Иоланта проснулась, шипя от боли. Пальцы будто раздулись втрое, а кожа разрывалась от напряжения.

Но все выглядело по-прежнему. Она озадаченно уставилась на свои руки, а когда стиснула кулаки, суставы запротестовали. Иоланта еще несколько раз сжала и разжала пальцы. Неудобство довольно быстро прошло, оставив после себя лишь удивление.

– Что случилось? – спросил с дивана принц хриплым со сна голосом.

– Ты проснулся. Как голова? Хочешь, найду тебе что-нибудь на завтрак?

– Не надо завтрака, спасибо. А моя голова – ужасно, но это в порядке вещей. Что случилось с тобой?

– Не знаю. Минуту назад у меня болели руки, но сейчас все прошло. Побочный эффект переоблачения?

– Нет, но это может быть побочным эффектом того, что ты преодолела превратное заклятье.

– Какое превратное заклятье?

– Которое на тебя наложили раньше, чтобы заставить поверить, будто ты не можешь управлять воздухом.

– Может, я просто поздно развила эту способность.

Принц покачал головой:

– Я видел письмо твоего опекуна к тебе и...

Иоланта вздернула бровь. Она никогда не предлагала ему почитать это письмо.

– Ладно, ты уже знаешь, что я нещепетилен.

Она вздохнула:

– Продолжай.

– Вот его точные слова: «Интересно, как проявится твоя сила? Повернешь ли ты вспять речку Деламер? Устроишь ураган в погожий солнечный денек?» И это говорит мне, что уже в раннем детстве ты обладала властью над воздухом.

– Но я думала, нельзя наложить превратное заклятье, если объекту уже что-то известно.

– Власть над воздухом замаскировать легче всего. Сложновато объяснить внезапное появление огня или воды или камни, вылетающие из стены. Но в движении воздуха всегда можно обвинить ворвавшийся в окно ветер. И таким образом опекун мог объявить тебя стихийным магом третьей степени, гораздо менее приметным.

– Но если все так, я все равно не понимаю, почему мои руки должны болеть сейчас, после того, как я преодолела заклятье.

– Сделай что-нибудь с воздухом. Всколыхни занавески.

Она попыталась, но занавеска сдвинулась лишь самую малость.

– Не понимаю. Прошлой ночью я раскачала целый светильник.

– Сейчас ты не в чрезвычайной ситуации. Превратное заклятье, действовавшее на тебя так долго, непросто удалить полностью. Но ты уже зашла гораздо дальше, чем раньше. Очевидно, боль – это физическая демонстрация потенциала, который ты открыла, борясь с остатками заклятья.

Иоланта снова попыталась раздуть занавески. Результат оказался ненамного более впечатляющим. Она-то думала, что с этого момента контроль над воздухом станет легким и абсолютным.

– Так что мне теперь делать?

– Больше тренироваться. Вся стихийная магия – это разум против материи. Ты должна больше стараться. – Принц сел и вздрогнул от боли. – Все мы должны стараться изо всех сил.

* * *

Миссис Хэнкок встретила его своей обычной милой улыбкой и в обычном мешковатом темном наряде:

– Ваше высочество, не пройдете ли в мою гостиную?

Тит ухватился за перила – она поймала его в самом низу лестницы.

– Да что с вами, атлантами? Разве вы не видите, что у меня жуткая головная боль?

Он не лгал: в голове как будто орудовали немаги – ломами и кувалдами. К тому же он ослабел от голода, поскольку со времени допроса в рот ничего не брал, кроме чая.

– Я бы и не подумала помешать вашему высочеству, если бы не дело жизненной важности, – невозмутимо сказала миссис Хэнкок.

– Кто хочет меня видеть?

– Исполняющий обязанности инквизитора, сир.

– Кто такой, полымя его возьми, исполняющий обязанности инквизитора?

– Его имя – Баслан.

Баслана обычно называли не И.О. инквизитора, а вице-проконсулом или что-то в этом роде. Тит потер виски.

– Властитель Державы уже недостаточно важен для лакея Лиходея? Я должен встречаться с лакеем лакея?

– Вы так добры, ваше высочество, – пробормотала миссис Хэнкок, протягивая руку и поправляя рамку с вышитым ирисом, сдвинутую беспечным мальчишкой.

Она провела Тита в строгую гостиную с непокрытым полом, жесткими креслами и отсутствием даже следа цветочков, обожаемых миссис Долиш. Зато на ящиках комода были вырезаны стилизованные изображения вихря. Не обращая внимания на стены и мебель, в гостиной висел спектральный образ Баслана – эту часть атлантийской магии величайшим волшебникам Державы еще предстояло скопировать.

Когда Тит вошел, изображение щелкнуло. Тит плюхнулся в ближайшее кресло и прикрыл глаза рукой – солнечный свет, струившийся сквозь окно миссис Хэнкок, обжигал сетчатку подобно кислоте.

– Что вы хотите?

– Мне нужен отчет о действиях вашего высочества прошлой ночью в комнате для допросов.

Тит не ожидал вопроса, который бы в любой мыслимой форме не затронул мисс Лютик.

– Моих действиях? Истекал кровью из всех основных отверстий и страдал от жуткого ущерба моему зрению, слуху и мыслительным способностям.

– Для перечисленных вами повреждений вы выглядите поразительно здоровым, – заметил Баслан.

Тит закашлялся. Затем повернул голову и залил кровью юбки миссис Хэнкок. Неплохо получилось. Та завизжала – наконец-то искренняя реакция – и безумно замахала палочкой, стремясь избавиться от пятен.

Тит сердито уставился на Баслана:

– Что вы сказали?

Атлант выглядел озадаченным. Он открыл и снова закрыл рот.

– Вам не стоит сомневаться, – вмешалась миссис Хэнкок. – Если его высочество еще не знает, что случилось, то очень скоро выяснит.

Баслан по-прежнему колебался.

Тит сделал вид, что встает:

– Вы потратили достаточно моего времени.

– С прошлой ночи инквизитор остается без сознания. – Голос Баслана звучал визгливо. – Мне требуется знать, что вы с ней сделали.

Тит знал, что маги мысли не выносят вмешательств во время дознания, но не представлял, что последствия могут быть настолько катастрофичны. Или же то, что Фэрфакс сочла легкими фарфоровыми сферами, оказалось гораздо тяжелее? Что, если один шар с эликсиром света, упав с большой высоты, вызвал бы у инквизитора сотрясение даже при нормальных обстоятельствах?

– Она потеряла рассудок? – поинтересовался Тит, понимая, что это слишком хорошо для правды.

– Она не потеряла рассудок, – огрызнулся Баслан. – Просто временно неспособна выполнять свою работу.

– Очень жаль. Это было бы ангельское правосудие за всех, чей мозг она разрушила.

Атлант сжал руку, с трудом сдерживаясь:

– Вы скажете мне, что сделали с госпожой инквизитором.

– Так вот почему вы прислали леди Калисту в замок прошлой ночью, – покосился на него Тит. – А я-то думал, что она наконец начала тревожиться о моем здоровье.

И вот почему они пытались предотвратить его отъезд. Не для того, чтобы отнять канарейку. Просто лекарям требовалось знать, что вызвало обморок инквизитора, прежде чем предложить лечение.

Тит ухмыльнулся и вытащил свою волшебную палочку, украшенную по всей длине семью бриллиантами-коронами.

– Это Валидус – палочка, некогда принадлежавшая Титу Великому. Я знаю, атланты культурно изолированы и в целом не интересуются историей, кроме своей собственной, но, полагаю, вы, действующий инквизитор, должны были слышать о Тите Великом.

Баслан поджал губы:

– Я в курсе, кто это.

– Тит Великий оставил после себя объединенную Державу. Но своей семье он оставил еще и благословение Тита, колоссальную защиту, связанную с силой Валидуса, которая не позволит причинить вред наследнику дома Элберона.

Тит дважды стукнул палочкой по ладони. Миссис Хэнкок вскочила на ноги, Баслан отступил на шаг. Оба смотрели на свет, исходивший сейчас от семи корон.

– Да, вы видите одну из последних палочек-клинков. В расчехленном виде – один из самых могущественных предметов. А расчехленный Валидус вызывает благословение Тита. Что я и сделал, прежде чем лишился сознания. В конце концов вся мощь инквизитора, призванная сломить меня, обратилась на нее саму.

Пока принц убирал Валидус, Баслан не отрывал от палочки взгляда. Тит с усилием поднялся. И со всем возможным высокомерием – не слишком впечатляющим, поскольку он едва держался на ногах – усмехнулся атлантам:

– Вот почему вам не стоит шутить с властителем Державы.

* * *

Иоланта обхватила принца рукой у самой лестницы.

В ответ он тихо заворчал:

– Я велел тебе не возвращаться, пока я не сообщу, что все чисто.

Принц был бледен. На его рукаве виднелись капли крови. Даже зная, что кровь – это лишь трюк, Иоланта почувствовала, как дрогнуло ее сердце.

– Тебе могла понадобиться помощь.

– Разве я не говорил тебе никогда обо мне не беспокоиться?

Глупый упрямый мальчишка.

– Если бы я не вмешалась раньше, сейчас ты был бы слюнявым идиотом. Так что заткнись и позволь мне принимать решения самостоятельно.

Он почти улыбнулся:

– Это звучит неправильно. Я – мозг операции. Твоя задача лишь обеспечивать мускулы.

Иоланта хотела коснуться его щеки, но не сделала ничего подобного.

– Когда накапливается достаточно силы, она развивает собственный разум.

По лестнице сбежал Бирмингем, староста пансиона.

– В чем дело, Тит? Выглядишь так, словно встретился с призраком.

Иоланту по-прежнему коробило, когда к принцу обращались по имени. Она чуть не велела Бирмингему прекратить фамильярничать, но вместо этого сказала:

– Испорченные устрицы на дипломатическом приеме.

Староста с шумом втянул воздух:

– Это может быть смертельно. Тебе лучше надеяться, что опасность позади.

– Кажется, меня сейчас снова вырвет, – пробормотал принц.

– Поспеши. Я принесу тебе горшок.

Иоланта нашла один такой в отеле. Принцу пришлось объяснять, для чего предназначен сей предмет. Подумать только.

– Пока, Бирмингем.

Как только они очутились в комнате принца, Иоланта одолжила его волшебную палочку и взмахнула ей. Послышались рвотные позывы.

Принц вздрогнул, но в то же время был поражен.

– Что это?

– Научилась у ученицы в Малых Заботах. Так она убедила мать больше не давать ей репу на ужин. – Иоланта очертила звуконепроницаемый круг и вернула палочку владельцу. – Теперь ложись.

– Мне нужно посмотреть, не прислал ли Далберт донесение.

– Ложись. Я сделаю это за тебя.

– Я...

– Если Далберт присылает донесения, я должна уметь их получать. Помни, ты не всегда будешь здесь.

«Ты сможешь жить вечно за меня». В этих словах звучало сожаление, спокойное принятие того, что нельзя изменить. Принцу не светило ни славы за попытку совершить невозможное, ни награды за выполненное обещание.

– Обязательно мне напоминать? – Он вытянулся на постели. – Положи лист бумаги под машину у моего письменного стола в кабинете.

Иола без проблем нашла устройство, похожее на дикобраза, и со второй попытки разместила бумагу на подносе в форме подковы. Устройство клацнуло. Когда оно остановилось, Иоланта достала бумагу и отнесла принцу.

– Какие новости у Далберта? И что с тобой делала миссис Хэнкок? Она требовала, чтобы ты принес мисс Лютик?

– Никто не спрашивал о мисс Лютик. – Он взял донесение из рук Иоланты и просмотрел. Лицо его было уже не настолько бледным. – Так это правда: инквизитор остается без сознания.

– Правда?

– С прошлой ночи.

– Из-за того, что я сделала?

– Из-за того, что ты сделала, только они думают, будто в ответе за это я. Так что я сочинил для них сказку о могуществе моей волшебной палочки.

Принц продолжал читать отчет, не слыша, как прозвучало только что сказанное. Иоланта подавила смешок.

– Они тебе поверили? Все мальчишки рассказывают подобные сказки о своих палочках.

Принц взглянул вверх. Сначала его глаза были пусты, затем осветились озорством.

– Возможно, но я действительно владею великолепной палочкой, лучшей в своем роде. Она любую девушку с ума свести может.

Оба разразились смехом. Принц преобразился, словно пустыня, возродившаяся после ливня. Иоланте пришлось отвернуться – ее глаза наполнились внезапными слезами.

«Ты сможешь жить вечно за меня».

Повернувшись к нему спиной, она выглянула в окно. Стоял солнечный день. Младшие мальчики заполнили полянку за домом, увлеченные играми, с чем придется: мячами, палками. Троица пыталась запустить в небо воздушного змея.

Их окружала простая мирная жизнь – а принц вынужден смотреть на все это будто через бинокль, без возможности прикоснуться.

– А регент не станет противоречить твоим словам? – услышала Иоланта свой голос, продолживший дискуссию, словно значение имела лишь опасность, угрожавшая им сейчас. – Твоя палочка – это фамильное достояние. Если она обладает особой властью, он бы тоже об этом знал, правда?

– Алект может сказать лишь, что он не в курсе. Он первым подтвердит, что есть знание, передающееся только по прямой линии наследования.

– Итак, пока инквизитор остается без сознания, мы в безопасности.

– Похоже, что так.

– Что случится, когда она придет в себя?

– Что-то.

Иоланта развернулась:

– Что?

– Время покажет. – Принц говорил со спокойствием, происходящим не от покорности, а от железной решимости. – Мы предположим худшее и приготовимся соответственно.

* * *

Комната была завешена темно-красными занавесками и синими гобеленами. Вазы с позолоченными ледяными розами поднимались почти до самого расписного потолка. В центре дальней стены под тройным арочным проемом на отделанном драгоценными камнями троне восседала принцесса Аглая.

Стансы в учебном разделе Горнила выглядели соответственно вкусам правящих принца или принцессы, их сотворивших. Принцесса Аглая, прабабушка Тита, любила эффектное использование цвета и показную роскошь. Кроме того, Аглая слыла одной из самых ученых наследниц дома Элберона.

Тит присел на скамеечку перед троном:

– Я прошу ваших знаний, ваше высочество.

Принцесса Аглая погладила толстого персидского кота у себя на коленях:

– Чем могу помочь?

– Я бы хотел знать, может ли первое видение – предсказание – впервые случиться с магом в шестнадцатилетнем возрасте?

Зрелище виверн и бронированных колесниц, сошедшихся в небе, угрожающих и целеустремленных, жгло мозг уже не так живо, как поначалу. Но по-прежнему приходило, угасая и расплываясь по краям.

Принцесса приложила указательный палец к щеке:

– Это было бы совершенно не типично, но не невозможно. Однако, когда первое видение приходит на заре взросления, за ним обычно следует быстрая серия дополнительных – каждый час, если не чаще. Ваш маг испытал это?

– Нет. – Тит не пережил ничего подобного. – А что, если первое видение появилось в ситуации тяжелого страдания? Это уменьшает вероятность дополнительных видений?

– Опишите ситуацию тяжелого страдания.

– Разгар ничем не сдерживаемого допроса инквизитора.

Кот заурчал. Принцесса Аглая с задумчивым видом почесала его между ушами.

– Любопытно. Не уверена, что видение способно проявиться, когда мозг находится под таким давлением. А как ваш маг вышел из подобного допроса, сохранив достаточную ясность ума, чтобы вспомнить предсказание?

– Допрос был прерван.

– Когда?

– Возможно, во время видения или вскоре после него.

– А. Тогда это имеет смысл.

– Как это?

– Сомневаюсь, что у вашего мага вообще было видение. Он видел прореху в сознании. Понимаете, – принцесса Аглая наклонилась вперед, стремясь поделиться своей эрудицией, – маги мысли – любопытное племя. Нельзя просто заплатить им, чтобы они сделали за вас грязную работу. Они должны захотеть принять в ней участие. Талант у магов мысли врожденный, но достигаемая ими мощь прямо пропорциональна их отдаче делу.

Инквизитор определенно фанатично предана Лиходею.

– Маги мысли боятся вмешательства в их работу по двум причинам. Первая: их полностью открытый мозг весьма подвержен необратимому ущербу. Вторая: мысли, которые они используют, чтобы достичь неистовой мощи, становятся видны как прореха в сознании. Ваш провидец узрел не отблеск будущего, а картину внутренней работы мага мысли.

Совершенно неожиданное откровение. Но трепет Тита длился лишь секунду.

– Прореха работает лишь в одном направлении, или это взаимно?

– Совершенно точно взаимно. Известны случаи, когда хозяин мага мысли намеренно прерывал допрос, полагая, что маг недостаточно силен, чтобы сломать объект, и добиваясь прорехи.

Значит, инквизитор, придя в сознание, обнаружит в своей голове отпечатавшиеся образы принцессы Ариадны и ее канарейки. И потребуется не очень много времени, чтобы обнаружить: принцесса Ариадна в жизни не владела канарейкой.

А потом инквизитор вспомнит, что они с Титом были не совсем одни в комнате для допросов.

* * *

За чаем собрались лишь Кашкари, Уинтервейл и Иоланта.

– Его высочество еще тошнит? – спросил Уинтервейл.

– Уже нет, – ответила Иоланта. – Но запаха жареных сосисок он пока не выносит. И съест немного сухого печенья у себя в комнате.

Уинтервейл указал на обилие еды на своем столе:

– Тогда налетай.

– Как прошла твоя поездка домой, Фэрфакс? – поинтересовался Кашкари. – Твоя семья приедет на Четвертое июня?

Иоланта глотнула чая, купив себе несколько минут на размышление. По крайней мере, она знала наверняка, что ее семья не приедет на Четвертое июня, что бы это ни было.

– На самом деле они на этой неделе уезжают в Бечуаналенд. А вы, джентльмены, как поживаете вдали от дома?

– Я всегда «за» жизнь вдали от дома, – вздохнул Уинтервейл.

– Тогда что ты делаешь на каникулах?

– Жду, когда снова начнутся занятия.

Что можно ответить на подобное?

– А у тебя все так же плохо, Кашкари?

– Нет, я скучаю по дому. Но поездка в Индию и обратно занимает шесть недель, потому я могу видеться с семьей лишь летом. Хотел бы я учиться к ним поближе.

– Почему же решил пойти в школу так далеко?

Иоланта видела еще нескольких индийских мальчиков в форме, так что он хотя бы не единственный здесь.

– Так сказал астролог.

– Астролог?

Кашкари кивнул:

– Когда мы рождаемся, рисуют все эти запутанные карты. Перед каждым важным решением в жизни мы консультируемся с астрологом – предпочтительно тем, кто нарисовал карту, – и он говорит, какие шаги желательно, а иногда и необходимо предпринять.

Это звучало очень похоже на то, что делают со своим натальными картами маги.

– Так ты здесь не потому, что хочешь, а потому, что так написано на звездах.

– Некоторые вещи предопределены.

Интонация Кашкари напомнила Иоланте о принце, когда тот рассуждал о тщетности попыток избежать своей судьбы.

Уинтервейл потянулся за сосиской:

– Думаю, ты слишком полагаешься на звезды.

И локтем опрокинул чайную кружку. Все вскочили. Кашкари схватил полотенце, висевшее возле умывальника, а Иоланта убрала с дороги стопку книг.

За ними стояла маленькая фотография в рамке, семейный портрет: мужчина, женщина и маленький мальчик между ними. Иоланта чуть не выронила книги. Мальчик – это, очевидно, Уинтервейл девять или десять лет назад. Его отец выглядел смутно знакомым, но лицо матери Иола узнала мгновенно.

Сумасшедшая, которая пыталась задушить ее в портальном сундуке.

– Твоя семья? – спросила Иоланта, надеясь, что голос звучит не слишком резко.

– Только отца больше нет. А мать уже не та со времени его смерти.

Один из способов сказать, что твоя мать – убийца-лунатичка.

– Так вот почему ты не любишь каникулы?

– Ну вообще большую часть времени с ней все в порядке. Просто никогда не знаешь, когда возникнут проблемы.

Уинтервейл взял у Кашкари полотенце и вытер лужу. Затем отбросил полотенце, плеснул себе еще чая и сел.

– Думаю, мы должны поработать над твоим броском, Фэрфакс. Скорость у тебя великолепная, но рука и плечо расположены не так ровно, как должны.

* * *

Через полуоткрытую дверь до Тита волнами доносился шум, производимый тридцатью с лишним мальчишками на отдыхе: вверх и вниз по лестнице топали ботинки и башмаки, младшие дети тащили подносы с грязной посудой, звенели тарелки и столовые приборы; старосты в общей гостиной, расположенной через проход, обсуждали различия между стилем игры в футбол в Итоне и Винчестере.

Тит сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Раскрытое Горнило лежало на коленях, и оттуда на него смотрел некто незнакомый. Если прежде Тит и сомневался в действенности наложенного на Фэрфакс заклинания неповторимости, то сейчас видел перед собой доказательство. Обычно он неплохо управлялся с ручкой и чернилами, однако на получившемся рисунке ее лицо было совершенно неузнаваемо.

Тит постучал палочкой по странице. Чернила вихрем поднялись с иллюстрации и вернулись в стержень авторучки. Теперь Спящая красавица лежала на своей кровати без лица, окруженная всей грязью и паутиной, что он добавил с годами. Тит вновь стукнул волшебной палочкой, и к принцессе вернулись первоначальные черты, милые и скучные.

В комнату постучали. Он поднял взгляд и увидел закрывавшую за собой дверь Фэрфакс. Та указала на палочку в его руке. Принц установил звуконепроницаемый круг.

– Когда ты собирался сказать, что женщина, пытавшаяся меня убить, – это мать Уинтервейла?

Он наслаждался ее воинственным видом и суженными от возмущения глазами. Эта девушка излучала могущество самим своим присутствием.

– Я не хотел, чтобы на твое отношение к Уинтервейлу, который совершенно здоров, повлияло твое мнение о его матери.

– А что, если б мы с ней столкнулись?

– Не столкнулись бы. Она не появляется в школе, и никого из нас никогда не приглашали в ее дом. Кроме того, если б вы и встретились, она не знает, как ты выглядишь.

Фэрфакс сказанное не умиротворило.

– А ты на моем месте хотел бы о таком знать?

– Хотел бы, – пришлось признать.

– Тогда ответь мне той же любезностью.

Тит вздохнул. Ему, так долго скрывавшему все ото всех, оказалось тяжело делиться секретами и с трудом добытыми сведениями. Но Фэрфакс права – не все должно ждать его смерти.

– И вообще, ты слишком мало мне доверяешь, если думаешь, будто я стану судить о парне по его матери. Если я способна даже к тебе хорошо относиться, Уинтервейлу бояться нечего.

По затылку расползлось тепло.

– Ты хорошо ко мне относишься?

Она отодвинулась и бросила на Тита презрительный взгляд:

– Иногда. Не сейчас.

Он похлопал по постели:

– Иди сюда. Позволь мне переменить твое мнение.

Фэрфакс скривилась:

– Новыми сказками о могуществе твоей волшебной палочки?

Тит улыбнулся. Возможно, с ее появлением песок в часах его жизни посыпался быстрее, но до нее он никогда не улыбался. И не смеялся.

– Ты по-прежнему моя подданная, так что сядь по приказу своего суверена. Он покажет тебе свои владения.

* * *

Принц научил Иоланту самостоятельно проникать в Горнило и передвигаться не только в его практическом стансе, но и в учебном, о существовании которого она даже не подозревала.

Учебный станс выглядел как маленький дворец, построенный из бледно-розового мрамора, с прозрачными широкими окнами и глубоко утопленными лоджиями. Внутри два пролета лестницы вели на галерею, окружавшую высоченный приемный зал. Вдоль галереи располагались двери различных размеров, цветов и отделки.

Сперва они подошли к черной блестящей двери из цельного куска обсидиана, в котором поблескивали выложенные созвездиями бриллианты размером с виноградину.

– Это класс Тита Третьего.

– Внутри сам Тит Третий?

Тит Третий считался одним из самых выдающихся правителей дома Элберона, наряду с Титом Великим и Гесперией Величественной.

– Его запись и подобие. Именно он создал Горнило, так что его станс расположен первым.

Рядом с обсидиановой дверью виднелась табличка с именем правителя. А под ней список тем, спускавшийся до самого пола.

– Он разбирался во всех этих областях?

– В большинстве из них – он был ученым человеком. Но его знания соответствовали времени.

Принц постучал по списку, и поверх изначально вырезанных букв гроздью рассыпались пояснения.

Иоланта придвинулась поближе. Множество комментариев прилагались к теме зелий.

«Архаичные рецепты. За более простыми и эффективными рецептами обращайтесь к Аполлонии Второй. Тиберий».

«Не ходите за рецептами к Аполлонии Второй, если не собираетесь вырывать глаза у живых зверей. У Тита Шестого – знаю, это шокирует – есть множество очень достойных рецептов. Аглая».

«Аглая приспособила рецепты Тита Шестого к более современным инструментам и методикам. Гай».

– Так вот кто обучил тебя магии тонких сфер – твои предки!

– Многие из них были способными магами, но лишь некоторые стали хорошими учителями.

Галерея повернула. И еще раз. Иоланта перестала рассматривать двери и принялась изучать юношу, шедшего рядом. Он выглядел чуть менее слабым, хотя двигался по-прежнему осторожно, словно тревожась о равновесии.

И будет лишь хуже.

Вот почему он хотел, чтобы она в него влюбилась. Любовь – единственная сила, способная направить принца на этот путь. И удержать на нем.

В сердце Иоланты зародилось колкое, словно шипастая гиря, чувство.

Они снова приближались к лестнице. Последние две двери принадлежали соответственно принцу Гаю и принцу Титу Седьмому.

– А у твоей матери здесь нет места?

– Она никогда не была на троне. Только правящему принцу или принцессе дается участок в учебном стансе.

Дверь принца Гая – гигантский базальтовый блок, густо усеянный рубинами размером с кулак – безошибочно напоминала дверь Тита Третьего, только выполненную в более показной манере. Среди областей специализации на его табличке упоминалась Атлантида.

– Ты провел здесь много времени?

Принц бросил ледяной взгляд на дверь дедушки:

– Я к нему не обращаюсь.

Иногда он казался шестнадцатилетним. А иногда – тысячелетним стариком, холодным и гордым, как династия, его породившая.

Иоланта постучала в его собственную дверь:

– А что преподаешь ты?

Рядом с классом принца Гая, дверь Тита выглядела почти до смешного простой – в точности дверь его комнаты в пансионе миссис Долиш.

– Я преподаю выживание – тебе. Когда меня не станет, именно сюда ты будешь приходить, если возникнут вопросы.

Внезапно Иоланта поняла, почему так тяжело на сердце. Если пророчество о его смерти интерпретировано верно – у принца осталось очень мало времени. Возможно, год. В лучшем случае полтора. Каково будет открывать эту дверь, зная, что он мертв? Разговаривать с его «записью и подобием»?

Иоланта заставила себя произнести что-то разумное:

– Не возражаешь, если я задам твоему дедушке несколько вопросов? Вдруг он знал об Атлантиде что-то, способное помочь нам освободить учителя Хейвуда?

– Давай. Хотя…

– Что?

Принц не смотрел на нее.

– Думаю, тебе стоит сперва проконсультироваться с Оракулом Тихих вод.

* * *

От розового мраморного дворца вела выложенная булыжником тропа, обсаженная высокими величественными деревьями с шелковистой на ощупь корой. С ветвей слетали бледно-голубые цветы, кружась, подобно крошечным зонтикам.

Иоланта поймала один из голубых цветков.

– Мы все еще в учебном стансе?

Принц кивнул:

– В практическом, когда уходишь, все выглядит так, будто тебя и не было. Но Оракул советует каждому лишь раз в жизни, и пока ее историю не перенесли в учебный станс, где существует непрерывность, мои предки не могли добиться от нее разумных ответов.

– А она может лишь помочь тебе помочь кому-то другому, правильно?

– Да. И она видит тебя насквозь. Когда я притворился, будто хочу помочь Лиходею остаться у власти, Оракул рассмеялась. Когда сказал, что хочу защитить свой народ, она опять засмеялась. А когда я спросил, как могу помочь тебе добраться ко мне, она велела мне заниматься своими делами, поскольку тебе мои интриги не интересны.

Сейчас принц мог об этом шутить, но Иоланта подумала, насколько же его, наверное, задели резкие бесполезные ответы Оракула, когда он так отчаянно нуждался в руководстве и поддержке.

Тропа вывела их на поляну. Оракул в ее центре выглядела не прудом, как думалось Иоланте, а небольшим круглым бассейном из прекрасного светлого мрамора. Вода была так же красива, как эликсир света, созданный ею с помощью молнии.

– Наклонись над краем и посмотри на свое отражение, – велел принц.

Стоило так и сделать, как вода подернулась рябью.

– Добро пожаловать, Иоланта Сибурн, – приветствовал приятный женский голос

Иоланта в удивлении отпрянула:

– Откуда ты знаешь мое имя, Оракул?

Вода затанцевала, словно смеясь.

– Хороша бы я была, кабы не знала, кто пришел просить моей помощи.

– Тогда ты знаешь и то, зачем я пришла.

– Но ты хочешь помочь не одному человеку.

Иоланта глянула через плечо. Принц стоял на краю поляны, вне пределов слышимости.

– Подумай хорошенько. Я могу помочь лишь раз.

Иоланта провела пальцем вдоль бортика:

– Тогда помоги мне помочь тому, кто нуждается в этом больше всего.

Гладкая зеркальная поверхность бассейна не шелохнулась – ни малейшей ряби, ни всплеска. И вдруг отражение и самой Иоланты, и безоблачного неба над ее головой исчезло. Вода стала чернильно-черной и выгнулась, как при приливе.

Голос Оракула звучал глубоко и хрипло:

– Лучше всего ты поможешь ему, попросив помощи у преданного и отважного. И у скорпиона.

– Что ты имеешь в виду?

Но конечно, таких вопросов оракулам задавать не положено.

Вода снова стала чистой и отступила от края, шипя и испаряясь. Мрамор под рукой Иоланты, холодный минуту назад, теперь раскалился, словно его часами согревало солнце.

– Что же касается твоего опекуна, он недолго останется в тюрьме инквизитора, – тихо произнесла Оракул. – Прощай, Иоланта Сибурн.

* * *

Они вошли в Горнило, сидя на кровати на почтительном расстоянии друг от друга. Однако, открыв глаза, Тит обнаружил голову Фэрфакс на своем плече, а ее руку в своей на обложке книги.

Он не сразу отпустил ее ладонь. Надо было, но Тит почему-то не шелохнулся. Его дыхание стало поверхностным, почти прерывистым. Челюсть щекотали волосы Фэрфакс, словно она наклонилась, чтобы посмотреть на Тита.

В его венах пульсировало горячее желание. Одна секунда. Две. Три. Если он досчитает до пяти, и она не двинется…

Четыре секунды. Пять се…

Ее пальцы стиснули его руку. А в следующее мгновение Фэрфакс встала и отошла. У противоположной стены развернулась и беззаботно скрестила ноги в лодыжках, будто ничего не произошло. Ничего и не произошло, но около пяти ужасно долгих секунд Тит колебался на краю.

Он собрался:

– Что сказала Оракул о твоем опекуне?

– Что он недолго останется в Инквизитории.

– Как он сбежит?

– А оракулы отвечают на такие вопросы?

Послышался громкий стук в дверь, но не к Титу, а в комнату Фэрфакс.

– Ты там, Фэрфакс? – спросил Купер. – Я бы не отказался от помощи с сочинением-критической статьей.

– Мое стадо блеет. Пора их пасти. – Она распахнула дверь. – Купер, старик. Ты скучал по мне?

Тит по ней уже скучал.

Едва она вышла, он открыл Горнило на иллюстрации к «Оракулу Тихих вод». Лицо Иоланты смотрело на него с поверхности бассейна. Как он и надеялся, способность водоема ухватывать черты всякого, кто в него заглянул, не была подвержена чарам неповторимости.

Тит Пятый придумал этот фокус, потому как хотел, чтобы все великие и ужасные маги, оставшиеся внутри Горнила, походили на него. Тит Седьмой совсем не любил смотреть на собственное лицо даже в зеркале, но испытывал огромную благодарность к предку за то, что тот был столь глуп.

Теперь Тит мог вставить Фэрфакс в любую сказку по своему выбору.

Теперь он мог ради нее сразиться с драконами.

И теперь он мог вновь ее поцеловать.

Сложно предсказать, насколько сильным вырастет стихийник-ребенок. Малыш, в гневе способный сдвинуть фундамент дома, став взрослым, может оказаться в силах поднять лишь камень в четверть тонны.

Иногда верно и обратное. Маг стихий, что при нормальных обстоятельствах может сдвинуть лишь камень в четверть тонны, вполне способен поднять вес в двадцать раз тяжелее, когда от этого зависит его или ее жизнь.

Из книги «Жизнь и деяния великих магов стихий»