СТЫЧКА С ГВЕРИЛЬЯСАМИ

– Что такое, майор? В чем дело? – спросил я, когда майор подскакал к нам, фыркая словно дельфин.

– В чем дело? – повторил он, энергично выругавшись. – Хорошее дело, нечего сказать! Вы что же, хотели, чтобы я прямо так и поскакал в крепость?

– Крепость? – в изумлении откликнулся я. – Что вы хотите сказать, майор?

– Хочу сказать – крепость, и больше ничего. Там у них эстакада в три метра вышиной, и имейте в виду, что она набита битком.

– Да чем набита?

– Тем и набита – неприятелями, этими самыми ранчеро. Я видел, как они глядели на меня из-за частокола, не меньше двенадцати медных рож! Подскачи я еще на десять шагов, они бы продырявили меня, как решето.

– Помилуйте, майор, ведь это просто мирные ранчеро! Обыкновенные пастухи, и больше ничего!

– Пастухи! Говорю вам, капитан, эти двое, что удирали, – оба с саблями. Пари держу, они нарочно заманивали нас к эстакаде!

– Ну, что ж, майор, – отвечал я, – теперь они отъехали от эстакады достаточно далеко, а раз их нет, то самое лучшее, что мы можем сделать, – это осмотреть вашу крепость. Надо выяснить, не удастся ли нам загнать в нее мулов, потому что иначе придется возвращаться в лагерь с пустыми руками.

С этими словами я повел отряд вперед. Майор, конечно, замыкал колонну.

Вскоре мы достигли грозной эстакады, которая оказалась самым обыкновенным коралем, какие имеются в испанской Америке при всех крупных гасиендах. На углу частокола находился сарай из жердей, крытый пальмовыми листьями. В нем хранились лассо, седла и прочее добро пастухов; в дверях стоял единственный человек, которого мы нашли на месте, дряхлый старик – самбо. Это его курчавая голова, выглядывавшая из-за частокола, показалась испуганному воображению майора целой дюжиной врагов!..

Осмотрев кораль, я нашел его вполне подходящим для наших целей. Вся трудность заключалась в том, чтобы загнать в него мулов. Широко открыв ворота, мы приступили к этому делу. Мулы спокойно паслись на расстоянии примерно километра от кораля.

Отведя роту за стадо, я развернул ее полукругом, и по моему знаку солдаты стали постепенно стягиваться к загородке, гоня перед собою скот.

Сначала мы приступили к этому новому для нас занятию не совсем ловко, но в конце концов все наладилось. Подгоняя мулов камнями, кусками сухого навоза и гиканьем, мы заставили их двинуться, куда следовало.

Майор, его –док_ и Маленький Джек – единственные наши верховые – очень помогли нам в этой работе. Особенно полезен был Джек, страшно обрадовавшийся новому занятию и все время носившийся на своем Твидгете из конца в конец.

По мере того как стадо приближалось к загородке, крайние пункты нашей цепи постепенно сближались, замыкаясь у кораля.

Мулы были всего шагах в пятидесяти от входа, а солдаты следовали за ними в двухстах метрах, когда наше внимание отвлек конский топот.

Резкий, короткий звук кавалерийского рожка пронесся по долине, а за ним раздался дикий боевой клич. Казалось, отряд индейских воинов мчался по тропе войны.

Мы оглянулись и с изумлением увидели целую лавину всадников, вылетевшую из леса и несшуюся на нас во весь опор...

Мне довольно было одного взгляда, чтобы узнать в них гверильясов. Живописный костюм, своеобразное оружие, цветные флажки на пиках – ошибка была невозможна.

Мы остановились. Громкий крик пронесся по нашей растянутой линии.

Я дал знак трубачу, и он протрубил сигнал –смыкайся на середину_.

Полукруг солдат кинулся вперед и сплотился у частокола. Мулы, перепуганные таким внезапным напором, тоже побежали и, сгрудившись в воротах, загородили вход.

Гверильясы неслись на нас, наклонив пики и дико крича:

– Andela! Andela! Mueran los Jankee! (Вперед! Вперед! Смерть янки!)

Передовые солдаты уже настигли мулов и стали погонять их штыками. Тогда животные принялись отчаянно брыкаться, создавая новую опасность с фронта.

– Кругом! – скомандовал я. – Пли!

Нестройный, но меткий залп выбил из седла пять-шесть всадников и на секунду разбил фронт атакующих, но прежде, чем мой отряд успел вновь зарядить ружья, гверильясы, перескакивая через трупы товарищей, снова кинулись на нас с криками мести. Десяток самых храбрых уже подскакал к нам на мушкетный выстрел.

Эти передовые на скаку стреляли в нас из мушкетов и пистолетов.

Положение было критическое. Мулы все еще загораживали вход, не давая солдатам скрыться за частоколом. Заряжать ружья было некогда, и через несколько секунд все отставшие солдаты должны были попасть на пики гверильясов.

Я схватил слугу майора за руку, стащил его с коня и, вскочив в седло, бросился к нашему тылу, навстречу гверильясам. Вокруг моего коня сплотилось пять-шесть храбрейших наших солдат, в том числе Линкольн, Чэйн и француз Рауль. Они решились первыми принять на свои короткие штыки кавалерийскую атаку. Ружья у всех нас были не заряжены.

В этот момент я увидел одного из наших солдат, храброго, но неповоротливого немца, отставшего от товарищей шагов на двадцать. Напрасно силился он догнать своих. Двое гверильясов кинулись на него, наклонив пики. Я поскакал к нему на выручку, но пика мексиканца уже ударила его в голову и расколола ее, как орех. Наконечник и кровавый флажок прошли череп насквозь и высунулись с другой стороны. Пика подняла тело солдата на воздух.

Гверильяс не удержал в руках пику и выронил ее; не успел он схватить другую, как шпага Гвадалупе Виктории пронзила ему сердце.

Его товарищ с яростным криком бросился на меня. Я еще не успел вытащить оружие из тела убитого врага и был беззащитен. Конец копья отстоял всего на три фута от моей груди, когда позади меня раздался выстрел. Руки всадника дрогнули, его длинное копье завертелось в воздухе, и сам он свалился на седло.

– Отлично, Джек! Молодец мальчишка! Кто научил тебя этой штуке? Хуррей, Хуп! – и Линкольн, заглушая шум битвы, прокричал индейский боевой клич.

В этот момент ко мне галопом подскакал новый гверильяс на великолепном черном мустанге. В отличие от своих товарищей, этот человек был вооружен не пикой, а саблей, которой он, очевидно, владел очень ловко. Во весь опор несся он на меня, и злобная улыбка обнажала его белые зубы.

– А, капитан! – закричал он по-французски. – Вы все еще живы? Я думал, что покончил с вами еще на Лобосе. Ну, что ж, к счастью, еще не поздно!..

И я узнал дезертира Дюброска.

– Негодяй! – закричал я. Бешенство душило меня, и другого слова я бы не мог произнести.

Мы сшиблись на всем скаку, но конь мой, не приученный к боям, не выстоял, и мне удалось лишь отбить саблю врага, который проскакал мимо меня. Тогда мы повернули коней и, пылая яростью, снова помчались друг на друга, но мой конь опять испугался сверкающей сабли Дюброска и взял в сторону. Прежде чем я успел повернуть его, он унес меня к самому частоколу, а когда я наконец повернулся и увидел Дюброска, – нас уже разделяло несколько мулов...

Эти мулы убежали от ворот кораля и выскочили в открытое поле. Мы пробирались друг к другу, горя местью, но пули моих солдат уже засвистели из-за частокола, и Дюброск с угрожающим жестом повернул коня и поскакал за своими товарищами. Скрежеща зубами от ярости и сознания неудачи, они выехали из-под обстрела и сгруппировались на лугу.