Баронесса оказалась права. Ожидание ее появления было приятным, если не сказать больше. Кристиан чувствовал себя юным и возбужденным, как мальчик, которого отпустили с уроков раньше, чем обычно.

День выдался холодным, но солнечным. Пассажиры высыпали на прогулочную палубу, наблюдая за стаей дельфинов, которые следовали за судном, выпрыгивая из воды, как акробаты. Взволновано покачивались кружевные зонтики; взмывали в воздух мужские трости, используемые в качестве указок; настроение было таким же бодрым и оживленным, как море.

Баронесса явилась как воплощение весны, облаченная в платье из зеленого шелка, покрытого тончайшим слоем газа, напоминавшим дымку. Эта дымка трепетала и искрилась, отражая солнечные блики, подобно морю, которое плескалось за бортом, непрерывно меняя оттенки и освещенность.

Все головы повернулись в ее сторону. Нетрудно было догадаться, что они стали самым вожделенным предметом для сплетен на борту. Обычно Кристиан избегал публичности. Но сейчас он завел интрижку у всех на виду. И не только не сожалел об этом, но испытывал нелепую гордость от того, что эта великолепная женщина направляется к нему и к нему одному.

— Я пришла бы раньше, — сказала она, — но меня задержали.

— Вот как?

— Спасибо за подарок. Он слишком щедрый.

— Вовсе нет. Он никогда не доставлял мне такого удовольствия, как в тот момент, когда я послал его вам.

— Вы потрясли меня до глубины души, ваша светлость.

Кристиан улыбнулся.

— Зовите меня Кристиан.

Своим любовницам он никогда не предлагал подобной фамильярности. Она склонила голову набок, глядя на него.

— Вас так зовут?

— Иногда. А как мне называть вас?

— Хм-м-м. По-моему, вы называете меня «дорогая».

— Дорогая? Что ж, мне нравится. Обожаемая.

Баронесса запрокинула голову, глядя на него. У него возникло ощущение, что она усмехается под своей вуалью.

— Обожаемая? Не могу поверить, что это слово слетело с ваших уст, сэр. Мне казалось, что вы суровый мужчина.

Он усмехнулся в ответ.

— Мне тоже.

Она цокнула языком.

— Вот так рушатся неприступные крепости.

— В детстве я купался на побережье острова Уайт, Бристольского канала, а иногда в Биаррице, в зависимости от того, где желал провести август мой отец. Но когда мне исполнилось шестнадцать, я впервые искупался в Средиземном море. Я провел неделю в его божественно теплых водах, и это навсегда отвратило меня от Атлантики. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони, затянутой в перчатку. — А вы, баронесса, испортили меня настолько, что суровость потеряла для меня всякое очарование.

— Боже, вначале неслыханно щедрый подарок, а теперь сравнение со Средиземным морем… Вы уверены, что вообще были суровым?

— Вполне. Просто я не знал, что теряю.

Она поцеловала его в щеку через вуаль и произнесла слова, которые он так жаждал услышать.

— Что ж, позвольте мне испортить вас еще немного.

— О, нет, — хихикнула Венеция, восхищенная и потрясенная.

— Правда. Я ударил его — и отнюдь не перчаткой по лицу. Мне показалось, что он навязывается ей насильно. Поэтому я вытащил его из постели, стукнул о стену и чуть не сломал пальцы, врезав кулаком по его смазливой физиономии.

Она теснее прижалась к нему. Они снова лежали в его постели, проводя полуденные часы за самым приятным для любовников занятием.

— И что произошло дальше?

— Наступил хаос. Мачеха оттаскивала меня от мистера Кингстона, я лихорадочно дергал простыни, пытаясь прикрыть даму, а мистер Кингстон истекал кровью и сыпал проклятиями. В общем, полное фиаско.

— Я люблю такие истории, особенно, когда они хорошо кончаются. — Пожалуй, ей следовало бы больше беспокоиться о себе. Фиаско без всяких видов на счастливый конец движется в ее направлении. Но, если позже ей суждено заплатить за недостаток здравого смысла, она постарается выжать каждую каплю беззаботной радости из оставшихся нескольких дней плавания.

— Как вы себя чувствовали, когда выяснилось, что вы совсем не герой?

— Сгорал от стыда. Я предложил ее светлости свой портрет, чтобы мы вместе могли метать в него дротики.

Венеция положила руку на сердце.

— Как это мило.

Он улыбнулся, такой обаятельный и бесшабашный, несмотря на повязку. Как бы ей хотелось в подобные минуты видеть его глаза.

— Я не представлял, что еще можно сделать, чтобы искупить свою вину, — сказал он. — Но она категорически отказалась. Вместо этого мы метали дротики в дерево.

— А как же бедный мистер Кингстон?

— Я послал ему жеребца от своей призовой кобылы. У нас состоялся очень вежливый разговор, не касавшийся ни моей мачехи, ни инцидента. Так что извинения были принесены и приняты. Через месяц они поженились.

Она вздохнула.

— Замечательная история.

Он повернулся к ней.

— Вам следовало бы снова выйти замуж.

— Вы должны радоваться, что этого не случилось. Я не стала бы заводить интрижки на океанских лайнерах. — Возможно, из-за его искренности она ощутила потребность рассказать всю правду. — К тому же я побывала замужем еще раз — фиктивно.

— Неужели?

Она кивнула.

— У него был любовник, и он опасался, что найдутся желающие воспользоваться этим фактом, чтобы уничтожить его.

— И почему вы оказались замешанной в этой истории?

— По обычным причинам. Первый муж оставил меня практически без гроша, и мне не хотелось быть обузой для брата.

Он приподнялся, подперев лицо ладонью.

— У вас есть брат?

— Брат и сестра — близнецы — на два года младше меня.

— А сколько вам лет?

Венеция ощутила приступ раздражения.

— А вот на этот вопрос я отказываюсь отвечать.

— Через две недели мне будет двадцать девять, — сообщил он.

— Боже, вы практически младенец. — Она почувствовала облегчение: он всего лишь на несколько месяцев моложе ее.

— Надеюсь, вы подарите мне что-нибудь? Дети обожают подарки.

— Пожалуй, я могла бы расщедриться на ручку с гравировкой.

— Буду счастлив, при условии, что вы вручите мне ее лично.

Он не боялся лишний раз выразить желание продолжить их знакомство за пределами «Родезии». Венеция дивилась готовности, с которой он открывал душу. Оглядываясь назад, она понимала, что Тони с самого начала держался скрытно, позволяя ей любить его и используя ее откровенность против нее самой.

Протянув руку, она обвела пальцем нижний край его повязки. Внезапно, повинуясь не вполне осознанному порыву, она притянула его к себе, обхватила ногами талию и приникла к губам в жадном поцелуе. Ей хотелось этого. Ей хотелось проникнуться его бесстрашием, пока она не станет такой же открытой, отважной и достойной этой близости, которая нахлынула на нее сейчас, как приливная волна.

Это была третья ночь на борту «Родезии». Кристиан чувствовал себя, как Али Баба, стоящий у входа в пещеру сорока разбойников, потрясенный сокровищами, превосходившими его воображение. Она была сокровищем, превосходившим его воображение.

Казалось невероятным, что можно быть таким счастливым. Прислушиваться к биению ее сердца и слышать строки сонета. Держать ее за руку и сознавать, что больше ничего не нужно. Смотреть в непроницаемую тьму и видеть будущее с не-ограниченными возможностями.

Он был так счастлив, что это пугало. А что, если он построил карточный домик? Замок из воздуха и глупых желаний? Что, если его нынешнее счастье — всего лишь прелюдия к долгим и мучительным сожалениям?

Ее пальцы прошлись по его волосам.

— Мне казалось, что вы спите, — сказал он, поцеловав ладонь ее другой руки.

— Я решила больше не тратить время на сон.

«Родезия» мягко покачивалась, как колыбель младенца. Но Кристиан лежал без сна, слишком остро ощущая, как ускользает драгоценное время. Обычно после нескольких дней плавания он переставал замечать рокот двигателя. На этот раз, однако, его раздражал этот неумолкающий гул. Каждый поворот двойных лопастей приближал их к другому берегу.

— Объясните мне, как выглядит фиктивный брак?

— Ничего похожего на это, уверяю вас. Никакого молодого любовника с крепким телом, чтобы ублажать меня по ночам.

Он не мог не улыбнуться.

— Представляю. Вы, должно быть, растянули свое запястье, чтобы возместить его отсутствие.

Она рассмеялась, ткнув его кулачком в предплечье.

— Мне следовало бы стыдиться подобного признания, но, как ни странно, я не стыжусь, — сказала она, потирая место, в которое ударила. — Пару раз я действительно была на грани того, чтобы растянуть запястье.

— Боже, какая пустая трата такой сочной…

Хихикнув, она зажала его рот ладонью.

Он убрал ее руку и рассмеялся.

— В чем дело? Я говорил куда более ужасные вещи, и вам нравилось.

— Во время совокупления они воспринимаются иначе.

Он перекатился на нее.

— В таком случае я скажу это во время совокупления.

Он сказал это — и многое другое, значительно хуже. Судя по реакции, ей все понравилось.

— Надеюсь, второй муж хорошо относился к вам в других отношениях? — поинтересовался он позже. Его голова покоилась у нее на коленях, и ее пальцы снова скользили по его волосам.

— О, да. Он был старым другом нашей семьи — собственно, очень дальним кузеном моей матери. Я знала его всю жизнь. Мой отец умер очень рано, так что он был тем мужчиной, который научил меня стрелять и играть в карты.

— Он был немолод?

— Старше моих родителей и довольно богат. Когда он сделал мне предложение, это было наилучшее решение из всех возможных. Я была бы обеспечена материально, снова стала бы хозяйкой собственного дома, и мне не пришлось бы иметь дело с мужчиной, который мог сделать меня несчастной. Мы составили план…

— План?

— Конечно. Было бы странно, если бы его любовник постоянно присутствовал в нашем доме. Поэтому мы договорились, что будем делать вид, будто это я состою с ним в интимных отношениях. Мы обсудили детали, после чего отправились к алтарю.

— И продолжили ублажать себя сами?

Она фыркнула.

— Только не он. У него, как вы помните, был любовник.

— Вы завидовали им, — догадался он.

— Еще как. Они были так поглощены друг другом. Временами я чувствовала себя лишней, как компаньонка, которая не понимает, когда нужно выйти — хотя формально я находилась в собственном доме.

Он отлично ее понимал. Когда он навещал свою мачеху и мистера Кингстона, их взаимная привязанность заставила его острее ощутить собственную неприкаянность и отсутствие надежд на будущее.

— С годами вы стали меньше страдать от одиночества?

— Мой брат отказался от любви всей своей жизни, чтобы жениться на богатой наследнице. Его жена, подозреваю, была влюблена в него с самого начала, не надеясь на взаимность. А моя сестра, помоги ей Боже, влюбилась в женатого мужчину. В сравнении с ними, мое одиночество представляется вполне терпимым. — Она помолчала, рисуя круги на его плече — или сердечки? — А вы? Неужели вы никогда не чувствовали себя одиноким? Или для этого вы слишком самодостаточны?

Его пальцы играли с мочкой ее уха.

— Не думаю, чтобы мне когда-либо задавали подобные вопросы.

Она замерла.

— Прошу прощения. Я не хотела показаться назойливой. Порой я забываю, что из нас двоих только я наслаждаюсь такой роскошью, как анонимность.

В пылу страсти было так легко забыть об окружающем мире. Порой Кристиану казалось, что на свете не существует ничего, кроме моря, «Родезии» и его баронессы.

— Прошу вас, не извиняйтесь за искренний интерес к моей персоне. Это дает мне надежду, что вы не просто используете меня в постели.

Звук ее смеха озарил ночь, как вспышка света. Кристиан все еще поражался, что она не просто смеется, а смеется часто. И еще поразительней было то, что это он вызывал ее смех. Когда она смеялась, для него не оставалось ничего невозможного. Он мог взобраться на Эверест, пересечь Сахару и найти исчезнувшую Атлантиду — все в один день.

— Англичане не имеют привычки лезть друг другу в душу, — сказал он. — Не то чтобы мы не понимаем, что происходит, мы просто не говорим об этом. Моя мачеха, например, никогда не спрашивает, почему я бываю в мрачном настроении. Но она старается развлечь меня, пригласив на обед и откупорив бутылку лучшего вина из погреба мистера Кингстона. Или мы отправляемся на длительную прогулку, и она рассказывает мне все сплетни, которые ходят среди ее подруг.

— Вы любите сплетни?

— Зачастую я даже не представляю, о чем она говорит, и пропускаю мимо ушей большинство ее историй. Но мне приятно, что она ждет моего возвращения, чтобы поделиться тем, что ее волнует. Помимо прочего, это напоминает мне, что, хотя я не могу иметь все, чего желаю, мне чрезвычайно повезло в жизни.

— Вы не станете возражать, если я спрошу вас, чего вы не можете иметь?

Раньше он не смог бы признаться в этом, но теперь барьер пал.

— Когда мне было девятнадцать, я влюбился в замужнюю женщину.

— О, — промолвила она. — Значит… когда вы сказали, что, бывая с другими женщинами, вы предпочли бы находиться где-нибудь еще, вы имели в виду ее?

— Да. — Миссис Истербрук действовала на него, как дымок из опиумного притона на законченного наркомана.

— Вы все еще влюблены в нее?

— Я не думал о ней с тех пор, как встретил вас.

В тишине, повисшей в каюте, слышался только шум моря и ее участившееся дыхание.

— Вы по-прежнему уверены, что должны исчезнуть, когда мы сойдем на берег? — спросил Кристиан, выдержав долгую паузу.

И она, благослови ее Бог, произнесла наконец слова, которые он жаждал услышать:

— Позвольте мне… позвольте мне подумать об этом.

Милли, графиня Фицхью, стояла на корме судна, глядя на Американский континент, исчезавший вдали.

Когда они достигнут Англии, останется совсем немного времени, и она наконец станет женой Фица. По-настоящему.

Как быстро летит время! Восемь лет. Для шестнадцатилетней девушки восемь лет сравнимы с половиной жизни, немыслимо долгий период времени, который закончится в будущем, далеком как звезды. И вот он совсем рядом, достаточно близко, чтобы чувствовать его дыхание.

Милли не сожалела о соглашении. Они попали в сложную ситуацию и чувствовали себя растерянными и несчастными. То, что они отложили подтверждение их брака, упростило их жизни и позволило общаться друг с другом на практичных дружеских началах.

О чем она сожалела, так это о длительности соглашения. Если бы они договорились о семи годах, супружеское ложе — и все, что ему сопутствует — было бы уже позади. А если бы о девяти годах, у нее оставалось бы еще время, чтобы свыкнуться с этой идеей.

Но они договорились о восьми годах, и эти восемь лет скоро закончатся.

Фиц доверял ей. Милли не сомневалась, что нравится ему и пользуется его уважением. Бывали дни, когда ей даже казалось, что он восхищается ею. Но, если мужчина не влюбился в женщину после восьми лет совместной жизни, вряд ли он когда-нибудь влюбится.

— Ты, наверное, замерзла, — сказала Хелена, остановившись рядом с ней у поручня, тянувшегося по краю прогулочной палубы. — Ты уже давно здесь стоишь.

— Не настолько, чтобы промерзнуть насквозь, — с улыбкой отозвалась Милли. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? Как продвигается твоя статья?

— Не слишком хорошо. — Хелена скорчила гримаску.

А вдруг Фиц вообще забыл об их договоренности, озабоченный ситуацией, сложившейся вокруг Хелены? У него нет календаря, где он отметил бы эту дату. Вокруг него полно женщин, готовых удовлетворять его плотские порывы. Зато с ней он обращается, как будто она одна из его сестер. Что, если назначенный день наступит и пройдет, а она останется в своей постели одна?

Интересно, это обрадует ее или сломает?

Милли положила руку на локоть Хелены.

— Не переживай так из-за Венеции.

— Не могу. Надеюсь, она не затворилась в своей каюте в полном одиночестве.

— С таким же успехом она могла закрутить бурный роман, — возразила Милли.

Наверное, не стоило этого говорить — учитывая, что она не собиралась намекать Хелене на ее собственное поведение.

Лицо Хелены приняло упрямое выражение.

— Надеюсь, она так и сделала. Она — взрослая женщина, которая извлекает из своей свободы слишком мало пользы.

«А ты — взрослая женщина, которая извлекает слишком много пользы из своей свободы?» — мелькнуло в голове Милли.

Но что она знает о любви? О страстной взаимной любви, которую не могут погасить ни время, ни расстояние? Она, когда-то разрушившая такую любовь.

Единственное, что Милли знала наверняка, это что Фиц никогда бы не скомпрометировал незамужнюю леди, как это сделал мистер Мартин. Хелена во весь опор неслась к пропасти, и никто из них не смог бы вытащить ее, если бы она упала.

Милли не хотела, чтобы Хелена пострадала. Как и Венеция, Хелена всегда была добра к ней, особенно в те дни, когда Фиц едва выносил ее общество. Ей хотелось, что Хелена была счастлива. А если нет, то хотя бы защищена от позора и остракизма.

Она взяла Хелену под руку.

— Если ты не можешь сосредоточиться на своей статье, как насчет того, чтобы предпринять продолжительную бодрящую прогулку?