Англия

Чувство равновесия и подвижность Уинтервейла не восстанавливались. Через неделю после своего пробуждения от долгого сна он все еще не мог стоять самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы, как прежде, с шумом и триумфальным воплем съезжать по перилам.

Его нужно было сопровождать на уроки и обратно, в столовую и даже в туалет. И почти всегда эта роль выпадала Кашкари, который повадился сидеть в комнате друга, чтобы тому не приходилось кричать, если хочется печенья из буфета или открыть окно и глотнуть свежего воздуха.

Но не только это изменилось в Уинтервейле.

Он всегда был более открытым с Титом, чем с другими мальчиками, и искренне говорил о жизненных неурядицах: нездоровье матери, тоске по Державе и страхе не оправдать знаменитую фамилию.

Пускал в свой внутренний мир. Мимолетно, потому что желал наслаждаться жизнью по полной и умел, как считал Тит, подавлять эмоциональные тревоги очередным развлечением.

Новый Уинтервейл все еще сохранял внешнюю веселость. Но теперь наедине с Титом – что случалось нечасто, так как Кашкари почти неотлучно находился рядом – кузен вел себя спокойнее и проявлял небывалую любознательность.

Больше всего он переживал за мать, и Тит с радостью поведал правду: о ней ничего не известно. Потом Уинтервейл решил выяснить, что стало с остальными магами, попавшими в ловушку Атлантиды в тот вечер в Гренобле, и тоже получил искренний ответ: Тит понятия не имел.

И только на вопрос о сопротивлении Тит солгал. Ему не хотелось подорвать силу духа кузена вестью о том, сколь тяжелый удар нанесла по мятежникам Атлантида, и тем более дать понять, что лично заинтересован в происходящем.

Только через шесть дней после пробуждения Уинтервейл заговорил о будущем – в двух простых повествовательных предложениях:

– Я найду сопротивление. Присоединюсь к ним.

– Ты не можешь ходить.

Эта проблема ставила Тита в тупик. Уинтервейл шевелил пальцами ног. Не потерял чувствительности в нижних конечностях – ощущал все: и жар, и холод, и прикосновения. И с чьей-либо помощью весьма успешно добирался до нужного места. Но без поддержки из-за нарушенного равновесия, даже прижимаясь спиной к стене, примерно через минуту начинал клониться набок и не мог выпрямиться.

Остальным сообщили, мол, Уинтервейл сильно потянул мышцу, иначе миссис Долиш настояла бы на вызове лекаря, а больному не хотелось, чтобы его прощупывали и тыкали.

– Мне не нужно ходить, чтобы пользоваться способностями стихийника. Они могут посадить меня на виверну.

– Ты никогда не летал на виверне.

– Я научусь, когда найду мятежников. Ты уверен, что у тебя нет там знакомых?

– Уверен. – Ну хотя бы в этом Тит не солгал. Его мать погибла из-за участия в сопротивлении, и он не собирался повторять ее ошибку. – Желаю удачно найти мятежников и не попасться Атлантиде.

На лице Уинтервейла отразилось не столько разочарование, сколько отчаяние: он пережил нападение Атлантиды, открыл в себе удивительный и редкий дар и все же застрял в немагической школе, не в силах отыскать мать и помочь восстанию.

Тут в комнату вернулись Кашкари, Купер и Сазерленд, и Тит ушел, но горе Уинтервейла осталось с ним.

В силу характера и необходимости Тит постоянно готовился к будущему. Однако узнав, что пророчество связано с Уинтервейлом, отныне не мог подумать о следующей неделе и даже о завтрашнем дне без содрогания. Какое же будущее ждет его без Фэрфакс?

Но нельзя продолжать потакать своим слабостям. Личные чувства не имеют значения, как и всегда. Главное – миссия.

А значит, перво-наперво необходимо, чтобы к Уинтервейлу вернулись равновесие и подвижность. Тащить его через всю Атлантиду во дворец главнокомандующего в нагорье в нынешнем состоянии просто невозможно. Ну или как минимум весьма нежелательно.

Когда-нибудь придется все рассказать кузену или признаться, что и он, Тит, хочет бросить вызов Атлантиде. Но учитывая опрометчивость Ли… лучше тянуть с признанием до последнего.

А тем временем надо подготовить его, поддержать в нем боевой дух – то есть взять с собой в Горнило. Атлантиде уже известно о книге, и даже случайно проболтавшись, Уинтервейл не сообщит противнику ничего нового.

Вот только прежде чем показывать ему Горнило, надо убрать оттуда все следы Фэрфакс.

Тит сидел в лаборатории и долго изучал страницы в «Оракуле Тихих вод» и «Спящей красавице». Без этих изображений, когда Фэрфакс покинет школу, он больше никогда ее не увидит.

Тит вернул образы в прежнее состояние, убрав все изменения.

И уже собирался закрыть Горнило, но решил проверить «Битву за Черный Бастион», историю Хельгиры. А там увидел лицо Фэрфакс. Сюда он ее облик не добавлял. Быстро просмотрев журнал правок, Тит узнал, что картинку поменяли двадцать лет назад.

Двадцать лет назад эта копия Горнила принадлежала его матери.

«Не надо», – сказал он себе. Какая теперь разница, почему принцесса Ариадна внесла данное изменение?

Но он открыл дневник.

«5 февраля 1011 державного года.

Очень часто я вижу места, расположение которых мне неведомо. Но теперь все иначе. На сей раз я мгновенно узнала грозную твердыню Черного Бастиона, одного из самых сложных упражнений в Горниле.

Ночью крепость освещается факелами. И возле самой вершины на балконе, с которого днем открывается чудесный вид, стоит девушка в белом платье. Ее длинные черные волосы развеваются на ветру.

Это Хельгира?

Помнится, отец хотел, чтобы я постаралась забраться во внутренние покои Черного Бастиона и воспользовалась молитвенной нишей Хельгиры как порталом. С этой целью я как-то переоделась в служанку, что несла графин с вином, но почти сразу была разоблачена и едва успела закричать «И жили они долго и счастливо», пока меня не разрезали на кусочки.

Когда видение закончилось, я открыла свою копию Горнила и в истории Хельгиры нашла изображение женщины лет тридцати – все еще красивой, но покрытой шрамами, закаленной в боях и совершенно не похожей на аристократическую красавицу с балкона.

Кто же она?»

«3 сентября 1011 державного года.

Это Хельгира.

Девушка в белом платье и с развевающимися длинными волосами поднимает руки, и высь прорезает самая изумительная молния, какую я только видела. Будто вся мощь штормового неба слилась в единый энергетический луч.

Хельгира, повелительница молний. Кто же еще.

Так вот как она выглядит».

«19 сентября 1011 державного года.

Я изменила лицо Хельгиры в своей копии Горнила, в монастырском экземпляре и в книге в Цитадели. Надеюсь, отец не против, потому что считал последнюю своей личной.

Но теперь, когда дело сделано, я начинаю задумываться, почему вообще мне пришло то видение. Вряд ли будущее связано с деяниями фольклорного персонажа, который существует только в сказках и в Горниле».

Мать Тита на самом деле видела будущее. Фэрфакс стояла на балконе Хельгиры, призывая молнию, чтобы уничтожить Лиходея – по крайней мере, временно.

Благодаря принцессе Ариадне, изменившей образ Хельгиры в Горниле, Фэрфакс спокойно передвигалась по Черному Бастиону. И когда атланты потребовали рассказать о девушке, что вызвала молнию, Тит смог пожать плечами и посоветовать им ознакомиться с фольклором Державы.

Фэрфакс было предназначено появиться в его жизни.

Ну почему она не могла остаться Избранной?

* * *

Озеро расступилось.

На самом деле целое внутреннее море, такое большое, что дальние берега скрывались за горизонтом. А на дне в уменьшающемся воздушном пузыре застряла группа школьников.

Фэрфакс провела много времени в этой сказке, пытаясь спасти детей, да так и не преуспела. Но когда за упражнение взялся Уинтервейл, озерные воды разошлись, оставив грязную дорожку в версту длиной до самого пузыря.

Тит медленно покачал головой. Как можно не восхищаться такой силой?

Он повел кузена в другую историю, «Осень саранчи». Тот взглянул на рой насекомых, приближающихся к полю бедного фермера, и с волчьей усмешкой вскинул руки. Призванным циклоном весь рой сдуло без следа.

В следующей сказке Уинтервейл поднял булыжники в пятьдесят тонн, будто они не тяжелее теннисных мячиков, и быстро соорудил высокую стену вокруг города, осажденного великанами. Местные жители атаковали врага с вершины стены, целясь в слабые места на затылках, и одержали поразительную победу.

– В жизни не испытывал подобного восторга! – закричал Ли, когда великаны попадали точно домино, отчего земля под ногами задрожала.

Титу следовало бы радоваться: он много раз читал «Жизнь и деяния великих магов стихий», и Уинтервейл соответствовал описанному там размаху. Еще стоило испытать облегчение от верного выбора: новый партнер во всем превосходил Фэрфакс, разве что не мог повелевать молниями.

Однако Тит чувствовал лишь… неловкость. Ему никогда не удавалось достигать цели гигантским прыжком, только годами тяжелого труда. Он покачал головой и напомнил себе, что лучше наслаждаться моментом, ведь самое трудное впереди.

Как всегда.

Когда они вышли из Горнила, радость Уинтервейла не ослабла.

– Словами не передать, насколько я готов к сражению с эскадроном бронированных колесниц, готов раздавить их этими гигантскими булыжниками.

– Что возможно, только если булыжники валяются под рукой.

– Или я могу просто смести врагов с лица земли, – восторгался Уинтервейл. – Представь, если бы у моего отца был подобный мне союзник во время Январского восстания?

Пришлось признать, что итог некоторых битв оказался бы иным. С Горнилом в руке Тит встал с постели кузена, на которой они сидели плечом к плечу. Он пошел на риск, принеся книгу в школу, но Уинтервейл всегда плохо переносил скачки, а Тит не был готов открыть ему место нового входа в лабораторию.

– Не проводишь меня в туалет, пока не ушел? – спросил Уинтервейл.

Его стихийные силы резко возросли, но мочевой пузырь будто уменьшился в размерах – по крайней мере, в присутствии Тита.

– Давай.

Уинтервейл вскочил, но не взял его за руку, а бросился к окну и едва не нырнул головой вниз. Тит едва успел уберечь его от удара об угол полки.

– Осторожно!

Уинтервейл застыл, прижавшись лбом к оконному стеклу.

– На мгновение… на мгновение мне показалось, что я заметил маму.

Но Тит, выглянув наружу, обнаружил лишь лоточника, которого прежде тут не видел. В остальном у дома миссис Долиш не происходило ничего примечательного.

* * *

Когда Иоланта пришла в лабораторию после отбоя, принц уже был там. Вернее, в Горниле: его рука покоилась на книге, а голова – на столе.

Даже в ненастоящем сне он выглядел напряженным и взволнованным. Сердце екнуло. Захотелось ему помочь.

«Так почему не поможешь? – спросила внутренний голос. – Даже если ты не великая героиня, какой себя считала, ты все еще на многое способна».

«Но он не желает моей помощи».

«Тит только сказал, что ты не Избранная. Когда это он говорил, будто ему больше не нужна твоя помощь?»

Рядом с Горнилом стояла коробка с французской выпечкой, под которой обнаружилась записка:

«Далберт поведал мне, что в кондитерской миссис Хиндерстоун также продается французская выпечка, и постоянные посетители от нее в восторге. Эта коробка из Парижа. Надеюсь, тебе понравится».

Два пирожных со взбитыми сливками, небольшой фруктовый пирог и «наполеон», состоящий из слоев гладкого заварного крема и маслянистого теста.

Иоланта едва не отпихнула коробку, опасаясь, что содержимое вызовет душевную боль и отторжение. Но каким-то образом кусочек пирога оказался во рту. Он был невероятно вкусным, и Иола вспомнила, с какой заботой Тит всегда к ней относился.

Она накрыла его ладонь своей и немного так постояла, прежде чем произнести пароль и подпись для входа в Горнило.

* * *

Тит сидел в читальном зале, положив голову на большую книгу.

– Ты в порядке? – спросила Фэрфакс.

Он выпрямился.

– Не хочу показаться занудой, но тебе небезопасно покидать пансион после отбоя.

– Я знаю.

Она странно на него посмотрела. Непонятно, злится или нет.

– Ты не высыпаешься.

– Я в любом случае плохо сплю. Но сейчас не устал, просто перегружен информацией.

– Какой?

– Мне нужно поставить Уинтервейла на ноги, прежде чем мы отправимся в Атлантиду. Но сперва надо узнать, что с ним такое. – Тит постучал по книге на столе. – Это самый полный справочник о том, как расшифровать показания измерителя здоровья. Некоторые комбинации тут же сужают выбор до одного-двух вероятных диагнозов. Но ухудшение крупной моторики и умственная нестабильность ведут к бесчисленным вариантам – от развития новой фобии до непоправимого раскола психики.

– Чего?

Он покачал головой:

– Последний известный случай раскола психики зафиксирован почти пятнадцать сотен лет назад, когда маги еще спорили, является ли рак божественным наказанием за противозаконные дела. Я бы не стал обращать на это внимание.

– Так о чем ты беспокоишься?

– Сегодня он чуть не упал, пытаясь добраться до окна, потому что будто бы заметил снаружи мать. Однако со своего места он мог видеть лишь небо и, возможно, край крыши на другой стороне улицы.

– Считаешь, у него галлюцинации?

– Нет, вряд ли. Он вел себя вполне разумно. Но этот случай напомнил мне, что, когда я использовал измеритель здоровья, Уинтервейл находился под действием панацеи и все время спал. Тогда я решил, что прибор сообщает об ухудшении общей моторики, потому как больного можно только переносить. То есть измеритель одурачила панацея.

– И ты надеялся, что диагноз психической неустойчивости также вызван панацеей, – развила мысль Фэрфакс, – ведь для человека ненормально постоянно спать.

– Вот только измеритель не ошибся насчет неспособности двигаться.

Тит задумался, не станут ли его вновь отчитывать за отсутствие веры в Уинтервейла, но она лишь тихо прошептала:

– Тебе всегда непросто, да?

Отсутствие злости в ее голосе привлекло его внимание. Со дня водоворота, как бы вежливо Фэрфакс ни говорила, Тит всегда четко и ясно слышал ее скрытую ярость.

Но не на сей раз. Сейчас она была ему просто другом.

– Нет, неправда. Мне во многом везло, особенно с друзьями.

«С тобой».

Фэрфакс долго смотрела на него, затем вынула из пиджака маленький конверт:

– Возьми, это подарок на день рождения.

Его семнадцатый день рождения. Тит не собирался праздновать, но обрадовался, что она о нем вспомнила. В конверте обнаружились вершины от скачкозаменителя.

– Нет, я не могу их принять, – потрясенно пробормотал Тит. – Они для твоей же безопасности.

Фэрфакс обошла стол и сунула конверт в его карман:

– Я в достаточной безопасности. Позаботься лучше о себе.

Проводив ее до комнаты, Тит долго лежал в постели с прижатым к груди конвертом и думал о том, что ему действительно невероятно повезло с друзьями.

Повезло встретиться с ней.