1896 год

Приглашение — скорее вызов — пришло в последнюю минуту, утром в день бала.

Милли как раз собиралась заглянуть к Хелене на последнюю примерку, когда лакей принес ей письмо на серебряном подносе. Она сразу узнала конверт по рельефному изображению розы в правом нижнем углу: миссис Энглвуд.

Милли зашла в пустую комнату, чтобы прочесть.

«Дорогая леди Фицхью!

Миссис Джон Энглвуд».

Позвольте мне первой признаться, что это довольно странный способ назначать встречу, тем более что мы никогда не были представлены друг другу. Но поскольку мы обе осведомлены о существовании друг друга, давайте отбросим ненужные формальности, вы согласны?

Пожалуйста, сообщите, могу ли я ожидать вас сегодня днем у себя в два?

Для Милли это не явилось полной неожиданностью. Они с миссис Энглвуд все-таки не собаки, дерущиеся из-за кости. В какой-то момент им надлежало собраться и в спокойной обстановке все обсудить. Но для Милли этот момент еще не наступил и не наступит по меньшей мере еще пять месяцев.

Миссис Энглвуд, очевидно, считает иначе.

Конечно, Милли имела прекрасный предлог отказаться — из-за бала. У нее была еще масса дел. Но она не хотела откладывать встречу. Она хорошо выучила урок насчет откладывания на восемь лет того, что следовало сделать сразу. Если такая встреча неизбежна, так пусть она произойдет сегодня.

Даже если сегодня тот день, когда Фиц станет ей настоящим мужем.

В особенности поэтому.

Если бы миссис Энглвуд и Фиц были парой подпорок для книжной полки, они бы полностью подошли друг другу физически. Как и он, она была высокой, стройной и подтянутой. Как и у него, у нее были темные волосы и голубые глаза. И, как и он, она двигалась с небрежной грацией.

Милли не была ни слишком низенькой, ни слишком полной. Однако перед великолепной фигурой миссис Энглвуд трудно было не почувствовать себя не в лучшей форме — даже немного подавленной. Но она и без того всегда испытывала чувство неполноценности перед Изабелл Энглвуд.

— Вы совсем не такая, какой я вас помнила, — сказала миссис Энглвуд, отхлебывая чай. — Гораздо выше и симпатичнее.

Вот так, без всяких предисловий.

Милли глубоко вздохнула.

— Приятно узнать, что выгляжу несколько лучше, чем во время венчания.

— Вас затмевало платье.

— Да, — вынуждена была согласиться Милли. — Если вспомнить, платье было просто ужасное. Вместо того чтобы приобрести лучшее, что можно купить, мы выбрали то, что стоило подороже. Глупо, конечно.

Признание Милли кричащей безвкусицы ее свадебного платья заставило миссис Энглвуд с удивлением взглянуть на нее.

— Тем не менее, — сказала Изабелл мечтательным тоном, — я бы с радостью надела это платье — или еще в десять раз худшее! — если бы могла пройтись в нем к алтарю, где ожидал он.

Милли откусила пирожное и ничего не сказала.

— Я любила его. Я планировала свое будущее в полной уверенности, что непременно стану миссис Фицхью. И когда он женился на вас, все мои надежды и мечты рухнули. Целых два месяца я только и делала, что не покидала постель, с рассвета до темноты, от темноты до рассвета. Я почти ничего не ела. Спала едва ли раз в три дня. С тех пор я уже никогда не выглядела как прежде.

Она действительно теперь выглядела иначе. Как разбитая ваза, снова собранная из осколков, все еще прекрасная, все кусочки на месте, но трещины все же видны. Сердце Милли сжалось, словно кто-то поднес горящую спичку слишком близко.

— Мама и сестры в конечном итоге вырвали меня из моего заточения. Они убедили меня, что будет лучше, если я отправлюсь в Лондон и найду себе мужа, вместо того чтобы жить затворницей. Я так и поступила в следующем сезоне.

— Он был там в тот день, на вашей свадьбе. Он сказал, что вы выглядели прекрасной — и счастливой, — сказала Милли в тщетной попытке напомнить миссис Энглвуд, что не все пошло вкривь и вкось в ее жизни.

— Полагаю, я действительно была достаточно счастлива. Но это было не то же самое — некое подобие. Ничто не могло сравниться с тем совершенным безоблачным счастьем, которое мне когда-то довелось испытать.

У Милли от боли разрывалось сердце, но миссис Энглвуд неумолимо продолжала:

— Я всего лишь хочу вернуть то, что потеряла однажды. Жить той жизнью, которой предполагала жить. Я ведь не слишком много прошу, не правда ли?

— Нет, — с трудом выдавила Милли.

— Фиц прекрасный мужчина — и я говорю не только о его внешности. Вы знаете, что он благороден и верен долгу. Нет никаких сомнений, что во имя долга он готов пожертвовать собой. И… — Голос миссис Энглвуд прервался. — И вы теперь часть его долга.

— Что вы имеете в виду?

— Он очень озабочен вашим благополучием. Он считает вас безупречной и не хочет своими действиями повредить вашему будущему счастью.

Милли начала понимать.

— Вас беспокоит, что я не захочу его отпустить? Что я прибегну к слезам, чтобы удержать его?

— Я не говорю, что вы так поступите, — возразила миссис Энглвуд. — Но на вашем месте я скорее всего могла бы. В него так легко влюбиться и так трудно его отпустить.

— Значит, вас должно обрадовать, что ко мне эти утверждения применить нельзя.

Миссис Энглвуд уставилась на Милли тяжелым, словно окаменевшим взглядом.

— Вы его не любите?

Никто еще никогда не задавал ей прямого вопроса на этот счет — поэтому ей не приходилось лгать.

— Мы с лордом Фицхью поженились, потому что ему нужно было состояние моей семьи, а мой отец хотел иметь титулованного зятя, — медленно проговорила Милли. — То, что мы так хорошо поладили, уже достаточно странно. Любовь бы только перевела все в область фантазий.

— Вы не находите его привлекательным? — с недоверием спросила миссис Энглвуд.

— Он очень мил.

— Я имею в виду, вы не считаете его необычайно красивым?

— Он красив. Но многие его сокурсники тоже красивы. Как и его новый зять, герцог Лексингтон. Если бы я влюблялась в каждого симпатичного мужчину, с которым столкнулась, я меняла бы предмет своего обожания каждые десять минут.

— Но он также добр. Деликатен. Готов брать на себя все трудности. Будучи замужем за ним все эти годы, неужели вы никогда не желали, чтобы он смотрел только на вас?

Милли заставила себя выдержать взгляд миссис Энглвуд.

— Не каждому дано влюбляться. Лорд Фицхью и я — добрые друзья и ничего больше.

— Значит, вы его отпустите?

— Я никогда не ограничивала его свободу, ни разу за то время, пока мы женаты.

— И все-таки вы двое хотите иметь шесть месяцев интимной жизни? Это меняет дело, знаете ли.

— Если бы этого одного было достаточно, чтобы заставить людей влюбиться, то все жены в этой стране были бы влюблены в своих мужей. И наоборот.

Миссис Энглвуд поставила свою чашку и встала. Она подошла к открытому окну и выглянула на улицу. Это была тихая улица. Никаких разъездных торговцев, уличных музыкантов или постоянного цокота копыт и стука колес кебов, ищущих клиентов. Фиц очень хорошо продумал местоположение дома, который подобрал для нее.

Она повернулась кругом.

— Я боюсь, леди Фицхью. Я постоянно получаю удары изменчивой судьбы, и это не слишком приятно. Но у меня нет выбора, не так ли? Я должна верить, что вы человек слова.

Милли не давала никакого слова миссис Энглвуд. Она еще не отказалась от Фица. Разве преданная жена, прожившая в браке почти восемь лет, не имеет никаких прав на своего мужа? Она заслуживает честных правил игры, равных возможностей по меньшей мере.

— Значит, он был там, на моей свадьбе… — прошептала миссис Энглвуд как бы себе самой. Она моргнула, в глазах ее блеснули непролитые слезы. — Я знала, я чувствовала его присутствие.

Какой же дурочкой оказалась Милли — тут не было места такому понятию, как равные возможности. Она навсегда останется змеей подколодной, губительницей мечтаний, той, которая причинила такое огромное горе миссис Энглвуд, что оно по сегодняшний день оставило неизгладимый след на ее лице.

— Вы единственная, кого он любил все это время, — услышала Милли собственный голос. — Он никогда никого не любил, кроме вас.

Хелена еще с минуту смотрела на очаровательных утят — мисс Эванджелина Саут была талантливой художницей — и поднялась с кресла, держа в руке написанные на листе замечания. Открыв дверь, она протянула заметки секретарше.

— Это нужно отпечатать, мисс Бойл.

— Да, конечно.

Сьюзи находилась на своем месте — Хелена готова была поклясться, что эта женщина никогда не отлучается даже в туалет. Она вернулась в свой кабинет и закрыла дверь.

Хелена не понимала почему, но после полутора дней, проведенных с утятами, черепашками и рыбками пруда мисс Саут, ее руки сами по себе тянулись к ящику, в который она запихнула рукопись Гастингса.

И когда рукопись оказалась перед ней, она не стала читать с того места, где остановилась, а открыла на случайной странице.

«Ее кожа кажется смуглой в свете свечей. Я провожу пальцами по ее боку, затем по плечу и дальше вдоль руки до запястья, привязанного шелковым шарфом к перекладине передней спинки кровати.

— Вам не надоедает смотреть на меня вот так, когда я привязана? — шепчет она.

— Нет, — отвечаю я. — Никогда.

— Разве вы не хотите, чтобы я прикасалась к вам?

— Хочу. Но боюсь быть исцарапанным.

Она облизывает губы розовым влажным языком.

— Что за удовольствие провести время в супружеской постели, не получив нескольких царапин на спине, дорогой?»

Пульс Хелены участился. Она иногда почитывала эротику. Но все эти истории предназначались в основном для возбуждения мужчин. Женские персонажи были почти одинаковыми — всего лишь объектами для шлепков и пинков.

Но это было нечто другое. Безымянная новобрачная Ларкспура была особой самостоятельной, не испуганной, но и не склонной к бессмысленному преклонению перед мужским членом.

«— Если бы только я был уверен, что вы ограничитесь несколькими царапинами.

Я наклоняю голову и прихватываю зубами ее губу. Ее дыхание щекочет мне подбородок. Взгляд скользит вниз по моему телу.

— Снова в полной готовности, я вижу. Экий вы молодец!

— Ненасытная.

— Вы дарите мне такие волнующие ночи, Ларкспур.

— Вы вспоминаете обо мне в течение дня, моя прекрасная леди?

— Никогда, мой дорогой, — отвечает она с улыбкой.

— Лгунья.

— Хватит спорить. Беритесь за дело!

Я вонзаюсь глубоко в нее. Ее губы приоткрываются. Она быстро закрывает глаза, но в следующий момент снова широко их раскрывает. Ей нравится смотреть на меня, охваченного животной страстью, нравится видеть мою любовь к ней и дразнить недоступностью своего сердца».

Хелена перевернула рукопись лицевой стороной вниз. Она чувствовала себя неловко, словно Гастингс вытащил на свет тайные фантазии из самых укромных уголков ее души. Фантазии, о которых она даже не догадывалась, пока он не изложил их на бумаге. Фантазии о ее могуществе и о мужчине, который бесстрашно противостоит ей, настаивая на своем.

В дверь постучали. Хелена поспешно спрятала рукопись.

— Войдите.

В кабинет заглянула Сьюзи.

— Мисс, бал состоится сегодня. Леди Фицхью просила напомнить, чтобы вы ушли с работы пораньше.

Ну конечно, бал в честь Венеции и герцога. И Гастингс обязательно будет там.

— Да, я непременно уйду пораньше, — сказала она. — А то леди Фицхью будет волноваться.

Паровозный гудок ревел. Платформу затянуло паром. Белесые клочья его проплывали между Фицем и Изабелл. Ее дети были уже в вагоне вместе с гувернанткой. Они махали ему через окно, взволнованные предстоящей поездкой к кузенам. Фиц тоже помахал им в ответ.

— Они вас любят, — улыбнулась Изабелл.

— Я тоже люблю их. Они славные дети. — Он переложил свою трость с синей фарфоровой ручкой из одной руки в другую. Изабелл восхищалась ею чуть раньше. Он не сказал ей, что это подарок от Милли. — Вам следует подняться в вагон. Поезд отходит с минуты на минуту.

— Я не хочу покидать вас, — сказала она. — И сожалею, что согласилась на этот визит.

— Вы останетесь довольны поездкой. Ведь вы не виделись с сестрой много лет. Кроме того, вы будете отсутствовать всего неделю.

— Неделя — долгое время. Все может измениться.

В любой другой день он бы посмеялся над ее опасениями. Но сегодня ночью что-то действительно изменится.

На первый взгляд любовные игры не должны бы особенно много значить. За свою жизнь Фиц побывал в немалом количестве постелей. В одних случаях женщины ему очень нравились, в других не слишком. Но расставался он с ними очень легко, сердце не подавало ему никакого сигнала.

Он уже давно испытывал к Милли глубокое уважение и даже восхищался ею. Завтра утром он будет относиться к ней еще теплее. Но истинная природа их крепкой искренней дружбы скорее всего останется прежней.

Более или менее.

— Неделя — это всего лишь семь дней, — сказал он.

Фиц не стал уверять Изабелл, будто ничего не изменится. Ее губы плотно сжались — она тоже это заметила.

Раздался пронзительный свисток — последнее резкое предупреждение, — вслед за которым послышался глухой рокот, и состав дернулся, трогаясь в путь.

— Поторопитесь, — сказал Фиц, наклонившись вперед, чтобы поцеловать ее в щеку. — Иначе ваши дети приедут в Абердин без вас.

— Вспоминайте обо мне. — Она сжала его руку.

— Непременно.

Она повернулась к поезду, затем снова обернулась к нему.

— Однажды вы сказали, что, несмотря ни на что, будете всегда любить меня. Это обещание остается в силе?

— Конечно, — ответил он, кажется, слишком поспешно.

— Тогда это послужит мне моральной поддержкой.

— Я буду ждать, когда вы вернетесь.

Она простерла к нему руки.

— Я люблю вас. И буду любить до последнего вздоха.