Восемь лет спустя

1896 год

— Я слышала, миссис Энглвуд прибыла в Лондон, — сказала за завтраком Миллисент, леди Фицхью.

Фиц поднял взгляд от газеты. Странное дело, его жена не была любительницей посплетничать, однако, похоже, узнавала обо всем в тот же момент, когда это случалось.

На ней было простое утреннее платье василькового цвета. Это платье, которое она надевала только дома, среди близких, было гораздо свободнее, чем другие, более обтягивающие прогулочные и выходные платья. Но его жене было присуще какое-то особое, ни с чем не сравнимое изящество, благодаря которому даже незамысловатое утреннее платье прекрасно сидело на ней и выглядело элегантно.

Ее светло-каштановые волосы были гладко зачесаны назад и собраны в тугой аккуратный пучок. Ни одной выбившейся прядки. Никогда никакого беспорядка в прическе — за исключением случая, когда она однажды разбивала кирпичный камин, орудуя кувалдой. Ее глаза, того же оттенка, что и волосы, деловито просматривали одно приглашение за другим. Удивительно добрые ласковые глаза — она никогда не смотрела ни на кого с гневом и очень редко с недовольством.

По временам его удивляло, как прекрасно она выглядит. Как она все еще молода. Они были женаты уже почти восемь лет, а ей не было еще двадцати пяти.

— Да, — ответил он, — вы хорошо осведомлены, как обычно.

— Когда вы узнали? — Она потянулась за солонкой.

— Вчера вечером, — ответил он, и сердце его замерло в предвкушении.

Изабелл. Семь лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел ее в день ее свадьбы. Восемь — с тех пор, как они разговаривали в последний раз.

И теперь она снова возвращалась в его жизнь. Свободной женщиной.

Леди Фиц вскрыла еще один конверт и просмотрела его содержание.

— Она будет рада увидеться с вами, я уверена.

Фиц понял еще с момента своей первой встречи с Миллисент Грейвз, что та отличается необычайным самообладанием. И все же по временам ее спокойная сдержанность изумляла его. Он не знал ни одной другой жены, которая бы так ревностно заботилась о благополучии своего мужа, не проявляя при этом и тени собственнического чувства. По крайней мере ни одной, которая не имела бы любовника.

— Посмотрим. — Муж пожал плечами.

— Не хотите ли, чтобы я внесла изменения в ваш деловой график? — спросила она, не глядя на него. — Если не ошибаюсь, завтра нас ждут в разливочном цехе для дегустации игристого яблочного вина и нового сорта лимонада. А послезавтра на кондитерской фабрике представляют сливочные вафли и шоколадные орешки.

Возвращение Изабелл совпало с проводившейся каждые полгода дегустацией новой продукции на фирме «Крессуэлл и Грейвз».

— Благодарю вас, но в этом нет необходимости. Я приглашен навестить ее сегодня.

— О-о, — сказала его жена.

Ее лицо часто напоминало ему бланманже — гладкое, спокойное и совершенно застывшее. Но в этот момент неожиданная эмоция на миг исказила ее черты. И неожиданно он заметил, что лицо ее скорее можно сравнить не с мягким десертом, а с поверхностью хорошо известного, но еще не исследованного озера. И он, стоя на берегу, только что увидел какое-то странное движение под водой, загадочную тень, скрывшуюся так быстро, что не было уверенности, не привиделось ли ему это.

— В таком случае прошу передать ей привет от меня, — сказала она, снова потянувшись к солонке.

— Непременно.

Милли просмотрела остаток почты в стопке, допила чай и поднялась — она всегда приходила к завтраку и уходила раньше мужа.

— Не забудьте, что нас ждут к обеду у Куинзберри.

— Не забуду.

— Тогда желаю вам доброго дня, сэр.

— Доброго дня и вам, леди Фиц.

Ее походка была столь же изящной, как и фигура. Синие юбки слегка шелестели, когда она удалялась по коридору. По обыкновению, он прислушивался к звуку ее шагов, пока они не затихли.

Темп и легкость ее поступи были так же знакомы ему, как ритм собственного дыхания.

Когда не стало слышно ее шагов, он вытащил письмо Изабелл из внутреннего кармана сюртука и снова перечитал его.

«Мой дражайший Фиц!

Изабелл».

(Не слишком ли дерзкое обращение с моей стороны? Не важно. Я никогда не отличалась сдержанностью и уж точно не собираюсь меняться теперь.)

Благодарю за прекрасный дом, который вы подготовили для меня и детей. Они обожают сад, так удачно скрытый от посторонних взглядов. Мне особенно нравится светлая солнечная гостиная, выходящая окнами на зеленый сквер по другую сторону улицы.

Так много времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, еще несколько дней не должны бы много значить. И все же я сгораю от нетерпения в ожидании новой встречи, хотя дом еще явно не готов к приему гостей. Может быть, вы придете завтра?

Искренне ваша

Письмо было очень сердечным, и особенно обнадеживала подпись в конце. В мыслях он долгие годы называл ее Изабелл, но в письмах неизменно обращался к ней «мисс Пелем» или — последнее время — «миссис Энглвуд». То, что она завершила письмо своим привычным именем, означало приглашение вспомнить юные годы.

Изабелл. Первая девушка, которую он поцеловал. Единственная, кого он любил в жизни.

Фиц спрятал письмо и снова раскрыл газету. Вошла служанка, чтобы забрать тарелку леди Фиц.

В голову ему пришла неожиданная мысль.

— Подайте мне эту тарелку.

Девушка непонимающе уставилась на него.

— Тарелку в вашей руке.

Его жена оставила на тарелке недоеденный омлет, что было совсем на нее не похоже. За завтраком каждый сам накладывал себе еду, и она никогда не брала больше, чем могла съесть. К удивлению служанки, Фиц подцепил кусок омлета своей вилкой.

И не смог бы проглотить его без помощи изрядного глотка кофе. Он знал, что жена любит соленый омлет, но в этом соли было больше, чем яиц. Нужно будет поговорить с ней на этот счет, когда они увидятся в следующий раз. Такое количество соли в пище может повредить ее здоровью.

С течением времени, как ни трудно было это себе представить восемь лет назад, они стали добрыми друзьями. Друзьями, настороженно наблюдающими друг за другом.

Милли встретила Хелену, сестру-близнеца Фица, когда та вышла из своей комнаты. Близнецы были совсем не похожи друг на друга. Фиц, с его темными волосами и синими глазами, больше походил на их старшую сестру Венецию. Хелена же унаследовала темно-рыжие волосы и зеленые глаза их бабушки с материнской стороны.

Этим утром Хелена надела зеленую бархатную охотничью куртку и такую же юбку. Между отворотами куртки виднелись аккуратно заглаженные складки ее белоснежной блузки, свежей, как утренний ветерок. Брошь с камеей из оникса у ее ворота, изображавшая римского орла, дополняла ансамбль.

Венеция в их семье считалась непревзойденной красавицей, но Хелена тоже была по-своему красивой, к тому же необычайно самоуверенной, ловкой — и более безрассудной, чем кто-либо из них мог себе представить.

В начале года лучший друг Фица, лорд Гастингс, обнаружил, что Хелена завела тайный роман с мистером Эндрю Мартином. Мистер Мартин был приятным молодым человеком, и Милли не сомневалась, что он любил Хелену так же, как она его. Проблема состояла в том, что он обожал Хелену с первого мгновения, как они встретились несколько лет назад. Но у него не хватило смелости воспротивиться матери, требовавшей, чтобы он, согласно давним ожиданиям семьи, женился на троюродной сестре.

Милли отлично понимала силу первой любви — она сама по-прежнему оставалась в безнадежном плену этого всепоглощающего чувства. Но мистер Мартин был женат, и Хелена, встречаясь с ним, рисковала навеки погубить свою репутацию. Милли и Венеция как можно скорее отправили Хелену подальше, по другую сторону Атлантического океана, в надежде, что в разлуке с мистером Мартином она образумится.

Поездка в Америку оказалась не совсем бесполезной — цепь событий, начавшихся там, увенчалась неожиданным, но очень счастливым браком Венеции с герцогом Лексингтоном. К сожалению, что касается Хелены, разлука только усилила ее любовь к мистеру Мартину.

Хелена была совершеннолетней и финансово независимой. Родственники не имели возможности заставить ее бросить мистера Мартина. Но с января они не спускали с нее глаз. Хелену никогда не отпускали никуда одну, только в сопровождении Венеции, Милли или ее новой служанки Сьюзи, нанятой специально для этой цели.

Сегодня Сьюзи выехала немного раньше, чтобы, когда карета Фицхью высадит Хелену возле ее небольшого издательства на Флит-стрит, Сьюзи уже ожидала ее там. Затем служанке придется неусыпно дежурить у дверей кабинета Хелены, чтобы та не ускользнула среди дня на непозволительное свидание с мистером Мартином.

Этот постоянный надзор отравлял Хелене жизнь. Она выглядела взволнованной и несчастной. Милли страшно не хотелось быть одной из ее тюремщиц, но у нее не было выбора. Раз Хелена не хочет думать о своем будущем, семья обязана подумать о нем вместо нее.

— Хелена, вот вас-то я и хотела видеть! — оживленно воскликнула она. — Не забудьте, что сегодня вы непременно должны появиться на торжественном чаепитии в доме леди Маргарет Дирборн.

Роман — не основание игнорировать светские мероприятия, где Хелена могла бы познакомиться с подходящими молодыми людьми. В противном случае это будет выглядеть так, будто родные оставили всякие надежды выдать ее замуж. А это никуда не годится.

Хелена была не в восторге от перспективы посетить очередное скучное чаепитие.

— Леди Маргарет Дирборн окружают в основном поклонники лошадей и собак. Ее гости обычно не говорят ни о чем, кроме охоты на лис.

— Если мне не изменяет память, вы опубликовали большую статью по этому вопросу.

— Опубликовала по заказу, за плату, без всякого риска для себя. В противном случае я бы не взялась за это дело.

— И все же благодаря этой статье вам есть о чем поговорить с любителями лошадей и собак. — Милли поднялась на цыпочки и поцеловала Хелену в щеку. — Карета вас ждет, дорогая. До скорого свидания днем.

— Подождите, — остановила ее Хелена. — Это правда, то, что я слышала? Миссис Энглвуд вернулась в Англию?

Милли, стараясь не замечать боль, разрывавшую грудь, кивнула:

— Фиц собирается нанести ей визит сегодня днем. Знаменательный день для них, не правда ли?

— Могу себе представить. — Вопрос в глазах Хелены, однако, относился не к Фицу, а к Милли.

Милли никогда не проявляла собственнических чувств и отличалась крайней сдержанностью, считая недопустимым бурное проявление эмоций. Ее невозмутимо спокойный подход к своему браку должен был бы убедить всех, что она, относясь к мужу с должным уважением и даже восхищением, не любит его. Однако теперь, после всех этих лет, сестры ее супруга предполагали совсем иное.

Наверное, безответная любовь витала, словно призрак, в этом доме — нечто незримое, таинственное, непостижимое. Проблеск во тьме, легкая тень под солнцем.

Милли похлопала Хелену по руке и удалилась.

Сад возродился к жизни.

Трава была зеленой, как на берегу реки, деревья высокие и тенистые. Птицы щебетали в ветвях, мирно журчала вода в фонтане. В углу сада пышно цвели багровые гортензии. Каждое крупное яркое соцветие выглядело словно букет.

«Заведи сад, — наставляла миссис Грейвз Милли на ее свадьбе. — Сад и скамейку».

Милли провела пальцами по планкам скамьи. Она была простой, но удобной, сколоченной из дуба и покрытой светло-коричневым лаком. Эта скамья не имела к ней отношения. Она стояла здесь все то время, что Милли была женой Фица. Но в Хенли-Парке имелась почти точная ее копия, которую Фиц несколько лет назад подарил жене в знак своего расположения.

И она увидела в этом знак надежды. Какая глупость.

— Я так и подумал, что вы окажетесь здесь, — сказал ее муж.

Удивленная, она оглянулась через плечо. Он стоял позади скамьи, слегка опираясь пальцами о спинку — теми самыми изящными пальцами, которые перелистывали для нее ноты, в то время как его слова огорчали, не оставляя никакой надежды.

Сейчас на правом указательном пальце он носил кольцо с печаткой, на которой был выгравирован герб рода Фицхью. Подарок от нее. Вид этого кольца на его руке волновал ее тогда, не оставлял в покое и теперь.

Ей хотелось коснуться его. Даже лизнуть это кольцо. Почувствовать его металлический холодок на своем теле.

— Я думала, вы уже ушли.

С высоты лестничной площадки она наблюдала, как он неспешно удаляется. Было еще рано, несколько часов до его встречи с миссис Энглвуд. Но когда Фиц завернул за угол, он поднял свою прогулочную трость и описал ею полный круг в воздухе. С его стороны это было равносильно тому, как другой на его месте вдруг сплясал бы на улице.

— Я вспомнил, что буду сегодня проходить мимо книжной лавки Хатчарда, — сказал он. — Не хотите ли, чтобы я проверил, пришел ли уже ваш заказ?

— Очень любезно с вашей стороны, но, несомненно, вам предстоит напряженный день и…

— Значит, договорились. Я непременно забегу к букинисту.

— Благодарю вас, — пробормотала она.

— Рад сделать вам приятное, — ответил он с улыбкой.

Милли упомянула как-то на днях, что сделала специальный заказ в лавке Хатчарда. То, что муж помнил об этом и предложил проверить, могло бы снова ее взволновать — она приняла бы это за еще один знак их возрастающего сближения.

Сегодня же его предупредительность означала лишь то, что сам он был безмерно счастлив в предвкушении встречи со своей возлюбленной. Он просто сиял от радости, молодой, блестящий, светящийся изнутри вновь возродившимися надеждами и пробудившимися мечтами. И каждый обездоленный на его пути — включая ее — мог рассчитывать на удвоенную щедрость и доброту.

Фиц повернулся, чтобы уйти, но остановился.

— Чуть не забыл: вы должны внимательнее относиться к употреблению соли — вы так пересолили свой омлет, что он сохранится до следующей недели.

И затем он ушел, оставив ее в саду одну.

Фиц стоял перед домом Изабелл.

Он думал, что научился сохранять хладнокровие, но едва мог дышать под градом обрушившихся на него неуправляемых эмоций. Жизнь дает ему еще один шанс — не многим выпадает такая благодать. И еще меньшему числу счастливцев предоставляется возможность ухватиться за него обеими руками.

Страх и надежда боролись в его душе. Так много лет прошло. Он изменился. Она, должно быть, тоже. Найдут ли они хотя бы что сказать друг другу, когда встретятся лицом к лицу?

Он позвонил в дверь. Служанка в большом белом чепце и длинном белом фартуке открыла дверь, взяла его визитную карточку и пригласила следовать за ней в дом. Однако он остановился в холле, почти пустом, за исключением прямоугольного зеркала и узкого столика под ним. На столике стоял серебряный поднос для визитных карточек. Рядом с ним — легко узнаваемая фотография.

У него была точно такая же фотография, хранившаяся где-то в недрах его гардеробной. Ее сделали в конце его первого визита в Пелем-Хаус. Леди в пышных воскресных платьях сидели в первом ряду. Джентльмены с важным видом стояли позади них. Сам он выглядел невероятно юным. Изабелл сидела необычайно скромно, чинно сложив руки на коленях.

— Я всегда держу эту фотографию при себе, — произнес знакомый голос. — Это единственная ваша фотография, которая у меня есть.

Он поставил фотографию на место и осторожно, медленно обернулся.

Изабелл.

Она оказалась выше и стройнее, чем он помнил, — и, разумеется, уже не восемнадцатилетней. Черты лица посуровели. Линия подбородка стала тверже. Кожа туго обтягивала скулы.

Но резко очерченное лицо ее оставалось все таким же гордым. Его обрамляли все те же черные волосы, отливающие синевой. И огонь в ее ясных глазах не угас. И по силе этого пламенного взгляда он узнал Изабелл Пелем давно минувших лет.

При виде ее давние воспоминания, потускневшие и побледневшие со временем, как страницы древнего манускрипта, внезапно вновь обрели цвет, яркость и четкость. Вот Изабелл весной с охапкой гиацинтов в руках. Вот Изабелл в белом теннисном платье машет ему ракеткой; ее улыбка ярче солнца, освещающего зеленую лужайку. Вот Изабелл, ступая по палой листве, хрустящей под ее ногами, внезапно оборачивается, чтобы сказать что-то своей плетущейся в нескольких шагах позади гувернантке, которую он почти не замечал, потому что не спускал глаз с возлюбленной.

— Миссис Энглвуд, — с усилием произнес он. — Как поживаете?

— Фиц, Боже мой, — проворковала она. — Вы в точности такой, как я запомнила. В точности.

— Все еще выгляжу девятнадцатилетним? — спросил он с улыбкой.

— Нет, конечно, нет. Вы взрослый зрелый мужчина. Но сущность ваша совсем не изменилась. — Она слегка покачала головой, как бы удивляясь. — Пойдемте, мы не можем продолжать разговор на ходу. Давайте присядем.

Для них уже подали чай. Изабелл налила обоим.

— Расскажите мне все, — попросила она.

— Расскажите мне об Индии, — одновременно сказал он.

Они оба улыбнулись. Он настоял, чтобы она первая вознаградила его своим рассказом, поэтому она начала. В Дели невыносимо жарко в апреле. Кашмир, похоже, самое прекрасное место на земле, особенно Шринагар на берегах озера Дал. И больше всего ей понравилась пища в Хайдарабаде. Он, в свою очередь, пересказал ей последние новости об их общих друзьях и знакомых — ухаживания, свадьбы, дети, скандалы — небольшие и крупные.

Так пролетел час.

Наконец она подняла свою чашку и посмотрела на него.

— Вы ничего не сказали о себе, Фиц. Как живете?

Как он жил?

— Не могу пожаловаться. — Он пожал плечами.

Взгляд Изабелл изменился и стал слегка насмешливым. В уголках рта играла улыбка. Как хорошо он помнил это выражение на ее лице — она собиралась сказать что-то «выходящее за рамки».

— Я слышала, вы пользуетесь большим успехом у дам.

Фиц опустил глаза. Из них двоих он всегда был более скромным.

— Это лишь способ провести время.

Встретиться и забыть.

— Значит, леди Фицхью очень благоразумная и понимающая особа.

— Она всегда отличалась здравомыслием.

— Когда я еще жила в Индии, доносились слухи, что вы с ней отлично ладите. Я просто не могла в это поверить. Но, полагаю, это правда.

Наконец-то они подошли к этому. К вопросу о его женитьбе. Лицо Изабелл помрачнело, она уподобилась человеку, взирающему на могилу друга.

— Для того, кто не имел права голоса в этом вопросе, — сказал он, — мне крупно повезло с женой.

— Значит… вы довольны, что женились на ней?

На этот раз он не отвел взгляд.

— Я этого не утверждаю. Вы знаете, что я готов был проползти по битому стеклу, чтобы жениться на вас, если бы обстоятельства сложились иначе.

— Да, — сказала она срывающимся голосом. — Помню.

Парадная дверь дома открылась, и донеслись звуки оживленного говора детей с последующим «шшш» от их няни.

— Прошу извинить меня. Я скоро, — сказала Изабелл. Она покинула гостиную и тут же вернулась с мальчиком и девочкой. — Позвольте представить вам Гиацинту и Александра Энглвуд. Дети, это лорд Фицхью, старинный друг дяди Пели и мамы.

Гиацинте было семь, Александр на год моложе. Оба были красивы, оба похожи на мать. Внезапно у Фица перехватило дыхание. Если бы все сложилось иначе, это могли бы быть его дети. И они не смотрели бы сейчас на него с хмурым любопытством и настороженностью, а бросились бы к нему с распростертыми объятиями, широко улыбаясь.

Они оставались рядом всего минуту, а затем покинули гостиную и удалились со своей гувернанткой. Изабелл задержалась ненадолго у двери, провожая их взглядом.

— Они так быстро растут.

Фиц сглотнул комок, внезапно подкативший к горлу.

— Вам всегда нравились имена Гиацинт и Александр.

— Да, верно. Гиацинт и Александр Фицхью, — прошептала она, и слезы подступили к ее глазам.

Изабелл снова села. Солнечные лучи заливали комнату сквозь раздвинутые занавески, вспыхивая искрами в золотом узоре блюдец. Она принялась вертеть чашку на блюдце, снова и снова. Изабелл никогда не могла долго оставаться в покое.

А затем она посмотрела на него, отважная, решительная Изабелл, какой он всегда ее помнил.

— Неужели уже слишком поздно вернуть себе часть того, что мы могли бы иметь?

Как будто нужно было его спрашивать. Как будто он не думал о том же самом все время, с тех пор как получил ее первое письмо. Как будто он не готов был ухватиться за этот исключительный, бесценный второй шанс обеими руками и больше никогда его не упускать.

— Нет, — сказал он. — Еще не слишком поздно.