Англия

Уинтервейл весь трясся. Губы его двигались, но бранился он или молился, понять было нельзя. А еще он постоянно оборачивался, оглядывался на нагоняющий его вражеский корабль.

Тит выругался. Пять минут назад, спроси его кто-нибудь, он бы ответил, что рискнет чем-либо только ради Фэрфакс. Но он не мог позволить Уинтервейлу так попасться в руки Атлантиды, не тогда, когда все происходит прямо у него на глазах.

Тит набрал в легкие воздуха. Однако прежде, чем успел сделать скачок, Уинтервейл обернулся и направил палочку на корвет.

Поверхность моря словно содрогнулась. Потом стала пугающе ровной, точно идеально натянутая на матрац простыня. А потом у Тита появилось страннейшее ощущение, будто море проваливается. Он не ошибся: появился водоворот, сильнейший поток закрутился вокруг центральной воронки.

Корвет, захваченный краем вихря, пытался выплыть из него. Но водоворот расширялся с пугающей скоростью, воронка все углублялась и расширялась, обнажая дно моря на сотни футов внизу.

Корвет упал в этот огромный кратер. Вода тут же прекратила крутиться, и вся ее разогнанная наружу вращением масса хлынула обратно, раздавив корвет своим весом и силой.

Тит, разинув рот, вцепился в железные перила балкона.

– Фэрфакс, на что ты там уставился? – послышался голос Купера. – Твоя очередь.

Фэрфакс! Водоворот вызван ею? Но она уже смотрела наверх, на него, по виду потрясенная ничуть не меньше.

– Бей, Фэрфакс, твоя очередь, – сказал Тит, напоминая ей, что нужно продолжать притворяться.

А сам вернулся в комнату и наложил свежее заклинание дальнозоркости. Перемещение такого большого количества воды вызвало сильные волны, шлюпку Уинтервейла кидало туда-сюда. Но он, казалось, ничего не замечал. Стоял, обхватив руками мачту, с лицом, мокрым от брызг – или от слез? И вид у него был не растерянный, а радостно изумленный, будто он точно знал, как появился водоворот, поглотивший его преследователей, но ему не верилось, что это действительно случилось.

Шлюпку подбросило на особенно большой волне. Следующая ее перевернула. Тит заскрежетал зубами и перескочил. Как и ожидалось, очутился он в ледяной воде Северного моря, холод впивался в тело словно осколки стекла.

Слепые скачки – парадоксально названные, потому что перескакивать вслепую приходилось с широко раскрытыми глазами, используя для направления визуальные ориентиры вместо личной памяти – отличала крайняя неточность. Тит мог появиться в версте от цели. К счастью, на сей раз он оказался всего в полусотне аршин от перевернутой лодки.

На поверхность вынырнул Уинтервейл, колотя руками и отплевываясь.

– Eleveris, – выкрикнул Тит, плывя к нему и не рискуя перескочить еще раз из страха оказаться только дальше.

Внезапно оказавшись в воздухе, Уинтервейл завопил. Размахивая руками и ногами, он крутился в аршине над волнами будто на вертеле.

Однако так, вися над водой, он хотя бы не утонет. Волны мешали плыть. Мышцы протестовали, но Тит упорно продвигался вперед. Двадцать аршин. Десять. Еще пять.

– Тит! – закричал Уинтервейл. – Слава провидению! Фортуне больше не наплевать на меня.

Тит преодолел последнее разделявшее их расстояние, схватил кузена за руку и перескочил вместе с ним на пляж под домом дяди Сазерленда.

Уинтервейла тут же вырвало.

Тит подождал, пока он закончит, и, закидав рвоту галькой, отвел друга в сторонку. Тот обессиленно рухнул на землю. Тит присел рядом на корточки, почистил его несколькими заклинаниями и проверил пульс и зрачки.

– Что ты пытался сделать? – прохрипел Уинтервейл. – Ты же знаешь, дальность моих скачков меньше версты.

– Не было другого выбора, разве что ты собирался плыть пять миль до берега.

Уинтервейл уже дрожал.

– Жди здесь. – Тит перескочил к себе в комнату, схватил полотенце и сухую одежду, и сразу вернулся обратно на пляж. – Тебе нужно переодеться.

Уинтервейл не мог расстегнуть пуговицы пиджака, пальцы его тряслись.

– Exue, – произнес Тит.

Пиджак слетел. Еще два повторения, и Уинтервейл остался по очереди без жилета и рубашки.

– П-п-потрясающее заклинание, – пробормотал Уинтервейл, стуча зубами.

– Дамы тоже так считают.

Отвернувшись, Тит тем же способом избавил друга от штанов. После снова перескочил в Бейкрест-хаус, чтобы переодеться самому, не переставая при этом оглядывать море в поисках признаков других атлантийских судов.

Знакомый стук в дверь застал его за вдеванием пуговиц новой рубашки. Фэрфакс.

– Входи, – позвал он, натягивая сухой жилет.

Она была бледна. Плотно прикрыв за собой дверь, спросила:

– Что происходит? Где Уинтервейл?

Тит всунул руки в рукава пиджака:

– На пляже, переодевается. Я выясню, в чем дело.

Фэрфакс подошла ближе:

– А с тобой все хорошо?

Он счел вопрос странным, но она взяла его за руку: Тит весь трясся, сам того не сознавая.

– Должно быть, от холода – вода ледяная, – сказал он, вытаскивая склянку с согревающим средством из аптечки, лежавшей в его вещах.

Но, произнося эти слова, думал он не о холодном море, а о мгновениях прямо перед получением сигнала о помощи: как он встал с постели, взглянул на часы, заметил время – четырнадцать минут третьего – и вышел на балкон.

Последовательность действий была ужасающе знакомой. И в дрожь от этого бросало не меньше, чем от промокшей одежды.

Тит притянул Фэрфакс к себе и прижался губами к ее щеке:

– Держи мальчиков с той стороны дома, откуда пляжа не видно. Следи за обстановкой на море. И не делай ничего, что может тебя выдать, например, и думать не смей о том, чтобы просушить мою одежду. Если Уинтервейл в опасности, то и мы тоже.

Уинтервейл уже оделся в сухое, но по-прежнему трясся от озноба. Тит дал ему принесенное лекарство.

– Мне нужно найти тебе место отдохнуть. Подумай хорошенько: знают ли атланты, куда ты направлялся?

– Нет, – хрипло ответил Уинтервейл. – Они не знали даже, кто я такой.

– Абсолютно уверен?

– Да.

Тита его заверения не успокоили, но выбора особого не было.

– Раз так, направляемся в дом дяди Сазерленда.

Уинтервейл побледнел:

– Пожалуйста, только без скачков!

В его состоянии о новом скачке не могло быть и речи, он и так еле держался на ногах. Тит посмотрел на крутой подъем, на шаткие лесенки и вздохнул:

– Ладно, обойдемся без скачков.

Уинтервейл был с ним одного ростом, но на полпуда тяжелее. И, поднимаясь наверх с кузеном на спине, Тит чувствовал себя Атласом, на плечах которого лежит вес всего мира.

– Почему Атлантида преследовала тебя? Мы думали, ты дома, с матерью.

– Они преследовали не меня. И мы были не дома. Мы ездили во Францию. В Гренобль.

Тит перебрался через груду камней к началу следующего пролета лестницы, с усилием удерживая равновесие.

– Гренобль?

Насколько он знал, в этом городе изгнанников почти не было.

– Знаешь, кто такая мадам Пьерридюр?

– Та старушка, что выступала против Атлантиды? Я думал, она умерла.

Мадам Пьерридюр и в самом деле была немолода, но, кроме того, она являлась одним из руководителей восстания в Юре десять лет назад – ее даром стратегии объяснялся ряд блистательных побед повстанцев. Что случилось с ней после подавления той волны бунтов и восстаний, никто не знал. Если она все еще жива, то уже дряхлая старушка.

– Мы все так думали. А потом до матери дошли слухи, что мадам в Гренобле. Мама хотела своими глазами убедиться, что мадам еще жива – они старые знакомые. И хотела, чтобы я лично встретился с мадам, если слухи правдивы. Мы путешествовали под вымышленными именами, селились в гостиницах немагов. До прошлого вечера все шло хорошо. Потом поползли слухи, дескать, мадам остановилась в отеле в центре города. Мы зашли в кафе на той же площади, что и отель. Вокруг оказались одни маги – было слышно, как они шепчутся про мадам Пьерридюр. Мама встала и объявила, что мы уходим. Что дело нечисто, мол, если бы приезд мадам был тайным и известия о нем передавались только по проверенным каналам, то в месте, где изгнанники почти не живут, не могло собраться столько магов. Мне бы послушаться. Но вместо этого... – Уинтервейл глубоко вздохнул.

Тит ясно представил себе выражение лица друга.

– Вместо этого я сказал, что нужно остаться, что мы можем пропустить историческое событие. Посреди спора мама замолчала и просто схватила меня. И тогда я заметил, что маги на дальнем конце площади падают замертво. А потом посмотрел наверх и увидел бронированные колесницы.

Тит напрягся. Появление бронированных колесниц обычно оказывалось роковым моментом повествования.

– Перескакивать мы не могли, поэтому побежали, – сдавленным голосом продолжал Уинтервейл. – Вернись мы обратно в гостиницу, наверное, ничего бы и не случилось. Но человек на углу закричал, что знает сухой док и может быстро доставить нас в Англию. Около двадцати человек последовало за ним в дом на окраине Гренобля. Мы столпились на судне, стоявшем в подвале. В следующую секунду оно оказалось в море, и мы все сочли, что избежали опасности. Но не прошло и пары минут, как сзади показался фрегат Атлантиды. На борту царил хаос. Мама спросила, где находится дом дяди Сазерленда – я давно рассказал ей, что пропускаю ради нее вылазку. Я сказал, что где-то на берегу в нескольких милях от Кроумера. И больше ничего не помню. Очнулся утром, на шлюпке, которая сама куда-то плыла. Я понятия не имел, где оказался, и мама... – Уинтервейл сглотнул, потом заявил яростно: – Она многое пережила. Она справится.

Леди Уинтервейл была единственной кроме Тита и Фэрфакс, кто знал, что один из «мальчиков»-пансионеров миссис Долиш на самом деле великий стихийный маг, разыскиваемый Атлантидой. Если ее поймают и допросят... Титу оставалось только надеяться, что ей не зададут конкретных вопросов на этот счет.

Они проделали уже почти половину пути наверх. Тит медленно пробирался по узкой тропе, которая вела к очередной лесенке, заодно поправляя руки Уинтервейла так, чтобы тот не придушил его нечаянно.

Когда Уинтервейл закончил свой рассказ, у Тита не осталось выбора, пришлось задать вопрос, который беспокоил его гораздо сильнее, чем должен бы.

– Водоворот вызвал ты?

Уинтервейл к тому времени уже почти перестал дрожать, но сейчас снова затрясся:

– Не уверен, что случилось. Атлантийский корвет появился из ниоткуда. Только что я дремал, все было спокойно, и тут он. – Он медленно выдохнул, словно пытаясь отогнать воспоминания. – Я совсем растерялся. Только и мог, что думать, мол, будь я стихийным магом посильнее, устроил бы огромный водоворот прямо перед корветом, и не боялся бы его.

Попроси кто-нибудь Тита дать характеристику Уинтервейлу, про магию стихий вспомнилось бы не в первую, не во вторую и даже не в третью и не в четвертую очередь. «Когда мне нужно разжечь огонь, я беру спички», – однажды признался Уинтервейл, и совсем не из ложной скромности. Искры от прогоревших углей – и те ярче жалких крох огня, появлявшихся по его зову. За время, пока он наполнит водой стакан, можно умереть от жажды.

Но, опять же, великие маги стихий в детстве нередко считались заурядными, их полная сила проявлялась в отрочестве. Тит полагал, что Уинтервейлу уже поздно надеяться на подобное преображение, но, очевидно, ошибался.

– То есть ты хотел устроить огромный водоворот?

– Да. И тут сила, которой я раньше никогда не чувствовал, словно хлынула из меня, и море сделало именно то, чего я хотел. Наверное... Наверное, я владею стихиями лучше, чем думал.

Руки Тита горели, он подтягивался на следующую перекладину:

– Смотри, в «Жизнь и деяния великих магов стихий» угодишь, если не поостережешься.

В ответ Уинтервейл то ли всхлипнул, то ли фыркнул:

– Жаль, что мама не видела. Пока мы еще жили в Державе, мои силы ее настолько не впечатляли, что она даже не стала меня регистрировать. Ей бы... Она была бы рада увидеть, на что я способен сегодня.

– Да, это многое меняет, – протянул Тит.

Возможно, все меняет.

К тому времени, как они взобрались наверх, все мышцы Тита молили о пощаде.

Фэрфакс сделала, как велено: внезапное появление Уинтервейла не было встречено криками удивления из открытых окон. Тит наполовину донес, наполовину доволок его оставшуюся часть пути до передней двери.

– Я перескочу внутрь. Подожди несколько секунд, прежде чем звонить в дверь, – приказал на месте. – И если кто-нибудь спросит, почему ты так ужасно выглядишь, скажи, что съел что-то не то в поезде.

Вернувшись к себе в комнату, Тит направил палочку на ботинки и избавился от мусора и других следов пребывания снаружи. Когда снизу послышался слабый звон, он вышел на балкон. Фэрфакс и Купер по-прежнему играли в крокет; к ним добавился Кашкари в качестве наблюдателя.

– Значит, к трем тебе удалось выбраться из постели, – сказал последнему Тит.

– Из постели я выбрался к полудню, – возразил Кашкари. Вид у него был как у не спавшего трое суток. – И провел следующие два часа на полу в агонии.

– Ты, по крайней мере, встал, – заявил Купер с почти неприличным воодушевлением, если вспомнить, что и он пил не меньше. – Насколько мне известно, Сазерленд до сих пор стонет под одеялом.

Фэрфакс махнула молотком. Снова послышался дверной звонок. Она напряглась, но ничего не сказала.

Кашкари потер виски:

– Кто-то звонит?

Появился дворецкий:

– К вам посетитель, он назвался Уинтервейлом. Должен ли я сказать ему, что мистер Сазерленд дома?

– Да! – одновременно ответили Кашкари и Купер.

Кашкари немедленно направился к дому, слегка пошатываясь. За ним заспешил Купер. Фэрфакс, обменявшись с Титом взглядами, последовала за ними.

Тит последним появился в прихожей, где ребята тепло приветствовали Уинтервейла.

– Что случилось? – Кашкари смотрел обеспокоенно. – Ты что, тоже пил? Плохо выглядишь.

– Съел что-то не то по дороге. – Уинтервейл повернулся к дворецкому: – Если у вас найдется свободная постель, я бы предпочел прилечь.

– Комната для вас будет готова через минуту, сэр.

– Можешь пока прилечь у меня, – предложил Кашкари, обхватывая друга за талию.

Уинтервейл посмотрел на Тита, явно не желая идти с индийцем. Но тот уже тащил его вперед, предупреждая:

– Осторожно, ступенька!

– Тебе нужно как следует отдохнуть, – напомнил Тит Уинтервейлу.

Кровать Кашкари ничем не хуже остальных.

– Пойду скажу Сазерленду, что ты приехал, – сказал Купер, обгоняя всех на лестнице.

Фэрфакс не пошла за ними, а придвинулась поближе к Титу.

– Я попрошу, чтобы тебе принесли чаю, Уинтервейл, – произнесла она громко, чтобы все услышали. И добавила шепотом, уже только Титу: – Хочешь рассказать, что случилось?

Она беспокоилась о нем и волновалась из-за случившегося. Но, несмотря на напряжение, держалась великолепно.

А он чувствовал себя атлантийским корветом, затягиваемым в пучину.

– Сначала мне нужно кое-что проверить. Присмотришь за Уинтервейлом до моего возвращения?

– Конечно. Что тебе нужно проверить?

Предательством было сказать это. Но он сказал – ей он не лгал:

– Дневник мамы.

Дневник принцессы Ариадны лежал в центре верстака в лаборатории. Тит смотрел на него, не отводя взгляда. Неужели он так ошибся? Ее видение, то самое, где он стоит на балконе и лицезреет проявление огромной силы магии стихий – было ли оно об Уинтервейле, а совсем не о Фэрфакс?

«Мне очень нужно увидеть эти записи еще раз».

Все в нем стремилось к Фэрфакс. В этом ненадежном, неверном мире она доказала, что на нее можно положиться, придавала ему сил, когда его собственных не хватало.

Но что, если речь не о ней?

«Пожалуйста, пусть это будет Фэрфакс».

Дневник удовлетворил по крайней мере первую часть просьбы Тита.

«28 сентября 1014 державного года»

День его рождения.

«Мужчина стоит где-то. Где – непонятно, может, на вершине горы, на поле или перед открытым окном. Мне видны только его затылок и синее небо. И тем не менее я вижу – точнее, чувствую – его потрясение.

Он ошеломлен.

И ничего больше».

«13 ноября 1014 державного года»

Тит обрадовался. День перед рождением Фэрфакс. Хороший знак, не иначе.

«То же видение, немного дольше. Теперь я знаю, что дело происходит примерно в два с четвертью. Хотя время может быть обманчиво, совсем как дата на календаре в магазине Евгенидеса Константиноса.

В свое время я прочла все книги о провидцах, какие только смогла найти, и почти в каждой упоминались бестолковые видения – те, что не имеют никакого значения. Как, например, у мага, который всегда видел, чем будет обедать через неделю.

У меня есть подозрение, что это – одно из таких видений. Хотя, конечно, даже они что-то предсказывают. Маг, который видел свои обеды, перестал их видеть – и через неделю скончался.

А еще странно, что я вижу это только тогда, когда кто-нибудь рожает».

О ком это? Кто рожал в ночь метеоритного ливня? Тит перевернул страницу.

«Я поймала Эйрин за чтением своего дневника. И ошеломлена бесконечно. Потому что всегда верила: трудно найти мага честнее Эйрин. Но она отказывается даже объяснить, зачем взяла его.

Я в растерянности. Неужели я настолько неверно сужу о людях? Неужели все вокруг готовы предать меня?»

Тит давно проверил списки фрейлин матери на дату записи, но ни одной Эйрин в них не нашлось.

«27 марта 1016 державного года.

Снова то же видение.

Ничего нового, разве что теперь я уверена: стоит не мужчина, а юноша, возможно, еще совсем мальчик. Не могу объяснить, почему, но уверена».

«9 июля 1018 державного года.

Обзор был шире. Пораженный юноша стискивает поручень балкона так, что белеют костяшки пальцев».

Тит вспомнил, как вцепился в перила, ошеломленный видом вызванного Уинтервейлом водоворота. И это слово, «поручень». Можно ли назвать поручнем мраморную балюстраду, окружавшую величественный балкон его спальни в замке? И держался ли он за балюстраду, когда ударила молния Фэфакс?

Он не мог вспомнить. Совсем не мог. Сердце колотилось тревожно.

«13 апреля 1021 державного года».

На следующий день после того, как мать узнала, что Тит, а не она будет следующим правителем Державы, когда поняла, что скоро погибнет, и что это видение, долго казавшееся пустяковым, на самом деле очень важно.

«Я ждала, когда оно вернется. К счастью, не слишком долго.

Я наконец увидела лицо юноши. Мне и раньше казалось, что это Тит, но теперь я знаю точно. Сначала он, похоже, спит, положив руку на старый том – может, мою копию Горнила, может, что-то еще. Потом встает, проверяет время – четырнадцать минут третьего – и выходит на балкон.

Но что все это значит? Я словно должна понимать, но не понимаю».

«17 апреля 1021 державного года».

Самая последняя запись. На двух полностью исписанных страницах, с дополнениями, теснящимися на полях. Только первые несколько абзацев рассказывают о самом видении, остальное – указания Титу, что сделать, чему следует научиться, как выполнить ту невозможную задачу, которая, как поняла принцесса Ариадна, предназначена ее сыну.

Он пришел в лабораторию в надежде подтвердить место Фэрфакс в своей жизни. Сейчас же ему хотелось одного: пусть там не будет ничего нового, что склонит чашу весов в пользу Уинтервейла. Пока ничто не вынуждает его заключить, что речь шла об Уинтервейле, он продолжит верить, что его судьба – Фэрфакс.

«Жаль, что я вижу его большей частью со спины; мне так нравится смотреть на лицо сына за мгновение до того, как его потрясет проявление магии стихий. Да, теперь я знаю, что это будет магия стихий, и знаю, насколько ужасными станут последствия.

Уже стали.

Но перед этим он улыбается, мой сын, и лицо его светится радостным ожиданием».

Титу хотелось завопить.

Уставший и мрачный после Горнила, он не улыбался перед тем, как увидел молнию, вызванную Фэрфакс. Но перед появлением Уинтервейла он мечтал о ней.

Глупец, он улыбался во все лицо, совершенно счастливый, а ведь предсказан был Уинтервейл. С самого начала.

Тит закрыл дневник и спрятал лицо в ладонях.

Так тихо, почти неслышно, разбиваются мечты.