Приняв душ и переодевшись, я вышел в коридор и постучал в дверь соседнего номера.

— Открыто, — крикнул Шартелль.

Его номер походил на мой, как две капли воды. Шартелль сидел на краю кровати. Покрывало и пол белели листами бумаги.

— Это начало нашей кампании, Пити.

— Выглядит впечатляюще. Во всяком случае, создана деловая обстановка.

— Как вода?

— Я выловил женщину и пригласил ее на обед.

— Белую женщину? — он переложил несколько листов.

— Да.

— Я-то рассчитывал, что вас подцепит дочь одного из соперников Акомоло, чтобы шпионить за нами, но удача отвернулась от меня.

— В следующий раз я постараюсь оправдать ваши надежды.

Шартелль собрал бумагу с покрывала и стопкой уложил листы на столе.

— Тяжелое дело.

— Какое?

— Кампания.

— У нас есть шанс? — Я подобрал с пола лист бумаги и положил его на кровать. Шартелль тут же вернул его на прежнее место.

— Небольшой.

— Может, подкупить избирателей?

Он покачал головой.

— Придется заплатить слишком много. Если мы выиграем, то лишь потому, что используем их ошибки. У нас просто нет голосов.

— Следовательно?

— Мы должны спланировать их ошибки.

— Заманчивая перспектива.

Шартелль перешел к окну, взглянул на бухту.

— Какая бухта! Вы знаете, где я побывал сегодня днем?

— Нет.

— В Управлении переписи населения. Встретился там с маленьким старичком-англичанином, лет на семь старше Сатаны, который показал мне распределение голосов, от провинции к провинции, от округа к округу, от деревни к деревне. Он дошел бы и до избирательных участков, будь они в Альбертии.

— И что?

— Как я уже сказал, у нас нет голосов.

— Вы думаете, Акомоло знает об этом?

Шартелль посмотрел на меня и ухмыльнулся.

— Если бы у него были голоса, даже если б ему казалось, что у него есть голоса, едва ли он пригласил бы нас сюда, не так ли?

— Логично.

Шартелль вернулся к кровати и улегся на ней заложив руки за голову.

— Я думаю, Пит, нам придется одним выстрелом убивать двух зайцев. Давненько мне не приходилось этого делать.

— Одним выстрелом?

— Совершенно верно.

— Стратегию намечаете вы. Только скажите, что вам нужно, и когда.

Шартелль долго изучал потолок, затем закрыл глаза и нахмурился.

— Вы идите. Я пообедаю в номере. У меня есть идея, но ее следует подработать. Вам понадобится машина?

— Думаю, что нет.

— Скажите Уильяму, чтобы он заехал за нами в восемь утра. В полдень у нас совещание в Убондо.

— Звонил Акомоло?

— Один из его помощников.

— Я зайду к вам утром.

— Думаю, это единственный путь.

— Какой?

— Убить двух зайцев одним выстрелом.

Я пожал плечами.

— Давайте попробуем.

Шартелль вздохнул и потянулся.

— Надо подумать.

* * *

Выйдя из отеля, я кивнул Уильяму и сказал, что в восемь утра машина должна быть готова к отъезду в Убондо. Затем прошел в бар отеля и заказал австралийский мартини.

В бокале осталось чуть больше двух третей, когда я вдруг понял, что проскочил очередную веху. Я называю их вехами. Это обычные, сами по себе ничего не значащие события, но для меня они становились временными рубежами. По ним я мерил прошлое. Первая имела место, когда мне было шесть лет и я качался в парке на качелях. Я до сих пор ощущаю ладонями шероховатость серого металла цепей, помню деревянное сидение с зеленой краской, оставшейся по краям, но стертой посередине тысячами детских штанишек и платьев. Вторая — пятнадцать лет спустя, в студенческом городке в Новом Орлеане. Насыщенный влагой воздух, низкие облака, дорожка, вдавленный в ней фирменный знак, указывающий, что бетон укладывали «А.Пассини и сыновья» в 1931 году.

И вот третья, в баре отеля «Принц Альберт», и я знал, что и десять, и двадцать лет спустя в точности вспомню и этот бар, и бокал с коктейлем. И Анну Кидд, какой увидел ее в то мгновение: в светло-желтом прямом платье чуть выше колен и без рукавов. В коротких белых перчатках, с маленькой белой сумочкой и в белых туфельках без каблука. С ниткой жемчуга на шее. Она грациозно вспорхнула на стул у стойки и вехи остались позади.

— Вы какой-то странный, — заметила она.

— Восхищен вашим платьем.

— Благодарю.

— Что будете пить?

— Если можно, мартини.

Я подозвал бармена.

— Сегодня что-то случилось, — промолвила Анна. — Во всяком случае, со мной.

— Я знаю.

— Никогда не ощущала ничего похожего. Мне понравилось. Я боялась, что вы не придете.

— Обычно такое случается, когда тебе четырнадцать или пятнадцать лет.

Она улыбнулась альбертийцу, поставившему перед ней полный бокал, и ответила широкой улыбкой.

— Он одобряет, — прокомментировал я. — В его глазах я — настоящий мужчина. После обеда мы пройдемся мимо местной бензоколонки, чтобы парни по достоинству оценили мой выбор.

— Вы это делали? Выгуливали ваших девушек перед парнями, собиравшимися на углу у гаража или аптеки?

Я покачал головой.

— Когда я начал приглашать девушек на свидания, на углах уже не собирались. Все перекочевали в открытые кинотеатры, куда приезжали в десять вечера в семейном седане, а отпрыски богатых родителей — в собственных автомобилях.

— А вы?

— Был ли богат мой папаша?

— Да.

— Конечно. Он нажил состояние на зерне.

— Он фермер?

— Нет. У него элеватор.

— Где?

— В Северной Дакоте.

— Вы его любите?

— Он у меня молодец. Северная Дакота его вполне устраивает. Живет там со второй женой. Моей мачехой.

— А ее вы любите?

— Да. Чудесная женщина.

— Теперь я знаю о вас все.

— Если осталось что-то еще, то самая малость.

— А где вы учились?

— В Миннесоте.

— Английская литература… я угадала?

— Нет. Просто литература.

— Литература?

— Почти что классическое образование, как его понимали в Миннесоте. Немного латыни, еще меньше древних греков. Цель — всесторонне образованный человек. Кажется, после того, как я получил диплом, они переключились на человека коммуникабельного.

— Интересная биография, — кивнула Анна.

Она рассказала о себе. Состоятельная семья, достаточно молодые родители, к тому же ладящие друг с другом. Никакие стрессы не омрачали ее детство, она закончила школу и колледж и присоединилась к Корпусу мира, отработав восемнадцать месяцев в агентстве социального обеспечения в Чикаго.

— Ничего запоминающегося, правда?

Я улыбнулся.

— Впереди еще немало времени.

— Добрый вечер, мисс Кидд, — раздался за спиной густой, обволакивающий, словно растопленный жир, баритон. Обернувшись, я увидел широкоплечего, ростом за шесть футов альбертийца, как я понял, в армейской форме, перетянутого кожаным поясом и в шнурованных башмаках до колен. Короны на плечах указывали, что он — майор.

Анна посмотрела на него, улыбнулась. Я позавидовал, что эта улыбка предназначена не мне.

— Майор Чуку. Рада вас видеть.

— Я не знал, что вы в Барканду.

— Приехала два дня назад… К дантисту. Майор Чуку, познакомьтесь с Питером Апшоу.

— Добрый день, — улыбнулся я, и мы пожали друг другу руки. Рука у него была крепкая и широкая.

— Вы из Лондона, мистер Апшоу?

— Да.

— По делам или на отдых?

— По делам, к сожалению.

— Надеюсь, поездка будет удачной.

— Благодарю.

— Майор Чуку командует батальоном в Убондо, — пояснила Анна. — Там вы будете видеться чаще. Мистер Апшоу приехал, чтобы вести предвыборную кампанию.

— Вы — один из тех американцев, что будут учить нас, как добывать голоса, мистер Апшоу?

— Да.

— Тогда вы, должно быть, знакомы с моим другом Падрейком Даффи?

— Я у него работаю.

— Значит, мы должны выпить. Вы позволите угостить вас?

— Нет возражений.

Мы перешли за столик. Майор усадил Анну, затем сел сам. У него было круглое лицо с маленьким острым носом и маленькими ушами. Курчавые волосы, словно шапочка, облегали голову. Широкий, всегда готовый улыбнуться друзьям, рот превращался в узкую щелочку, когда он говорил с официантом. Свойственные ему командирский вид встречался только у опытных воспитательниц детского сада, да у старших офицеров.

Когда официант принес бокалы, майор настоял на том, что заплатит за всех. Я согласился.

— Скажите мне, мистер Апшоу, как поживает мой друг Падрейк Даффи? Когда мы виделись с ним в последний раз, он убеждал меня вкладывать деньги в какао. Иногда я думаю, что напрасно не последовал его совету.

— Вы познакомились с ним здесь?

— Да, когда он прилетал сюда, готовя рекламную компанию какао. Вождь Акомоло показывал ему Альбертию. Вы знакомы с премьером?

— Мы виделись лишь однажды.

— Интересный человек. И очень честолюбивый. Мисс Кидд и я познакомились в его доме. Он принял первых посланцев Корпуса мира, прибывших в его провинцию.

— Вы следите за предвыборной кампанией, майор? — спросил я.

Он рассмеялся, словно услышал от меня что-то забавное.

— У меня достаточно хлопот с внутриармейскими проблемами. Нет, политикой я не интересуюсь, разве что политиками.

— Есть разница?

— Разумеется. Допустим, что мистер X — политик, возглавляющий одну партию, а сэр У опирается на другую. Меня не очень волнует, что говорят, делают или обещают мистер X или сэр У. Но мне важно, что происходит с ними. Другими словами, мне все равно, привстал ли жокей на стременах или нет. Главное, чтобы его лошадь пришла первой.

— Вы можете назвать победителя?

Майор улыбнулся обезоруживающей улыбкой человека, которому нечего скрывать.

— Иногда победителя зовут «Колокол свободы». В другой раз он может бежать под кличкой «Моя Африка». В последнее время становится популярным «Армейская сила».

— Я бы поставил два фунта на последнего.

— Я не поклонник азартных игр, мистер Апшоу. Предпочитаю определенность. Поэтому, вероятно, я не пользуюсь успехом у женщин.

— По-моему, вы лукавите, майор, — вмешалась Анна. — Ваше имя часто упоминают на девичниках в Убондо. Обычно, советуют вас остерегаться.

— При первой возможности я постараюсь доказать, что это выдумки. Чего только не наговорят о человеке, особенно, в таких местах, как Убондо. Уверяю вас, мисс Кидд, я ни в чем не повинен.

Я пытался вспомнить, откуда мне знаком такой разговор. Нет, не голос майора, но несколько архаичное построение фраз, маннеризм. Словно ожил диалог одного из бесчисленных романов об Индии и Малайе, в котором наивный адвокат пьет чай с очаровательной девушкой, только что приплывшей из Англии, шокируя тем самым остальных членов клуба.

Майор, похоже, читал эти романы. Но его вид не оставлял сомнений в том, что он стремится к чему-то гораздо большему, чем чашка чая и шоколадное пирожное. Лично я читал на его лице: «Давай потрахаемся, милашка».

Он вновь повернулся ко мне.

— Скажите, мистер Апшоу, вы и впрямь думаете, что моя страна готова к демократическому правлению?

— Я не уверен, готова ли к этому любая другая страна, за исключением Швейцарии.

— Мне действительно любопытно, знаете ли. Вы не похожи на человека, который стал бы рекламировать кандидата, продавать его, как автомобиль или определенную марку сигарет. Насколько я знаю Даффи, столь топорные методы не в его духе. Чем занимается организатор предвыборной кампании? Честное слово я спрашиваю вас об этом из чистого любопытства.

— Вам нужно спросить об этом у мистера Шартелля, — ответил я. — Политика по его части. Я лишь писатель… бумагомарака.

— Я уверен, что вы себя недооцениваете. Но я обязательно задам ему этот вопрос. Может быть, вы пообедаете со мной в Убондо на этой неделе… В пятницу?

— Будем рады. Я передам Шартеллю ваше приглашение.

— Хорошо. И вы, разумеется, составите нам компанию, мисс Кидд?

— С удовольствием, — без малейшего промедления ответила Анна.

— Прекрасно. — Майор поднялся. — Тогда, до пятницы.

— До пятницы, — я чуть привстал.

Он коротко поклонился и ушел. Высокий и стройный.

— Он не настоящий, — я покачал головой. — Его вырезали из старого номера «Космополита» и перенесли в Африку.

— Еще какой настоящий, — возразила Анна. — И чем скорее вы убедитесь в этом, тем лучше.

* * *

Обед в отеле «Принц Альберт» не удался. Мясо принесли жилистое, жареный картофель подгорел, в салат перелили растительного масла. Я почти ничего не съел, отдав предпочтение кофе, сигаретам и бренди.

Анна, наоборот, ела жадно. Вероятно, в Убондо кормили куда как хуже. Она слупила бифштекс, картофель, салат и даже отвратительную на вид брюссельскую капусту, которую я заказал только для нее.

— Чем вас кормят в Корпусе мира? — спросил я. — Присылают концентраты?

— Мы готовим сами. Покупаем мясо и консервы в местном супермаркете. Он там один. Ничего особенного. Простая британская пища.

— Проще не придумаешь.

— Я неплохо готовлю. Если вы будете хорошо себя вести, я приглашу вас на обед. Но продукты приносите с собой. У меня нет лишних денег.

Постепенно мы втянулись в спор о мартини. Анна утверждала, что самый хороший коктейль получается из джина «Бифитер» и калифорнийского вермута «Трибуно». Я склонялся к мысли, что в сочетании с вермутом марка джина не имеет никакого значения. Мы сошлись во мнении, что американцы почти догнали немцев в гонке за звание самых непопулярных туристов, да и англичане отстают совсем ненамного. Выяснилось, что мы оба не любим кокосовые орехи, но по части анчоусов наши вкусы разошлись. Мы оба считали, что установка подслушивающих устройств недопустима, а в Джимми Хоффе не распознали прирожденного юмориста. По отношению к Богарту нам не удалось прийти к единому выводу. Я сказал, что его вклад в искусство заключается в нескольких незабываемых сценах «Мальтийского сокола» и «Победы над дьяволом». Она спросила, а как же «Африканская королева», и я ответил, что перед съемками ему следовало подновить коронки на зубах и хотя бы в одном или двух эпизодах вытаскивать большие пальцы из-за пояса. Перебрали мы многих других: Дина Раска, Уолтера Кронкайта, Сонни Листона и так далее, но добрые слова нашлись далеко не для всех. Со знаменитостей разговор перекинулся на войну.

— Вы служили в армии? — спросила Анна.

— Недолго. В Корее. 45-ая дивизия.

— Вас ранило?

— Легко.

— Давно вы живете в Лондоне?

— Давно. Уже десять лет.

— Вы не выглядите таким старым.

— А я и не чувствую себя стариком. Родился я в тридцать втором, в год, когда мой папаша с большой прибылью продал соевые бобы. Первый и второй классы я осилил за один год, в шестнадцать поступил в университет, в восемнадцать, в 1950, попал в армию. Получил диплом в 1953 и сразу же начал работать в газете. Мне сказали, что я очень умный, и отправили в Европу. Я стал их первым зарубежным корреспондентом. В 1955 году.

— А что потом?

— Пришел октябрь 1956, выборы в Штатах, Суэц и Венгрия. Я выбрал Венгрию, редакция же хотела знать, как реагирует Европа на ход предвыборной кампании. Мы расстались. Я поехал в Англию, поступил к Даффи, женился, развелся семь лет спустя.

— Почему?

— Наверное, я был плохим мужем.

— А она — хорошей женой?

— Мы оба поняли, что не подходим друг другу.

Анна выводила кофейной ложечкой какие-то узоры на скатерти.

— Я уже сказала, что не испытывала ничего подобного. По отношению к мужчине.

— Я помню.

— Мне даже страшно. Знаете, что мы с вами делали?

— Когда?

— Когда говорили о всякой всячине, что нам нравится, а что — нет. Мы ухаживали друг за другом.

— Пожалуй, что так.

Она посмотрела на меня.

— Я влюбилась в вас, Питер.

— Я знаю.

— Это хорошо?

— Думаю, что да.

— И что мы будем делать?

— Не знаю. Попытаемся любить друг друга. Для меня это внове. Ни разу не пробовал.

— Правда?

— Правда.

— Я собираюсь любить тебя сильно-сильно.

— Хорошо.

— Я хочу остаться с тобой на эту ночь.

— Отлично.

— Ты тоже хочешь этого, так?

— Да, но мне казалось, что предложение должно исходить от меня.

— У нас мало времени. Я — Испорченная девица?

— Отнюдь.

— Нам могут принести шампанское в номер?

— Конечно, — я подозвал официанта и достаточно быстро втолковал ему, чего нам хочется. Кроме шампанского я заказал бутылку «Мартеля».

— Посидим здесь, пока они выполнят заказ. Я не хочу, чтобы нам мешали.

— Мне придется уехать рано, около пяти утра, — Анна прикусила губу и покачала головой. — Все произошло так быстро, — она наклонилась ко мне, ее глаза переполняла мольба. — Я не ошиблась, Питер?

— Нет.

— Мы поступаем правильно, мы оба?

— Да, правильно, но как и почему это произошло с нами, сейчас я объяснить не могу. Пока я не собираюсь думать об этом. Я хочу насладиться случившимся. Я рад, что влюбился в тебя. Я чувствую себя рыцарем-романтиком. Я рад, что мы поднимемся наверх и будем пить шампанское и любить друг друга. Полагаю, я чертовски счастлив и это очень необычайное чувство.

Анна улыбнулась.

— Это хорошо. Мне нравится. Теперь я знаю, что все правильно.

— Вот и отлично.

Мы встали из-за стола, и я взял ее за руку. Мы прошли к лифту, поднялись в мой номер. Шампанское и бренди уже принесли. Шампанское оказалось не слишком хорошим, но холодным, и мы пили его, не отрывая глаз друг от друга.

Осушив бокал, Анна вновь улыбнулась.

— Питер, пожалуйста, будь нежен со мной.

Мы легли на прохладные простыни, и я был нежен, и случилось то, что должно было случиться, и мы унеслись туда, где плюшевые медвежата справляют свои праздники, а затем неспешно вернулись назад, и я поцеловал ее и легонько провел рукой по ее лицу, коснувшись бровей, глаз, носа, губ и подбородка.

— Как я? — спросила она.

— Ты — само совершенство.

— И ты тоже.

Я закурил и какое-то время лежал, глядя в потолок отеля, построенного в сердце Африки, а головка девушки, в которую я так внезапно влюбился, покоилась на моем плече.

Жизнь сразу стала не такой уж плохой. Я задумался было, почему мне так повезло, но моя любимая повернулась ко мне, и поэтому я затушил сигарету…