– Вот дерьмо, – шипит Лиэнна в ухо Джули. – Что она здесь делает?

Вечеринка с самого начала не задалась. Одна официантка – их целая толпа, и все одеты в тематические костюмы, хотя Джули не может понять, какой теме они посвящены, – споткнулась, упала, уронила поднос с канапе и растянула лодыжку, так что одному из официантов, разносивших коктейли, пришлось отвезти ее в травмпункт, а матери Шантель – самой заняться раздачей угощения. Ди-джей, с которым договорилась Лиэнна, так и не нарисовался. А теперь в комнату вошла Шарлотта в длинной кружевной юбке, спортивном топе, куртке из поддельной змеиной кожи и старых теннисных туфлях «Данлоп». Судя по выражению Лиэнниного лица, появление Шарлотты – пока что самая крупная неприятность.

Все толкутся в гостиной, по-новому обставленной матерью Шантель и мужчиной в бирюзовом костюме, тусовавшимся на Уинди-Клоуз на прошлой неделе. В старой гостиной были просто диван, пара кресел, камин, музыкальный центр и телевизор. Теперь здесь кожаный пол, декоративный водопад, длинный диван – изогнутый и тоже кожаный, такие ставят в приемных, – несколько висячих полок со стеклянными украшениями, растения, посаженные в цветное стекло, а не в землю, и серебристые жалюзи.

– Привет, Джул, – говорит Шарлотта, подойдя.

– Приветики, – откликается Джули.

Лиэнна громко вздыхает.

– Здравствуй, Лиэнна, – говорит Шарлотта.

– Как она пронюхала про вечеринку? – шипит Лиэнна.

– Джули меня пригласила, – отвечает Шарлотта.

Крупный мужчина устанавливает караоке в дальнем конце гостиной. Тем временем кто-то врубил микс «Убойные хиты – 97» на большом серебристом CD-плейере, и теперь в центре просторной комнаты какие-то девчушки в искрящихся блестками платьях и огромных сережках пляшут под «Если хочешь быть» «Спайс Герлз», прыгая, как мячики, по кожаному полу, отрабатывая номер, на разучивание которого, должно быть, ушло много часов.

– Кто это? – спрашивает Шарлотта.

– Думаю, родственницы хозяйки, – говорит Джули. – Из Дагенхема.

– Не вздумай тут мутить воду, – говорит Лиэнна Шарлотте.

– А которая – мама Шантель? – спрашивает та у Джули.

Джули осматривается.

– Не уверена, – говорит она. – Я даже не знаю, как она выглядит.

– Вон она. – Лиэнна показывает на стройную коротко стриженную блондинку в черном платье, держащую в руке тарелку дим-сум с креветками. – Но не вздумай с ней…

Шарлотта направляется к матери Шантель.

– Господи боже, – говорит Лиэнна Джули, – она же явно собирается все испортить.

Джули улыбается.

– Ничего подобного. Она просто хочет тебя попугать.

– Надеюсь. Иначе ей придется несладко.

Как и предсказывала Джули, Шарлотта и словом не обменивается с матерью Шантель. Вместо этого она берет дим-сум с серебряного подноса и исчезает из гостиной.

– Видишь? – говорит Джули. – Она просто над тобой прикалывается.

– Хм-м-м. – Лиэнна потягивает белое вино. – Как Люк?

– Он в порядке. Ну то есть у него все нормально.

– Расстроился, что не смог пойти на вечеринку?

– Нет, не особенно. Он к этому привык.

– Не сомневаюсь. О! Вот и Дэвид. – Она машет рукой. – Привет, красавчик.

Дэвид подходит к ним.

– Где Шантель? – спрашивает он.

– Фиг ее знает, – говорит Лиэнна. – Может, все еще прихорашивается.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Джули у Дэвида.

Он награждает ее взглядом, означающим «попридержи язык».

– Отлично, – говорит он. – А ты как?

– Ясненько! – восклицает Лиэнна. – Я так и знала, что между вами что-то есть.

– Лиэнна! – возмущается Джули.

– Чтоб я сдох, – бормочет Дэвид. – Господи.

– Вы же без ума друг от друга, ведь так? – не сдается Лиэнна.

– Нет, – говорит Джули и отходит в сторону.

Кухня изменилась, как и все остальное в доме. В свое время Джули часто приходила сюда, чтобы за компанию приготовить с Шарлоттой оладьи «Финдус Криспи». Джули вставала где-нибудь в уголочке, стараясь не путаться под ногами и казаться незаметной, тогда как Шарлотта – чаще всего нарочно – путалась под ногами у матери Марка, из-за чего начинался кавардак. Когда Шарлотта и Марк жили здесь, они платили матери Марка за стол и квартиру – в основном не деньгами, а работой по дому. Готовили они себе сами, так как стряпня в договор не входила. Им были отведены половина полки в холодильнике, один угол морозильника, открывавшегося, как гроб, и половина верхнего шкафчика на кухне, где они держали свои тарелки, чашки и стаканы. Когда им требовалось что-то купить, они шли в магазин сами, хотя Марку иногда позволялось внести несколько пунктов в список, составленный матерью. Шарлотте это не позволялось никогда. Если Шарлотта работала или была в отъезде, мать готовила для Марка экстравагантное – «твое любимое, сынок!» – блюдо с замороженным горошком и мясной подливой, как будто он долго где-то пропадал – возможно, потерялся в пустыне и только что вернулся домой. В то время Шарлотта, казалось, питалась исключительно тем, что можно быстро сбацать в микроволновке, и оладьями «Финдус Криспи».

Джули тоже к ним пристрастилась – хотя ни разу не ела их после отъезда Шарлотты. Пожарив оладьи, подруги уносили их с собой в сад, где, усевшись на траву возле пруда, ломали пополам, широко разевая рты, чтобы поймать длинные сырные сопли. Шарлотта, как обычно, комплексовала меньше Джули, а та непрерывно озиралась, опасаясь ос, и хотела поскорее оказаться дома. Но все равно это было весело; веселья, впрочем, больше было в ностальгическом воспоминании, чем в самом развлечении. Прошлое для Джули всегда радостней настоящего. Только насчет прошлого Джули уверена: она его переживет.

В те дни пол на кухне был покрыт линолеумом цвета мяты, и всю кухню занимали практичные (в смысле надежность важнее дизайна) вещи – холодильник, чайник, микроволновка, фритюрница и тостер, которые выглядели так, словно их целиком отлили из одного куска дешевого пластика. Но теперь их заменили дорогостоящие на вид хромированные аналоги. Холодильник напоминает звездолет или какую-то ядерную ракету. Пол и стены отделаны мрамором, а сервировочный столик, на котором семья Марка хранила письма, старые выпуски «Дейли Мейл» и горшки с рассадой, теперь покрыт изящным коллажем из крохотных серебристых и белых керамических плиток.

Мама Шантель роется в холодильнике; с кухни только что вышел официант с подносом напитков. У Джули вдруг возникает ощущение, что она вторглась на запретную территорию, что это новоселье – не из тех, где можно смело взять себе пива из холодильника и слушать, как народ болтает о наркотиках и сексе и жалуется, что на такой отстойной вечеринке да с такой дерьмовой музыкой остается только на кухне торчать. У Джули внезапно кружится голова. Снаружи опять как из ведра поливает.

– Милочка, с тобой все в порядке? – спрашивает мама Шантель. – Ты что, заблудилась?

– Ох, простите… Нет. Я искала… Впрочем, неважно.

Мама Шантель закрывает холодильник и подходит к Джули.

– Милочка, ты уверена, что у тебя все о'кей?

Джули обеими руками вцепляется в сервировочный столик. Наверняка она оставит отпечатки пальцев на чистеньких плитках, но это уже не имеет значения, потому что она умирает. Голова словно раздувается. О черт. Руки немеют, потом плечи, а за ними и шея.

Она пытается улыбнуться маме Шантель, делая вид, что ничего не случилось.

Я не умираю. Я могу улыбаться. Если я еще способна притворяться, значит, у меня все о'кей.

– Сядь-ка, милочка, вот сюда, за стол.

Но она думает, что я больна. Может быть, я плохо выгляжу. Я наверняка плохо выгляжу, и сейчас мне придет капут. Это что – кровоизлияние в мозг? О чем бы таком подумать перед смертью?

– Ну давай же, милочка.

Мамочка, где ты? Мамочка, где ты? Мамочка, где ты?

– Может, дать тебе воды?

Джули качает головой. Садится за столик и подпирает голову руками, закрыв глаза. Все по-прежнему плывет, а музыка из гостиной кажется замедленной и искаженной. Не поднимая головы, Джули запускает в волосы вспотевшие пальцы.

– Тогда я налью тебе крепкого чая.

Смерть отступает, но Джули все еще трясет. Теперь, оправившись от испуга, она замечает, как сильно дрожит; она отупела и выдохлась, внутри – пустота. Я не умру, думает она, и сразу же: прикоснись к дереву. И она прикасается – трогает свой маленький деревянный брелок в виде льва, который носит лет с десяти, а может, и дольше – с того самого дня, как ее семья переехала на Уинди-Клоуз. Он даже перестал походить на льва, так часто она к нему прикасалась.

Джули не верит в судьбу, но взяла в привычку прикасаться к дереву еще до того, как сама осознала. И примета всегда срабатывала, из-за чего кажется чуть ли не научной. Но опять-таки Джули такой науке не доверяет. Особенно с тех пор, как узнала про Индюшку-индуктивистку, которую придумал Бертран Расселл. Если событие повторяется очень долго, то из этого вовсе не следует, что оно будет происходить всегда. Индюшка полагала: раз ее каждый день кормят в девять утра, значит, будут кормить вечно в это же время. Ее и кормили – вплоть до сочельника. Но Джули все равно прикасается к дереву, потому что ей от этого как-то спокойнее и она перестает думать о смерти. В этом смысле примета и впрямь работает.

Мама Шантель ставит перед Джули чашку чая и сахарницу.

– Кстати, меня зовут Никки.

– Спасибо, – говорит Джули, кладя в чай две ложки сахара.

– Тебе, должно быть, здесь очень странно. Все выглядит по-другому… Я слышала, тебе пришлось уехать при скверных обстоятельствах. Я слышала… Ну, Шантель не должна об этом знать, но я выяснила, что здесь случилось. Бедняжка, я тебе так сочувствую.

– О господи… – До Джули доходит, что Никки приняла ее за Шарлотту. Как неловко-то. Никки думает, Джули расстроена потому, что она – Шарлотта, и у Шарлотты есть масса причин расстраиваться, а у Джули никаких причин нет, и…

– Простите. Я… Я не…

Никки нахмуривается.

– Ты ведь жила здесь. Твой парень…

– Нет. Это вы про Шарлотту. Я живу в № 18, дальше по дороге. Я Джули.

– О. И что?…

– Простите. Мне стало нехорошо. На самом деле я искала Шарлотту. Мы подруги. Я просто, типа, э-э…

– Ты, случаем, не под… ну, ты понимаешь…

– Под кайфом? Нет.

– Может, это у тебя на нервной почве?

Джули смотрит в стол.

– Может быть.

– А может, от нехватки железа, – говорит Никки. – Ты что-то бледная.

– От нехватки железа бывает головокружение?

– О да, еще какое. Ты бы к врачу сходила.

– Схожу.

– Если это не… Слушай, а ты не беременна?

– Не думаю, – Джули отхлебывает чай. – Нет. Определенно нет.

Никки поднимает бровь.

– Определенно!

– Определенно. – Джули улыбается. – Разве что путем осмоса.

Никки смеется.

– Милочка, да тебе поди просто с кем-нибудь перепихнуться надо. – Ее смех звучит так, будто она только что выкурила сотню сиг, одну за другой.

Джули тоже смеется.

– Да, Лиэнна вечно мне так говорит.

– Дай ей бог здоровья. Она считает, что все можно вылечить сексом – или маникюром.

– Да, я знаю.

– Она тебе про нас рассказывала? Знаешь, мы раньше не были богаты. Перед тем как приехать сюда, мы жили в бунгало – настоящая хибара, честное слово. Однажды приезжает Лиэнна – именно что однажды, дважды к нам никто никогда не совался, – так вот, она смотрит на нашу комнату, наши кошмарные половики, на козла, которого мы дома держали, и тут же бросается к машине за маникюрным набором. «Сейчас я вас развеселю», говорит. Вот тебе Лиэнна во всей красе. Она ни за что не станет делиться своими чувствами или делать то, что ей не по нутру, или что-нибудь толковое – скажем, мыть посуду или гладить белье, но зато сделает тебе маникюр, когда у тебя такая депрессия, что отсохни руки – ты и не заметишь. Однако мне тогда полегчало. А? О чем я говорила?

Джули улыбается. Ей нравится Никки.

– Вы держали козла? Прямо в доме?

– Да. Его звали Билли. Понимаешь, он не любил холод. Роб, мой бывший… это был его козел. Роб жил в фургонном поселке, – объясняет Никки, – там у всех были козлы. Билли любил чинарики. Жрал их прямо горящими. Жрал занавески – и правильно делал, они были ужасные, – а также все, что висело на бельевой веревке. На самом деле, даже в теплую погоду лучше было держать его взаперти, чтобы он белье не жрал. Белье на улицу – козла в дом. Белье в дом – козла на улицу. В таких ситуациях вырабатываешь систему. – Никки задумчиво прихлебывает чай. – Я буду зверски скучать по этому козлу.

– Это очень симпатичный дом, – говорит Джули.

Никки осматривается, как будто видит все в первый раз.

– Тебе нравится? Да, я думаю, что еще его полюблю.

– Он вам не нравится?

– Да нравится, конечно. Он прелестный. Я, наверное, просто немного ошеломлена. Все как-то слишком уж мило и симпатично. В смысле, когда Шан выиграла деньги, я все повторяла: «О господи, новые занавески». Но такого я никак не ожидала. Впрочем, мне еще придется снова научиться жить рядом с сестрой. Вот ведь каверза какая. Мы с Мишель на все смотрим по-разному.

В гостиной началось караоке. Никки закидывает в рот таблетку и запивает ее чаем. Кто-то допевает последние строчки «Ангелов» Робби Уильямса. Доносятся жидкие аплодисменты, потом первые такты следующей песни. О господи, это же «Несет подростковым духом». А значит… Да. Джули слышит голос Шарлотты, низкий, хриплый и отчаянный, и кто-то орет, чтоб она заткнулась.

На кухне уютно. Красный тостер «Ага» еще не остыл. На нем сидит одна из кошек, немного мокрая, только что прибежала с улицы. Маленькие лампочки горят на панелях приборов. Как будто Рождество. Джули сознает, что отнимает у Никки время, что та, вероятно, разговаривает с ней лишь потому, что беспокоится, – и потому, что сначала приняла ее за Шарлотту. Вежливость подсказывает Джули вернуться на вечеринку и дать Никки заниматься своими делами.

Джули встает и ставит кружку в раковину. Никки тоже встает.

– Спасибо за чай, – говорит Джули.

– Тебе получше?

– Да, спасибо.

– Что ж, тогда помоги мне завернуть эти штуки в целлофан, – говорит Никки. На сервировочном столике – целая куча тарелок; на каждой осталось по паре канапе. – Подам их завтра к чаю. Завернем и пойдем наверх – я хочу тебе кое-что показать.

Спальня мягкая и чистая. Джули тут же начинает клонить в сон. Она сидит на краю бeлo-poзoвoй кровати, и хлопок дышит такой свежестью, что ей хочется просто тереться о него лицом, кататься по нему и вечно наслаждаться чистым, незнакомым запахом.

– Вот, – говорит Никки. Протягивает Джули фотографию. – Это я.

Джули не знает, что и сказать.

– Не похоже на вас. Ничего себе.

Существо на фотографии выглядит так, будто целиком засосало небольшой американский городок в «ужастике» 50-х годов. Не то что на Никки – оно и на человека-то не похоже.

Никки горда.

– Знаешь, сколько мне тогда было лет?

Джули трясет головой.

– Сколько?

– Пятнадцать. Это за два года до того, как я родила Шантель.

– Господи. Вы тут выглядите вдвое старше. Это невероятно. – Джули только недавно усвоила тонкости этикета, связанного с обсуждением фотографий, отражающих процесс похудания. Совершенно нормально сказать человеку, что он выглядел, как мешок жира, если фотография старая, и человек так радикально сбросил вес, что вряд ли когда-нибудь наберет его снова.

– Сумасшедший дом, правда? Я маленькая всегда так выглядела.

– Ух ты.

– Оставь фотку себе.

– Оставить? Спасибо. В смысле… Почему?

Никто раньше не дарил Джули свои «диетические» фотографии.

Никки смеется.

– Ты мне нравишься. Слушай, я дарю тебе это, чтобы ты навсегда запомнила, что я сейчас скажу. О'кей? Так вот, смотри: я сделала это. Я прошла путь из точки А в точку Б, и это было нелегко, но я это сделала. И не то чтобы я мисс Сила Воли. Я пью. Я курю. Я несколько лет мирилась с ушлым типом, который обращался со мной как с дерьмом, так что я далеко не совершенна. Но я решила свою самую большую проблему, потому что приказала себе. И ты тоже так можешь.

– Откуда вы знаете, что у меня… что я…

– Ты чуть не упала в обморок у меня на кухне, помнишь? И ты не больна, так?

– Нет, не думаю. – Джули делает паузу. – Нет, я не больна.

– Ты жирная, как я была раньше.

Джули смотрит на свои руки и ноги, тощие, как палки.

– Спасибо, – улыбается она.

– У тебя лишний вес не под кожей. Это на самом деле не жир, а комплексы, проблемы. – Никки стучит пальцем по голове. – Это все вот тут. Я такое уже видела. Так что бери фотку и помни, что ты жирная, какой была я, только твой жир называется страхом. И ты от него избавишься, как я.

Чтобы стать нормальной. Чтобы стать стройной, нормальной, привлекательной и лишенной комплексов… А зачем? Чтобы ходить в нормальные пабы и нормально развлекаться и чтобы ушлые типы трахали и использовали тебя, потому что ты такая хорошенькая и нормальная, что им просто хочется тебя сломать? Никки выглядит как кукла Барби, которую зажарили на вертеле или засунули в духовку – она какая-то съежившаяся и обожженная, словно у кого-то закончились «Шринки-Динкс» и он решил: какого черта, запеку Барби, потому что просто ненавижу ее, хочу сделать ей больно, расплавить ее прекрасную пластмассовую кожу… Но Никки милая, и в том, что она говорит, не просто есть смысл; пожалуй, ничего умнее Джули не слышала за весь год. Но даже будь Никки жирной, она все равно была б милой.

– А как вы с ним расправились? – спрашивает Джули. – Я имею в виду вес?

– Диета «Слим Фаст», – отвечает Никки. – Молочные коктейли. Это было легко.

– Жаль, что они от страха не помогают, – говорит Джули.

Никки смеется.

– Ты мне нравишься, – повторяет она. – Ты забавная. Теперь пошли, поищем Шантель. Я ее уже несколько часов не видела.