Когда на следующий день экипаж Гастингса подъехал к его лондонскому особняку, солнце уже клонилось к закату. Венеция решила устроить праздничный пикник в семейном кругу. Светское общество недавно покинуло душный город и перебралось в поместья, на свежий воздух, а потому ничто не мешало с удовольствием провести время в парке и поднять бокалы как за благополучие первенца герцога и герцогини Лексингтон, так и за здоровье Хелены.

Лорд и леди Гастингс вышли из экипажа. Хелена взяла мужа под руку.

— Вот что способны купить новые деньги.

— Среди прочего, — уточнил Дэвид. Его дед был всего лишь сельским юристом, а дядя организовал весьма прибыльное производство станков и сумел накопить внушительное состояние. — Поскольку вы сама занимаетесь бизнесом, аромат новых денег не должен вызывать острой неприязни.

— И не вызывает. Очень ценю деньги. Считаю, что они позволяют достичь независимости, комфорта и достойного положения в обществе.

Хелена не помнила никого из слуг, и Дэвид снова собрал их, чтобы поприветствовать госпожу.

— Спасибо, — поблагодарила она, когда люди наконец разошлись по рабочим местам.

Чем ближе они становились, тем больше Дэвид страшился полного восстановления памяти. И все же в тени страха зрело зерно надежды.

— Возможность служить вам — это высшее счастье и огромная привилегия, мадам.

— О, так нечестно! — рассмеялась Хелена. — Мужчина с голосом сирены не имеет права расточать любезности, достойные Казановы.

И снова комплименты. Впрочем, их никогда не бывает много, особенно из ее уст.

— Ну что же можно на это ответить? Очевидно, в тот день, когда дошла очередь до меня, Творец пребывал в хорошем настроении.

Хелена добродушно хмыкнула.

— Позвольте заметить, что запасы скромности в Его мастерской иссякли прежде, чем очередь дошла до вас.

— Пусть скромничают те, кто имеет на это веские основания, а я предпочитаю олицетворять собой хвалу Его всемогуществу и славе.

Хелена рассмеялась.

— Богохульствуете?

— Но ведь вам нравится, — пожал плечами Дэвид.

Она посмотрела серьезно.

— Будем стоять здесь весь день или, может быть, все-таки проводите наверх?

Сердце дрогнуло — на сей раз не от страха.

— С удовольствием.

Хелена понизила голос:

— Не могли бы вы произнести это не столь многозначительно?

— А вы не могли бы не придавать моим невинным словам иного значения? — шепотом парировал Дэвид.

Хелена лукаво взглянула и молча покачала головой. Дружелюбие и искреннее душевное расположение согрели сердце. Милли дала дельный совет: надо было давным-давно признаться в своих чувствах. Тогда он не оказался бы в западне и не дрожал бы от страха за свое хрупкое счастье.

Они поднялись по лестнице рядом, рука об руку, а возле двери Дэвид заключил любимую в объятия. Словно ожидая подходящего момента, Хелена тут же обвила его шею руками и спрятала лицо у него на груди.

— Хм, мне нравится ваш запах.

— И чем же я пахну?

— Твидом, книгами в кожаных переплетах и табаком — совсем чуть-чуть. Как будто вы — это не вы, а старомодный сквайр.

Ладони медленно скользнули по рукавам, откровенно ощупывая мускулатуру.

— Кстати, — вставил Гастингс, — если вы не заметили, я еще и безупречно сложен.

Она шутливо похлопала его по щеке.

— Это к вопросу о скромности.

В зеленых глазах светилась нежность. Сердце остановилось: об этом взгляде он мечтал всю сознательную жизнь.

Едва войдя в апартаменты, Хелена сразу устремилась к книжному шкафу.

— Сначала в спальню, — распорядился Дэвид.

Она обернулась.

— Кажется, создавая вас, Творец забыл и о душевной тонкости?

— Нет, не забыл. Но вот вас, дорогая, он явно наделил грязными помыслами. Хочу всего лишь показать спальню, а не использовать ее по назначению.

— А что, эта комната отличается особой красотой?

Гастингс пожал плечами.

— Надеюсь.

Хелена открыла дверь.

— Значит, даже если мне не понравится, все равно придется старательно выражать восторг по поводу…

Голос замер. Она остановилась перед панорамой, над которой Дэвид работал много лет, изливая тоску и безнадежность.

— Вы заказали эту роспись профессиональному художнику? — благоговейно проговорила Хелена после долгого молчания.

Сердце наконец-то вернулось к обычному ритму.

— Нет. Сделал сам.

— Поразительно. Невероятно. — Она повернулась, словно не веря тому, что услышала. — Для меня?

— Конечно.

Она подошла к той стене, где вдалеке текла река, и осторожно прикоснулась пальцем к натянутой между домов веревке с выстиранным бельем.

— Боже мой, так вы срисовали это с тех гравюр, которые я привезла из Тосканы? Узнаю подробности.

— Ну вот, теперь вы все помните.

Наведываясь в Хэмптон-Хаус, Дэвид нередко заставал Хелену погруженной в глубокую задумчивость перед итальянскими гравюрами. В детстве она ездила в Тоскану с матерью и навсегда сохранила восторженную любовь к прекрасному краю.

— А раньше не помнила?

— Нет.

— Гравюры потерялись?

— По-прежнему висят на своих местах. Но вы много лет не были дома. А когда приезжали, вряд ли обращали на них внимание. Мы часто проходим мимо привычных вещей, не замечая их присутствия.

Он и сам давным-давно превратился в привычную вещь.

Хелена на миг задумалась, а потом подошла и пристально посмотрела ему в глаза.

— С моей стороны было непростительной оплошностью не узнать эти пейзажи раньше. Поверьте, преступная невнимательность вовсе не свидетельствует против вашего мастерства.

Порой Гастингс в отчаянии спрашивал себя, за что любит эту возмутительно невосприимчивую, нечуткую, холодную особу. Однако сейчас сомнения рассеялись.

— Смею надеяться, что роспись вам нравится?

— Мало сказать «нравится»! — Хелена отошла и снова принялась рассматривать пейзажи. — В жизни не видела ничего прекраснее.

Затаив дыхание, Дэвид наблюдал, как она бережно прикасается к миру, который он создал для нее с любовью и преклонением.

— Спасибо. Это единственное, что имеет значение.

Хелена не могла понять странного томления.

Каждым своим взглядом, словом, жестом, движением муж вызывал в душе искреннее восхищение. Каждая минута общения доставляла наслаждение, а внимание и преданность безмерно радовали. В таком случае, почему же она не сияла улыбкой? Почему постоянно балансировала между смехом и слезами?

— Хотите посмотреть книги, которые издали?

— Вы храните их здесь?

— Конечно.

На многие вопросы Дэвид коротко отвечал «конечно», как будто ни о чем ином и не думал. Как будто другого жизненного пути для него никогда не существовало. Как будто на свете не было никого, кроме нее.

Они спустились по лестнице — снова рука об руку. Хелена то и дело смотрела на мужа. Его классически правильный профиль окончательно лишил спокойствия и заставил еще острее ощутить непонятную сладкую боль.

Кабинет выглядел именно так, как и должен выглядеть кабинет: набитые книгами застекленные шкафы от пола до потолка, массивный письменный стол перед окном, удобный уголок для чтения, аромат кожи с едва заметными нотками книжной пыли.

Из ящика стола Дэвид достал ключ и открыл шкаф, содержимое которого скрывало матовое стекло. На полках ровными рядами стояли книги — должно быть, около полусотни.

Хелену охватил восторг созидателя: вот он, нетленный труд ее жизни. Однако стоило взглянуть на корешки, как радость тут же померкла.

— Внизу стоят книги, рожденные тщеславием авторов: вы издавали их за деньги, — пояснил Гастингс. — В середине — те, которые пользовались коммерческим успехом и приносили хорошую прибыль. Ну а на верхней полке собрано то, что издано по велению души.

— Слава Богу, — с облегчением вздохнула Хелена. — Здесь столько руководств по спиритическим сеансам, что я испугалась: неужели верила в разговоры с духами? И что же, эти выдумки хорошо продаются?

— Судя по всему, да.

Она присмотрелась к верхней полке. Книги, посвященные образованию и личной свободе женщин, она, безусловно, одобряла и сейчас, но некоторые названия вызывали сомнение.

— Вы уверены, что ничего не перепутали? История восточной Англии действительно представляет серьезный научный интерес? Или это результат страстного увлечения Средневековьем в выпавшие из памяти годы?

— Трудно сказать. Одно знаю точно: автор этих книг был вашим близким другом.

Ответ прозвучал несколько скованно. Хелена взглянула с любопытством, а потом достала один из томов. Да, средств на издание было потрачено немало: кожаный переплет с золотым тиснением, прекрасная мелованная бумага.

Имя автора гласило: «Э.Д.Ф. Мартин».

— Я его не помню — если это, конечно, «он».

Послышался звук остановившегося экипажа. Виконт подошел к окну и посмотрел на улицу.

— Мистер Мартин был моим сокурсником по колледжу Крайст-Черч. Я вас и познакомил — привез его в Хенли-Парк, когда Фиц с женой устраивали первый прием.

Да, муж действительно говорил как-то странно. Хелена посмотрела с особым интересом.

— Этот человек вам не нравится?

Дэвид отпрянул от окна, как будто увидел что-то крайне неприятное.

— Какая разница?

Дышал он тяжело, словно только что с риском для жизни спасся от бандитов.

— Кажется, у нас посетитель.

Неужели часы визитов так изменились?

— Уже поздно. Мы не обязаны никого принимать.

Лицо Дэвида исказилось гневом, однако ответ не допускал сомнений.

— Обязаны. Во всяком случае, вы обязаны. Приехал ваш автор и ваш друг.

Вошел дворецкий.

— Леди Гастингс, вас хочет видеть мистер Эндрю Мартин.

Хелена вопросительно посмотрела на мужа:

— Тот самый «Э.Д.Ф. Мартин»?

Дэвид повернулся к слуге.

— Можете проводить сюда мистера Мартина через пять минут, не раньше.

— Зачем заставлять гостя так долго ждать?

Ответом послужил поцелуй — на этот раз такой, который вполне сгодился бы в качестве первого. Его можно было принять за слова, вот только слоги превратились в легкие прикосновения губ. Сейчас эти слова означали, что он любил ее нежно и преданно, что готов был посвятить ей всю свою жизнь и всю жизнь мог бесконечно целовать.

Но он все-таки остановился. Вытер ей губы большим пальцем и судорожно вздохнул, когда она этот палец лизнула.

— Давайте попросим мистера Мартина приехать завтра, — прошептала Хелена. — Не хочу видеть никого, кроме, вас.

— К сожалению, это невозможно. — Дэвид бережно положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. — Что бы ни случилось, не забывайте, что я вас люблю. И всегда любил.

Он решительно повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Хелена осталась стоять в полной растерянности — она не предполагала, что придется принимать неведомого мистера Мартина наедине.

Почему так?

Человек, вошедший минуту спустя, выглядел вполне приятным, интеллигентным и слегка смущенным. Судя по всему, отсутствие лорда Гастингса немало удивило и его.

— Хелена… то есть, леди Гастингс, рад вас видеть. Как поживаете?

— Очень хорошо, благодарю. А как вы, мистер Мартин? Не желаете ли присесть?

Он робко устроился на краешке кресла и посмотрел на дверь, словно ожидая появления хозяина дома. Минута прошла в неловком молчании. Но вот наконец гость откашлялся и обратил внимание на собеседницу.

— Прекрасно выглядите, Хе… леди Гастингс. Надеюсь, болезнь окончательно отступила?

Хелена почувствовала себя немного увереннее: кажется, особым красноречием этот человек не обладал, однако в его поведении чувствовалась искренняя доброжелательность.

— Да, уже все хорошо, спасибо. Но к сожалению, вынуждена предупредить, что в результате несчастного случая я потеряла память и знаю о вас только то, что успел сказать муж: я занималась изданием ваших книг, а познакомил он нас несколько лет назад в поместье брата, графа Фицхью.

На лбу мистера Мартина выступили капли пота.

— Вы… вы потеряли память?

— Видите ли, зачем-то выбежала на дорогу, угодила под экипаж и получила удар копытом по голове.

Гость вытащил из кармана белоснежный платок и вытер лицо.

— Хотите сказать, что я для вас незнакомый человек?

— Боюсь, что так.

Казалось бы, Хелена с самого начала объяснила свое состояние, и все же Мартин опешил: платок застыл в воздухе и в эту секунду напоминал белый флаг, поднятый в знак капитуляции.

— Мм… понятно.

— Пожалуйста, не стесняйтесь сообщить все, что считаете нужным. Лорд Гастингс рассказал, что я с радостью издавала ваши книги. Уверена, любая информация окажется интересной.

Мистер Мартин с трудом перевел дух.

— Собственно… особенно говорить нечего. Я все время хотел писать об истории, а когда вы организовали издательскую фирму, сразу предложили мне — можно даже сказать, заставили — передать рукописи для публикации. Книги были очень тепло встречены читателями, и я вам чрезвычайно признателен.

— Что ж, приятно это слышать. Рада, что смогла принести пользу одному из друзей лорда Гастингса.

Мистер Мартин опустил глаза и взял с подноса чашку. Рука заметно дрожала.

— О, прошу прощения, — тут же поправилась Хелена. — Муж сказал также, что между нами завязались теплые отношения. Крайне опрометчиво с моей стороны называть вас только его другом.

— Нет-нет, что вы! Если кто-то и должен просить прощения, то исключительно я. Насколько понимаю, несчастный случай произошел, когда вы спешили на встречу со мной — скорее всего чтобы обсудить новую работу.

Он негромко рассмеялся, но не весело, а скорее с неловкостью и виновато.

— Мне крайне неприятно чувствовать себя причиной столь серьезных физических страданий.

Что ж, теперь, во всяком случае, нашлось логическое объяснение его смущению. Каково это — осознавать непосредственную причастность к дорожной аварии? Хелена испытывала сочувствие, но в то же время не могла избавиться от ощущения, что репетировала одну пьесу и вдруг попала на сцену в середине другой.

— Как я могу обижаться на вас за собственную невнимательность на улице? И вы тоже не должны себя винить.

Мистер Мартин осмелился поднять голову.

— Это проще сказать, чем сделать.

Хелена заметила, что у гостя тоже рыжие волосы, только не такие яркие, как у нее.

— Я жива, здорова и, честно говоря, не особенно огорчена тем обстоятельством, что не все помню.

Лицо, и без того растерянное, исказилось болью. Почему же и он, и Гастингс так остро реагируют на каждое слово? Может быть, этот человек просто боится потерять надежного издателя?

— А мы с вами не подписывали контракт на издание новых сочинений?

— Подписывали. Планировали выпустить еще два тома по истории Англии.

— В таком случае непременно выполню обязательства. Обещаю прочитать — или перечитать — все ваши книги, чтобы подготовиться к работе над новыми. Издательский контракт не должен пострадать от моей болезни.

Заверения, однако, лишь усугубили переживания гостя. Он медленно поставил чашку, встал и неловко поклонился.

— Вы очень добры. Рад видеть вас в добром здравии и не смею больше занимать драгоценное время.

— Неужели не хотите обсудить рабочие вопросы? — удивилась Хелена, окончательно сбитая с толку странностью поведения мистера Эндрю Мартина.

Но джентльмен уже удалился.

Гастингс давно хотел изобразить на фреске семейство Фицхью: крошечные фигурки с неразборчивыми, а потому неузнаваемыми лицами. Но все должны быть одеты по моде десятилетней давности и представлять собой группу английских туристов в Италии.

Он провел пальцем по спускающейся с холма дорожке. Можно нарисовать их здесь и позволить ветерку играть лентами на шляпах дам. Пусть все смотрят на разрушенный монастырь на соседнем холме. Все, кроме Хелены. Она повернется к зрителю — к нему.

— Неужели все посетители так странно ведут себя в моем присутствии? — послышался за спиной ее голос. — И неужели вы при каждом визите белеете как полотно и убегаете прочь из комнаты?

Дэвид наконец-то вздохнул полной грудью. К счастью, ничего страшного не случилось. Своим появлением Мартин не разрушил дамбу, сдерживающую поток ее памяти.

— Кто же все-таки этот человек?

Гастингс снова замер. Настойчивый вопрос показывал, что на этот раз подозрение зашло далеко; светлые локоны, даже самые упругие и шелковистые, не помогут отвлечь пытливое внимание.

— Не подскажете, почему автор книг по истории Англии счел возможным нанести визит в столь поздний час? И кстати, почему вы вели себя так странно?

Наступила пауза. Немедленного ответа не последовало.

Хелена заговорила более настойчиво:

— Что вы скрываете? По какой причине ни разу на меня не посмотрели? Известно ли вам, что выглядите так, словно считаете себя виноватым, хотя трудно предположить, в чем именно?

Кажется, пришло время открыть правду.

Дэвид провел пальцем по краю дубовой панели.

— Дело в том, что я тайно ревновал вас к мистеру Мартину. Вы проявляли к нему особый интерес, — признался Гастингс, все еще не осмеливаясь обернуться.

— Особый интерес к мистеру Мартину? — озадаченно переспросила Хелена.

— Да, к мистеру Мартину.

— Но замуж вышла не за него, а за вас. Разве это не доказывает явного предпочтения?

Дэвид вцепился в край панели, как будто искал в ней спасения.

— Мы не женаты, — с трудом шевеля губами, произнес он. — Только притворяемся супругами.

Хелена, кажется, поняла отдельные слова, но смысла сказанного уловить не смогла.

— Как можно притвориться супругами? Что, у нас была ненастоящая свадьба? И мои родные позволили устроить подобную шутку? — Она нервно вздохнула. — Или они ничего не знают?

— Знают, но не имеют возможности выбирать, а потому вынуждены поддерживать обман… во всяком случае, в глазах общества.

Хелена окончательно растерялась и не знала, как реагировать на невероятную историю: смеяться или обижаться.

— Объясните же скорее!

На миг Дэвид поднял глаза к потолку, как будто умолял высшие силы о помощи.

— В той жизни, которая стерлась из памяти, вы любили не меня, а мистера Мартина.

Хелена удивилась, что смогла твердо устоять на ногах.

— Не верю, — сказала она. А может быть, не сказала, а закричала, потому что Дэвид вздрогнул от внезапной силы ее голоса. — Я не могла любить мистера Мартина, потому что, увидев его, не почувствовала ровным счетом ничего!

— И все же любили с тех пор, как вам исполнилось двадцать два года, — меланхолично подтвердил Дэвид.

Что это? Нелепый сон, из которого никак не удается вырваться? Пять лет любить мистера Мартина?

— В таком случае почему же я не вышла за него замуж?

Дэвид пожал плечами.

— Обстоятельства помешали.

Хелена мучительно пыталась заглянуть в глубину сознания, за плотный занавес забвения, однако прошлое оставалось непроницаемым, как густой лондонский туман.

— Он джентльмен, я леди. Какие обстоятельства могли помешать нам вступить в брак, если мы того хотели?

— Он уже связал себя обязательствами прежде, еще до знакомства с вами. Не был помолвлен, но внушил весьма серьезные надежды. И не смог противостоять ожиданиям.

Смысл витиеватой фразы отозвался в сознании раскатом грома.

— Мистер Мартин женат?

— В весьма значительной степени.

— И когда же он женился?

— В феврале девяносто второго года, через шесть месяцев после вашей первой встречи.

Хелене показалось, что ее с силой толкнули в грудь.

— И несмотря ни на что, я любила его вплоть до катастрофы?

— Любили до такой степени, что не обращали внимания ни на кого другого. А со временем даже убедили его в необходимости тайных встреч.

Сейчас Хелена чувствовала себя так, будто лежала на земле, а дикие звери безжалостно ее топтали и рвали на части.

— Но как? Когда?

Лицо Гастингса потемнело от боли.

— Когда начался роман, известно только вам двоим, и больше никому. Могу сказать лишь одно: я обнаружил это в январе нынешнего года, после чего сестра и невестка немедленно увезли вас в Америку — от греха подальше.

И правильно сделали. На их месте Хелена поступила бы точно так же.

— К сожалению, чувства оказались настолько прочными, что, едва вернувшись, вы сумели вырваться из-под опеки семьи и встретиться с Мартином в отеле «Савой». Вот только свидание это организовала его свояченица. Специально для того, чтобы застать вас обоих на месте преступления.

От шока, унижения и презрения к себе Хелена с трудом дышала. Она смотрела на Гастингса, желая одного: чтобы тот замолчал. Но виконт неумолимо продолжал свой безжалостный рассказ:

— Я довольно близко знаком с мужем миссис Монтит, и он рассказал о ее интригах. К тому же мне повезло перехватить телеграмму, которую эта змея отправила Мартину от вашего имени. В результате я последовал за ним из клуба в отель, а когда понял, что должно произойти с минуты на минуту, бегом бросился по лестнице в номер, чтобы предупредить вас об опасности, в то время как свояченица поднималась туда же в лифте. Предпринимать что-то серьезное было уже некогда, а потому мы спрятали Мартина в ванной, а сами притворились, будто только что тайно поженились и празднуем медовый месяц.

В глубине души все еще теплилась надежда: секунда — и Дэвид рассмеется, признается, что пошутил. Однако разум заставил принять всю жестокость правды.

Хелена помолчала.

— И сколько же времени прошло между нелепым событием в отеле и катастрофой?

— Под экипаж вы попали на следующее утро.

Что сказал мистер Мартин? «Если кто-то и должен просить прощения, то исключительно я. Насколько понимаю, несчастный случай произошел, когда вы спешили на встречу со мной — скорее всего чтобы обсудить новую работу».

Нет, не о новой работе собиралась она разговаривать. Хелена густо покраснела. Трудно было представить себя бегущей по улице вслед за мужчиной, не замечая ничего вокруг.

— Неужели действительно ничего не помните? — тихо спросил Гастингс.

Она покачала головой. Наверное, так даже лучше. Господи, до чего же унизительно! Преследовать женатого человека, как будто он украл ее ридикюль.

— Что я в нем нашла? — Вопрос прозвучал словно во сне. Хелена искренне не понимала, как могла нарушить все мыслимые правила приличия ради того, кто во время недавнего визита не вызвал ни тени интереса.

— Мистер Мартин казался вам приятным, открытым человеком, и вы полностью ему доверяли.

— Но ведь это настоящее затмение разума! Я рисковала, могла погубить и себя, и всех своих родных. Они были бы вынуждены отказаться от меня. А малыш, которого ждет Венеция? Я никогда бы его не увидела.

— Не забывайте, что мы говорим о семействе Фицхью. Ваши родные всегда отличались широтой взглядов: позволили поступить в университет, организовать издательство… и при этом ограничились лишь выражением легкого недоумения. Разумеется, точно так же они разрешили бы встречаться с ребенком Венеции, но только втайне от всего света.

Хелена едва дышала от отвращения к той эгоистичной, безрассудной женщине, о которой только что рассказал Дэвид.

— Не казните себя, — негромко попросил он. — Вы судите свои действия и действия мистера Мартина абстрактно, вне жизненной ситуации. Он обаятельный молодой человек, умеет расположить к себе улыбками и приятными манерами. Но оказался слабовольным: уступил настояниям матери и женился по расчету. Сомнения, сожаления и неуверенность лишили его прежней способности радоваться и дарить радость, но вы полюбили того, кто еще не успел совершить страшную ошибку — человека, исполненного надежд и высокого идеализма. А потеряли любимого на пике чувства, и время не смогло смягчить удар. Все последующие годы вы видели не настоящего Мартина, а такого, каким он был в начале знакомства — энергичного, полного сил человека, за которого с радостью вышли бы замуж. Наверное, всепрощение зашло слишком далеко, но кто из нас не мечтает о чистой любви и абсолютной, бескорыстной преданности?

Хелена прислонилась к стене. Доброта Дэвида действовала на израненную душу подобно целительному бальзаму, и она позволила себе уступить благородству, искренности, великодушию.

Гастингс подошел ближе и взглянул с неподдельной тревогой.

— Хелена, вы хорошо себя чувствуете? Надеюсь, не станете сердиться за то, что до сих пор мы скрывали правду? История слишком сложна, да и приятной ее назвать трудно. Мы не знали, как…

Она подняла руку, умоляя замолчать. Сердиться можно было только на себя.

— Хелена…

Она не позволила договорить.

— И где же в этой дурацкой любви были вы?

— Держался на почтительном расстоянии. Наблюдал со стороны.

— Значит, все это… — Она показала на великолепную фреску и замолчала, не зная, как продолжить.

— Я всегда любил вас, — со спокойной уверенностью произнес Дэвид, глядя синими, как небо, глазами. — И вы это знаете.

В горле застрял комок.

— Достойна ли я такой преданности?

— Наверное, случается так, что люди влюбляются в тех, кто не в состоянии ответить на чувства с равной силой. Жизнь такая, какая есть, и другой быть не может. Я отдаю, ничего не требуя взамен. Вы не должны мне ровным счетом ничего: ни любви, ни дружбы, ни даже обычной признательности.