1896 год

— «Лавандовый мед», — прочитала Изабелл написанную от руки этикетку на стеклянной банке.

— Вы любите мед, насколько я помню, — сказал Фиц. — Мы получаем этот мед в Хенли-Парке. Очень хороший мед.

И очень красивый, прозрачный, светящийся золотом в накрытой клетчатой тканью банке.

— Боже мой, чтобы получить лавандовый мед, нужно иметь целое поле лаванды.

— Многие акры и акры лаванды. Великолепное зрелище, в особенности после трех месяцев в Лондоне. — Фиц ощутил прилив гордости и теплоты при мысли об этом поле. Он скучал по нему, своему уголку на этой Земле.

— Вы никогда не рассказывали мне об этих акрах лаванды. Я думала, Хенли-Парк всего лишь груда развалин.

— Так и было когда-то. Лавандовые поля заложили уже после того, как я стал владельцем — хотя в основном это заслуга леди Фицхью. Она неутомимый и упорный садовник.

Изабелл держала банку меда в руке, любуясь ею на свету. Она резко поставила ее на стол.

— Вы вручаете мне что-то, полученное в ее саду?

В ее голосе прозвучали одновременно подозрение и недовольство — она увидела слишком много в простом подарке.

— В нашем саду, — решительно возразил Фиц. — Я приобрел первые черенки у леди Прайор.

— Возможно, даже обиднее, что это исходит из чего-то, принадлежащего вам двоим, — сказала Изабелл, надув губы.

— Вы встречаетесь с женатым мужчиной, Изабелл. Часть моей жизни тесно переплетается с жизнью моей жены.

— Я знаю это. — Она шумно, с раздражением, вздохнула. — Но лишние напоминания совсем ни к чему, разве нет?

Фиц увидел мед за завтраком, вспомнил, что Изабелл любит тосты с медом, и спросил экономку, нет ли под рукой неоткрытой банки — вот так просто. Но увы, в жизни все гораздо сложнее.

— Если он вам не подходит, я заберу его назад и найду что-нибудь другое, что вам понравится больше.

— Конечно же, он мне понравился. Я обожаю все, что вы мне дарите. — Уголки ее губ на мгновение опустились вниз. — Просто меня очень расстраивает, что в вашей жизни есть много такого, что я не могу разделить.

— Теперь все изменится. У нас с женой не было ничего общего, когда мы поженились. — Осознав, что привел не лучший пример, он поторопился добавить: — Это займет какое-то время, вот и все. Мы должны наверстать все те годы, что провели в разлуке, а затем строить новую жизнь.

— Вы говорите так, словно между нами существуют всего-навсего определенные расхождения, которые необходимо преодолеть.

Фиц был ошеломлен, что она не согласна с ним в этом вопросе.

— Это неизбежно, разве не так? Мы оба изменились. Потребуется некоторое время, чтобы снова узнать друг друга, как было когда-то.

— Я вовсе не изменилась! — с горячностью воскликнула она. — Да, я познала замужество и материнство. Но осталась все той же, какой была всегда. Если вы знали меня тогда, значит, должны знать и теперь.

— Я знаю вас, но не так хорошо, как мне бы хотелось. — Ему показалось, что он слышит оборонительные нотки в собственном голосе.

— Не так хорошо, как вы знаете свою жену, вы хотите сказать.

Фиц не мог понять, почему разговор постоянно возвращается к его жене.

— Конечно, я знаю ее ежедневные занятия так же хорошо, как свои собственные, и изучил ее характер. Но она непостижимая женщина, леди Фицхью. Никогда невозможно угадать, что она на самом деле думает.

— А как насчет меня? Вы можете сказать, что думаю я?

Ему было знакомо это полу-вызывающее, полу-покаянное выражение на ее лице. Она понимала, что погорячилась, но еще не готова была признать свою ошибку. Он улыбнулся с облегчением:

— Я думаю, что вы хотели бы поговорить со мной о чем-нибудь другом. А то мы все время возвращаемся к одному и тому же.

— Возможно, если бы я могла быть уверена, что вашей жене не удалось каким-то образом пробраться к вам в сердце.

— Глупо даже думать об этом. Если я люблю ее, что тогда делаю здесь, с вами?

Его объяснения, очевидно, были приняты. Она застенчиво улыбнулась:

— Может, поговорим о нашем медовом месяце? О том, куда мы отправимся, когда окончатся ваши шесть месяцев?

— Зима будет в самом разгаре, разве нет?

— Да! — воскликнула Изабелл, глаза ее загорелись. — Значит, мы отправимся в теплые края. В Ницце будет прекрасная погода. Но там столько народу зимой, мы случайно можем с кем-нибудь столкнуться. На Майорке будет не хуже — или на Ибице, или даже в Касабланке.

Тоскливое чувство охватило его. Празднование Рождества в Хенли-Парке стало доброй традицией, собиравшей под крышей их дома всех родных и друзей. Фиц в глубине души не хотел сорвать праздник, чтобы отправиться в неизвестные края, — самые его теплые воспоминания последних лет были связаны с этими торжествами. И его больно ранила мысль покинуть жену сразу после Рождества.

Возможно, по-своему он стал таким же непостижимым, как его удивительная супруга. Изабелл увлеченно щебетала о различных вариантах путешествия — очевидно, имелось неиссякаемое количество живописных мест на испанском побережье Средиземного моря, — не замечая при этом, что он относится к обсуждению с гораздо меньшим энтузиазмом, чем она.

Но это ничего, подумал Фиц. Просто он слишком привык к спокойной, упорядоченной мирной жизни. Человеку необходимо время от времени менять свои привычки, чтобы не стать их рабом. Ему бы только хотелось, чтобы Изабелл не поднимала столько шуму вокруг начала их будущей жизни. Ведь он, в конце-то концов, совершал прелюбодеяние, нарушая супружеский долг. И не вызывало сомнений, что им следовало вести себя потише, как можно более скрытно и осторожно.

Изабелл, однако, была все той же Изабелл, неудержимой и пылкой, полной кипучей энергии. Так почему бы не позволить ей немного пофантазировать, помечтать о поездке в места, где растут пальмы и плещется теплый океан?

Если бы только мысль о Милли, проводящей январь в одиночестве, так не расстраивала его. Как будто бы он собирался оставить дверь теплицы открытой в самый холодный день года, а по возвращении обнаружить, что все так заботливо выращенные растения увяли из-за его бездушия и небрежности.

Хелена не могла поверить своим глазам. Эндрю! Он стоял в ожидании на железнодорожной платформе менее чем в двадцати футах от нее.

Она послала свою служанку Сьюзи купить газету и немного жареных орехов у уличных торговцев перед вокзалом. Как только она убедилась, что Сьюзи скрылась в толпе, она подошла к Эндрю и похлопала его по плечу.

Восторженное удивление на его лице почти вознаградило ее за столь долгую разлуку.

— Хелена, — с благоговением произнес он. Его тихий голос едва не затерялся в вокзальном шуме.

Цвет его глаз и волос был размытой версией ее собственного. Рыжие волосы, карие глаза. Это было одной из главных тем их разговоров в самом начале: двое рыжих в двух семьях, полных черноволосых братьев и сестер у нее — и белокурых кузенов у него. Он был немного взъерошенным, с ямочками на щеках, сутулым из-за долгих часов сидения за письменным столом. И только волосы, более короткие, чем у нее, давали ему повод шутить по поводу собственного своеобразия.

Он все делал честно и по-доброму. В циничном мире он был редким созданием, отличающимся одновременно светлым умом и искренним добродушием.

— Эндрю. — Ей очень хотелось взять его ладони в свои. Но она не решалась сделать это на публике. Вместо этого они пожали друг другу руки, удержав их вместе немного дольше, чем было принято. — Вы куда-то направляетесь?

— Да, в Бодли, прочитать кое-какие рукописи. — Он проводил много времени в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, даже когда еще был там студентом. — А вы?

— Венеция сегодня официально возвращается после медового месяца. Вот я и подумала, что смогу быть полезна, приняв ее в Лондоне.

— Какое замечательное событие. Я еще не имел случая лично поздравить ее. — Он прикусил губу. — Но полагаю, что она больше не захочет меня видеть.

— О чем вы говорите?

Он снял перчатку с правой руки, когда пожимал Хелене руку, и теперь беспокойно вертел ее.

— Я думал… ваш брат… вы не знали?

— Фиц? — Сердце у нее ушло в пятки. — Какое отношение он имеет ко всему этому? Только не говорите, что он заезжал к вам.

Так вот почему Эндрю написал ей, что следует прекратить их роман, ссылаясь на угрозу для ее репутации и тому подобное.

— Он был весьма учтив. Но ведь он прав, Хелена. То, что мы делали, было очень опасно. Я бы никогда себе не простил, если бы нанес урон вашему доброму имени.

Значит, все это время Фиц знал — как и Венеция, и Милли тоже. Если кто и нес ответственность за этот роман, так это она. И все же брат, вместо того чтобы поговорить с ней, за ее спиной обратился к Эндрю. Они приняли решение за нее, оставляя ее в неведении, словно она малое дитя, хотя она всего лишь на пятнадцать минут младше Фица. И они делали вид перед ней, будто ничего не происходит. Будто одно из самых важных решений в ее жизни было всего лишь мусором, который можно замести под ковер.

— Ах, мое доброе имя! И это все, о чем следует беспокоиться? Я думала, мы уже договорились, что в жизни есть и более важные вещи, чем репутация. Я все-таки полагала, что счастье стоит того, чтобы рискнуть.

— Я по-прежнему согласен с вами. Но так было до того, как нас обнаружили. Слава Богу, это был только ваш брат. Если бы это был кто-то другой… я боюсь даже подумать о последствиях.

Чертов Гастингс. Должно быть, он все же рассказал Фицу.

— Вы действительно больше никогда не хотите меня видеть?

— Хелена! — Голос Эндрю заметно дрожал. — Вы же знаете, что я все бы отдал, чтобы только видеться с вами, но я обещал вашему брату…

— Разве ваше обещание ему важнее, чем ваше обещание мне?

Эндрю вздрогнул.

— Я…

Краем глаза Хелена заметила Сьюзи, возвращавшуюся назад.

— Мы должны встретиться снова. Вы ведь не хотите разочаровать меня и лишить последней надежды?

Она повернулась и поспешила прочь от него, прежде чем Сьюзи успела подойти слишком близко.

Но тут ее взгляд наткнулся на Гастингса, стоявшего в пятнадцати футах от нее с выражением живейшего интереса на лице. Без сомнения, он видел их с Эндрю вместе. Не успев оценить ситуацию, Хелена лишь уведомила Сьюзи, которая как раз подошла к ней, что ей нужно перемолвиться парой слов с лордом Гастингсом наедине.

Однако не успела она обвинить его в нарушении данного слова, как он первый заговорил:

— Я не говорил Фицу, кто ваш любовник. Честно говоря, он заехал мне кулаком в лицо, когда понял, что я не открыл ему всей правды.

— Тогда кто это сделал?

— Проявите чуточку уважения к членам вашей семьи. Думаете, они не помнят, что вы были влюблены в него? Думаете, они не в состоянии сложить два и два? И вспомните все эти любовные письма, приходившие пачками от вашего возлюбленного. Достаточно было наткнуться на одно, чтобы понять, кто его написал.

И правда, она недосчиталась одного письма после возвращения из Америки.

— Почему они ничего не сказали мне?

— Вероятно, потому что знали: вы не станете слушать разумных доводов.

— Это полная чушь.

— Вы бы к ним прислушались?

— Им следовало попытаться убедить меня обычными доводами — не теми, что вы называете «разумными». Не все из нас руководствуются в жизни одинаковой логикой.

— И все же вам приходится подчиняться сложившимся нормам приличия, как и всем остальным. Последствия для вас были бы точно такими же, как для любого другого.

— Вы говорите так, будто бы я не знаю, каковы будут последствия.

— Конечно, вы не можете об этом не думать. Вы просто не верите, что такое может случиться с вами.

— А почему это может случиться? Я неукоснительно соблюдаю осторожность.

— В самом деле? Три ночи в Хантингтоне я наблюдал, как вы уходили и возвращались со своих свиданий, а вы ничего не заметили. В последнюю ночь еще одна пара во время своей тайной встречи направлялась как раз в вашу сторону. Мне пришлось отвлечь их. После этого у меня не осталось выбора, как только поговорить с вашими родными.

Хелена ничего этого не знала, однако гнев ее не остыл.

— И украсть у меня поцелуй вдобавок.

— Для того, кто постоянно имеет дело с писателями, вам следовало бы тщательнее выбирать слова. — Он ухмыльнулся. — Я честно получил свой поцелуй.

Распутник.

— А как вам понравилась моя книга? Разве она не поразила вас своим литературным изяществом?

— Речь идет о вульгарной писанине с непристойными картинками.

— Ах, значит, вы все-таки читали.

— Я пробежала пару страниц, и с меня было достаточно.

— Талантливо написано, верно? — Он улыбнулся.

— Напрасная трата бумаги. — У нее перехватило дыхание. — И все же что вы делаете здесь?

— Я приехал приветствовать нашу герцогиню снова в Лондоне. К тому же она мне практически тоже сестра. А теперь, если вы извините меня…

— Куда вы направляетесь? — спросила Хелена больше с подозрением, чем из любопытства.

— Скоро здесь будет Фиц. Боюсь, Мартин вряд ли захочет скромно удалиться, чтобы не создавать впечатления, что пришел специально, чтобы увидеться с вами.

— Ничего подобного. Он здесь оказался случайно, по пути в Оксфорд.

— Тем больше оснований не подавать Фицу ложных идей. Если в этом нет ничего предосудительного, вам не следует возбуждать у людей необоснованных подозрений.

Он неспешно направился к Эндрю, взял его за плечо и увел с платформы.

Прибыв на станцию, Фиц нашел там Хелену и Гастингса. Они стояли рядом, обмениваясь колкостями в обычной для них манере. Фиц с привычным удивлением слушал, как они перебрасываются едва завуалированными нападками, испытывая при этом легкую грусть. Ведь только благодаря стараниям самого Гастингса Хелена за все эти годы так и не поняла, что он влюблен в нее. Но что хорошего в такой любви, которая слишком горда, чтобы дать о себе знать?

Фиц задумался, можно ли сказать то же самое и о его жене. Когда она получит наконец свободу, не помешает ли ей ее застенчивость добиваться своего возлюбленного, которому она остается так целомудренно предана все эти годы?

И странное дело, что столь сильное чувство не стало до сих пор достоянием гласности. У Милли не было дебюта, она впервые вышла в свет уже после того, как стала леди Фицхью. Значит, она вряд ли могла поддерживать с кем-то близкие отношения до замужества. За прошедшие годы Фиц познакомился со многими людьми из круга Грейвзов и ни разу не повстречал мужчину, который вызвал бы у нее хоть какую-нибудь реакцию.

— Боже милостивый, миссис Энглвуд! — воскликнул Гастингс. — Какой счастливый случай привел вас сюда?

Это восклицание мгновенно вывело Фица из задумчивости. Изабелл в прогулочном платье из черного бархата появилась совсем неожиданно. Она сердечно пожала руки Хелене и Гастингсу.

— Счастливый — да, случай — нет. Фиц сообщил мне, что герцогиня возвращается в Лондон сегодня днем. Мне очень хотелось познакомиться с ее новым мужем и снова увидеться с ней — как и со всеми вами. Как я могла упустить такую возможность, зная, что все вы будете здесь?

Все, включая Милли.

Будь на ее месте кто-то другой, Фиц заподозрил бы, что она пытается занять место Милли. Однако Изабелл отличалась порывистой, но бесхитростной натурой. Ей чужды были интриги и злой умысел.

Тем не менее это был дурной поступок с ее стороны. Так открыто явиться на семейную встречу… С тем же успехом она могла поместить объявление в газете, что отныне они решили поселиться вместе со своим возлюбленным. Как бы романтично ни выглядело воссоединение юных влюбленных, он вынужден нарушить брачные обязательства, хотя и предпочел бы сделать это скрытно, не давая жене повода думать, что ее публично отвергли.

Фиц был не одинок в своей реакции. Как только Хелена и Гастингс поняли, что Изабелл пришла специально и не собирается их покидать, они оба обернулись ко входу на платформу. Милли должна была появиться с минуты на минуту.

Затем оба посмотрели на Фица с недоумением — и с некоторым беспокойством со стороны Хелены, — пытаясь оценить его реакцию, определить, одобряет ли он поступок Изабелл или разделяет их смущение.

Поезд Венеции прибыл на станцию. Она и ее муж, герцог Лексингтон, вышли на платформу из личного вагона герцога.

Эти двое вызвали в свете массу сплетен в начале сезона, усилившихся в связи с их тайным побегом, шокировавшим всех, включая членов их семей. Фиц предполагал, что за их внезапной свадьбой скрывается нечто большее, чем думают многие. Он беспокоился вплоть до их недавнего кратковременного визита в Лондон, когда сам убедился, как счастлива Венеция в своем новом браке. Затем они удалились в сельское поместье герцога на остаток медового месяца и только теперь собирались снова присоединиться к обществу, начиная с бала в их честь в доме Фица и Милли, — в ту самую ночь, когда Фиц намеревался выполнить свои супружеские обязанности.

Всего через два дня.

Хелена помахала рукой, Венеция помахала в ответ. Все улыбались. Толпа затихла. Венеция была непревзойденной красавицей в своем поколении, и ее появление в обществе зачастую встречали благоговейным молчанием. Но когда она под руку с мужем подошла к родным, зеваки постепенно вернулись к собственным заботам.

Ее улыбка мгновенно увяла, когда она увидела Изабелл. Наверное, ее ладонь сжалась на предплечье мужа, потому что герцог склонил к ней голову. Фиц не мог бы сказать, что за вопрос он задал, но ее ответ, судя по движению ее губ, гласил: «Все в порядке. Я потом все тебе расскажу».

Она тепло поздоровалась с Изабелл и представила ее мужу. Все они были старыми добрыми друзьями. Изабелл с Гастингсом устраивали массу шалостей, когда мальчики гостили в доме у Пелемов. Изабелл с Хеленой всегда хорошо ладили. И Фиц знал со слов Хелены, что в трудные дни перед его свадьбой Венеция многие часы провела, держа за руку рыдающую Изабелл, сетовавшую на жестокость судьбы.

Поэтому сегодняшняя встреча должна была пройти более жизнерадостно. Но только одна Изабелл светилась радостью и оживлением. Она восхищалась удачным браком Венеции. И дружески подшучивала над Гастингсом из-за постоянного пренебрежения к нему Хелены. Она не могла дождаться, когда жизнь войдет в свою привычную колею и она устроит званый обед для старых друзей.

Все собравшиеся были вежливы и любезны, но их улыбки были похожи на те, что нацепляют на лицо перед словоохотливым викарием.

— Да, — сказала Изабелл, когда они направились к выходу и ожидающим там каретам. — Я очень довольна. Фиц уже говорил вам? Он подыскал и нанял для нас дом.

Быстрые многозначительные взгляды мгновенно метнулись к Фицу.

— Фиц необычайно скромен, — улыбнулась Венеция. — Он никогда не хвастает тем, что делает для друзей.

— Скромен? Фиц? — Изабелл рассмеялась. — Когда это вы стали скромным? Я помню, как вы задирали нос перед близкими людьми.

Так и было, разве нет? Он и расхаживал с важным видом, как часто делают атлетически сложенные юноши. Можно сказать, крушение его мечты навсегда убило в нем манеру важничать. Но, по правде говоря, он всегда предпочитал спокойную уверенность вызывающему поведению и в какой-то момент сам бы умерил свой пыл, хотя жизнь и ударила его столь жестоко.

— Скромность — наиболее привлекательное качество в таком пожилом джентльмене, как я. Других, пожалуй, не осталось.

— Ох, как забавно! — Изабелл рассмеялась.

Он намеревался подшутить над собой, но то, что он сказал, не было шуткой.

— Итак, моя дорогая миссис Энглвуд, каковы ваши планы теперь, когда вы вернулись? — поинтересовался Гастингс.

— О, их так много. — Изабелл обернулась к Фицу, и на лице ее читалось предвкушение счастливой жизни.

Гастингс постучал пальцами по рукояти своей прогулочной трости. Венеция надвинула шляпу на лоб. Хелена тронула брошь у своего горла. Изабелл, может, и не заметила этих знаков общего смущения, но все почувствовали себя неловко, особенно его сестры.

— Миссис Энглвуд собирается навестить свою сестру в Абердине через день или два, — сказал Фиц.

— О, как замечательно, — откликнулась Венеция. — Вы там останетесь на какое-то время? В Шотландии очень красиво в это время года. — В голосе ее прозвучала надежда, что все как-то еще устроится.

— Нет, самое большее на неделю. Я погощу у нее подольше, когда закончится сезон, но сейчас я слишком соскучилась по Лондону. — Она снова посмотрела на Фица, не заботясь о том, что, по существу, флиртует с женатым мужчиной. А может, даже испытывая определенную гордость из-за этого.

Возможно, Фиц и сменил былую скромность на откровенное лицемерие. Но у Изабелл были дети, а у него жена. Им следовало более осмотрительно вести себя при встречах на публике, даже если это его родные и самые доверенные друзья.

А затем он увидел ее, Милли, вышедшую из кареты и посмотревшую направо и налево, готовясь перейти улицу. Ее глаза остановились на нем в тот же момент. Но радость на ее лице мгновенно погасла, как только она заметила Изабелл, шедшую рядом с ним, комфортно расположившуюся среди членов его семьи.

Иными словами, ее законное место рядом с мужем оказалось занято.

Милли несколько раз моргнула, ее милое приветливое лицо напряглось в попытке сохранить самообладание. Склонив голову, она повернулась кругом и снова забралась в свою карету.

И карета направилась прочь, неприметная среди множества других, одинокая в бесконечном потоке экипажей.

Элис находилась на своем обычном месте, на каминной полке в кабинете Фица. Глаза ее были закрыты, хвост обернут вокруг маленького пухлого тельца. Прозрачный стеклянный колпак, защищавший ее от пыли и влаги, ясно давал понять, что она давно уже отбыла в мир иной. Но она выглядела совсем как живая. И Милли все еще казалось, будто она вот-вот пошевелится и очнется.

— Я разыскивал вас по всему дому, — раздался голос мужа позади нее. — Почему вы не присоединились к нам?

Милли не сразу обернулась к нему. Ей требовалось время, чтобы взять себя в руки. В ее памяти до сих пор стояла картина: семья Фицхью, покидающая вокзал. Изабелл заняла там ее место, словно прошедших восьми лет никогда и не было.

— Вы рано вернулись, — сказала она. — Я думала, вы все отправитесь на чаепитие в дом герцога.

— Все, включая вас, и я приехал за вами.

Он намекал на то, что их отношения незыблемы, когда она готова была бросить их договор в костер. Нет сомнения, что он снова руководствуется необходимостью водворить супругу на ее законное место. Но ей хотелось бы стать неотделимой частью его сердца, а не успокоением его совести.

— Это будет неловко, поскольку миссис Энглвуд там.

— Ее там не будет.

Он присоединился к ней у камина. Плечи его сюртука были усеяны капельками воды — начался дождь, когда она добралась до дома. И тут, совершенно неожиданно, он положил ладонь ей на поясницу и коснулся губами ее щеки.

Этот жест был скорее дружеским, чем интимным. И все же до сих пор они никогда не приветствовали друг друга подобным образом. Поклоны и улыбки — сколько угодно, но никаких поцелуев в щеку, оставлявших обжигающий след на ее коже.

Он повернул стеклянный колпак на несколько градусов.

— Я никогда не спрашивал вас об этом, Милли. Почему вы распорядились сохранить Элис?

Иногда Милли забывала, что это была ее идея. Нет, более чем идея, именно она обратилась к услугам чучельника.

— Вы так любили ее. Мне невыносимо было закопать ее в землю.

Фиц молчал, поглаживая большим пальцем маленькую табличку с именем Элис.

— Вы все еще скучаете по ней? — спросила она.

— Не так сильно, как раньше. Своим существованием она напоминала мне о школьных днях. Думать о ней — значит, вспомнить о том, каково это быть семнадцатилетним и беззаботным.

— Вы скучаете по своей прошлой жизни. — Это было очевидно, но напоминание болезненно отзывалось в ее душе.

— Разве не со всеми это происходит время от времени? — Он поставил на место стеклянный колпак и повернулся к Милли. — Через десять лет я буду скучать по моей теперешней жизни. Просто потому, что мне уже никогда не будет двадцать семь. На каждом этапе жизни всегда найдется что-нибудь, о чем стоит вспоминать.

— Даже в год вашей женитьбы?

— Разумеется. — В выражении его лица ей почудилась — наверняка она обманывает себя — ностальгия. — Снос северного крыла, во-первых. Такой возможности больше не представится. Миссис Клементс, приказавшая мужу заткнуться. Наш разговор о туалетах, украшенных портретами королевы, — это все еще одна из забавнейших вещей, о которых мне довелось слышать.

Милли не понимала почему, но глаза ее наполнились слезами. То был ужасный год, но слова его были полны нежности по отношению к этому самому тяжелому времени их совместной жизни. Наверное, когда оглядываешься назад, горе и муки отступают и остаются только светлые воспоминания, главным образом о теплых дружеских отношениях.

— Конечно, — добавил он улыбаясь, — разве могу я забыть ту панику, когда вы решили, будто я намерен убить себя из игрушечного ружья?

— Вы никогда не забудете об этом эпизоде, не правда ли? — произнесла она сдавленным голосом.

— Нет. К сожалению, мы так и не научили вас пользоваться огнестрельным оружием.

— Всегда находились более неотложные дела.

— Мы займемся этим немедленно — в два счета сделаем вас метким стрелком.

— Я уверена, что куропатки будут счастливы, когда я не попаду ни в одну из них.

— Стрелять можно не только по куропаткам. Сезон охоты на фазанов закончится только первого февраля. Впереди еще масса вре…

Он осекся.

Понимание пришло к Милли, к сожалению, слишком быстро, подобно тропическому закату, почти моментально превращающему день в ночь. Для них не существовало следующего года. С наступлением января он уйдет к миссис Энглвуд.

— Все в порядке, — бодро сказала она. — Не всем из нас суждено стать меткими стрелками.

Он смотрел на нее так, словно не виделся с ней уже долгое время. Или, вернее, так, будто может больше никогда не увидеть ее вновь и должен запечатлеть в памяти все черты ее лица.

Потом он наклонился к ней и сказал то, зачем он приходил:

— Они все еще ждут нас к чаю, вас и меня. Мы идем?