Обри, прежде чем в трубке раздался непрерывный гудок. Он положил трубку и, поеживаясь, глубоко устроился на сиденье. Он снова взял на себя ответственность за исход дела, и хотя эти заботы выбивали его из привычной колеи, они все же отвлекали от самой большой тревоги – за судьбу Кэтрин. Ответ надо было искать здесь – у Мелстеда и Малана.

Он снова закурил, слушая стук дождя о крышу машины. Да, он расколет Мелстеда. Дорогой Джеймс, старый приятель, в конце концов выложит ему все. Из-за Кэтрин надо было спешить... но времени хватало в самый раз...

* * *

Завтрак в "Савое". Легкое удивление и удовольствие, точно он сам пропел ночь в спальне этого шикарного номера с девушкой, которая в данный момент, стоя под душем, мурлыкала песенку Завтрак в люксе гостиницы "Савой" с видом на реку. Намазывая маслом еще один тост, Прябин не мог сдержать глупой ребяческой улыбки.

Тут к нему снова вернулась злость на Малана. Он бросил на него хмурый взгляд, будто сидел перед строгим родителем, листавшим школьный дневник, а не изложение плана создания новой цепочки для тайной переправки секретной техники. Прябин еще больше вышел из себя, увидев грязные следы джема на одном из листков, разбросанных вокруг тарелки Малана с брошенной в застывающий жир корочкой бекона. Дабы скрыть свои чувства, он отхлебнул кофе. Чтобы убрать Лескомба, Малан воспользовался услугами КГБ. При этом был убит один из сотрудников Обри – Эванс! Если Малан недооценивал Обри, полагая, что его возраст и положение притупили ответную реакцию, то уж он-то был другого мнения. В результате убийства Эванса Обри будет подобен растревоженному улью. Ему, Прябину, приходится как школьнику сидеть перед каким-то южноафриканцем!

Скрипя зубами, встряхивая головой, он зажал руки меж колен, словно получил по ним линейкой. Сдернув очки, Малан уставился на него. Позади его широкого лица за высокими окнами по маслянистой глади Темзы медленно двигались суда. Гостиная была перегружена стильной мебелью и тяжелыми портьерами, чрезмерно украшена лепниной и позолотой. Ну прямо как в Кремле, черт побери!..

– Что на уме? – спросил Малан.

– Ты, – съязвил Прябин. Малан усмехнулся.

– Из-за того, что действовал через твою голову? И что твое начальство полагается на мое мнение?

– Не пойму, какого черта мое ведомство пляшет под твою дудку! – вспылил Прябин. Его бесило собственное бессилие и уязвленное самолюбие: кроме того, он так расхрабрился потому, что хорошо знал Малана, знал, что тот никогда не донесет на него Центру. Все равно что выкрикивать оскорбления, когда обидчик давно скрылся за углом и ничего не слышит! Но ему надо было выплеснуть накипевшие обиды. – Можно было бы и со мной посоветоваться. Ты же, черт возьми, использовал моих людей!

Малан пожал плечами. Тяжело подавшись вперед, сказал:

– Сожалею, что пришлось наступить тебе на мозоль, приятель. Чтобы все было как надо, пришлось действовать быстро. Ты был в Москве... спасая свою шкуру после провала в Стокгольме... Хорошо, пусть за тобой не было вины... – Он успокаивающе поднял ладонь. – Послушай, нам приходится работать вместе. Этот твой план... – Он обвел рукой разбросанные листки. – Мысли интересные. Итак, хочешь, чтобы мы их обсудили, или будешь плакать над разбитым кувшином?

Наглость этого человека была невероятной! В то же время он, словно танк, обладал непробиваемой мощью. И привычно пользовался ею.

– Итак? Прежде чем я смогу показать это в Претории, очень многое нужно обговорить.

Прябин недовольно фыркнул. Малан поглядел на него с веселым любопытством, потом на его лицо вернулось привычное высокомерное выражение.

– Больше не распоряжайся, как заблагорассудится, моими людьми, – надулся Прябин.

– Только с согласия твоего заместителя председателя.

– Все равно плохо, что убили одного из парней Обри, – упорствовал раскрасневшийся Прябин. Малан спокойно откинулся в грозившем развалиться под его весом кресле. Махровый банный халат открывал волосатую грудь. – Лескомбом можно было заняться в любое время. Даже если бы он и заговорил, это мало чем помогло бы Обри, учитывая, что тому уже известно. Грязно сработано.

– Итак, ты высказался, приятель. Теперь все? Обри не имеет большого значения – тебя зачаровали старые кубки и призы, вот и все. Слышал, ты не испытывал особого желания... – Снова усмешка в глазах, хотя лицо оставалось серьезным.

– Довольно! – рявкнул Прябин, стукнув кулаком по столу. Загремела посуда, маленькая серебряная перечница повалилась набок, точно битый шахматный король. – Моему новому плану не грозит стать объектом коварного любопытства Обри, особенно на первых стадиях операции! Если бы только вы с заместителем председателя, – а я не могу представить, чтобы вы хотя бы на минуту принимали в расчет такие мелочи, как деловые качества и элементарные правила поведения, – не выходили за рамки секретности и трезвого расчета... – Он откинулся на спинку стула, удовлетворенно отметив про себя блеснувший в глазах собеседника гнев и появившийся на щеках злой румянец.

– Хорошо, – после долгого молчания произнес Малан. – Хорошо, приятель, я приношу свои извинения. Я всего лишь невежественный бур, откуда мне знать все эти тонкости? А теперь не лучше ли заняться делами, с которыми ты ко мне пришел?

Подавив раздражение, вызванное издевательским тоном собеседника, Прябин спросил:

– Что тебе еще надо знать? – Избегая изучающего взгляда Малана, он взялся намазывать маслом еще один тост.

– Какая у тебя в этом дело поддержка? План броский, умно скроенный...

– Хочешь сказать, – пробормотал Прябин, жуя тост, – что он слишком рискованный, чтобы Центр его поддержал.

– Вот именно.

– Центр поддержал.

Малан пожал плечами.

– В нем много выдумки. Но ты, приятель, именно этим славишься, а? Чувствуется твой почерк. Если получится, все лавры достанутся тебе. – Прябин постарался не реагировать на эту лесть. – Если я предложу его Претории и... кое-кому еще, то они потребуют что-нибудь взамен. Договариваться я должен с тобой?

Прябин утвердительно кивнул.

– Да, со мной. Я бы подумал, что ты уже немало имеешь с этого.

– Слушай, сегодня я отправляюсь в Бомбей. Это означает алмазы. Ваши выбрасывают алмазы за бесценок на индийский рынок. А за ваши делишки будем отвечать мы в Южной Африке. – Его произношение – "Эфрике" – резало слух. – Масса алмазов, проходящих через Индию, но осталась незамеченной, и теперь думают на нас, тогда как это прожорливые московские деятели, сбывая излишки, выколачивают твердую валюту. Этому нужно положить конец. Наша договоренность действовала удовлетворительно. Нам или придется вернуться к первоначальным квотам для каждого рынка за пределами Европы, или все это дело полетит к чертям. После Бомбея я еду в Москву и к тому времени ожидаю хороших вестей.

Прябин в итоге согласился:

– Думаю, об этом можно договориться. Что еще?

– Доля прибылей вычислена довольно умело... Твоих рук дело? – Прябин кивнул. – Это может заинтересовать Преторию, но не меня. А тебе придется действовать через меня.

– Условия не высечены на камне.

– Хорошо.

Через приоткрытую дверь Прябин мельком увидел в спальне девицу.

– Что-нибудь еще?

– В данный момент предлагаемый вами маршрут пока что официально для нас закрыт. Но тебе это известно. Открыть его – моя забота, а ты берешь на себя маршруты из Америки и Европы через Англию и Францию. Проложить путь из Африки в Москву теперь, когда кубинцы оттуда ушли, стало труднее. – Он поднял глаза, потирая подбородок. – Я обговариваю долю во всем, большом и малом, как бы далеко ни продвинулось дело. О'кей?

– Ты же знаешь, что я не могу просто так соглашаться на что угодно, поэтому какой смысл обсуждать это со мной? Обговори с Москвой.

– Чтобы подкусить тебя, приятель. Чтобы не считал себя великим умником. Ты меня раздражаешь.

Малан почти не заметил ухода девицы. Та простучала каблучками по гостиной – сумочка через плечо, длинные развевающиеся волосы, словно только что сошла с телевизионной рекламы. Правда, он отвернулся, заметив явный интерес Прябина к закрывавшей за собой дверь красотке. Потом сладко потянулся.

– Сомневаюсь, чтобы Москва согласилась.

– Я не сомневаюсь. Твой план слишком хорош, чтобы им бросаться. Скажу об этом Чеврикову – тебя устроит?

– Я знаю, откуда у меня хлеб с маслом. Удовлетворен ответом?

– Вполне. Выходит, каждый из нас понимает, что к чему.

– Выходит, так.

Прябину осточертела затеянная ими вежливая, но требующая напряжения игра. Уж он-то знал, кто его новые хозяева. Ирины нет в живых, и Никитин, как можно было предвидеть, начинает превращаться в консерватора. Новым умным словом стало "постепенность". Ему вспомнилось болезненное, подавленное выражение лица Диденко при их встрече на набережной. Его свалили. С плеч Никитина согнали двух радикальных ангелов. Они больше не нашептывали ему на ухо, что нужно делать, не соблазняли его "перестройкой" и "гласностью". Вместо них правители окружили Лидичев, Чевриков и вернувшиеся на свои посты другие бойцы старой преторианской гвардии. В глазах таких, как он, это был кратковременный взлет, каким когда-то давно для американцев было президентство Кеннеди – "недолгий сияющий миг" пли как они его там назвали. Теперь все в прошлом.

– Что-нибудь случилось?

– Что? О, нет... ничего такого. Оставляю тебе твой экземпляр плана.

– Еще одно дело, пока ты здесь. Нужно снова внедриться в "Рид электроникс", и как можно...

– Только вот именно благодаря вам и заместителю председателя в настоящее время это невозможно!

– Нам нужно туда вернуться. Компания только что купила "Инмост", а это означает технологию производства тонких кристаллических пластин и транспьютеров.

– Знаю, – ответил Прябин.

– Тогда сделай что-нибудь, приятель. И вашим, и нашим людям потребуется все, что можно будет достать в "Рид". Скоро на тебя начнут нажимать, так почему бы не позаботиться заранее? Я уговорю Преторию, сделаю так, что ты прославишься в Москве, – только найди замену Лескомбу.

– Подумаю.

Провожая глазами уходившего Прябина, Малан, поколебавшись, решил ничего не говорить на прощанье. Дверь закрылись. Фыркнув, затряс головой, будто после русского в волосах осталось что-то раздражающее. Поглядел на разбросанные по столу машинописные странички, не в силах удержаться от улыбки. План действительно хорош. Правда, его сильно раздражал этот мальчишка-генерал с его либеральным, на западный манер, оскорбительным презрением к родине Малана и ее политике. Взмокнув в своем банном халате, он нетерпеливо дергался и взъерошивал волосы. Отныне Прябин будет делать, что ему скажут. Повернувшись к окну, снова улыбнулся. Его забавляла мысль, что Прябину ничего неизвестно об обстоятельствах гибели Ирины.

За окном по маслянистой Темзе скользил чистенький бело-голубой катер для увеселительных прогулок. На корме – мужчина в вечернем костюме с поднятой вверх, должно быть, бутылкой, к которой он время от времени прикладывался. Спиной к каюте, раскинув вытянутые ноги, развалилась девица в мятом атласном вечернем платье. Третий, в белом смокинге, низко перегнувшись через леер, явно блевал. Малан презрительно скривил губы. Черт бы побрал эту паршивую страну! Поднявшись со стула, тяжело опустился на диван, положив на колени телефон. Оставались кое-какие дела по мелочи, которыми теперь, когда вернулся Прябин, твердо обосновавшийся на должности резидента, КГБ не станет для него заниматься.

Набрав номер, подождал, потом произнес:

– Блэнтайр? У женщины в квартире поставили жучок? – И за Харрела приходится работать!

– Да, – ответил обиженный голос.

– Хорошо. Вообще-то ни Хайд, ни Обри не представляют для меня интереса. Я лишь хочу, чтобы за нами было чисто, стараюсь только ради нас самих, никого больше. Единственный, кто может навести на нас, это Мелстед. Ты меня понял?

– И если Мелстед?..

– Пока что держи меня в курсе дела. Ничего не предпринимав. Харрел сморозил глупость, захватив племянницу Обри. Если бы это был ты, Блэнтайр... Хотя ты, парень, так бы не сглупил, а?

– Уж я-то не оставил бы Хайда в живых.

– Ну, это проблема Харрела. Пришли мне в гостиницу билет на Бомбей до одиннадцати.

– Будет сделано.

– О'кей, ты знаешь, где меня найти.

После разговора к нему вернулось благодушное настроение. Пьянчуга с бутылкой шампанского, выделывая вензеля, двигался вдоль борта и, видимо, что-то орал – отвратительной зрелище. Происходившее вокруг Обри представлялось ему малозначительным. Вряд ли он снова увидит свою племянницу, во всяком случае живой. Харрел действует напролом. Ее судьба вряд ли беспокоила Малана; она уже была в прошлом, как и девица, которая только что ушла; да и в постели она была бог знает что. Кэтрин была хороша на приемах и вечерах, в кругу деловых знакомых – но скорее в должности супруги, чем...

К тому времени как катер скрылся из виду, Малан выбросил Катрин Обри из головы. Собрание совета директоров в половине двенадцатого, деловой ленч с банкирами, потом отлет в Бомбей. Он вытянул ноги, закинув руки за голову. Теперь это была маленькая драма Обри, а не его, и такая же незначительная, как скрывшийся катере пьяными "юппи". Что касается его, то в Кремле ему будет проще иметь дело с Лидичевым и консерваторами. Ирина Никитина, как и Прябин, презирала его и его страну. Рано или поздно она, возможно, даже отказалась бы от договоренностей между Москвой и Преторией по алмазам и золоту. Без поездки в Бомбой было не обойтись, потому что эти тупые хапуги стали наводнять индийский рынок дешевыми нешлифованными алмазами. Прищелкнув языком, снова устроился поудобнее. Это можно уладить. Ради того чтобы завладеть транспьютерами и кристаллическими пластинами, они обуздают алмазный бизнес. В предвкушении такого лакомого куска Москва истечет слюной.

Малан расхохотался. Надо же, он сидит в совете директоров "Рид электроникс", а чтобы завладеть новой технологией, приходится воровать и вывозить добычу в глубокой тайне! Зато так куда интереснее.

* * *

Открыв глаза, Хайд инстинктивно сунул руку под грязную подушку, хватаясь за пистолет. Шум уличного движения, резкий звук радио за тонкой стеной, сквозь дырявые жалюзи видна махина моста через залив. Шум машин и радио перекрывала ругань ссорившихся обитателей. Он успокоился и, продолжая лежать, стал разглядывать растрескавшуюся штукатурку и голую лампочку на потолке. Громко хлопнула дверь; кто-то, проворчав, сплюнул; кого-то нудно отчитывал женский голос; плакал ребенок. Негритянский диалект, испанская речь. Под вибрацию стоявшего у стены топчана Хайд снова уснул.

Сел, отпустив рукоять пистолета. В покрытом бурыми пятнами зеркале отражалась стоявшая на грубом комоде пока еще наполовину полная бутылка "бурбона". Одно это уже кое-что значило.

Он, должно быть, проспал – на часах половина девятого – почти донять часов. Опасливо оглядел руки, ноги, ощупал тело и зевнул. В руке тупая пульсирующая боль. Не обращая внимания на убогую обстановку, он натянул тяжелые замшевые башмаки, зашнуровал их, почти не чувствуя головокружения. В желудке только ощущение голода. В коридоре женщина извергала на испанском языке проклятия вслед удаляющимся шаркающим мужским шагам. Ребенок замолчал. Хайд достал из-под подушки пистолет и сунул его сзади за пояс. Тот привычно лег на свое место.

Прошел по узкой комнате и включил видавший виды телевизор. В программе утренних новостей – изображение президента Калвина, ведущего предвыборную кампанию, видеосюжеты, затем снимки. Прибавив громкость, он уселся за исцарапанный стол, трясущимися, как он считал, от нетерпения руками осторожно развернул карту. Отставая по опросам общественного мнения, Калвин где-то на Среднем Западе ревностно раздавал обещания. В комнате пахло жареным мясом, которое он позволил себе на ужин. Он вдыхал запах, водя пальцем ни изданной Департаментом лесоводства США карте озера Шаста, прикидывая расстояние и отмечая отдельные места. Карта была помечена линиями, кружками, пунктирами, буквами. На смену Калвину в телевизоре зазвучал деланно беззаботный комментарий ведущего. Перебранки в Восточной Европе, словно отголоски далекой не замечаемой грозы, потом советская Средняя Азия он оглянулся на телевизор, на котором была изображена другая карта. Рядом эксперт, точно стоящий у доски учитель с указкой. Беспорядки в Таджикистане, снова вызнаны войска, снова аресты, снова взрывы. Советские власти принимают более жесткий курс... В Москве изменения в Политбюро, на политическую арену возвращаются представители старой гвардии. Хайд лишь мельком подумал об Афганистане и Таджикистане и вернулся к карте Фраскати. Это началось здесь, на озере Шаста. ЦРУ сбило гражданский авиалайнер, чтобы испытать ДПЛА, который передадут русским для убийства Ирины Никитиной. Он рухнул... да, здесь. Буквы МК означают «место катастрофы», заштрихованное пространство, вероятно, показывает площадь разброса обломков. Красным цветом заштриховали склон Лошадиной горы между рекой Макклауд и ручьем Скво-крик – рукавами огромного искусственного озера. Хайд взлохматил волосы, провел рукой по небритым сухим щекам. Были еще пометки в рукаве, образованном рекой Макклауд, и на берегу. В образованном рекой рукаве две буквы – ПУ, рядом крестик – что-то затонувшее или спрятанное на глубине более ста футов. От озера до места катастрофы вьется пунктирная линия. Еще одни крестик, на этот раз без буквенных обозначений, приблизительно в двух милях от обломков. Он упорно вглядывался в карту, но в голову ничего не приходило. Из-за этой карты наряду с костюмом для подводного плавания и другими вещами убили Фраскати. Выходит, две буквы обозначали нечто такое, что он искал и, возможно, нашел.

Словно ревнивый любовник, Хайд в подробностях вспоминал кассеты с пленкой, зарисовки, записные книжки, все собранные Фраскати улики... и все теперь в руках Харрела. Он сжал над картой кулаки, словно держа воображаемые нож с вилкой и грубо требуя, чтобы ему подали еду. Харрел завладел женщиной, но она практически ничего не представляла в сравнении с раздобытыми им уликами!

Хайд резко выпрямился, будто ему всадили укол допинга. Под ним на растрескавшемся, с загнутыми углами линолеуме скрипнул стул. Сквозь перекошенные планки жалюзи в клубах утреннего тумана тяжело плыл мост через залив. Он не сводил глаз с карты. Вражеская территория, позиция противника. Обведенный кружком крестик на восточной стороне рукава Макклауд; там ни кемпинга, ни причалов, ни видовых площадок, ни лужаек для пикников, ни ведущей сюда туристской тропы. Фраскати что-то там нашел – дважды обвел глубоко вдавившимся в бумагу кружком. Перевернул карту. Двойной кружок проступал рельефнее всех остальных значков – след гнева или волнения. Фраскати считал, что обнаружил место, откуда они действовали, – базовый лагерь на пути к убийству Ирины Никитиной.

В ящике Фраскати были и другие карты, возможно, помеченные, как и эта. Пометки, может быть, обозначены более четко. Харрел окажется в том месте, просто выжидая, будучи уверенным, что Хайд либо сам не отступится, либо ему это не позволят.

Он вздрогнул, услышав плач женщины, тяжелую пощечину, мужскую брань. Рассеянно потрогал горевшую руку. Отвел пальцы от наложенной вчера промокшей тяжелой повязки. Поглядел на измятые, в пятнах брюки и пиджак со следами пребывания в воде. Вспомнил прыжок с причала в воду, боль в руке, кратковременный мрак и распирающую резь в груди, пока не вынырнул под подгнившим причалом... вспомнил, как пырял вдоль берега залива от лодки к лодке, пока не добрался до заброшенного плавучего домика. Он обсушился, поел, перевязал кровоточившую рапу на предплечье. Покинул домик, когда перестали сновать полицейские, оставившие только водолазов в гидрокостюмах, обыскивавших дно залива.

Рука действовала. Карман пиджака набит бинтами. Он повернулся к телевизору, чтобы убедиться в том, что уже предвидел: ни о нем, ни о Кэтрин Обри ни слова. Дело рук Харрела. Никакого упоминания о происшествии в Саусалито. В соседней комнате протестовала женщина, мужчина, вероятно, сутенер, мучил ее, требуя денег.

Встал из-за стола, пощупал пистолет и, шаркая ногами, вышел в пустой мрачный коридор. Запах кофе, лепет ребенка, звуки радиоприемников и телевизоров, словно ропот медленно собирающейся толпы. Спустившись по лестнице в вестибюль, миновав неряшливо одетого швейцара, вышел наружу, вдыхая разогретый, пропахший бензином воздух. Сунул в щель первого попавшегося телефона оставленную ему Мэллори абонент скую карточку и набрал телефон Обри в небоскребе "Сентер пойнт". Оглядел оживленную улицу. В Лондоне пять часов пополудни. Двери, отражающие свет витрины и осыпающиеся стены магазинов, закусочных и галерей игровых автоматов. Поблескивающие на солнце ветровые стекла машин. Его не ищут.

– Дай мне его, – сказал он, услышав голос Годвина. – А мне требуется все об озере Шаста... Да, место катастрофы; все, что тебе известно. – Несмотря на то, что воздух в это ноябрьское утро еще не разогрелся, ему стало жарко. Витрины, стекла машин, стоящие автомобили, пешеходы, особенно праздношатающиеся. Ничего.

– Соберу до кучи, – ответил Годвин с оттенком удовлетворения. – Даю сэра Кеннета...

– Патрик?

– Кто же еще? Что у нас?

– Почти нее утро просидел на заседании Объединенного комитета но разведке...

– Не будем трепаться попусту, сэр.

– Патрик, нашел, где Катрин? И... она жива, а?

– Что? Да, жива. Харрел знает, что я к нему явлюсь. Ею будут махать, как флагом, чтобы привлечь меня. А теперь мне нужна информация от Годвина. Дайте ему трубку. И буду позванивать. Пусть по этому номеру дежурят. Круглосуточно. Поскольку работаю без страховки, – не удержался он от злорадства. – Извините, что не уделено должного почтения вашему семейству, но ему нужен я.

– Хорошо, – тихим расстроенным голосом произнес Обри. – Хайд пожал плечами. Автомобили, витрины, двери, проехавшая, не задерживаясь, сине-белая патрульная машина, никто в ней не поглядел в его сторону. – Патрик, извини, что не могу организовать...

– Положение тупиковое. Значит, пока что придется обходиться без подстраховки? Давайте Годвина.

– Хорошо, Патрик.

Пошарив в наружном кармане, Хайд достал и развернул карту. Он, невольно комкая бумагу, вертел ее в руках, разглядывая пометки. Заливы озера, словно пальцы огромной наполовину ампутированной кисти.

– Карту удалось спасти, порядок. Департамент лесоводства, озеро Шаста – у тебя есть такая?

– Да. Пришлось сбегать на Гровнор-сквер... под видом туриста...

– Черт побери, хватит болтать, Годвин! Короче, есть или нет?

– Хорошо, эта карта у меня есть.

К телефонной кабине небрежной походкой подошел мужчина с газетой под мышкой. Хайд наклонился под прозрачным плексигласовым колпаком. Средних лет, в пальто. Хайд долго смотрел ему вслед, потом оглядел улицу, постепенно приходя в себя. Вроде ничего. Патрульная машина в обратном направлении. Подождал. Ничего.

Посмотрел на карту.

– Порядок. На экземпляре Фраскати много пометок – хочешь отметить у себя, дорогуша?

– Да, мистер Хайд.

Хайд на время даже испугался, осознав, что иллюзию спокойствия он создал сам своей дерзкой болтовней.

– Рядом с Лошадиной горой дне буквы: М – Мэри, К – Кэтрин. Ото что – место катастрофы?

– М...м?.. Да, порно. – За тысячи миль от него раздавался хруст развертываемой карты. О'кей, что дальше?

Мужчина в пальто не спеша шел обратно, на этот раз уделяя больше внимания витринам, дверям, даже движущимся машинам, всему, кроме телефонной будки.

– П – Патрик, У – Уильям. Это в самом озере. Какие соображения?

Патрульная машина исчезла. Коричневый "форд", "линкольн", "ниссан", "порше", "файрбэрд" – все как прежде... Старый зеленый "бьюик" в тридцати ярдах на другой стороне улицы, раньше его не было. Хайд нетерпеливо постучал по карте.

– Ну? – рявкнул он. – Что ото?

– Что там у тебя еще?..

– На другое может не остаться времени! Что, мать твою, означает Н и У, ты, идиот?

Человек в пальто и шляпе, помахивая за спиной газетой, остановился, разглядывая отражение Хайда в витрине. Выправка полицейского или военного. Дверцы зеленого "бьюика" раскрылись, и двое пестро одетых чернокожих... он расслабился... двинулись слишком быстро, чтобы полностью упустить их из виду.

– Патрик... Ты сказал: в озере? Что там у тебя?

– Неприятность! – Двое чернокожих решительно направлялись к нему, а человек в шляпе и пальто поворачивался в его сторону. На его стороне улицы в восьмидесяти ярдах, крадучись двигалась еще одна машина. – Что это? – заорал он, наклонившись к аппарату.

– II и У означают пульт управления, Патрик. Ты говорил, что у Фраскати был гидрокостюм – возможно, он отыскал в озеро грузовик с пусковым устройством и пультом управления. Они, должно быть, сбросили... Патрик? Патрик, ты слышишь?

Годвин посмотрел на Обри, маленького, съежившегося старичка. За окном – тусклый дождливый вечер.

– Положи трубку. Тони. Надо разъединиться, – издохнув, сказал Обри и, опираясь на трость, заходил по комнате.

– У него все в порядке, сэр?

– Тони, не знаю я! – вскричал Обри.

Годвин побледнел. Трость, не переставая, стучала об пол. Чемберс сосредоточенно шуршал бумагами. Тони уткнулся в карту.

Обри, чуть не разорвав, выхватил карту из его рук. По стеклам, словно слезы, стекали капли дождя. За окном, на Оксфорд-стрит, по домам расходились люди, мелькали тормозные огни. Годвин успел только заштриховать район катастрофы, больше ничего.

Звонок телефона заставил вздрогнуть всех троих. Годвин схватил трубку.

– Патрик... господи! Что случилось... что? Слушай, тебе нужно знать... О'кей, ты перезвонишь, но где эта пометка, ПУ? Рукав реки Макклауд, близ карстовых провалов в озеро, чуть к северу, сноска... да – что? Да, передам. Пока!..

Кладя трубку на место, Годвин пожал плечами, но при этом расплылся в улыбке.

– Облава на наркоманов, сэр, только и всего. Его совсем не коснулась. – На высоком лысеющем лбу Годвина выступили капельки пота. Обри облегченно вздохнул. Ему тоже стало жарко.

– Выходит, ему хватило выдержки остаться на месте... не бежать?

– Вероятно.

– Хорошо. Она ему потребуется. Обри прокашлялся. – А этот самый ПУ? Где он? – Он видел, что Чемберс про себя посмеивается над его притворным равнодушием, но его чувство благодарности судьбе за то, что Хайд по-прежнему оставался на свободе, действительно было неподдельным. Голова и без того болела от незначительных, пустячных дел, которыми был заполнен день, черт бы их побрал! Сегодня премьер-министр была больше обыкновенного желчной, упрямой и требовательной. Он достал из нагрудного кармана платок и, промокая вспотевший лоб, заметил, что Чемберс внимательно следит за ним своими черными глазами. Небрежно махнул рукой в сторону карты, которую Годвин держал так, словно это был святой покров. – Так где это, Тони?

– По словам Патрика, здесь. Есть еще один крестик на берегу, вот здесь. Возможно, охотничий домик, хижина или что-нибудь вроде этого.

– Тогда он здесь, – медленно произнес Обри. – С Харрелом. – Перед глазами встали мертвые лица Эванса и Лескомба, с которыми так просто разделались.

Тони Годвин еще сильнее него был разгневан убийством Эванса. Обри провел бессонную ночь, слушая редкий шум машин, случайный лай собаки и пьяные крики возвращающегося домой гуляки, желающего поднять на ноги спящий город, чтобы принести свои извинения. Потом весь день вряд ли можно было назвать плодотворным; неудивительно, что премьер-министр была раздражительна, даже после очередного шумного успеха в час, отведенный для ответов на вопросы.

– Хорошо. Чемберс, что у нас? – спросил он, стряхивая с плеч пальто. Как прошел день? – Язвительный тон – это все, что ему оставалось. Чемберс нахмурился, не зная, как реагировать.

– Прежде всего, сор, Малан покинул страну. Узнал об этом от службы... мы просили их присмотреть за ним. Бомбейским рейсом. До отъезда с Мелстедом в контакт не вступал.

– М-м... – Обри листал сводку, которую на ходу взял у Гвен, когда уезжал от себя. – Малан для нас очень важен, но, по-моему, данный вопрос к нему не относится. Не думаю, что его отъезд – блеф. – Перемены в Политбюро в Москве. Возвращаются старые порядки. Он живо взглянул на дипломата. – Продолжайте им заниматься, Чемберс! А как... насчет Мелстеда? – как можно безразличнее спросил Обри.

– В одиннадцать тридцать Малан отправился на заседание совета директоров "Рид электроникс", потом на ленч, потом в Хитроу.

– Мне показалось, вы сказали, что он не вступал в контакт с Мелстедом? Разве Джеймса не было на заседании совета директоров?

– Нет... По сообщениям, в это время его не было поблизости от здания "Нэт-Уэст Тауэр". Он был в "Диллонсе", книжном магазине в...

– Я знаю, что такое "Диллонс" и где он находится, Чемберс.

– Потом обедал в своем клубе.

– Да? Его... телефон прослушивается?

– Да. Но Малан ему не звонил.

– Тогда, наверное, не надо больше закручивать гайки, – пробормотал Обри. – Что еще?

– После обеда пошел в библиотеку.

– В какую – Британскую библиотеку, читальный зал Британского музея?

– В местную библиотеку в Уэмбли, в публичную библиотеку. – Потом добавил: – Может быть, старикану захотелось на часок укрыться от холода.

– Чемберс, – укоризненно поглядел на него Обри, потом резко спросил: – Что дальше? Что он там делал и куда пошел потом?

– Пробыл там полчаса, большую часть времени разговаривал с одним из библиотекарем, парнем лет тридцати, потом пошел домой пить чай. Все. Сейчас он дома. Телефонных звонков не было.

– Ему известно, что его прослушивают?

– Нет. Прислуги не было дома, когда мы проникли туда. Он не знает.

– Просто осторожничает, – заметил Годвин, грузно опершись на свои палки. Стул, на котором он восседал, грозил развалиться.

Обри еще раз пролистал сводку. Это был их последний удобный момент, задуманный задолго до весны. Малану, должно быть, стало известно об их намерениях после того, как сбили американский авиалайнер... Не то чтобы это имело значение. Джеймс мог не знать, но он находился на орбите Малана, имел от него немалый куш. А теперь, должно быть, понял. Утверждения Фраскати, гибель Ирины – они должны были бросить свет на его дела! Боже правый, Обри всю жизнь дорожил своей честностью, неподкупностью, преданностью родине, страстно стремился сберечь порядочность! Оказалось, нужно было дожить до старости, чтобы узнать, что на самом деле мир держится на силе, деньгах и, возможно, сексе.

– Вы думаете, что Мелстед действительно знает, сэр? – спросил Годвин. – Я имею в виду то, как использовали ДПЛА?

– Что?.. – вздрогнув, переспросил Обри. Потом добавил: – Да, мне бы следовало сомневаться, но я не могу.

– Он, видно, догадался, когда сбили авиалайнер?

Обри ткнул тростью в лежащую теперь на полу карту.

– Возможно.

– Проклятые янки!

– Не обязательно все они. Видит Бог, я не могу представить, чтобы кто-нибудь санкционировал такое! Но Америку так или иначе это устраивает, я имею в виду существующее положение. Если как следует покопаться, можно найти сотню мотивов для этого! Он прокашлялся. – И ни от одной из наших спекуляций никакой пользы. Этот библиотекарь... кто он такой?

– Джон Хьюз, – ответил Чемберс. – Помощник библиотекаря. Тридцати одного года. Живет в заброшенном доме в Уиллесдене. По пути домой за ним присмотрят.

– Вы говорите, они беседовали почти полчаса.

– Да, сэр. В сообщении говорится, что временами довольно возбужденно. – Чемберс протянул лист бумаги, но Обри, потирая подбородок, отрицательно покачал головой.

– Надеюсь, вы не отозвали агента, присматривающего за миссис Вуд?

– Что? О, нет, сэр. Хайд говорит, что звонил ей сегодня утром. Разговор был недолгий.

– Так. А теперь выясните, кто такой этот молодой человек из библиотеки и откуда его знает Джеймс. Звоните мне, если будет, что сообщить. Я должен ехать домой, переодеться к обеду. Тонн, что у тебя на Малана и «Рид электроникс»?

– Много чего. Куда вложены капиталы, сколько вложил, спасая компанию Рида главным образом из своих капиталов, а также из капиталов дальневосточных компаний и крупных банков. Данные "Компаниз хаус" о всех его директорских постах и капиталовложениях... да, и еще по данным "Ллойда" и таможенным декларациям установлена дата отправки...

– Хорошо. Почитаю в машине... А как насчет причастности Мелстеда к делам Малана?

– Я... я подготовил предварительный список всех контрактов и сделок, которые могли стать выгодными благодаря, э-э, поддержке и влиянию министерства торговли и промышленности... и министерства обороны. В большинстве случаев предпочтение отдается южноафриканским... – Годвин замолчал, глаза потухли. Материал в основном должен был готовить Эванс – Начинал Эванс, сказал он, отводя взгляд.

Прокашлявшись, Обри подчеркнуто нейтральным тоном заметил:

– И, вероятно, с антисоветской предвзятостью?

Годвин кивнул. Занятная ирония судьбы, но правда ли, – так называемые друзья использовали Джеймса на пользу тем, кого он считал своими врагами? Ничего нового о поездке Малана в Калифорнию накануне официального аннулировании проекта?

Годвин покачал головой.

– Нет возможности проверить... Малан, Шапиро и Харрел предпочитают по появляться на одной любительской фотографии. На грузовиках, выезжающих с предприятий "Шапиро электрик", не написано, что они принадлежат ЦРУ. Двери хорошо закрыты, сэр. Придется искать с этого конца.

– Я так и думал.

Сегодня утром наш старый приятель Прябин встречался с Маланом за завтраком в отеле "Савой", – заметил Годвин. – Только что из Москвы. Держу пари, что обсуждался новый канал... и, возможно, проникновение в "Рид электроникс", теперь, когда Лескомб... – запнулся он.

– Займемся этим в свое время. ДПЛА были доставлены компании Шапиро почти за год до того, как сбили авиалайнер. Мы никогда не узнаем, что было с ними до того апреля. Так что давайте молить небеса, что ПУ означает пульт управления и что его бросили в озеро Шаста после того, как он сделал свое дело!

– Вы хотите, чтобы Патрик...

– Занялся плаваньем? Вполне возможно. Ведь бедняга Фраскати занимался.

– Это не пошло ему на пользу.

– Патрик – другое дело! – обеспокоенно прервал Обри. – По крайней мере предупредите его, если позвонит вечером... или когда там. Камеру для съемок под водой. Костюм для подводного плавания. Все, что потребуется.

– Да, сэр. А тем временем?..

– Тем временем... – Он постучал пальцами по взятым у Годвина бумагам. – ...Джеймсу не понравится ужин, если он его не заработает. И еще, Чемберс... библиотекарь. Разузнайте о нем поподробнее. Мне бы не хотелось, чтобы он участвовал в переправке за границу беглецов!

* * *

Кэтрин потерла синяки в тех местах, где ее держали за руки, но заметив, что он с веселым любопытством следит за ней, удержалась от того, чтобы дотронуться до распухших губ. Левый глаз заплыл мешавшим видеть багрово-фиолетовым синяком и слезился. Не трогать ушибы на лице было ее единственным проявлением мужества, на которое хватило сил, вершиной ее неповиновения. Она сказала им о карте, которую Хайд достал из ящика Джона, обнаруженного под домом Алана. О крестиках, кружках и линиях, которые она бегло видела. Боже, она вычерпала из памяти все крупицы сведений, будучи слишком запуганной, чтобы лгать или выдумывать! Харрел подавил, парализовал ее морально и физически. Ему было невозможно противостоять. Она куталась в теплую, на шерстяной подкладке куртку, которую получила от пего. Куртка, как бы в насмешку, была ее размера. Такая предусмотрительность тоже вызывала у нее страх.

У Харрела в руках оказалось все, кроме той карты. Металлический ящик находился в расположенном позади них двухэтажном охотничьем доме. Она ступила на крошечный причал. В блестевшей воде на фоне камней мелькала разноцветными пятнами форель – завидев тень, стрелой метнулась прочь. Харрел мог использовать ее, чтобы заманить Хайда. Кеннет пошлет его сюда, и он сгоряча нагрянет, чтобы безо всякой пользы попасть в ловушку. После этого она... исчезнет, может быть, с привязанным к ногам ящиком с остальными уликами. Отвернувшись от приводящего в смятенно невозмутимого взгляда Харрела, она робко зашагала по заскрипевшему причалу. Снова зазнобило.

Она видела на карте крестик на голубом пятне озера, который спутала с обозначением этого дома. Место катастрофы, да, оно было обозначено. Больше ничего, больше ничего, больше ничего! В конечном счете Харрел ей поверил, как она поверила себе. Теперь ее неудержимо трясло. Слава Богу, хоть утро холодное. Она знала, что где-то там был еще один крестик. Исподтишка глянула чуть к северу, за втекавший на противоположном берегу ручей. Где-то там. Теперь она довольно отчетливо представляла себе карту в дрожащих руках Хайда. Это ее испугало, будто Харрел мог увидеть, что у нее в голове. Она потерла руки, но стало больно, и она оставила их в покое. Обернулась к Харрелу.

– Он еще сюда не добрался. – Ей было известно, зачем ее здесь выставляют напоказ: не ради же прогулки.

– Скоро явится, – негромко произнес Харрел, еще больше приводя ее в смятение. Казалось, ему совершенно безразлично, какое впечатление он производит на нее, и, пожалуй, хуже всего, он делал вид, будто мысли его заняты чем-то куда более важным. Даже не Хайдом. – Не волнуйтесь, мисс Обри. Он явится, – заверил с улыбкой Харрел. С веселой, широкой улыбкой, не обращенной к ней.

– Не явится, если у него осталась хоть капля здравого смысла!

– Но у вас есть дядюшка, так? А Хайд работает у него. Дядюшка будет о вас беспокоиться... а ему некого больше послать. Что и требовалось доказать. – Пожал плеча ли, разглядывая серые и бурые скалы и холмы на западном берегу озера, останавливая взгляд на трещинах и складках рельефа. – Нет, явится.

– II вы убьете его, как убили Джона? Не моргнув глазом?

Харрел согласно кивнул.

– Жаль, по так надо. Хайд встал на нашем пути, как и ваш любовник. И вы. Без дураков, мне на самом деле жаль. Вам надо было научиться держаться подальше от вещей, которые вас не касаются.

– Боже милостивый, да я почти всю жизнь придерживаюсь именно этого!

– Обидно, что отказались от своих привычек, ухмыльнулся он.

– Но ведь Обри знает! – возразила она, сжав руками похолодевшие виски. Волна лениво хлюпала о камин и опоры причала.

– Знает что? – ответил он, передернув плечами. Думает, что знает, мисс Обри. Подозревает. Но вот что я вам скажу. Никому не интересно, что он подозревает До тех пор, пока не будет неопровержимых улик, ваш дядюшка ничего, черт возьми, не сможет поделать. Извините за прямоту, но такова правда. Без вас, без Хайда и... – Боже, да он смотрит сквозь нее прямо туда, где Джон на карте поставил крестик! – ...одним словом, без него и вас – ничего, абсолютно ничего. Все сходится на вас двоих. И ваш дядюшка, как никто, черт возьми, знает это.

– Вы – убийца невинных людей! Вы убили Джона! – Говорить что угодно, лишь бы отвлечь его, заставить думать, что она просто напугана, что ей холодно и страшно!

– Это было... как бы вам сказать, в то время необходимо. И русская. Так было нужно.

– Господи, помилуй Америку! – усмехнулась она.

– Возможно, мисс Обри... возможно. Не думаю, что будет много пользы, если я возьмусь вам все объяснять. Вы не захотите понять всего зла...

– Проклятый убийца! – крикнула она ему в лицо, яростно изогнувшись, сжав маленькие кулачки.

Он шагнул вперед. Она отпрянула, на этот раз не удержавшись, потрогала свое избитое лицо. Он улыбнулся и спокойно произнес:

– Мисс Обри, идет война, хотя вы, может быть, этого не осознаете, потому что на телевидении нет никого, кто бы сказал вам об этом. Войну ведут такие, как я. Благодаря таким, как я, вы имеете возможность спать, есть, перепихиваться, словом, жить во сне. Поджаривать на пляже задок и передок, сидеть у телевизора, пить мартини и жевать маслины – все это благодаря тому, что мы, немногие, не спим, следим за тем, что происходит вокруг. Не ожидаю от вас ни понимания, ни согласия, но тем не менее все это правда. – Он снова улыбнулся. – Мы не ищем благодарности. Лишь бы вы не стояли на пути.

Кожу на щеках стянуло, то ли от холода, то ли в предчувствии новых истязаний. Она откинула голову, будто бесстрашно ожидая удара его тяжелой руки и издевательски крикнула:

– Аллилуйя, я лицезрела Землю Обетованную!

– Но, мисс Обри, пользуясь словами одного известного в недавнем прошлом лидера чернокожих, с нами вы можете туда не попасть. – Он поднял глаза, скользя взглядом по лесу, голым скалам, воде, затем оглянулся на дом и теснившиеся позади сосны. В стеклах пришвартованного к причалу катера поблескивало солнце. На эту сторону рукава, образованного рекой Макклауд, не было дороги, даже туристской тропы, добраться можно было только по воде. – По-моему, пора возвращаться в дом, мисс Обри. Вы, кажется, озябли.

 

13

Расспросы прежних друзей

– Зачем так? Его познания в юриспруденции...

– Польше шуму...

– А ты, Джеймс, промолчал, что тебя можно поздравить.

– О, всего лишь небольшой приварок, Кеннет. Чтобы не помереть с голоду.

– Не сомневаюсь, пригодился твой недавний опыт. Не знал, что в Америке, как и у нас, – имею в виду опыт государственной службы.

– Да нет... – Мелстед смущенно заерзал на стуле. Обри был озадачен. В течение всего обеда Джеймс непринужденно отвечал на все его зондирующие вопросы. Теперь же только из-за того, что, сожалея о напрасной трате времени, Обри проявил более живой интерес, Мелстед насторожился и стал юлить. Экспортные лицензии, знание разных стран, сам знаешь... – Проглотив остатки крем-брюле, захрустел карамелью.

Часы на каминной доске показывали девять. Обри сразу подумалось, что в Калифорнии около полудня. – Ну что ж, они получили то, что нужно, Джеймс. Остается надеяться, что ты не продешевил. – Мелстеду было не спрятать подозрительного взгляда. – Можно спросить, какой фирме так повезло? – спросил Обри, склонившись над тарелкой с, пудингом.

– Вряд ли это о чем-нибудь говорит, по Шапиро...

– И ты об этом умолчал, когда мы говорили о "Шапиро электрикс" и участии этой компании в...

– Ну, Кеннет, ты не знаешь, каким занудой ты становишься, когда начинаешь повсюду видеть загадки, низменные мотивы и коварные связи! – Мелстед начал протестующим тоном, но потом, махнув рукой и улыбнувшись, постарался сгладить впечатление. – Словом, ты себя знаешь.

Обри промокая губы салфеткой, всем видом показы вал, что не находит ничего смешного. Потом, тщательно расправив салфетку на коленях, сказал, не поднимая глаз:

– Видишь ли, Джеймс, возможно, это предложено тебе по старой дружбе. У меня же есть основания считать... Он бросил на собеседника наивный взгляд, ...что твой друг Шапиро, как это ни неприятно, имеет отношение к утечке высокой технологии... – Он поднял руку, предупреждая рвущийся из искаженного злой обидой рта Мелстеда протест. – Постой, я знаю, что это было давно и что ты за него ручаешься, но к нему, как представляется, ведет не один след. Не просто в Силиконовую долину, а поточнее.

– Полагаю, что это дружеское предупреждение, Кеннет?

– Нет. Пожалуй, мне не следовало ничего говорить. Просто эта новость была для меня большой неожиданностью.

– Кеннет, ведь твоя племянница тоже работает у Шап... черт, извини Кеннет, честное слово! Но ты понял, что я хотел сказать?

Наконец-то разговор пошел, слава Богу. Совсем неожиданно. Выходит, его приласкали и вознаградили за старание и умение молчать!

Мелстед указал официанту на тележку с сыром. Судорожно схватил бокал с кларетом и, чуть пригубив, взглянув на Обри.

– Понял, – с мрачным видом ответил Обри.

– А твои дела ужасны, – как можно мягче заметил Мелстед.

Обри было возмутился, но усилием воли сдержался, сохранив печальное выражение.

– Рад сообщить, что не так плохи, как боялся поначалу Клайв. Оррелл навел справки и, насколько известно, тамошние полицейские службы стараются нас успокоить. Теперь она проходит как свидетельница, а не как основная подозреваемая. – Он изобразил слабую страдальческую улыбку.

– Слава Богу. Я так пережинал за тебя все это время, Кеннет, – Обри знал, что так оно и было. Он же был Мелстеду другом.

Подъехала тележка с сыром, Мелстед жестом уступил очередь Обри, по тот отказался.

– Спасибо, не хочу.

– О, тогда я взял бы кусочек этого свежего на вид стилтонского... и, это глостерский? Хорошо, и его... Так, бокал портвейна. Ты, Кеннет?

– Нет, спасибо, Джеймс. – Приветствуя Мелстеда, мимо прошел банкир, потом постоянный секретарь, с которым они учились в Оксфорде. Сидевший ярдах в десяти молодой человек помахал Обри, будто подзывая официанта. Новичок из Форин оффис, пару раз доставлявший ему депеши. Мелстед принялся за сыр с крекерами, приговаривая про себя:

– Не могу терпеть воображающих черт-те что заведений, где тебе навязывают сыр до десерта, – провозгласил он, расплывшись в улыбке.

– Согласен. Прежде всего важно чувствовать себя удобно, находиться среди знакомых лиц, а не в безликой массе.

– Ты сегодня несколько не в духе, Кеннет? – В глазах нерешительность.

Сверху смотрел примостившийся на позолоченной раме потускневшего зеркала ангел.

– Я очень беспокоюсь за тебя, Джеймс. Поэтому рад, что мы нашли возможность вместе пообедать.

– За меня? Можно подумать, что ты мой домашний врач!

– Твои связи с этим типом, Шапиро, и в конечном счете с Маланом... – Он поднял ладонь, предупреждая возражения. – Видишь ли, Джеймс... мне не следовало бы говорить тебе это, совсем не следовало, во всяком случае не теперь... – Да, не следовало. Он представил себе, как бы был поражен и раздосадован Годвин, если бы услышал его сейчас. Обри заранее предупреждал Малана и Шапиро, возможно, сводя на нет все расследование. Давал Прябину и Малану время и возможность разобраться в обстановке. Но Кэтрин для него должна отодвинуть на задний план все остальное. Приложив к губам салфетку, продолжал: – Нет, не следовало ничего говорить. Видишь ли, их связывает очень многое, и, кроме того, очень многое связывает Малана с такими людьми, как, например, советский резидент. Постой, Джеймс, дай мне закончить, пожалуйста. – Он прокашлялся. – Дело больше не ограничивается утечками из Силиконовой долины или таких компаний, как "Рид". Петля затягивается, картина обретает очертания. Я вполне определенно чувствую, что Шапиро с Маланом по уши завязли в этом деле.

Мелстед побледнел, напряженно глядя на Обри.

– Кеннет, это ужасно! – только и мог произнести он. – Если в этом есть хотя бы доля правды, тогда это ужасно!

– Именно. – Еще в машине, но пути в клуб, он понял, что нет другого способа, кроме как потрясение, которое бы могло выбить Мелстеда из равновесия. Нужно было говорить об утечке, краже высокой технологии, намекать на преступление, даже измену родине только тогда можно было подойти к...

– Уверен, ты что-то предпринимал в связи с аннулированным проектом дистанционно управляемых лета тельных аппаратов, который разрабатывала фирма Рида. Я в этом убежден, Джеймс.

– Но Малан спас «Рид электроникс»! – выкручивался Мелстед.

– Возможно, это входило в его планы. Он – один из основных держателей акций компании Шапиро и многих других, работающих по секретным контрактам.

– Как хочешь, Кеннет, но в моей голове это не укладывается. – Сыр оставался без внимания. – Я, право, думаю, что ты идешь по ложному следу.

– Моя бригада так не думает, Джеймс. Я тоже. Мы считаем, что Малан – очень опасный парень, и очень давно. Его связи с Москвой по линии золота и алмазов ни для кого не секрет, а ДПЛА, видно, его еще одна побочная махинация, – горячо зашептал Обри, заговорщически подавшись вперед. Дотронулся до руки Мелстеда. Тот нервно ее отдернул. – Джеймс, пусть даже это запрещено, но я обязан был хотя бы частично сказать об этом такому старому близкому другу, как ты. Мы думаем, что Малан переправил эти аппараты в Америку, к Шапиро в Сан-Хосе, а оттуда они просто исчезли! Джеймс, в этих аппаратах и пультах управления были детали, технологии, всякая всячина, отдельные системы, которые не имели никакого отношения к компании Шапиро! Почему их отправили туда? Лескомб мне говорил, что...

– Разве Лескомб не погиб?

– Джеймс, похоже, ты собираешься все отрицать.

– Разумеется, нет!

– Джеймс, может быть, мне следует сказать тебе, что я намерен преуспеть в этом деле. Джеффри и премьер-министр считают мою должность чем-то вроде санитарной службы при авгиевых конюшнях, но я намерен доказать, что способен не только на неудачи, но и на успех. Я собираюсь принести кабинету на блюде головы Малана и Шапиро! – закончил он, бросая свирепые взгляды. Симулировать гнев не было нужды.

Мелстед до того струсил, что побледнели щеки.

– Ясно, – пробормотал он после долгого молчания, гоняя ножом по тарелке порушенные остатки сыра. При этих скребущих звуках у Обри заныли оставшиеся зубы. С бешено бьющимся сердцем он хищно следил за Мелстедом. – Какими уликами ты располагаешь, Кеннет? Хочу сказать, теперь, когда Лескомба... м-м, нет в живых!

– Кое-что имеется. Согласен, не столько, сколько хотелось бы. Но кое-что есть. Картина начинает вырисовываться, и довольно неприглядная картина; боюсь, причастные к ней лица хорошо известны нам обоим. Что еще можно раскопать и как скоро – пока не знаю. Но уверен, что докопаемся.

– Ясно.

– Джеймс, на твоем месте я бы отказался от должности консультанта у Шапиро. И, возможно, стал бы помаленьку освобождаться от компрометирующих директорских постов, если такие у тебя имеются.

– Я? Ты совсем не...

– Ну, разумеется. Но в чем я убежден, так это в том, что если ты напряжешь свою память, то вспомнишь много полезного для меня... для нас. Ты встречался с Маланом за ленчем в тот самый день, когда проект выбросили на свалку, так что ты, возможно...

– Нет!

– Возможно, нечаянно обмолвился, что могло его насторожить или ускорить развитие событий. ДПЛА выскользнули из страны сразу же после этого. Так ты обсуждал с Маланом этот проект?

– Я, э-э... конечно, нет! Не помню... – Он густо покраснел. Нетерпеливо махнул рукой, подзывая официанта. – Кофе, Кеннет?

– Пожалуй, да. И не помешало бы немножко арманьяка. Может быть, и тебе? Я сегодня разговорился. Возможно, мне удастся убедить тебя последовать моему примеру. – Он простодушно улыбался, похлопывая по лежавшей на усыпанной крошками скатерти руке Мелстеда. – Джеймс, я помогу при малейшей нужде, ты это знаешь. А ты в свою очередь мог бы помочь мне, уверен в этом. – Затем надавил: – Пентагон отказался от своих обязательств по проекту ДПЛА, даже не проведя испытаний. И те ДПЛА никто не собирался демонстрировать Пентагону. Это был лишь предлог, чтобы переправить их, и к тому же в целости и сохранности, через Атлантику, как только министерство обороны вышло из игры. Ты должен мне в этом помочь, Джеймс.

Нет, сначала он не знал. По крайней мере в этом можно быть уверенным, что даже приносило какое-то утешение и, возможно, оправдывало то, как он держал себя со старым другом. Да, возможно, понимание того, что имела место всего лишь тайная сделка, а не какой-то неопровержимо преступный заговор, лучше поможет расколоть Джеймса.

Где-то, в какой-то момент, Джеймс догадался. А теперь он знал, как убили Ирину.

* * *

Плотина была чужеродной, ее очертания не вписывались в созданную им мысленно картину. Чем больше он шарил биноклем, тем реже возникало виденное прежде и тем увереннее различались детали окрестностей. Низкие лесистые холмы, спускающиеся к заливам искусственного похожего на трехпалую кисть озера; голые острые гребни более высоких откосов; и вдали на севере окутанная белым гора Шаста. Ни одна особенность в точности не совпадала с той картиной. Местность была менее суровой на вид, во множестве двигались люди. И, конечно, никаких трупов, ни лежащей головой в воде Ирины, ни солдата с перерезанным горлом. Тем не менее он понимал, почему они выбрали это место – озеро Шаста: чтобы доказать русским, что ДПЛА решит их вожделенные замыслы. Их устраивало некоторое сходство с крутыми склонами, долинами и открытыми водными пространствами в двадцати тысячах футах ниже воздушного коридора между Советским Союзом и Афганистаном. Именно здесь они впервые определенно осознали, что Ирина будет убита.

Хайд различал изгибы трех заливов озера и залитую солнцем Лошадиную гору на северо-востоке. Устье реки Макклауд было плохо видно за островами, утесами и серым пространством воды, над ушедшим под воду городком Кеннетт. Усеянное точками причалов, изрезанное полосками переливающихся в утреннем свете следов движущихся лодок, озеро, каким он его видел, встречало грубоватым радушием, ощущением присутствия человека и атмосферой прирученной девственной природы. Он посмотрел на карту, потом снова туда, где за пересекавшим озеро мостом межштатной автострады № 5 водная гладь скрывалась за высокими, темными утесами. Там, в устье Макклауд, вероятно, более пустынно.

Он отхлебнул из фляжки, наполненной коньяком. Только для того, чтобы согреться! Потом убрал фляжку.

Вчерашний день он провел в ожидании доставки от Мэллори снайперской винтовки. Тем временем взял напрокат в Окленде японскую машину с четырьмя ведущими колесами. Купил боеприпасы к "браунингу", сухой костюм для подводного плавания, камеру, продукты, радиотелефон и другие нужные вещи.

Когда он проезжал оставшийся в двенадцати милях позади Реддинг, город только просыпался, бледнели неоновые вывески, первые машины дымили выхлопными газами. Неохотно вступая в новый день, медленно двигались первые пешеходы. На хвосте никого – никто за ним не следил.

Обернулся на шум осторожно въезжавшей на площадку машины с дачей-прицепом. Даже после того как пожилая пара, выбравшись из автомобиля, изумленно замерла перед открывшимся их взгляду виду, он продолжал внимательно рассматривать их, пока написанное у них на лицах выражение немого удивления и восторга окончательно не успокоило его. Он даже кивнул в ответ на их приветствие, потом снова вернулся к озеру, холмам и утесам, серой воде и далекой, покрытой снегом горе. На автостраде № 5 движение уже было оживленным; но его мысли летели дальше, к месту, помеченному на карте Фраскати крестиком, но не обозначенному буквами. Удостоверившись, что карта в кармане, он вернулся в свою машину с четырьмя ведущими, оставив пожилую пару восхищаться панорамой.

Он звонил Роз. Это все, что он мог. Сообщил ей, что у него все в порядке, "все в порядке, Роз, черт возьми!" Теперь она будет знать, где он. Это было для нее очень важно, все равно что знать, где находится крематорий или церковь, в которой состоится панихида. Он влился в движение на автостраде; тросы, стойки и поручни моста резали залитое солнцем пространство на аккуратные дольки света и тени. Внизу оказалась небольшая гавань – плавучие домики, прогулочные катера, рыбацкие лодки, поставленные на зиму на прикол. Холмы спустились к самой дороге. Потом мрак длинного извилистого туннеля, завораживающее впечатление от стробоскопического аффекта, создаваемого светильниками под потолком.

Он свернул налево, на извивающуюся между голых выщербленных скал более узкую дорогу, усыпанную по бокам щебенкой. Крутой подъем, спуск, и он съехал с дороги, словно внизу его ждала засада. Видневшийся с правой стороны далеко под ним охотничий дом представлял опасность. Вокруг машины поднялась и осела белая каменная пыль. Под сапогами захрустели обломки скал.

Хайд, не торопясь, провел биноклем по окрестностям. Охотничьи домики и хижины без дыма над крышами, шеренга покинутых прицепных дач, одинокая фигура мужчины, лениво бредущего среди разбросанных в заливе Лейквью суденышек. Справа режет воду первый паром к пещерам Шаста. Слева из трубы высокого просторного деревянного дома вьется дымок; в туристских брошюрах такие дома называют люксами. Узкий короткий причал, покоящееся в воде основание дома, галечная полоска берега, пришвартованный прогулочный катер. Хайд достал из куртки карту и, прислонившись к большому шероховатому обломку скалы, стал искать пометку Фраскати. Здесь? Бинокль, карта, снова бинокль – здесь! Глухо, учащенно заколотилось сердце. Дом находился примерно в миле по ту сторону озера. Позади него возвышалась лишенная снега Лошадиная гора, угрюмо темнеющая стволами обнаженных деревьев. Он представил – может быть, увидел? – полосу поваленных деревьев, оставленную падавшим вдоль склона авиалайнером. Еще дальше к северу вода отливала зловещим серым цветом, несмотря на создаваемое рябью и блеском стекол бинокля ощущение, что солнышко согревает ее поверхность. Карта, бинокль, карта, бинокль – вот тут, где крестик и пометка ПУ. Фургон с пультом управления ДПЛА. Выброшенный за ненадобностью. Огромный фургон с пусковым устройством на крыше и системой управления ракетой внутри.

Он провел биноклем вдоль противоположного берега. Усиливалось ощущение уже виденного – глядевшее на него мертвое так хорошо знакомое лицо Ирины – вызывало нервный зуд и судороги в руках. Попасть в дом и на окружающий его участок можно было только по воде. Местность не позволяла фургону подъехать к месту запуска. Его, должно быть, доставил вертолет, такой же, какой вывез ДПЛА Харрела из ущелья. Вероятно, он же бросил фургон в озеро, когда тот стал не нужен.

Хайд вздохнул. Весь замысел было так легко проследить, так легко собрать в одно целое. Фраскати для этого потребовались месяцы поисков и находок. Хайд выделил на восстановление улик две ночи, сегодняшнюю и завтрашнюю. Сегодня ночью он должен на тысяче квадратных ярдов свинцовой зловещей воды отыскать фургон с пультом управления, сфотографировать его и выбраться с уликами в руках. Остаться в живых весь следующий день, прежде чем...

...Там... спускается по траве к береговой гальке. На бледную кожу падает солнце. Позади нее Харрел. Даже когда опустил бинокль, и фигурки стали далекими, их можно было безошибочно узнать. Женщина, племянница Обри, и Харрел. Вышли поиграть... вернее, показаться. Она, пригнувшись, спускалась к причалу, Харрел следовал за ней. Впечатление такое, словно американец ведет ее на поводке. Хайд поправил резкость, но было слишком далеко, чтобы разглядеть выражение их лиц. Во вторую ночь он должен будет отправиться за ней. Это неизбежно. Обри мудохается с такими, как Мелстед, ковыряет землю, надеясь найти там нефть. Что бы там ни было известно Мелстеду, Обри на него не надавить... "Мою племянницу похитило ЦРУ, сэр Джеймс... нет ли у тебя чего такого, что позволило бы шантажировать того малого, Харрела, чтобы тот ее отпустил? Ну, пожалуйста..."

Словом, жизнь женщины оставалась в его руках...

Все это колеса. Совсем не ее жизнь и уж, конечно, не Обри. Харрел – вот кто ему нужен.

Минут десять Хайд любовался крошечной фигуркой Харрела, радуясь, что тот не подозревает о его присутствии. У Харрела тоже был бинокль, но Хайд старался, чтобы в стеклах его собственного не было бликов от солнца. Спустя тридцать минут, в течение которых женщина, скрестив на груди руки, ходила взад и вперед по причалу, отшвыривая ногами камешки, они вернулись в дом, быстро исчезнув из виду за елями еще до того, как дошли, как он предполагал, до крыльца двухэтажного здания. Должно быть, его арендовали; нужно поинтересоваться на одной из лодочных стоянок. Он на корточках двинулся назад. Добравшись до машины, забрался в нее. Разглядел луч солнца, блеснувший на стволе оружия или просто на осколке стекла, и еще одну человеческую фигуру неподалеку от дома. Значит, они, сколько бы их там ни было, рассредоточились, высматривая его, ожидая его появления.

Развернув машину, рывком выбрался на шоссе. В зеркале заднего обзора поочередно исчезли дом, вода, потом Лошадиная гора. Он свернул на грунтовую дорогу, почти тропу, ведущую на север, к тому месту, которое помечено на карте крестиком и инициалами ПК. Сегодня нужно держаться подальше от них, а ночью...

...Фраскати, черт побери, надеюсь, что у тебя был только один экземпляр этой проклятой карты.

* * *

Он проснулся с ощущением, что спал крепко и что ему снилось детство. Взглянув на часы и на темноту за тонкими занавесками, понял, что уже часов семь вечера. В соседней комнате слышались звуки радио и еще не усталые шаги людей. Сладко зевнув, повернулся на спину. До того лежал, уютно свернувшись калачиком. Ему снились школьные каникулы, полные народа пляжи, предназначенные для партийных чиновников, цветущие луга и мелькающая в ручье рыба, даже собственная тень, когда он в охотничьем азарте наклонился над водой. Улыбнулся, потом горько сглотнул, подумав, что даже подсознательно пытается бежать от угрызений совести, вызванных, как он считал, предательством идеалов.

"Дети никогда не одолеют взрослых", – предупреждал он Ирину... Уже тогда не смотрел ли он с подозрением на Никитина, как бы предвидя будущее? Они были больше обычного пьяны от успеха и спиртного. "На этот раз одолеют", – весело ответила она, потешаясь над его серьезным видом. Он покачивался в глубоком кресле. Но она погибла, и она ошиблась. Никитин пришел к выводу, что его главное дело – удержать от распада империю, союз республик, контролируемый из Москвы партией. Диденко знал, что это искреннее убеждение, давно укоренившееся в сознании и лишь укрепившееся благодаря развитию событий. Они трое, особенно он и Ирина, словно дети, которым некуда девать энергию, не останавливаясь ни на минуту, носились по Кремлю и по стране, меняя все по пути. Но теперь взрослые вновь утвердили свой авторитет, нашлепали по попке и отправили спать...

...После гибели Ирины перед носом захлопнулась дверь. По впалой щеке покатилась слеза бессилия и острого разочарования. В этот миг он чуть ли не физически ощущал присутствие Ирины в этой нетопленой комнате и был почти готов признаться, что любил ее, был больше чем другом. Почти боготворил ее. Но его нынешнее враждебное отношение к Никитину никак не было связано с Ириной, но зато имело самую тесную связь с начатым ими делом, которое после ее смерти пошло насмарку.

Он встал с кровати, освобожденной для него одним из детей сестры. Беспокойно заметался по комнате: казалось, что, пока он спал, к нему подсознательно, помимо воли, вернулось стремление к решительным действиям. Половицы тихо поскрипывали под его тщедушным телом. Он приоткрыл простенькую занавеску. Посреди замерзшего окошка оставался глазок – наверное, остался с тех пор, как он дул на него раньше, когда смотрел на простирающиеся за домом заснеженные поля. На глубокий, с протоптанной дорожкой снег из окон горницы падал яркий желтый свет. В спальне ледяной холод. Он энергично растер руки. Во сне на него нахлынула волна воспоминаний детства. И постоянно присутствовал взрослый, предупреждавший пионеров держаться подальше от пьяных веселых мужиков или запрещавший заходить на отгороженный пляж, где могли загорать только очень важные партийные чиновники. Их всегда учили не сходить с протоптанных дорог и тропинок.

Провел рукой по лбу и посмотрел на руку, словно ожидая обнаружить грязь. Глаза снова повлажнели. Глупо. Все было строго расписано: не ходи туда, не делай этого, это разрешено, а это нет. Никитин с Ириной, должно быть, слышали в детстве у себя на Украине те же предупреждающие голоса, но дело в том, что она их не слушала, а он слушал. Когда Ирина позвала его в Москву занять пост руководителя городской парторганизации, он слышал те же самые старые нашептывания, по смех Ирины был громче, и в конце концов взрослые уснули и их игра началась по-настоящему!

Недавнее прошлое не хотело отпускать. Они вычистили Политбюро, проверили настоящие выборы в Центральный Комитет, они сделали так много за такое короткое время – в этот пьянящий миг казалось, что они бесповоротно изменили все на свете!

Очнувшись от грез, увидел, что, словно перед выступлением, мечется по комнате. Открыв дверь спальни, прошел по застланному старыми половиками коридорчику в горницу. Сестра Соня удивленно подняла глаза, видно, увидев на его лице необычное выражение. Ее муж, Василий, директор сельской школы, оторвавшись от еды и газеты, тоже посмотрел как-то недоверчиво, словно от Диденко исходила угроза.

– Гляжу, твой приятель генеральный секретарь получил приглашение от президента посетить Америку. И в Лондон приглашают. Недурно, а? – насмешливо заметил он.

Сестра кормила грудью младенца, а ее маленькая дочка, Наташа, играла у огня с тряпичной куклой. Она, подражая матери, должно быть, тоже кормила ее грудью. Диденко был неуверен: он никогда не понимал детей и не разбирался в их играх.

– Что... ах, да. Да, что-то слыхал.

– В новостях показывали зверства мусульман, проговорил Василий с набитым ртом. – Где-то на востоке. Пора бы что-нибудь с этим делать.

– О, да... а что?

– Петр, – тихо обратилась к нему сестра.

Диденко посмотрел на не поднимавшего головы от тарелки, продолжавшего жевать Василия. Черт побери!..

– Я тоже смотрела новости. Там показывали... – она поглядела на младенца, потом на дочку, – ...изуродованные трупы.

– Что там происходит? – допытывался Диденко.

– Дополнительные войска. Аресты.

– Знакомая реакция! – презрительно бросил он.

– А что делать? Там же убивают людей! – проворчал Василий. – Теперь, когда прислали еще две гвардейские дивизии с тапками и всем, что нужно, чучмеки свое получат. С такими вещами мириться нельзя.

– Господи, Василий... – начал было он, и тут же смолк, словно альпинист, берегущий силы перед последним тяжелым подъемом. Из того, что узнал, он понял, что должен ехать.

Это действительно был их кошмар – Таджикистан, Узбекистан и Казахстан вспыхивали один за одним вдоль всей южной границы, словно факелы, поджигаемые афганцами, иранцами и их собственной "гласностью". Можно было убеждать Эстонию и Латвию, даже проклятых грузин, но только не мусульман. Поэтому союз должен сохраняться ценой крови, а власть партии оставаться непоколебимой. Никитин считал целью своей жизни сохранение партии, но он был лишь одной частью мозга, который составляли они втроем. Теперь он был тем, что осталось после лоботомии!

– Извини, Василий, – пробормотал он, – возможно, ты и прав. Нельзя позволить, чтобы дело зашло дальше, – и, помедлив, добавил: – Соня, я вечером уеду. Я... должен кое-где побывать. – А у огня было так тепло, и комната согревала, словно одеяло.

– Куда ты собрался? Это что, обязательно?

– Спасибо тебе, Соня... и Василию. Вот побыл у вас, и мне стало лучше. Но у меня еще остались дела. Если он готовится к поездке в Америку, то тогда он у себя на даче... – Где они вместе намечали столько перемен! – ...отдыхает перед историческим визитом. Во всяком случае, будет там. – Петр потер лоб. – Я забыл кое-что ему сказать...

Василий, ухмыльнувшись, уткнулся в газету, Соня согласно кивнула головой.

На лице Диденко оставалась бессмысленная бодрая улыбка. В сердце и под лопаткой похолодело. Никаких дел больше не оставалось. К этому сводился смысл всех воспоминаний детства и иллюзорного ощущения присутствия Ирины в маленькой холодной спальне. Его, как Никитина, уже не переделать. Прежде чем уйти на покой, в безвестность, на пенсию, он должен еще раз попытаться переубедить Никитина! Оставался только он – другой Ирины уже не будет.

– Ведь около десяти есть автобус? – спросил он Соню, застегивавшую кофточку, давая отрыгнуть младенцу.

* * *

– Кто такой Блэнтайр... И откуда у него этот акцент? – резко спросил Обри, щелкая пальцами, заметив, что Чемберс при этом раздраженно передернул плечами.

– Гм... Патрик его знает, – ответил Годвин. – Состоял в отрядах французских парашютистов в Алжире, был наемником в Родезии, потом в Намибии...

– Полагаю, что там все еще предпочитают называть ее Юго-Западной Африкой, Тони.

– Родом из Родезии. Пару лет назад наши люди потеряли его след. Теперь объявился вместе с Маланом. Интересно.

– Значит, Джеймс отчаянно рвется поговорить с Маланом по телефону. Наложил в штаны, – злорадствовал Обри.

В Лондоне смеркалось. На крашеной стене, мерцая, словно угли в камине, угасало желтое пятно. Вдали за Оксфорд-стрит виднелась желтовато-розовая полоска заката, а первые звезды были отделены от заката чистой аквамариновой полосой неба.

– Блэнтайр работает на Малана и знает Патрика, – воскликнул вдруг Годвин. – Если он консультирует Харрела, то...

– Пока что Малан не будет давать советов Харрелу, – возразил Обри, снова повернувшись к окну. – Он напрямую не связан с эти делом... возможно, только отчасти, поскольку оно затрагивает Джеймса. – Склонив голову набок, стал слушать записи телефонных разговоров Мелстеда.

Грубовато-добродушный голос Оррелла... Оррелл по подсказке Мелстеда уже звонил Обри. "Слушай, старина, не тронь... Не придирайся к Джеймсу по пустякам, Кеннет". Потом Джеймс позвонил Лонгмиду, секретарю кабинета, а Лонгмид позвонил ему. "Кеннет, ты что там задумал?" И уже погромче, с присущим ему раздражением: "По-твоему, Джеймс может быть впутан в?.. Чепуха!"

Мелстед паниковал. Он почуял запах паленого. Даже позвонил Шапиро, но какое-то чутье удержало его от того, чтобы обо всем рассказать, только выразил беспокойство из-за отсутствия Малана. Звонок за звонком, чтобы клянчить, умолять, поносить. Теперь квартира Блэнтайра – в ответ на повышенные тона, почти истерические требования Мелстеда, категорические, твердые отказы, советы сохранять спокойствие и не волноваться.

– Еще что-нибудь интересное? – спросил Обри.

– Сейчас прокручу, – ответил Чемберс. Щелчок переключателя, жужжание пленки, снова щелчок. – Он звонил Хьюзу.

– Причем здесь Хьюз? Какое он может иметь значение? Он же с этим делом совершенно не связан!

– Хорошо, хорошо... сэр. Я только прошу... вот, послушайте.

В трубке слегка прерывистое дыхание Джеймса, но с библиотекарем он говорит спокойнее, скорее повелительным тоном.

– Нет, просто уберите все оттуда. Понятно, Джон? Никому туда не ходить, даже тебе. Я... Неважно почему, просто для спокойствия. Кто-нибудь с тобой говорил?

– Зачем? – сердитый молодой голос.

– Просто... спросил. Хорошо, Джон. Только не забудь передать всем, чтобы держались подальше от квартиры. – Щелчок в трубке.

– Единственный звонок? – спросил Обри. Чемберс кивнул. – Кто, по его предположениям, должен был позвонить ему, кто должен держаться подальше. Чемберс, какую роль здесь играет Хьюз?

Черты лица Годвина потяжелели, будто палились свинцом. Да и Чемберс держался как-то неуверенно, без обычного цинизма.

– Конечно, это к Мелстеду не относится... – выпалил он.

– Что не относится?

– Как Хьюз проводит вечера.

В комнате жужжание аппаратуры. Экраны, магнитофоны, принтеры. Не обещающее хорошего выражение лица Чемберса напомнило Обри лицо Роз, за час до тоге слушавшей, что он ей говорил. Он понимал, что держался с ней неуверенно, но жизнь Патрика, чувство вины перед ним обязывали его объяснять, давать заверения. Так или иначе, когда у нее в квартире обнаружили «жучок», он счел себя обязанным, практически вынужденным рассказать ей все как есть. Чемберс сидел с необычном для него траурным выражением лица, словом, был не в своей тарелке. Годвин чересчур старательно разглядывал лежащий на коленях ворох бумажной ленты. Они до смешного походили на двух нашаливших школьников, от которых уговорами и угрозами добываются признания.

– А как, позвольте узнать, Хьюз проводит вечера? – Обри повернулся к окну, но аквамариновая полоса потемнела, а желтовато-розовый закат догорел. Он слышал, как Чемберс, открыв папку, перебирает глянцевые увеличенные фотографии, как Годвин что-то бормочет, а может быть, просто прокашлялся. Чемберс подошел к нему с веером фотографий: ночные снимки – ореолы уличных фонарей, тени движущихся человеческих фигур и машин, некоторые на инфракрасной пленке, словно призраки. С верхнего снимка, снятый крупным планом, на него смотрел Хьюз.

– Это только часть, – тихо проговорил Чемберс. Но в голосе теперь звучал гнев. – Они все помечены. – Он поспешно отошел в сторону. Наружка сидела на хвосте у Хьюза весь вчерашний вечер, всю ночь и весь сегодняшний день... Да, здесь было несколько дневных снимков, грязная улица, забитые досками окна пустующего дома позади Хьюза, видимо, направляющегося на работу... Вот он приходит в библиотеку, принимается за сандвичи, завернутые в исписанный лист бумаги, голый парк, он на скамейке, позади расплывчатое изображение мамаши с детской коляской. Но большинство снимков сделано прошлой ночью. Помечены время и место – Обри узнал Юстон, потом собор Сан-Панкрас в викторианском стиле, Кингз-кросс. Словно фотографии, сделанные туристом, фиксировавшие все, что он увидел, прогуливаясь по Лондону: вокзал, такси, Пикадилли-серкус, Лестер-сквер. Театральная афиша, неоновая реклама кино, грязный проулок неизвестно где. Обри взглянул на небрежную надпись на обратной стороне. Набережная, за светом фонарей чернеет вода, темные или светлые фигуры перед фонарями или позади них. На многих снимках узнаваемое лицо Хьюза, ставшая привычной фигура.

– Что они должны мне сказать? – спросил он, нарушая гнетущую тишину комнаты. Ни Чемберс, ни Годвин не ответили. Шаркали ноги, под одним из них скрипнул стул.

Хьюз на Юстонском вокзале, на станции метро, где-то в закутке, где люди, свернувшись калачиком, лежали в картонных ящиках либо завернувшись в газеты или пластиковые мусорные мешки: Хьюз на Лестер-сквер, на набережной, еще в одном проулке; Хьюз, освещенный автомобильными фарами... И другие лица – тех, с кем он говорил Те, кем он больше всего интересовался, были так юны. Мальчики.

– Что означают эти снимки? – снова спросил он, чувствуя в голосе протестующие нотки, пытаясь отстраниться от постепенно доходящего до сознания гадкого подозрения.

– Сэр, мы не можем сказать абсолютно точно, но... – начал Годвин.

– Служба уверена, – твердо заявил Чемберс, которому надоело увиливать. Для него вопрос был ясен.

– Это же мальчики, – возразил Обри.

– Двоим по десять, другому одиннадцать, – перечислил Чемберс. – Считается, что находятся на чьем-то попечении, черт побери, а на деле брошены на улице для таких, как Хьюз!

– Вы хотите сказать, что он подбивает этих детей и?..

– Скорее, вовлекает их в свой клуб.

– Значит, Хьюз...

– Педофил, любитель мальчиков. Ни разу не попался, но...

– И вы пришли к очевидному выводу! – разбушевался Обри, держа в трясущейся руке фотографии. – Что, безо всякого сомнения, Джеймс Мелстед – тоже один из этих... Этих отвратительных типов!

Чемберс с каменным лицом смотрел мимо Обри. Годвин внимательно рассматривал пол. Сэр Кеннет отвернулся, направившись к окну. Его тошнило от отвращения. При взгляде на словно прилипшие к пальцам снимки в голове проносились чудовищные картины. Монотонный голос Чемберса выводил из себя, словно жужжащее над ухом насекомое.

– Им предлагали деньги, он записывал их фамилии, договаривался о встречах... объясняя, о чем речь, обещал что о них будут заботиться лучше, чем сейчас, когда они спят на улице. Что у них будут друзья. Несколько странно, что Хьюз не проходит ни по каким делам. Это посредник, сутенер, работающий на группу лиц...

Обри слабо махнул рукой, и под ворчание Годвина Чемберс замолк. Скандал, которого так боялся Дэвид Рид в тот день, когда Обри встречался с ним в министерстве. «Я не хочу скандала вокруг этих проклятых ДПЛА, Кеннет. Разумеется, я готов помочь всем, чем могу... не могу поверить, что Джеймс и Паулус каким-либо образом в этом замешаны».

А теперь это!.. Если Малан что-нибудь об этом знал – а он должен был знать! – то Джеймс стал легкой жертвой шантажа. Боже милостивый, это так ужасно! Гнусно, мерзко... непростительно... и так реально. Обри был нужен рычаг, ключ, чтобы открыть Мелстеда, как дверь... а не сточная канава, в которой его утопить.

– Нет... нет, Чемберс, здесь нет ничего такого, что бы указывало на малейшую причастность Джеймса к делишкам Хьюза... – Чемберс, не скрывая своего презрения, скривил рот с выражением прежнего цинизма. – Вы, черт бы вас побрал, не можете предъявить мне никаких свидетельств!

– Это он предупреждал Хьюза держаться от него подальше! – заорал Чемберс и, повалив стул, поднялся на ноги. – Какие еще паршивые доказательства вам нужны? Ваш приятель Мелстед любит мальчиков! Этот подонок Хьюз ему их поставляет!

– Я отказываюсь признавать...

– Это как раз то, что вы искали, способ его расколоть! Ваша паршивая племянница не может выбраться из дерьма... сэр.

– Тони, а ты... ты веришь чему-нибудь из этого?

– Не могу... усомниться, сэр.

– Я тоже, – тяжело вздохнул Обри, снова отворачиваясь к окну. Очень хотелось прижаться лбом и щеками к холодному стеклу. Признать такое было невыносимо ужасно. Продажность, алчность, сексуальные извращения – да, все одно к одному. Средства для использования людей, шантажа, принуждения к сотрудничеству. Он думал, что знает все о том, чем покупают людей. Оказывается, нет. Джеймс и дети! Обри бросило в жар, щеки горели от стыда.

– Вам придется предъявить это ему, сэр, – пробормотал Годвин.

– Я... – Ему хотелось дико закричать, но он лишь тихо произнес: – Знаю, Тони. Понимаю. – Чемберс удовлетворенно фыркнул.

Напряженность в комнате вдруг исчезла, словно отключили мощный генератор. Но внутри не было ни покоя, ни облегчения. Как можно вообще даже намекнуть на это?

Джеймс был... незнакомым ему человеком. Совсем чужим. Презренным, гнусным. Продажным сверх всякой меры. Кипя от ярости, он мотался по комнате, словно хотел убежать от дошедшего до него страшного известия. Не стоило ему всем этим заниматься. В его мире люди погибали, предавали, были бессердечны, грубы, алчны, глупы – но так или иначе это было слишком ужасно. И совсем рядом. Словно листая в газете страницы с зарубежными новостями, он видел сообщения из далеких стран о жестоком обращении с детьми, насилиях, пытках; и лишь об одиночных случаях жестокости и полном к ним равнодушии на другой странице – странице, касающейся внутренней жизни Англии. Обычно, когда он мысленно возвращался в собственный более привычный мир, ему удавалось видеть все в истинном свете – но это!

Он вздрогнул. Если у Джеймса есть секреты, то, зная о его связи с этим чудовищем Хьюзом, можно воспользоваться случаем, чтобы спасти Кэтрин. Ничего проще и ничего труднее.

* * *

– Обстановка изменилась. Кое-что выплыло наружу.

– Блэнтайр, я уже спал. Мне нужно рано лететь в Москву...

– Извини. Тебе следует знать. Часа два назад они нашли "жучок" в квартире той бабы.

– Каким образом?

– Ее навестил Обри. В качестве обычной предосторожности осмотрели дом. Нашли "жучок" и провели полную проверку. Источник пропал.

– Вообще-то это не мое...

– Нет, твое дело! Я говорил тебе, приятель, ты недооцениваешь этих ребят, Хайда и старика. Веришь таким, как Мелстед, который болтает, что у Обри нет веса. Обри был у нее больше часа – по-твоему, они только чаи распивали?

– Ты знаешь женщину... говоришь, что знаешь Хайда и Обри. Какой смысл Обри говорить ей что-нибудь?

– Потому что нужно. Единственный способ вовлечь ее в игру. Хайд ей все рассказывает... всегда так было. Значит, по-твоему, он берет на себя труд звонить ей?

– Что там у тебя еще?

– Обри сел на хвост Хьюзу... я почти уверен. А от Хьюза ниточка ведет прямо к Мелстеду. Сегодня Мелстед звонил мне полдюжины раз. Он близок к панике, а Обри за него еще не брался! Черт побери, Паулус, неужели не видишь, что это может ударить по тебе? Ты еще на проводе?

– Думаю над тем, что ты сказал, Робин, – думаю!

– Думай. Только недолго.

– Робин, мне не нравится это вмешательство – оно заходит слишком далеко.

– Обри непрочь запачкать руки.

– А я не хочу, чтобы мои руки вообще кто-нибудь видел. Почему Мелстед не прекратил все это?

– Потому что Обри прячется за поручение премьер-министра. Считается, что он занят только утечкой высокой технологии. А ты устроил убийство Лескомба, Паулус. Запачкал руки.

– Это делалось руками русских. Потому я и не пользовался твоими услугами! Это ни на кого не вывело. Харрел, черт возьми, захватил племянницу Обри. Вот где настоящая причина всей заварухи!

– Так что будем делать?

– Ты говоришь, что баба Хайда знает, где он, и что Обри знает о Мелстеде? Хайд меня пока не касается, он числится за Харрелом.

– Тогда подкинь помощь Харрелу!

– У него есть... там почти дюжина ребят. Хайд сам по себе, приятель!

– Может быть. Но если Харрел будет знать, какие у Хайда поручения, что он делает и где точно находится, тогда он сможет покончить с ним до того...

– Обри не станет рассказывать этой женщине! Не верю этому!

– Он брал ее в Пешавар. Она уже знает, что происходит. Обри доверяет бабе, Паулус. Он чувствует себя перед ней виноватым, и для очистки совести рассказал ей. Поверь мне!

– Как это сделать?

– Наблюдение за ней слабенькое... большей частью всего один человек. Она ходит по магазинам...

– Не хочу, чтобы ты наломал дров. Хватит с нас Харрела.

– Этого не будет. Роз меня знает, я знаю ее. Ты нуждаешься в информации об Обри, а выбор невелик. Тебя это не коснется. Все свалим на янки.

– Если она тебя знает, то не выйдет.

– Тогда назовусь внештатным сотрудником ЦРУ. Пойдет?

– Не знаю...

– Паулус, Мелстеду очень многое о тебе известно. Хорошо бы узнать, не подбирается ли Обри к...

– Хорошо. Но чтобы я оставался в стороне, Робин... Далеко в стороне.

– Так и будет. Я просто поболтаю с Роз, потом уж решу, что с ней делать.

– Работай чище.

– Как всегда. До завтра. Позвоню.

 

14

Политика и виски

Лошадиная гора. Устроившись на уступе, возвышающемся над ее склоном, Хайд следил за человеком, осторожно вышедшим на прогалину, образованную падавшим самолетом. Одет в клетчатую куртку, на голове охотничья шляпа, брюки заправлены в высокие шнурованные сапоги. Хайд, обхватив руками, прижал снайперскую винтовку к груди. Ствол холодил щеку. Высокое солнце освещало шагавшего внизу человека, играя на стеклах его бинокля и металлических частях ружья. Вокруг Хайда жужжали мухи; над человеком внизу кружились две бабочки.

Спустя пять минут человек скрылся из виду, только слышно было, как он пробирается сквозь невидимые заросли. Это был первый из них, встреченный Хайдом за последний час, если не считать болтающегося на переливающейся поверхности озера небольшого катера, откуда время от времени поблескивали стекла бинокля, – еще один из разыскивающих его. Хайд прижался спиной к теплой скале. Среди синевато-бурых, зеленых и рыжих лишайников из трещин и щелей пробивались крошечные желтые и пурпурные цветочки. Озеро Шаста – словно полированный металлический щит. Прищурившись, он посмотрел на почтовый пароходик, медленно двигавшийся на север как раз над тем местом, которое отмечено на карте Фраскати. Хайд уже отыскал галечный выступ, зажатый между высокими труднодоступными скалами, откуда он сможет войти в воду. Машина, подводный костюм, баллоны, фонари и камера – все это спрятано на противоположном берегу.

Небольшой паром бороздил озеро, доставляя запоздавших туристов в пещеры Шаста. Он поднес к губам бутылку с водой. Горлышко бутылки стучало о зубы. Поднял руку и внимательно оглядел. Дрожь постепенно унялась. Снова глянул вниз на поломанные деревья вокруг прогалины, на огромное выгоревшее пятно там, где врезался в гору авиалайнер с более чем пятидесятые людьми на борту. Оставшийся после него след имел форму огромных уродливых кривых ножен.

На карте еще один крестик, где-то позади него. Возможно, это всего лишь убежище Фраскати, когда тот вновь изучал место катастрофы, но следует проверить. Никто в Реддинге не оформлял аренду дома – значит он им принадлежит. Он, словно кот, поглаживал щекой тонкий ствол винтовки – с инфракрасным прибором ночного видения и дневным телескопическим прицелом. За пять часов он видел одного на прогалине, катер, еще двоих, вышедших из дома и скрывшихся наверху в соснах... а также Харрела с женщиной на причале. По крайней мере двое в Реддинге, хотя он их и не видел, и еще двое на противоположном берегу. Не больше дюжины...

Вспомнил, что в местечке Холидей-Харбор, откуда приходил паром в пещеры, он видел человека, который мог быть еще одним из людей Харрела. Поплотнее обхватил винтовку. "Я не смогу достать тебе такую", – возражал Мэллори. "Достань мне просто одну из новых натовских снайперских винтовок. Наверное, можно купить за углом!"

Он зевнул, даже удивился этому. Почувствовал себя легко, свободно. Даже с трудом вспомнил Обри – хороший признак. От того остался номер телефона да те сообщения, что надо передать. Это была счастливая кратковременная амнезия, свойственная всем агентам перед завершающей операцией. Важно только ближайшее, непосредственное, ощутимое.

Конечно, оставалась Роз. Она была для него как страховка перед дальним полетом. Он всегда разговаривал с ней, всегда звонил ей. И неизменно спрашивал о Лайле, их кошке.

Когда он накануне звонил ей, Роз непонятно почему без охоты говорила о Лайле. Роз и кошка были для него словно две фотографии в бумажнике, вроде тех, которыми подвыпивший проезжий всегда старается возбудить любопытство у шлюхи. Он всегда хранил их в памяти, как талисман, напоминание о том, что в любых: переплетах он оставался самим собой, человеком. К сожалению, он надолго забывал о них, когда был в Афганистане.

Но здесь телефонов нет, подумал он, вскинув голову. Солнце упало на руки, и он передвинул винтовку в падающую от него самого тень. На всякий случай ему не было дозволено брать с собой фотографии, письма, любые вещи, имеющие личный характер. Он научился заменять разговоры молчаливыми воспоминаниями. Но даже Обри знал, что он неизменно звонил Роз. Он сообщал ей, сколько мог и когда мог, она слушала, чтобы знать, куда в случае чего послать цветы. Но на этот раз она с неохотой говорила о кошке...

Он встряхнулся, стараясь отделаться от грусти, и стал внимательно разглядывать озеро. Где-то там, в глубине, фургон с пультом управления ДИЛА. Достаточно будет одного зернистого снимка в искусственном освещении.

Две ночи.

Низко пригнувшись, он поднялся на ноги. Над головой, спускаясь к озеру, словно бумажный лист на ветру, скользнула по воздуху скопа. На свободном от камней клочке земли он заметил борозду от когтя бурого медведя. Медленно полез наверх, обходя открытые места, держась все более редеющих деревьев, в пестрой тени которых терялись его собственная тень и силуэт. Винтовка за спиной, рядом с рюкзаком. Время от времени он сверялся с картой. Изредка проблескивал отражавшийся от стекла луч с болтавшегося на озере катера. Там, где быть дому, над соснами пробивалась тонкая струйка дыма. Подключив почти все органы чувств, он непрерывно обследовал деревья, скалы, окружавшее его воздушное пространство, сам в своем пятнистом костюме оставаясь невидимым и постоянно готовым к действию.

Замаскированная кустарником маленькая пещера была пуста. О пребывании там Фраскати говорили чуть обожженные разбросанные камни, отпечаток подошвы, да и то, может быть, не его, и окурок сигареты. Хайд сидел в темноте, глядя на колышущееся кружево веток и листьев кустарника у входа.

Не обращая внимания на тупую боль в затылке, он терся щекой о ствол винтовки, с которой не расставался. В пещере пахло землей, сыростью и, как ни фантастично, страхами и надеждами Фраскати. Наконец, он поднялся и, подойдя к выходу, осторожно раздвинул колючие ветки, вслушиваясь, каждую минуту ожидая постороннего.

Звуки раздавались издалека, со стороны озера; с автострады № 5 доносился далекий гул движения. Где-то внизу, в гуще деревьев, один зверь терзал другого. Прогремел скатившийся камень... беспричинно, подумал он, переводя дух. Потом вдруг шорох веток, скользящие шаги, лязг металла о камень. Внезапно послышалось дыхание...

...Так близко, черт возьми. Прямо надо мной, подумал он. Кто-то осторожно спускался. Один. Он вслушивался сквозь стук крови в ушах. Один. Перехватило горло, оскаленные зубы не разжать, плечи в свирепом ожидании подались вперед, так что он чуть было не потерял равновесие. Шаги и шорох веток затихли как раз за завесой кустарника, и Хайд увидел очертания человека в теплой куртке. Тень руки, утиравшей рукавом лоб, сквозь листья и ветки упала на Хайда, так что по коже пробежал озноб. Он наклонился вперед, готовый ринуться сквозь кустарник. Человек повернулся в сторону пещеры, по всей видимости зная, что она существует. Открытое чуть загоревшее лицо, голубые глаза, коротко подстриженные светлые волосы. Он держал ружье у бедра, свободно опустив ствол. Для него это был обычный обход. Хайд слышал ровное дыхание, щелчок старомодной зажигалки, почувствовал запах табачного дыма. Пассивное ожидание было мучительным...

...Он даже обрадовался, когда незнакомец, раздвигая стволом ружья кустарник, сделал первый шаг в сторону пещеры, увидел, как в темноте блеснули глаза, напряженно разглядывавшие камни, тени, просачивающийся внутрь солнечный свет.

Хайд машинально поднял приклад винтовки, смягчив удар хлестнувшей по нему тонкой ветки. Мужчина удивленно раскрыв глаза, настороженно отпрянул назад, упершись прикладом в бедро, поднял ружье. Хайд ухватился за ветку, завороженно глядя на нее...

...При первых трех выстрелах откатился в сторону. Пули свистели по пещере, расщепляя дерево, отскакивая от камней у него над головой. Закрыл голову руками, ожидая удара шальной пули. На руки упал дневной свет. Он поглядел вверх – сквозь кустарник продиралась черная громадина. Ругательство, наткнувшийся на него взгляд, блеск солнца на охотничьем ружье...

...Его винтовка выстрелила дважды из неудобного положения так, что прикладом больно отдало по ребрам. Ветки кустарника затрещали под весом навалившегося на него тела. Голова безжизненно повисла, в уставившихся на него глазах – удивление и ужас. Хайд держался за ушибленные прикладом ребра. Медленно к нему возвращались окружающие звуки. Снаружи тревожный писк пичужки, скрип и треск сучьев под тяжестью мертвого тела. Никаких других звуков, кроме собственного неровного дыхания. Опершись спиной о стену пещеры, он поднялся на обмякшие дрожащие ноги – еще не пришел в себя.

Положив винтовку, поволок сквозь кустарник тяжелое тело убитого, оставляя на ветках обрывки ткани. Затащил в глубь пещеры и бросил там. Подобрав винтовку и рюкзак, гремя фляжкой о стену, выбрался наружу и остановился у выхода. На сучках болтались лохмотья куртки. Неважно, тело все равно найдут. Несомненно, они слышали выстрелы. Щурясь от солнца, быстро огляделся вокруг, особенно внимательно обшарил взглядом верх горы... потом низ, кустарник, где отдыхал, прогалину. Настраивая бинокль, сразу же увидел в водянистых пятнах травы и солнца клетчатую куртку. Лицо загораживал прижатый к шее радиотелефон. Потом увидел, что человек, лавируя между деревьями, спешит в его сторону.

Треск заводимого мотора, потом пронзительный свист разгоняемых винтов. Повернул бинокль в сторону озера Шаста, пробегая глазами по мельтешащей солнечными бликами воде. Обнаружил отплывающий от берега, оставляющий кильватерный след крошечный, глянцево-белый, словно чайка, гидроплан. Хайд не разглядел его с противоположного берега – должно быть, прятался за деревьями или в тени скалы. Покрутившись на волнах, самолет разогнался и, роняя падающие с поплавков бриллиантовые брызги, оторвался от воды, взмыл вверх и на вираже направился в сторону Лошадиной горы. Хайд достал из кармана карту, слушая, как рев мотора постепенно заглушает остальные звуки. Ничего. Проверив по карте, он двинулся прочь от пещеры под гору по вьющейся вдоль уступа узкой неровной тропинке. На пылающие щеки и вспотевший лоб упала тень, и он благодарно взглянул на заслоняющие солнце кроны деревьев. Рев самолета стал громче. Он, спотыкаясь, углубился в чащу деревьев, замечая, что, к сожалению, оставляет следы на усыпанной хвоей рыхлой земле. Грязный след остался и на торчащем из земли обломке скалы.

Некоторое время рев самолета нарастал, закачались верхушки деревьев – Хайд метнулся под ель и прильнул к ее шероховатому стволу, – затем шум стал утихать, звук мотора изменился – пилот разворачивал самолет. Человек, которого он видел на прогалине, должно быть, уже на полпути к пещере – лез напролом, потому двигался быстрее. К заливу Скво-Крик вела единственная тропинка вдоль узкой поймы ручья. Она помечена на всех картах; естественно, и на карте Харрела. В маленькой бухточке Хайд спрятал небольшую моторку, которую он арендовал на развалившейся лодочной станции в устье реки Сакраменто. Никакого снаряжения в лодке не хранилось, по она была ему нужна, чтобы вернуться туда, где он спрятал машину.

Под ним бурлил и пенился ручей. Прижимаясь к скале, извивалась тропинка... все правильно. Он двигался под сенью деревьев параллельно тропинке, пока та не спустилась к берегу. Снова пролетел над головой самолет, затем, точно тихое эхо удалявшегося мотора, послышался стрекот насекомых. Потом голоса; один искажался треском электроразрядов. Второй довольно лениво отвечал.

Он ловил звук самолета, медленно разворачивавшегося на другой стороне ущелья. Единственный другой посторонний звук – журчание поды. Радиотелефон, щелкнув, замолчал. Они находились не более чем в тридцати ярдах. Двое. В чаще, но не между ним и тропой.

Осторожно ступая, он скользил между топкими гибкими ветвями. Десять ярдов, двадцать – голоса, удаляясь в сторону нависшей над тропой скалы, постепенно затихали. Он обошел стороной залитую солнцем вырубку. Треснула ветка, зашуршала хвоя. Сверившись с картой, двинулся дальше. Самолет зажужжал ближе, быстрая холодная тень промелькнула по другой вырубке со штабелями бревен, потом шум мотора снова стал затихать. Солнце укоризненно глянуло на него, когда он неуклюже начал спускаться к тропе. Часы то и дело оказывались перед глазами. Половина третьего. Он двигался по узкой извилистой трещине между скал и снова слышал, как нарастает шум авиационного мотора. Над ним промелькнуло белое брюхо самолета. Нужно ждать, пока стемнеет. До Медвежьей бухты, куда выходила тропа, ведущая к заливу Скво-Крик, было меньше мили, но тропа вилась вдоль ущелья, как светлый, хорошо видимый шрам, выдавая себя и того, кто по ней шел.

Хайд уперся ногами в расщелину скалы. Со всех сторон его укрывали прохладные камни. Тропа в сорока футах внизу. На скале одинокий куст, маскирующий его. Опершись спиной о рюкзак, поглядел вверх. Его не видно ни сверху, ни снизу. На севере, за низкими холмами, словно поднятая взрывом туча пыли, над горой Шаста опускалось облако.

Сидеть неподвижно было труднее, чем двигаться. Он подумал не предлог ли это, не вызвано ли решение спрятаться и подождать всего лишь крайней усталостью и подспудным страхом...

Три часа. По тропе движется мужчина в светлой непромокаемой куртке, неумело ищущий следы. Хайд легко внушил себе, что он узнал этого человека. На фоне приближающихся облаков самолет казался белой чайкой. Потянул слабый прохладный ветерок. С каждым шагом этого человека Хайду становилось все труднее оставаться на месте.

* * *

Лежавшие на столе орехового дерева глянцевые увеличенные снимки скорее служили обвинением ему самому, думал Обри, нежели Мелстеду, громко разговаривавшему в прихожей по телефону с дочерью Элис. Словно бы слова Мелстеда относились к намекам и необоснованным утверждениям Обри, а Элис бранила старого друга, проявившего недружелюбие. Чемберс настоял на том, чтобы увеличить сделанные агентами снимки, усилить контрастность. И они действительно производили сильное впечатление: потерянные, понимающие личики ребят, будто морщинистые лица карликов, грязные, замерзшие в ночи мордашки... и вездесущий Хьюз – на лице так легко различимы два выражения: напористой соблазнительности и притворного сочувствия. Мелстед договаривался с Элис о позднем обеде, вернее, даже ужине, на завтрашний день. Элис организовала приют для бездомных и там дежурила... Обри, вздыхая, утирал вспотевший лоб. Могло показаться, что Элис своей благотворительностью искупала отцовские грехи. Он вспомнил живую избалованную любимицу родителей, какой она была в детстве. Когда они зачали и произвели на свет Элис, Мелстеду было за сорок, а жена была в том возрасте, когда поздно рожать. Шумная, эгоистичная, но милая, словно куколка, когда ей было нужно; и вдруг этот уход с головой, и видно надолго, в христианство, вместо того чтобы податься к левым. Святая Элис, с гордостью говорил Мелстед.

Обри претила мысль, что Элис узнает: именно он принес известие о позоре.

Вдруг он совершенно отчетливо услышал:

– Знаешь того молодого человека, Хьюза... ты еще меня с ним знакомила?.. Да... Кеннет сейчас у меня и, конечно, передает привет... так вот, этого молодого человека в скором времени, возможно, ждут неприятности. Нет, не сразу, не думаю... – Голос Мелстеда стал слышнее, похоже, он повернулся к двери гостиной, чтобы Обри было лучше слышно. – ...Да, возможно, в результате этого... Я кончаю. Расскажу завтра... Да, осторожнее, дорогая...

Обри слышал, как положили трубку и раздались направлявшиеся в сторону гостиной приглушенные звуки шагов.

Там, где раздернуты тяжелые шторы, было видно, как о стекла высокого эркера шлепались хлопья мокрого снега. Обри в прямом смысле тошнило. Он не мог видеть разбросанных по столу снимков. Откуда Элис могла знать Хьюза? Это наверняка с начала и до конца был наглый блеф.

Но не это вызывало отвращение. Ему было дурно, оттого что он понял, чем, бывает, отвечают на любовь, оттого что сам стал орудием уничтожения. Когда Мелстед, к которому вернулась уверенность, сияя, вошел в гостиную, Обри заставил себя думать о Кэтрин. Элис – Кэтрин. Простое сравнение. Мелстед спасал свою шкуру, сам он выручал Кэтрин. То, что он услышал от Мелстеда, привело его в бешенство.

– Ты, разумеется, слышал, Кеннет? Это первое, что пришло мне в голову, когда я узнал на снимках молодого человека. Конечно, сразу же и позвонил. То, что на снимках, просто ужасно. – Приподнял стакан, приглашая Обри выпить, но тот отрицательно качнул головой.

Мелстед твердой рукой плеснул себе еще виски. Только чуть слышно звякнул графин о хрустальный стакан. Повернувшись к Обри, обвел рукой комнату – обстановку, картины, камин в стиле "Адам", ковры на полу и на стенах, – как бы говоря, что линия обороны не прервана.

– Я был причастен, Кеннет. И был вынужден, как кто-то сказал, изворачиваться и хитрить, чтобы избежать твоих вопросов, – Он говорил непринужденно, лишь излишне торопливо. Обри хранил молчание. – Но боюсь, что вряд ли смогу скрыть это от Элис... нет, не смогу. Конечно, постараюсь представить как нечто связанное с безопасностью. – Он стоял, опершись свободной рукой о спинку кресла. Потом сел так непринужденно, что Обри невольно восхитился. Разгладив на коленях брюки, скрестил ноги. Ни грана сомнения, что с его выдумкой согласятся и что вопрос закрыт! Былая нервозность полностью исчезла; его двуличию мог бы позавидовать опытный разведчик. Но, в общем-то, разве он не вел тайную жизнь под основательным прикрытием? – Кстати, а что ты собираешься делать с молодым человеком? Могу представить, ты подумал, что меня эта информация заинтересует больше, чем...

Голову Обри стянуло словно обручем. Сжав пальцами виски, он закричал на Мелстеда, который в этот миг, казалось, любуясь собственной хитростью, лопался от самодовольства:

– Джеймс, я слышал телефонные разговоры! Я же знаю, что этот человек твой знакомый, а не знакомый Элис! – Он еле перевел дух. Казалось, из Мелстеда на глазах выходит воздух. Обри охватила ярость; его выводили из себя изысканная роскошь гостиной, прилипающие к окну мокрые хлопья снега, фотографии на ореховом столике! Он махнул рукой в их сторону. – Тут уж не обманешь, Джеймс. Тебе абсолютно нечем отрицать свое... – Он пошевелил пальцами, ища подходящее слово, – ... свое соучастие в преступных действиях этого типа, Хьюза.

Мелстед сидел на краешке кресла, стакан с остатками виски в трясущихся руках. Румянец сошел с лица, но в глазах все та же проклятая непоколебимая уверенность в собственном неуязвимости.

– Кеннет, что ты говоришь? – Ровный, почти угрожающий голос. Но виски допил одним глотком, кляцнув зубами о стакан. В чем, черт побери, ты меня обвиняешь? Злобно глянул на увеличенные снимки. – Похоже на какое-то немыслимое, адски безумное обвинение! Я же тебе друг, Кеннет! А ты пытаешься связать меня с чем-то, о чем не говорится вслух... так в чем же?

У Обри отпустило в груди. Джеймс все начисто отрицал; значит, есть другое объяснение...

...Никакого другого, внушал он себе. В мыслях снова возникла Кэтрин, а фотографии Элис на пианино уменьшились в размерах. Остались только опасность, нависшая над Кэтрин, да эти лежащие перед ними на столе страшные обвиняющие снимки.

– Джеймс, дело зашло слишком далеко, чтобы можно было прятаться за ругательства и взывать к дружбе, – спокойно ответил он. Мелстед, зло прищурившись, наблюдал за ним. Теперь уже Обри держался не как временный постоялец, а скорее как хозяин. За окнами раздавался шум машин, проезжавших по Итон-сквер. – Ты звонил Хьюзу, и не раз. Ты приказал ему убрать все из одного места, которое ты не назвал. Известного ему и тебе. Какого-то другого жилища. Ты прервал с ним связь, словно вы оба обладали некой тайной, были частью одной сети. А это – на фотографиях – цель существования данной сети. – Мелстед затряс головой. Обри продолжал нажимать. – Ты вместе с Хьюзом участвуешь в этом гнусном деле с детьми, Джеймс... Бог знает, каким образом и зачем, но участвуешь! – Мелстед было запротестовал! – Нет, Джеймс, отрицать совершенно бесполезно. Но...

Мелстед оторвал жадный, голодный взгляд от снимков. И все же в глазах светилась злоба, даже презрение. Не все еще потеряно. Он помнил о своем мире, своем круге. Лонгмид, Оррелл, кабинет министров, могущественные и богатые; даже владельцы газет. Он был убежден, что ему невозможно причинить урон, во всяком случае непоправимый.

– Смешно, – пробормотал он с таким видом, словно Обри надоедал ему с пустяками.

– Нет, Джеймс. Гнусно. Низко.

– Ты так думаешь?

– Джеймс, я никогда еще не был так убежден.

– Какое тебе до этого дело, Кеннет? – Мелстед резко откинулся в кресле, расплескав виски на руку и на брюки. Стал яростно стирать пятно. – Считаешь, что страдает старомодное ханжеское благонравие? Ты и взаправду думаешь, что от всего этого вред?

Часы на старинном камине мелодично пробили одиннадцать.

– Джеймс, должен тебе сказать, что прикажу арестовать этого типа, Хьюза. Лично его допрошу. Когда он во всем сознается, я скажу тебе, что мне нужно знать.

Последовало долгое молчание. В комнате, казалось, нечем было дышать. По лицу Мелстеда, сменяя друг друга, словно облака, пробегали выражения страха и презрительного высокомерия. Затем он произнес:

– Не могу понять, по какой причине ты мне угрожаешь, Кеннет. Разве что из отвращения. Но тогда угрозы не по адресу.

– Да, я действительно угрожаю и не отступлюсь, потому что убежден, что тебе полностью известно, как было дело, после того, как министерство обороны аннулировало проект ДПЛА. Нет, погоди... Я убежден, что ты играл не последнюю роль в его переправке в Америку. Я также могу твердо сказать, что помоги ты мне в этом деле, эти фотографии и все, что, возможно, расскажет этот тип, Хьюз... не пойдет дальше. – Он тяжело дышал, злясь на себя за предложенную сделку. Худые ясные личики на снимках смотрели на него с укором – ведь он воспользовался ими, чтобы загнать в угол Мелстеда.

Лицо Мелстеда снова стало белым как мел. Презрительное выражение исчезло, самоуверенность тоже. Остался один страх, словно пятно, которое труднее всего стереть.

– Зачем тебе нужно это знать? – вырвалось у него.

Обри стукнул кулаком по мягкому подлокотнику кресла.

– Потому что моя племянница в руках человека, способного на все! Потому что я помешаю ему причинить ей вред, только если смогу его свалить! А у тебя есть возможность мне помочь. Вот почему я готов пойти на эту дьявольскую сделку с тобой... – Он перевел дух, – ... и обещаю, что не дам хода делу, которое ты видишь на столе, – закончил он, подавшись вперед. – Это единственное, что я могу тебе предложить. Единственная взятка. – Он чувствовал просительные нотки в голосе, остро ощущая, что его обвинения и подозрения не имеют под собой фактов. Более чем тридцатилетняя дружба лежала бездыханной на ковре рядом со столиком с фотографиями.

Мелстед старательно, словно перед зеркалом, пригладил волосы. На Обри глядел другой, не такой самоуверенный человек. После долгого молчания он произнес:

– Кеннет... – Он прокашлялся и продолжил более твердым голосом: – Я не могу тебе помочь.

– Несмотря на?..

– Не могу.– Казалось, покаянные слова о собственном преступлении застряли в горле. На лице было написано все, особенно ужас, внушаемый Маланом.

– Ты должен. Для тебя это единственный выход.

– Не могу, черт побери! Сказал, что не могу! Поверь мне!

– Значит, ты понимаешь, что они натворили? Все понимаешь, Джеймс? – Мелстед молчал, всем видом демонстрируя признание – Хорошо, Джеймс. Не могу, да и ты тоже, терять понапрасну время. Можно позвонить? Спасибо. Сейчас я прикажу своим людям сегодня же арестовать Хьюза.

* * *

На столе ветеринара под наркозом пестрая кошка, опавшая, повлажневшая это сна шерстка. Ветеринар, будто любуясь цветочной композицией, со всех сторон разглядывает висящий на стене рентгеновский снимок. Сверкающие перстнями большие руки Роз нервно барабанят о тельце Лайлы. Помутневшие глаза кошки направлены на нее. Такое впечатление, что ей но нравятся издаваемые Роз надоедливые стоны или она просто пугается страшных булькающих звуков в горле.

– ...Сломала переднюю лапку... рак... шпильку нельзя... кость как известка.

Роз слышит свой голос.

– Не похоже, что ей больно.

– Скоро, – отвечает ветеринар. Кошка начинает реагировать на движение по Эрлз-Корт-роуд или просто на пустой черный квадрат окна позади Роз.

– Боже, он так к ней привязан, тихо говорит Роз. – Она у него незнамо сколько лет.

– Решайте.

Глаза застилают слезы. Не то чтобы она просто испытывала беспомощность или тельце кошки на столе казалось таким крошечным и податливым. В комнате запах псины. Перед Роз молодое, бородатое, терпеливое лицо ветеринара.

– Боже, не знаю, что мне делать!..– восклицает она, еще энергичнее стуча пальцами по тельцу животного. Кошка шевелится, уловив боль в голосе хозяйки. Сейчас, когда Лайла лежит, изуродованной раком лопатки не видно. Роз увидела, что кошка хромает, неделю назад, но постаралась не обращать на это внимания.

Теперь же от этого не уйти. Украдкой взглянула на рентгеновский снимок – пораженную раком сломанную лапку еле связывает с тельцем тонкая прядка кости и хряща.

– О, черт!

Хайд придет в бешенство. Как бы она ни решила, все будет не так. Она сама чувствовала себя не лучше оглушенной зельем кошки. Лайла доверчиво успокаивалась под ее руками. На улице за углом ее ждал в машине сержант особого отделения, выделенный Обри для ее охраны. Вспомнив о нем, она ярко представила мягкую спортивную сумку, в которой всегда возили Лайлу, на этот раз наглухо застегнутую на молнию, если она скажет...

...Не может она, черт возьми, сказать. Хайд убьет ее!

– Я только загляну вон в ту аптеку. Куплю что-нибудь в подарок жене. У нее день рождения, – захлопнув дверцу, сказал сержант, провожая ее до дверей ветеринара. Она позвонила. За цветной стеклянной дверью горел тусклый свет.

Роз отчаянно хотелось уйти от ответственности. Черт возьми, такое мучение!

– Лад... ладно, – пробормотала она.

– Кошка очень старая.

– Разве в этом дело!

На столе влажное крошечное тельце Лайлы. Широко раскрытые глаза затуманены наркотиком. На сломанной лапке шерсть намокла сильнее – сочилось обезболивающее лекарство. Ветеринар осторожно состриг клочок шерсти с другой передней лапки. Лайла пошевелилась. Затем он наполнил шприц. Поглядел на рентгеновский снимок, находя там лишнее подтверждение. Лайла слабо мяукнула и сделала усилие шевельнуться. Роз простонала, жалея себя не меньше кошечки:

– Господи, Лайла, прости меня... Хайд, прости.

Игла, короткая агония, огромные бездонные обвиняющие глаза, покой. Глаза Роз наполнились слезами.

Проверив, остановилось ли сердце, ветеринар сказал:

– Я принесу одеяльце... у вас машина?

– Что? Ах, да.

Он вышел с тельцем Лайлы в руках. Роз машинально наклонилась и расстегнула молнию сумки, из которой, бывало, оглядывая мир, торчала кошачья головка, когда Хайд брал – как давно это было! – ее с собой. На столе шерстинки... шерстинки на половиках и постели Хайда дома, и на ее постели. А в саду ямка, которую выкопал сосед с первого этажа, когда ей позвонили и сообщили о результате рентгеноскопии. До сегодняшнего дня она все еще не решалась прийти. От нее, должно быть, пахло бренди. По крайней мере, останется место, которое она покажет Хайду, когда он вернется, и скажет: "Я похоронила ее здесь".

Лайла была ужасно тяжелой, когда ветеринар передал Роз завернутый в одеяльце трупик. Раскрытая сумка стояла на столе. Ветеринар так же нежно, как она Лайлу, подставил сумку, и она опустила туда сверток. Он медленно застегнул молнию. Будто кто-то провел ногтем по стеклу.

– Я вас провожу.

Роз чуть не споткнулась на ступенях. Свет фонарей и фар расплывался в застилаемых слезами глазах. Она держала сумку так, будто там взрывчатка с запалом.

Не разбирая дороги, то и дело утирая мокрые глаза, она вышла за калитку на Эрлз-Корт-роуд, потом повернула за угол к ожидавшей машине.

– Привет, Роз. Миссис Вуд, добрый вечер.

Голос незнаком. На руку легла чужая рука. Другую руку оттягивала сумка с Лайлой.

– Какого?.. – выпалила она. Даже в свете уличного фонаря на углу лица незнакомца из-за слез было не разобрать. Ее охватил смутный испуг – рядом с ней стоял высокий, плотный, самоуверенный мужчина. И это произношение?.. – Отстаньте от меня.

– Ты меня не помнишь? Мы раньше встречались.

"Южноафриканец", – догадалась она, охваченная смятением.

– Послушайте, у меня нет...

– Где он, Роз? – Мужчина с силой схватил ее за рукав шубки, почти Так же, как она судорожно ухватилась за шерстку Лайлы, когда той вводили иглу. – Мне известно, что ты должна знать. Он тебе всегда говорил такие вещи. Кое-кто из моих приятелей в ЦРУ хочет знать, что он тебе сказал.

– Отстань от меня... – крикнула она, пытаясь вырвать руку. Звенели браслеты, но он не ослаблял хватки. Она посмотрела вперед, где в двадцати ярдах в переулке стояла машина. Внутри нее две тени, не одна. – Господи!

– Ваш приятель занят. – Мимо, совсем близко, проносились машины, не освещенные огнями оставшейся за углом станции метро. Прошли двое, возбужденно разговаривающих между собой мужчин. Незнакомец прижал ее в углу к стене. – Значит, так, Роз. Если ты скажешь мне сейчас, я оставлю тебя в покое. Иначе тебе придется ехать с нами. О'кей?

– Блэнтайр... ты тот самый ублюдок Блэнтайр! – выкрикнула Роз, узнав его. – Убери свои грязные руки, ты, дерьмо! – Вырываясь из его рук, она чуть не оторвала рукав. Он прижал ее еще плотнее, переходя на хриплый шепот.

– Браво, Роз! А теперь слушай: тебе придется поехать с нами. Не станем же мы здесь устраивать некрасивых сцен, правда?

На тротуаре ни души. Даже машины скопились дальше по Эрлз-Корт-роуд, на пересечении с Олд-Бромптон-роуд; ожидавшие там машины, будто застоявшиеся лошади, издавали нетерпеливые гудки.

– Я не знаю, где он!

– Конечно же, знаешь, Роз... Он тебе звонил, Обри навещал тебя. Я знаю только, что он в Калифорнии, Роз. Что он собирается делать?

Он подталкивал ее по переулку в сторону ожидавшей машины.

– Твой паршивый "жучок"! Что ты делал у меня в квартире, ты, дерьмо? Отстань от меня! – Она жалобно охнула, задев во время борьбы сумкой за стену, потом за дверцу машины. Один из ее перстней прошелся по щеке Блэнтайра, образовав полосу, черневшую в свете натриевых ламп. Он схватился за рану, ослабив хватку. Роз, споткнувшись, тяжело побежала назад, в сторону Эрлз-Корт-роуд, слыша позади топот его ног. Машины плотным, словно стена, потоком проносились мимо.

Там, где движение было пореже, она, лавируя между машинами и размахивая сумкой, перебежала дорогу. Шум машин остался за спиной.

Блэнтайр метнулся из-под колес обратно, оставшись на той стороне улицы.

Роз побежала быстрее, стук каблуков отдался эхом, когда она свернула в темный сквер и заковыляла вдоль ограды. Прямо перед ней дорогу перебежала кошка. Сердце сжалось от страха и нестерпимого горя.

Блэнтайр был позади нее в тридцати шагах, не больше. Сумка мягко стукнулась об ограду, Роз оглянулась. О, Господи!..

Двадцать шагов. Она, споткнувшись, упала. Топот ног стучал, словно барабан. Потом послышалось дыхание, между нею и ближайшим фонарем возникла тень. Рядом с нею валялась сумка с молнией. Блэнтайр, зловеще ухмыляясь, наклонился над Рол, сжав пальцами щеки.

– Слушай меня, ты, жирная, поганая сука! – запыхавшись, прорычал он. – Говори, где он и что делает в Калифорнии. Говори и отправляйся домой! Что ему приказал Обри, слышишь? – Он пнул ее ногой в бок. От неожиданности она сначала не почувствовала боли, потом ребра словно обожгло. Она схватилась за бок, а он, встав на колено, схватил ручищей лицо и что есть сил сжал с боков челюсти. – Со мной шутки плохи, Роз. Хайд, должно быть, говорил тебе, что я из тех, кто любит помучить, говорил? – Он тряс ее за лицо, пока не стало казаться, что он вытряхнул из нее все зубы и мысли. – Ну, давай, Роз – что приказал Обри твоему засранцу? – Он замахнулся, улыбаясь. – Иначе состряпаем изнасилование и убийство. Все произойдет не у тебя дома, а здесь, в сквере, как раз подойдет... только крикни и я, мать, твою, тут же сверну тебе шею! – Дернув за руку, поставил ее на ноги. Она, охваченная ужасом, не сопротивлялась. – Но лучше не надо, – промурлыкал он.

Роз нагнулась поднять сумку.

– Брось это. – Он, как мяч, отшвырнул сумку подъемом ноги.

– Ты, раздолбай! – завопила она.

Блэнтайр ударил ее, отшвырнув к ограде.

Послышался пронзительный крик, потом одиночный предупредительный выстрел. Еще один громкий возглас, треск передатчика. Тень Блэнтайра, наклонившись в ее сторону, исчезла. Полицейский, тяжело дыша, наклонился над ней, опершись на колено, в другой руке пистолет. Удаляющийся топот ног Блэнтайра.

– Черт побери, виноват, миссис Вуд! Простите меня! Когда я вернулся, он сидел в машине... – объяснял он, задыхаясь. – Черт... застал меня врасплох... потом уж я ему пальцы в нос и ходу... кто они? – В радиотелефоне треск, требуют дальнейших сведений. – Баркстон-гарденс. Двое, один в моей машине... да-да, как можно скорее. – Он оглядел темный сквер и снова наклонился к Роз. – Кто это был?

– Передайте Обри, – пробормотала Роз, качая на коленях сумку, – это был Блэнтайр... его зовут Блэнтайр. Скажите Обри, что он пойдет на все, – Вопль возвращающегося домой пьяного напугал обоих. Роз затрясло. – Передайте ему немедленно, – настаивала она. – Он хотел знать о Хайде. Это родезиец, южноафриканец, что-то вроде того...

Остальное теперь не имело значения. Медленно, осторожно она расстегнула мягкую сумку, отвернула одеяльце и потрогала шерстку. Тельце Дайлы было еще теплым, шерстка снова была сухой и мягкой.

* * *

Под промочившим его до нитки косым проливным дождем в Медвежьей бухте было мрачно и пустынно. Он устроился под двумя осколками скалы. Под ним на взбаламученной ветром воде, словно напуганный зверь, дергалась лодка. Рябь не утихала ни на секунду. Он провел по лбу промокшим рукавом. Холмы на противоположной стороне залива Скво-Крик затянуло низкими облаками. Лишь пустынная, испещренная каплями поверхность воды да движущаяся завеса дождя. Сумерки сгущались.

Полчаса назад он видел двух промокших под дождем людей, прятавшихся в густых еловых зарослях, обошел их, сойдя с тропы, и вернулся на нее в полумиле от нынешнего своего убежища.

Подойдя поближе, услышал, как лодка бьется о скалы. Его трясло от дождя и холода. Спрятал под мышками окоченевшие руки. Рукоятка "браунинга", когда он последний раз щупал ее под курткой, показалась тяжелой, громоздкой. Висевшая на шее винтовка звякнула о скалу. Придержав ее, остановился, прислушиваясь, потом стал спускаться дальше по расщелине к узкой галечной полоске, где стонала и билась лодка. Далеко к северу, словно случайный луч прожектора, за тучей смутно блеснула молния. За вспышкой последовал раскат грома. Надвигалась гроза.

Он попробовал вытащить забитый в гальку штырь, к которому привязал лодку, по не хватило сил. Тогда отвязал мокрый синий трос, забросил его и нос лодки и, толкая ее в бешеный прибой, забрался на борт. Лодку раскачивало и подбрасывало, прижимая к берегу, к прежде скрывавшим ее скалам. Хайд пытался завести мотор. О капот шлепались огромные капли дождя. Снова молния, за ней приглушенное рокотание грома. Мотор слабо чихнул, потом стал набирать обороты, пока не взревел так громко, что Хайд, выводя лодку задним ходом, встревожился. Ветер яростно задрал куртку на плечи и голову, открыв спину жалящим каплям дождя. Лодка развернулась и, шлепая по волнам, толчками пошла от берега. На дне хлюпала вода. Руки сжимали штурвал. Молния, затем рокот мотора потонул в раскатах грома. Зато потом шум мотора, казалось, стал еще громче, отдаваясь эхом от скал.

На выходе из бухты лодку развернуло боком. Дождь на мгновение стих. На скалах над крошечной бухтой кто-то стоял. Хайд чуть было не поднял руку в насмешливом обидном приветствии: в игре стихий было что-то пьянящее, толкающее на безрассудство. Дождь хлынул с новой силой, размыв очертания вооруженного человека с прижатым к белевшему в сумерках лицу передатчиком. Хайд поднял голову, прислушиваясь. Для гидроплана погода вряд ли годится. Его не стало видно и слышно вскоре после четырех. Хайд решил, что тот вернулся на заправку.

Он вглядывался в темноту. Холодный дождь хлестал по шее. Куртка и потная рубашка прилипли к телу. На мгновение возник западный берег, снова исчез, через несколько минут появился вновь. Он представлял свой путь в виде пунктирной линии на карте, которую хранил в памяти. Зная, что приближается гроза, он изучал ее почти целый час. До первой остановки на острове Ски две с половиной мили прямо на юго-запад. Добравшись туда, он сможет определить направление на устье реки Макклауд. Сверившись с компасом, он закрыл крышку и оставил висеть его поверх рубашки. Прислушался, нет ли шума лодочных моторов. Свет молнии разлился по рукам и почти мгновенно последовал удар грома. В такую погоду вряд ли кто появится на озере.

Совсем близко мелькнули береговая линия, нависшие мокрые серые скалы. Он навалился на штурвал, с огромным усилием разворачивая лодку. Берег исчез во мраке. Почти полностью стемнело. Снова молния, насквозь располосовавшая тучу. Тут же удар грома. Дождь заливал глаза, струился по телу, сек все сильнее, все безжалостнее.

Его ослепило, по грома не последовало. Снова вспышка света. Послышался стук мотора, заглушивший шум его собственного, из темноты выплыл борт того большого катера. Установленный на носу прожектор шарил лучом дальше лодки Хайда. Рядом с прожектором две человеческие фигуры. Затем дождь сомкнулся позади катера, который прошел в двадцати ярдах от него, но они его не разглядели, потому что торопились к Медвежьей бухте. Шум моторов постепенно замолк. Молния затмила свет прожектора. Над самой головой раскатился оглушительный гром.

Хайд глянул на часы, определяя пройденное расстояние. Проверил уровень горючего, сверился с компасом, посмотрел в сторону невидимого берега. Снова глянул на часы. Ветер попутный. Скоро будет остров Ски, оттуда час ходу до реки Макклауд, но ветер будет встречный – ведь там придется повернуть на север. Правда, подумал он, у него в запасе много часов...

В такую-то погоду, а может быть, и хуже он должен будет нырять. Воистину Иисус прослезился. Хайд будет на озере совсем один... но это не ахти какое утешение. Ни души. Он приглушил мотор – из дождя показались скалы и окруженные темнотой огоньки чуть в стороне от причалов. Остров Ски.

Странное дело, он чувствовал, что с Лайлой что-то неладное, и эта мысль довлела над другими заботами. Едва закрытая бухточка острова Ски приняла в себя суденышко. Он передернул плечами на ветру, будто собираясь сбросить его с плеч. С кошкой что-то неладно... что это ему приходит в голову? Выключив мотор, стал в тонком лучике фонарика тщательно, насколько позволял пластиковый пакет, изучать карту.

* * *

Стены дома содрогались от ветра. Кэтрин, втянув голову в плечи, тяжело облокотилась о деревянный стол. Харрел сидел напротив, разговаривал по радиотелефону. Еще один, Беккер, сидел позади нее. Он развалился в полумраке на диване поближе к огню. Пламя то вспыхивало, то гасло из-за дующих по иолу сквозняков. По большой освещенной лампой комнате плавал дым из очага.

– О'кей, на сегодня отбой... да, давайте домой. Если он все еще на воде, в чем я сомневаюсь, это его дело. Пока что, – заключил он, кладя аппарат на стол, Кэтрин вздрогнула, увидев обращенную к ней ухмылку, – Еще кофе? – осведомился он. Она покачала головой. После первого и единственного избиения он неизменно был издевательски вежлив. Вздохнув, Харрел встал и потянулся. Она презирала себя за то, что вздрагивала при каждом его медленном, небрежном движении.

– Значит, его еще не поймали, – заметила она, понимая, что ведет себя, как мальчишка, свистящий для храбрости в темноте. То, что Хайд все еще на свободе, было для нее единственным утешением.

Харрел отрицательно покачал головой. Одни глаза оставались серьезными.

– Осталось недолго. В чем можно не сомневаться, так это в том, что Патрик Хайд завтра, самое позднее послезавтра, будет сидеть здесь, рядом с вами. Или лежать на полу и гадить на половики. – Беккер засмеялся, потом зевнул.

Кэтрин впилась пальцами в стриженые волосы, натянув до боли кожу на лбу. Потом сцепила руки на затылке, чтобы унять начавшуюся снова дрожь. Не из-за Харрела, налившего себе кофе и вернувшегося за стол, даже не из-за ожидающего ее неизбежного конца... а из-за парализующих волю покоя и тишины, отсутствия свободы, невозможности бежать и неспособности подавить воображение. Если сказать точнее, потерявшая управление машина недавнего прошлого врезалась в кирпичную стену, разлетевшись на куски. Оказалось исковерканным, рассыпалось в пыль ее прошлое, искалечив ее, убив Джона. Ее мир изменился задолго до того, как в него вторглись со своими мирами Джон, а затем Хайд, задолго до того, как дядя Кеннет использовал ее по своему усмотрению. Прошлое Кэтрин было обманом, заговором с целью обмануть ее. В какую чудовищную грязь превратилось все, что было!

Джон расспрашивал ее о Шапиро – она сказала об этом Харрелу. Расспрашивал о сделке с ДПЛА, о деньгах, которые Шапиро должен был потерять. Сегодня днем, до грозы, она по своей воле рассказала об этом. После того, что она разболтала Харрелу о Хайде, это уже не имело значения. За одним исключением – она по-прежнему молчала о лишнем крестике на карте, держала это при себе. Это был единственный козырь Хайда. Если Патрику не удастся осуществить свое намерение, каким бы оно ни было, остальное теряло смысл. После крушения ее мира она впала в летаргию.

Обхватив руками шею, спросила:

– Вы планировали все это заранее?

– Что планировали?

– Знаете, что.

– Нет, – покачал он головой. – Удивлены? Мисс Обри, мы приобрели эти установки, потому что собираем оружие просто так, на всякий случай. Никогда не знаешь, когда и где оно может пригодиться. Ваш дядя, возможно, считает, что все планировалось задолго, скорее всего он действительно так думает, но мы купили эти штуки лишь потому, что по дешевке подвернулся выгодный товар, – ухмыльнулся он. – Поэтому довольно забавно... и досадно, что этот факт послужил ниточкой, которая вывела на нас вашего любовника, а теперь вот еще и Хайда. – Он потер рукой переносицу. – Насколько помню, сначала мы думали, что они могут пригодиться где-нибудь к югу от Мексики. Потом к нам обратились оттуда.

– И вы нанялись убивать, – обрезала Кэтрин, уронив руки и сложив их на подоле юбки, будто не желая прикасаться к своему телу. Ей было разрешено принимать душ, менять белье, даже пользоваться косметикой; она не была грязной, возможно, отвращение вызывали нечистоплотные дела этой компании или сказанное Харрелом.

Харрел снова ухмыльнулся.

– Вы еще воображаете, что можете говорить мне гадости? – Его насмешливый тон вкупе с глупыми ужимками и фырканьем Беккера был беспощаден. – Нашей маленькой группе предназначена роль мирового полицейского. Такие, как мы, стремятся как можно лучше справиться с этой ролью. Только и всего. А вы, мисс Обри, рассуждаете, как в довоенные времена. Возможно, из-за своего английского дядюшки. Он тоже свое отжил. "Не хочу запачкать руки", – кричите вы. Скажу вам, мисс Обри, что мы все повязаны. Поэтому когда нечто вроде этого подвертывается под руку и ясно, что это выгодно твоей стране, ты обязан этим воспользоваться. Так-то вот. Ни больше, ни меньше, – закончил он великодушно, пожав плечами.

– Господи, помилуй Америку!

– Вы уже это говорили.

Его непринужденные откровенные рассуждения не оставляли никаких сомнений относительно ее собственной судьбы. До того как он стал разговаривать с ней на причале и позднее здесь, в доме, ее будущее было сравнимо с железным прутом, раскаляемым на огне. Теперь же этот прут прикладывали к телу, причиняя боль. Она сдерживала дрожь, но он, видно, заметил и усмехнулся.

– Значит, – продолжала она, – вы сочли, что дела там идут не так, как надо, и вывели эту даму из игры? – Казалось, важным продолжать разговор. По крайней мере он давал возможность отвлечься.

– Мы рассудили, что они там не добьются успеха. Перед нами был пример Балтийских государств и южных республик. Гам царил беспорядок. Никто, повторяю, никто не хотел дальнейших неприятностей или нестабильности. Положение становилось серьезным. Не улыбайтесь так свысока, мисс Обри, не надо. Это чистая правда. Оно затрагивало весь мир, а не просто узкий круг лиц. США стремятся сократить свое присутствие в Европе, возможно, и в других районах мира. Как можно пойти на это, когда там все разваливается. Тормоза уже отказали, а эту махину требовалось остановить. Именно этого никогда не поймут такие, как вы. И ваш дядюшка. Здесь геополитика!

– Значит, вы сбили полный ни в чем не повинных людей американский авиалайнер, только чтобы опробовать эти проклятые штуки? – Неохотно или, может быть, с удовлетворением она втянулась в жаркий спор, произнесла своего рода свое последнее слово. Может быть, ее уязвило его высокомерное отношение. – Вы убили своих, Харрел, – вот в конечном счете к чему все свелось!

– Я сожалею об этом. Не думаю, что вы мне поверите, по это правда, – вымолвил он, глядя в сторону окна мимо нее, поверх лениво развалившегося Беккера. Кэтрин вздрогнула. Страх по-прежнему таился внутри.

– По той причине вы убили и Джона! – выкрикнула она.

– Я и об этом сожалею. Мы дали вашему приятелю время, чтобы ему надоело, но он не отступился. Люди оттуда хотели по-настоящему повязать нас, чтобы мы рисковали не меньше их. Докажите, сказали они. На своих. И мы доказали. Когда все повязаны по крайней мере одной преступной тайной, так надежнее.

Кэтрин обессиленно откинулась на спинку, щеки свело, по коже пробежали мурашки. Она была в ужасе от его ленивого повествования, ее пугало не столько что говорилось, сколько как говорилось. Его спокойный безмятежный вид; его убежденность, что он говорит о вещах вполне приемлемых, само собой разумеющихся. Джона упомянул походя, словно незначительный эпизод. Как и русскую женщину.

В голове теснились воспоминания об отце, о его великодушии; насколько он был лучше, добрее всех тех, кого она знала. И воспоминания о Джоне, о том, как она причиняла ему боль, как отказывалась помочь, позволила погибнуть. На глаза навернулись слезы. Харрел был озадачен. Чтобы отвлечь его от нежелательного любопытства, Кэтрин отрывисто спросила:

– Что вы скажете о своем отце?

Он удивился, но все же ответил:

– Думаю, типичный образец американской мечты. Мы до сих пор дружны. Живет в Коннектикуте, в каркасном побеленном доме за изгородью-частоколом. Патриархален, добр и мудр... правда, мисс Обри. И я его люблю. – Тут он ухмыльнулся. – Как видите, не такое уж я чудовище.

– Люди, подобные вам, никогда не поймут, что кто-то вроде меня, возможно, не хочет, чтобы вы занимались своими делами от нашего имени.

Как бы подводя итог, он развел руками.

Она услышала на крыльце топот ног, дверь распахнулась, и в комнату ворвался холодный воздух. Висевшие над камином голову лося и два охотничьих ружья окутало дымом из камина. Рядом с головой лося ей представилось мертвое удивленное лицо Хайда, а рядом с лицом Хайда – ее собственное.

Ее трясло от холода и страха. Она понимала, что должна попытаться бежать – помочь себе хотя бы чем-нибудь. Мысль была ясной и отчетливой, несмотря на дым, кашель и слабые ругательства. Она должна попытаться выбраться отсюда.

* * *

– Шесть сорок две. Объект находится в движении. – Чемберс, улыбаясь про себя, потянулся, сидя за рулем "эскорта". Потерся небритой щекой о микрофон, прежде чем сунуть его в гнездо на щитке.

В тридцати ярдах от него в дверях дома с кремовым фасадом на Итон-сквер появился Мелстед. При виде крадущегося Мелстеда у Чемберса потекли слюнки. Камера у глаза, направлена на объект, щелчок обтюратора, жужжание моторчика. Позади голых деревьев намек на рассвет, словно размазанная пальцем карандашная линия. Мелстед быстро зашагал по тротуару, доставая что-то из кармана. Остановился у маленького "воксхолла", которым он пользовался в Лондоне теперь, когда не было служебных машин. Положив камеру на сиденье рядом, Чемберс шлепнул по баранке, будто пуская коня в галоп. Весь напрягся, сон сняло как рукой.

В приемнике сквозь треск послышался голос Годвина.

– Не упущу, – бросил в микрофон Чемберс. "Воксхолл", выехав из линии стоявших машин, направился в его сторону, полоснув фарами по ветровому стеклу "форда". – Он поехал, Тони... поехал, – выдохнул он, завел мотор, развернул машину вслед тормозным огням "воксхолла". Начал преследование. – Выехал с Итон-сквер, направляется на восток, к центру, – возбужденно проговорил он.

Боже, как он ждал этого момента! Почти два года. Чтобы прищучить Мелстеда раз и навсегда. Старый хрыч Обри утверждал, что его приятель Мелстед не станет паниковать, и возражал против этих действий. Но Обри, цеплявшийся за снобистские традиции кастовой дружбы, оказался не прав, обнаружив, что традиции эти насквозь прогнили. "Бессмысленные предрассудки, типичные для вашего класса", – как однажды заметил кто-то. Загони их себе в задницу, парень... подонку, что впереди, видишь ли, нравятся попки маленьких мальчиков!

– Сворачиваем на Эбери-стрит, – машинально бормотал он в микрофон, не в состоянии проглотить вставший в горле комок и вытереть повлажневшие ладони. – Гровнор-гарденс, движемся на север.

Справа стена Букингемского дворца. "Воксхолл" держит скорость почти в ста ярдах впереди, светлый кузов мелькает под каждым фонарем. За громадой дворца рассвет борется с низко нависшей тучей. Гайд-парк-корнер, арка и Эпсли-хауз. Движение здесь оживленное. "Воксхолл" скользнул на Парк-лейн. На ступенях отеля "Дорчестер" араб в развевающихся на утреннем ветерке национальных одеждах. Поразительно – беспорядочные вспышки тормозных огней первых паркующихся у Марбл-Арч автобусов, извергающих пассажиров, которые нагрянули в Лондон за рождественскими покупками, – ведь магазины откроются нескоро. Кто-то, словно раненый, валяется на широкой панели тротуара, куча старого тряпья. Эджуэр-роуд, в кафе зажигаются первые тусклые огни. Возбужденное сознание фиксирует заметные ориентиры, названия улиц.

Это сослужит тебе большую пользу, Терри, старина... – но приходится обхаживать Обри, приходится, как предупредил Годвин, быть осторожным со стариком. К слову, надолго ли сам Обри? Оррелл его не любит, а Чемберсу хочется попасть на настоящую работу в Интеллидженс сервис, и поскорее. Не хочется терять годы под началом старика и калеки, какими бы умными они...

...Выходит, признаешь это за ними? В этой компании тебе не показать себя, так, что ли? Фыркнув, он принялся под светофором нетерпеливо стучать по баранке. "Воксхолл", удаляясь, свернул на Мэрилебон-роуд. Куда он едет? "Воксхолл" исчез. У Чемберса похолодело в груди и животе, а по радио заскрипел голос Годвина:

– Вы где, Терри?

– На Эджуэр-роуд, черт бы его побрал... Светофор! – ответил он.

– Потеряли?..

– Ни черта не потерял! Уж этого мерзавца я не упущу, приятель! – Ни за что, черт побери. Свернул на Мэрилебон-роуд... а дальше? Движение стало плотнее. За голыми деревьями и грязными домами полоска рассвета. Где же, мать его, он? Снова светофор. От расстройства аж застонал – а ведь казалось, все будет раз плюнуть, черт бы его побрал! Красная «альфа», черный «порше», три паршивых БМВ, облезлый допотопный «датсун», размалеванный фургон из цветочного магазина... «воксхолл!» Нет, черт возьми, голубой «воксхолл». Зеленый свет...

...Сопровождаемый сердитым тявканьем автомобильных гудков, он резко свернул на внутреннюю полосу, обойдя два такси и грузовик, потом вильнул на внешнюю – руки на баранке вспотели. Светофор... черт возьми, светофор! Он стучал по баранке, в бессильной ярости напрягая плечи. Черный "порше" встал рядом; глядя на него, улыбался молодой белокурый водитель.

Мелстед... где он, куда направился? Он же, черт возьми, без чемодана! Ничего с собой не взял, куда же тогда он бежит?

Что бежит, в этом Чемберс не сомневался. Весь его вид, то, как он двигался, оглядывался, – все говорило о том, что он собрался бежать.

– Терри! – почти шепотом произнес Годвин. – Терри, ты все еще его держишь?

– Черт, да!

Зеленый – рывок вперед, но "порше" далеко впереди. Рядом приткнулась БМВ, он, прибавив газу, вильнул на обгон, скользнув, как на льду, обошел вывернувший с Бейкер-стрит грузовик и снова вернулся на внешнюю полосу. Черт побери, мерзавец, где же ты? Бейкер-стрит... не свернул ли он налево? Глостер-плейс... мог улизнуть и туда!

– Терри, постарайся не потерять... – Черт, опять этот! Вот дрянь, совсем растерялся. Впереди зеленый свет – Парк-кресепт. Кажется, Обри живет где-то здесь. Паника была настолько велика, что ему представилось: вот-вот в окне соседней машины появится сердитая фигура размахивающего тростью старика. – Хьюз уперся. Старик очень сердится... – "Я так и знал!" – Хьюз считает, что под него не подкопаться. Ради Бога, не теряй Мелстеда!

Красный свет. Визжа тормозами, остановился. "Порше" легко проскочил светофор. Проклятый "юппи"! Вот он, твою мать!

Светлый "воксхолл", внутри профиль Мелстеда, свернув налево на Олбани-стрит, исчез. Чемберс воспрянул духом, обратив всю скопившуюся злость на Мелстеда. Включил сигнал поворота и стал ждать, заглушая дыханием треск приемника.

– Достал-таки негодяя, – пробормотал он, правда, не для Годвина.

Ночью Обри звонил Мелстеду три или четыре раза ("кое-что неясно, Джеймс", или "просто хочу спросить, нет ли у тебя, что мне сказать, Джеймс"), чем совершенно вывел его из себя. Все из-за того, что никак не могли отыскать Хьюза. Уже после пяти Годвин сообщил, что того взяли, когда он вернулся домой. Обри хотел держаться подальше от Мелстеда, расколоть Хьюза и таким путем добраться до истины. Однако старик оказался совершенно выбитым из колеи нападением на Роз Вуд и исчезновением Хьюза.

Зеленый. Свернул поперек движения и под визг тормозов, скрежет железа и рев автомобильных гудков оказался на Олбани-стрит, лихорадочно ища глазами "воксхолл".

Притормозил напротив маленькой, заросшей стоянки на Оснаборо-стрит. Мелстед с чемоданом в руке, в застегнутом на все пуговицы пальто и плотно надвинутой мягкой шляпе беззаботно шагал прочь от "воксхолла". И еще размахивая зонтиком, как тростью, черт побери! Выходит, чемодан положил в багажник заранее...

Все-таки я добрался до тебя, негодяй. Прижавшись к обочине, Чемберс вышел из "форда". Лицо и руки охватило холодом, изо рта валил пар. Глянул в сторону построенной по проекту Репа церкви, где размещалась штаб-квартира Общества распространения христианского учения. Захлопнув дверцу и бросив монету в счетчик автостоянки, поспешил вслед за Мелстедом, который не спеша – черт побери, не спеша – направлялся в сторону Юстонской башни, утыканной приемными и передающими антеннами.

Как и предсказывал Чемберс, Мелстед все-таки запаниковал. Чемберс восторгался собой. К нему вернулось приятное возбуждение.

Следуя за Мелстедом, даже в этот утренний час он не бросался в глаза. Из лавки азиатской кулинарии доносились пряные запахи. Из газетного киоска несло запахом жженых фитилей и табачным дымом. Куда же все-таки направляется Мелстед?

Спеша за широкой прямой фигурой Мелстеда, Чемберс, увернувшись, словно матадор, перед самым носом такси, перебежал Говер-стрит. Юстонский вокзал? Нужно будет позвонить – он не сказал Годвину, что покидает машину. А-а, неважно. Ничего не подозревающий Мелстед на виду. Чемберс расплылся в широкой глуповатой улыбке. Собирается ли Мелстед с кем-нибудь встретиться... думает ли, что встретит Хьюза? Он ни с кем не говорил после полуночи, когда попытался позвонить домой Орреллу и услышал ледяной голос разбуженной леди Оррелл. "Клайва нет дома, Джеймс", – был ответ.

Мелстед повернул направо, к мрачному фасаду Юстонского вокзала. Такси скрывались в туннеле. При виде длинного ряда телефонных будок – все, кроме одной, пустые – у Чемберса внутри все напряглось. Ему действительно следовало позвонить. А вдруг у Мелстеда забронирован билет или даже уже на руках? Его злило, что он не знает, куда и зачем тот едет. Злость подстегивалась тщеславием. Не упусти его – и быть тебе на коне! Мелстед вошел в просторный зал вокзала. Бездомные бродяги уже встали и разошлись, зал наполнился первыми пригородными пассажирами и отправляющимися по делам бизнесменами. Чемберс облегченно отметил, что Мелстед направился к газетному киоску.

Телефон. Чистая стеклянная кабина, открытая в сторону газетного киоска. Мелстед, откинув полу пальто, шарил по карманам в поисках мелочи. Чемберс, нырнув в кабину, сунул кредитную карточку в щель автомата, быстро набрал нужный номер. Годвин ответил сразу. Мелстед взял пару газет, сунув их под мышку. Положил мелочь. Билет еще не покупал.

– Да?

Группа бизнесменов с пригородного поезда заслонила стоявшего у киоска Мелстеда. Мелстед отошел в сторону и, сняв шляпу, стал разглядывать расписание отправляющихся поездов.

– Юстон. У него чемодан, в данный момент смотрит расписание. По-моему, билета нет. Что от меня требуется?

Пауза... Мелстед, надев шляпу и держа подбородком газеты (чемодан у ног), снимает пальто. Чемберсу слышно, как Годвин что-то тихо говорит, наверное, Обри, потом:

– Если он собирается уезжать, лучше его задержать. Но сделать надо аккуратно, вежливо, Терри. Скажите, что сэр Кеннет хотел бы с ним переговорить еще раз.

– О'кей.

Куча людей все еще у киоска, с одной из платформ хлынула толпа пассажиров пригородного поезда. В зале стало многолюднее. Распахнутые пальто, портфели, газеты. У кондитерского буфета рядом с залом ожидания поездов дальнего следования развалился оборванец. Под расписанием поездов темное пальто, шляпа и чемодан Мелстеда. Годвин дал отбой. Чемберс, казалось, видел Мелстеда, как и секунду назад...

...Казалось.

Он вывалился из кабинки, ухватившись за дверь, чтобы не упасть. Снова паника. Обвел взглядом выходы на платформы, билетную кассу, газетный, цветочный и книжный киоски, буфет, пустые окна верхнего зала ожидания, эскалатор метро – шляпа, темное пальто, где они, черт побери!

Потом его осенило. Мелстед снял пальто. Он знал, по крайней мере подозревал. Теперь он как в воду канул.

Чемберс побежал к газетному киоску.

 

15

Все сердечные тайны

Он понимал, что женщина будет все больше приходить в отчаяние, понимал, как ей страшно. Дело было не в его собственных заботах и тревогах, не в его ярости из-за того, что, несмотря на оставленные рукой Фраскати сноски на карте и указание глубины, он так и не обнаружил обломки автофургона с пультом управления. Нет, даже не в его собственном безнадежном отчаянии, с каким он, закутавшись в длинное теплое пальто и прислонившись к скале, вновь и вновь проверял расчеты для нового погружения. Дело было в женщине на том берегу...

...Встревожив его, в одном из окон дома появился свет. Он зачарованно смотрел на него, пока тот не погас. Негромкий стук мотора катера, патрулирующего у того берега устья Макклауд, прерывался завыванием ветра, разгонявшего облака, образуя широкие, усеянные звездами дыры. Чтобы не думать о женщине, он, дрожа, вновь принялся внимательно разглядывать часы, будто с точностью измерял содержание в крови избыточного азота. Прежде чем без угрозы для здоровья снова пойти на глубину, нужно подождать еще пятнадцать минут. На пребывание на дне останется не более тридцати минут, потом надо начинать подъем в целях декомпрессии, затем еще один, более длительный, вынужденный отдых, так что на берег он выберется уже после рассвета. Он медленно сжал кулаки, разжал их, повторив движение несколько раз. Зачем снова идти под воду? Все равно не найдет. Тогда зачем?..

"Но Фраскати нашел, фургон там!" – неистовствовал он, обхватив плечи руками, сгибаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы умерить свое отчаяние. Фраскати пометил его на карте, он был там, на дне!

А ты не можешь отыскать...

А тут еще эта женщина... Единственное утешение, что Харрел не имел представления о том, что помечено на карте, иначе катер, разыскивая его, находился бы на этой стороне залива. Он снова низко наклонился над узким, с карандаш, лучиком фонарика, который раз перепроверяя набросанную в крошечной записной книжке схему движения под водой. Он не мог без риска оставаться на глубине пятидесяти метров больше получаса – глубже не могло быть, иначе Фраскати его бы не обнаружил!

В следующий раз пришлось бы спускаться при дневном свете. Это было бы последнее погружение. К следующей ночи женщина раскололась бы, как яйцо, и Харрел мог бы его найти.

На мгновение мелькнуло беспокойство, что обнаружат буй, отмечающий место погружения, но он тут же его подавил. В такую ветреную безлунную ночь, да еще при такой волне, вряд ли что увидишь. Катер медленно направился к причалу перед домом, порывы ветра донесли стук борта о причал и возбужденные голоса. Ему не хотелось поднимать бинокль ночного видения. Почти всю ночь они болтались перед домом, рассматривая, как он предполагал, в тепловизор лесистый берег и скалы.

Следующим порывом ветра до него донесло, как хлопнула дверь. Снова засветились окна. В свой бинокль ночного видения еще раньше он насчитал шесть или семь человек. Харрел не появлялся. Хайд поглядел на часы, поднялся и стал переставлять регулятор подачи воздуха с пустого баллона на полный. У него было полчаса, самое большее сорок минут. Он обшарил расщелины, русла исчезнувших под водой ручьев, выступы скал... и ничего не обнаружил. Он обследовал сотни квадратных метров на глубине до пятидесяти метров, облазив вдоль и поперек круто уходящее вглубь скалистое дно. Карта Фраскати говорила, что фургон там, но он оставался невидимым. Взвалив на спину баллон, подогнал лямки, проверил утяжеленный пояс, глубиномер, часы, фонарь, камеру с синхронной вспышкой, гидрокостюм, надел маску, подогнав загубник акваланга. Осторожно зашлепал по гальке, побрел по воде, потом поплыл. Ветер подгонял вперед, течение тянуло назад. Доплыв до буя, отдышался и, мигая фонарем, стал спускаться по якорному тросу. Скалистый склон постепенно уходил в плотную черноту. Гидрокостюм сжимал тело – Хайд нажал на груди воздушный клапан. Работая ластами, он спускался, пройдя отметку двадцать метров, затем еще быстрее – тридцать. Оставалось двадцать восемь минут. Луч фонаря шарил по уходящему в глубину склону. Когда глубиномер показал пятьдесят метров, он пристегнул к якорному тросу страховочный линь. Во время двух предыдущих погружений, одного на двадцать метров, другого на тридцать пять, у него выработался определенный план поисков, которому он следовал и на этот раз. Сверяясь по компасу, равномерно водил фонарем из стороны в сторону, освещая подводный ландшафт. Скатившиеся вниз обломки скал, похожие на трещины старые русла, кривое голое дерево. Страховочный линь натянулся, он повернул назад.

Оставалось двадцать минут. Луч фонаря, в котором туманом клубился ил, скользнул по предмету, напоминавшему строение. Еле успокоив дыхание, он подплыл ближе. Зияющая дыра, намек на параллельные линии, контуры вьющейся дорожки, потом угол небольшого строения. Разочарование было велико, хотя его и тянуло осмотреть это место. За дверью чернота. Труба уцелела. Он проплыл над хижиной, испытывая непонятную клаустрофобию, усугубляемую пребыванием в незнакомой стихии. Направился к дверному проходу, луч фонаря скользнул по обрывкам занавесок на окнах. Восемнадцать минут! Как бы очнувшись от колдовских чар, двинулся дальше. За пределами слабого луча фонарика темнота сомкнулась плотнее. Чтобы успокоить дыхание, потребовалось еще больше усилий. Он должен быть здесь... если только Фраскати не придумал эту пометку на карте, движимый своей версией, которая становилась все больше несостоятельной и неправдоподобной. Хайд задумался, работая ногами в темной воде. Луч света вертелся вокруг, словно готовящаяся напасть рыба. Ему казалось, что холод проникает даже сквозь утепленный гидрокостюм. Он чувствовал себя оторванным от мира, ощущал давление воды сверху и с боков, видел под собой не сулящую добра черную пучину. Звенело в голове, переполненной насытившим кровь азотом. Словно во сне, он потерял ощущение времени.

Перед глазами, будто тот плыл рядом с ним, возник образ Харрела, заставив Хайда очнуться от оцепенения. Фраскати знал точно: Харрел убил его именно потому, что здесь что-то находится.

Хайд двинулся дальше, более энергично работая ногами. Пещера, должно быть, когда-то находившаяся под водопадом; длинный выступ, по которому когда-то карабкались люди. Харрелу удалось, о чем бы ни свидетельствовали останки лайнера, заставить замолчать Федеральное управление авиации... но не Фраскати. Видимо, предполагалось, что авиалайнер упадет сюда и сгинет навсегда, а он взял да упал на склон Лошадиной горы, широко разбросав обломки. Теперь же где-то здесь находится фургон с пультом управления...

Одиннадцать минут. Повернул еще раз, спустившись до пятидесяти пяти метров и двигаясь еще энергичнее. Десять минут. Большая груда камней, подводная лавина. Подплыв ближе, шаря по сторонам фонариком, он направился вдоль узкой, извивающейся, словно змея, расщелины, должно быть, промытой быстрым потоком. На скале что-то блеснуло – слюда? – потом свет отразился, как от зеркала. Он осторожно встал на большой камень, словно время не имело значения – семь минут, методично, старательно поводя фонариком. Глубже, чем указал Фраскати, но, возможно, обвал... нет, здесь его не может быть...

...Похоронен. Под лавиной.

Он подплыл поближе, видя, как узка извилистая расщелина, как неустойчивы камни – чуть задел один и тот покатился, вздымая тучи ила. Из беспорядочной кучи покрытых илом обломков скал, выдаваясь футов на шесть-семь, торчало что-то похожее на меч.

Лопасть ротора вертолета. Свет отражался от запачканного илом плексигласа, изогнутого в форме головки младенца. Хайд принялся сталкивать ластами камни, медленно падавшие в темноту. Нырнув поглубже, стал расчищать открывшуюся кабину летчика. После открытия Фраскати, должно быть, произошел еще один обвал. Возможно, он был полузасыпан, когда Фраскати его обнаружил... достаточно, чтобы Харрел решил оставить его, как он есть. Военный вертолет... вода и рыбы почти до костей оголили глядевший на него череп. Медленно шевелились волосы, почти отставшие от почерневшей, сгнившей плоти. На потерявшем очертания полуразложившемся теле лохмотья американского рабочего военного обмундирования. На мгновение Хайд испытал отвращение, потом осталось лишь возбуждение. Пять с половиной минут – теперь будет дольше, каков бы ни был риск.

По очертаниям и размерам кабины летчика Хайд определил: большой армейский летающий кран. Внутри должны быть еще трупы. Он упал – должен был упасть, – совершая... однако же Фраскати пометил место инициалами ПУ, а не В – вертолет. Фургон с пультом управления, с которого запускался ДПЛА, должен был транспортироваться к озеру Шаста и обратно вертолетом, точь-в-точь как в Таджикистане. В этом случае фургон находится здесь, ниже... возможно, скатился метров на пятьдесят глубже из-за обвала. По плексигласу, словно перекати-поле на ветру, прокатился камень. Луч фонаря замутило илом. Четыре минуты – нет, нужно продержаться по крайней мере минут десять. И еще полчаса на подъем – с воздухом все нормально, по время, время... На поверхности такой же ощутимый и грозный, как тот катер, поджидал рассвет.

Скрученный, искореженный такелаж валялся поперек расщелины. Луч фонарика пробежал по нему, словно догоняя убегающую рыбу. Где-то здесь, где-то... Снова успокоил дыхание. Мимо прозрачной маски беззвучно струились пузырьки воздуха. Большой вертолет, возможно, заклинило в расщелине, где он и был похоронен. Харрелу было не по силам поднять и увезти его, во всяком случае летом на глазах у сотен туристов.

Еще три минуты Хайд скользил взад и вперед вдоль расщелины, луч фонарика, словно крот, рылся в завалах камней и обломков скал. И вот среди камней словно материализовались затянутые илом, бледные неровные очертания края фургона. Направляющий рельс погнут, крыша... опалена? Да, опалена шлейфом ДПЛА. Он двигался сквозь завесу ила, словно раздвигая тюлевые гардины, очищая руками поверхность машины, отбрасывая небольшие валуны, отыскал оставшуюся запертой заднюю дверь, потом переднюю кабину и дверцу водителя. Вокруг Хайда клубился ил, взбаламученный отбрасываемыми камнями и его собственными движениями. Вот он – в его руках, почти целехонький.

На дверце водителя разглядел кажущийся теперь зловещей шуткой перечеркнутый черным крестом силуэт самолета – символ, подтверждающий поражение цели. Словно зачарованный, он не отводил фонаря от этого отвратительного знака. Перед глазами промелькнули лицо Ирины с волосами во рту, фургон с ДПЛА, запуск, падающий в темнеющем небе русский самолет, зеркальное озеро в тысячах миль отсюда; авиалайнер здесь, летевший из Портленда в Сан-Франциско, и эта штука, поджидающая его, выслеживающая его, и, поймав цель, запустившая аппарат.

Почти машинально он сменил фонарь на подводную камеру "Никонос" с неуклюжей тяжелой электронной вспышкой. Место катастрофы ярко осветилось – четыре, пять, шесть раз. Потом улыбающееся в камеру почерневшее лицо мертвого пилота, за ним армейские опознавательные знаки на фюзеляже, направляющий рельс и опаленная крыша фургона – двадцать, двадцать два, двадцать пять. Инфракрасная пленка хорошего качества; широкоугольный объектив – как раз то, что надо; снимки хорошо пропечатаются, в меру приглушенные и матовые, даже плохо сохранившееся лицо пилота...

Вспышка продолжала сверкать, вырывая из мрака и ила сюрреалистические изображения служащих уликами предметов. Теперь у него есть улики, все до одной. Их будет достаточно. Больше ему ничего не нужно...

...Женщина.

Хайд продолжал щелкать аппаратом. Над головой поднимались пузырьки воздуха.

* * *

Опершись лбом на кончики пальцев, Обри поглядывал на висевшие на стене часы. Четверть первого. Он устал не столько из-за бессонной ночи, сколько из-за того, что Хьюз, уверенный, что может рассчитывать на свои знакомства бог знает с кем, продолжал упираться. Его ответы, угрюмое молчание и яростные вспышки говорили о том, что у него в руках есть козыри, которые он со временем пустит в ход. Атмосфера в комнате сгущалась и из-за оскорбительной манеры Чемберса, и из-за терпеливого молчания тяжело двигавшегося по комнате Годвина. Обри уставал даже от слабого шума уличного движения внизу, на пересечении Оксфорд-стрит и Чаринг-кросс. Но прежде всего на нервы действовали настенные часы, отсчитывающие потерянное время.

Обри допрашивал Хьюза уже почти шесть часов. Он применил все свое умение и упорство. Но все вылилось в нечто вроде демонстрации этого умения и показательного воссоздания картины преступления. Хьюз ничего ему не сказал, более того, даже по-настоящему не испугался.

– Хьюз, где находится сэр Джеймс Мелстед? – возможно, в сотый раз повторял он, громко вздыхая и прикрывая лицо рукой. За окном унылый серый ноябрьский полдень. В комнате включен свет.

– Не знаю, – отвечал Хьюз. – Я к нему в дом не нанимался.

– Да, вы всего лишь его сутенер, – снова вздыхал Обри. – Нам известно, что вы точно знаете, где он находится. Где то место, от которого вас просили держаться подальше? – Он взглянул на Хьюза. – Где?

Хьюз нахально пожал плечами, словно маленький смутьян перед чужим учителем, который ему ничего не сделает. Здесь страхом не возьмешь! Даже едва сдерживаемая злость Чемберса, у которого заметно чесались кулаки, была не в состоянии поколебать безрассудную показную самоуверенность Хьюза.

– Не знаю, о чем вы говорите. Требую пригласить моего адвоката, – отвечал Хьюз.

Скрипнув стулом, Чемберс угрожающе заворчал.

Хьюз моргнул.

– Имею право встретиться с адвокатом. А вы не имеете права держать меня здесь.

Обри стукнул ладонью по разделявшему их столу. Хьюз в ответ поправил спавшие на лоб волосы.

– Мне известно, Хьюз, что в Лондоне имеется еще одна квартира! – заорал он. – Вы знаете, где она находится. Он может быть там... где вы и другие, несомненно, бывали, чтобы совершать омерзительные противозаконные деяния, к которым вы пристрастились! Предполагаю, что это место принадлежит Джеймсу Мелстеду. Чтобы избежать ареста, он, должно быть, направился туда. – Хьюз опять единожды моргнул. – Да-да, Хьюз, не обманывайтесь на этот счет: когда Мелстед исчез, я имел в виду арестовать его и предъявить обвинения в совершении преступления. Полагаю, он об этом догадался. Прошу понять, что я заявляю это со всей серьезностью.

Хьюз был по-прежнему невозмутим.

– Ничего бы у вас из этого не вышло.

– Сколько судей у тебя на крючке? – скривив рот, спросил Чемберс. – И ты уверен, что тебе достанется тот, кто нужен, ты, дерьмо? – Он заскрипел стулом позади Хьюза. Тот испуганно вздрогнул.

– Терри, сядьте, – приказал Обри. – Это дело веду я. – Он выпрямился, подавшись к столу. – Вы слишком долго цеплялись за фалды людей, которых вы считаете всемогущими. Однако вопреки вашим предположениям уничтожить лично вас не составит большого труда. – Он снова вздохнул, покачав головой. – Могущественные люди с тайными пороками – самые ненадежные друзья для таких, как вы, Хьюз. Удивлен, что вы не разбираетесь в столь элементарных вещах. – Чемберс удовлетворенно фыркнул.

Зазвонил телефон. У Хьюза едва заметно дрогнули плечи. Годвин вышел переговорить в соседнюю комнату.

– Не верю, – ответил Хьюз, глядя в лицо Обри.

Годвин появился в дверях, мрачно качая головой. Поиски Мелстеда не дали результатов. Чемберсу и срочно посланной ему в помощь группе удалось только установить, что Мелстеда видели покидавшим вокзал, а не садившимся в один из полудюжины поездов. Видимо, он двинулся обратно по своим следам, но машина осталась на стоянке. За ней установили наблюдение. Мелстеду удалось скрыться. Хьюз в этой ситуации оставался неуязвим. Возможно, он чувствовал, что Обри торопится, и решил, что гроза скоро выдохнется.

– На вашем месте я бы поверил, – продолжал жать Обри. – Возможно, у вас есть записные книжки... – прищурился он. – Возможно, вы считаете, что вашей лучшей гарантией является то, что вам известно об этих людях, то, что вы сделали для них. Эти могущественные люди вполне могут бояться скандала, огласки... Но больше всего они будут бояться вашей власти над ними, если только вам вздумается напомнить им об этом. – Он развел руками. – Я спрашиваю вас об одном Мелстеде. В этом случае вы можете молчать... – выразительная гримаса – ... о делах вашего мерзкого окружения. Что касается нас – незначительные обвинения.

– А если откажусь?

– Обвинения будут более серьезными. Пострадаете один вы, и очень сильно. Это я обещаю.

– Черт побери, дайте я выбью из него все дерьмо... сэр! – суча ногами, бушевал Чемберс позади Хьюза. Обри следил за глазами библиотекаря. Тот опять моргнул, словно фотографируя место действия. Ни тени смятения, ни малейшей неуверенности. Двадцать пять минут первого. Смешно, когда он отчитывал Чемберса, в животе заурчало от голода.

– Успокойтесь, Терри, – увещевал он. – Вы же знаете, что я не одобряю... – Голос усталый, неубедительный. Чемберсу действительно хотелось пустить в ход кулаки. В конечном счете может статься, что это будет единственный способ. Но пока что не надо. Двадцать шесть минут первого. Половина пятого утра на озере Шаста. Сумеет ли Хайд выручить Кэтрин?

Хьюза нужно сломать, как сухую ветку!

– Это началось, когда у него умерла жена?..

Хьюз, самодовольно ухмыльнувшись, покачал головой.

– Задолго до того, – тихо произнес он, испытывая удовольствие при виде написанного на лице Обри отвращения. – Это не порок и не извращение. По-нашему, это совершенно нормальное явление... – И мгновенно стушевался, заслышав позади рычание Чемберса.

– Скажите, где он, Хьюз! – оборвал его Обри. – Если скажете – продолжайте заниматься своим хобби! Если нет, могу заверить вас, что в наших тюрьмах с любителями мальчиков расправа коротка. Я не касаюсь того, оправданно ли такое отношение уголовного мира к вам подобным. У вас не будет ни времени, ни места, чтобы обсудить этот вопрос. В этом я уверен.

Его прервал, словно усиленный динамиком, пронзительный визг шип: должно быть, автомобильная катастрофа. Годвин взглянул на окно, затем на Обри и мрачно кивнул на сидевшего к нему затылком Хьюза. Потом, поднявшись на ноги, заковылял к окну. Хьюз, заметно дрожа, повернулся к Годвину. Автомобильный гудок. Обри не сводил обеспокоенного взгляда с Годвина, который, снова кивнув, заговорил:

– "Порше" сбил какого-то беднягу. Должно быть, хотел перебежать на красный. Не шевелится... – Качая головой, Годвин отошел от окна. Никакого несчастного случая не было. – Бедняга... но, по-моему, он не успел понять, что случилось... – Вернулся на спой стул. Хьюз снова повернулся к Обри. Молодец, Тони.

Хьюз расстроен. Не более того, но все же какое-то начало.

– Так что приятного не ждите, – тихо проговорил Обри.

Вмешался, подыгрывая, Годвин.

– С другой стороны, мы могли бы устроить тюрьму посвободнее. С привилегиями... могли бы, сэр? – Помолчав, Обри неохотно кивнул.

– Разумеется, придется устроить так, чтобы это не выглядело, будто вы выторговали у нас уступку. Что касается Джеймса Мелстеда, здесь найдется кое-что другое, чтобы скрыть ваше соучастие. Вы нас, конечно, понимаете, Хьюз? – Двенадцать тридцать пять.

– Понимаю. Но мне ничего не известно. – Да, он расстроен, но не больше. Ожидающее его будущее виделось ему через узенькую щелочку в двери. Придется приоткрыть дверь, возможно, прибегнув к насилию, к чему Обри питал отвращение.

– Вам все известно, Хьюз.

– Хочу видеть своего адвоката. Я знаю свои...

– Права? Вы их лишились в тот момент, как попали сюда. С этого момента вы соучастник сэра Джеймса Мелстеда. С этого момента вами интересуемся мы и особый отдел полиции. Уверен, вы без труда поймете, что эта страна далеко продвинулась по пути превращения в полицейское государство. Если не ответите на мои вопросы, то станете одной из жертв общества. Можете быть в этом уверены.

Обри внимательно следил за ним. Тот, казалось, снова укрепился в уверенности относительно своего будущего. Продолжал верить во всесилие своих могущественных друзей.

Двенадцать сорок одна...

* * *

Пятьдесят шесть метров. Время пребывания на глубине истекло, даже на целую минуту превысило дополнительно намеченное. Обломки летающего крана и фургона то появлялись в свете фотовспышки, то исчезали в темноте. Вода почернела от ила, он налипал на маску и гидрокостюм. Хайдом овладела эйфория – не действие ли это азота? Ему хотелось улыбаться, даже смеяться – а может быть, просто из-за большой удачи? Опустив камеру, снова взялся за фонарик, освещая закрытую дверь сзади фургона. Глубина, время, показания компаса – все служило суровым предостережением... и оставалось без внимания. К тому же в темноте между погасшей вспышкой и включенным фонариком он на мгновение потерял ориентировку, перехватило дыхание – еще одно предупреждение. Он опять оставил его без внимания, увлеченный осмотром дверных ручек. Под илом обнаружились царапины, то ли оставшиеся с момента падения, то ли это следы попыток Фраскати взломать замок. Он поднял острый обломок скалы, медленно замахнулся, от бесшумного удара отлетел в сторону. Повисев некоторое время, работая ластами, ударил снова. Вверх устремились пузырьки воздуха. Темнота давила на плечи не меньше воды. Пора наверх...

...Нет еще. Сдавило голову. Он не так уж глубоко, дышит воздухом, значит, не отравится кислородом... это от азота. Как во сне, медленно раскрылись двери. Подняв камеру, он медленно поплыл внутрь кабины управления, освещая вспышкой экраны, перевернутые стулья, попорченные схемы и лохмотья настенных карт, пульт управления и пусковую панель.

И тут фургон двинулся, словно стараясь ускользнуть от света. С глухим, как из бочки, звуком позади захлопнулись двери. Хайд медленно вращался, отталкиваясь от твердых поверхностей – от крыши, стен, пола. Грузовик, наконец, перестал падать; по закрытым дверям, словно кто-то в них ломился, яростно стучали камни. Ослепший от взбаламученного ила, он схватился за край пульта. Кружилась голова, почти никакого страха, лишь пугающее желание рассмеяться. Глубиномер – здесь... Часы... разбились. Он чувствовал, как в нем закипает паника, словно смех, словно азот. Толкнулся в дверь, та не пошевелилась. Представил тяжесть навалившихся на нее камней.

И рассмеялся. Мундштук выскочил изо рта, в свете фонарика его тщетный смех зримо вырывался в виде бурлящих пузырей воздуха. Медленно, огромным усилием воли – в голове легкость и кружение – он дотянулся до мундштука; долго глядел на него, до боли в легких, затем очень, очень медленно сунул в рот, задышал. Вокруг смеялись воздушные пузырьки, наверное, над тем, что он медленно шевелил мозгами, или над охватившим его теперь, в заточивших его стенах, безысходным отчаянием. Луч фонарика бегал по клавишам, циферблатам, самописцам, следящим системам. Он оказался заточенным в кабине управления, осознавая прочность крыши, способной выдержать запуск, помня о направляющем рельсе, закрепленном на крыше... крыша там, где должна быть стена. Пусковой фургон одновременно служит наземным пультом управления. Ишь ты, рассуждаю. Память абсолютно ясная. Он вспомнил, как глядел сверху на такой же фургон в Таджикистане. Смотри-ка, наконец в состоянии думать! – поддразнил он себя.

Луч фонарика бегал взад и вперед. Пока бессмысленно применять силу, нужно сначала взять себя в руки. Отчаяние толкало его открыть дверь, но это означало гибель даже в большей мере, чем азот или ящик, в который он попался. Над вереницей консолей голый кусок стены. Оттолкнувшись от нее, ухватился за край пульта. Костюм не протекал, изоляция не нарушена.

Пошарив вокруг лучом фонарика, нашел стул; взяв его двумя руками, задом отплыл к двери. Потом с силой оттолкнулся. Черное стекло, выгнувшись, лопнуло. Уклоняясь от осколков, он отбросил стул. Приблизившись к окну, стал аккуратно вынимать из оправы оставшиеся осколки. Осторожно изгибаясь, проскользнул через окно в кабину водителя, нажал ручку дверцы и выбрался наружу.

Так просто...

Облегченно вздохнул, выпустив тучу пузырей. Энергично работая ногами, поторопился уйти подальше от машины. Снимки внутри машины поставили последние точки – тут и лазерный указатель цели, и фирменные марки приборов, самописцы и консоли, принтеры, камеры и экраны. "Рид электроникс", "Шапиро электрикс"... Только сейчас он вспомнил, что видел все это своими глазами. "Спсрри", "ИАИ" – израильская... полдюжины других. Любого из этих снимков вполне достаточно! Радости нет границ...

А часы-то разбились.

Паника, отчаянная и безудержная. Скорее наверх, скорее...

Нет!

В полном изнеможении он замедлил всплытие. Голова пустая, легкая, словно шар, из которого выпустили воздух. Он парил в толще воды, обломки внизу уже не видны в темноте. Глубиномер – пятнадцать метров. Раскинув руки, поворачиваясь в разные стороны, будто окруженный со всех сторон обидчиками деревенский дурачок, медленно сориентировал свое положение и снова начал подъем. Страховочный линь пропал. Пришел в ужас от одной мысли, что даже не заметил этого. Задержался на десяти метрах. Тело налилось свинцом от усталости, от избытка азота или другого более тяжелого газа. Нужно для порядка остановиться на пять минут для декомпрессии, затем еще на двадцать минут на пяти метрах. Потом уж всплывать на поверхность.

И ждать. Ждать симптомов кессонной болезни. Или же их не будет. Он не имел ни малейшего понятия, как быстро он всплыл на пятнадцать метров. Пузырьки азота в крови и мозгу. Черт... пока ничего. Еще рано им быть, неуверенно подумал он. Считая секунды и минуты, Хайд продолжал висеть в темноте.

* * *

– Понял... ничего. Да, разумеется. Благодарю вас, суперинтендант. Нет-нет... По-моему, не стоит привлекать дополнительные силы из лондонской полиции, во всяком случае в данный момент... пока. – Обри тяжело опустил трубку. Взгляд тут же уперся в настольные часы. Он слышал, как, громко чавкая, ел в дальнем углу за раскладным столиком Хьюз. Чемберс с Годвином сидели напротив него у письменного стола. Половина третьего. Хмурый день уже клонился к вечеру. – Нет, для более широкого поиска у меня нет повода, – тихо сказал он.

– Тогда оставьте меня с ним один на один, – предпринял попытку Чемберс. Обри с отсутствующим взглядом повернулся в его сторону.

– Что?

– Я заставлю его сказать... при надлежащем...

– ...Применении силы? – угрожающе спросил Обри. Его бесило чавканье жующего сэндвич Хьюза. – Я так не считаю.

Пожав плечами, вмешался Годвин:

– Так может быть быстрее, сэр... знаете, как у нас со временем. Он думает, что его оградят от неприятностей, – это единственная его защита. Вряд ли она ему поможет вытерпеть боль.

– Даже если он запуган этими людьми? – Обри наклонился, опершись на костяшки пальцев. Чемберс нахально развалился на стуле, покачиваясь вместе с ним. – Что, если он держится так из страха перед ними, перед их влиянием?

– А вы что ему предлагаете? – возразил Чемберс. – Всего лишь угрозу другого рода... сэр.

– Возможно. – Он чувствовал себя не в сноси тарелке, давил воротничок, костюм казался узким.

Покончив с сэндвичем, Хьюз вытер рот рукавом пиджака в дикую клетку. Стал начесывать назад длинные волосы, со спокойным любопытством поглядывая на Обри. Казалось, он ничего не страшился, даже перспективы тюремного заключения и физической расправы там. Почему, черт возьми? Неужели он до такой степени загипнотизирован именами клиентов, находившихся в его грязном списке?

И ни весточки от Патрика. На озере половина седьмого, почти светает. Обри огорченно ссутулился. Оттуда ничего. Иначе Мэллори через спутник и Юстонскую башню связался бы с ними. Слежка за ним, наконец, прекратилась.

Но даже если бы оттуда и был звонок, Обри не мог сбрасывать со счета Джеймса Мелстеда. Он из числа тех, кого станут слушать! Джеймса нужно найти. Глухо стуча тростью по тонкому ковру, он через всю комнату решительно зашагал к Хьюзу. На мгновение Хьюз испугался. Потом в глазах вновь блеснуло деланное веселое любопытство. Обри сел на стул по другую сторону замусоренного остатками еды столика.

– Уверен, вы понимаете, что все они повернут против вас. Хьюз?

– Что вы имеете в виду?

– Станут все отрицать.

– Не смогут.

– Почему? У вас что, улики? – поднажал Обри.

Конечно же! Вот старый дурак!..

– У меня будет все в порядке, сэр Кеннет, – не волнуйтесь за меня. Если повезет, я даже не увижу, как выглядит суд, не то что тюрьма. – В его небрежном юго-восточном говоре звучала непоколебимая уверенность. – Они будут обо мне заботиться. Им... – Он замолчал, прищурившись.

– Придется? О вас?

– Обязательно позаботятся.

– Тогда у вас улики? Какие? Фотографии?

– Больше ничего не скажу. Только, пожалуйста, дайте возможность связаться с моим адвокатом.

Вежливый, ничем не примечательный, неглупый молодой человек, безвредный на вид. Как кобра.

– И эти занимающие высокое положение простофили, разумеется, ничего не знали о том, что вы собираете на них сведения?

– Обо мне позаботятся. Я знаю. Больше ничего не скажу.

Обри слабо улыбнулся. Под вставную челюсть забились твердые хлебные крошки. Он энергично оглянулся по сторонам.

– Тони, соедини меня с суперинтендантом. По-моему, мы искали не тот клад. Получите ордер на обыск жилища мистера Хьюза... – Нет, судя по выражению его лица, не там. – Попробуйте поискать в его банковском сейфе... и попытайте у адвоката. Получите все необходимые санкции и обыщите все! – Ого, теперь его лицо изменилось, значит, что-то есть! – Теперь, Хьюз, посмотрим. Если найду то, на что рассчитываю, ваша безопасность опустится до самой низкой отметки. Что скажете?

– Там ничего нет!

– Нет, есть. У меня не хватило ума догадаться об этом сразу. Шантаж. Я тут старался шантажировать вас, а у вас все это время были средства шантажировать десять, двадцать, кто знает, может быть, тридцать человек. – Два сорок. На озере Шаста понемногу начинает светать. Хайд ничего не нашел. Дай Бог, чтобы полиция что-нибудь отыскала. – Подавшись вперед, он тихо произнес: – Когда мы отыщем ваши средства шантажа, вы останетесь стоять нагишом на ветру один-одинешенек. Ваша безопасность, возможность поторговаться будет зависеть от меня. Моей ценой будет местонахождение квартиры, где сейчас прячется Джеймс Мелстед! Ясно я говорю?

От усмешки осталось слабое подобие, глаза воровато забегали. Слишком долго Хьюзу удавалось хитрить, обеспечивая свою безопасность. Из его тайного, опасного мира лично ему ничего не грозило. До этого момента.

Обри встал.

– Вы связались, Тони? – нетерпеливо спросил он.

Годвин протянул трубку.

– Будете с ним говорить?

– Да. Обязательно!

* * *

Все было так просто и определенно. После решения уйти из дома сестры, отправиться на автобусную остановку, сесть на междугородный автобус и приехать сюда решать было больше нечего. Он даже хорошо знал дорогу через лес.

Почти нос к носу он столкнулся с окликнувшим его часовым: от неожиданности он встал, как вкопанный, а часовой в вечерних сумерках повторял свое приказание, раз, другой, третий... прежде чем Диденко начал открывать рот, часовой с перепугу выстрелил из "Калашникова". Пуля свалила его с ног в сугроб под сосной. Он ткнулся щекой в мокрый снег, рукам стало холодно, а бок онемел – сюда, словно пламя, разбежавшееся по всему телу, вошла нуля. Испуганно и изумленно разинув рот, часовой наклонился к лицу Диденко; с огромным облегчением услышал он прерывистое дыхание, удивившее и самого Диденко. Он смотрел на казавшиеся далекими провисшие под тяжестью снега ветви. Он так долго добирался сюда, потратил столько сил, чтобы превратиться в лежащую в сугробе под сосной темную груду. Вскоре раздались шаги.

В глазах расплывалось и двоилось. В боку горело; он невольно вскрикнул, когда они, взвалив его наподобие носилок переплетенные руки, небрежно потащили его из лесу – из-под раскинувшихся веером тяжелых белых ветвей... Тяжелый топот шагов по деревянным ступеням. Приглушенные голоса, пробежавший по лицу и телу луч света. Недовольная реплика. Ему показалось, что по удивленному голосу он уловил, что его узнали, но, может быть, он ошибался. Потом неожиданно почувствовал тепло, почти жар, так что защипало щеки. Стало покалывать в повлажневших кончиках пальцев. В боку полыхал огонь.

Особенно когда с него сняли пальто, пиджак, потом рубашку. Плотная шерстяная ткань с одной стороны почти вся залита темным. Он удивленно охнул, увидев, сколько потерял крови.

До этого было все так просто; разговор неизбежен, упрямо убеждал он себя во время долгой поездки в автобусе, наполненном запахами мокрой, нечасто стиранной одежды, сырых галош и резиновых сапог. Еще чеснока и дешевого спиртного. Неизбежен.

Он засмеялся, но услышал лишь что-то вроде бульканья в горле. Вот такую неизбежность он не смог предвидеть. Сюда вернулись старые времена, отмеченные болезненной подозрительностью, а с ними часовые с автоматами. До него доносился шорох окружавших его людей. Его положили... куда? На что-то мягкое вроде дивана. Невнятные надоедливые голоса, словно бормотание пассажиров в автобусе. Его раздражали заслоняющие свет мелькающие или маячившие тени; ноги, попирающие яркое цветное пятно, которое он видел краем глаза, – должно быть, ковер. Удушливо пахло горящими дровами – он закашлялся. Что-то капнуло на подбородок – тут же стерли. Вспомнилась сестра, вытиравшая ротик своей дочурке. Ему снова захотелось наружу, под темные тяжелые ветви сосен, на холод. В этой жаре кровь приливала к голове, стучала в висках. А голова должна быть ясной – чтобы быть в состоянии убедить Александра!..

– Петр... Петр Юрьевич!

На миг стало светлее, потом над ним наклонилась черная громада, так что он задрожал от страха. Но это был всею лишь Никитин. Он медленно кивнул и позволил взять себя за руку, не понимая, отчего в голосе Александра столько тревоги и почему кто-то смутно различаемый озабоченно качает головой.

– Александр...

Он чуть приподнялся, но Никитин мягко вернул его назад.

– Не нужно разговаривать.

– Нет, нужно!.. – Ведь для этого он и приехал. Еще раз пристыдить, уговорить Никитина вернуться к прежнему. Он возбужденно взмахнул рукой, когда кто-то снял с него очки. Они уже отпотели. Очки осторожно надели обратно. Диденко, вздохнув, благодарно кивнул.

Действительно ли ему расстегнули воротник? Ах, да с него же сняли рубашку. А ворот все равно давил.

Никитин сжал его руку, ему было приятно, что он не выпускал ее. Но его смущали слезы в глазах Никитина. Перед ним был Никитин – политик, человек, у которого легко навертывались слезы на глаза. Людям это нравилось, их можно было одурачить. Что до него, он считал их притворными, неискренними. Ирина даже не пыталась скрывать свое презрение к этим трюкам!

Вот что – Ирина. Он приехал поговорить об Ирине, о них троих... поговорил ли он уже? Никак не вспомнить. По широким скулам Никитина катились слезы. Глупо!

– Перестань реветь! – раздраженно бросил он. Никитин, удивленно глядя, всхлипнул, почему-то по-детски радуясь. Потом слезы полились снова. – Да перестань ты реветь и слушай! – продолжал Диденко. Закашлялся, кто-то вытер лоб, он, задыхаясь, продолжал увещевать: – Ты должен, понимаешь, должен повернуть обратно, Александр... нельзя делать то, что ты делаешь. Понимаешь, нельзя!

Господи, до чего же тяжело! Он задыхался, чувствуя, как напряглась спина, как колотится сердце. Ирина бы его поддержала, с ней было бы легче!

– Петр!

Он отчетливо слышал возглас, хотя смотреть было трудно... очень. Почувствовал сквозняк, услышал шарканье сапог по деревянному полу, потом кто-то кого-то отчитывал – должно быть, солдата, который в него стрелял. Много ли он сказал Никитину? Убедил ли его? Продолжать вряд ли хватит сил, хотя, если абсолютно необходимо, он их найдет.

– Петр!

Он расслышал и этот возглас, но в комнате теперь стало очень темно, почти так же, как было под деревьями, как за заиндевевшими окнами ехавшего по бескрайней равнине автобуса. До чего же нелепо все получилось, бесполезно и бессмысленно, но он не знал, что именно. И ощущение, что они вместе и заодно, все трое – Никитин, Ирина и он. Как всегда...

Увидел на миг немой раскрытый рот Никитина. Дальше ничего.

* * *

– Да, Мелстед. Да, я на той квартире... что? Потому что это единственное, что пришло мне на ум, вот почему! Нет, никто не знает это место... Да, мне известно, что вы знаете. Я должен поговорить с Маланом. Он должен помочь. Нет, Блэнтайр, это его проблема, не меньше, чем моя! Вы ему это скажите. От Кеннета Обри так просто не отделаешься. Какого черта кто-то там круто обошелся с его племянницей? Что? Хорошо, пусть теперь это не имеет значения, если не считать, что стоит Кеннету за что взяться, он ни за что не отступится. Скажите это Малану, если до него еще не дошло, с кем он имеет дело. И скажите ему, что я жду от вас звонка. Да, сегодня вечером, Блэнтайр, я повторяю – сегодня! А теперь связывайтесь со своим хозяином и пусть он решает. Да, пока!

* * *

– Да, суперинтендант, я представляю всю щекотливость вопросов, связанных с получением ордера на обыск, вмешательством в личную жизнь, представляю трудности, которые мы себе создаем, но вы должны найти то, что, как я знаю, где-то запрятал Хьюз! Мне неважно, что вы сочините для «Нэшнл Вестминстер бэнк», знаю лишь, что они не будут рваться помочь вам. Ваша задача – добраться до банковского сейфа Хьюза и его содержимого! – Обри, потирая пальцами лоб, старался успокоиться. Затем добавил: – Извините, суперинтендент, но уже пять часов вечера, и мне сдается, что у нас не остается ни капли времени, не говоря уж о выборе средств. Да, благодарю вас.

Он положил трубку и тяжело оперся на локти. Небольшой письменный стол, казалось, шатался под его тяжестью. У Тони Годвина был печальный вид, как у незадачливого гончего пса. Чемберс сидел на стуле, откинутом спинкой к двери, за которой в соседней комнате находился Хьюз. Окна прочно заперты; но вообще-то Хьюз вряд ли был склонен к самоубийству. Однако обстоятельства были таковы, что он вполне мог попытаться сигануть в окошко!

Обри взбодрился, к нему вернулось ироническое настроение. Адвокат Хьюза, встревоженный расспросами и настоятельными просьбами полиции, ехал к ним. Обри было приятно отметить, что страшные намеки на "национальную безопасность" и "защиту государственных интересов", да еще упоминания о шантаже и вымогательстве совершенно выбили того из колеи. Значит адвокат будет подавлен не меньше своего подзащитного, завертится, как червяк на крючке... Но Хьюз, черт побери, такое ничтожество! Обри, как и Чемберсу, хотелось как следует отделать Хьюза за все его грязные делишки.

В шесть часов ему надо быть у премьер-министра с подробным докладом о деятельности Объединенного комитета по разведке. Это займет не один час!

В не совсем чистые окна светили огни с Оксфорд-стрит. Все трое сидели каждый как бы в своем круге света, словно три незнакомых пациента со своими страшными болезнями в приемной врача, которые подтвердит диагноз. Обри, вскинув руки, громко вздохнул.

– Где же Патрик, Тони? Пора бы уже получить весточку.

Годвин потянулся к трубке, словно собираясь позвонить, но потом выразительно пожал плечами. Чемберс беспокойно вертелся на стуле, будто кто-то его там удерживал.

– Хотите, я снова попробую дозвониться до Мэллори? – спросил Годвин.

Обри покачал головой.

– Нет... нет, не стоит. – Он напомнил себе, что безопасность Кэтрин, жизнь Хайда зависят от того, найдутся ли факты, которые вскроют Хьюза, как устрицу Адвоката Хьюза полиция везет сюда и его будут держать здесь до тех пор, пока не найдут отвратительных улик и не предъявят их его клиенту. Тогда станет известно, где находится Мелстед...

Но для этого требуется терпение и бездействие. Проклятье!

Пять минут шестого. Водитель приедет в половине шестого, и нужно будет ехать в кабинет министров. Черт бы побрал это пристрастие премьер-министра к подробностям, да еще в такое время! Доклад о деятельности Объединенного комитета по разведке мог бы подождать – если бы у него были основания его перенести! Но в данный момент ему было нечего сказать о Мелстеде. Он забарабанил пальцами по столу к явному неудовольствию Годвина. Пускай себе!

Телефон!..

– Да-да! – На лице Годвина нескрываемое облегчение. У Обри перехватило горло. – Слава Богу... наконец-то! Да, даю его... – Обри уже маячил над столом Годвина. Он нетерпеливо сдвинул стопку бумаг, по полу покатился карандаш.

– Мэллори? Где Хайд? Что? Очень плохо слышно, Мэллори...

– Сэр... – откуда-то издалека кричал Мэллори. – Хайд его нашел, сэр! Сделал фотоснимки. Там все, что было отмечено на карте... вы поняли, сэр?

– Да! – задыхаясь, ответил он. – Давайте дальше...

– Там оказался фургон с пультом управления и военный вертолет. Должно быть, рухнул, когда они хотели увезти фургон по воздуху.

От радостного возбуждения его бросало то в жар, то в холод.

– Дальше, Мэллори.

– Хайд сказал, что на фургоне свидетельства запуска ДПЛА, а тело пилота все еще в вертолете... внутри фургона аппаратура фирмы Рида, сэр...

Помолчав секунду, Обри сказал:

– Хорошо, продолжайте.

– Пленку он передал мне, сэр. Каким путем вы хотите ее получить?

– Передал вам? А где же Патрик?

– Вернулся к озеру Шаста, сэр. Сказал, что пока вы что-нибудь предпримете, все они могут убраться оттуда. Извините, сэр. Он собирается следить за домом с другой стороны озера.

– Понял. Он будет с вами связываться?

– Да, сэр. Через определенные промежутки времени я должен быть у телефона... Как насчет пленки, сэр?

– Берегите ее, Мэллори... чего бы это вам ни стоило. Сейчас буду звонить в Вашингтон. Андерс должен вылететь или организовать что-нибудь на месте. Никуда не отлучайтесь... буду звонить... молодцом, Мэллори! Передайте Хайду, что он молодец. Блестяще сработано!

Положил трубку. Годвин сиял, как молодой папаша в родильном доме.

– Все на пленке, – объявил Обри. – Все. Дело сделано, Тони! Она в безопасности – улики у нас! – Взглянул на часы. Двадцать минут шестого. Премьер-министру придется подождать! Слава Богу, Кэтрин вне опасности. – Тони, соедини с Полом Андерсом в Вашингтоне. Поскорее.

 

16

Подстреленная жертва

– Да, Пол, вполне уверен – могу дать любые гарантии! – От напряжения кружилась голова. – Пол, нужно действовать быстро, немедленно! Да, моя племянница...

Шофер сидел на раскладном стуле, фуражка на коленях, в ней перчатки, на голове круглый след от фуражки. Обри опаздывал на прием к премьер-министру. Джеффри Лонгмид уже однажды позвонил, не скрывая раздражения. За три тысячи миль отсюда Андерс от изумления не знал, что сказать.

– Кеннет... надо же, черт побери... Хочешь – не хочешь, приходится верить. Однако...

– ...Тебе не хотелось бы! – Даже беспокойство за Кэтрин ушло на задний план. Главное теперь – время. И никаких фантазий. – Пол, займись немедленно, прошу тебя. Это крайне срочно. Крайне. Патрик Хайд достал нам необходимые улики, фотографии. Но дальнейшее от него не зависит.

Чемберс с Годвином были здесь. В соседней комнате за закрытой дверью Хьюз совещался с адвокатом. Обри разрешил Чемберсу объяснить адвокату положение Хьюза. Последовали шумные угрозы, потом разговор о необходимости проконсультироваться, потом слабый протест по поводу незаконного задержания, не слишком настойчивые требования предъявить обвинения и т. п. Хьюз был не ахти какой важный клиент.

– Значит, там, на дне, военный вертолет и грузовик с пультом управления – вот это да, черт побери! – Андерс говорил так, словно ему сообщили о кладе и связанной с ним опасностью. – Харрел... Сколько с ним там народу?

– Наш человек, Мэллори, говорит, что Хайд насчитал восемь, Харрел девятый. Боюсь, что с одним из них уже рассчитались.

– Хайд?

– Да.

– Где Хайд сейчас?

– Снова у озера. Держит дом под наблюдением. Пол, так ты примешь меры?

– Кажется, придется. – Обри расслышал, как Андерс прокашлялся; потом в голосе появилась решимость. – Да, конечно. Немедленно. Придется связаться с ФБР, возможно, с департаментом лесоводства и местным шерифом... Нет, к черту, прямо сейчас отправлюсь туда с небольшой группой. Говоришь, что управление на Западном побережье под началом у Харрела?

– По-моему, да.

– О'кей. Значит, так, Кеннет, у нас сейчас десять минут второго. Лету туда часов пять, может быть, чуть больше. Нужно время на подготовку. Так что на побережье будем вечером, когда...

– Пол, пожалуйста, быстрее принимайся за дело. Харрел со своими людьми используют Кэтрин как приманку для Хайда. Он там на свободе уже целые сутки. Им очень нужно добраться до него... – Благодушная удовлетворенность была поколеблена, уступая место опасениям, что впереди еще много ловушек и опасных трясин. У Харрела было не больше времени, чем у них с Андерсом.

– Кеннет?

– Пол, пожалуйста, поторопись! – Его ударило в дрожь. Годвин тоже помрачнел, словно из-под слоя удачи проглянула беда. – Харрел пойдет на все, я уверен. Если они схватят Хайда...

– О'кей, о'кей. У меня есть номер телефона твоего человека, твой номер тоже. Буду там через шесть часов, может быть, чуть позже. Двинемся прямо в Реддинг. Все будет в порядке, Кеннет. С остальным разберемся потом. Прежде всего Хайд и твоя племянница. Не беспокойся.

– Спасибо, Пол. Если захочешь срочно связаться со мной, звони по моему служебному. На этом номере останется Тони Годвин.

– Порядок.

Обри медленно положил трубку, поглядел на нее, потом на шофера, потом на Годвина с Чемберсом и на закрытую дверь в соседний кабинет. Кивком головы указал на дверь.

– Позаботьтесь, чтобы эти двое оставались здесь, Терри. Если что срочное, звоните, я выйду с совещания. – Нарушения закона не имели значения. Возможно, и Мелстед теперь не имел особого значения. Но его показания потребуются в дальнейшем. – Словом, вы знаете, что делать и говорить в случае...

Чемберс кивнул. В отличие от него Чемберс с Годвином были недовольны, будто их обманули. Им не терпелось завершить начатое, на уме у них оставался Мелстед. Обри же считал, что отныне его орудием возмездия становится не Мелстед, а Кэтрин Нет, не возмездия, упаси Господи. Взяв трость, неуклюже побрел через комнату. Шофер распахнул дверь.

– Постараюсь вернуться как можно раньше, Тони. Жмите на суперинтенданта.

* * *

Время сжималось. На мгновение послышался треск радиотелефона. Хайд вздрогнул. Он видел, как они разбили его лодчонку, потом доложили Харрелу. Они заперли его на своем берегу залива Макклауд. Время сжалось. Харрел нетерпеливо укоротил маятник, заставив его качаться быстрее, отказался от тактики выжидания. Хайд понимал, что не только у женщины будут все больше иссякать силы и способность сопротивляться, но и Харрел все больше нервничает и теряет терпение. Возможно, он догадывается, что Хайд что-то предпринял, что-то нашел. Как бы то ни было, они искали его активнее, чем прежде, не довольствовались патрулированием, а по-настоящему охотились.

Нашли его лодку и разбили. Подобрав ноги, Хайд сел под сосной, прислонившись щекой к холодной коре. Положил на колени снайперскую винтовку. Он следил, как двое скрылись в темных зарослях, спускавшихся почти до самой бухточки, где он привязал лодку, спрятав под серой, цвета воды, парусиной. Харрел наверняка пришлет подкрепление. Хайд взглянул на часы. Полдень. Поднялся на ноги и, пригнувшись, осторожно попятился в сосняк.

Опираясь о крутой склон, стал медленно карабкаться по широкой дуге, чтобы избежать встречи с теми, кто направится из дома к бухте. Остановился, пожевал шоколадку, двинулся дальше. Пришвартованный позади причала гидроплан качался на волнах, словно водоплавающая дичь. Катер громко терся о причал. Он слышал шаги человека, расхаживающего по веранде; время от времени там мелькали клетчатая куртка и винтовка.

Хайд уселся под деревом, опершись спиной о ствол, "браунинг" на хвое под правой рукой, винтовка на шее поперек груди, нож на поясе в ножнах – секунда, и он в руках. Половина первого. Из дома доносился запах приготовляемой пищи. По заливу Макклауд двигалось небольшое суденышко, оставляя за собой взлохмаченный ветром шлейф. Хайд устроился поудобнее, время от времени поглядывая в бинокль. За матовыми стеклами окон мелькали тени. На крыльце курил мужчина, из-под наклонной крыши ветер порывами выносил струйки дыма.

Был уже третий час, когда на ступенях появился Харрел с женщиной. Они направились вдоль берега к причалу. По серому небу плыли мрачные облака. Далеко на западе, приближаясь к озеру, шел дождь, похожий отсюда на дым. На Кэтрин Обри были нескладная куртка и джинсы, на Харреле – светло-коричневое пальто неуместного здесь городского покроя. За ними следовал охранник. Ветер доносил до Хайда обрывки женской речи и реплик Харрела. Они походили на супругов, у которых не находилось друг для друга добрых слов. Их разговор вызывал чувство усталости, ощущение, что главное еще впереди, лишь на время откладывается. Рука легла на винтовку рядом с предохранителем. Женский голос звучал протестующе. Кэтрин взмахивала в сторону Харрела руками, будто бросая в него камешки. Харрел, дергая плечами и отворачиваясь, вышагивал по причалу, окидывая взглядом озеро, берег и лес позади дома. Охранник, прикрывшись от ветра отворотом куртки, прикуривал очередную сигарету. Хайду было видно, как огонек зажигалки несколько раз вспыхивал и гас. У Харрела от холода посинело лицо, он бросал на женщину сердитые косые взгляды. На лице женщины...

Ему захотелось опустить бинокль, встать во весь рост, махать ей руками и кричать. Предупредить, чтобы она этого не делала. На лице ее желание использовать благоприятную возможность, взгляд бегал с охранника на Харрела, снова на охранника, который направился к веранде, чтобы в затишье прикурить сигарету, опять на Харрела, задумчиво глядевшего на озеро... Не надо, хотелось ему закричать, не надо!

Она бросилась к зарослям в конце просеки. Звука шагов Хайд не слышал. Перед тем как повернуться и бежать, написанная на лице решимость сменилась выражением панического страха: бледное напряженное лицо, синие круги под глазами – все было видно крупным планом в бинокль.

Бинокль перескочил на плечи Харрела – тот по-прежнему поглощен своими мыслями, не насторожен. Охранник, отвернувшись, щелкнул зажигалкой, выпустил струйку дыма...

...Удивленный яростный вопль. Кэтрин, размахивая руками, бежала к деревьям, до которых оставалось ярдов двадцать. Харрел повернулся, увидел ее. Сорвался с места. Охранник на ступенях веранды с поднятым ружьем. Харрел открыл рот, но охранник орал громче, заглушая вероятный крик Харрела. При первом предупредительном выстреле поверх головы женщины Харрел замахал руками. Кэтрин на миг остановилась, оглянулась, но до деревьев оставался какой-то десяток ярдов. Харрел, что-то крича, бежал навстречу охраннику. Это было неминуемо...

Тело Кэтрин бросило вперед, будто ее толкнула сильная, безжалостная рука. Она распласталась на засыпанных хвоей травяных кочках. Почти одновременно из-за деревьев выскочил еще один человек. Стрелять не было никакой необходимости, он, должно быть, уже увидел ее и бежал наперерез. Харрел, выхватив ружье из рук охранника, отшвырнул его. Тот, второй, наклонился над Кэтрин, поднял на колено. По блузке расплывалось красное пятно.

Яркая кровь растекалась тревожно быстро. Уже невозможно было определить, где вышла пуля. Искаженное болью лицо стало белым, как мел. Потом ее загородила массивная фигура Харрела. Прошло всего пятнадцать секунд – каждая из них промелькнула перед Хайдом – с того момента, как она повернулась и побежала. Выстрелы были не более чем разрядкой, инстинктивной реакцией растерявшегося охранника. Харрел выпрямился. Двое его людей подняли племянницу Обри и понесли к дому. Пола куртки откинулась, обнажив красную на груди и животе блузку, воротничок оставался необычно белым. Она была без сознания, но грудь вздымалась.

Харрел мрачно оглядел деревья. Хайд, словно его увидели, невольно съежился. Они исчезли под навесом крыльца и вошли в дом. Оглянувшись на гидроплан, Харрел кивнул головой и поспешил внутрь.

Ранение было достаточно тяжелым, чтобы подумать о транспортировке. Харрел явно был заинтересован в том, чтобы она выжила. Судя по обилию крови на груди, ранение, вероятно, было сквозным. Если удастся остановить кровотечение, возможно, она...

...Была ли рана смертельной? Хайд покачал головой. Такая вероятность не открывала никаких возможностей. Они не доставят сюда медицинскую помощь, будут пытаться вывезти Кэтрин отсюда. Он сглотнул пересохшим горлом и облизал потрескавшиеся губы. Днем он передвигаться не может. Нужно, чтобы дело ограничилось ранением...

Хайд встряхнулся, словно мокрый пес. Надо было раньше что-то сделать с гидропланом, поднажать на них, дать им понять, что они в ловушке. Они попытаются вывезти женщину, вынуждены пойти на это. Она – их козырная карта, им нужно, чтобы она осталась жива. Но если ее вывезут, он потеряет ее след. Нужно, чтобы она оставалась в доме. Он должен удержать всех их вместе. Он не сводил глаз с крошечного, уязвимого самолета. Во что бы то ни стало нужно вывести его из строя.

Что бы ни подготовил Обри после звонка Мэллори, это произойдет не раньше, чем через много часов. Он же не мог передвигаться при дневном свете. Очень нужно, чтобы с женщиной было все в порядке. Тогда ждать. Им нужно вызвать пилота, который занят поисками в лесу.

Гидроплан и пилот. Нужно ждать...

* * *

– Так, а не позвать ли нам сюда этого жополиза, адвоката? – неуверенно улыбаясь, спросил Чемберс. – Дотошный, верно? Не говоря уже о выборе сановных моделей для фотографий, – размышлял он вслух, словно пытаясь создать хотя бы видимость беспристрастности в царившей в комнате атмосфере скандала.

На столе Обри – кучка видеокассет и конвертов с отпечатанными снимками. Годвин медленно покачивал головой, пряди белокурых волос падали на лоб. Он поднял глаза на Чемберса.

– Это же, черт возьми, минное поле, Терри.

– Только для Обри. – На этот раз Чемберс ощерился более агрессивно. – Это ему придется разбираться с приятелями, наверное, отказаться кое с кем обедать!

– По крайней мере с тремя из них он хорошо знаком!..

– Мы-то распознали полдюжины!

Годвин продолжал ошеломленно покачивать головой. Изображения вспыхивали в голове, словно ослепительные взрывы, вызывая отвращение, потрясение, даже стыдливое смущение. Мужчины, появляющиеся на какой-то грязной улице вместе с мальчиками и девочками. Неумело, но откровенно сфотографированные мужчины, поднимающиеся по узким ступенькам, раздевающиеся. Моментальные снимки голых взрослых, голых детей. Узнаваемые лица.

– Боже мой, – шептал он, ероша трясущимися руками волосы, – зачем же они?

– Так себе, между делом, а? – ухмыльнулся Чемберс. Но даже он не мог сдержать глубокого отвращения. Не так-то легко было выбросить из головы увиденное на снимках из коричневых пакетов. А тут еще видеокассеты... Нет, их он не станет смотреть, во всяком случае теперь. – Давайте покажем нашему другу-юристу картинки с судьей, что скажете? По-моему, он поймет, что тонет, а?

Чемберс подошел к двери, у которой стоял детектив из особого отделения, не выражавший никаких эмоций, за исключением, может быть, изредка бросаемых на Чемберса слегка насмешливых взглядов: мудрость оценивающе глядела на наивность.

– Мистер Ноули... не зашли бы вы к нам на минутку, сэр?

Годвин мельком увидел нахохлившегося на стуле Хьюза, потом его загородила высокая фигура одетого в темное пальто адвоката. Чемберс закрыл перед Хьюзом дверь. Ноули был настороже, готовый к любезному либо вызывающему поведению в зависимости от обстоятельств. Однако в глазах, как сквозь плохо задернутые занавески, проглядывала нервозность. Он уже начинал винить своего клиента в предстоящих затруднениях. Он был готов без особых жалоб оставаться с Хьюзом до получения ордера на обыск, который, как он, должно быть, ожидал, не будет получен. Возможно, ему больше подходило заняться делами, связанными с передачей прав на недвижимость? Годвин, улыбаясь, указал на стул. Теперь он чувствовал себя свободнее, с облегчением осознавая свое превосходство над адвокатом и предвкушая, как тот сломается и согласится помогать следствию.

– Боюсь, – начал он (Чемберс рядом, как пес на коротком поводке), – что дела обстоят чуть серьезнее, чем мы думали, мистер Ноули. – Тот, сняв очки в массивной оправе, сразу помолодел и смотрел совсем как, птенчик. Годвин прокашлялся. – Наши обвинения, предъявленные вашему клиенту, будут весьма серьезными. – Подняв ладонь, продолжал: – Они будут включать шантаж, а также аморальное обращение с детьми. Разумеется, и создание препятствий для нашего расследования, связанного с вопросами национальной безопасности... – Ноули, видно, подозревал какую-то хитрость: одно время даже казалось, что он вот-вот разразится возмущенной речью. Произнесенные вкрадчивым тоном угрозы давались Годвину хуже, чем Обри. Но его более прямолинейных высказываний оказалось достаточно, чтобы обезоружить Ноули. Тот, даже снова надев очки, выглядел в сравнении с ним мальчишкой.

– Я полагаю, мистер э-э... Годвин, что вы можете подкрепить доказательствами хотя бы некоторые из них?

Подавшись вперед, Годвин кивнул. Хрупкий стол заскрипел под его тяжестью. Чемберс открыл один из конвертов.

– Узнаете это лицо? – спросил он, передавая два снимка Ноули... который, вертя в руках очки, удовлетворенно сглотнул. Потом заметил:

– Не вижу, чтобы это имело...

– Послушайте, мистер Ноули, – оборвал его Чемберс, – они хранились у вас, по поручению вашего клиента.

– Что, черт побери, вы хотите этим...

– Хватит болтать, сэр. Вы узнали Его Светлость. Мы тоже. У нас нет времени ходить вокруг да около, не так ли, мистер Годвин? – съязвил Чемберс. – Как видите, мы говорим в открытую.

– Я ничего не знал.

– Допустим, так, мистер Ноули, – улыбнулся Годвин. – Но ваш клиент располагает информацией, которая нам срочно требуется в интересах национальной безопасности. Думаем, что вы сможете убедить его дать нам эту информацию в обмен на... менее серьезные обвинения, – сказал Годвин, разводя руками. – Своего рода услуга за услугу, мистер Ноули. В зависимости от того, насколько полезной и оперативной будет помощь со стороны вашего клиента.

– Национальная безопасность, – пробормотал Ноули, выпуская снимки из пальцев и потирая их друг о друга. – Если... если мой клиент поможет вам в вашем...

– Нам нужен адрес, пока больше ничего, – сказал Годвин. – Ваш клиент знает, о каком адресе речь. Попросите Хьюза, мистер Ноули, назвать его, и тогда, думаю, вы с ним пока что сможете отправиться по домам.

– Только адрес?

Годвин кивнул. Ноули раздумывал, распространяя аромат дорого лосьона после бритья, лоб блестел от пота. Затем кивнул.

– Хорошо. Не вижу, почему бы моему клиенту не помочь вам, в обмен на...

– Достаньте адрес, мистер Ноули. Чемберс ухмыльнулся в спину адвоката.

– Я бы не доверил ему даже талонов на оплату автостоянки, – проворчал он, снимая трубку. – Позвонить старику?

– Сначала суперинтенданту. Пусть подготовит несколько человек. Сэру Кеннету сообщу я... если премьер-министр отпустит его отдохнуть на пару минут. – Он посмотрел на стол. – И уберите-ка с моих глаз эти картинки, слышите?

Две минуты спустя открылась дверь, и Ноули вернулся в комнату. Видно было, что невозмутимый полицейский из особого отделения одобрял развитие событий.

– Мой клиент...

– Адрес, мистер Ноули.

– Это находится недалеко от Юстона. Над пустой лавкой на углу Драммонд-стрит и Кобург-стрит.

– Номер!

Ноули сообщил номер.

– Я полагаю, что мой клиент был вам очень полезен, причем по своей доброй воле.

Чемберс махнул рукой.

– Меньше слов! – оборвал он. – Суперинтендант? О'кей, вот вам адрес... Да. Установите наблюдение. Да-да, сэру Кеннету сообщу. – Одновременно с Годвином он поглядел на настенные часы. Почти половина одиннадцатого. Годвин подумал, сколько времени было потеряно после отъезда Обри на то, чтобы вытаскивать с обедов и из чьих-то постелей управляющих банков, перед этим нажимая на вышестоящее начальство! Теперь эти часы казались потерянными напрасно.

– Быстро давайте старика, – тихо произнес он. – Потом как можно скорее отправляйтесь туда. Хьюз, черт возьми, слишком долго тянул волынку!

* * *

В свете фонаря с той стороны темной, продуваемой ветром улицы его часы показывали десять часов. Пакистанская бакалейная лавка там, за фонарем, еще открыта. Туда несколько минут назад зашли двое покупателей. Кроме как о времени, ни о чем не думалось. Он уставал от острого ощущения уходящего времени, но это все же лучше, чем другие мысли и чувства. Сцепил не находившие себе места руки за спиной. Гулко забилось сердце – проезжавшая по улице машина замедлила движение, но, обогнув знак, ограждающий место дорожных работ, скрылась из виду.

Мелстед попытался было отойти от окна, но нависшая позади темнота давила, ощутимо толкала к занавескам, заставляя выглядывать на улицу. Затекла левая рука. Несмотря на отопление, ему было холодно. Он зримо представлял пустой магазин внизу, казалось, слышал, как там бегают крысы и мыши.

Боже, как он ненавидел это место!

Теперь он думал о нем с отвращением, как наблюдающий со стороны аристократ. Раньше он пользовался этой квартирой довольно охотно, уступал ее другим лицам его круга. Она была их доставившим столько удовольствия... борделем – помягче слова не подберешь. И это место, черт побери, принадлежало ему! Он возненавидел его только сейчас, когда из места, где его ждали любовные утехи, оно превратилось в нору, где приходилось прятаться. Кеннет просто изумился, когда он стал отрицать, что кому-то здесь в мыслях или на деле причинялся вред. Но ведь Кеннет во многих отношениях чересчур строг в вопросах нравственности... упорный и неотвязчивый, вроде хорька, который не уйдет со взятого им следа. Хотя и старый друг... возможно, именно потому, что старый друг. Кеннет непонятно почему явно был убежден, что в отношении его совершено предательство.

Но именно осуждение со стороны Кеннета, близость Кеннета переменили его отношение к этому месту, сделали улицу за окном омерзительной и жалкой. Квартира – если бы он включил свет, это было бы видно – заново отремонтирована, со вкусом обставлена не для того, чтобы излишне восхищаться, а чтобы отдыхать, радоваться, наслаждаться. Но теперь в комнате, да и в остальных тоже, было темно. Потеря индивидуальности? Индивидуальности, аксессуары которой навязывали ему такие, как Кеннет. Не то, чтобы ему было стыдно или чтобы он чувствовал себя виноватым, нет. Собственно, из-за чего?

Боялся – да. Боялся разоблачения перед теми, кто будет тыкать пальцем и осуждать...

...Где же, черт возьми, Блэнтайр?

Массивные золотые часы в тусклом свете фонаря показывали пять минут одиннадцатого. Детей же кормили, о них заботились! – звучал в ушах безмолвный крик протеста, да, чудилось так громко, что он зажал рот рукой, испугавшись, что кричит на самом деле. Потер лоб и снова сжал руки за спиной. Господи, ведь это были бежавшие из дому беспризорники! Они знали, чего от них хотят. Это же не детишки из романов Диккенса с розовыми личиками, в белых платьицах или матросских костюмчиках! И что, как думает Кеннет, такого особенного здесь происходило? Частенько им дозволялось оставаться здесь на несколько дней...

Шесть минут одиннадцатого. Как невыносимо ждать! Где же Блэнтайр? Хьюз, не заслуживающий доверия, презренный, ловкий Хьюз, в любой момент может выбросить полотенце, черт побери!

Неважно, куда его увезет Блэнтайр. За границей есть деньги, будут еще. Малан позаботится. Нужно только добраться до порта, или аэропорта, или автомобильного парома, или куда там еще, откуда можно выбраться из Англии. Остаток жизни хочешь не хочешь пройдет в спокойной безвестности под теплым солнышком. Пусть даже в Южной Африке... есть много привлекательных мест, лишь бы в ближайшие часы ускользнуть от Кеннета.

Из пакистанской лавки вышли те двое покупателей и остановились под фонарем. Он прижался к стеклу, стараясь разглядеть темные силуэты, до того перепугавшись, что пришлось бежать в уборную. Не за ним ли?..

Мучило одно острое раскаяние, одна непреходящая боль – Элис. Не из-за того, что она узнает... об этом месте, о том, что здесь творилось, что ей откроются его тайны... а из-за неизбежности того, что она осудит, отвернется от него. Святая праведница Элис никогда не простит и не поймет – в этом он был уверен. Она слишком его идеализировала. Так же как оба они идеализировали ее покойную мать. Теперь же она будет считать, что он опозорил память жены, своими мерзкими утехами осквернил ее мать. Он не рассчитывал на то, что со временем ее гнев и презрение станут меньше.

Один из двух стоявших под фонарем поднял голову. В тишине комнаты отчетливо слышалось слабое прерывистое дыхание пожилого человека. Так это же Блэнтайр! Слава Богу...

Переговорив со своим спутником, Блэнтайр сошел с тротуара и быстрым размашистым шагом направился к дому. Теперь, когда он с Блэнтайром, Обри до него не доберется. Зазвонил звонок, которого он так ждал и так боялся. Улыбаясь, он поспешил в прихожую, ударившись в темноте ногой о ножку стула. Потирая ногу, нажал кнопку видеофона. С экрана молча смотрел Блэнтайр.

Услышал, как внизу отворилась и снова закрылась дверь...

* * *

Уже больше двадцати минут они находились в доме, всего шесть человек. Потом появился охранник, который стрелял в Кэтрин. Постоял на ступеньках и нерешительно направился по просеке, вертя по сторонам головой, будто заводная игрушка. Крикнул что-то в сторону дома. Дальний берег залива Макклауд заволокло дождем, облака мчались у самой земли. Гидроплан, белый, маленький, словно чайка, раскачивался на волнах. Катер хаотично било о причал. Пилот был в доме.

Дождь пробил крону деревьев, вымочив Хайда до нитки. Хайд наблюдал, как съежившийся под дождем охранник внимательно оглядывает галечную полоску берега.

Ее вынес на руках Харрел – неглупо. Хайд сиял палец со спускового крючка винтовки и разочарованно вздохнул. Равномерно белое до самых губ, как у клоуна, лицо. Обмякшее тело завернуто в яркое одеяло. Она была без сознания. Харрел с мрачным видом быстро направился к берегу, зажатый с обеих сторон вооруженными людьми, словно диктатор в сопровождении телохранителей. Пилот, согнувшись от дождя, обогнал плотную группу. Овчинный воротник кожаной куртки по самые щеки застегнут на молнию, плечи блестели от воды. Еще один остался на ступенях. Изо рта валил пар.

Хайд никак не мог успокоить дыхание. Он встал на колено, прислонившись к шершавому стволу дерева. Ложе винтовки холодом обжигало щеку. Все внимание на безжизненно болтавшейся на руке Харрела голове Кэтрин. Она была похожа на ребенка, спасенного из автомобильной катастрофы. Первый охранник, вскочив на палубу, придержал катер перед пилотом, потом перед Харрелом с его ношей. Чувствуя, как бегут секунды, Хайд не отводил глаз от полы пальто Харрела в больших темных пятнах – так в этот однокрасочный дождливый день вполне могли выглядеть пятна крови Кэтрин; одновременно видел бьющийся о причал катер, ныряющий на воде гидроплан – такое ощущение, что он все заметнее приближается к тому месту.

В телескопический прицел, через который из-за большого увеличения сцена казалась менее реальной, он увидел, как после первого выстрела от борта рядом с рукой пилота отлетела белая щепка. Рука моментально исчезла, потом возникло глядевшее прямо на него лицо пилота. Пилот, словно поскользнувшись на мокрых досках, неуклюже рухнул на палубу и юркнул в кабину. Хайд подавил пробежавшую по телу дрожь. Харрел, закрывая телом Кэтрин грудь и живот, повернулся в его сторону. В окуляре возникло ее мертвенно-белое лицо. Харрел закричал. Стоявший на катере, крича в ответ и тряся головой, на коленях пополз в кабину. Харрел с напряженным испуганным лицом орал, чтобы все возвращались, сам тоже, вертя головой, как-то по-крабьи двинулся к дому, отгородившись телом Кэтрин от возможных выстрелов. На ступенях споткнулся, чуть не уронив женщину. Наконец все собрались под защитой веранды. Дверь захлопнулась. Тени в окнах и тишина.

Гидроплан, как бы издеваясь, прыгал на волнах в сотне ярдов от берега.

Хайд тщательно прицелился в верхнее окно и дважды выстрелил. Разлетевшееся вдребезги стекло посыпалось внутрь. Ветер колыхал намокшие занавески. Пусть испытают страх перед вторжением, почувствуют хрупкость окон и стен. Он дважды выстрелил по окну первого этажа. Разбитые стекла, испуганные голоса внутри. Двоих не было в доме, они где-то в лесу. Харрел, наверно, вернет и их тоже. Из дома никто в ответ не стрелял.

Наступившую после выстрелов тишину нарушали шум дождя и злорадное завывание ветра. Отвлекшись от дома, он напряг слух, ожидая услышать звук шагов, торопливых или осторожных. Вздрогнул, услышав раскатистый голос Харрела.

– Хайд, бешеный дурак! – гремел мегафон из-под крутой крыши веранды. – Ты что, тронулся, сукин сын? Девка умирает! – Даже дыхание слышалось, словно рокот моря. – Черт побери, она же племянница Обри! Умрет от потери крови! Если ее не доставить в больницу, она не доживет до завтра, Хайд! – Снова рокочущее дыхание, затем тишина. Эхо громового голоса затихло. Пока его внимание отвлекалось словами правды, кто-нибудь выскользнул с задней стороны дома, возможно, не один. Да, она умирает. – Хайд, дай кому-нибудь вывезти ее отсюда! – орал невидимый Харрел. – Я, так же как и ты, не хочу отвечать. Ее нужно доставить в больницу, Хайд. Прямо сейчас – Голос ставил его перед фактами. – О'кей, Хайд, поступай, как хочешь. Мы не можем остановить кровотечение, парень!

Хайду стоило огромного усилия воли снять палец со спускового крючка и отвести приклад от плеча. Он опустил винтовку, до боли прижав ее к бедру. Харрел – умная бестия. Из-под крыши будут греметь медицинские сводки, неизбежно вынуждая его действовать по разработанному ими плану.

– Черт побери, Хайд, не представляю, как ты можешь позволить ей умереть.

Хайд посмотрел на величественно покачивающийся катер. От злобы перехватило горло. Он мог позволить им перенести ее на катер. Она же действительно помирает. Он, черт побери, мог позволить одному из них доставить ее в больницу в Реддинге!..

Хайд поднял винтовку, прицелился, дважды выстрелил. Какое-то время казалось, что топливный бак остался невредим. Потом над ним поднялось сбиваемое ветром яркое пламя.

Женщина мертва независимо от того, выпустит он их или нет. Думать иначе бессмысленно.

– Хайд, ты с ума сошел! Ты же убил ее,засранец! Теперь-то уж никто из вас не отвертится!

Пламя, охватившее мотор, гасло, краска на корме немного обгорела. Ветер дул в лицо. Суставы немного побаливали, но других симптомов неполной декомпрессии не было. Надо двигать... действительно надо. Ему не была видна задняя стена дома, окна и дверь. Вокруг небольшого расчищенного места теснились деревья. За пеленой облаков и дождя постепенно умирал день. Краем глаза Хайд поглядывал на дом. Они, как и он, были отрезаны от внешнего мира. Они не станут вызывать катер или что-нибудь еще, пока не разделаются с ним.

Повесив винтовку поперек груди, он с усилием поднялся на ноги. Поглядел вниз, на темный, словно покинутый, дом. Каким бы серьезным ни было состояние Кэтрин Обри, он ничего не мог предпринять до наступления темноты. Подняв голову, прислушался. Тут могли находиться другие, возвращающиеся назад по вызову Харрела. Повернувшись спиной к дому, он направился под сень деревьев.

* * *

Годвин взял трубку через носовой платок и карандашом набрал номер телефона Обри. Позади него – он повернулся спиной к предмету своего расстройства, – словно гости в знатном доме, почтительно двигались судмедэксперты. Громко дыша, будто выплескивая свои чувства, он ждал соединения. Он вспомнил мать. Та так же сердито дышала, стоя за спинкой кресла, когда увлеченный чтением газет отец не обращал на нее внимания.

Наконец вслед за бесцветным вежливым голосом какого-то новичка с Даунинг-стрит трубку взял Обри.

– Сэр... мы опоздали.

– Опоздали! – послышался раздраженный голос Обри. Такое впечатление, что мыслями он где-то далеко. – Что вы имеете в виду?

– Хочу сказать, что мы прибыли слишком поздно. Сэр Джеймс мертв. – Словно привлекая внимание собеседника, Годвин повернулся в сторону кресла, в котором, откинув голову, безжизненно покоилось грузное тело Мелстеда. На маленьком столике рядом с ручкой кресла почти пустой винный бокал, внешне безобидный, пока его не исследовали. Губы Мелстеда посинели.

– Что?

– Вероятно, самоубийство.

– Самоубийство – каким способом?

– Доктор считает, что какой-то яд. Возможно, цианид.

– Какие-нибудь следы насилия, что-нибудь указывающее па...

– ...Обман, сэр?

Из другого угла комнаты, насмешливо фыркнув, подал голос Чемберс:

– Сам себя и укокошил! Не хотелось скандала. Может быть, не нашлось горлышка для его ершика?

– Терри, заткнись, черт возьми! – рявкнул Годвин. Потом: – Извините, сэр. Нет, ничего такого нет. Ни явных следов ушибов, ни признаков того, что его силой удерживали в кресле или что тело перемещали. Но полагаю, что ему могли забросить таблетку в рот. Ни записки, ничего такого.

Обри долго молчал. Мелстед спокойно смотрел в потолок. Кто-то принес в комнату кучу видеокассет.

– В платяном шкафу кучи журналов, немного одежды, – услышал Годвин. – Конверты, набитые снимками. Детишек...– Чемберс снова выплеснул свою ненависть к Мелстеду.

Потом Обри спокойно объявил:

– Надеюсь минут через десять выбраться отсюда. Еду прямо к вам. Этому проклятому совещанию не будет конца, Тони! В такое-то время Оррелл и Лонгмид, черт возьми, стараются втянуть меня в борьбу за власть! – Вздохнув, добавил: – Теперь это не имеет значения. Пускай разбираются между собой. Премьер-министр уехала час назад. Я забираю вас, и мы едем к вам, в Сентер-пойнт. Должны связаться с Полом Андерсом. Теперь все замыкается на нем.

– Хорошо, сэр.

Услышав гудки, положил трубку и сунул платок в карман. Стал разглядывать фигуру, словно спящего, Мелстеда. Легкий удар по голове опытной рукой, для достоверности чуточку виски на высунутый язык, раздавленная челюстями Мелстеда при помощи той же опытной твердой руки таблетка. Раз, другой... Снова немного виски. Ни на рубашке, ни на подбородке следов почти не видно, запах почти не ощущается. А дальше, черт побери, молчание!..

Кто-то, включив телевизор, проверял видеоприставку. Голый мужчина поглаживает обнаженного мальчика, целует маленькие детские яички, длинные светлые волосы, узкие плечики.

– Выключи этот долбаный телевизор! – сжав кулаки, взревел Чемберс, готовый броситься то ли на телевизор, то ли на Мелстеда. – Закрой его, твою мать!

Изображение, вспыхнув, исчезло.

– Замолкни, Терри, – произнес Годвин. Сердито глядя на Чемберса, заковылял к нему. Из пустой лавки внизу доносились затхлые запахи. – Свяжусь с Мэллори.

Годвин тяжело опустился в кресло рядом с телефонным столиком. Махнув рукой на работу экспертов, взял трубку голой рукой, набрал номер мотеля в Реддинге и, глядя на часы, стал ждать. Десять минут двенадцатого. Двадцать минут с тех пор, как они, ворвавшись сюда, обнаружили Мелстеда. Сорок минут с тех пор, как полиция установила наблюдение. Труп Мелстеда едва начал остывать. Получи они адрес хотя бы на полчаса раньше!..

– Мэллори? Годвин. С нашего конца стало... что? – тяжело дыша, переспросил Годвин. – Боже мой, – удивленное, потом хмуро сосредоточенное лицо. – Когда он звонил? Десять минут назад? Тогда почему вы?.. Что? А, тогда ничего. Когда ждете Андерса – до шести по вашему времени, так? Он... что? Откуда вы знаете? Да, понимаю, что вы тут ни при чем... – Годвин добела сжал свободную руку. – Нет, оставайтесь у телефона. Старик захочет с вами поговорить! – Положив трубку, бросил свирепый взгляд на телефон, потом на Чемберса. – Руководитель оперативной группы ЦРУ мистер Пол, черт его побери, Андерс изволил вылететь с авиабазы Эндрюс всего два часа назад! – разъяренно объявил он.

Что же, черт возьми, он делает? Ведь Обри говорил с ним больше пяти часов назад!

– Мэллори говорит, разбирался в обстановке. – Годвин шлепнул себя по бедрам. – Надо было мне остаться у себя.

– Ну, узнали бы на полчаса раньше! Что из того! Значит, им добираться еще три часа, только и всего. Если он взял с собой людей, они летят прямо к Шаста, о чем волноваться?

– Патрик звонил Мэллори буквально несколько минут назад. Он не может ждать четыре часа. Кэтрин Обри тяжело ранена. – Он тяжело новел плечами, поднял большой палец, медленно повернул его книзу. – Он собирается проникнуть внутрь... без посторонней помощи. Если он решит...

– Черт побери, с самого начала ничто в этом деле не шло как надо! – воскликнул Чемберс. – А ведь нас считают умниками. Почему бы для разнообразия хоть разок не выиграть!

Годвин посмотрел на часы.

– Там сейчас двадцать минут четвертого или что-то около того. Меньше чем через пару часов стемнеет, – старательно утешал он себя. Потом снова хлопнул по бедрам. – В конечном счете не так уж, черт возьми, важно, который теперь час! – Он потер подбородок, потом провел рукой по лицу. Взглянул на Чемберса. – Как мне, дьявольщина, сказать старику, что, возможно, именно сейчас помирает его племянница?

 

17

Узлы разрублены

Половина пятого. Даже через снайперский прицел с усилителем яркости изображения, используемый в качестве подзорной трубы, свету не хватало. Температура падала. Мокрый снег на ветру пощипывал лицо. Дальнего берега залива Макклауд не было видно, только мелькали во мгле редкие слабые огоньки. Глядя на погоду, было нетрудно представить, что женщине становится все хуже. Надо ждать...

Хайд примостился на опавшей хвое среди елей, беспорядочно разбросанных по скалам над входом в пещеры Шаста. Он находился в миле от дома. По склону горы, словно мокрая прядь волос, вилась узкая дорога, по которой туристов на автобусе доставляли к пещерам. Он встряхнул флакончик с таблетками. Их называли "весенними ягнятами". Вскинув голову, угрюмо поглядел на пластмассовый флакон. Пара таблеток, и он будет в состоянии завоевать Вселенную – на час, может быть, чуть дольше; потом силы быстро иссякнут, будто лопнула пружина. Чудесно. Пока не время.

Хлебнул из почти пустой фляжки. Он уже забрал рюкзак из тайника неподалеку от пещер, откуда позвонил Мэллори последний раз – перед тем, как все закончит, добавил он суеверно. Бренди сочилось по капле в глотку, чуть больше, чем выходило с потом. Включил крошечный фонарик и еще раз поглядел на карту, прежде чем убрать ее в рюкзак. Положил в нагрудный карман маскировочной куртки две запасных обоймы к "браунингу" и застегнул молнию. Через снайперский прицел внимательно оглядел склоны и дорогу. Даже через усилитель яркости панорама была темной. Опустил винтовку, разглядывая сгущающиеся, плотные, как ткань, сумерки. Потом прикрыл глаза.

Мэллори достал план такого же дома, как тот, в котором находился Харрел. Веранда огибала все здание. Внизу большая комната, разделенная тремя ступеньками как бы на две; кроме того, кухня, кладовка, уборная. Наверху четыре спальни и ванная. Женщина, должно быть, наверху, в одной из спален в задней части дома. Мэллори предлагал ему рекламную брошюру, которую он презрительно отверг. "Такие хоромы мне не по карману... можешь смеяться, Мэллори. Тебя я убивать не собираюсь".

Одного Харрела... Хайд снова посмотрел в оптический прицел. У входа в пещеры свет ручного фонарика. Он наблюдал, как свет фонарика бегает по крытой галерее, ведущей в пещеры. Предположил, что там один человек, но не мог разглядеть даже тени. Они могли подумать, что он ушел в пещеры, и понапрасну ждут его там.

Харрел, возможно, оставил по крайней мере двоих охранять дом. По озеру не проплывало ни одного судна. Харрел не мог вызвать другой катер, во всяком случае в ближайшее время. Его разыскивали пять, от силы шесть человек – слишком мало, чтобы работать группой или парами. Скоро они повернут назад к дому.

Он должен им помешать. Потер руку. Рапа напомнила ему о собственной уязвимости, на миг нарушив обретенное спокойствие. Пещеры были первым местом, куда они кинулись, рассчитывая, что ему понадобится позвонить. Он едва не оказался в ловушке.

Испугавшись, он чуть было не пырнул в систему пещер, но, взяв себя в руки, ушел в лес. Вспоминая этот момент, он, успокаивая себя, глубоко равномерно задышал. Успокоив дыхание, подумал, что пора дать знать о себе. Тот фонарик внизу. Ему был нужен радиотелефон владельца фонарика.

Но хотелось спускаться из-под елового укрытия, придававшего ему уверенность. Еще раз поднял к глазам снайперский прицел, оглядывая окрестности. Луч фонарика, раскачиваясь и изредка останавливаясь, двигался вдоль галереи в обратном направлении. Почти совсем стемнело. Примерно в трехстах ярдах правее прыгал луч другого фонарика. Там, он знал, проходила узкая крутая тропинка. Пора двигаться.

Он проверил сунутый за пояс "браунинг", потом нож в ножнах. Влез в лямки рюкзака, расправил их поудобнее на спине. Потянулся за винтовкой.

Все продумано и рассчитано. Оставался единственный образ действия, который, несомненно, предвидит и Харрел. Он вздохнул, ветер, словно фокусник, стер вырвавшееся изо рта облачко. Фонарик, покинув галерею, двигался в направлении дороги. Охранника, видно, одолевали лень и предвкушение вечернего отдыха.

Почти пять. Фонарик мелькал по извилинам невидимой дороги примерно в пятистах футах внизу. Второй фонарик пропал. Глубоко вздохнув три-четыре раза, Хайд поправил рюкзак, похлопал по пистолету и ножу, размял пальцы рук и ног. Послушал, как над головой в соснах гудит ветер. По озябшим щекам хлестал мокрый снег. Чуть спустя он отыскал тропинку. Сапоги почти бесшумно ступали по хвойной подстилке; стукнула еловая шишка, но шум насторожил одного его. Он улыбнулся темноте.

Выбравшись из зарослей, он почти сразу увидел впереди себя медленно двигавшийся фонарь. Возможно, Харрел уже приказал возвращаться. Хайд ускорил шаг и, осторожно ступая, двинулся вниз по склону, слегка откинувшись назад. В последних серых отсветах облаков он разглядел путь, ведущий за гребень горы к дому. Спустившись еще ниже, двинулся параллельно гребню, над которым постепенно возникала фигура человека с фонарем. Да, он шел достаточно быстро. Через несколько минут он перехватит фонарь.

* * *

В этой операции не было никаких побочных ходов, на которые можно было бы временно отвлечься, оставалась мучительная реальность – Хайд прервал связь, и теперь они ничего не узнают до тех пор... или, проще говоря, больше ничего не узнают. Обри прихлебывал отвратительный, много раз подогретый кофе. Сам виноват. Годвин предлагал заварить свежий, но ему не хотелось иметь никаких дел ни с Тони, ни с Чемберсом. Он плеснул себе в чашку тот, что был под рукой. Хорошо, хоть горячий.

Ну вот, хотя бы отвлекся, злясь на плохой кофе.

Нахохлившись, сел на жесткий стул у окна. Предметы то расплывались, то вновь обретали четкость, огни на Оксфорд-стрит извивались, словно светлячки, то сливаясь, то превращаясь в фонари на почти пустынной улице. Конечно, в любое время можно поговорить с Мэллори. Но Мэллори будет звонить сам, когда прибудет Андерс. Обри поглядел на часы. Час ночи, чуть больше. До расчетного времени прибытия Андерса целых два часа. Если погода ухудшится, их могут посадить в другом месте. В Реддинге сильный ветер, снег с дождем; прогноз плохой.

Поэтому ему и не хотелось говорить с Мэллори. Отсутствие новостей – тоже хорошая новость; глупо, но, к счастью, трюизм присосался, словно пиявка. Кэтрин была...

Он старался не продолжать мысль, оставить ее неопределенной. Годвин, дыша в затылок, стоял с чашкой кофе в руках, тоже глядя в закопченные окна. Разочарованный Чемберс, чувствуя себя обманутым, спал мертвым сном на раскладушке в соседней комнате.

– У нас все нормально, сэр?

– По-моему, нет, Тони, – раздраженно ответил Обри. – Не вижу оснований для оптимизма. А вы?

– Только в отношении улик. По крайней мере, хоть они благополучно переправлены Мэллори, – добавил он.

Поколебавшись, Обри закурил. По кабинету разнесся едкий запах табака. Обри делал затяжку за затяжкой.

– Сэр, когда заварилась эта каша, Хайд пропал без вести, считался погибшим... – старался успокоить шефа Годвин. – Я хочу сказать...

– Тони, – печально возразил Обри, – в то время моя племянница не была впутана в это дело. И не была при смерти! – Он встал и отошел от Годвина. Его тяготило присутствие ближайшего сотрудника. Зашагал по комнате с сигаретой в зубах. – Я даже ничего не могу предложить в обмен, так ведь, Тони? В такое время даже не встретишь такси, под которое я бы мог броситься, только бы она осталась жива. Я здесь в полной безопасности в течение всей этой грязной, скверной истории. И с самого начала абсолютно бессилен.

– Верно, сэр, – хмуро согласился Годвин. – Но Патрик до сих пор цел и, движимый ненавистью к Харрелу, продолжает действовать.

– Но что он может сделать? Если Андерс прибудет вовремя, если Кэтрин пока жива – если, если... Это стало бы памятником моему профессиональному самолюбию, не правда ли?

– Вы слишком терзаете себя... сэр.

– Кто, я? В самом деле? – переспросил Обри, удивленно взглянув на Годвина.

– Да, сэр, в самом деле. Харрел должен был... избавиться от вашей племянницы сразу после того, как с ней поговорил Фраскати. Так же, как он избавился от Фраскати. Уж вы-то это понимаете. Точно так же, как он должен постараться избавиться от Патрика. Это торчащие нитки, последние следы, оставшиеся от катастрофы. – Говоря это, он внимательно смотрел на Обри. Обри не был уверен, прочел ли что-нибудь Годвин на его лице, но тот, продолжая говорить, отвернулся к окну. – Извините, сэр, но это правда. Мы по-прежнему осуществляем операцию – разумеется, неофициально, по наш действующий агент вступил в завершающую фазу с четко определенной целью. – Годвин снова повернулся к Обри. – Неужели вы думаете, что он не справится, сэр? – В голосе Годвина не чувствовалось уверенности.

– Думаю, что не справится, – покачал головой Обри. – Харрел дошел до точки и до сих пор считает, для того есть все основания, что Патрик – единственный кончик, который все еще торчит наружу. Да, думаю, что план действий Патрика – пустая затея.

Отвернулся, смахнув на разбросанные бумаги табачный пепел. Листы распечаток, подшивки, конверты, снимки и наброски; тонкие странички шифровок и наспех записанные телефонные сообщения – все это валялось в беспорядке, наподобие самой операции. Она началась не по его воле – по крайней мере в этом Тонн был прав. Он случайно зашел в комнату в разгар обсуждения, когда решения уже были приняты, и с тех пор спотыкался на каждому шагу. Все это дело походило на серый, грязный, червивый кокон или же на валявшуюся на одной из нацарапанных рукой Годвина записок нетронутую палочку сигаретного пепла.

Мелстед мертв... Кэтрин умирает. Патрик справляется со своей ролью, возможно, соответствующей его характеру, но без особой пользы. Да, перспективы неважные, никакого сомнения, а цена высокая, слишком высокая.

– Черт бы побрал этих негодяев с их безумными фантазиями и играми! – прорычал он, яростно раздавив и пепельнице окурок. – Черт бы побрал Харрела с его бешеными сообщниками! – продолжал он. – Как даже в самых диких мыслях могло прийти на ум такое дело, которое они задумали? – Волоча ноги, он направился к окну. За окном ночь, такая же старая и усталая, как он сам. Ты жалкий старый дурак, думал он про себя, глядя на пустынную Оксфорд-стрит. За спиной скрип палок бредущего по комнате Годвина. Он с трудом проглотил подступившие к горлу слезы.

При мысли о Кэтрин его охватывала страшная слабость, как при тяжелом гриппе. Все уверены, что она умирает... возможно, уже умерла. Патрик намеревался ради нее проникнуть в дом... потому что Андерс опаздывал.

– Я... буду винить себя, Тони, – заявил он. – Вряд ли кому-нибудь от этого станет легче! Но я действительно виноват... и с этим, черт возьми, уже ничего не поделаешь!

Годвин громко прокашлялся, но ничего не сказал. Нечего сказать, подумалось Обри. Абсолютно нечего.

* * *

Свет фонаря, раскачиваясь из стороны в сторону, направлялся к нему по извилистой дороге. Сквозь шум ветра до него доносился скрип и стук сапог; показалась приближающаяся фигура. Он чувствовал ладонями укрывшую его скалу, пальцы касались ножа, по заросшим щетиной щекам и по глазам хлестал мокрый снег, под ногами надежная каменная опора. В нескольких сотнях ярдов правее и выше в густом сосняке мелькал еще один фонарь, третий бегал лучом внизу, ближе к берегу. Значит, трое. Самое большее еще трое где-то в другом месте, их не видно и не слышно.

Пятнадцать ярдов. Человек ругал погоду. У Хайда раздулись ноздри, словно звуки пахли. Десять ярдов. Приближается к большому треснувшему валуну рядом с дорогой. Человек отвернул лицо от ветра к скале. Хайд осторожно переступил ногами. Ветер завыл с повой силой. Человек поравнялся с валуном, беспечно помахивая фонарем. Нож тихо царапнул по скале...

Сделав шаг за валун, человек обернулся, направив фонарь в глаза Хайду. Блеснул нож, и луч света устремился вверх, к облакам, какое-то мгновение поколебался, как вскинутая кверху рука, потом упал и, как отрубленная конечность, постепенно угаснув, покатился вниз.

Хайд опустил тело на дорогу и быстрым привычным движением вытер нож о парку убитого, убрал его в ножны. Подняв тело, отволок его за валун и, встав на колени, обыскал карманы парки. Запасные патроны, бумажник, шоколад... радиотелефон в чехле. Приблизив к лицу, оглядел со всех сторон. Удовлетворенный находкой, выбрался снова на ветер, подобрал винтовку "М-16" убитого и поспешил обратно за валун. С близкого расстояния "М-16" было пользоваться удобнее, чем снайперской. Оставит свою здесь, рядом с трупом. Еще раз пошарив по карманам, нашел удостоверение – как его, Беккер? Он рискнул на секунду включить фонарик. С фотографии смотрел светловолосый румяный молодой парень. Снимок совсем не похож на мокрое бледное, потерявшее очертания лицо убитого. Беккер, Дэвид Беккер... прежде чем выключить фонарь, он еще раз посмотрел на снимок и на лицо. Похож на данное Кэтрин описание того, кто пытался ее убить; кто убил Блейка. Услуга за услугу, как сказал бы Обри, когда приходилось шутить по поводу убийства. Хайд хмыкнул. Как же он называл себя, докладывая по телефону, – Дейв или Беккер? Решил, что, находясь в возбуждении и обращаясь к самому Харрелу, назывался бы Беккером. Укрылся за валуном, будто охраняя труп от диких зверей. Ложе «М-16» удобно прилегало к щеке. Дом находился дальше по берегу в трех четвертях мили отсюда. Теперь он смог разглядеть вспененное ветром озеро, более тусклое, чем туча. Склон горы разрезал длинный, узкий, темный овраг, открывавшийся неподалеку от дома. По склонам до самого дома спускались густые, сосновые и еловые заросли. Посмотрел на светящийся циферблат часов – двадцать минут шестого. Время докладывать.

– Сэр... – не забыть эту ханжескую вежливость! – ...докладывает Беккер. Сэр, я у пещер. База, вы меня слышите? – Может быть, есть какой-то пароль. Он старался говорить возбужденно, запыхавшись. Лишь бы у Харрела не появились подозрения.

– Беккер, что там у вас?

Голос Харрела, который он лелеял в мыслях. Харрел. Нервы напряглись до предела. Немного отвел радиотелефон от лица чтобы мешал шум ветра и заговорил быстро, взволнованно:

– Беккер, сэр... удаляясь от пещер, кажется, видел... думаю, он вернулся но собственным следам, cap, и оказался позади меня. Кажется, видел свет в галерее. Возвращаюсь обратно, хочу проверить, сэр, но прошу подкрепления.

Наступило минутное молчание. Хайд почувствовал, как бешено колотится сердце. Потом успокоился, подумав, что если Харрел что-нибудь подозревает, это не так уж важно. Все равно пошлет поддержку – их задача или убить его или доставить к Харрелу. Так или иначе Харрел вынужден послать людей к пещерам.

Когда он ответил, в голосе не слышалось сомнения.

– О'кей, Беккер, спокойнее. Пока не подойдет подкрепление, не входи в пещеру и не удаляйся за радиус действия радиотелефона. Понял?

– Есть, сэр.

Харрел объявил:

– Всем остальным сходиться к пещерам. Будьте поосторожнее и поживее. – Выключая аппарат, Хайд услышал, как кто-то прыснул смехом. В окуляр вынутого из рюкзака инфракрасного прибора ночного видения он увидел, как бледное пятно ближайшего фонаря быстрее двинулось вниз по склону в сторону дороги.

Он оглядел труп. Валун и темнота скрывали его от любого, кто пойдет по дороге. До рассвета его можно было найти лишь случайно или в результате тщательных поисков. Хайд постоял, следя за двигавшимся вниз слабым светом, потом, пригнувшись, перебежал дорогу и стал спускаться по каменистому крутому склону оврага. Шум ветра заглушал даже для него звук осыпающихся камней, бряцанье винтовки, собственное дыхание.

Если все они сойдутся, то будут в миле от него. Каждый их шаг к пещерам и его шаг в сторону дома давали ему дополнительное время. Овраг пересекла узкая расщелина с текущим по ней ручьем. Шум ветра был здесь тише. Он разглядел воду. Было слышно, как дождевая вода тонкой струйкой стекала по камням в ручей. Двигавшийся вдоль берега фонарь скрылся за мысом. По расщелине приближался еще один фонарь... нет, два, словно автомобильные фары. В сотне футов под ним за деревьями плескалась вода. Вокруг очертания поросших лесом крутых и пологих склонов. Озеро чуть светлее деревьев. Яркие лучи фонарей надвигались на него.

Хайд, пыхтя от напряжения, стал быстро спускаться вниз по склону, хватаясь руками и ушибаясь о стволы. Людские голоса перекрывали шум воды. Хайд, сжавшись в комок, укрылся среди разбросанных валунов. Перевернувшись на живот, стал смотреть на быстро приближающиеся фонари в руках двух невидимых в темноте людей. Потом фонари оказались позади него, высветив два быстро перемещавшихся силуэта. Лучи света прыгали вверх и вниз по склону, отыскивая дорогу. Еще несколько секунд, и остались только слабо мерцавшие сквозь снег и дождь огоньки на том берегу озера.

Хайд поднялся и, продираясь сквозь деревья, заспешил вниз по склону, различая в темноте узкий, не вздувшийся ручей. Теперь между ним и домом, до которого оставалось меньше полумили, никого не было. Переводя дыхание, посмотрел на часы. Без четверти шесть. Времени в самый раз.

По бокам, словно туннель, покрытые деревьями крутые склоны. И без того узкое ущелье казалось чем ближе к озеру, тем уже. Ветер еле слышен лишь в верхушках самых высоких деревьев. Журчит ручей. В ушах пульсирует кровь. Время от времени он останавливается и, нагнувшись, старается увидеть свет в окне дома. Радиотелефон молчит, пока что... возможно, вот-вот доложат, что не могут отыскать Беккера, но сперва подумают, обсудят, подождут...

Со временем порядок независимо от того, жива ли женщина или нет.

Остановился. Сквозь деревья просачивается рассеянный свет. Из дома...

...Из лежащего в кармане радиотелефона громко закудахтал голос Харрела. Наверху, хлопнув крыльями, испуганно вскрикнула птица.

* * *

– Да из-за встречного ветра расчетное время посадки переносится, сэр, – страшно волнуясь, докладывал Мэллори. Обри злился, устал и, видно, был ужасно подавлен. Его настроение поубавило энтузиазм Мэллори. Пленки Хайда благополучно лежали в кармане. Конечно, Обри беспокоился о племяннице, возможно, даже о Хайде, который большей частью говорил и действовал, как заведенная машина, но был но слишком щепетилен. Видимо, он справится с тем, что ему предстояло. Мэллори не понравился намек, что его энтузиазм неуместен.

– Сколько осталось? Смогут сесть в Реддинге?

– Погода ухудшается, сэр... – но диспетчерская отвечает, что смогут. Самолет мистера Андерса должен приземлиться и... значит так, через пятьдесят пять минут.

– И сколько еще потом?

– О, извините, сэр, вы имеете в виду, сколько нужно, чтобы добраться до озера? Здесь наготове вертолет... даже два. Если я введу мистера Андерса в курс дела на аэродроме или по пути... – Приятно держать собеседника в напряжении. Он сглотнул... – тогда не больше десяти минут лета, сэр.

– Хорошо. Чуть больше часа. Спасибо, Мэллори. Спокойной ночи. – Этот пессимизм, эта "мировая скорбь" казались напускными. Они вызывали у Мэллори раздражение. Господи, десант появится здесь уже через час! За это время ничего плохого не случится.

– Доброй ночи, сэр, – ответил он в трубку, и которой раздавались гудки.

Ветер стучал в дверь, гремел окнами. Казалось, тихо скрипит весь мотель. Ощущение чего-то хрупкого, ненадежного. Благодушное настроение Мэллори моментально испарилось. Из-за ветра? Глупо. А может быть, из-за Харрела?

* * *

Выслушав приказания Харрела, он разбил радиотелефон, чтобы шум не выдал его, когда он приблизится к дому. Поскольку с Беккером но удалось связаться, они решили, что, несмотря на приказ, он направился в пещеры. Сомнения подкрадывались, словно непогода. Слыша отдаленные крики в пустоту пещеры, он представлял, как подручными Харрела овладевают подозрения и дурные предчувствия. Харрел не приказывал им обследовать систему пещер и, возможно, не прикажет. Скорее всего велит вернуться.

Пора. Он проглотил две таблетки и с удовольствием ощутил прилив уверенности. Дом в тридцати шагах, вокруг ни деревца. Он спрятался за блестевшей от дождя поленицей. В щели гулко задувал ветер. Слабо гудел генератор. Светилось окно, наверху затемненный свет в одной из спален, где, должно быть, находилась Катрин. При мысли, что она, возможно, жива, в кровь, вызывая головокружение, хлынул адреналин. Иначе зачем горит свет? Никто, кроме нее, не может находиться в постели.

Ветер донес обрывки разговора – значит перед домом по крайней мере двое. Хайд нырнул обратно в тень поленицы, увидел выходящего из-за угла веранды часового. Тот двигался не спеша, часто останавливался, стараясь держаться в тени. Снаружи двое. Он был почти уверен, что в доме только Харрел... и женщина. Веранда скрипела под весом охранника. По щеке и руке Хайда хлестал мокрый снег. Тень на кухонной гардине, еще одна, едва заметная на занавесках, двигалась наверху. Выходит, их четверо. Он не сомневался, что в верхней комнате скользила тень Харрела. Прижал к груди "М-16". Часовой шел по веранде мимо кухонного окна. Сразу возникла его черная тень. Потом он сам превратился в движущуюся, еле заметную на фоне задней стены тень. Постояв, скрылся за углом.

Свет на кухне погас.

Скинув рюкзак, Хайд выпрямился, закинув винтовку за спину. Поправил "браунинг", мгновение постоял и, пригибаясь от мокрого снега, бегом кинулся к дому через продуваемое ветром пространство. Ветер накинулся на него, почти сбивая с ног. Укрылся за стеной дома. Рядом цель – подвал. Нагнувшись, отворил наклонную дверь. Постояв, нащупал ступеньки и осторожно шагнул вниз, в темноту. Потянулся рукой к двери над головой. От неожиданного порыва ветра чуть не потерял равновесие, удерживая захлопывающуюся дверь. Медленно ее опустив, услыхал вместо ветра собственное хриплое дыхание. В полной темноте достал из кармана фонарик и включил его. Тоненький лучик терялся в тенях подвала. Запах яблок и молодого вина. Спустился до самого низа. В ушах стучало. Выпрямился.

Ящик с красными яблоками, еще один с желтыми. Сдержанный гул генератора. Снаружи он доносился только порывами ветра. Бейсбольные перчатка и мяч, футбольный мяч. Сухие оштукатуренные стены. Подвал исчезал в темноте далеко за лучом фонарика. Поставленный на попа скелетообразный велотренажер. Он осторожно двинулся вперед, ощущая ногами холод подвала, задевая ящики, коробки, черный мешок для мусора, снова ящики с яблоками. Напорное, здесь есть кто-то вроде сторожа, один из людей Харрела, а яблоки, как и сваленные здесь вещи, для маскировки. Он замер, услышан шаги наверху. Стал ждать, прислушиваясь, где это может быть... на кухне? Нет, он находился под уборной. Спустили воду; где-то рядом гудели и кашляли трубы – центральное отопление. В подвале было прохладно.

Он пробежал фонариком по стенам. Две минуты, как он внутри. Ему уже хотелось наружу: проклятые таблетки бунтовали против осторожного движения, из-за этого, черт возьми, всегда с ними хлопоты!

Три минуты... В одной нише стеллажи с бутылками вина, в углу мешок с щепками для растопки, изолированные, трубы, кожух генератора. Теперь его гудение раздражало. Отыскал на стене щиток с предохранителями, осмотрел его. Никаких указателей. Двинулся дальше, нашел ступени, ведущие к двери, из-под которой пробивалась узкая горизонтальная полоска света. Вернулся к щитку с предохранителями.

Одну за одной быстро вытащил все пробки. Полоска света под дверью исчезла, следом откуда-то сверху послышался встревоженный голос, потом кто-то наткнулся на тяжелый предмет, сдвинув его с места. Брань. Легко различимый, хотя и приглушенный, голос Харрела.

– Твою мать, что там у тебя, Барни? – кричал он. – Зажги там что-нибудь!

– Должно быть, пробки, – послышался отпет, предположительно Барни. Дверь в подвал была напротив уборной. – Пойду погляжу, мистер Харрел!

Выбросив пробки за коробки и мешок с мусором, Хайд медленно попятился от щитка. Пробки, словно разбегающиеся мышки, звеня покатились по бетонному полу. Дверь в подвал распахнулась, луч фонаря пробежал по ступеням. Наверху едва различимый силуэт. Хайд, раскинув руки, прижался к стене, не забывая, что у него за спиной винтовка. Барни, бормоча проклятия, стал спускаться по ступеням, шаря фонариком по стене. Тень слегка наклонилась, будто прислушиваясь, потом успокаивающе кивнула – вероятно, услышав гул генератора и бульканье воды в отопительных трубах. Внезапно затрясся и негромко загудел бойлер, заставив вздрогнуть бесформенную тень позади света от фонаря. Запах одежды Барни, самого Барни, перебивал запах яблок. Луч света уперся в щиток предохранителей. Барни удивленно вскрикнул. Подошел поближе, не отводя от щитка свет фонаря, потом пошарил лучом вокруг ног. Ничего. Опять на щиток. Замешательство. Хайд пошевелился. "М-16" царапнула о стену. Барни вскинул голову. Луч фонаря ударил в лицо Хайду. Хайд прыгнул ногами вперед, всем весом припечатывая Барни к стене. Фонарь, на мгновение осветив искаженное лицо, покатился по бетонному полу. Барни оседал вниз по стене. Хайд встал на колени, потом поднялся во весь рост. Голова Барни стукнулась о стену. Хайд устремился поднять фонарь. Потерявший сознание Барии хрипло дышал, откинув голову.

– Барни! – послышался крик Харрела. – Будет ли, наконец, здесь какой-нибудь свет, твою мать? – Он все еще находился на втором этаже.

Встав на колени у потерявшего сознание Барни, Хайд вынул пистолет из закрепленной под мышкой кобуры. Что еще? Ключ от подвала. Торопливо обшарив карманы, нашел ключи. Один из них годился. Надо пошевеливаться...

Встал, светя фонариком, поднялся по ступеням и толкнул заскрипевшую дверь.

– Это ты, Барни? – позвал Харрел. Наверху трепетал огонек. Оттуда доносился запах керосиновой лампы. – Что там, черт побери, случилось?

За дверью, в большой комнате, шаги. Лестница наверх – справа. В комнате раздался шум. Кто-то крикнул:

– Что случилось, мистер Харрел? – Потом, наткнувшись на что-то, выругался. Что-то царапнуло по деревянному иолу. – Эй, Барни, ты где?

– Барни, с чем ты, черт возьми, там возишься?

Колеблющийся свет керосиновой лампы приблизился к верхней площадке короткой прямой лестницы. Всего в одном футе за дверью на ручку легла рука, за ней чувствовалось присутствие человека. Шаги остановились и на скрипнувшей верхней площадке.

Ухватившись за перила, низко пригнувшись, Хайд тяжело, словно по глубокому песку, взбежал по ступеням и оказался в круге света керосиновой лампы. Изо рта Харрела вырвался крик. Дверь нижней комнаты распахнулась и Хайд услышал, как кто-то удивленно охнул.

...С "браунингом" в руке он с разбегу налетел на Харрела, схватив его другой рукой за запястье. Свет лампы бешено метался по деревянным стенам, по лицу Харрела, с разинутым от изумления ртом, сквозь раскрытую дверь спальни, в которую он с ходу, плечом, словно ломая дверь, втолкнул ошеломленного американца. Пламя плясало в тяжелой лампе, которую Харрел не выпускал из рук, и по стенам спальни, словно в ускоренных кинокадрах, метались их огромные изогнутые тени. Свет скользнул по лежащей без сознания женщине, по белым, как и ее лицо, простыням, по тазику для умывания и кувшину. Хайду казалось, что они с Харрелом двигаются в каком-то взаимном танце...

...Тот толкнул его через всю комнату. Под ногами скользнул половик, и он рухнул спиной на кровать. Женщина слабо застонала, Харрел, словно оружие, держал лампу над головой. Другой рукой поднес ко рту радиотелефон.

– Тревога... всем возвращаться на базу! Тревога! Возвращаться ко мне!..

В руке Хайда зловеще поблескивал "браунинг", приковывая взгляд Харрела. Тени от лампы успокоились. В полумраке комнаты было тепло и тихо, если не считать тяжелого дыхания и раздававшихся в радиотелефоне голосов.

– Положи! – заорал Хайд. – Положи, убью!

Шаги на лестнице замерли. Хайду было слышно, как скрипит дерево под напряженным, готовым к действию телом. Он поднялся, подошел к двери, захлопнул и запер ее. Харрел, пожав плечами, положил радиотелефон на прикроватную тумбочку и поставил туда же лампу. В свете лампы лицо женщины стало желтым. Грудь слабо колыхалась.

– Подойдешь ближе – пристрелю твоего босса! – завопил Хайд. Спускайся вниз и сиди в комнате! – Он прошел по комнате. Тень то росла, то съеживалась. – Скажи ему, Харрел!

Поколебавшись, Харрел невнятно проворчал:

– Дэн, делай, как он говорит... и скажи всем остальным, чтобы оставили нас одних. Понял? Оставьте нас.

Молчание, потом ворчливое согласие и звук спускающихся шагов. Намеренно громко хлопнула дверь. Хайд, ухмыляясь, вынул ключ из замка и указал Харрелу на поставленный у двери стул.

– На случай, если кто захочет пошутить. Первую получишь ты.

– Они ничего не станут предпринимать... если только сообщат остальным, что здесь происходит. Самое большее пятнадцать минут. Думаю, Хайд, это все, чем ты располагаешь, прежде чем они вернутся. Потом ты, как и я, окажешься в ловушке. – Харрел кивнул головой в сторону кровати. – А дамочка, как видишь, упакована для отправки. – Аккуратно поправил сбившийся галстук, пригладил ладонями волосы и принял ленивую позу.

Хайд перешел по другую сторону кровати, чтобы она оказалась между ним и Харрелом. Белое лицо Кэтрин. Послушал пульс, потом осторожно поднял одеяло и простыню. Грубо наложенная повязка в верхней части живота и на боку пропиталась кровью. Простыни в пятнах крови. Прикрыв ее одеялом, пощупал лоб. Влажный, холодный как лед. Она была жива – и только.

– Итак? – вздохнул Харрел, хлопая себя по бедрам. – Что дальше, герой? Интересно, так ты пробрался внутрь?

– Через подвал, – ответил Хайд, усаживаясь на краешек приставленного к кровати легкого кресла.

– Выбил пробки, а? – Хайд кивнул. – А где Барни?

– Заснул.

– Насовсем?

Хайд покачал головой.

– Не было нужды.

– С минуты на минуту включат свет.

Хайд снова покачал головой.

– Не получится. Мне может пригодиться, если они что-нибудь задумают. При керосиновой лампе уютнее, согласен?

– Что собираешься делать, Хайд?

– Сидеть здесь и ждать. – Он слышал, как внизу двигались люди. Через пятнадцать минут сколько их будет? Восемь, вроде так? Он встряхнул головой. Не важно, сколько их, да и времени у него больше, чем пятнадцать минут. Харрел не рассчитывал на то, что его убьют, не испытывал такого желания, и они не станут торопить его конец. Им придется строить планы – медленно, тщательно. Просто ждать.

– Чего? Пока замерзнет ад? Заказать ужин?

– Для конницы, Харрел, для конницы.

Харрел напряженно прищурился, потом счел, что Хайд берет пушку.

– Какая конница, парень? Кеннет Обри на "харлей-дэвидсоне". Кто еще на твоей стороне, кроме него?

– Неужели не видишь?

– Не вижу чего?

– Теперь я уже не один. Тобой заинтересовались, Харрел – наконец-то. Например, Андерс.

– У него нет полномочий... А что насчет Андерса?

В нижней комнате тишина. Здесь только ветер гремит окнами да дыхание Харрела громче и ровнее, чем у женщины.

– Сейчас, когда мы здесь беседуем, он летит сюда задать тебе несколько вопросов о том, что обнаружил Фраскати на дне озера. – У Хайда все еще ныли суставы, даже от усилия, которое требовал разговор. Харрел, бегая глазами, напряженно прислушивался к вновь возникшим звукам внизу. Потом медленно повел головой. Свет лампы не согревал Кэтрин.

– И что там на дне озера, Хайд?

Скрип дерева на веранде? Хайд прислушался. Хлопнула от ветра дверь на крыльце. Кого-то предупреждали хриплым шепотом. Ничего они не предпримут, пока не подойдут остальные. Чтобы завестись, им потребуется время.

– Ты знаешь. И ты знаешь, что я тоже знаю. Скоро будет знать Андерс. Теперь есть улики, Харрел. Тебя выпотрошили, как рыбу, и ты пока еще не истек кровью. Скоро станет больно... парень.– Хайд хмуро улыбнулся. С Харрела слетела вся его невозмутимость.

– Какие улики... улики чего? – нервно выпалил он.

Хайд почесал нос стволом "браунинга".

– Ты видел маленькую коллекцию снимков Фраскати. У меня почти такая же... вернее, была. Передал туда, где она всего нужнее.

Ветер стучал в окно, шуршал занавесками, задувал огонь лампы.

– Плохая погода, Хайд. Андерс может не поспеть. Погода действительно плохая...

Хайд откинулся в кресле. Нервы напряжены, действует адреналин. Он по существу был не в состоянии сопротивляться действию проклятых таблеток. Они заставляли организм качать энергию, пока она не иссякнет. Тогда полный коллапс. Они не годились для ожидания, разговора. Делали человека агрессивным, вызывали неуемную жажду деятельности. Он сжимал руками ручки кресла, словно сажая себя под арест.

– По-прежнему глотаешь таблетки, а? – поняв в чем дело, насмешливо заметил Харрел. – Пружина-то скоро кончится, Хайд, Тогда пушка будет моя.

– Не возьмешь. Я ведь пришел, чтобы убить тебя, Харрел. Думал, что женщина уже умерла.

Внизу тишина. Дом скрипит от ветра. Снег громко шлепает по окнам. Огонь в лампе осел, почти погас, потом снова выправился.

– Дурак ты, Хайд! Подумать только, пройти через все кто только из-за личных счетов со мной.

– Если что и оправдывает все мои мытарства, так это только личные счеты. Ты что, не можешь этого понять, Харрел? – огрызнулся Хайд. Заметил, что кричит, напугав тех, кто внизу. На лестнице послышались шаги. – Линяйте вниз! – предупредил он. – Не то убью его!

– Это правда! – отозвался Харрел. – Оставим этот разговор, – словно ребенка, успокаивал он Хайда. В свете лампы он снова казался спокойным.

– О'кей, – пробормотал Хайд полным слюны ртом. – Запомни, Харрел, я пока не знаю, соглашусь ли я еще, если даже тебя посадят на миллион лет.

Улыбка на лице Харрела погасла, руки по-прежнему упирались в бедра. По ткань брюк выдавала, сколько усилий стоило ему сохранять спокойствие. Наконец, встряхнув головой, он начал:

– Похоже, пора поторговаться.

– Между нами никаких сделок. Во всяком случае, теперь об этом известно слишком многим. Их трудно убить – не то что ее, и ее дружка, или пассажиров рейса Портленд – Сан-Франциско. Всякие темнокожие и желтокожие не в счет, но тебе не простят погибших ради твоей прихоти пятидесяти американцев. – Хайд посмотрел на часы. Через пять минут в доме соберутся все остальные. Он старался не думать об Андерсе.

Без четверти семь. Снаружи послышались голоса – так скоро, короткие реплики, молчание, стук входной двери. Скрип половиц внизу. Харрел улыбался.

– Теперь нас слишком много, – тихо произнес он.

Хайд покачал головой.

– Им нужно время... как следует осмотреться.

– Андерса не будет, Хайд.

– Прилетит.

– Это все Фраскати, дурак дураком... сам знаешь, Хайд, – доверительным тоном быстро заговорил Харрел, отвлекая внимание. На миг прислушался, расслышал тихие голоса, иногда повышающиеся в споре. – Настоящий болван. Любой бы молчал себе в тряпочку, но только не мистер Чистые Руки! Одному богу известно, как он это раскопал... – мрачно ухмыльнулся Харрел и продолжал: – А потом эта девка и ты. – Вздохнул. – Надоедливые, как комары.

Внизу непрерывные возбужденные негромкие разговоры. Время от времени раздаются шаги. Харрел напряженно прислушивается.

Без десяти семь. Где же Андерс? После сообщенного Мэллори расчетного времени посадки прошло уже полчаса! Плохая погода... Хайд проглотил слюну.

– Что, Хайд, дела пошли не по-твоему? – глубокомысленно заметил Харрел. – Но, насколько я понимаю, ты явился сюда по своей доброй воле, – притворно вздохнул он.

Ветер ломился в окно. Дом скрипел, словно дерево в лесу. Хайд вслушивался, по не различал ничего, кроме жаркого спора. Не такого жаркого, как раньше, но они все еще разговаривали там, внизу. Что-то скрипнуло за дверью! Он поднялся, двинулся к двери, открыл было рот, чтобы предостеречь...

Харрел слегка пошевелился, глядя мимо Хайда. Лицо напряглось в ожидании выстрела из-за двери. Взгляд направлен сквозь Хайда. Снова скрип за дверью. Хайд открыл рот. Харрел, глядя в одну точку, медленно, очень медленно подвинулся, уклоняясь в сторону от...

Хайд обернулся и дважды выстрелил в окно. В тесной теплой комнатке выстрелы "браунинга" отдались громом. В свете от лампы мелькнула тень, но внутри комнаты вздымались от ветра одни занавески. Взобравшийся на крышу с "узи" в правой руке человек был мертв еще до того, как исчез из виду. Ветер задул лампу. Хайд стремительно повернулся от окна, услышав звук выдвигаемого ящика в комоде...

Трижды выстрелил, целясь по звуку. Шум падающего тела, жалобный стон ... и тишина.

– Мистер Харрел, вы в порядке? Харрел? Мистер Харрел!

Разжав руку Харрела, Хайд поднял пистолет. У него снова закружилась голова. Он разогнулся.

– Мистер Харрел?..

– Харрел ранен! – заорал Хайд. Потрогал грудь Харрела. Мертв. Если хотите, чтобы его оставили в живых, убирайтесь к черту отсюда!

Тихо пополз по полу к кровати, пока не разглядел обращенное к нему лицо Кэтрин – белеющее в темноте бесформенное пятно. Ощутил лбом слабое дыхание.

Сидя спиной к кровати, он мог одновременно держать под прицелом окно и дверь. Услышал за дверью удаляющиеся шаги. Пистолет Харрела лежит рядом, пистолет Барии за поясом, "М-16" прислонена к кровати. Лежавшая на спине женщина слабо, прерывисто дышала ему в шею. Теперь недолго. Они потребуют поговорить с Харрелом и, когда поймут, что он мертв, ворвутся через дверь и окно. Все закончится в считанные секунды.

Он сглотнул. Женщина жива. Пока. Как и он. А Харрел мертв и это вызывало удовлетворение! Потом это чувство исчезло. Он вздрогнул. Через минуту это не будет иметь никакого значения. Он не может ни вывезти женщину, ни даже выбраться сам. Теперь, когда Харрела нет в живых... Хорошая шутка, а, парень? Последний раз посмеяться, и все? Ну что ж.

Чертов Андерс...

Входную дверь осторожно прикрыли. Шаги на лестнице, потом на площадке. Остановились у двери. Скрип на крыше веранды, возможно, не от ветра. Хайд отвел предохранитель.

– Хочу поговорить с Харрелом, – услышал он. Бесцеремонное обращение свидетельствовало о том, что они уже знают: он мертв. Возможно, сквозь потолок вниз уже просочилась кровь. Хайда трясло. Женщина, словно в беспокойном сне, слегка всхрапывала. Жаль ее, правда... старик расстроится, еще как. Возможно, и его собственная смерть лишит Обри душевного покоя, пусто немножко.

Он застыл в ожидании. Даже ветер, капалось, затих, будто прислушиваясь. Вот-вот раздастся треск радиотелефона, первый пронзительный вопль и удар в дверь, появится первая тень в проеме окна...

Вместо этого призрачный шум вертолета... двух вертолетов. Становящийся громче, реальнее испуганных голосов снаружи. Слышно, как кто-то съезжает по крыше веранды, затем удар о землю. Шум двух вертолетов слился, оставшись единственным реальным звуком.

– Конница, – объявил он, не глядя на Кэтрин. Его трясло, словно в лихорадке. На плечи навалилась огромная усталость. – Вот и конница.

Вертолеты спустились ниже, вихрь от работающих винтов рвал занавески. Хайд сидел в темноте. Шея больше не чувствовала дыхания женщины. Он обернулся, пощупал кисть, шею, прижался ухом к груди. Ни пульса, ни дыхания. Кэтрин Обри была мертва.

Боже, надо же теперь, после всего... что скажет Обри?

Он встал на колени, держа в ладонях руки Кэтрин. Вертолеты приземлились.