В этот вечер, во время обеда мистер Ллевелин все время наблюдал за мной. Я заметила это, хотя он старался наблюдать незаметно. Он наблюдал, когда я поворачивала голову в сторону миссис Мэдкрофт или мистера Квомби. Или тогда, когда все увлеченно беседовали. Я чувствовала на себе его теплый взгляд, и от него у меня по затылку пробегали приятные мурашки. И каждый раз вспоминался тот или иной момент нашей короткой встречи на поляне. То я ощущала, как мои руки обвились вокруг его шеи, то как мои пальцы запутались в его волосах. Эти воспоминания и эти ощущения наполняли меня непередаваемым чувством блаженства и наполняли мою жизнь в Эбби Хаус новым, неведомым мне прежде радостным содержанием.

Но, оказалось, не только я заметила тайные взгляды Эдмонда. Урсула дважды посмотрела в ту сторону, куда были направлены взоры ее брата и надменно поджала губы. Она не могла разобраться, кому именно Эдмонд адресовал свои теплые взгляды, потому что рядом со мной сидела Салли Причард. Она вертелась на стуле и, как всегда, отчаянно болтала. Урсула могла предположить, что это Салли заинтересовала Эдмонда, в то время, как он посматривал на меня.

Его необычные взоры не укрылись и от внимательных глаз миссис Мэдкрофт, но ей сегодня было не до мистера Ллевелина. Ее интересовал прежде всего мистер Квомби, и она, нахмурив брови, то и дело посматривала в его сторону.

Но какие бы мысли ни появлялись у мистера Ллевелина, он их не высказал. А сразу после ужина он пригласил всех джентльменов последовать за собой. Все они вежливо раскланялись и удалились в игорную комнату. Там заперлись, судя по всему, надолго. Когда уходили вслед за хозяином, доктор Родес беспомощно пожал плечами, извиняясь таким образом перед своей невестой. У мистера Квомби опустились уголки усов. Винни на прощанье подарил остававшимся дамам грустный взгляд, который лучше всяких слов говорил о том настроении, с которым Винни покидал наше общество. Но что бы ни думали джентльмены, никто из них не осмелился отклонить предложение хозяина имения.

Когда дверь со стуком закрылась за ними, Урсула осмотрела нашу пеструю компанию.

— Как насчет партии в бридж? — спросила она.

Эглантина сразу согласилась, но Фанни и Салли поспешно отказались. Урсула с сомнением посмотрела на меня и миссис Мэдкрофт. Мы, немного поразмыслив, из вежливости согласились. Все же не хотелось лишать хозяйку удовольствия провести вечер за любимой ею игрой.

Не спеша встав, мы вслед за Урсулой степенно направились в одну из многих гостиных комнат.

Это было уютное помещение с мебелью из орехового дерева, обтянутого голубой пестрой тканью. Оно не навевал о каких-либо неприятных или неудобных воспоминаний.

Салли подошла к клавесину и стала нехотя просматривать лежавшие стопкой ноты. Выбрав то, что ей приглянулось, она не спеша села за клавесин и аккуратно расправила юбку со всех сторон. Перед тем, как начать играть, Салли сняла множество бряцающих браслетов, которые украшали ее пухленькие руки. Ее предусмотрительность меня даже удивила. Но как только ее пальцы коснулись клавишей, я поняла, что она прекрасный музыкант. Причем, мне показалось, что у нее достаточно здравого смысла, чтобы не сходить с ума от самолюбования.

Между тем, Фанни, не дожидаясь чьих-либо просьб, медленно проплыла по комнате и стала у клавесина. Как только Салли слегка кивнула головой, Фанни запела. Мы тут же забыли о картах. Вспомнили о них лишь после того, как Фанни спела не менее десяти песен. Оказалось, в наследство от своей матери она получила прекрасный голос. Красивое сопрано, которое нельзя было бы не заметить и не оценить даже искушенному слушателю. Надо ли говорить о переполнившем вас чувстве восторга. У меня сложилось такое впечатление, будто каждое слово песни в исполнении Фанни висело и звенело в воздухе наподобие ледяного кристалла, созданного по высшим законам совершенства.

Слушая игру Салли и пение Фанни, я поняла, какие узы связывали их. Дополняя друг друга, они создали гармоничное целое, которое жило в течение всего того времени, пока звучал клавесин. Фанни и Салли выглядели у клавесина в более выгодном свете, чем каждая в отдельности, предоставленная сама себе. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, и я стала корить себя за то, что прежде не проявляла к ним достаточного великодушия. Конечно, их объединила любовь к музыке, а не тщеславие.

Однако противоположное впечатление никогда не оставляло меня полностью.

Очарование, навеянное прекрасной игрой и замечательным пением постепенно прошло, и мы приступили к игре в карты. Урсула и Эглантина обычно выступали партнерами, но так как обе они отличные игроки, а мы с миссис Мэдкрофт по существу новички, то им пришлось в этот раз играть порознь.

— Я возьму себе в партнеры Хилари, — предложила Урсула прежде, чем кто-либо успел что-нибудь сказать.

Миссис Мэдкрофт слегка рассердилась, поняв, что теперь ее мнение, скорее всего, не будет учтено. Я понимала, что Эглантина, помня о знаках внимания, которые настойчиво оказывал мне Винни, ни за что не станет играть со мной в паре. Следовательно, сообразительность Урсулы выручила и Эглантину, и меня.

Игра началась. Но Урсула, кажется, использовала ее всего лишь как маскировку для беседы со мной о событиях моей жизни. Она достаточно подробно расспросила меня о моем отце и моей матери. К счастью, миссис Мэдкрофт была очень занята ставками и не очень внимательно следила за моими ответами. Это позволило мне умолчать о том, что моя мать работала ассистенткой у миссис Мэдкрофт. А миссис Мэдкрофт не заметила этого пробела в моей биографии.

Спустя несколько часов после начала игры решение Урсулы взять меня в партнеры оправдалось. Мы с ней выиграли большую часть партий. Правда, главным образом, за счет того, что миссис Мэдкрофт оказалась совершенно не в состоянии разобраться в картах Эглантины.

— У меня никогда не хватало ума разобраться в этих злосчастных картах, — призналась она после того, как допустила очень грубую ошибку. — Я думаю, что духи не любят азартные игры и уводят меня в сторону.

Вечер закончился рано. Поскольку никто из нас не был в хорошем расположении духа, то все быстро почувствовали усталость от игры и от общения. Урсула выглядела чем-то недовольной, хотя теперь это не имело отношения к Фанни. Эглантина и миссис Мэдкрофт выражали недовольство исходом игры. Я все еще находилась под впечатлением событий уходящего дня. Только Фанни выглядела веселой и довольной. Она радовалась тому, что ей удалось развлечь нас. Но Салли, кажется, не разделяла ее радость.

— Bы талантливы, и это произвело на меня сильное впечатление, — сказала я Фанни и Салли перед тем, как удалиться, и поблагодарила их обеих за доставленное мне большое удовольствие.

— Я люблю играть, — сказала Салли, передернув плечиками. — Жаль, что сегодня некому было слушать.

Фанни при этом сдержала смешок, а я вежливо улыбнулась.

Имела в тот вечер Салли удовольствие встретить мистера Ллевелина или нет, я не знаю. Меня это как-то не очень волновало. Все мои мысли были об уютной комнате и мягкой постели, которые ожидали меня.

Прежде чем попасть в свою комнату, мне пришлось пройти по фойе и подняться по лестнице. Здесь стояла тишина. Но это не была тишина домашнего уюта, а скорее тишина близ смертного ложа или тишина, царящая близ могил. Все уже известные мне каменные лица взирали на меня с выжидательным злорадством, и воздух напряженно трепетал от надвигающихся потрясений.

Я непроизвольно отметила каким-то внутренним чувством, что атмосфера на лестничной площадке заметно сгустилась по сравнению с моими недавними ощущениями и начала распространяться на близлежащее пространство. То, что прежде давало ощущение пассивного присутствия чего-то зловещего, теперь приобрело качества присутствующей активной устрашающей силы. Даже больше, чем просто силы. Это была неуправляемая могучая энергия. Я остро ощущала ее, хотя затруднялась выразить это ощущение.

Личность!

Вот что это такое. От энергии, распространявшейся по Эбби Хаус, исходило отчетливое ощущение личности. По крайней мере, какой-то энергетической сущности, обладающей могучим потенциалом.

Господи, защити нас!

Я с радостью добралась сначала до своего безопасного коридора, затем до своей комнаты.

С теми мыслями, которые волновали меня перед сном, трудно рассчитывать на спокойную ночь и хороший отдых. Так и получилось. Я почти не спала. Моя голова постоянно кружилась, и что только мне не снилось. Сначала я танцевала в объятиях мужчины, лицо которого скрывала тень. Я пыталась разглядеть его черты, но как только мне казалось, что узнаю его, он превращался в кого-то другого. Иногда это был Винни, иногда доктор Родес, а иногда мужчина, которого я вообще не знала.

Затем музыка стала громче, темп быстрее, и мой партнер сильнее. Теперь уже не было необходимости изучать темное лицо напарника, я знала, что танцую с Эдмондом. Я положила свою голову на его сильную грудь и все острее и острее ощущала нарастающее чувство удовольствия. Оно все более и более будоражило меня, и я была счастлива, как никогда.

Я засмеялась от счастья, и смех смешался со звуками вальса. Но вот мелодичные радостные звуки сменились более грубыми и резкими. Невидимые музыканты перестали трать, и остался только мой смех. Но теперь он был уже другим, почему-то резким и скрипучим.

Мой смех. Он отзывался эхом в моих ушах. Я попыталась убежать от него и не смогла. Он всюду преследовал меня, настигая все быстрее и быстрее. А лицо Эдмонда, между тем, уплывало от меня все дальше и становилось для меня все враждебнее. Он пытался освободиться от моих объятий. Но я не хотела этого. Изо всех сил я вцепилась ногтями в его тело, я вонзила их и не отпускала его.

А пол, на котором мы танцевали, тем временем, потемнел и продолжал темнеть. Вот он стал совсем черным. И он стал липким. Мне все труднее было отдирать от него ноги. И вдруг пол начал расступаться, и я остро почувствовала, что тону в его отвратительной глубине. Еще крепче я ухватилась за Эдмонда, но теперь уже не только из страха, мною руководило еще какое-то побуждение. А, вот что. Мне хотелось пригнуть его к полу и наказать его. Да, заставить его испытать те же страдания, что испытывала я.

Он был виноват. Только он.

Поэтому я никогда не отпущу его. Никогда. Даже если придется держать его вот так целую вечность.

Неукротимый гнев перемежался у меня с бурным желанием, я сгорала от гнева и от страсти. С яростным криком бросилась я к нему, чтобы впиться ногтями в его лицо…

И тут я проснулась.

Часы отбивали полночь. Эхо ударов доносилось откуда-то из глубины дома. Мое сердце билось учащенно, а лоб оказался мокрым от пота. Одеяло закрутилось вокруг моих рук и ног, сдавив меня своими тяжелыми складками. Я освободилась из-под одеяла, отбросила со лба влажный локон, и постаралась несколько минут лежать, ни о чем не думая, чтобы дать сердцу успокоиться.

В комнате было тепло. Слишком тепло, просто жарко. Эта жара и навеяла кошмары. Решив, что тех кошмаров, что я пережила, для одной ночи вполне достаточно, я встала и открыла дверь, которая вела на балкон. Увы, в комнате не стало прохладнее. Слишком душной выдалась ночь. Если где-то ветерок слегка шелестел листьями высоких деревьев, до окон дома он не достигал.

Спотыкаясь в темноте, я прошла в дальнюю часть комнаты и открыла входную дверь. Холодный сквозняк но произнесла она. — Возможно, со временем… Но как а могла знать, что она так сделает.

— Если бы не Фанни, то какая-нибудь другая сделала бы то же самое, — заметил он. — Ты не могла морочить ему голову всегда, до бесконечности.

Урсула всхлипнула и расплакалась. Вот уж от кого не ожидала. Мистер Ллевелин издал неопределенный звук, который означал одновременно недоумение и сочувствие. Затем стал вполголоса ей что-то говорить. Сначала слов понять было нельзя, до меня доходил лишь успокаивающий тон. Кажется, он возымел свое действие, потому что всхлипывания стали реже и реже. Наконец, стало возможным различить слова Эдмонда.

— Тебе нужно пойти и поговорить с Кенетом и все выяснить, — произнес Эдмонд. — Ему будет гораздо лучше с тобой, чем с Фанни.

Господи. Неужели Эдмонд хотел, чтобы доктор Родес разорвал помолвку с Фанни ради его старшей сестры? Это было уже непонятно. Что происходило с мистером Ллевелином? Неужели он не в состоянии трезво рассудить, что Фанни просто поддержала человека, которому Урсула в течение длительного времени не давала четкого ответа на предложение, а по существу, была решительно настроена отказать?

А Урсула тоже хороша. Если бы она подумала о том, что предложение, высказанное только что братом, по отношению к ее младшей сестре жестоко, она не стала бы об этом говорить. Но пока что Урсула боялась одного, что все ее усилия окажутся напрасными.

— Он не посмотрит на меня во второй раз, — сказала она брату. — Фанни окрутила его, у нее все хватки от матери.

— Как жаль, — посочувствовал ей брат. — О, Господи. Урсула, дай ему несколько месяцев, и он придет в себя.

— Они поженятся задолго до того, — слезливо возразила Урсула. — А он никогда не разведется с ней. Он слишком порядочный, чтобы уходить от ответственности. Даже если поймет, что это плохой брак. Проклятье! Клянусь, бывают времена, когда я желаю, чтобы она совсем не родилась. Или чтобы она сломала себе шею тогда, когда упала с лошади Кенета.

Раздался ее приглушенных смех. Потом все смолкло.

— Будь благодарен судьбе за то, что таких, как она не двое, — вдруг сказала Урсула.

Эдмонд ничего не ответил, и они несколько шагов сделали молча.

— Если бы ты убил ее, Эдмонд, я бы не винила тебя, — вдруг нарушила молчание Урсула.

— Так же, как и я не винил тебя, — отозвался он. — Но хватит об этом.

— Ты думаешь, что ничего не получится с этим бизнес сеансом? — спросила ни с того ни с сего Урсула. — Ничего в самом деле?

— Вчера я сказал бы, что ничего, — ответил Эдмонд. — А сегодня я не уверен.

Их голоса стали затихать. Видимо, они удалялись в свое фамильное крыло. Они продолжали о чем-то говорить, но слов я расслышать уже не могла.

Первое, о чем я подумала, когда голоса совсем стихли, это как хорошо, что они не заметили мою приоткрытую дверь. Урсула заплакала как раз тогда, когда они подходили к двери.

А затем я стала обдумывать все то, что случайно услышала от Ллевелинов. Мне хотелось посочувствовать Урсуле. Так я, пожалуй, и сделала бы, не скажи Урсула своих жестоких слов-пожеланий. А самое главное это то, что каждый из них считал другого способным на убийство мачехи.

И каждый был способен оправдать убийство. Теперь вместо жалости к Урсуле с ее расстроенной жизнью я почувствовала страх за Фанни.

Утром, выйдя из комнаты для завтраков, я сразу направилась к фоне с винтовой лестницей, чтобы здесь подняться наверх. Коридор был пуст. Кажется, я единственная, кто любил рано вставать. Я уже начала привыкать к тому, что за завтраком так спокойно. Получалось, что мои неспокойные мысли плохо действовали на мой сон, зато помогали желудку.

По обе стороны коридора двери пустующих комнат. Стук моих каблуков отражался от дальних стен и возвращался ко мне.

Вдруг из одного из залов вышел мистер Ллевелин и появился прямо передо мной. Его высокая фигура закрыла проход. Я испугалась так сильно, что даже уронила книгу, которую несла. Мистер Ллевелин даже не моргнул глазом, словно все так и должно было быть. Просто он наклонился, поднял книгу и оставил ее в своей руке, держа за корешок. Это была книга с видами Дорсета, я взяла ее у Фанни. Но мистера Ллевелина не интересовала книга, он посмотрел вдоль коридора, за мою спину, не сопровождал ли кто меня. Убедившись, что там никого нет, он посмотрел на меня.

— Мисс Кевери, вы не уделите мне несколько минут? — спросил он с должной корректностью.

— В чем дело? — спросила я осторожно, не зная еще, что может за этим последовать.

Бесстрастное выражение его лица ничего не говорило мне.

— Не могли бы мы пройти в кабинет? — предложил он.

Я колебалась.

— Уверяю вас, не стоит беспокоиться, — произнес он успокаивающим тоном.

Увы. Вежливого и респектабельного хозяина имения я считала очень даже способным причинить беспокойство. Имела возможность убедиться в этом. С тех пор каждой своей нервной клеткой проверяла, нет ли подвоха. Особенно после недавних шалостей на поляне.

Неохотно я позволила провести себя в его спартанский кабинет. Дневной свет не улучшил его. Войти в его кабинет было все равно, что войти в средневековую келью к настоятелю монастыря. Единственное, чем отличался кабинет мистера Ллевелина от кельи настоятеля, так это отсутствием деревянного креста, который должен был висеть на оштукатуренной стене.

— Если это имеет отношение к делу, что случилось вчера… — начала я.

— Нет, — успокоил мистер Ллевелин. Он вытащил из угла тяжелое кресло эпохи короля Иакова I и поставил его ближе к столу, так чтобы теперь оно возвышалось над ним. Затем пригласил меня удобно устраиваться в нем. Крайне удивленная всеми этими любезностями, я сделала все то, о чем просил хозяин кабинета.

Между тем, мистер Ллевелин сцепил руки за спиной в замок и несколько раз прошелся по кабинету взад, вперед. Затем пристально посмотрел на меня. Не знаю, почему он так изучал мое лицо. Создавалось впечатление, что искал в нем то, чего не видел раньше, что просмотрел. Его откровенно внимательный и по крайней мере не враждебный взгляд никак не изменили моего скверного расположения духа. Неужели я должна всегда чувствовать себя неловко с этим человеком? Неужели, находясь рядом с ним, я должна всегда проверять пуговицы на своей блузке или дотрагиваться до прически и думать, не выпали ли тяжелые пряди волос и не упали ли на спину?

— Вы что-то хотели сказать? — напомнила я. Во мне кипела решимость закончить это изучение меня, которое лично мне не доставляло ничего, кроме внутреннего дискомфорта.

— Я еще что-то такое совершила, чем огорчила вас? — уточнила я.

Он глубоко вздохнул, задержал воздух на какое-то время, затем выпустил его. Получилось некое подобие лирического вздоха.

— Дело в том, что нам надо обсудить мое поведение, — с трудом выдавал он из себя.

— Ваше!? — не смогла сдержать я изумления.

— Мне это не очень удобно и непривычно, — честно признался он. — Я даже не знаю, с чего начать.

Он пробежал рукой по своим темным волосам, а его брови сошлись вместе в прямую линию.

— Вы помните письмо, которое я отправил по вашей просьбе?

— Да. Адвокатам моего отца.

— Я взял на себя право списать их адреса.

— Зачем?

— Зачем? Чтобы связаться с ними и узнать все, что можно, о вас.

Наглый человек! Я удостоила его взгляда, от которого он покраснел до кончиков волос.

— Я хорошо знаю свои права и воспользовался ими, — между тем, возразил он. — В конце концов, я опекун Фанни. Вашим адвокатам я сообщил, что вы ее гость, и так как ваше знакомство было коротким, а ваши родители умерли, я пожелал узнать вашу подноготную.

Не знаю, по какому праву он считал свое поведение приемлемым, но только не по тому, которым я руководствовалась в своих отношениях с людьми. Тем не менее, мои губы изобразили некое подобие улыбки. Я получила большое удовольствие от мысли, что серьезные адвокаты моего отца несомненно поставили мистера Ллевелина на место. Я не сомневалась в том, что они весьма прозрачно намекнули на его нахальство, а кроме того, представили ему длинный отчет о моем прекрасном поведении, воспитании, моих замечательных родителях и о моей абсолютной честности.

— Мне показалось, что вы разочарованы их ответом? — спросила я не без издевки. Он сделал гримасу и еще раз вздохнул.

— Я получил от них справедливые укоры, — откровенно признался он. — Вместе с тем, я был приятно удивлен их ответом. Выходит, что я должен просить у вас прощения.

— Сразу несколько, — уточнила я.

— Может быть, вы примете одно за все? — спросил он без тени шутки. — Если оно будет принесено искренне.

Теперь его серые глаза оживились, в них блеснули веселые искорки. И что-то еще. Полное раскаяние. Раскаяние, вызванное сознанием своей вины. Этот взгляд делал его бесконечно милым.

Господи, чего только я о нем не думала. Неприятный. Ужасно гордый. Надменный. Безусловно привлекательный физически, даже обаятельный.

Но милый?

Миссис Мэдкрофт пришла бы в ужас.

Я тоже пришла в ужас.

Однако хорошие манеры не позволили мне отвергнуть его извинения.

Впрочем, дело не только в хороших манерах. Дело еще и в том, что оба мы далеко не идеальные люди. Взять мое сумасбродное поведение на поляне. Если на него посмотреть с точки зрения хорошего воспитания, то можно сделать далеко идущие выводы обо мне.

Тот случай на поляне еще не стерся в памяти, надо полагать, не только у меня, но и у него. Поэтому я решила, что будет благоразумнее не поднимать шум по поводу его недостатков. Что касается разговора, который я случайно услышала ночью, то он оказался для меня слишком сложным, чтобы с ходу расставить все точки. Я поняла его так, что оба они думали, будто способны убить кого-то. Но в том разговоре было слишком много намеков и недомолвок.

Сейчас я не могла удержаться от того, чтобы не высказать ему некоторые малоприятные для него вещи.

— Надеюсь, все это означает, что мне больше не придется терпеть оскорбления? — прямо поставила я вопрос.

— Мне очень стыдно за себя, — искренне сказал он. — Непростительное заблуждение с моей стороны, несмотря на неудачное сопровождение, которое вы себе выбрали.

То легкое дружелюбие, которое я только что почувствовал к нему, исчезло. Я встала, держа спину прямо и высоко подняв голову.

— Если вы хотите заставить меня слушать ваше поучение о предполагаемых недостатках миссис Мэдкрофт, то разговор следует немедленно прекратить, — сказала я довольно сухо.

— Помимо того мне есть что сказать вам, мисс Кевери, пока вы не ушли, — произнес он, жестом руки усаживая меня обратно в кресло. — Я мог ошибаться в вас, мисс Кевери. Но так как я больше не сомневаюсь в вашей честности, то я должен признать, что вы очень наивны. А так как вы молодая леди, которая находится в моем доме, то я должен взять на себя ответственность за ваше благополучие.

Подобная речь, несомненно, получила бы одобрение моего отца. Я легко представила, как он произнес бы эти слова. Пожалуй, точно так же, только пафоса было бы чуть поменьше. Просто мой отец ни внешне, ни внутренне никогда не был похож на достославного Галаада, этого благороднейшего рыцаря Круглого Стола из окружения короля Артура.

Тем не менее, я отреагировала на слова мистера — Ллевелина. Мне не хотелось выглядеть так же глупо, как миссис Причард, и я также не сбрасывала со счета тот разговор Эдмонда с Урсулой, который слышала ночью.

— Вы превышаете свои полномочия, мистер Ллевелин, — сказала я. — Я вполне способна присматривать сама за собой. А если мне понадобится помощь, то я пойду к миссис Мэдкрофт. В конце концов, она была подругой моей матери.

— Чего я совершенно не могу понять, — бросил реплику мистер Ллевелин.

Я хотела сказать ему, что мои адвокаты, вероятно, не знали об этой части биографии моей матери или решили ничего не говорить по этому поводу. Но передумала. Это для следующего подходящего случая. А сейчас я улыбнулась вежливо и ничего не сказала.

Мистер Ллевелин поднял подбородок, предоставив мне возможность обозревать его гладко выбритую шею, и посмотрел на стену за моей спиной.

— Это ваше личное дело, и вы можете поступать, как считаете нужным, — достаточно официально произнес он. — Но до того, как вы уедете из Эбби Хаус, я несу полную ответственность за вас, что происходит с вами. Имейте ввиду, что на вас распространяются те же правила, что и на Фанни. По собственному усмотрению вы можете ходить только в те части здания, которые отреставрированы. Старые части запрещено посещать, разве только в моем сопровождении или вместе с Урсулой. Вы можете свободно ходить в сад, но, пожалуйста, избегайте лесов. И если вы хотите выехать верхом, я прошу вас сообщить мне об этом заранее, чтобы я мог отдать необходимые распоряжения.

Я подумала, что он закончил и снова встала.

— Я буду уважать правила вашего дома, мистер Ллевелин, — пообещала я ровным голосом. — Но не нужно обращаться со мной, как с ребенком или подопечной.

Он стоял передо мной широко расставив ноги, твердо опираясь на каблуки. Его левая бровь немного поднялась.

— Я не считаю вас ребенком, мисс Кевери, — произнес он, сделав вид, что не заметил вторую часть моего комментария. — Но пока я не буду убежден, что вы не нуждаетесь в моих правилах, я буду вынужден применять все названное выше исключительно ради вашей безопасности.

— Я стараюсь и впредь буду стараться поступать очень осторожно, — стояла я на своем. — Но, если мне понадобятся наставления, я буду обращаться к адвокатам своего отца. А сейчас, если позволите…

Он колебался, и его рот с плотно сжатыми губами представлял собой туго натянутую линию. Затем он неохотно отступил в сторону, чтобы пропустить меня.

— Можно мне, с вашего позволения, удовлетворить свое любопытство, пока вы не ушли? — спросил он, когда я уже подошла к двери.

— Если смогу, — согласилась я, еще раз насторожившись.

— Почему вы выбрали миссис Мэдкрофт, а не предпочли родственников своего отца? — произнес он, глядя мне в глаза.

Его вопрос оказался для меня совершенно неожиданным. Но он не огорчил меня и не был обидным.

— Они все умерли, — сказала я просто. — А моя мать тоже сирота.

На его лицо легла такая густая тень, словно небо над Эбби Хаус вдруг оказалось закрыто грозовой тучей.

— Не лукавьте, мисс Кевери, — не без иронии произнес он. — После всех теплых отзывов, которые я получил о вас, это совсем некстати.

— Я говорю вам правду, — подтвердила я сказанное.

— Чепуха! — начал он раздражаться. — Вы забыли, что адвокаты вашего отца сообщили подробности о вашей семье. По стечению обстоятельств, я занимался бизнесом с братьями вашего отца и не слышал, чтобы с ними что-нибудь случилось.

— Вы ошибаетесь, — твердо произнесла я. — У моих родителей не было родственников.

Он рассердился, выплеснув свое раздражение так сильно и внезапно, что мне пришлось сделать шаг назад в кабинет и схватиться за спинку стула. Но это была моя мимолетная слабость. В следующее мгновенье мною овладел гнев. Как он может сомневаться в моей правдивости после того, как получил столь авторитетные заверения в моих хороших наклонностях? И на его взгляд я ответила гневным взглядом. Его гнев вскоре улетучился, но лицо оставалось темным. Это продолжалось до тех пор, пока он изучал мое лицо, которое цветом едва ли отличалось от его. Но постепенно его лицо светлело и некоторое время спустя на нем осталась только тень сомнения.

Мистер Ллевелин поправил воротник, словно тот вдруг стал ему тесен.

— Вы хотите сказать, что я ошибаюсь? — спросил он. — Об этом не может быть и речи. Генри Кевери имел двух братьев и, если не ошибаюсь, сестру. И, если мне не изменяет память, один из ваших дядей как-то упоминал в беседе, что его родители исключительно здоровы для своих лет.

— Но это совершенно невозможно! — воскликнула я Совершенно искренне.

Но, честно говоря, после всего сказанного мистером Ллевелином моя убежденность в собственной правоте заметно пошатнулась. Мои ноги подкосились, и я снова опустилась в то самое кресло эпохи короля Иакова I.

— Вы хотите сказать, что не знали об этом? — спросил мистер Ллевелин. — Простите, я не имел ни малейшего представления о вашей неосведомленности, иначе бы я не спросил.

Я увидела его глаза, полные неподдельного сочувствия.

— Может быть, вы все-таки ошибаетесь? — произнесла я уже без всякой уверенности.

— С моей стороны ошибка здесь исключается, — произнес он с хмурым видом. — Но это уже не имеет никакого значения, поскольку мы не поддерживали с ними никаких деловых связен. Никогда. Но если вы хотите, я наведу справки от вашего имени.

Я уже было ответила согласием, но моя голова вдруг медленно почти сама по себе отрицательно качнулась из стороны в сторону. Я подняла на него глаза.

— Спасибо за ваше доброе предложение, — произнесла я тихо. — Но если мой отец не имел желания поддерживать какие-либо отношения с членами своей семьи, значит, я уверена, на то была уважительная причина. И мне не хотелось бы, чтобы они думали, будто я ищу у них милосердие теперь, когда мои родители умерли.

Мистер Ллевелин кивнул головой в знак согласия, и я поняла, что он одобрил мое решение. Кажется, это был второй раз, когда он одобрительно отнесся к моим действиям. Но, странно, я чувствовала себя сейчас так же глупо, как и Салли Причард. Господи, подумала я, что это со мной? Может быть, я действительно такая наивная, какой он меня изобразил. Безусловно, женщина должна постоянно помаять, что нельзя позволять красивому и крепкому мужчине погубить себя.

— Вы все еще надеетесь найти место у друзей Фанни? — спросил он, не подозревая о моих мыслях.

— Да.

— Тогда, я надеюсь, мы получим согласие до тоге, как вы уедете в Лондон. Или, если хотите, можете остаться здесь, пока придет приглашение.

— Я просто не могу.

— Я не вижу для этого причины. Вы будете развлекать Фанни, а моя сестра Урсула — подходящий человек для сопровождения.

Предложение было невероятно великодушным, особенно, учитывая ваши прошлые разногласия. Хотелось бы мне знать, зачем он это сделал? Потому что закон чести требовал от него защищать любую девушку, которая нуждалась в помощи? Или потому, что нечаянно огорчил меня новостью о трудных отношениях отца с родственниками? Выражение его лица было непроницаемым. Единственное, что я обнаружила, так это живой интерес, с которым он изучал меня.

Мне пришла в голову еще одна мысль, и у меня перехватило дыхание.

Он поднял голову.

— Ничего, — сказала я ему. — Но вы сообщили мне такие вещи, что мне требуется время, чтобы переварить их.

Он утвердительно кивнул, и цвет его глаз заставил меня подумать о мягком тумане и его волшебных свойствах. Глаза Эдмонда были такого же таинственного оттенка. Очаровывающие и соблазнительно спокойные. Я улыбнулась и расслабилась. Мне оставалось лишь молча поблагодарить небо за то, что у Эдмонда не оказалось тех намерений, о которых я подумала.

Но тут мне пришла в голову мысль, что в течение всего лишь одного дня я превратилась из «сомнительной особы» в «молодую леди из хорошей семьи».

А что, если его интерес был вызван именно этим превращением.

В полдень я захотела поболтать с Фанни, но ее нигде не удалось найти. Я опросила несколько горничных, и оказалось, ни одна из них не видела ее вот уже несколько часов. Салли, которая сопровождала меня в этих поисках, уже нетерпеливо теребила кружевные рюши на рукавах.

— Надо же, сама сбежала из дома, а нас оставила страдать в компании своей сестры, — возмущенно сказала Салли. — Эгоистичная маленькая свинка. Ну, в таком случае, я вздремну.

Быстрой походкой Салли пошла по коридору в направлении своей комнаты. Ее голова крутилась то налево, то направо. Это Салли осматривала комнаты, мимо которых проходила. Несомненно, она надеялась встретить нашего хозяина. Но он, как и его младшая сестра, нашел себе где-то надежное убежище, предоставив гостям возможность развлекать самих себя.

И я решила остаток дня провести в своей комнате, если только миссис Мэдкрофт не понадобится моя помощь в подготовке корреспонденции. Правда, у меня оставался в запасе еще один собеседник — Винни. Но, представив содержание нашей беседы, я решила с ним все же не встречаться. И уж кого я не хотела бы встретить, так это мистера Ллевелина. Я опасалась еще какого-либо курьеза.

Возможность посидеть в комнате одной давала мне все условия для обдумывания того, что узнала за последнее время. Прежде всего, нужно осмыслить те новые впечатления, которые произвел на меня Эдмонд Ллевелин. Затем переварить факт появления у меня родственников по линии отца, которых я раньше не знала. Интересно, почему ни отец, ни мать никогда не говорили мне о них? Что вызвало разрыв с ними? Миссис Мэдкрофт обвинила моего отца в том, что он из-за своей ревности разорвал после женитьбы все родственные и дружеские связи. В общем-то, уважительная причина. Но она не объясняла его разрыв с членами собственной семьи. Где истина? Возможно, письмо к адвокатам отца поможет найти ее?

Моей мечте посидеть уединенно в комнате в этот раз не суждено было сбыться. Едва я собралась подняться наверх, как встретила мистера Квомби. Он вошел в фойе своими маленькими быстрыми шагами. На руке у него лежало аккуратно сложенное клетчатое пальто.

— Вот и вы, дорогая девочка! — обрадовано воскликнул он. — Миссис Мэдкрофт послала меня найти вас. Мы собираемся погулять в саду, и она надеется, что вы присоединитесь.

Так как прогулка организована миссис Мэдкрофт, то я не ожидала, что это будет какое-либо романтическое мероприятие. Значит, приглашение можно принять. Тем более, что я сознавала некоторую свою вину перед миссис Мэдкрофт. Здесь, в Эбби Хаус, я, к сожалению, не уделяла ей столько внимания, сколько она, безусловно, заслуживала. Итак, пусть будет прогулка втроем.

В ожидании миссис Мэдкрофт мы тихо разговаривали в фойе с мистером Квомби. Прошли пять минут, потом еще несколько минут, но миссис Мэдкрофт все не появлялась. Мистер Квомби решил пойти и разобраться в причинах ее задержки. Меня он попросил подождать.

Мистер Квомби энергично поднялся по лестнице наверх и исчез за поворотом коридора. Ждать его пришлось недолго. Несколько минут спустя он вновь появился на верхней площадке лестницы. Его разочарованный вид красноречивее всяких слов говорил о результатах его визита.

— Чайтра сказала, что хозяйка заболела, — сообщил он. — Подозреваю, что это мигрень. Эта болезнь у нее время от времени появляется.

— Ничего, мы сможем прогуляться вместе в другой раз, — успокоила я его.

— Но мы не должны отменять наши сегодняшние планы, — напористо произнес он. — Миссис Мэдкрофт непременно настояла бы, чтобы мы не отменяли.

Какое-то время я колебалась, затем решила, что поскольку не увлечена мистером Квомби, то буду в его обществе в полной безопасности.

— Ну, если вы абсолютно уверены, что нет никаких других дел, — сказала я вежливо.

— Абсолютно никаких, — произнес он обрадовано, подавая мне руку. — Кроме того, я очень хочу узнать о вас побольше. Миссис Мэдкрофт и я очень близкие компаньоны, мы будем еще часто встречаться. Возможно, даже чаще, чем вы думаете.

Мне показалось, что он намекал на их возможный брак. Я почувствовала облегчение. До этого момента где-то в глубине сознания я боялась, что миссис Мэдкрофт переоценивает силу его увлечения. Но теперь его намек давал мне основание считать, что она была права в своих радужных предположениях. Я улыбнулась мистеру Квомби более тепло, чем, возможно, должна была это сделать. И волосики на его усах возбужденно затрепетали.

Легкий утренний дождь оставил в саду зримые следы, которые заявляли о себе на каждом шагу. Солнечный свет отражался в маленьких каплях, висевших на кончиках листьев и гнездившихся в самой сердцевине роз. Небольшие мокрые участки на тропинках просохли, и легкий туман окутывал верхушки деревьев. Я с блаженством вдыхала эту свежесть, позволяя легкому бризу сдувать сумрак дома, который, казалось, прицепился к моей одежде. Едва мы отошли от дома, мистер Квомби уверенно взял инициативу беседы в свои руки.

— Плохо, что нам представлялось так мало возможности поговорить.

— Это была тяжелая неделя.

— Но очень успешная, вы согласны?

— Я бы не сказала. Я все еще боюсь, что ж доме разбужены элементы, которые было бы лучше оставить в покое.

— Это другое… ощущение вы чувствуете?

— Предполагаю, что вы считаете меня глупой.

— Совсем нет. Возможно, вы тоже обладаете способностями медиума. Были ли у вас другие случаи?

— Немного. Но мой отец скоро пресек все это. У него не хватало терпения на мистику.

— А ваша мать?

— Сочувствовала, но не поддерживала меня. Во время беседы мистер Квомби рассматривал мевя со сдержанностью хорошо тренированной собаки, которая терпеливо ждет, когда со стола упадет кусок мяса. Она ни за что не схватит его, пока он на столе. Но ни в коем случае не упустит и не уступит, когда он окажется на полу. Сейчас для нее самое главное определить срок падения этого лакомого для нее куска. Ради этого она готова придумать сотни всевозможных уловок.

— Я не удивлюсь, если кое-какие способности миссис Мэдкрофт передались вашей матери, — произнес мистер Квомби, немного подумав. — Ведь они работали вместе несколько лет, не так ли? Полагаю, с 1855 по 1857.

— Они встретились несколько раньше, — поправила я, пытаясь припомнить даты, которые были указаны в статьях. — Думаю, что вместе они были уже в 1851 году. Возможно, раньше. Первая заметка в альбоме миссис Мэдкрофт была напечатана в декабре 1851 года, и там моя мать упоминалась как ассистентка. Его губы изогнулись в приятной улыбке.

— Хорошо, я исправлюсь. Тогда они были вместе в течение…?

— Добрых пяти лет.

— Долгий период, действительно. Я не удивлюсь, если у нее за это время развились свои собственные способности.

— Я полагаю, что это возможно.

Мы подошли к мраморной скамейке, укрытой полукругом живой изгороди из падуба. Мистер Квомби предложил сделать передышку. Он подождал, пока я удобно устроилась, затем сел на небольшом расстоянии, стараясь не измять мне платье.

— Я полагаю, вы подозреваете о существовании у вашей матери кое-чего? — спросил он.

— Что вы имеете ввиду? — уточнила я. — Если говорить о способностях медиума, то она обладала сверхъестественной способностью узнавать, когда тот или иной сосед собирается навестить нас. Она всегда заблаговременно задергивала шторы и говорила служанке, что нас нет дома.

Мы оба засмеялись. Мистер Квомби отломил веточку падуба и от нечего делать стал ловко крутить ее пальцами.

— Полезное умение, согласен, — сказал он, заметив восхищение в моих глазах. — Но едва ли этого достаточно, чтобы зарабатывать на жизнь, как это делает медиум.

— Я думаю, что мама имела привычку гадать на чае жене священника, — продолжала я припоминать мамины таланты. — Но в этом я не уверена.

— Почему?

— Потому что ни священник, ни мой отец этого не одобряли. Мама с женой священника на время гадания просто закрывали дверь в гостиной и никого не пускали, даже меня. Это длилось больше часа. У меня нет доказательств, что они там гадали, но…

— Но?

— Я все же не могу сказать точно. Просто у меня было такое ощущение.

— Вы когда-нибудь пытались развивать это ощущение? Вы… вы могли бы быть полезной для миссис Мэдкрофт, если бы не подвергали такие способности критике.

Задавая вопрос о развитии моих необычных ощущений, мистер Квомби наклонился в мою сторону. Пожалуй, не стоило говорить ему о моих намерениях найти место гувернантки. Не стоило говорить об этом и миссис Мэдкрофт. Тем не менее, я покачала головой.

— Боюсь, что мои привычки крепко сидят во мне, — ответила я. — И не вижу, чтобы миссис Мэдкрофт нуждалась в моей помощи.

— Правда, правда, — поспешно согласился он. — Тем не менее, думаю, что вам нельзя недооценивать свои собственные способности. Вы ни в коей мере не смейтесь над своими силами. Да, силами, назовем это так.

Я не могла удержаться от смеха.

— Едва ли у меня есть такие силы, — сказала я. — В лучшем случае, я просто восприимчива и впечатлительна.

— А это не что иное, как восприимчивость личности к тем влияниям, которые ускользают от внимания других людей, — заметил мистер Квомби. — В самом деле, моя дорогая. Это богом данные способности и ими нельзя пренебрегать. Обещайте мне подумать о том, что я вам сказал.

Его холеное лицо поразило меня своеобразным выражением, которое представляло нечто среднее между просьбой и требованием. И я не могла отказать.

— Но а не даю гарантии, — предупредила я, втайне сказав себе, что через несколько дней сообщу ему о бесполезности своих усилий.

Он тряхнул головой, очень довольный достигнутым успехом.

— А вы помните другое обещание, которое давали мне?

— Придти к вам, если буду нуждаться в помощи?

— Не забывайте!

— Не забуду. Но подозреваю, что у меня не будет трудностей, пока я остаюсь в Эбби Хаус.

Что-то в моем тоне привлекло его внимание, и он еще раз пристально посмотрел на меня своим ярким взглядом.

— Что-нибудь изменилось? — спросил он.

— По-моему, да, — ответила я искренне. — Мистер Ллевелин побеспокоился покопаться в моей подноготной и решил, что моя личность не такая уже темная, как он думал вначале. Вместо угроз сообщить всему Лондону о моих бесчестных делах он теперь настаивает на том, чтобы взять ответственность на себя за мое благополучие. Но, боюсь, что его доброе намерение не распространяется на вас и миссис Мэдкрофт. Он может быть очень непредсказуемым человеком.

Мистер Комби сделал гримасу, а его рука потянулась к желудку, словно он хотел произвести массах и снять боль.

— Естественно, я рад, что он не будет беспокоить вас в дальнейшем, — заметил он в раздумье. — Но вы должны быть осторожны. Вы привлекательная молодая леди, а на джентльмена вроде мистера Ллевелина нельзя положиться в случаях, когда речь идет о красивых молодых женщинах.

В ответ на его предупреждение я засмеялась, хотя и не очень уверенно. Но если бы я слушала его и миссис Мэдкрофт, то скоро начала бы думать, что я мишень для всех мужчин, которые попадаются на моей дороге. На самом же деле, по-моему, только Винни проявлял ко мне интерес. И то лишь потому, что проявлял интерес ко всем женщинам без исключения.

Случайно мы увидели Эглантину, которая шла по дорожке в нашу сторону. Ее твидовая юбка хлопала ей по ногам, а крепкие ботинки энергично стучали о камни. Следом торопливо шагала взволнованная миссис Мэдкрофт. Некоторые шпильки выпали из ее волос, и широкая серебристая прядь упала ей на глаза. Черный хвостик волос приклеился к влажной от пота шее.

Первой к нам подошла Эглантина, не менее чем на десять шагов опереди» миссис Мэдкрофт. Она оказалась за спиной мистера Квомби и оттуда сердито посмотрела на меня.

— Как долго вы гуляете по саду вместе? — требовательно спросила она.

Я до того была удивлена ее грубостью и бестактностью, что даже не нашлась сразу, что ответить. Прежде чем я собралась с мыслями, подошла миссис Мэдкрофт.

— Едва ли больше, чем несколько минут, — спокойно произнес мистер Квомби, адресуя свои слова сразу обеим дамам. — Если бы мы знали, что у вас есть желание присоединиться к нам, мы пригласили бы вас.

Это была откровенная ложь. Мы гуляли уже около часа. Я взглянула на тяжело дышавшую миссис Мэдкрофт и поняла, почему мистер Квомби только что покривил душой. Взволнованная миссис Мэдкрофт пристальным взглядом тщательно вымеряла расстояние между мной и мистером Квомби, определяя по нему характер наших отношений и степень взаимопонимания. Своей фразой мистер Квомби мастерски развеял все ее подозрения, даже ни разу не взглянув в ее сторону. Чтобы не огорчать миссис Мэдкрофт, я не стала поправлять ее друга.

Эглантина посмотрела на меня.

— А где вы были до этого? — спросила она все тем же строгим тоном.

Мне уже удалось обрести внутреннее равновесие и определить лилию своего поведения в столь необычной обстановке. Я поняла, что нужно как можно быстрее покончить с допросом, если даже для этого придется прибегнуть к не меньшей грубости.

— Не могу понять, какое вам до этого дело? — коротко ответила я и отвернулась в сторону от Эглантины.

Она явно не ожидала такого решительного отпора. Рот и все черты лица у нее вытянулись и стали еще более лошадиноподобные, а сама она непроизвольно выпрямилась.

— Посмотрим, мое это дело или нет! — с угрозой сказала она сквозь стиснутые зубы.

С этими словами Эглантина громоподобно удалилась, оставив нас наедине с миссис Мэдкрофт. Мое потрясение улеглось не сразу, но мистер Квомби, судя по его дальнейшим фразам, пришел в себя значительно быстрее.

— Вы же не советовали мне прогуляться сегодня, — обратилась миссис Мэдкрофт с упреком к своему другу сердца.

— Это неправда, милая леди, — с поразительной искренностью в голосе возразил он, любезно предлагая ей свое место на скамье. — Я просил Чайтру сказать вам. А когда она спросила у вас, то сказала мне, что у вас головная боль.

— Но она не сказала мне ни слова.

— Тогда поговорите с ней. Вероятно, она забыла передать и придумала ложь, чтобы замазать ошибку.

Я нахмурилась, слушая мистера Квомби. Все, что он говорил о Чайтре, не было похоже на нее. И разве сам мистер Квомби не говорил мне, чтобы я присоединилась к нему и миссис Мэдкрофт. В противном случае я бы не согласилась пойти. Ясно, что он запутался.

Тем не менее, я ничего не сказала. Не стоило усугублять обстановку подозрительности между ними. Я надеялась, что у них дело все-таки дойдет до брака. Поэтому я извинилась и оставила их вдвоем.