11

Аэропорт «Хитроу» казался ужасно безобразным.

Увидев перед собой километры оранжево-зеленого пластика и погрузившись в какафонию звуков, Элен приуныла. Хлоя и Пэнси тоже были удручены этим, и девушки молча стояли у багажного транспортера в томительном ожидании своих чемоданов.

Проходя через таможню, Элен сразу заметила Дарси. Он беспокойно разглядывал толпу прилетевших пассажиров. В воспоминаниях Элен Дарси казался выше ростом; еще она отметила про себя, что он так сильно щурится, можно подумать, что он близорук. Через секунду Дарси заметил Элен, и его лицо расплылось в восторженной улыбке.

Пока он пробивался к ней сквозь толпу, Элен успела только подумать:

– Нет! Я не ожидала, что он здесь окажется… Я не хочу такой встречи. Я к ней не готова.

Но он уже оказался рядом, схватил ее за руки и с надеждой заглянул в глаза.

– Откуда ты узнал, что я прилечу этим самолетом? – это было единственное, о чем догадалась спросить Элен.

Даже ей самой было понятно, что голос ее звучит ужасно неприветливо, просто позор!..

– С тех пор, как я получил твою телеграмму, я встречал каждый самолет. Я… я почему-то думал, что ты сразу же вернешься, – на его лице так явственно отразились легкое разочарование и готовность простить, что Элен покаянно уткнулась лицом в его плечо. Он был страшно напряжен.

– Извини меня, – пробормотала она. – Я так удивлена, что ты здесь. Тебе не нужно было… нет, я не то хотела сказать. Спасибо, что ты приехал. Я не думала, что ты ждал меня так скоро.

Наконец она подняла на Дарси глаза, и его лицо мгновенно просветлело.

– Не переживай, – ласково проговорил он. – Ладно, поехали домой.

Хлоя и Пэнси уехали отдельно, так что Дарси и Элен добирались из Лондона в Оксфорд вдвоем.

По дороге Элен попыталась рассказать Дарси о своей влюбленности в Венецию, о том, как странно заворожил ее этот город… ей хотелось оправдаться, объяснить, почему она сразу же не помчалась домой. Дарси слушал и кивал, не отрывая глаз от дороги.

– Ну, конечно же, мы поедем туда вместе, – пообещал он. – Если хочешь, можем съездить на медовый месяц.

Тут он исподтишка посмотрел на Элен, готовясь обменяться с ней заговорщической улыбкой, но Элен сидела, слегка отвернувшись, и любовалась мелькавшими за окном просторами, на которых зеленела молодая трава.

Когда они доехали до Оксфорда, Дарси не направился в центр города, а свернул на объездную дорогу. Элен удивленно обратилась к нему:

– Куда мы едем?

– Как куда? Домой, в Мер.

Элен съежилась. Она ждала встречи с Фоллиз-Хаусом, от которого веяло стариной и какой-то эксцентричностью, предвкушала, как она окажется в своей скромной обители… А вместо этого они ехали в Мер. Дарси вез свою невесту в будущий дом.

«Все наперекосяк», – подумала Элен и жалобно поморщилась.

В последние, восхитительно прекрасные часы своего пребывания в Венеции она совсем по-другому представляла себе возвращение домой. Серый туманный день и даже раздражающая паутина дорог с засильем заправочных и сервисных станций на подъезде к Оксфорду были тут ни при чем. Это у нее на душе скребли кошки, и она сама была во всем виновата.

А Дарси был такой, как всегда.

Он добродушно и удивленно посмотрел на нее, и Элен была готова отхлестать себя по щекам за своенравие.

– Знаешь что? – сказал Дарси. – Давай остановимся и чего-нибудь выпьем.

Неподалеку находился крошечный деревенский кабачок. Дарси прекрасно разбирался в различных сортах пива, а Элен обычно с интересом наблюдала за немногочисленными посетителями – автомеханиками и сельскохозяйственными рабочими.

– Возьмем «Уитшиф»?

– Давай.

«Это уже лучше, – подумала Элен. – Надо еще хоть немножко побыть на нейтральной территории».

В баре оказалось неожиданно много народу: шло состязание между любителями игры в дротики. Однако Элен с Дарси удалось найти в углу свободный столик, и они сели лицом к лицу. Элен попробовала крепкое пиво и улыбнулась Дарси.

– Чисто английский вкус. Наконец-то я дома!

– И надеюсь, навсегда. Элен, там ничего плохого не случилось?

Она покачала головой. Нет, ничего такого не случилось. Просто она была раздосадована на мир, на Дарси, а главное, на саму себя. Элен оглядела маленькое помещение, посмотрела на темные полки, уставленные оловянной посудой, на начищенные медные ручки насосов для пива.

Это-то ей было понятно…

– Мне кажется, мы не будем с тобой вечно проводить время в пабах. Смотреть на окружающих, почти ни о чем не разговаривая, но при этом быть вместе.

Она впервые упомянула про их общее будущее. Они серьезно и торжественно посмотрели друг другу в глаза, сознавая всю важность взаимных обещаний.

Дарси полез в карман.

– Я хочу дать тебе вот это…

На столе среди бумажных кружочков со следами пролитого пива лежала бархатная голубая коробочка. Элен нерешительно смотрела на нее, понимая, что в ней…

– Ну, открой же! – приказал Дарси.

Внутри лежало кольцо. Огромный кроваво-красный рубин, обрамленный бриллиантами, – так делали в старину.

– Боже мой! – выдохнула Элен, уставясь на невероятный драгоценный камень.

Он настолько не подходил к ее облику, что она не могла даже представить, как это она будет его носить. Она даже дотронуться до него не смела!

Дарси вынул кольцо из бархатного гнездышка и приподнял левую руку Элен. Холодное, массивное кольцо легко наделось на средний палец, Элен нехотя вытянула руку, чтобы можно было как следует рассмотреть подарок.

– Это кольцо виконтессы, – объяснил Дарси. – Я точно не знаю, сколько поколений его носило, но оно очень старое.

И прибавил:

– Какие у тебя крошечные ручки! Такие тоненькие, маленькие пальчики… Нужно будет уменьшить для тебя это кольцо.

Элен подумала о надменных, роскошных женщинах, которые, должно быть, носили этот рубин с чувством, что он принадлежит им по праву, и у нее упало сердце.

– Дарси, – жалобно проговорила она. – Я не могу это надеть.

– Моей жене полагается его носить, – Дарси говорил тоном, не допускающим возражений, и Элен впервые почувствовала в его голосе властные нотки.

Ей и в голову не приходило, что Дарси будет настаивать на продолжении семейных традиций, но теперь это было совершенно ясно. Дарси сложил ее пальцы в кулак.

– Доставь мне удовольствие, поноси его сегодня, – попросил он, – а завтра я отвезу кольцо к ювелиру, пусть переделает. Неужели ты не понимаешь, милая? Я горжусь тобой, Элен, и по-своему горд за свою семью. Я хочу, чтобы ты носила наше фамильное кольцо. Сделай это для меня.

Элен молча кивнула, но в ее глазах стояли слезы. Она чувствовала, что посетители кабачка с любопытством пялятся ей в спину.

– А твои родители знают об этом? – Элен подняла кулак, словно вызывая всех на бой.

– Пока нет. Я хотел, чтобы мы вместе им сообщили. Но прежде я, конечно, хотел поговорить с твоей матерью. Или с Грэхемом, он ведь у вас старший мужчина в семье.

Дарси слегка подтрунивал над своим желанием делать все, как положено, и Элен благодарно улыбнулась ему, она внутренне немножко расслабилась.

– Грэхем захочет убедиться, что ты позволишь мне жить той жизнью, к которой я привыкла, – Элен осушила свою кружку. – Давай поедем в Мер, – сказала она и торопливо поправилась. – Домой… Если ты торчал в Хитроу целых два дня, то у тебя, наверное, скопилась куча дел.

Когда она увидела Мер, все почти вошло в свою колею. Приземистый серый дом, окруженный живой изгородью из тисовых деревьев, стоял непоколебимо, как скала. Дарси, быстренько пробормотав «извини», поспешил к своему управляющему.

– Я немного побуду тут, – сказала Дарси Элен, – по пути назад ты меня заберешь.

Элен прислонилась спиной к каменной стене амбара и посмотрела на ферму, уже окутанную вечерней мглой. Опрятные дворы уже опустели, однако возле длинных коровьих хлевов еще сновали люди.

Элен прикрыла глаза и попыталась себе представить, как она будет проходить по этим дворам года через два – через три.

Может быть, ей захочется нарвать каких-нибудь трав в огороде или понадобится отнести больному ягненку бутылочку теплого молока?..

Она будет ждать, когда муж вернется домой, будет прислушиваться: не едет ли «ленд ровер», не топают ли сапоги Дарси по чисто вымытым булыжникам, которыми вымощен двор? Может, у них уже будет ребенок, наследник, у которого будет отцовский взгляд и волосы Оливера…

Нет! Это все в прошлом! Элен ужасно напугала неуместная мысль об Оливере. Она жена Дарси! Хозяйка поместья.

Элен охватили страх и неуверенность, у нее закружилась голова, она покачнулась. Каменный амбар за ее спиной был прочным, но весь остальной мир вдруг ужасно исказился. А затем – непонятно с какой стати – Элен вспомнила свой сон. И вновь почувствовала приятное спокойствие, точь-в-точь как в Венеции. И отчетливо увидела лицо Тома. Элен застыла.

«Что я наделала? – прошептала она. – И что я делаю сейчас?»

Она открыла глаза и увидела Дарси, он шел к ней, возвращался домой с таким видом, с каким он будет возвращаться всегда, когда они поженятся, до глубокой старости… Элен схватила его за руку и судорожно сжала ее, ощущая под пальцами теплую, шершавую кожу. Дарси обнял ее за плечи и ввел в дом, в котором горел желтый абажур.

Они тихо поужинали в дубовой столовой, ели простую пищу. Еду подавала вежливая, ненавязчивая миссис Мейтленд. За ужином Элен старалась держать стиснутый кулак в кармане, чтобы кольцо не попадалось ей на глаза.

После ужина они пили кофе в маленькой столовой. Молчание постепенно становилось напряженным.

– Элен, – наконец спросил Дарси, – ты останешься со мной на ночь?

Она затаила дыхание. Элен знала, что это неизбежно. Ей отчасти хотелось припасть к нему и предложить в обмен на его самоотверженную любовь хотя бы то, что она в состоянии ему дать… Но другая, более сильная часть ее «я» требовала, чтобы он подождал… и позволил ей подумать.

Элен тихо прошептала, прижавшись лбом к его лбу и опустив глаза:

– Я бы хотела немножко подождать. Ты не возражаешь?

Дарси улыбнулся, но лицо его было печально.

– Я буду ждать, сколько захочешь. Могу подождать, пока мы поженимся… если ты хочешь, чтобы это было так…

Они никогда не заговаривали на эту тему, но молчаливо признавали тот факт, что она спала с его братом.

«Он этого не заслуживает, – думала Элен, глядя, как на его лице подрагивают крошечные жилки, а руки гладят ее руки. – Он хороший, великодушный, а я – нет».

– Когда мы поженимся? – спросил он.

– После того, как я сдам экзамены, – от волнения голос ее прерывался. – Разве обязательно что-нибудь затевать раньше? Понимаешь, я ведь три года так упорно занималась, и теперь хочу посвятить подготовке все свое время. А потом, после…

– Ну, конечно! Конечно, сначала надо сдать экзамены. Неужели ты думаешь, я не могу подождать до июня? Я люблю и хочу тебя, но я желаю, чтобы ты была счастлива и спокойна, мне не нужно никаких жертв с твоей стороны.

Дарси обхватил руками ее лицо и поцеловал в закрытые веки.

– У тебя такой усталый вид! Завтра мы поедем к твоим родным, а пока я отвезу тебя в Оксфорд. Не беспокойся больше ни о чем. Не надо ни о чем беспокоиться.

– Ты счастлива, дорогая?

Элен и ее мать мыли посуду после чаепития. Дарси и Грэхем сидели в гостиной маленького домика и смотрели по телевизору футбольный матч. Дарси проявил совершенно неожиданный интерес к игре, чем привел в восторг брата Элен.

Элен смотрела в окно на прямоугольный садик, который теперь, после смерти ее отца, пришел в некоторое запустение. В голове у нее была пустота.

– Да, – ответила она. – Да, конечно.

До чего странно видеть тут Дарси… видеть, как он пьет чай из таких знакомых чашек и рассматривает их с Грэхемом фотографии, стоящие на пианино.

Дарси вел себя решительно. Он настоял на их приезде сюда, и как только они с Элен уселись рядом на диван, взял ее за руку и сказал, обращаясь к ее матери:

– Миссис Браун, я хочу жениться на Элен, и она, к моему величайшему удивлению, тоже не против. Вы дадите нам свое благословение?

Элен очень любила его за простоту и за то, что он хочет делать все честь по чести, но ей вдруг показалось, что жизнь кончена.

Придя в себя от изумления, миссис Браун отреагировала именно так, как предполагала Элен. Она испытала радость и облегчение. Теперь ей не нужно будет беспокоиться за дочь; больше того, теперь дочь приобретет такое положение, что сможет позаботиться о них. Узнав о том, кто такой Дарси, миссис Браун была потрясена, но она твердо верила, что ее дочь заслуживает именно такого мужа.

Теперь, оставшись наедине с дочерью в кухне, она обняла Элен.

– Знаешь, я и удивлена, и нет. Я всегда знала, что тебя ждет какая-то особенная судьба. Я так горжусь тобой, Элен! Папа тоже гордился бы. Если б он только дожил до этого…

Мгновение они молча сжимали друг друга в объятиях. Потом миссис Браун осторожно спросила:

– А что означает обретение этого титула и все такое прочее? Что от тебя потребуется?

– Сначала быть просто женой фермера. Во всяком случае, пока он не вступит в свои права наследника. А потом, наверное, мы должны будем поддерживать в порядке Монткалм. Это целое дело… как, впрочем, и любое другое, только выглядит чуть привлекательней, – Элен подумала, что ее голос звучит как-то чересчур глухо.

– И потом у вас будут дети. От вас наверняка будут этого ждать.

– Да, – прошептала Элен. – И дети тоже… Миссис Браун убрала чашки и блюдца.

– Мне неважно, будешь ты графиней или уборщицей, лишь бы была счастлива. Хотя, конечно, лучше быть графиней, – мать хихикнула, словно юная девица, и порозовела от удовольствия, произнеся это звучное слово. – Ты только представь себе! Но я даже не надеялась, что ты когда-нибудь приведешь к нам домой такого очаровательного молодого человека. По-моему, он очень добрый. А для того чтобы понять, как он тебя любит, достаточно посмотреть на его лицо. Я уверена, он сделает тебя счастливой!

– Да, – снова прошептала Элен, не в состоянии избавиться от унылого чувства, что жизнь кончена.

Потом Дарси повез их обедать. Они пошли в итальянский ресторан, расположенный неподалеку в торговом центре. Еда оказалась отвратительной, жалкой пародией на обеды Элен в Венеции, когда она была в таком приподнятом настроении и ей снились эротические сны…

«И куда все подевалось?..» – думала, оглядываясь по сторонам, Элен.

Однако никто, похоже, не замечал, что у Элен совсем не подходящее такому событию настроение. Дарси был спокоен и чувствовал себя вполне непринужденно, а мать Элен с восторгом принимала знаки его внимания. Грэхем слегка осоловел от вина и, тараща глаза, – он был похож на сову в очках – судя по всему, уже готов был относиться к Дарси как к неофициальному старшему брату.

На обратном пути в Оксфорд Дарси сказал:

– Мне понравилась твоя семья.

«Потому что мои родственники не очень требовательны», – подумала Элен и ужаснулась своей язвительности.

– Они совсем не такие, как твои мама с папой, – откликнулась она.

– Да, – осторожно произнес Дарси. – Тебе в этом повезло, правда?

Элен вдруг поняла, насколько счастливее был бы Дарси, родись он в обычной семье, где на него не возлагалось бы столько надежд… и где его потом не заслонял златокудрый Оливер… Элен потянулась к его руке, лежавшей на руле автомобиля, и пожала ее.

– Приезжай завтра на весь день в Мер, – попросил он.

– Дарси, мне нужно поработать. И воскресенье как нельзя лучше для этого подходит, ведь по воскресеньям всегда так тихо.

Он согласился так покорно, что Элен чуть было не пообещала ему все-таки приехать в Мер.

В конце следующего дня Элен возвращалась домой из своей тихой коричневой обители под названием «библиотека». Длительные занятия успокоили ее, вселили в нее некоторую уверенность в том, что новая жизнь рано или поздно войдет в свою колею. Элен распахнула дверь в комнатенку на верхнем этаже, где она обитала, и остановилась как вкопанная.

На подоконнике сидел Том Харт.

– Ну, наконец-то вернулась… – протянул он.

У Элен перехватило горло, она чуть не задохнулась. Ей предстало живое воплощение итальянского сна. Лицо его было в тени, но она все равно знала его вдоль и поперек, каждую черточку. И эти гибкие руки и ноги, и перекатывающиеся на плечах мускулы, и удлиненный торс – все ей было знакомо…

Он смотрел на нее в упор, и под пристальным взглядом этих темных глаз она, как и во сне, почувствовала себя голой. Ей даже показалось, что она краем глаза увидела, как лениво колышется тонкая белая занавеска.

– Почему ты так покраснела? – спросил Том. Легкий, ироничный голос был непереносимо знакомым. – Я мог бы сидеть на лестнице, но поскольку дверь была открыта, мне это показалось довольно глупым. А тебя не было целую вечность…

Том оглядел комнату. Голова его оказалась на свету, и Элен уже не в мечтах, а наяву смогла разглядеть смуглое, красивое лицо, скептически опущенные вниз углы чувственного рта…

– Что ж, у тебя тут вполне респектабельно, – подразнил он. – Детали дамского туалета не валяются, где попало… Да, и уверяю тебя, что я не листал твой дневник и не просматривал твои письма.

Том улыбнулся, и в его лице появилось очаровательное лукавство, в который раз изменившее знакомые черты.

– Вряд ли тебе это показалось бы интересным, даже если бы ты и просмотрел их, – Элен чувствовала себя очень скованной. – Я веду тихую, мирную жизнь.

Инстинкт приказывал ей защищаться, вновь отгородиться стеной отчуждения, которая рухнула во время ее сна.

Том насмешливо поднял брови.

– Тихую, мирную? И при этом не больше и не меньше, как только что обручилась с виконтом? Что же тогда, по-твоему, бурная жизнь?

Элен села как можно дальше от Тома.

– Кто тебе рассказал? – спросила она.

– Пэнси.

Наступила минутная пауза. У Элен возникло неприятное чувство, будто она насквозь прозрачная и Том может заглянуть прямо в ее душу, увидеть все гораздо яснее, чем это видно ей самой.

– Элен, ты счастлива? – спросил Том.

Она знала, что как бы страстно она ни уверяла его в своем счастье, он непременно поймет, что это ложь. Элен посмотрела на Тома, готовая к самообороне, однако сознавая, что ему ничего не стоит уязвить ее.

– Я очень счастлива, – слова прозвучали пискляво и вызывающе.

На лице Тома появилось явное разочарование. Элен вдруг ощутила, что ей хочется убежать от него и в то же время она мечтает припасть к нему и сказать: «Нет, я не счастлива!»

Возможность была упущена.

Том встал и протянул ей прямоугольный предмет, аккуратно завернутый в коричневую бумагу и перевязанный шнуром. Когда он снова заговорил, голос его звучал легкомысленно.

– Поздравляю. Вот, мы называем это подарком на обручение.

Конечно, сама идея обручения была для него забавным анахронизмом. В душе Элен вскипело прежнее раздражение, которое всегда вызывал у нее Том, но она молча взяла сверток и повертела его в руках.

– Ну, посмотри же! – велел Том.

Элен потянула за шнур и развернула бумагу. Сначала она увидела молоток, потом завернутый в бумажку гвоздик и петельку. Нахмурившись, Элен отбросила еще один сдой обертки и увидела на заднем плане бирюзовое море, а на переднем – вазу с букетом летних цветов. Это была маленькая картина, та самая, которая висела у Тома над камином.

Элен подняла ее повыше и снова поразилась тому, как можно скупыми мазками так точно передать игру света и теней.

Затем она повернулась к Тому. Углы его рта опять были опущены вниз, он хмуро смотрел на нее.

– Я не могу это взять, – пролепетала Элен. – Ты не должен расставаться с такой прекрасной вещью.

Том плотно прижал ее руки к раме картины.

– Это теперь твое, – заявил он. – Я же хотел подарить тебе… и Дарси… что-нибудь… хотел отблагодарить вас за то, как вы помогли мне вытянуть спектакль… за Оливера. Я заметил, что во время банкета ты любовалась этой картиной, и понял, что ты будешь любить ее так же, как я. А разве может быть лучший повод для подарка, чем помолвка? Тем более, что ты выходишь замуж за Дарси! Все сходится просто идеально, – в его голосе снова зазвучала насмешка. – Так что давай сейчас повесим картинку и выясним, как она будет тут смотреться.

Том подошел к камину, огороженному маленькой железной решеткой, и молча убрал разбросанные конспекты и приглашения на давно прошедшие факультетские вечера. Он прижал картину к дымоходу, наклонил голову набок, оценивая впечатление, и вбил гвоздик.

Они стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели на картину.

Она смотрелась прекрасно на голой стене. Комната, казалось, стала светлее, и в ней запахло цветами и соленым морским воздухом.

– Спасибо, – еле слышно проговорила Элен.

Испугавшись, что он ее не услышал, она протянула руку, дотронулась до мягкого рукава его ярко-голубой кожаной куртки и хотела поцеловать Тома в щеку. Однако он повернул голову, и ее губы слегка уколола щетина на его подбородке. Она ткнулась в уголок его рта и отпрянула, словно ее ударило током.

Том слабо улыбнулся, то ли в ответ на ее «спасибо», то ли на что-то еще.

– А теперь, – сказал он, – я думаю, мы должны отпраздновать это событие и сходить куда-нибудь пообедать.

– Я не могу…

– Ты взяла мою картину, – холодно напомнил ей Том. – Так хотя бы дай мне возможность угостить тебя обедом, это будет мое прощание с любимым произведением искусства.

Элен поняла, что не может ему отказать.

Том повез ее в Вудсток, и они сидели с бокалами в саду, где стоял густой запах сирени и мокрой травы. Элен было не по себе, но она четко осознавала, что ее депрессия прошла. Вечерние запахи, ощущение травы под ногами или мостовой – все это воспринималось обостренно и казалось удивительно драгоценным. Самые обычные вещи становились значительными, будь то негромкое бормотанье у открытого окна или свет фар, мелькавший на дороге.

– Тебе тут не холодно? – его голос тоже, похоже, изменился.

– Нет, – тихо ответила она. – Здесь чудесно. Том наклонился и взял ее руку, лежавшую на колене. Он слегка покачивал ее и насмешливо глядел на Элен.

Первым ее желанием было отобрать руку, пусть лежит себе спокойно.

– Тут должно быть кольцо, – услышала она свои слова. – Кольцо виконтессы. Дарси взял его, чтобы уменьшить, оно для меня слишком большое. Там такой огромный рубин, примерно как шарик для гольфа, и штук десять бриллиантов. У меня такое ощущение, что я тут абсолютно ни при чем…

Ее голос повис в тишине. Том все еще держал ее за руку, но смотрел на сад, словно думая о чем-то другом.

– Ты помнишь, как мы встречали Новый год? – вдруг спросил он.

Теперь-то Элен отдернула руку, словно обожгла ее.

– Да, живо. Тогда столько всего случилось!

– Мне не давали пощечину за поцелуй с двенадцати лет, когда я пытался обнять Элен Лу Портер на утреннем воскресном киносеансе. Оправившись после шока, я даже нашел это волнующим.

– Я была расстроена, – попыталась оправдаться она. – Мы ведь только что видели Оливера…

– Я не желаю сейчас говорить об Оливере.

Элен болезненно сжалась под его мрачным взглядом, чувствуя, что он чего-то от нее ждет. Она принялась нагромождать новые слова, чтобы еще больше отдалиться от Тома.

– Я помню, как я побежала спрятаться в бильярдную, а оказалось, что и Дарси там прятался…

– А уж о Дарси я тем более не желаю сейчас говорить.

Наступила хрупкая тишина.

У Элен возникло ощущение, что, скажи она хоть что-нибудь, и все переменится к лучшему. На столик упала тень. Это был официант.

– Вы готовы сделать заказ, сэр?

Лицо Тома чуть заметно дрогнуло, когда он брал со стола меню.

– Да, пожалуй. С чего мы начнем, Элен? Здесь превосходно готовят утку…

Момент был упущен.

Когда Том вел ее по ресторану, с ним поздоровались две компании. Он театрально расцеловал одну женщину в обе щеки и обменялся шутками с другой компанией, в которой Элен заметила довольно известного актера, снимавшегося в телесериалах.

Наконец они подошли к своему столику, скромно стоявшему в углу. Том комически вздохнул, усаживаясь напротив Элен.

– Дела, дела…

За едой они старательно придерживались нейтральных тем. Том расспрашивал Элен о Венеции, она рассказывала ему – сперва довольно сдержанно – о картинах, фресках и дворцах эпохи Возрождения. Потом от вина и вкусной еды ее язык слегка развязался, и, вдохновляемая ласковыми наводящими вопросами Тома, она принялась описывать ему впечатление, которое на нее произвел этот странный, чувственный город.

– Это похоже на очень яркие сны, которые человек видит прямо перед пробуждением.

Слово «сны» резануло ее, но на сей раз Элен не покраснела.

– Да, на меня Венеция тоже так действует. Я начинаю казаться самому себе невыносимо грубым, – Том улыбнулся, явно довольный, что ее лицо оживилось. – Скажи, а ты не наткнулась на одну церковь на такой маленькой площади? По-моему, это храм Святого Захария. Там еще алтарь Беллини: мадонна и четыре евангелиста…

– Да! О да, я ее видела однажды днем, ближе к вечеру, привратник стоял в луче света и держал в руках массивный ключ: он собирался закрывать церковь и был похож на самого Беллини. Я все собиралась вернуться и еще раз осмотреть эту церквушку, но так и не собралась.

– Я тебя свожу туда. Больше всего на свете мне хочется осмотреть ее вместе с тобой, – Том сказал это очень тихо, но с таким видом, будто это было что-то само собой разумеющееся. Встретившись с ним взглядом, Элен заметила в его глазах вызов и прежнюю насмешку. Она не стала колебаться.

– Это невозможно.

– Из-за Дарси?

– Конечно, из-за Дарси. Я собираюсь за него замуж.

– Элен… – Том накрыл ее руки своей теплой ладонью. – Неужели ты действительно выходишь за виконта Дарси? Или это хорошо продуманный розыгрыш?

Элен напряглась. Она вздернула подбородок и вызывающе посмотрела на Тома в упор.

– Это была бы не очень смешная шутка, не так ли? Да, я намерена выйти замуж за Дарси. Я люблю его.

«Ври больше!» – грустно сказал ее внутренний голос.

Том медленно поднес ее сомкнутые руки к губам и, поцеловав каждый палец, отпустил.

– В таком случае, – сказал он, – я желаю вам обоим большого счастья.

Он махнул рукой официанту, который скромно стоял в стороне.

«Они, должно быть, считают нас любовниками», – уныло подумала Элен.

Говорить им было больше не о чем, да и вообще пора было уходить.

По дороге в Оксфорд они почти все время молчали. Но потом, подъезжая к Порт-Медоу, резко завернули за угол и оказались у горбатого моста, перекинутого через Айзис.

– Погляди-ка!

Элен затаила дыхание. Впереди светилась огнями бродячая ярмарка, она до самого последнего момента не была видна за поворотом дороги и придорожными ивами. Ослепительно яркие огни сияли в темном, пустом пространстве, словно мираж. По лугам разносились мелодичные звуки музыки и крики зазывал.

Том резко затормозил. Они вышли на ночную дорогу и, опершись о решетчатый бордюр, принялись вглядываться вдаль. Мир казался совершенно безлюдным, окутанным мглой и туманом, поднимавшимся от реки, однако впереди виднелись карусели, опоясанные бриллиантовыми ожерельями огоньков, красных, голубых и зеленых, а в отдалении упорно раздавалась веселая музыка.

– Это все не на самом деле, – выдохнула Элен. – Это какая-то призрачная ярмарка. Или сцена из фильма Феллини.

– Не Феллини, – поправил ее Том, – а скорее, из раннего Антониони.

Они залились веселым смехом, и напряжение между ними исчезло. Лицо Тома вдруг оживилось, в нем мелькнуло детское предвкушение радости.

– Чего же мы ждем?

Они перемахнули через бордюр и побежали к сплетенным бусам огней, среди которых медленно вращались разноцветные спицы колеса обозрения, похожего на гигантскую звезду.

Ярмарка оказалась вполне реальной. Они бродили между палатками, вдыхая соблазнительный запах леденцов, горячих сосисок, примятой травы и растительного масла, а со всех сторон их окликали хозяева аттракционов.

– Сюда, сюда! Попытайте счастья!

– Каждый раз выдается приз! Попадешь в красное «яблочко» – выиграешь для своей подружки этот чудесный чайный сервиз?

– Хочешь попробовать? – Том вложил ей в руки деревянные шарики.

Впереди кружились небрежно намалеванные клоунские физиономии с широко разинутыми ртами.

– Ладно, тогда смотри, как у меня получится. Посмеиваясь друг над другом, они начали кидать шарики в цель. Элен оказалась более метким стрелком. Она выиграла розового плюшевого мишку и протянула его Тому.

– Том, я… я хочу подарить тебе это.

– Элен, я буду хранить его вечно. А теперь позволь мне немного отыграться и потешить мою мужскую гордость в тире.

Он тащил ее от одного аттракциона к другому, они стреляли, катали шары, обручи: Они были везде почти единственными посетителями, и у Элен даже закралось шутливое подозрение, что это Том все организовал специально для нее, решив устроить такое необычное послеобеденное развлечение.

– Ладно, хорошенького понемножку, – наконец сказал Том. – Пора и покататься.

В середине ярмарки стояла карусель. Огромная, сохранившаяся еще, наверное, с викторианских времен, она была украшена разноцветными огоньками, зеркальной мозаикой, стеклышками и нарисованными цветами. Сами лошади с поднятыми в беге ногами, раскрашенными золотой краской гривами и внимательными глазами были насажены на шесты в виде переплетенных ячменных колосьев и кружились под громкую органную музыку.

Том и Элен восхищенно замерли возле ступенек. Через некоторое время карусель остановилась, музыка стихла и была еле слышна.

– Ну, какую выбираешь? – спросил Том, и Элен подбежала к белой лошадке в золотистых яблоках, стоявшей с краю, на ее шее красовалась нарисованная цветочная гирлянда и было написано: «Скакун». Том помог ей взобраться в высокое седло, Элен взяла поводья. Он уселся сзади и обхватил ее за талию.

Лошади опять медленно закружились, то приподнимаясь, то опускаясь, постепенно сливаясь в один бело-золотой вихрь. Элен почувствовала, как сидящий сзади Том шевельнулся, затем его губы прикоснулись к ее уху.

– Не очень-то это похоже на выезд на охоту в Монткалме со сворой гончих псов. Но на мой вкус, это гораздо забавнее. А ты как думаешь?

– Да, конечно! – крикнула она. Деревянная лошадь ныряла вверх-вниз, гремела музыка… Элен пришла в неописуемый восторг, она уносилась на крыльях счастья куда-то ввысь. На несколько драгоценных минут весь окружающий мир слился в одно бессмысленное пятно, осталась только эта разрисованная лошадка в коконе света.

Один раз Элен обернулась и увидела белозубую улыбку Тома: он улыбался ей в ответ. Она прислонилась к нему спиной, он крепче обнял ее за талию. Ничего более важного сейчас для нее не существовало.

Однако скоро, даже слишком скоро движения «Скакуна» замедлились, огоньки под каруселью перестали кружиться и замерли. Том снял Элен с лошади и поставил на притоптанную траву, Элен покачнулась и чуть не упала на него. Том рассмеялся и крепко обнял ее, не давая ей упасть.

– Я считаю, мы должны напоследок прокатиться на чертовом колесе. Ты не против?

Огромное колесо не вертелось, а терпеливо ждало желающих прокатиться. В одно мгновение они забрались в маленькую кабинку, и служащий пристегнул ремень безопасности. Колесо сдвинулось с места, и они закружились, уносясь в темноту.

Элен ахнула, вцепившись в поручень.

Достигнув самой высокой точки, колесо остановилось, и они зависли, покачиваясь, в пустом пространстве. Далеко внизу в другую кабинку садилась еще одна парочка.

– Что, страшно?

Том стоял близко-близко и казался очень надежной опорой в мельтешащей перед глазами пустоте. Ярмарочный шум и грохот отступили вдаль.

– Не бойся, – ласково сказал Том. – Не надо бояться.

Том неловко протянул к ней руки – в кабинке было тесно. В памяти Элен мелькнуло смутное воспоминание о другом, таком же темном и тесном пространстве, где они сидели когда-то вдвоем, а под ними сиял залитый светом холл. Она в тот раз отвергла Тома. Но теперь она не могла этого сделать. В ее душе вдруг пробудилась какая-то алчность. Встретившись глазами за полсекунды до поцелуя, Элен и Том поняли, что они уже не владеют собой… Он поцеловал ее сперва очень нежно, легонько прикасаясь губами к ее губам и коже. Пальцы Элен дотронулись до его жестких волос на затылке, и она притянула Тома к себе, жадно раскрыла губы и впилась в него ответным поцелуем, позабыв обо всем на свете – до того она изголодалась по его ласке.

– Элен!

Она почувствовала, как его губы шевелятся, произнося ее имя, и ответила:

– Я здесь! Я здесь!

Когда она снова открыла глаза, то увидела тень в ямке на его щеке и яростно сдвинутые черные брови. Сзади простиралось огромное черное пространство Порт-Медоу, вдали, так далеко, что это было совершенно неважно, слабо поблескивал оранжевыми огнями Оксфорд.

Колесо снова тронулось с места, и они поплыли вперед, покачиваясь в воздухе, миновали скучающего служащего, стоявшего внизу, и снова вернулись в свой безмолвный мир, где в пустоте гулял один лишь ветер.

Они слегка покачивались в такт движениям колеса, сжимая друг друга в объятиях. Перед их зажмуренными веками мелькали попеременно свет и тьма: тьма наверху, когда они зависали на высшей точке колеса обозрения, смутный свет – внизу. Том попытался прижать Элен к себе покрепче, чтобы их тела соединились, но им мешала металлическая перегородка.

– Черт бы побрал эту крошечную кабинку! – простонал Том.

Однако когда колесо стало крутиться медленней и, наконец, их кабинка зависла над деревянным помостом, Элен сказала:

– Нет, я пока не хочу выходить.

– Давайте еще раз, – сказал Том и сунул служащему деньги.

Элен с поразительной четкостью увидела татуировку на руках служащего, и кабинка тут же взмыла в воздух, унося ее туда, где никого, кроме Тома, больше не было.

Когда они снова повисли в своем воздушном царстве, Том ласково произнес:

– Мы не можем торчать тут всю ночь, милая. Я не могу тут до тебя дотянуться.

Элен почувствовала, что у него перехватило горло, а в голосе звенит радость.

– Я хочу отвезти тебя домой и уложить в постель.

Элен почувствовала себя восхитительно легко и свободно, она отрешилась от реальности, зависнув над таинственной, безлюдной ярмаркой.

– Когда колесо остановится, – мечтательно пробормотала она. – Когда колесо остановится.

И почти сразу же – так ей показалось – движения колеса замедлились, и в кабинку ворвался назойливый свет фонарей.

– Ну как, теперь готовы, ребята? – спросил служащий.

Они переглянулись, сияя от счастья. Элен понимала, что волосы у нее всклокочены, а губы горят, но ей было наплевать.

– Мне кажется, да, – сказал Том.

– Да-да, – поддакнула Элен. – Теперь мы готовы вылезти.

Поручень поднялся, и они, покачиваясь, ступили обратно на землю. Том схватил Элен за руку и потянул прочь. Элен охотно, бездумно побрела за ним. И тут их кто-то окликнул.

– Хорошо развлеклись?

Они остановились как вкопанные, все еще держась за руки, а потом медленно обернулись. На ступеньках, ведущих к карусели, стоял Джерри Поул, а рядом с ним – Оливер.

– Да, до сих пор хорошо, – отрывисто бросил Том.

Он сразу почувствовал угрозу и хотел, чтобы Элен отвернулась. Но она словно приросла к месту. Появление Джерри и Оливера резко вернуло ее к реальности, и она съежилась от леденеющего ужаса. Элен видела, что Джерри пьян, а Оливер еще пьянее. Но они стояли прямо напротив, и Элен понимала, что от них не укрылось, как они выглядят. Ее застукали на месте преступления: Том держит ее за руку, а на лице горят его поцелуи! В глазах Джерри светилось похотливое любопытство.

Оливер качнулся вперед.

– Моя дорогая Элен! – он очень тщательно выговаривал слова. – Я был к тебе очень невнимателен. Нужно было сразу же явиться к тебе и выразить свои соболезнования по поводу того, что ты становишься членом семьи Мортиморов. Ты абсолютно уверена, что тебе этого хочется? Знаешь, еще не поздно отказаться. Дарси наверняка поймет…

Его блуждающий взор устремился на Тома, и Элен прекрасно поняла, что промелькнуло в его сумбурных мыслях.

– Привет, Оливер! – тихо, безжизненно проговорила Элен. – Ну, конечно, я уверена. Мы с Дарси очень счастливы.

«О господи! – прошептал ее внутренний голос. – Как мне удалось так все испортить?»

– И чудесно! – уже заплетающимся языком проговорил Оливер. – Дарси – счастливчик. А я ужасно невезучий. Я как раз говорил об этом старине Джерри.

Он положил руку Джерри на плечи, и они рассмеялись, слегка пошатываясь. Элен однажды уже поразило их внешнее сходство. Оливер загорел, катаясь во время каникул на лыжах, но лицо его осунулось, и на нем появились те же самые морщины, которые избороздили лицо Джерри. Золото волос потускнело, и в свете ярких ярмарочных фонарей уже немногим отличалось от безжизненной седины Джерри.

– Только не заводи снова свою шарманку, – сказал Джерри. – Раз уж мы сюда приехали, почему бы нам не выпить чего-нибудь на сон грядущий? Ты пойдешь с нами, солнышко?

Он ухмыльнулся, глядя на Элен.

– Нет, спасибо, – холодно процедил Том. – Мы с Элен уже уходим домой.

Оливер нахмурился, запоздало удивившись.

– Ах, это ты, Харт?! Слава богу, хоть один цивилизованный человек! А то я уже сыт по горло общением с Джерри… Но что ты делаешь с невестой моего брата?

Он расправил плечи и шутливо изобразил обиженного джентльмена.

– Я угостил ее обедом и покатал на карусели. Дело в том, что я преподнес Элен подарок по случаю ее помолвки с твоим братом, и она отблагодарила меня, проведя со мной этот вечер. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство?

«Спасибо, Том, – мысленно поблагодарила его Элен. – Спасибо за то, что ты такой тактичный, чуткий человек».

А Оливер уже позабыл про свой вопрос. Он подхватил ее и Тома под руки и заявил:

– Вот здорово, что мы с вами встретились! Мы ведь где-то потеряли машину… Так что придется тащиться домой пешком.

– Тебе это на пользу, – пробормотал Том и добавил. – Ладно, пошли. Надо вас подбросить домой.

Элен поежилась. Ее настроение резко переменилось, ей стало плохо, голова кружилась. В душе ее поселилось смятение и острое чувство вины, которые яростно сражались друг с другом, когда она шла вместе со всеми по мокрой траве. В тумане показалась решетка, за которой стояла машина. Плюхнувшись на сиденье, Оливер забился в угол и моментально уснул, а Джерри продолжал бессвязно болтать, и его ничуть не смущало, что никто ему не отвечает.

Том бросил быстрый взгляд на Элен и мрачно нахмурился.

– Завезем их на Сент-Олдейт и поедем домой.

– Нет, – бесцветным голосом произнесла Элен. – Отвези и меня домой ко мне.

Дальше они ехали молча.

Проехав колледж Крайст-Черч, они растолкали Оливера и смотрели ему вслед, когда он медленно брел под башней. Затем Том доехал до моста Фолли и высадил Джерри.

– Как это мило с твоей стороны! – воскликнул Джерри. – Не представляю, как бы я без тебя доставил Оливера домой. Позволь мне сопроводить тебя в дом, Элен.

– Я сам позабочусь об Элен, – в спокойствии Тома таилась явная угроза.

Джерри пожал плечами и спустился по ступенькам моста.

Оставшись вдвоем, Элен и Том уныло посмотрели друг на друга. Беззаботность, с которой они катались на колесе обозрения, воспаряя над Порт-Медоу, бесследно исчезла. Их охватили тревога и уныние.

Том провел рукой по своим черным волосам.

– Какой я лохматый, – сказал он. Элен глубоко вздохнула.

– Она была ненастоящей, эта ярмарка, – сказала она Тому. – На самом деле ничего не было. Я сейчас уйду, и мы обо всем позабудем.

Элен старалась говорить как можно убедительней.

– Не будь дурой! Конечно, все было, было на самом деле! И мы оба знаем почему, и знаем, что это означает. Как же ты можешь делать вид, что ничего не было?

– Могу. И должна! – Элен говорила очень настойчиво. – Дарси…

– Ну, и трахайся со своим Дарси! Хотя я уверен, что ты с ним этим не занималась… О, извини, извини меня…

Элен распахнула дверь и выскочила на мост.

– Я думал, ты умнее, – крикнул он ей вслед. – Но я тебя явно переоценил.

Элен сбежала по скользким замшелым ступенькам на остров. Сверху, с моста, донесся рев мотора и визг шин – Том резко сорвал машину с места и уехал. В коридоре, похожем на пещеру, было очень темно. Элен с разбегу чуть не налетела на Джерри и испуганно ахнула. Он сидел на нижней ступеньке лестницы, свесив руки между коленями. Элен попыталась прошмыгнуть мимо.

– Не переживай из-за меня, солнышко, – сказал Джерри. – Я лично ничего не видел.

И тихонько рассмеялся ей вслед.

Впервые комната Элен уже не казалась ей надежным убежищем. Придя сюда несколько часов назад, она застала здесь Тома. И теперь ее не покидало ощущение, что он до сих пор здесь, смуглый, нетерпеливый… Она села на постель и уставилась на темный прямоугольник окна.

«Думай! – твердила она себе. – Ты же умеешь думать!»

Но в голове лишь мелькали разрозненные образы. Вот лицо Тома, прижавшееся к ее лицу… вот Джерри с намеком спрашивает: «Ну как, хорошо развлеклись?»… бешено мельтешат, расплываясь перед глазами, деревянные лошади на карусели, Оливер смотрит перед собой мутным взором, а потом… потом опять всплывает лицо Тома. «Мы оба знаем почему, и знаем, что это означает».

«А что это означает?» – беспомощно вопрошала себя она.

И не понимала, как она могла настолько забыться и – больше того! – позабыть про Дарси. Наконец она встряхнулась.

Это все ярмарка виновата! То было минутное опьянение. Может быть, на нее так подействовал ее сон, а потом мерцающий мираж на темном лугу. Это, конечно, не избавляло ее от угрызений совести и презрения к себе, но хотя бы служило пусть жалким, но оправданием.

Но затем Элен болезненно поморщилась, подумав: «Нет, это не может быть оправданием. Дело тут не только в ярмарке. Все это началось давным-давно, гораздо раньше…

Это началось не сегодня, когда я увидела здесь Тома и, понимая, что лгу, заявила ему о своем счастье. Это было еще раньше, в Венеции, когда мне приснился тот сон. И еще раньше, когда шли спектакли, и мы с Томом волновались из-за Оливера. И даже еще раньше, на встрече Нового года… Теперь мне понятно, почему я так рассердилась и испугалась, когда он поцеловал меня. Несмотря на всю боль, которую мне причинил тогда Оливер, я вдруг почувствовала, что у меня может быть роман с Томом, что все опять повторяется…

Но и еще раньше меня тянуло к нему. На аллее Эддисона мне хотелось уткнуться ему в плечо и спрятаться от всего на свете. И даже когда я его увидела впервые, а это было у Оливера, я подумала, что он очень отличается от остальных. Если бы меня тогда не ослепила страсть к Оливеру, я бы сразу заметила, что Том совершенно особенный».

Элен неподвижно застыла в неудобной позе на кровати в холодной комнате, блуждание по лабиринтам сознания, выявившее, насколько страшно она запуталась, так ее потрясло, что она не могла даже пошевелиться.

И что же теперь ей делать?

«Дарси!» – решительно напомнила она себе.

Когда перед ее мысленным взором всплыло его лицо, на нем было частенько возникавшее и в жизни выражение тревоги. Элен знала, что она относится к Дарси с нежностью, она его никогда не предаст, и ничто не сможет поколебать ее привязанность к нему. И любовь тоже… Но ее отношение к Дарси ничем не напоминало неистовую страсть, которая захлестнула ее сегодня вечером. С ней вообще никогда ничего подобного не бывало.

Элен медленно начала понимать… Ей стало ясно, что смутное раздражение и чувство неловкости, которые возникали у нее при общении с Томом, были косвенным проявлением того, что Элен тянуло к нему и физически, и эмоционально. Она постаралась сформулировать это как можно более четко, словно производила клинический анализ. Но она уже однажды совершила чудовищную ошибку, тогда, с Оливером. И никогда, никогда больше ее не повторит!

«Забавно, – криво усмехнулась Элен. – Я не считала себя темпераментной женщиной. А ведь мне казалось, я неплохо себя знаю…»

Опять, опять она ошиблась…

Внезапно Элен похолодела от ужаса. Она уже не понимала, может она себе доверять или нет, и у нее возникло неприятное ощущение, будто она барахтается в темном, грозном море. И лишь одно она знала наверняка, и это светило во тьме, как маяк. Это было достоинство Дарси, все, что он так щедро предложил ей. А она предложила взамен себя. Она пообещала выйти замуж за Дарси, и это было сказано раз и навсегда.

Невозможно, невозможно даже помыслить о том, чтобы отвергнуть его теперь, заявив, что она ошиблась! И хотя в глубине души она жадно стремилась к Тому, другая, осторожная, практичная Элен (а это ведь тоже была она!) считала, что нужно держаться за надежного Дарси. Эта часть ее «я» в ужасе отвергла чувства, которые пробудил в ней Том, и отчаянно рвалась к вожделенному покою.

«Время! – громко прошептала Элен. – Мне нужно время. Надо разобраться в своих чувствах и понять, какая любовь – это реальность».

Элен пообещала себе, что на следующий день она поговорит с Дарси. Она объяснит ему… нет, про сегодняшнее она ничего ему не скажет, про это она не обмолвится ни словом! Но она скажет, что ей нужны время и покой, поскольку ей хочется подумать про свадьбу.

Дарси поймет ее, он ведь всегда понимал.

Элен приняла еще одно решение, ведь она уже не доверяла себе. Она решила больше не встречаться с Томом наедине. Она может поддаться своему влечению, а ради Дарси она не должна себе этого позволять.

Постепенно ее страхи начали рассеиваться. И в то же время другая, безрассудная Элен закричала:

«Нет! Я люблю его! Мне нужно его видеть!»

Этот голос звучал так страстно, что Элен чуть не дрогнула.

Пытаясь заставить его замолчать, Элен потянулась к лампе и включила свет. Комната привычно осветилась, здесь все было по-старому, и это немного успокаивало, хотя в душе Элен царила полная неразбериха.

Она должна хранить верность Дарси. И она будет ему верна, потому что так надо! Иначе все будет поставлено на карту, а ведь ставка сейчас немыслимо высока.

Но ей даже отсрочку на раздумья получить не удалось.

Дарси приехал рано утром, и Элен сразу заметила по его лицу, что он настроен решительно. Он взял ее за руки и попросил спокойно его выслушать.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Монткалм. Мы должны им все рассказать, Элен, и я хочу сделать это сегодня. Я позвонил, они ждут нас к ланчу. Папа собирался прокатиться верхом, но я сказал, что у нас очень важное дело, и он согласился остаться дома. Так что они уже почти все знают.

Элен похолодела.

– Я не могу, Дарси! Мы не можем сделать это сегодня! Я хотела поговорить с тобой. Это важно, мы должны кое-что выяснить между собой и лишь потом отправляться к твоим родителям.

Дарси моментально встревожился.

– В чем дело? Что-то не так?

– Нет, все так… – Элен неловко подбирала слова. – Просто… просто я… боюсь. Все это произошло слишком быстро. И я только сейчас начинаю осознавать, что же я тебе пообещала. Мне нужно время… время подумать, я хочу быть уверена, что мы поступаем правильно.

Элен уже заговорила свободнее, увереннее. Лицо Дарси прояснилось.

– Ты можешь думать, сколько угодно. Я же тебе это уже говорил. И, разумеется, ты перепугалась… А ты думаешь, я не боюсь? По-твоему, люди, решившие пожениться, беспечно отправляются под венец, не испытывая ни тени сомнения? Я счастлив, что меня обуревает страх, ведь это значит, я понимаю, насколько все серьезно. И именно поэтому я хочу поскорее всем рассказать. Нам с тобой будет легче, когда наступит определенность и не останется никаких недомолвок, никакого недопонимания.

«Ах, но ведь это и есть недопонимание! – с горечью подумала Элен. – И неужели он действительно считает, что если рассказать лорду и леди Монткалм о нашей помолвке, она уже не сможет расстроиться?»

Но неожиданно ее мысли приняли другое направление… А может, действительно поступить, как он предлагает? Так сказать, сжечь за собой мосты…

Элен посмотрела на Дарси, на его честное, убежденное лицо…

– Ну, что-о ж… – протянула она, понимая, что проявляет слабость.

Почувствовав это, Дарси проявил редкое для него упрямство, которое подействовало на Элен еще и потому, что Дарси проявлял его раньше всего один раз.

– Мы должны поехать! – заявил он. – Они нас ждут.

Элен опустила голову и побрела за ним. Казалось, к ногам ее были привязаны свинцовые гири. В дверях Дарси остановил ее.

– Да, и еще вот что… – он снова достал голубую коробочку.

Элен достала кольцо, он надел его на ее палец. Теперь широкий золотой ободок пришелся Элен впору, но рубин все равно казался слишком тяжелым и чересчур бросался в глаза.

– Пожалуйста, не снимай его, – попросил Дарси. – Я хочу, чтобы они увидели на твоем пальце наше кольцо.

Он крепко обнял Элен и ласково поцеловал в лоб.

«Он тоже их боится, – мрачно сказала себе Элен. – Он взрослый человек, но они относятся к нему, как к маленькому мальчику, и он считает, что, если поставить их перед свершившимся фактом, они с этим легче примирятся».

Элен печально шла за Дарси по гулкой галерее, придержала тяжелую дверь и вышла на остров. Ей впервые пришло в голову, что этому странному старому дому как нельзя лучше подходит его название…

До Монткалма они доехали удивительно быстро. Казалось бы, они только что покинули Оксфорд, и надо же – перед ними уже сторожка и большие ворота… Билетная касса была открыта, и перед ней выстроилась очередь из нескольких автомобилей. Дарси объехал их, кассир резко вскинул голову и вытянулся, как бы отдавая честь. Элен и Дарси въехали в ворота, не глядя друг на друга.

Элен снова увидела на горизонте дом, и теперь он показался ей не грозным, а скорее, фантастическим. Дарси остановил машину посередине площадки, посыпанной гравием, между двумя высокими крыльями здания. В то утро Элен не удалось обрести даже секундную передышку, задержавшись на дворе, где хозяйничал Джаспер Трипп. Дарси помог ей выйти из машины и повел по пологой лестнице к массивным дверям. Они бесшумно распахнулись, и в лучах яркого света, проникавшего в помещение сквозь купол, показался Мейтленд в черной ливрее.

– Доброе утро, милорд. Доброе утро, мадам.

Элен тяжело, с трудом переводила дух; ей казалось, всем слышно, как у нее стучит сердце. Дарси был бледен, однако, поворачивая к двери, которая вела в личные покои графа и графини, он улыбнулся Элен и сжал ее руку.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Элен послышалось, что он сам себя пытается убедить… она много б отдала, чтобы это ей только послышалось…

– Его милость и ее милость ждут вас в своей личной гостиной, милорд.

– Спасибо, Мейтленд.

Еще несколько шагов – и они достигли двери, а потом вошли в комнату.

Леди Монткалм сидела за вышиваньем, у ее ног дремал спаниель. Лорд Монткалм стоял, расправив плечи, у камина.

Как и ожидала Элен, на их лицах, холодных и отчужденных, было написано удивление. У нее мигом пропали даже жалкие остатки мужества. Она обреченно подумала, что никогда не будет устраивать этих людей, от которых веет таким ледяным холодом, в качестве невестки и будущей хозяйки этого величественного дворца.

Мгновение никто не произносил ни звука. Затем леди Монткалм отложила вышиванье и улыбнулась еле заметной, усталой улыбкой.

– Какой сюрприз, Дарси! И вас, Элен, я не ожидала увидеть. Проходите, садитесь.

Она похлопала по подушке дивана рядом с собой, глядя на Элен с таким видом, будто она не понимает, кто эта непрошеная гостья. Ее милость была идеально причесана и завита, ногти накрашены, на сером плиссированном платье было штук сто крошечных пуговок, обтянутых материей. Идя по бледно-зеленому ковру, Элен чувствовала себя ужасно жалкой и неуклюжей, она пылала от стыда.

Отец Дарси тряхнул большой, красивой головой.

– В чем же все-таки дело? Я уже доехал бы до Челтенхэма.

Дарси не стал колебаться. Только Элен почувствовала, что его голос слегка дрожит.

– Мы с Элен намерены пожениться.

Он приподнял левую руку Элен, по-прежнему крепко сжимая ее, и показал им кольцо. Она вдруг совершенно некстати подумала, что похожа сейчас на победителя чемпионата по боксу, и с трудом подавила бешеное желание расхохотаться. В комнате воцарилось потрясенное молчание. Потом спаниель пошевелился и вздохнул во сне, по его шелковистой шерстке пробежала рябь.

Леди Монткалм сказала:

– Дорогой, я и не представляла, что ты такой романтик.

Молчание стало еще более гнетущим, Элен хотела бы оказаться сейчас где угодно, лишь бы не сидеть в этой гостиной… Однако страх постепенно исчезал. Его место занимал стыд: ей было стыдно за родителей Дарси, и она сказала себе, что будет любить и поддерживать его, восполняя такое явное отсутствие любви и понимания с их стороны.

Лорд Монткалм сказал:

– Все это так неожиданно…

Он вел себя как глупец, не желающий сталкиваться с проявлениями реальных чувств.

– Ничего тут неожиданного нет, – заявил Дарси.

Он стал еще больше похож на упрямого школьника, и Элен страстно захотелось, чтобы он проявил себя как настоящий Дарси, которого она знала.

Леди Монткалм беспечно, кокетливо рассмеялась.

– Как это мило! Я так рада за вас, вы должны простить нас за то, что мы немножко растерялись, – она протянула Элен руку. – И это кольцо… У вас такие худенькие ручки. Они вполовину меньше моих, а я помню, что когда Одри дал мне это кольцо, оно показалось мне просто огромным. И рубин тяжеловат, Дарси. Может, мы подберем для Элен что-нибудь более подходящее? Например, хорошенький бриллиантик?

– Нет, мама. Я хочу, чтобы Элен носила то кольцо, какое полагается.

Снова наступило некоторое замешательство. Лорд Монткалм взглянул на часы.

– Все это великолепно. Конечно, нам надо еще многое обсудить, поговорить о приготовлениях к свадьбе и о прочих делах, но я думаю, это может подождать. Правда же, Джейн?

Его жена выразилась кратко:

– Да. Думаю, это подождет.

– Раз так, то я должен откланяться. Меня ждут, – лорд Монткалм протянул руку сыну. – Поздравляю, дружище. – Потом обратился к Элен. – Он хороший парень. Я уверен, что вы с ним будете счастливы.

Лорд Монткалм наклонился и почти дотронулся губами до ее щеки. Элен поняла, что он в принципе не против. Сын мог выбрать и кого-нибудь похуже. Ее будущий свекор был слишком поглощен послеобеденной ездой верхом на лошади, чтобы дольше заниматься всякими пустяками.

Настоящим противником Элен была леди Монткалм. Элен почувствовала, что ее решимость растет…

После ухода лорда леди одарила Элен ослепительной, очаровательной, немного страдальческой улыбкой.

– Что ж, – вздохнула она, – нам с вами о стольком надо поговорить… Мне хочется услышать как можно больше о вас, о вашей жизни, о вашей семье. Мне так неприятно, что я совсем вас не знаю. Представляете, я решила, что вы подружка Оливера! Разве вы приезжали на Рождество не в качестве его гостьи?

Элен вздернула подбородок. Ее серые глаза ярко сверкали, по щекам разлился слабый румянец.

– Да, мы с Оливером друзья. Мы познакомились в Оксфорде.

– Элен живет в доме Розы Поул, – вставил Дарси.

– Ах, да… Бедная Роза! Надо ее когда-нибудь навестить. Но я слышала…

Леди Монткалм изящно покачала пальцем. То, что Элен общалась с обитателями Фоллиз-Хауса, явно говорило не в ее пользу.

Выпив хереса в гостиной, они пошли перекусить. Элен это напомнило ее первый приезд в Монткалм. Тогда, правда, рядом с леди Монткалм сидел не Дарси, а Том. Элен вспомнила, что ее привело в восторг его самообладание. Дарси сидел тихо. Пристальное внимание леди Монткалм было целиком и полностью устремлено на Элен. Вопросы сыпались один за другим, они были закамуфлированы и задавались с очаровательной улыбкой, но Элен понимала, что ее допрашивают с пристрастием. Она отвечала кратко, стараясь держаться с достоинством, считая, что ей нечего стыдиться. Она гордилась своими любящими родственниками, которые всегда ее поддерживали. Гордилась ими гораздо больше, чем будущими свекром и свекровью.

Подавленный гнев прорывался в ее ответах некоторой язвительностью. Слушая Элен, Дарси смотрел на нее с гордостью и любовью.

– Мой отец умер в прошлом году. Мать работает учительницей, на полставки, младший брат еще учится в школе. Больше никаких родственников нет. Если не считать двоюродных братьев и сестер в Сандерленде.

– В Сандерленде?

С таким же успехом Элен могла сказать: «В Ташкенте».

К концу трапезы леди Монткалм была удовлетворена: Элен была абсолютно безродной, никого не знала и понятия не имела о мире, в который она должна была попасть, выйдя замуж за Дарси. Он не мог сделать худшего выбора.

Леди Монткалм утерла губы салфеткой.

– Все это чудесно.

Элен поняла, что не выдержала ни одного теста, однако леди Монткалм была слишком умна, чтобы показать это своей противнице.

– Дарси, но к чему спешить? – спросила она. – Давайте узнаем друг друга поближе прежде, чем помещать объявления в газетах и делать другие приготовления.

– Ну, насчет этого ты найдешь полное понимание у Элен, – заявил Дарси. – Она хочет сначала сдать выпускные экзамены, это будет в июне. Элен собирается закончить Оксфорд с отличием.

– Ах, да! Экзамены…

«С таким же успехом они могли бы говорить о каком-нибудь странном обряде, принятом у примитивного племени, – подумала Элен, пытаясь взбодриться. – Неудивительно, что Оливер не проявляет никакого интереса к учебе».

Леди Монткалм слабо шевельнула рукой, и Дарси отодвинул ее стул от стола. Поднявшись с места, леди наклонила голову и сказала Элен:

– Я очень, очень рада. Дарси следует как можно чаше привозить вас в Монткалм. Но боюсь…

Она снова вздохнула.

– … боюсь, что мне нужно пойти наверх и немножко отдохнуть.

Торопливо чмокнув воздух над головой Дарси, его мать удалилась.

– Отвези меня домой, – попросила Элен. – Пожалуйста, поедем домой. Ко мне домой!

Никогда еще ей так не хотелось увидеть вновь старый, красный, массивный Фоллиз-Хаус.

Монткалм остался позади, купол и башни мрачно вырисовывались на фоне серого неба.

– Извини меня, – униженно попросил Дарси, когда они ехали по дороге.

– Мне не за что тебя извинять! – в груди Элен клокотала ярость.

Ее мать так тепло встретила Дарси!.. «Но все-таки это не одно и то же», – подумала она, стараясь быть справедливой.

– Ладно, все-таки мы это сделали.

Они улыбнулись друг другу, правда, скорее облегченно, нежели торжествующе.

«Ты сделала это!» – эхом откликнулась в душе Элен произнесенная фраза.

Напряженное свидание этого дня имело неожиданные последствия. У Элен появилось желание, чтобы Дарси стал для нее самым дорогим человеком на свете и чтобы он в ее лице обрел новую семью.

«А если ей этого так хочется, – довольно мрачно подумала она, – то, значит, она сумеет добиться осуществления своих желаний. Ради Дарси».

А Том…

Элен уставилась на дорогу, ведущую к Оксфорду. Том до сих пор незримо присутствовал рядом, она явственно представляла себе его лицо.

Никакого Тома не будет! Нечего о нем думать, он может быть для нее только другом. Со временем рана затянется и будет побаливать не больше, чем старый синяк. Со временем…

Элен сделала выбор.

 

12

В тот год лето наступило в Оксфорде, как обычно, утром первого мая.

За несколько часов до рассвета улицы заполонила бурлящая толпа. Люди высыпали из домов, где они веселились, и продолжили праздник на булыжных мостовых и во дворах. Под свисавшими над водой ветвями ив, которые росли вдоль реки, к мосту Магдалины скользили лодки. В них набились отпетые весельчаки, плывшие в самый эпицентр ночного празднества. После них на черной воде, по которой пробегала золотая рябь, оставались пустые бутылки из-под шампанского. Городские часы пробили пять, а еще через полчаса толпы людей, гулявших по улицам, тоже устремились к реке. Они сгрудились на мосту Магдалины, серые тучи как раз начали рассеиваться. С реки дул холодный ветер; казалось, что дело происходит в марте, а не первым летним днем.

В шесть часов все задрали головы и выжидательно уставились на башню Магдалины. На ветру затрепетал алый воздушный змей, он взмыл над флагштоком, установленным на башне, и его появление было встречено восторженными криками.

Хлоя и Элен вместе вышли из дома рано утром, на рассвете, когда было еще холодно. Это было первое майское утро, которое Хлоя проводила в Оксфорде. Для Элен же это была последняя встреча лета. Пэнси отказалась пойти, заявив, что не вылезет на улицу в пять утра даже ради самого распрекрасного праздника на свете. В доме царило уныние, и никому не хотелось веселиться всю ночь.

Поэтому Элен и Хлоя прошли через сквер возле колледжа Крайст-Черч и присоединились к шумной толпе, стоявшей под башней. В рассеивающихся сумерках это было живописное зрелище. С уличных фонарей свисали связки воздушных шаров, ярко одетые моррисмены, увешанные бубенчиками, плясали под напористую музыку, играла скрипка. С реки доносился визг, и во все стороны разлетались брызги – это весельчаки заталкивали друг друга в воду. Шум стоял оглушительный: крики, пение, смех и визг состязающихся команд. Толпа уносила Элен и Хлою то вперед, то назад.

Но в шесть часов раздался первый удар колокола, и колокольный перезвон разнесся по всему городу. Воцарилось молчание, толпа ждала.

Элен задрала голову, посмотрела вверх и увидела, как мелькнуло что-то белое – то был рукав одного из хористов. Колокольный перезвон стих, и раздались чистые, ясные голоса певцов.

Церковный хор вышел на плоскую крышу, стихари хористов развевались на ветру. Они, как всегда на первое мая, пропели гимн весне, звуки которого ветер подхватил и понес над колокольней. Стоявшие внизу сотни людей вертели головами: им хотелось лучше расслышать звонкую, заливистую песнь, уносившуюся в бело-серое небо.

Это закончилось почти моментально. Снова зазвонили колокола на башне Магдалины, но их было почти не слышно за радостными криками, пением, свистом и аплодисментами.

Все приветствовали новое лето.

Элен вдруг заморгала, отгоняя слезы. Скоро все будет кончено… До экзаменов оставался лишь месяц, а затем… затем быстро пронесется неделя ликования. И все… И она станет женой Дарси.

Она как раз боролась с подступавшими к горлу рыданиями, когда увидела Тома: он за ней наблюдал.

Том был совсем близко, он сидел на парапете моста, прислонившись спиной к столбу, на котором горел белый шарик фонаря. В яркой, вызывающей одежде он прекрасно вписывался в толпу, однако держался при этом все равно отдельно. Элен показалось, что он насмешливо и немного отстраненно смотрит на эксцентричных англичан. Однако, когда их глаза встретились, во взгляде Тома не было насмешки. Там был только вопрос, немой, но вполне понятный им обоим. Его темные глаза смотрели на Элен в упор, требуя ответа.

С той истории, произошедшей вечером на ярмарке, они ни разу не виделись.

Не глядя по сторонам, слепая и глухая ко всему, кроме страстного желания быть с ним, Элен начала пробираться к Тому. Страсть захватила ее, она уже чувствовала тяжесть его рук, обнимавших ее тело, чувствовала, как его губы прижимаются к ее губам…

Весь остальной мир был позабыт, осталась только чистая радость от встречи с Томом.

Люди мельтешили вокруг, не давая ей возможность протянуть к нему руки, постоянно относя Элен в сторону. Она увидела, что Том тоже тянется к ней, но тут между ними вклинилась длинная цепочка танцоров, плясавших конгу, и заслонила Тома.

Элен вынула озябшие руки из карманов и начала расталкивать толпу. И вдруг что-то тяжелое соскочило с ее пальца и слегка звякнуло: это упал и откатился куда-то перстень виконтессы. Элен медленно оторвала глаза от того места, где она за несколько минут до этого видела Тома и принялась осматривать каждый дюйм мостовой, по которой мельтешило множество ног. Кольцо оказалось в нескольких дюймах от нее, оно зловеще сверкало, словно маленькая лужица крови, пролитая на землю. Элен неловко опустилась на колени и потянулась к кольцу. Оно показалось ей холодным, чересчур массивным и непереносимо, ужасно тяжелым.

Дарси… Кольцо Дарси. Она вспомнила, что пообещала ему, вспомнила свою клятву больше не видеться с Томом.

«Я не могут себе доверять!» – прошептала она, и ей стало понятно, что ничего более правильного она никогда не говорила. Пальцы Элен отчаянно стиснули кольцо, она сжимала его с такой силой, что драгоценные камни больно вдавились в кожу. Элен поднялась на ноги и увидела, что толпа вокруг нее каким-то чудом расступилась. Теперь от Тома ее отделяло только несколько ярдов, и он по-прежнему ждал ее, протягивая руку.

– Нет! – в тоске вскричала Элен. – Я не могу! Танцующие люди с любопытством посмотрели на нее и снова закружились между ней и Томом, разделяя их.

Элен повернулась к Тому спиной, повернулась, хотя все ее тело восставало против этого. Она чувствовала, что Том глядит ей вслед, и знала, что никогда не забудет эту картину: Том сидит на мосту, а ветер с реки поднимает торчком его черные волосы.

Хлоя стояла в толпе справа от Элен. Элен с бешеной энергией прорывалась к ней, мечтая, но не отваживаясь посмотреть назад, на парапет моста. Добравшись до Хлои, она схватила ее за руку. Надежное тепло этой руки придало Элен сил, и она все-таки оглянулась.

Том исчез. Пустое пространство на мосту выглядело как насмешка. Толпы гуляющих уже расходились прочь: кто шел позавтракать и отметить встречу весны, а кто собирался петь и плясать на улицах вместе со скрипачами и моррисменами.

Элен слегка покачнулась, ей вдруг стало ужасно холодно. Она оцепенело сознавала, что сделала страшный выбор, приняла решение, в результате которого осталась одна и потеряла надежду.

– С тобой все в порядке? – донесся до нее встревоженный голос Хлои. – У тебя нездоровый вид.

– Нет-нет, – Элен постаралась взять себя в руки. Никто не должен догадываться, даже Хлоя! – Все нормально. Я немножко замерзла, вот и все. Здесь слишком много народу. Давай походим, чтобы чуть-чуть согреться.

Они пошли в толпе до шоссе Хай, а затем толпа их вынесла на Броад-стрит. И там Элен увидела его снова, он стоял под каменной статуей императора. Их разделяла гурьба танцующих и смеющихся людей. Один из них, дурачась, выскакивал из толпы, держа привязанный к палке свиной пузырь. Том наблюдал за ним, нахмурившись, руки его были засунуты глубоко в карманы. На этот раз Элен не дала себе времени подумать. Она кинулась к нему, не обращая внимания на танцующих… Но было уже поздно.

Гораздо ближе к нему стояли две ярко нарумяненные девицы в экстравагантных нарядах, сшитых по моде двадцатых голов. Эти девицы тоже увидели Тома. Они набросились на него с радостными криками и схватили за обе руки. Том секунду поколебался, а потом чмокнул их в ярко-красные щеки и скупо улыбнулся. Девицы указывали куда-то пальцем и тянули Тома за собой, уговаривая присоединиться к своей компании; Том подумал-подумал – и дал себя увести.

Он не заметил Элен! Она остановилась как вкопанная, а затем, не разбирая дороги, побрела назад.

– Разве это был не Том? – спросила Хлоя.

– Неужели? – бесцветным голосом проговорила Элен. – А я и не заметила.

Хлоя искоса взглянула на подругу и предложила:

– Давай прогуляемся по парку. Так красиво сейчас на улице, что совсем не хочется домой.

Бело-серое небо поголубело, ветер улегся. Тихое утро предвещало тепло. Хлоя и Элен миновали желто-красную кирпичную часовню Кейбл и вошли в университетский парк. Деревья еще стояли в цвету, но трава под ними уже была усыпана белыми лепестками. Элен шла медленно, стараясь думать только о том, как чудесно пахнут цветы и скошенная трава, как жизнерадостно поет черный дрозд.

– Ты уверена, что тебе не хочется немножко посидеть? – наконец спросила Хлоя. – Вид у тебя чуть получше, но ты тогда так страшно побледнела и я подумала, что ты потеряешь сознание!

Элен покачала головой.

– Нет, лучше пойдем дальше. Я хочу уйти, уйти от этой толпы.

Она сама удивилась тому что ее голос звучит так уверенно. У Элен возникло ощущение, будто она бежит сломя голову пытаясь убежать от панического сознания своей неправоты, и все начинается сначала. На этот раз она была так неправа – Элен даже не представляла себе насколько!

«Чего же я хочу?» – спрашивала она себя и твердила тупо в ответ что уже слишком поздно делать выбор.

Элен в отчаянии оглянулась на ярко-зеленый, совсем летний парк, где совсем не было людей, на спокойное лицо Хлои, тактично повернутое к реке. Все было, как всегда, и в то же время везде царил хаос. Красота летнего утра омрачилась для нее сознанием того, что ей очень хочется броситься за Томом.

Страх и тревога росли. Элен боролась с ними, и в конце концов ей удалось вытеснить их, а взамен перед ее мысленным взором предстало лицо Дарси. Оно излучало гордость, как тогда, когда она протянула ему руку, показывая рубиновое кольцо.

Ее обручальное кольцо.

Не здесь, только не здесь! Здесь невозможно ни о чем думать. Когда она вернется домой, в свое надежное убежище, она постарается там трезво взглянуть на эту кошмарную ситуацию. А пока что надо просто шагать по усыпанной лепестками траве, ведь рядом идет Хлоя, и нельзя допустить чтобы она о чем-нибудь догадалась!

Элен сделала над собой нечеловеческое усилие и сказала:

– Извини. Со мной сегодня, наверное, не очень весело.

Она увидела, что они подходят к реке Берег был обсажен ивами, оливково-зеленая вода постоянно пыталась утянуть за собой свисавшие ветви. Впереди высокий мост изгибался над рекой, словно железная радуга.

– Посмотри-ка! – Элен указала рукой на фигуру, которая, сгорбившись, сидела на деревянной скамейке по одну сторону моста. – Это же Беатрис!

Элен была так захвачена своими сумбурными мыслями, что даже не сразу поняла, кто такая Беатрис. Только остановившись возле скамейки, она сообразила, что это жена Стефана.

Беатрис заметно постарела. Седых волос на висках прибавилось, на некогда гладкой коже появились морщинки. Глаза помрачнели и поскучнели. Беатрис кормила уток хлебом, который доставала из коричневого бумажного пакета, и теперь держала в руке последнюю корку. Она мельчила ее, и серые крошки просыпались на ее плащ.

Увидев девушек, Беатрис слегка улыбнулась – их появление ее не удивило – и сказала:

– Глупо, да? Я даже если прихожу сюда без детей, то все равно по привычке приношу хлеб, чтобы покормить проклятых уток.

Элен и Хлоя неловко переминались с ноги на ногу, не зная, то ли посидеть с Беатрис, то ли оставить ее одну.

– Садитесь, – предложила Беатрис. – Я с удовольствием с вами поболтаю.

– А где дети? – спросила Элен, радуясь, что у нее появилась возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме собственных мыслей.

Беатрис бросила последний кусочек хлеба в воду и стряхнула с плаща крошки.

– Они поехали погостить у моей мамы. Предполагалось, что у меня будет время подумать, но я совершенно не знаю, чем себя занять. Вы не видели Стефана?

Отрывистость вопроса выдавала ее беспокойство. Элен и Хлоя переглянулись, не зная, что ответить Беатрис.

– Да, – наконец сказала Хлоя – Я видела его в Фоллиз-Хаусе.

– Насколько я понимаю, он был с ней?

– Да.

Беатрис наклонила голову, волосы упали ей на лицо. Она глядела на свои растопыренные пальцы, безжизненно лежавшие на темном плаще. Руки у нее слегка обветрились от работы в саду, никаких других колец, кроме обручального, на них не было.

– Странно, правда? – повторила Беатрис. – Пятнадцать лет совместной жизни, трое детей, столько дней и часов, проведенных вместе, общий сон и общее бодрствование – все это, похоже, ничего не значит…

Голос ее звучал приглушенно, она сидела, не поднимая головы, чтобы волосы скрывали ее лицо и не заметно было слез.

– Стефан всегда был влюблен в молодость, – добавила Беатрис. – Он хочет вечно оставаться молодым и доказывает себе, что он молод, постоянно заводя романы с молодыми девушками.

Хлоя слушала ее, хотя она много бы отдала за то, чтобы этого не слышать. Ей было все равно, что думает о ней Беатрис. Та почувствовала скованность Хлои и сказала:

– Извините меня. Вы ведь когда-то были одной из его девушек, да?

В голосе ее звучала скорее не горечь, а печаль.

– Он, наверно, и вас обидел?

– Я это заслужила, – мрачно ответила Хлоя. Но Беатрис уже заговорила о том, что ее постоянно волновало.

– А вот Пэнси Уоррен другая. Других я никогда не боялась, а Пэнси боюсь. Ладно бы еще она была только красивой и очаровательной… ну, и имела все, что она имеет… это бы еще ничего. Меня пугает ее легкомыслие. Это делает ее совершенно неуязвимой. А Стефан уязвим, и я – видит Бог! – тоже, – Беатрис еще больше растопырила пальцы, лежавшие на колене. – Что мы с ним можем поделать? И как мне с ними бороться? – Теперь она плакала, не таясь. – Я не хочу бороться с собственным мужем! Говорят, человек, имеющий детей, сохраняет свою молодость… Это неправда! Дети старят, и оказывается, что твой муж больше тебя не желает. Он уходит к очаровательной малышке, которая вертит им, как хочет, потому что он стал безвольной тряпкой.

Она говорила уже с нескрываемой горечью. Элен и Хлоя сидели молча, не зная, что ей ответить и как поступить.

«Так вот он какой, брак!» – подумала Элен.

Прелестное свежее утро померкло, на нее повеяло холодом. Когда-то она испытала минутную зависть: позавидовала Беатрис, очутившись на ее уютной кухне. Теперь Элен намеревалась вести подобную жизнь в прелестной, надежной обители под названием Мер. Только Дарси никогда не будет напоминать Стефана Спарринга. Элен нисколько не сомневалась, что Дарси, дав брачный обет, будет хранить ей верность до гробовой доски.

И все-таки день казался ей мрачным, а ветер холодил спину.

«В чем дело? – недоумевала Элен. – Неужели я действительно выхожу замуж не за того, за кого надо?»

Она невидящим взором уставилась на бело-розовые лепестки, осыпавшиеся с деревьев.

Беатрис неловко поднялась со скамейки.

– Пойду пройдусь, – сказала она девушкам. – Когда увидите Стефана, передайте от меня привет, хорошо?

– Беатрис! – торопливо проговорила Хлоя. – Не знаю, утешит ли это вас, но это не продлится вечно. Пэнси уже посматривает в сторону.

Беатрис невесело усмехнулась.

– Это меня не утешает. Вы полагаете, Стефан захочет вернуться домой после того, как Пэнси его бросит? Или, может быть, я должна его вернуть? Что бы вы сделали на моем месте?.. Хотя… – она сама ответила на свой вопрос. – Бессмысленно спрашивать вас об этом. Вы не знаете, что такое прожить с человеком пятнадцать лет, у вас такого еще не было.

Беатрис потуже запахнула плащ и собралась уйти, но потом что-то вспомнила.

– Элен! Я слышала о вашей помолвке. Я желаю вам обоим всяческих благ. Не берите пример с меня и со Стефана. Во всяком случае, с того, что вы сейчас видите.

Она неожиданно улыбнулась и сразу помолодела.

– Ничего, переживем! Человек все как-то переживает… А женщины тем более, они же выносливее мужчин.

В ее глазах сверкнула отвага Беатрис была храброй женщиной и проявляла завидную проницательность и знание жизни.

– До свидания, Элен! До свидания, Хлоя! Заезжайте ко мне в гости. Мне на людях полегче.

Она повернулась и пошла вдоль реки… хрупкая, в черном плаще, с высоко поднятой головой.

Девушки долго молчали, потом Хлоя свирепо прошептала:

– Он ее не заслуживает, правда?

И добавила уже без злости, а просто устало:

– И почему мы все такие дуры? Только ты у нас исключение, Элен.

– О, я такая дура, что вам и не снилось!

Голос Элен звучал так тихо, что Хлоя даже повернулась к ней, не понимая, правильно ли она ее расслышала. Но Элен не дала ей продолжить этот разговор.

– Пойдем, – сказала она, пытаясь казаться бодрой. – Мне совершенно необходимо выпить кофе. Давай зайдем на рынок.

Крытый рынок, на котором в несколько рядов стояли лотки и палатки, начал заполняться людьми, явившимися сюда позавтракать после долгой ночи. Кафе, которое особенно любили водители такси, – оно находилось в самом центре рынка – заполонила разношерстная толпа: грузчики в комбинезонах, нетерпеливые водители, веселые студенты – некоторые из них еще не обсохли после купания в речке – и несколько женщин в вечерних туалетах, которые смотрелись здесь слегка вызывающе. В воздухе стоял густой запах жареной ветчины, стекла запотели.

– Тебе тут не станет дурно? – спросила Хлоя.

– Ничего.

Они нашли два места и с удовольствием прижали ладони к кофейным чашкам с толстыми стенками. Элен успела отпить только один глоток, как сзади раздался треск, крик «берегись!» – и кто-то упал на нее, так что кофе выплеснулся ей на пальцы. Элен возмущенно обернулась и увидела четверых красномордых парней которые показались ей смутно знакомыми.

– Я жутко извиняюсь, – сказал один из них. Когда она услышала его интонации, то у нее уже не было никаких сомнений. Это были закадычные дружки Оливера из Крайст-Черч. Едва она их узнала, как увидела за их спинами Оливера. Увидела и похолодела, потому что Оливер казался привидением среди этой развеселой компании. Лицо его было почти изможденным, красота и свежесть стремительно исчезали. Элен в который раз подумала о Джерри. Друзья Оливера предавались безудержному веселью, но Оливер был вроде бы трезв. Его выдавали только неестественно расширенные зрачки.

– Привет! – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Вы застали меня в самом разгаре моей общественной деятельности. Это, – он махнул в сторону своих друзей, которые, похоже, выискивали, не лежат ли где булочки, чтобы ими покидаться, – это комитет по подготовке выпускного бала в Крайст-Черч. Мы начали заседать вчера вечером, твердо решив обсудить, где мы возьмем напрокат павильон для буфета и где у нас будет туалет. Но ночь промчалась, а мы не продвинулись вперед ни на йоту. Однако не беспокойтесь. Мы продолжим наши потуги. Ты ведь придешь на выпускной бал в наш колледж, дорогая Элен? Ну, конечно, придешь. Дарси наверняка будет тебя сопровождать, а потом проводит домой. А ты придешь, Хлоя? Может быть, за тобой закрепить кого-нибудь из моих друзей? А можешь и со мной рискнуть позабавиться.

Хлоя отвела взгляд, стараясь не вспоминать.

Элен обрушилась на него, лицо ее побледнело.

– Ну, почему ты так себя ведешь, Оливер? Что с тобой? Неужели тебе ничто не дорого, ну, зачем ты якшаешься с такими людьми?

Оливер шутливо состроил удивленную физиономию.

– Но ведь они люди моего круга, милая. Несколько так называемых аристократов, с которыми я должен проводить свое время. С другими же – с теми, у кого грязные белые рубашки, бледные лица, а в голове масса разных потрясающих знаний и мыслей, я вообще не должен знаться, – Оливер обнял Хлою и Элен за плечи и наклонился, приблизив к ним лицо. – Но вот что забавно: все они, абсолютно все чертовски скучны! Чем же можно еще заняться, когда вокруг такая смертная скука? Только пытаться позабавиться всеми доступными способами… И мне очень жаль, милая, целеустремленная Элен, что это вызывает твое неодобрение.

Оливер невесело усмехнулся и выпрямился.

– Ладно, завтракайте… Я не сомневаюсь, Элен, что ты поспешишь как можно быстрее занять свое любимое местечко в читальном зале.

И не успела Элен опомниться, как Оливер уже зашагал прочь, даже не оглянувшись на нее и позабыв про своих собутыльников.

Элен закрыла лицо руками.

– Я не хотела с ним так разговаривать, – прошептала она. – У меня как-то вырвалось… Я не хотела быть самодовольной и напыщенной, не хотела говорить ему то, от чего он всегда открещивается. Хлоя! Я ведь только хотела сказать: «Послушай! Зачем ты бываешь таким?» Ну, почему он не понимает? Я ведь хотела только…

– Я знаю, – ласково проговорила Хлоя. – Но он не в состоянии тебя понять.

На рукаве Элен было мокрое и холодное кофей-нос пятно, она безуспешно попыталась закатать рукав. У нее вдруг железным обручем стиснуло грудь, во рту появился металлический привкус. В целом мире, казалось, не было ничего ясного, простого и приятного. Но потом мысли ее приняли несколько иной оборот. Ведь существует Дарси, хороший, верный Дарси! И еще Том, с его бескомпромиссной проницательностью и острым умом, который служит ему прекрасным оружием.

«Это две стороны одной медали», – подумала Элен.

Но какая сторона была для нее важнее? Элен рывком отставила свой стул.

– Какой ужасный день! – пробормотала она, обращаясь к Хлое. – Я, пожалуй, поступлю именно так, как говорил Оливер: пойду работать. С этим хотя бы все просто и ясно.

Она повернулась и пошла в том направлении, в котором скрылся Оливер, а Хлоя смотрела ей вслед, и на ее переносице залегла глубокая морщина.

– Ненавижу этот дом!

Стефан Спарринг смотрел на полутемную громаду Фоллиз-Хауса.

Хлоя слабо улыбнулась.

– Почему? Я думала, он совершенно в твоем стиле.

Они столкнулись как-то вечером лицом к лицу на ступеньках, которые вели на остров, и уклониться от встречи было невозможно. Хотя после спектакля они ни разу не перемолвились ни словом, и Хлоя, и Стефан старались вести себя непринужденно. Стефан вежливо поинтересовался, как у нее дела с учебой, Хлоя так же официально ему ответила. И теперь ее очень удивила неожиданная страстность, зазвучавшая в его голосе.

Стефан раздраженно передернул плечами.

– Нет, само здание тут ни при чем. Оно, конечно, симпатичное. Я имею в виду атмосферу. Как бы мне хотелось, чтобы Пэнси поселилась в каком-нибудь другом месте! Я пытался ее убедить, но она и слышать не желает. В конце концов, я же могу снять квартиру!

Хлоя не смогла удержаться и слегка уколола его.

– Но ведь Пэнси наверняка в состоянии купить дом? Мейсфилд устроит для нее все, что она пожелает.

Стефан смущенно покраснел.

– В этом нет нужды.

«Бедный Стефан! – внезапно подумала Хлоя. – Имея жену, влюбиться в такую непостоянную, ветреную девушку, которая вдвое его моложе! И вдобавок дочь богача! Он прекрасно понимает, что не в состоянии дать ей то, к чему она привыкла».

Хлоя заметила, что у ее бывшего любовника усталый, униженный вид. Уверенности и назидательной властности, которые так привлекали ее когда-то, как не бывало. Даже в его немного женственной красоте появилось что-то нездоровое. Это был уже не тот мужчина, в которого она влюбилась в начале учебного года, а значит, и не тот, кого так упорно добивалась Пэнси.

Бедный Стефан…

– Пошли выпьем по рюмочке, – дружелюбно предложила она.

В его глазах, устремленных на нее, читалось удивление.

– Не бойся! – сказала она, понизив голос. – Все в порядке. Со мной все в порядке.

Он поднялся вместе с ней по лестнице, но, дойдя до дверей ее комнаты, замер в нерешительности.

– Я не хочу, чтобы Пэнси вернулась и увидела, что меня нет. Она ведь ненадолго отлучилась.

– Тогда оставь дверь открытой. Ты увидишь, когда она будет подниматься по ступенькам. А где она?

Стефан взял стакан вина и сел туда, откуда была видна галерея.

– В Лондоне. Поехала давать интервью. Больше она мне ничего не сообщила… ты же знаешь, какая она, – Хлое показалось, что он съежился под ее взглядом. – Сперва я считал, что понимаю ее, но теперь вижу, что ошибался. Я знаю только, что она мне нужна.

Стефан сделал над собой усилие и взял себя в руки.

– Хлоя, я не должен вести такие разговоры. Ни с тобой ни с кем-либо еще.

– Не бойся, – снова пробормотала Хлоя. – Мне было тяжело, но я больше страдала не из-за тебя, а из-за своих собственных глупостей.

Хлоя вдруг остро припомнила ужасные дни, когда шли спектакли, вспомнила заразительное отчаяние Оливера, а потом клинику на Харли-стрит и пустоту, которая тогда образовалась у нее внутри. Эта пустота до сих пор ничем не заполнилась, Хлоя понимала, что это навсегда, и по сравнению с этой пустотой мысли о Стефане казались ничтожными. Он выглядел крошечным, словно она смотрела на него сквозь уменьшительное стекло подзорной трубы.

«Я выстояла! – подумала Хлоя. – И многому научилась».

Она ощутила внезапный прилив благодарности к судьбе и спокойно посмотрела на Стефана.

– Говори, если тебе от этого становится легче, – сказала она.

Стефан скривился, и на секунду стал тем, прежним…

– Мне легче только, когда я с ней. Я никогда никем не стремился владеть так безраздельно. Наоборот, считал, что собственнические чувства по отношению к другому человеку – это недостаток. Да ты и сама знаешь…

Ни один из них не улыбнулся.

– А как твоя… как Беатрис? Стефан отвел взгляд.

– Беатрис очень несчастна, – последовало долгое молчание, потом Стефан заговорил снова. – Я бы все отдал, чтобы не причинять ей такую боль. Но уже слишком поздно. Я уже не могу без Пэнси. Я как наркоман. Хлоя! Жду в Фоллиз-Хаусе своей дозы.

Съежившийся в Хлоином кресле, обхвативший руками голову, Стефан действительно походил сейчас на наркомана. Хлоя беспомощно смотрела на него. Что она могла ему сказать? Бесполезно говорить, что не следует так привязываться к Пэнси. Пэнси слишком живая, изменчивая, а главное, слишком ценит свою независимость. Судя по опрокинутому лицу, Стефан и без Хлои все это давно понял.

Внезапно тишину нарушил стук каблучков: кто-то взбегал по ступенькам. Стефан вскинулся и метнулся к порогу, на губах его уже играла улыбка. Пэнси стояла в дверях, яркая, как пламя. Она ворвалась в комнату и поздоровалась, не делая между Хлоей и Стефаном никаких различий.

– Ах вот как?! Значит, вы тут без меня веселитесь? Мне уйти или остаться? – Пэнси запоздало чмокнула Стефана в затылок, но, когда он потянулся к ней, уже отвернулась.

– Ну, конечно, оставайся! – сказали они ей.

– Не спрашивайте у меня, как все прошло, – приказала Пэнси. – Я не буду об этом говорить, пока сперва сама все не выясню. Но… – на ее лице заиграла обворожительная улыбка. – Я счастлива!

– Ты что, поехала в таком виде? – спросил Стефан.

На Пэнси была коротенькая юбочка – два ряда алых оборок, ее ноги в таком наряде казались просто бесконечными. Под облегающей голубой маечкой с люрексом на плечах четко вырисовывалась грудь. На веках тоже были блестки, а волосы Пэнси на лбу взбила торчком, а на затылке прилизала. Она выглядела как невинная девочка, изображающая шлюху, – невероятно соблазнительное сочетание. Стефан с трудом проглотил слюну, у него пересохло в горле.

– Конечно! Меня же не хранителем в Британский Музей приглашают. Или читать лекции по палеонтологии.

Хлоя не знала, где была Пэнси, но ясно было одно: ее мечты уже устремились за тесный оксфордский горизонт. В высказываниях Пэнси звучала лишь ласковая насмешка над академическим миром Стефана. Как только она заарканила своего оксфордского преподавателя, он уже был не в состоянии надолго ее удержать. По лицу Пэнси было заметно, что Стефан начинает ее раздражать. Но когда он заключал ее в объятия, она пока что сдавалась. Ее гибкое тело прижалось к нему, руки Стефана скользнули по ее спине к алым оборкам. Хлое стало понятно, что отчасти Стефан еще владеет своим сокровищем. Она резко отвернулась, вспомнив, что и ей его ласки доставляли удовольствие. Даже сейчас, после всего, что случилось, ей было неприятно представлять себе, что он делает то же самое с Пэнси.

– Нам пора, – хрипло проговорил Стефан.

Хлоя молча следила за ними. На лице Пэнси появилось такое знакомое, довольное выражение. Они пробормотали «до свидания» и пошли по гулкой галерее. Дверь, которая вела в комнаты Пэнси, торопливо захлопнулась.

В лице Хлои появилась решительность – это было что-то новое – и она села за письменный стол Мысли ее ненадолго задержались на Пэнси: Хлоя подумала, что Пэнси всегда будет именно так, как сейчас, идти по жизни. Она будет упорно, целеустремленно добиваться желаемого, потом, добившись своей цели, в полной мере наслаждаться достигнутым. А потом… потом ее внимание непременно привлечет еще что-нибудь, то ли другой любовник, то ли неизвестное дело. Пэнси всегда будет сопутствовать успех, в этом нет сомнений, ведь Пэнси всегда всего добивается. И ее на самом деле не волнует, что она оставляет за своей спиной разбитые человеческие судьбы.

Хлоя посмотрела на свою работу и отвлеклась. Пэнси и Стефан были забыты, Хлоя постепенно с головой ушла в занятия.

Элен тоже была поглощена книгами. Она все глубже погружалась в мир, созданный поэтами елизаветинской и прозаиками викторианской эпохи, он казался ей куда привлекательней ее собственного.

Каждое утро она просыпалась в угнетенном настроении, потому что ее мучил один и тот же вопрос, но всякий раз она отмахивалась от него.

«После экзаменов! – твердила себе Элен. – Когда все останется позади, тогда и посмотрим. Но сейчас не надо об этом, пока еще рано».

Вместо этого она все больше увлекалась чтением и допоздна засиживалась под зеленым библиотечным абажуром, с особенным усердием делая выписки. Элен хорошо работалось, даже лучше, чем она думала, и она упорно погружалась в эту холодную атмосферу мира науки. Здесь, в этом бесстрастном мире, эмоции были надежно спрятаны за книжными обложками. Элен знала, что с каждым днем сумбур в ее жизни только увеличивается, и в глубине души презирала себя за трусость. И все же она надеялась, что в нужный момент она поймет, что ей предпринять, и как это сделать, не причиняя боли. Так пронеслись май и первые солнечные июньские дни…

Терпение Дарси унижало и раздражало ее. Он никогда не жаловался на то, что она столько времени тратит на занятия, и проявлял удивительный такт, всегда появляясь вовремя, зная, когда ее следует оставить наедине с собственными мыслями, а когда развлечь веселыми разговорами. Он приносил ей, словно больной, гостинцы: прозрачные ломтики копченой лососины, которую ей присылала в подарок миссис Мейтленд, или полбутылки сладкого десертного вина, которое они выпивали, сидя вдвоем у реки под ивами.

Только однажды, когда они сидели в тени, на белой скамейке, где они часто устраивали пикники, Дарси повернулся к Элен и сказал:

– Ты не очень-то счастлива, да?

По реке промчалась моторная лодка, оставлявшая на воде бело-зеленую полосу, от которой расходились длинные волны, касавшиеся берега.

В душе Элен вспыхнули вместе любовь, страх и даже слабый оптимизм. Может быть, не все еще потеряно?

– Я пытаюсь быть счастливой, – робко пролепетала она. – Мне очень жалко, что это удается с таким трудом.

Дарси по-прежнему не отрывал глаз от реки, но взял руку Элен и переплел ее пальцы со своими.

– Ты хочешь что-нибудь изменить?

Солнце припекало ей голову и плечи, и оттого холод охватившей Элен неуверенности казался еще страшнее.

– Нет, – прошептала Элен, надеясь, что говорит правду.

Дарси повернул голову и посмотрел ей в глаза.

– Поедем на уик-энд в Мер.

«Докажи! – говорил он этим. – Докажи, что у нас с тобой все в порядке».

Но Элен еще не успела ему ответить, а на его лице уже появилась мрачная тень.

– Я еще не могу. Пока не могу, Дарси! Обычно Элен глядела на часы и говорила, что ей пора снова приниматься за работу. Но теперь первым поднялся Дарси. Поднялся и начал собирать вещи, оставшиеся после пикника. Он молча отвез Элен в библиотеку и на прощание поцеловал, еле прикоснувшись к ее щеке. Но ей показалось, что поцелуй прожег ее кожу насквозь.

Однако на следующий день он снова ждал ее, и между ними снова установились ласковые, доверительные отношения.

Элен начала, вся сжимаясь от горестного предчувствия, считать дни, оставшиеся до экзаменов. Сперва оставалось одиннадцать, потом семь, потом только четыре…

За все это время она лишь один раз видела Тома. Она написала ему церемонную коротенькую записку, благодаря за картину и ни словом не обмолвясь о ярмарке или о том майском утре. Том не отреагировал, а картину Элен сняла со стены и убрала подальше, чтобы она не служила ей напоминанием об его отсутствии и в то же время неотступной близости. И вот в последнюю неделю перед экзаменами – роковой чертой, которую провела перед собой Элен – она пошла побродить по улицам. Замкнутое пространство библиотеки начало вдруг давить на нее. Проходя мимо музея современного искусства, Элен внезапно зашла туда, подумав, что, может быть, созерцание картин поможет ей избавиться от ненужных мыслей. Слово «картины» пробудило тревожный, почти зловещий отклик в ее душе, но Элен отмахнулась от дурных предчувствий.

По галерее разносился оживленный шум приглушенных голосов: она попала на вернисаж. Элен повернула назад, и вдруг кто-то лениво протянул за ее спиной:

– Что, уже уходишь?

Том резко возник перед ней, и ее так неудержимо повлекло к нему, что моментально исчез шум, словно отгороженный стеклянной стеной.

– Я бы на твоем месте еще немножко задержался. Картины вполне приличные, стоит посмотреть, да и вино неплохое.

Том протянул ей бокал, но Элен покачала головой. Она боялась, что у нее будут дрожать пальцы и ноги станут, как ватные.

– А что ты тут делаешь? – глупо спросила она.

– Жду.

Как только Том это сказал, с него слетела маска. Он заглянул в простодушные серые глаза Элен, посмотрел на густые, курчавые черные волосы, которые она сурово завязала на затылке. В ее облике была какая-то хрупкость и в то же время трогательная решительность. Том неуклюже протянул к ней руку, и ему показалось, что в ее лице вспыхнуло ответное желание. Они двигались, словно роботы в пустом пространстве, а ведь в зале было полно народу! Она тоже вытянула вперед руку, но не притянула его к себе, а оттолкнула.

– Не надо! Не надо ничего ждать, слышишь?

Это было так похоже на нее! Сплошной парадокс: сдержанная англичанка отвергает свою чувственную натуру… это как огонь, пылающий в мраморной чаше. Тому стало смешно, он чуть не расхохотался. Но тут же страшно разозлился на ее упрямство. Они оба резко выпрямились и почти с ненавистью посмотрели друг на друга.

– Улитка! Спряталась в свою раковину! – насмешливо сказал Том.

– Оставь… меня… в покое! – решительно отрезала Элен, голос ее отсекал слова, словно острый нож.

Она повернулась и пошла прочь. Плечи ее были расправлены, спина гордо выпрямлена. Даже Том не догадывался, до чего же ей было трудно идти.

Три дня, два…

Вся работа была выполнена. Элен знала, что теперь ей нужно отдохнуть, накопить энергию, чтобы хватило сил пять дней подряд писать шестичасовые экзаменационные работы. Пять коротких дней, которые будут кульминацией трехлетней учебы… Элен молча сидела в комнате Хлои, глядя на золотистый фасад Крайст-Черч, без конца подливая себе кофе и стараясь ни о чем не думать.

Хлоя тоже волновалась, но она скрывала это даже от Элен. Это было в ее стиле: шутить и делать вид, что экзамены за первый курс – это чепуха, и никому, кроме самой себя, не признаваться в том, что ей на удивление страстно хочется сдать их на «отлично».

В предпоследний день Дарси заехал к Элен, чтобы пожелать ей удачи. Они уже договорились, что всю экзаменационную неделю она будет одна дескать, так ей легче сосредоточиться. Элен, конечно, знала, что это не единственная причина, но она гнала прочь угрызения совести.

«А я здорово наловчилась не замечать неприятных вещей», – с кривой усмешкой сказала она себе.

Когда Дарси уже пора было уезжать, он вдруг замялся, стоя в дверях. Элен видела, что он никак не решается ей о чем-то сообщить, и терпеливо ждала, зная, что такой прямодушный человек в конце концов все выложит начистоту, без подсказок.

– Элен! Я хочу объявить о нашей помолвке. Дарси достал из кармана аккуратно сложенный листок бумаги и показал его Элен.

– Я хочу поместить это в «Таймс», «Телеграф»… ну и других изданиях. Вот как полагается об этом сообщать. Если ты, конечно, не возражаешь…

Он предоставлял ей возможность возразить по форме, но не по существу! До чего же он упорный, этот с виду такой застенчивый Дарси!

«Джон Уильям Обри Фредерик Мер, виконт Дарси, владелец Мер-Хауса, в Глочестершире, объявляет о своей помолвке с Элен Джейн, единственной дочерью…»

Элен посмотрела в глаза Дарси, в которых светилось упрямство.

– Но почему именно сейчас, Дарси?

Дарси, как всегда, был честен и ответил без обиняков:

– Из-за мамы. Раз она не верит, что я на тебе женюсь, значит, я заставлю ее в этом убедиться! Я расскажу всему свету, тогда она поверит.

Дарси взмахнул листком бумаги.

– Это только первый шаг.

«Да какая разница? – подумала Элен. Ею вдруг овладела усталость, сражаться уже не было сил. – Наша помолвка важна только для меня и для Дарси, точно так же, как это было в Венеции. Что изменится, если какие-то люди, на которых нам с ним наплевать, прочтут о ней за утренним кофе?»

В памяти всплыло кукольное личико графини, на котором застыла самодовольная улыбка.

«По-твоему, я не достаточно хороша для твоего сына? – спросила ее Элен. – У тебя просто не хватает ума увидеть, что я подхожу ему во всех смыслах, кроме одного, а только это и важно!

Я пока только пытаюсь полюбить его, но у меня это получится лучше, чем у тебя!»

Элен уткнулась лицом в грудь Дарси и закрыла глаза. Потом кивнула.

– Тогда я позвоню в газеты, – настойчиво сказал он.

– Хорошо. Если ты считаешь, что это важно. Он поцеловал ее, ткнувшись в уголок ее рта, и провел языком по ее губам.

– Уже скоро… – прошептал он. – Я люблю тебя. Ладно, сдавай свои экзамены. Желаю удачи, хотя у тебя и без моих пожеланий все будет хорошо.

Элен смотрела ему вслед, и в ее груди, как всегда, боролись нежность и тревога. Еще один день…

В последний вечер Том медленно брел по узеньким улочкам по направлению к колледжу Крайст-Черч. Это был канун летнего равноденствия, толстые каменные стены, казалось, уже насытились светом и теплом. Том обошел вокруг Нового Колледжа и побрел еще медленней, дойдя до больших газонов, где благоухало разными травами. В тишине по лужайкам разносился стук крокетных молоточков и шаров, радостные возгласы. Звуки музыки, доносившиеся из окон, громко разносились по лужайкам, а потом стихали, поглощенные густыми кронами деревьев. Том остановился в тени монастыря, где царила тишина, его рубашка призрачно белела в сумерках. Прислонившись к стене возле низкой старинной арки, Том глядел, как во дворе, поросшем дерном, сгущаются тени, однако на самом деле он был слеп и глух ко всему. Мысли его были не здесь, они блуждали далеко. Том напряженно думал. Наконец он отстранился от покатого, нагревшегося за день на солнце камня и решительно зашагал вперед. Пыльный светофор на повороте шоссе горел слишком ярко, по дороге ехало слишком много машин. Том быстро пересек шоссе, и как только очутился на маленьких, мощенных булыжником улочках, городской шум стих. Том поднял глаза на узкую полоску синего неба, и на его лице мелькнула улыбка. Он вдруг вспомнил Нью-Йорк.

«Трудно себе представить что-нибудь более отличающееся от Оксфорда с его изумрудно-зелеными лужайками и опоясывающими город заливными лугами, на которых растет прохладная, сочная трава, чем Манхэттен в разгар знойного лета», – подумал Том.

Но этот год, который он проводил в Оксфорде, заканчивался, и Том собирался домой. Он сделал все, ради чего приехал сюда, но оставалось еще одно – то, что вдруг стало для него важнее всего на свете. Без этого все становится бессмысленным: и то, где он был, и то, чем занимался.

Это «одно» – Элен.

Хрупкая, упрямая, холодная и страстная Элен… Он желал ее больше всего на свете. Больше, чем все театры Грега Харта вместе взятые, она была для него важнее успеха, признания и творческой мощи, которых он всегда так жаждал. Без Элен все это было ему не нужно, Том это прекрасно понимал. Он всегда знал, чего хотел. Именно тогда, на новогоднем балу, он разглядел в глазах Элен, в которых разгоралось гневное пламя, силу, которая заворожила его гораздо больше, чем умелое кокетство Пэнси. Том принялся наблюдать за Элен, и постепенно его интерес к Пэнси угас. Шли недели, и дружеские чувства, которые он испытывал к Элен, переросли в нечто более значительное. Том хладнокровно ждал, пока чары Оливера спадут с нее, да и инцидент на новогоднем балу позабудется, но очень быстро ему стало понятно, что благоприятный момент упущен.

В дело вмешался Дарси.

И все же Том ждал, не предпринимая никаких шагов, ибо был уверен, что в конце концов они все равно будут вместе. Поскольку Том всегда знал, что ему нужно, он давно привык добиваться своей цели. Теперь он ругал себя за самоуверенность. Он допустил, что Элен уехала в Венецию, и она вернулась оттуда помолвленной! А ведь Элен – Том прекрасно это понимал – не нарушала своих обещаний. Отчасти поэтому он ее и полюбил.

И все же надо попытаться заставить ее нарушить данное слово! Он должен это сделать, потому что без памяти влюблен в нее. Более того, он уверен, что и она его любит! Тома очень расстраивала мысль, что в этом замешан Дарси, он переживал за Дарси больше, чем за себя.

Том стоял у ворот: именно сюда он привел когда-то Элен, чтобы она спасла Оливера и спектакль. За воротами начинался величественный Кентерберийский Двор. Каменный вазон, в котором росли ноготки, резко выделялся на общем фоне, над цветами, жужжа, кружили пчелы. Успокоенный этим ленивым жужжанием, Том поглядел вверх и увидел, что занавески на большом окне Оливера задернуты. Он сразу нахмурился и взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки.

– Оливер!

Первая дверь оказалась открытой, другая распахнулась, едва он к ней прикоснулся. Том тяжело перевел дух и огляделся. В темноте белела голова Оливера и поблескивал голубоватый экран телевизора. Профиль Богарта занимал весь экран… Оливер повернул голову, вглядываясь в темноту.

– Харт? Спасибо, что зашел, – Оливер потер лицо. – Ну, почему мне совершенно нечем заняться, остается только смотреть старые фильмы? Куда все подевались?

Том отдернул занавески, в комнате стало светлее.

– Нечего тебе сидеть в темноте.

– Это соответствует моему настроению в последнее время. Я рад тебе. А то я уже начал страдать от одиночества.

Для Оливера это было редкое признание, друзья серьезно посмотрели друг на друга.

– Ты готовился к экзаменам? – без обиняков спросил Том.

– Совершенно не готовился.

– Ты что ж, просто так будешь сидеть на экзаменах?

Оливер пожал плечами.

– Это не имеет ни малейшего значения. Ладно. Что будем делать?

Том взял с подноса бутылку виски и щедрой рукой наполнил два бокала.

– Я думаю, нужно повеселиться в последний вечер. Оливер с отвращением посмотрел на свой бокал и тут же одним махом осушил его.

– В последний вечер?

– Да, – Том резко отвернулся к окну. – Я думаю, другого такого не будет. Как бы все ни обернулось.

Оливер поставил бокал.

– Тогда давай повеселимся как следует! – к нему вдруг вернулась былая бодрость. – Вперед!

Когда Том впоследствии вспоминал этот вечер, ему приходило на память то, как Оливер вел себя за обедом: он был обворожителен, настаивал, что им нужно попробовать еще один пудинг и выпить хотя бы одну бутылку «Шато Найрака». Потом он повел Тома в бар «У Винсента» и был забавно напуган тем, что там полным-полно пьяных студентов, которые уже сдали экзамены.

– Фи, веселиться по этому поводу – это дурной вкус! – пробормотал он и увел Тома в более темный и изысканный клуб, где заказал прекрасный, вкусный и абсурдно дорогой портвейн, а затем откинулся на спинку сиденья и, выпустив облако сигаретного дыма, улыбнулся приятелю.

Впервые за много месяцев Тому было легко с ним общаться. Он вновь вспомнил, чем ему когда-то так полюбился Оливер. Даже приканчивая вторую бутылку портвейна, и несмотря на то, что в глазах его появился пьяный блеск, а на лбу выступили капли пота, Оливер все еще оставался остроумным аристократом, который когда-то приобщил Тома, чувствовавшего себя здесь после Нью-Йорка не в своей тарелке, к таинственной внутренней жизни Оксфорда.

Том пил с ним наравне, но не мог спокойно забыться, как это умел делать Оливер. Его осаждали воспоминания, а от спиртного просто началась головная боль. Они уже почти осушили вторую бутылку портвейна, когда Том, помявшись, достал из бумажника газетную вырезку. У него вдруг возникла настоятельная потребность поговорить с Оливером, но он смущался, как подросток. Вместе с головной болью росло раздражение, и Том отставил в сторону свою рюмку.

– Ты видел это?

Оливер взглянул и увидел, что Том держит в руках вырезку из светской хроники «Таймс». Он насмешливо фыркнул.

– Нет, конечно! По-моему, это не стоит нашего внимания.

– Да ты посмотри, черт побери!

Оливер, прищурившись, поглядел туда, куда ткнул пальцем Том – на первое объявление о предстоящих бракосочетаниях.

– А, понятно… Ну, так это не новость… Что тебя так взволновало, черт побери? – Оливер посмотрел на мрачное лицо Тома, и в его глазах медленно забрезжило удивленное понимание. – А… Ага… Но до чего ж это на тебя не похоже! Да, тяжко тебе… но согласись, это еще и ужасно забавно!

Оливер откинулся назад, сидя на бархатной банкетке, и громко расхохотался. Том нетерпеливо оборвал его, не дав посмеяться всласть.

– Но почему именно сейчас? Зачем объявлять об этом сегодня? Я думал, они хотят подождать. Я думал, у меня еще есть время.

– Почему? Ах, ну, конечно же, из-за мамы! Она ведь категорически против. Дарси, очевидно, считает, что он таким образом заставит ее согласиться.

Когда смех Оливера стих, Том нагнулся к нему через стол и настойчиво сказал:

– Послушай! Я прошу тебя как друга. Как его брата и… как друга Элен. Скажи, что мне делать: пожелать им всяческих благ и по-джентльменски удалиться? Или поступить так, как велят мне все мои инстинкты и увести ее от него?

Оливер сощурился и задумчиво пожевал сигару.

– Если я не ошибаюсь, – плавно произнес он, – это больше зависит от Элен. Или я не прав?

Том посмотрел на него сквозь сигарный дым.

– Мне кажется, я знаю, чего хочет Элен, – сказал он, обращаясь, в основном, сам к себе. – И это не Дарси.

Наступило недолгое молчание.

– В таком случае, – сказал Оливер, – с какой стати ты спрашиваешь моего совета? Если ты не хочешь больше вина, я с твоего позволения допью эту бутылочку.

Однако Том схватился за горлышко бутылки, не давая Оливеру ее забрать.

– Я не спрашиваю тебя! Я просто сейчас сообразил, что мне делать, и сообщил тебе об этом. И бутылку ты не допьешь, потому что ее допью я!

Оливер зевнул.

– Как хочешь. Только перестань обращаться со мной как со смертельно больной тетушкой.

Том рассмеялся, поняв, что ему открыта «зеленая улица». Головная боль моментально прошла. На мгновение ему показалось, что все легко и просто, и его буквально захлестнула любовь к Оливеру, к этой темной комнате, ко всему миру. Он будет с Элен! Он не даст ей ускользнуть, потому что не может жить без нее.

– Нам еще не пора, как по-твоему?

Их начала постепенно обволакивать теплая пелена пьяной эйфории.

– Нет, решительно нет!

Гораздо позднее они вместе ковыляли к колледжу Крайст-Черч. Впервые за много месяцев им было легко вдвоем. Оливер казался прежним, жизнерадостным сорви-головой.

«Если он все еще бывает таким, – мелькнула у Тома смутная мысль, – значит, дело не так далеко зашло!»

Они, громко топая, прошли мимо будки привратника, старательно призывая друг друга к тишине и подавляя взрывы хохота, словно расшалившиеся школьники.

Зайдя в комнату, окна которой выходили на Кентерберийский Двор, Том, шатаясь, постоял у камина, а потом пробормотал заплетающимся языком:

– Ох, мне же еще столько тащиться до Северного Оксфорда!.. Слушай, а может, я посплю тут на твоей кушетке? Забыться, забыться чудесным сном…

Оливер неловко привалился к двери в спальню.

– Хорошо, будь моим гостем. Может, ты притащишь меня в половине десятого на экзамен? Надо же, какая забавная перспектива!

Том уже засыпал, как вдруг услышал голос Оливера, который говорил так связно, будто был абсолютно трезв:

– А знаешь, там все равно ничего бы не вышло.

– Ты о чем?

– О моем брате и Элен. Я никогда не считал, что они подходят друг другу, хотя я тебе не завидую: расстраивать их помолвку, когда за их спинами уже стоит отдел светской хроники, – дело нешуточное! Дарси слишком прямодушен, а Элен – очень верный друг. М-м… Элен… Как жаль, что я упустил свой шанс! Любовь всей жизни…

– Оливер!

– Да?

– Пошел к дьяволу!

Настало утро. Элен видела, что за окном становится все светлее, и считала удары маятника.

Мысли ее совершенно прояснились. Предстоящая неделя имела для нее огромное значение. И она не пожертвует ею ни для кого! Ни для кого! Элен и Хлоя встретились на галерее, обе были одеты в традиционную оксфордскую форму: черные чулки, черная юбка с пиджаком, белая рубашка и черный галстук, шапочка и плащ.

– От этого маскарада, – пожаловалась Хлоя, – один только прок: я себя чувствую безумно сексапильной. Разве можно в таком состоянии сдавать экзамены?

На блестящих черных чулках Хлои сзади были стрелки, шикарный костюм из черного бархата отделан тесьмой. На воротнике белой блузки с жабо чернела ленточка, сколотая брошкой с камеей.

– Бедные твои соседи мужского пола, – ухмыльнулась Элен.

Ее собственный строгий черно-белый наряд подчеркивал белизну ее кожи и блестящий отлив черных волос. Длинный, свободный плащ еще больше стройнил ее, рядом с замысловато выкроенным плащом Хлои он казался размахайкой.

– А эта ужасная шапка! – простонала Хлоя, по-пиратски надвигая ее на один глаз. – Ну, почему мы не можем надевать такие же головные уборы, как мальчики?

Пэнси распахнула свою дверь, находившуюся на другом конце галереи.

– Какой у вас элегантный и серьезный вид!

– Разве мы не похожи на автоинспекторов?

– Нисколечко! Просто сразу видно, что вы ужасно умные. Я так рада, что после моего курса не предусмотрено никаких экзаменов! Пойдем, бедные овечки, я приготовлю вам завтрак.

Взъерошенная Пэнси зевала, натягивая халат; кроме нее, в комнате никого не было.

– Стефан остался в колледже, – уклончиво сказала она.

Элен и Хлоя переглянулись, подняв брови, и переменили тему разговора.

Ровно в пятнадцать минут десятого они были готовы выйти из дому. Роза, шаркая шлепанцами, выползла в темный холл и влажно чмокнула их в щеки.

– Каждый год я вижу, как ребята отправляются на экзамен, стискивая в руках свои шапочки и новые авторучки, они идут с таким видом, словно их ведут на гильотину – вот прямо как вы сейчас! А как только это все закончится, оказывается, что это совершенно неважно… Хотя что я говорю? Я же не грамотей. Старайтесь, девочки! Не посрамите наш дом!

Она подмигнула им и ушла, покатываясь со смеху.

На улицах было великое множество черно-белых фигур: кто шел пешком, кто ехал на велосипеде, плащи развевались.

– О боже! – прошептала Хлоя.

Элен шла бодрым шагом, но лицо ее было смертельно-бледным. На ступеньках они в последний раз обменялись испуганными улыбками и пошли по гулким черно-белым кафельным плитам каждая к своей аудитории.

Тому пришлось буквально клещами вытаскивать Оливера из кровати. Как только он пришел в себя, взгляд его помрачнел, а лицо скривилось от неприятного воспоминания.

– О господи!

Том с жалостью и немного виновато посмотрел на его серое лицо.

– Извини. Вчера вечером это я был, в основном, виноват. Вот, выпей черного кофе.

После жизнерадостного настроения, в котором Оливер пребывал накануне вечером, он казался еще мрачнее обычного. В язвительном молчании он наблюдал, как Том достает для него темно-серый костюм от «Севайл Роу», белую рубашку и накладной воротник, а также полагающийся по такому случаю белый галстук-бабочка. Оливер, не глядя, надел все эти вещи и посмотрел на стайки людей в черных плащах, пересекавших двор.

– Маленькие, скромненькие людишки, – пробормотал он.

– Плащ надевай. И шляпу, – подсказал Том. – Пора идти.

Оливер обрушился на него.

– Если ты так много об этом знаешь, почему бы тебе не сдать за меня экзамены? Я вообще-то и сам до аудитории доберусь, Харт. Мне не нужно, чтобы ты меня туда тащил.

– Мне хочется пойти, – спокойно сказал Том. Подойдя к ступенькам, он не стал глядеть вслед Оливеру. Его глаза обшаривали притихшую толпу в поисках цыганских черных волос Элен. Дважды ему казалось, что он ее заметил, но когда девушки поворачивались, Том разочарованно вздыхал: лица были незнакомые. Он ждал, пока не прозвонил резкий звонок, и последние, запоздалые студенты побежали вверх по лестнице. Только когда тяжелые двери захлопнулись, он повернул назад. Он знал, что Элен в здании, а раз так – то он придет за ней.

Оливер побрел на свое место, ненавидя напряженную атмосферу, царящую вокруг, и серьезных студентов, сновавших вокруг. Он чувствовал себя невыразимо одиноким, а от ощущения полной бессмысленности прихода сюда у него даже слегка закружилась голова. В середине зала, где стоял длинный ряд одинаковых столов, Оливер увидел на маленьком шатком столике белую табличку со своим именем. Там лежал чистый лист бумаги и перевернутый листок с вопросами, чтобы нельзя было их подглядеть до самого начала экзаменов. Очевидная безнадежность подобных замыслов вызвала у него горькую улыбку.

Тихая девушка, сидевшая рядом, подняла глаза и увидела Оливера.

«Надо же! Лорд Оливер Мортимор выглядит как небритый архангел», – подумала она и легонько вздохнула.

– Можете начинать. У вас в запасе три часа.

Экзаменатором был пожилой профессор, семенящую походку которого Оливер когда-то с удовольствием передразнивал. Теперь Оливер перевернул листок, не глядя на преподавателя, и просмотрел список вопросов.

Все они были для него пустым звуком. Оливер снял с ручки колпачок и написал в нужном месте «Оливер Мортимор (лорд)». Его собственное имя и титул, казалось, насмехались над Оливером. Он уставился на пустой белый лист, неприятное чувство отчуждения от мира медленно сменилось нахлынувшим сожалением, таким сильным, что Оливер чуть было не замахал руками, пытаясь его стряхнуть.

Дело было не в экзаменах. Его отец вел себя точно так же, но к нему всегда относились одобрительно, чуть ли не аплодировали, считая его забавным шалопаем. Нет, все было серьезнее… Оливер чувствовал, что его затягивает, засасывает бесплодная морская пучина, а он не в силах с этим бороться. Его душила бессмысленность жизни.

Он подвинул поближе предусмотрительно оставленный на столе кусок промокашки и написал черными чернилами, жирно выводя каждую букву:

– Какого черта я с этим связался? Потом приписал внизу:

– Все, хватит.

Потом надел на ручку колпачок, скомкал бумагу и вышел из аудитории. Вышел, не обращая внимания на ухмыляющегося преподавателя.

Тихая девушка провожала его глазами, в которых виноватое восхищение сочеталось с благоговейным трепетом.

 

13

Это было похоже на марафонский бег.

Элен чувствовала себя как атлет, который не щадит себя, рассчитывая на то, что вот-вот у него откроется второе дыхание. Как только очередной экзамен оказывался позади, она тут же нацеливалась на предстоящий. Элен находилась в приподнятом состоянии, уровень адреналина в ее крови был постоянно повышен. И хотя она почти не отваживалась себе в этом признаться, все у нее шло чудесно. Каждый ответ, казалось, брался из воздуха и был сжатым, но исчерпывающим. Сколько у нее было идей и озарений, какие длинные цитаты она приводила, даже не подозревая, что она все это помнит! Целую неделю она бежала по этому черно-белому экзаменационному туннелю. Это был мир, в котором лишь сухо шелестели экзаменационные листки и ее ручка скользила по бумаге, исписывая страницу за страницей. Элен оживала в тишине аудиторий, не слышала кашля соседей, их сосредоточенного сопения и бодрых инструкций преподавателей.

Между экзаменами она спала, забывалась благодатным сном без сновидений, ела одна, стараясь держаться подальше от людей, и гуляла вдоль берега реки, думая о следующем экзамене.

Это была самая длинная и самая короткая неделя в ее жизни. Ей казалось, что она уже бог знает сколько времени живет так, и при этом она сожалела, что это заканчивается, не успев толком начаться. И вот настал последний день, и Элен прошла по черно-белому кафелю к длинному ряду столов в последний раз… Она была слегка удивлена, увидев вокруг серые, измученные лица. Не может быть, чтобы она тоже так выглядела! Перед ней лежал текстом вниз знакомый продолговатый листок с вопросами и пустая тетрадь для ответа. Вот оно… вот он, конец!

Мимо нее прошелестела черная мантия экзаменатора, и что-то заставило Элен поднять глаза. Перед ней стоял Стефан. При виде него в душе Элен всколыхнулись вытесненные воспоминания о том, что происходило там, за стенами аудитории, но она усилием воли отогнала их. Нет, пока не время. Сперва покончи с этим.

– Можете начинать…

Стефан вынул большие пальцы рук из складок мантии и пошел к своему столу, стоявшему на помосте. Усевшись, он развернул «Таймс» и лениво принялся за кроссворд. Обычно он любил следить за студентами на экзамене. Его забавлял контраст между тем, что он целых три часа бьет баклуши, а студенты буквально выбиваются из сил. Но сейчас пустые клетки кроссворда расплывались перед глазами, а в голове опять зазвучал монотонный мотив.

Пэнси. Пэнси… Где она? Что сейчас делает? Пэнси ускользала от него, а он ничего не мог с этим поделать и был в ярости. Стефан чувствовал себя пожилым, нездоровым человеком, и вдобавок его мучило сознание собственной вины. Контрапунктом основному мотиву всегда звучала тема Беатрис. Дом, дети, семья… Затем опять Пэнси, ее шелковистая кожа, маленькие твердые груди и дразнящий призыв в ее глазах. Стефан снова скорчился, почувствовав, что в него вонзили острый нож. Пытаясь развеяться, он пошарил глазами по рядам, глядя на склоненные над столами головы. Ни одной такой же ослепительно-светловолосой головки, как у Пэнси! Никто не умеет вести себя с таким игривым изяществом… Стефан подошел к Элен и немного понаблюдал за ней. Она писала, не налегая яростно на перо, как другие, а плавно, уверенно водя ручкой по бумаге. Стефан представлял себе ее рассудительные, уравновешенные высказывания. Для него она, конечно, недостаточно темпераментна и слишком правильна, но вообще-то она умная девушка. Странная подобралась в Фоллиз-Хаусе троица. Пэнси и ее друзья. Пэнси…

Для Стефана эти три часа тянулись целую вечность.

И вот наконец:

– Все, заканчивайте.

Элен дописала последнее предложение и откинулась на спинку стула. Внезапно ее пальцы, руки и все тело словно налились свинцом. Она поднялась на ноги и, словно робот, пошла к столу экзаменатора, чтобы сдать работу. Поглядела на Стефана – и с трудом его узнала. Его лицо избороздили морщины, на плечах белела перхоть. Постепенно Элен начала осознавать, на каком она свете.

«Люди… Снова эта кошмарная реальная жизнь», – вздохнула она.

Толпа вынесла ее из экзаменационного зала и понесла по коридорам на улицу. Было пять часов дня, июнь подходил к концу. Солнце припекало голову, все вокруг поздравляли друг друга, толкались и подносили ко рту зеленые бутылки шампанского с золотыми этикетками. Мир Элен снова расцветился красками, словно старое, очаровательное, черно-белое кино подошло к концу. Она пошла вперед, сперва неуверенно, а потом резко побежала вниз по ступенькам. Элен вертела головой, прекрасно понимая, что ей хочется увидеть одного-единственного человека.

Том схватил ее и привлек к себе.

Том был в джинсах и белой рубашке; загорелый и улыбающийся, он ждал ее. Она увидела пуговку на его воротнике, знакомую линию подбородка, руку, протянутую к ней… Он развязал черную ленточку шейного воротничка и взял из одеревеневших пальцев Элен черный академический головной убор.

– Ну, все позади, – ласково сказал он. – Теперь пошли со мной.

Элен двинулась вслед за Томом, не отрывая от него глаз, словно боялась, что он исчезнет. Его машина стояла совсем рядом – на булыжной мостовой Мертон-Лейн. Они быстро проехали по улочкам, на которых царила духота, и выбрались за город. Том вел машину по дорожкам, обсаженным кустами боярышника, которые почти сплетались ветвями у них над головой, а затем поехал по склону большого холма. Наконец он остановился у ворот, в которые упиралась вязовая аллея. Том откинул крючок на воротах и впустил Элен внутрь. Касаясь друг друга плечами, они вышли на пологий склон, поросший травой. Внизу протекала Темза, на влажных голубовато-зеленых берегах желтели пятна цветов, а посередине тянулась река, похожая на тускло-серебристую ленту. В отдалении виднелся Оксфорд – серый массив, в центре которого немыслимо ярко блестело золото.

– Ну, как тебе такая перспектива? – спросил Том, и в его голосе звучал затаенный смех.

Элен восхищенно вздохнула.

– Потрясающе. Очень красиво и далеко отсюда. Том захватил с собой корзину. Теперь он вынул ее содержимое: бокалы для шампанского, такие хрупкие и элегантные, забавно смотрелись в густой траве; еще Том достал малину, лежавшую в гнездышке из листьев, горшочек густой желтоватой сметаны и бутылку шампанского, покрытую бусинками холодных капель. Когда он наполнил бокал Элен, она обратила внимание на то, что шампанское розовое и пахнет цветами и фруктами, как и сам этот чудесный летний день.

– Это для тех, кому удалось уцелеть. Для поддержания сил! – сказал Том, и они чокнулись.

Он утер загорелой рукой розовую пену, выплеснувшуюся на пальцы Элен. Потом лениво оперся на локоть и улыбнулся.

– Знаешь, – сказал он, – когда ты вышла из этого жуткого здания, у тебя был такой вид, будто ты завоевала золотую медаль на Олимпийских играх. Ты была опьянена своей отвагой. Это ужасно нескромно, все вокруг были как контуженные, только ты лучилась от счастья.

Элен откинула назад голову и засмеялась, чувствуя, как луговая трава щекочет ее лицо. Том смотрел на ее губы, алевшие на фоне зеленой травы.

– Да, я, пожалуй, получила наслаждение от экзаменов… Боже, вот так признание! Но я очень рада, что теперь все позади.

– Я тоже. На вот, поешь.

Том взял большую ложку малины и Элен потянулась к ней ртом. Она почувствовала языком гладкую металлическую поверхность, а затем во рту стало восхитительно сладко Малиновый сок потек по ее подбородку. Том вытер его пальцем, потом засунул его себе в рот и тщательно облизал. У Элен прервалось дыхание.

Этот простой, доверительный жест взволновал ее больше, чем любой поцелуй.

Элен затрепетала, вцепившись пальцами в сочную траву. Тишина медленно ползла от земли в небеса, и вот уже весь окружающий мир словно завис в ней, омываемый маслянисто-желтым солнечным светом. Посмотрев после долгой паузы в глаза Тома, Элен уловила в его красивом самоуверенном лице, обычно прикрытом иронически отрешенной маской, вопрос, искренний вопрос. Насмешливая улыбка сползла с его губ, они с надеждой приоткрылись Глаза его были не просто темными, а бархатисто-карими, с каким-то ореховым отливом, а рот, как и у нее, перепачкан сладким малиновым соком.

Элен знала, что у нее в запасе целая вечность. Медленно, не отрывая глаз от Тома, она подняла свой бокал, допила шампанское, остававшееся на донышке бокала, и в последний раз ощутила во рту легкое покалывание. Ей хотелось радостно засмеяться, но она предпочла сделать сперва другое. Отставив в сторону бокал, Элен перекатилась с боку на бок по траве, в которой желтели лютики. Протянув руку, она дотронулась до упругой кожи на подбородке Тома и сомкнула руки у него на затылке. Потом приподнялась и потянулась к нему.

Губы их встретились в нежном-нежном поцелуе.

Этот поцелуй как бы скрепил их договор, и Элен снова перенеслась в свой итальянский сон. Но теперь, когда она открыла глаза, Том был по-прежнему рядом с ней. Он был такой близкий, такой знакомый, но в то же время у нее было впечатление, что она его видит впервые. Ей хотелось познакомиться с ним поближе, отправиться в неведомое плавание, хотелось, хотя она понимала, что тогда пути к отступлению уже не будет. Лежа в объятиях Тома и глядя ему в глаза, Элен вдруг снова услышала жужжание пчел, круживших над таволгами, и звук невидимого самолета, летевшего в голубой вышине. В траве вокруг ее головы закопошились насекомые. Хаос, царивший в мире, внезапно преобразовался в гармонию, все стало упорядоченным и невероятно прекрасным.

«Здесь и теперь, – подумала Элен. – Вот где я хочу быть!»

Но Том чуть отпрянул, и она, нахмурившись, снова заглянула ему в лицо. Он поймал ее руку, и она ощутила, как ее твердый, словно каменный, палец уткнулся в его мягкую ладонь.

– Значит, ты этого не сделаешь?

К стыду своему, Элен не сразу сообразила о чем он и лишь потом припомнила Дарси. Они договорились, что он встретит ее после последнего экзамена. Наверное, он тоже был в толпе, сгрудившейся возле ступенек, и мечтал повидаться с ней. Но она просияла, увидев Тома, и, не раздумывая, ушла с ним.

Хуже того, она сделала это с радостью! Элен внезапно представила себе, как Дарси ее ждет, как последние студенты выходят из аудиторий, как радостный шум постепенно стихает, удаляясь к шоссе, и Дарси остается один…

– Чего не сделаю? – глупо спросила Элен.

– Элен, – спокойно сказал Том, – не надо притворяться, ты же не дурочка.

Он не собирался делать ей поблажек. Том не желал облегчать ей жизнь, не позволял уйти от ответственности.

– Ты про Дарси?

Перед Элен на мгновение всплыло его простое добродушное лицо, на секунду оно заслонило собой лицо Тома. Ведь ее с Дарси связывают нежность и доверие.

«Нежность, но не любовь, – подумала она. – Нет, это не любовь!»

– Нет, – произнесла она вслух и посмотрела на мрачное лицо Тома. – Наверное, я не смогу стать его женой.

Элен села и уткнулась лицом в коленки. При одной мысли о том, что нужно будет сделать, ей становилось омерзительно, в этот момент она бессознательно ненавидела Тома за то, что он поставил ее перед таким выбором.

– Но что я могу поделать? – У Элен упало сердце, когда она подумала о том, что ей предстоит.

– Ты, конечно, должна ему сказать. Рано или поздно это все равно произойдет. И лучше сейчас, чем через год или через пять лет.

«Это безжалостно, – подумала Элен, – но справедливо. И ты останешься в выигрыше, не правда ли, Том Харт? Да, но ты мне нужен! О, как ты мне нужен! Я больше не могу без тебя. Значит, я в тебя влюблена? Вот что означает это странное сочетание – непреодолимое желание тебя увидеть, ярости и тоски? Это не похоже на покой, который я ощущаю, когда рядом Дарси. Нет, совершенно непохоже!»

Солнце, сиявшее над ее склоненной головой, скрылось за тучами. Том нагнулся над Элен и поднял ее голову. На сей раз его губы впились в нее страстным поцелуем, он высунул язык и заставил ее разомкнуть губы, она откинулась назад на траву, зеленые стебли заколыхались на фоне неба. Том тяжело навалился на нее, но она могла бы поднять его, как пушинку, и унестись с ним вместе в голубую даль – так много сил пробудило в ней ответное желание.

Она все что угодно могла сделать, пока он был рядом с ней, вот так, как сейчас…

Но пока еще было рано. Пока еще она этого не заслужила.

– Ты ведь понимаешь меня, да? – он спросил ее так, словно Элен чувствовала точно то же, что и он, и она кивнула.

Ей было трудно, ужасно трудно, но она все-таки отвернулась от него и сжала руки Тома, сдерживая его.

Том тихонько застонал, они оторвались друг от друга и поглядели на просторную долину, за которой начинался Оксфорд, тонкие шпили напоминали зубцы короны, увенчивавшей город.

– Режиссерский инстинкт подсказывает мне, что сейчас не время, да и место неподходящее… – сказал он.

На лице Тома снова заиграла улыбка, он снова приобрел уверенность. Однако все же дотронулся пальцем до запястья Элен и пощупал ее пульс – ему хотелось еще на мгновение задержать ее.

– Но ведь мне недолго придется ждать, Элен? Ты учти, я не Дарси. Я ужасно нетерпелив.

– Я это заметила, – парировала Элен. – Я знаю, что мне делать. Мне кажется, Дарси заслужил… заслужил, чтобы я его не обманывала. Тебе этого достаточно?

Том понял ее.

– Ладно, тогда пошли, – он взял ее за руки и помог подняться с земли. – Там, внизу, есть ручеек. Мне очень нужен холодный душ, а ближе ничего нет. Бежим!

Держась за руки, они слетели по склону холма, поскальзываясь и прыгая через кочки с криками «берегись!» и «давай-давай!». Элен опять сияла от счастья и, ни о чем не задумываясь, слышала топот своих ног, чувствовала, как теплый, душистый ветер дует ей в лицо, а Том тащит ее вниз по длинному склону. Внизу простирался большой луг, поросший сочной травой, за которым протекал ручей, опушенный ольховой порослью. В грязь, которая уже успела высохнуть на солнце, впечатались следы коровьих копыт.

Прозрачная, как стекло, вода текла по гладкой гальке, длинные травинки напоминали волнистые волосы. Том не задержался на берегу, а прямо как был в джинсах и кроссовках, так и плюхнулся в воду, поднимая брызги, которые заискрились и начали переливаться всеми цветами радуги Том нагнулся, умылся и намочил холодной водой волосы, а потом выпрямился, перевел дух и засмеялся.

– Иди сюда! Водичка – просто прелесть!

Более осторожная Элен ступила на плоский камень, лежавший у края ручья. Она стянула с ног черные чулки, и Том покачнулся увидев ее белые, гладкие ноги.

– Нет-нет, не делай этого! – воскликнул он – А то окажется, что я зря принимал холодный душ.

Но Элен все-таки вошла в воду и улыбнулась от удовольствия, почувствовав, как восхитительно холодная вода омывает ее голые ноги. Когда она дошла до середины ручья, вода поднялась до подола ее скромной, благопристойной юбки, и ткань влажно прилипла к телу.

– Если мне придется пересдавать экзамены, то в каком я туда приду виде?!

– Иди сюда, наяда!

Она подошла, и они долго стояли в воде, обнявшись и не отводя глаз от солнечных бликов, плясавших на поверхности ручья. Элен подумала, что все правильно. Она была слепа и глуха ко всему и упорно не желала расставаться с пагубной мыслью о том, что человек должен раз и навсегда выбрать для себя что-то одно. Это заблуждение было не только пагубным, хуже того, оно проистекало от гордыни. Гордость не позволяла Элен сознаться в своей ошибке. Но теперь, наделав кучу ошибок, Элен понимала, что наконец-то поступила правильно. И как только она это поняла, солнце скрылось за длинным облаком, напоминавшим палец. Элен обернулась и посмотрела на холм. Вода вдруг показалась ей ледяной, голые ноги онемели от холода.

– Мне нужно вернуться в Оксфорд, – тихо произнесла она.

Ей стало стыдно. Это несправедливо, что она блаженствует тут на лоне природы, а Дарси ждет ее понапрасну.

Том, не говоря ни слова, помог ей выбраться по гладким камешкам на берег. Они медленно взобрались на холм, обнимая друг друга за талию.

Довезя Элен до Фоллиз-Хауса, Том пододвинулся к ней и поцеловал ее – слегка ткнулся губами в уголок ее рта.

– Не бойся.

Элен спокойно посмотрела на него.

– А я и не боюсь. Мне стыдно и больно от того, что я должна буду причинить ему боль. Но я не трушу.

– Я знаю.

Они снова замолчали, глядя друг другу в лицо, жадно изучая мельчайшие оттенки чувств, отражавшиеся на их лицах.

Элен почувствовала, что ей невыносимо трудно расстаться с Томом даже на несколько часов, и сама была потрясена. Она никогда не испытывала подобных чувств к Дарси. Он спокойно приходил и уходил из ее жизни, словно милая, но бесплотная тень.

Счастлива… Она была сейчас так счастлива!

– Не хочется уходить, – сказала она.

– И мне не хочется, чтобы ты уходила. Но нужно, – Том был необычайно ласков, она его знала совсем другим. Когда-то циничный, равнодушный и искушенный Том смотрел сейчас на нее с гордостью и любовью. – Ты придешь завтра на вечер?

Он имел в виду вечер, который устраивали в колледже Крайст-Черч. Последнее развлечение в этом учебном году… Дарси купил пригласительный билет на два лица у Оливера. Тот отпустил какую-то шуточку насчет неожиданной общительности Дарси, и Дарси ответил:

– Теперь, когда у меня есть Элен, мне море по колено.

– Да, – болезненно поморщилась Элен. – Я пойду… я собиралась пойти туда с Дарси.

– Я тоже там буду, – Том завел мотор. Он уже тронулся с места, и она с трудом расслышала его слова. Том сказал: – Я люблю тебя.

Элен спустилась по замшелым ступенькам. Она все еще была босиком, мокрая юбка прилипала к ногам. Дарси говорил ей когда-то те же самые слова, почти на том же самом месте… Она пыталась тогда убежать, но ей не удалось убежать слишком далеко. В душе Элен снова разгоралась битва между любовью и жалостью. Она вошла в холл в тот самый момент, когда зазвонил телефон. Слегка раздосадованная, Элен сняла трубку. Наверняка звонят Пэнси – так было всегда – а она с Пэнси уже бог знает сколько не виделась и не думала о ней.

– Элен? Слава богу! Ты очень сердишься? Это был Дарси.

– Что-что?

– Ну, за то, что я не пришел. Понимаешь, это было действительно серьезно, а то иначе я бы обязательно приехал. Мне пришлось вызвать сюда Тима Окшотта, чтобы он посмотрел заболевшую овцу. Оказалось, что у нее совсем другое, не то, чего мы опасались, но я не мог уехать, пока все не выяснилось. А ты где пропадала? Я телефон оборвал. Даже начал уже беспокоиться…

– О, я… я… ходила погулять.

– Как у тебя прошло?

– Ты о чем?

– Как о чем? Об экзаменах! Я же из-за них тебя не видел целую неделю.

Практичный, прозаичный Дарси разговаривал с ней, как обычно. Голос его звучал чуть встревоженно – он беспокоился за овцу – но в общем-то как и прежде. Элен посмотрела на серую будку телефона-автомата, на пыльный пол и на лучи тусклого света, просачивавшегося вниз с галереи. Значит, он не ждал ее после экзаменов. И ни о чем еще не догадывался. Как же она может его сейчас холодно отвергнуть по телефону?..

– Элен, ты меня слушаешь?

– Да. Экзамены прошли хорошо.

Неужели он ни о чем не догадался по ее голосу?

– Ты не очень сердишься на меня за то, что я сегодня не пришел? – Дарси был поглощен своими собственными заботами.

Элен представляла, как он сидит в своей конторе в Мере и, нахмурившись, глядит на серые отары овец, бредущие по холму в долину.

– Нет, не сержусь.

– Тогда до завтра. Значит, в восемь? Перед вечером мы с тобой поедем пообедать. У меня есть для тебя сюрприз.

И Дарси, засмеявшись, повесил трубку.

– Овца-то поправится? – запоздало поинтересовалась Элен, но в трубке уже раздавались короткие гудки.

«За обедом… – решила Элен. – Я поговорю с ним за обедом. Мы тогда останемся вдвоем. И не нужно будет притворяться: идти с ним на вечер, сгибаясь под тяжестью его руки…»

Элен поднялась по лестнице в свою комнату, размышляя о том, как прошел этот последний год, обо всех переменах и о своих ошибках.

«Фоллиз-Хаус», – произнесла она вслух и задумчиво улыбнулась.

Но все-таки она в конце концов пришла к Тому, и больше ей ничего не нужно!

В комнате Элен было пыльно; казалось, тут никто не живет. Она прищурилась, глядя на кипы книг и конспектов, лежавшие на письменном столе. Напряженность, в которой она пребывала всю последнюю неделю, спала благодаря тому, что Элен смогла так блаженно расслабиться сегодня днем. Руки Тома, сжимавшие ее в объятиях, его лицо были реальней, чем три года, оставшиеся позади. Она вспоминала их сейчас смутно, как что-то несущественное. Книги, на которых лежала сейчас ее рука, казались ей написанными на каком-то чужом языке.

Элен подошла к окну и прислонилась головой к стеклу. Открывшийся из окна вид, как всегда, заворожил ее. Колокольни Магдалины, Всех Святых, Святой Марии, Башня Тома… Элен перечисляла их, переводя взгляд с одной на другую. Завтра последний день в этом триместре. Послезавтра она уже не будет студенткой Оксфорда.

А кем она будет?

Внезапно загрустив, Элен поняла, что не знает, кем она будет. В последние недели она, терзаясь сомнениями, представляла себе жизнь в Мере, представляла, как она будет смотреть на поля, как медленно будут сменять друг друга времена года… Теперь этого уже не будет. Словно резкий ветер, пропитанный морской солью, вдруг развеял спертый воздух в ее комнате. Она почувствовала себя свободной, и это ощущение ее опьяняло. Том ничего от нее не требовал и ничего ей не обещал. Она могла делать что угодно, но понимала, что предпочла бы связать с ним свою жизнь.

Элен внезапно вспомнила о чем-то и подошла к шкафу. В глубине, спрятанный за коробками и чемоданами, лежал квадратный пакет. Элен нетерпеливо развернула обертку и посмотрела на картину, подаренную Томом. Гвоздик, который Том вбил для этой картины, все еще был на месте. Элен снова повесила ее на стену и, отойдя назад, посмотрела на нее, чувствуя запах цветов и резкого, дразнящего морского воздуха.

Стефан ждал Пэнси в своих комнатах в общежитии для преподавателей. Пэнси опаздывала примерно на час. По ее понятиям это было вообще не опоздание. Теперь она бывала с ним довольно редко, однако при этом где только не успевала побывать. Взгляд Стефана упал на роман в мягкой обложке, о котором он однажды позволил себе презрительно отозваться, после чего восторги Пэнси насчет этого романа удвоились. На подносе с напитками стояла бутылка «Перье» – Пэнси всегда его заказывала, а сквозь открытую дверь, ведущую в спальню, виднелся алый свитер, аккуратно отложенный в сторону уборщиком. В ящике стола лежала фотография Пэнси, Стефан прятал ее от студентов, которые приходили к нему на консультации. Она подарила ему этот снимок давно, в те невероятные дни, когда подарила ему себя. Она снялась в костюме Розалинды, изображающей Ганимеда, – бриджах, белой рубашке с кружевами и короткой кожаной куртке. В этом наряде она выглядела беззащитной, лукавой и безумно притягательной. На обороте Пэнси нацарапала своим ужасным почерком «Дорогому Стефану с огромной любовью». Стефан пытался сказать себе, что это банально. Она необразованна, эгоистична и испорчена. Однако на один недостаток у Пэнси приходилась сотня достоинств. Он страдал по ней и не переставал страстно желать ее с того самого момента, как она впервые потянулась к нему и поцеловала в губы.

Подчас, общаясь с ошеломленными детьми или слыша по телефону жалобный голос Беатрис, в котором сквозили слезы, Стефан жалел, что повстречал Пэнси. Но даже представить себе не мог, как ему жить без нее. Так что он сидел и ждал ее в общежитии, ждал с тревогой и раздражением, и никуда не мог уйти, словно она заперла его на замок.

Наконец, в пятнадцатый раз подойдя к окну, Стефан ее увидел. Короткая юбка, длинные загорелые ноги, волосы, еще больше посветлевшие, выгорев на солнце… Она нисколько не торопилась.

«Стерва», – подумал Стефан.

Но затем заметил, что студенты, валявшиеся на траве, повернули головы вслед проходившей мимо Пэнси, и Стефан взволнованно сжался. Он кинулся к столу, торопливо раскладывая бумаги и приводя себя в порядок: ему хотелось создать впечатление, что он поглощен работой.

– Это у нас семь часов? – спросил он Пэнси, когда она вошла, и улыбнулся, несмотря на то, что был на нее очень зол.

– Извини, – у Пэнси был потерянный, почти унылый вид. Он потянулся к ней, но она увернулась, и он почувствовал себя назойливым и похотливым.

– Выпить дашь?

– «Перье».

– Нет. Если есть, давай джин или виски. Стефан, слегка приподняв брови, приготовил ей напиток. Когда он протягивал ей бокал, до него донесся запах цветов, исходивший от ее свежей, персиковой кожи, и возбудился еще больше.

Пэнси залпом проглотила спиртное и только тогда встретилась с ним глазами.

– Я пришла сказать тебе, что наши отношения не могут больше продолжаться.

Эти слова обдали его, словно ледяным душем. Пэнси ждала, не шевелясь. Стефан рассмеялся. Ну, конечно же, она шутит!

– То есть?

– Я не смогу с тобой больше видеться.

Нет, она не шутила, но он все еще пытался улыбаться. Пытался по-отечески добродушно отреагировать на ее детский каприз.

– Пэнси, дорогая, что ты имеешь в виду?

Едва он это произнес, как увидел стальное лицо и холодную решимость, светившуюся в ее голубых глазах. Он и сам знал, что она имела в виду, и потрясенно замер, словно получив удар в поддых.

– Я имею в виду то, что я уезжаю. В Америку. Меня пригласили немножко поработать, – Пэнси отвела взгляд, и на мгновение Стефану показалось, что ей неловко. – Я пришла поблагодарить тебя, Стефан. И сказать, что мне очень жаль… Ну, и, конечно, попрощаться.

Стефан недоверчиво взглянул на Пэнси. Он протянул к ней руки, но тут же опустил их.

– Поблагодарить? – переспросил он. – Поблагодарить меня и уйти? Просто взять и уйти после того, как мы столько месяцев были вместе? После того, как у нас было столько общего?

Наступило молчание, затем Пэнси сказала:

– Ты точно так же поступил с Беатрис, только ты с ней был не месяцы, а годы.

Стефан побледнел. Как так получилось, что вместо послушной, сексапильной Пэнси перед ним оказалось это хладнокровное юное создание?

– Я оставил ради тебя свою жену!

– Я тебя никогда об этом не просила, Стефан. И никогда этого не хотела. Послушай, пожалуйста, выслушай меня! Мы были какое-то время счастливы, но теперь это прошло. Пожалуйста, отпусти меня спокойно, не устраивай сцен!

– Сцен?.. Господи боже ты мой! Не устраивать тебе сцен?.. – Стефан задрожал. Больше того, он вдруг почувствовал, что сейчас заплачет. Такого с ним не было с детства. Глаза жгло, потом по щекам заструились горячие слезы.

– О нет! – прошептала, глядя на него, Пэнси. – Пожалуйста, не надо.

Стефан вытянул вперед руку, словно слепец, нащупал спинку стула и сел.

Пэнси неловко подошла к нему и обняла за голову. Она глядела на него потрясенно, но он этого так никогда и не узнал.

– Не плачь из-за меня. Я этого не стою. Стефан отстранился и произнес непослушными губами:

– Я не из-за тебя плачу, губительница сердец. Я плачу из-за того, что все так… ничтожно.

– Да, – пробормотала вслед за ним Пэнси. – Все так ничтожно.

Она добрела до двери и вышла на лестницу. Вышла – и бросилась бежать, бежать, не разбирая дороги и не обращая внимания на восхищенные, любопытные взгляды студентов, видевших, как она заходила в общежитие.

Внезапно у нее закололо в боку, и Пэнси тут же привычно отгородилась от неприятных впечатлений.

«Отбрось эти мысли, – приказывали ей стучавшие о мостовую каблучки. – Загони их вглубь. Дело сделано. Уже ничего не изменишь. Может быть, в другой раз все будет иначе. Может, ты когда-нибудь и научишься чувствовать, как все остальные люди. А пока думай о том, что тебя ждет впереди. Думай о том, что тебе предстоит и чем ты хочешь заниматься. Это ведь все оправдывает, не так ли?»

Лицо ее при этом приняло такое упрямое выражение, что уже не казалось хорошеньким.

А Стефан долго-долго сидел, обхватив голову руками. Потом встрепенулся, выдвинул ящик письменного стола и, криво, страдальчески усмехаясь, заглянул в него. Схватив фотографию Пэнси, он яростно скомкал ее и закинул глянцевый комок в другой угол комнаты.

На следующий вечер Элен сидела в своей комнате перед неудобно поставленным маленьким квадратным зеркалом. До чего же нелепо, что она наряжается, собираясь на этот праздник!

Ей нечего было праздновать.

Однако пальцы ее продолжали укладывать волосы. Оставив несколько локонов, чтобы они обрамляли лицо, Элен мрачно уставилась на свое отражение. Лицо ее, как обычно, было бледным, однако сегодня она слегка нарумянилась. Серые глаза ярко, тревожно блестели. Элен заколола пучок двумя элегантными перламутровыми гребнями, которые одолжила ей Хлоя. Она была уже готова. Платье висело на дверце шкафа – белое, вышитое, с накрахмаленными оборками, Элен в нем была сама невинность. Ей оставалось только надеть его, но Элен все сидела перед зеркалом, пытаясь унять бурю в душе.

Через несколько минут сюда придет Дарси. Она должна будет подыскать нужные слова и сказать ему, что она не может выйти за него замуж. От одной лишь мысли об этом ей становилось дурно.

Но, с другой стороны, она ведь наряжается для того, чтобы пойти на вечер, где будет Том. Ей, конечно же, не следует туда идти, даже наверняка не следует, но она все равно собирается туда с превеликой тщательностью, потому что знает: она это делает для него, ей не терпится его увидеть. В ее взгляде, когда она в очередной раз посмотрелась в зеркало, сквозило удовлетворение: Элен знала, что она сегодня хорошо выглядит. Ради Тома. Тревога, страх и чувство вины при мысли о Дарси боролись в ее душе со счастливым ликованием. Они никогда еще не была в таком смятении. У нее голова шла кругом. Все расплывалось перед глазами, словно она опьянела или была одурманена наркотиками.

Элен подалась вперед и начала машинально красить глаза так, как ее много месяцев назад научила в Монткалме Пэнси. Элен вдруг вспомнилось, как она стояла в розово-голубой спальне, надев взятое напрокат потрясающе красивое платье. Тогда все ее мысли были заняты Оливером. Ради Оливера ей хотелось хорошо выглядеть. Даже сейчас, вспомнив о своих наивных, бесплодных мечтаниях, Элен улыбнулась. Теперь уже Оливер не имел над ней такой власти: и времени прошло немало, и столько воды с тех пор утекло. Однако она никогда не забудет те мимолетные дни, когда они были вместе, и страстность своей первой любви. Она жила этим чувством с момента их встречи почти всю зиму. А потом, когда ослепительный красавец Оливер переключился на Пэнси, любовь к Оливеру подтолкнула Элен к Дарси. Порой в его облике мелькали черты Оливера, и когда он впервые поцеловал ее в Мере, она слабо потянулась ему навстречу. И потом он был полной противоположностью своему брату: Дарси такой надежный, а Оливер – олицетворение ветренности.

«Как же может все изменить один-единственный год!» – мысленно воскликнула Элен. И подумала, что она сама с трудом узнала бы в себе ту робкую, нерешительную девушку, которой она была год назад.

«Если бы только, – прошептала она, – если бы только я, новая, не повторяла старых ошибок!

Я не хочу больше страдать. И причинять страдания другим. Никогда, больше никогда!»

Кто-то постучался в дверь.

– Элен!

– Погоди! Секундочку! – виновато откликнулась она.

Дарси уже тут, а она все еще сидит в длинной белой комбинации, глядя на свое до боли знакомое и все же чужое лицо, отражающееся в зеркале.

Она бросила расческу и потянулась к платью. Белые оборки шуршали, Элен надела платье, но оказалось, что она не может дотянуться до перламутровых пуговок на спине. Она от натуги еще сильнее покраснела.

– Входи, – наконец разрешила она, отчаявшись справиться самостоятельно.

Дарси замер на пороге.

– Ты выглядишь ошеломительно, – напрямик заявил он. И прибавил: – Давай помогу.

Дарси застегнул одну за другой маленькие пуговки, его обветренные руки смотрелись очень неуместно на тонкой ткани платья. Лицо его тоже покраснело. Когда последняя пуговка была застегнута, он нагнулся и поцеловал Элен в шею.

– Ты сегодня какая-то другая, – сказал он, и Элен почудилось, что в его голосе звучит грусть. – Наверное, потому что ты подобрала волосы? Элен, я так по тебе соскучился!..

Он повернул ее лицом к себе и снова поцеловал. Элен с болью и нежностью увидела, что его бесцветные волосы гладко причесаны, от чего лицо Дарси казалось круглее и моложе. Черный галстук был завязан очень аккуратно, а под нарядным пиджаком угадывались бугры мускулов.

– Дарси! Дарси… – начала было Элен.

Но печаль, которая сквозила в его взгляде – или это была лишь видимость? – уже куда-то подевалась. Теперь Дарси был похож на маленького мальчика, который больше не в состоянии хранить свою тайну. Он нетерпеливо посмотрел по сторонам.

– Ну, ты готова? Пошли, нам надо идти! Где твоя шаль или в чем ты там собираешься выйти на улицу?

Хлоя одолжила Элен свой бархатный черный плащ, Дарси набросил его Элен на плечи. Она смущенно спустилась вслед за ним по ступенькам. В галерее на втором этаже было пусто и темно, однако внизу горел свет и раздавались голоса. С лестницы Элен сперва показалось, что в холле полно народу. Она заметила пышные рыжие волосы Хлои, тоненькую, словно тростинка, Пэнси, некоторых других людей, знакомых ей по репетициям «Как вам это понравится». Были там и какие-то незнакомцы. Все до единого смеялись. Как только Элен и Дарси появились, все стоявшие внизу разразились аплодисментами и радостными возгласами. Трудно было даже представить себе что-нибудь более несообразное с настроением Элен.

– В чем дело? – озадаченно спросила она Дарси. Он лучезарно улыбнулся, но что-то, похоже, его тревожило.

– Мы хотим отпраздновать. И твои экзамены, конечно, и нашу помолвку. Мы с тобой ни разу не устраивали вечеринку. И сегодня я хочу сделать это в первый раз.

«О боже мой, нет!» – хотелось воскликнуть Элен, но Дарси уже увлек ее за собой в толпу.

Хлоя крепко обняла Элен. Она была в темно-зеленом шелковом наряде, в ушах болтались экстравагантные длинные серьги.

– Надеюсь, ты не возражаешь? – шепнула Хлоя. – Дарси так хотелось это устроить.

– Нет, – откликнулась Элен, чувствуя, что ее голос звучит откуда-то издалека – Конечно, я не возражаю.

Хлоя повернулась к своему спутнику Она была вместе с Дейвом Уолкером, «знаменитым красным» из колледжа Стефана Спарринга Элен вспомнила, что, хотя они с Хлоей не очень-то подходили друг другу, у них возникли дружеские отношения.

«Этот вечер полон сюрпризов», – подумала она.

Дейв ухмыльнулся, глядя на Элен. У него был насмешливо-вызывающий вид в кожаной куртке и небрежно прикрепленном галстуке-бабочке, это воспринималось как пародия на чинные черные костюмы всех остальных мужчин.

– М-м… Ты молодец! – Пэнси театрально расцеловала Элен в обе щеки. Рядом с ней стоял коренастый рыжий человечек.

– Это Скот Скотни, – представила человечка Пэнси с таким видом, будто Элен обязана была знать, кто он такой. – Ты не возражаешь, если он пойдет с нами?

– Нет, нисколько, – Элен была совершенно ошеломлена.

В дальнем конце холла она увидела Оливера. Он стоял со скучающим, отрешенным видом, но, когда их глаза встретились, послал Элен воздушный поцелуй и решительно приблизился к ней.

– Привет, крошка, – пробормотал он и взял ее пальцем за подбородок, чтобы поцеловать в губы. – Харта тоже пригласили. Но он решил, что в сложившейся обстановке тактичней будет отказаться.

Элен отпрянула.

– Оливер! Если ты посмеешь… или уже посмел сказать что-нибудь Дарси…

– Ой, ну что ты?! Да не пугайся ты так! Это не мое дело, правда же? Но твоя скромность обманчива. По-моему, Дарси этого совершенно не понимает.

Элен задрожала. С Оливером было что-то не в порядке. В его поведении чувствовалось какое-то неистовство, и это напугало Элен, напугало, хотя она была в полном смятении и ей было не до чего.

– Сегодня наш последний оксфордский вечер, – напомнил ей Оливер. – Пора прекратить притворяться и устраивать маскарад, – он дотронулся пальцем до своего костюма. – Надо сделать так, чтобы этот вечер запомнился.

Оливер был в униформе членов его любимого аристократического клуба. Зеленый бархатный пиджак с позументами, жилет, отделанный атласом, накрахмаленная манишка, черные брюки в обтяжку и туфли с пряжками.

– Какой у тебя экзотический вид! – усмехнулась Элен, стараясь говорить как можно беспечней.

– Не как у лакея из какой-нибудь пантомимы? Нет, на лакея он не походил. Скорее, эти уже поблекшие золотистые волосы и четко прорисованное лицо Плантагенетов могли принадлежать призраку, печальному духу, которому было позволено материализоваться всего на одну ночь… Элен встряхнулась. Что-то она фантазирует сегодня… но в облике Оливера сегодня не было ничего забавного.

Дарси повел всех к выходу. Высыпав гурьбой из Фоллиз-Хауса, веселая компания подбежала к стоявшим в ряд автомобилям. Дарси забронировал для праздничного обеда целый зал в шикарном ресторане, находившемся в Северном Оксфорде. Элен поняла, что это было ой как не просто, ведь на этой праздничной неделе все устраивали торжественные банкеты в ресторанах.

Она боялась, что не выдержит этого испытания, но, к счастью, обед прошел как в тумане. Она почти ничего не попробовала из тех блюд, что стояли перед ней. Ей было слишком больно видеть Дарси, который сидел на другом конце длинного стола и поднимал в ее честь бокал, мысленно произнося тост. Элен прекрасно понимала, как трудно ему было преодолеть свою застенчивость и устроить для нее этот банкет.

А она ему потом скажет… И он переменится в лице…

Официант снова унес ее тарелку с почти нетронутой едой. Элен едва прислушивалась к разговорам вокруг и улыбалась в ответ на веселые шутки своих друзей.

Пэнси, сидевшая рядом со своим рыжеволосым спутником, была очень оживлена. Такой очаровательной Элен ее еще не видела. Она надела платье из розового шелка, разрисованного вручную, с облегающим лифом и пышной юбкой, и ожерелье из розового хрусталя, искрившееся на свету. Она была похожа на девушек с картин Фрагонара.

– Это тот самый Скот Скотни, – прошептала Хлоя, и Элен смутно припомнила, что он имеет какое-то отношение к кино.

Из тумана вдруг выплыло лицо Пэнси, она сказала:

– Это режиссер фильма «Огненные глаза». Он каким-то чудом увидел меня в роли Розалинды и пригласил меня в Лондон на кинопробу. Он собирается снимать «Молл Флендерс» и хочет, чтобы я сыграла Молл. Этот фильм будет сниматься в Голливуде, Элен!

На мгновение Элен забыла обо всем на свете и запрыгала от восторга, радуясь за Пэнси. Ну, конечно же, тот самый Скот Скотни! Киношный infant terrible! Правда, он больше напоминал уличного хулигана. Элен впервые в жизни видела мужчину, на которого красота Пэнси явно не произвела никакого впечатления.

– Вы посмотрите на эту девчонку, – говорил он. – Да ее побрякушки – это половина тех денжищ, которые я угрохал на мою последнюю картину!

Пэнси была им явно очарована.

– Этот шрам на щеке у него с двенадцати лет, он его получил в драке с поножовщиной, – прошептала она Элен.

Пэнси уже в мыслях покинула Оксфорд. Элен мельком подумала о Стефане, и у нее мелькнуло подозрение, что Пэнси успела дать ему отставку.

Дать отставку… Она намеревалась сделать то же самое, а ведь Дарси этого совершенно не заслужил! Вновь нахлынувшие печальные мысли затуманили радость, которую Элен испытала, узнав о том, как повезло Пэнси.

Обед заканчивался. Она не смогла переговорить с Дарси. Придется пойти на вечер вместе с ним и со всей компанией. А там будет Том. Настроение Элен изменилось с головокружительной быстротой: грусть уступила место напряженному ожиданию.

Только бы ей прожить этот ужасный вечер, выдержать эту суету и смущение. Потом она все, что угодно, выдержит.

Элен снова, как в тумане, села в машину, она сидела между Дарси и Хлоей, которые смеялись и шутили поверх ее головы. Машины подъехали к колледжу Крайст-Черч и остановились под башней Тома. Как только они вышли из машины, их подхватил людской поток, вливавшийся в битком набитый подъезд. Дарси взял Элен за руку, и она понуро побрела за ним по Кентерберийскому Двору.

Элен затаила дыхание. Колледж Вулсея преобразился. Над статуей Меркурия и чашей фонтана словно навис огромный светящийся купол из перекрещивающихся лазерных лучей, к четырем углам как бы протянулись голубые и серебристо-зеленые ленты. Впереди стоял павильон такого же голубовато-серебристо-зеленого цвета, а на сцене уже выступала новая, но довольно известная эстрадная группа. В замкнутом пространстве двора звуки и без того напористой музыки усиливались, и некоторые парочки уже танцевали на траве. Белый лазерный свет, попадавший на фонтан, делал его похожим на серебряное изваяние.

Над разноцветным шатром темнело бархатистое синее небо.

Вся компания, которую собрал Дарси, смеялась и хлопала в ладоши. А у Элен было какое-то тревожное предчувствие. В такой прекрасный, волшебный вечер ее вдруг охватила паника. С минуты на минуту должен был появиться Том. Дарси стоял рядом, его рука тяжким грузом лежала на ее плечах. Дарси увидит их с Томом и сразу обо всем догадается. И это хуже всего, более жестокого способа объясниться с ним и придумать нельзя.

– Ну, как тебе моя задумка со светом? – спросил подошедший сзади Оливер. – Нравится?

Он хотел увести ее от Дарси.

– Да, здорово придумано, – машинально ответила Элен.

– Оргкомитет думал, что это невыполнимо. Но осветитель, довольно мерзкий мужчина, у меня в долгу, вот я и решил этим воспользоваться. Дарси, я приглашу Элен потанцевать? Ты не против?

– Нет, конечно!

Дарси был в восторге от того, что обед прошел так удачно. Он повел танцевать Хлою. Дейв Уолкер расхохотался.

– Он, конечно, анахронизм, но ужасный миляга, – донеслись до Элен слова Дейва.

Потом они с Оливером отошли подальше, и уже ничего нельзя было расслышать. Оливер спас ее, и она успокоилась. Элен прошла за ним под светящимся куполом мимо фонтана. У нее мелькнула мысль, что большой карп, наверное, спрятался от шума и огней под листом водяной лилии.

Пройдя под аркой, они поднялись по ступенькам, которые вели в актовый зал. Платье Элен шелестело. Под большим сводчатым покрытием было темно и тихо. Длинные полированные столы были уже накрыты для праздничного ужина, а в баре, устроенном на помосте в конце зала, стояло полным-полно бутылок.

Официант в белом пиджаке бросил через плечо:

– Сожалею, сэр, но мы еще не открылись. Потом узнал Оливера и смутился.

– О, добрый вечер, милорд!

– Ничего-ничего, все нормально, Джо, – сказал Оливер. – Мы просто хотели посидеть где-нибудь в сторонке и немножко выпить.

Он прошелся по большому залу. Элен восхитилась его уверенной осанкой и тем, как прекрасно сидел на нем бархатный зеленый пиджак. У нее мелькнула толком неоформившаяся мысль о несправедливости наследственных аристократических привилегий. Все-таки Дарси настолько отличается от своего брата…

– Вот, – Оливер вернулся с бутылкой и бокала ми. – Давай-ка постараемся взбодриться. Мы должны веселиться, несмотря ни на что!

Он пил с какой-то яростной решимостью, беспечность, с которой он веселился недавно с Томом, бесследно исчезла.

Деревянная лестница в конце зала вела на галерею, где сидел оркестр. По количеству футляров для инструментов и пюпитров Элен догадалась, что за ужином будет играть струнный квартет.

«Какой прекрасный вечер! – с болью подумала она. – Прелестный интерьер, музыка, огни, лица друзей… но на душе такая свинцовая тяжесть!»

Элен тяжело опустилась на нижнюю ступеньку деревянной лестницы. Оливер примостился рядом с ней.

– Ну, давай выпьем за будущее, – он опорожнил свой бокал, и Элен была шокирована тем, что он сказал этот тост с ужасной горечью.

– А чем ты будешь заниматься?

– Без магического талисмана, называемого оксфордским дипломом, да?

– Нет, я не имела это в виду, я просто поинтересовалась.

Лицо Оливера презрительно скривилось.

– О, с этим все в порядке. Ничего другого, конечно же, и ожидать не приходилось. Я буду работать в банке.

Элен поперхнулась, Оливер невесело усмехнулся.

– Ты думаешь, меня волнует, чем я буду заниматься? Да и потом там все расчудесно! Это маленький, но очень влиятельный банк в Сити, где лорда примут с распростертыми объятиями. Мой отец, естественно, входит в совет директоров. Так что мне подыщут какую-нибудь непыльную работенку. Вложу денежки в какую-нибудь респектабельную фирму, и мало-помалу меня это засосет навсегда.

Элен выпрямилась, ужаснувшись тому, как бесцветно звучит его голос. Образ сидящего в банке Оливера показался ей смешным, нелепым. Повинуясь внезапному порыву, она схватила его за плечи и повернула к себе лицом.

– Оливер, ради бога! Неужели ты не в состоянии придумать себе какое-нибудь другое занятие?

К ней вдруг вернулось пьянящее сознание собственной силы и свободы, которым ее наградил Том, и Элен захлестнула жалость к Оливеру, она почувствовала в нем надломленность, не дающую ему быть счастливым.

Его ярко-голубые глаза были сейчас тусклыми, белки болезненно покраснели, но, встретившись взглядом с Элен, он искренне усмехнулся.

– Нет, я абсолютно ничего не могу придумать, – пробормотал он. – Элен, дорогая! Ты сама из породы борцов. И если у других не хватает на это духу, тебя это раздражает, да? Ты не понимаешь, почему я не могу взять себя в руки и сделаться премьер-министром. Ради тебя я, пожалуй, мог бы постараться. Знаешь, я к тебе очень хорошо отношусь, – он взял ее руку и ласково перецеловал костяшки пальцев. – Ты лучше целого десятка скучных пустышек Пэнси… Ах, если бы я это сумел понять в свое время! Ты лучше ее во всех отношениях, включая внешность. Я бы очень хотел, чтобы ты была со мной. Но Харт сделает тебя счастливой. Удачи тебе!

Он снова выпил, как бы бросая всем вызов.

– А как же Дарси? – тихо спросила Элен.

– Не беспокойся за Дарси. Для него это будет ударом, но он переживет, ему очень хочется жить. Он ведь такой робкий именно потому, что у него такая сильная жажда жизни. Этим мы всегда друг от друга отличались. Мне на жизнь наплевать. Неужели ты этого не видишь?

Нет, она это видела достаточно ясно. Элен почувствовала, как ее сердце сжимает леденящий ужас. В полутьме, царившей под этими сводами, Оливер был невыразимо прекрасен, но уныние окутывало его, словно покрывалом.

– Ты только посмотри вокруг! – воскликнул он, разглядывая украшенные резьбой стены, ряды портретов, полукруглые окна с витражами, за которыми было уже темно. Официанты зажигали свечи, стоявшие на столах, отблески пламени заплясали на полированной поверхности столов, огоньки как бы обрели своих двойников.

– Как красиво! – вздохнула Элен.

До чего же ей жалко, что она больше не сможет жить и заниматься среди такой красоты… Оливер отвернулся.

– Ты так думаешь? А я рад уехать отсюда. Это будит во мне неприятные воспоминания об отчем доме.

Элен рассмеялась, хватаясь за эту шутку – какой бы она циничной ни казалась – как утопающий хватается за соломинку. Оливер помог ей подняться на ноги и закружился вместе с ней так, что пламя свечей поплыло у нее перед глазами. Его вдруг обуяла дикая радость, уныния как не бывало.

– Потанцуй со мной, – попросил он. – Еще один разочек!

– Я буду танцевать с тобой сколько захочешь, – пообещала ему Элен.

Двор был залит разноцветными огнями. Танцующие пары были везде: и на овальной танцплощадке, и на траве под серебристыми, зелеными и голубыми лентами. Оливер решительно обнял Элен и увлек ее в толпу танцующих. Она на мгновение напряглась, но потом расслабилась и отдалась во власть музыки. Она прижималась лбом к мускулистому плечу Оливера, обтянутому бархатистой тканью пиджака, чувствовала под пальцами атласную отделку его жилета. Элен понимала, что долго это продолжаться не может.

Вскоре ей нужно будет отправиться на поиски Дарси.

А где-то там, под перекрестными световыми лучами, ее ждет Том… Лицо Элен внезапно озарила улыбка.

Она затрепетала: настолько разные чувства обуревали ее.

Когда они танцевали, многие девушки смотрели на Элен с завистью. Что это за девица танцует в объятиях романтического лорда Оливера Мортимора, девица в белом платье, слегка раскрасневшаяся и мечтательно улыбающаяся?.. Счастливица, этот волшебный вечер совершенно заворожил ее…

Элен оставалась слепа и глуха ко всему. В пестрой толпе ее внимание могли привлечь только два лица.

Оливер прикоснулся губами к ее волосам.

– Какой же я растяпа! За всей этой суетой даже не поинтересовался, как у тебя прошли экзамены. Надеюсь, ты закончила Оксфорд с отличием?

Элен чуть-чуть отстранилась: ей хотелось заглянуть Оливеру в глаза.

– Как бы там ни было, я своим дипломом обязана тебе.

Оливер остановился.

– Мне? Что ты имеешь в виду?

Элен собралась было сказать:

«Ведь это ты дал мне денег, чтобы я могла продолжить занятия, да?»

Но поглядела через его плечо и увидела за многолюдной, шумной толпой Тома, это было как свет в конце туннеля.

Том сидел на бордюре, огораживавшем фонтан, а бившая за его спиной струя воды казалась застывшей и отлитой из серебра. Своим белым пиджаком он резко выделялся в темной толпе мужчин. В петлице у Тома алел бутон розы.

«Он словно встречается с какой-то незнакомкой и ждет сигнала, когда можно будет подойти к ней», – подумала Элен. И ее вдруг охватила уверенность, что такое в их жизни происходит в последний раз, больше им так вести себя не придется.

Том смотрел на нее, высоко подняв одну бровь. По сравнению с чисто английской, аристократической бледностью Оливера Элен особенно бросилась сейчас в глаза смуглость Тома. Она высвободилась из объятий Оливера. Любовь к Тому вдруг переполнила ее; словно сквозь трещину в плотине хлынула вода. Элен медленно двинулась к нему.

– Смотри, вон там Том!

Оливер метнул на нее быстрый взгляд и разжал руки.

– Удачи тебе! – еще раз повторил он и отошел от Элен. И толпа моментально поглотила его.

Элен прошла несколько ярдов по блестящему настилу, отделявшему ее от Тома, и протянула к нему руки. Том быстро поднес их поближе к глазам и взглянул на пальцы. Элен любовалась формой его головы, темной челкой, падавшей на лоб. Том посмотрел на нее, и тут на кольцо виконтессы попал свет, и оно сверкнуло, как бы разделяя их… Они сразу вспомнили о том, что Дарси, наверное, стоит неподалеку и, может быть, смотрит на них широко раскрытыми глазами, в которых читается страшная боль.

– Я как раз искала его, – сказала Элен. Слова застревали у нее в горле. Том еле заметно улыбнулся. Он был бескомпромиссен и, как всегда, самоуверен. Он спокойно ждал, когда она наконец решится, предоставляя ей свободу выбора.

– Ты была такая красивая, когда танцевала с Оливером, – Том встал и повел Элен обратно на площадку для танцев. – По-моему, теперь моя очередь.

Они инстинктивно чувствовали все движения друг друга. Элен трепетала, ощущая, как его белый рукав соприкасается с ее обнаженной рукой.

«Забавно! – подумала она. – Мы никогда раньше не танцевали с ним, но оказывается, мы идеальные партнеры».

Элен подняла голову и посмотрела поверх огней на летнее небо. Над шпилями Крайст-Черч уже поднялась золотисто-розовая, почти полная луна и плыли перистые облака.

Том проследил за ее взглядом.

– Грустно уезжать отсюда, да? – тихонько спросил он.

– Не то, чтобы грустно. Я просто смущена, потому что не знаю, куда я теперь денусь. И очень взволнована из-за тебя, ведь ты единственный, кто меня волнует. Не считая, правда, Дарси. Мне грустно, что с ним так получилось. Том крепко сжал ее руку.

– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, куда ты должна деться после окончания Оксфорда? Что ты должна поехать со мной в Штаты? Ты хочешь, чтобы я решил все за нас обоих?

Ритмичность их движений нарушилась. Они остановились, глядя друг на друга и не обращая внимания на кружившиеся при свете летней луны парочки.

– Нет, – спокойно ответила Элен. – У нас с тобой ведь не такие отношения, да?

Том смотрел на нее так, словно, кроме нее, на огромном золотистом квадрате танцплощадки никого не было.

– Да, и я люблю тебя за это, – прошептал он. Последний звук задрожал в безветренной тишине, и музыка умолкла. Вспотевшие музыканты, сидевшие под навесом, поклонились и заулыбались в ответ на аплодисменты.

– Я пойду разыщу Дарси, – сказала Элен.

Она была теперь полна решимости, неумолимой решимости, и это придало ей мужества, столь необходимого для встречи с Дарси.

Том отступил назад, положил руки в карманы и снова стал чужим.

– Если я тебе понадоблюсь, я буду неподалеку.

Элен отправилась на поиски Дарси. В толпе, выходившей со двора и собиравшейся ужинать, его не оказалось. За столами, на которых горели свечи, тоже. Наконец она отыскала его на другом дворе, под бело-розовым навесом. Там играл другой, еще более шумный оркестр, и танцы были в разгаре.

Сперва Элен увидела Пэнси. Та держала пальчиками свою пышную розовую юбку, словно маленькая девочка, собиравшаяся сделать реверанс. Ленточки, вплетенные в ее пепельные волосы, развевались, когда она танцевала. На ногах были розовые шелковые чулочки. В паре с ней танцевал Дарси. Он лихо отплясывал, то сосредоточенно хмурясь, то сияя от восторга. Дарси раскраснелся, волосы намокли от пота и потемнели. Элен никогда не видела, чтобы он выпивал больше двух пинт пива, но подумала, что вид у него сейчас пьяненький – залихватски-веселый и слишком целеустремленный. В двух шагах от Дарси Хлоя танцевала с Дейвом Уолкером, его красная «бабочка» расслабла и обвисла. За одним из маленьких столиков, расставленных по краю танцплощадки, сидел наедине с бутылкой Скот Скотни и, невольно забавляясь, глядел на танцующих.

Элен с тоской поняла, что все прекрасно проводят время.

Дарси заметил ее и сразу же положил ей на плечо тяжелую руку.

– Где ты была? – воскликнул он. – Мы же пришли на вечер, чтобы отпраздновать нашу помолвку, а я тебя совсем не вижу.

– Я была с Оливером и Томом, – тихо ответила Элен.

К ним подскочили Пэнси, Хлоя и Дейв. Они ликующе смеялись и подталкивали друг друга локтями.

– Даже не помню, когда еще я так веселился, – говорил Дарси. – Может быть, Оливер все-таки прав, предпочитая такую жизнь?

– Дарси, мы не могли бы пойти куда-нибудь, где тихо? – попросила Элен.

Но Дарси не услышал мольбы, сквозившей в ее голосе. Он взял ее за руки и закружил по площадке.

– В тихий уголок? На балу? Ты сперва потанцуй со мной. Мы ведь ни разу больше не танцевали, только в Монткалме. Помнишь, во время встречи Нового года? Я не мог тогда поверить своему счастью. Да и до сих пор не могу, Элен.

Он поцеловал ее в щеку, а у Элен было чувство, будто Дарси вонзил ей в бок острый нож. Но тут она заметила, что Хлоя смотрит на нее с любопытством, и постаралась как можно искренней улыбнуться. Когда он обнял ее и повлек за собой в танце, Элен подумала, что Дарси похож на огромного пса, обожающего своего хозяина. Как же это отличается от внешней холодности, отчужденности Тома, за которой скрывается пламенная страсть.

Вокруг царило бесшабашное, совершенно не соответствующее ее настроению веселье. Все танцевали до упаду. Когда Элен взмолилась, чтобы ей дали передохнуть, ее безжалостно вырвали из лап Дейва Уолкера и отдали Скоту, который вцепился в нее мертвой хваткой. Гремела музыка, Элен с трудом разбирала, что он там говорит на своем ужасающем наречии. Когда он улыбался, то лицо его перекашивалось: одна половинка рта оставалась неподвижной из-за шрама, стягивавшего кожу.

– А ты не очень-то веселая для девушки, которая совсем недавно обручилась, – заявил Скот, и Элен поспешно отвернулась от него.

Наконец все натанцевались…

– Пора поужинать! – воскликнул кто-то.

– И выпить еще шампанского! – поддержали его.

Элен снова вытащили на лунный свет. Луна уже сияла высоко над их головами, цвет ее изменился: она стала серебряной. Дарси взял Элен за руку и повел по ступенькам в зал. Пламя свечей озаряло веселые лица и красиво оформленные праздничные блюда, которые Элен не хотелось даже попробовать. В зале действительно играл струнный квартет, в полумраке под высокими сводами звучала музыка Бетховена над шумом, и гамом, и звоном бокалов. И звуки быстро растворялись в пространстве. Элен обреченно плелась весь вечер в хвосте у событий и уже не пыталась переломить их ход. Дарси явно намеревался повеселиться всласть, а Элен знала, какой он упрямый. Она устало подумала, что, кто его знает, какой сейчас на самом деле момент: благоприятный или же, наоборот, совершенно неподходящий, и пытаться сейчас с ним поговорить будет жестоко?

Вечер тянулся бесконечно долго, оставалось еще вытерпеть бог весть сколько. Еще предстояли танцы, а потом завтрак среди оплывших свечей, оставленных на длинных столах, а затем… затем предстояло выйти на несуразно яркий дневной свет на улицу, где будут оглушительно реветь деловито снующие взад и вперед автомобили.

Элен снова поплелась вниз по ступенькам вслед за оживленно болтавшими приятелями, к ногам ее словно подвесили тяжелые гири, и она приотстала от них. Воздушное платье Пэнси мелькнуло в арке и исчезло где-то под светящимся куполом.

Внезапно кто-то схватил Элен за руку, да так порывисто, что она чуть не вскрикнула. Мелькнул зеленый бархатный рукав, и над Элен, фальшиво улыбаясь ослепительной улыбкой, навис Оливер. Его пальцы с силой вдавились в ее тело.

– Пойдем прогуляемся напоследок к реке.

– Нет! – инстинктивно воскликнула Элен.

– Пойдем, – повторил Оливер. – Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Только не к реке, – заупрямилась Элен.

Она искоса посмотрела на Оливера и заметила, что глаза его запали. Они глядели отчужденно, бесстрастно. Оливер тянул ее со двора, подальше от веселящихся толп. Его настойчивость и злобная хватка вдруг напомнили ей о сказочном царе подводного мира. Это была, конечно, фантазия, но Элен задрожала, ей сразу стало зябко в легком платьице. Она торопливо посмотрела по сторонам, ища Дарси, Хлою, Дейва или даже Скота Скотни, но не увидела ни одного знакомого лица.

Оливер шел так быстро, что она чуть не падала. Они дошли до Башни Тома, и привратник почтительно отошел назад, давая им пройти. Ночь была кромешно-темной и глухой, огни остались позади.

– Погоди, – пролепетала она, но он не слушал ее.

Они уже почти выбрались на улицу, когда кто-то преградил им путь.

Белый пиджак, розовый бутон на лацкане… Том! Слава богу! Непонятный, иррациональный страх, охвативший Элен, прошел. Он же сказал, что будет неподалеку, так и случилось!

– Оливер хочет прогуляться к реке, – облегченно вздохнув, пролепетала Элен.

Тому достаточно было всего один раз взглянуть в лицо Оливера, посмотреть на его глубоко запавшие, жестко блестящие, словно алмазы, глаза…

– Почему бы и нет? – спокойно сказал он. – Мы все вместе пойдем. Где твоя накидка?

Том принес ей черный бархатный плащ и, подхватив Элен под руки, они повлекли ее в темноту. У обочины, на противоположной стороне дороги стоял черный «ягуар». Оливер уселся в него и улыбнулся, обнажив белые зубы.

– Итак, совершим последнюю романтическую прогулку вдоль воды, под сенью ив, – пробормотал он. – Втроем так втроем.

«Ягуар» взревел и рванулся вперед. Элен почувствовала, как ее вдавливает в спинку сиденья, и прижалась к теплому, надежному плечу Тома.

Поворот на большой скорости, светофор, красный свет, однако Оливер все равно мчится вперед, еще два или три жутко крутых поворота, и они выскакивают на более узкую дорогу, которая утыкается в черный прямоугольник опустевшей в такое время лодочной станции.

Том помог Элен выбраться из машины. Он разговаривал через ее голову с Оливером и беспечно хохотал. Элен потеплее закуталась в плащ, стараясь скрыть дрожь.

Пройдя по мокрой от росы траве – Элен промочила свои туфельки на тонкой подошве – они приблизились к кромке воды. Она была черной-пречерной и неподвижной. Лодки почти не покачивались, стоя на причале. Оливер прыгнул в одну из них, и по воде внезапно побежала рябь, уходя под дощатый причал. Том вынырнул из темноты, в руках у него был шест и несколько надувных подушек.

– Поработай-ка, – приказал он Оливеру и протянул ему длинный шест.

Элен неохотно ступила в лодку. Том плавно сел рядом с ней на узкое сиденье и прикрыл ей ноги плащом. Оливер взгромоздился на корму за их спиной, лодка резко закачалась. Затем продолговатое суденышко неуклюже развернулось и поплыло вниз по течению. Шест с легким свистом рассекал воздух, плюхался в воду, и, когда достигал дна, лодка легонько дергалась. Оливер наваливался на него всем своим весом, чтобы неуклюжая лодка быстрее скользила по воде. Он ритмично орудовал шестом, резкими рывками продвигая лодку вперед, потом вытаскивая шест из жирной грязи, скопившейся на дне реки, и держа его наготове двумя руками – с шеста в это время падали холодные капли, – чтобы вовремя воткнуть шест в дно. Они поплыли быстрее, более плавно; Оливер так напряженно греб, словно они от кого-то убегали, спасая свою жизнь.

Том нащупал под плащом ее руку, Элен положила голову ему на плечо. От подушек пахло резиной, еще пахло лаком, илом и рекой, в которой было много водорослей. Оба берега и стволы деревьев были окутаны низким белым туманом. Луна исчезла, небо было совершенно черным, настал самый темный час, как бывает перед рассветом.

Том ласково гладил ее по руке, его губы почти касались ее щеки. Элен закрыла глаза, чтобы не видеть ночного мрака и, стараясь не слышать громких всплесков, прислушалась к спокойному, размеренному дыханию Тома. Она попробовала дышать с ним в такт, и постепенно тревога начала проходить. Они были отгорожены от всего мира, вода и тьма казались им уютным коконом, Тому и Элен было тепло под черным бархатным плащом, который служил им сейчас одеялом. Мало-помалу кровь Элен разогревалась… Она повернула голову навстречу губам Тома. Он легонько поцеловал ее в уголок рта, потом дотронулся языком до ее языка… она чувствовала тепло его тела.

С берега донесся праздничный шум: бал был в разгаре. Музыка звучала протяжно, звуки искажались во влажном воздухе. Казалось, они долетали из какого-то другого мира. Оливер насвистывал сквозь зубы, словно некий демонический гондольер. Поглядев назад, Элен увидела такую знакомую голову, потные волосы, прилипшие ко лбу. Оливер ей улыбнулся.

Элен вдруг полностью потеряла ориентацию во времени и пространстве, и ее охватила паника. Казалось, они плывут так уже много часов подряд, она понятия не имела, где они. Краем глаза Элен заметила на берегу белую надпись. Она уже скрывалась в темноте, но Элен испуганно подскочила. Это было предупреждение спасательной службы. Элен вспомнила красные надписи, сотни раз виденные там, где река Червелл делала плавный у-образный поворот.

«Опасное место! Катание на лодках запрещено».

Впереди, сразу же за островом, на котором стоял Фоллиз-Хаус, река Червелл впадала в стремительную Темзу.

– Ради бога, Оливер! Куда мы плывем?

Том чуть было не вскочил на ноги, но тут лодка резко качнулась, и он упал обратно на сиденье. Берега быстро расступались. В том месте, где приток впадал в Темзу, течение было более сильным, и вскоре они уже плыли по главной реке.

– Надоело тащиться с черепашьей скоростью. Сейчас поплаваем как следует!

Лицо Оливера расплылось в широкой, ликующей улыбке. Элен и Том не видели его глаз и не заметили, что они вдруг оживились: в них зажегся огонь безрассудства.

– К берегу! Греби к берегу! – крикнул ему Том.

Элен увидела впереди очертания Фоллиз-Хауса, стоявшего на маленьком островке, трехпролетный мост, оранжевую полоску фонарей над рекой и белые барашки воды, припадавшей к бокам моста.

Том помогал ей удерживать равновесие.

– Сиди спокойно, – прошептал он – Не шевелись. За мостом течение уже не такое сильное.

Белая вода бурлила между лодкой и мостом.

– Оливер!

Мост нависал над ними, он был невероятно высоко.

– Оливер! – Том уже кричал. – Бери левее! Они мчались прямо на среднюю опору моста.

Волны оглушительно рокотали. Лодка резко рванулась в сторону и пронеслась в нескольких дюймах от замшелого камня. Вода перехлестнула через лакированный борт и растеклась по дну лодки, подбираясь к ногам Элен. Лодка бешено закружилась. Элен показалось, что она услышала страшный треск кормы, разбивающейся о камни буквально за секунду до того, как это случилось на самом деле. Раздался хруст и звук, который можно было принять за крик.

Бурлящая вода поглотила его. Корма внезапно поднялась вертикально.

Элен поглядела назад. Никого…

– Оливер! – крикнула она. Оливер исчез.

 

14

Элен отчаянно барахталась, пытаясь залезть обратно в лодку.

Том держал ее железной хваткой, ледяная вода пенилась по обеим сторонам лодки и вымочила их насквозь. От удара лодку начало швырять то вправо, то влево. Через мгновение они сели на отмель за мостом. Том моментально нагнулся вперед и ухватился за жесткую траву.

– Вылезай на берег! – крикнул он Элен. – Быстрее!

Чувствуя, как в горле зарождается абсолютно бесполезный крик, Элен принялась карабкаться на берег вслед за ним. Как только Том убедился, что она в безопасности, он оттолкнул лодку от берега и погреб к мосту.

На черно-белой поверхности воды под мостом было пусто.

Элен услышала еще один всплеск и увидела мелькающую в бурной реке чью-то голову. Человек плыл по-собачьи. Светлые волосы прилипли к черепу. Он был в той самой униформе, она не могла ошибиться!

– Том! – вскрикнула Элен. – Он там. Он плывет!

Она побежала по тропинке и выбежала под мост, где стоял оглушительный рокот. Гравий впивался в ее ноги сквозь тонкие подошвы туфелек, платье прилипало к ногам и мешало бежать. Пловец описывал круги, постоянно скрываясь под грозными белыми барашками пены.

Что с ним такое? Почему он не плывет к берегу?

Множество вопросов роилось у нее в голове. Том пытался пробиться к пловцу, преодолевая течение.

И тут Элен увидела пловца.

Это был вовсе не Оливер. Это был Джерри.

А Оливер все еще скрывался там, под бурлящей водой.

О господи! Пожалуйста… Слова невольно вырывались из ее рта. Голова Джерри снова скрылась под водой. А потом Элен увидела что-то белое и длинный темный предмет, похожий на бревно. Над водой показались две головы.

Пожалуйста, господи!.. Они потихоньку продвигались по направлению к острову. Медленно, слишком медленно. Они почти не приближались к берегу, а Том все еще был далеко. Затем обе головы снова исчезли. Элен, как безумная, кинулась к самой кромке воды.

– Оставайся на месте! – прокричал ей Том.

Элен задыхалась от чувства собственного бессилия. Она плавала неважно, ей до них не доплыть…

Потом снова показалась голова Джерри. А рядом каким-то чудом очутился Том. Они тащили вдвоем тяжелый груз, который утаскивал их на дно. Страшное расстояние между ними и островом мало-помалу сокращалось.

«Бежать за подмогой!» – решила Элен, и это решение придало ей огромную энергию. Она взбежала на мост, но дорога оказалась, как назло, пуста. Вокруг не было ни души, она не могла позвать на помощь. Элен повернулась и понеслась вниз по ступенькам на остров. Голова Тома вынырнула из темноты, рядом барахтался Джерри, глаза его были закрыты, он отчаянно ловил ртом воздух. Элен подлетела к воде и протянула им обе руки. Том, застонав от натуги, подтолкнул вперед Джерри, Элен несколько раз промахнулась, но потом ей все же удалось схватить его за ледяные запястья. На мгновение он безвольно повис, течение грозило унести его вновь. Руки Элен горели, но затем Джерри слабо дрыгнул ногами и, вдруг обретя силы, взобрался на берег. Выбравшись из воды, он зашатался, ноги у него подкосились, и он рухнул на землю возле Элен. Но она уже о нем не думала. Том барахтался в воде, держа в руках черное, неподвижное тело Оливера.

И снова Элен нагнулась над илом и бурлящей водой.

– Подержи его. Просто подержи! – проговорил, задыхаясь, Том.

И вот под руками у нее намокший бархат и скользкий атлас. Неподвижное тело оказалось невыносимо тяжелым. Вода жадно пыталась утянуть его назад, но Элен вцепилась в него, закрыв глаза, и готова была скорее разорваться пополам, нежели выпустить его из рук.

Том выполз на берег рядом с Элен и закашлялся, отхаркивая из легких воду. Потом они вместе, превозмогая страшную боль в груди, вытащили на берег сначала руки, затем плечи, затем длинный торс Оливера. В конце концов из воды неохотно показались и ноги. Элен и Том оттащили Оливера подальше от реки и положили на траву. Голова Оливера склонилась набок, он был ужасающе бледен.

Лежавший сзади них Джерри поднялся на четвереньки и зашелся в кашле. Из его рта хлынула речная вода. Том даже не взглянул в его сторону. Он давил Оливеру на грудь обеими руками, положенными одна на другую. Затем повернул белое лицо в другую сторону.

– Вызови «скорую помощь»! – крикнул он Элен и, набрав полную грудь воздуха, прижался ртом к губам Оливера.

Элен помчалась вперед. Она вихрем пронеслась по заросшей сорняками тропинке и очутилась перед тяжелой дверью, утыканной шляпками гвоздей. К счастью, дверь была открыта. Мокрая юбка со свистом рассекала воздух, когда Элен бежала по темному холлу и коридору в Розину кухню. Зажигать свет ей было некогда. Она вспомнила, где стоит телефон, протянула руку и нащупала холодный аппарат. Онемевшие пальцы нашли нужные цифры, Элен набрала номер.

– «Скорая» слушает. Что вы хотите?

Элен быстро что-то пробормотала и кинулась назад. Картина у берега была почти прежней. Джерри сидел, обхватив голову руками, по его щекам струились слезы, он был в шоке.

Том стоял на коленях, слышалось только, как он со свистом набирал полную грудь драгоценного воздуха и вдувал его в бездыханное тело. Только раз, один только раз он в отчаянии поглядел на мост.

– Они сейчас приедут, – сказала Элен.

И тут же болезненно сморщилась, заметив темную рану на виске Оливера – он ударился этим местом о каменную опору моста.

Секунды перерастали в минуты, время тянулось вечно. Элен опустилась на колени на мокрую траву и крепко сжала кулаки, боясь пошевелиться. Джерри утер слезы и молча скорчился рядом с ней. В полной тишине слышалось только, как Том делает Оливеру искусственное дыхание, припадая к его помертвевшим губам.

Наконец до них донесся вой приближающейся «скорой помощи», и на мосту замигала синяя лампочка.

– Слава богу! – проговорил Том, не отрываясь от дела.

Элен взобралась по ступенькам моста, чтобы показать врачам дорогу, и они подбежали к телу Оливера. Двое невзрачных мужчин в синей форме, они несли вместе черный чемодан.

В душе Элен зародилась смутная надежда.

– Пожалуйста, отойдите в сторону.

Один из мужчин положил руку на плечо Тома, и тот с трудом поднялся на ноги. Элен, Джерри и Том сбились в кучку и глядели, как спасатели принимаются за работу.

Но вскоре Элен стало понятно, что их попытки вернуть Оливера к жизни – это всего лишь мрачный ритуал. Она видела, что все бесполезно. Чего они только ни вытворяли – он никак не реагировал.

Наконец спасатель выпрямился. У него было младенчески круглое лицо, под козырьком фуражки поблескивали стекла очков.

– Мне очень жаль, – сказал он.

Внезапно в Фоллиз-Хаусе зажегся свет, и дверь распахнулась. По траве, спотыкаясь, шла Роза. Она была в ночной рубашке, под которой колыхались бесформенные телеса. Ее рот был раскрыт, но из него не вырывалось ни звука. Роза рухнула рядом с Оливером и начала гладить его по лицу, отводя с висков спутанные мокрые волосы, она обращалась с ним, как с ребенком.

– Очнись! – взмолилась Роза высоким, тонким голоском. – О, пожалуйста, очнись! Я буду заботиться о тебе. Ты же знаешь, я буду!

Крик, наконец, вырвался у нее из груди, и один из спасателей оттащил ее от трупа.

– Пожалуйста, кто-нибудь, отведите ее в дом, – попросил он.

Элен обхватила Розу за пухлые плечи и увела от берега. Уходя, она оглянулась и увидела, что Джерри застыл над телом Оливера и смотрит ему в лицо, словно пытаясь попросить за что-то прощения. Том наконец заметил его.

– Вы ведь не очень хорошо плаваете, правда?

Джерри молча кивнул.

– Вы очень отважный человек, – сказал Том. Голос его прервался, он резко отвернулся. Словно немощный старик, Том доплелся до воды и долго смотрел на страшные волны. Элен же пошла по тропинке с Розой. Постепенно в душу еще не до конца оправившейся от потрясения Элен начал закрадываться страх. Она не сомневалась, что Том возьмет на себя всю ответственность за случившееся и ему придется туго.

Элен отмахнулась от этих мыслей и занялась исключительно Розой. Толстуха была невменяема. Она бессвязно бормотала сквозь слезы, которые градом катились из ее покрасневших глаз:

– Я любила его. Я все ему, все позволяла, лишь бы он сюда хоть иногда заходил. Ты думаешь, такая старуха, как я, не может полюбить молодого паренька? Но я любила его. Я любила его как любовница! О, мой обожаемый Оливер!

Элен невыносимо было все это слушать.

– Мы все любили его, – тихо сказала она. И подумала:

«Что правда – то правда. Нас всех притягивало очарование его безрассудства и обреченности, каждый из нас по-своему любил Оливера».

Элен машинально передвигалась по захламленной Розиной кухне, она приготовила сладкий чай и пыталась найти какое-нибудь успокоительное средство. Наконец она оставила всхлипывающую Розу в кресле-качалке и вернулась в холл.

Оливера принесли в дом на носилках. Полиция уже прибыла: дородные мужчины в форме с блестящими серебряными пуговицами и цепочками обсуждали, что им нужно будет выяснить. Том напряженно ждал, рядом с ним стоял Джерри. У Элен сердце обливалось кровью, когда она смотрела в исполненные боли темные глаза Тома. Юный доктор с заспанным лицом накрыл одеялом Оливера… вернее, уже не Оливера, а лишь его печальный, хладный труп. Он неподвижно лежал под ярко-красным одеялом. Элен отвела взгляд, ее глаза скользнули по роскошно отделанным стенам, по резным перилам галереи и уткнулись в темный потолок.

Она вспомнила, что именно здесь, в холле, впервые разговаривала с Оливером. Теперь это казалось так давно…

Снаружи донеслись торопливые шаги и резкие, взволнованные голоса. Это были друзья Элен, возвращавшиеся с бала. Она внезапно представила себе сцену на мосту: белый полицейский «ленд-ровер» с оранжевыми и красными мигалками, сзади стоит «скорая помощь», двери открыты, голубой фонарик все еще вращается на крыше, а от «скорой» уже нет никакого толку… Это, так сказать, мрачное приложение к любой трагедии, к любому несчастному случаю. Как часто Элен отводила взгляд, увидев подобную сцену?! Она слишком отчетливо все это видела однажды, когда «скорая» приехала за ее отцом. Жутко даже себе представить, как, должно быть, потрясен Дарси и все остальные: они возвращались домой, смеясь, и вдруг увидели, что их тут ждет…

Дарси… Элен словно пронзили холодным копьем. И снова мелькнула мысль: как, как она могла о нем позабыть? Все ее мысли были только о Томе.

Входная дверь распахнулась, и Элен заметила, что уже светает. Небо было металлического серого цвета.

Друзья гурьбой ввалились в дом, на их лицах был написан страх. Дарси моментально отыскал глазами Элен, и страх, сквозивший в его взгляде, исчез. Но потом он заметил, что Элен бледна, а ее намокшее платье все в грязи.

– Элен! Что случилось? С тобой все в порядке?

Он поглядел через ее плечо и увидел носилки, длинный силуэт под красным одеялом, лица полицейских, санитаров «скорой помощи» и врача.

– Это не Оливер? – Дарси обвел взглядом присутствующих. – Это ведь не он, да?.. Ну, пожалуйста, расскажите же, что случилось!

Стоявшая за его спиной Хлоя заткнула себе рот рукой. Пэнси кинулась к Скоту Скотни, он обнял ее, лицо его казалось сейчас суровой маской с прищуренными глазами.

О том, что случилось, Дарси рассказала Элен; ее отрывистые фразы перемежались вдруг подступившими к горлу рыданиями. Дарси слушал, склонив голову, но при этом обнимал Элен за плечи, стараясь успокоить. После он поднял голову и посмотрел сначала на Джерри, а потом на Тома.

– Вы поплыли за ним? – спросил он.

Мокрая одежда и бивший их озноб, не унимавшийся даже под теплыми одеялами, которыми их укутали, говорили сами за себя.

– Спасибо, – просто сказал Дарси.

Врач – он был моложе Дарси – повернулся к нему.

– Падая с лодки, он ударился головой о мост. Его легкие сразу наполнились водой. Смерть, очевидно, наступила в считанные секунды. Тут никто ничего не смог бы поделать.

Элен увидела, что Том содрогнулся. «Нет, можно было удержать Оливера от прогулки к реке!» Она отчетливо услышала эти слова, как если бы он произнес их вслух. Ноги сами рванулись подбежать к Тому, но внезапно Элен заметила руку Дарси, безжизненно лежавшую на ее плечах. Она замерла, и Том одиноко сел на верхнюю ступеньку лестницы.

Дарси заговорил. Его голос звучал очень тихо, но былая застенчивость куда-то подевалась: видимо, он счел, что в это жуткое утро ему негоже робеть. В его манере сейчас ощущалась властность. Он серьезно поблагодарил санитаров и повернулся к полицейским.

– Слушаю вас. Я его брат.

– Как ваше имя, сэр?

– Джон Мортимор, – ответил он, и Элен посмотрела на него, как на незнакомца. – Виконт Дарси.

– Благодарю вас, сэр… милорд. Официальный допрос, слава богу, длился недолго.

Том и Элен сообщили о том, что произошло. Благодаря случайному стечению обстоятельств Джерри именно в момент катастрофы вышел на улицу, чтобы выкурить последнюю сигарету, и все увидел. Больше ему нечего было добавить.

Наконец все завершилось. Полицейские нагнулись к носилкам.

– Вам обязательно нужно его уносить? – спросил Дарси.

– Боюсь, что да, милорд.

– Вы не оставите меня с ним на две минуты? – его голос ни разу не дрогнул.

Все, неловко толкаясь и наступая друг другу на ноги, пошли к Розе на кухню. Роза по-прежнему лежала в кресле-качалке, она посмотрела опухшими глазами на смущенных полицейских. Хлоя плакала, тушь растеклась у нее под нижними веками; Пэнси же была бледна, но глаза ее были сухими, а губы жестко сжаты. Она лишь вертела в руках платок, похожий на маленькую змейку.

Том тоже зашел в кухню, он стоял в другом ее конце, прямо напротив Элен, но она не могла заставить себя посмотреть в его сторону. Она вдруг поняла одну ужасную вещь…

Дарси вошел в помещение.

– Спасибо, – сказал он. – Можете его уносить, если вы готовы, господин полицейский.

Полицейские вышли и, подойдя к носилкам, взяли их за ручки. Унылая процессия выступила на улицу, где брезжил серый рассвет. Оставшиеся в коридоре женщины слышали, как полицейские спотыкаются на узких каменных ступеньках и кряхтят от напряжения, унося тело Оливера. Затем дверцы «скорой помощи» захлопнулись, и труп увезли.

Дарси медленно вернулся в дом. Он подошел к Элен, обнял ее и поцеловал в волосы.

– Ты извини, что я должен тебя оставить, – сказал он. – Но мне нужно в Монткалм. Ты ведь меня понимаешь, правда?

Элен молча кивнула.

– Постарайся хоть ненадолго уснуть, – ласково сказал Дарси.

Все остальные тоже потихоньку разошлись. Элен решила, что она наконец-то осталась наедине с Томом в пустом мрачном холле. Но, подняв голову, она заметила Джерри. Он горько усмехнулся, и в его облике снова появилось жестокое сходство с Оливером.

– Он часто говорил, что не желает кончать свои дни подобно мне. Так и получилось, да?

Джерри передернул плечами и ушел.

Элен и Том остались вдвоем.

Том все еще дрожал, тело его страшно сотрясалось, зубы клацали. Элен медленно подошла к нему и взяла за руки.

– Тебе нужно обсохнуть, – это прозвучало дико неуместно, она подумала, что, наверное, больше ничего не сможет сказать вообще, и они так и будут молчать.

Лучше бы она ничего не говорила! Том сказал:

– Я не должен был позволять ему идти к реке. Это моя вина.

Казалось, эти слова вертятся у него в голове уже несколько часов. Элен крепче сжала его руки.

– Ты не должен себя винить.

Том поднял голову, и Элен внутренне сжалась – такая в них сквозила печаль.

– Разве?

– Оливера нельзя было удержать. Мы с тобой оба это знали.

Том тяжело поднялся со ступенек, они посмотрели друг на друга. Напряжение между ними все возрастало – сказывался ужас этой ночи и страх, что случившееся все изменило.

– И что теперь? – спросил Том почти шепотом. Элен понимала, что ничего другого она ответить не может, но все равно каждое ее слово прозвучало словно удар похоронного колокола.

– Я сейчас не могу оставить Дарси. Короткие, холодные, скованные фразы…

– Не сейчас. Я ведь ему нужна.

– А мне нет?

Том совершенно переменился внешне. Он ссутулился, его самоуверенность исчезла, лицо стало серым и измученным. Элен сделала шаг ему навстречу, пытаясь его утешить, но он отверг ее утешения.

– Ну, так что?

Он не принимал никаких отговорок. Это было не в стиле Тома.

– Я не думаю, что ты во мне нуждаешься так же, как он.

Эта жестокая правда разрывала ей сердце. С одной стороны, жалость, уважение и нежность, с другой – любовь. Мучительная, настоящая любовь, от которой ей никуда не деться…

Но как я могу причинить Дарси боль в такую минуту? И в то же время… если не сейчас, то когда?

Ее охватили растерянность и боль. Элен видела, что Том уходит от нее. Он направился к двери, обогнув то место, где лежали носилки, накрытые красным одеялом.

Элен охватила паника.

– Погоди! – крикнула она ему вслед. – Том, я люблю тебя!

Он не остановился и даже не оглянулся.

– Мне так не кажется.

Дверь распахнулась и резко захлопнулась, в этом была какая-то обреченность.

– Том! – закричала Элен. – Том!

Ответом ей была гробовая тишина, Элен почувствовала, что дом давит на нее, мрачный, потрясенный разыгравшейся трагедией… Где-то лежал мертвый Оливер. Он был один среди чужих людей. Он ушел, а маленькие драмы, волновавшие их мирок, продолжались. Как будто это имеет какое-то значение… Элен захлестнула волна жалости.

Она пошла вверх по лестнице, прошла по пустому коридору. Легла на кровать и уже не стала сдерживать слезы… она оплакивала своего друга, рыдания накатывались длинными волнами, потом, наконец, первый прилив горя отступил назад, и Элен погрузилась в пучину усталого забытья.

Позднее в тот же день Дарси вернулся назад. Он был спокоен и очень ласков, словно не у него, а у нее погиб брат. Она смотрела, как он стоит у окна, отодвинув занавески, чтобы можно было хорошенько разглядеть позолоченный солнцем фасад Крайст-Черч. Ослепительно-ясный день резко контрастировал с тем мраком, который был у них в душе. Занавески целый день были задернуты, в комнате стояла духота.

Они говорили очень мало. Элен даже казалось, что она не знает этого нового Дарси, бледного от потрясения, однако уже совсем не застенчивого. Заботы по устройству… ну, всего, что полагается в подобных случаях – Элен избегала страшного слова «похороны» – похоже, целиком легла на его плечи, и он достойно с этим справлялся.

Дарси сказал Элен, что еще будет произведено вскрытие тела и проведен опрос свидетелей, но он уже поговорил с коронером, и уверен, что они напишут в графе «причина смерти» – «несчастный случай». Похороны решено было не откладывать.

– Отпевание будет в церкви Мера, – сказал Дарси. – Как ты думаешь, многие из друзей Оливера захотят прийти?

– Я думаю, все, – ответила Элен.

«Мы все любили его, – вновь мелькнула у нее мысль, – каждый по-своему».

– Дарси, – отважилась спросить она, – а как твои родители?

Она позабыла про свою антипатию к лорду и леди Монткалм – настолько ей было их жалко.

– Они убиты горем. Особенно моя мать.

Элен прекрасно это понимала. Обожаемый, загадочный, своенравный Оливер, запечатленный на множестве фотографий, вставленных в серебряные рамки, покинул их. А ведь он был кумиром для родителей, несмотря на все свои недостатки. Элен посмотрела на неприметное лицо Дарси, который всегда предпочитал держаться в тени, и вспомнила, как часто ее злило то, что его родители так холодно к нему относятся.

Теперь, когда разыгралась эта трагедия, Дарси показал, что он тоже чего-то стоит. К симпатии, которую Элен всегда испытывала к нему, прибавилось еще и уважение.

Дарси подошел к Элен и, сев рядом, крепко сжал ее пальцы.

– Я его плохо знал, – с грустью сказал он. – Мы никогда не понимали друг друга. Но недавно, совсем недавно я почувствовал, что мы полюбили друг друга. Как обычно бывает между братьями, – в его улыбке сквозили тоска и желание поделиться своими переживаниями. Дарси хотел, чтобы Элен поговорила с ним об Оливере. – Пожалуй, ты знала его гораздо лучше, чем я.

– Пожалуй, – Элен не могла говорить на эту тему, не упоминая про то, что могло сегодня его ранить.

Они снова погрузились в молчание. Дарси, надежный Дарси, был так близко, но Элен никогда еще не ощущала такого неизбывного одиночества.

«Как же мы все одиноки! – подумала она. – И насколько непрочны самые, казалось бы, крепкие узы!»

Голова у нее шла кругом, Дарси вдруг стал совершеннейшим незнакомцем, а ее огромная любовь к Тому на поверку оказалась миражом… Хотя нет… Это неправда! Она любит Тома всей душой. И все же она отвергла его ради того, чтобы сидеть теперь рядом с Дарси, ибо она считает, что так надо.

Надо?

По иронии судьбы, Дарси оказался сильнее всех. Элен чувствовала, что в результате разыгравшейся трагедии она больше ни на что не способна, кроме как причинять окружающим боль. А что произошло с Томом? Элен с тоской вспомнила о нем и поняла, что сейчас уйти к нему невозможно. Может быть, он вернется сам? Даст ей еще один шанс? Вдруг у нее осталась еще какая-нибудь возможность, не только возможность сидеть тут, рядом с совершенно незнакомым человеком, по имени Дарси, и сравнивать его с Томом? Бесконечная череда невольных сравнений мелькала в ее голове. Взять хотя бы руку, державшую сейчас ее пальцы… Она такая тяжелая и грубая по сравнению с выразительными руками Тома, с его подвижными пальцами…

«Прекрати! – приказала себе Элен. – О, прекрати!»

Дарси смотрел на нее со все возрастающей решимостью.

– Хочешь я отвезу тебя куда-нибудь поесть?

– Вряд ли мне сейчас кусок полезет в горло, – безжизненно откликнулась Элен.

Дарси с душераздирающей нежностью положил руку Элен на колено ей.

– Тогда я поеду назад в Монткалм, – сказал он. – Мне надо немножко побыть с мамой.

Элен кивнула, опять отгоняя подступившие к глазам слезы. А то вдруг Дарси заметит их и останется? Ей гораздо легче, когда она одна…

Может быть, Том это понимал?

Он ни разу не пришел, хотя Элен ждала его, задыхаясь от духоты, каждый день перед похоронами. В Фоллиз-Хаусе был такой спертый воздух, что было почти нечем дышать. Элен и Хлоя ни с кем, кроме Дарси, не виделись. Если Пэнси и горевала, то горевала одна и где-то вне дома, поскольку комната ее всегда была заперта, и в ней не горел свет. Одиночество сблизило Элен и Хлою, они так подружились, что у них уже не было секретов друг от друга.

– Ты ведь не хочешь выходить за него замуж, правда? – спросила Хлоя Элен однажды в самом начале бессонной ночи. И скорее догадалась, чем увидела, что Элен кивнула. – Это из-за Тома, да?

– Неужели это так видно? – пробормотала Элен. Она сидела, уткнувшись лицом в поднятые колени. – Дарси не должен узнать… Ни в коем случае не должен!

– Ах, Элен! А ты уверена, что он не знает?

«Я была уверена, – подумала Элен. – Но теперь я уже ничего не знаю…»

Их охватила печаль при мысли о том, что все когда-нибудь подходит к концу. Элен принялась упаковывать вещи. Книги снова отправились в картонные коробки, которые когда-то Оливер помог ей поднять по лестнице. Одежда вернулась в старенькие чемоданы. Маленькая комната с белыми стенами вновь опустела и приняла нежилой вид, но картина, подаренная Томом, пока еще висела над камином. Элен надеялась, что, может быть, ей еще удастся вдохнуть свежий соленый воздух.

Ощущение, будто ее несет куда-то по течению, усугубилось тем, что теперь Элен даже не имела понятия, куда ей следует отправиться из Оксфорда. Она могла вернуться к маме и попытаться найти там работу. Или, если Дарси захочет видеть ее в Мере, она поедет туда. Она пообещала ему и была намерена сдержать свое обещание. Однако общаясь, они с Дарси так усердно проявляли заботу друг о друге, что в их отношениях появилась некая официальность. И никто из них не заговаривал о совместной жизни в Мере.

Хлоя тоже упаковывала свои вещи. Осенью она собиралась вернуться в Оксфорд, но хотела поселиться в каком-нибудь другом месте. Слишком много всего случилось в Фоллиз-Хаусе.

– У меня в Лондоне собственная квартира, – сказала она Элен. – Приезжай, поживешь у меня, пока у тебя все не решится. Я буду очень рада, если ты приедешь.

Хлоя собиралась вновь вернуться на договорную работу, но похоже, Лондон стал уже частью ее забытого прошлого. И общество Элен было для нее тем более ценно, что помогло бы ей обрести связь с реальностью.

Элен поблагодарила подругу, но не сказала, что непременно приедет. Она отчаянно цеплялась за Оксфорд, ибо Том все еще был там.

И вот настал день похорон.

Утром Пэнси снова возникла из небытия. Она приехала с Хоббсом, который оставил на мосту белый «роллс-ройс» Мейсфилда.

Когда Хлоя и Элен заглянули к ней, она запихивала в чемоданы свои пожитки, а Хоббс выуживал упакованные чемоданы из хаоса, который царил в комнате Пэнси.

Пэнси оторвалась от работы и улыбнулась девушкам. На ней было простое серое платье, она заметно похудела, в очаровательном личике появилась некоторая взрослость. Это ей шло. Они по очереди обнялись, и без слов было понятно, что эта встреча не повод для веселья.

– Сегодня похороны, – сказали девушки Пэнси.

– Я знаю. Поэтому я сюда и приехала. Можно я поеду с вами? Я, конечно, могла бы попросить Хоббса, чтобы он меня отвез, но… – Пэнси жестом дала понять, что машина слишком показушная, и в этом на мгновение вновь промелькнула прежняя, веселая, не признающая никаких авторитетов девчонка.

– Хорошо, поедем все вместе, – тихо проговорила Хлоя.

Они инстинктивно попытались перевести разговор – если уж не мысли, так хотя бы разговор! – в другое русло, чтобы отвлечься от печальной обязанности, которую им предстояло выполнить сегодня днем.

– Где ты пропадала? – спросила Хлоя.

– В Лондоне. В основном сидела одна. Знаете, я много думала об Оливере…

Пэнси действительно горевала о нем, горевала по-своему, и отчасти это выражалось в том, что она делала это в одиночестве, по секрету от всех остальных. Элен, как уже не раз бывало, задумалась о том, что Пэнси похожа на айсберг… интересно, насколько большая его часть скрыта под водой?

А Пэнси беспечно продолжала:

– Еще я поработала со Скотом. Мы с ним прочитали сценарий «Молл Фландерс».

Она вдруг раскраснелась от воодушевления, что было на нее совсем непохоже.

– Он блестящий режиссер! Я так горда, что он пригласил меня поработать с ним! Нет, тут дело не в том, что я буду сниматься в кино, и не где-нибудь, а в Голливуде! Я горжусь тем, что буду работать со Скотом. И знаете, чем я горжусь больше всего? Тем, что я добилась этого сама, а не потому что Мейсфилд проталкивал меня или требовал услуги за услугу. Нет, я сама, сама всего добилась! Что вы на это скажете?

Они улыбнулись.

– Я думаю, ты добьешься головокружительного успеха, станешь ужасно знаменитой и больше не захочешь иметь ничего общего ни со мной, ни с Элен.

– О нет! – Пэнси сразу посерьезнела. Она обхватила подруг за плечи. – Я никогда не забуду этот год. И то, как, несмотря на все мои выходки, наша дружба уцелела. Что бы потом ни случилось, я всегда буду считать вас своими лучшими подругами.

Для Пэнси это был очень длинный, серьезный монолог, и они ей поверили.

Ее слова всколыхнули мутные потоки памяти, и они снова увидели перед собой Оливера.

Когда пришла пора собираться, они оделись, в темных траурных платьях дома было невыносимо жарко.

Девушки пошли вниз по пологой лестнице, и вдруг навстречу им вышла Роза. Они давно ее не видели, потому что она закрылась в своей комнате и предавалась отчаянию. Теперь они были потрясены ее ужасным видом. Широкое лицо было в багровых пятнах, маленьких глазок почти не было заметно. Спутанные волосы вылезали клоками, на черепе серели проплешины. Роза надела тяжелый черный плащ и молча смотрела на девушек, которые приближались к ней по ступенькам.

Хлоя тронула ее за локоть.

– Вы не хотите поехать с нами? – спросила она.

Роза покачала головой. В ее ответе промелькнула злоба, которая служила ей средством самозащиты.

– Нет, я поеду с Джерри. Мы ведь родственники Оливера и поедем на приличной машине. Плевать нам на то, что нас предпочитают не замечать!

Элен удивилась: как это Дарси не распорядился прислать за ними машину и отвезти на похороны? И потом вряд ли Джерри способен сейчас управлять автомобилем. Он целую неделю пил, не просыхая.

Однако выйдя на улицу, где так некстати светило солнце, они увидели, что у моста стоит большой черный автомобиль, в котором сидит водитель, одетый во все черное. Джерри стоял, слегка прислонившись к машине. Поравнявшись с ним, они увидели, что он практически трезв. Его черный костюм был ему тесноват, да и скроен по моде десятилетней давности, но безукоризненно чист и отутюжен. Он кивнул каждой девушке в отдельности, и они увидели, что он рыдает.

– Оливер был бы рад, что вы пришли попрощаться с ним, – пробормотал он с сентиментальностью, характерной для пьяниц.

Когда они отошли подальше, Пэнси процедила сквозь сжатые губы:

– Я думаю, Оливер просто бы посмеялся над всем, что сейчас творится.

– Это неважно, – устало откликнулась Элен. Она задыхалась от тоски.

«А что сейчас ощущает Том? – спросила себя она. – Ну, почему она такая дура, почему она не с ним?..» Его лицо маячило перед ней так отчетливо, словно это была галлюцинация.

Она не с Томом, потому что не хочет предавать Дарси.

А Дарси она вовсе даже не нужна!

Они ехали в Мер по знакомой дороге, природа представала перед ними во всей своей красе. Просторные поля золотились или сочно зеленели, по краям их росли дубы и вязы с пышными кронами. По пастбищам бродили коровы, вкусная трава доходила им до брюха. В открытые окна до Элен долетал запах петрушки и шиповника, росшего вдоль ограды. Она опустила глаза на свою черную юбку. Ей было слишком больно смотреть на красоту вокруг и спокойно размышлять о медленной смене времен года: ведь для Оливера все это было уже кончено.

Они не спеша ехали по поселку Мер, Элен заметила, что во многих домах занавески на окнах задернуты. В местном кабачке вывеска, на которой был изображен фамильный герб Мортиморов, была закрыта черной тканью. В конце поселка высилась квадратная колоколенка саксонской церквушки. За ней тянулась серая линия невысокого особняка, отгороженного от залитого солнцем холма тисовыми деревьями.

Они молча вышли из машины и прошли в ворота. Вдоль дороги безмолвно стояли селяне, среди них было много крестьян, лица у них были загорелые, а лбы удивительно белые – ведь они обычно ходили в фуражках, а сейчас держали их в руках. На колокольне звонил всего один колокол, печальные отзвуки замирали в тихом, ароматном воздухе, а потом с новой силой возобновлялись.

Когда на лицо Элен легла тень от крытых ворот, она подняла глаза и посмотрела на южную дверь, ведущую в церковь. На крыльце стоял Дарси. У него находилось несколько слов для каждого, кто медленно проходил мимо него. Элен побрела, волоча ноги, по тропинке, миновала старое тисовое дерево, росшее у ворот, и замшелые могильные камни давно забытых арендаторов, работавших когда-то на земле Мортиморов.

Завидев Элен, Дарси сурово улыбнулся, и его губы коснулись ее щеки.

– Спасибо тебе, – тихо произнес он и повернулся к Пэнси и Хлое. Он каждой из них сказал какие-то слова, и они вошли в полутемную церковь.

Там было полно народу. Вперед вышло два церковных служителя, и Элен растерянно осознала, что ее отделили от Пэнси и Хлои. Пожилой человек повел ее по проходу между сидевшими на скамьях людьми в трауре. У самого алтаря, словно в нескольких милях от всех остальных, стояла резная скамья с высокой спинкой, отгороженная крученым красным шнуром. Служитель нагнулся, откинул медный крючок и посторонился, давая Элен пройти.

Фамильная скамья Мортиморов…

Невеста Дарси должна молиться здесь. Элен встала на колени в пустом пространстве, отгороженном с трех сторон резными стенками, и ощутила, как одиночество сгущается вокруг нее, будто тучи.

Когда она снова подняла глаза, то увидела в восточном окне бледно-розовые гвоздики и фиалки, медный крест, поблескивавший в полутьме, и восковые белые лилии по обеим сторонам креста. Она медленно повернула голову. У подножия алтаря стоял гроб, у каждого угла горела белая свеча в высоком подсвечнике. На большой темной крышке лежал один-единственный венок из лилий.

Элен вновь отвела взгляд и посмотрела на свет, просачивавшийся сквозь средневековые витражи. Здесь ничто: ни сильный запах лилий, ни приглушенная органная музыка – не имело отношения к Оливеру. Его тут нигде не было.

Раздался длинный аккорд, и органная музыка стихла. Люди тихонько перешептывались, потом в проходе показалась леди Монткалм, которую поддерживали под руки муж и сын. Она шла еле-еле, вдруг резко состарившись… ее рука, лежавшая на черном рукаве мужа, была узловатой и старчески-окостенелой. Лицо было наполовину скрыто черной вуалью. Когда они подошли к скамье, лорд Монткалм взглянул на Элен из-под седых бровей. Горе вымыло из его глаз вместе со слезами весь аристократизм. Дарси зашел вслед за матерью и слегка приподнял ее, помогая встать на место. Элен склонила голову, ей было печально видеть, как они сникли. Неужели она когда-то их так боялась?

Пастор местной церкви подошел к алтарю. Он начал читать древние, величественные слова погребальной молитвы. Элен опустила глаза и помолилась о том, чтобы эти слова утешили родных Оливера.

После короткой заупокойной службы Дарси снова вышел в проход и встал в изголовье гроба. И тут же к нему подошли пятеро мужчин, готовые взять гроб себе на плечи. Элен увидела, что у двух из них головы той же формы, что и у всех Мортиморов. Наверное, это были кузены Оливера. Двое других были шумные молодые аристократы, которые с раннего детства общались с Оливером и были частью его жизни.

Шестым был Том. Дарси любезно включил его в этот список.

Стоило Элен взглянуть на его темный профиль, и ее сердце зашлось от любви. Глядя прямо перед собой, Том нагнулся вместе с остальными, и они водрузили гроб себе на плечи. Потом медленно зашагали в ногу по проходу, в последний раз вынося Оливера на солнечный свет. Лорд и леди Мортимор шли за ними, теперь их головы были высоко подняты. Люди в траурной одежде вставали со скамеек. Элен приотстала, и ее поглотила толпа, неторопливо продвигавшаяся вперед. Они вышли из прохладной церкви на свет, солнце уже начало заходить, тени, падавшие на надгробья, становились длиннее. Белые бабочки порхали над полевыми цветами, окаймлявшими церковный двор.

Элен стояла вместе с Хлоей и Пэнси с краю от суровой толпы, одетой во все черное. Она знала, что Том, Дарси и другие мужчины, которые несли гроб, сейчас удерживают его на веревках, ровно и плавно опуская в темную могилу. Затем туда бросят комья земли и произнесут последние, торжественные и скорбные слова.

Она пыталась представить себе Оливера таким, как он когда-то был, далеко отсюда. Когда он запрыгивал в свой черный «ягуар», жизнь била в нем ключом. Колечки овечьего меха на подкладке его летной куртки щекотали ее горло и запястья. Внезапно он оказался буквально везде, во всем, что ее окружало. Она вспомнила, как он впервые поцеловал ее и как в его поцелуе ощущался слабый привкус бургундского.

Они тогда приехали в маленький домик, который он называл своим домом в Монткалмском поместье. Оливер легко, без малейших усилий заставил ее изменить своим принципам, так что она больше не принадлежала себе, а оказалась всецело в его власти. Элен вспомнила его в минуты страсти, вспомнила, как он взял ее, словно спелый плод… дни их любви так живо замелькали перед ее мысленным взором, словно это случилось вчера. Да, Оливер привык брать, не раздумывая, с чувством, что ему позволено это по праву рождения. Но он не только брал, но и давал, отдавал свою жизненную силу и пленительную энергию, и был сказочно щедр, пока ему было что отдавать.

Элен снова захлестнула любовь к нему, это чувство пыталось пересилить отчаяние и горечь утраты.

В толпе внимание Элен привлекло одно лицо. Почти у самой разверстой могилы стоял Джаспер Трипп. Слезы текли по его морщинистому коричневому лицу и падали на старый пиджак, черный с какой-то прозеленью. Элен торопливо отвела взгляд, не желая подсматривать за человеком, который так откровенно предавался горю.

И сразу же ее взгляд натолкнулся на еще одного знакомого человека. Беатрис внимательно слушала надгробные речи, ее седые волосы были заколоты за ушами, это ее молодило. Опустошенность, которая сквозила в выражении ее лица, когда девушки ее встретили на берегу реки, исчезла. Она снова стала умной, слегка уставшей от жизни женщиной средних лет, женой и матерью. Элен поискала глазами Стефана: он стоял рядом с Беатрис. Они даже держались за руки; Элен увидела их переплетенные пальцы, благопристойно спрятанные в складках юбки Беатрис. Они заключили свой договор. Стефан напустил на себя скорбный вид, но мысли его витали где-то далеко.

«Интересно, о чем он сейчас думает?» – гадала Элен.

Договор… Это рассудительное слово звучало, словно насмешка над ней и над ее глупым идеализмом.

Похороны закончились. Люди по двое, по трое отходили от могилы и направлялись по мощеной дорожке к воротам кладбища. Теперь у крыльца стояли лорд и леди Монткалм, которые нашли в себе силы принимать соболезнования. Мимо прошла Роза Поул. Глаза у нее были уже сухими, а на лице, покрывшемся красными пятнами, читался горделивый вызов. Джерри шел рядом, по-прежнему обливаясь пьяными слезами. Дарси сказал им что-то ласковое, но когда они поравнялись с леди Монткалм, она метнула на Розу взгляд, преисполненный такой жгучей ненависти, что толстуха понурилась и молча прошла мимо.

Однако Элен была так поглощена другими мыслями, что даже не задумалась, в чем тут причина. Мужчины, которые несли гроб, отошли от могилы последними. Она неподвижно замерла, когда они проходили мимо нее. Том снова смотрел прямо перед собой, его лицо было опустошенным. Он прошел, не сказав ни слова, даже не посмотрев на Элен, и она поняла, что ничего иного и не ожидала. Им было нечего сказать друг другу, и они не желали притворяться, чтобы не причинять один другому лишней боли.

Элен оцепенело, терпеливо наблюдала за тем, как Дарси расхаживает взад и вперед. Он, похоже, нашел для всех нужные слова и нужные жесты. Он наконец-то стал самим собой, словно гибель Оливера избавила его от страха, который вечно сковывал каждое его движение.

«Как бы мне хотелось полюбить его! Как бы мне хотелось…» Дарси обнял мать за плечи и повел ее к траурно черному «роллс-ройсу». Садясь в машину, леди Монткалм дотронулась бледной рукой до его щеки, и он поцеловал ее пальцы.

Машины, тихонько урча, поехали по деревне. Они увозили людей подальше от этого мрачного места, туда, где можно будет расстегнуть тугой воротничок и пуговицы, облегченно вздохнуть и снова заняться своими делами.

Дарси вернулся по тропинке к поджидавшей его Элен. Они были единственными, кто остался на церковном кладбище, если не считать церковного сторожа и его сына, которые нагнулись, орудуя лопатами над темной, сырой землей. От цветов, которые грудами лежали на могиле, исходил очень сильный, опьяняющий запах.

Дарси резко отвернулся.

– Давай обойдем церковь с другой стороны, – предложил он, и Элен впервые почувствовала, что голос его вот-вот может сорваться.

Они пошли рядом, неподстриженная трава щекотала их ноги. На северной стороне, где церковь отбрасывала густую тень, было прохладнее. Могильные плиты были здесь очень древними, надгробные памятники еле-еле держались на вросших в землю, покрытых желтым лишайником камнях. За оградой, сложенной из камней без раствора, простирались пастбища, на фоне темных тисовых деревьев выделялся большой господский дом.

– Давай посидим на стене. Я сидел тут часами, когда был маленьким.

Дарси подвел ее к ограде, и они сели на плоские камни, повернувшись спиной к церковному двору. Впереди, нежась в ленивых лучах солнца, лежали земли Мера.

Элен прислушалась к деревенской тишине, которая на поверку оказывалась постоянно нарушаемой жужжанием насекомых, шелестом травы и листьев.

Дарси сказал:

– Ничего у нас не получится, да? Где-то сзади звонко запел черный дрозд.

– Мне так хотелось, чтобы получилось, – прошептала Элен.

Птица продолжала петь, извергая целый фонтан ликующих трелей.

Элен повернулась к Дарси, ее взгляд скользнул по его открытому лицу, такому же знакомому и дорогому, как и раньше.

– Прости меня, – от всего сердца сказала Элен.

– Мне не за что тебя прощать. Я давно должен был найти в себе мужество и признать это. Странно, не правда ли, что гибель Оливера наконец помогла мне обрести мужество?

– Мне кажется, я это понимаю, – сказала Элен. Дарси поднял голову и, к ее удивлению, рассмеялся своим прежним, сдавленным смешком.

– Ты всегда это ненавидела, да? Кроваво-красный рубин сверкал в своем бриллиантовом гнездышке.

– Я бы никогда не стала настоящей виконтессой. Но какая-нибудь другая женщина обязательно станет.

Элен сняла с пальца тяжелое кольцо и отдала его Дарси. Он, не глядя, положил его в карман. Взгляд его не отрывался от лугов и от простого серого фасада особняка.

– Я надеюсь. Мне это нужно.

– Я уверена, что так будет, – пообещала ему Элен. – Но я не могла ею стать.

– Да. Я был неправ, пытаясь убедить нас обоих в обратном.

Они еще немножко посидели, любуясь видом.

«Эти поля и камни, и многовековые традиции, уходящие корнями в прошлое и в будущее, не имеют теперь ко мне никакого отношения», – сказала себе Элен.

И тут же у нее с плеч упал тяжкий груз. Рука, лежавшая на колене, вдруг показалась невесомой.

Элен захотелось кое-что сказать Дарси, это была правда, и ей казалось, что ему жизненно важно знать об этом.

– Я люблю тебя, – сказала она, не сомневаясь в том, что он ее поймет.

Он улыбнулся в ответ.

– И я люблю тебя. И всегда буду любить. Дарси встал и протянул ей руки, чтобы снять ее с невысокой стены. Им больше нечего было добавить. Элен почувствовала, что прежняя, спокойная близость, когда-то существовавшая между ними, возвращается вновь, и теперь она никуда уже не исчезнет.

Они еще раз обошли вокруг церкви и остановились у продолговатого могильного холмика, присыпанного свежей, мягкой землей. Минуты тянулись долго-долго, вокруг стояла мертвая тишина. Элен отвернулась и посмотрела на невысокий пригорок: она была уверена, что Дарси не хотелось бы сейчас увидеть на ее глазах слезы.

Наконец, он потер глаза костяшками пальцев, словно школьник.

– Я рад, что ты была здесь, – мягко сказал он. И добавил: – Поедем, я отвезу тебя домой.

Домой в Фоллиз-Хаус! Они отвернулись от могилы и покинули пустынный церковной двор.

Когда они подъехали к дому, то не смотрели ни на мост, ни на реку, струившуюся под мостом. Руки Дарси лежали на руле.

– Но ты ведь будешь счастлива? – неуверенно спросил он.

Элен посмотрела на свои пальцы.

– Не знаю, – ответила она, – заслуживаю ли я этого.

Дарси улыбнулся ей.

– Заслуживаешь. И он тоже тебя достоин. Том Харт – хороший парень.

Дарси перегнулся через ее колени и открыл дверцу машины. Элен машинально вышла, его слова так оглушили ее, что у нее звенело в ушах. Значит, он знал?!.. Ну, конечно же, знал!

– Иди, – сказал Дарси.

Он приветственно поднял руку, сжал ее в кулак, и машина резко рванулась прочь.

Когда Дарси уехал, Элен даже не взглянула на ступеньки или на большой красный дом. Вместо этого она повернулась и пошла вперед по Сент-Олдейт. Впереди простиралась площадь Карфакс, уродливое скопление магазинов-близнецов и автобусных остановок. Дальше находился тихий Северный Оксфорд, дом, который снимал Том, располагался в парковой зоне. Элен шла быстро. Тротуар был раскаленным, замусоренным: летом в Оксфорд наезжают орды туристов. Возле Башни Тома стояло два автобуса, туристы высыпали из них и заполонили зеленое пространство двора. Карфакс была запружена автобусами, лица людей, сновавших по магазинам, вдруг стали сильно старше обычных оксфордских лиц. Учебный год закончился.

Элен прошла под сенью платанов на Сент-Джайлс и очутилась на одной из тенистых улочек жилого массива, они веером расходились от Сент-Джайлс.

Когда она добралась до маленькой площади, ее глаза мигом отыскали беленький домик. Облегченно вздохнув, Элен отметила про себя, что балконная дверь, обнесенная чугунной решеткой на втором этаже, распахнута. Значит, Том дома! Ступив на площадь, объятую послеполуденной тишиной, Элен чуть не кинулась вперед, не чуя под собой ног.

Входная дверь оказалась приоткрытой. Элен толкнула ее и вошла в холл. Картины с одной стены были уже сняты и упакованы в ящики. Пребывание Тома в Оксфорде тоже закончилось.

Элен вдруг охватила паника. Неужели она опоздала?

В доме царила тишина. Она пересекла холл, зашла в опрятную белую кухню.

– Том! – позвала Элен.

Балконная дверь выходила в маленький квадратный дворик, вымощенный булыжником. По периметру вились вьюнки, а посередине стояли высокие кадки терракотового цвета, в которых алели и розовели какие-то растения. Том сидел в белом плетеном кресле, руки его безвольно свисали.

– Том!

Он обернулся и вскочил на ноги. Плетеное кресло опрокинулось. Подбегая к нему, Элен успела заметить, что он снял траурный костюм. Он был в джинсах и рваной майке, из которой выглядывала голая грудь. Лицо Тома оставалось напряженным. Он все еще чего-то ждал.

– Все в порядке, – Элен протянула к нему руки, и он рванул ее на себя с такой силой, что она даже испугалась. Том прижал ее лицо к своему плечу, но ей хотелось прижаться еще плотнее, хотелось совсем раствориться в Томе…

– Что-что? – хрипло спросил он.

– Все в порядке, – повторила она, экстатически улыбаясь и прижимаясь губами к его серому рукаву. Открыв глаза, Элен увидела красные лепестки на булыжниках и колышущиеся тени, отбрасываемые листвой. Ничего более прелестного, трогательного и значительного она в своей жизни еще не видела.

Том, не глядя, нащупал левой рукой ее руку. Он погладил ее и переплел пальцы Элен со своими. Не размыкая рук, Том поцеловал Элен, она закрыла глаза, и больше не видела ни листьев, ни световых пятен. Не осталось ничего, кроме Тома, перед ними теперь были открыты все пути. И все же он чуть-чуть отстранился, а когда она попыталась притянуть его к себе, то почувствовала, что мускулы у него просто железные, Элен открыла глаза и увидела в глазах Тома какое-то неистовство. Улыбка тревожно сползла с ее лица. Неужели что-то до сих пор не так?

– Ты рассказала Дарси? – перед ней был прежний, настойчивый и бескомпромиссный Том.

Его могла удовлетворить только чистая правда. Элен покачала головой, и тут же, прежде, чем она успела ему ответить, глаза Тома яростно сверкнули.

– Я не отважилась. Том, это сделал за меня сам Дарси. Он знал. Он… он сказал мне, что ты хороший парень.

Она почувствовала, как его напряженное тело задрожало и расслабилось. Губы Тома снова приблизились к ее губам.

– Я думаю, мы с тобой подойдем друг другу, – сказал он, и его восхитительно теплый язык скользнул по ее рту.

– Ты теперь вся моя?

Элен молча кивнула.

– Вся моя?

– Да.

Том настойчиво потянул ее назад с дворика, испещренного солнечными бликами. Они вошли в комнату рука об руку, отчаянно цепляясь друг за друга, словно боясь, что кто-нибудь из них внезапно исчезнет.

В комнате Тома было темновато, тонкие белые занавески на окнах слегка колыхались от ветерка. Том снял с Элен черное платье, и оно, шурша, упало к их ногам. Он распустил ее волосы и немного полюбовался, не разжимая объятий, как черные кудри падают на белые плечи. Затем быстро снял с нее всю остальную одежду, и она предстала перед ним, не гордясь и не робея, а просто отдавая ему себя.

Том подхватил ее и понес к кровати.

Все ее существо раскрылось навстречу его настойчивым ласкам. Том был на высоте. Он заставил ее кричать от нежно-брутальных прикосновений его рук и губ, а потом унес ее на далекие плавучие острова наслаждения, о существовании которых она даже не подозревала. Он был ее другом и противником, невинным и умудренным опытом, ласковым, как дитя, и таким сильным, что она кричала, умоляя его продолжать и в то же время боясь, что он сломает ее пополам.

Он владел собой потрясающе. Только когда Элен обмякла в его объятиях, он дал волю своим чувствам, и у него вырвался скорее крик боли, чем восторга.

Когда он, наконец, затих, она посмотрела на его лицо и увидела в нем страшную усталость. Том играл, это был спектакль, разыгранный для нее, и решала здесь все страсть, а не любовь.

Его темные глаза открылись, встретили ее взгляд, черные ресницы слиплись от пота. Элен ласково отвела со лба его влажные волосы. Тела их сливались в объятиях, но сердца все еще разделяла какая-то тонкая, холодная стеклянная перегородка. Элен взяла голову Тома обеими руками и заставила его посмотреть на нее в упор.

– Что с тобой? – требовательно спросила она. Его лицо исказилось от боли и усталости, он задрожал.

– Я не могу заплакать, никак не могу!

Элен обхватила его голову и положила ее себе на грудь. Волосы девушки упали Тому на лицо, словно отгораживая его от всего мира.

– Поплачь, – прошептала она. – Поплачь сейчас, мой дорогой!

Он разразился надрывными, протяжными рыданиями, в клочья разорвавшими сладкую дневную тишину. Элен нагнулась над ним, бормоча бессмысленные, нежные слова. Она понимала, что гибель Оливера для Тома – страшная утрата, понимала его горе и необоснованные, но мучительные угрызения совести – ведь Том считал себя виновным в гибели друга.

Плачущий мужчина, которого она сжимала в объятиях, был совсем непохож ни на железного диктатора Тома Харта, командовавшего артистами в театре, ни на иронически улыбающегося, бесстрастного молодого человека, сердившего и бессознательно притягивавшего ее весь последний год жизни в Оксфорде. Каким-то чудом он стал ее половинкой, не уступавшей ей в силе, однако сейчас Элен увидела, что он ранимый человек и нуждается в ней не меньше, чем она в нем. Этот цельный, порой резковатый мужчина был потрясен разыгравшейся трагедией, но он не утратил своей силы, и в нем так бурлила жизнь, что Элен хотелось схватить его и никогда не отпускать, чтобы его тепло и мужество передались ей. Это был человек, которого она любила.

– Я люблю тебя, – прошептала Элен. – Я люблю тебя больше всех на свете.

Рыдания стихли. Том прижался мокрым лицом к ее лицу, провел пальцами по ее коже и дотронулся до груди. Его тело моментально напряглось, он снова прильнул к Элен.

Теперь он уже не играл. Том отчаянно припадал к Элен, он стонал и уже не владел собой, а она баюкала его в своих объятиях и радовалась, что он может забыться.

Скоро, даже слишком скоро Том издал еще один крик и, совершенно беззащитный, упал на нее. Тонкая, холодная перегородка, разъединявшая их, исчезла. Теперь они стали единым целым, наконец-то им удалось обрести согласие в конце этого тяжелого учебного года.

– Извини, – пробормотал Том. В голосе его чувствовалась хрипота, но на губах уже играла слабая улыбка.

– Не извиняйся. Мне это даже больше понравилось.

– Ах ты, испорченная девчонка! А ведь я тогда так старался!

Улыбнувшись, они крепко обнялись. Белая занавеска слегка колыхалась на окне, а Том и Элен забылись безмятежным сном.

Когда они проснулись, свет за окном потускнел и посерел, был ранний вечер. В комнате было восхитительно прохладно, воздух благоухал. Должно быть, пока они спали, прошел дождь. Элен услышала резкие, пронзительные крики ласточек, летавших неподалеку над самой травой.

Том потянулся и, улыбаясь, снова обнял Элен.

– Опять? – усмехнулась она, притворяясь, что удивлена.

– А почему бы и нет? Ты должна знать, что я буду очень требовательным мужем.

Элен рассмеялась и приложила палец к его рту.

– Кто тебе сказал, что мы поженимся?

– Но я же подарил тебе мою любимую картину! И женитьба – это единственный способ заполучить ее обратно, лучше я ничего не могу придумать.

– Ну, если так…

Том заключил ее в объятия, и они вновь отправились в запутанный лабиринт только что открытого ими мира.

Потом Элен мечтательно стояла у высокого окна, закутавшись в банный халат Тома. Халат сохранял его запах, Элен сладострастно потянулась, сияя от счастья; оно было таким огромным, она прямо-таки купалась в нем, и ей даже казалось, что оно осязаемо. Том лежал сзади, облокотившись и глядел на ее лицо, повернутое к нему.

Это было так чудесно, что Элен даже испугалась.

– Ты ведь никуда не уйдешь, правда? – прошептала она.

– Никуда и никогда.

Элен отвернулась от окна и присела на кровать рядом с Томом.

– Знаешь, чем бы мне хотелось заняться сегодня вечером?

– Нет, но я готов на что угодно.

– Я хочу, чтобы мы поехали куда-нибудь, где любил бывать Оливер. Пусть с нами поедут Пэнси и Хлоя, мы будем пить его любимое вино, до отвала наедимся его любимых блюд. Я хочу, чтобы мы говорили о нем так, будто он не… ушел от нас. Это будет мое прощание с Оливером. Сегодня меня не покидало чувство, что горе и все эти траурные церемонии не имеют к нему никакого отношения.

Том наклонился и поцеловал Элен; в его лице вдруг появилась какая-то завершенность, которой раньше никогда не было.

– Да, – ласково сказал он. – Именно это мы и сделаем. Оливеру бы это понравилось.