Лиэнна пытается найти кого-нибудь, кто спел бы с ней дуэтом «Летние ночи» из фильма «Бриолин».

– Все, я уебываю отсюда, – говорит Дэвид.

– Я тоже, – подает голос Шарлотта. – Хватит с меня караоке. Джул?

– Ага. Попрощаюсь только с Никки. Пойдем к Люку?

– Это тот парень, у которого аллергия на солнце? – спрашивает Дэвид.

– Да, – отвечает Джули.

Дэвид направляется к двери.

– Заметано, – бросает он.

Когда Джули, Шарлотта и Дэвид приходят к Люку, там сидит Шантель. Она вся такая здоровая (Джули не часто описывает людей этим прилагательным, но Шантель буквально светится от здоровья), загорелая и подтянутая. Ее длинные блестящие волосы (цвет – как у шерсти Лабрадора шоколадной масти), заплетены в две косички, сбегающие на грудь. На ней длинная юбка и топик с капюшоном и скейтбордистским логотипом; на полу валяются синие кроссовки с двумя белыми полосками по бокам. Спереди на топике – маленький карман, как сумка у кенгуру, и Шантель сидит, засунув туда руку и свесив с кровати скрещенные ноги. Она потягивает пиво из банки.

Фон создает Люков телевизор, как обычно, включенный, но без звука. Идет то ли «Евротрэш», то ли «Неизвестная Ибица» – Джули не может определить, что именно. Она различает на экране лишь пару увесистых сисек.

– Ты, наверное, Джули, – говорит Шантель.

Джули улыбается.

– А ты, наверное, Шантель.

– Да. Только зови меня Шан.

– Я тащусь от твоей юбки, – сообщает Шарлотта Шантель. – Это же…

– Да, это «Хуч», – соглашается Шантель. – Клевая, правда?

Джули вдруг кажется, будто она снова в школе и подслушивает разговор двух популярных подружек. Она даже не знает, что такое «Хуч», но предполагает, что это название фирмы, производящей одежду для серферов или скейтбордистов.

– А ты как думаешь, Джул? – спрашивает Шарлотта. – Скажи, ведь крутая юбка?

– Э-э, да, – говорит Джули. – Симпатичная.

Дэвид неуклюже здоровается с Люком за руку.

– Все пучком, кореш?

– Это Дэвид, – объясняет Люку Джули.

Люк явно собирается сказать что-нибудь этакое, но Джули качает головой, и он ограничивается простым «привет».

Дэвид обходит всю комнату, высматривая, где бы присесть. Шарлотта расположилась в кресле, а Джули притулилась на стуле у компьютера. В конце концов Дэвид садится на пол рядом с кроватью.

– А где Лиэнна? – спрашивает Шантель.

– У тебя дома, поет «Летние ночи», – объясняет Джули.

– Потому мы и ушли, – добавляет Шарлотта.

– А еще она избегает Люка, – говорит Джули и смотрит на него. – Думаю, твоя тактика сработала. Она в последнее время говорила, что хочет тебя ненавязчиво отбрить. Должно быть, это все твой «Пинк Флойд».

Шарлотта хохочет.

– О мой бог. Мне до сих пор не верится, что ты делал с ней это самое. – Она принимается скручивать сигарету.

– Шан увлекается серфингом, – говорит Люк, быстро меняя тему.

– Люк всегда мечтал заняться серфингом, – объясняет Джули Дэвиду. – Куда ты ездишь серфинговать? – спрашивает она у Шантель.

– Мои кореша ездят в Корнуолл, – говорит Дэвид.

– На самом деле я ни разу не серфинговала, – вздыхает Шантель. – Я хочу, но…

– Как, совсем ни разу? – удивляется Шарлотта. – Тогда откуда ты знаешь, что это твое?

– Просто знаю. Это просто чувство, ну, типа… Не хочу показаться выпендрежницей, но вам ведь знакомо ощущение, что вы рождены чем-то заниматься? Я раньше никогда не могла себе позволить съездить к океану, а теперь могу, но боюсь. Это ведь такое мужское занятие, и вообще. Мне просто нужно найти кого-нибудь, кто б со мной съездил. Это случится. Мне только девятнадцать.

– По-моему, серфингу очень трудно научиться, разве нет? – спрашивает Шарлотта.

Шантель пожимает плечами:

– Не-а. Ведь я рождена им заниматься. – Она улыбается. – В общем, я прочла все журналы о серфинге. Чего тут трудного?

Дэвид смеется.

– Правильная позиция, – говорит он.

Музыка заканчивается, и Джули встает, чтобы поставить новый диск.

– Ну, так что с тобой произошло? – спрашивает Люк у Шарлотты.

Она прикуривает свою самокрутку.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты превратилась в хиппушку.

– Иди к черту. Не превратилась я ни в кого.

– Ты куришь самокрутки.

– Ага, – говорит Джули. – И занимаешься йогой.

– Йога – это круто. Не трогайте мою йогу.

– Какой йогой? – спрашивает Шантель.

Шарлотта снова прикуривает самокрутку.

– Аюрведической.

Шантель кивает.

– Круто, – говорит она.

– Аюр… как дальше? – спрашивает Дэвид.

– Аюрведа, – повторяет Шарлотта. – Индийская медицина.

– Что входит в аюрведу? – интересуется Джули. – Это просто йога или целый комплекс, типа, и сознание, и тело?

Шарлотта садится по-турецки.

– Это комплекс.

– Это не та йога, в которой «доши»? – говорит Шантель.

– Верно. Каждый человек рождается с определенной конституцией, и ее называют «доша». Есть три «доши»: «вата», «питта» и «капха». Для каждой есть особая диета, которая ее уравновешивает, и особые формы йоги, которые полезнее, чем другие.

– Я, очевидно, «питта», – говорит Шантель. – Горячая, прыткая и полная духа соперничества.

– А ты кто? – спрашивает Люк у Шарлотты.

– «Вата», – отвечает она. – Маленькая, холодная и невротичная. Ты чего смеешься?

– Откуда ты про все это знаешь? – спрашивает Дэвид у Шантель.

– Моя мама этим занималась, – объясняет Шантель. – Она всеми этими штуками занималась.

– И до сих пор занимается? – спрашивает Шарлотта.

– Нет. Это у нее была очередная мания.

– А у тебя, значит, все всерьез? – спрашивает Джули у Шарлотты.

– Да. Впрочем, не такое уж это и важное дело. В смысле, может, я и правда долбанная вегетарианка-пацифистка, обедаю рисовым пудингом и никогда не ем и не пью холодного, но так хорошо я давно себя не чувствовала.

– Рисовый пудинг? – удивляется Люк. – Почему?

– Моя «вата» не сбалансирована, – объясняет Шарлотта. – Я должна есть теплую пищу.

– Ненавижу все это нью-эйджевское дерьмо, – замечает Дэвид.

– На самом деле это не нью-эйдж, – говорит Шарлотта. – Ну в смысле последователи нью-эйджа тоже занимаются аюрведой, но я, ну, не совсем такая.

– Знаешь, чего я не понимаю во всей этой нью-эйджевской замутке? – спрашивает Шантель.

– Чего? – говорит Шарлотта.

– Ну, я не имею в виду тебя, Шарлотта, – то, чем ты занимаешься, действительно клево, и аюрведа – взаправду стоящая штука, но все эти люди – я имею в виду последователей нью-эйджа, – раз уж они открыли способы продления жизни, избавления от рака, детоксикации организма и так далее, в общем, они должны, по идее, стать хоть чуточку счастливее, разве нет? Должны все время ходить с довольным видом, улыбаться до ушей, смеяться, петь и шутки шутить – но ведь ничего подобного. Они все время какие-то страшно подавленные и больные, и волосы у них тонкие и свалявшиеся, кожа – серая, и они никогда не улыбаются и не смеются, и… Кому это надо – так жить? Я заплатила за то, чтобы моя мама попала в один из этих нью-эйджевских трейлерных поселков, и она превратилась в настоящее страшилище. Дурной запах изо рта, плохие волосы, невозможная пища…

Дэвид смеется.

– Чертовски верно, – говорит он.

– Я думаю, они все так несчастны потому, что отказались от табака, алкоголя и кофеина, – замечает Шарлотта. – Я еще до такого не дошла. – Она смотрит на Люка. – С тобой-то, однако, что?

Джули тоже обратила внимание. Люк не такой, как обычно. Он веселее, раскованнее, что ли.

– Я дала ему пива, – говорит Шантель. – Простите.

– Что-о? – Джули резко разворачивается на компьютерном стуле и смотрит на Люка. – Господи! С тобой все в порядке?

– Я о'кей, – говорит он.

– Тебе что, нельзя пить? – спрашивает Дэвид.

– Нельзя, – хихикает Люк. – Однако я не мертв.

– Черт, – говорит Джули. – Это надо прекратить.

Она чувствует, что краснеет, но ей наплевать, кто здесь и что они могут подумать. Люк в последнее время слишком часто рискует, и это глупо. Все эти его идиотские мысли о том, чтобы выйти наружу; у нее от этого буквально голова пухнет. Неужели мой друг сегодня умрет? Многие ли думают об этом, просыпаясь поутру? Неужели мой друг покончит с собой, потому что хочет освободиться?

– Все в порядке, Джул, – говорит Люк спокойно, глядя на свои руки. – Не боись.

– У тебя правда аллергия на кучу всяких вещей? – спрашивает Дэвид.

– Да, – отвечает Люк, не поднимая взгляда. – С пеленок.

– Я как-то даже не сообразила, что тебе нельзя пиво, – говорит Шантель. – Черт. Хорошо, что я не забила косяк. – Она смотрит на Джули. – Я правда извиняюсь. О господи. Ему правда могло стать плохо?

Джули пожимает плечами:

– Мы не знаем. Просто алкоголь – одна из вещей, которых он никогда не пробовал, потому что, возможно, у него на них аллергия. Из-за того что все его детские аллергии укладывались в четкую схему – жуткая астма, страшная аллергия на арахис и так далее, – мы просто предположили, что, став взрослым, он будет не толерантен к алкоголю. Такие вещи обычно друг другу сопутствуют, ну, знаешь, как факторы, вызывающие мигрень.

Джули хлопочет вокруг Люка, чувствуя себя медсестрой в больнице. Она кладет ему руку на лоб, проверяя температуру, измеряет пульс. Ей трудно его нащупать, так сильно колотится ее собственное сердце; ее пальцы, которыми она прикасается сначала к Люкову запястью, потом к шее, от волнения потные. Джули просит Люка показать язык и спрашивает, не чувствует ли он где-нибудь зуд. Процедура известна ей с детства. Она чувствует, что все за ней наблюдают. Лучше б они между собой о чем-нибудь поговорили.

– С ним все о'кей? – спрашивает Шантель.

– Выглядит он нормально, – говорит Шарлотта.

– Могу я чем-нибудь помочь? – интересуется Шантель.

– Он в порядке, – говорит Джули, наградив Люка красноречивым взглядом, и садится обратно за компьютер. Что-то мерцает на экране, но она не обращает внимания и кликает «Хотмейл» – лишь бы заняться чем-нибудь. Почты нет. Да и откуда ей взяться? Все ее друзья здесь.

– Люк, кореш, – говорит Дэвид. – А на что это похоже – когда у тебя на все на свете аллергия?

– Не знаю, – отвечает Люк.

– Что? – удивляется Шантель. – Как ты можешь не знать?

– Я не могу знать, на что это похоже, потому что мне не с чем сравнивать. С тем же успехом я мог бы спросить вас, каково это – быть нормальными. Если бы инопланетянин прилетел и спросил, каково быть нормальным человеком, вы бы, вероятно, ответили, что быть им довольно дерьмово и вам порой очень одиноко, и вы желаете разных вещей, которых на самом деле не можете иметь, и хотите больше денег, и больше свободы, и чтобы кто-нибудь вас любил, или, по крайней мере, было с кем время от времени потрахаться. Я бы ответил то же самое, но очевидно, что моя жизнь отличается от вашей. Если хотите знать, каково это – безвылазно торчать в комнате, мне придется сказать, что это – нормально. Я ведь только этим и занимаюсь. Это нормально, но тоже довольно дерьмово. Мне бывает скучно, как и всем остальным. А иногда я радуюсь – типа, если встречаюсь с симпатичной девушкой, или если по телику идет что-нибудь стоящее.

– Вот Шантель не сказала бы, что желает этих разных вещей, – говорит Дэвид. Смотрит на Шантель. – Ты же выиграла в лотерею или типа того?

Шантель нахмуривается.

– Да, есть такое дело.

– Тогда у тебя, считай, уже половина этих вещей есть.

– Не-а, – говорит Шантель. – У меня есть только деньги.

– Ты угадала все шесть чисел? – вдруг спрашивает Джули, оторвавшись от компьютера.

Шантель кивает:

– Ага.

– Что это были за числа? – спрашивает Джули.

– Э-э… 6, 11, 14, 19, 40 и 45.

– День рождения? – догадывается Дэвид.

– Да, 6-е ноября.

– А остальные что? – спрашивает Шарлотта.

Шантель слегка краснеет.

– Ну, 14 – это… возраст, когда я впервые занималась сексом. Ну, типа как сексом.

Дэвид улыбается.

– Что значит «типа как сексом»? – спрашивает Шарлотта.

Шантель улыбается, но игнорирует вопрос.

– И сейчас мне 19.

– А 40 и 45? – спрашивает Люк.

– О, я… Я просто подумала, что они прикольно выглядят, – говорит она.

Джули понимает, почему Шантель выбрала числа за прикольный вид. Возможно, все дело в их цвете. Джули всю жизнь видела числа в цвете; может, все так видят. Число 1 – белое. 2 – желтое, а 3 – голубое. 4 – темно-красное, 5 – оранжевое, 6 – белое, почти как 1, но с голубоватым оттенком. 7 – красное или синее, в зависимости от настроения Джули; 8 – темно-оранжевое, а 9 – черное.

Ей порой любопытно, видят другие люди числа в цвете или нет и как они вообще их себе представляют. В воображении Джули числа выстраиваются в строгом порядке, который она смогла бы нарисовать, если б было нужно, – вдоль диагонали, тянущейся примерно от – 100, сидящего в нижнем левом углу ее мысленного пространства, наверх к 100, которое она различает в верхнем правом углу. Ноль находится в центре. Если Джули нужно положительное или отрицательное число, она добирается к нему по этой линии, двигаясь влево вниз или вправо вверх, как на эскалаторе. За пределами миллиона линия мутнеет; на такой высоте не очень-то яркое освещение. Что касается бесконечности, то она в мысленном пространстве Джули отсутствует вообще – человеческий разум не в силах вообразить бесконечность, как не способен вместить всю Вселенную или постигнуть истинный смысл жизни.

Двузначные числа порой окрашены в неожиданные цвета. Например, число 40 – черное, хотя состоит из 4 (красного) и 0 (прозрачного). 45 – вроде как сливового цвета. Вот в чем загвоздка со смешиванием чисел – оно не похоже на смешивание красок, не всегда получается предсказать, что выйдет. К примеру, число 32 – бирюзовое, а 17 – розовое, как и 15. 28 – коричневое, а 37 – синее. Число «р» – светло-голубое, а «е» – темно-синее. Любимое число Джули – мнимая единица – кремового цвета.

Джули предпочитает нечетные числа четным и с подозрением относится к квадратам целых чисел (а к квадратным корням из них – нет). В конце концов, любое число может быть корнем, любое число может быть квадратом. А квадраты целых чисел тщеславны, как клубные певцы или ди-джеи, – они не такие сексуальные, какими себя считают; не такие сексуальные, отстраненные и красивые, как простые числа, которые умудряются быть отстраненными несмотря на то, что их явно больше, чем квадратов целых чисел. (Конечно, на самом деле и тех и других бесконечно много.)

Люк медленно засыпает, положив голову на колено Шантель. Чем глубже Люк погружается в сон, тем тише все разговаривают. Теперь в комнате полная тишина – ее нарушают лишь гудение компьютера и шелест дыхания. Через несколько минут Шантель осторожно сдвигает ногу, и Люкова голова плюхается на кровать. Дэвид поднимается с пола и зевает.

– Лучше нам двигать отсюда, – говорит он тихо.

– Я тоже пойду, – шепчет Шантель. – Извини, что так вышло с пивом.

– Не волнуйся, – говорит Джули. – Это ты извини, что я психанула.

– Если я могу что-нибудь сделать… – шепчет Шантель.

Джули улыбается.

– Спасибо. Здорово было с тобой встретиться.

– Может, как-нибудь соберемся, попьем кофе?

– Было б здорово, – говорит Шарлотта.

Джули кивает:

– Да. Так и сделаем.

Дэвид смотрит на Шантель.

– Ты вроде сказала, что у тебя есть дурь? – спрашивает он у нее.

– Да, – отвечает она. – Не хочешь заглянуть ко мне, покурить?

– С удовольствием, красавица, – ухмыляется он.

Когда Дэвид и Шантель уходят, Шарлотта и Джули укладывают Люка в постель.

– Умотался парень, – шепчет Шарлотта.

– Знаю, – голос у Джули задушенный.

– Эй, подруга? Что с тобой?

Джули вытирает глаза.

– Не волнуйся за меня.

Шарлотта обнимает ее за плечи.

– Эй. Ну же.

– Ты даже не представляешь, какая я глупая и ни на что не способная, – говорит Джули.

– Почему? О боже. Пойдем, провожу тебя домой.

– В любом случае тебе придется у меня заночевать, – говорит Джули. – Уже очень поздно.

– Да, и ты мне все-все расскажешь.

– Я так за него беспокоюсь, – говорит Джули, глядя на Люка.

Шарлотта смотрит тоже.

– Я знаю, – она притягивает Джули к себе и обнимает, гладя ее волосы.

– Я скучала по тебе, – говорит Джули.

– Я по тебе тоже.

Когда они выходят, Джули вспоминает, что нужно включить очистители воздуха, чтобы избавиться от малейших намеков на табачный дым в Люковой комнате.