Поезд довез их до вокзала Чаринг-Кросс. Тит решил, что один из больших новых отелей возле Трафальгарской площади, часто посещаемых американскими туристами, прекрасно послужит его целям.

После чего быстро заколдовал женщину средних лет и ее служанку. Когда обе оцепенело и покорно последовали за ним, Тит представился служащему отеля мистером Джоном Мейсоном из Атланты, что в Джорджии, путешествующим с матерью. А получив на руки ключ, вывел леди со служанкой через другую дверь, освободил их от заклятия и сердечно пожелал доброй ночи.

Оказавшись в комнате, он наложил несколько слоев заклинаний от проникновения, без угрызений совести используя самые смертельные из них, известные магическому сообществу. И сочтя, что Фэрфакс может безопасно вернуться в человеческий облик, оставил ее в спальне с туникой из своей сумки и парой своих английских брюк.

Она выбралась из комнаты как раз в тот момент, когда зашумел кухонный лифт.

– Твой ужин, – буркнул Тит с кушетки, на которой лежал без сил, прикрыв глаза рукой.

Фэрфакс нашла дверь кухонного лифта – по гостиной разнесся аромат куриного бульона и мясного пирога – и поставила поднос с едой на низкий столик рядом с Титом.

– Как ты?

Он фыркнул.

– Не хочешь чего-нибудь поесть?

– Нет.

Не хотелось в ближайшие двенадцать часов напрягать желудок.

– И что теперь? Мы в бегах?

Тит убрал руку от лица и открыл глаза. Фэрфакс сидела на ковре перед столиком. Его серую тунику с капюшоном она надела, а брюки – нет! Ее ноги были оголены до середины бедра.

Этот вид выдернул его из летаргии.

– А брюки где?

– Они без подтяжек, так что не будут держаться. И потом, здесь довольно тепло.

Титу стало довольно жарко. Девушек в коротких платьях летом в Деламере хватало. Но в Англии юбки всегда доходили до пола, и мужчины сходили с ума от одного вида женских щиколоток. Так много кожи – парни в школе упали бы в обморок от перевозбуждения.

Возможно, и Тит не устоял бы, кабы уже не лежал.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – заметила Фэрфакс так, словно вид длинных стройных ног не спутал все его мысли. – Мы в бегах?

– Нет, завтра возвращаемся в школу.

– Что?

– Если бы тебя сумели схватить до отъезда из Державы, ты была бы обречена. Но сейчас эта опасность миновала, и мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы сохранить твою нынешнюю личину. Пока она остается нетронутой, Атлантида может подозревать меня сколько угодно, но ничего не сумеет доказать.

– Но ты говорил, что не смог ни в чем убедить инквизитора. Она снова в тебя вцепится.

– Да, но не сразу. Твое вмешательство нанесло ей удар. Инквизитору понадобится время, чтобы прийти в себя. И потом, я не могу просто исчезнуть. По законам нашей страны, нельзя оставить трон пустым. Правящим принцем провозгласят Алекта.

И это станет концом дома Элберона.

Фэрфакс налила себе тарелку супа и откусила от мясного пирожка.

– Так у нас нет выбора, кроме как оставаться в Итоне?

– Пока это в наших силах.

– А когда это окажется не в наших силах?

– Тогда мы подвергнемся испытанию.

Тита окинули взглядом, исполненным стоицизма, и с тенью грусти. Какие у нее глаза красивые...

Мысли замедлились, стоило осознать: эти глаза могут оказаться последним, что он увидит перед смертью.

– Ты ввязался во все это только из-за своей матери. – Замечание вернуло Тита к настоящему. – А что, если инквизитор права?

Что, если инквизитор права? Большая часть короткой жизни матери оставалась для него тайной, как и многие из ее видений.

– Учти, что инквизитор хотела выбить меня из равновесия.

– Твою мать убил твой дедушка?

Лицо Тита запылало.

– Да.

Взгляд Фэрфакс оставался спокоен.

– Почему?

– Чтобы сохранить дом Элберона. Он отказался уйти как последний принц династии.

Когда Атлантида предложила выбор: устранить монархию полностью или пожертвовать своей дочерью, активной участницей Январского восстания – принц Гай выбрал последнее. Секреты постыднее в долгой истории дома Элберона найти можно, но с трудом.

– Твоя мать правда предвидела в детстве собственную смерть?

– Не знаю.

– Она что-то рассказала тебе перед смертью?

– Только, что если я хочу увидеть своего отца, то должен свергнуть Лиходея.

Тит никогда бы не упомянул отца, но клятва кровью обязывала говорить правду.

Фэрфакс задумчиво жевала.

– Извини, что спрашиваю, но кто твой отец?

Щеки запылали еще сильнее, если такое возможно.

– Я и сам не знаю.

– Твоя мать никогда о нем не упоминала?

– Она много о нем говорила.

О его любви к книгам, прекрасном певучем голосе, улыбке, способной поднять солнце посреди ночи.

– Но ничего, что помогло бы его опознать.

О, как Тита взбудоражила возможность, прозвучавшая в вопросе матери! «Ты хочешь увидеть отца?» Он счел этот вопрос чем-то вроде «Хочешь кусочек торта?» – когда торт приносят через минуту.

Фэрфакс помешивала суп ложкой.

– Что ты сказал, когда услышал, что должен свергнуть Лиходея?

Тит тогда чуть не утратил дар речи от страха и разочарования, теснившихся в душе. И от гнева – что собственная мать так подшутила над ним.

– Я сказал, что не собираюсь бороться с Лиходеем, поскольку не хочу умирать.

Мать горько разрыдалась. Слезы струились по ее лицу и падали на чудесную небесно-голубую шаль. Никогда прежде Тит не видел маму плачущей.

– Но потом ты согласился, – тихо произнесла Фэрфакс, глядя на него почти с нежностью.

Тит все еще видел залитое слезами лицо матери. По-прежнему слышал приглушенный голос, когда она отвечала на его удивленный вопрос:

«Почему ты плачешь, мама?»

«Потому что ненавижу себя за то, что прошу у тебя. Потому что никогда не прощу себя, ни в этой жизни, ни в следующей».

При этих словах что-то в нем сломалось.

– Мне было шесть. Я бы все для нее сделал.

В этом мире существовало нечто, связывающее мага крепче кровной клятвы, – любовь. Любовь как самая прочная цепь, самый болезненный кнут и самый жестокий рабовладелец.

Тит потянулся к сумке, которую бросил на пол рядом с кушеткой, и вытащил толстую книгу.

– Знакомая. Ты ее из школы притащил?

– In priorem muta. – Книга показала свой истинный облик, превратившись в скромный журнал в кожаной обложке. – Дневник моей матери. Она записывала в нем все свои видения.

– Он пуст, – заметила Фэрфакс, перелистав порядка тридцати-сорока страниц.

– Он показывает только то, что я должен видеть.

Дневник достался ему после смерти матери с надписью: «Мой дорогой сын, я буду здесь, когда по-настоящему понадоблюсь тебе. Мама».

Тит ежедневно открывал его и просматривал пустые страницы. Лишь когда он узнал правду о ее смерти – что это было убийство, а не самоубийство, – появилась первая запись. Та самая, о нем, стоящем на балконе и наблюдающем явление, что должно изменить и изменит все.

Тит продолжал переворачивать страницы, но те упорно сохраняли белизну. Что-то холодное и ужасное разъедало его внутренности.

«Ты нужна мне сейчас. Не покидай меня. Не надо».

Наконец в самом конце дневника появились несколько страниц, исписанных ее знакомым наклонным почерком. Тит стиснул переплет, чтобы пальцы не задрожали от облегчения.

– Ты могла бы прочитать их со мной. Многие из ее видений связаны с нашей задачей.

Фэрфакс оставила низкий столик и присела рядом.

«4 апреля 1021 державного года.

Когда сегодня утром мы с Титом играли в верхних садах, я увидела коронацию. Нельзя не узнать особые флаги ангельского воинства, поднимаемые только на коронациях и государственных похоронах. И судя по ярким нарядам зрителей, заполонивших улицу, я наблюдала не похороны.

Но чья это коронация? Я уловила лишь три минуты долгого парада, вот и все.

Я вернулась к Титу, который дергал меня за рукав. Он нашел божью коровку и хотел, чтобы я ей восхитилась. Бедное дитя. Не знаю, почему он меня любит. Кажется, когда бы он ни захотел моего внимания, я всегда захвачена новым видением».

– Дата – это сразу после окончания Январского восстания, да? – спросила Фэрфакс.

Тит кивнул. Баронессу Соррен казнили днем раньше.

Они продолжили читать.

«10 апреля 1021 державного года.

Видение вернулось. На сей раз я смогла увидеть появление государственной колесницы в самом конце Дворцового проспекта. Но не различила, кто в ней – лишь как играет солнце в его или ее короне.

Остаток дня я не могла ни на чем сосредоточиться. Бедный Тит принес мне стакан яблогрушевого сока. Подержав немного, я вернула его, даже не отпив.

Мне нужно узнать. Я должна узнать. На следующий день после того, как это видение появилось впервые, отец потребовал, чтобы я обменяла свою жизнь на будущее Тита на троне. Я попросила время, чтобы подумать. Он дал мне три недели.

Если человек на колеснице – я, тогда я возьму Тита и спрячусь. Лабиринтные горы полны недоступных углов и долин. Немагический мир тоже предлагает множество возможностей исчезнуть.

Но что, если на колеснице не я?»

«12 апреля 1021 державного года.

В колеснице не я.

Это Тит. И он маленький, лишь чуть постарше, чем сейчас.

На сей раз видение длилось и длилось. Я узрела всю коронацию, а также церемонию, облекающую Алекта властью регента.

Я сама или отправилась в изгнание, или мертва.

Поскольку Тит еще так юн, множество празднований, которые развернулись бы в ином случае, отложены, пока он не достигнет подходящего возраста. И все же в конце он часами принимает доброжелателей. Мой сын, маленький, важный и совершенно одинокий.

Наконец он остается один. Вынимает из туники письмо, раскрывает его и читает. Я не вижу, что там написано, но на разорванном конверте моя личная печать.

Письмо оказывает на Тита поразительное воздействие. Он выглядит так, словно получил удар в грудь. Читает снова, потом бежит и достает что-то из своего ящика.

Мой дневник. Этот дневник, с которым я никогда не расстаюсь.

Открывает. Читает на первой странице: «Мой дорогой сын, я буду здесь, когда по-настоящему понадоблюсь тебе. Мама».

Дата под надписью – две недели после сегодняшнего дня.

Он переворачивает страницы.

Шок. Мой дневник пуст – множество страниц ничего.

Когда наконец появляется надпись, я снова испытываю потрясение. Это видение о молодом человеке, на которого я смотрю со спины. Сам же он наблюдает с балкона за чем-то, что его ошеломило. Это видение я переживала несколько раз, но никогда не чувствовала его важности.

Очевидно, в ближайшем будущем я почувствую нечто иное. Когда я вносила последние дополнения к видению, описание занимало меньше двух страниц – сейчас она растянулось на все четыре, выделенные мной для каждого предсказания. Даже поля плотно исписаны.

В этот момент образ начал угасать, но я смогла прочитать отрывки своих записей, касающиеся магии стихий. В теснящихся абзацах я ссылаюсь на другие видения, которые, кажется, не имеют ничего общего с этим. И даже пересказываю разговор с Калистой, мол, строго по секрету, но она узнала об интересе Атлантиды к магам стихий от самого тогдашнего инквизитора, никак не меньше, совершенно очарованного ее красотой и шармом.

Видение полностью угасло. Сейчас пять утра. На небе за окном показался легчайший проблеск рыжины. С рвущей болью в сердце я понимаю, что мои дни сочтены.

Но сейчас не время барахтаться в жалости к себе. В следующие две недели я буду неистово писать о магии стихий, хотя едва о ней знаю…

Необходимо быстро выяснить не только как можно больше о самой магии, но и почему я так нуждаюсь в этих знаниях.

Однако сперва я поплачу, потому что не увижу, как растет мой сын. Не увижу даже его следующий день рождения. А он запомнит меня только как чудаковатую женщину, которая не выпила специально принесенный им сок».

Итак, лгала инквизитор, а не его мать.

Тита охватил горячий стыд за то, что он так жестоко в ней усомнился. За то, что ненавидел ее так часто и так сильно.

Он извинился и поспешил в туалет, где проиграл свою битву со слезами. Тит еще утирал их, когда его позвала Фэрфакс:

– Иди сюда. Я нашла еще одно видение.

* * *

– Уверена? Я никогда не видел больше одного за раз, – сказал принц.

Его глаза покраснели, словно он плакал. Иоланта немедленно уткнулась обратно в дневник.

– Я просто листала страницы. И почти уверена, что раньше, когда ты просматривал эти листы, они были пусты, но не сейчас.

Принц уселся рядом:

– Написано почти на десять лет раньше.

И начал читать. Иоланта еще раз взглянула на него украдкой.

«7 мая 1012.

Сегодня новое видение.

В нем библиотека – или книжный магазин. Женщина, стоящая ко мне спиной, рассматривает полки и, похоже, ищет определенный заголовок.

Она останавливается и достает том, который надо удерживать двумя руками. Название на корешке гласит «Энциклопедия зелий».

Мне знакома эта книга – отвратительная, полная претензий и примечательно лишенная настоящих знаний. Мой преподаватель мучил меня ею.

Женщина в видении с трудом доносит книгу до стола и кладет ее рядом с календарем, показывающим дату: двадцать пятое августа.

Затем открывает и быстро находит искомое. Тема – эликсиры света. На столе есть перо. Женщина берет перо и записывает на полях страницы: «Как бы вы ни испортили эликсир света, его всегда можно восстановить ударом молнии».

Иоланта отшатнулась. Именно эти судьбоносные слова изменили все.

– Именно этот совет ты получила во вторник? – спросил принц.

Вторник. Меньше недели и больше жизни назад. Она кивнула.

– Полагаю, мы сейчас выясним, кто это написал, – заметил он.

«5 августа 1013.

Повторение прошлогоднего видения, и никакой новой информации».

«11 августа 1013.

Я наблюдала это видение трижды за последние два дня. Вчера я спросила у преподавателя, можно ли использовать молнию, чтобы исправить эликсир. Он чуть не задохнулся от смеха».

«12 августа 1013.

Опять то же видение. Это начинает раздражать».

«15 августа 1013.

Наконец что-то новое.

Когда женщина в видении наклонилась к подставке для перьев, я смогла прочитать на подставке надпись: «Подарено моему дорогому другу и учителю Евгенидесу Константиносу».

«16 августа 1013

Я выяснила, что Евгенидес Константинос владеет книжным магазином на перекрестке Гиацинтовой улицы и Университетской аллеи. Когда в следующий раз окажусь поблизости, остановлюсь и загляну туда».

Иоланта втянула воздух.

– Что такое?

– Я знаю это место. Учитель все время брал меня туда. К тому времени книжный сменила кондитерская, но там по-прежнему сохранились старые надписи. Больше всего я любила ту, которая гласила что-то вроде «Книги о черной магии можно найти в подвале, бесплатно. Обнаружив подвал, пожалуйста, покормите призрачное чудище внутри. С уважением, Е. Константинос».

– Основа и уток Фортуны переплетаются таинственным образом. Только глядя в прошлое, можно увидеть, как обретает форму ткань судьбы, – продекламировал Тит.

Иоланта медленно выдохнула и продолжила чтение.

«31 августа 1013.

Самый фантастический день.

Я ускользнула с середины «Тита III», сбежала от фрейлин и поспешила в «Универмаг тонких наук и редкостей», магазин Константиноса. Едва я вошла, видение повторилось в седьмой раз, чего раньше не случалось.

Только теперь я ясно разглядела приметное кольцо на руке, водившей пером.

Когда же образы угасли, в шоке подняла собственную ладонь. Кольцо на правом указательном пальце идентично тому, что выковали для Гесперии Величественной. Другого такого нет во всех магических королевствах.

Эта женщина – я».

Рука Иоланты взлетела к горлу.

«Я рассмеялась. Вот так так.

Однажды в своем видении я рассказала отцу, что некая атлантийская девушка станет самой влиятельной персоной в Державе. Потом, встретив эту девушку наяву, повторила ему то, что говорила в видении. Ведь никто не может намеренно изменить предвиденное. Отцу ужасно не понравилась возможность, что однажды он, прямой потомок Тита Великого, перестанет быть абсолютным властителем королевства.

Но на сей раз я никого не обижу.

Я нашла книгу, дотащила ее до стола, взяла с подставки перо и испортила энциклопедию, как делала это в видении.

И лишь закончив, вспомнила о настольном календаре. В видении на нем всегда двадцать пятое августа. Но сегодня тридцать первое. Я посмотрела на календарь: двадцать пятое августа! Устройство не работает уже неделю.

Меня нечасто радует собственная правота – способность видеть проблески будущего расстраивает и заставляет волосы вставать дыбом. Но в этот момент я дрожала от возбуждения.

Повинуясь импульсу, я снова открыла книгу, дошла до раздела просветляющих средств и вырвала последние три страницы. Рецепты, данные здесь, полны ошибок. Не хотелось, чтобы какой-нибудь бедный ученик от них пострадал».

Они перевернули страницу, но там больше ничего не было. Они продолжали листать. По-прежнему пусто. Тогда принц закрыл журнал и убрал его обратно в сумку.

Затем взглянул на Иоланту.

Она поняла, что должна что-то сказать, но не решилась облечь свои мысли в слова из страха обнаружить, сколь крепко сжата длинной рукой фатума.

Из страха, что, возможно, придется принять идею, будто судьбы ее и принца переплетены задолго до их рождения.

* * *

– Расскажи мне о видении, в котором она видела твою смерть, – попросила Фэрфакс, возвращаясь к ужину. – Об этом ты тоже прочитал в дневнике?

Тит медленно откинулся назад. Будь проклята сыворотка правды. И будь проклята клятва кровью, не позволяющая ему лгать. С тем же успехом можно ослепить художника или отрезать пальцы скульптору – ведь Тит был мастером лжи.

– Да.

– Когда это случится?

– Я описан на исходе отрочества. То есть... в любой день.

Иоланта несколько раз моргнула, посмотрела на свою тарелку, потом снова на него:

– Почему?

– Нет «почему». Все умирают.

– Ты говорил, мол, дневник показывает только то, что ты должен знать. Зачем тебе знать, что ты умрешь молодым?

– Чтобы соответственно подготовиться. Осознание ограниченности времени концентрирует разум.

– А может произвести и обратный эффект. Другой мальчик мог бы забросить все это дело.

– Тому мальчику не надо бояться встретиться с матерью в следующей жизни, ничего не достигнув в этой. Кроме того, нельзя сбежать от своей судьбы. Подумай, сколько усилий предпринято, чтобы помочь тебе избежать неизбежного. И взгляни, где ты сейчас.

На подносе с едой принесли также чайник, на него-то Фэрфакс и устремила взгляд. Чай сам по себе выплеснулся из носика, выгнулся в воздухе великолепной дугой и наполнил чашку, не пролив ни капли. Фэрфакс обхватила руками чашку, словно замерзла и нуждалась в тепле.

– То есть, в конце я могу оказаться в одиночестве против Лиходея.

Эта мысль пугала Тита едва ли не больше, чем нависшая над ним смерть.

– Пока я живу и дышу, я буду с тобой. И прикрою тебя.

Ее пальцы изогнулись, затем сжали чашку.

– Никогда не думала, что скажу это, но я хочу, чтобы ты жил вечно.

Он не нуждался в вечной жизни, но хотел бы прожить достаточно долго, чтобы забыть вкус страха.

– Ты сможешь жить вечно за меня.

Их взгляды встретились – и застыли.

Фэрфакс встала, вышла в спальню и вернулась с одеялом. Когда же она подоткнула его вокруг Тита, вечность превратилась в нечто отдаленное – он с радостью променял бы ее на несколько подобных моментов.

– Спи, – велела Фэрфакс. – Тебя будет охранять великий маг стихий нашего времени.

* * *

Несколько огненных искр парили под потолком и давали достаточно света, чтобы разглядеть комнату. Иоланта смотрела на спящего принца, закинувшего одну руку за голову, а в другой держащего палочку вплотную к телу.

Собрав искры поближе к себе, Иоланта достала дневник его матери и снова пробежалась по страницам. Ничего, кроме не замеченного ранее листка с маленьким рисунком черепа в правом нижнем углу. Дойдя до конца, Иола принялась переворачивать листы в обратном направлении. По-прежнему пусто. Она вздохнула и вернула дневник в сумку.

В глубине сердца Иоланта начинала понимать, что ее судьба и вправду предначертана на звездах. Но все еще казалось совершенно невозможным набраться храбрости для встречи с Лиходеем – ей, которая вела такую скромную жизнь и занималась лишь благополучием собственной семьи.

Особенно, если принц прав насчет своей смерти.

После его кончины клятва перестанет их связывать. Иоланта сможет выбраться из этой безумной авантюры, забрать, если получится, учителя Хейвуда и исчезнуть.

И ничто ее не остановит.

Кроме осознания, что принц отдал этому делу свою жизнь, а она все бросила.

Не говоря уже о вопросе, который замаячил где-то на задворках сознания: если Иоланта окажется в силах свергнуть Лиходея, сможет ли она существовать, так и не попытавшись? Просто сохраняя в безопасности себя и учителя Хейвуда в каком-нибудь уголке Лабиринтных гор, пока миссис Нидлз и бесчисленные ей подобные гниют в тюрьмах Атлантиды?

Сможет ли ужиться с собой, трусихой, пока мир пылает?

Как известно всем, читавшим хоть один комический рассказ (с сюжетом, основанным на недопонимании), случайно услышанная часть разговора может привести к катастрофически неверным выводам без знания контекста.

Именно поэтому те среди предсказателей, кто видит будущее долгими непрерывными кусками, считаются гораздо более одаренными, чем те, кому открываются лишь краткие мгновения, поскольку, интерпретируя случайные обрывки, гораздо легче ошибиться – если в них вообще удается хоть что-то разобрать.

Еще реже встречаются провидцы, способные неоднократно узреть одни и те же события в будущем, что позволяет им с каждым повтором яснее понимать суть и замечать детали происходящего. Подобные видения становятся наиболее однозначными указателями на непредсказуемых иначе изгибах дороги времени.

Из книги «Когда прольется дождь и много ли: видения ясные и простые»