Конечно, я согласился. Сначала я сказал себе, что мне нужны деньги. Потом попытался возложить вину за свою слабость на наркоманов Гарлема, которым следовало протянуть руку помощи. Но мне пришлось признать, что даже пара миллионов оказалась бы каплей в море, не говоря уже о пятистах тысячах. И тогда я смирился с истинной причиной моего согласия. Я хотел присутствовать при краже миллиона долларов.

Вероятно, у нас с Прокейном было немало общего. Он хотел украсть миллион, я — наблюдать за кражей. Все репортеры излишне любопытны, даже те, кто ушел из газеты и занялся более серьезными делами. Никто не грозил мне пистолетом, не запугивал разоблачением. Меня поманили пальцем и, поупиравшись для приличия, я с живостью схватился за предоставленную возможность.

Короче, сочетания нормальной человеческой жадности, все-таки двадцать пять тысяч на дороге не валяются, и чрезмерного любопытства оказалось достаточно для того, чтобы я согласился стать вором. Прокейн выглядел удивленным, когда я сказал «да». Похоже, он полагал, что ему потребуется еще минут пять, чтобы убедить меня, и расстроился из-за того, что я не позволил ему выложить все аргументы.

— Значит, вы согласны? — переспросил он.

— Мне казалось, что слово «да» имеет именно это значение.

— И условия вас устраивают?

— Не совсем. Вы упомянули двадцать пять тысяч. Половину я бы хотел получить сейчас.

Прокейн выдвинул ящик стола, достал жестяную коробочку и отсчитал двенадцать с половиной тысяч банкнотами по сто и пятьдесят долларов. Получилась маленькая стопка высотой не более дюйма Я наклонился вперед, взял деньги, положил их в карман и снова сел.

— Теперь вы с нами, Сент-Айвес, — сказал Уайдстейн. — До конца.

— Я в этом не уверен, — ответил я.

Они вновь переглянулись. Рот Прокейна превратился в узкую полоску, глаза сузились, и что-то случилось с его подбородком. Он стал куда тяжелее. Впервые я увидел в Прокейне вора. Причем совершенно безжалостного.

— Не сочтите за труд объяснить ваши слова, — процедил он.

— С удовольствием. Я с вами, как и говорил Уайдстейн, но согласен делать лишь то, за что мне платят. Если кого-то застрелят, не надейтесь, что я заменю шофера или помогу нести деньги, или буду прикрывать ваш отход, Я — просто наблюдатель. А если мне покажется, что меня могут убить, я тут же сбегу. Другими словами, не рассчитывайте на мою помощь.

На губах Прокейна вновь заиграла улыбка.

— Мы и хотим, чтобы вы внимательно следили за ходом событий, но ни во что не вмешивались.

— А иначе вы можете нам помешать, — добавил Уайдстейн.

— Ну и отлично. Где вы намерены взять деньги и когда?

— Как я упоминал ранее, операция назначена на завтра, — ответил Прокейн. Надеюсь, вы понимаете, почему мне не хочется вдаваться в подробности?

— Чтобы я не продал их за кругленькую сумму.

— Я уверен, что вы этого не сделаете.

— Но не хотите и рисковать. Он улыбнулся.

— Разумеется, нет.

Я тоже улыбнулся. Мы понимали друг друга с полуслова.

— Тогда скажите, куда мне завтра прийти и в какое время? На мгновение он задумался.

— Приходите сюда. Что-нибудь около полудня.

— Прекрасно. Что-нибудь еще? Он взглянул на Джанет Вистлер. Та покачала головой. Прокейн встал и протянул мне руку.

— Я рад, что вы с нами, мистер Сент-Айвес. Очень рад.

Мы обменялись рукопожатием.

— До завтра, — сказал я.

— Мистер Уайдстейн отвезет вас домой. Ему все равно ехать в ту сторону.

— Отлично.

Попрощавшись с Джанет и Прокейном, я вместе с Уайдстейном вышел на Семьдесят Четвертую улицу.

— Я думаю, что вы псих, — сказал он, когда мы отъехали от тротуара.

— Потому что согласился?

— Потому что согласились выслушать его.

— Но почему?

— Вполне возможно, что завяжется перестрелка и кого-то убьют. Значит, вы станете соучастником убийства.

— Разве стрельба входит в планы Прокейна?

— Нет. Он никогда не стрелял. Во всяком случае, в человека.

— Так почему он должен изменить своей привычке?

— Потому что ему не оставят другого выхода.

— Он должен предусмотреть и такую возможность.

— Он предусмотрел все.

— Создается впечатление, что вы хотите отговорить меня.

— Нет, я стараюсь показать, что вы должны быть готовы ко всему, — он помолчал. — К любым неожиданностям, — А как насчет тех, кто собирается украсть миллион и возложить вину на Прокейна? Чем они будут заниматься все это время?

— Следовать плану Прокейна.

— Каким же образом?

— Их вероятные действия — часть общего плана.

— И вы не можете рассказать мне о них?

— Совершенно верно.

— Тогда скажите мне, как он составляет свои планы? С помощью компьютера?

— Он пользуется более совершенными методами.

— Какими?

— Своей головой.

Прошло несколько минут, прежде чем я прервал затянувшееся молчание.

— А что вы собираетесь делать со своей долей? Уйти на заслуженный отдых в двадцать четыре года?

— В двадцать шесть, — поправил меня Уайдстейн.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Рано думать об отдыхе, имея всего двести пятьдесят тысяч.

— Где он нашел вас?

— Прокейн?

— Да.

— В канаве, — Уайдстейн усмехнулся. — В девятнадцать лет я закончил Стэндфордский колледж. В двадцать три оказался в канаве.

— Наркотики?

— Нет.

— Женщина?

— Вы слишком романтичны. Спиртное.

— И куда оно завело вас?

— Очень далеко. Чуть ли не до белой горячки. Прокейн подобрал меня где-то в Грин Виллидж и привез к себе. Я недоуменно покачал головой.

— Вы не верите?

— На Прокейна это не похоже.

— Он искал меня. Или такого, как я. Эту идею ему подкинул психоаналитик.

— Когда-нибудь я с удовольствием побеседую с ним, — Он сказал Прокейну, что из смышленого, бросившего пить алкоголика может получиться превосходный вор. Прокейн хотел, чтобы он, к тому же, был и молодым, Так он нашел меня.

— Но как я понимаю, в канаве вы валялись мертвецки пьяным?

— Да, но я чувствовал, что пора завязывать. Или мне казалось, что я это чувствую, Я жил у Прокейна полгода. Он начал учить меня своим методам. Еще через три месяца я напился.

— И что произошло потом?

Уайдстейн свернул на стоянку у моего отеля.

— Прокейн дал мне еще один шанс, Иначе, сказал он, мы расстанемся навсегда. Еще через месяц он взял меня на дело, и я вылечился. Меня больше не тянуло к рюмке. И знаете, почему?

— Почему?

— Одна страсть заменила другую. По мне, воровать лучше, чем пить.