Марсель добралась до домика на побережье Корнуолла уже за полночь. Она два раза поворачивала не там, где нужно, безумно устала и уже сомневалась, что вообще доберется сегодня до места, когда спрашивала дорогу в последний раз.

Наконец фары ее машины осветили низенькую изгородь, дрожащие на ветру деревья и несколько низеньких домиков в стороне от шоссе. Во дворе одного из них возвышался киль недостроенного кораблика. Горело всего лишь одно окно в одном из домиков — маленький желтый огонек в непроглядной мгле. Марсель заметила машину Майкла и припарковала свою рядом с ней. Прежде чем погасить фары, Марсель заметила парусные доски, прислоненные к стене, и водолазный костюм, напоминавший человеческую кожу, снятую и вывешенную для просушки. Марсель вышла из машины, расправляя затекшие руки и ноги. У нее перехватило горло от хлынувшего в легкие морского воздуха. Марсель постояла несколько секунд, вслушиваясь в звук прибоя. Ей вспомнились дюжины других летних каникул, проведенных у моря с детьми, и те, когда сама она была ребенком. Все они сливались в ее памяти в круговорот морской соли, волн и солнечного света.

Теперь, стоя на морском берегу, Марсель думала о семейном отдыхе уже совсем не так, как в Графтоне, сидя одна в пустом доме. Воспоминания создавали чувство непрерывности, казалось особенно лажным передать те же ощущения детям, чтобы те, в свою очередь, передали их когда-нибудь своим детям. Она была прежде всего матерью — от правды никуда не денешься, как бы ей этого ни хотелось, и ее семейные обязанности вовсе нельзя было так легко отбросить в сторону, как казалось Марсель во время одинокого существования в Графтоне.

На песок лег прямоугольник желтого света — открылась дверь в домике, в котором горел свет. Марсель разглядела на пороге силуэт Майкла. Она прошла по тропинке к воротам, затем по бетонной дорожке к двери. Майкл посторонился, пропуская ее в дом.

Марсель увидела гостиную со стандартным набором курортной деревянной мебели, грубые домотканые красно-коричневые шторы, которые не были сейчас задернуты. Комната напомнила Марсель шале в Мерибеле, и она тут же вспомнила Майкла, скользящего по снежному склону, и Ханну в серебристом лыжном костюме.

Марсель привыкла к свету, не очень понимая, что она будет делать теперь, когда доехала до места.

— Как добралась? — спросил Майкл.

— Очень долго ехала. Без приключений, если не считать того, что в конце пути я заблудилась.

— Джон и Дейзи будут рады твоему приезду.

— Где они спят?

Майкл показал пальцем на потолок.

— Пойду взглянуть на них, хорошо?

Комната была небольшой, дверь Майкл оставил открытой, чтобы туда попадало немного света. Дейзи до сих пор еще не хотела засыпать в темноте. Марсель на цыпочках подошла к одной, потом к другой кроватке и прислушалась к мерному дыханию спящих детей. Джонатан спал так же, как дома, натянув одеяло на голову. Дейзи лежала на спине, раскинув руки и ноги. Марсель приподняла одеяло, чтобы прикрыть плечи девочки, и Дейзи перевернулась во сне, что-то невнятно бормоча. Затем она открыла глаза и немедленно лицо ее озарилось улыбкой. Она протянула ручку и обняла мать за шею.

— Хорошо, — отчетливо произнесла Дейзи, снова погружаясь в сон.

Марсель почувствовала такую любовь к своим детям, которой, пожалуй, не испытывала еще никогда. Это чувство сейчас как бы пронзило ее насквозь.

Майкл сидел за столиком в гостиной. На столе была еда: хлеб, фрукты, холодный окорок и бутылка вина.

— Ты ела? — спросил Майкл.

— Нет. Я не очень голодна, но все равно спасибо.

Майкл налил ей вина, и Марсель с благодарностью приняла от него бокал. После нескольких недель одиночества этот маленький знак внимания казался ей почти экзотикой. Марсель вдруг охватило удивившее ее нервное напряжение, от которого сделалось даже тяжело дышать. Хотя в общем присутствие Майкла рядом было таким знакомым и естественным. Они выехали на каникулы в летний домик на побережье, как делали это уже много раз в прошлом. И если не думать об этом специально, все было так, как будто они и не думали расставаться.

Они немного поговорили о детях, об остальных графтонских семействах, обосновавшихся по соседству, Майкл выслушал новости, которые привезла с собой Марсель. Она пила вино, смотрела на мужа и пыталась понять по лицу Майкла, что происходит у него внутри.

— Почему ты решила приехать вот так, вдруг? — спросил наконец Майкл.

Марсель рассказала ему о визите Джимми Роуза.

Она описала их разговор слово в слово, но абсолютно сухим, бесстрастным тоном, как будто все это случилось с ней давным-давно, а не несколько часов назад. И все равно Марсель чувствовала, что слова ее замыкают не один круг, проясняют множество связей между членами их компании. Она как бы слышала мысли Майкла: Джимми и ты, Нина и Гордон, я и Ханна. Случается в нашем возрасте. Надо считаться с потребностями друг друга. Мы стыдимся их, но не можем отрицать, что они существуют.

Простота этих мыслей поразила ее, но Марсель не стала размышлять об этом дальше. Но все это как бы сближало ее с Майклом.

— Я не понимаю, — заговорил наконец Майкл. — Каким образом то, что наговорил тебе Джимми, а ты ему, заставило тебя приехать сюда, к нам?

— Когда он ушел, я зашла в дом. Все было чисто прибрано, так, как я всегда мечтала, и вовсе не так, как в доме, где живут Дейзи и Джон. Я приводила дом в порядок целую неделю.

— Могу себе представить, — Майкл рассмеялся, и перед Марсель на секунду предстал человек, за которого она выходила когда-то замуж. Марсель рассмеялась вместе с ним, пораженная подобным единодушием.

— Но я вдруг поняла, что все это мне не нравится. Так было пусто, вот все это и заставило меня вспомнить о том, что вы все тут, а меня с вами нет.

Марсель тяжело вздохнула. От Майкла не укрылся этот вздох. Жена казалась ему сейчас похожей на маленькую птичку — существо достаточно беспомощное, но довольно решительное. Он подумал, что любил ее когда-то, просто в какой-то момент в ходе совместного пути по жизни он позволил себе об этом забыть и теперь никак не мог вспомнить, как это было.

— Я чувствовала себя в царстве тишины, — продолжала Марсель. — И мне так не хватало ощущения семьи. Я думала, что одиночество дало мне возможность почувствовать себя личностью, и мне нравилось это чувство. И в то же время я была одинока настолько, что начала сомневаться, существую ли я вообще. В общем, ссора с Джимми не открыла мне ничего нового. — Марсель вытянула вперед руку с растопыренными пальцами, как бы желая убедиться в своей материальности. — И в конце концов я приехала просто потому, что мне очень этого захотелось.

Марсель понимала, что очень важно рассказать сейчас Майклу о своих желаниях.

— Я рад, что тебе этого хотелось. — Майкл встал, обошел вокруг стола и остановился за стулом Марсель. Он положил руки на плечи жены. Сквозь тонкую кожу Марсель проступали косточки ключиц. Так не похоже на пышные плечи Ханны. Но тоже очень трогательно, женственно. Майкл наклонился так, что щека его касалась теперь макушки Марсель.

— А как насчет меня? — спросил он.

Марсель стало вдруг немного смешно, но она постаралась скрыть улыбку. Горечь, с которой были связаны для нее до сих пор воспоминания о Майкле, потихоньку начинала испаряться.

— Тебя я тоже хотела видеть.

— Я рад этому, — тихо произнес Майкл.

Марсель выскользнула из-под рук мужа, встала и повернулась к нему лицом. Она чуть подалась вперед и уткнулась ему в плечо.

Это не было примирением, Марсель прекрасно это понимала. Это даже близко не стояло к примирению. Просто жест понимания и доверия.

Следующий день был теплым и ясным, как будто погода приветствовала приезд Марсель.

Рэнсомы и Фросты пришли в восторг, когда, зайдя утром к Уикхемам, увидели Марсель.

— Нам тебя не хватало, — от имени всех четверых сообщил ей Эндрю Фрост.

Все три семейства отправились на пляж и расположились среди других пар со своими шезлонгами, большими зонтами от солнца и разнообразным спортивным снаряжением. Марсель сидела в шезлонге и глядела, как дети плещутся в море. Хелен Рэнсом спала в коляске, прикрытая от солнца белой ажурной накидкой. Марсель снова одолевали воспоминания. Она чувствовала, что ничего в ее жизни не закончилось с уходом Майкла. Все еще будет.

— Как дела? — Вики и Дженис улучили минутку, чтобы поговорить с Марсель наедине.

— Ну что я сейчас могу сказать, — искренне ответила им Марсель. — Не знаю. — Она посмотрела на Майкла, который вместе с Тоби Фростом пускал игрушечную лодку на волнах прибоя. Издалека длинноногий Майкл был похож на аиста. Ее первая вспышка обиды на мужа уже прошла. На смену ей пришло примирение и терпимость, которые появились, словно новая кожа под струпьями.

Ночью они лежали рядом, иногда касаясь друг друга, но не делая попыток перейти еще существующую невидимую грань. Марсель прислушивалась к ровному и глубокому дыханию Майкла. Она чувствовала себя усталой, но ощущение близости казалось ей таким естественным и, более того, драгоценным — вот так лежать рядом с мужем, смотреть на него спящего и прислушиваться к шелесту волн, доносящемуся с моря.

А назавтра был еще один прекрасный день на берегу. Умиротворенность взрослых отражалась и на детях. Они без ссор и размолвок играли все вместе, только Джонатан и Дейзи время от времени подбегали к Марсель, чтобы убедиться, что их мама никуда не делась, что она по-прежнему здесь, с ними со всеми.

Когда день подходил к концу и стало уже прохладно, им всем не захотелось расставаться до завтрашнего утра.

— А давайте поужинаем все вместе, — предложил Джонатан. — Раз уж мама приехала, а?

— И вправду! — радостно поддержала его Дженис.

Домик, который снимали Фросты, стоял в некотором отдалении от прибрежных скал. Компания собралась в саду, где стояли деревянные скамьи и грубо сколоченный стол. Взрослые с явным удовольствием грелись в лучах заходящего солнца, потягивая пиво и переговариваясь. Дети побежали в дом за чипсами и кока-колой, а затем вернулись и стали играть на лужайке. Эндрю возился с жаровней, в воздухе пахло дымом. Все успели слегка обгореть на пляже. Майкл и Марсель сидели рядышком на одной из скамеек.

— Совсем как раньше, — сказала Вики. — Опять отдыхаем вместе.

Все согласились, прекрасно понимая, что имеет в виду Вики, — кажется, прошла вечность с тех пор, как они сидели вот так все вместе, и близость их ничем не омрачалась.

Дженис принесла еще бутылки, все перешли с пива на вино и вскоре абсолютно расслабились, тем более что у них и не было в данный момент никаких проблем, кроме разве что сомнений по поводу того, какой дорогой лучше идти домой. Небо из голубого стало постепенно бледно-серым, а потом — темно-бирюзовым.

Дети оставили свои игры и тоже сгрудились вокруг стола. Те, что помладше, уже устали, вспыхивали первые ссоры, но взрослые продолжали пребывать в расслабленном и добродушном настроении, пока все не было доедено. Марсель сидела, подперев ладонью подбородок. Ей приятно было провести вечер за вином и сплетнями, чувствуя, что она отдыхает среди друзей. Она улыбалась и ощущала приятную слабость во всем теле — пожалуй, будет очень трудно встать, когда придет время.

Небо все темнело и темнело, и вскоре уже трудно было различить лица сидящих напротив. Эндрю принес из дома несколько свечей и поставил их в пустые банки из-под джема. Весь видимый мир сосредоточился теперь в золотистом полукруге вокруг стола. Дети выбегали из круга в темноту и возвращались обратно, время от времени голоса их доносились из темноты сада.

— Девочкам пора спать, — сказал Гордон. — Мэри! Элис! Я отведу их, Вики, а ты, если хочешь, можешь остаться.

— Я бы тоже пошла домой, — виновато проговорила Вики. — Но, кажется, я успела перебрать…

— Мы на отдыхе, — сказал Эндрю, наливая всем еще по бокалу вина. Гордон взял на руки спящую Хелен и отправился к соседнему домику. Мэри и Элис семенили вслед за отцом, хватаясь за его брюки.

Оставшиеся сидеть за столом слышали протесты Мэри.

— Это несправедливо, Дейзи еще не ложится.

Гордон спокойно что-то объяснял дочери. Голоса затихли вдали.

— Нам тоже пора? — спросил Майкл у Марсель. Он обнял жену рукой за плечи, и Марсель положила голову ему на плечо.

— Еще нет.

— Еще нет, — эхом откликнулась Дейзи. — Мы хотим играть.

Дейзи была наверху блаженства — ведь ее оставили поиграть вместе с Джонатаном и младшими Фростами, как большую.

— Ну хорошо, еще полчасика, — сказал Майкл. Было уже абсолютно темно. Тоби Фрост, главный заводила, объяснял всем правила какой-то новой игры.

— Подождите меня, — крикнула мальчишкам Дейзи.

Послышался топот убегающих ног. Они услышали, как Уильям считает, затем поет что-то. Его сильный, поставленный голос высоко звенел в тишине. Затем пение стихло, и теперь слышен был только шелест волн. Эндрю взял со стола одну из банок-подсвечников, чтобы поставить туда новую свечу, приплавив ее к остаткам старой, и несколько секунд лицо его было зловеще освещено снизу, как у маски на Хэллоуин.

Вики подняла бокал и шутливо чокнулась с собственным носом.

— За нас всех, — сказала она.

Все выпили, повторив слова тоста.

Все вспомнили множество других вечеров, проведенных вот так вместе, на Рождество, за барбекю летом, по разным другим поводам, и каждый почувствовал, как не хватает среди них Клеггов и Роузов. Это заставило их поближе придвинуться друг к другу и начать обсуждать планы на следующий год, чтобы как-то унять зловещую дрожь, вызванную ощущением того, что будущее, как и недавнее прошлое, может оказаться далеко не безмятежным. Но сейчас все смеялись, пьяные не только от вина, но еще от хорошего настроения и морского воздуха.

В небе висел золотистый диск луны.

— Какая красивая ночь, — прошептала Марсель. — Прислушайтесь к волнам…

Прибоя было почти не слышно, как будто кто-то повернул специальную ручку, вроде регулятора громкости на телевизоре, и сделал его потише. Еле слышный шелест только усиливал ощущение тишины, царящей вокруг. Не было ни голосов, ни топота бегущих ног.

— Когда же вернутся дети? — спросил кто-то.

— Они сказали, куда отправились?

— Я не видел, по какой дороге они убежали.

Эндрю резко встал, задев стол, так что пламя свечей задрожало.

— Вряд ли они убежали далеко. Но я пойду на берег поищу их. Всем давно пора спать.

Все прислушивались к шагам Эндрю на дорожке, ведущей к пляжу.

— Я сделаю кофе, — нарушила молчание Дженис.

Она как раз ставила на стол поднос с чашками, когда все услышали, что Эндрю возвращается.

— Нашел их?

— На пляже их нет.

— Когда это они убежали?

— Кажется, с полчаса назад. Может, чуть больше.

— Надо пойти поискать их. Майкл, ты иди через лужайку за забор, а я — в противоположном направлении.

— А мы? Что, по-вашему, должны делать мы? — спросила Дженис. В голосе ее слышалась паника. — Как мы можем сидеть здесь, когда дети потерялись?

— Все в порядке, Джен. Оставайтесь здесь. Мы с Майклом найдем их.

Мужчины ушли, а подруги остались сидеть за столом. Марсель поднялась и стала собирать в стопку грязные тарелки. Она не очень твердо держалась на ногах, и позвякивание посуды и приборов казалось слегка неестественным в наступившей тишине, казавшейся теперь зловещей. Все напряженно прислушивались. Вики положила руку на плечо Дженис и обнаружила, что та дрожит.

— Ты замерзла. У тебя есть свитер?

— Где-то там, в доме.

Марсель пошла в дом поискать свитер Дженис. Свет, горевший в кухне, показался ей чересчур ярким, слепящим, и только сейчас, неуверенно шаря по кухне в поисках свитера, Марсель поняла, что действительно очень много выпила сегодня. Во рту было сухо, и сосало под ложечкой от какого-то безотчетного страха. Наконец она обнаружила свитер на спинке стула и понесла его в сад. Марсель вспомнила, как поднялась вчера взглянуть на спящих детей и как осветилось улыбкой лицо спящей Дейзи при мысли о матери. Она поймала себя на том, что тихо шепчет:

— Господи, ну пожалуйста…

Дженис стояла в дальнем конце сада, у стены, пристально вглядываясь в темноту. Она взяла свитер из рук Марсель, но не торопилась надевать его.

— Что-то случилось, — пробормотала она. — Я знаю.

Они ждали, минуты тянулись бесконечно. Сначала было слышно, как Майкл и Эндрю зовут детей, но теперь голоса их смолкли.

— Сколько уже, как они пошли искать?

— Десять минут. Может, пятнадцать.

— Ну где же они все?

Вдруг Вики вздрогнула и резко обернулась.

— Слушайте! Что это?

Послышался звук бегущих ног, затем шелест травы и на лужайке появились две маленькие фигурки — Джонатан и Дейзи.

«Слава Богу», — подумала Марсель.

Лица детей казались двумя круглыми белыми пятнами, вынырнувшими из темноты прямо перед домом.

И Майкл, и Эндрю, видимо, отправились не тем путем.

Марсель бросилась к детям, Вики и Дженис — за ней. Дети со всех ног бежали им навстречу. Облегчения Марсель как не бывало, когда она взглянула на лица детей — оба они запыхались, лицо Дейзи было искажено от испуга.

— Уильям упал, — громко ревел Джонатан.

Прошла долгая ужасная секунда, пока он переводил дыхание, и дети кинулись в объятия Марсель. «Минуту назад все было нормально, — думала она, — все сидели, выпивали, смеялись, а теперь вот происходит Бог знает что».

— Где, Джон? — настаивала Вики. — Где упал Уильям?

— Со скалы. Он карабкался вверх и упал на камни. Тоби пытается спуститься к нему. А нас он послал за папой и Эндрю.

Ноги Дженис подкашивались, но она уже бежала в направлении, указанном Джоном.

Первой опомнилась Вики.

— Марсель, позвони, чтобы прислали помощь, — скомандовала она.

Затем Вики побежала вслед за Дженис. Рядом семенил Джонатан.

Дейзи рыдала. Слезы градом катились по ее лицу.

— Уильям ранен, — кричала она. — Он лежал и не двигался. Где папа?

— Ищет вас.

Марсель схватила дочь за руку и потащила ее в дом. Она потеряла несколько секунд, разыскивая телефон, а когда нашла аппарат и дозвонилась, то обнаружила, что совершенно не знает местности и не может толком описать, где же собственно произошел несчастный случай. Положив трубку, Марсель обернулась к испуганно дрожащей дочери.

— Помощь выслали. Что такое?

Дейзи опять начала плакать.

— Мы пошли на пляж, а обратно возвращались другим путем. Там есть тропинка, которая повыше, по ней мы дошли бы скорее, а ведь мы торопились, потому что знали, что гуляем уже долго и вы будете сердиться. А потом Уильям сказал, что может залезть на самую высокую скалу. Мы стали смотреть. Он действительно долез почти до половины, но только это было не так легко, как он хвастался. А потом что-то сорвалось у него под ногой, и Уил полетел вниз.

— Ох, Дейзи.

Марсель опустилась на стул и прижала к себе дочь, как будто желая таким образом доказать себе, что хотя бы ее она может спасти от подстерегающих на каждом шагу опасностей.

— Не надо было отпускать вас так далеко в темноте. — Снаружи не доносилось ни звука, кроме шелеста волн. — Скорее бы вернулся отец.

Тоби ждал, присев на камни рядом с лежавшим неподвижно братом. Он дрожал. Скала, на которую пытался забраться Уильям, вовсе не казалась отсюда, снизу, такой уж крутой. Тоби думал, что братишка легко вскарабкается на нее. Волны громко бились о берег. Уильям лежал с закрытыми глазами. Он не упал, а скорее скатился вниз.

В голове Тоби вертелись обрывки фраз, объяснений, слова молитв. Он боялся прикоснуться к Уильяму, боялся всего. На лбу Уильяма было темное пятно, волосы тоже были мокрыми от крови.

«Хоть бы они пришли скорее! Джон ведь быстро бегает! Они уже должны прийти обратно…»

Тоби даже не мог сказать с уверенностью, дышит Уильям или нет. Тишина, нарушаемая лишь рокотом волн, пугала его еще больше.

Что это? Голоса? Тоби поднял глаза. Футах в тридцати-сорока над собой он увидел лица. Наконец-то! Это были его мама, Вики и Джон.

— Сюда, мы здесь! — крикнул Тоби. Теперь, когда помощь приближалась, он окончательно потерял контроль над собой.

Потом, где-то далеко слева, Тоби услышал голос отца.

— Эндрю, — крикнула ему Дженис.

Услышав панику в ее голосе, Тоби перепугался еще больше.

— Помогите! — истошно завопил он. Уильям не двигался.

Марсель и Дейзи сидели в кухне и ждали. На стене висели часы с красными цифрами и тонкими красными стрелками, и Марсель казалось, что каждая секунда, которую они отсчитывали, длится вечно.

Когда скрипнули ворота сада, обе они тут же подскочили к окну. Это были Вики и Джонатан. Джонатан тоже плакал, они с Дейзи побежали друг к другу и обнялись.

— Там Майкл и Эндрю. «Скорая» выехала?

— Да. Я дозвонилась минут десять-двенадцать назад.

— Я позвоню еще. Майкл сказал, что потребуется спасательная команда.

Когда Вики вернулась на кухню, обе женщины беспомощно взглянули друг на друга над головами детей.

— Так что там? — прошептала Марсель.

Вики лишь протестующе мотнула головой, уголки ее рта поползли вниз. Марсель крепко зажмурила глаза, но когда она открыла их вновь, ни яркий свет, ни часы, ни казавшийся враждебным рокот холодильника — ничего не изменилось. Им было страшно. Ужин с барбекю, казалось, был вечность назад, был частью какой-то другой жизни, на которую все они потеряли право.

— С Уильямом все будет в порядке? — всхлипывая, спросила Дейзи.

— Я надеюсь, — сказала Марсель.

— Посмотрите, — Джонатан указывал пальцем на окно. По улице приближались мерцающие синие огни «скорой помощи».

Уильяма подняли на носилках и погрузили в «скорую помощь». Майкл и Дженис тоже сели в машину. Полицейская машина отвезла домой Эндрю и Тоби. Женщины, Дейзи и Джонатан все еще ждали на кухне, пристально вглядываясь в красные стрелки часов.

— Как он?

Эндрю пожал плечами.

— Не знаю. Повредил голову. Я тоже еду в больницу.

— И я хочу с тобой, — попросил Тоби. Плотно сжатые губы и выдвинутый вперед подбородок придавали лицу мальчика мужественный вид, несмотря на бледность и смертельный испуг, отражавшийся на лице.

— Нет, — отрезал Эндрю. — Оставайся здесь с Марсель и Вики.

Эндрю уехал вслед за полицией и спасательной командой, и тем, кто остался сидеть в, кухне, показалось, что тьма и рокот прибоя захватили, завоевали и поработили дом. Как много времени прошло с тех пор, как они тихо сидели в саду, воображая себя его владельцами.

Женщины сделали детям теплое питье и уговорили их лечь в постель: Джонатана — на второй этаж двухъярусной кровати, где спал Уильям, а Дейзи — на двуспальную кровать Эндрю и Дженис. Тоби весь дрожал, и все трос утверждали, что не могут заснуть, но в результате все-таки заснули, забывшись как-то разом, будто бы желая убежать от кошмара действительности. Марсель сидела за кухонным столом, стараясь не прислушиваться к тому, что говорила Вики по телефону Гордону.

Она вспоминала вечеринку по случаю выборов, когда Майклу пришлось сопровождать в больницу Дарси Клегга после сердечного приступа, а она сидела вот так же за столом в кухне Дженис, собираясь с силами, чтобы уехать домой одной. Почему это возвращается к ней вновь и вновь? Майкл и Ханна, грязь и трава на каблуках ее туфель, собственный шок и отчаяние. Теперь, по сравнению с тем, что произошло сегодня вечером, все это ровным счетом ничего не значило.

— Хоть бы только все было хорошо с Уильямом, — шептала она. — Мы все изменимся, мы все станем другими после того, что открылось нам сегодня.

Марсель молитвенно сложила холодные ладони, благодаря Бога за то, что с ее собственными детьми ничего не случилось. А еще она думала о Майкле, как уже давно этого не делала — думала о том, что он врач, и что, когда кто-нибудь попадает в беду, он может не просто охать и ахать вместе с остальными, а действительно оказать помощь. И на смену пустоте, поселившейся внутри в последнее время пришло вдруг новое, абсолютно незнакомое чувство — восхищение мужем.

Вики села напротив Марсель и положила руку на ее сложенные на груди ладони.

— Что мы можем сделать? — спросила ее Марсель.

— Я думаю, только молиться.

Они так и просидели остаток ночи в тишине, прислушиваясь к доносящимся извне звукам наступавшего утра.

С рассветом вернулся Майкл. По его лицу они сразу поняли, что хороших новостей он не привез. Марсель встала и подошла к мужу, чувствуя себя неловко и не зная, как обращаться с ним после той ужасной ночи, которую он провел в больнице.

Безо всяких предисловий Майкл сказал:

— Внутреннее кровоизлияние. Сгусток крови под костями черепа. Нужна операция, чтобы удалить его. Если его состояние не ухудшится, операцию назначат на завтра.

— Он очень плох? — спросила Вики.

— Его шансы — пятьдесят на пятьдесят.

В комнате воцарилась тяжелая, давящая тишина. Никто не смел пошевелиться. Майкл присел к столу, закрыл глаза и стал потирать пальцами переносицу.

— Бедный маленький Уильям, — прошептала Вики.

— А как Эндрю и Дженис?

— Остались ждать в приемном покое. Красные больничные стулья, кофе в пластиковых стаканчиках — сколько раз я видел, как родители сидят и ждут, с надеждой поднимают голову и смотрят тебе в глаза, когда ты появляешься на пороге, как будто ты — сам Господь Бог, а не какой-нибудь заштатный хирург… — его голос задрожал.

Марсель закончила за него:

— Но все равно ты делаешь все, что только можешь.

— Было так ужасно смотреть, как они сидят там, — произнес Майкл, не отнимая ладоней от лица.

Марсель обошла стол и встала за стулом мужа. Он протянул руки и взял ее за запястье.

— Мне надо идти домой, к Гордону, — сказала Вики.

Майкл отпустил руки Марсель, они отпрянули друг от друга, как будто испуганные вмешательством Вики, о присутствии которой успели уже забыть, но эта минута забытья еще долго казалась им обоим тоненьким лучиком бледного света надежды.

Майкл проводил Вики домой по тропинке, по которой, казалось, уже много дней назад, ушел от них Гордон с детьми. Когда он вернулся, Марсель уже лежала в постели. Майкл быстро разделся, беспорядочно раскидав одежду, и скользнул под одеяло. Дейзи лежала между родителями, ровно и глубоко дыша. Оба повернулись к дочери, наблюдая за чертами любимого личика и сознавая, какой хрупкой, ранимой была их дочурка, как нуждалась она в их защите. И тут же защемило сердце, когда они представили себе малыша Эндрю и Дженис, неподвижно лежащего на больничной койке.

Было уже совсем светло.

Уильяма Фроста оперировали на следующее утро. Ближе к вечеру приехала Дженис и сообщила, что состояние мальчика стабильное, хотя он все еще не пришел в сознание. Под глазами Дженис были темные круги. Тоби немедленно кинулся к матери и ткнулся лицом в ее грудь. Дженис пыталась приободрить мальчика, все время повторяя, что это был всего-навсего несчастный случай, и Тоби ни в чем не виноват.

Детям накрыли ужин все за тем же столом в саду. По молчаливому соглашению никто не занял то место, где вчера сидел Уильям Фрост, как будто бы он мог неожиданно появиться, материализоваться из воздуха.

Несмотря на разницу в возрасте, дети стали как бы ближе друг другу, их связывали теперь общие тревоги, общее сознание своей причастности к происшедшей трагедии. Они ели молча, галантно передавая друг другу соль и кетчуп, сознательно демонстрируя хорошие манеры, зная, что родители наблюдают за ними.

Дженис прилегла поспать на часок, остальные же действительно наблюдали через окно кухни за рядом детских головок одна меньше другой — от Тоби до Элис. Родители ощущали сегодня, как никогда, бремя ответственности за детей, которое одновременно объединяло и разделяло их, как бы связывая висящими в воздухе нитями, невидимыми глазу. Еще все они сознавали, что сидели позавчера в саду, пили и смеялись в тот момент, когда Уильям уже свалился со скалы, и общее чувство вины тоже заставляло их сплотиться.

Марсель вытирала тарелки — все терла и терла их кухонным полотенцем.

— Когда он придет в сознание, с ним все будет в порядке?

— Я не знаю, — ответил Майкл. — Думаю, что они и сами не знают. Все может быть, это будет ясно только, когда он очнется.

Марсель продолжала возиться с посудой, глядя через окно на сидящих в саду детей.

— Это наша вина?

«Что ж, такой вопрос очень характерен для Марсель, — подумал Майкл. — Она всегда готова были винить во всем себя». Но он думал так без раздражения, просто констатируя факт.

— Ничего уже не исправишь — есть в этом чья-то вина или нет. — Эти слова произнес Гордон.

Вики, кормившая Хелен, подняла глаза. Девочка сидела в детском стульчике, который крепился специальным приспособлением к кухонному столу. Вики обратила внимание на то, что Гордон, которого уже не было в саду, когда ушли старшие дети, отождествляет себя тем не менее с остальными, тоже чувствует себя причастным к трагедии. Вики улыбнулась мужу, в очередной раз сознавая, как сильно она любит его.

— Гордон прав, — сказала она Марсель.

Они услышали шаги у себя над головой — проснулась Дженис. На этот раз не надо было выражать словами того, что они чувствовали — сострадание и дружеское участие.

Дженис опять поехала в больницу ждать вместе с Эндрю новостей о состоянии сына.

Прошло еще два долгих дня и две ночи, отпуск заканчивался, а состояние Уильяма Фроста оставалось неизменным.

Семьи погрузили свои пожитки в машины и отправились в Графтон. Эндрю и Дженис договорились, что будут по очереди приезжать дежурить у постели Уильяма, чтобы, когда мальчик очнется, кто-нибудь из них обязательно был рядом.

Наступил сентябрь. Листья каштанов в Епископском саду начинали понемногу желтеть. Утром по полям вокруг Графтона стелился туман, звон колоколов как бы стоял неподвижно в сыром осеннем воздухе. Улицы Графтона понемногу пустели — поток туристов сокращался, в деловых кругах города после летних отпусков наметилось некоторое оживление.

Все с нетерпением ждали новостей от Фростов. Когда они встречались друг с другом, то обычно тихо сидели парами вокруг стола, как бы под впечатлением всех одновременно происшествий этого года. Уильям все еще был в коме.

Стелла жила с Ниной на Аллее Декана, хотя и готовилась к отъезду за границу. Все переговоры с Джимми были на удивление подчеркнуто официальными, словно они были едва знакомыми людьми.

Сама Нина чувствовала себя неспокойно. Она закончила один заказ и никак не могла найти следующий. Она опять стала совершать долгие прогулки, иногда задавая себе вопрос, не пытается ли она просто таким образом избавиться от мучивших ее вопросов о будущем, на которые никак не могла найти ответа. Компания Стеллы была приятна ей лишь отчасти. Иногда Нине хотелось снова быть одной, как будто это помогло бы ей обрести ясность мыслей.

Однажды мрачным осенним днем, идя через лужайку перед собором, Нина замедлила шаг и стала разглядывать западный фронтон. Теперь уже всю стену освободили от лесов, и статуи высились рядами одна над другой до самых башенок наверху. Нина простояла так довольно долго, восхищаясь работой средневековых каменщиков и успехами современных реставраторов. Затем она повернулась и, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, вошла в собор. Она давно уже не была в соборе, но запах ладана, эхо шагов, приглушенные голоса — все казалось ей таким же знакомым, как звуки и запахи собственного дома. Она прошла в неф и опустилась на одно из деревянных сидений и сидела так, сложив руки на коленях и с благоговением глядя на высокий алтарь.

Она не собиралась оставаться на вечернюю молитву, но, просидев несколько минут, не заметила, что впереди нее занимают места несколько человек. Заиграл орган, и хористки и священники начали занимать свои места. Зазвучало мелодичное сопрано солиста.

И только тогда Нина заметила мужчину, преклонившего колени недалеко от ее места. Он поднялся и сел, вслушиваясь в пение хористов. Это был Гордон Рэнсом. Он был в деловом костюме, на соседнем сидении стоял его дипломат.

Нина сидела, вставала и преклоняла колени вместе с остальными молящимися. Окруженная стенами собора, она чувствовала себя сейчас безмятежно счастливой, как это уже было с ней однажды в самом начале их отношений с Гордоном.

Служба закончилась, и органист заиграл что-то произвольное. Гордон встал со своего места, подошел и сел рядом с Ниной. Только сейчас она поняла, что они давно уже одни в соборе.

— Я видел, как ты вошла, — сказал Гордон. — Ты выглядела грустной.

Гордон не сказал, что рыжие волосы Нины напоминали кровавое пятно вокруг бледного лица, и что ему тут же захотелось подойти к ней.

Нина улыбнулась.

— Нет, мне не было грустно. Просто, наверное, задумалась. Я и не знала, что ты ходишь к вечерне.

— Я был на заседании Совета. — Рука Гордона лежала на дипломате. — А потом понял, что подошло уже время вечерни. Хотел поблагодарить небеса.

— За что?

— А ты не слышала? Уильям Фрост пришел в сознание. Уже несколько дней назад появились признаки улучшения, а сегодня утром он открыл наконец глаза. Дженис была с ним. Он пожелал ей доброго утра и спросил, где Эндрю.

По-прежнему звучал орган. Нина вспомнила рождественскую пьесу и маленького Уильяма с чертами Эндрю и выражением лица Дженис, поющего в хоре. Хорал, запах Рождества, здание капитула — все это напомнило ей тогда собственное детство. И тут же перед мысленным взором Нины встала Вики, державшая белый сверток с ребенком.

Она непроизвольно потянулась к руке Гордона. Тот взял ее холодную кисть и сжал между своими ладонями.

— Как это прекрасно, — сказала Нина. — Просто замечательно. Это значит, что теперь он пойдет на поправку?

— Эндрю не мог со мной долго разговаривать, поэтому я не совсем в курсе дела. Но думаю, теперь его шансы возросли.

Нина кивнула. Ей было легко на сердце, руки Гордона приятно грели кожу ладони.

— Я так рада за них! Это лучшая новость, которую мне сообщили за последнее время!

Нина вспомнила, что Гордон молился. Ей тоже захотелось опуститься на колени и вознести к небесам свою неуклюжую, косноязычную благодарность за Уильяма и за решение собственных проблем, которое пришло к ней вдруг неожиданно, и теперь ей даже странно было подумать о том, что еще недавно они казались ей неразрешимыми.

— Ты идешь куда-нибудь сейчас? — Лицо Гордона было так близко, что Нине видны были отблески неяркого света в его зрачках.

— Нет.

— Думаю, нам стоит зайти куда-нибудь выпить.

Нина подумала о доме, о Стелле, о том странном треугольнике, который являли собой они трое, потом представила себе бар на площади.

— Лучше не выпить, а прогуляться.

— Да. Так пошли?

Они встали, и когда выходили из собора, Гордон взял Нину под руку. Они медленно пошли, глядя прямо перед собой, как будто только что обвенчавшаяся пара.

Гордон выехал из Графтона по дороге, которая вела в сторону Уилтона. Он остановил машину, и они отправились по дорожке, ведущей через поле в лес. Они шли мимо кустов ежевики, тополей и сосен. Гордон отвечал на вопросы Нины по поводу летнего отдыха, Вики, детей, следующей стадии реставрационных работ.

Когда они дошли наконец до ряда древних дубов на вершине небольшого холма, разговор их затух как-то сам собой. Опавшие листья под ногами заглушали звук их шагов, кроны деревьев над головой полны были птичьего гомона. Они молча шли в полумраке леса среди огромных деревьев, вспоминая собор.

Они прошли рощу насквозь и замерли неподвижно, как бы сомневаясь, стоит ли выходить из-под спасительной сени деревьев. Лес шумел за их спиной — птицы, ветер, шелест ветвей. Они смотрели в направлении Уилтон-Манор, хотя сам дом не виден был за холмами.

— Ты виделась с Дарси или Ханной? — спросил Гордон.

— В последнее время нет. Я вообще мало с кем вижусь. Кроме Стеллы, конечно.

— Мне очень жаль, — после паузы произнес Гордон.

— Что я ни с кем не вижусь?

— Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду.

— Да, — согласилась Нина. Она немного постояла, отвернувшись и сожалея о том, что затеяла эту прогулку, хотя Нина не раз проигрывала подобные сцены в своем воображении, теперь она не знала, что сказать, и понимала, что оба они чувствуют себя неловко в обществе друг друга.

— Мне хотелось извиниться перед тобой за то, как я вел себя, но не за то, что случилось. Почему ты не смотришь на меня?

Нина повернулась к Гордону. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Гордон сделал несколько шагов и обнял Нину. Они стояли щека к щеке, прислушиваясь к дыханию друг друга. Губы их так и не коснулись друг друга. Нина смотрела мимо Гордона, куда-то вдаль, туда, где скрывался за холмами Уилтон-Манор.

— Я не могу придумать никакого другого исхода наших отношений, — сказал Гордон. — Но мне очень хотелось бы, чтобы все было по-другому, я думаю об этом вновь и вновь, как будто желания могут что-то изменить.

Слова Гордона не были попыткой оправдаться или извиниться — он просто говорил то, что чувствовал. Нина поняла, что Гордон очень давно хотел поговорить с ней об этом, и чувство неловкости исчезло.

— Мне тоже хотелось бы, чтобы все было по-другому, — мягко сказала она. — Хотя, как ты правильно заметил, от наших желаний ничего не зависит.

Гордон крепче прижал ее к себе, перебирая пальцами распущенные рыжие волосы. Нина закрыла на секунду глаза, потом подняла веки и стала смотреть на висящие низко над горизонтом грязно-серые тучи.

— Как ты живешь? — спросил Гордон.

— Я не знаю. По крайней мере наверняка. Но я начинаю всерьез задумываться о том, что пора покинуть Графтон и перебраться обратно в Лондон. Я живу здесь уже почти год. У меня такое чувство, что этот период моей жизни пора уже заканчивать.

— Так вот что это было — период? С того самого момента, когда ты переехала сюда, и все, что случилось после этого?

— Значит ли это, что ты считаешь, что все что произошло, произошло из-за моего приезда?

Гордон вновь крепко прижал ее к себе.

— Нет. Но ты была как бы катализатором. Думаю, что когда люди женаты подолгу, как мы, когда год за годом рождаются и растут наши дети, а круг друзей остается постоянным, мы позволяем себе считать, что эти вещи неизменны. Проходит время, и пусть мы не способны уже испытывать сильные радости, но и боли мы тоже не чувствуем. Потом случается что-то или появляется кто-то, вроде тебя, и баланс боли и радостей нарушается. Все, что казалось простым и ясным, больше не кажется таким, становится расплывчатым, зыбким, ненадежным.

— Может быть, ты и прав, — сказала Нина. — Может быть. А что же будет дальше?

— Что-то восстановится, а что-то нет. И у каждого появятся свои планы на будущее, свои перспективы.

— И для нас с тобой.

— Да, пожалуй, для нас с тобой даже в большей степени, чем для кого бы то ни было, из-за того, что могло произойти и не произошло.

Нина печально кивнула.

Гордон отпустил Нину и отступил на несколько шагов, поднимая ее волосы и собирая их в узел на затылке. Он почувствовал, что этим жестом как бы возвращает Нину самой себе, отрывая ее от себя.

Они еще несколько минут прислушивались к пению птиц, потом повернули обратно.

— Когда ты собираешься уехать? — спросил Гордон, понимая, что ему вовсе не хочется услышать ответ.

Нина шла быстро, засунув руки в карманы жакета.

— Я не знаю. Как только Стелла уедет в Америку, как только найду, где жить в Лондоне. Думаю, примерно через месяц, — Нина неопределенно повела плечами, и ее равнодушие немного обидело Гордона.

— Нам будет тебя не хватать.

— Разве что чуть-чуть. Зато восстановится утраченное равновесие.

Нина в упор взглянула на Гордона, затем взяла его под руку, и они опять пошли, глядя прямо перед собой, как выходили сегодня из собора.

— Теперь грустным выглядишь ты, — сказала она.

— А ты, похоже, счастлива, — с удивлением заметил Гордон.

— У меня все в порядке, — уверенно сказала Нина.

Она могла бы раскрыть ему свой секрет, но почему-то ей не хотелось этого делать. Нина вот уже несколько дней была уверена в том, что она беременна, а сегодня в соборе ей открылась еще одна простая и великая истина — ничего на свете не хотелось ей так, как иметь ребенка.

Ребенка Барни, нет — ее ребенка.