Я, должно быть, один из последних вашингтонцев, кто ходит по улицам по ночам. Я хожу пешком потому, что мне это нравится, и из убежденности, что городские тротуары существуют для того, чтобы ими пользовались двадцать четыре часа в сутки, точно так же, как в Лондоне, Париже или Риме.

Пару раз мои прогулки могли кончиться плачевно, но мужчина должен уметь постоять за себя. Однажды трое молодых парней решили, что драка может их немного поразвлечь, однако потом жестоко в этом раскаивались, потому что к хулиганам жалости я не питаю. В другой раз двое грабителей захотели ознакомиться с содержимым моего бумажника. Им пришлось на карачках ретироваться в подворотню, а бумажник остался при мне. Оба этих происшествия я рассматривал как лепту, внесенную мной в дело охраны правопорядка. В Нью-Йорке я, разумеется, езжу на такси. Только круглый идиот может ходить по тамошним улицам.

Домой я обычно прихожу чуть позже полуночи. Живу я на восьмом этаже многоквартирного дома, расположенного к югу от площади Дюпона. Район этот не такой престижный, как Джорджтаун, но у него есть свои преимущества. Ибо мне требуется не больше трех минут, чтобы купить пакетик героина или кулич, испеченный из экологически чистой муки. Наверное, именно об этом и говорилось в рекламном объявлении, которое и привело нас в эту квартиру. Хозяин дома хвалился, что у квартиросъемщиков не будет никаких проблем с покупками.

В тот четверг, когда Падильо беседовал с близнецами Готар, я задержался в салуне несколько дольше. Стояла весна, цвела магнолия, от клиентов не было отбоя, шеф-повар не напился пьяным, конгресс проголосовал за снижение подоходного налога, так что я полагал, что имею полное право поспать до полудня.

Издатели «Идеального дома» пришли бы в ужас, увидев кашу квартиру, ибо обстановка не несла на себе печать гармонии, но соответствовала вкусам двух персон, которые не так давно поженились, но не отказались от застарелых пристрастий. Обычно нам удавалось достигнуть согласия в выборе картин, когда же деле касалось мебели, мы оказывались по разные стороны баррикад. Фредль тяготела к светлым тонам, которые я находил неуместными, меня же она обвиняла в том, что я пытаюсь превратить нашу квартиру в зал стариков в Теннисном клубе. Конечно, нам обоим приходилось идти на компромисс, но когда речь заходила о Кресле, я не отступал ни на шаг.

Я выиграл его еще в колледже, вместе с тремя точно такими же, и оно дважды пересекло со мной океан. Кожа пообтерлась, пружины просели, но оно оставалось Креслом, в котором я перечитывал любимые книги, дремал в дождливые дни и даже составлял планы на будущее, которые никогда не реализовывались, но вины Кресла в этом не было.

По приходе домой я зажег свет и понял, какие чувства испытывал папа Медведь, увидев, что кто-то сидел на его стуле. В моем случае следовало говорить в настоящем времени, ибо человек этот сидел, вернее полулежал, с закинутой назад головой, сложенными на животе руками и вытянутыми вперед ногами. Широко открытые глаза, раззявленный рот и вывалившийся язык, темный и раздутый, дополняли картину. На груди покоились две белые пластмассовые рукоятки, какие обычно надевают на велосипедный руль. Крепились рукоятки по концам струны от рояля, которой лишили жизни Уолтера Готара.

Если его смерти и предшествовала борьба, ее следов я не заметил. Лампы стояли на местах, в пепельницах громоздились окурки. И он разве что посучил ногами, когда струна впилась в горло. Смерть ему досталась нелегкая, ибо умирал он по меньшей мере минуты две, если душитель обладал немалым опытом и физической силой.

Я пересек комнату, снял телефонную трубку и набрал номер 444-1111. Когда мужской голос ответил: «Полиция. Линия экстренной связи», — я назвал свои фамилию и адрес, сообщил, что нашел у себя в гостиной убитого человека, и положил трубку. Тут же набрал другой номер, но обошелся без адреса и фамилии, когда на другом конце провода сняли трубку.

— Твой приятель, Уолтер Готар.

— Что с ним? — спросил Падильо.

— Он убит.

— Где?

— В моем кресле. Его задушили. Струной от рояля, вдетой в пластмассовые рукоятки для велосипедного руля. Я думаю, что это струна от рояля.

— Копы уже едут?

— Я им только что позвонил.

— Буду у тебя через пять минут.

— Если они прибудут первыми, чего мне не следует им говорить?

Он задумался.

— Говори все.

— Тогда я могу сказать правду.

— Возможно, они даже поверят, — и в трубке раздались гудки отбоя.

Я знал, что в таких ситуациях ничего нельзя трогать, но подошел к бару и плеснул себе виски, резонно предположив, что убийца, во-первых, мог отдавать предпочтение другой марке, а во-вторых, он не так уж глуп, чтобы оставлять отпечатки пальцев на бокале, из которого пил за успешное завершение дела.

С бокалом в руке я переместился на середину гостиной. Смотрел на тело Уолтера Готара и думал, а с чего он решил в столь поздний час повидаться со мной, и как попал в мою квартиру, и знаком ли я с человеком, который не счел за труд принести с собой струну и затягивать ее на шее Готара, пока тот не умер от удушья. Раздумья мои прервал стук в дверь.

Падильо прямиком направился к Готару, обыскал его карманы. Все найденное рассовал обратно, предварительно стерев рукавом отпечатки пальцев. Затем выпрямился и пристально посмотрел на мертвеца.

— Теперь он совсем не красавец, не так ли?

— Да уж, — согласился я. — Ты позвонил его сестре?

Падильо покачал головой и прошел к бару.

— Незачем брать на себя работу полиции.

— Нашел что-нибудь в его карманах?

— Интересный у него набор ключей.

С бокалом виски Падильо присоединился ко мне, и мы стояли посреди гостиной, словно два джентльмена, приглашенные на коктейль в совершенно незнакомую компанию. Дожидаясь полиции, мы обменялись едва ли десятком фраз. Зато с их приездом наговорились вдоволь.

Статистика говорит, что в Вашингтоне за прошлый год было совершено 327 убийств, и двое полицейских, прибывших по моему звонку, выглядели так, словно через их руки прошла половина покойников. Один был негр, второй белый, и они, похоже, не питали теплых чувств ни друг к другу, ни ко мне с Падильо.

Белый, высокий, ширококостный, лет тридцати трех — тридцати четырех, со светло-синими глазами, предъявил удостоверение сержанта, выданное на имя Лестера Вернона. По его голосу и внешности я решил, что передо мной представитель шестого или седьмого поколения американцев, ведущих свой род от англосаксов, который пришел к выводу, что лучше ворочать мертвецов, чем рубить уголек в Западной Виргинии. Скорее всего, я не ошибся.

Негр, лейтенант Френк Скулкрафт, был на пару лет старше, с широким носом и толстыми губами. Говорил он только левой половиной рта, так как с мускулами правой что-то произошло, и они отказывались шевелиться.

— Значит, обнаружив его, вы позвонили нам, а затем вашему деловому партнеру? — Скулкрафт мотнул головой в сторону Падильо.

— Совершенно верно, — ответил я.

— Почему вы позвонили ему, а не адвокату? — полюбопытствовал Вернон.

— Потому что адвокат мне не потребуется, — разъяснил я ему.

— Хм-м, — буркнул Вернон и пошел еще раз взглянуть на тело.

Детективы допрашивали меня и Падильо минут двадцать, и все это время по квартире шастали полицейские, без всякой, по моему разумению, на то надобности. Параллельно работали эксперты, но на них я просто не обращал внимания. Минут через тридцать с небольшим тело Уолтера Готара на носилках покинуло мою квартиру, о чем я нисколько не сожалел.

Сержант Вернон вновь присоединился к нам.

— Такого я еще не видел.

— О чем ты? — поинтересовался Скулкрафт.

— Эти пластмассовые рукоятки. Внутри они залиты свинцом. Для струны в нем просверлены отверстия. В свинце и закреплены ее концы. Намертво, — в его голосе слышалось восхищение.

— Забавно, скажу я тебе, — прокомментировал его слова Скулкрафт.

— Что же тут забавного?

— Человек положил столько усилий на изготовление орудия убийства, а потом оставляет его на месте преступления. Мне кажется, его можно использовать не один раз. Что скажете, Падильо?

— Ничего.

— И вы не знаете, где сейчас его сестра?

— Готар говорил, что они остановились в «Хэй-Адамс».

— Мы звонили туда, но ее там нет.

Падильо взглянул на часы.

— Еще только четверть второго. Возможно, она где-то развлекается.

Остальные сведения о Уолтере и Ванде Готар, полученные полицией от Падильо, также не отличались информативностью. Да, он знаком с Уолтером Готаром и его сестрой лет эдак пятнадцать. Нет, он понятия не имеет о цели их визита в Вашингтон, хотя они и говорили, что приехали по какому-то делу. И уж конечно, ему неизвестно, кто мог бы убить Уолтера.

— То есть они заглянули к вам лишь для того, чтобы поздороваться? — уточнил Скулкрафт.

— Я этого не говорил, — ответил Падильо.

— Так зачем они приходили?

— Хотели узнать, нет ли у меня желания поучаствовать в одной их затее.

— Деловом предприятии?

— Можно сказать и так.

— И что же это за затея?

— Не знаю.

— Какими делами, как правило, занимались брат и сестра Готар?

— Я не уверен, что в своих делах они придерживались каких-либо правил.

— Острить изволите?

— Отнюдь, делюсь с вами тем, что знаю.

Скулкрафт покачал головой.

— Похоже, вы не поделитесь и прошлогодним снегом. Так чем они занимались?

— Безопасностью.

— Мне это ничего не говорит.

— А вы подумайте, — Падильо повернулся и шагнул к бару.

— Ваш партнер не слишком расположен к сотрудничеству, не так ли? — улыбнулся мне Вернон.

— Просто он не очень общительный.

— А вы?

— Я более доброжелательный, знаете ли.

— Потому-то Готар и оказался в вашей квартире? Ему нравились доброжелательные хозяева.

— Он ведь был душкой, не так ли? — задавая этот вопрос, я не сводил глаз с лица Вернона, дабы не пропустить его реакции. Он не покраснел, но не смог скрыть неудовольствия.

— Господи, но вы же не похожи на...

— Он подкалывает тебя, сержант, — прервал его Скулкрафт. — Такой же остряк, как и его компаньон.

Подошел Падильо с двумя бокалами. Один протянул мне. Я отпил виски и улыбнулся Вернону.

— Почему Готар оказался в вашей квартире, Маккоркл? — устало спросил Скулкрафт.

Я тяжело вздохнул, покачал головой и попытался изгнать из голоса раздражение.

— Я не знаю, почему он оказался в моей квартире. Я не знаю, как он в нее попал. Я нашел его таким же мертвым, каким он был и десять минут тому назад, когда его увезли отсюда. И потому ответственность за его смерть лежит на вас, а не на мне. Так что я не понимаю, почему вы заглядываете под мою кровать и шарите по шкафам вместо того, чтобы искать убийцу в каком-нибудь другом месте.

Я поднес бокал ко рту, чтобы вновь глотнуть виски, но лейтенант Скулкрафт вышиб его из моей руки. Бокал покатился по ковру, а виски образовало маленькую лужицу, прежде чем впитаться в ворсистую ткань.

— Вам следует принимать что-нибудь успокаивающее, — я наклонился, чтобы поднять бокал. А когда выпрямился, Скулкрафт массировал правую руку. Хотя едва ли сильно зашиб ее.

— Восемнадцать часов сегодня, двадцать вчера и полдня позавчера, — он посмотрел на свою руку. — Напрасно я это сделал. Извините.

— Будем считать, что все забыто, — я, однако, заметил, что мое великодушие только рассердило сержанта Вернона.

— Давай отвезем их в участок, — предложил он.

— Конечно, — Скулкрафт двинулся к двери. — Это пойдет им на пользу, не так ли?

— Во всяком случае, научит их не распускать язык.

У двери Скулкрафт остановился, повернулся, привалился к ней спиной. Похоже, он везде изыскивал возможность хоть немного да отдохнуть. Двигались лишь его глаза: с меня взгляд сместился на Падильо, обежал комнату, на мгновение задержался на лице сержанта Вернона и тут же пошел на второй круг.

— Поездка в участок эту парочку ничему не научит, сержант, — отметил он. — И знаешь почему?

— Почему? — спросил Вернон.

— Потому что нельзя научить чему-то тех, кто и так все знает. Вы же все знаете, не так ли, Падильо?

— Отнюдь, — возразил тот. — К примеру, я не знаю, какие мысли роятся в голове копа.

Взгляд Скулкрафта уперся в лицо Падильо.

— Вы думаете, у него мозги не такие, как у вас?

— Должно быть, так.

— Почему?

— Потому что я не гожусь в полицейские.