31

По высокогорью, где издревле селились самые первые майя, с севера на юг протянулась гряда вулканов, активных в течение миллионов лет. Изначально жители гор обожествляли вулканы, поклонялись им, но могучие извержения, порой уничтожавшие целые племена, все же заставили майя со временем переселиться южнее — в «Страну Деревьев», как на к’виче называют Гватемалу. И все четыре часа полета на Си-2 «Грейхаунде», не поднимавшемся выше двух тысяч футов, Стэнтон и Чель могли наблюдать внизу сплошную зеленую массу, давшую название этим краям. Их пилот Уранам пытался ориентироваться по радару, но его пассажиры видели в иллюминаторы только поросшие густым лесом холмы во всех четырех направлениях. Причем цвет листвы стал постепенно темнеть, когда они начали кружить по периметру нужного района, и Чель всерьез забеспокоилась, что они могут не найти Киакикса до наступления ночи.

Если в их расчеты не вкралась серьезная погрешность, Кануатаба должен находиться на расстоянии от шестидесяти до ста миль от ее родной деревни в координатах между 230 и 235 градусами на юго-запад. Волси обнаружил город через три дня пешего перехода, а значит, общая площадь зоны поисков не могла превышать трехсот квадратных миль. Они намеревались обследовать каждый дюйм этого пространства.

Но сначала нужно было добраться до Киакикса.

— Предполагается, что мы увидим великое множество ара? — спросил Стэнтон, перекрикивая рев мотора.

— Нет. Они бывают здесь только в период миграции, — ответила она, поправляя свой козырек. — Деревня находится точно на пути перелета, и осенью их там действительно тысячи, но сейчас они уже давно улетели.

Глазами она непрерывно искала несколько приметных холмов с кипарисами на вершинах, которые послужили бы надежным визуальным ориентиром для обнаружения посадочной полосы.

— Держитесь! — в очередной раз криком предупредил их Уранам.

Каждый раз, когда они поднимались, чтобы перевалить через горный хребет, а потом опять снижались, самолет швыряло то вверх, то вниз, а сейчас левое крыло попало в восходящий поток воздуха, и его вдруг задрало вверх. Машина дала сильный крен, отчаянно дребезжа всем корпусом, и какое-то время у них было ощущение, что она сейчас расколется пополам.

Только когда летчику удалось выровнять самолет, Чель снова увидела землю внизу. Теперь они летели над территорией, где густые джунгли перемежались с пространствами, очищенными под фермерские поля. Утоляя ненасытную любовь североамериканцев к поп-корну и говядине, здесь пошли под топор девственные когда-то джунгли.

А всего минуту спустя она увидела массивный холм, покрытый кипарисами, который царствовал над долиной, где пятьдесят поколений ее предков жили, молились своим богам и растили детей. Она указала Стэнтону вниз на родные места, за которые отдал жизнь ее отец, — Бейя Киакикс.

— Это здесь!

Сезон дождей размягчил почву, а перед самой посадочной полосой валялись несколько старых стволов красного дерева и кедра, не считая достаточно крупных веток. Шасси самолета едва не зацепились за одну из них. Посадка стала еще более опасной, потому что происходила при последних отблесках света дня, видневшихся над лесом. Казалось, ни один самолет не приземлялся здесь уже много месяцев.

Когда Чель прибыла в Киакикс в прошлый раз, десятки жителей деревни собрались у летного поля, чтобы приветствовать возвращение дочери Алвара Ману, ставшей для них величайшим из ученых. Десятки детей с круглыми мордашками держали в руках свечи и палочки курившихся благовоний. Поэтому теперь ей пришлось напомнить себе, что никто и не подозревает о ее прилете.

Прокатившись по полосе, самолет замер на месте.

Уранам поспешно выпрыгнул из кабины и открыл задние створки грузового отсека. Волна жары, мгновенно хлынувшая внутрь, казалась ошеломляющей.

Они загрузили в джип биокостюмы, палатки, пробирки с образцами прионов, металлические клетки, лабораторную посуду и прочее свое имущество, а потом спустили аппарель, и Стэнтон выехал из чрева самолета на грязноватую землю. Когда они уже были окончательно готовы к пятимильному пути до самой деревни, Чель опустила окно со своей стороны.

— Ты ведь останешься здесь, как договорились? — спросила она Уранама. — Мы вернемся через двадцать четыре часа.

Но на лице пилота отобразился безумный страх.

— Нет, — сказал он, пятясь к своему самолету, — я здесь ни за что не останусь!

— Но он согласился нас дождаться, — вмешался Стэнтон, — и обязан сдержать слово. Переведи это ему.

— Я не знаю, что там происходит, и знать не хочу, — ответил Уранам.

Он указал куда-то поверх леса. Чель обернулась и увидела густой столб дыма, поднимавшийся к небу, словно среди джунглей работала крупная фабрика.

— Там просто выжигают траву под урожай будущего года, только и всего, — объяснила Чель сначала Уранаму, а потом и встревожившемуся Стэнтону.

Но Уранам уже усаживался за штурвал с видом человека, принявшего твердое решение.

— Нет, это что-то другое, — сказал он, не сводя с дыма глаз. — Это знамение от богов.

Минуту спустя он уже запустил двигатель.

Когда его самолет растворился в ночном небе, Стэнтон попытался найти для Чель ободряющие слова: как только они найдут то, за чем сюда прибыли, он сразу же свяжется с кем-нибудь, кто заберет их отсюда. Но Чель прекрасно понимала, что в ближайшее время это едва ли удастся, а если погода совсем ухудшится, они рисковали застрять здесь на долгие недели. А потом она снова вгляделась в столб черного дыма на горизонте, и на этот раз страх схватил за горло и ее саму. Какое бы суеверие ни заставило бежать их пилота, в одном он был прав — никто не выжигал поля в разгар сезона дождей.

И они выехали в сторону Киакикса, не имея понятия, когда и как смогут вернуться. Хотя бензобак джипа был полон под завязку, Чель знала, что до ближайшей заправки «Эссо» отсюда несколько сотен миль. А дороги в этой части Петена были по большей части лишь тонкими линиями на картах. На самом же деле дожди и оползни делали их непроходимыми большую часть года.

Но эти мысли сейчас стоило отбросить. Их план заключался в том, чтобы переночевать в Киакиксе, а на рассвете углубиться в джунгли в сторону от озера Исабаль, стараясь повторить маршрут «троицы основателей», но в обратном направлении.

Пятимильный участок от посадочной полосы оказался столь сложным, что Стэнтон едва ли хотя бы раз переходил с первой на вторую передачу. Моросил легкий дождь. И хотя они перемещались сейчас по открытой местности, звуки из леса раздавались все время где-то рядом: то тревожные вопли остроклювых туканов, то шумы, которые издавали обезьяны, до странности похожие на вой волков.

Даже двигаясь почти в полной темноте, Стэнтон в свете фар присматривался к окружающей растительности, совершенно ему незнакомой, силясь понять, что же именно могло защищать от болезни на ранней стадии правителя и его приближенных. Еще в море он по книгам изучал флору тропических лесов и теперь не без труда, но различал некоторые виды по смутным очертаниям: испанские кедры с их сдвоенными ветвями, похожими на протянутые руки, лозу ванили, обвивавшую невысокие и тонкие стволы копаловых деревьев.

— У кого мы остановимся на ночь? — спросил Стэнтон, утирая со лба обильные капли пота. Никогда прежде не доводилось ему попадать так далеко на юг, и жара, встретившая их по приземлении, все еще казалась ему чем-то невероятным.

Для Чель высокая температура была более привычна, но при такой влажности даже ей казалось, что она смотрит на мир словно из-под воды.

— Быть может, нас приютит Дороми — двоюродная сестра моей мамы. Или переночуем у одной из сестер отца. Думаю, нас пустит к себе любой. Меня все здесь знают.

И ни она, ни он не осмеливались признаться себе, что даже не представляют, каким их встретит Киакикс. Но мрачные предзнаменования не мешали Чель чувствовать то приятное возбуждение, которое зарождалось в ней всякий раз, когда она ехала вдоль этой дороги. Киакикс она помнила так же отчетливо, как и улицы Лос-Анджелеса, — длинные проулки, наполненный экзотическими ароматами рынок, ряды глинобитных, деревянных и каменных домов, подобных тому, в котором родилась она сама, и современные постройки — церковь с цветными витражами, просторный зал для общих собраний и большую — по местным понятиям — школу.

Но первую остановку они собирались сделать у медицинского учреждения при въезде в поселок, в сборе средств на строительство которого она приняла горячее участие. Лазарет на двадцать коек возвели на окраине Киакикса лет десять назад. Раз в месяц сюда самолетом доставляли врача, который в основном занимался вакцинацией и раздачей антибиотиков. Все остальное время в больнице хозяйничали местные женщины и шаман, прибегавший к традиционным методам лечения.

Дорога прошла сквозь рощу махагонов, среди которых местами виднелись посадки так и не вызревшего маиса. Хотя сейчас с неба сыпала мелкая морось, на самом деле Петен в этом году пострадал от сильнейшей засухи. А потому даже там, где им не удавалось выкорчевать пни слишком крупных деревьев, деревенские жители сажали кукурузу прямо вокруг них — настолько им сейчас был необходим каждый клочок плодородной почвы.

Скоро они увидели больницу. Среди местных она была известна как йа акьюн — «дом доктора» на к’виче. Стэнтону она показалась более похожей на средиземноморскую церковь, нежели на медицинский центр. Белую крышу держали на себе деревянные колонны, а на второй этаж вела наружная винтовая лестница — архитектурный прием, применяемый только там, где никогда не бывает холодно.

Они остановились у здания. В прошлый раз Чель мгновенно окружили работавшие здесь женщины, которым не терпелось показать ей, как современные и традиционные методы применялись в сочетании друг с другом, чтобы залечивать порезы от мачете, принимать сложные роды и исцелять различные недуги, которые поражали порой жителей Киакикса. А сейчас здесь не было видно ни души. Красные двери стояли нараспашку, но звуки доносились только из леса, готовившегося к наступлению ночи, — шепот деревьев на ветру да все те же жуткие крики паукообразных обезьян.

— Готова? — спросил Стэнтон, сжав ей руку, прежде чем они вышли из машины. Он задержался, чтобы достать из рюкзака два фонарика, а потом с небрежным видом, словно это были ключи зажигания, сунул в карман «смит-и-вессон».

Потом они оба сменили защитные козырьки для глаз на новые, и Стэнтон первым шагнул к двери.

С самого начала складывалось впечатление, что здесь творится что-то неладное. За порогом царила непроглядная тьма. Стэнтон обвел комнату лучом фонаря. Это было нечто вроде приемного отделения. Вдоль стен тянулись карнизы, занавески на которых отделяли смотровые отсеки от посторонних взоров. Сломанные деревянные стулья остались на том месте, где когда-то пациенты дожидались своей очереди. Но в комнате не было никого, и, похоже, не было уже давно.

— Ну Би’Чель, — громко произнесла она, входя внутрь, и голос эхом отразился от стен. — Миаль Алвар Ману.

В ответ — тишина.

За углом в коридоре, который вел к палатам, лучи фонариков высветили на полу обрывки бумаги и перевернутые стулья, лежавшие в лужах разлитого повсюду антисептика. Здесь же валялись обломки разбитого керамического контейнера рядом с его содержимым — ватными тампонами и палочками. Вокруг с жужжанием вились мухи величиной с «четвертак». В воздухе стояли запахи аммиака и экскрементов.

Стэнтон тут же полез в карман и достал две пары резиновых перчаток.

— Ни в коем случае ни к чему не прикасайся голыми руками, — предупредил он Чель.

С трудом натягивая латексные перчатки на потные ладони, Чель снова попыталась громко выкрикнуть на к’виче, что она дочь Алвара Ману и прибыла сюда, чтобы помочь. Ей самой показалось, что ее голос слишком слаб, но он все равно эхом прокатился по пустым комнатам.

По мере того как она шла дальше по больнице, ее тревога все возрастала. Палаты не просто бросили на произвол судьбы — они подверглись разгрому. Кровати были перевернуты набок, обшивки матрацев вспороты. Повсюду валялись осколки стекла. Стэнтон вошел в кабинет врача и принялся открывать шкафы и ящики в поисках лекарств, но их явно кто-то унес с собой.

В дальнем конце коридора Чель открыла дверь, за которой располагалась небольшая часовня. Она обвела ее светом фонарика и сразу заметила, что деревянный крест над кафедрой вырвали «с мясом» из стены и разбили. Только фрагменты остались от окна с красивым цветным витражом, а по скамьям и в проходе были разбросаны листы, вырванные из Библии и «Попул Ву».

Но если у Чель еще оставалась хоть какая-то надежда, она окончательно развеялась, стоило ей увидеть на стене знакомый символ.

Чель услышала, как Стэнтон вошел в часовню и встал у нее за спиной.

— Даже сами индейцы-майя теперь поверили в это, — прошептала она. — Так неужели все сбудется?

Он ничего не ответил, но Чель почувствовала, как его пальцы сжали ей плечо. Она согнула руку в локте, чтобы положить сверху свою ладонь, и сквозь тонкую резину неожиданно соприкоснулась с голой рукой.

— Кто вы такой?! — воскликнула она, резко развернувшись.

Незнакомец молчал. Высокий, он был одет в спортивный свитер с капюшоном, весь испачканный пятнами цвета ржавчины. И он не был одним из майя.

— Что вы здесь делаете? — спросила она тогда по-испански.

Откуда и почему здесь мог взяться «ладино», она понятия не имела. Но ей сразу вспомнились все предостережения матери. Сердце бешено колотилось, когда она отпрянула от него и стала пятиться.

— Я здесь с моим другом-врачом. Габриель! Габриель! — Она хотела кричать, но задохнулась, и звуки получились чуть слышными.

«Ладино» бросился на нее и повалил на пол. Защитный козырек он сорвал, а рукой зажал рот. Она снова попыталась закричать, но не смогла. Тогда Чель попробовала ногтями вцепиться ему в лицо, но он пригнулся ниже, второй рукой обхватив ее за горло. Она догадывалась, что могло быть на его руках, и потому как можно крепче зажмурилась. Но все было бесполезно — она умрет раньше, чем успеет заболеть.

«Я — Чель Ману, дочь Алвара Ману. Так убей же меня, как вы убили моего отца».

Это была последняя мысль, успевшая промелькнуть у нее прежде, чем грянул выстрел.

 

32

Руки Стэнтона дрожали, когда он повернул ключ в замке зажигания и завел мотор джипа. Он только что убил человека. И револьвер, из которого он стрелял, лежал у него на коленях, чтобы его в любой момент можно было вновь пустить в ход. В расстилавшейся перед ними темноте могли затаиться другие инфицированные, но все равно они предпочли уехать отсюда, нежели остаться и выжидать. Чель полулежала на пассажирском сиденье, онемев от ужаса. Пройдет еще немало времени, прежде чем выяснится, успел ли напавший заразить ее до того, как его сразила пуля Стэнтона. Даже экспресс-анализ крови даст результаты только через несколько часов.

Между тем целые тучи москитов кружились в лучах фар машины, когда они двинулись к самой деревне. Подъехав к ней чуть ближе, Стэнтон включил дальний свет, и они увидели источник черного дыма, так испугавший пилота еще на посадочной полосе. Это были почерневшие развалины здания, размерами схожего с больницей. Стены местами обрушились. Крыша отсутствовала полностью.

— Бывшая школа, — коротко сказала Чель, у которой не осталось сил на какую-либо эмоциональную реакцию.

Они поехали дальше. По обеим сторонам дороги потянулись останки однокомнатных домиков, которые стояли группами по четыре или шесть в круг с интервалами в несколько сотен ярдов; каждый, по традиции, только с одной дверью и без единого окна. Промазанные глиной деревянные стены зияли дырами, пальмовые ветви, служившие крышей, были разметаны по сторонам. Прямо посреди деревенской улицы валялись десятки гамаков, словно их специально притащили сюда и оставили гнить. Красные, желтые, зеленые, пурпурные полотнища еще глубже вминали в грязь колеса джипа, который теперь то и дело норовил пойти юзом.

Отчасти Стэнтоном уже овладело желание поскорее выехать из поселка и остановиться на ночевку в поле. Ведь теперь им приходилось не столько думать о том, как найти людей, сколько о том, как избежать встречи с ними. Но понимал он и другое: так они привлекут к себе гораздо больше внимания, чем спрятав машину и укрывшись в одном из брошенных хозяевами домиков.

Они как раз проезжали мимо одного из них, который с виду уцелел лучше других.

— Ты не помнишь, кто прежде жил в этом доме? — спросил он.

Но Чель словно и не слышала его. Мыслями она уже была далеко отсюда.

Тогда Стэнтон решил, что выискивать варианты получше не имеет смысла. Он припарковал джип и повел Чель за руку к дому, держа в свободной руке револьвер. Постучал в дверь и, когда отклика не последовало, толчком ноги распахнул ее.

Первое, что высветил в комнате луч фонарика, были два трупа в гамаке — молодая женщина и ребенок лет двух-трех от роду. Стэнтон сразу понял, что они мертвы уже по меньшей мере неделю.

Он попытался помешать Чель войти, но она уже стояла на пороге, не сводя глаз с мертвецов.

Тон ее голоса поразил Стэнтона:

— Мы должны их похоронить. Мне понадобятся благовония.

Она явно не могла мыслить рационально.

— Нет, мы не можем здесь оставаться, — сказал он и, схватив ее за руку, повел дальше.

В соседнем доме мертвых тел не оказалось, только на полу валялись глиняные горшки и сломанная мотыга. Стэнтон выбросил все это за порог.

— Думаешь, здесь безопасно? — с трудом выдавила из себя вопрос Чель.

Стэнтон и сам не знал этого, но других вариантов уже не было.

— Нам надо все время защищать глаза козырьками, — только и сказал он.

Оба тяжело опустились на пол у стены, обнимая друг друга в полном изнеможении. Стэнтон достал из вещевого мешка батончик хрустящих хлебцев и заставил Чель немного поесть. Потом он выключил фонарик в надежде, что она сможет ненадолго заснуть. Сам же он намеревался бодрствовать и оставаться настороже.

— Знаешь, зачем мы жжем благовония на похоронах? — еле слышно прошептала она.

— Зачем?

— Когда душа покидает тело, ей нужен дым, чтобы перебраться из срединного мира в потусторонний. А сейчас все здесь застряли в срединном мире.

За последние два дня Чель много рассказывала Стэнтону об обычаях своего народа, но совсем не так, как сейчас. Ему хотелось утешить ее, но он не знал как. Похоже, только у верующих находились нужные слова в такие моменты. И он обратился мыслями к тому, что мог реально обдумать. Стэнтон по-прежнему держался твердого убеждения, что нечто защищало Властителя и его свиту от ФСБ до того, как в Кануатабе вспыхнула эпидемия. И завтра они установят, что именно.

— У нас есть карта и координаты озера Исабаль, — сказал он Чель. — Как только рассветет, мы отправимся на поиски.

Она пристроила голову на его согнутой в локте руке. Стэнтон почувствовал ее тяжесть, соприкосновение ее кожи со своей.

— Быть может, Виктор все же прав, — прошептала Чель. — И нам ничего другого не остается, кроме как бежать.

Стэнтон вздрогнул всем телом и проснулся. Кто-то шуршал мокрыми листьями с противоположной стороны стены. Чель уже присела на корточки, прислушиваясь.

Снаружи доносился какой-то высокий звук — нечто вроде писка.

Стэнтон достал свой револьвер.

Чель подала голос на к’виче:

— Молю тебя, Хунаб Ку, прогони от нас злых духов.

— Что происходит? — тихо спросил Стэнтон.

— Меня зовут Чель Ману, — продолжала она. — Я родом из Киакикса. Моим отцом был Алвар. Со мной доктор. Он может помочь, если вы больны.

На пороге возникла фигурка миниатюрной старушки с волосами, распущенными до пояса. На крупном приплюснутом носу у нее сидели очки с толстыми линзами.

Стэнтон опустил оружие. Где-то в отдалении прокатился раскат грома, женщина непроизвольно сделала шаг вперед, и на мгновение показалось, что она сейчас упадет.

— В этом доме есть злые духи? — спросила она громко на к’виче.

— Мы не больны, а прибыли сюда, чтобы найти, откуда взялась эта болезнь. Я — Чель Ману. Вы тоже заболели?

— Вы прилетели по небу? — спросила старая женщина.

— Да. Вы или кто-нибудь в вашей семье больны? — повторила вопрос Чель.

— Нет. Меня не поразило это проклятие.

Чель посмотрела на Стэнтона, который указал на свои глаза. Очки спасли ее — точно так же, как, должно быть, случилось с ними самими неделю назад в Лос-Анджелесе.

— Когда вы приехали сюда? — спросила женщина.

Чель объяснила, что они добрались до Киакикса примерно пять часов назад.

— Спроси ее, остался ли здесь в живых еще кто-нибудь, — велел Стэнтон.

— Человек пятнадцать или двадцать прячутся в уцелевших домах, — ответила старушка. — В основном на самой окраине. Но еще больше убежали в джунгли и ждут там, чтобы ветер унес злых духов. Нас спасет теперь только Хуракан — бог бури.

— Когда это у вас началось? — спросила Чель.

— Двадцать солнц назад. А ты и в самом деле Чель Ману?

— Да.

— Как зовут твою мать?

— Маму зовут Хаана, — ответила Чель. — Ты была с ней знакома?

— Конечно, — сказала старушка. — Меня зовут Янала. Мы с тобой встречались много лет назад.

— Ты — Янала Ненам? Дочь Мурамы — нашей лучшей ткачихи?

— Да.

— А из моей семьи кто-нибудь уцелел?

— Одна из твоих тетушек осталась в живых, — сказала Янала. — Инития-старшая. Она захочет тебя увидеть, но уже ходит с трудом. Придется тебе пойти со мной.

Они последовали за старушкой через сеть проулков, уходивших в сторону от главной улицы, а потом мимо кукурузного поля. Когда Чель увидела несколько стоявших домиков на пригорке, ее снова пронзило детское воспоминание — именно сюда носил ее на плечах отец.

Но только теперь никто не спешил по домам с мельницы, и музыки не было слышно совсем.

Их окружала полнейшая тишина.

Они подошли к сложенному из бревен небольшому дому с крепкой крышей из тростника, которая потому и уцелела. Пожилая спутница провела их в комнату, где стояла старая деревянная мебель, висели гамаки, а поперек была протянута веревка для сушки белья. Поверх большой каменной печки готовилась целая кипа лепешек, наполняя комнату ароматом жареной кукурузы.

Янала исчезла в задней части дома, а минуту спустя дверь, которая вела туда, распахнулась, и перед ними предстала еще более старая женщина. Длинные седые волосы она собрала в нечто вроде короны поверх головы, а одета была в пурпурно-зеленый хюпиль, расшитый полосами цветного бисера. Инитию Чель узнала сразу же.

Не произнеся ни слова, женщина медленно направилась к ним, опираясь на мебель.

— Чель?

— Да, тетушка, это я, — отозвалась она. — И я привезла с собой доктора из Америки.

В этот момент Инития оказалась в полосе света, и стали видны ее глаза. Оба они были покрыты молочно-белой пленкой. Катаракта — сразу поняла Чель. Но они, по всей видимости, и спасли ей жизнь.

— Поверить не могу, что ты снова здесь, дитя мое.

— Ты не заболела, тетушка? — спросила Чель, обнимая ее. — Ты хорошо спишь?

— Сплю, сколько боги дают в моем-то возрасте, — ответила Инития и пригласила их присесть вокруг небольшого деревянного стола. — Прошло так много времени с твоего последнего приезда, как вдруг ты снова появляешься, и именно в такой момент. Как это могло случиться?

С нарастающим удивлением слушала Инития рассказ Чель о событиях в Лос-Анджелесе.

— Ты была на главной улице, видела центр поселка, а значит, понимаешь, что злые духи проникли и сюда, — сказала она потом.

— Узнай у нее, кто в деревне заболел самым первым, — попросил Стэнтон.

— Мальсин Ханома.

— Кто это? — спросила Чель.

— У Волси не было родных братьев, а потому Мальсин Ханома — сын Малама и Челы — стал его напарником в поле. А потом они вместе отправились на поиски сокровищ затерянного города. Волси так и не вернулся. Назад пришел один Мальсин. Он сам был ранен, а на нас наслал эту напасть — проклятие от потревоженных душ предков.

— И быстро болезнь распространилась?

— Сначала заразилась семья Мальсина. Перестали спать их дети, а потом и все остальные, кто жил с ним под одной крышей. Бич богов неудержим, и уже через несколько дней злые духи стали множиться все быстрее.

Чель закрыла глаза, представив себе воцарившийся затем хаос. Сколько же дней потребовалось, чтобы ее соплеменники начали набрасываться друг на друга? Как быстро деградировали люди в Киакиксе, чтобы разрушить церковь, спалить школу, разгромить больницу?

— Как же много ужасов вам пришлось здесь пережить, тетушка!

Инития с трудом поднялась и жестом показала им следовать за собой в заднюю часть дома.

— Но не все оказалось ужасно, — сказала она.

Они пересекли двор и вошли в отдельно стоящую хижину, дверь в которую прикрывали пальмовые ветви. Вместе они отбросили их в сторону, открыв проход.

— Только не впускайте сюда духов, — донеслось сзади предостережение Инитии.

В нескольких гамаках, прикрепленных к стенам, они увидели по меньшей мере дюжину младенцев. Некоторые чуть слышно плакали. Другие лежали молча, бессмысленно тараща глазенки. Остальные спали, беззвучно дыша во сне.

Янала сразу же занялась самыми беспокойными, и Инития последовала ее примеру, начав укачивать плачущую девчушку, а другой рукой пытаясь с ложки влить кукурузный настой в маленький ротик мальчугана. Потом она вручила мальчика Стэнтону, а девочку передала на руки Чель. Малышка была совсем крошечной, с редкими прядками волос на макушке, с широким носом и темно-карими глазами, которые оглядывали все вокруг, ни на чем не способные остановиться надолго — даже на державшей ее Чель.

— Самые маленькие должны быть как можно ближе к своим матерям, спать с ними вместе, брать у них грудь, когда голодны, — сказала Инития. — Но матерей этих бедняжек уже нет с нами.

— Как же вам удалось их всех собрать здесь, тетя?

— Я знала все дома, где недавно родились дети, ведь обычно мы собирались вместе, чтобы отпраздновать появление на свет нового человека. И потому мы с Яналой отправились на поиски выживших. Некоторых спрятали под пальмовыми листьями, а другие просто остались в домах совершенно одни.

Чель посмотрела на Стэнтона:

— Как долго они еще будут сохранять иммунитет?

— Примерно шесть месяцев, — ответил он, прижимая к себе мальчика. — Пока не сформируются окончательно оптические нервы.

— Ее зовут Сама, — сказала Янала, указывая на девчушку, которую баюкала Чель.

— Сама? — Это имя было ей, несомненно, знакомо.

— Да. Она дочь Волси и Яноты.

Пораженная, Чель всмотрелась в малышку, в ее широко открытые, мокрые от слез глазки.

— Так это их дочь? Дочь Волси?

— Из всей семьи выжила только она.

Чель держала сейчас на руках ребенка, вернуться к которому так хотелось Волси, когда он умирал на далекой чужбине.

— Ты хотя бы понимаешь, что значит это дитя? — обратилась к Чель Инития.

— Что же?

— До конца цикла Долгого отсчета времени остался всего один восход и один закат солнца, — объяснила свою мысль Инития. — И когда он наступит, на наших глазах придет конец всему, что мы знали на этом свете. Быть может, он уже пришел. Но милостью всемогущего Ицамны самые маленькие выжили, и они станут нашим будущим. Как сказано в «Попул Ву», в конце каждого цикла времени новое поколение людей наследует Землю. Эти дети и есть — пятая раса.